![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/soloviev-andreevich_0.jpg)
М. В. Михайлова
Е. А. Соловьев-Андреевич: биобиблиографическая справка, Соловьев-Андреевич Евгений Андреевич, Год: 1990
Время на прочтение: 5 минут(ы)
СОЛОВЬЁВ-АНДРЕЕВИЧ, Евгений Андреевич, псевдоним, настоящая фам.— Соловьев, другие псевдонимы — Ан., Анд., Андреевич., Мирский, Скриба, В. Смирнов [6(18).VIII.1867 — 25.VIII(7.IX).1905, Шувалово, под Петербургом] — литературный критик, историк литературы, беллетрист. Учился в 3-й Петербургской гимназии. Окончил в 1888 г. историко-филологический факультет Петербургского университета. Еще в студенческие годы начал печататься в газете ‘Эхо’. В идейном созревании С.-А. особую роль сыграли его ‘духовные’ учителя — Д. И. Писарев и А. И. Герцен. Готовил себя к научной карьере, но пришлось учительствовать в Сибири. По возвращении в Петербург целиком отдался литературной работе: писал корреспонденции, делал обзоры художественных выставок, читал в университете лекции, редактировал иностранные переводы, подбирал рисунки для иллюстрированных журналов. По сибирским впечатлениям выпустил сборник рассказов ‘В раздумье’ (1892). В 90 гг. много сделал для популяризации творчества Карамзина, Аксакова, Гончарова, Тургенева и др., написав для серии ‘Жизнь замечательных людей’, издаваемой Ф. Павленковым (1891—1899), их биографии. На протяжении творческой деятельности печатался в ‘Жизни’, ‘Русском богатстве’, ‘Научном обозрении’, ‘Журнале для всех’, газетах ‘Новости’, ‘Русская жизнь’, ‘Русь’, ‘Одесское обозрение’. Самым счастливым временем считал работу в ‘Жизни’, где сблизился с М. Горьким и воспринял учение Маркса. В последние годы намеревался написать ‘Историю пролетариата’.
Литературная концепция С.-А. отражена в статьях, опубликованных в журнале ‘легальных марксистов’ ‘Жизнь’. В них критик продемонстрировал ‘сословный’ (в его понимании — классовый) подход к литературе, хотя и ограничился общими рассуждениями о ‘рефлектирующих барах’, ‘кающихся дворянах’ и ‘разночинцах’. С.-А. с уважением отозвался о наследстве 60 гг., но подчеркнул, что в 90 гг. ведущей силой в обществе становится пролетариат и на смену проповедуемой народничеством жертвенности приходит идея активной личности и бунт против мещанского миропорядка. Герой лит. оказывался у критика целиком сконструирован по образцу ‘новых людей’ 60—70 гг. С.-А. сумел предвосхитить такие черты его, как бодрое чувство любви к жизни, непоколебимую веру в свои возможности, но оставил без внимания существо той борьбы, которой посвятит герой накопленные знания и силы. У него даже проскальзывало предложение объединить толстовского крестьянина, горьковского ‘босяка’ и нарождающегося пролетария в один тип, для которого характерно презрение к мещанству и жажда свободы. Он выражал надежду, что произведения, отражающие жизнь народа и его стремления, появятся, когда окончательно ‘прояснится’ сознание масс.
Ведущими писателями, отразившими новое отношение к личности, для С.-А. были А. П. Чехов и М. Горький. В творчестве Чехова в противовес народническим взглядам он обнаружил ‘исторический’ пессимизм, т. е. такой, который ‘может быть излечен’ (Жизнь.— 1901.— No 3.— С. 229) при соответствующих переменах в общественной жизни. Ценным было указание критика на складывающуюся в творчестве Чехова из ‘мозаики случайных фактов’, мелочей ‘грозную’ (Там же.— No 2.— С. 364) картину действительности, перерастающую в обвинение всему общественному строю. При этом критик отметил также, что ‘случайности’ Чехова — особого рода: за каждою угадывается неизбежность. Критик верно уловил ведущую особенность чеховского метода — мелочный, атомистический анализ жизненных противоречий.
Статьи, посвященные М. Горькому, объединены в цикл ‘Вольница’. Отношение критика к писателю было восторженным. Он увидел в горьковских героях воплощение мятежного и непримиримого человеческого духа. С.-А. одним из первых обосновал мысль о романтизме молодого писателя, но придал ему слишком расширительный характер. На точно сформулированный вопрос: что же определяет поведение горьковских героев — ‘меланхолический темперамент… или искание подвига, призыв ли свободы или непримиримая ненависть к рабству, дерзость мысли или ее растерянность, борьба вольного чувства с устоями… жизни… или же осознание своей неприспособленности и неудачливости’ (Там же.— 1900.— No 4.— С. 324) — С.-А. дал весьма уязвимый ответ, сведя все, по сути дела, мотивы поступков героев к тем же источникам, которые питали романтизм прошлого. Позже в своем обобщающем труде ‘Опыт философии русской литературы’ (1905) он серьезно подправил свое положение о романтизме Горького и даже назвал его ‘пролетарским’. ‘Босяк,— заметит критик,—…лишь символ пробуждающегося, но не определившегося пролетарского самосознания’. Эта мысль, так же как и утверждение, что в ‘Горьком… пролетариат впервые заявил о себе, о своем праве на жизнь и счастье…’ (Опыт философии русской литературы.— С. 518, 520), были крупнейшим открытием марксистской критики, позволившим определить своеобразие Горького именно с точки зрения движущих сил пролетарского периода освободительного движения. В творчестве позднего Толстого критик выше всего ценил ‘великую недосягаемую правду изображения’, критический реализм писателя, безжалостно срывающего ‘сто ризок с условностей нашей культурной, общественной жизни’, оголяющего ‘ее ложь, прикрытую высокими словами’ (Жизнь.— 1899.— No 12.— С. 353—354). От декадентства С.-А. открещивался (и в этом сказалась его связь с народническими воззрениями) как от явления в известной мере случайного, порожденного людьми, ‘избалованными, капризными и в сущности жестоко испорченными’ (Там же.— 1900.— No 10.— С. 318—319). Он провел резкую грань между ‘настоящим символизмом’ М. Горького и символизмом ‘преисполненной претензиями, бескровной и бледной литературы’ декадентов (Там же.— No 8.— С. 228).
Стремление отыскать господствующую идею времени и по отношению к ней распределить всех писателей и все литературные течения окончательно сформировалось в книге С.-А. ‘Опыт философии русской литературы’. Идеей, объединившей все периоды развития русской литературы, критиком была объявлена ‘борьба за освобождение личности и личного начала’ (Опыт философии русской литературы.— С. V). Такая формулировка сближает концепцию С.-А. с народнической трактовкой прогресса общества, измеряемого ‘борьбой за целую и неделимую личность’ (Михайловский), так же как и утверждение, что развитие литературы в России носило абсолютно независимый от Запада характер. В общественной мысли С.-А. выделил два направления — ‘мещанский’ и ‘пролетарский’ индивидуализм, которые находят отражение в литературе. Первый — в декадентстве, религиозно-философских течениях, порабощающих, угнетающих, разобществляющих личность, второй — вызревающий ‘в борьбе с мещанством и его хищным индивидуализмом’ (Там же.— С. 457) — в художественной практике М. Горького. Критик стоит за гармонию общественных интересов с ‘полной свободой и полной независимостью’ (Там же.— С. 534) человека в вопросах творчества и религии. Но все же апология личностного начала в трудах С.-А. заслоняла для него необходимость ‘пролетарского коллективизма’.
Противоречивость суждений критика — свидетельство трудности овладения методологией марксистского анализа литературы. Об эклектизме его литературной позиции говорят взаимоисключающие источники, которыми он пользовался при написании своих работ — от Михайловского до Волынского и Розанова (см.: Шулятиков В. Литературный хищник // Курьер.— 1902.— No 42). Однако направление развития С.-А. может быть охарактеризовано как движение к овладению марксистской методологией. В пользу такого определения говорит и предложение С.-А. выделить два акта литературной критики: первый — выяснение ‘исторических достоинств’ произведения (по плехановской терминологии — социологического эквивалента) и второй — оценка художественного значения разбираемого произведения. В своих критических разборах С.-А. пытался придерживаться этой схемы, но в итоге его работы сложились все же не в историю литературы, а в исследование истории идей. Это позволило М. Горькому отозваться об ‘Опыте философии русской литературы’ С.-А. как о ‘попытке мысли пролетария осветить рост идеи свободы в России’, хотя задача и оказалась ‘крупнее авторских сил’ (Отзыв о рукописи книги из письма К. П. Пятницкому от 11 сент. 1904 г. // Горький М. Собр. соч.: В 30 т.— М., 1954.— Т. 28.— С. 320). Многими своими современниками С.-А. также воспринимался как критик, первым применивший ‘к явлениям литературы принципы экономического материализма’ (см.: Чуковский К. // Театральная Россия.— 1905.— No 37.— С. 1112).
Марксистская методология С.-А. была непоследовательной, он все время ‘соскальзывал’ на рельсы других школ (биологический позитивизм, субъективная социология народничества, вульгарное социологизаторство). Однако при всех просчетах и ошибках С.-А. приближался к решению главной задачи марксистского литературоведения — раскрытию социальной обусловленности искусства и творческой психики художника через классовую борьбу, диалектику общественного развития.
Соч.: Н. М. Карамзин. Его жизнь и научно-литературная деятельность.— Спб., 1894, И. С. Тургенев. Его жизнь и литературная деятельность.— Спб.. 1894: Писарев Д. И. Соч. // Полн. собр. соч.: В 6 т. С портр. авт. и критико-биогр.: ст. Е. Соловьева.— Спб., 1894—1907, Аксаковы, их жизнь, и литературная деятельность.— Спб., 1895, Жизнь и литературная деятельность Герцена в России и за границей.— Спб., 1897, Книга о М. Горьком и А. П. Чехове.— Спб., 1900, Очерки по истории русской литературы XIX века.— Спб., 1902, Л. Н. Толстой.— Спб., 1905.
Лит.: Пильский П. Критические статьи.— Спб., 1910.— Т. 1, Келдыш В. А. Новое в критическом реализме и его эстетике // Литературно-эстетические концепции в России конца XIX — начала ХХ в.— М., 1975.
Источник: ‘Русские писатели’. Биобиблиографический словарь.
Том 2. М—Я. Под редакцией П. А. Николаева.
М., ‘Просвещение’, 1990