![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/dzhordzh_genri_lyuis.jpg)
ДЖОРДЖЪ-ГЕНРИ ЛЬЮИСЪ.
ДЖОРДЖЪ-ГЕНРИ ЛЬЮИСЪ.
I.
Джордж-Генри Льюис, Мечников Лев Ильич, Год: 1879
Время на прочтение: 15 минут(ы)
Въ первыхъ числахъ прошлаго декабря умеръ одинъ изъ даровитйшихъ писателей нашего времени, Джорджъ-Генри Льюисъ, которому современное поколніе не въ одной только Англіи, но и во всемъ образованномъ мір обязано многими свтлыми страницами въ исторіи своего умственнаго развитія. Льюисъ не принадлежалъ исключительно ни къ какому ученому цеху, не былъ изъ числа тхъ безстрастныхъ спеціалистовъ, которые застываютъ на какой-нибудь одной отрасли знанія. Главной его задачей было то общеобразовательное дло, которое требуетъ очень близкаго и основательнаго знакомства съ пріемами и выводами всхъ научныхъ отраслей и которое вноситъ жизнь и свтъ въ обыденное міросозерцаніе интелигентной массы, оно не создаетъ ни блестящихъ гипотезъ, ни великихъ открытій, отмчающихъ эпохи геніевъ, но длаетъ гораздо больше этого — учитъ и направляетъ общественную мысль въ ея скромной и повседневной сфер,— въ томъ, что называется common life. Въ этомъ отношеніи Льюисъ былъ не блестящимъ и остроумнымъ дилетантомъ, успвшимъ отовсюду нахватать разрозненныхъ клочковъ разнообразныхъ знаній и выводовъ и преподнести ихъ намъ въ боле или мене привлекательномъ и популярномъ вид, — нтъ, въ этомъ дл онъ былъ великимъ мастеромъ, и мы лишаемся въ немъ самаго даровитаго вн-школьнаго педагога, въ какихъ теперь чувствуется настоятельная потребность. Нельзя, слдовательно, искренне не пожалть о его смерти именно въ тотъ моментъ, когда спросъ на подобныхъ дятелей начинаетъ повсюду примтно возрастать, когда даже наиболе застоявшіяся общества ожидаютъ своего умственнаго и матеріяльнаго процвтанія отъ своихъ ближайшихъ руководителей, тхъ рядовыхъ работниковъ, которые прямо и непосредственно удовлетворяютъ потребностямъ большинства. Эта-то обыденность — common-life — и была постоянно въ виду у схороненнаго недавно на Хайгетскомъ кладбищ писателя. Для нея онъ учился физіологіи, рзалъ молюсковъ на берегахъ Средиземнаго моря, рылся въ головоломныхъ метафизическихъ трактатахъ греческихъ мудрецовъ и еще мене удобоваримыхъ ихъ новйшихъ подражаніяхъ и толкованіяхъ. Послднимъ и любимымъ его трудомъ были: ‘Вопросы мысли и жизни’, которыхъ смерть не дала ему довести до конца. По образцу его ‘Физіологіи обыденной жизни’, составляются теперь ‘Химіи обыденной жизни’, ‘Гигіены обыденной жизни’ и сотни тому подобныхъ трактатовъ, часто имющихъ несомннное научное значеніе, по направленныхъ главнымъ образомъ къ тому, чтобы прекратить убыточный и вредный для нашего времени разладъ науки и. дйствительной жизни.
Льюисъ писалъ очень много и обо всемъ: о молюскахъ и о ‘благородныхъ сердцахъ’, о Гёте, о философахъ, объ испанцахъ и объ актерахъ. Только о себ самомъ онъ не оставилъ ни строки, несмотря на то, что его личная жизнь была-бы для насъ въ высшей степени интересною и поучительною. Его многочисленные литературные друзья не пополнили еще до сихъ поръ этотъ біографическій проблъ. Лучшіе англійскіе журналы и обзоры почтили память покойнаго сочувственнымъ надгробнымъ словомъ, но сколько-нибудь подробнаго жизнеописанія Льюиса мы еще не нашли ни въ одной иностранной литератур. ‘Fortnightly Review’, котораго Льюисъ былъ основателемъ, на совершенно новыхъ въ то время въ Англіи литературно-комерческихъ началахъ, и гд онъ усердно сотрудничалъ до конца своихъ дней, помстилъ въ своемъ первомъ выпуск за этотъ годъ краткую замтку, посвященную памяти его бывшаго издателя однимъ изъ его ближайшихъ друзей, извстнымъ белетристомъ Антони Троллопомъ, но этотъ некрологъ крайне узокъ и одностороненъ. Авторъ объявляетъ себя ршительно некомпетентнымъ судьею ученыхъ и общественныхъ заслугъ своего умершаго пріятеля и хочетъ придать своей замтк исключительно личный характеръ.
‘Вс, знавшіе Льюиса столь-же коротко, какъ я, почувствуютъ, что онъ унесъ съ собою въ могилу значительную часть нашихъ жизненныхъ удовольствій. Я считалъ Льюиса великимъ философомъ только потому, что слышалъ о немъ этотъ отзывъ отъ другихъ. Когда онъ давалъ себ трудъ познакомить меня съ какимъ-нибудь новымъ физіологическимъ явленіемъ, когда, напр., онъ сообщалъ мн, что лягушка можетъ очень удобно жить и дйствовать безъ головнаго мозга, — я принималъ его слова за непреложную истину, но какъ за такую истину, къ которой я по-невол долженъ былъ оставаться безучастенъ. Когда онъ прославлялъ или сокрушалъ какого-нибудь почтеннаго философа въ моемъ присутствіи, но, конечно, не для меня, а имя въ виду какого-нибудь другого, боле достойнаго слушателя, то я даже не слушалъ его словъ, но не могъ не любоваться его проповдническимъ жаромъ. Мн не было ршительно никакого дла до прославляемаго или сокрушаемаго философа, но пылъ и юморъ самого Льюиса были для меня источникомъ истиннаго наслажденія. Никто на свт не умлъ такъ живо и превосходно излагать и разсказывать что-бы то ни было, какъ онъ. Надо было видть, какъ онъ вскакивалъ со своего стула, постепенно воодушевляясь и воодушевляя своихъ двухъ-трехъ собесдниковъ и слушателей. Трудно ршить, сознавалъ-ли онъ или нтъ, какимъ онъ былъ одаренъ замчательнымъ сатирическимъ и комическимъ даромъ. Онъ постоянно длалъ видъ, будто вовсе не сознавалъ, но та художественная законченность, съ которою онъ возводилъ на степень дкой, остроумной сатиры самый обыденный разсказъ, усиливая выразительность своей страстной, по сжатой, лаконической рчи энергическою жестикуляціею, могли-бы заставить предполагать обдуманность и искуство. Самая его наружность была превосходно приспособлена для подобныхъ сценъ. Какъ и вс порядочные люди, онъ вовсе не думалъ о своемъ наряд, непредставлявшемъ, повидимому, ничего выдающагося. Его бархатный сюртучокъ, его изящныя туфли и вс другія принадлежности его туалета были такія, какія встрчаются сплошь и рядомъ. Но на немъ он принимали какой-то своеобразный отпечатокъ. Казалось, будто избытокъ самобытности, переполнявшей его особу, изливался на все, прикасавшееся къ нему. Никому, конечно, не пришло-бы въ голову назвать Льюиса красивымъ. Его густые, длинные волосы на исхудаломъ лиц, его нависшіе усы и вся его физіономія производили гораздо больше впечатлніе болзненности, чмъ красоты. Но въ глазахъ его искрился чудный блескъ, котораго не могла помрачить никакая болзнь, никакія страданія, при одномъ взгляд этихъ чудныхъ, оживленныхъ глазъ на душ становилось пріятно. На своемъ очень распространенномъ фотографическомъ портрет Льюисъ выглядитъ какъ-то свирпо, раздраженно. Это выраженіе нердко вызывалось, дйствительно, на его лиц неблаговидными продлками различныхъ литературныхъ псевдо-знаменитостей, любящихъ морочить читающую публику и сбивать ее съ толку. Но улыбка скоро возвращалась на это привлекательное въ своей неправильности лицо… Минутное негодованіе истощалось быстро въ сверкающихъ искрахъ неподдльнаго, высокаго юмора, которымъ даже жертвы его нападокъ не могли не любоваться, какъ изящнымъ умственнымъ фейерверкомъ’… ‘Что онъ былъ замчательный мыслитель, замчательный писатель и замчательный критикъ, — это знаютъ вс. Но немногіе имли удовольствіе извдать на опыт, что въ цломъ Лондон не существовало другого собесдника, съ которымъ можно-бы было пріятне провести часъ или два въ разговор объ умственныхъ и литературныхъ вопросахъ, за чашкою кофе и съ сигарой въ зубахъ. Такимъ-то живетъ въ моемъ воспоминаніи этотъ Льюисъ, начавшій свою литературную карьеру съ драмъ и романовъ и закончившій ее въ качеств одного изъ наиболе передовыхъ и популярныхъ мыслителей нашего времени’.
Этотъ замчательный комическій и сатирическій талантъ, котораго читатели ‘Жизнеописательной исторіи философіи’ и ‘Физіологіи обыденной жизни’ легко могли не подозрвать въ автор этихъ двухъ образцовыхъ сочиненій, повидимому, унаслдованъ Льюисомъ отъ его дда, извстнаго актера Чарльза Льюиса, но намъ ршительно неизвстно, принималъ-ли этотъ ддъ какое-нибудь участіе въ воспитаніи Джорджа-Генри Льюиса, родившагося въ 1817 г. О дтств Льюиса мы не имемъ ршительно никакихъ свденій. Отецъ его былъ человкъ совершенно заурядный во всхъ отношеніяхъ и располагалъ очень скудными денежными средствами. Повидимому, у Джорджа-Генри не было ни братьевъ, ни сестеръ, но отцу его нелегко было воспитать даже и единственнаго своего ребенка, который къ тому-же родился тщедушнымъ, чуть живымъ. Всю свою жизнь Льюисъ страдалъ не отъ какого-нибудь опредленнаго недуга, а отъ общей органической слабости. Эта послдняя слишкомъ часто является продуктомъ закопченаго фабричнымъ дымомъ и морскими туманами климата большихъ англійскихъ городовъ. Въ семьяхъ достаточныхъ это вліяніе иногда удается побороть тмъ грубымъ физическимъ воспитаніемъ, которымъ англичане рзко отличаются отъ континентальныхъ народовъ Европы. Ныншняя система англійскаго воспитанія сложилась въ то время, когда о раціональномъ примиреніи требованій гигіены съ условіями высшаго культурнаго интереса не могло быть и рчи. На практик она дала благопріятные результаты въ томъ смысл, что поколнія, рожденныя и воспитанныя въ міазматической атмосфер Лондона или другихъ промышленныхъ городовъ, окрпли мускулами въ ущербъ многимъ другимъ сторонамъ своего развитія, благодаря физическимъ упражненіямъ и разнымъ вспомогательнымъ средствамъ, возбуждавшимъ гомерическій апетитъ, обильно удовлетворяемый кровавымъ ростбифомъ и бараньими котлетами. Бычачья дебелость и огрубніе нервной воспріимчивости сдлались въ Англіи признакомъ породы и привилегированнаго общественнаго положенія. Педагогическій строй, временно вызванный неблагопріятными климатическими условіями, увковченъ рутиною.
Но Льюисъ не могъ получить хорошаго воспитанія, въ англійскомъ смысл этого слова, и это впослдствіи очень благопріятно отозвалось на всей его дальнйшей жизни и дятельности. Ему пришлось постить многія изъ тхъ частныхъ и общественныхъ воспитательныхъ заведеній, которыя такъ хорошо теперь всмъ извстны, благодаря романамъ Дикенса, хотя онъ являлся въ нихъ временнымъ гостемъ. То по болзни, то по другимъ причинамъ, отецъ долженъ былъ брать его снова домой прежде, чмъ удушливый складъ этихъ разсадниковъ ‘джентльменовъ изъ Сити’ могъ оказать на воспріимчивую натуру Джорджа Генри свое подавляющее вліяніе. Дольше другихъ онъ пользовался педагогическими заботами доктора Бёрни (d-r Burney), директора частнаго пансіона въ Гринич, гд и обучился довольно удовлетворительно греческой граматик. Но скоро отецъ перемстилъ его въ другую школу на остров Джерси (Jersey), гд уже смягчающимъ образомъ сказывается французское вліяніе. Нкоторую часть своего отрочества Льюисъ провелъ въ самой Франціи. Пофранцузски онъ, даже на старости лтъ, говорилъ такъ-же свободно, какъ и по-англійски, даже безъ оттнковъ птичьяго великобританскаго акцента. Лучшія философскія и публицистическія произведенія Льюиса убждаютъ насъ, что вліяніе нсколькихъ лтъ, еще юношею проведенныхъ имъ во Франціи, было для него благотворнымъ. Въ болзненномъ мальчик рано развилась любовь къ чтенію, и онъ поддерживалъ ее преимущественно французскими литературными произведеніями.
Лтъ семнадцати Льюису пришлось, какъ говорится, стать на свои ноги, т. е. собственнымъ трудомъ добывать себ средства къ существованію. Онъ поступилъ скромнымъ клеркомъ въ контору какого то русскаго купца въ Лондон и пробылъ въ ней ровно настолько, чтобы навсегда получить отвращеніе отъ всякой комерческой дятельности. Его манила умственная и литературная жизнь, но безъ денежныхъ средствъ, безъ удовлетворительнаго образованія, онъ не видлъ никакой возможности оторваться отъ ненавистнаго прилавка. Не извстно, какимъ путемъ удалось ему вступить, лтъ двадцати отъ рода, въ одну изъ лондонскихъ медицинскихъ школъ, хотя къ медицин онъ не чувствовалъ ни малйшаго призванія.
‘Sawbones’ (сятели костей) т. е. медицинскіе студенты, пользуются въ Англіи и до сихъ поръ самою отчаянною и незавидною репутаціей. Объ этомъ мы можемъ узнать не только изъ ‘Записокъ пиквикскаго клуба’, но даже и изъ самоновйшихъ изслдованій и статей, посвящаемыхъ этому предмету передовыми англійскими писателями. Въ подтвержденіе своихъ словъ мы можемъ сослаться хотя-бы на доктора Уильяма Джильберта, одного изъ сотрудниковъ основанной Льюисомъ ‘Fortnightly Review’.
Организація медицинскаго образованія въ Лондон настолько отличается отъ порядковъ, установившихся въ этомъ дл во всхъ безъ исключенія просвщенныхъ странахъ Европы и Америки, что о немъ я не считаю лишнимъ сказать здсь нсколько словъ. Медицина не считается въ Англіи професіей свободной, т. е. такой, которою заниматься можетъ всякій желающій, если ему посчастливится найти кліентовъ, согласныхъ за боле или мене щедрое вознагражденіе пользоваться его услугами. Такое отношеніе государства къ медицин, т. е. нестсняемость медицинской практики никакими офиціальными формальностями, встрчается въ настоящее время только въ нкоторыхъ отдаленныхъ штатахъ сверной Америки, главнымъ образомъ въ Калифорніи, гд ршительно никто не препятствуетъ первому встрчному шарлатану лечить за деньги кого ему вздумается, устроивать публичныя консультаціи и клиники и публиковать о своей дятельности въ газетахъ. Очень недавно еще прославился и нажилъ большое состояніе въ С.-Франциско какой-то французскій парикмахеръ, вздумавшій выдавать себя за китайскаго врача. Но это только частный случай, надлавшій много шума, благодаря той шарлатанской обстановк, которою обставилъ себя отчаянный авантюристъ. Вообще-же говоря, свобода медицинской практики въ Калифорніи вовсе не такъ убыточна для публики и даже не такъ прибыльна для самозванныхъ врачей, какъ обыкновенино думаютъ приверженцы государственной опеки. Дло въ томъ, что въ калифорнскихъ городахъ учреждены уже съ давнихъ поръ общества врачей, недопускающія въ свою среду никакихъ самозванцевъ и составляющія списки всхъ врачей въ город и въ околотк, могущихъ доказать, что они дйствительно окончили медицинскій курсъ въ какомъ-бы то ни было заведеніи. Списки такихъ врачей ежедневно печатаются въ газетахъ и постоянно имются на лицо въ каждой аптек. О подробностяхъ этого дла мы не станемъ распространяться потому, что Англія, во многихъ случаяхъ перещеголявшая Америку невмшательствомъ государства въ частныя дла гражданъ, держится, однакожь, въ вопрос о медицинской практик діаметрально-противоположнаго начала. Медицинскій факультетъ (University College) въ Лондон раздаетъ дипломы на званіе physician и surgeon, безъ которыхъ медицинская практика считается противозаконною, но факультетъ этотъ можетъ давать необходимое ученое образованіе только ничтожному числу ежегодно представляющихся состязателей на эти дипломы. Громадное большинство ‘sawbones’ принуждены обучаться въ частныхъ школахъ, заводимыхъ для этой цли при всхъ столичныхъ госпиталяхъ. Школы эти не подчинены никакому контролю и ведутъ между собою гостинодворскую борьбу, усиливаясь каждая заманить къ себ какъ можно больше слушателей, платящихъ за свое обученіе не меньше 30-ти фунтовъ стерлинговъ въ годъ. Плата эта представляется слишкомъ высокою сравнительно съ тмъ, чего требуютъ отъ своихъ постителей вс безъ исключенія континентальные университеты и академіи, а между тмъ лондонскія госпитальныя школы но доставляютъ своимъ студентамъ и половины тхъ удобствъ, которыя имются даже во второстепенныхъ и третьестепенныхъ университетахъ. Даже лучшая изъ этихъ школъ, при госпитал св. Варфоломея, имющая среднимъ числомъ не меньше 550 слушателей каждый годъ, постоянно жалуется, что она не можетъ существовать на средства, доставляемыя самими студентами. Распорядители этой школы, т. е. врачи этого же самого госпиталя, вымаливаютъ у благотворительнаго совта очень значительныя, денежныя субсидіи, которыя приходится брать изъ фонда, назначеннаго собственно для содержанія неимущихъ больныхъ въ городскихъ госпиталяхъ. Интересами больныхъ жертвуютъ на каждомъ шагу интересамъ школы, по тмъ не мене, при значительномъ числ подобныхъ школъ, преподаваніе въ нихъ идетъ совершенно халатнымъ образомъ. Не только часто нтъ и рчи о замщеніи различныхъ кафедръ свдущими спеціалистами, но часто все преподаваніе утрачиваетъ совершенно университетскій характеръ. Школы стараются привлечь къ себ многочисленныхъ слушателей, назначая денежныя преміи тмъ изъ нихъ, которые будто-бы отличаются особенными успхами, но на дл раздачею этихъ премій руководитъ самый беззастнчивый произволъ, Професоры обращаютъ своихъ учениковъ въ совершенныхъ подмастерьевъ. Д-ръ Уильямъ Джильбертъ, у котораго мы заимствуемъ нкоторыя подробности, утверждаетъ, что, при посщеніи имъ лучшихъ лондонскихъ госпиталей, ему нердко приходилось находить тамъ неопытныхъ юношей, неимвшихъ о медицин ни малйшаго понятія. Докторъ, посщая госпиталь втеченіи всего только двухъ часовъ въ сутки, старается раздлаться и съ больными, и съ слушателями. Леченіе и уходъ за больными передается лучшимъ ученикамъ, которые, въ свою очередь, передаютъ его младшимъ своимъ товарищамъ. Впрочемъ, и изъ лучшихъ учениковъ, окончившихъ въ госпитальной школ полный курсъ, не мене 30% ежегодно проваливаются на экзаменахъ въ University College, т. е. признаются ршительно негодными къ медицинской практик уже посл того, какъ они, быть можетъ, нсколько лтъ практиковали въ одномъ изъ лучшихъ госпиталей, привлекающихъ къ себ многочисленныхъ больныхъ громкими именами врачей, заглядывающихъ туда только на два часа въ сутки, чтобы и больныхъ осмотрть, и отчитать положенныя по школьному устану лекціи.
Все это длается и теперь въ лучшемъ и богатйшемъ лондонскомъ госпитал св. Варфоломея, школа котораго получаетъ порою субсидіи изъ благотворительнаго фонда до 40,000 ф. стерл. въ годъ. Даже въ ней, по свидтельству того-же Джильберта, анатомическій театръ и камера для труповъ устроены такъ дурно, что он заражаютъ весь госпиталь отвратительными и, конечно, ядовитыми міазмами. Легко представить себ, что должно было твориться въ той маленькой госпитальной школ, куда попалъ Дж. Г. Льюисъ въ начал тридцатыхъ годовъ, т. е. въ такое время, когда Англія, гордясь своимъ политическимъ прогресомъ и индустріальнымъ развитіемъ, не только относилась съ постыднымъ равнодушіемъ къ безчисленнымъ неблаговиднымъ остаткамъ дикаго средаевкового строя въ своемъ общественномъ быту, но и держалась за эти отвратительные курьезы, какъ за святыню. Посл нсколькихъ мсяцевъ пребыванія въ этой міазматической сред, Льюисъ бжалъ оттуда съ отвращеніемъ и ужасомъ, больной, раздраженный, имя впереди незавидную перспективу торговаго прилавка, какъ единственнаго убжища отъ грозившей ему, а, можетъ быть, ужь и извданной, крайней нищеты и безпомощности.
Мы совершенно не знаемъ, какимъ путемъ ему удалось достать первую литературную работу. Работа эта во всякомъ случа была очень скромной и не отвчала той блестящей роли, которую ему суждено было играть поздне на томъ-же литературномъ поприщ. Большая часть его произведеній этой первой эпохи осталась, какъ говорится, покрытою мракомъ неизвстности. Онъ подписывалъ ихъ вымышленными именами или не подписывалъ вовсе, признавая вполн основательно, что онъ еще былъ недостаточно вооруженъ, чтобы явиться на умственномъ поприщ съ поднятымъ забраломъ. Онъ жадно хотлъ учиться, а не поучать другихъ. Онъ писалъ театральныя хроники въ грошевыхъ газетахъ и чуть-было окончательно не пристрастился къ театру, къ которому питалъ нкоторую склонность до конца своихъ дней, вроятно, благодаря воспоминаніямъ своего ранняго дтства. Но впослдствіи Льюисъ выработалъ себ очень серьезное отношеніе къ англійской сцен, которую онъ находилъ въ жалкомъ состояніи. Англія иметъ превосходныхъ актеровъ, воспитанныхъ на Шекспир, и залы лондонскихъ, ливерпульскихъ, манчестерскихъ и другихъ театровъ всегда полны. Но нельзя-же втеченіи трехъ вковъ наслаждаться однимъ только Шекспиромъ, и мы, дйствительно, видимъ, что на лучшихъ англійскихъ сценахъ, посл ‘Гамлета’ и ‘Короля Лира’, превосходнымъ актерамъ приходится при роскошнйшей обстановк играть пародіи такихъ французскихъ драмъ и комедій, которыя лтъ тридцать тому назадъ уже считались отжившими свое время на парижскихъ бульварныхъ сценахъ. Англійскіе театральные предприниматели и директоры держатся еще относительно драматическихъ писателей тхъ пріемовъ, которые во всей Европ были въ ходу въ XVI и XVII ст., т. е. смотрятъ на нихъ, какъ на ремесленниковъ. При каждой трупп имется свой maker, ‘длатель’ подлежащихъ представленію пьесъ, по большей части французъ, нещадно искажающій преимущественно устарвшія драмы своихъ соотечественниковъ, пользовавшихся громкою извстностью на парижскихъ бульварныхъ театрахъ временъ буржуазной монархіи и короля ‘Груши’ (Луи-Филиппа). Драмы эти, посредственныя и въ самомъ подлинник, обыкновенно еще искажаются умышленію англійскими передлывателями, отчасти для того, чтобы лучше приноровить ихъ къ грубымъ вкусамъ публики, но главнйшимъ образомъ для того, чтобы избжать необходимости платить иностраннымъ авторамъ за право перевода ихъ произведеній. Въ такомъ положеніи сценическое искуство пребываетъ въ Англіи и до сихъ поръ. Мы узнаемъ изъ газетъ, что въ текущемъ году лондонское общество съ восторгомъ присутствуетъ на представленіяхъ ‘Ліонскаго курьера’, сантиментальной трагедіи въ восьми или десяти актахъ, имвшей огромный успхъ на парижскихъ сценахъ около полувка тому назадъ.
Льюисъ еще съ молодыхъ лтъ принималъ очень близко къ сердцу это крайне жалкое положеніе сценическаго искуства въ своемъ отечеств. Гано освоившись съ французскою литературою и французскими нравами, онъ обладалъ боле утонченными вкусами въ этомъ дл, чмъ большинство англійскихъ записныхъ театраловъ, а потому сценическія замтки, писанныя имъ, когда ему не было и двадцати лтъ отъ рода, были замчены и представляли для лондонскихъ читателей нкоторый интересъ. Самъ-же Льюисъ помышлялъ о томъ, чтобы не только въ качеств оцнщика чужихъ произведеній служить длу возрожденія драматическаго искуства на родин Шекспира и Шеридана. Онъ задумывалъ планы обширныхъ драмъ, но его мучило сознаніе неудовлетворительности своего первоначальнаго образованія, и онъ жадно стремился пополнить этотъ проблъ, не щадя никакихъ усилій. Съ особенною любовью брался онъ за безъименныя компилятивныя работы многочисленныхъ въ Англіи популярныхъ научныхъ и учебныхъ изданій. Ему рано удалось сдлаться однимъ изъ неутомимйшихъ сотрудниковъ извстной энциклопедіи Найта (Knight’s Cyclopaedia), съ которою онъ долго не разлучался потомъ и для которой впервые была написана имъ его ‘жизнеописательная исторія философіи’, впослдствіи переработанная имъ нсколько разъ и сдлавшаяся капитальнйшимъ его произведеніемъ.
Такимъ-то образомъ, молодой Льюисъ, обратившись въ безъименнаго сотрудника справочныхъ словарей, имлъ возможность учиться, т. е. обогащаться самыми разнообразными книжными свденіями, сгруппированными въ совершенно случайномъ порядк, и въ то-же время окупать этимъ плодотворнымъ для него трудомъ свое скромное юношеское существованіе. Благодаря необычайной жизненности и воспріимчивости его ума, этотъ далеко неудовлетворительный методъ самообученія давалъ драгоцнные результаты. Вмст съ тмъ ему удалось, нсколько обезпечивъ себя съ денежной стороны, предпринять поздку въ Германію, гд онъ мечталъ окончить столь неудачно начатый имъ въ Лондон курсъ медицины. Проекту этому, однакожь, не суждено было завершиться вожделннымъ успхомъ. нервная, впечатлительная натура Льюиса, однажды оскорбленная безобразіемъ лондонскаго госпиталя, не могла уже примириться съ отталкивающею вншнею обстановкою анатомическаго театра и хирургической клиники. За-то въ Германіи онъ быстро усвоилъ себ основательное естественно-научное образованіе, ставшее потомъ подкладкою всей его умственной и публицистической дятельности. Двухъ лтъ правильныхъ занятій въ одномъ изъ нмецкихъ университетовъ оказалось достаточно для того, чтобы отрывочно и случайно нахватанныя свденія улеглись въ стройномъ порядк въ этой голов, щедро одаренной природою. Убдившись, что медицинское поприще для него навсегда закрыто, Льюисъ возвратился въ Лондонъ съ твердою ршимостью не покидать того литературнаго пути, на которомъ онъ уже усплъ завоевать себ довольно прочное положеніе.
Онъ оставилъ свою туманную родину въ 1838 г., когда ему было немногимъ боле двадцати лтъ. Но онъ не бжалъ изъ нея, какъ Байронъ, проникнутый презрніемъ и ненавистью къ этой стран парадоксовъ, общественной несправедливости и подавляющаго сплина. Онъ отправился въ гремвшую тогда на весь міръ своею ученою славою Германію для того, чтобы овладть орудіемъ, которое съ дтства манило его къ себ, — орудіемъ знанія и мысли, при помощи котораго онъ замышлялъ преобразовать непривлекательный общественный и умственный бытъ своихъ земляковъ. Въ начал сороковыхъ годовъ мы снова находимъ его въ Лондон, уже готоваго къ битв, но, повидимому, еще незнающаго, съ какой стороны начать задуманное имъ дло обновленія и возрожденія. Съ удвоенной энергіей онъ принимается снова за прежніе свои журнальные и компилятивные труды. Едва-ли существовалъ въ цломъ Лондон хоть одинъ, сколько-нибудь приличный литературный органъ, въ которомъ Льюисъ не помстилъ-бы нсколькихъ замтокъ по самымъ разнообразнымъ предметамъ научнаго, критическаго и чисто-общественнаго характера. До конца своихъ дней онъ часто бывалъ вынужденъ прибгать къ гостепріимству этихъ журналовъ изъ чисто-экономическихъ разсчетовъ. По англійскому обыкновенію, большая часть его статей выходили въ свтъ безъ подписи имени автора, которымъ, впрочемъ, никто не интересовался.
Антони Тролопъ, — безспорно вполн компетентный судья въ подобныхъ длахъ, — свидтельствуетъ, что Льюисъ въ высшей степени былъ одаренъ тмъ, чего не достаетъ очень многимъ почтеннымъ мыслителямъ и писателямъ, т. е. рзкою, живою, привлекательною самобытностью и замчательнымъ юморомъ. Можетъ показаться страннымъ на первый взглядъ, что, при этихъ качествахъ онъ долго остается совершенно незамтнымъ журнальнымъ компиляторомъ, умнымъ и добросовстнымъ, но непредставляющимъ ршительно ничего выдающагося, блестящаго. Вроятно, очень скоро, спекулируя на значительно позже сложившуюся литературную репутацію Льюиса, его друзья и наслдники соберутъ всюду разсянныя его произведенія и издадутъ ихъ въ свтъ отдльною книгою. Сомнительно, однакожь, чтобы это изданіе прибавило что-нибудь существенное къ заслугамъ почтеннаго автора. Самъ онъ по крайней мр очень мало цнилъ свои юношескіе журнальные труды, необратившіе на себя ничьего серьезнаго вниманія. Въ сороковыхъ годахъ Льюисъ былъ совершенно безличною ‘полезностью’ лондонскаго журнальнаго міра. Для начинающаго писателя едва-ли есть что-либо безотрадне этой скромной и крайне неблагодарной роли. Очутившись въ ней, молодой человкъ двадцати трехъ или четырехъ лтъ отъ рода въ большей части случаевъ долженъ бываетъ себ сказать, что ему отъ природы не достаетъ того, чмъ заманчива литературная дорога для всякаго начинающаго юнаго дарованія. Добывая свой насущный хлбъ почти ежедневною бесдою съ публикою о самыхъ разнообразныхъ предметахъ, какъ, казалось бы, не обмолвиться, хотя ненарокомъ, двумя-тремя вдохновенными страницами, въ которыхъ-бы рзко и ярко отразилась личность писателя со всмъ тмъ, что въ ней есть живого, страстнаго, цльнаго, заслуживающаго остановить ни себ сочувственное вниманіе читателя. А между тмъ съ Льюисомъ было именно такъ, и было такъ именно потому, что онъ рано и врно намтилъ себ то направленіе, въ которомъ впослдствіи ему удалось оказать и своимъ соотечественникамъ, и даже отдаленнымъ иностранцамъ очень существенныя и цнныя услуги. Его манила съ молодыхъ лтъ не громкая слава писателя, покупаемая, при блестящемъ дарованіи, немногими смлыми и удачными страницами. Для пріобртенія такой славы, ему, дйствительно, достаточно-бы было дать только свободный ходъ своему замчательному таланту остроумнаго и оригинальнаго разсказчика. Но онъ хотлъ быть тмъ, что мы выше назвали,— учителемъ общества, популяризаторомъ знаній въ сред его. Его мучила и не шутя сокрушала та до-нельзя скудная роль, которую вопросы и выводы науки и мысли играли въ средневковомъ быту его соотечественниковъ. Его лично-умственная и художественная среда притягивала къ себ неудержимыми влеченіями, но онъ не хотлъ уходить въ нее, какъ въ монастырь, оставляя своихъ, недоступныхъ этому свтлому стремленію, согражданъ коснть въ своемъ самодовольномъ отчужденіи отъ пауки и мысли. Создать вокругъ себя, въ безцвтной обыденной жизни, потребную для него свтлую и осмысленную среду,— такова была съ самыхъ юношескихъ лтъ его главнйшая жизненная задача! Съ нею онъ соразмрялъ свои силы и весьма естественно долженъ былъ преувеличивать въ собственныхъ своихъ глазахъ несостоятельность этихъ силъ передъ поставленными имъ цлями. Учиться для того, чтобы учить другихъ, было для него самою настоятельною необходимостью. Вмсто того, чтобы давать просторъ своему художественному дарованію и юмору, онъ утомлялъ себя непрерывною работою въ архивной пыли ветхихъ книгохранилищъ и справочныхъ словарей. Экономическая необходимость одна заставляла его длиться преждевременно съ публикою своими ученическими замтками и школьными тетрадками. Вся энергія и самобытность его натуры тратились въ это время на то, чтобы устоять въ тяжеломъ искус и не дать себя совратить съ однажды избраннаго имъ поприща.
Льюисъ много исписалъ печатныхъ листовъ всевозможными ‘извлеченіями изъ прочитаннаго’, прежде чмъ ему удалось показать нкоторымъ своимъ друзьямъ то, что самъ онъ считалъ первымъ своимъ литературнымъ произведеніемъ. Это была трагедія изъ испанской жизни, озаглавленная ‘Noble heart’ (‘Благородное сердце’) написанная въ стихахъ и оконченная имъ въ часы досуга отъ компилятивныхъ своихъ работъ въ 1841 или въ 1842 г. Сантиментальное заглавіе, испанскія имена дйствующихъ лицъ и стихотворная форма этой трагедіи заставляютъ предполагать, что она была плодомъ напыщеннаго, восторженнаго лиризма, трудно примиримаго съ тмъ критическимъ и серьезнымъ направленіемъ, съ тмъ сочувствіемъ къ обыденной жизни, которое мы замчаемъ въ Льюис чуть не съ отроческихъ лтъ. Предположеніе это, однакожь, вовсе не оправдывается самою трагедіею. Прежде всего она написана стихомъ настолько художественнымъ и звучнымъ, что ее отнюдь невозможно считать неудачною юношескою попыткою. Впослдствіи Льюисъ никогда уже больше не писалъ или по крайней мр не издавалъ стиховъ, но и это первое его произведеніе достаточно показываетъ, что въ начал своей карьеры онъ былъ далеко не дюжиннымъ рифмоплетомъ. Въ своемъ посвященіи ‘Благороднаго сердца’ своему другу Хельпсу, онъ объясняетъ, что не необузданное воображеніе занесло его въ эту, столь мало свойственную положительному направленію новйшаго времени, область доновъ Гомесовъ и доній Эльвиръ, говорящихъ о благородныхъ чувствахъ звучными блыми стихами, а серьезная мысль осмыслить и возстановить упавшее драматическое искуство. Англійская сцена въ полномъ разложеніи — жалуется Льюисъ своему другу, — и боле другихъ ея отраслей упала та сценическая литература, которая должна и могла-бы быть самою вліятельною школою осмысленной и облагороженной жизни. Классическія произведенія сценическаго искуства выставляютъ на показъ публики идеалы иного времени, совершепно непригодные въ новйшемъ быту и неспособные оказывать руководящее вліяніе на современнаго зрителя. Новыя пародіи французскихъ драмъ, разсчитанныя на вншній эфектъ, потрясающія нервы, но оставляющія сердце и умъ совершенно незатронутыми, длаютъ изъ театра балаганъ и только льстятъ предразсудкамъ толпы. Литература лицемритъ передъ обществомъ, не сметъ даже говорить съ нимъ тмъ языкомъ, которымъ говорятъ между собою развитые порядочные люди, циничность содержанія или полную свою безсодержательность она прикрываетъ чопорными, натянуто-цломудренными фразами. Всему этому надо положить конецъ, надо изъ театральныхъ подмостковъ сдлать родъ форума или кафедры, съ которой труженики мысли сообщали-бы публик въ художественной и популярной форм плоды своихъ трудовъ, выставляя ей на видъ не отжившіе, не ходульные идеалы. Въ этихъ-то видахъ написана первая и единственная трагедія Льюиса, герой которой, донъ Гомесъ, долженъ выражать собою типъ идеально благороднаго человка по современнымъ понятіямъ. Трагедія перенесена въ испанскую обстановку XVI столтія потому, что въ дл поученія публики ничмъ не слдуетъ пренебрегать, ни даже вншнимъ эфектомъ, блескомъ костюмовъ и декорацій, которыя пріятно развлекаютъ глазъ и избавляютъ зрителя отъ утомленія. Для созданія этой трагедіи Льюисъ весьма тщательно изучилъ испанскій языкъ и классическій театръ. Прежде, чмъ ему удалось добиться постановки на сцену ‘Благороднаго сердца’, Льюисъ издалъ въ свтъ свои изслдованія объ испанской драм, имвшія въ публик порядочный успхъ и составленныя, дйствительно, умно и съ большимъ знаніемъ дла.
Мы не станемъ разбирать самой трагедіи, такъ-какъ самыя благія намренія, руководившія авторомъ, но нуждающіяся въ особомъ комеятаріи для того, чтобы быть понятыми, служили уже достаточною причиною ея неудачи. Въ чтеніи она