Р. Стивенсон
Р. Стивенсон
Дверь сира де-Малетруа
Дверь сира де-Малетруа
The Sire de MalИtroit’s Door, 1878
Дверь сира де-Малетруа, Стивенсон Роберт Льюис, Год: 1878
Время на прочтение: 17 минут(ы)
Стивенсон Р. Путешествие внутрь страны. Клуб самоубийц: Сборник: Пер. с англ.
СПб.: Издательство ‘Logos’, 1994. (Б-ка П. П. Сойкина).
OCR Бычков М. Н.
Денису де Болье не минуло еще двадцати двух лет от роду, но он считал себя вполне взрослым и совершенным кавалером. В те грубые воинственные времена мужчины рано развивались. Если юноша участвовал хоть в одном правильном сражении или в десятке набегов и успел кого-нибудь убить приличным образом, если при этом он мог поговорить о военном искусстве и усвоил обычные манеры людей своего круга, то его и взаправду считали ‘совершенным кавалером’ и легко прощали невинное фанфаронство — стремление казаться старше своих лет.
Денис с должной заботливостью поставил свою лошадь в конюшню гостиницы, с должной солидностью поужинал и затем, в отличном расположении духа, отправился в гости. Это было не особенно благоразумно, лучше дождался бы он утра, так как город занимали английские и бургундские союзные войска, и хотя у Дениса в кармане был пропуск для ходьбы вечером по улицам, но это была малонадежная защита при возможных случайных столкновениях в городе, объявленном на военном положении.
Дело происходило в сентябре 1429 года. Погода стояла отвратительная. Порывистый, бешеный ветер с дождем крутил опавшие с деревьев листья. Кое-где в окнах виднелся свет, временами до слуха Дениса доносились крики и гульба веселившихся после ужина солдат, которые мгновенно умолкали, уносимые ветром. Ночь быстро наступила, английский флаг, развевавшийся на верху высокого шпиля, побледнел на фоне бегущих облаков и превратился в темное пятно, похожее на провал в бурном свинцово-сером хаосе неба.
Денис де Болье шел быстро и скоро уже стучал у дверей своего друга, но, хотя он и обещал самому себе пробыть недолго и рано вернуться домой, его встретили так радушно, и самому ему было так весело, что давно уже прошла полночь, когда он попрощался на пороге со своим другом. За это время ветер стих, но на улице было черно как в могиле, из-за густых туч не видать было ни звезд, ни луны. Денис был плохо знаком с запутанными переулками Шато-Ландона, даже днем он затруднился бы в выборе между ними, а теперь, в совершенной темноте, он совсем потерял дорогу. Он знал только одно — надо подняться на холм, так как дом его друга находился в нижнем конце города, а гостиница Дениса стояла наверху, у церкви. Руководствуясь одним этим указанием, он двигался точно ощупью и вскоре вышел на открытое место, где над головой виднелся уже порядочный кусок неба. Жуткое и неприятное положение — очутиться в полной темноте в незнакомом городе.
Прикосновение руки к холодным оконным переплетам заставляет человека вздрагивать, как от прикосновения жабы, от неровностей мостовой он то и дело спотыкается, в наиболее темных местах угрожают засады и ямы, чем яснее воздух, тем более странный, непонятный вид принимают дома и отклоняют его от верного пути. Денис все это испытал. Но надо было скорее добраться до гостиницы — только там он мог считать себя в безопасности,— и потому он шел по возможности быстро, но осторожно, останавливаясь на каждом углу, чтобы рассмотреть, угадать дорогу.
Некоторое время он шел по такому узкому переулку, что мог касаться рукой противоположных стен, затем переулок круто обрывался вниз. Положительно, эта дорога не вела к его гостинице, но надежда на лучшее освещение побудила его пойти вперед на разведку. Переулок оканчивался террасой со сторожевой башней, в которой было отверстие, и через это отверстие, как через амбразуру, можно было различить далеко внизу долину под городом и в ней — темную аллею, сквозь которую светлым пятном виднелась полоса реки, протекавшей здесь через шлюзы. Небо несколько прояснилось, нависшие тучи уже заметно отделялись от черных вершин окрестных холмов.
Оглянувшись на террасу, Денис мог уже рассмотреть, что ближайший дом отличается необычайной архитектурой. Прежде всего его поразил слабый свет наверху, точно из многих отверстий. Вглядевшись, Денис различил, что этот свет исходит из замысловатой сети фигурных оконцев круглой часовни, но сама часовня висит, словно в воздухе, он не сразу рассмотрел, что ее поддерживает ряд крутых откосов, отходящих от массивной стены дома. Этот слабый свет еще резче оттенял черноту остроконечной крыши и несколько примыкавших к ней башенок. Затем Денис увидал и большой глубокий портик, украшенный изваяниями, а над ним два каменных чудовища, скрывавшие в своих пастях концы длинных водосточных труб. Денис решил, что это городское жилище какого-нибудь знатного сеньора, вдруг вспомнил свой дом в Бурже и некоторое время еще постоял здесь, мысленно сравнивая архитектуру обоих домов, богатство и знатность их обитателей.
Надо было подумать о дальнейшей дороге. От террасы, казалось, был лишь один выход — тот переулок, который привел Дениса к ней, оставалось только подняться по нему обратно. Дениса это не смутило: он теперь знал, что он высоко на горе и потому недалеко от главной улицы, где стояла его гостиница. Денис быстро двинулся по переулку, но не успел пройти сотню-другую шагов, как увидал факелы спускающегося по переулку патруля и громкие голоса солдат. Денис приостановился и с тревогою заметил, что солдаты пьяны. ‘С ними и пропуск не поможет: могут прямо убить, как собаку, и баста!’ — подумал Денис. Он решил тихо от них удалиться.
К несчастью, когда он быстро обернулся, чтобы побежать назад, то споткнулся о камень и упал, не сдержав легкого крика, а его шпага громко зазвенела, ударившись о мостовую. Два или три солдата окликнули по-французски и по-английски — ‘кто там?’ Денис не ответил и быстро побежал вниз по переулку. На террасе он приостановился, чтобы осмотреться. Солдаты уже тронулись вдогонку, громко бряцая оружием и направляя факелы во все темные уголки переулка.
Денис оглянулся кругом и бросился в портик того дома, на который он перед тем любовался. Там его могли совсем не заметить, и во всяком случае это была позиция, сравнительно очень выгодная для ведения переговоров или для самозащиты. Думая так, он вынул шпагу и прислонился к двери. К его удивлению дверь подалась под давлением его спины, и, хотя он в тот же момент отскочил, дверь продолжала открываться на бесшумных, смазанных маслом петлях, пока не открылась совершенно, за нею было совершенно темно. Когда обстоятельства благоприятствуют заинтересованному человеку, он не особенно расположен критически разбирать, как и почему так случилось, его собственное личное удобство кажется достаточным объяснением наиболее странных и неожиданных перемен в подлунном мире, и потому Денис, ни секунды не раздумывая, вошел внутрь и притворил за собой дверь, чтобы обеспечить себе убежище. Ему не приходило в голову закрыть ее совершенно, но по какой-то необъяснимой причине — может быть, благодаря пружине, или скрытой гире — тяжелая масса дубового дерева выскользнула из его рук и захлопнулась с сильным стуком.
В этот самый момент патруль уже подошел к террасе и продолжал звать беглеца с угрозами и ругательствами. Денис слышал, как солдаты разыскивали его во всех закоулках террасы, они подошли даже к двери, за которою стоял Денис, и потыкали ее концами мечей. К счастью, весь патруль был слишком навеселе, чтобы довести поиски до конца. Они удалились, и скоро совершенно умолкли пьяные крики и бряцанье оружия.
Денис вздохнул свободно. Для безопасности он подождал еще несколько минут, затем стал ощупывать дверь, чтобы открыть ее и снова выйти на террасу. Внутренняя сторона двери оказалась совершенно гладкой, не имелось ни ручки, ни украшений, ни выступов. Он запустил ногти в края двери и потянул ее к себе, но она не поддавалась. Он попробовал ее потрясти, но она оказалась крепкой как скала. Денис де Болье нахмурился и тихонько свистнул. ‘Что такое с дверью? — удивлялся он.— Каким образом она открывалась? Как могла она так легко и крепко закрыться за ним?’ В этом было что-то темное и таинственное, что мало нравилось молодому человеку. Все это было похоже на западню, но кто бы мог предполагать западню в таком спокойном и великолепном доме, благородном даже по внешности? И, однако, западня это или не западня, намеренная или ненамеренная, а он был отличнейшим образом пойман, решительно нигде не было никакого выхода. Темнота стала давить его. Он стал прислушиваться, сначала все казалось тихо вокруг, но вдруг где-то недалеко послышался точно слабый вздох, тихое рыдание, затем — осторожный скрип, как будто недалеко скрывались люди, старавшиеся не производить никакого шума. Все существо Дениса потрясла мысль об опасности, и он повернулся лицом по направлению подозрительных звуков. Тогда в первый раз он увидел внутри дома, на некоторой высоте, полоску света, которая, казалось, выходила через щель двух половинок какой-то портьеры. Видеть свет было уже облегчением для Дениса, он почувствовал что-то вроде того, что испытывает человек, который долго не мог выбраться из болота и вдруг нащупывает ногой твердую почву. Он стоял и пристально глядел на полоску света, стараясь связать воедино некоторые логические соображения относительно всего его окружающего. Очевидно, что к двери, из которой шел свет, вели ступеньки. Он увидел и другую полоску света, тонкую как игла и слабую как фосфорический отблеск, которая точно скользила по отполированному дереву перил. С тех пор как ему пришло в голову, что он не один, сердце его забилось с необыкновенной силой, и непреодолимое желание что-либо предпринять всецело овладело им. Ему казалось, что он находится в смертельной опасности. Что же могло быть более естественным, как подняться по ступенькам, отодвинуть портьеру и сразу пойти навстречу всем неприятностям? Во всяком случае, он должен узнать что-нибудь положительное, по меньшей мере, он не будет больше в темноте. Он тихонько шагнул вперед с протянутыми руками, пока ноги его не коснулись ступенек, затем он быстро поднялся по лестнице, остановился на мгновение, чтобы собраться с духом, и, с силою раздвинув портьеру, вошел.
Он очутился в очень большой комнате с облицовкой из камня. В трех стенах было по двери, а в четвертой два больших окна, между которыми находился камин, украшенный резьбою и гербами де Малетруа.
Денис узнал гербы и был доволен, что очутился в таком хорошем доме. Комната была ярко освещена, но в ней почти не было мебели, кроме массивного стола и двух кресел. Камин не топился. Пол был устлан камышом, очевидно, очень старым.
В высоком кресле около камина, и как раз лицом к Денису, сидел маленький старый джентльмен, закутанный в меховую накидку. Он сидел со скрещенными ногами и сложенными на груди руками, кружка с пряным вином стояла около него на полочке у стены. Лицо его носило выражение мужества и силы, но, собственно, не человеческой силы, а скорее это было выражение, какое мы встречаем у быка, козла или борова: нечто двусмысленное и льстивое, алчное, свирепое и опасное. Верхняя губа его была очень толста, точно распухла от удара или зубной боли, улыбка, остроконечные брови и маленькие острые глаза имели странное, почти комически неприятное выражение. Красивые седые волосы обрамляли все лицо, как у святых, и одной густой прядью падали на воротник. Борода и усы могли служить образцом старческой красоты. Однако возраст, быть может, вследствие особенных предосторожностей и тщательного ухода за ними, нисколько не отразился на его руках, которые бросались в глаза своей красотой. Было бы трудно себе представить, не видя его, это сочетание чего-то и плотского, и деликатного в форме его рук, заостренные пальцы напоминали пальцы женщин Леонардо да Винчи. Ногти были вполне совершенной формы и отличались мертвенной, поразительной белизной. Вид старика тем более казался страшным, что такие руки подходили бы к деве-мученице, сложившей их на своей груди, но представляли слишком сильный контраст с жестким, прямо страшным выражением лица этого человека. Он же, точно языческий бог или его изваяние, сидел неподвижно на стуле, с глубокой иронией и коварством во взгляде.
Таков был Алэн, сир де Малетруа.
Денис и он молча смотрели друг на друга в течение двух-трех секунд.
— Прошу, войдите,— сказал сир де Малетруа,— я ждал вас весь вечер.
Он не встал, но слова его сопровождались улыбкой и хотя легким, но вежливым кивком головы. Отчасти вследствие этой улыбки, отчасти вследствие какого-то странного мелодического рокота, который слышался в голосе сира де Малетруа, Дениса до мозга костей пронизало острое чувство отвращения к старику. Благодаря этому и понятному смущению, он едва мог найти несколько слов для ответа.
— Боюсь, — сказал он, — что произошло двойное недоразумение. Я не тот, кого вы ожидали. Кажется, вы ожидали гостя, что же касается меня, то в мои намерения не входило и не могло входить совершить подобное вторжение.
— Ну, ну,— ответил старик снисходительно,— вы здесь, а это главное. Садитесь, друг мой, и располагайтесь, как вам удобнее. Теперь мы потолкуем о нашем маленьком деле.
Денис видел, что положение еще более осложняется, благодаря продолжающемуся недоразумению, и поспешил со своими объяснениями.
— Ваша дверь…— начал было он.
— Вы говорите о моей двери? — спросил хозяин, поднимая свои остроконечные брови.— О, это мое маленькое изобретение…— Он пожал плечами.— Широкое гостеприимство… По вашим словам, вы не имели ни малейшего желания познакомиться со мной. Что ж, старикам приходится мириться с антипатией к ним, только когда антипатия эта затрагивает нашу честь, мы придумываем способ победить ее. Вы являетесь без приглашения, но, поверьте, будете желанным гостем.
— Вы продолжаете заблуждаться, сударь,— сказал Денис.— Между нами не может быть ничего общего. Я совершенно чужой человек в этой стороне, мое имя Денис, я сын покойного де Болье. Если вы видите меня в своем доме, то только…
— Мой молодой друг,— перебил старик,— позвольте мне иметь на этот счет мое собственное мнение. Может быть, оно в настоящий момент отличается от вашего,— и он искоса взглянул на молодого человека,— но время покажет, кто из нас был прав.
Денис пришел к заключению, что имеет дело с помешанным. Он уселся, пожав плечами, собираясь терпеливо ждать развязки. Наступила пауза, во время которой Денису показалось, что он различает быстрый шепот, точно чтение молитв, и что он идет из-за портьеры, как раз напротив него. Иногда ему слышался один голос, иногда два, сильный, низкий голос, казалось, свидетельствовал то о подъеме, то об упадке духа говорившего. Он подумал, что портьера закрывает вход в часовню, которую он заметил снаружи.
Старик все это время с улыбкой рассматривал Дениса с головы до ног и временами издавал легкий звук, похожий на щебетанье птицы или писк мыши, и выражавший, должно быть, высокую степень удовольствия.
Положение стало вскоре невыносимым для Дениса, и, чтобы прекратить его, он вежливо заметил, что ветер утих.
Со стариком сделался припадок молчаливого смеха, настолько сильный и продолжительный, что лицо его стало совсем красным.
Денис вскочил и решительным жестом надел шляпу.
— Сир,— сказал он,— если вы в твердом уме, то жестоко оскорбляете меня. Если вы не в здравом уме, то я мог бы с большею пользой употребить свои умственные способности, чем на беседу с сумасшедшими. Теперь я ясно понимаю, в чем дело. Вы с первой же минуты заставили меня играть роль дурака, вы отказались выслушать мои объяснения, но нет такой власти под небом, которая заставила бы меня оставаться здесь дольше! Если я не могу уйти отсюда более пристойным образом, я шпагой в куски изрублю вашу дверь.
Сир де Малетруа протянул правую руку и пошевелил пальцами.
— Дорогой племянник,— сказал он,— успокойтесь и садитесь!
— Племянник! — вскричал Денис.— Вы это солгали!
И он вызывающе щелкнул пальцами по направлению к старику.
— Садитесь вы, негодяй! — закричал вдруг старик неожиданно громким голосом, грубым, как собачий лай.— Не воображаете ли вы,— продолжал он,— что, устроив приспособление, чтобы за вами захлопнулась дверь, я на этом и покончил? Если вы предпочитаете быть связанным по рукам и по ногам, пока не затрещат у вас кости, вставайте и попробуйте выйти отсюда. Если предпочитаете остаться свободным молодым человеком, любезно беседующим со старым джентльменом, тогда сидите спокойно, и да сохранит вас Бог!
— Вы хотите сказать, что я в плену? — спросил Денис.
— Я только устанавливаю факты,— ответил собеседник,— а вам предоставляю делать заключения.
Денис снова сел. По внешности он казался спокойным, но внутри у него все то кипело гневом, то холодело от страха. Он уже не думал, что имеет дело с сумасшедшим. Но если старик здоров,— то что ему от него нужно, ради Создателя? Какое нелепое и трагическое происшествие! Как ему держаться?
Пока он предавался неприятным размышлениям, портьера, закрывавшая дверь в часовню, откинулась, и оттуда вышел высокий священник в облачении и, бросив испытующий взгляд на Дениса, сказал что-то шепотом старику.
— Она в лучшем расположении? — спросил тот.
— Более уступчива, мессир,— ответил священник.
— Ну, теперь да поможет ей Бог! — сказал старик и презрительно засмеялся.— Ей трудно угодить,— продолжал он.— Юноша приятный, не низкого происхождения, да и по собственному ее выбору. На что же большее может она рассчитывать?
— Положение не обычное для молодой девицы,— сказал священник,— и является большим испытанием для ее скромности.
— Ей бы прежде нужно было подумать об этом. Богу известно, что я тут ни при чем. Но раз наша барышня пошла на то, она должна принять и все последствия.— И, обращаясь к Денису, он спросил:
— Господин де Болье, могу я представить вас своей племяннице? Она ожидала вашего появления, должен сказать, с еще большим нетерпением, чем я сам.
Денису поневоле пришлось покориться. Все, чего он желал, это узнать как можно скорее худшее, что его ожидает. Поэтому он тотчас же встал и учтиво поклонился. Сир де Малетруа последовал его примеру и, прихрамывая, опираясь на руку священника, пошел к часовне. Священник откинул портьеру, и все трое вошли.
Строение выдавалось своей архитектурой. Легкий красивый свод покоился на шести больших колоннах и был богато украшен. Круглое пространство за алтарем также украшалось массой рельефных орнаментов, оно было пронизано многими окнами в форме звезд, трилистников и кругов. В окна плохо были вставлены стекла, и ночной воздух свободно разгуливал по часовне. Восковые свечи, из которых до полсотни было зажжено на алтаре, задувались ветром, и свет то был очень ярким, то наполовину затмевался. На ступеньках алтаря стояла на коленях молодая девушка, богато одетая как невеста. Мороз пробежал по телу Дениса, когда он увидел наряд невесты. С отчаянной силой он хотел отбросить рождавшиеся предположения. Нет, ничего подобного не могло, не должно было быть!..
— Бланш,— сказал старик своим наиболее тонким голосом,— я привел к вам друга, который очень желает видеть вас, моя маленькая девочка. Обернитесь и дайте ему свою хорошенькую ручку. Очень хорошо быть набожной, но надо же быть и вежливой, племянница моя.
Девушка поднялась с колен и обернулась к пришедшим. Она пошла к ним колеблющимися шагами, утомление и стыд сквозили в каждой линии ее молодого существа, голова была низко опущена, глаза глядели на пол, пока она медленно приближалась. Вдруг взор ее упал на ноги Дениса де Болье — ноги, которыми, надо заметить, он очень гордился, и которые обувал в самую элегантную обувь даже во время путешествий — и остановилась, точно от вида его желтых башмаков ей стало особенно неловко, она быстро подняла глаза на обладателя их. Взоры молодых людей встретились. Выражение стыда сменилось выражением страха и ужаса на лице девушки, губы ее побелели, с пронзительным воплем она закрыла лицо руками и упала на пол часовни.
— Это не тот! — вскричала она.— Дядя, это не тот!
Сир де Малетруа прошептал любезно:
— Конечно, нет, я так и ожидал. Так неприятно, что вы не могли вспомнить его имени.
— Это правда, правда, я никогда до этой минуты не видала этого господина! — закричала она.— Я никогда и глаз на него не поднимала, и я не хочу его видеть.— Мессир,— добавила она, обращаясь к Денису,— если вы благородный человек, вы подтвердите мои слова. Видела ли я вас когда-нибудь, видели ли вы меня когда-нибудь до этой минуты?
— Что касается меня, то я никогда не имел этого удовольствия,— ответил молодой человек.— Первый раз в жизни, мессир, я вижу вашу племянницу.
Старик пожал плечами.
— Очень грустно это слышать, но что же делать! — сказал он.— Я сам был мало знаком со своей покойной женой в то время, как женился на ней, что доказывает,— добавил он с гримасой,— что такие неожиданные браки часто влекут за собой великолепное согласие в последующей жизни. Что касается жениха,— он, вероятно, желает иметь голос в этом деле,— то я даю ему два часа, которые он может провести до церемонии бракосочетания.— И он повернулся в сопровождении священника к двери.
Девушка мгновенно вскочила на ноги.
— Дядя, не может быть, чтобы вы серьезно это говорили! — вскричала она.— Клянусь Богом, я скорее наложу руки на себя, чем выйду за этого молодого человека. Вся душа моя возмущена! Бог запрещает такие браки! Вы позорите свои седые волосы! О, дядя, сжальтесь надо мной! Нет женщины во всем мире, которая не предпочла бы смерть такому браку! Может быть,— добавила она прерывающимся голосом,— вы не верите мне, может быть, вы до сих пор думаете, что…— И она посмотрела на Дениса, дрожа от страха и презрения,— до сих пор думаете, что это тот?
— Говоря откровенно,— ответил старик у порога,— я так думаю. Позвольте мне, Бланш де Малетруа, раз навсегда изложить вам мой образ мыслей на этот счет. С тех пор как вы унизили себя и готовы были обесчестить мой род и имя, которое я носил и в мирное, и в военное время больше шестидесяти лет, вы потеряли право не только обсуждать мои решения, но даже смотреть мне в лицо. Если бы жив был ваш отец, он избил бы вас и выгнал из дома. У него была железная рука. Вы должны благодарить Бога за то, что имеете дело с бархатной рукой дяди, сударыня! Моя обязанность выдать вас замуж. Из чистого доброжелательства я постарался найти для вас вашего собственного поклонника. Полагаю, что успел в этом. Но если это и не удалось мне, то клянусь Господом Богом и всеми святыми ангелами Его,— это мне совершенно все равно. Потому, позвольте мне рекомендовать вам быть любезнее с вашим юным другом, так как ваш лакей, например, был бы вам менее подходящим женихом.
С этими словами он вышел со следовавшим за ним по пятам капелланом, и портьера опустилась.
Девушка повернулась к Денису со сверкающими глазами.
— Что это все значит, сударь? — спросила она.
— Один Господь ведает,— ответил он мрачно.— Я пленник в этом доме, который кажется мне домом сумасшедших. Больше я ничего не знаю и ничего не понимаю.
— Скажите, пожалуйста, как вы вошли сюда? — спросила она.
Он вкратце рассказал.
— В конце концов,— добавил он,— может быть, вы последуете моему примеру и попробуете разрешить все эти загадки? Боже мой, чем может все это кончиться?
Она стояла молча, и он видел, как дрожали ее губы, а глаза без слез горели лихорадочным огнем. Потом она закрыла лицо руками.
— О, как голова болит! — сказала она усталым голосом.— Что я могу сказать о себе? Но я обязана сообщить вам свою историю, как ни мало женственным это покажется. Мое имя Бланш де Малетруа. Я осталась давно без отца и матери, о, так давно, что едва помню их. Действительно, я была очень несчастна всю свою жизнь. Три месяца тому назад один молодой капитан ежедневно становился около меня в церкви. Я видела, что нравлюсь ему. Конечно, я заслуживаю порицания, но я так рада была, что хоть кто-нибудь любит меня, то когда он сунул мне письмо, я принесла его домой и прочла с большим удовольствием. С того времени он писал часто. Он боялся заговорить со мной, несчастный юноша! Он просил меня оставлять иногда вечером дверь отворенной, чтобы мы могли поговорить минуты две на лестнице. Он знал, насколько дядя доверял мне!
У молодой девушки вырвалось нечто в роде рыдания, и прошло несколько мгновений прежде, чем она могла продолжать.
— Дядя мой человек жестокий и очень ловкий. Он проделывал массу хитрых штук на войне, был большим вельможей при дворе и был близок к королеве Изабелле в прежние времена. Почему он стал подозревать меня — не знаю, но скрыть что-либо от него очень трудно. Сегодня утром, когда мы вернулись от обедни, он схватил мою руку, заставил разжать ее и прочел маленькую записку. После прочтения он вежливо возвратил мне ее. В записке меня просили оставить открытою дверь,— вот это-то и погубило нас всех. Дядя продержал меня в моей комнате до самого вечера, потом приказал мне надеть этот наряд — жестокая насмешка над молодой девушкой, не правда ли? Я предполагаю,— так как дядя не мог добиться от меня, чтобы я назвала имя капитана,— что он устроил для него ловушку, в которую, по воле Божьей, попали вы. Я была в большом смущении. Могла ли я знать, что капитан захочет жениться на мне при таких тяжелых обстоятельствах? Может быть, он просто хотел подшутить надо мной, и я показалась ему недостойной стать его женой? Поистине, я не представляла себе, что меня постигнет такое постыдное наказание! Не могу думать, что Бог допустит молодую девушку до такого позора перед молодым человеком! Я все рассказала вам и не могу рассчитывать на то, чтобы вы меня не презирали.
Денис почтительно поклонился.
— Сударыня,— сказал он,— вы оказали мне большую честь, сделав такое признание. Мне остается только доказать, что и я достоин ее. Где может находиться теперь сир де Малетруа?
— Должно быть, он пишет в соседней зале,— ответила она.
— Могу я провести вас туда, сударыня? — спросил Денис.
Он подал ей руку, и оба вышли из часовни.
Бланш была очень сконфужена и расстроена, а Денис шел гордо, с сознанием важной миссии, которую он надеялся выполнить с честью.
Сир де Малетруа встал, приветствуя их ироническим поклоном.
— Сир,— сказал Денис, принимая самый важный вид,— я имею нечто сказать вам по поводу этого бракосочетания. Должен сообщить вам, что не приму участия в том, чтобы принуждать молодую леди к этому браку. При других условиях, я был бы горд получить ее руку, так как чувствую, что она так же добра, как и прекрасна, но при настоящем положении дел,— с применением насилия,— я имею честь отказаться, мессир, от этой руки.
Бланш смотрела на него благодарным взглядом, а старик все улыбался и улыбался до тех нор, пока его улыбка не довела Дениса до тошноты.
— Боюсь, господин де Болье,— сказал Малетруа,— что вы не совсем поняли меня. Я предлагаю вам выбор. Прошу вас, подойдите к окну.
И он направился к одному из больших открытых окон.
— Видите,— сказал старик,— тут имеется железное кольцо вверху окна, и сквозь него можно продеть очень крепкую веревку. Теперь слушайте меня внимательно. Если ваше нерасположение к моей племяннице будет непреоборимо, я велю вас повесить на этом окне еще до восхода солнца. Конечно, я прибегну к этому крайнему средству, поверьте, с большим сожалением, потому что я вовсе не желаю вашей смерти: я только желаю выдать замуж свою племянницу. Если же вы будете упрямиться, то сами пеняйте на себя. Ваш род очень почтенный, господин де Болье, но если бы вы даже происходили от Карла Великого, то и тогда вы не могли бы безнаказанно отказываться от руки де Малетруа — даже если бы невеста была так же вульгарна, как первая попавшаяся простонародная девка, и так же безобразна, как маски чудовища над моей дверью. В данном случае я не о ней и не о вас, и даже не о собственных чувствах забочусь,— вынуждает меня поступать таким образом честь моего дома. Она была скомпрометирована. Я считаю вас виновником, быть может, я ошибся, и, во всяком случае, теперь вы знаете наш секрет, и вряд ли теперь будете удивляться моему требованию, чтобы вы смыли это пятно. Если вы не хотите — да падет кровь на вашу голову! Не могу сказать, чтобы мне было особенно приятно видеть ваши останки болтающимися под моими окнами, но из двух зол приходится выбирать меньшее, и если мне не удастся сегодня восстановить честь моего дома, я, по крайней мере, затушу скандал.
Наступило молчание.
— Я полагаю, что существуют другие способы для улаживания запутанных положений между джентльменами,— сказал Денис,— вы носите шпагу, и я слышал, что отлично владелите ею.
Сир де Малетруа сделал знак капеллану, и тот большими шагами, молча, перешел комнату и поднял портьеру одной из трех дверей. Только на одно мгновение поднялась портьера и снова опустилась, но Денис успел заметить полутемную комнату, полную вооруженных людей.
— Если бы я был помоложе, господин де Болье,— сказал старик, — я с восторгом принял бы ваш вызов, но теперь я слишком стар. Верная стража — сила стариков, и мне приходится ею пользоваться. Очень тяжело сознавать, что стареешь, но с некоторым терпением можно и к этому привыкнуть. Вы и племянница, как вижу, желаете еще подумать и поговорить? Я предоставляю вам эту залу на два часа, так как не хочу пойти против вашего желания. Не спешите! — добавил он, поднимая руку, когда увидел угрожающее выражение лица Дениса.— Если вас возмущает мысль быть повешенным, то для вас достаточно будет времени в течение двух часов — выброситься из окна или схватиться с копьями моей стражи. Два часа жизни — все же два часа. Многое может измениться даже и в меньший срок. Кроме того, если я ясно понимаю выражение лица моей племянницы, она собирается что-то вам сказать. Вы не захотите испортить последних часов своей жизни невежливостью по отношению к даме.
Денис взглянул на Бланш. Она смотрела на него с умоляющим видом.
Казалось, старик был чрезвычайно доволен этим симптомом соглашения, потому что, улыбнувшись им обоим, он любезно добавил:
— Если вы дадите мне честное слово, господин де Болье, подождать моего возвращения через два часа и не предпринимать чего-нибудь отчаянного, я удалю стражу и предоставлю вам полную свободу беседовать с девицей.
Денис опять взглянул на девушку, которая, казалось, побуждала его согласиться.
— Даю свое честное слово,— проговорил Денис.
Мессир де Малетруа поклонился и заковылял по комнате, прочищая себе горло тем странным щебетанием, которое так раздражало слух молодого человека.
Сначала старик взял какие-то бумаги со стола, потом подошел к двери мрачной комнаты и, казалось, отдал, какое-то приказание людям, находившимся за портьерой, наконец, направился к той двери, через которую вошел сюда Денис. На пороге он обернулся, чтобы послать последний поклон и улыбку молодой парочке, и вышел в сопровождении капеллана, державшего в руке светильник.
Как только они ушли, Бланш подошла к Денису с протянутыми руками. Лицо ее возбужденно горело, и в глазах стояли слезы.
— Вы не должны умирать! — воскликнула она.— Вам придется жениться на мне.
— Вы думаете, сударыня,— отвечал Денис,— что я очень боюсь смерти?
— О, нет, нет! — вскрикнула она.— Я вижу, что вы не трус. Но я не могу вынести мысли, что вы можете быть убиты из-за такого недоразумения.
— Боюсь,— возразил Денис,— что вы недостаточно оцениваете трудность положения, сударыня. То что вы с великодушием мне предлагаете, я слишком горд, чтобы принять. В момент благородного сострадания ко мне вы забыли о том, который, быть может, имеет уже право на ваши чувства…
Говоря это, он скромно опустил глаза вниз и продолжал стоять так, чтобы не видеть ее смущения. Она с минуту стояла молча, затем быстро отошла и, бросившись в кресло своего дяди, разразилась рыданиями.
Денис был в великом затруднении. Он огляделся, как бы ища чего-нибудь для вдохновения, и кончил тем, что, увидев стул, опустился на него, будто собираясь что-нибудь обдумать. Он некоторое время играл рукояткой шпаги, и если мысли у него и были, то лишь о том, что лучше бы он умер тысячу раз раньше, и его тело бросили бы в самую грязную помойную яму всей Франции. Глаза его блуждали по зале, но не могли ни на чем остановиться. Он всматривался в широкие пространства между украшениями стен, терявшиеся в темноте комнаты, его пронизывало ощущение как