Из Варшавы, из Плоцка и других центров нашего католического населения идут вести о любопытном движении ‘мариавитов’, новой секты, которая отрицает папство и вообще ультрамонтанство в католичестве и представляет как секта смешанные черты и усиленного католичества (особое почитание Девы Марии), и старокатоличества (отрицание папского авторитета), и кальвинизма (отрицание свободной воли и преувеличенное учение о предопределении), и даже что-то общее с нашим сектантством (вера в ‘уже родившегося Антихриста’), и в частности с хлыстовством (‘святая девица Козловская’, у которой даже увлеченные в секту ксендзы целуют руки). Движение — чисто народное, упорное, фанатическое, чуждающееся всякой нравственной распущенности, как и сторонящееся от всякой политической пропаганды. Надо надеяться, что правительство наше не повторит старой ошибки в отношении этого движения, которое даже сказывается не столь новым, а скорее тлевшим под золою нашего же официального угнетения и не будет ‘более католическим, чем сами вчерашние католики’. Было глубоким безрассудством употреблять русские средства и русскую силу для поддержания римского ‘единства’, которое и без того так сплочено, как нам не удавалось установить это у себя ни в какой области, между прочим — и веры, поддерживать то единство, которое сплошною силою шло на Россию и русских, шло на государственность нашу и церковь еще со дней печальной памяти Поссевина, Лжедмитрия и разных Гонсевских. Само собою разумеется, что ни русская народность, ни русская государственность не имеют никаких интересов в этом ‘единстве’ и что, с другой стороны, русское общество, которое и всегда сочувствовало старокатолическому протесту против папской ‘непогрешимости’, может только сочувственно отнестись к тем католическим священникам, которые высказывают тенденцию отделиться от ‘непогрешимого владыки’ в Риме, а с ним и от таких явлений, как пресловутый целибат, иногда разрешающийся во флирте во время таинства (исповедь) или в более простое сожительство священников, но со служанками или с неопределенным множеством дам из ‘кающихся’. Русские всегда гнушались этими эксцентричностями католицизма и только с крайним сочувствием могут видеть, что время здравого пробуждения началось и для самих католиков, и, что особенно ценно, не одних мирян, но и самих священников. Без сомнения, явлению этому надо предоставить развиваться совершенно свободно, и это даже implicite содержится в провозглашенной теперь в России свободе вероисповедных культов. Что бы из движения этого ни вышло, чем бы оно ни разрешилось, во всяком случае получится нечто более славянское, более русское, более восточное, чем романо-кельтический католицизм, этот строй государственной религии, ни йоты не имеющий в себе славянской крови и славянского духа. Мариавиты, каковы бы они ни были, суть поляки, т.е. славяне, и притом только славяне и поляки, без всякой тевтонской, испанской или итальянской примеси. Это славянское религиозное движение. Мы пока слышим только первый его звук. Оно, как и все религиозные движения, напоминающие всегда Протея, может переродиться, принять совершенно новые формы, однако непременно туземные, т.е. польские, а главное — оно может быть только первым среди ряда других и дальнейших. Что бы из этого ни вышло — более враждебного, чем католицизм, для нас ничего не выйдет. Рим все сковал своим единством и недвижимостью, но под этим свинцовым владычеством ватиканских старцев и присылаемых ими ‘соглядатаев’, конечно, не легко дышалось славянским грудям на берегах Вислы и Вилии. И если они, вместе с общим русским пробуждением, тоже пробудились к некоторому критическому взгляду на гнездо Лойол и Торквемад, русское образованное общество может только протянуть им руку. Католичество отживает и в странах коренного рождения своего — в Италии, Франции, Испании. Не диво ли было бы, если бы в России корни его оказались крепче, чем там. И повторяем, ошибки Екатерины, сохранившей иезуитский орден, когда он был уничтожен в католических странах, и Павла, надевшего сверх русской императорской мантии мантию мальтийских рыцарей, — неповторимы более. У России есть более реальные нужды, чем покровительство католичеству, а в обществе, выдвинувшем Хомякова, Самарина и Аксаковых, всякий протест против римских притязаний может встретить только сочувствие.
Впервые опубликовано: ‘Новое Время’. 1906. 16 февр. No 10749.