Н. И. Костомаров
Н. И. Костомаров
Русская история в жизнеописаниях ее главных деятелей
Первый отдел: Господство дома Св. Владимира
Выпуск второй: XV-XVI столетия
Матвей Семенович Башкин и его соучастники
——————————————-
Матвей Семенович Башкин и его соучастники, Костомаров Николай Иванович, Год: 1873
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Направление, данное Нилом и Вассианом, не обошлось, однако, без того, чтобы не выработаться в учение, действительно противное православной церкви. Эти святые мужи ставили сущность выше формы, внутреннее выше внешнего, ополчались против злоупотреблений существующего порядка, возбуждали к мышлению и к самобытному изучению основ веры и своею снисходительностью к еретикам, хотя даже, может быть, против собственной воли, требовали уважения к полной свободе мысли. Такое направление не могло остановиться на полдороге. Всегда и везде подобные зародыши несогласия с существующим порядком в области религии, с порядком, освященным веками, открывали путь к дальнейшим попыткам критики, приводившим наконец к полному отпадению от авторитета, к тому, что на церковно-историческом языке называется ересью… Прежде чем в XVI веке образовалось протестантство, выражавшее явную борьбу с католическою церковью и полное отпадение от последней, являлись один за другим ученые и благочестивые люди, недовольные как злоупотреблениями церкви, так и господством формы над содержанием в области религии, хотя эти люди всею глубиною души были преданы этой же католической церкви. Тот же путь должен был последовать и у нас, хотя в незначительной степени в сравнении с Западом. Уже ‘осифляне’ старались набросить тень неправославия на самого Нила. Ученика его Вассиана и единомышленника Максима Грека они обвинили в ереси, хотя и неосновательно с нынешней точки зрения. Но с тех пор образовалось мнение, что в Ниловой пустыни и других монастырях Белозерья гнездятся еретические мнения между старцами и оттуда распространяются по всей Руси.
Возникло очень любопытное дело, объясняющее нам способ тогдашнего вольномыслия — это суд над сыном боярским Матвеем Семеновичем Башкиным и его соумышленниками. К большому сожалению, дело, производившееся об этом лице и его соумышленниках, не сохранилось вполне и известно нам только по отрывкам. Из них мы узнаем, что в великий пост 1554 года Башкин явился к священнику Благовещенского собора Симеону на исповедь, объявил себя православным христианином, верующим в Св. Троицу и поклоняющимся иконам, но вместе с тем стал задавать такие вопросы, которые показались священнику ‘недоуменными’. Симеона поразило то, что Башкин сам же начал разрешать перед ним вопросы, которых не мог разрешить священник. В заключение Матвей напомнил ему высокую обязанность духовного сана в таких словах: ‘Великое дело ваше, сказано в писании, ничто же сея любви больше, еже положите душу свою за друга своя, вы за нас души свои полагаете и печетесь о душах наших и за нас будете отвечать в день судный’. После этой исповеди Башкин приехал на дом к священнику, привез ‘Беседы Евангельские’ и говорил: ‘Ради Бога, пользуй меня душевно, надобно читать написанное в евангельских беседах, но на одно слово не надеяться, а совершать его делом. Все начало от вас, священники, вам следует показать собою пример и нас научать. Видишь ли, в Евангелии стоит: научитеся от меня, яко кроток есмь и смирен сердцем, иго мое бо благо и бремя мое легко есть. Все это на вас лежит’. После того Башкин пригласил к себе священника на дом и показал ему Апостол, измеченный восковыми пятнами по тем текстам, которые возбуждали в нем размышления. Симеон становился в тупик, Башкин сам ему предлагал собственные объяснения, которые казались Симеону подозрительными. Между прочим Башкин сказал: ‘Написано: весь закон заключается в словах — возлюби искреннего своего, как сам себя, если вы себя грызете и терзаете, то смотрите, чтобы вы не съели друг друга. Вот мы христовых рабов держим у себя рабами, а Христос всех называет братиею, а у нас на иных кабалы нарядные (фальшивые), на иных полные, а другие беглых держат. Благодарю Бога моего, у меня были кабалы полные, да я их всех изодрал, держу людей у себя добровольно. Кому хорошо у меня — пусть живет, а не нравится, пусть идет куда хочет, а вам, отцам, надобно посещать нас, мирян, почаще, да научать нас как самим жить и как людей у себя держать, чтобы их не томить’. ‘Я этого не знаю’, — сказал Симеон. ‘Так спроси Сильвестра, — отвечал Башкин. — Он тебе скажет, а ты пользуй этим душу мою. Я сам знаю, тебе некогда об этом думать, ты в суете мирской и день, и ночь покоя не знаешь’.
Симеон передал об этом Сильвестру: ‘Пришел, — говорил он, — ко мне духовный сын необычный. Спрашивает у меня недоуменное, да сам меня и учит, а мне показалось это развратно’. ‘Не знаю, какой это духовный сын, — отвечал Сильвестр, — только про него нехорошо говорят’.
Через несколько времени разнесся между духовными слух, что около Башкина собирается кружок людей, которые неправильно умствуют о существе Сына Божия, о таинствах, о церкви, о всей православной вере. Царя в то время не было в Москве. Он ездил в Кирилловский монастырь. Когда царь воротился, то ему донесли, что ‘прозябе ересь и явися шатание в людех’.
У Башкина вытребовали Апостол, измеченный восковыми пятнами. Сам Башкин, уверенный в правоте своих толкований, подал его Симеону. Царь рассматривал книгу, но, как видно, в пометках Башкина не было еще явных улик. Башкина не трогали. Он продолжал сходиться со своими приятелями и толковать о религиозных предметах. Духовные узнали об этом и требовали преследования Башкина и его друзей, говорили, что все это выходит из Белозерских монастырей, которые сделались гнездом всякого еретичества. Башкина взяли под стражу с двумя братьями Борисовыми — Григорием и Иваном Тимофеевичами и захватили еще двух лиц, по имени Тимофея и Фому. На все вопросы они отвечали, что они православные христиане. Царь приказал поместить их в подклети своих палат. Решили созвать собор.
Собор состоялся под председательством митрополита Макария*. Подсудимых обличали в том, что они признавали Иисуса Христа неравным Отцу, называли тело и кровь Господню простым хлебом и простым вином, отрицали святую соборную и апостольскую церковь, выражаясь, что церковь есть только собрание верных, а созданная (вещественная) ничего не значит, отвергали поклонение иконам, называя их идолами, отрицали силу покаяния, выражаясь так: как перестанет грех творить, так хоть у священника не покается, так не будет ему греха. Считали церковные предания и жития святых баснословием, отзывались с пренебрежением о постановлениях семи соборов, говоря, это все они для своих выгод написали. Наконец, и в самом Священном Писании видели баснословие, излагали Евангелие и Апостол так, как бы эти книги содержали истину в неправде.
______________________
* На нем были архиепископ ростовский Никандр, суздальский епископ Афанасий, рязанский Кассиан, тверской Акакий, коломенский Феодосии, сарский и подонский Савва и многие архимандриты, игумены и протопопы.
______________________
До нас не дошли ответы Башкина и его соумышленников, а из соборной грамоты того времени видно, что с Башкиным сделалось на соборе какое-то расстройство или припадок, что он говорил какую-то бессмыслицу, что ему потом представлялся голос Богородицы, и он в испуге во всем сознался и открыл своих единомышленников. За неимением подлинных ответов подсудимого мы не можем сделать об этом никакого заключения.
Собор признал его виновным. Дальнейшая его участь неизвестна, соумышленников его сослали по монастырям на вечное заточение, ‘посудиша их неисходно им быти’.
К делу Башкина привлечен был троицкий игумен Артемий. Об этом человеке мы знаем то, что он был родом из Пскова, избран в игумены Троицкого монастыря, приобрел там общую любовь, но вскоре на него пало подозрение в вольнодумстве. Он снял с себя игуменство и удалился в Нилову пустынь вместе с другом своим Порфирием. Когда началось дело Башкина, их обоих вызвали оттуда как будто затем, чтобы присутствовать на соборе, а на самом деле затем, что считали их подозрительными. Еще Башкин, как видно, не сознавался, а Артемия побуждали спорить с ним и обличать его. Артемий уклонялся от спора и говорил: ‘Это не мое дело’. Но когда Башкин пришел в расстройство и начал оговаривать и себя, и других, Артемий ушел из Москвы в свою пустынь, но был возвращен и предан соборному суду. Ему ставили в вину эту самовольную отлучку. Он сказал, что убежал от ‘наветующих на него’, но не хотел указывать, кто эти наветующие. По-видимому, Артемий не признавал Башкина еретиком и говорил только, что Матвей делает ребячество. ‘Меня, — говорил он, — призвали судить еретиков, а еретиков нет’. ‘Как же Матвей не еретик? — сказал митрополит — Когда он написал молитву единому началу, Богу Отцу, а Сына и Святого Духа отставил’.
‘Нечего ему и врать, — сказал Артемий, — такая молитва готова, молитва Манассии к Вседержителю’.
‘То было до Христова пришествия, — отвечали ему, — а теперь кто напишет молитву к единому началу, тот еретик. Ты виноват, кайся’.
‘Мне нечего каяться, я верую в единодушную Троицу’, — сказал Артемий.
Эти ответы Артемия поставили ему в обвинение. Затем явился доносчик на Артемия, игумен Ферапонтова монастыря Нектарий, который обвинил Артемия в том, что он в постные дни ел рыбу.
‘Я ел рыбу, — отвечал Артемий, — когда мне приходилось быть у христолюбцев, и у царя ел за столом рыбу’.
‘Это ты чинил не гораздо, — сказал митрополит от лица собора, — это тебе вина. Значит, ты сам вопреки божественных уставов и священных правил разрешаешь себе пост, а на тебя смотря, и люди соблазняются’.
‘Артемий, — продолжал Нектарий, — ездил из Пскова-Печерского монастыря в немецкий Новый Городок, говорил там с немецким князем и хвалил там немецкую веру’.
‘Я спрашивал, — отвечал Артемий, — не найдется ли у немцев человека, кто бы поговорил со мною книгами. Хотелось мне узнать, у них христианский закон такой ли, как у нас, но мне не указали тогда такого книжного человека’.
‘Зачем тебе его? — сказали на соборе. — Сам ведаешь, что наша вера греческого закона сущая православная вера, а латинская вера святыми отцами отречена и проклятию предана. Это ты чинил не гораздо, это тебе вина’.
Нектарий обвинил Артемия еще в разных богохульствах и ссылался на старцев Ниловой пустыни, но старцы, призванные на собор, не подтвердили доноса Нектария.
Другой обвинитель, троицкий игумен Иона, поднялся на Артемия. ‘Артемий, — показывал он, — произносил такие слова: ‘Нет в том ничего, что не положить на себя крестное знамение. Прежде клали на челе иное знамение, а нынче большие кресты кладут, на соборе о крестном знамении толковали, да ни на чем не порешили’.
Артемий отвечал: ‘Я только говорил о соборе, что на нем ничего не порешили о крестном знамении, а про самое крестное знамение так не говорил’.
Собор дал такой приговор: ‘Ты сам сознаешься, что говорил о соборе, стало быть, и то говорил, что в крестном знамении нет ничего, надобно поверить Ионе. Это тебе вина’.
Третий обвинитель, троицкий келарь Адриан Ангелов доносил следующее:
‘Артемий в Корнилиевом монастыре говорил: ‘Нет помощи умершим, когда по ним поют панихиду и служат обедню, тем они муки не минуют на том свете’.
‘Я говорил, — объяснил Артемий, — что если люди жили растленным житием и грабили других, а потом после их смерти хоть и станут петь за них панихиду и служить обедню, Бог не принимает за них приношения, нет пользы от того, тем им не избавиться от муки’.
Артемию на соборе объявили так: ‘Это ты говорил не гораздо, значит, ты отсекал у грешников надежду спасения и уподобился Арию. Надобно верить во всем Адриану. Это тебе вина’.
Четвертый обвинитель, троицкий старец Игнатий Курачев доносил: ‘Артемий говорил про Иисусов канон: такой Иисусе, и про акафеист Богородице говорил: ‘Радуйся! Да радуйся!’
Артемий сказал: ‘Я говорил так: в каноне читают ‘Иисусе слад-шайший! А как услышат слово Иисусово и о его заповедях, как Иисус велел пребывать и как житие вести, так горько делается заповеди Иисусовы исполнять, а про акафеист я так говорил: читают ‘Радуйся! Да радуйся, Чистая! А сами не радят о чистоте и пребывают в празднословии, стало быть, только наружно обычай исполняют, а не истинно’.
‘Это ты говорил не гораздо, — произнесли на соборе, — ты про Иисусов канон и акафеист говорил развратно и хульно, всякому христианину подобает Иисусов канон и акафеист Пречистой Богородицы держать честно и молиться всякий день, сколько силы достанет’.
Пятый обвинитель, кирилловский игумен Симеон объявил: ‘Когда Матвея Башкина поймали в ереси, Артемий был в Кирилловском монастыре. Я ему сказал о том, а он мне отвечал:
‘Не знаю, что это за ереси, вот сожгли Курицына и Рукавого, а до сих пор сами не знают, за что и сожгли’.
‘Не могу вспомнить, — отвечал Артемий, — был ли разговор о новгородских еретиках, не на моей памяти сожгли их, и точно я не знаю, за что их сожгли. Может быть, я так и сказал, но я не говорил, что другие этого не знали, а говорил только про себя одного’.
С Артемия сняли сан и приговорили сослать на тяжелое заключение в Соловецкий монастырь. Он должен был жить одиноко и безвыходно в келье, не иметь ни с кем сообщения и ни с кем не переписываться. Ему позволяли причаститься св. Таин только в случае смертельной болезни.
Но Артемий недолго пробыл в Соловках, убежал оттуда и очутился в Литве. Там он ратовал за православие и писал опровержения против еретика Симона Будного*, отвергавшего божество Иисуса Христа. Это оправдывает отзыв о нем князя Курбского, называющего Артемия ‘мудрым и честным мужем’, жертвою лукавства и любостяжательных монахов, оклеветавших его из зависти за то, что царь любил Артемия и слушал его советы.
______________________
* Будный был автором арианского Катехизиса на латинском и русском языке и переводчиком Св. Писания на польский язык.
______________________
Вместе с Артемием приговорен был монах Савва Шах, человек ученый, и сослан в Суздаль.
К делу Башкина и Артемия привлечены были архимандрит суздальского Спасо-Евфимьева монастыря Феодорит и дьяк Иван Висковатый. Первый прославился обращением в христианскую веру лопарей, жил некогда в белозерских пустынях и был давний приятель Артемия, по ходатайству которого получил сан архимандрита в Суздале. Он был человек строгой жизни и обличал монашеские пороки. За это монахи не терпели его, в особенности злобствовал на Феодорита суздальский владыка, потому что Феодорит обличал его в сребролюбии и пьянстве. Хотя Феодорит ни в чем не был уличен, но тем не менее как согласник и товарищ Артемия был сослан в Кирилло-Белозерский монастырь, где ему делали всякие поругания приятели суздальского владыки, бывшего прежде кирилло-белозерским игуменом. Через полтора года по ходатайству бояр Феодорит был освобожден. Дьяк Висковатый подпал суду в том же деле, но совсем по иному вопросу. Он изъявлял разные сомнения по поводу приемов тогдашнего иконописания, между прочим, соблазнялся тем, что Христа изображали в ангельском образе с крыльями, что писали образ Бога-Отца, тогда как, по его мнению, не следовало вовсе изображать невидимого Божества, как равно и бесплотных сил, не одобрял также человековидных изображений добродетелей и пороков. Его осудили на трехлетнее церковное покаяние. Это обвинение особенно замечательно тем, что в нем видна злоба духовенства, хотевшего запретить мирянам свободное суждение о предметах религии. ‘Вам, — сказал Вискова-тому митрополит, — не велено о божестве и божьих делах испытывать. Знай свои дела, которые на тебя положены. Не разроняй своих списков’ (дьяческих дел). В соборном приговоре о Висковатом сказано: ‘Всякий человек должен ведать свой чин. Когда ты овца, не твори из себя пастыря. Когда ты нога, не воображай, что ты голова, но повинуйся установленному от Бога чину, отверзай свои уши на слушание благодатных учительских словес’. Во время производства этого дела или, быть может, тотчас по окончании его, привезен был в Москву из белозерских монастырей монах Феодосий Косой с несколькими товарищами, также обвиняемыми в еретических мнениях. Их посадили под стражу в одном из московских монастырей, но Косой склонил на свою сторону стражей и бежал вместе со своими товарищами. Он нашел себе убежище в Литве, женился на еврейке и проповедовал ересь с большим успехом, тем более, что в литовско-русских владениях распространялись тогда с запада так называемые арианские мнения. Об этом еретике мы знаем из сочинения отенского монаха Зиновия (Отен-монастырь в 50 верстах от Новгорода) под названием ‘Истины Показание’. Автор представляет, что к нему приходят три последователя ереси Косого и излагают учение своего наставника, а Зиновий опровергает их. Из этого сочинения мы узнаем, что Косой был раб, убежавший от своего господина на господском коне и захвативший с собою одежду и еще кое-какие вещи. Последователи его доказывали, что это было не воровство, а, напротив, вознаграждение, которое следовало бежавшему за его службу господину. Феодосий постригся в одном из монастырей Белозерья и своим умом приобрел к себе такое уважение, что даже прежний господин, узнавши о нем, относился к нему с приязнью. По известиям, передаваемым книгою Зиновия, Феодосий отвергал св. Троицу, божество Иисуса Христа, считая его только богоугодным человеком, посланником свыше. ‘Вы толкуете, — говорил Косой, — что Бог создал рукою своею Адама, а обновить и исправить создание свое пришел Сын Божий и воплотился. Зачем ему приходить в плоть, если всемогущий Бог создал все своим словом, то словом же мог обновить свой образ и подобие и без вочеловечивания. Никакого обветшания и падения образа и подобия Божьего во человеке не было. Человек создан смертным, как и все другие животные — рыбы, гады, птицы, звери. Как до пришествия Христова, так и после пришествия, человек все был одним человеком, также рождался, пользовался здоровьем, подвергался недугам, умирал и истлевал’. Косой называл иконы идолами и подводил к ним разные изречения Ветхого Завета, направленные против богослужения, вооружался против поклонения мощам и по этому поводу указывал на Антония Великого, который порицал египетский обычай сохранять тела мертвых. Монастыри он называл человеческим изобретением и указывал, что ни в Евангелии, ни в апостольских сочинениях нет о них ни слова. ‘Плотское мудрование, — говорил он, — господствует у ваших игуменов, митрополитов, епископов. Они повелевают не есть мяса вопреки словам Христа: ‘Не входящее в уста сквернит человека. Они запрещают жениться прямо против слов Апостола, который заранее называл ‘соженными совестью’ тех, которые будут возбранять жениться и удаляться от разной пищи. Они знают только пение да каноны, чего в Евангелии не показано творить, а отвергают любовь христианскую, нет у них духа кротости, — они не дают узнать нам истину, гонят нас, запирают в тюрьмы. В Евангелии не велено мучить даже и неправых. Господь сам указал это в своей притче о плевелах, а они нас гонят за истину’.
В Литве Феодосий и его соучастники успешно распространяли свою ересь. Конец Феодосия неизвестен.
Опубликовано: Н.И. Костомаров, ‘Русская история в жизнеописаниях ее главных деятелей’, т. 1 — 7, 1873 — 1888.
Исходник здесь: http://dugward.ru/library/kostomarov/kostomarov_rus_ist_1otd_vyp2.html