‘Современникъ’, No 10, 1848
Джемс Фенимор Купер, Дружинин Александр Васильевич, Год: 1848
Время на прочтение: 20 минут(ы)
При разсматриваніи небольшого числа замчательныхъ произведеній, которыми Европа одолжена сверо-американскимъ писателямъ, въ голов невольно рождается вопросъ: по какой причин Соединенные Штаты, страна въ высшей степени замчательная во всхъ отношеніяхъ, такъ бдна литературною дятельностію?
Населенная пятнадцатью милліонами образованнаго и предпріимчиваго народа, удаленная по своему географическому положенію отъ смутъ и переворотовъ, которые не переставали и не перестаютъ колебать западную Европу, одаренная разнообразною, могучею природою, — почему же эта страна при такихъ блестящихъ условіяхъ представляетъ намъ такъ мало именъ, на которыхъ отрадно было бы остановиться любителю взаимнаго?
Чтобъ разршить этотъ вопросъ, надобно взглянуть на историческое значеніе самого народонаселенія, на общественные его интересы и на отношенія его къ двумъ великимъ источникамъ умственной дятельности: въ природ и собственной своей исторіи.
Общество сверо-американскихъ штатовъ не иметъ исторіи, не иметъ поэтическихъ преданій: зародышемъ его были выходцы изъ образованнаго государства, принесшіе съ собою на незнакомую землю готовыя врованія, сложившіяся уже понятія и стремленіе къ положительнымъ интересамъ. Отношенія ихъ къ дикимъ племенамъ, населявшимъ обширныя территоріи вокругъ ихъ поселеній, были самые недружелюбныя: поселенцы не желали, да и не могли покорить этихъ племенъ, постоянная ихъ политика заключалась въ томъ, чтобъ оттснить отъ себя туземцевъ, мало-по-малу истреблять ихъ и захватывать ихъ владнія. Европейское и американское племена оставались постоянно враждебны, чужды одно другому, и потомъ развитіе американскихъ колоній произошло иначе, нежели развитіе государствъ Европы. Въ Европ побжденныя племена сливались съ побдителями, воспринимали отъ нихъ и сообщали имъ разнообразные элементы политической и умственной дятельности, въ Америк побдители удаляли отъ себя побжденныхъ, ничего изъ не дали и ничего отъ нихъ не заимствовали. Потому въ Европ каждое государство получило свой отдльный, оригинальный характеръ, свою философію и поэзію,— въ Сверной Америк англичане, поселившіеся въ ней сначала, остались совершенно тмъ же, чмъ и пришли въ нее.
Племена американскихъ индйцевъ, оттсненныя къ Сверу и теперь весьма слабыя, далеко не заслуживали презрнія и ненависти Европейцевъ. Вчное кочеванье ихъ по берегамъ ркъ, широкихъ какъ моря, посреди громадныхъ красотъ двственной природы, надлило ихъ врованіями довольно чистыми, честностью, храбростью, дятельностію и глубокимъ поэтическимъ инстинктомъ. Языкъ ихъ былъ до чрезвычайности простъ, но образенъ, сжатъ и выразителенъ, самыя имена ихъ, особенно женскія, носятъ на себ печать особенной граціи и выразительности. Даже въ ваше время, выведенныя изъ терпнія притсненіями пограничныхъ жителей, племена эти присылали въ конгрессъ депутаціи изъ своихъ старшинъ, которымъ жители Штатовъ не могли не отдать справедливости относительно ихъ кротости, смтливости и замчательнаго дара слова, но сближенія между народами не было и не будетъ.
Общество Соединенныхъ Штатовъ хотя пользуется политическимъ спокойствіемъ, необходимымъ условіемъ для успховъ литературы, но страждетъ избыткомъ дятельности въ экономическомъ отношеніи. Каждый гражданинъ республики работаетъ безъ отдыха, потому-что въ этомъ юномъ, дятельномъ обществ нтъ мста лнивцамъ и даже спокойнымъ людямъ. Въ обществ этомъ нтъ пролетаріевъ, потому-что работы больше чмъ рукъ, нтъ людей, которыя проживали бы свое состояніе собственно для себя, потому-кто каждый капиталъ, соединенный съ предпріимчивостью, можетъ и долженъ приносить обильный плодъ. А предпріимчивости въ американц бездна: судорожная дятельность вошла ему въ привычку, онъ весь поглощенъ своими интересами, ему некогда думать объ отдых и развлеченіи. Оттого и на роскошную природу своего отечества смотритъ онъ съ экономической точки зрнія: покуда не по всмъ ркамъ ходитъ стаи пароходовъ, пока не вс берега моря заняты портами, пока не вс горы изслдованы въ металлургическомъ отношеніи, ему хочется дйствовать, а не наслаждаться красотами этихъ мстъ. Говорятъ, что въ Америк нтъ хорошихъ пейзажистовъ, и что вообще ея живописцы такъ плохи, что картины, развшенныя въ комнат, возбуждаютъ невольную улыбку въ самомъ снисходительномъ европейц.
Понятно, что при такихъ условіяхъ развитіе литературной дятельности въ настоящее время невозможно въ Соединенныхъ Штатахъ. Да и на что имъ литература? у нихъ есть свой готовый языкъ, на которомъ образцовыя произведенія считаются сотнями: англійская литература равно близка имъ и по языку и по направленію. Книгопродавцы и журналисты не нуждаются въ отечественныхъ талантахъ: они безъ церемоніи и безплатно перепечатываютъ все то, что печаталось и печатается въ Англіи, съ тою разницею, что огромные романы Диккенса помщаются сполна на десяти нумерахъ гигантскихъ газетъ, въ величин которыхъ нтъ соперниковъ Соединеннымъ Штатамъ.
И потому Соединенные Штаты не имютъ ни одного историка, ни одного замчательнаго философа, ни одного извстнаго драматическаго писателя. Нтъ сомннія, что впослдствіи все это явится, и американская литература получитъ свое самостоятельное направленіе. Къ Америк можно примнить извстныя слова Гоголя: ‘Въ теб ли не родиться необъятной мысли, когда ты сама безъ конца? Здсь ли не быть богатырю, когда есть мсто, гд развернуться и пройтись ему?’ Но основываясь на данныхъ, только-что высказанныхъ нами, можно заключить, что долго еще ждать этого времени.
Въ то же время только два сверо-американскихъ писателя пріобрли себ европейскую извстность. Писатели эти — Вашингтонъ Ирвингъ и Куперъ. Первый изъ нихъ не избжалъ общаго недостатка своихъ соотечественниковъ: произведенія его почти вс внушены европейскою жизнью, отзываются подражаніемъ европейскимъ писателямъ. Зато извстность Вашингтона Ирвинга далеко не такъ значительна, какъ извстность Купера, романы котораго, по своей самостоятельности и оригинальности, породили въ Европ множество подражателей.
Джемзъ Фениморъ Куперъ родился въ 1789 году въ Нью-Іоркскомъ Штат, въ город Бёрлингтон. Дтство свое провелъ онъ въ небольшомъ город Куперстаун, который тогда только-что начиналъ строиться. Дикая красота мстоположенія, образъ жизни и дятельность жителей только-что начинавшагося возникать города не могли не произнести сильнаго впечатлнія на душу будущаго романиста. Во многихъ его произведеніяхъ съ изумительною ясностью и увлеченіемъ описаны сцены, изображающія борьбу европейскихъ поселенцевъ съ двственною, непокорною еще природою.
Изъ всхъ Штатовъ, составляющихъ республику, Нью-Іоркскій особенно замчателенъ величественными красотами природы, разнообразіемъ своего населенія и даже историческими воспоминаніями. На западъ этого штата находятся озеро Онтаріо и водопадъ Ніагарскій, мста около озеръ покрыты огромными лсами, которые боле и боле исчезаютъ подъ руками предпріимчивыхъ поселенцевъ, недалеко отъ его границы протекаетъ огромная Гудзонова рка, у истоковъ которой лежитъ городъ Саратога, гд американскій генералъ Гетсъ одержалъ надъ англичанами первую побду во время войны за независимость. Вс эти мста и названія не разъ являются въ лучшихъ изъ романовъ Купера.
Шестнадцати лтъ отъ роду Куперъ вступилъ въ морскую службу, но продолжительныя странствованія, разстроивъ его здоровье, заставили его черезъ нсколько лтъ оставить морскую службу, поселиться на старомъ мст и заняться торговыми длами, а отчасти и литературою, которая стала награждать его и матеріяльнымъ образомъ, что довольно рдко въ Америк. Нсколько разъ по-своимъ дламъ здилъ онъ въ Европу, провелъ нсколько времени въ Англіи, Италіи, Германіи и во Франціи, а въ 1826 году принялъ на себя должность консула Соединенныхъ Штатовъ въ Ліон. Тамъ онъ прожилъ три года, по истеченіи которыхъ возвратился на родину. Боле намъ ничего не извстно относительно незатйливой біографіи Фенимора Купера. Вотъ какъ его описываетъ одинъ изъ французскихъ писателей, лично съ нимъ знакомый. ‘По фигур Купера можно сдлать врное заключеніе о смлости и энергіи его характера. Ростъ его выше средняго, сложеніе здоровое, движенія рзки и не совсмъ изысканны, взглядъ смлъ и нсколько задумчивъ. Лобъ его очень высокъ, глаза нсколько впалые, сохраняютъ постоянно какое-то тревожное, безпокойное выраженіе, тонкія, сжатыя губы усиливаютъ это выраженіе. При разговор лицо его оживляется еще боле, но принимаетъ боле простоты и симпатичности. Трудно его слушать и не соглашаться съ нимъ: даръ слова и способность соображаться съ понятіями слушателей развиты въ немъ до изумительной степени’.
Первый его романъ: ‘Выборъ мужа’, изданный въ 1821 году, не имлъ никакого успха ни въ Америк, ни въ Европ. Содержаніе его взято изъ англійскихъ нравовъ, своею моралью и мелкими подробностями семейной жизни напоминаетъ онъ скучную манеру миссъ Эджвортъ. Но первая неудача скоро была заглажена: съ 1822 во 1824 годъ Куперъ издалъ три романа, заслужившіе неимоврный успхъ и переведенные почти на вс европейскіе языки. романы эти были: ‘Шпіонъ’, ‘Піонеры {Такъ называются въ Америк передовые поселенцы около самой границы.}’ и ‘Лоцманъ’. Въ этихъ сочиненіяхъ видны три разныя направленія, которымъ Куперъ остается вренъ до настоящаго времени. Съ тхъ поръ онъ написалъ много произведеній, далеко превышающихъ и Шпіона и Піонеровъ и даже Лоцмана, но каждый изъ его романовъ можетъ быть подведенъ подъ одинъ разрядъ съ которымъ-нибудь изъ названныхъ вами.
Въ ‘Шпіон’ Куперъ является подражателемъ Вальтера Скотта, подражателемъ не совсмъ удачнымъ, но содержаніе романа, взятое изъ малоизвстной интересной эпохи борьбы съ Англіею, представляющее нсколько занимательныхъ эпизодовъ изъ войны за независимость, не могло не получить успха. Въ роман много недостатковъ: излишняя подробность, блдность женскихъ характеровъ, нкоторая наклонность къ морали. Кром того Куперъ выказалъ въ немъ свою страсть описывать исключительные характеры: лица вседневныя, безъ рзкихъ достоинствъ и недостатковъ не во плечу американскому романисту. Но вся книга проникнута такой любовью къ отечественнымъ воспоминаніямъ, такой горячей преданностью памяти идола американцевъ, Вашингтона, что нкоторыя сцены романа получаютъ высокій, лирическій интересъ. Несмотря на то, что герой Америки выведенъ на сцену подъ очень неловкимъ инкогнито купца Гарнера,— какъ грандіозно то мсто, когда Вашингтонъ, одинъ, передъ сраженіемъ сидитъ ночью за картою военныхъ дйствій, и въ это время двушка приходитъ къ нему и умоляетъ спасти ея жениха, англійскаго офицера, отъ позорной смерти. Герой встревоженъ и раздосадованъ, но скоро врожденное человколюбіе беретъ верхъ: онъ утшаетъ бдную двушку, кладетъ ей руку на голову и увряетъ, что ей нечего бояться за жениха. Въ этомъ мст Куперъ мастерски вставилъ самую популярную, привлекательную черту полководца. Вашингтонъ не былъ эффектнымъ генераломъ, онъ принялъ командованіе войсками не въ молодыхъ уже лтахъ, для войны онъ покинулъ свои владнія, свое семейство, которее любилъ съ рдкой нжностью. Для американца Вашингтонъ есть не столько идеалъ военачальника и правителя, катъ олицетвореніе всхъ гражданскихъ, тихихъ семейныхъ добродтелей. Лицо Гэрвэй Бёрча, шпіона изъ любви къ отечеству, довольно натянуто, но какъ великъ этотъ шпіонъ, когда, увидвъ Вашингтона, онъ отказывается отъ всякой платы за свои услуги и хочетъ только насмотрться на спасителя своей родины!
Но успхъ Шпіона породилъ рядъ боле слабыхъ произведеній, гд авторъ, держась своего оригинала Вальтера Скотта, началъ выискивать содержанія изъ исторій разныхъ странъ и народовъ. Чтобъ разомъ отдлаться отъ этихъ утомительныхъ романовъ, мы только перечтемъ ихъ и перейдемъ къ произведеніямъ боле замчательнымъ. Вотъ эти названіи: ‘Браво’, ‘Гейденъ-Мауеръ’, ‘Бернскій палачъ’, ‘Мерседесъ’, ‘Ліонелъ Линкольнъ’, сюжетъ котораго также относится ко времени войны за независимость, ‘Эва Эфингамъ’, ‘Пакетъ-Ботъ’.
Рядъ романовъ, начавшихся ‘Піонерами’, по справедливости принадлежитъ къ лучшимъ произведеніямъ Купера и надолго останется драгоцннйшимъ достояніемъ сверо-американской литературы. Сочиненія эти не могли родиться ни въ какой другой стран, въ нихъ чрезвычайно много самостоятельности и чисто-американскаго элемента. Одно время во Франціи говорили и писали, что индйцы и двственная природа, выводимые Куперомъ на сцену, ворождеаы подражаніемъ Шатобріану, но теперь, когда слава Шатобріана начала падать въ самой Франціи, даже французы сознаются, что его индйцы (не надо забывать, что индйцами называютъ сверо-американцы туземныхъ жителей) также относятся къ куперовымъ, какъ греки и римляне Расина относятся къ настоящимъ грекамъ и римлянамъ. Что касается до шатобріановыхъ описаній природы, то мы откровенно сознаемся, что, любя простоту слога, совершенно путаемся въ торжественныхъ, звучныхъ, тщательно округленныхъ тирадахъ автора Аталы, Рене и тому подобныхъ сочиненій.
Индйскіе воины и женщины, которыя дйствуютъ въ ‘Піонерахъ’, ‘Могиканахъ’, ‘Патфайндер’, ‘Степяхъ’, ‘Дирелейер’, ‘Пуританахъ’, описаны съ удивительной врностью и художественностью. Куперъ не пропустилъ ни одной замчательной черты этихъ неизвстныхъ намъ племенъ: ихъ хитрость, постоянство, преданность къ старикамъ, тонкое глубокообдуманное обращеніе съ блыми, жажда къ военной слав, смутныя, меланхолическія воспоминанія о временахъ прежней славы и могущества,— все это мастерски описано Куперомъ. Гд дло доходитъ до индйскихъ племенъ, Куперъ возвышается необыкновенно: ни одинъ характеръ образованной женщины ему на удался, — вс индіянки, которыхъ выводитъ онъ на сцену, граціозны и трогательны. Его индіянки не носятъ звучныхъ именъ какъ шатобріановы героини, говорятъ очень надо, ихъ рчи переданы изломаннымъ Англійскимъ языковъ, а совсмъ-тмъ, долго спустя посл прочтенія романа, эти блдныя, покорныя, преданныя существа не перестаютъ носиться передъ воображеніемъ читателя. Но требованія читающей публики бываютъ иногда нсколько странны: они не любятъ, когда ей толкуютъ о старыхъ и избитыхъ вещахъ, зато она съ нкоторою недоврчивостію встрчаетъ каждое сочиненіе, гд пущены въ ходъ идеи малоизвстныя, выведены на сцену характеры оригинальные и никмъ прежде не описанные. Индйцы Купера, на созданіе которыхъ потратилъ онъ такую бездну любви, наблюдательности и терпнія, не произвели особеннаго эффекта ни въ Европ, ни въ Америк. ‘Піонеры’ и ‘Послдній Могиканъ’ рисковали пройти незамченными, еслибъ въ обоихъ романахъ не дйствовало одно и тоже лицо, отчасти исключительное, отчасти натянутое, которому суждено было возбудить живйшую симпатію въ читателяхъ. Мы говоримъ о томъ полудикомъ, полуобразованномъ странник, который подъ именемъ ‘Кожанаго Чулка’, ‘Соколинаго глаза’, ‘Патфайндера’, ‘Натаніеля Бёмпо’ м ‘Дирслейера’ проходитъ цлый рядъ превосходныхъ романовъ и увлекаетъ самаго хладнокровнаго читателя оригинальностію своего характера, разнообразіемъ своихъ приключеній.
Въ прошломъ столтіи, и даже въ начал нашего, пока еще сверо-американскія колоніи не сложились въ стройное, благоустроенное Государство, не оттснили отъ себя и не ослабили своихъ необразованныхъ сосдей, въ колоніяхъ этихъ былъ цлый классъ гражданъ, жизнь которыхъ постоянно проходила среди опасностей и самыхъ разнообразныхъ приключеній. То были люди, которые изъ предпріимчивости или неспособности къ осдлой жизни покидали устроившіяся уже поселенія, отходили малыми партіями на сверъ или западъ, и выбравъ себ клочокъ земли, селились на немъ по сосдству съ дикими племенами. Тутъ имъ предстояло выдерживать борьбу съ индйцами, которымъ не нравилось такое сосдство, и кром того бороться съ юною природою, которая не сразу поддавалась ихъ усиліямъ. Хитрый граничники (borderers: такъ они назывались) поселяли раздоры между непріязненными племенами, помогали однимъ изъ нихъ противъ другахъ, пріобртали себ союзниковъ, работая съ оружіемъ въ рукахъ и такимъ образомъ обезпечивали себя отъ нападеній. Скоро и природа начинала награждать ихъ усилія, такъ-что по прошествіи нсколькихъ лтъ обширное селеніе строилось на томъ мст, гд прежде стояли пять, шесть хижинъ. Тогда самые предпріимчивые изъ граничниковъ снова покидали старое мсто и отправлялись дальше искать новыхъ пустырей и новыхъ приключеній.
Между этимъ безпокойнымъ классомъ поселенцевъ была еще такіе люди, которые чувствовали постоянное отвращеніе къ самимъ попыткамъ осдлой жизни. Взросшіе посреди лсовъ, съ дтскаго возраста выучившись владть веслами и ружьемъ, люди эти не имли никакой надобности сходиться кучками и въ пот лица обработывать землю. Охота доставляла имъ врный доходъ и вс средства къ жизни, съ индйцами вели они дружбу, и если участвовали въ ихъ междоусобіяхъ, то единственно изъ личной привязанности къ тому или другому племени. Нсколько разъ въ годъ приходили они въ ближайшія европейскія поселенія, слушали обдню, сбывали свою дичь и мха, покупали порохъ и снова отправлялись въ лса, съ которыми сроднились окончательно. Такихъ людей индйцы уважали и боялись, потому-что охотники эти, не уступая индйцу въ безстрашіи, бдительности и неутомимости, сохранили всю предпріимчивость, всю хитрость европейца.
Такое-то лицо выведено Куперомъ въ пяти романахъ, о которыхъ говорили мы выше. Мы назвали этотъ характеръ нсколько неестественнымъ, но здсь неестественность происходитъ отъ изобилія вншнихъ приключеній, отъ множества баснословныхъ подвиговъ этого лица, а не отъ ложной концепціи самого характера. Незачмъ было Куперу постоянно выводить своего Патфайндера ангеломъ хранителемъ всхъ страждущихъ и притсненныхъ, незачмъ было заставлять его, на каждыхъ десяти страницахъ, стрлять изъ своего длиннаго ружья, и конечно безъ промаха. Но недостатки эти вншніе, замыселъ и художественное исполненіе заставляютъ прощать Куперу нкоторыя отклоненія отъ вроятности происшествій.
По вашему мннію, самыя привлекательныя черты характера Натаніэля Бёмпо, во всхъ пяти романахъ, состоятъ въ какомъ-то грустномъ, инстинктивномъ отвращеніи этого человка къ Европейскому населенію, среди котораго онъ родился. Патфайндеръ не мизантропъ, онъ любитъ своихъ индйцевъ, не пропускаетъ случая оказать услуги отдльнымъ своимъ отечественникамъ, даже привязывается къ нкоторымъ изъ нихъ, а совсмъ тмъ ему тсно и тяжело жить въ населенномъ мст,’ среди общества, связаннаго условіями, которымъ онъ не можетъ сочувствовать. Нельзя не пожалть, что остатки англійскаго пуританизма помшали Куперу ясне обозначить ходъ безсознательной антипатіи, которую герой его чувствуетъ къ осдлымъ своимъ собратіямъ.
Съ неменьшимъ искусствомъ выразилъ Куперъ слпое, безсознательное сочувствіе простой, безхитростной души Патфайндера къ величію той природы, среди которой довелось ему проводить свою обильную приключеніями жизнь. Необразованный охотникъ рдко говоритъ о лсахъ, огромныхъ ркахъ и озерахъ, слова его просты и чужды всякихъ изъисканныхъ выраженій, а между тмъ романистъ достигъ своей цли: мы понимаемъ, что безъ этихъ лсовъ, озеръ и ркъ нтъ жизни для грубаго Патфайндера. Въ описаніяхъ природы талантъ Купера весьма замчателенъ, несмотря на нкоторыя длинноты, но, по нашему мннію, когда Вашингтонъ Ирвингъ переноситъ мсто дйствія своихъ разсказовъ въ Америку, его описанія мстности, по сжатости и образности, боле заслуживаютъ замчанія.
Морскіе романы Купера, къ числу которыхъ принадлежатъ и ‘Два Адмирала’, написаны имъ вслдствіе успха, который доставило ему изданіе ‘Лоцмана’. Мы скажемъ нсколько словъ объ этомъ послднемъ роман.
Главная цль Купера въ ‘Лоцман’ состояла въ томъ, чтобъ написать романъ въ pendant ‘Шпіону’, съ тою разницею, что ‘Шпіонъ’ посвящался слав сухопутныхъ войскъ и полководцевъ Америки, а въ ‘Лоцман’ должно было описать славу морскихъ ея героевъ. Вашингтонъ дйствовалъ въ одномъ роман, героемъ другого быхъ знаменитый Поль Джонсъ.
Но морской романъ стоитъ гораздо выше сухопутнаго, по превосходной отдлк нкоторыхъ характеровъ, а также по врному художественному, общепонятному описанію морскихъ сценъ, жизни на корабляхъ, нравовъ и обычаевъ оригинальнаго ихъ населенія. На сцену вышли лица неодушевленныя, но тмъ не мене занимательныя. Шкуна Аріэль и фрегатъ съ таинственнымъ лоцманомъ не разъ приковываютъ вниманіе читателя и съ напряженіемъ заставляютъ слдить за всми своими движеніями. Подобныхъ сценъ нельзя писать съ помощію одного инстинкта, и здсь Куперъ извлекъ всю пользу изъ долгихъ своихъ странствованій, изъ знанія морского дла, къ которому постоянно чувствовалъ онъ живйшую наклонность.
Куперъ, какъ мы уже замтили, есть живописецъ исключитильныхъ характеровъ: описывая граничниковъ, индйцевъ и лсныхъ охотниковъ, онъ не гршилъ противъ истины, потому-что самые тамошніе нравы кажутся намъ странны и исключительны. Въ ‘Лоцман’ тронулъ онъ новую жилу, откуда могъ извлечь тьму лицъ по своему вкусу, потому-что жизнь моряковъ иметъ много особенныхъ условій, подвержена тысячамъ приключеній, которыя не могутъ не оставить слда на характер человка.
Писатели морскихъ романовъ, порожденныхъ успхомъ Купера, и о которыхъ мы будемъ говоритъ впослдствіи, впали въ великую ошибку, положивъ себ за правило выводить лица неестественныя и несбыточныя. По ихъ мннію, морякъ долженъ считать жизнь копейкою, ругаться и хвастаться на каждомъ шагу, влюбляться самымъ дикимъ и зврскимъ образомъ, а при конц сочиненія стъ человческое мясо за отсутствіемъ състныхъ припасовъ. Романисты эти не поняли, что есть страшная разница между характеромъ исключительнымъ и характеромъ неестественнымъ.
Куперъ понималъ эту разницу и въ своемъ ‘Лоцман’ вывелъ цлый рядъ характеровъ, изъ которыхъ нкоторые блдны, но вс естественны и далеки отъ натяжки. ‘Томъ Длинный’ — типъ честнаго и храбраго матроса, чудака, который родился на корабл и весь нтъ шатался по морю, а потому не можетъ ршительно понять, зачмъ люди охотно выходятъ на берегъ, и что они тамъ длаютъ? Онъ любитъ море также горячо и безотчетно, какъ Патфайндеръ свои лса, и значительную часть своей нжности переноситъ на корабль, гд ему приходится служить. Привязанность эта къ кораблю легко объясняется. Для Тома судно, гд онъ служитъ, равняется цлому міру, и въ этомъ случа прекраснымъ дополненіемъ ему служитъ лицо веселаго лейтенанта Бернстебля, который, получивъ командованіе надъ маленькой шкуной, няньчится, возится съ нею безпрестанно и отъ чистоты сердца надодаетъ всмъ и каждому болтовней о своемъ ‘Аріэл’.
Лицо Бернстебля и въ особенности ‘Тома Длиннаго’ послужили оригиналами, съ которыхъ Евгенія Ею, Марріэтъ и цлая ватага морскихъ романистовъ надлали много блдныхъ копій. По ихъ милости, типъ стараго моряка сдлался такимъ же избитымъ, какъ и типъ наполеоновскаго гренадера, но обстоятельство это должно служить Куперу похвалою, а не порицаніемъ.
Третіе замчательное лицо, выведенное Куперомъ въ ‘Лоцман’, есть самъ лоцманъ, герой романа. Авторъ былъ такъ увренъ въ повсемстной знаменитости своего героя, что даже ни въ одномъ мст не найдемъ его во имена. Переводчики отъ себя прибавляютъ краткое свдніе объ этомъ лиц, пользующемся въ Америк великою популярностью.
Джонъ Поль Джонсъ, капитанъ сверо-американскаго флота, былъ выходецъ изъ Англіи, гд, если врить англійскимъ писателямъ, велъ онъ жизнь не совсмъ честную. Въ Соединенныхъ Штатахъ пишутъ, напротивъ, что Джонсъ терплъ въ Англіи много несправедливыхъ гоненій, что онъ прибылъ въ Америку съ характеромъ угрюмымъ, озлобленнымъ противъ своей родины. Какъ бы то ни было, способности его въ морскомъ дл блистательно выказались въ войн колоній съ метрополіею. Флота у Соединенныхъ Штатовъ не было. Джонсъ нею свою жизнь командовалъ отдльными судами и мелкими флотиліями, вс его кампаніи состояли въ ряд незначительныхъ битвъ съ англичанами, въ которыхъ однако же онъ постоянно оставался побдителемъ. Нсколько разъ мелкія суда Джонса подходили къ самымъ берегаъ Англіи, пробирались между ея эскадрами, грабили и жгли мелкіе портовые города и наводили ужасъ на британскую торговлю,
Въ ‘Лоцман’ Куперъ изображаетъ намъ одну изъ такихъ смлыхъ экспедицій. Поль Джонсъ посланъ отъ правительства къ берегамъ Англіи съ важными приказаніями. Въ чемъ состоитъ его порученіе, авторъ не объясняетъ, мы знаемъ только, что знаменитый корсаръ скрывается отъ самого экипажа своихъ кораблей подъ одеждою лоцмана. Потомъ мы узнаемъ, что предпріятіе неудалось, вслдствіе чего американскій фрегатъ отплываетъ отъ англійскихъ береговъ и на пути пробирается сквозь непріятельскую эскадру, которая обхватила его со всхъ сторонъ.
Замтимъ при этомъ случа, что Куперъ вратъ трескучихъ эффектовъ, онъ выбралъ чрезвычайно простое событіе изъ жизни своего героя — и, несмотря на то, съумлъ рзко и отчетливо выставить передъ читателями своего оригинальнаго корсара. Джонсъ выходитъ на сцену довольно рдко, но всякой разъ, при появленіи таинственнаго лоцмана, читатель увлеченъ странностію этого лица, а любопытство разгарается боле и боле. Мы видимъ, что лоцмана тяготитъ его инкогнито, что ему не по душ скрываться тамъ, гд онъ можетъ быть повелителемъ, какая-то гигантская гордость слышится въ каждомъ его слов.
Англійская эскадра отрзала его фрегату отступленіе. Куперъ съ изумительнымъ искуствомъ заставляетъ насъ слдить за всми движеніями судовъ, вздрагивать, когда цлыя тучи ядеръ перелетаютъ надъ головами американцевъ. Экипажъ начинаетъ унывать, капитанъ, зная, что за лоцманъ у него на фрегат, подходитъ къ Джонсу и проситъ позволенія ободрить матросовъ, объявивъ объ его имени.
— Теперь еще рано, отвчаетъ корсаръ: — коли не будетъ надежды, коли доидетъ до абордажа, я скажу самъ свое имя.
Фрегатъ однако спасенъ, и имя остается тайною. Говоря о Вашингтон, мы замтили какъ искусно выставляетъ Куперъ наружу самыя рзкія, отличительныя черты своихъ историческихъ героевъ. Въ отвт лоцмана, который передъ цлымъ непріятельскимъ флотомъ выражаетъ мысль, что одно его имя должно спасти слабый американскій фрегатъ, виднъ весь Джонъ Поль Джонсъ. Вс біографы единогласно представляютъ его человкомъ въ высшей степени гордымъ и высокомрнымъ. Самонадянность его не знала совершенно никакихъ границъ посл одного почти баснословнаго его подвига. Командуя плохо вооруженнымъ судномъ ‘Bonhomme Richard’, Джонсъ въ 1779 году встртилъ у береговъ Шотландіи два Англійскихъ фрегата {Serapis и Conhtess of Scarborough.}, изъ которыхъ каждый былъ гораздо его сильне. Посл упорнаго дла оба фрегата спустили флагъ — позоръ, до того неслыханный въ британскомъ флот. Когда Поль Джонсъ занялъ оба судна, англичане съ отчаяніемъ увидли, что собственный его корабль былъ весь избитъ ихъ ядрами, и еслибъ они продержались хотя полчаса, долженъ быхъ итти ко дну.
Мы нарочно распространились о ‘Лоцман’, чтобъ показать причину успха этого романа,— успха, породившаго бездну подражателей. Куперъ былъ первый въ этомъ род, до него, если неошибаемся, одинъ только Смоллетъ пытался написать романъ изъ морской жизни.
Къ сожалнію, намъ приходятся сказать, что первымъ подражателемъ Купера былъ самъ Куперъ. Увлекшись успхомъ Лоцмана, онъ написалъ нсколько романовъ, основанныхъ исключительно на морскомъ дл. Наше мнніе такое, что морская служба, какъ и всякая другая, не въ состояніи доставить художнику обильной пищи, и главное достоинство ‘Лоцмана’ состоитъ въ томъ, что въ немъ сцены бурь, сраженій и плаванія не встрчаются на каждой страниц, а расположены съ увренностью, такъ-что не утомляютъ читателя. Фрегатъ и шкуна не торчатъ безпрестанно передъ воображеніемъ, плохо знакомымъ съ морскими терминами. Что бы мы сказали о роман, въ которомъ поминутно выставлялись сраженія и переходы, стычки и биваки, въ которыхъ дйствовали бы не люди, а батальоны? Изъ военной исторіи нельзя кроить романовъ, и плохъ тотъ романъ, который похожъ на исторію.
Къ разряду мене удачныхъ морскихъ романовъ Купера мы относимъ: ‘Красный Корсаръ’, ‘Морская Волшебница’, ‘Блудящій Огонь’ и нкоторые другіе. Изъ нихъ нельзя не упомянуть о ‘Морской Волшебниц’ (Water Witch), которая самымъ своимъ недостаткамъ обязана была успхомъ.
Въ самомъ роман главное лицо сама ‘Волшебница’, судно, безпрестанно преслдуемое непріятелемъ и всякой разъ отъ него спасающееся. Вс дйствующія лица романа блдны и вялы, но Куперъ умлъ разлить столько интереса на продлки своей волшебницы, что книга съ наряженнымъ любопытствомъ читается до конца. Какъ lourde force замчательнаго таланта, романъ заслуживаетъ вниманія, и его стоитъ прочесть, чтобъ видть, какой интересъ умлъ придать Куперъ такому бдному содержанію, какъ погоня нсколькихъ кораблей за небольшимъ, но быстрымъ судномъ. Романъ ‘Два Адмирала’, какъ показываетъ названіе, принадлежитъ къ морскимъ романамъ, въ которыхъ, какъ мы сказали выше, Куперъ подражаетъ ‘Лоцману’. Но прежде чмъ говорить объ этомъ довольно слабомъ произведеніи, посмотримъ на другихъ подражателей Купера, которые пользовались въ свое время большою извстностью, а теперь совершенно забыты.
Произведенія, порожденный успхомъ Лоцмана, можно раздлить и два разряда: французскіе морскіе романы и англійскіе романы-путешествія. Представителями первыхъ можетъ служить Atar-Gull и Salamandre, вторыхъ — Peter Simple и Тот Cringle’s Log. Не входя въ дальнйшія подробности, мы скажемъ только, что въ голов французскихъ морскихъ романистовъ стоялъ Сю, а англійскихъ — капитанъ Марріэтъ.
Но нельзя не сдлать довольно оригинальнаго сближенія между тмъ и другимъ рядомъ произведеній, равно ложныхъ по основанію, потому-что романистъ, сжимая свое твореніе въ тсныя рамки заране опредленной жизни, лишаетъ свою фантазію возможности гулять тамъ, гд бы ей вы захотлось. Конечно, большая часть беллетристовъ описываютъ или классъ общества, или рядъ событій, боле имъ извстные, но между ними рдки отъявленные поставщики романовъ морскихъ, военныхъ, административныхъ, мщанскихъ, аристократическихъ. Длить такимъ образомъ литературу, значитъ унижать ее.
Направленіе французскихъ и англійскихъ морскихъ романовъ рзко отличается одно отъ другого. Французскіе отличаются высокопарностью слога, англійскіе — обиліемъ несбыточныхъ происшествій. Во французскомъ морскомъ роман дйствующія лица до того пьютъ, ругаются и неистовствуютъ, что скоре похожи на пиратовъ, чмъ на честныхъ моряковъ,— въ англійскомъ, — вс моряки ведутъ себя совершенными джентльменами, вс добродтельны, а если и заводятся мелодраматическій злодй, то при конц сочиненія онъ раскаивается и длается порядочнымъ человкомъ.
Во французскихъ морскихъ романахъ мало дйствія, а каждая буря описывается съ мельчайшими подробностями, въ англійскихъ столько бурь и кораблекрушеній, что ихъ некогда рзко описывать. Во французскихъ романахъ сраженія кровопролитны до невроятности, въ англійскихъ — потеря непремнно вычисляется, а всякое сраженіе стоитъ англичанамъ одного убитаго и нсколькихъ раненыхъ. Во французскихъ романахъ битва кончается пожаромъ или взрывомъ, въ англійскихъ — непремнно побдою, въ которой британскій флагъ покрывается безпримрною славою. Во французскомъ роман плнный морякъ, съ опасностью жизни, спасается съ понтона {Понтонами назывались старые корабли, которые во время войны обращались въ темницы для плнныхъ офицеровъ и матросовъ.},— въ англійскихъ, если морякъ попался въ плнъ къ непріятелю, то онъ одинъ, съ помощію двухъ, трехъ товарищей, овладваетъ непріятельскимъ судномъ и вводитъ его въ англійскій портъ. Въ сочиненіяхъ Марріэта встрчается множество такихъ продлокъ. Вотъ его рецептъ на взятіе непріятельскаго корабля. Горсть плнныхъ англичанъ сталкиваетъ часовыхъ въ море и запираетъ люки, тогда-какъ одинъ изъ удальцовъ пробирается въ крюйтъ камеру и грозитъ французамъ, что онъ зажжетъ пороховой запасъ. Трусливые французы сдаются въ плнъ и еще помогаютъ своимъ побдителямъ вести судно въ Англійскую гавань.
Понятно, отчего Сю съ товарищами и Марріэтъ съ сотрудниками прекратили дальнйшіе свои труды по части морскихъ романовъ. Публика была привлечена новостью содержанія, къ тому же англійскіе романы-путешествія сообщали довольно много интересныхъ подробностей о частной жизни въ англійскихъ и другихъ колоніяхъ, о неграхъ, о южной природ и войн съ дикими народами. Изъ-за этихъ подробностей и читались англійскіе морскіе романы, баснословные же подвиги подвиги великобританскихъ военныхъ судовъ даже самимъ англичанамъ казались избитыми и приторными. Съ тхъ поръ количество туристовъ и ученыхъ путешественниковъ увеличилось, появилось много обильныхъ сочиненій о краяхъ мало извстныхъ, и читатели убдились, что добросовстно составленное путешествіе включаетъ въ себ далеко значительнйшій интересъ, нежели воображаемыя похожденія флота лейтенантовъ и мичмановъ въ Гаван, Барбадос и Австраліи.
Французскіе романы не имли и этого достоинства. Ев. Сю не разъ пытался описывать тропическія страны и нравы тамошнихъ жителей, но какое довріе могли имть читатели къ романисту, самые герои котораго бросались каждому въ глаза нелпостью и дикостью своихъ характеровъ? Сцены на сухомъ пути были также кровавы, какъ и сцены на мор: убійства слдовали за убійствами, кинжалы и тому подобныя орудія встрчались на каждой страницы. Даже французская критика, самая снисходительная изо всхъ критикъ, встрчала такіе романы осужденіемъ и насмшкою. И въ самомъ дл, за отсутствіемъ новыхъ книгъ можно перечитать романы Марріэта, изъ которыхъ ‘Питеръ Симпль’ и ‘Джакобъ Файтфуль’ считаются лучшими, но у кого достанетъ духу развернуть во второй разъ ‘Пликъ и Плока’ или ‘Саламандру’?
‘Два Адмирала’, романъ Купера, котораго только первая часть переведена на русскій языкъ, принадлежитъ тоже къ числу морскихъ романовъ и хотя сцены на мор въ немъ очень не многочисленны, какъ и въ ‘Лоцман’, авторъ не хотлъ утомлять читателей подробностями сраженій и плаванія, но произведеніе вышло далеко ниже своего образца. До сихъ поръ весь интересъ сочиненія вертится на передач имнія и баронскаго титула, по завщанію, отъ одного лица къ другамъ. Хотя запутанность и многосложность великобританскихъ законовъ и придаетъ этому простому длу странный ходъ, но нельзя не согласиться, что такое содержаніе едва ли способно сдлать романъ занимательнымъ.
Нсколько интересне отношенія двухъ адмираловъ англійской службы, эскадра которыхъ стоитъ на якор близь мста, гд происходитъ дйствіе романа. Оба эти человка, несмотря на разность политическихъ мнній, постоянно служатъ вмст, соединены тсною дружбою и никогда не разстаются. Изображенія такой дружбы между двумя старыми сослуживцами помогло Куперу написать нсколько живыхъ, пріятныхъ сценъ. Фигура лниваго, добраго, беззаботнаго контръ-адмирала Блюдатера лучше всхъ удалась американскому романисту.
Вообще, романъ, сколько можно судить изъ первой его часта, принадлежитъ къ слабйшимъ изъ произведеній Купера. За исключеніемъ двухъ, трехъ описаній морского берега и эскадры, маневрирующей посреди утренняго тумана, нигд не видно той смлой, художнической кисти, которая подарила насъ произведеніями, подобными Лоцману и Могиканамъ. Характеры дйствующихъ лицъ до того блдны и односторонни, что рождаютъ нкоторое негодованіе въ читател.
Человческій характеръ не можетъ не быть сложнымъ, онъ не состоитъ цликомъ изъ добра или зла. Эти два начала нераздльно дйствуютъ въ каждомъ человк, устранить одно изъ нихъ, то-есть описать идеальнаго героя или исключительно злодя, значитъ итти противъ истины. Романисты понимаютъ это очень хорошо, но многіе изъ нихъ держатся одностороннихъ характеровъ, думая, что ихъ легче описывать. Въ этомъ они горько заблуждаются: легче рисовать съ натуры, нежели убгать ее и самому создавать типы по заране данной мрк.
Взглянемъ на творенія писателей, которыми справедливо гордится Европа. По взгляду на жизнь, по метод описыванія людскихъ характеровъ, ихъ можно раздлить на два разряда, но глав одного поставимъ мы Шиллера, живописца идеальныхъ одностороннихъ характеровъ, Шекспиръ будетъ представителемъ художниковъ, которые изъ самой жизни, изъ многосложности, неразлучной съ природою человка, извлекали созданія, полныя величія и естественности. На чьей сторон большинство послдователей? на чьей сторон большій успхъ и слава?
Потребенъ страшный талантъ, чтобъ неестественное представить естественнымъ, чтобъ придать занимательность предмету, разсматривая его съ ложной точка зрнія, чтобъ оживить характеръ, созданный на перекоръ дйствительности. И какая же награда неблагодарному труду: удивляясь частностямъ, критика все-таки произнесетъ строгій судъ надъ цлымъ твореніемъ.
Оттого-то во многихъ романахъ Купера, писанныхъ, какъ видно, безъ особеннаго старанія, видимъ мы столько блдныхъ характеровъ, къ которымъ самъ авторъ не могъ чувствовать никакой привязанности. Что за ничтожное созданіе героиня ‘Двухъ Адмираловъ’, эта скромная Мильдредъ, которую переводчикъ, неизвстно изъ какихъ причинъ, назвалъ Мильдредою! Какое участіе можетъ чувствовать читатель къ холодному, безжизненному лицу молодого лейтенанта Вичекомба? Замтимъ тутъ же, что лицо адмирала Блюдатера вышло интересне другихъ именно по той причин, что въ его характер боле многосложности и даже недостатковъ. Врожденная беззаботность адмирала ставитъ его въ нсколько исключительное положеніе на служб, его аристократическія манеры составляютъ контрастъ съ простыми, грубыми выходками окружающихъ его моряковъ, приверженность къ изгнанной фамиліи Іакова II вредитъ его отношеніямъ съ лучшимъ его другомъ, адмираломъ Окесомъ, котораго политическія мннія противоположны его убжденіямъ.
Къ числу главныхъ недостатковъ перевода должно отнести языкъ, которымъ переданы разговоры дйствующихъ лицъ романа, гд каждое лицо говоритъ длинными, книжными, почти непонятными періодами.
Въ этомъ отчасти виноватъ авторъ: въ рдкомъ англійскомъ роман, исключая романовъ Диккенса, разговоръ простъ и не натянутъ, но переводчикъ могъ смягчить этотъ недостатокъ. ‘Два Адмирала’ не такое колоссальное произведеніе, чтобъ передавать его со всми недостатками, строго держась каждаго слова, не обдлывая ни одного неловкаго оборота. При нкоторой обдлк, разговоръ читался бы легко, а теперь читатель иногда долженъ задумываться надъ хитрою фразой.
Въ общемъ направленіи англійской литературы должно искать причину насыщенности слога: англійскіе романисты, отчасти и Куперъ, раболпствуютъ передъ предразсудками публики. Холодный британецъ очень не любитъ, когда романъ дурно оканчивается, и если на сцену введено какое-нибудь очень порочное лицо. ‘Я хочу видть свтлую сторону жизни’, говоритъ онъ, не думая того, что свтлая сторона есть только одна сторона жизни,— что сочиненіе, не выходящее изъ такой сферы, впадетъ въ односторонность и постоянно будетъ походить на китайскую картину безъ тней.
Кром того, весьма извстный пуританизмъ англичанъ и сверо-американцевъ часто ставитъ литераторовъ въ затруднительное положеніе. Страсть мужчины къ женщин, основа всхъ романовъ, допускается въ англійскихъ писателяхъ только тогда, если страсть эта сантиментальна, чиста и, въ заключеніе, увнчивается бракомъ. Всякой анализъ любви, всякое отклоненіе отъ тихой дороги, всякая горячность въ изображеніи этой страсти, принимаются за отъявленную безнравственность. Одинъ англійскій критическій журналъ — Віасkwood’s Magasine — отдавая отчетъ о сочиненіяхъ какого-то французскаго романиста, поставилъ ему въ великое достоинство то обстоятельство, что въ сочиненіяхъ этихъ нигд не изображена ‘нелпая, противоестественная любовь человка къ замужней женщин’.
Такимъ требованіямъ со стороны критики и публики должно приписать то, что новая англійская литература носитъ на себ отпечатокъ какой-то безотрадной односторонности, сантиментальности и неестественности. А отъ сочиненія, въ основаніи котораго находится неестественность, можно ли требовать простоты и натуральности въ разговор дйствующихъ лицъ?
Пуританское направленіе литературы окончилось, какъ и можно было ожидать, позорною реакціею. Въ сочиненіяхъ Герризона Энсуорта (H. Ainsworth) на сцену выступили такія лица, которыхъ одни имена порождаютъ одни постыдныя, кровавыя воспоминанія. Дикъ Тюрпинъ, Джемсъ Шеппардъ, воры и разбойники, нашли себ біографовъ и выставлены были въ очень интересномъ свт. И, что еще хуже, романы, основанные за ихъ приключеніяхъ, нашли себ множество читателей. Диккенсъ, какъ талантъ первокласный, пошелъ по своей собственной дорог, равно удаляясь и отъ приторности и отъ грязи. Конечно и онъ не совершенно отступился отъ предразсудковъ, свойственныхъ его соотечественникамъ, но главная его заслуга состоитъ въ томъ, что онъ уметъ быть естественнымъ. Вліяніе его на отечественную литературу будетъ огромно. Между прочимъ въ его романахъ, какъ мы сказали выше, видимъ мы едва ли не единственные образцы чистаго, простого англійскаго разговорнаго языка. Естественность содержанія ведетъ къ простот подробностей сочиненія.
Къ чести русской литературы, мы должны сказать, что русскій разговорный языкъ давно установился во всей своей простот, и въ настоящее время и сочинителю и переводчику непозволительно заставлять своихъ дйствующихъ лицъ говорить неестественнымъ языкомъ. Не только замчательныя, даже второстепенныя произведенія нашихъ писателей отличаются простотою слога. Съ тхъ поръ, какъ изъ литературы изгнаны на вчныя времена идеальные герои и небывалыя чувства, самое изложеніе и въ особенности разговорный языкъ получили опредленную форму, которая долго не измнится.
Въ прежнее время сильно нападали на людей, который въ русскомъ обществ объясняются на иностранномъ язык. Т защищались и говорили, что нашъ языкъ не такъ еще разработанъ, не установился на столько, чтобъ годиться для легкаго разговора. Допуская это оправданіе для прежняго времени, не можемъ не сказать, что теперь оно совершенно неумстно. Кто изъ русскихъ въ наше время неловко объясняется по-русски, тотъ, значитъ, или не далъ себ труда, или, просто, не способенъ выучиться русскому разговорному языку.
Чтобъ показать, что изученіе этого языка возможно, хотя и требуетъ нкоторыхъ усилій, мы постараемся въ краткихъ словахъ изложить основныя начала, слдуя которымъ можно достигнуть чистоты и ясности, необходимой при разговор. Само собою разумется, что мы не полагаемъ никакого различія между разговоромъ въ обществ и разговоромъ дйствующихъ лицъ въ роман, повсти и и сцен. Если книжный разговоръ не совпадаетъ съ обыкновеннымъ, вся вина въ неискусств писателя.
Первая принадлежность русскаго разговора есть сжатость и краткость. Рчь наша въ обществ не допускаетъ длинныхъ періодовъ и амплификаціи. На французскомъ язык мы допускаемъ много лишнихъ оборотовъ, которые замедляютъ выраженіе идеи и даютъ говорящему время округлить свою фразу. На русскомъ фраза должна вылиться, чуждая лишнихъ дополненій. Понятно, что способность говорить сжато дается навыкомъ, знаніемъ языка и способностью скораго соображенія, безъ этихъ достоинствъ сжатость переходитъ въ неполноту и въ комическій лаконизмъ. Тотъ, кто уметъ говорить безъ длинныхъ періодовъ и сжато, рискуетъ тмъ, что рчь его будетъ умна, но скучна для слушателей, будетъ требовать съ ихъ стороны догадливости и напряженной умственной работы. Въ этомъ случа помогаетъ образность русскаго языка. У насъ названіе одного предмета можетъ быть выражено двадцатью словами, изъ которыхъ каждое боле или мене достигаетъ своей цли, судя по предмету разговора. Выбрать то слово, которое врне изображаетъ что мы хотимъ сказать, употребить именно его, и употребить кстати, — вотъ второе основаніе, которое придаетъ колоритъ разговору.
Но одной образности выраженія недостаточно: можно говорить умно, пріятно, и все-таки вычурно. Чтобъ избгнуть этого недостатка, говорящій обязанъ знать, въ какой мр каждое его слово доступно слушателямъ, иметъ ли это слово право гражданства въ общественномъ разговор, не напоминаетъ ли оно собою чего-нибудь книжнаго, вычитаннаго, устарлаго? На отношеніяхъ говорящаго лица къ слушателямъ основана простота разговорнаго языка.
Впрочемъ разговорный языкъ дйствующихъ лицъ дуренъ только въ нсколькихъ мстахъ перевода, о которомъ мы говоримъ, обстоятельство это подтверждаетъ насъ въ мысли, что переводчикъ, еслибъ захотлъ, могъ избавить своихъ читателей отъ длинныхъ тирадъ и изысканныхъ оборотовъ.
О степени знанія морского дла, необходимаго переводчикамъ Купера, судить мы не въ состояніи, только одно мсто въ цломъ том показалось вамъ неловко переданнымъ. Одинъ старый морякъ говоритъ: ‘шлюпки и катера хватаютъ вс призы подъ носомъ у большихъ кораблей.’ Мы знаемъ, что съ большихъ кораблей нердко спускаютъ гребныя суда и поручаютъ имъ атаковать непріятеля, отдльныя же шлюбки и катера не могутъ ходить тамъ, гд ходятъ линейные корабли, и забирать призы на собственную свою долю. Если мы не ошибаемся, въ подлинник сказано: sloops and cutters (шлюпы и шкуны), названія легкихъ парусныхъ судовъ, что не можетъ быть передано на русскій языкъ словами ‘шлюпки и катера.’