Время на прочтение: 17 минут(ы)
Ф. Д. Нефедов
ДВИЖЕНИЕ СРЕДИ БАШКИР ПЕРЕД ПУГАЧЕВСКИМ БУНТОМ.
САЛАВАТ, БАШКИРСКИЙ БАТЫР*
Оригинал здесь: Башкиры.
Белым саваном оделись горы и степи Башкирии, замерли в ледяных оковах зимы прекрасные реки, звонкоголосые ручьи шумные потоки. Занесло снегами аулы, и только минареты одних мечетей выделяются на беспредельно широком и свинцовом фоне… Везде и на всем печать мертвого покоя и величавого уныния.
Но вот, в стороне, что-то задымилось и живым существом несется прямо на вас, ежеминутно растет и расширяется… В воздухе уже свист и гул… Еще минута — и пропал из глаз последний минарет, кругом все замутилось и слилось… То наступило царство бурана! Тысячами голосов наполнилась доселе глубоко безмолвная пустыня, как будто стоны, проклятия и предсмертные вздохи погибающих слышатся в этом страшном хоре… Буран владычествует по всей степи, врывается в самые ущелья гор и хохочет, и поет там какую-то бесконечно адскую песню. По аулам, притаившимся у подошв испуганных гор, в юртах трясутся от страха дети, и башкирка-мать шепчет молитву.
— Ай-ай! Как шайтан разгулялся,— сдержанно и боязливо переговариваются в убогих избенках.— Беда, ежели кто теперь едет мимо Шайтан-Соре: умереть можно!
Над аулом опустилась ночь. На улице нигде ни души, ни звука, даже лая собак не услышишь. Лишь по-прежнему, но еще грознее, еще бешенее ревет буран, в снежных вихрях его не отличишь в двух шагах жилья человеческого. Аул спит или кажется спящим: только в одной юрте, сквозь брюхавицу, заменяющую стекла, в маленьких, прорубленных в стене окошках тускло светится огонек.
Заглянем в юрту.
Топится чувал. По стенам развешаны стрелы, луки и конская сбруя, на нарах, покрытых узорчатым войлоком, сидят, подогнувши под себя ноги и прислонясь спиною к подушкам, старики и пожилые башкиры, на полу, устланном также войлоком, разместились молодые парни. У чувала стоит башкир в бешмете и шапке. Это курайчи — музыкант и певец. Он играет на своей чибизге песни о деяниях старины и подвигах народных героев. Пред слушателями постепенно проходит ряд батырей: Алиша Маузимов, поднявший башкир в 1740 году, Бахтияр, степным орлом летавший по башкирской земле, степям киргизским и становищам неверных, Казирман — гроза Урусов, Абутал и другие славные батыры и герои.
— Якши, бик якши**,— раздается порою между слушателями.— Добрые были батыры, славные батыры.
Курайчи остановился, перевел дух и снова приложил к губам чибизгу. И полилась опять песня, грустная и глубоко-печальная песня: та песня о Салавате.
Ярко пышут в чувале дрова, пламя обливает светом смуглые лица присутствующих, с затаенным дыханием и какой-то особенной сосредоточенностью внимают слушатели звукам песни. А песня чем дальше, тем все грустнее, все печальнее. Омрачились лица молодых слушателей, и слезы заструились по изрытым морщинами щекам стариков.
Но кто же был Салават?
Салават — личность историческая, его имя тесно связано с смутным временем пугачевщины. Пушкин, в своей ‘Истории пугачёвского бунта’, говорит о ‘свирепом’ башкире Салавате и его отце Юлае, позднейшие исследователи новой эпохи русской истории также упоминают о Салавате, о нем сообщают, время от времени, сведения наши исторические журналы, его почтили вниманием и современные романисты… Но, несмотря на видимое обилие литературного материала, личность башкирского героя осталась неопределенною, он выступает с одной, так сказать, внешней стороны, т.е. как бунтовщик и мятежник, но чем был Салават как человек, и какие мотивы руководили им в его ‘свирепой’ деятельности, мы не знаем и можем разве только догадываться… Новые факты, извлеченные нами из официального источника, а равно предания, рассказы и песни самих башкир помогут нам ближе познакомиться с народным героем и заглянуть в его душу.
Но сперва кинем взгляд на прошлое Башкирии.
‘Сколько лет Салавату? На голове его зеленая шапка: он батыр. Но если ты хочешь знать о летах Салавата, то ему всего четырнадцать’******.
Но Салават — представитель не одной грубой физической силы. Он — ученый и поэт. Он знает коран и шеригат, перед юношей почтительно склоняют головы старики, о нем все говорят, и начитанности его удивляются не только муллы, но даже сами ахуны.
— В нем ум и познания от Бога,— решали муллы и ахуны.
— Салават будет великим человеком! — предсказывали поседелые башкиры.
— В его года, и такая мудрость! — шел по всем аулам говор. — Уж не посланник ли он божий?!.
Поэтическое чувство точно так же рано сказалось в Салавате. Природа, родина, рассказы о героях — все и с необыкновенною силой действовало на его впечатлительную натуру, поднимая в душе множество различных чувств, образов и картин. Он хотел бы на все отозваться и все воспеть, но у него, по собственному признанию, ‘нет слов’, и он робко, точно бы стыдясь кого, неверным голосом начинает свою песню.
‘Урал мой благодатный! Я хочу петь про тебя песню и славить величие твоей красоты.
Когда я гляжу на тебя, я сознаю все могущество Бога и его дивные дела. Урал! Твои чудные вершины поднимаются высоко и касаются небес. Ночью, когда проснется месяц и окинет взором землю, твои вершины светят чистым серебром, когда солнце встанет и озарит лучами землю, твои вершины золотятся и огнем горят. Везде, куда ни взглянешь, горы и леса, широким ковром расстилается зеленая степь, вся украшенная цветами… Ах, Урал! Я пою про тебя, но у меня нет слов, как воспеть тебя… Нет, видно, моя песня — будет песня без конца!’
Салават жалуется, что у него нет слов и для выражения чувства к девушке, прелестный образ которой пленил его.
‘Зюлейка, земная ты гурия! Если бы ты знала, какой любовью горит к тебе мое сердце? В твоих глазах я вижу то кроткое небо, усеянное звездами и с красавицей луной, то океан неизмеримый и глубокий. Ты земная гурия, в которой отразился сам рай… Зюлейка! Я так люблю тебя, но как — не умею сказать!’
Порою из широкой груди певца вырываются и иные звуки. ‘Я пустил стрелу высоко и убил пташку. Бедная! Она упала к ногам моего коня. Мне стало так жаль ее! Для чего я, бедная моя, убил тебя?
Лучше, если бы эта стрела попала в неверного, злого врага моей родины’.
Последние слова свидетельствуют, что ни созерцание красот природы, ни самое чувство любви не убаюкивали в поэте мысли, наоборот, мысль неустанно в нем работала и с годами крепла, натура здоровая и цельная, он жаждет деятельности, постоянно увлекается и живет полной жизнью.
Семнадцати лет Салават женился. За первой женой скоро в его дом вошла и другая. Обе жены к концу первого же года подарили ему по сыну. Салават любит своих жен и малюток. Он доволен и счастлив. Это счастье тихой семейной жизни, в гармонии с природою, передано Салаватом в одной из его песен.
‘Тихая ночь. В перелеске поет соловей. Дивная песня! Кого она славит: Бога или величие мира? Может, соловей поет про лучезарное солнце, робкую красавицу-луну, ясные звезды, зеленые луга и степи? Я не знаю.
Над серебристой рекою, среди мягкой, душистой травы стоял мой кош. Вблизи гуляли мои любимые стада. Я лежал в коше, со мной была дорогая моя семья. Я велел отдернуть полог и всю ночь слушал песню соловья. Мне было так хорошо, так сладко, что я не мог заснуть всю ночь! Хор птичек славит Бога с утра до зари, но соловей и днем поет и ночью. Значит, соловей больше всех славит Бога’.
Недолго, однако, Салавату пришлось наслаждаться счастием домашней жизни. Семья, природа и поэзия не могли наполнить всего существования юноши. Мысль о неверных, мысль об освобождении родины не давала ему покоя и звала его на дело, манила на подвиг. Освободить родину! Сколько чарующего, обаятельного для многих умов в этой мысли, но выступить борцом за ее осуществление мог только поэт, каким был Салават. В своем религиозно-поэтическом настроении он не раз уже слышал голос самого Бога, повелевавшего ему восстать на врагов и освободить свой народ.
— Отец, я опять слышал голос Аллаха,— говорил Салават отцу, когда оба они уходили далеко в степь и оставались вдвоем.— Нельзя медлить… пора!
Но Юлай старается охладить порывы юноши.
— Нет, сын, пора еще не пришла. Придет! Может, уж и не далеко… Надо только выжидать. Башкиры теперь обессилены, им нужно справиться, собраться с силами.
— Я не хочу ждать,— горячо вступался за своевременность начинания дела Салават.— Народ страдает… Когда тут народу оправиться? Не перебивай, отец! Во имя Аллаха я подниму нашу Башкирию, а за свободу родины со мной пойдет весь народ!
— Подожди,— сказал опытный старшина, уставив на сына выразительный и долгий взгляд.— Ты не в меру пылок… Начнешь ежели вовремя, добро родине принесешь, а поторопишься, сгубишь только народ и себя. Тогда уж не встать Башкирии. Ты слышал, какая молва ходит в народе?..
— Про царя, что он жив?
— Вот если правда, что в народе толкуют,—пора для нас пришла, и голос, что ты не раз слышал,— голос самого Аллаха… А я верю, сын! Недаром же столько времени молва держится, недаром русские попы молятся… Да, скоро наступит час твоего избавления, Башкирия!..
И долго, долго еще не смолкают голоса собеседников. Лучи заходящего солнца падают на мужественные, загорелые лица Салавата и Юлая, тихо светятся глаза отца и молниею сверкает взор сына.
Опустилось солнце и красным пламенем вспыхнул закат, молочно-розовый цвет разлился по всему небу. Юлай и Салават встали, сделали несколько шагов и остановились, разостлали на траве большие платки и оба упали на колени, с благоговением устремив к небу глаза. Они молились… Продолжительна и горяча была молитва башкирского старшины и юного батыра.
— Теперь пойдем домой,— проговорил Юлай, окончивши намаз и тщательно складывая молитвенный платок: — бабы, поди, совсем нас заждались.
Над аулом вздымались легкие облака дыма. Башкирки, стоя перед пылающим очагом, готовили в своих кошах ужин. Кругом раздавались мычание коров, блеяние овец и гоготание гусей, медлительно возвращавшихся с реки на ночлег к аулу, слышен плач детей и убаюкивание матерей. Мимо кибиток мелькают девушки с ведрами на коромыслах, закрываясь рукою, они прячут свои зардевшиеся щеки от нечестивых, но весьма ласковых глаз парней, высматривающих тихонько из-за угла… У одной большой кибитки чаще других отворяется дверь, из которой то и дело выбегают две легкие женские фигуры, в шелковых зилянях, позвенивая цепями серебряных монет в черных, густых косах, глаза обеих женщин, осененные длинными, темными ресницами, обращаются куда-то вдаль и подолгу глядят в одну сторону, выражение грусти и легкой тревоги на их свежих, молодых лицах.
— Идет! — радостно и в один голос вскрикнули обе красавицы.
В конце аула показались двое мужчин, они шли прямо к большой кибитке, но один, не доходя, повернул в соседний кош, а другой продолжал идти.
— Салават! Салават!
Сияющими улыбками, громкими приветствиями встретили батыра молодые жены.
Над аулом ночь. Окрестные горы, лес и кибитки в полумраке приняли какие-то фантастические образы, в изгибе реки, уснувшей в объятиях чернеющих берегов, купаются, все трепеща, серебряные звезды. Тишина. Только порою, Бог весть из какой дали, доносится конское ржание и раздается отчетливо топот бегущего косяка, встрепенется иногда в стаде гусь и начнет гоготать, но скоро успокоится и замолчит. И опять все тихо, невыразимо тихо… Вдруг женский визг и мужской смех разбудили спящую тишину! Но скоро опять все стихло. А через минуту — снова визг и сильнее прежнего взрыв здорового хохота.
Проходили дни, недели. Салават ездит из одного аула в другой, стоит лишь ему показаться, как уже со всех сторон обступают его толпы башкир, все хотят видеть и слышать батыра. Салават говорит сам, спрашивает других и испытывает почву.
— Все равно погибать,— рассуждали башкиры: — ежели мы уцелеем, дети наши пропадут. Не лучше ли уж самим теперь умереть, чем дожидаться, когда сыновей наших станут вешать и жен их с дочерьми в неволю погонят!..
— Хоть и умрем — в бою, за родину, а не в цепях, не на плахе.
— А что говорят русские крестьяне? — допытывался Салават.
— А все то же, что и мы: нам, говорят, не слаще вашего, мы только и ждем, когда царь объявится, чтобы бежать к нему и вместе с ним против господ да чиновников идти.
— Заводские толкуют, что будто уж царь объявился, набирает силу и вскорости на Оренбург пойдет.
— Тогда и мы, башкиры, подымемся!
— Айда! Мы за тобой все пойдем, Салават!
И везде, куда ни приедет юный батыр, он слышит одни и те же речи. Значит, почва уж готова…
Случайно от заводского крестьянина Салават приобрел ружье, за которое отдает чуть не целый косяк лошадей. Батыр в восторге! У него ружье, он стреляет, привычный глаз верен, и пуля всякий раз попадает в цель.
— О, если бы у каждого башкира было по такому ружью! — восклицает Салават. — Да я достану…
А время идет и приносит с собой новые вести. На Яике опять заволновались казаки: действительно, между ними находится ‘царь’, многие его видели сами и очевидцы рассказывали о том на базаре: он созывает к себе людей и хочет возвратить свой царский престол, который будто бы у него неправильно и насильственно отняли.
— Отец! Правда, правда! — кричит Салават, не в состоянии более сдерживать чувства страстной деятельности, охватившего все его существо. — Царь на Яике, собирает людей. К нему на помощь!..
— Подождем новых вестей, сын!
— Не хочу! Слышишь: не хочу! Царь без нас возьмет престол, тогда Башкирия…
— Не возьмет,— перебивает спокойно отец: такие дела не разом делаются… А теперь, пока еще не наступило время, поговорим мы с тобой да обсудим хорошенько, как приступить нам к делу, чтобы не ошибиться в чем и не погубить вконец родины.
Слово ‘родина’ покоряет кипучую натуру восемнадцатилетнего юноши. Он выслушивает отца, возражает ему и высказывает свои мысли и соображения, отец во многом с ним соглашается, многое отвергает, наконец, план действий обдуман и составлен. Осталось только одно: выждать благоприятного случая, чтобы начать осуществление плана.
— О чем ты часто так задумываешься, милый муж? — ласкаясь к Салавату, спрашивала его одна жена.
— Ты стал такой грустный, дорогой муж,— говорила другая, с нежностью заглядывая в глаза Салавату. — Али у тебя есть новая зазноба? Скажи, милый!..
Ни слова в ответ батыр. Он молча принимает ласки, печально, хотя и любовно, смотрит на своих жен и не без усилия подавляет вздох, готовый вылететь из его широкой груди.
В голове у него одна мысль,—мысль о дорогой Башкирии, душа его рвется к битвам и подвигам. Салават чувствует приближение торжественной минуты, она уж недалеко… Да!.. Но отчего же Салават не весел, отчего морщины не сходят с его открытого лба, и так плотно сдвинуты черные брови? Отчего не отвечает он на ласки жен? Разве опостылела ему красота Зюлейки и Буранбики, разве чья новая краса влечет к себе пылкого юношу? Да, Салават успел полюбить одну девушку, но он не разлюбил и жен…
— Вымолви словечко, обрадуй сердце твоей Зюлейки! — не перестает по-прежнему молить тихий женский голос. — Ведь ты любил Зюлейку, часто глядел ей в очи и крепко целовал в уста.
— Видно, не умела я любить Салавата, дурно ему угождала, что он так распрогневался на меня! — сокрушается другой голос. — Ах, бедная я, несчастная!..
— Сын! Да что ты, вправду, нахохлился? — вступилась, наконец, мать, сидевшая за прялкою. — Приласкай баб: ведь для жены ласки мужа, что для ребенка соска.
Вскинул на мать глаза Салават, поглядел на жен и остановился на малютках — детях, которые лежали в люльках и улыбались отцу. Вздохнул батыр и запел:
‘Дорогая семья, любимые жены и ты, святая моя родина! Неужели я должен вас покинуть? Когда подумаю, что я с вами расстанусь, мне станет так грустно, и слезы, невольные слезы, подступают к моим глазам. Много надо мне силы, чтобы сдержать их потоки и не проронить ни одной слезы!’
Между тем незаметно подкралась осень и наступила вторая половина сентября…
Первые выстрелы под Яицким городком раздались восемнадцатого сентября. Широко разнесся по степи их гул, и эхо отозвалось в горах Башкирии. Все живое в крае встрепенулось и насторожилось… Прошло два-три дня: пал Илецкий городок и взята крепость Рассыпная! Еще три дня — и, одна за другой. взяты крепости: Нижнеозерная, Татищевская, Чернореченская… Атаман и коменданты повешены, кроме одного Елагина, с которого содрана кожа с живого, офицеры тоже или повешены, или вместе с солдатами расстреляны картечью.
Это были первые шаги Пугачева в Приуральске. Молва быстро везде разносит вести об его успехах и электрической искрой бежит по Башкирии. В аулах с утра до вечера не расходятся с улицы толпы народа, все говорят о появлении царя и его действиях… Знают уже обо всем и в ауле Юлая, собралась большая масса народа. Говор и шум…
— Салават идет! — послышалось в толпе.
Все понемногу затихает.
Салават подходит к толпе, он поднимает руку и, среди наступившего кругом молчания и тишины, произносит:
— Началось!
Замерла вся сходка… В голосе, выражении лица и стремительном движении всей фигуры батыра, с поднятой кверху рукой, было нечеловечески что-то страшное, когда он сказал это роковое ‘началось!’ Опамятовались, наконец, башкиры и обступили Салавата.
— Сказывай, что нам теперь делать?
— Очистим нашу землю от неверных и будем вольны, как птицы, как звери в лесах.
— Веди скорей! Мы все за тобой…
Неужели в самом деле ‘началось’?
А там, на юге, в песчаных и солончаковых степях, по обе стороны реки Яика, день ото дня учащаются выстрелы, льется кровь и раздаются вопли и стоны… Уже губернатор Рейнсдорф приводит в оборонительное положение Оренбург, а жители Сакмарского городка с почетом встречают Пугачева…— Да, ‘началось’!..
Дальнейшая судьба Салавата уже тесно связана с пугачевским бунтом.
____________________________________
* Материалом для настоящего очерка послужили: неизданные еще — ‘Дело о Салавате и отце его Юлае’, хранящееся в архиве Уфимского Губернского Правления, предания, рассказы и песни, собранные автором на месте, в Башкирии. Автор воспользовался также и печатным материалом, с которым удалось ему познакомиться.
** Хорошо, очень хорошо (башк.).
*** В науке еще не установилось определенного взгляда на происхождение башкир. Одни признают их за народ тюркско-татарского племени, другие же относят к народам финской группы. Автор, на основании непосредственных своих наблюдений и антропологических разысканий, пришел к иным выводам, с которыми надеется познакомить читателей подробно в одном из специальных изданий. Здесь же достаточно будет упомянуть, что башкиры — монгольское племя, которое едва ли можно отнести к народам финской семьи.
**** ‘Дело о Салавате и Юлае’. Показания Юлая в Московской Тайной экспедиции.
***** 1755 г. (это неточно: Салават Юлаев родился в 1752 г. — М.Р.)
****** Башкирские песни, распеваемые в честь Салавата, одни сложены народом, а другие самим Салаватом.
Филипп Диомидович Нефедов родился в Иваново-Вознесенске в семье мелкого предпринимателя из крепостных. В 1861 году, получив от графа Шереметьева ‘увольнительное свидетельство’ от ‘временно-обязанного состояния’, переехал в Москву и приписался к мещанскому обществу, слушал лекции на историко-филологическом факультете Московского университета. Начал печататься в 1858 году (очерк ‘Галичская ярмарка’), С конца 60-х годов печатается в ‘толстых’ журналах, его очерки о фабричных нравах ‘Девичник’ публикуют ‘Отечественные записки’. Широкую известность принес рассказ ‘Безоброчный’ (1871), в котором писатель отразил свои народнические идеалы.
Как член общества естествознания, антропологии и этнографии с 70-х годов совершил много поездок по России, не раз бывал и в Башкирии. 19 марта 1881 года по делу А. И. Желябова Нефедов был арестован, но из-за отсутствия улик вскоре освобожден, за ним был учрежден гласный надзор. Несмотря на напряженную литературную и этнографическую работу, материальное положение писателя было крайне шатко, и он был вынужден переехать в деревню Перебор Владимирского уезда, где и умер.
Нефедовым написаны повести: ‘Не в обычае’, ‘Семь ключей’, ‘Лукавый попутал’, ‘Тайна реки’, ‘Чудесник Варнава’, ‘Стеня Дубков’ и много рассказов, очерков, статей. В конце XIX века было издано четырехтомное собрание сочинений писателя.
В ряде произведений Нефедов отразил быт, духовное богатство и историческое прошлое башкирского народа, среди них: очерк ‘Движение среди башкир перед Пугачевским бунтом, Салават, башкирский батыр’, путевые очерки и рассказы ‘На восточной окраине’, цикл рассказов ‘В горах и степях Башкирии’, очерки ‘По Белой’ и ‘На кумысе’, легенды ‘Зигда’ и ‘Ушкуль’, статьи ‘Отчет о поездке в Башкирию’, ‘О курганах Приуральского края’, ‘Археологическое значение Оренбургского края’.
Ф. Д. Нефедов
ДВИЖЕНИЕ СРЕДИ БАШКИР ПЕРЕД ПУГАЧЕВСКИМ БУНТОМ,
САЛАВАТ, БАШКИРСКИЙ БАТЫР
Произведение впервые опубликовано в журнале ‘Русское богатство’ в 1880 г. (No 10, с. 83-108), подписано: ‘Филипп Нефедов’.
Перепечатано в сборнике ‘Башкирия в русской литературе, в пяти томах’. Уфа: Башкнигоиздат, 1964, т. 2, с. 115-135.
Вошло в книгу: Нефедов Ф. Д. В горах и степях Башкирии. Повесть и рассказы. Уфа: Башкнигоиздат, 1988. Серия ‘Золотые родники’ (с. 20-38).
Печатается по последнему изданию, сверенному с первой публикацией.
Чувал (сыуал — башк.) — род примитивного камина, к которому часто сбоку пристраивался очаг с котлом для приготовления пищи. Дрова в чувал, вышиною иногда до двух аршин, ставятся стоймя.
Очень может быть, что башкиры—передовой отряд одного из тех страшных полчищ, которые Азия постоянно выдвигала на Европу, начиная с IV столетия и кончая XIII, когда была покорена вся Россия. — Очевидно, имеются в виду набеги гуннов, печенегов и половцев’, а во второй половине 30-х годов XIII века—завоевание России монгольским ханом Батыем. Татаро-монгольское иго продолжалось почти два с половиной столетия (1237-1480). Башкиры, конечно, никаких набегов на Русь не совершали, напротив, сами находились под монгольским игом.
Ибн-Даста.— Ибн-Руста, Абу-Али-Ахмед (конец IX — начало Х веков) — арабский географ и путешественник, по происхождению перс, автор ‘Книги драгоценных сокровищ’, в которой содержатся ценные сведения о славянских народах Восточной Европы. В русской исторической литературе иногда упоминается под именем Ибн-Даста.
Ибн-Фадлан.— Ахмет Ибн-Фадлан (годы рождения и смерти неизвестны) — арабский путешественник и писатель первой половины Х века, в 921-922 годах с посольством халифа Мухтадира совершил путешествие через Бухару и Хорезм в Булгар (Булгарию Волжско-Камскую). Написал книгу о путешествии (см. Ковалевский А. П. Книга Ахмеда Ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921-922 годах, Харьков’ 1956), которая содержит ценные сведения о быте’ религиозных обрядах восточных славян, хазар, булгар и башкир, о климатических условиях страны и является важным источником для исследования истории Поволжья первой половины Х века.
Батый — Бату (умер в 1255 году/по некоторым источникам в 1253 году) — монгольский хан, внук Чингисхана, основатель Золотой Орды. Во второй половине 30-х годов XIII века завоевал Восточную Европу.
Чингисхан.— Собственное имя — Темучин (около 1155-1227) —монгольский хан и полководец. В конце XII — начале XIII века в результате ряда успешных походов сломил сопротивление соперничавших с ним племенных вождей и объединил под своей властью племена Монголии. В 1206 году на курултае (съезде) монгольской знати (нойонов) в долине реки Онон Темучин был провозглашен великим ханом с титулом Чингисхан (‘океан-хан’). Под главенством Чингисхана сложилось Монгольское раннефеодальное государство, закрепившее господство знати над массой рядовых кочевников-скотоводов. В 10-20-х годах XIII века Чингисхан совершил походыв Северный Китай, Среднюю Азию, Иран и Закавказье. В 1223 году при реке Калке его полководцы одержали победу над русскими и половцами. В 60-х годах XIII века империя Чингисхана полностью распалась.
Тамга (тюркск.) — знак собственности, которым в родовых обществах отмечали принадлежащие роду (например, скот) или производящееся членами рода (например, керамика, ковры и т. п.), впоследствии — знак семейной и личной собственности. В древней Руси — таможенная пошлина, взимавшаяся при наложении специального клейма на товар. Тамга (тамга — башк.) — метка, клеймо, тавро.
Ислам проник в Башкирию при Узбеке. — Узбек (1282-1342) — хан Золотой Орды в 1312-1342 годах. Его правление было периодом максимального подъема военного могущества Золотой Орды. Узбек проводил политику распространения ислама. С его именем связано строительство мечетей, медресе, мавзолеев и дворцов в Поволжье и Крыму.
Ислам (арабск.) — мусульманство, магометанство, покорность, религия, основанная, по арабским преданиям, пророком Мухаммедом (Магометом) в VII веке нашей эры и изложенная в коране (священной книге ислама). Ислам возник в Аравии в период перехода к феодальному обществу, как и всякая другая религия, ислам является орудием в руках эксплуататорских классов и требует от верующих покорности своим угнетателям, получил большое распространение в Азии и Северной Африке.
…когда Золотая Орда разделилась. — Золотая Орда (Улус Джучи) — феодальное государство, созданное на территории Средней Азии и Восточной Европы в результате монгольских завоеваний в 40-х годах XIII века. Распад Золотой Орды начался с середины XIV века: в 60-х годах XIV века от нее отпал Хорезм, в первой половине XV века — Булгар и Крым, в 1437 году на территории булгар образовалось Казанское ханство с центром в Казани, а в 1449 году в Крыму — Крымское ханство. Окончательное свержение монгольского ига произошло в 1480 году.
Ногаи. — Ногайская орда — одно из татарских феодальных государственных образований, возникших в конце XIV века в результате распада Золотой Орды. Ногайскую орду составили племена, входившие во второй половине XIII века в состав войск золотоордынского военачальника (темника) Ногая, а также племена мангытов. Кочевья Ногайской орды простирались от Волги до Иртыша и от Каспийского и Аральского морей до Казани и Тюмени. Главным городским центром был Сарайчик в устье реки Яик. Во второй половине XVI века, после присоединения Казани и Астрахани к России, Ногайская орда распалась на несколько частей. Одна часть Большой Ногайской орды — Башкирия в 1555-1557 годах добровольно признала себя вассалом России. Позднее в русское подданство перешли и другие орды.
Когда до них дошла весть о погроме Казани, то они отправились зимою на лыжах в Москву, чтобы просить Грозного о принятии башкирского народа в русское подданство. — В 1552 году, после присоединения Казани к России, башкиры, экономически и политически тяготевшие к России, начали отправлять посольства в Московское государство с просьбой принять их в русское подданство. Иван IV (Грозный) согласился принять башкир в русское подданство. К 1557 году присоединение Башкирии к России в основном завершилось.
Башкиры были разделены на волости: Сибирскую, Казанскую, Ногайскую и Осинскую. — В XVI-XVIII веках Башкирия в административном отношении была разделена на четыре дороги (области): центральная и южная часть Башкирии составляли Ногайскую дорогу, западная часть — Казанскую, горно-лесная часть и земли, лежавшие к востоку и северо-востоку от Уральского хребта, — Сибирскую дорогу, четвертая — Осинская дорога тянулась узкой полосой к северу от Уфы между Казанской и Сибирской дорогами.
Вспыхнул скоро бунт. — Речь идет о башкирском восстании 1662-1664 годов, охватившем всю Башкирию. Восстание не имело единого руководства, возглавлялось несколькими башкирскими феодалами (Иш-Мухаммед, Конкас и Девеней Девлетбаевы, Сары-Мергень, Килей Теникеев, Бакзян Токтамышев, Урасланбек Баккин и другие).
…Целые пять лет продолжается сеитовский бунт. — Имеется в виду башкирское восстание 1681-1683 годов под руководством Сеита Садирова, известное в истории под названием Сеитовского.
Второй период, петербургский, начинается в Башкирии управлением обер-комиссара Сергеева. — В начале XVIII века в связи с войнами Петра I возросли налоги и усилилась крепостническая эксплуатация русского крестьянства и угнетенных нерусских народов. В 1704 году царские чиновники-прибыльщики пытались реализовать в Башкирии 72 ‘новоприбыльные статьи’. Башкиры отказались от уплаты новых налогов. В начале 1705 года из Казани в Башкирию был прислан с шестью полками солдат комиссар Сергеев, потребовавший 600 подвод, 5000 коней и 1000 человек. Жестокости Сергеева вызвали новое башкирское восстание, известное под названием Алдар-Кусюмовского, которое продолжалось до 1711 года.
…предводителем восстания является башкир Алдар Кузюк… — Речь идет о башкирском восстании 1705-1711 годов против феодального и колониального гнета русского царизма. На первоначальном этапе восстанием руководили батыры Алдар и Кусюм (позднее они пошли на соглашение с царизмом), почему и восстание называется Алдар-Кусюмовским. Нефедов допустил неточность, считая Алдара и Кусюма одним лицом.
Башкиры извещают командира Оренбургской комиссии Кирилова… — Иван Кириллович Кирилов (1689-1737) — русский географ и картограф, с начала 20-х годов XVIII века руководил работами по топографической съемке страны, автор ряда трудов, сыгравших большую роль в развитии русской научной картографии, один из деятельных организаторов второй Камчатской экспедиции, с 1728 года—обер-секретарь сената. В 1734-1737 годах Кирилов возглавлял организованную по его инициативе так называемую Оренбургскую экспедицию, непосредственной целью которой была постройка крупного города на реке Орь и системы укреплений, с чем были связаны планы распространения русского влияния в Средней Азии и установления торговых связей с Индией. Кирилов построил по границе Башкирии около 20 укрепленных пунктов, в августе 1735 года заложил город Оренбург при впадении реки Орь в реку Урал (где ныне город Орск), позднее перенесенный на другое место. Осуществляя огромные строительные работы, Кирилов одновременно руководил крупными научными исследованиями в области географии, экономики и др., положил начало горному делу в Башкирии.
Татищев. — Василий Никитич Татищев (1686-1750) — русский дворянский историк и государственный деятель. В 1720-1722 и 1734-1737 годах управлял казенными заводами на Урале, основал город Екатеринбург (ныне Свердловск), в 1737—1739 годах был начальником Оренбургского края, в 1741—1745 годах — Астраханским губернатором. На Урале провел большую работу по поднятию производительности старых и созданию новых государственных горных заводов, организовывал поиски новых месторождений полезных ископаемых.
Урусов. — Василий Алексеевич Урусов — князь, в 1739-1742 годах — начальник Оренбургского края.
…в Уфимской провинции действовал вице-губернатор Аксаков, составивший себе громкую, но бесславную известность. — Петр Дмитриевич Аксаков в 40-х годах XVIII века был уфимским вице-губернатором. В марте 1742 года он направил в сенат свой проект христианизации башкирского населения. Сущность этого проекта сводится к следующему. В Башкирии голод, башкиры вынуждены продавать детей. Аксаков предлагал расширять, поощрять такие продажи. Кроме того, он предложил организовать бесплатную раздачу хлеба башкирскому населению, рассчитывая, с одной стороны, избавить башкир от голодной смерти и, с другой, — привлечь их на сторону правительства и таким путем содействовать распространению христианства среди башкир. Аксаков просил прислать в Уфу ученых проповедников христианства и не сомневался в успехе проповеди, подкрепленной раздачей хлеба. Эти ‘мероприятия’ не могли не волновать мусульманское население Башкирии, они сгущали и без того грозную атмосферу, создавали почву для активного выступления. Очевидно, эту ‘бесславную известность’ Аксакова автор и имеет в виду.
Неплюев. — Иван Иванович Неплюев (1693-1773) — русский дипломат и государственный деятель, один из активных сторонников преобразований Петра I, в 1742-1758 годах был начальником Оренбургского края, где построил несколько укрепленных линий и более 70 крепостей, с 1760 года — сенатор.
…Твердышевы, Мясниковы, Мосоловы… — Известные заводовладельцы на территории Башкирии. Компании крупных симбирских купцов Ивана Борисова Твердышева и Ивана Семенова Мясникова в середине XVIII века принадлежало семь действующих и два строящихся завода, из них пять медеплавильных и четыре железоделательных. Тульские купцы Мосоловы владели Кана-Никольским медеплавильным и Златоустовским железоделательным заводами, Благовещенский медеплавильный завод принадлежал симбирскому купцу Матвею Мясникову.
При Неплюеве произошел бунт в Бурзянской волости. —Имеется в виду башкирское восстание 1755 года, начавшееся в мае на юго-востоке Башкирии — в Бурзянской волости. Это восстание получило в дореволюционной литературе название ‘восстания Батырши’, по имени муллы Батырши Алиева (около 1716-1762). Заключенный в Шлиссельбургскую крепость, он создал большое ‘Письмо императрице Елизавете Петровне’, где поведал о тяжелой жизни башкир.
Рогервик. — бухта в западной части Финского заливава на Эстляндском прибрежье, вдается в материк на 12 верст. Петр I, посетививший бухту в 1723 роду, заложил здесь крепость и порт. В Рогервик были сосланы предводители башкир в Крестьянской войне 1773-1775 годов Салават Юлаев и его отец Юлай Азналин.
Чернышев. — Захар Григорьевич Чернышев (1722-1784) — граф, русский государственный и военный деятель.
В следующем 1772 году взбунтовались яицкие казаки… — В 60-х годах XVIII века по Оренбургской губернии прошла волна казацких восстаний. Яицкое, илецкое и оренбургское казачество в упорной борьбе отстаивало свои старинные вольности. 1772 год был кульминационным пунктом казацкого движения на Яике перед Крестьянской войной под предводительством Емельяна Ивановича Пугачева.
…князь Путятин. — Аврам Артемьевич Путятин был оренбургским губернатором в 60-х годах XVIII века, автор специального ‘Представления’ о башкирских землях, в котором он отрицал вотчинные права башкир на земли, предлагал селить в Башкирии большими селами государственных крестьян, разрешить заводчикам покупать крепостных крестьян во внутренних губерниях и переселять их в Оренбургскую — к горным заводам и т. д. Таким образом, Путятин предлагал превратить Оренбургский край в русскую губернию.
Коран (арабск.) — священная книга ислама (см. комм. выше), сборник разнообразных легенд и мифов, содержит изложение веры, правила нравственности, а также бытовые и юридические нормы, легшие в основу писаного мусульманского права — шариата (свод правил). Коран использовался (и используется) господствующими классами как орудие духовного влияния на трудящихся.
Шеригат (шариат — арабск., шэригэт — башк.) — совокупность юридических и религиозно-обрядовых норм, основанных на общих правилах ислама, изложенных в Коране.
3илян (елэн — башк.) — верхняя легкая одежда в виде халата без воротника, приталенная, мужская—без сложных украшений, женская— иногда украшенная монетами и вышивками.
Рейнсдорф. — Иван Андреевич Рейнсдорп — генерал-майор, в 70-х годах XVIII века — оренбургский губернатор.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
