Дверь из слоновой кости, Безант Уолтер, Год: 1893 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 375 минут(ы)

**ДВЕРЬ ИЗЪ СЛОНОВОЙ КОСТИ *).**

Романъ Уальтера Безанта.

Переводъ съ англійскаго С. А. Гулишамбаровой.

*) По Гомеру, сны приходятъ сквозь двоякія двери: одна роговая, другая изъ слоновой кости. Сновиднія, выходящія изъ роговой двери, вщаютъ истину, а проникающія черезъ двери изъ слоновой кости — обманчивы и суетны. Перев.

ПРОЛОГЪ.
Кто такой Эдмундъ Грей?

Мистеръ Эдвардъ Дерингъ въ рдкіе промежутки между работой занимался разсматриваніемъ своей кассовой книги. Т скромныя личности, которыя на язык Сити, опредляющемъ нравственную и умственную оцнку человка по его доходу, называются ‘мелкой сошкой’, часто и тревожно пересматриваютъ свои кассовыя книги, подводятъ и провряютъ итоги вписанныхъ суммъ. Мистеръ Дерингъ, который былъ не мелкой сошкой, а крупнымъ дльцомъ съ точки зрнія Сити, очень рдко заглядывалъ въ свою кассовую книгу, во первыхъ, потому, что у него, какъ и у другихъ стряпчихъ съ большой практикой, для этого рода работы были клерки и бухгалтеры, затмъ, потому что, подобно многимъ стряпчимъ, занимаясь съ неусыпной заботливостью чужими длами, онъ былъ въ состояніи пренебречь своими собственными. Къ счастью, когда имешь нсколько тысячъ доходу, то собственныя дла по временамъ сами даютъ о себ знать своему хозяину самымъ пріятнымъ образомъ. Они навязываются ему сами собой. Они настойчиво требуютъ вниманія къ себ. Они заставляютъ своего хозяина взглянуть на нихъ съ почтеніемъ: вывести ихъ изъ цифрового оцпеннія и помстить ихъ въ какія нибудь выгодныя предпріятія.

И такъ мистеръ Дерингъ открылъ книгу, не имя въ данную минуту никакого другого дла, посмотрлъ на балансъ, остался имъ доволенъ, а затмъ сталъ перебирать цифры назадъ, т. е. снизу вверхъ, читать вписанныя суммы. Вотъ онъ остановился передъ одной изъ нихъ, придержавъ указательный палецъ на имени.

Это имя было вписано съ правой стороны книги, съ той стороны, которая такъ страшна для мелкотравчатыхъ дльцовъ, потому что она всячески стремится уничтожить денежный балансъ и словно пытается превратить сложеніе въ умноженіе, до такой степени изумительны бываютъ результаты. Имя, которое прочиталъ мистеръ Дерингъ, было ‘Эдмундъ Грей’. Сумма, вписанная въ ту же графу на сторон противоположной имени, была 720 фунт. стерлинговъ. Слдовательно, онъ выдалъ чекъ предъявителю Эдмунду Грею на 720 ф. стерлинговъ.

Конечно, дловому человку не легко упомнить перебивающую у него массу кліентовъ, но если, подобно мистеру Дерингу, онъ знаетъ подробности всякаго дла, поступающаго въ вдніе фирмы, то, разумется, онъ будетъ помнить и выдачу чека на 720 ф. стерл., и мотивъ выдачи, и лицо, которому чекъ былъ выданъ, особенно когда этотъ чекъ выданъ всего три недли назадъ. Семьсотъ двадцать фунтовъ. Это такая сумма, взамнъ которой должны были быть оказаны многія и весьма существенныя услуги.

— Эдмундъ Грей!— пробормоталъ онъ.— Удивительное да! не могу припомнить имени Эдмунда Грея. Кто такой Эдмундъ Грей? Зачмъ я ему далъ 720 фунт. стерлинговъ?

Ему сперва показался забавнымъ странный фактъ, что онъ могъ забыть о такой большой сумм. Тутъ же возл него лежала другая книга — его собственный дневникъ. Онъ раскрылъ и пересмотрлъ его за три прошлые мсяца. Нигд въ немъ не упоминалось имени Эдмунда Грея. Еще разъ — онъ зналъ вс детали каждаго дла, поступившаго въ вдніе фирмы, онъ подписывалъ вс чеки, память у него была необыкновенно хорошая и ясная, однако, какъ онъ ни напрягалъ своихъ усилій, онъ не могъ вспомнить ни объ Эдмунд Гре, ни о чек, выданномъ ему на 720 ф. стерлинговъ.

Существуетъ извстная стадія мозговой усталости, когда человкъ не въ состояніи запоминать имена, это явный и врный признакъ переутомленія. Благоразумный человкъ принимаетъ такой симптомъ за спасительное предостереженіе и повинуется ему. ‘Мн надо отдохнуть денекъ-другой,— подумалъ онъ. Въ шестьдесятъ пять лтъ нельзя пренебрегать малйшей потерей памяти. Эдмундъ Грей! Забыть Эдмунда Грея и 720 фунтовъ! Мн необходимо прохаться къ морю недли на дв’.

Онъ закрылъ кассовую книгу и попробовалъ вернуться къ своей работ Но имя это опять вернулось къ нему.— Эдмундъ Грей,— бормоталъ онъ,— Эдмундъ Грей. Что это за личность Эдмундъ Грей? И зачмъ былъ ему выданъ чекъ на 720 фунтовъ стерлинговъ?

Штука эта перестала его забавлять, она начала раздражать его. Черезъ дв минуты она начала мучить его. Онъ облокотился на кресло, забарабанилъ пальцами по столу, затмъ взялъ книгу и снова началъ просматривать приходъ и расходъ. Онъ всталъ и началъ прохаживаться по комнат — долговязый, худощавый, въ узкомъ сюртук. Прохаживаясь по комнат и размахивая руками, вы зачастую возбуждаете дятельность памяти. Однако, въ данномъ случа не послдовало благопріятнаго исхода. Названный Эдмундъ Грей оставался по прежнему пустымъ звукомъ — тнью имени. Мистеръ Дерингъ принялся стучать костянымъ ножомъ по столу, словно заклиная эту тнь выступить изъ мрака неизвстности. Тщетное суевріе! Тнь не появилась. Но какимъ образомъ могла тнь имени — неизвстнаго имени — унести 720 золотыхъ совереновъ?

— Я чувствую, что схожу съ ума — пролепеталъ онъ.— Семьсотъ двадцать фунтовъ уплачено мною самимъ, сразу, всего три недли назадъ, и я ничего не помню объ этомъ. У меня нтъ между кліентами Эдмунда Грея. Слдовательно деньги, должно быть, я уплатилъ за какого нибудь кліента этому неизвстному лицу. Однако же, деньги были уплачены мною по моему чеку, а я этого не помню. Странно! Я никогда прежде по забывалъ такого факта.

На стол стоялъ звонокъ. Онъ нажалъ его пуговку. Клеркъ — пожилой клеркъ, старый клеркъ явился на зовъ. Клеркъ этотъ занимался въ комнат рядомъ съ конторой мистера Деринга, клеркъ этотъ писалъ чеки, которые подписывалъ принципалъ, приносилъ письма, когда послднія были переписаны, отправлялъ письма на почту, принималъ постителей и ихъ визитныя карточки. Словомъ, это былъ секретарь мистера Деринга, его правая рука (въ каждой профессіи нужна правая рука) или довренный клеркъ. Какъ и подобаетъ отвтственному лицу, онъ былъ одтъ во все черное, а его служебное платье лоснилось, какъ зеркало, на рукавахъ и плечахъ. Въ силу долгой привычки платье это висло на немъ извстными складками или изгибами, которые никогда не распрямлялись, лицо у него было гладко выбрито и выскоблено, клочки его сдыхъ волосъ были коротко подстрижены. Глаза у него были проницательные и лукавые, губы тонкія, и общее выраженіе его физіономіи показывало человка себ на ум. На своего хозяина онъ глядлъ съ почтительнымъ вниманіемъ слуги, когда же онъ посматривалъ на кого либо другого, то съ такимъ выраженіемъ, словно подстерегалъ плута, котораго не прочь былъ бы провести и самъ. Въ нкоторыхъ коммерческихъ сдлкахъ низшаго сорта, въ которыхъ честность и нравственность заключаются въ успшныхъ попыткахъ взаимнаго надувательства, такого рода выраженіе встрчается нердко. Но каково бы ни было выраженіе его лица,— хорошее или дурное,— онъ былъ отличнымъ клеркомъ: онъ всегда являлся въ контору въ девятомъ часу утра и никогда не уходилъ ране семи часовъ, а такъ какъ мистеръ Дерингъ работалъ безъ устали, то старшій клеркъ оставался иногда безъ ропота до восьми и даже до девяти часовъ. Чиклэй находился на служб въ контор ‘Дерингъ и Сынъ’ уже пятьдесятъ пять лтъ, поступивъ сюда разсыльнымъ мальчикомъ двнадцати лтъ.

— Чиклэй,— сказалъ его хозяинъ.— Посмотрите-ка эту кассовую книгу. Тамъ, гд записывается выдача денегъ. Четвертая графа. Нашли вы ее?

— Эдмундъ Грей, 720 фунт. стерл.,— прочиталъ клеркъ.

— Да. На что понадобился этотъ чекъ? Кто этотъ Эдмундъ Грей?

Клеркъ оказался удивленнымъ.— Не знаю,— проговорилъ онъ.

— За что заплатилъ я эту сумму?

Клеркъ отрицательно покачалъ головой.

— Заглядываете вы въ эту книгу, когда кладете ее на столъ?

Клеркъ утвердительно кивнулъ головой.

— Ну… что же вы подумали объ этомъ?

— Да совсмъ объ этомъ не думалъ. Этотъ чекъ не былъ изъ тхъ, по которымъ я получалъ, по вашему приказанію, за послднее время. Еслибъ я подумалъ что нибудь, то разв то, что эта сумма пошла на ваше личное дло.

— Насколько мн извстно, Чиклэй, у меня нтъ частныхъ длъ, которыхъ вы бы не знали.

— Такъ… но такія дла могли быть у васъ.

— Врно. Они могли быть у меня. А такъ какъ ихъ нтъ… опять спрашиваю у васъ… Кто этотъ Эдмундъ Грей?

— Не знаю.

— Слыхали вы когда нибудь о какомъ-то Эдмунд Гре?

— Никогда, насколько мн извстно.

— Вы теперь въ первый разъ слышите это имя?— настаивалъ стряпчій.

— Ршительно въ первый разъ.

— Подумайте хорошенько. Нтъ ли какого нибудь Эдмунда Грея въ родств съ моими кліентами?

— Нтъ, насколько мн извстно.

— Нтъ, насколько вамъ извстно. Не состоялъ ли когда нибудь при контор какой нибудь Эдмундъ Грей?

— Нтъ… наврное нтъ.

— Недавно у насъ производился генеральный ремонтъ, перекрашивали полъ, перемняли обои, блили потолки и обновляли ковры, что обошлось очень дорого и причинило массу неудобствъ. Не завдывалъ ли одной изъ этихъ операцій Эдмундъ Грей?

— Нтъ.

— Не упоминалось ли объ Эдмунд Гре въ какомъ ни будь изъ писемъ, получающихся здсь?

Въ контор было завдомо извстно, что Чиклэй читалъ вс получавшіяся письма и что онъ никогда не забывалъ содержанія какого бы то ни было изъ нихъ. Достаточно было указать на то или другое письмо, чтобы онъ вамъ сейчасъ же сказалъ, что въ немъ заключается, хотя бы двадцать лтъ прошло со времени полученія этого письма.

— Мн никогда не попадалось имя Эдмунда Грея ни въ письмахъ, ни въ связи съ чмъ бы то ни было, — отвчалъ клеркъ съ увренностью.

— Я задалъ вамъ вс эти вопросы, Чиклэй, потому что съ самаго начала отлично зналъ отвты на нихъ, мн хотлось только убдиться вполн. Я подумалъ, что тутъ мн могла измнить память. Ну, посмотрите повнимательне на имя.— (Клеркъ сильно прищурилъ глаза, чтобы хорошенько удержать въ представленіи это имя). Какъ видите, я далъ ему чекъ на 720 фунт. стерл. всего три недли назадъ. Я же не такой человкъ, чтобы выдать 720 фунт. стерл. ни съ того, ни съ сего. И вотъ я совсмъ забылъ въ настоящее время объ этомъ дл.

Разумется, онъ не былъ похожъ на человка, который способенъ забыть такую простую вещь, какъ выдача 720 фунт. стерл. Совсмъ наоборотъ. Его серьезное лицо, его сдые волосы со стальнымъ отливомъ, его плотно сжатыя губы, его проницательные, спокойные глаза, уже не говоря о методичномъ порядк, съ какимъ были разложены его бумаги,— все это, очевидно, говорило, что онъ былъ далеко не такой человкъ.

— Вы не изволите полагать, сэръ, началъ Чиклэй — и выраженіе лица его изъ выжидательнаго перемнилось въ испуганное — вы не можете полагать…

— Я полагаю это, Чиклэй. Я не знаю никакого Эдмунда Грея и если только банкъ не сдлалъ ошибки, тутъ совершенъ… какъ это называется въ закон?

Клеркъ держалъ въ рук приходо-расходную книгу, вперивъ въ своего патрона широкооткрытый взоръ.— Какъ?— повторилъ онъ.— Какъ это называется? Великій Боже! Это называется подлогомъ… и на 720 фунт. стерлинговъ! И это сдлано съ вами, ни съ кмъ другимъ, какъ съ вами! И въ этой контор! Въ нашей контор… нашей контор! Какая ужасная вещь, право! О, поистин ужасная вещь! Въ нашей контор… Здсь!— Клеркъ, казалось, не находилъ достаточно сильныхъ словъ, чтобы выразить свое изумленіе.

— Прежде всего, передайте-ка мн оплаченные чеки.

Мистеръ Дерингъ никогда собственноручно не подписывалъ чековъ и не писалъ писемъ. Онъ только подписывалъ ихъ. Одинъ клеркъ писалъ письма, другой подписывалъ чеки по его указанію и подъ его диктовку.

Чиклэй ушелъ къ себ въ комнату и вернулся съ пучкомъ оплаченныхъ чековъ.

Затмъ онъ заглянулъ въ большой несгораемый шкафъ, стоявшій открытымъ въ углу комнаты, и вынулъ оттуда чековую книжку на текущій счетъ.

— Вотъ онъ,— сказалъ онъ.— Чекъ, подписанный вами самимъ, собственною рукою, и за вашей подписью, уплачиваемый по предъявленіи… не перечеркнутый… и съ подлежащей подписью на оборот. Теперь вы понимаете, почему мн объ этомъ ничего неизвстно. Эдмунду Грею, эсквайру, или предъявителю. Семьсотъ двадцать фунтовъ. Подписанъ: Дерингъ и сынъ. Вашъ собственноручный почеркъ и ваша собственноручная подпись.

— Дайте, я посмотрю.— Мистеръ Дерингъ взялъ документъ и внимательно осмотрлъ его. Глаза его становились жесткими, по мр того, какъ онъ разглядывалъ чекъ.— Вы называете это моимъ почеркомъ, Чиклэй?

— Я… я… я думалъ, что это вашъ почеркъ,— пробормоталъ клеркъ. Позвольте — мн еще разъ посмотрть. И я все еще думаю это,— прибавилъ онъ съ большей увренностью.

— Ну, такъ вы дуракъ. Посмотрите еще разъ. Разв я когда нибудь подписываюсь такъ?

Почеркъ мистера Деринга былъ таковъ, что разбирать его руку могли только его клерки, да и то лишь въ томъ случа, когда они знали, о чемъ шла рчь. Такъ, напр., когда онъ составлялъ планъ инструкцій на профессіональномъ язык стряпчаго, онъ изображалъ существенныя слова начальной буквой, а вс промежуточныя слова обозначалъ черточками, впрочемъ, его клерки отлично разбирали его руку. Еслибъ онъ написалъ любовное письмо, или шутку, или балладу, или разсказъ, то никто — ни его клерки, ни друзья его, ни наборщики — не разобралъ бы ничего въ написанномъ, кром отдльныхъ словъ то тамъ, то здсь. Что же касается до его подписи, тутъ было совсмъ иное. Эта была подпись фирмы, эта была подпись, существовавшая уже сто двадцать лтъ, это была подпись восемнадцатаго столтія: смлая, широкая и отчетливая, въ которой каждая буква была ясно выражена.

— Дв точки не на своемъ мст,— сказалъ Чиклэй,— и росчеркъ не вполн таковъ, каковъ долженъ быть. Но самъ чекъ словно написанъ вашей рукой, — прибавилъ онъ ршительно.— Мн бы слдовало замтить, что въ подписи чего-то не достаетъ, хотя очень немногаго.

— Я съ этимъ согласенъ. Но почеркъ совсмъ вашъ, я бы въ этомъ побожился.

— И такъ, это совсмъ не моя рука. Гд корешокъ оторваннаго чека?

Чиклэй принялся перебирать корешки.

— Какого числа выданъ чекъ?— спросилъ онъ.— 4-го марта? но нтъ его. Тутъ находятся чеки отъ 3-го и отъ 6-го. Я не нахожу чека отъ 4-го марта.

— Дайте мн взглянуть. Странное дло!

— Нтъ-ли у васъ другой чековой книжки,— какъ вы думаете?

— Нтъ, разумется, нтъ.

Мистеръ Дерингъ сидлъ съ чекомъ въ рук, погруженный въ разсматриваніе его. Затмъ онъ сравнилъ его съ чековымъ бланкомъ.— Ну,— сказалъ онъ,— этотъ чекъ взятъ изъ старой чековой книжки, выданной мн два года назадъ… когда еще банкъ не перемнялъ своего названія и формы чековъ… правда, перемна небольшая, но… какъ могли мы быть такими дураками, Чиклэй, что не замтили разницы?

— И такъ, кто-то бралъ старую чековую книгу. Срамъ! Разбрасывать старыя чековыя книги для всякаго мошенника или вора!

Мистеръ Дерингъ задумался. Затмъ онъ поднялъ глаза и сказалъ:

— Поищите-ка еще въ шкафу. Въ лвомъ отдленіи надъ выдвижнымъ ящикомъ, мн кажется, вы найдете старую чековую книгу. Она относится къ особому счету… по довренности. Счетъ этотъ былъ закрытъ. Книга должна быть тамъ. А! вотъ она. Не удивительно ли, что я таки вспомнилъ объ этой книг? Прошло боле двухъ лтъ съ тхъ поръ, какъ она была у меня въ рукахъ, я даже ни разу о ней не подумалъ. Въ другой разъ память сыграла со мною штуку. Въ дйствительности же мы ничего не забываемъ, ршительно ничего. Дайте мн ее сюда. Странно, что я вспомнилъ о такомъ пустяк. Ну… вотъ тутъ чеки, какъ видите тотъ же цвтъ — та же печать,— тотъ же размръ… Разница только въ стил и названіи банка. Субъектъ нашъ, должно быть, завладлъ старой книгой, брошенной по нерадивости, какъ вы говорите, тутъ на стол. А! (Онъ измнился въ лиц). Вотъ недостающій корешокъ! Смотрите! Соотвтствующая дата! Чекъ дйствительно былъ выкраденъ именно изъ этой книги! Изъ книги, находящейся въ моемъ собственномъ шкафу! Въ этой контор! Чиклэй, что бы это значило?

Чиклэй взялъ книгу изъ рукъ патрона дрожащей рукой, и слабымъ голосомъ прочелъ написанныя на корешк слова: ‘4-го марта 1883 г. Эдмундъ Грей, 720 ф. стерл.’.

— Одному Господу извстно, что все это значитъ,— сказалъ онъ.— Никогда еще ничего подобнаго мн не приходилось видть въ своей жизни!

— Въ высшей степени необычайный случай! Вотъ уже два года, какъ я совершенно забылъ объ этой книг. Однако, въ нужную минуту я вспомнилъ о ней. Ну, Чиклэй, что можете вы сказать? Говорите?

— Ничего… ничего… Ахъ, Боже мой, да что же могу я сказать? Если вы не выдавали этого чека своей рукой..

— Я не выдавалъ этого чека своей рукой.

— То… то… онъ выданъ чьей нибудь другой рукой.

— Именно такъ.

— Можетъ быть, онъ написанъ подъ вашу диктовку.

— Не говорите вздора, Чиклэй. Постарайтесь хорошенько сообразить, хотя это не по вашей части. Уголовные законы не относятся къ вашей спеціальности. Неужели вы полагаете, что я могу продиктовать свой почеркъ, какъ слова?

— Нтъ. Но я бы побожился… право, побожился бы… что это ваша рука.

— Покончимъ игру въ вопросы и отвты. Это подлогъ. Подлогъ. Подлогъ изъ ряду вонъ. Онъ совершенъ у меня, въ контор. Кто могъ это сдлать? Дайте мн подумать… (Онъ положилъ чекъ и старую чековую книгу передъ собою). Книга эта хранилась у меня въ шкафу два года. Я забылъ о самомъ существованіи ея. Въ шкафу этомъ хранятся только мои личные документы. Я отпираю его каждое утро самъ въ десять часовъ. Я запираю его, когда ухожу наверхъ завтракать. Отворяю его снова по возвращеніи. Запираю передъ уходомъ. Я никогда не отступалъ отъ этого обыкновенія втеченіи тридцати лтъ. Я бы не могъ сидть въ этой комнат съ запертымъ шкафомъ, не могъ бы уйти, не заперевъ шкафа, какъ не могъ бы прогуливаться по улицамъ безъ сюртука, въ одномъ жилет. Слдовательно, подлогъ совершенъ лицомъ, имвшимъ доступъ къ моему сохранному шкафу, лицомъ, укравшимъ чекъ въ моемъ присутствіи и у меня на глазахъ. Соображеніе это значительно съуживаетъ поле догадокъ. (Онъ снова взглянулъ на чекъ). Чекъ помченъ 4 марта. Число не даетъ никакого указанія. Но онъ былъ представленъ къ уплат 5-го. Кто приходилъ ко мн въ комнату 4-го или въ предшествовавшій день? Пойдите узнайте.

Чиклэй вышелъ и вернулся со своимъ журналомъ.

— Вы имете въ виду 4-е…— Онъ прочиталъ списокъ постителей.

— Это не разъясняетъ дла,— сказалъ мистеръ Дерингъ.

— 1, 2, 3 и 4-го у васъ въ комнат работалъ мистеръ Арендель каждый день съ десяти до двнадцати часовъ.

— Мистеръ Арендель? Да, помню. Кто же другой?

— Никто другой.

— Вы забываете о себ самомъ, Чиклэй,— сказалъ мистеръ Дерингъ.— Вы, по обыкновенію, то входили, то уходили въ разное время.

— О, Господи! сэръ… я надюсь, вы не думаете,— простоналъ клеркъ, блдня.

— Я ничего не думаю. Я хочу открыть истину. Идите въ банкъ. Повидайтесь съ директоромъ. Постарайтесь разузнать отъ него, кто получилъ по чеку. Если уплата произведена кредитными билетами… по всей вроятности кредитными билетами… Пусть безотлагательно задержатъ эти билеты. Чекъ не перечеркнутъ, слдовательно, естественне всего предположить, что онъ представленъ былъ въ Клирингъ-Гоузъ. Сходите туда сейчасъ же и разузнайте, какъ было дло.

Исторія съ чекомъ случилась около половины одиннадцатаго часа. Банкъ былъ на разстояніи не боле пяти минутъ отъ конторы стряпчаго. Однако, клеркъ возвратился только въ двнадцать часовъ.

— Ну, что удалось вамъ разузнать?— спросилъ патронъ.

— Я узналъ довольно много,— торопливо заговорилъ Чиклэй.— Во первыхъ, я повидался съ директоромъ и повидался съ кассиромъ. Чекъ былъ ему врученъ коммиссіонеромъ. Коммиссіонеру всякій вритъ. Кассиръ знаетъ вашу подпись, и ему показался чекъ вполн правильнымъ. Я показалъ чекъ директору. Онъ знаетъ вашу руку и сказалъ, что готовъ побожиться, что чекъ надписанъ вами самимъ. Слдовательно, я не такъ глупъ, какъ вы думаете.

— Продолжайте.

— Коммиссіонеръ сказалъ клерку, что ему приказано получить всю сумму десятифунтовыми билетами. Онъ ихъ взялъ, положилъ въ карманъ и ушелъ. У него была только одна рука и ему пришлось долго возиться съ этимъ, но онъ, повидимому, и не думалъ спшить.

— А что же относительно билетовъ?

— Директоръ сейчасъ же ихъ задержитъ. Но онъ говоритъ, что если это продлка опытнаго мошенника, то тутъ наврно есть сообщники и не обойдется безъ затрудненій. Тмъ не мене билеты будутъ задержаны. Съ этой стороны намъ нечего безпокоиться. Затмъ я пошелъ въ Страндъ, гд квартируютъ коммиссіонеры. Полицейскій очень скоро розыскалъ человка, котораго мн было надо, и я съ нимъ объяснился. Онъ говоритъ, что къ нему обратился старый джентльменъ изъ гостинницы Сесиль въ Странд. Старый джентльменъ послалъ его въ банкъ, приказавъ получить деньги десятифунтовыми билетами, и что особенно странно, онъ ни на минуту не терялъ его изъ виду, шелъ по его пятамъ. Съ другой стороны, онъ вовсе не спшилъ. Взялъ билеты у коммиссіонера и положилъ въ бумажникъ. Это происходило въ кофейной, въ присутствіи полудюжины другихъ джентльменовъ. Но тотъ джентльменъ, повидимому, не принадлежалъ къ ихъ компаніи.

— Гм! прехладнокровно обработанное дльцо, честное слово! Безъ торопливости, вполн обдуманно. Потому что было извстно, что старая чековая книга не возбудитъ вниманія.

— Зачмъ же чекъ записанъ на корешк? Зачмъ чековая книга положена обратно на свое мсто… посл того, какъ ее вынимали?

— Не знаю. Продлки мошенническаго ума не входятъ въ кругъ моей опытности. Продолжайте, Чиклэй.

— Коммиссіонеръ говоритъ, что онъ убжденъ, что признаетъ джентльмена въ лицо.

— Это было бы отлично въ самомъ дл, если бы только мы могли найти этого джентльмена.

— Затмъ я пошелъ въ гостинницу Сесиль и вызвалъ старшаго гарсона, прислуживающаго въ кофейн. Онъ вспомнилъ, что коммиссіонера посылали въ банкъ, онъ видлъ пачку банковыхъ билетовъ, принесенныхъ изъ банка и отлично помнитъ стараго джентльмена. Говоритъ, что призналъ бы его въ лицо.

— Описалъ онъ вамъ его?

— Повидимому, ничмъ особеннымъ онъ не отличался. Онъ былъ средняго роста, въ срыхъ брюкахъ и черномъ сюртук, съ просдью. Я бы могъ этими же словами описать васъ.

— О! банковые билеты будутъ задержаны. Хотя втеченіи трехъ недль вполн достаточно времени, чтобы размнять ихъ вс. Втеченіи трехъ недль можно было размнять каждый билетъ на золото. Пожилой джентльменъ, съ сдыми волосами, средняго роста — это недостаточные ключи къ совершившемуся факту. Чиклэй, эта штука сдлана кмъ-то, кто имлъ или и теперь иметъ еще, доступъ къ моему сохранному шкафу. Быть можетъ, такъ или иначе, были добыты ключи. Въ такомъ случа…

Онъ подошелъ къ шкафу и отперъ выдвижной ящикъ.

— Посмотрите, Чиклэй, этотъ ящикъ нетронутъ: въ немъ хранятся брилліанты и другія вещи, принадлежащія моей матери. Все цло. Вотъ еще кошелекъ съ гинеями прежняго чекана — ни одна не взята. Что вы объ этомъ думаете? Если бы у мошенника были ключи, то прежде всего онъ забралъ бы вс вещи, которыя можно обратить въ деньги безъ всякихъ затрудненій и почти ничмъ не рискуя. Ничего не взято, за исключеніемъ чека, и чековая книга положена опять на свое мсто. Что вы скажете на это? А?

— Не знаю, что и сказать. Не могу прійти въ себя отъ ужаса. Никогда ничего подобнаго я не слыхивалъ.

— Я также не слыхивалъ. Ну, дло должно быть сдлано въ этой комнат, пока шкафъ былъ открытъ, пока я находился тутъ же. Это единственно возможное ршеніе. Еще разъ: кто былъ въ этой комнат?

— Вс постители — я уже вамъ прочиталъ ихъ имена… ваши кліенты.

— Вс они садятся вотъ на это кресло. Они не встаютъ съ этого кресла, пока находятся у меня.— Онъ указалъ на кресло, стоявшее у большого письменнаго стола, съ лвой стороны отъ стряпчаго. Шкафъ же помщался въ дальнемъ углу на другомъ конц комнаты.— Невозможно, чтобы… Чиклэй, только два человка могутъ имть доступъ къ сохранному шкафу — вы и мистеръ Арендель.

— Милосердый Боже! сэръ… вы вдь не думаете… не предполагаете въ самомъ дл…

— Я ничего не думаю. Я такъ и сказалъ вамъ заране. Я ничего не предполагаю. Я требую фактовъ.

Комната была скоре длинная, чмъ широкая, она освщалась двумя большими окнами, выходившими на сады Нью-Сквера, въ Линкольнъ-Инн. Стряпчій сидлъ спиною къ окну, за большимъ столомъ, заслоненнымъ бамбуковымъ экраномъ. По лвую его руку, у стола, стояло кресло для кліентовъ. По правую его руку, въ промежутк у окна, помщался небольшой столъ съ двумя выдвижными ящиками. А въ углу, слва отъ того, кто писалъ за маленькимъ столомъ и справа отъ стряпчаго, находился вышеупомянутый открытый сохранный шкафъ. Изъ комнаты вели дв двери, одна — въ комнату клерка, другая открывалась прямо на лстницу. Послдняя запиралась извнутри.

— Позовите мистера Аренделя!— сказалъ патронъ.

Когда Чиклэй вышелъ, Дерингъ подошелъ къ окну и замтилъ, что человку, сидящему за маленькимъ столомъ, подавшись немного въ сторону, легко взять изъ шкафа какую угодно вещь и положить ее туда обратно, не будучи замченнымъ, если только самъ хозяинъ будетъ занятъ, или глаза его обращены въ другую сторону. Его серьезное лицо омрачилось. Онъ вернулся на свое мсто, слъ въ раздумьи, между тмъ какъ лицо его становилось мрачне, а глаза сдлались жестче, пока не появился мистеръ Арендель.

Этельстанъ Арендель былъ недавно принятъ въ члены почтенной, не слишкомъ многочисленной семьи стряпчихъ. Это былъ высокій и красивый юноша двадцати двухъ, двадцати трехъ лтъ, мужественнаго вида. Онъ состоялъ сверхштатнымъ клеркомъ при фирм и только что былъ назначенъ главнымъ клеркомъ, пока для него не пріищется что нибудь другое. Арендели имли нкоторое значеніе въ Сити, быть можетъ, въ настоящее время въ Сити можно добиться положенія при совмстномъ вліяніи имени и денегъ. А тмъ временемъ онъ находился тутъ, трудясь, зарабатывая насущный хлбъ и пріобртая опытность. Чиклэй,— который съ своей стороны ревновалъ своего патрона, какъ иметъ право ревновать только старый слуга или юная любовница,— вообразивъ по нкоторымъ признакамъ или даннымъ, что у мистера Деринга явилось предпочтеніе или благосклонность къ этому юному джентльмену. Дйствительно, мистеръ Арендель находился большей частью въ распоряженіи мистера Деринга, который давалъ ему работу самаго конфиденціальнаго характера. Кром того, мистеръ Дерингъ былъ душеприкащикомъ и повреннымъ матери молодого Аренделя, старымъ другомъ и школьнымъ товарищемъ его отца и зналъ молодаго человка и его двухъ сестеръ съ ранняго дтства.

— Мистеръ Арендель,— началъ стряпчій. У себя дома онъ называлъ своего молодого клерка прямо по имени, но въ контор онъ обращался къ нему, какъ къ оффиціальному лицу, въ форм, установленной вжливостью.— Здсь случилась чрезвычайно непріятная исторія. Короче сказать — подлогъ. Не перебивайте меня, пожалуйста, — молодой человкъ, повидимому, собирался произнести какое-то междометіе.— Я согласенъ, что это самая изумительная штука. Однако, объ этомъ не будемъ говорить. Это пустая трата времени. Подлогъ 5-го текущаго мсяца, три недли назадъ въ банкъ былъ представленъ и оплаченъ чекъ, якобы надписанный мною и за моей подписью, поддланный такъ искусно, что были обмануты даже Чиклэй и директоръ банка. Сумма… велика… 720 ф. стерл…. и деньги эти были уплачены десятифунтовыми банковыми билетами, которые теперь задержаны… если только изъ нихъ осталось что нибудь.— Онъ пристально смотрлъ на молодого человка, лицо котораго выражало лишь естественное изумленіе.— Мы, безъ сомннія, выслдимъ эти билеты и, разумется, по нимъ откроемъ преступника, совершившаго подлогъ. Мы уже имемъ свднія о лиц, представившемъ чекъ. Вы слдите за моимъ разсказомъ?

— Разумется. Тутъ сдланъ подлогъ. По подложному чеку получены деньги. Билеты задержаны. Есть ли у васъ данныя относительно преступника… подозрваете вы кого нибудь?

— Пока нтъ. Мы только начали собирать факты.— Стряпчій говорилъ чрезвычайно холоднымъ, суровымъ голосомъ.— Я излагаю ихъ передъ вами, одинъ за другимъ.

Молодой Арендель наклонилъ голову.

— Замтьте притомъ, что поддланный чекъ принадлежитъ къ чековой книг, которая уже два года лежала въ шкафу, заброшенная мною. Вотъ эта книга. Поверните послдній корешокъ. Вотъ чекъ, поддланный чекъ, соотвтствующій корешку. Вы понимаете меня?

— Вполн. Книга два года находилась въ шкафу. Она была оттуда вынута кмъ-то — по всей вроятности, мошенникомъ, чекъ былъ поддланъ, на корешк была сдлана отмтка и книга снова положена въ шкафъ. Зачмъ столько ненужныхъ хлопотъ? Если чекъ взятъ, то къ чему было длать отмтку на корешк? Зачмъ вору понадобилось положить книгу на мсто? Прошу извиненія.

— Вопросы ваши основательны. Перехожу къ ближайшему проэкту. Никто, кром меня самого, не отворяетъ этого шкафа. Онъ остается открытымъ все время, пока я въ комнат, и только въ это время.

— Разумется. Мн это извстно.

— Очень хорошо. Человкъ, взявшій изъ шкафа чековую книгу, поддлавшій чекъ и снова положившій книгу на мсто, долженъ былъ все это продлать въ моемъ присутствіи.

— О! Разв не могъ кто нибудь… Какъ нибудь… достать ключъ?

— Я думалъ объ этомъ. Это возможно. Но въ ящикахъ хранится масса цнныхъ вещей,— брилльянтовъ, рдкостей… всякаго рода вещей, которыя легко обратить въ деньги. А он не тронуты. Ну, еслибы шкафъ былъ отворенъ ключомъ, то вещи эти непремнно исчезли бы.

— Такъ, повидимому, должно было случиться.

— Вотъ главные факты, мистеръ Арендель. О! еще одинъ. Мы нашли коммиссіонера, который предъявилъ чекъ къ уплат. Быть можетъ, имется еще одно или два боле или мене значительныхъ обстоятельства. Я же хочу обратить ваше вниманіе еще лишь на одинъ пунктъ. Разумется… я не обвиняю… не намекаю ни на кого. Но не слдуетъ забывать, что только два лица имли доступъ къ шкафу такимъ образомъ, что получалась для нихъ возможность взять оттуда что либо… Чиклэй…

— Нтъ… нтъ… нтъ!— закричалъ старикъ.

— И вы. Во время совершенія кражи вы работали за столомъ, шкафъ былъ открытъ, и до него можно было достать вашей лвой рукой. Это фактъ, помните… одинъ изъ фактовъ всего случившагося… не обвиненіе.

— Какъ?— вскричалъ юноша, и щеки его вспыхнули яркимъ румянцемъ.— Вы думаете…

— Я ничего не думаю… ршительно ничего. Я хочу, чтобъ вы… и Чиклэй… который одинъ заходилъ въ эту комнату, не считая кліентовъ, которые садятся на это кресло… это все факты.

— Факты… да… разумется. Факты… хорошо…— Онъ заговорилъ быстро и нсколько сбивчиво.— Правда, я здсь занимался… но… о! это нелпо! Я ничего не знаю о какой-то книг, лежавшей у васъ въ шкафу. Я работалъ за этимъ столомъ — онъ подошелъ къ столу,— сидя на этомъ стул. Какъ могъ я встать и искать въ шкафу неизвстную и невдомую мн чековую книгу у васъ на глазахъ?

— Я не знаю. Это кажется невозможнымъ. Я хочу только, чтобы вы разсмотрли со мною факты.

Еслибъ мистеръ Дерингъ говорилъ чуточку мене холодно, еслибы въ обращеніи его было чуточку мене сухости, быть можетъ то, что затмъ послдовало, приняло бы совсмъ иной оборотъ.

— Да… Факты,— повторилъ молодой человкъ.— Хорошо… обратимся къ фактамъ. Главный фактъ тотъ, что взявшій чекъ — кто бы онъ ни былъ — и надписавшій его, зналъ о существованіи этой чековой книги, которая у васъ находится боле двухъ лтъ.

— Казалось бы, что такъ должно быть.

— Кто же могъ знать объ этой чековой книг? Только тотъ, кто служитъ въ вашей контор боле двухъ лтъ, или тотъ, кому представлялись удобные случаи разглядывать шкафъ. Ну, вы сидли тамъ, а я сидлъ здсь — онъ услся, повернувъ только стулъ.— Есть ли какая либо возможность для человка, который сидитъ здсь, взять что нибудь изъ шкафа, не будучи вами замченнымъ?

— Все возможно,— сказалъ мистеръ Дерингъ, по прежнему холодно.— Не будемъ говорить о вроятностяхъ. У насъ есть въ рукахъ достоврные факты. Съ помощью послднихъ я надюсь раскрыть другіе.

— Въ пять часовъ ежедневно я кладу свою работу въ ящикъ этого стола и ухожу.— Онъ выдвинулъ ящикъ, словно желая сдлать наглядне этотъ важный фактъ. Онъ увидлъ два или три клочка исписанной бумаги. Онъ вынулъ эти кусочки бумаги.— Великій Боже!— вскричалъ онъ,— Это подражаніе вашему почерку!

Чиклэй быстро перешелъ черезъ комнату, выхватилъ бумажки изъ его рукъ и положилъ ихъ передъ своимъ хозяиномъ,

— Подражаніе вашему почерку,— сказалъ онъ.— Подражаніе — упражненія въ подлог — практика доводитъ до совершенства. Найдены въ ящик. Вотъ!

Мистеръ Дерингъ взглянулъ на бумажки и положилъ ихъ рядомъ съ подложнымъ чекомъ,— Добавочный фактъ,— сказалъ онъ.— Очевидно, это подражанія. Отсюда можно вывести вроятное заключеніе, что они сдланы тою самою рукой, которая поддлала этотъ чекъ,

— Они найдены въ ящик,— сказалъ Чиклэй,— которымъ пользуется мистеръ Арендель. Я въ него и не заглядываю. А! насъ только двое, не такъ ли? Подражанія эти докажутъ, что я тутъ не причемъ.

— Фактъ, что эти подражанія найдены въ ящик,— сказалъ мистеръ Дерингъ,— такого рода, что можетъ или не можетъ имть значенія.

— Какъ?— вскричалъ молодой человкъ, вспыхнувъ снова.— Вы думаете, что эти подражанія сдланы мною?

— Я не позволяю себ — до поры до времени — длать никакихъ заключеній. Все, впрочемъ, возможно.

Тутъ безумный юноша потерялъ хладнокровіе.

— Вы знали меня всю жизнь,— кричалъ онъ.— Вы знали меня и всхъ моихъ родныхъ. Однако, съ первой минуты вы готовы поврить, что я совершилъ отвратительнйшій подлогъ! Вы — самый старый другъ моего отца… повренный моей матери! Мой опекунъ! Вы!

— Извините меня. Въ этомъ дл есть нсколько фактовъ. Я изложилъ ихъ передъ вами. Я показалъ…

— Подозрвать меня,— повторилъ Арендель,— а все время другой человкъ… этотъ человкъ… вашъ клеркъ… которому извстно все, что только ни длается въ этой контор, впродолженіи цлаго дня находится въ ней безвыходно.

— Подражанія,— сказалъ спокойно Чиклэй,— были найдены въ его собственномъ ящик имъ самимъ.

— Кто положилъ ихъ сюда? Кто ихъ сдлалъ? Вы — подлецъ и негодяй!

— Тише, тише,— холодно сказалъ Дерингъ.— Мы черезъ чуръ торопливы. Докажемъ сперва наши факты. Затмъ мы перейдемъ къ заключеніямъ.

— И такъ, сэръ, вы уврены, что я совершилъ подлогъ вашимъ именемъ и укралъ у васъ вс эти деньги. У меня нтъ и десяти фунтовъ стерлинговъ, но полагаю, что этотъ фактъ не идетъ къ длу. Вы думаете, что у меня гд-то есть семьсотъ фунтовъ стерлинговъ. Очень хорошо. Думайте такъ, если вамъ угодно. А я все-таки не останусь служить у человка, который способенъ подумать подобную вещь обо мн. Я сейчасъ же оставляю вашу контору. Поищите кого нибудь другого, кого нибудь, кому понравится быть обвиняемымъ въ подлог и воровств!— Онъ вылетлъ изъ комнаты и захлопнулъ за собою дверь.

— Онъ убжалъ,— сказалъ Чиклэй.— Прямо-таки убжалъ, не давъ вамъ договорить! Что вы теперь думаете?

— Я ничего не думаю. Я надюсь, что мы въ скоромъ времени откроемъ истину. Тмъ временемъ документы эти останутся у меня на храненіи.

— Только я надюсь, сэръ,— началъ клеркъ,— что посл всего вами видннаго и слышаннаго, посл такой дерзости и бгства и всего…

— Не будьте осломъ, Чиклэй. Насколько вопросъ касается вншнихъ обстоятельствъ дла, никто не могъ добраться до шкафа, кром васъ и Аренделя. Насколько же дло касается достоврныхъ фактовъ, ничто не указываетъ на участіе кого либо изъ васъ въ случившемся. Онъ — глупый юноша, и если онъ невиновенъ, чему мы, полагаю, должны врить,— но взглядъ его не выражалъ твердой увренности — онъ вернется къ намъ, какъ только успокоится.

— Подражанія вашему почерку въ его ящик…

— Человкъ, поддлавшій чекъ,— сказалъ мистеръ Дерингъ,— кто бы онъ ни былъ, легко могъ написать эти подражанія. Я повидаюсь съ матерью этого взбалмошнаго мальчика и образумлю его… А теперь, Чиклэй, мы примемся вновь за работу. И пожалуйста, ни слова объ этомъ дл кому бы то ни было. Помните, что вамъ объ этомъ также слдуетъ подумать. Вы, какъ и этотъ мальчикъ, имли доступъ къ шкафу. Довольно… довольно.

Этельстанъ Арендель, идя домой, всю дорогу киплъ и бсновался. Омнибусы, кэбы, строенія не могли сдержать страшнаго гнва юноши. Мать его жила въ Кембриджъ-Сквер, отстоящемъ на добрыхъ четыре мили отъ Линкольнъ-Инна. Онъ прошелъ все это разстояніе черезъ толпы народа, такъ и норовя попасть подъ телгу, карету или повозку, не обращая на нихъ ни малйшаго вниманія. Когда онъ дошелъ до дому, онъ ворвался въ гостиную, гд нашелъ своихъ двухъ сестеръ — Гильду и Эльзи — одну восемнадцати, а другую тринадцати лтъ. Съ пылающими щеками и горящими глазами онъ выпалилъ всю свою исторію, онъ прокричалъ ее надъ ихъ головами, онъ призывалъ ихъ раздлить его негодованіе, гнвъ и презрніе въ отношеніи человка — ихъ мнимаго лучшаго друга, повреннаго, опекуна, совтника — лучшаго друга ихъ отца, который сдлалъ эту вещь… который обвинилъ его на основаніи двухъ или трехъ незначительныхъ фактовъ въ такомъ преступленіи!

Есть что-то магнетическое во всхъ сильныхъ волненіяхъ, одно изъ доказательствъ ихъ реальности заключается въ томъ, что они дйствуютъ магнетически. Только актеръ можетъ придать магнетизмъ искусственному волненію. Эльзи, младшая двушка, сочувственно пришла въ такой же гнвъ. Она въ этомъ случа не уступала брату: она питала пламя его гнва своимъ. Но — вдь не вс подвержены дйствію магнетизма — старшая сестра оставалась хладнокровной. Отъ времени до времени она выражала желаніе узнать, что именно сказалъ мистеръ Дерингъ, но братъ ея былъ слишкомъ разсерженъ, чтобъ это помнить. Она была огорчена и смущена. Она не успокоивала его и не сочувствовала ему.

Затмъ возвратилась мать, и вся исторія была разсказана съизнова, при помощи Эльзи. А миссисъ Арендель была очень разумная женщина, практическая женщина, женщина съ яснымъ, здоровымъ смысломъ. Она гордилась, что обладаетъ качествами, которыя вообще не считаютъ присущими женской природ. Она выслушала разсказъ съ тревогой во взгляд, нахмуривъ брови.

— Разумется,— сказала она,— то, что ты мн говоришь, Этельстанъ, просто невроятно. Мистеръ Дерингъ мене, чмъ кто либо, станетъ обвинять тебя… тебя… въ подобной вещи. Это невозможно.

— Я бы и самъ желалъ, чтобы это было невозможно. Онъ обвиняетъ меня, будто я поддлалъ чекъ на 720 ф. стерл. Онъ говоритъ, что когда я работалъ у него въ контор недли дв назадъ, я вынулъ какую-то чековую книгу изъ шкафа, поддлалъ на чек подпись его почеркомъ и опять уложилъ книгу въ шкафъ. Вотъ, что онъ говоритъ. Что это — обвиненіе по вашему или нтъ?

— Конечно, если онъ говоритъ это. Но разв это похоже на него, на мистера Деринга, самаго точнаго и аккуратнаго изъ людей? Я сейчасъ же отправлюсь въ Линкольнъ Иннъ и все узнаю толкомъ. Мой милый мальчикъ, прошу тебя успокоиться. Здсь… здсь должно быть страшное недоразумніе.

Она тотчасъ же отправилась въ Линкольнъ Иннъ и долго бесдовала со стряпчимъ.

Мистеръ Дерингъ, очевидно, былъ очень встревоженъ тмъ, что случилось. Онъ принялъ ее такъ, какъ обыкновенно принималъ кліентовъ, т. е. сидя въ кресл. Онъ отодвинулъ кресло и всталъ передъ нею опершись рукою о спинку, такой высокій, худой, сдой, съ суровымъ лицомъ. Лицо это не выражало ничего успокоительнаго для матери. Его смущенное выраженіе заставило сердце ея сжаться.

— Конечно, я не обвинялъ Этельстана,— сказалъ онъ.— Однако, совершенная правда, что здсь совершено воровство и на большую сумму… а именно, на 720 ф. стерл.

— Но какое же отношеніе иметъ это къ моему сыну?

— Мы навели предварительныя справки. Я изложу передъ вами, миссисъ Арендель, то, что уже говорилъ вашему сыну, и вы сами поймете, какую связь эти справки могутъ имть съ нимъ.

Онъ приступилъ къ изложенію фактовъ хладнокровно и безъ всякихъ комментаріевъ. По мр того, какъ онъ говорилъ, слова его ложились тяжелымъ свинцомъ на сердце матери. Онъ еще не окончилъ своей рчи и уже усплъ убдить ее. Какъ видите, есть способъ излагать дло безъ комментаріевъ, который дйствуетъ убдительне длинныхъ доказательствъ, и миссисъ Арендель поняла — какъ оно и было на самомъ дл — что стряпчій въ это время почти не сомнвался въ виновности ея сына.

— Я считалъ своимъ долгомъ,— продолжалъ онъ,— изложить передъ нимъ вс эти факты съ самаго начала. Если онъ не виновенъ, то, мн казалось, онъ съуметъ, какъ нельзя лучше, доказать свою непричастность къ длу и, быть можетъ, найти преступника. Если же онъ виновенъ, то онъ долженъ сознаться и возвратить взятое. Факты относительно чековой книги и шкафа ясны, какъ Божій день. Я наврно знаю, что шкафъ не былъ отпертъ другимъ ключомъ. Единственныя лица, имвшія доступъ къ этому шкафу — Чиклэй и вашъ сынъ Этельстанъ. Что касается до Чиклэя — онъ бы не могъ этого сдлать, онъ ршительно не могъ бы этого сдлать. Онъ неспособенъ на такую ловкую штуку.

Миссисъ Арендель тяжело вздохнула.— Это ужасно, — сказала она.

— Притомъ банковыхъ билетовъ очень много, и они будутъ выслжены, уже отдано приказаніе задержать ихъ. Нтъ сомннія, что мы найдемъ преступника посредствомъ этихъ билетовъ.

— Мистеръ Дерингъ, — миссисъ Арендель встала и положила на его руку свою, — вдь вы нашъ старинный другъ. Скажите мн… если несчастный мальчикъ удетъ… если онъ возвратитъ оставшіяся у него деньги… если я раздобуду остальную сумму… вы не станете поднимать дальнйшаго слдствія по этому длу?..

— Входить съ воромъ въ сдлку — преступно. Однако, это одно изъ тхъ преступленій, которыя люди совершаютъ порой безъ раскаянія или стыда. Дорогая лэди, если онъ сознается и возвратитъ деньги… мы какъ нибудь уладимъ это дло.

Миссисъ Арендель отправилась домой. Она ушла изъ конторы стряпчаго въ полномъ убжденіи, что ея сынъ — ея единственный сынъ, а никто другой,— былъ именно этимъ преступникомъ. Она хорошо знала комнату мистера Деринга, она сиживала тутъ сотни разъ: она знала шкафъ, знала стараго Чиклэя. Она понимала чудовищную несообразность предполагать, чтобы это сдлалъ старый клеркъ. Она знала также, какимъ искушеніямъ подвергается въ Лондон юноша, она замтила, что объ этомъ думалъ и ея повренный, и согласилась съ его заключеніемъ, что сынъ ея — и никто другой — былъ виновнымъ лицомъ. Она даже поняла, какъ онъ долженъ былъ это сдлать: она какъ будто видла быстрый взглядъ, брошенный имъ на шкафъ въ то время, какъ мистеръ Дерингъ отвернулся въ сторону, вотъ онъ торопливо хватаетъ чековую книгу и такъ же торопливо кладетъ ее на мсто. Убдиться въ этомъ помогла ей ясность ея здраваго смысла. Мене умныя женщины не поврили бы такъ скоро. Позорный, жалкій конецъ всмъ ея надеждамъ насчетъ карьеры ея мальчика! Но объ этомъ она еще подумаетъ впослдствіи. Теперь же единственное, чего она желала,— это удалить его, заставить его сознаться — и удалить.

Сынъ немного успокоился, когда она вернулась домой, но все еще говорилъ объ этомъ дл. Онъ будетъ ждать, пока найдется настоящій преступникъ, а тогда старый Дерингъ будетъ у ногъ его. Все разъяснится черезъ нсколько дней. Онъ и не думалъ, что дло можетъ затянуться. Онъ былъ вполн увренъ, что это сдлалъ Чиклэй — этотъ старый негодяй. О! разумется, онъ не могъ это сдлать самостоятельно — никто этому не повритъ. У него были сообщники — соучастники. Чиклэй только укралъ чековую книгу, отдалъ чекъ своимъ сообщникамъ и подлилъ добычу.

— Ну, матушка?— спросилъ онъ.

Мать его опустилась на стулъ. Она была блдна и казалась несчастной.

— Мама,— закричала Гильда, старшая сестра.— Разсказывай поскоре! что случилось? Что говоритъ мистеръ Дерингъ?

— Онъ никого не обвиняетъ,— отвчала она жесткимъ, сухимъ тономъ.— Но…

— Но что?— спросила Гильда.

— Онъ разсказалъ мн все… все… и… и… О!— она разразилась рыданіями и слезами, хотя презирала плачущихъ женщинъ.— Это ужасно… Это ужасно… Это невроятно. Однако, что я должна думать? Что станетъ думать каждый на моемъ мст? Оставь насъ, Гильда. Оставь насъ, Эльзи.

Об двушки съ неудовольствіемъ вышли изъ комнаты.

— О, сынъ мой… какъ могу я этому поврить? И однако, съ одной стороны — мальчикъ двадцати двухъ лтъ, подверженный соблазнамъ большого города, съ другой стороны — старый клеркъ испытанной честности, имющій за собою пятьдесятъ лтъ службы. А когда передъ вами обоими стали излагать факты — спокойно и хладнокровно — ты приходишь въ ярость и убгаешь, тогда какъ Чиклэй спокойно ожидаетъ разслдованія дла…

Миссисъ Арендель привыкла всю свою жизнь считать мистера Деринга мудрйшимъ изъ людей. Она инстинктивно чувствовала, что онъ подозрвалъ ея сына, она выслушала вс факты, она пришла къ заключенію, что онъ мотъ и кутила, что онъ попалъ на дурную дорогу и тратитъ деньги на безпутства, она пришла къ заключенію, что онъ совершилъ это преступленіе, чтобы добыть побольше денегъ на кегли и фрукты.

— Этельстанъ,— она положила руку на его плечо, но не ршалась поднять глаза и посмотрть на это виноватое лицо,— Этельстанъ, сознайся… исправь сдланное, насколько можешь… сознайся… о мой сынъ,— мой сынъ! Тебя посадятъ въ тюрьму, будутъ судить и обвинятъ и… ахъ! я не могу выговорить этого!.. благодаря билетамъ, которые ты размнялъ. Вдь они вс извстны и задержаны.

Гнвъ мальчика теперь обратился въ изступленіе.

— Ты!— закричалъ онъ.— Ты? моя родная мать? Ты этому поврила, такъ ли я говорю? О! мы вс сошли съ ума. Какъ? слдовательно, я долженъ уйти изъ дому, какъ ушелъ съ мста? Я ухожу… ухожу! Я никогда, никогда… никогда не вернусь въ родной домъ, пока ты сама не прійдешь просить у меня прощенія… ты… моя родная мать!

Рядомъ, въ зал стояли его сестры, дрожа отъ неизвстности.

— Этельстанъ, — вскричала старшая — ради Бога, что ты сдлалъ?

— Иди, спроси у матери. Она теб скажетъ. Она это знаетъ, повидимому, лучше меня самого. Меня выгоняетъ изъ дому моя родная мать. Она говоритъ, что я виновенъ въ… въ… въ подлог.

— Если она это говоритъ, Этельстанъ,— холодно возразила его сестра,— то у нея должны быть на это причины. Она не стала бы тебя гнать изъ дому безъ всякой вины. Не длай такихъ страшныхъ глазъ. Докажи свою невиновность.

— Какъ? И ты тоже? О! меня выгоняютъ изъ дому мои сестры также…

— Нтъ, Этельстанъ, нтъ!— закричала Эльзи, схвативъ его за руку.— Не об твои сестры.

— Бдное дитя мое,— остановился онъ, чтобы поцловать ее.— Он и тебя заставятъ поврить тому, чему поврили сами. Боже мой! какъ он торопились поврить этому! Он рады были поврить этому.

— Нтъ… нтъ. Не уходи, Этельстанъ.— Эльзи обняла его своими руками.— Оставайся и покажи имъ, что он неправы передъ тобой. О! ты не виноватъ. Я никогда… никогда… никогда этому не поврю.

Онъ еще разъ поцловалъ ее и вырвался изъ ея объятій. Выходная дверь тяжело захлопнулась за нимъ. Он услышали его шаги, когда онъ ступилъ на улицу. Онъ ушелъ.

Тутъ Эльзи принялась громко плакать и жаловаться. А Гильда пошла утшать мать.

— Мама,— сказала она,— въ самомъ ли дл, правда-ли, что онъ это сдлалъ?

— Что же могу я думать другое? Либо онъ, либо тотъ старый клеркъ. Гд онъ?

— Онъ ушелъ совсмъ. Онъ говоритъ, что вернется тогда, когда невинность его будетъ доказана. Мама, если онъ не виноватъ, зачмъ ему бжать? Глупо говорить, будто онъ уходитъ потому, что мы этому поврили. Я сказала только, что ты не могла поврить безъ причинъ. Невиновный юноша не станетъ убгать изъ дому, когда его обвиняютъ въ воровств. Онъ останется и будетъ защищаться. Этельстану слдовало остаться.

Поздне, когда он об немного успокоились, Гильда попробовала разсмотрть это обстоятельство съ боле хладнокровной точки зрнія. Она не обладала прозорливостью своей матери, но она не была дурой. Слдующія замчанія, сдланныя восемнадцатилтней двочкой, доказываютъ это слишкомъ ясно.

— Мама, — сказала она,— быть можетъ это лучше, что его не будетъ здсь, пока на немъ лежитъ подозрніе. Конечно, мы будемъ знать, гд онъ находится: ему понадобятся деньги, и онъ напишетъ объ этомъ. Если бы оказалось, что дло сдлано кмъ нибудь другимъ, мы легко могли бы вернуть его, какъ невинно пострадавшаго,— что до меня касается, я такъ бы обрадовалась, что охотно попросила бы у него прощенія на колняхъ — и разумется намъ будетъ легко опять его устроить въ контор мистера Деринга. Если же будетъ доказано, что это сдлалъ онъ — а ты понимаешь, что они наврно узнаютъ это — то мистеръ Дерингъ изъ уваженія къ теб затушитъ это дло… можетъ быть намъ удастся раздобыть банковые билеты — вдь не могъ же онъ ихъ вс истратить, во всякомъ случа большое облегченіе чувствовать, что онъ скрылся, имть брата, котораго обвиняютъ въ преступленіи… судятъ публично… приговариваютъ… о!— Она вздрогнула.— Мы бы этого не перенесли, никогда, никогда не перенесли! Это была бы самая ужасная вещь для Эльзи и для меня! Что касается до его ухода, то если насъ станутъ спрашивать знакомые, зачмъ и куда онъ ухалъ, мы что нибудь придумаемъ., легко сочинить какую нибудь исторію, намекнуть, что онъ велъ безпутную жизнь,— къ счастью, не считается безчестнымъ для юноши вести безпутную жизнь — только это одно и примиряетъ съ ужаснымъ эгоизмомъ безпутныхъ юношей — а если, уйдя въ притворномъ гнв, Этельстанъ далъ намъ возможность избжать ужаснйшаго скандала… Ну, мама, въ такомъ случа… надо признаться, что Провидніе очень милостиво смягчило ударъ, обрушившійся на насъ… очень милостиво. Мы должны принять все это во вниманіе.

— Да, милочка, да. Но онъ ушелъ. Этельстанъ ушелъ. И будущее его, повидимому, разрушено. Для него все пропало. Я не вижу, на что можно надяться. Дорогая моя, онъ такъ много общалъ. Я возлагала на него вс упованія нашего семейства — у насъ въ роду еще не было ни единаго стряпчаго въ Сити. Я считала его такимъ умницей и такимъ честолюбивымъ, и онъ такъ энергично пробивался впередъ, я думала, что онъ разбогатетъ и станетъ опорою семьи. Нердко стряпчіе — особенно стряпчіе въ Сити — становятся очень, очень богатыми, а теперь все потеряно и погибло… не осталось никакой надежды, кром жалкаго желанія избжать скандальной огласки.

— Правда, это ужасно. Но все-таки… подумайте только — не будетъ скандальной огласки. Мама, мн кажется, намъ бы слдовало узнать что нибудь о его частной жизни, если возможно… узнать, какъ онъ жилъ. Онъ очень часто возвращался домой только поздно вечеромъ.. Не было ли… какой нибудь особы… на которую ему понадобилось издерживать деньги… не игралъ-ли онъ… не держалъ-ли пари… не занимался-ли какими нибудь другими вещами въ род тхъ, о которыхъ я читала…— Эта юная лэди, благодаря чтенію нкоторыхъ романовъ, была достаточно знакома съ жизнью молодыхъ людей и соблазнами, которымъ они подвергаются.

Не такъ-то легко вообще узнаютъ лэди, въ семейств которыхъ есть ‘безпутный’ молодой человкъ, о безпутствахъ послдняго: товарищи не выдадутъ его. Нельзя было узнать ничего о какомъ бы то ни было безпутств Аренделя — совсмъ наоборотъ. Повидимому, насколько можно было узнать, онъ велъ очень спокойный и правильный образъ жизни. Впрочемъ — сказалъ восемнадцатилтній философъ въ юбк, заимствуя цитату изъ романа — мужчины покрываютъ одинъ другого. Они вс одинъ хуже другого.

Но… только бы не было скандала.

Всмъ извстно, что бываютъ такіе братья и сестры, которые разсматриваютъ вс семейныя событія съ точки зрнія вроятности скандала и личнаго вреда, могущаго произойти для нихъ въ подобномъ случа, либо зависти и личныхъ выгодъ, которыя могутъ быть въ результат отъ этого событія. Что братъ ея, быть можетъ, совершилъ позорное преступленіе — было для Гильды вопросомъ второстепенной важности, въ первое время она могла видть лишь то, что этотъ ужасный фактъ не въ состояніи повредить ей вещественнымъ образомъ, пока братъ ея будетъ скрываться и хранить молчаніе.

Она почти естественнымъ движеніемъ граціозно сложила свои ручки и слегка наклонила на бокъ свою хорошенькую головку — что придало ей видъ кроткой покорности, какъ на изображеніяхъ праведницъ и святыхъ женщинъ. Гильда умла принимать много разнообразныхъ позъ. Итакъ, совершенно естественно она взглянула на себя въ зеркало, висвшее тутъ же на стн, и замтила, что поза ея выражаетъ скорбь, смягченную христіанскимъ смиреніемъ.

Не слдуетъ осуждать ни Гильду, ни ея мать. Исторія съ чекомъ въ томъ вид, какъ ее изложилъ мистеръ Дерингъ, т. е. въ форм очевиднаго факта безъ всякихъ комментаріевъ, дйствительно, бросала очень мрачную тнь на поведеніе Этельстана. Въ каждомъ семейств первое ощущеніе въ подобномъ случа — инстинктъ самосохраненія — замять, если возможно, дло, избжать скандала.

Такой скандалъ, какъ преслдованіе по суду родного брата за подлогъ, признаніе его виновности — самая ужасная, самая прискорбная, худшая вещь въ мір. Такой скандалъ лишаетъ семейство его респектабельности, быть можетъ, въ самый критическій моментъ, когда семейство только что облеклось въ мантію респектабельности, такой скандалъ разрушаетъ надежды молодыхъ двушекъ составить хорошую партію, губитъ будущую карьеру юношей, удаляетъ знакомыхъ, является чернымъ пятномъ, котораго никогда не смыть никакими, хотя бы самыми пресловутыми мылами. Такимъ образомъ, между тмъ какъ мать надялась прежде всего, что мальчику ея удастся ускользнуть изъ когтей закона, Гильда прежде всего была довольна, что не будетъ скандальной огласки. Мистеръ Дерингъ не станетъ объ этомъ разглашать. Событіе это не станетъ поперегъ ея собственныхъ завтныхъ надеждъ. Это было горе, это было несчастье, но все же не скандалъ. Съ какимъ глубокимъ, глубокимъ вздохомъ довольства юная лэди повторяла, что по всей вроятности скандала не будетъ!

Что же касается Эльзи, то у двочки этой втеченіи нсколькихъ дней были заплаканные глаза, красныя щеки и распухшій носъ. Съ матерью она была непокорна и рзка. А съ сестрой перестала говорить. Дни шли за днями. Они обратились въ недли, мсяцы, годы. Въ противномъ случа они не были бы днями. Ничего не было слышно объ Этельстан. Онъ никому не посылалъ писемъ, онъ не писалъ даже о деньгахъ. Родные его не знали, гд онъ и что съ нимъ. Онъ исчезъ. Въ свт полагали, что онъ повелъ распутную жизнь.

Однако — что весьма замчательно — хотя человкъ, совершившій подлогъ, впродолженіи трехъ недль могъ свободно пускать украденныя имъ деньги въ оборотъ, не было дознано, чтобы въ банкъ представили какой либо изъ извстныхъ десятифунтовыхъ билетовъ. Можетъ быть они были отправлены заграницу,— однако, иностранные и колоніальные банки узнали бы номера билетовъ и задержали бы послдніе. И къ открытію преступника не было сдлано дальнйшей попытки. Какъ уже читателю извстно, коммиссіонера, которому былъ порученъ размнъ чека, легко отыскали: онъ сказалъ, что признаетъ во всякое время стараго джентльмена, передавшаго ему подложный чекъ на полученіе денегъ. Онъ сказалъ при вторичномъ допрос, что Чиклэй не иметъ ни малйшаго сходства съ тмъ старымъ джентльменомъ. Что же оставалось предположить въ такомъ случа? Этельстанъ долженъ былъ ‘разыграть’ стараго джентльмена, онъ любилъ частныя театральныя представленія и очень хорошо гримировался, разумется, онъ загримировался. И такъ, покончивъ съ этимъ вопросомъ, перестали разсуждать объ этомъ предмет.

Произошли другія событія — важныя событія, которыя совсмъ изгладили память о блудномъ сын. Во первыхъ, ршилась судьба Гильды. Она была изящная, молодая особа съ очень правильными чертами лица, правда, выраженіе его было холодное, глаза у нея были жесткіе и губы нсколько сухія, но вещи эти въ восемнадцать лтъ не бросаются въ глаза. Она, казалось, была создана именно для того, чтобы носить роскошные, дорого стоющіе наряды и сидть въ великолпномъ экипаж. Она казалась тмъ красиве, чмъ изящне была одта. Она смотрла настоящей королевой въ богатой карет. Въ лохмотьяхъ ея холодность леденила бы, ея жесткость показалась бы каменной, въ шелку же и въ бархат она уподоблялась богин. Слдовательно, ей какъ нельзя боле шло выйти замужъ за богатаго человка. Въ наше время, чтобы стать богатымъ, надо стать старымъ. Такой цной покупается богатство. Иногда цна уплачена, старость подошла, а все-таки человкъ не добился того, за что отдалъ всю свою молодость. Это случается весьма часто. Былъ одинъ богачъ — младшій братъ мистера Деринга, Самуэль Дерингъ, членъ палаты общинъ, одинъ изъ самыхъ вліятельныхъ людей въ Сити, владлецъ дома въ Кенсингтон, яхты, имнія въ графств Суссэксъ и большихъ капиталовъ, помщенныхъ въ выгодныя предпріятія. Онъ былъ бездтный вдовецъ пятидесяти семи лтъ, еще довольно бодрый, ему нужна была жена, которая распоряжалась бы въ его дом и придавала блескъ его званымъ обдамъ. Разумется, человкъ, которому вздумалось жениться на старости лтъ, ищетъ себ молодую жену. Гильда Арендель, опекуномъ которой былъ его братъ, повидимому, отлично могла выполнить обязанности его будущей жены. Онъ поручилъ устройства этого дла своему брату, который и повелъ переговоры.

Переговоры длились довольно долго, миссисъ Арендель показала, что знаетъ цну своей дочери, но въ благопріятномъ результат нечего было сомнваться. Свадьба была отпразднована съ подобающей пышностью, на бракосочетаніи присутствовали вс богатые Арендели, и ни одного изъ бдныхъ родственниковъ не было среди приглашенныхъ. Мистеръ Дерингъ, опекунъ юной лэди, выдалъ ее замужъ. Гильда превратилась въ лэди Дерингъ и съ этой минуты зажила въ свое удовольствіе. Эльзи осталась съ матерью. Между ними никогда не было произнесено ни слова о брат Эльзи. Но она его не забывала и была твердо убждена, что невинность его будетъ доказана рано или поздно.

Спустя пять лтъ, такъ какъ о пропавшихъ билетахъ не было ни слуху, ни духу, мистеръ Дерингъ обратился въ Англійскій банкъ съ просьбой выдать ему эти деньги, и получилъ изъ банка сполна 720 ф. стерл. новенькими билетами взамнъ у него украденныхъ, такъ что его дйствительная потеря, считая по 4% съ означенной суммы, составляла не боле 155 ф. 19 шил. и 9³/₄ пенс., конечно, никто не пожелаетъ потерять столько денегъ, однако такая потеря была не особенно тяжела для человка, доходъ котораго превышаетъ десять тысячъ ф. въ годъ. Онъ совсмъ пересталъ думать о случившемся и отнесъ это событіе къ непріятнымъ эпизодамъ своихъ конторскихъ занятій.

Этельстанъ Арендель былъ тоже совершенно забытъ. Его старые друзья, молодые люди, съ которыми онъ игралъ или занимался спортомъ, вспоминали о немъ отъ времени до времени, какъ о человк, съ которымъ приключилась какая-то невдомая бда и который поэтому покинулъ Англію. Въ каждомъ кругу молодыхъ людей всегда найдется какой нибудь юноша, который попадаетъ въ бду, онъ удаляется отъ своихъ товарищей и совершенно исчезаетъ изъ виду. Въ мір все продолжаетъ идти по прежнему безъ него, и рдко долго помнятъ о такомъ человк. Такъ ужь на свт ведется споконъ вку: намъ нкогда останавливаться на сожалніяхъ о павшемъ, мы должны проталкиваться впередъ, другіе падаютъ — сомкните ряды, протискивайтесь впередъ. Время все сглаживаетъ, и память о павшихъ быстро вывтривается.

Черезъ четыре года, или около того, посл таинственной продлки Эдмунда Грея, мистеръ Дерингъ получилъ письмо съ американскимъ штемпелемъ и словами ‘частное и конфиденціальное’. Онъ отложилъ письмо это въ сторону и вскрылъ его только по прочтеніи своихъ дловыхъ писемъ. Прежде всего онъ взглянулъ на подпись: ‘А!’ сказалъ онъ. ‘Этельстанъ Арендель! Наконецъ-то. Посмотримъ, что онъ пишетъ. Посмотримъ’.

Онъ ожидалъ полнаго признанія въ содянномъ преступленіи. Намъ бы никогда не слдовало ждать — говоритъ мудрецъ — того, чего мы желаемъ, потому что никогда мы не получаемъ того, на что надемся. Мистеръ Дерингъ почувствовалъ бы себя гораздо спокойне, еслибы въ письм заключалось признаніе. Разумется, это было сдлано Этельстаномъ. Никто другой не могъ бы этого сдлать. Однако же, всякій разъ, какъ онъ думалъ объ этомъ, ему становилось не по себ отъ смутнаго сознанія, что, быть можетъ, съ мальчикомъ поступили несправедливо. Было бы гораздо благоразумне не предъявлять ему фактовъ,— хотя послдніе такъ рзко свидтельствовали противъ него, — пока не получились дополнительныя доказательства. Наоборотъ, было бы лучше изложить передъ нимъ факты съ нсколькими словами доврія, даже если бы доврія этого не существовало. Время только укрпило подозрнія мистера Деринга относительно молодого человка. Кражу долженъ былъ совершить либо Чиклэй, либо Этельстанъ Арендель. Чиклэй же былъ неспособенъ — если бы и пожелалъ — поддлать почеркъ. Нтъ!, это сдлалъ Арендель. Зачмъ онъ это сдлалъ, какая ему отъ этого была корысть, разъ банковые билеты не были пущены въ оборотъ, никто не могъ бы объяснить. Но онъ сдлалъ это… онъ это сдлалъ. Въ этомъ не могло быть никакого сомннія.

И такъ мистеръ Дерингъ принялся за чтеніе письма съ интересомъ. Оно начиналось безъ обычныхъ словъ уваженія или дружества. И никоимъ образомъ письмо это не было письмомъ безчестнаго человка, который почувствовалъ отвращеніе къ своему безчестному поступку. Ни слова раскаянія отъ начала до конца.

‘Четыре года назадъ — читалъ мистеръ Дерингъ,— вы меня согнали съ мста, которое я у васъ занималъ, и измнили всю мою жизнь, по подозрнію — граничившему съ обвиненіемъ — самаго тяжкаго рода. Вы предположили безъ всякаго объясненія или разслдованія, вслдствіе нкоторыхъ фактовъ, которые будто бы указывали въ извстномъ направленіи, что я совершилъ гнусное преступленіе, что я обокралъ старйшаго друга моего отца, повреннаго моей матери, моего собственнаго опекуна, моего хозяина, на большую сумму денегъ. Вы ни разу не задались вопросомъ, оправдывалось ли такое подозрніе какимъ нибудь моимъ поступкомъ, — вы прямо ухватились за него’.

— Совершенная неправда. Намренная ложь,— сказалъ мистеръ Дерингъ.— Я изложилъ ему факты. Одни только факты. Я не высказалъ обвиненія.

‘Я надюсь, что за это время уже давно найденъ преступникъ. Останься я у васъ, я бы заставилъ его сознаться. Вдь, разумется, это могло быть только дломъ рукъ вашего клерка. Я передумалъ о случившемся тысячу разъ. Человкъ, поддлавшій чекъ, могъ быть одинъ изъ двухъ — либо вашъ клеркъ, т. е. Чиклэй, либо я самъ. Полагаю, что вамъ не трудно было узнать истину. Вы открыли ее, вроятно, посредствомъ билетовъ, представленныхъ въ банкъ’.

— Очень хитрое письмо,— сказалъ мистеръ Дерингъ,— вдь онъ никогда не размнивалъ билетовъ. Очень хитрое.— Онъ снова принялся за чтеніе письма. ‘Довольно объ этомъ предмет. Однако, я разсчитываю — рано или поздно, — надюсь, прежде, чмъ вы умрете — вернуться, чтобы услышать отъ васъ выраженіе сожалнія, если вы устыдитесь своего поступка со мною’.

— Разумется нтъ,— сказалъ съ убжденіемъ мистеръ Дерингъ.

‘А пока я хочу попросить васъ оказать мн услугу ради моихъ родныхъ. Мн не къ кому обратиться, кром васъ. Вотъ причина моего письма къ вамъ.

‘Я ухалъ изъ Англіи съ десятью фунтами — это все, что у меня было въ карман. А не съ семью стами двадцатью фунтами, какъ вы воображали или подозрвали. Только съ десятью фунтами. Съ этимъ скуднымъ капиталомъ я переплылъ черезъ Атлантическій океанъ. Теперь я заработалъ двнадцать тысячъ фунтовъ. Я заработалъ ихъ въ очень короткое время, благодаря необыкновенной удач’. Мистеръ Дерингъ положилъ письмо на столъ и задумался. Двнадцать тысячъ фунтовъ можно получить — быть можетъ, при весьма большой удач — пустивъ въ оборотъ семьсотъ двадцать ф. стерл., но едва-ли посредствомъ десяти ф. Серебряная залежь… гораздо правдоподобне, зеленый столъ или другое преступленіе, или цлый рядъ преступленій. Слдуетъ замтить, что мнніе Деринга о молодомъ человк теперь было очень дурное: въ противномъ случа онъ бы поразмыслилъ, что такъ какъ ни одинъ изъ украденныхъ билетовъ не былъ пущенъ въ обращеніе, то ни одинъ изъ нихъ не могъ быть утилизированъ. ‘Необыкновенная удача’. Онъ перечиталъ снова написанное и покачалъ головою. ‘Вотъ я и хочу попросить васъ позаботиться объ этихъ деньгахъ, совсмъ никому о нихъ не говорить, сохранить это дло въ глубокой тайн, устроить деньги или положить ихъ въ какое нибудь безопасное мсто, куда бы до нихъ не могли добраться довренные клерки, имющіе наклонность къ подлогу, и отдать ихъ моей сестр Эльзи, когда ей исполнится двадцать одинъ годъ. Не говорите ни ей и никому другому, откуда эти деньги. Не говорите никому, что вы имете извстія обо мн. Когда я уходилъ изъ дому, только она одна изъ всхъ моихъ друзей и родныхъ открыто сказала, что она мн вритъ. Теперь я отнимаю у самого себя все, что имю, чтобы дать ей это доказательство моей любви и благодарности къ ней. Отсылая вамъ эти деньги, я снова возвращаюсь къ десяти фунтамъ — моему главному фонду’.

Мистеръ Дерингъ положилъ письмо на столъ. Какъ бы то ни было, слова письма отзывались правдой. Неужели же мальчикъ былъ правъ… несмотря ни на что?— Онъ покачалъ головой и продолжалъ чтеніе. ‘Вы отдадите Эльзи эти деньги въ полное ея распоряженіе и на ея имя, въ тотъ день когда ей исполнится двадцать одинъ годъ.

Этельстанъ Арендель’.

На письм было выставлено число, но адреса не было. Почтовая марка была изъ города Айдего, который, какъ извстно, находится въ одномъ изъ западныхъ штатовъ.

Онъ заглянулъ въ конвертъ. Изъ него выпала бумага съ векселемъ на одинъ изъ самыхъ извстныхъ банкирскихъ домовъ, съ уплатою при предъявленіи двнадцати тысячъ пятидесяти фунтовъ.

— Это сдлано весьма недловымъ способомъ, — подумалъ мистеръ Дерингъ.— Онъ кладетъ вс эти деньги въ мои руки и исчезаетъ. Этому способу длать дла онъ, по всей вроятности выучился, въ Америк. Вручаетъ эти деньги мн съ закрытыми глазами, не давая мн возможности писать ему. Затмъ онъ исчезаетъ. Чмъ могъ бы онъ доказать, что это ввренныя деньги? Ну, еслибъ я только могъ думать… но я не могу… очевидность слишкомъ велика… что мальчикъ былъ невиновенъ — меня бы должно огорчить его положеніе. Что же касается до Эльзи,— ей теперь восемнадцать, около восемнадцати.— она получитъ это нежданное наслдство черезъ три года, или около того. Это будетъ для нея удивительно кстати. Какъ знать, можетъ быть, это измнитъ всю ея будущность! Если бы я только могъ думать, что этотъ мальчикъ невиновенъ… умный малый, къ тому же… что длаетъ его виновность еще боле вроятною. Но я не могу… нтъ… не могу. Либо Чиклэй, либо этотъ мальчикъ… А Чиклэй не смогъ бы этого сдлать. Еслибъ и захотлъ, то не смогъ бы. Къ чему этотъ мальчикъ сдлалъ это! А что же онъ сдлалъ съ билетами?

ГЛАВА I.
Вверхъ по рк.

— Ты не можешь быть довольнымъ, Джорджъ?— спрашивала молодая двушка, сидвшая у руля. Кажется, мн ничего не надо боле того, что есть. Еслибы мы только могли все плыть, все плыть, вотъ какъ теперь.— Она сняла перчатку съ правой руки и опустила свои пальцы въ студеную воду рки, между тмъ какъ лодка тихо неслась внизъ по теченію.— Все какъ теперь,— нжно повторила она.— Чтобъ ты былъ возл меня… такъ, чтобъ я могла коснуться тебя по желанію… такъ, чтобъ я почувствовала, что мн нечего бояться, понимаешь… а позади насъ солнышко, горячее и великолпное, надъ нами такой мягкій и душистый втерокъ, со всхъ сторонъ деревья и сады, и поля, и луга… а мы оба всегда юные, Джорджъ, и… чтобъ на насъ всегда было мило смотрть, а передъ нами простирался бы весь широкій міръ Божій…

Что касается до нея, то она была не только молода и миловидна, но красива, настоящая красавица. Даже молодыя особы ея пола, строгія цнительницы и спеціалистки-критики въ области искусства и науки красоты, а равно ея соперницы — должны были признать, что Эльзи была очень хороша собой. Думаю, что немногія изъ такихъ критиковъ идутъ дале въ своихъ сужденіяхъ. Начать съ того, что она была довольно высокаго роста въ такую эпоху, когда маленькія толстушки потеряли всякую цну, а высокій ростъ считался первымъ условіемъ изящной граціи, черты лица ея вполн соотвтствовали ея двадцатой весн и, подобно стройному стану ея, находились въ строгой гармоніи съ требованіями этого конца столтія. Быть можетъ, главная прелесть ея заключалась въ глазахъ ея, боле темной лазури, чмъ обыкновенно. Они были нжны, но безъ томности, они были полны свта, они были очень велики, но въ то же время живы и проницательны. Измнчивую подвижность лица ея можно было сравнить съ весеннимъ небомъ, которое то разражается ливнемъ, то сверкаетъ радугой и солнечнымъ сіяніемъ. Волоса у нея были обыкновеннаго каштановаго цвта, ни темные, ни свтлые. Въ этотъ вечеръ на ней было надто простое срое платье изъ тонкаго муслиндлена, а къ лвому плечу приколотъ пучокъ блыхъ розъ.

Если мы скажемъ, что товарищъ ея былъ молодой человкъ, то этими словами мы почти все сказали, такъ какъ молодые люди нашего времени вс на одинъ ладъ. Тысячи молодыхъ людей похожи, какъ дв капли воды, на Джорджа Аустина, вс они славные ребята, относительно нкоторыхъ вопросовъ держатся гораздо боле высокихъ принциповъ, чмъ ихъ отцы, они не выдаются особыми способностями, если судить по ихъ школьнымъ отмткамъ, но у нихъ достаточно ума и прилежанія, чтобы сдать благополучно свои экзамены, большинство изъ нихъ выдерживаютъ экзамены съ умреннымъ успхомъ они не честолюбивы и не гонятся за школьными наградами, которыя, какъ они сами сознаютъ, не про нихъ писаны, но они всегда имютъ передъ собою въ идеал подгородную виллу и жену, вотъ для обезпеченія именно этого двойнаго благополучія за собою, они всегда усидчиво работаютъ, хотя безъ лихорадочнаго жара, они постоянно питаютъ надежду обезпечить за собою извстный доходъ, который дастъ имъ возможность наряжать эту жену — вмст съ вроятной серіей дтворы (по воскреснымъ днямъ) въ шелкъ и ленты, въ хозяйств у нея должна быть полная чаша и вообще она должна располагать такими средствами, которыя бы дали ей возможность не краснть въ церкви передъ сосдками.

Міръ биткомъ набитъ подобными людьми, изъ нихъ состоятъ цлые ряды и имя имъ легіонъ, мнніе ихъ о труд чисто библейскаго характера: а именно, они смотрятъ на трудъ, какъ на наказаніе и не питаютъ особаго расположенія ни къ какому занятію. Если бы ихъ воля, они предпочли бы совсмъ ничего не длать. Они усердно бездльничаютъ по цлымъ днямъ въ лтніе праздники. Къ работ своей они относятся исключительно съ точки зрнія хлбнаго заработка, занимаются ли они ремесломъ или торговлею — ихъ взгляды на свою профессію касаются только денежной ея стороны. Если такой молодой человкъ попадаетъ въ клерки, ему не приходитъ въ голову пополнить проблы своего школьнаго образованія, и онъ пассивно принимаетъ свое положеніе: онъ клеркъ и слуга и останется клеркомъ и слугою. Если онъ занялся торговлею, то отдается этому длу ни больше, ни меньше, сколько нужно, чтобъ сохранить свои связи съ торговымъ міромъ. Пусть другіе парятъ въ облакахъ, пусть другіе мечтаютъ стать поставщиками вселенной — что касается до него, ему вполн довольно его лавочки и воскреснаго отдыха. Если онъ занялся спеціально какимъ нибудь ремесломъ, онъ нейдетъ дале обыденныхъ свдній по своей профессіи. Стряпчій, по выдержаніи экзаменовъ, кладетъ въ сторону свои учебники, — вдь онъ знаетъ достаточно для своей профессіи, докторъ перестаетъ читать,— онъ знаетъ достаточно для того, чтобы писать рецепты, школьный учитель перестаетъ интересоваться педагогіей и наукой, — онъ иметъ достаточно знанія, чтобы обучать мальчиковъ, викарій не пускается въ дальнйшія историческія и церковныя изслдованія,— онъ учился довольно. Однимъ словомъ, средній молодой человкъ не честолюбивъ, его неудержимо тянетъ къ праздности, онъ любитъ настоящее гораздо сильне будущаго, и дйствительно, вс старые люди дружно увряютъ его, что онъ живетъ въ самое завидное время, онъ хочетъ наслаждаться всмъ, что только въ состояніи доставить себ, и весьма часто онъ прокучиваетъ все свое жалованье. Онъ не любитъ читать слишкомъ много, онъ не любитъ думать слишкомъ много, онъ не желаетъ мучительно бередить свою душу задачами жизни — боле крупными или маленькими задачами — онъ предпочитаетъ брать ихъ готовое ршеніе изъ газетъ и соглашается съ выводами послдней передовой статьи. Онъ принимаетъ безъ разсужденій религіозныя, политическія, нравственныя и соціальныя системы и постановленія, исторію настоящаго, прошлаго и будущаго, словно бы (что совершенно врно!) ему до всего этого нтъ ни малйшаго дла, и какъ бы дурно ни шли вещи на свт, ему съ этимъ ничего не подлать. У него никогда не является желанія что либо измнять, онъ убжденъ, что вс британскіе законы и постановленія построены на твердой скал и выдланы изъ крпчайшаго гранита, а если и встрчаются печальныя исключенія изъ общаго правила, то, по его мннію, ужъ такъ угодно самому праведному Небу.

Замтьте, что этого сорта молодой человкъ споспшествуетъ величайшему преуспянію страны. Если почести имютъ какое либо значеніе, то онъ заслуживаетъ быть произведеннымъ по меньшей мр въ баронеты. Его неподвижная очевидность предохраняетъ насъ, англичанъ, отъ безпрерывныхъ перемнъ, которыя смущаютъ покой нкоторыхъ націй, явное отсутствіе въ немъ честолюбія облегчаетъ возвышеніе для неугомонныхъ умовъ, если бы Англія была переполнена честолюбивою молодежью, у насъ бы не переводились изъ года въ годъ гражданскія войны, революціи, соціальные кавардаки, новые эксперименты, новыя религіи, новыя правительства, новыя раздленія собственности. Съ другой стороны, именно этотъ типъ молодого человка,— благодаря его упорной дловитости, его готовности работать, сколько требуется, но отнюдь не боле, благодаря его равнодушію къ теоретическимъ и умозрительнымъ мечтаніямъ и непоколебимости его убжденій, благодаря его честности, его прямодушію, его мужеству и энергіи, — прославилъ британское имя такими прочными и существенными добродтелями, которыми не можетъ похвалиться никакое другое имя.

Итакъ, будучи вполн современнымъ молодымъ человкомъ, Джорджъ Аустинъ естественно ничмъ не отличался отъ большинства молодежи по платью, наружности, разговору и манерамъ. И если бы въ его жизни не случилось удивительнаго событія, онъ остался бы по сей день такимъ, какъ вс другіе молодые люди. Онъ былъ красиве большинства, — съ пріятнымъ лицомъ, хорошо очерченной головою и правильными чертами, а глаза его общали гораздо больше успха и удачи, чмъ обыкновенно выпадаетъ ихъ на долю молодыхъ людей. Коротко говоря, это былъ симпатичный малый, и даровитость его выражалась въ смлыхъ очертаніяхъ рта, въ полныхъ щекахъ, энергичномъ подбородк и ршительной осанк. Изъ него вышелъ бы отличный солдатъ, но, быть можетъ, плохой генералъ, такъ какъ ему не доставало того качества, которое поэты называютъ геніемъ. Точно также онъ съумлъ бы хорошо повести дло въ скромныхъ размрахъ, но ему не удалось бы пріобрсти большое состояніе, опять таки по неимнію вышеупомянутаго качества. Что касается до его возраста, то ему было двадцать семь лтъ.

— Все, какъ теперь, — продолжала молодая двушка, — все бы плыть внизъ по теченію въ ясный лтній день. Все бы милые взгляды, и любовь, и молодость. Кажется, въ такой вечеръ, какъ этотъ, мы никогда не могли бы почувствовать себя несчастными, усталыми, обездоленными.— Она. повернулась и взглянула на рку, залитую пышнымъ заревомъ заходящаго солнца… она вздохнула.— Хорошо выйти на воздухъ въ такой вечеръ, чтобы только помечтать о томъ, что должно бы быть. Когда въ мір прекратятся безумныя распри и онъ соединитъ свои усилія, чтобы сдлать счастливыми всхъ людей?

Они, между прочимъ, бесдовали объ общественныхъ вопросахъ по поводу послдней передовой статьи.

— Когда хорошихъ вещей будетъ достаточно, чтобы ихъ хватило на всхъ,— отвчалъ Джорджъ, — когда люди придумаютъ способы, чтобы каждый могъ также легко добывать свою долю, какъ поглощать ее, когда люди съумютъ сдлать каждаго довольнымъ своей участью.

Эльзи покачала головкою, которая была полна смутныхъ идей, — идей тревожнаго и скептическаго времени. Затмъ она вернулась къ своему первоначальному предположенію.— Всегда, какъ теперь, Джорджъ… и чтобы никогда не чувствовать утомленія. Отдохнуть на мгновеніе… но чтобы ничто не измнялось. Чтобы никогда не почувствовать утомленія, никогда не желать чего нибудь другого. Мн кажется, въ этомъ райское блаженство.

— Но мы на земл, Эльзи,— сказалъ ея возлюбленный.— А на земл все мняется. Если мы будемъ все плыть по теченію, мы наткнемся на запруду. Лодка опрокинется, и вс твои мечты будутъ прерваны пренепріятнымъ образомъ, не такъ ли? Да и солнышко скоро сядетъ, а рка покроется мглою, берега станутъ безобразными. Но главная суть въ томъ, что мы сами состаримся. А намъ надобно сдлать такую массу дла прежде, чмъ мы состаримся.

— Намъ предстоитъ сдлать все, — сказала Эльзи, — мн кажется, что мы до сихъ поръ еще ничего не длали.

— Первая вещь, которую намъ предстоитъ сдлать — это пожениться прежде, чмъ мы состаримся.

— Ты бы не могъ любить старуху, Джорджъ?

— Не такъ сильно, Эльзи, — отвчалъ откровенно ея милый.— По крайней мр, думаю, что нтъ. Ахъ, Эльзи, какъ только я начинаю думать о будущемъ, мною овладваетъ страшное отчаяніе. Будущее мое представляется мн все мрачне и мрачне.

Эльзи вздохнула. Она слишкомъ хорошо знала, что онъ хотлъ этимъ сказать. Въ наше время многія двушки понимаютъ безъискусственную рчь.

— Мрачне день ото дня, — повторилъ онъ.— Профессія стряпчихъ продолжаетъ переполняться массами желающихъ, словно она можетъ вмстить въ своихъ предлахъ какое угодно число работающихъ. Люди не хотятъ понять, что при упадк доходности земли и городовъ, при сокращеніи издержекъ и работы, выпадающей на долю счетчиковъ, дла на половину стало меньше противъ прежняго. Вступить съ кмъ нибудь въ товарищество нельзя, повидимому, ни за какія коврижки, такъ какъ немногіе счастливцы, которымъ удалось хорошо устроить свои дла, имютъ какъ разъ столько, чтобы самимъ не нуждаться. А новичкамъ начинать какое нибудь предпріятіе самостоятельно не годится, вотъ и приходится хвататься за то, что перепадаетъ, и радъ радешенекъ, для начала, поступить даже на сто ф. стерл. въ годъ… а мн двадцать семь лтъ, Эльзи, и я зарабатываю двсти фунтовъ въ годъ.

— Терпніе, Джорджъ, авось, что нибудь подвернется. Ты найдешь товарища.

— Ребенокъ, это похоже на то, какъ если бы ты увряла Робинзона Крузэ, что на его пустынномъ остров отыщется жареная баранина подъ соусомъ изъ каперсовъ. На невозможное разсчитывать не слдуетъ. Мн кажется, я долженъ быть благодаренъ своей судьб,— у другихъ и этого нтъ. Я заручился работой въ хорошей солидной фирм. Она будетъ твердо стоять, пока будетъ жить ея старый хозяинъ.

— А затмъ?

— Ну чтожъ, мистеру Дерингу семьдесятъ пять лтъ. Но онъ еще проживетъ долго. Онъ крпокъ, какъ гранитъ. Онъ никогда не бываетъ боленъ, онъ никогда не отдыхаетъ, онъ работаетъ больше всхъ своихъ служащихъ и просиживаетъ за дломъ цлые дни. Разумется, если онъ умретъ, не взявъ себ компаньона… ну… въ такомъ случа всему наступитъ конецъ, таково мое мнніе… Эльзи, вотъ сущность положенія длъ.

Она знала все это слишкомъ хорошо, но имъ обоимъ нравилось перебирать эти факты, словно они были совершенною новинкою для нихъ.

— Посмотримъ на дло прямо.— Они постоянно смотрли на него.— Я состою старшимъ клеркомъ въ контор Деринга и Сынъ… получаю въ годъ двсти фунтовъ… въ будущемъ у меня не предвидится ничего лучшаго. Всю свою жизнь я долженъ остаться въ роли подчиненнаго. Эльзи, такая перспектива не блестяща, еще на школьной скамь я понялъ, что гораздо лучше не быть слишкомъ честолюбивымъ. Но… быть въ подчиненіи всю жизнь… признаюсь, съ этимъ я не въ силахъ примириться. Если бы я зналъ какой нибудь выходъ, я не задумался бы бросить все это дло. Если бы въ мір было что-нибудь такое, что бы я могъ повести самостоятельно, я бы по пыталъ свои силы. Но ничего такого нтъ. Передо мною только одна дорога. Я не могу писать романы или передовыя статьи, я не играю ни на какомъ инструмент, я не могу быть ни художникомъ, ни актеромъ, ни пвцомъ, ни кмъ бы то ни было… я только адвокатъ — и больше ничего. Только адвокатъ, не имющій будущности, — клеркъ, Эльзи. Не удивительно, если ея милость отвернетъ свой носикъ… Клеркъ!

Онъ опустилъ подбородокъ свой на руки и засмялся условнымъ смхомъ молодого человка, поставленнаго въ затрудненіе.

— Бдный Джорджъ!— вздохнула она.

Въ этихъ случаяхъ утшеніе выражается только двумя фразами. Одна изъ нихъ — ‘Бдный Джорджъ’, а другая ‘Терпніе!’ Ничего другого не находишь сказать. Эльзи сперва попробовала одинъ способъ, потомъ другой, словно врачъ, пробующій сперва одно лекарство, а затмъ другое, когда природа упорно отказывается помочь выздоровленію больного.

— И — продолжалъ онъ, завершая перечень своихъ бдъ,— я люблю самую прелестную двушку въ цломъ свт… и она любитъ меня!

— Бдный Джорджъ!— повторила она съ улыбкою.— Въ самомъ дл, это ужасное несчастіе.

— Я трачу твою молодость, Эльзи, точно также, какъ и свою.

— Если только она тратится ради тебя, Джорджъ, то получаетъ отличное назначеніе. Быть можетъ, когда нибудь…

— Нтъ, нтъ!.. не когда нибудь, а немедленно… теперь же!— Молодой человкъ измнился въ лиц, и глаза его сверкнули. Уже не въ первый разъ онъ заявлялъ это мятежное предложеніе. Пусть благоразуміе идетъ къ чорту!..

— Нтъ, Джорджъ, не туда, о! не туда! пожалуй, пусть оно идетъ себ на втеръ, или въ пресловутую Палестину. Только не туда. А то намъ боле никогда его не увидать — бдное благоразуміе! И было бы очень плохо лишиться его на всю нашу жизнь. Если теб угодно, мы попросимъ его отправиться на нкоторое время въ путешествіе ради его разстроеннаго здоровья. Мы дадимъ ему шестимсячный отпускъ, но намъ снова понадобятся его услуги посл окончанія его вакацій… если ты думаешь, что мы можемъ обойтись безъ него такъ долго.

— Цлый годъ, Эльзи. Бросимъ вс колебанія, обвнчаемся теперь же, заживемъ на чердак и будемъ роскошествовать — цлый годъ — на мои двсти фунтовъ.

— А я должна бросить свое рисованье?

— Но, милочка, вдь ты же знаешь, у тебя до сихъ поръ не было никакихъ заказовъ.

— Что ты говоришь, Джорджъ? Я написала твой портретъ, портреты — моей сестры, моей матери, твоихъ сестеръ. Я убждена, что даже мастерскія Королевской академіи художествъ не могутъ хвастаться боле красивой выставкой произведеній. Хорошо… я бросаю свое рисованье… пока не вернется благоразуміе. А этотъ чердакъ? онъ настоящій, съ косыми стнами, гд можно стоять прямо только посредин?

— Мы называемъ это чердакомъ. Онъ приметъ видъ крошечнаго домика въ дешевомъ квартал. Тамъ будетъ шесть комнатъ, а спереди и сзади садъ. Квартирная плата — тридцать фунтовъ. Цлый годъ тутъ будетъ клочокъ земного рая, Эльзи, а ты въ немъ будешь Евой.

Эльзи засмялась.

— Это будетъ ужасно весело. Мы сдлаемъ такъ, чтобы нашъ рай продолжался доле года. Мн бы этого хотлось. Разумется, я должна буду длать все сама. Чистить лстницу все равно, что гулять на свжемъ воздух, мести полы — нчто врод вечернихъ танцевъ или игры въ лаунъ-теннисъ, мыть чашки и блюдца будетъ только новой забавой. Только одна вещь, Джорджъ… одна вещь…— Она стала очень серьезна.— Думаю, ты никогда… видлъ ли ты когда нибудь, какъ чистятъ сковороды? Не думаю, чтобы я съумла это длать. А видалъ ли ты бифштексы прежде, чмъ они зажарены? Они самымъ ужаснымъ образомъ напоминаютъ животное. Я не могу себ представить, чтобы я могла взять въ руки эти кровавые куски!

— Теб не придется касаться до сковороды, и у насъ не будетъ ничего жаренаго или печенаго. Мы будемъ питаться холодными мясными консервами прямо изъ жестяной коробки, а картофель варить въ мундирахъ. И можетъ быть… не знаю… съ двумя стами фунтовъ въ годъ мы можемъ взять прислугу… очень маленькую служанку… двочку, которая не станетъ слишкомъ много сть.

— А что станемъ мы длать, когда износится наша одежда?

— Двочка, мн кажется, можетъ сдлать нсколько платьевъ для тебя. Конечно, мы не будемъ въ состояніи покупать новыя платья, т. е. изящныя платья,— а вдь ты должна имть изящныя платья, не правда ли?

— Мн нравится быть изящно одтой, — отвчала она, нжно поглаживая своей красивой рукой свое хорошенькое платье.— Джорджъ, гд сыщемъ мы этотъ домъ — нкогда бывшій деревенской виллой Евы, пока она… не отказалась отъ найма ея, понимаешь?

— Въ Лондон масса улицъ, наполненныхъ семьями, живущими на сто пятьдесятъ фунтовъ въ годъ. Чиклэй — честный секретарь патрона — живетъ именно въ такомъ мст — онъ самъ сказалъ мн это. Онъ говоритъ, что въ его приход никто не получаетъ больше его, онъ словно царекъ между ними, потому что зарабатываетъ въ годъ четыреста фунтовъ: вмст съ тмъ, что у него отложено про черный день — огромныя сбереженія. Эльзи, голубка, мы должны распроститься съ нашей теперешней обстановкой и удовлетвориться самою дешевою формою приличной жизни.

— Разв мы не можемъ продолжать жить среди нашихъ друзей? Джорджъ степенно покачалъ головою.— Это невозможно! Дружба обозначаетъ равенство въ доход. Нельзя жить съ людьми и не длать того, что они длаютъ. Понятно, что люди съ одинаковыми средствами живутъ вмст. Рядомъ съ лэди Дерингъ живетъ другая богатая барыня, но не жена клерка. Что касается до меня, я продамъ свое щегольское платье, чтобы выручить его стоимость… ты можешь взамнъ вечернихъ нарядовъ пріобрсти утренніе. Это вовсе не важно. Кому дло до того, гд мы живемъ и какъ мы живемъ, разъ мы живемъ вмст? Что скажешь ты на это, дорогая Эльзи?

— Я не боюсь чердака… ни лстницы… и такъ какъ ты нашелъ средство обойти чистку сковороды…

— На будущей недл ты совершеннолтняя и можешь располагать собою.

— Гильда не дастъ мн ни минуты покоя. Она говоритъ, что безъ денегъ нтъ счастія. Она уврила маму, что я обрекаю себя на жизнь впроголодь. Она общаетъ устроить мою судьбу самымъ великолпнымъ образомъ, если только я послушаюсь ея совтовъ.

— И выйдешь замужъ за человка на пятьдесятъ лтъ старше себя, который уже стоитъ одною ногою въ…

— Она говоритъ, что была всегда вполн счастлива. Ну, Джорджъ, ты все это хорошо знаешь. Въ будущую среду мое рожденіе, и у меня будетъ длинный разговоръ съ моимъ опекуномъ. Мама надется, что онъ образумитъ меня. Гильда говоритъ, что она вполн довряется здравому смыслу мистера Деринга. Я же вооружусь всею силою своего упорства. Можетъ быть, Джорджъ,— какъ знать?— мн удастся убдить его увеличить твое жалованье.

— Нтъ, Эльзи. Даже теб не убдить мистера Деринга платить старшему клерку боле двухъ сотъ фунтовъ въ годъ. Но вооружись всмъ, что у тебя есть… не забудь ни одного довода, дитя. Защити хорошенько свою грудь — вдь одна бдная двушка, забывшая это сдлать, попалась въ ловушку, когда обратились къ ея сердцу… Не забудь шлема — другая бдная двушка сдалась, когда обратились къ ея разуму, посл того, какъ она забыла шлемъ. Разумется, ты не забудешь щита. Твоими орудіями, моя дорогая, будутъ твои нжные глаза, твое прелестное лицо и твой плнительный голосъ… и я клянусь, что ты побдишь даже самого мистера Деринга, эту старую заскорузлую мумію.

Такія бесды вела между собою эта влюбленная парочка всякій разъ, какъ сходилась вмст. Джорджъ былъ бденъ — отецъ его былъ клерджименъ, отдавшій послднія свои средства на образованіе сына. Джорджъ былъ только клеркомъ и впереди не видлъ для себя никакихъ шансовъ сдлаться чмъ нибудь инымъ. Эльзи не могла ничего принести въ свое брачное гнздышко, если только мать ея не обезпечитъ ея. А на это нельзя было разсчитывать. На ея увлеченіе смотрли съ чувствомъ презрительной жалости, бракъ при такихъ обстоятельствахъ былъ чистйшимъ безуміемъ. Вдь Гильда такъ хорошо устроила свою судьбу и могла такъ много сдлать для такой очаровательной красавицы-сестры, какою была Эльзи! О! она пренебрегла всми счастливыми шансами. Слышалъ-ли кто либо что нибудь прискорбне этой исторіи? Ни малйшаго уваженія къ семь, ни малйшаго честолюбія, никакого понятія о томъ, чмъ обязана двушка передъ собою, ни малйшаго сознанія цнности красоты, ни малйшей благодарности за даръ прекрасной наружности, — какъ будто красота была дана двушк только для того, чтобы плнять нищаго влюбленнаго. Броситься на шею клерку безъ гроша!

— Джорджъ, — сказала она серьезно, — я передумала обо всемъ этомъ. Если ты въ самомъ дл этого хочешь… если ты въ самомъ дл не боишься бдности… подумай… мужчин тяжеле… гораздо тяжеле перенести бдность, чмъ женщин…

— Я ничего не боюсь, — съ тобою, Эльзи, — отвчалъ ей женихъ.— Разв онъ былъ бы достоинъ любви, если бы не далъ такого отвта? И, право, онъ думалъ такъ, какъ всякій влюбленный на его мст.

— Въ такомъ случа, Джорджъ… чего мн больше желать на свт, разъ я могу сдлать счастливымъ моего милаго мальчика? Я выйду за тебя замужъ, когда теб угодно, богатъ ты или бденъ, чтобы раздлить съ тобою радость и горе… что бы ни говорили мои родные… Доволенъ ли ты, Джорджъ?

Такъ какъ мужчина устроенъ такимъ образомъ, что счастіе его зависитъ отъ преданности женщины, то, полагаю, едва ли кому улыбалась больше надежда на счастіе, чмъ Джорджу Аустину — только старшему клерку — съ его Эльзи. Итакъ исторія наша начинается именно съ того, чмъ обыкновенно кончаются исторіи — съ обрученія.

ГЛАВА II.
Въ контор.

— Я запишу имя вашей милости. Въ эту минуту у него нтъ никого. О, да, милэди, — снисходительно улыбнулся Чиклэй.— Мы всегда заняты. Мы занимаемся въ этой контор слишкомъ пятьдесятъ лтъ.— Но я увренъ, онъ приметъ васъ. Пожалуйста, присядьте, милэди. Я сейчасъ доложу ему.

При Чиклэ, старомъ клерк, находились другіе, боле молодые клерки, но онъ удержалъ за собою обязанность или привилегію входить въ кабинетъ принципала. Ему было шестьдесятъ семь лтъ, когда мы видли его въ послдній разъ. Слдовательно, теперь ему было семьдесятъ пять, онъ слегка подался въ плечахъ, слегка опустился, но въ другихъ отношеніяхъ не измнился. Съ лтами люди либо съеживаются, либо расплываются. Наиболе долговчны т, которые съеживаются, это съеживаніе иметъ свой предлъ, посл котораго оно прекращается, а именно по достиженіи девяноста лтъ. Чиклэй сгорбился, согнулся и высохъ, лицо его было изборождено морщинами, щеки его осунулись, но не боле, чмъ восемь лтъ тому назадъ. Онъ записалъ имя постительницы — лэди Дерингъ — на квадратномъ кусочк бумаги и отворилъ дверь съ видомъ чрезвычайной осторожности, какъ бы не потревожить нервовъ принципала рзкимъ звукомъ поворачиваемой ручки, вошелъ онъ такъ, словно было въ высшей степени важно, чтобъ никому не удалось заглянуть въ комнату, и тихо притворилъ дверь за собою. Онъ тотчасъ же снова появился и широко растворилъ двери, приглашая лэди пожаловать. Она была молода, прекраснаго роста и вида, необыкновенно красива лицомъ, красота ея была такъ называемаго классическаго типа и одта она была очень богато. Изъ окна можно было увидть ея карету, ожидавшую въ сквер.

— Лэди Дерингъ, сэръ,— сказалъ Чиклэй,— Затмъ онъ быстро исчезъ, притворивъ тихонько дверь за собою.

— Я радъ, что вижу васъ, Гильда.— Старый стряпчій всталъ, высокій и величественный, и поклонился, предложивъ ей руку съ тою изящною старосвтскою любезностью, которая заставляла дамъ прощать ему его холостое положеніе.— Зачмъ вы пришли сегодня утромъ? Надюсь, что вы пришли не по длу. Если у дамъ, имющихъ богатыхъ мужей, оказывается дло, то обыкновенно оно обозначаетъ какую нибудь непріятность. Вдь вы, напримръ, не задолжали своей портних?

— Нтъ, нтъ. Сэръ Самуэль не допускаетъ, чтобы я имла такого рода затрудненія или непріятности. Я пришла сюда не для себя, а поговорить о моей сестр, Эльзи.

— Да? Что же вы мн скажете о ней? Присядьте, я васъ слушаю.

— Вдь вы знаете, что Эльзи всегда была для насъ мученіемъ, благодаря ея упрямству и своеволію. Она не желаетъ смотрть на вещи съ точки зрнія здраваго смысла. Вы знаете, что матушка небогата въ томъ смысл, какъ я научилась понимать богатство, хотя, конечно, у нея достаточно средствъ для скромной жизни, чтобы имть лакея и брумъ въ одну лошадь. Знаете-ли,— задумчиво присовокупила она,— часто трудно воздержаться отъ ропота на Провидніе, которое отнимаетъ отца какъ разъ въ тотъ моментъ, когда передъ нимъ открылась широкая дорога къ богатству.

— Разумется, трудно понять философію такихъ разочарованій и несчастій. Мы должны покориться, Гильда, тому, что неизбжно и необъяснимо.

— Да… и вотъ у матушки нтъ ничего, кром жалкой тысячи годового дохода!.. Хотя я убждена, что она значительно поправила свои дла, принявъ участіе въ торговыхъ сдлкахъ Сити. Ну… я сдлала все, что могла,— увщаніемъ и примромъ,— чтобы вернуть мысли моей сестры на прямую дорогу. Мистеръ Дерингъ,— вслдствіе долгой привычки Гильда продолжала называть своего опекуна, ставшаго ея шуриномъ, по фамиліи,— вы не поврите, какъ глупо Эльзи разсуждаетъ о деньгахъ.

— Можетъ статься, оттого, что у нея ихъ нтъ. Люди, не имющіе собственности, не понимаютъ ея значенія. Молодость не знаетъ ея важности и требованій. Есть или нтъ деньги у молодости, она не знаетъ, что пріобртеніе собственности значитъ — трудолюбіе, предусмотрительность, осторожность, самоотверженіе. Итакъ Эльзи судитъ глупо о деньгахъ… ладно, ладно…— Онъ снисходительно улыбнулся — мы посмотримъ.

— Она не только говоритъ, она длаетъ глупости, мистеръ Дерингъ, она приводитъ насъ въ отчаяніе. Вы знаете Родинговъ?

— Братья Родинги? Вс знаютъ братьевъ Родинговъ.

— Альджи Родингъ, старшій сынъ старйшаго хозяина фирмы — страшный богачъ — влюбленъ до безумія въ Эльзи. Онъ уже разъ двнадцать обращался ко мн по поводу ея. Онъ приходилъ къ намъ въ домъ, чтобы только взглянуть на нее. Ему ршительно все равно, что у нея нтъ гроша за душой. А она не хочетъ даже слышать его имени. Между нами будь сказано, онъ, кажется, не былъ очень добропорядочнымъ юношей, ну да, конечно, онъ остепенится! въ этомъ отношеніи слдуетъ вполн положиться на вліяніе жены, а прошлое можетъ быть легко забыто… Въ сущности, Эльзи не надо и знать объ этомъ, а положеніе ея было бы великолпное. Даже мое не выдерживаетъ съ нимъ сравненія.

— Почему она отвергаетъ этого господина?

— Говоритъ, что онъ противный, ничтожный выскочка. Нечего сказать, приличное поведеніе для молодой двушки относительно такого богатаго жениха! Но это далеко не все. Быть можетъ, она бы и пошла за него, еслибы выбирала себ жениха, но она отдаетъ предпочтеніе одному изъ вашихъ клерковъ… въ самомъ дл, одному изъ вашихъ клерковъ.

— Я что-то слышалъ объ этомъ отъ вашей матушки. Мн говорили, что она дала слово молодому Аустину, одному изъ моихъ старшихъ клерковъ.

— Котораго весь доходъ составляетъ двсти фунтовъ въ годъ. О! подумайте только объ этомъ! она отказываетъ жениху, у котораго годового доходу, по крайней мр, десять тысячъ фунтовъ, и желаетъ выйти замужъ за человка съ двумя стами фунтовъ!

— Полагаю, они не намрены пожениться при такомъ… такомъ жалкомъ доход въ двсти фунтовъ въ годъ?

— Они дали слово другъ другу, она отказывается порвать съ нимъ, а у него нтъ денегъ, чтобы вступить въ товарищество, и поэтому онъ долженъ пребывать въ клеркахъ на жалованьи въ двсти фунтовъ.

— Иногда старшіе клерки получаютъ больше, но, разумется, положеніе ихъ незавидное, и заработокъ никогда не бываетъ особенно великъ.

— Матушка не хочетъ принимать этого господина, и Эльзи видится съ нимъ на сторон, о, это въ высшей степени неприлично. Я сгорю отъ стыда, если это дойдетъ до свднія сэра Самуэля. Она теперь каждый вечеръ уходитъ изъ дому, и они гуляютъ въ сквер или въ парк, пока не стемнетъ. Точь въ точь, какъ какая нибудь горничная, которая идетъ на свиданіе со своимъ дружкомъ.

— Разумется, оно будто не совсмъ, какъ слдуетъ, впрочемъ, я не судья въ томъ, что приличествуетъ молодой лэди.

— Но… ей не слдуетъ вести себя, какъ горничной,— сказала ея сестра.— Конечно, дома мы вс чувствуемъ себя неловко, и я, право, не знаю, что можетъ случиться въ одинъ прекрасный день. Эльзи говоритъ, что на слдующей недл ей исполнится двадцать одинъ годъ, и тогда она намревается поступить по собственному уразумнію. Она говоритъ даже объ устройств мастерской съ тмъ, чтобы писать портреты за деньги. Нечего сказать, пріятная перспектива для меня! моя родная сестра, зарабатывающая себ насущный хлбъ рисованіемъ…

— Что же, по вашему мннію, я могу сдлать въ этомъ дл? Въ этомъ кабинет мы не занимаемся разршеніемъ любовныхъ ссоръ или любовныхъ недоразумній.

— Мистеръ Дерингъ, кром васъ, она никого не боится въ цломъ мір. Она дорожитъ только вашимъ мнніемъ. Не повидаетесь-ли вы съ нею? Поговорите съ нею, распеките ее!

— Ну, Гильда, я уже пригласилъ ее зайти ко мн въ день ея рожденія, когда кончается моя опека надъ нею. Я поговорю съ нею, если вамъ угодно. Какъ знать, можетъ быть вы останетесь довольны результатомъ моего разговора съ нею.

— Да… я убждена въ этомъ.

— Постойте, выскажитесь ясне. Вы хотите видть свою сестру замужемъ за человкомъ, который, не будучи богатымъ, стоялъ бы на пути къ благосостоянію. Вдь не можете вы заставить принять предложеніе хотя бы первйшаго лондонскаго богача, если онъ ей не по душ? а, какъ вы думаете?

— Нтъ. Разумется, нтъ. Да мы и не можемъ разсчитывать, чтобы она нашла себ мужа, какъ я, который уже составилъ себ положеніе, если только она не выйдетъ замужъ за Альджи Родинга.

— Очень хорошо. Но онъ долженъ имть извстный доходъ, который бы далъ имъ возможность жить безбдно.

— Да. Ей незачмъ жить въ Palace Gardens, но она должна жить… напр., въ Пэмбриджъ Сквер.

— Прекрасно. Напримръ, съ доходовъ въ полторы тысячи фунтовъ или около этого на первое время. Если я вразумлю ее на столько, останетесь-ли вы довольны?

— Вполн. Дорогой мистеръ Дерингъ, право я начинаю думать, что у васъ на готов отличный женихъ для Эльзи. Но, какъ уговорите вы ее отказать настоящему дерзкому искателю ея руки?

— Я ничего не общаю, Гильда, ничего. Я только употреблю вс свои усилія, чтобы все устроилось къ лучшему.

Гильда встала и откинула ногой свой шлейфъ.

— Вы сняли огромную тяжесть съ моей души, — сказала она.— Я желаю только счастія этой дорогой двочки. Быть можетъ, если вы немедленно прогоните съ позоромъ этого юношу и откажетесь дать ему аттестатъ вслдствіе того, что онъ добивался любви со стороны двушки несравненно выше его по положенію, это повліяетъ на Эльзи, такъ какъ наглядно покажетъ ей, что вы думаете объ этомъ… да и для него и его друзей послужитъ отличнымъ урокомъ. У прогнаннаго со службы клерка не можетъ быть романовъ. Что вы скажете объ этомъ, мистеръ Дерингъ? Достаточно будетъ, я думаю, простой угрозы, чтобы онъ оставилъ ее въ поко, да и ее самое это заставитъ вернуть его къ его интересамъ.

— Я объ этомъ подумаю, Гильда.— А пока не хотите ли съ моимъ братомъ отобдать у меня, если только вы никуда не званы? Тогда мы обсудимъ это маленькое дльце на досуг.

— Съ удовольствіемъ. Мы приглашены только на вечеръ. А теперь не стану васъ задерживать доле.— Прощайте.

Она вышла, прелестно улыбаясь клеркамъ, сидвшимъ въ контор, и сошла внизъ, гд ее ожидала карета.

Мистеръ Дерингъ вернулся къ своимъ дловымъ бумагамъ. Онъ не измнился за эти восемь лтъ со времени бурнаго объясненія съ братомъ этой молодой лэди: его рдкія бакенбарды слегка посдли, его волосы стальнаго сраго цвта не измнились, губы его были также сжаты, ноздри также тонки, глаза также проницательны, какъ въ былое время.

Изъ комнаты открывался пріятный видъ на Новый скверъ, гд горячее солнышко весело играло своими лучами на ранней листв деревьевъ. И въ солнечные, и въ дождливые дни, втеченіе круглаго года, стряпчій сидлъ на кресл съ высокой спинкой за своимъ большимъ письменнымъ столомъ. Такъ просидлъ онъ здсь, прилежно работая, все утро, пока не довелъ до конца своихъ занятій. Затмъ онъ посмотрлъ на часы. Былъ третій часъ въ начал. Онъ дотронулся до колокольчика, стоявшаго у него на стол, и въ комнату вошелъ его старый клеркъ.

Хотя послдній былъ однихъ лтъ со своимъ господиномъ, однако Чиклэй выглядлъ гораздо старе. Онъ былъ совсмъ лысый и только за ушами у него торчало по блому клоку жидкихъ волосъ, онъ весь сгорбился, и руки его дрожали. Выраженіе лица его было лукавое, хитрое, себ на-ум. Онъ сталъ съ почтительнымъ видомъ слуги, опустивъ руки по швамъ, наклонивъ слегка голову.

— Клерки ушли вс уже, кажется?— сказалъ мистеръ Дерингъ.

— Вс ушли. Какъ прійдутъ утромъ, только и думаютъ, скоро-ли имъ можно будетъ улепетнуть. Никакого рвенія къ длу у нихъ нтъ.

— Пусть себ уходятъ.— Чиклэй, я уже давно хочу поговорить съ вами.

— Въ чемъ дло?— Старый клеркъ говорилъ съ фамильярностью продолжительной службы, дающей право на выраженіе мнній.

— Пришло время, Чиклэй, сдлать кое-какія измненія.

— Измненія?.. Зачмъ?.. Я исполняю свою службу также хорошо, какъ прежде… лучше всякаго изъ молодыхъ людей. Измненіе?

— Измненіе это не касается васъ.

— Значитъ, касается васъ. Ну, ужъ наврно вы не думаете оставить дла!

— Нтъ… я намренъ работать, пока хватитъ силъ. Самое большее годъ — два. Вдь мн семьдесятъ пять, Чиклэй!

— Что же такое? Мн столько же. Но вдь не скажете же вы, что я жалуюсь на работу, не такъ ли? Вы кушаете на славу. Здоровье у васъ хоть куда.

— Да, я здоровъ. Но меня смущаетъ, Чиклэй… меня безпокоитъ моя память!

— Да и съ молодыми случается тоже,— возразилъ клеркъ упрямо.

— Иногда я совсмъ не могу припомнить утромъ, что я длалъ наканун вечеромъ.

— Пустое. Совсмъ пустое.

— Вчера я взглянулъ на свои часы и увидалъ, что находился въ безсознательномъ состояніи ровно три часа.

— Вы спали… Я входилъ сюда и видлъ, что вы крпко спали.

Это была неправда, но клеркъ хотлъ ободрить своего принципала.

— Заснуть утромъ — вдь это показываетъ нкоторый упадокъ силъ. Все же я думаю, что еще могу хорошо работать. Кліенты не оставляютъ меня, Чиклэй. Ни въ комъ не видно недоврія, а? никто не подозрваетъ, будто наша сила падаетъ?

— Да вамъ врятъ больше, чмъ когда либо прежде.

— Думаю, что такъ, Чиклэй.

— Вс васъ называютъ главою стряпчихъ.

— Думаю, Чиклэй, что это такъ… Разумется, я старйшій между ними. Тмъ не мене, семьдесятъ пять лтъ — старость, и дла не могутъ долго продолжаться въ такомъ вид.

— Иные доживаютъ до восьмидесяти и даже до девяноста лтъ.

— Немногіе,— весьма немногіе.— Стряпчій вздохнулъ.— Надяться не запрещено никому, но не слдуетъ обольщать себя. Чмъ старе я становлюсь, Чиклэй, тмъ боле я дорожу жизнью, въ особенности тою единственною вещью, которою была красна моя жизнь — этою работою. Я приросъ къ ней,— онъ положилъ руки свои на бумаги, — я приросъ къ ней. Я не въ силахъ даже подумать бросить ее.

— Ее… и ваши прибыли,— отозвался, какъ эхо, клеркъ.

— Я, кажется, былъ бы радъ продолжать еще сто лтъ это дло, которое мн никогда не надодало. А я долженъ оставить его скоро… черезъ годъ… два года… какъ знать? Жизнь ужасно коротка… не имешь времени сдлать и половины того, что было бы желательно. Ну…— онъ вздохнулъ тяжело, — будемъ работать, пока хватитъ силъ. Однако, лучше самому убраться съ честью, чмъ дожидаться, чтобъ тебя вышвырнули силою. Я хочу приготовиться къ отступленію, Чиклэй.

— Приготовиться? Вдь не думаете вы посылать за попомъ, или я ошибаюсь?

— Нтъ. Не къ этому хочу я приготовить себя. Не надо мн также врача. Не надо и адвоката для составленія завщанія. Вс эти вещи будутъ сдланы своевременно. Я ршился, Чиклэй, взять себ компаньона.

— Вамъ? взять компаньона? вамъ? въ ваши годы?

— Я возьму себ компаньона. И вы первый, кому я сказалъ о своемъ намреніи. Держите это пока въ секрет.

— Взять компаньона? раздлить на дв части вашъ великолпный доходъ!

— Да, Чиклэй Я дамъ часть этого великолпнаго дохода молодому человку.

— Что можетъ сдлать компаньонъ, чего бы я не былъ въ состояніи сдлать для васъ. Разв мн незнакома вся конторская работа? Есть ли хоть одинъ компаньонъ на свт, который бы лучше меня зналъ всю процедуру нашего дла?

— Вы очень полезны, Чиклэй, какъ и были всегда полезны. Но вы не компаньонъ и никогда не можете стать компаньономъ.

— Я это отлично знаю. Но какая вообще польза отъ компаньона?

— Если у меня будетъ компаньонъ, у него будетъ своя отдльная комната, и онъ не станетъ у васъ на дорог. Вамъ не приходится завидовать ему.

— Что касается до зависти… ну… посл боле шестидесяти лтъ службы въ этой контор, тяжеленько быть вытсненнымъ какимъ нибудь выскочкой. Но я не о томъ говорю… Какая вамъ польза отъ компаньона?

— Главная польза та, что фирма наша не прекратитъ своего существованія. Ей уже сто двадцать лтъ. Признаться, мн непріятно было бы думать, что съ моей смертью наступитъ и ея конецъ. Вотъ самая важная выгода, которой я жду отъ компаньона. Слдующая выгода та, что я могу возложить на него извстную часть работы. А въ третьихъ, онъ внесетъ молодую жизнь и новыя связи. Я уже все это обдумалъ, Чиклэй. Я беру себ компаньона.

— А вы уже нашли его?

— Да, нашелъ. Но я не скажу вамъ его имени, пока все не будетъ улажено.

Чиклэй проворчалъ что-то про себя.

— Не будь я такъ заваленъ работой,— продолжалъ мистеръ Дерингъ,— я бы женился и передалъ бы фирму одному изъ своихъ сыновей. Но такъ или иначе, я не подумалъ объ этомъ ране и упустилъ золотое время. Даже въ молодые годы меня мало привлекали любовь и молодыя женщины. Ихъ очарованіе, по моему, исключительно зависитъ отъ ихъ нарядовъ.

— Если снять съ нихъ ихъ тряпки,— сказалъ Чиклэй,— вс он станутъ похожи одна на другую, какъ дв капли воды. Я самъ былъ женатъ… Женщины — дорого-стоющія обольщенія.

— И такъ… При настоящемъ положеніи вещей, Чиклэй, я беру себ компаньона.

— Длайте, какъ знаете. Только попомните мои слова: васъ хватитъ еще боле, чмъ на десять лтъ, и втеченіе этихъ десяти лтъ вы пожалете, что взяли себ компаньона. Вдь изъ каждыхъ ста фунтовъ вамъ придется отчислять его долю. Подумайте объ этомъ!

— Восемь лтъ назадъ, помнится,— продолжалъ мистеръ Дерингъ,— я впервые подумывалъ взять себ компаньона. Восемь лтъ назадъ… и почти по той же причин, какъ теперь. Память стала измнять мн. Въ ней были проблы — я не могъ припомнить, что длалъ цлыми днями или отрывками дней. Меня это страшно испугало. Я подумывалъ сдлать своимъ компаньономъ молодого Аренделя, но вотъ…

— Который поддлалъ вашу подпись. Слава Богу, что онъ не у васъ.

— Который убжалъ въ ярости, что нкоторыя обстоятельства, какъ будто бы, ставили его въ соотношеніе съ преступленіемъ.

— Какъ будто бы? Наврно.

— Затмъ симптомы эти исчезли. А теперь снова вернулись, какъ я уже сказалъ вамъ. Я всегда сожаллъ о потер Аренделя. Онъ былъ умница и способный работникъ.

— Онъ былъ мошенникъ,— упрямо сказалъ клеркъ.— Я вамъ больше не нуженъ?

— Нтъ, благодарю васъ.

— Ну, такъ я уйду. Въ субботу я соберу свою маленькую ренту. Она невелика… съ вашей точки зрнія. А для меня это цлое богатство. Надюсь, вашъ компаньонъ будетъ вамъ по душ. Надюсь, я не доживу до того момента, когда онъ будетъ здсь хозяиномъ, а вы его подчиненнымъ. Надюсь, онъ не отвадитъ кліентовъ фирмы.

— Надюсь, вы не увидите такихъ прискорбныхъ послдствій, Чиклэй.— Прощайте.

Старый клеркъ вышелъ, притворивъ за собою наружную дверь. Тогда стряпчій остался одинъ-одинешенекъ въ своихъ покояхъ. Онъ былъ единственнымъ жильцомъ во всемъ этомъ дом, быть можетъ, во всемъ сквер. Пробило три часа.

Онъ сидлъ, откинувшись, на кресл, посматривая въ открытое окно на деревья сквера. Теперь на лиц его произошла странная перемна. Словно все его разумное выраженіе оставило его: глаза его неподвижно были устремлены въ пространство, безъ всякаго выраженія, губы слегка открылись, голова запрокинулась назадъ, душа и умъ покинули его, оставивъ машину, продолжавшую дышать.

Часы явственно тикали у него въ карман: другихъ звуковъ не было въ комнат, — старикъ сидлъ совершенно безъ движенія.

Пробило четыре часа на Башн Часовъ въ зданіи суда, на церкви св. Клемента, въ Уэстмюнстерскомъ аббатств, еще на полудюжин часовъ, которые можно было слышать въ тишин субботняго дня. Но мистеръ Дерингъ не слышалъ ничего.

Онъ все еще сидлъ на своемъ мст съ праздно свсившимися руками, съ лицомъ, застывшимъ словно маска, безъ мысли.

Часы пробили пять.

Онъ не двигался, не говорилъ.

Часы пробили шесть… семь… восемь.

Вечернія тни стали сгущаться въ уголкахъ комнаты по мр того, какъ солнце все ниже опускалось къ западу. Въ лтніе мсяцы въ комнатахъ некого бояться — ни мужчины, ни женщины, ни кошки — и въ этотъ часъ выходятъ мышки изъ своихъ норъ. Он не дятъ ни пергамента, ни писчей бумаги, ни красныхъ тесемокъ, а подаютъ крошки отъ завтрака, упавшія со стола. Мистеръ Чиклэй, напримръ, всегда приносилъ свой обдъ, завернувши въ бумагу, въ карман своего фрака, онъ съдалъ свой обдъ, разбрасывая крошки на полъ — единственная расточительность, въ которой его могли бы упрекнуть. Младшіе клерки приносили себ сдобныя булки и бисквиты, даже яблоки, и потихоньку подали ихъ. Самъ мистеръ Дерингъ завтракалъ у себя въ кабинет — оставляя крошки. Ихъ было вдоволь для цлой колоніи мышекъ. И вотъ он, по обыкновенію, вышли изъ своихъ норъ, он пріостановились при вид необычайнаго человка въ кресл. Но онъ не двигался, онъ спалъ, онъ былъ мертвъ, и мышки безъ страха принялись бгать взапуски по комнатамъ.

Былъ десятый часъ, и въ комнатахъ совершенно стемнло, когда мистеръ Дерингъ пришелъ въ себя.

Онъ выпрямился, удивленно озираясь кругомъ. Въ комнат стоялъ мракъ. Онъ посмотрлъ на часы. Половина десятаго. ‘Что со мною?’ спросилъ онъ себя. ‘Неужели я спалъ семь часовъ? семь часовъ? Вдь я не спалъ, когда ушелъ Чиклэй. Какъ это я уснулъ? Мн кажется, что я гд-то былъ! что-то длалъ… Что? не могу припомнить. Это странное ощущеніе наступаетъ все чаще. Пора взять себ компаньона, прежде, чмъ случится что нибудь похуже. Я старъ… старъ…’ Онъ всталъ и прошелся по комнат, выпрямившись, твердымъ шагомъ. ‘Я старъ, истощенъ и никуда боле не гожусь. Пора дать мсто другимъ… моя псенка спта’.

ГЛАВА III.
Избранный кружокъ.

Въ половин десятаго, въ этотъ субботній вечеръ, зала трактира ‘Добро пожаловать’ въ Бай-Голборни вмщала въ себ больше постителей, чмъ въ обычное время. Каждый вечеръ они собирались здсь въ восемь часовъ, просиживая до одиннадцати за выпивкой и разговорами. Въ былое время при каждомъ трактир, пользовавшемся извстностью, имлась такая комната для своего избраннаго кружка, нчто врод клуба или общества завсегдатаевъ, которые сходились здсь каждый вечеръ выкурить трубочку или выпить стаканчикъ хмльного. Такимъ образомъ проводили свои вечера вс почтенные граждане лтъ за пятьдесятъ назадъ. Чужимъ не воспрещался входъ, но имъ давали чувствовать, что ихъ присутствіе только терпимо: завсегдатаи держали себя съ ними холодно и съ недовріемъ. Большинство постоянныхъ постителей знало другъ друга, а если и были незнакомые, то трактирная вжливость не допускала разспросовъ. Разсказываютъ о четырехъ закадычныхъ пріятеляхъ, которые впродолженіе тридцати лтъ ходили въ трактиръ ‘Птуха’ въ Флитъ-Стритъ, никто изъ нихъ не зналъ ни имени, ни занятій трехъ другихъ. А когда одинъ изъ нихъ умеръ, остальные разбрелись въ разныя стороны. Этотъ хорошій, старый обычай нын оставленъ. Почтенный горожанинъ сидитъ у себя дома, что представляетъ гораздо больше однообразія. Но все-таки, то здсь, то тамъ, можно отыскать трактиръ, гд одни и т же люди встрчаются по вечерамъ впродолженіе круглаго года.

Зала трактира ‘Добро пожаловать’ была просторная комната, со стнами, обшитыми панелями, и съ поломъ, усыпаннымъ пескомъ. Мебель ея составляли дюжина деревянныхъ стульевъ да три небольшихъ круглыхъ стола, стулья были разставлены кругомъ, для предупрежденія секретныхъ переговариваній или партіознаго духа въ разговорахъ. Братство, свобода и равенство свято соблюдаются въ трактирныхъ залахъ. Комната была низкая, и по вечерамъ въ ней было всегда жарко до духоты отъ двухъ пылающихъ газовыхъ рожковъ безъ абажуровъ, окно растворялось только по утрамъ, и комната была насквозь пропитана запахомъ табаку, пива и спиртныхъ напитковъ, стараго и новаго происхожденія.

Между завсегдатаями, которые, слдуетъ признаться, представляли нсколько поблекшее и обветшалое сборище — находился, во первыхъ, (такъ какъ онъ былъ самымъ богатымъ изъ нихъ) великій мистеръ Робертъ Геллайеръ, изъ Барнардъ Инна, ростовщикъ или лихоимецъ-процентщикъ. Неизвстно почему, никто не любитъ людей этой профессіи. Огромныя состоянія наживались ими, и т же состоянія быстро проматывались наслдниками ростовщиковъ. Такъ или иначе, подобныя богатства не отличаются прочностью. Напримръ, мистеръ Геллайеръ слылъ за страшнаго богача. Про него говорили также, на ушко, съ завистливымъ шопотомъ, что тотъ, кому понадобилось бы занять у него пять фунтовъ, можетъ считать себя счастливымъ, если отдлается потерею семидесяти пяти фунтовъ, вообще же ему слдовало ожидать потери всего своего домашняго имущества и половины дохода на всю остальную жизнь. Конечно, и у мистера Геллайера случались убытки, какъ онъ самъ говорилъ, съ недовольнымъ ворчаніемъ, напримръ, когда какой нибудь недобросовстный кліентъ освобождался изъ его цпкихъ лапъ, заплативъ ему не боле пятидесяти фунтовъ на первоначально занятые пять фунтовъ или когда какой нибудь негодяй тайкомъ успвалъ продать свои пожитки, не взирая на закладную, и ловко скрывался изъ Англіи, забравъ съ собою жену и дтей. Но въ общемъ дла его преуспвали. Старые его кліенты говорили даже, что вмсто сердца у него въ груди кусокъ гранита, совсмъ ему ненужный, и что онъ добываетъ изъ него также деньги, отдавая его въ ростъ по часамъ, какъ молотокъ для мощенія мостовыхъ.

Мистеръ Робертъ Геллайеръ не былъ человкомъ находчивымъ, веселымъ или пріятнымъ. Онъ не любилъ и не понималъ шутокъ, онъ никогда не улыбался, умъ его постоянно былъ занятъ соображеніями его профессіи. Каждую ночь — да простится ему эта печальная слабость!— онъ напивался, сколько влзетъ. Съ виду онъ былъ румяный, коренастый, полный. Языкъ у него заплетался даже утромъ, хотя не было побудительной причины къ тому. Знавшіе его люди полагали, что онъ не получилъ вполн хорошаго образованія, быть можетъ потому именно, что онъ никогда не подавалъ повода думать, что, вообще, получилъ какое либо образованіе. Для такихъ людей, которые, какъ мистеръ Робертъ Геллайеръ, всякую ночь пьютъ очень много и мало длаютъ движенія, шестьдесятъ лтъ — предльные годы. Годъ назадъ ему было пятьдесятъ девять. Увы! онъ не дожилъ даже до предльнаго года. Онъ уже умеръ. Въ прошлое Рождество его доканало воспаленіе легкихъ или сразилъ апоплексическій ударъ. Т, кому довелось видть печальный похоронный кортежъ, наполнявшій узкія улицы Барнардъ Инна, съ прискорбіемъ замтили, что онъ не взялъ съ собою ни единаго гроша изъ своихъ денегъ. Спрашивалось, въ чемъ же найдетъ онъ себ счастіе въ той сторон, куда онъ вступалъ безо всего… такъ таки безо всего… даже безъ кредита… какъ настоящій нищій.

Мистеръ Робертъ Геллайеръ сидлъ по одну сторону пустого камина, а на противоположной сторон, представляя рзкій контрастъ его грубому и вульгарному лицу, пріютился пожилой мужчина, высокій, худой, одтый въ сюртукъ, рукава котораго были до такой степени изношены, что лоснились. Лицо у него было унылое, но черты все еще красивы: очевидно, онъ былъ джентльменъ. Человкъ этотъ былъ присяжный повренный, которому страшно не повезло: онъ жилъ на чердак въ Грей Инн. Въ адвокатскомъ сословіи встрчается не мало неудачниковъ, но не много бываетъ такихъ безпомощныхъ, какъ этотъ бдный старикъ. Онъ все еще продолжалъ практиковать, и отъ времени до времени ему перепадала гинея за защиту преступниковъ. На эти-то случайныя средства онъ кое-какъ перебивался. Одежда его была такъ потерта, что нитки виднлись, прошли долгіе годы съ тхъ поръ, какъ онъ сдлалъ себ пальто, въ дождливые и холодные дни онъ накидывалъ на плечи легонькій, коротенькій плащъ. Одному Богу было извстно, какъ онъ обдалъ и завтракалъ, калідый вечеръ, кром жаркихъ лтнихъ дней, онъ приходилъ сюда посидть при газовомъ освщеніи и погрться. Исключая большой крайности, онъ спрашивалъ себ пинту слабаго пива и пробгалъ утреннюю газету. Иногда онъ разговаривалъ, но не часто, иногда тотъ или другой изъ собравшихся завсегдатаевъ угощалъ его какимъ нибудь боле дорогимъ напиткомъ, онъ всегда принималъ угощеніе со всей вжливостью, сохранившейся у него отъ былого времени. У него не было друзей, вс они забыли его или умерли,— такъ легко позабыть бднаго человка. У него не было родныхъ — вс они поумирали, покинули родину и разсялись по блу свту, родные неудачниковъ легко теряются изъ виду. Въ разговор онъ иногда оживлялся, разсказывая анекдоты изъ жизни адвокатовъ, и вспоминалъ о томъ времени, когда его пригласили — лтъ пятьдесятъ назадъ — старшины Грей Инна. Что сталось съ надеждами и честолюбивыми мечтами этого юноши, вступившаго въ среду адвокатовъ, которыя привели его въ залу трактира ‘Добро пожаловать’ и въ собиравшуюся здсь компанію… и завершились для него, забытаго, одинокаго, голымъ, нищенскимъ чердакомъ въ Грей Инн.

Другой человкъ, тоже пожилой, сидвшій возл адвоката, былъ джентльменъ, который продалъ чудесное дло, а самъ ретировался, чтобы полне предаться пьянству. Онъ пилъ въ трехъ трактирахъ впродолженіе дня. Одинъ изъ нихъ находился на Флитъ Стрит,— тутъ онъ выпивалъ кружку пива въ три часа, другой былъ недалеко отъ Дрюрилэнскаго театра — тамъ онъ пробавлялся уиски отъ пяти до девяти часовъ, а это былъ третій трактиръ. Это былъ спокойный, счастливый, проникнутый самоуваженіемъ, благородный старикъ. Вечеромъ онъ совсмъ не говорилъ по уважительнымъ причинамъ, но онъ благосклонно наклонялъ голову, если къ нему обращались.

Возл него сидлъ боле молодой человкъ, стряпчій, занимавшійся защитою арестантовъ при полицейскомъ суд. Съ нимъ было двое пріятелей и онъ обладалъ самоувреннымъ нахальствомъ, которое замняло ему дарованіе. Возл него и его друзей сидлъ парламентскій дятель, когда-то бывшій депутатъ отъ одного ирландскаго городка, тутъ же находился джентльменъ, жена котораго пла въ концертныхъ залахъ, что давало возможность этому счастливцу проводить цлые дни въ трактирахъ. Онъ имлъ видъ кутилы-клерка изъ Сити, чмъ и былъ въ дйствительности. Не считая другихъ членовъ этой компаніи, Чиклэй находился тутъ же, занявъ стулъ возл ростовщика.

Здсь его звали мистеръ Чиклэй. Онъ приходилъ каждый вечеръ въ девять часовъ, не исключая воскресеній. Подобно ростовщику, онъ чувствовалъ потребность въ маленькихъ развлеченіяхъ и доставлялъ ихъ себ этимъ путемъ. Здсь же, кром того, онъ находился среди тхъ, кто уважалъ его не столько за его общественныя, или личныя добродтели, или за его юридическія познанія, сколько за его деньги. Клерку стряпчаго рдко удается сколотить себ кругленькій капиталецъ, но въ то же время рдко кто либо изъ этого званія задается въ молодые годы обдуманной цлью скопить себ деньжонокъ и доживаетъ до семидесяти пяти лтъ, неотступно слдуя по намченному пути. Если читатель искусенъ въ цифровыхъ выкладкахъ, то онъ легко пойметъ, какимъ образомъ мистеру Чиклэю удалось составить себ состояніе. Отъ восемнадцати до двадцати пяти лтъ онъ получалъ въ среднемъ около семидесяти пяти фунтовъ въ годъ. Онъ проживалъ не боле пятидесяти фунтовъ въ годъ. Отъ двадцати пяти до тридцати пяти лтъ онъ получалъ въ среднемъ сто пятьдесятъ фунтовъ, а тратилъ на себя, по старому, пятьдесятъ фунтовъ въ годъ. Тридцати пяти лтъ, на основаніи практически благоразумныхъ соображеній, онъ ршился жениться: лэди, избранная имъ, значительно старше его, имла тысячу фунтовъ. Она была еще скупе его и черезъ годъ, или около этого, посл ихъ брака схватила чахотку, благодаря недостаточному питанію, и скоро умерла. Короче сказать, онъ остался въ выигрыш отъ этой женитьбы на тысячу фунтовъ. Отъ тридцати пяти до сорока пяти лтъ доходъ его увеличился до двухсотъ фунтовъ: такимъ образомъ, за двадцать пять лтъ доходъ его представлялъ триста фунтовъ въ годъ, когда Чиклэю стукнуло семьдесятъ лтъ, м-ръ Дерингъ назначилъ ему четыреста фунтовъ. Слдовательно, коротко говоря, онъ отложилъ изъ своего заработка сумму въ 11,675 ф. стерл.,— не считая процентовъ на проценты, постоянно возроставшихъ отъ помщенія капиталовъ въ самыя врныя предпріятія: наемъ домовъ, которыхъ у него было нсколько, акціи строительныхъ обществъ, денежныя ссуды подъ векселя или подъ закладныя. У себя дома м-ръ Чиклэй жилъ въ нижнемъ этаж одного изъ своихъ собственныхъ домовъ — онъ становился все скупе и скупе съ годами. На пятьдесятъ фунтовъ въ годъ не пороскошествуешь, но въ послднее время онъ пытался сократить даже эту скромную цифру своихъ расходовъ. Онъ занимался своими длами по вечерамъ, между служебными часами и девятью въ своемъ собственномъ дом, либо въ томъ мст, гд находились его дома. Это былъ малолюдный кварталъ, къ востоку отъ Грей-Иннъ-Рода, домикъ его находился въ маленькомъ сквер и большая половина близь лежавшихъ домовъ принадлежала ему же.

Въ девять часовъ онъ являлся въ трактиръ. Тутъ его выпивки не стоили ему ничего. Съ теченіемъ лтъ у ростовщика вошло въ привычку совтоваться съ нимъ по различнымъ труднымъ вопросамъ, вытекавшимъ изъ сдлокъ его профессіи. Онъ былъ одинъ изъ тхъ людей, которые, обходя законъ, всегда ищутъ какую нибудь лазейку на случай бды. Иными словами, онъ постоянно старался угадать, какъ далеко можетъ простираться терпимость закона относительно его дйствій и гд роковой предлъ. Съ этою цлью онъ безпрестанно составлялъ планы, по которымъ кліенты его подписывали долговыя обязательства въ томъ заблужденіи, что обязательства эти представляютъ сотую часть своего дйствительнаго значенія. А такъ какъ, подобно всмъ невжественнымъ людямъ, онъ питалъ глубокую вру въ могущество крючкотворной изворотливости, то ему было очень пріятно пользоваться совтами Чиклэя и взамнъ этого угощать его напитками.

Компанія находилась въ полномъ сбор. Старый клеркъ пришелъ послднимъ, онъ съ пріятнымъ чувствомъ услышалъ, какъ бывшій членъ парламента шепнулъ своимъ друзьямъ, что у новоприбывшаго чистоганомъ двадцать тысячъ фунтовъ. Онъ пріосанился, преисполненный благородной гордости. Да-съ. Двадцать тысячъ фунтовъ! И боле… гораздо боле. Кто бы подумалъ, когда онъ поступилъ на службу мальчишкой, что ему удастся такъ много скопить?

Ростовщикъ, находясь подъ гнетомъ новаго дла, дйствительнаго или воображаемаго, вынулъ изо рта трубку и сталъ передавать его хриплымъ шопотомъ.

— Предположимъ!..— началъ онъ.

— Ну,— отвчалъ Чиклэй, когда дло было налажено,— вы такъ таки прямо подвергаете себя уголовному преслдованію. Нечего и думать объ этомъ. Двадцать пять лтъ назадъ былъ точно такой же случай. Судья отнесся чрезвычайно строго и приговорилъ виновнаго къ тяжкому наказанію.

— А!— красное лицо ростовщика стало еще красне.— Итакъ, объ этомъ нечего и думать. Жаль, очень, очень жаль. Домъ полонъ мебели, а въ лавк масса товару. А молодому человку это дастъ возможность снова выпутаться изъ бды. Жаль. Что прикажете предложить вамъ, мистеръ Чиклэй?

— Рому. Горячаго. Съ лимономъ,— отвчалъ тотъ.— Въ ром больше, чмъ въ какомъ либо другомъ напитк, смаку для рта, онъ больше веселитъ сердце, такъ сказать, больше возбуждаетъ аппетитъ, словомъ, больше стоитъ заплаченныхъ за него денегъ.

Въ эту минуту, прежде чмъ половой усплъ исполнить приказаніе, у входа въ комнату послышались голоса и шаги. То были два мужскихъ голоса. Одинъ изъ нихъ — громкій, нетерпливый, шумный. Другой — спокойный, мрный и тихій.

Чиклэй выпрямился быстрымъ движеніемъ и сталъ прислушиваться.

— Это молодой студентъ Кэмбриджскаго университета,— молвилъ старый адвокатъ.— Я полагалъ, что онъ будетъ здсь… въ субботу ночью.— Онъ улыбнулся, словно въ ожиданіи чего-то, и выпилъ залпомъ остатокъ своего пива.

— Весьма замчательный молодой человкъ,— пояснялъ шопотомъ бывшій членъ парламента своимъ друзьямъ.— Способнйшій изъ кэмбриджскихъ студентовъ. Очень ученый. Украшеніе всякаго кружка. Пьетъ за десятерыхъ. Сынъ епископа вдобавокъ… сынъ ирландскаго епископа… Говоритъ по гречески, какъ на родномъ язык. Онъ сейчасъ войдетъ сюда. Онъ чмъ-то занятъ. Вначал онъ всегда вполпьяна, а въ конц совсмъ пьянъ. Но онъ отъ этого становится только краснорчиве… будучи ирландцемъ. Весьма замчательная личность.

Голосъ этой замчательной особы былъ знакомъ Чиклэю. Но другой голосъ! И онъ былъ ему также хорошо знакомъ. А между тмъ, онъ не могъ припомнить, чей это голосъ. Правда, онъ отлично помнилъ звукъ этого голоса. Иные люди никогда не забываютъ лица, другіе никогда не забываютъ формы или фигуры, третьи никогда не забываютъ голоса, четвертые никогда не забываютъ почерка. Впрочемъ, голосъ — простйшая вещь и мене всего подвергается перемн. Отъ восемнадцати до восьмидесяти лтъ мужской голосъ не измняется, за исключеніемъ уменьшенія въ объем въ послднее десятилтіе, отличительныя же черты голоса остаются т же до конца жизни.

— Выпей что-нибудь, дружище.— То былъ голосъ украшенія Кэмбриджскаго университета.

— Спасибо. Мн не хочется пить.

Чей же былъ этотъ голосъ? Чиклэя разбирало нетерпніе, чтобы поскоре отворилась дверь и разршились его сомннія.

Дверь отворилась. Двое мужчинъ вошли, наконецъ, впереди шелъ кэмбриджскій ученый. Это былъ красивый, безбородый мужчина, лтъ тридцати двухъ или около того, съ яркими голубыми глазами — слишкомъ яркими — съ тонкимъ изящнымъ и подвижнымъ лицомъ, съ высокимъ узкимъ лбомъ и выразительными, чувственными губами, человкъ этотъ нуждался, чтобы кто нибудь взялъ его въ свои руки: онъ былъ одинъ изъ тхъ людей, у которыхъ нтъ своей воли и которые, естественно, поддаются всякому соблазну. Главнйшій соблазнъ, смущавшій Фредди Карстона,— весь человкъ обрисовывался въ томъ, что вс его знакомые называли его просто ‘Фредди’ — Фредди — значитъ милый, слабый, любимый, которому суждено заблуждаться, оступаться, падать и подаваться — заключался въ его пристрастіи къ выпивк. Онъ, въ самомъ дл, былъ очень образованъ и ученъ, онъ былъ членомъ ученаго общества своего факультета, но не попалъ въ профессора именно вслдствіе этого порока, о которомъ вс знали. Затмъ онъ перехалъ въ Лондонъ, поселился въ Грей Инн и бралъ себ на домъ учениковъ. Говорили, что онъ отличный репетиторъ, если только находится въ трезвомъ вид. Обыкновенно онъ былъ трезвъ по утрамъ, часто слегка навесел посл обда, но постоянно остроумно — но не глупо — пьянъ по вечерамъ.

— Ты долженъ выпить, — повторялъ Фредди.— Не желать пить? Чортъ возьми, старина, дло не въ томъ, что ты хочешь, а что ты любишь. Если бы я только бралъ то, что хотлъ, я былъ бы… ну чмъ былъ бы я? Адъюнктомъ въ университет, весьма вроятно, магистромъ. Очень можетъ быть, архидіакономъ… безъ сомннія, епископомъ. Разв отецъ мой не былъ епископомъ? Ну, а если ты берешь то, что любишь, точно также, какъ то, что хочешь, — что получается въ итог? Ты легко и удобно катишься внизъ… внизъ… внизъ… вотъ, какъ я… Возьми же, что теб нравится.

— Нтъ… нтъ, Фредди, спасибо.

— Какъ? ты все еще питаешь честолюбивыя мечты? Ты хочешь подниматься въ гору? Господи Боже! слишкомъ поздно хватился. Ты слишкомъ далеко отсталъ отъ своихъ товарищей. Теб не догнать ихъ. Не лучше ли присоединиться къ намъ въ клуб ‘Добро пожаловать’. Пойдемъ-ка туда со мной. Я тебя введу въ наше общество. Такъ вс теб будутъ рады. По ночамъ ведутся умные разговоры. Изъ задняго окна открывается романтическій пейзажъ. Самый отборный салонъ въ Лондон. Пойдемъ туда и попробуемъ шотландскаго горлодера. Не хотть выпить? Видлъ-ли когда кто человка, который не хочетъ выпить?

Другой человкъ слдовалъ неохотно — и при взгляд на него Чиклэй привскочилъ на стул. Затмъ онъ вырвалъ газету изъ рукъ стараго адвоката и закрылся ею. Движеніе было весьма знаменательное, и ошибиться въ его значеніи было невозможно. Онъ спрятался за газетой. Потому что человкъ, котораго кэмбриджскій ученый притащилъ въ комнату, былъ никто иной, какъ Этельстанъ Арендель — тотъ самый, о которомъ м-ръ Дерингъ говорилъ какъ разъ сегодня, тотъ самый, о потер котораго онъ сожаллъ, человкъ, обвиненный имъ самимъ въ подлог. Такъ великъ былъ его ужасъ при вид этого человка, что онъ поторопился спрятаться за газетой.

Да, это былъ тотъ самый человкъ: хорошо одтый и, очевидно, благоденствующій — въ бархатной визитк и бломъ жилет, съ большой черной бородой, попрежнему держащій себя съ дерзкой гордостью, словно никогда не совершалъ никакого подлога, онъ не постарлъ ни на одинъ день, несмотря на протекшія восемь лтъ. Что ему здсь понадобилось?

— Пойдемъ же, голубчикъ,— сказалъ опять Фредди.— Выпей, по крайней мр, одинъ стаканчикъ, а затмъ, сколько пожелаешь самъ. Робертъ, два стакана шотландской водки и зельтерской воды. Мы не видались цлыхъ восемь лтъ. Сядемъ и исповдуемся въ содянныхъ нами прегршеніяхъ за эти восемь лтъ. Гд ты пропадалъ?

— Большей частью заграницей.

— Не похоже что-то. Кто отправляется искать счастья заграницу, тотъ всегда возвращается домой въ лохмотьяхъ, съ пистолетомъ въ карман сюртука и съ большимъ ножомъ за поясомъ. По крайней мр, такова молва. А на теб бархатъ и тонкое блье. Ты не былъ заграницей. Я не врю, чтобы ты здилъ дале Камберуэлля. Дйствительно, Камберуэлль былъ твоей главной резиденціей. Ты жилъ въ Камберуэлл… Въ Камберуэлл, который представляетъ кусочекъ земного рая, съ… быть можетъ, кажется, хорошенькая Полли Перкинсъ живетъ въ Камберуэлль-Грин?.. втеченіе этихъ долгихъ восьми лтъ.

— Позволь мн зайти къ теб на квартиру, чтобы побесдовать.

— У меня нтъ квартиры. Я въ меблированныхъ комнатахъ… Я живу самъ по себ въ Грей Инн. Заходи ко мн. Я всегда дома по утрамъ… Только для учениковъ… и вообще дома посл полудня для учениковъ, питуховъ и веселыхъ собутыльниковъ. Вотъ твоя уиски. Садись же. Дай, я тебя представлю честной компаніи. Это высоко-интеллегентное общество… не такое, какъ въ Голборнскихъ залахъ. Это клубъ, гд собираются каждый вечеръ… Первоклассный клубъ. Никакихъ взносовъ. Никакой платы за входъ. Можешь спрашивать, что твоей душ угодно. Не отговаривайся тмъ, что не знаешь своихъ братьевъ-сочленовъ. Джентльмены, это мой старый пріятель, м-ръ Этельстанъ Арендель, который былъ заграницей… въ Камберуэлль-Грин… ради Полли Перкинсъ… втеченіе восьми лтъ, а теперь вернулся.

Экс-парламентскій дятель подтолкнулъ локтемъ своихъ пріятелей, желая обратить ихъ вниманіе на нчто интересное. Остальные выслушали въ молчаніи представленіе и замчанія, которыя служили къ нему приправою.

— Арендель, джентльменъ, что сидитъ у камина, вонъ тотъ съ трубкой,— нашъ Шейлокъ, иногда называемый лордомъ Шейлокомъ.— Ростовщикъ бросилъ на говорившаго мрачный и безсмысленный взглядъ: намекъ былъ ему ршительно непонятенъ.— Возл него сидитъ м-ръ Vulpes — вонъ тотъ, что зарылся въ газету — ты его сейчасъ увидишь. Мистеръ Vulреs старъ лтами, но отлично сохранился и знаетъ каждую черточку закона: онъ, право, украшеніе своего ‘вида’. Vulpes отдастъ теб свой домъ въ наймы — у него масса прелестнйшихъ резиденцій — или снабдитъ тебя деньгами подъ закладную. Онъ знаетъ процедуру поземельной собственности и аренды и процедуру закладныхъ и векселей. Рекомендую Vulpes твоему дружескому вниманію. А вотъ Senex Bibulus Benevolens!— Старый джентльменъ ласково наклонилъ голову, такъ какъ отъ хмля языкъ у него не поворачивался для рчи.— Вотъ весьма свдущій адвокатъ, который — если бы людей цнили по достоинству — былъ бы уже теперь лордомъ-канцлеромъ, главнымъ судьей, хранителемъ государственнаго архива, или, по крайней мр, совтникомъ королевы. А пока онъ только junior, но мы надемся, что онъ быстро пойдетъ впередъ. — Сэръ, честь имю предложить вамъ выпить стаканчикъ боле крпительнаго.— Робертъ, ирландской уиски и лимонъ для этого джентльмена.— А это — онъ указалъ на экс-парламентскаго дятеля, который снова подтолкнулъ своихъ пріятелей локтемъ и засмялся, оскаливъ зубы,— нашъ законодатель и дипломатъ, гордость своихъ избирателей, любимецъ олухократіи, пока его не уволили.— Это — онъ указалъ на гуляку клерка — членъ великой современной профессіи, джентльменъ, обществомъ котораго поистин можно гордиться. Онъ — monsieur le mari: monsieur le mari complaisant et content.

— Я не знаю, что вы хотите сказать,— возразилъ указанный джентльменъ.— Если вы желаете говорить по гречески, говорите въ другомъ мст.

— Я не могу оставаться, — сказалъ Этельстанъ, окинувъ комнату не очень почтительнымъ взглядомъ.— Я зайду повидаться съ тобой въ твои меблированныя комнаты.

— Пожалуйста… пожалуйста заходи, дорогой другъ!— Этельстанъ пожалъ ему руку и вышелъ вонъ.

— Ну-съ, джентльмены, этотъ человкъ должно быть что нибудь натворилъ… что нибудь да натворилъ. Сразу повернулъ свою ладью. Бросилъ все восемь лтъ назадъ и ухалъ — никому неизвстно, по какой причин. Грустно видть, какъ много упованій погибло даромъ. Грустно… грустно. Онъ даже не дотронулся до своего стакана. Ну такъ… я самъ выпью.

И онъ выпилъ.

Замтьте, читатель, никто такъ не сокрушается о неудачахъ много общавшаго юноши, какъ тотъ, кто также оказался несостоятельнымъ. Вслдствіе милосердія судьбы, несостоятельность рдко сознаетъ сама свое положеніе.

— Ну, м-ръ Чиклэй,— сказалъ адвокатъ, — онъ ушелъ и вамъ теперь не для чего прятаться… и вы можете возвратить мн газету.

М-ръ Чиклэй ни слова не сказалъ боле въ этотъ вечеръ. Онъ выпилъ до капли свой ромъ съ водою и вышелъ изъ трактира сильно потрясенный. Возвращеніе Этельстана предвщало нчто особенное. И онъ не могъ предсказать, что именно.

ГЛАВА IV.
Непокорная дочь.

Эльзи разсталась со своимъ возлюбленнымъ у дверей своего дома. Наиболе жалуемые женихи сопровождаютъ своихъ милыхъ во святую святыхъ семейства — въ гинекей — въ гостиную, какъ у насъ принято называть его. Не то было съ Джорджемъ Аустиномъ. Съ того дня, какъ молодые люди дали другъ другу слово — жалкое обязательство!— было ршено, что онъ не дерзнетъ войти въ домъ. Ромео, должно быть, съ тмъ же успхомъ посылалъ свою карточку къ мамаш Джульетты. Въ самомъ дл, эта лэди едва-ли съ большимъ недоброжелательствомъ относилась къ ухаживанію Ромео, чмъ миссисъ Арендель къ сватовству Джорджа Аустина. И не вслдствіе какого нибудь фамильнаго неравенства, такъ какъ его родня принадлежала ршительно не больше ея собственной къ среднему классу. Иначе говоря, въ ней насчитывалось столько же презентабельныхъ членовъ, сколько и непрезентабельныхъ. Нашъ большой средній классъ въ этомъ отношеніи представляютъ удивительное однообразіе. Въ каждой семь есть вещи, которыми можно кичиться, и вещи, о которыхъ слдуетъ помалчивать: одни ея члены преуспли, другіе потерпли неудачу, третьи — опозорили себя. Весь свтъ знаетъ все, что должно быть шито и крыто, и мы вс знаемъ, что это извстно цлому свту, но мы все-таки длаемъ видъ, будто такихъ вещей нтъ, и поддерживаемъ фамильное достоинство. Не могла также вдова Арендель поставить ему въ вину его религіозныя убжденія, въ которыхъ онъ покорно слдовалъ по стопамъ своихъ предковъ, или придраться къ его способностямъ, манерамъ, нравственнымъ и культурнымъ понятіямъ, образованію или вншности, такъ какъ во всхъ этихъ отношеніяхъ онъ былъ, какъ подобаетъ быть молодому человку, пробивающему себ дорогу собственными силами. Богатому молодому человку нтъ никакой надобности въ манерахъ, нравственныхъ понятіяхъ, способностяхъ или образованіи. Возраженіе лэди состояло просто на просто въ томъ, что у этого молодого человка не было гроша за душой, да и въ будущемъ ничего не предвидлось: вдь онъ былъ просто клеркъ и не могъ купить себ доли въ предпріятіи, гд вс мста были уже переполнены. Несогласіе въ данномъ случа усиливалось тмъ обстоятельствомъ, что онъ заслонилъ собою двухъ въ высшей степени выгодныхъ жениховъ, которые, повидимому, готовы были просить руки Эльзи, еслибы только она крошечку ободрила ихъ. То были — богатый старикъ, которому оставалось такъ мало жить, что на его нравственныя качества можно было преспокойно махнуть рукою, и богатый юноша, который, безъ сомннія, женившись, остепенится — если только ему, вообще, надо было остепениться, потому что по такому щекотливому вопросу дамамъ трудно собирать достоврныя справки. Да притомъ высокое положеніе старшей сестры должно было бы служить примромъ и путеводной звздой. Кто изъ васъ, mesdames, согласилась бы смотрть терпливо на подобную жертву — молодая и прелестная дочь, со всми своими очарованіями и шансами на успхъ, бросается въ объятія человка съ двумя стами фун. годового доходу и безъ малйшей надежды на что-либо лучшее въ будущемъ? Подумайте только: двсти фунтовъ въ годъ — для барыни!

Есть такія семейства — много семействъ!— въ которыхъ поклоненіе богатству наслдственно. Арендели принадлежали къ сословію купечества Сити, заключали браки въ томъ же сословіи купечества Сити втеченіе двухъ сотъ лтъ слишкомъ: вс они были членами торговыхъ товариществъ Сити, между ними встрчались лордъ-мэры и шерифы: многіе изъ нихъ богаты, нкоторые очень богаты, одинъ или два очень, очень богаты, а т, которымъ не везетъ и которые становятся банкротами, быстро погружаются въ рку забвенія. Вс ихъ традиціи сводятся къ нажив денегъ, ихъ оцнка успха, достоинства и права на уваженіе опредляется тмъ капиталомъ, который человкъ оставляетъ посл себя — вотъ эта добрая старая традиція. Они говорятъ о деньгахъ, они никоимъ образомъ не являются вульгарными, горластыми, непріятными крикунами, но они открыто, безъ утайки, поклоняются великому богу Плутусу и думаютъ, что онъ, и только онъ одинъ есть истинный Богъ. Они обладаютъ такимъ же культурнымъ развитіемъ, какъ и другіе люди, по крайней мр съ вншней стороны, они съ такимъ же художественнымъ вкусомъ, какъ и другіе люди, убираютъ свои дома, они покупаютъ картины и книги,— но идеи не затрогиваютъ ихъ души, если же они и читаютъ новыя идеи, то послднія не оказываютъ на нихъ никакого вліянія, какъ бы умно он не были выражены, они ходятъ въ церковь и слушаютъ притчу о зломъ богач и удивляются, какъ могъ быть этотъ богачъ такимъ жестокосердымъ. Затмъ они идутъ домой и говорятъ о деньгахъ.

Отецъ Эльзи, младшій сынъ самой богатой отрасли этой фамиліи, началъ свою карьеру съ порядочнымъ состояніемъ въ качеств младшаго товарища фирмы. Дла его въ самомъ дл шли очень хорошо, онъ съ самаго начала проявилъ стойкую, прочную энергію и неутомимую дятельность, онъ предвкушалъ успхъ и удачу и разсчитывалъ оставить посл себя, когда пройдутъ многіе, многіе годы, три четверти милліона. Ему было только тридцать пять лтъ, когда съ нимъ случился ударъ, и онъ отдалъ Богу душу. Вдова его получила немногимъ больше первоначальнаго капитала своего мужа, это было ничто въ сравненіи съ тмъ, чего она ожидала, выходя замужъ, но этого было достаточно, чтобы жить ей съ тремя дтьми въ Пембриджъ Гардэнсъ. Читатель уже знаетъ судьбу ея сына. Онъ ушелъ въ величественномъ гнв, и съ того момента о немъ не было ни слуху, ни духу. Читателю извстно также, что старшая дочь, Гильда, въ двадцать два года искала счастія обратить на себя восхищенные взоры весьма богатаго вдовца, брата ея опекуна. Онъ былъ на сорокъ лтъ старше ея, но онъ былъ богатъ, даже чрезвычайно богатъ. Кажется, что своимъ громаднымъ состояніемъ онъ былъ обязанъ широкимъ торговымъ операціямъ съ джутомъ. Онъ былъ возведенъ въ званіе баронета за нкоторыя услуги, когда состоялъ директоромъ своей компаніи, такъ что принесъ своей молодой жен титулъ вмст съ огромнымъ доходомъ, великолпный отель въ Palace Gardens’, роскошную обстановку, кареты и лошадей и все другое, чего только можетъ пожелать женское сердце.

Вдова, вскор посл смерти своего мужа, нашла жизнь ужасно скучною безъ повседневнаго возбужденія сутолокой Сити, съ которой она такъ сроднилась. Ей не съ кмъ было обсуждать состояніе денежнаго рынка. Вдь всю свою жизнь она привыкла толковать объ акціяхъ и фондахъ, о реализированіи капиталовъ и о биржевыхъ колебаніяхъ, о денежныхъ операціяхъ, о скупк и перепродаж разныхъ бумагъ. Поэтому она принялась слдить за длами биржи за свой собственный счетъ. Затмъ она взялась за гешефты, затмъ все свое время и вс свои мысли посвятила изученію, выслживанію, высматриванію и придумыванію денежныхъ спекуляцій. Ну, разумется, она потеряла свои деньги и очутилась въ затруднительномъ положеніи? Ничуть не бывало: она нажила деньги. На безумцевъ, отваживающихся играть на бирж, всегда обрушивается добродтельное негодованіе. Они — подобно завзятымъ картежникамъ,— не знаютъ мры и постоянно проигрываютъ во время наплыва различныхъ бумагъ, всмъ намъ это извстно и объ этомъ свидтельствуютъ биржевыя записи. Если два лица ставятъ на карту соверены — теряютъ ли они оба? Кто же выигрываетъ? Куда уходятъ деньги? Даже отчаянный игрокъ не всегда теряетъ отъ переполненія биржи бумагами, какъ это извстно всмъ такимъ игрокамъ. La Veuve Arundel не была игрокомъ въ этомъ смысл слова, въ ея дйствіяхъ не была широкой азартности. Она была серьезнымъ и разсчетливымъ спекулаторомъ. Она занялась одною отраслью великаго денежнаго рынка и сосредоточила все свое вниманіе именно на этой отрасли, которую она изучила съ такимъ тщаніемъ и прилежаніемъ, что стала знатокомъ своего дла, т. е., она вложила въ это занятіе вс свои силы, вс свои помышленія и вс свои умственныя способности. Когда какой либо молодой человкъ ведетъ такимъ образомъ свои биржевыя операціи, онъ можетъ разсчитывать на успхъ. Миссисъ Арендель не была зауряднымъ молодымъ человкомъ, она была проницательная и умная женщина, путемъ неусыпнаго труда она выучилась всему, что ей слдовало узнать, и пріобрла нкоторую долю предвднія, которое является слдствіемъ знанія,— вдь, что ни говорите, пророкомъ будущаго является именно тотъ, кто знаетъ и можетъ обсудить силы и факты настоящаго: Сивилла въ наше время попала бы въ журналисты. Миссисъ Арендель обладала свтлымъ умомъ, быстрымъ пониманіемъ и способностью смло дйствовать, она была живого темперамента и соображала быстро, притомъ была ршительна. Такія качества изъ большинства женщинъ создаютъ неограниченныхъ царицъ въ ихъ семейномъ кругу. Миссисъ Арендель не имла неограниченной власти, частью оттого, что она мало заботилась о своемъ семейномъ жить-быть, частью же оттого, что дти ея отличались именно тми же качествами и подчинить ихъ было весьма трудно, даже почти невозможно.

Это былъ послдній домъ, гд можно было бы ожидать найти молодую двушку, готовую пренебречь богатствомъ и ищущую счастья въ бдности. Между Эльзи и ея родными было полное отсутствіе гармоніи. Въ наше время въ обращеніи находится порядочная доза симпатіи къ идеалу простой жизни: многія молодыя двушки заразились соціализмомъ настолько, что считаютъ накопленіе богатства не желательнымъ и не заслуживающимъ уваженія, многія изъ нихъ охотне выйдутъ замужъ за человка съ ограниченными средствами, имющаго какую нибудь профессію, чмъ за богача, занятаго торговыми спекуляціями, многія молодыя двушки находятъ, что искусство благородне богатства. Эльзи познакомилась съ этими пагубными идеями въ школ: он сразу привлекли ее своею новизною, она нашла ихъ прославленія въ лучшихъ произведеніяхъ литературы, въ ней пробудилась естественная склонность къ искусству, она прослушала курсъ въ школ художествъ, она установила для себя мольбертъ, стала рисовать пастелью, обратила свою комнату въ мастерскую. Она приводила своихъ знакомыхъ въ крайне неловкое положеніе своими маніями, она, какъ уже видлъ читатель, закончила тмъ, что дала слово юнош безъ гроша за душой. Какъ могла родиться такая двушка отъ такихъ родителей?

Прійдя въ субботу вечеромъ домой, она застала мать свою за игрой въ vingt et un съ кузеномъ, Сиднэемъ Аренделемъ. Игра эта очень хороша, благодаря быстрому обмну между партнерами денегъ: вы можете играть въ эту игру по часамъ,— закончить ее въ полчаса, въ одинъ часъ, въ два часа и въ конц вы увидите, что это была настоящая денежная игра. Миссисъ Арендель ничего на свт такъ не любила, какъ играть въ карты — если только ставки были достаточно велики, чтобы придать игр интересъ. Въ самомъ дл, нелпо играть въ карты даромъ, это похоже на обдъ изъ холодной вареной баранины и на сандвичи изъ телятины. Эта лэди играла во что угодно — въ пикетъ, въ экартэ, съ болваномъ, а дочь ея, Эльзи, ненавидла карты. Что касается до кузена, онъ принадлежалъ къ биржевымъ дльцамъ, онъ приходилъ зачастую пообдать и потолковать о торговыхъ длахъ посл обда: онъ былъ точно шарманка въ разговор, такъ какъ могъ наигрывать только одинъ мотивъ. Вс дла его и наслажденія сводились къ денежному рынку.

— Итакъ ты пришла домой, Эльзи?— сказала холодно миссисъ Арендель.

— Да, я пришла домой.— Эльзи присла къ окну и замолчала.

— Ну, Сиднэй,— мать ея взялась за карты.— Мн сдавать… вы не возьмете еще нсколько картъ?

Она была еще красивая женщина, хотя ей стукнуло за пятьдесятъ, ея густые волосы сдлались прелестнаго сдого цвта, черты ея были хороши, темные глаза живы и ясны, губы у нея были энергичныя, а подбородокъ прямой. Она была высока и стройна, одта въ черное шелковое платье, съ большой золотой цпочкой на ше, и на плечи ея была накинута богатая кружевная косынка. Руки ея были въ кольцахъ и браслетахъ. Она любила выставку богатства точно также, какъ и обладаніе имъ. На этомъ основаніи она всегда одвалась въ дорогія платья, обстановка ея дома была богатая и солидная: на всемъ, даже на переплетахъ книгъ ея, лежалъ отпечатокъ великолпія. Единственный служитель ея имлъ видъ дворецкаго милліонера, а ея одна лошадь казалась словно взятой изъ цлой дюжины.

Игра продолжалась. Но вотъ часы пробили десять.— Пора — сказала лэди.— Мы должны оставить игру. Ну, будетъ. Посмотримъ… я выиграла семьдесятъ три шиллинга.— Спасибо. Три фунта тринадцать шиллинговъ… вечеръ не пропалъ даромъ.— А теперь, Сиднэй, закурите вашу сигару. Мн нравится, когда вы курите. Сейчасъ вамъ подадутъ уиски съ зельтерской водой и мы потолкуемъ о длахъ. Мн надобно посовтоваться съ вами о двадцати вещахъ. Боже мой! отчего я не могу быть допущена на биржу? женщины — умныя женщины, какъ я, Сиднэй,— оживили бы васъ.

Они проговорили о дл цлый часъ, лэди заносила свои отмтки въ маленькую книжку, задавая вопросы и высказывая свои мысли и соображенія. Наконецъ, кузенъ всталъ — было одиннадцать часовъ — и ушелъ. Тогда мать обратилась къ Эльзи.

— Какъ жаль, — сказала, она,— что ты не интересуешься этими вещами.

— Теб извстно, что я ихъ терпть не могу,— возразила Эльзи.

— Да… ты ихъ терпть не можешь именно потому, что он-то имютъ дйствительное значеніе. Что же… не будемъ объ этомъ говорить. Ты, вроятно, гуляла съ этимъ молодымъ человкомъ?

— Да… мы вмст катались по рк.

— Я такъ думала. Точно горничная, которая якшается съ половымъ безъ согласія своихъ родныхъ.

— Нтъ ничего предосудительнаго въ томъ, что я провела вечеръ съ Джорджемъ. Что тутъ особеннаго? Вдь вы не желаете, чтобы я пригласила его къ намъ.

— Нтъ,— съ твердостью заявила мать.— Этотъ молодой человкъ никогда и ни при какихъ обстоятельствахъ не переступитъ порога этого дома съ моего вдома! Что же касается до остального,— прибавила она,— длай, какъ знаешь.

Такого рода пріятная бесда происходила на другой день посл того, какъ Эльзи дала слово Джорджу.

Есть много способовъ обсуждать вопросъ о неблагоразумныхъ и неровныхъ бракахъ. Можно дйствовать насмшкою, ласкою, убжденіями, бранью, задабриваньемъ, можно высказать голую правду, какъ она есть, или облечь ее льстивыми покровами. Если вы имете дло съ закоснлой, упрямой, несговорчивой, непокорной, своевольной, сдержанной двчонкой, то вы только напрасно потратите вс свои усилія. Мать обращалась съ Эльзи съ презрніемъ, только съ презрніемъ. Это было ея единственное оружіе. Старшая сестра пробовала употребить другую тактику: она смялась на тему, что ‘голь на выдумки хитра’, она уговаривала, пуская въ ходъ золотыя общанія, она убждала съ безжалостной логикой, она ругалась словно рыбная торговка, она упрашивала со слезами и поцлуями, она описывала привлекательность богатыхъ мужчинъ и могущество красивыхъ женщинъ. И все это пропадало даромъ. Ничмъ нельзя было тронуть эту черствую, упрямую, несговорчивую, непокорную, своенравную Эльзи. Она уперлась на своемъ: она обвнчается со своимъ милымъ, хотя бы ей пришлось имть дло съ бдностью весь свой вкъ.

— Неужели ты такъ одурла,— продолжала мать,— что не видишь, что онъ ли крошечки не заботится о твоемъ счасть? Она думаетъ только о самомъ себ. Если бы онъ думалъ о теб, то понялъ бы, что онъ слишкомъ бденъ, чтобы сдлать тебя счастливой, и оставилъ бы тебя въ поко. Какъ видно, ему надо только одно — жениться на теб.

— Правда, ему только этого и надо. Онъ никогда и не скрывалъ этого.

— Онъ предлагаетъ теб половину сухой корки.

— Раздливъ корку пополамъ, мы удвоимъ ее.

— Ахъ! съ тобой потеряешь всякое терпніе. Но надобно положить этому конецъ. Ты знаешь мое мнніе и пренебрегаешь имъ. Я не могу запереть тебя на замокъ или отколотить тебя за твое безуміе. А я бы, пожалуй, сдлала это. Я больше не стану ни урезонивать тебя, ни отговаривать. Поступай по своему.

— Еслибы ты только захотла меня понять. Мы станемъ жить очень просто. Несчастіе останется на сторон роскошной жизни. А мы будемъ идти впередъ, если даже и не разбогатемъ никогда. Я бы хотла, чтобы ты поняла нашъ образъ мыслей. Я чувствую себя очень несчастной, что ты держишься такого превратнаго взгляда.

— Меня радуетъ, что ты еще можешь чувствовать себя несчастной, вслдствіе такой причины, какъ мое неудовольствіе.

— Ну, мама, сегодня вечеромъ мы пришли къ окончательному ршенію.

— Могу я узнать, въ чемъ дло?

— Да, я хочу сказать это теб сейчасъ же. Мы общались другъ другу ждать два года. Общаніе это принесло мн только одни огорченія дома. Но я была бы еще несчастне… я была бы несчастна всю жизнь… если бы я отказалась отъ него. Черезъ день или два я буду совершеннолтняя и могу поступить по собственному усмотрнію.

— Ты и теперь дйствуешь по собственному усмотрнію.

— Я общала Джорджу выйти за него замужъ, когда онъ пожелаетъ, т. е. во второй половин августа, когда у него вакаціи.

— О! значитъ, несчастіе бдности уже не за горами? Мн прискорбно слышать это. Какъ я уже сказала теб раньше, мн нечего возражать теб — ни убждать, ни отговаривать тебя я не стану… длай, какъ теб угодно.

— У Джорджа есть своя профессія, и онъ уже хорошо зарекомендовалъ себя. Онъ пойдетъ впередъ. А тмъ временемъ намъ обоимъ не мшаетъ пожить, немного постснившись. Неужели ты не можешь представить себ, что наше скромное положеніе можетъ впослдствіи улучшиться? Деньги, деньги, деньги! Охъ! неужели ни о чемъ другомъ мы не въ состояніи думать?

— Да о чемъ же и думать, какъ не о деньгахъ? Оглянись кругомъ, глупое дитя. Что даетъ мн этотъ домъ, эту мебель, словомъ, всю эту обстановку? Деньги. Что кормитъ и одваетъ тебя? Деньги. Что даетъ положеніе, почетъ, силу, достоинство? Деньги. Чины безъ денегъ ничего не стоятъ. Жизнь безъ денегъ жалка, горька, невыносима. Кто сталъ бы дорожить жизнью, если бы пришлось отказывать себ въ малйшей роскоши, въ малйшихъ удобствахъ изъ-за недостатка денегъ? Даже искусство, о которомъ ты такъ много толкуешь, становится почтеннымъ только тогда, когда располагаетъ деньгами. Ты не можешь освободиться отъ болзни безъ денегъ, ты не можешь воспитать дтей своихъ безъ денегъ, въ будущемъ самымъ ужаснымъ для тебя наказаніемъ явится судьба твоихъ дтей, которыя опустятся до положенія прислуги. Дитя мое!— страстно заговорила она,— мы должны быть хозяевами или слугами,— боле того… господами или рабами. Ты оставляешь положеніе господина и выходишь замужъ, чтобы попасть въ положеніе раба. Разницу положеній составляютъ деньги, деньги, деньги, которыя ты имешь претензію презирать. Деньги сдлали для тебя все. Твой ддушка наживалъ ихъ, твой отецъ наживалъ ихъ, я наживаю ихъ. Продолжай свои безумства, свою дурь. Въ конц концовъ, когда будетъ слишкомъ поздно, ты станешь жаждать денегъ, молить о деньгахъ, ты будешь готова сдлать все за деньги — для своего мужа и своихъ дтей!

— Я надюсь, что намъ хватитъ на жизнь. Мы будемъ трудиться, чтобы хватало… не боле.

— Ну, дитя мое,— продолжала мать спокойно,— я сказала, что не скажу ничего. Я увлеклась. Не будемъ боле говорить объ этомъ. Длай, что теб угодно. Ты знаешь мое мнніе, мнніе твоей сестры, твоихъ кузинъ…

— Я не намрена пть подъ дудку моихъ кузинъ.

— Очень хорошо. Ты останешься здсь до дня своей сватьбы. А когда выйдешь замужъ, ты оставишь этотъ домъ… и меня, и твою сестру, и всю нашу родню. Отъ меня не жди себ никакой помощи. Не предполагай, чтобы ты получила отъ меня что нибудь въ наслдство. Деньги мои — моя неотъемлемая собственность, и я могу располагать ими, какъ захочу. Коли ты желаешь быть бдной, ты будешь бдной. Гильда говоритъ, что въ понедльникъ ты хочешь повидаться со своимъ опекуномъ. Быть можетъ, ему удастся образумить тебя. А я… я не скажу больше ни слова.

Съ этими послдними словами лэди вышла изъ комнаты и отправилась къ себ почивать. Сколько разъ она заявляла, что не скажетъ боле ни слова!

Такъ какъ слдующій день было воскресенье, то съ утра начался звонъ въ колокола и об лэди отправились, по обыкновенію, къ обдн. Он шли рядомъ въ молчаніи. Нжная, ласковая красавица, христіанская любовь, не была съ ними, когда он заняли свои мста въ церкви. Старшая лэди, съ виду такая равнодушная, была полна злобы и горечи, младшая, боле обыкновеннаго, была взволнована разрывомъ, который произошелъ наканун вечеромъ. Однако, она и не думала сдаваться. По странному совпаденію, въ проповди шла рчь о тлнности земныхъ благъ и о сует мірскихъ желаній той безразсудной личности, которую обыкновенно опредляютъ словомъ ‘корыстолюбецъ’. Названіе вышло изъ употребленія, но такіе люди продолжаютъ существовать въ безчисленномъ множеств въ каждомъ большомъ центр. Духовные пастыри постоянно, но вполн безуспшно, громятъ ‘корыстолюбца’. Какъ разъ въ этой проповди одно или два пламенныхъ изреченія были направлены по адресу породы ‘корыстолюбцевъ’. Эльзи понадялась, что слова эти не пропадутъ даромъ. Ничуть не бывало. Они упали на сердце ея матери, словно смя на камень. Она услыхала ихъ, но не поняла ихъ. Видите ли, читатель, ‘корыстолюбецъ’ никогда не сознаетъ, что онъ ‘корыстолюбецъ’. Вдь и злой богачъ евангельской притчи не ставитъ себя выше Лазаря, такъ велика его скромность.

По окончаніи службы он въ молчаніи пошли домой. Въ молчаніи же он позавтракали, между тмъ какъ имъ прислуживалъ степенно-важный лакей. Затмъ Эльзи удалилась къ себ въ мастерскую. И здсь — такъ какъ никто не могъ ее видть — она покорилась первому закону ея пола, наплакавшись досыта. Даже самыя ршительныя двушки не могутъ одержать громадную побду надъ великими препятствіями, не отдавшись утшенію слезъ.

На стол лежала записка отъ м-ра Деринга:

‘Дорогая Эльзи, я вспомнилъ, что въ понедльникъ день твоего совершеннолтія. Гильда передала мн также, что ты намреваешься сдлать очень важный шагъ противъ желанія твоей матери. Не зайдешь ли ты ко мн въ десять часовъ, чтобы намъ переговорить объ этомъ? Любящій тебя твой опекунъ’.

Письмо это общаетъ мало надежды. Сухая записка отъ сухого человка. Едва ли можно сомнваться относительно его образа мыслей. Однако же, это не жестокое письмо. Она положила его обратно на конторку и вздохнула. Ей предстоитъ новое, длинное объясненіе. Нтъ, объясненія не будетъ — она выслушаетъ его и затмъ опредленно выскажетъ ему свои намренія. Она опять выслушаетъ его и еще разъ выскажетъ свои намренія.

На мольберт стоялъ почти оконченный портретъ пастелью съ фотографіи. То былъ портретъ ея опекуна. Она прекрасно передала, что было нетрудно на такомъ типичномъ лиц, застывшее выраженіе, сжатыя губы, проницательные глаза и привычный взглядъ, осторожный и наблюдающій,— вс эти типичныя черты стряпчаго-знатока своего дла. Это былъ хорошій портретъ. Но зато суровое лицо. Эльзи нсколькими мазками своего большого пальца и карандаша смягчила линіи рта, придала глазамъ боле жизни, а лицу выраженіе доброты, котораго, разумется, никто не видалъ на этомъ лиц до того времени.

— Вотъ!— сказала она.— Если бы вы только смотрли завтра этакъ, а не такъ, какъ на фотографіи, я бы совсмъ не боялась того, что вы скажете. Я бы ластилась къ вамъ, уговаривала и ласкала васъ до тхъ поръ, пока вы не удвоили бы жалованіе Джорджа и не дали бы мн общанія уломать маму. Ну же, дорогой старичокъ! добрый старичокъ! милый старичокъ! И я бы поцловала васъ за вашу доброту!

ГЛАВА V.
Случилось нчто.

Поистин веселое воскресенье. Сидть въ церкви возл сердитой матери, причемъ об лэди продлали обрядъ раскаянія, милосердія и всепрощенія, завтракать вмст, причемъ пришлось выполнить обычную процедуру добрыхъ отношеній, между тмъ какъ одна изъ нихъ, по крайней мр, пылала гнвомъ. Он почти не прикоснулись ни къ прекрасной жареной телятин, ни къ сладкому пирогу изъ крыжовника.

Эльзи провела время посл полудня у себя въ мастерской, гд никто ея не безпокоилъ. Были гости, но ихъ принимала ея мать. Теперь, когда ею было принято окончательное ршеніе, теперь, когда она дала своему милому общаніе смло начать самую простую жизнь ради прелестей любви, она узнала то чувство унынія, которое овладваетъ самыми мужественными сердцами, когда корабли сожжены. Такимъ образомъ любовь подготовляетъ любящія сердца къ страданію.

Однако, вечеръ принесъ облегченіе. Эльзи вышла навстрчу своему милому и въ его обществ забыла вс свои страхи. Они пошли вмст въ церковь. Здсь они сли рядышкомъ, такъ какъ эта церковь не послдовала варварскому обычаю раздленія половъ — обычаю, который относится къ тому времени, когда женщины считались съ монашеской точки зрнія нечистыми существами и источникомъ вчнаго страданія, часть котораго весьма справедливо падала на нихъ самихъ. Парочка наша сидла рука объ руку, богослуженіе было полно славословія, надежды и вры, псалмы дышали ликованіемъ, торжествомъ радости, коротенькая проповдь являлась порывистымъ выраженіемъ веселія и благодарности, былъ крестный ходъ съ хоругвями, чтобы ободрить сердца врующихъ. Утшеніе снова прокралось въ смущенную душу Эльзи, она чувствовала себя мене отверженной, она вышла изъ церкви съ обновленными упованіями.

Было еще совершенно свтло. Они нсколько разъ обошли вокругъ ближайшаго сквера. Горничная Дженъ и ея возлюбленный совершали ту же прогулку. Они говорили съ радостнымъ довріемъ о будущемъ, которое открывалось передъ ними. Но вотъ пошелъ дождь, и духъ унынія снова охватилъ Эльзи.

— Джорджъ,— сказала она,— не эгоисты мы оба съ тобой? Хорошо ли съ моей стороны тащить тебя внизъ?

— Ты этого не сдлаешь. Ты будешь моей поддержкою и сохранишь мои силы. А я эгоистъ, потому что допускаю тебя принести мн такую громадную жертву.

— О, нтъ… нтъ. Это для меня не жертва. Ты долженъ придать мн мужества, Джорджъ, потому что каждый день я слышу отъ Гильды и мамы самыя ужасныя вещи. Я цлый день чувствовала себя несчастной. Я думаю, это отъ того, что вчера между мною и матерью произошла цлая баталія.

— Твоя мать успокоится совершенно, какъ только все будетъ кончено. Гильда тоже утихомирится. Ей захочется пощеголять передъ тобою новой каретой, моднымъ платьемъ. Вдь никто такъ не восхищается, никто такъ не завидуетъ богатымъ родственникамъ, какъ бдные родственники. Вотъ почему въ каждой богатой семь такъ ласкаютъ и балуютъ бдныхъ родственниковъ. Вдь ты знаешь, Эльзи, мы станемъ въ положеніе бдныхъ родственниковъ.

— Думаю, что такъ. Назвался груздемъ, ползай въ кузовъ.— Она говорила весело, но это стоило ей усилія.

— Она дастъ теб нкоторыя изъ своихъ старыхъ платьевъ. И станетъ приглашать насъ на свои шумные вечера, но мы не будемъ ходить. О! Гильда положитъ гнвъ на милость. А что касается до твоей матери…— онъ удержался отъ тхъ словъ, которыя просились у него на языкъ, — что же касается до твоей матери, Эльзи, то самое отчаянное упорство поддается съ теченіемъ времени. Ты вдь знаешь пословицу о постоянномъ долбленіи камня каплей воды. Дай ей время одуматься. А если она откажется измнить свой взглядъ… ну… тогда…— опять онъ во время спохватился, чтобъ не сказать рзкости,— дорогая двочка, мы должны будемъ сами позаботиться о своемъ участіи, безъ помощи нашихъ родныхъ.

— Да, мы такъ и сдлаемъ. Но въ то же время, Джорджъ, какъ я ни храбрюсь на словахъ, въ душ я чувствую страхъ школьника, который ждетъ, что его выскутъ.

— Моя дорогая Эльзи, — сказалъ Джорджъ съ легкимъ раздраженіемъ, — если они не желаютъ одуматься, пусть ихъ злятся и бсятся, сколько душ ихъ угодно. Нельзя же требовать, чтобы я очень безпокоился о томъ, перемнится ли настроеніе людей, которые говорили такъ много жестокихъ вещей обо мн. Завтра, голубка, ты выдержишь бесду съ мистеромъ Дерингомъ. Онъ — кремень, но онъ человкъ справедливый и разумный. Вечеромъ я зайду къ теб въ девять часовъ, и ты разскажешь мн, что онъ теб будетъ говорить.. Черезъ шесть недль мы можемъ пожениться. Я позабочусь объ оглашеніи. Мы найдемъ себ гд нибудь квартирку, уложимъ наши чемоданы, обвнчаемся и переберемся къ себ. Боюсь, что у насъ не будетъ медоваго мсяца. Мы отпразднуемъ его впослдствіи, когда дла устроятся.

— Да. Съ тобою я ничего не боюсь. Мн страшно, когда тебя нтъ, когда я сижу одна-одинешенька у себя въ комнат и знаю, что тутъ же, рядомъ, мама предается своему гнву и мучается,— тогда я чувствую себя такой преступницей. Сегодня вечеромъ я не чувствую за собою никакой вины, совсмъ напротивъ. Но я предчувствую, что должно что-то случиться.

— Что-то случится, дорогая. Я скоро надну обручальное колечко на этотъ хорошенькій пальчикъ.

— ‘Что-то’ на язык суеврія иметъ значеніе чего-то дурного, чего-то ужаснаго, что станетъ между нами и заставитъ насъ разлучиться. Что-то нежданное-негаданное…

— Дитя мое,— никакія силы всхъ чертей, вмст взятыхъ, не заставятъ насъ разлучиться.

Она тихонько засмялась, успокоенная столь мужественными словами.

— Вотъ мы и пришли, милый,— сказала она, когда они очутились у ея дома.— Кажется, дождь усиливается. Иди лучше скорй домой. Завтра вечеромъ въ девять часовъ я тебя жду къ себ.

Она быстро вбжала по ступенькамъ и позвонила: дверь отворилась. Она обернула свою головку, засмялась, махнула ручкой на прощанье и скрылась за дверью.

На тумб подъ уличнымъ фонаремъ стоялъ человкъ, повидимому, намревавшійся закурить сигару. Когда молодая двушка обернулась, свтъ отъ фонаря упалъ прямо на ея лицо. Человкъ этотъ посмотрлъ ей вслдъ, вытаращивъ глаза отъ удивленія, онъ совсмъ забылъ о сигар, которая выпала у него изъ рукъ прямо въ выемку на мостовой. Когда дверь захлопнулась за молодою двушкой, онъ вперилъ пристальный взоръ на Джорджа, который, съ своей стороны, уставился на дверь, за которой исчезла его возлюбленная.

Вся описанная сцена продолжалась около полуминуты. Затмъ Джорджъ отвернулся и пошелъ прочь отъ дома, упомянутый человкъ, закуривъ другую сигару, также пошелъ прочь по тому же направленію. Онъ быстро догналъ Джорджа и опустилъ свою руку ему на плечо.

— Постойте, сэръ,— грубо сказалъ онъ,— мн надо сказать вамъ два слова прежде, чмъ мы пойдемъ дальше.

Джорджъ свирпо обернулся къ нему. Никому не можетъ быть пріятно ощущать тяжелую руку на своемъ плеч. Въ былыя времена это движеніе обыкновенно обозначало арестъ и много другихъ непріятныхъ вещей.

— Кто вы, чортъ бы васъ побралъ?— спросилъ онъ.

— Этотъ вопросъ я только что хотлъ…— онъ остановился и засмялся.— Нтъ, я теперь васъ узналъ. Я не хотлъ задавать вамъ такого вопроса. Вдь вы Джорджъ Аустинъ, не такъ-ли?.

— Да, меня такъ зовутъ. Но кто вы-то и что вамъ отъ меня надо?

Человкъ, говорившій съ нимъ, былъ ему незнакомъ. Онъ былъ въ бархатной визитк и въ бломъ жилет, на голов у него была мягкая войлочная шляпа, бархатная визитка, войлочная шляпа и пышная борода придавали ему видъ художника. Въ конц іюня въ половин девятаго еще свтло. Джорджъ догадался, что человкъ этотъ былъ джентльменъ: черты его лица, энергичныя и тонкія, напомнили ему что-то, хотя смутно, словно онъ когда-то, давно-давно, видлъ и зналъ это лицо. Человку этому можно было дать около тридцати лтъ — лучшіе годы мужского возраста, онъ былъ довольно высокаго роста, статный и крпко сложенный. Несомннно, онъ принадлежалъ къ міру художниковъ или желалъ казаться принадлежащимъ къ этому міру. Потому что, видите ли, сами художники не обладаютъ такою картинностью, какъ тотъ, кто желалъ бы стать художникомъ, если бы для него это было возможно. Художникъ-неудачникъ, дйствительно, подчасъ иметъ чрезвычайно картинный видъ. Таковъ, напр., натурщикъ. Лохмотья и оборванность въ значительной степени составляютъ элементъ живописнаго. Напримръ, обдъ мальчиковъ-пахарей подъ заборомъ, либо субботній вечеръ мужика-бдняка. И деревенская пивная должна представлять чрезвычайно красивую картину, но самъ художникъ не принимаетъ участія въ такихъ простыхъ удовольствіяхъ.

— Итакъ, сэръ, кто вы такой?— повторилъ Джорджъ, такъ какъ незнакомецъ не отвчалъ ему.

— Разв вы меня не помните? Я ожидаю, чтобы вы меня признали.

— Нтъ,— разумется, нтъ.

— Подумайте хорошенько. Домъ этотъ, куда вы проводили мою… юную лэди… разв это само по себ не даетъ вамъ связующую нить?

— Нтъ? Почему бы тутъ было такое соотношеніе?

— Слдовательно, полагаю, обо мн совершенно забыли?

— Очень странно. Мн кажется, я помню вашъ голосъ.

— Я скажу вамъ, кто я, предложивъ другой вопросъ.. Джорджъ Аустинъ, какое вамъ дло до моей сестры, чортъ, васъ побери?

— Вашей сестры?— Джорджъ подскочилъ и остановился какъ вкопанный. Вашей сестры. Неужели вы… вы Этельстанъ, вернувшійся на родину? Взаправду, Этельстанъ!

— Я Этельстанъ, самъ своей особой. Я вернулся въ Англію около двухъ недль.

— Вы — Этельстанъ? Джорджъ окинулъ его любопытнымъ взглядомъ. Когда овца, признанная паршивою, возвращается домой, то обыкновенно въ лохмотьяхъ и съ длиннымъ перечнемъ преслдовавшихъ ее превратностей судьбы. Этотъ же человкъ ни крошки не былъ похожъ на оборванца. Наоборотъ онъ имлъ видъ счастливца. Что такое надлалъ онъ? Вдь, несмотря на страстную увренность Эльзи въ невиновности своего брата, вс другіе думали, что онъ убжалъ во избжаніе непріятныхъ послдствій, и Джорджъ раздлялъ это мнніе.

— Борода ваша сильно васъ измняетъ. Я бы васъ не узналъ. Правда, вдь восемь лтъ прошло съ тхъ поръ, какъ, я васъ видлъ въ послдній разъ,— я только что началъ свою службу, когда вы… оставили насъ.— Онъ чуть-чуть не сказалъ ‘когда вы убжали’.

— Мн надо обо многомъ поговорить съ вами. Не хотите ли отправиться со мною на квартиру ко мн? Я живу въ. улиц Полумсяца.

Этельстанъ крикнулъ кэбъ, и они похали.

— Вы уже дв недли въ Лондон,— сказалъ Джорджъ,— а между тмъ еще не повидались со своими родными.

— Я пробылъ восемь лтъ заграницей, а между тмъ не написалъ ни одного письма своимъ роднымъ.

Джорджъ не спросилъ у него боле ничего. Подъхавъ къ дому, гд жилъ Этельстанъ, они вошли въ его квартиру и услись. Этельстанъ предложилъ гостю зельтерскую воду, уиски и сигары.

— Почему я не пошелъ къ своимъ роднымъ?— повторилъ Этельстанъ вопросъ.— Да потому, что, оставляя домъ свой, я поклялся, что не возвращусь въ него, пока они не попросятъ у меня прощенія. Вотъ почему. Всякій вечеръ я прохаживался возл дома въ надежд увидать кого нибудь изъ нихъ такъ, чтобы они меня не увидли. Потому что,— понимаете, — я бы радъ былъ вернуться домой, но я не хочу войти туда, какъ ушелъ, покрытый позоромъ. Прежде всего надо покончить съ этимъ. Сейчасъ я узнаю, кончено ли это дло. А затмъ я буду знать, какъ мн поступать. Сегодня вечеромъ я былъ вознагражденъ тмъ, что увидлъ сестру мою Эльзи, шедшую домой съ вами. Я тотчасъ же узналъ ее. Она выше, чмъ я ожидалъ ее увидать, когда я ушелъ изъ дому. Впрочемъ, лицомъ она мало перемнилась. Она всегда обладала даромъ очарованія, что не совсмъ совпадаетъ съ красотой. Сестру мою Гильду, напримръ, всегда считали красавицей, но она никогда не обладала очарованіемъ Эльзи.

— Эльзи самая прелестная двушка въ мір.

— Что такое у васъ съ нею, Джорджъ Аустинъ, спрашиваю опять?

— Мы должны пожениться.

— Пожениться? Эльзи выходитъ замужъ? Какъ… она… ну да… вдь она, должно быть, за это время стала взрослой двушкой.

— Эльзи почти двадцать одинъ годъ. Завтра ей будетъ двадцать одинъ годъ.

— Эльзи выходитъ замужъ. Это кажется мн нелпымъ. Ей сравняется двадцать одинъ годъ завтра. Ахъ!— Онъ быстро всталъ.— Скажите мн, стала ли она богаче? Не завщалъ ли ей кто нибудь наслдства?

— Нтъ. Откуда могла она ждать наслдство? Приданое ея — ея собственное очарованіе, что достаточно для любого мужчины.

— А вы, Аустинъ, мн помнится, вы опредлились клеркомъ восемнадцати или девятнадцати лтъ, когда я ухалъ заграницу… есть у васъ состояніе?

Аустинъ покраснлъ.

— Нтъ, — сказалъ онъ,— у меня ничего нтъ. Я старшій клеркъ въ вашей прежней контор. Я зарабатываю двсти ф. въ годъ, и мы женимся, имя въ виду эти средства.

Этельстанъ покачалъ головой.

— Смлый шагъ. Впрочемъ… завтра ей двадцать одинъ годъ… посмотримъ, что будетъ.

— И мн грустно сказать, что существуетъ самое упорное сопротивленіе… со стороны вашей матери и вашей другой сестры. Мн отказано отъ дому, а съ Эльзи обращаются, какъ съ бунтовщицей.

— О, ладно. Если вы хорошо обсудили свое положеніе, мой милый, женитесь и будьте счастливы, а они пускай себ одумаются на досуг. У Эльзи золотое сердце. Она уметъ довриться человку. Она одна изъ моихъ родныхъ взяла мою сторону, когда меня обвинили безъ малйшихъ доказательствъ въ… Только она одна… Я не могу этого забыть… и мн трудно,— прибавилъ онъ,— простить то другое.— Сестра моя Гильда все еще живетъ дома?

— Нтъ. Она вышла замужъ за сэра Самуэля, брата вашего мистера Деринга. Онъ гораздо старше своей жены, но онъ очень богатъ.

— О!.. А моя мать?

— Думаю, что она въ добромъ здоровь. Я лишенъ чести бывать у нея.

— А мой старый принципалъ?

— Онъ также вполн здоровъ.

— Ну, а теперь, разъ мы выяснили главное, перейдемъ къ дловой сторон. Что узнали объ этомъ воровств?

— О какомъ воровств?

Это давнишнее дло случилось въ то время, когда Джорджъ былъ совсмъ юнымъ и только что поступилъ въ контору. Онъ совсмъ позабылъ объ этомъ инцидент.

— О какомъ воровств? Господи!— Этельстанъ вскочилъ со своего мста,— меня интересуетъ только одно воровство въ цлой исторіи міра, отъ сотворенія человка до начала воровства. О какомъ воровств? Послушайте, мистеръ Джорджъ Аустинъ, когда человка убиваютъ, для этого человка въ цлой исторіи міра иметъ значеніе только одно убійство. Вс остальныя убійства, даже убійство самого Авеля, не касается до него нисколько… ну даже ни на іоту. Они для него не представляютъ ни малйшаго интереса. Онъ не ставитъ ихъ ни въ грошъ. Точно также и я. Кража, случившаяся восемь лтъ назадъ, лишила нсколькихъ сотъ фунтовъ богатаго человка и перевернула всю мою жизнь: она бросила меня въ міровой водоворотъ, она заставила меня жить среди мотовства, свиней и отрубей. Она отдала меня во власть тысячи діавольскихъ бдствій, а вы меня спрашиваете: ‘о какомъ воровств?’.

— Мн очень жаль. Теперь объ этомъ совсмъ позабыли. Никто и не вспоминаетъ объ этомъ боле. Едва-ли самъ мистеръ Дерингъ думаетъ объ этомъ.

— Ну, что же открыли въ конц концовъ? Кто сдлалъ это?

— Ничего ршительно не открыли. Никто и по сей день не знаетъ, кто это сдлалъ.

— Ршительно ничего?— Я просто ошеломленъ. Разв старый Чиклэй не позаботился объ этомъ? Такъ таки ничего не нашли?

— Ровно ничего. Обращеніе билетовъ было пріостановлено во время и никогда они не были представлены въ банкъ. По истеченіи пяти или шести лтъ англійскій банкъ выдалъ мистеру Дерингу новые билеты, взамнъ украденныхъ. Вотъ все, что можно сказать объ этой исторіи.

— Ничего не открыли и билеты никогда не были представлены въ банкъ! Какую же выгоду получилъ воръ отъ своей продлки?

— Не знаю. Только ничего не открыли.

— Ничего не открыли!— повторилъ Этельстанъ.— Ну, а я разсчитывалъ, что истина уже давнымъ давно раскрыта. Я намревался было зайти къ старому Дерингу. Теперь же и не подумаю идти къ нему. И сестра моя Гильда не прійдетъ сюда выразать свое раскаяніе. Надежды мои разрушены.

— Если желаете, вы можете повидаться съ Эльзи.

— Да… я могу повидаться съ ней, — повторилъ онъ.— Джорджъ…— вернулся онъ къ предмету своихъ мыслей,— знаете-ли вы точныя подробности этого воровства?

— Поддлали чекъ, а банкъ уплатилъ по этому чеку деньги.

— Чекъ,— началъ объяснять Этельстанъ,— былъ сдланъ на имя неизвстнаго лица, по имени Эдмунда Грея. На оборот была надпись отъ имени этого лица. Чтобы доказать подлогъ, слдовало предъявить чекъ и изслдовать надпись на оборот. Вотъ, что надо было сдлать прежде всего, разумется. Не могу постичь, какъ повели это дло.

— Не знаю. Я въ это время поступилъ въ число учениковъ и до насъ доходили только смутные слухи. Вы не должны были уходить съ мста. Вамъ слдовало остаться, чтобъ вывести дло на свжую воду.

— Я имлъ право бросить мсто посл того, что сказалъ принципалъ. Могъ ли я оставаться, получать отъ него плату и заниматься его длами, когда онъ преспокойно далъ мн понять, что подлогъ былъ дломъ двухъ рукъ и что онъ сильно подозрваетъ мое участіе въ этомъ дл?

— Разв м-ръ Дерингъ дйствительно сказалъ это? Неужели онъ зашелъ такъ далеко?

— Ну, я и ушелъ отъ него. Я бы остался дома и подождалъ, пока не разъяснится это дло, если бы не мои родные… которые… знаете ли вы… И вотъ я ушелъ взбшенный.

— И вы вернулись… какъ ушли… въ сердцахъ?

— Ну… какъ видите. Огонь этого рода разгорается самъ собою.

— Кажется, длались попытки сыскать этого Эдмунда Грея, но я не знаю, какъ долго они продолжались и кому именно было поручено это дло.

— Тутъ ничего не подлаешь съ сыщиками. Можетъ быть, принципалъ не желаетъ спшить съ раскрытіемъ этой продлки. Быть можетъ, онъ узналъ уже настолько, чтобъ убдиться, что это работа Чиклэя. Быть можетъ, ему тяжело погубить стараго слугу. Быть можетъ, негодяй самъ ему во всемъ сознался. Все это въ моей памяти такъ свжо и ясно, хотя я ни съ кмъ не говорилъ объ этомъ втеченіе долгихъ восьми лтъ.

— Скажите мн,— молвилъ Джорджъ, слегка охлажденный въ своемъ сочувствіи къ этому забытому и похороненному подлогу,— скажите мн, гд вы были… что вы длали… и что длаете теперь?

— Сейчасъ… сейчасъ,— нетерпливо отвчалъ онъ.— Теперь я убдился, что поступилъ не такъ, какъ слдовало. Я не долженъ былъ оставлять Англію. Я долженъ былъ поселиться открыто на квартир и слдить за ходомъ дла. Да, такъ было бы лучше. И я бы увидалъ стараго мошенника Чиклэя на скамь подсудимыхъ. Быть можетъ, и теперь еще не слишкомъ поздно. Однако же… восемь лтъ! Статочное-ли дло, чтобъ коммиссіонеръ запомнилъ объ одномъ единственномъ порученіи спустя восемь лтъ?

— Ладно… а теперь, скажите мн — снова спросилъ Джорджъ, чмъ вы занимались?

— Блудный сынъ всегда возвращается во-свояси, не такъ-ли? Дома узнаютъ, что онъ очутился въ Скалистыхъ Горахъ, но вотъ онъ покидаетъ ихъ и отправляется въ Мельбурнъ, гд находитъ себ дло, оно ему надодаетъ, и онъ перезжаетъ въ Новую Зеландію, наконецъ, возвращается назадъ на родину. Это точный маршрутъ.

— Очевидно, блудному сыну повезло — вы, повидимому, благоденствуете.

— Нсколько лтъ назадъ я, дйствительно, имлъ въ рукахъ порядочныя деньги. Затмъ снова сталъ бднякомъ. Посл массы приключеній я сталъ журналистомъ. Профессія эта въ Америк прибжище образованныхъ неудачниковъ и надежда невждъ, которымъ не повезло. Я длаю то, что обыкновенно длаютъ журналисты въ Америк: я состою здсь представителемъ одной газеты, издающейся въ Сан-Франциско. И намренъ пробыть здсь нкоторое время… пока могу быть полезенъ своему народу. Вотъ и вся моя исторія.

— Что жь… Могло быть несравненно хуже. А не хотители пройтись со мною въ Пембриджъ Кресцентъ?

— Когда пятно будетъ уничтожено: не раньше. И… Джорджъ… ни слова обо мн. Не говорите… пока… даже Эльзи.

ГЛАВА VI.
Случается нчто большее.

Чиклэй широко распахнулъ двери конторы и пригласилъ пожаловать. Видъ этой комнаты — съ крпкой мебелью, съ ея строгимъ убранствомъ, съ громаднымъ столомъ, заваленнымъ бумагами — навелъ на Эльзи нкотораго рода ужасъ. За столомъ сидлъ ея опекунъ, съ суровымъ выраженіемъ лица.

Все время, пока она шла сюда, она воображала себ ихъ разговоръ вдвоемъ. Онъ заговоритъ съ ней въ такихъ-то именно выраженіяхъ. Она же отвтитъ ему съ почтительной твердостью такими-то словами. Онъ будетъ продолжать свое. А она будетъ возражать свое. И такъ дале. Каждый знаетъ, какое утшеніе доставляютъ эти воображаемые разговоры въ минуты переживаемаго безпокойства. Разговоры эти никогда не бываютъ именно такими. Начинаются они совершенно не такъ, какъ предполагалось, а слдовательно, и продолженіе ихъ совершенно другое. Эльзи ошиблась относительно обстановки этого свиданія. Начало его было совершенно не такое, какъ она ожидала. Опекунъ ея, вмсто того, чтобы встртить ее съ насупленнымъ челомъ и пригрозить ей пальцемъ, принялъ ее гораздо привтливе, чмъ она могла когда нибудь вообразить себ относительно его, предложилъ ей приссть и, откинувшись назадъ, ласково взглянулъ на нее.

— Итакъ,— сказалъ онъ,— теб сегодня сравнялось двадцать одинъ… двадцать одинъ годъ… Моя опека надъ тобою кончена.. Теб двадцать одинъ годъ. Кажется, будто все прошлое случилось только вчера. Такъ что излишне говорить, что еще вчера ты была ребенкомъ.

— Да, мн въ самомъ дл двадцать одинъ годъ.

— Поздравляю тебя. Я думаю, что двадцать одинъ годъ — для молодой лэди, по крайней мр, пріятное время жизни. Что касается до меня, я почти совсмъ позабылъ о дняхъ молодости. Быть можетъ, я не имлъ времени быть молодымъ. Разумется, я никогда не понималъ, почему люди такъ страстно сожалютъ о своей минувшей молодости. Что касается до твоего пола, Эльзи, я съ нимъ очень мало знакомъ, исключая дловыхъ столкновеній съ нимъ. Съ этой стороны, не допускающей романическихъ идей, я долженъ сказать, что подчасъ находимъ дамъ несносными, назойливыми, требовательными, неотвязчивыми и даже мстительными.

— О!— произнесла Эльзи съ плнительной улыбкой, выражавшей согласіе. Это было только начало… прелюдія… передъ непріятнымъ объясненіемъ.

— Таковъ, Эльзи, несчастный опытъ моего знакомства съ женщинами… все въ дловыхъ сношеніяхъ, въ которыхъ, разумется, выказываются ихъ худшія качества. Въ обществ,— въ немъ я мало свдущъ — он, безъ сомннія… очаровательны… очаровательны.— Онъ повторилъ это слово, какъ бы находя, что значеніе этого прилагательнаго не вполн для него ясно.— Трудно ожидать, чтобы старый холостякъ семидесяти пяти лтъ былъ свдущъ по этому предмету. Вопросъ заключается въ томъ, что сегодня день твоего совершеннолтія. Это, во первыхъ, и я тебя поздравляю. Во первыхъ!..

— Хотлось бы мн знать,— робко подумала Эльзи,— когда же заговоритъ онъ о главномъ дл… о настоящемъ дл.

Передъ нимъ на стол лежалъ листъ бумаги съ замтками. Онъ взялъ его, заглянулъ въ него и снова положилъ его на. столъ. Затмъ повернулся къ Эльзи и улыбнулся — въ самомъ, дл улыбнулся — несомннно улыбнулся.

— Въ двадцать одинъ годъ,— сказалъ онъ,— иныя молодыя двушки — наслдницы вступаютъ въ свои права.

— Да, наслдницы. Къ несчастію, я не наслдница.

— Вступаютъ въ права собственности… своей собственности. Прекрасная вещь для двушки получить неожиданно собственность въ двадцать одинъ годъ. Для мужчины — это искушеніе сложить руки и перестать добывать деньги. Дурно!.. скверно! Но для двушки, притомъ невсты, для двушки, которой нужны деньги, которая собирается выходить замужъ… Э?.. за молодаго стряпчаго, не имющаго гроша…

Эльзи вся вспыхнула. Этого-то она ожидала.

— При такихъ условіяхъ, говорю я, подобное богатство, свалившееся съ неба, было бы чудеснымъ дломъ Провиднія, не правда-ли?

Она покраснла, затмъ поблднла и снова покраснла. Она ощущала при этомъ ужасное желаніе заплакать… но она удержалась отъ этого.

— Напримръ, въ твоемъ положеніи такое нежданное наслдство было бы чрезвычайно кстати. Твое положеніе удивительно, необычайно. Ты не изъ такой семьи, которая бы вообще презирала деньги — совсмъ наоборотъ!— ты бы должна была наслдовать эту любовь къ деньгамъ — и, однако, ты имешь намреніе отказаться отъ весьма хорошей перспективы въ будущемъ, какъ мн кажется, и…

— Моя единственная перспектива — выйти замужъ за Джорджа Аустина.

— Ты такъ думаешь. Я узналъ объ этомъ отъ твоей матери и говорилъ о томъ же съ твоей сестрой Гильдой. Он сильно противятся этому браку.

— Разумется, я знаю, что он могли сказать.

— Слдовательно, мн нечего повторять это,— сухо возразилъ м-ръ Дерингъ.— Итакъ я узнаю, что ты не только дала слово этому молодому джентльмену, но намреваешься также выйти замужъ за него при томъ небольшомъ заработк, которымъ онъ нын располагаетъ.

— Да… мы хотимъ начать нашу жизнь съ этимъ заработкомъ.

— Мать твоя спрашивала у меня, на что можетъ онъ разсчитывать въ своей профессіи. Въ этой контор онъ не можетъ разсчитывать на большое увеличеніе своего жалованья на должности клерка. Если бы у него были деньги, онъ могъ бы купить себ долю въ товарищеской фирм. Но онъ безъ гроша и друзья его тоже. А профессія переполнена желающими. Всю свою жизнь онъ долженъ оставаться въ положеніи, мало чмъ отличающемся отъ нын имъ занимаемаго. Перспектива твоего будущаго, Эльзи, не блестящая.

— Нтъ… мы отлично это понимаемъ. И однако же…

— Постой, дорогое дитя мое. Ты сама — скажемъ въ данную минуту — не имешь никакихъ средствъ.

— У меня нтъ ничего.

— Ни надежды на полученіе наслдства, кром отъ твоей матери, которой еще нтъ и шестидесяти лтъ.

— Я вовсе не разсчитываю на смерть моей матери. Да притомъ, она говоритъ, что если я поставлю на своемъ, она не оставитъ мн ничего.

— Это же самое я слышалъ отъ нея лично. Она иметъ намреніе вычеркнуть твое имя изъ своего завщанія, если ты не откажешься отъ предполагаемаго брака.

— Мать моя вольна поступить, какъ ей заблагоразсудится, со своимъ имуществомъ,— сказала Эльзи.— Но если она думаетъ, что я остановлюсь передъ подобной угрозой, то она не знаетъ меня.

— Не станемъ говорить объ угрозахъ. Я излагаю передъ тобою лишь факты. Они тутъ вс налицо. У молодого Аустина весьма незначительный заработокъ и весьма мало шансовъ добиться боле существеннаго заработка. У тебя — насколько теб извстно — нтъ ни гроша, и, насколько теб извстно,— въ будущемъ не предвидится ничего. Вотъ факты, или я неправъ?

— Да… положимъ, это факты. Мы будемъ совершенными бдняками… весьма вроятно, останемся навсегда бдняками.

Слезы выступили у нея на глазахъ. Но здсь было не мсто плакать.

— Я хочу только, чтобы ты вполн уяснила себ эти факты,— настаивалъ мистеръ Дерингъ.— Право же, я не хочу огорчать тебя.

— Все это — сказала Эльзи, и въ глазахъ ея засвтилось фамильное упорство,— я отлично понимаю. Мн черезчуръ часто ставили все это на видъ.

— Я знаю также отъ твоей сестры, лэди Дерингъ, что если ты оставишь мысль объ этомъ брак, то она съ радостью сдлаетъ для тебя все, что въ ея власти. Домъ ея, карета, слуги ея — все это она предоставитъ въ твое распоряженіе, если ты пожелаешь. Ты это знаешь. Хорошо-ли ты взвсила значеніе того, что предполагаешь взять на себя?

— Думаю, что мы все это серьезно обдумали.

— Съ одной стороны, бдность — не то, что называется небольшимъ состояніемъ. Масса людей живетъ очень хорошо съ такъ называемымъ небольшимъ состояніемъ,— но гнетущая, тяжелая бдность, съ настоящими лишеніями, бдность, которая ложится нежданнымъ бременемъ на существованіе человка. Дорогая моя двочка, ты выросла, ни въ чемъ себ не отказывая, въ довольств, если не въ роскоши. Считаешь-ли ты возможнымъ обойтись безъ удобствъ и достатка?

— Если Джорджъ можетъ обойтись безъ нихъ, то и я могу.

— Можешь-ли ты взять на себя роль прислуги, ставъ кухаркою, судомойкою, горничною… точно также, какъ истинною… кормилицей и нянькою, точно также, какъ и матерью?

— Если я могу сдлать Джорджа счастливе всмъ этимъ… я сама буду отъ этого только счастливе. Мистеръ Дерингъ, я врю, вы желаете мн добра, вы старый другъ моего отца… вы всегда были совтникомъ моей матери въ ея затрудненіяхъ, братъ мой былъ у васъ въ контор… но…— Она остановилась, вспомнивъ, что онъ не былъ другомъ ея брата.

— Я желаю теб всего лучшаго. Въ то же время, ты вполн и твердо ршила свою судьбу. Это ясно, какъ день. Взглянемъ на дло съ другой стороны. Мн кажется, ты, главнымъ образомъ, желаешь сдлать счастливымъ человка, котораго любишь. Тмъ лучше для него. Неужели же ты думаешь, что твой милый будетъ счастливъ, видя, какъ ты станешь нести на себ всю тяжелую работу ради него, чувствуя собственную безпомощность и не предвидя исхода изъ гнетущей бдности… наконецъ… видя, что сыновья его займутъ мста въ нижнихъ слояхъ общества, а дочери его изъ барышень превратятся въ служанокъ?

— Я отвчу другимъ вопросомъ. Джорджъ служитъ въ вашей контор въ клеркахъ уже восемь лтъ. Разв онъ не энергичный человкъ съ свтлымъ умомъ, который хорошо знаетъ, что ему надо, и которому можно довриться во всхъ длахъ?

— Быть можетъ,— сказалъ м-ръ Дерингъ, наклонивъ голову.— Но вдь это нисколько не измняетъ его положенія.

— Если вы имете къ нему довріе, почему же мн не довриться ему? Я навсегда ввряю свою судьбу Джорджу, навсегда. Если ему не будетъ удачи, это не будетъ его вина. Мы будемъ нести нашу тяжелую долю, мистеръ Дерингъ, мужественно, поврьте мн. Вы не услышите жалобъ ни отъ него… ни отъ меня… Притомъ, сердце мое полно упованій. О! невозможно, чтобы у насъ, въ Англіи, человкъ работящій, энергичный, не пробилъ себ дороги. Затмъ, я немножко рисую… конечно, не очень хорошо. Но я думаю — пожалуйста, не смйтесь надо мною… что могу писать портреты: это дастъ мн маленькій заработокъ.

— Вполн возможно, что онъ можетъ имть успхъ и вашъ заработокъ увеличится. На свт нтъ ничего невозможнаго. Но не забывай, что ты строишь свое благополучіе на вроятностяхъ, а я опираюсь на факты. Весьма хорошіе и легко задуманные планы при выполненіи часто оказываются трудно выполнимыми. Мои свднія о бракахъ основываются на пятидесятилтнемъ изученіи, не на воображаемыхъ, а на практическихъ данныхъ. Я узналъ, что безъ соотвтствующихъ средствъ не можетъ быть счастливаго брака. То есть, никогда мн не доводилось видть, чтобы при бдности мужъ или жена, или оба, не пожалли о томъ дн, когда они вздумали взглянуть въ лицо бдности вмст, а не въ отдльности. Таковъ, говорю, мой опытъ относительно подобныхъ браковъ. Такъ легко говорить, будто рука объ руку можно встртить и перенести бдствія, которыя стали бы невыносимы для каждаго порознь. Но тутъ дло идетъ не о двухъ только, Эльзи. Руки нужны для младенца, и бдствія падаютъ на дтей еще не рожденныхъ.

Эльзи понурила свою голову. Затмъ робко возразила:— И объ этомъ я подумала. Это значитъ только, что мы станемъ ниже на общественной лстниц.

— Только? Однако, въ этомъ заключается все. Люди, твердо стоящіе на высот общественной лстницы, слишкомъ часто поднимаютъ на смхъ тхъ, кто путемъ борьбы силится подняться выше. Смяться надъ этимъ большое безуміе или большое невжество. Общественное положеніе въ такой стран, какъ наша Англія, обозначаетъ независимость, самоуваженіе, достоинство и всякаго рода цнныя вещи. Ты отъ всего этого откажешься, а между тмъ твои прадды завоевали все это для тебя тяжелымъ трудомъ. Ты сама барышня — почему? Потому что они поднялись и дали возможность сыновьямъ своимъ продолжать подниматься. Такимъ образомъ составляются семьи — неустаннымъ поднятіемъ въ гору по меньшей мр трехъ поколній.

Эльзи грустно покачала головою.— Мы можемъ только надяться — прошептала она.

— Еще одно слово и я больше ничего не скажу. Не забывай, что — есть ли любовь или нтъ ея, есть ли покорность судьб или нтъ ея, есть ли терпніе или нтъ его — физическая бодрость есть начало и основаніе счастія всей жизни. Если ты и мужъ твой будете въ состояніи удовлетворить требованіямъ физической бодрости — вы съумете быть счастливыми… или, по крайней мр, покорными своей дол. Если же нтъ… Ну, Эльзи, больше мн нечего теб сказать. Я бы и не говорилъ такъ много на эту тему, если бы не далъ общанія твоей матери и твоей сестр. Признаюсь, я тронутъ твоимъ мужествомъ и твоею ршимостью.

— Мы не будемъ никогда жалть о прошломъ и оглядываться назадъ, а постоянно надяться и трудиться,— молвила Эльзи.— Вдь вы останетесь нашимъ другомъ, м-ръ Дерингъ?

— Разумется, разумется… А теперь…

— Теперь,— Эльзи поднялась съ своего мста,— я не стану задерживать васъ доле. Вы сказали мн то, что хотли сказать, очень ласково, и я вамъ благодарна за это.

— Нтъ. Присядь еще немного, я еще не кончилъ съ тобою, дитя. Посиди еще. Ни слова больше объ этомъ негодномъ юнош — Джордж Аустин.— Онъ говорилъ съ такимъ добродушнымъ юморомъ, что Эльзи исполнила его желаніе, изумленная, но уже безъ страха.— Ни слова боле о вашей женитьб. А теперь, выслушай меня со вниманіемъ, потому что это самое важное. Три или четыре года назадъ я получилъ письмо отъ одного лица. Лицо это увдомляло меня, что онъ — ради удобства мы будемъ говорить о немъ, какъ о мужчин — желаетъ помстить извстную сумму денегъ въ мои руки на сохраненіе — для тебя.

— Для меня? Вы говорите… на храненіе? Что такое храненіе?

— Онъ вручилъ мн эту сумму для того, чтобы я передалъ ее теб въ день твоего совершеннолтія.

— О!— Эльзи уставилась на него, широко раскрывъ глаза.— Сумму денегъ?.. И для меня?

— Съ однимъ или двумя условіями. Первое условіе состояло въ томъ, чтобы проценты причислялись къ капиталу, дале, чтобы я ни въ какомъ случа — понимаешь, ни въ какомъ случа — не говорилъ ни теб и никому другому о существованіи дара или объ имени дателя. Теперь теб исполнилось двадцать одинъ годъ. Я тщательно старался не давать теб до поры, до времени ни малйшаго подозрнія относительно счастливаго наслдства, нежданно свалившагося къ теб. Ни твоя мать, ни сестра твоя, ни твой женихъ — ничего не знаютъ, не вдаютъ объ этомъ.

— О!— молвила Эльзи еще разъ. Междометіе можетъ быть опредлено, какъ продолженное односложное слово, — обыкновенно гласная буква — произносимое въ такой моментъ, когда нтъ словъ для точнаго выраженія ощущенія.

— И вотъ здсь, моя юная лэди,— Эльзи вскрикнула еще разъ: ‘О!’, потому что случилось нчто невроятное — серьезное лицо м-ра Деринга внезапно смягчилось и линіи этого лица приняли то выраженіе доброты, которое она наканун придала его портрету и хотла увидать!— Вотъ, моя юная лэди,— онъ положилъ руку на бумагу,— списокъ фондовъ, куда я помстилъ эти деньги. У тебя есть деньги въ корпоративныхъ обществахъ — Ньюкестля, Ноттингэма, Уольвергамптона. У тебя есть акціи водянаго, газоваго обществъ, все это врныя предпріятія, приносящія по средней покупной цн около трехъ съ двумя третями процентовъ.

— Предпріятія? Но… сколько же было всего денегъ? Я думала, когда вы заговорили о небольшой сумм, что дло шло, можетъ быть, о десяти фунтахъ.

— Нтъ, Эльзи, не о десяти фунтахъ. Деньги, которыя мн были переданы для тебя, составляли боле двнадцати тысячъ фунтовъ. Съ процентами теперь ихъ немного мене тринадцати тысячъ.

— О!— вскрикнула Эльзи въ третій разъ, и по той же причин. Никакими словами невозможно было выразить ея удивленіе.

— Да, капиталъ этотъ дастъ около четырехъ сотъ восьмидесяти фунтовъ въ годъ. Быть можетъ, въ случа поднятія какихъ нибудь акцій, ихъ можно будетъ продать и помстить на лучшихъ условіяхъ. Мы можемъ довести ежегодный доходъ до пятисотъ фунтовъ.

— Вы хотите сказать, м-ръ Дерингъ, что у меня теперь пятьсотъ фунтовъ въ годъ… моихъ собственныхъ денегъ?

— Разумется, я хочу сказать именно это. У тебя около пятисотъ фунтовъ въ годъ твоихъ собственныхъ, исключительно теб принадлежащихъ денегъ, безусловно твоихъ собственныхъ.

— О!— Она сидла въ молчаніи, стиснувъ свои руки. Затмъ на глазахъ ея выступили слезы

— О! Джорджъ!— прошептала она,— какъ бы то ни было, ты не будешь такимъ ужаснымъ бднякомъ…

— Вотъ все, что мн надобно было теб сказать въ настоящее время, Эльзи,— сказалъ мистеръ Дерингъ.— Теперь ты можешь уйти и оставить меня. Приходи обдать сегодня вечеромъ. Твоя мать и твоя сестра придутъ. Я приглашу также Аустина. Быть можетъ, намъ удастся устранить нкоторыя препятствія. Обдъ ровно въ семь часовъ, Эльзи. А теперь ты можешь оставить меня.

— Я говорила въ прошлый вечеръ,— сказала Эльзи, складывая свои руки съ женскимъ суевріемъ,— что должно случиться нчто. Но я думала, что это будетъ нчто ужасное. О, мистеръ Дерингъ, если бы вы только знали, какъ вы меня осчастливили! Я не знаю, что мн сказать. У меня голова пошла кругомъ. Пятьсотъ фунтовъ въ годъ! О, это настоящее чудо! Что мн сказать? Что сказать?

— Ты ничего не скажешь. Уходи теперь и приходи обдать. Уходи, моя юная наслдница. Иди и составляй планы, какъ ты устроишься на увеличившійся доходъ. Дай Богъ, чтобы его хватило на все.

Эльзи поднялась съ своего мста. Затмъ она снова вернулась.

— О, я въ самомъ дл забыла о чемъ-то. Пожалуйста, передайте человку… женщин,— который далъ вамъ эти деньги для меня, что я благодарю его отъ всего моего сердца. Не потому, чтобы я очень любила деньги, но Боже мой! это ужасное безпокойство моихъ родныхъ оттого, что у Джорджа ихъ нтъ… вдь он заставятъ маму успокоиться. Не правда ли, теперь будетъ совсмъ другое?

— Я надюсь, что ране наступленія вечера вс несогласія будутъ устранены,— сдержанно вымолвилъ ея опекунъ.

Она пошла домой точно во сн. Она очутилась въ Линкольнъ Иннъ Фильдсъ: она обошла кругомъ большой скверъ, тоже словно во сн. Привидніе бдности исчезло. Она будетъ богата! она будетъ богата! У нея будетъ пятьсотъ фунтовъ въ годъ. Вмст они будутъ имть семьсотъ фунтовъ въ годъ! семь… семь… семьсотъ фунтовъ въ годъ!

Она вышла на улицу Гольборнъ и сла въ скромный омнибусъ, она — наслдница несказаннаго богатства. Какъ велико оно было? Тринадцать милліоновъ или тринадцать тысячъ? Одно казалось такимъ же большимъ, какъ другое. Двнадцать тысячъ съ процентами… центами… центами. Колеса омнибуса всю дорогу выкрикивали эти музыкальныя слова. По утрамъ омнибусъ этотъ биткомъ набитъ молодыми двушками, отправляющимися завтракать домой, набгавшись по магазинамъ и насмотрвшись на разложенныя тамъ новинки. Эльзи посматривала на двушекъ, сидвшихъ на узкихъ скамейкахъ. ‘Милыя мои,— хотлось ей страстно сказать имъ, но она не сказала,— надюсь, что каждая изъ васъ нашла себ славнаго женишка и вс вы получили по двнадцати тысячъ фунтовъ… съ процентами… по двнадцати тысячъ фунтовъ… съ процентами… центами… центами… приносящими четыреста восемьдесятъ фунтовъ въ годъ, а быть можетъ, немного боле’.

Она бгомъ бросилась къ дому и взошла на лстницу, напвая. При звук ея голоса, мать ея, погруженная въ необыкновенно трудныя выкладки, остановилась въ изумленіи. Когда она разслышала, что это былъ голосъ ея дочки, а не мелодія шарманщика, она разсердилась. Какъ смла эта двчонка гулять, распвая? Ужь не былъ ли это съ ея стороны дерзкій вызовъ?

Эльзи отворила дверь въ гостиную и вбжала туда. Холодное лицо ея матери заставило ее съежиться. Она готова была сказать радостную новость, но такъ и замерла на мст въ молчаніи.

— Ты повидалась съ мистеромъ Дерингомъ?— спросила у нея мать.

— Да, я съ нимъ повидалась.

— Если онъ образумилъ тебя…

— О! да… да… Я вполн благоразумна.

Миссисъ Арендель удивилась. Щеки молодой двушки пылали, глаза сіяли, она быстро дышала, губы ея были раскрыты. Она казалась совершенно счастливой.

— Милая мама — продолжала она,— я буду обдать у него сегодня вечеромъ. Гильда приглашена къ нему сегодня на обдъ. Ты приглашена къ нему сегодня на обдъ. Это будетъ семейный праздникъ. Онъ всхъ насъ урезонитъ… цлой массой резоновъ.

— Эльзи, мн кажется неумстнымъ это веселье.

— Нтъ… нтъ… оно вполн умстно… вс резоны установлены подъ рядъ на трехъ полкахъ, помчены ярлычками, занумерованы и классифицированы.

— Ты говоришь загадками.

— Милая мама,— однако, въ это утро милая мама не хотла говорить съ милой дочкой,— я говорю загадками и пою каламбуры, я чувствую себя словно оракуломъ или дельфійской старушкой для разговора загадками.

Она убжала, захлопнувъ за собою дверь. Мать слышала, какъ она распвала одна одинешенька у себя въ мастерской.— Ужь не сошла-ли она съ ума?— подумала миссисъ Арендель съ тревогой.— Выходить замужъ за нищаго, получить нагоняй отъ своего опекуна… и какого опекуна!— и вернуться домой, напвая. Было бы боле кстати запереть ее на замокъ, чмъ дозволить ей выйти замужъ.

ГЛАВА VII.
Случается еще что-то другое.

М-ръ Дерингъ откинулся на спинку своего кресла, смотря на дверь своей конторы, въ которую только что вышла Эльзи. Я думаю, что даже самый закоренлый изъ старыхъ холостяковъ и стряпчихъ можетъ смягчиться при вид молодой двушки, сдлавшейся нежданно-негаданно счастливою. Быть можетъ, простое появленіе прелестной двушки, изящной, нжной и привлекательной, изящно и прелестно одтой, что длало ее боле похожей на богиню или лсную нимфу, чмъ на земное существо, пробудило въ немъ старыя, давно забытыя думы, прежде, чмъ инстинкты юности были задушены подъ тяжестью накоплявшагося вороха бумагъ. Чтеніе мыслей составляетъ особенную и неоспоримую привиллегію разсказчика, но излагать ихъ на бумаг не всегда необходимо.

Онъ всталъ и вздохнулъ.— Я не сказалъ ей всего, — пробормоталъ онъ.— Она бы обрадовалась еще больше. Онъ позвонилъ.— Чиклэй, — сказалъ онъ, — попросите мистеръ Аустина зайти ко мн.— День сюрпризовъ, веселыхъ сюрпризовъ для обоихъ.

Дйствительно, день этотъ былъ счастливымъ днемъ, какъ читатель увидитъ сейчасъ.

Онъ открылъ ящикъ и вынулъ оттуда свернутый и перевязанный документъ, который положилъ на столъ передъ собою.

Джорджъ выслушалъ переданное ему приглашеніе не безъ непріятнаго предчувствія, такъ какъ онъ зналъ, что въ это время Эльзи должна была выдержать свое ужасное интервью, слдовательно, приглашеніе это имло нкоторое отношеніе къ его собственной дол участія въ великой кутерьм. Неудовольствіе его патрона въ связи съ этимъ событіемъ должно было повести къ серьезнымъ послдствіямъ.

Удивительное дло. Мистеръ Дерингъ принялъ его съ видомъ, который, такъ сказать, преобразилъ его. Онъ благосклонно улыбнулся молодому человку. Онъ даже засмялся. Онъ улыбнулся, когда Джорджъ отворилъ дверь, онъ засмялся, когда, повинуясь приглашенію, выраженному жестомъ, Джорджъ прислъ на стулъ. Онъ, дйствительно, засмялся: не обиднымъ или глупымъ смхомъ, а какъ смются энергичные люди.

— Я задержу васъ десять минутъ, Джорджъ Аустинъ,— онъ, дйствительно, назвалъ его по имени,— десять минутъ или четверть часа, быть можетъ, полчаса.— Онъ опять засмялся. Итакъ — лицо его приняло свое обычное суровое выраженіе, но губы его то и дло раскрывались непривычной улыбкой,— итакъ, сэръ, я только что бесдовалъ съ двушкой, бывшей подъ моею опекой — теперь она совершеннолтняя — и я узналъ… ну… все, что только можно было узнать.

— Я не сомнваюсь, сэръ, что все услышанное вами отъ Эльзи была совершенная правда.

— Я въ этомъ увренъ… Вопросы, которые я задалъ ей, задамъ я также и вамъ. Какъ полагаете вы прожить? На свое жалованье? Вы стали женихомъ молодой двушки, не спросясь позволенія у ея опекуновъ, т. е. у ея матери и у меня самого.

— Не совсмъ такъ. Мы увидали, что ея мать была противъ нашего брака, а, слдовательно, не было необходимости просить вашего дозволенія. Мы условились оставить все это дло до ея совершеннолтія. Въ то же время, мы открыто переписывались и видлись другъ съ другомъ.

— Это различіе не важно. Эльзи Арендель не находится боле подъ моею опекою, но, въ качеств друга, я позволяю себ спросить васъ, какъ думаете вы прожить? жена и хозяйство стоятъ денегъ. Можете-ли вы содержать жену и домъ на свое жалованье? Есть-ли у васъ какіе-либо другіе рессурсы?

Есть нсколько способовъ предлагать эти щекотливые вопросы. Есть особый способъ обвиненія, которымъ вы громите преступнаго молодого человка, что онъ по собственной вин одинъ изъ членовъ многочисленной семьи, не имя ни денегъ, ни надеждъ въ будущемъ, вполн ничто, пока не пробьетъ себ дороги. Такой манеры вообще придерживаются родители и опекуны. Однако же, мистеръ Дерингъ, задавши свой вопросъ, весело улыбнулся и потеръ свои руки — движеніе до того необычайное, что само по себ могло навести ужасъ, — словно онъ высказалъ шутку, чего еще ни разу въ жизни съ нимъ не было. Тмъ не мене, вопросъ этотъ, даже предложенный въ самой ласковой форм, одинъ изъ самыхъ щекотливыхъ для каждаго молодого человка, въ особенности же для молодого человка, принадлежащаго къ какой либо отрасли сословія юристовъ, и въ особенности для молодого человка, начавшаго свое поприще съ низшей отрасли.

Пусть читатель замтитъ, что изъ всхъ профессій, переполненныхъ дльцами, самая переполненная именно эта отрасль юридической профессіи. ‘Что мн длать съ моимъ мальчикомъ?’ тревожно спрашиваетъ себя полный тяжелаго раздумья отецъ. ‘Я издержу на его обученіе тысячу фунтовъ и сдлаю его стряпчимъ. Разъ онъ выдержитъ требуемый экзаменъ, передъ нимъ откроется широкое поприще’. ‘Какъ мн провести моего сына впередъ?’ спрашиваетъ себя честолюбивый коммерсантъ. ‘Я сдлаю изъ него адвоката, когда онъ выдержитъ экзаменъ, то откроетъ контору, пріобртетъ кліентовъ и разбогатетъ. Онъ станетъ джентльменомъ и дти его будутъ джентльменами отъ рожденія’. Очень хорошо, въ высшей степени похвальный обычай въ королевств Великобританскомъ, что молодыхъ людей подталкиваютъ кверху, хотя т, кому уже удалось взобраться наверхъ, длаютъ видъ, будто они забыли, какъ они карабкались, и осыпаютъ насмшками тхъ, кто продолжаетъ еще подниматься. Но по отношенію къ юридической профессіи, повидимому, восхожденіе не можетъ доле практиковаться. Этотъ путь движенія впередъ долженъ быть оставленъ въ недалекомъ будущемъ.

Пусть читатель обратитъ дале вниманіе на слдующіе факты. Всякая профессія обогащается изъ своихъ собственныхъ рессурсовъ. Существуютъ источники богатствъ духовнаго сословія, источники богатствъ медицинскаго сословія, артистическаго сословія, юридическаго сословія. Источниками богатствъ этого послдняго сословія являются: договоры, контракты, условія, завщанія, денежныя обязательства, закладныя, тяжбы, товарищескія условія, трансферты, иски, гражданскіе процессы и другія сокровища, которыя могутъ быть извлекаемы путемъ юридическихъ сдлокъ. Но — что забывается слишкомъ часто — изъ упомянутыхъ источниковъ сокровища могутъ быть извлечены каждый годъ только въ извстномъ ограниченномъ количеств, и распредляются они лишь въ очень небольшихъ доляхъ на каждаго. А такъ какъ — пока мы не станемъ въ душ соціалистами — всякій изъ насъ продолжаетъ желать для себя такъ называемой львиной доли, и такъ какъ вс никоимъ образомъ не въ состояніи получить эту львиную долю, которою мистеръ Дерингъ пользовался впродолженіе всей своей жизни,— или что-либо похожее на эту долю, то наиболе юные стряпчіе приходятъ въ великое уныніе духа,— опускаютъ свои головы, сморщиваютъ свои лбы, пишутъ отчаянныя письма къ молодымъ двицамъ, которыхъ они оставили позади себя, и съ ворчливой благодарностью берутъ сто или двсти фунтовъ въ годъ, предложенные имъ за ихъ услуги въ качеств управлятощихъ конторою. Кром того, источники юридическихъ богатствъ въ послдніе годы, повидимому, не приносятъ такихъ большихъ доходовъ, какъ въ прежнее время. Дла ужасно сократились во всей стран, особенно въ провинціальныхъ городахъ: горячка сооруженій, повидимому, пришла къ концу, упадокъ земледлія увлекъ за собою громадную массу людей, которые въ былое время процвтали наравн съ адвокатами и, благодаря сбереженіямъ, помщеніямъ своихъ капиталовъ, договорамъ, товарищескимъ условіямъ и спорамъ, обогатили и осчастливили не одного стряпчаго. Но все это прошло и быльемъ поросло. Прежде было легко при небольшомъ капитал купить долю въ какой нибудь фирм. Теперь это стало невозможнымъ, или, по меньшей мр, нелегкимъ дломъ. Ни у кого нтъ избытка дла, а какъ разъ на столько, чтобы самому управиться, и каждый иметъ сына, который долженъ заступить его впослдствіи.

Эти соображенія показываютъ, почему на вопросъ было трудно отвтить.

Джорджъ возразилъ съ легкимъ смущеніемъ:

— Мы заране приготовились прожить на небольшія средства. Мы не думаемъ о безумныхъ тратахъ, Эльзи выдержитъ характеръ. Притомъ, она рисуетъ…

— Но своимъ рисованіемъ она до сихъ поръ не заработала ничего.

— Но заработокъ придетъ… и я могу надяться, имю основаніе надяться современемъ на увеличеніе моего настоящаго заработка.

— Вы можете надяться… вы можете надяться. Но положеніе далеко не надежное! фактически говоря, Джорджъ Аустинъ, вы бы должны жениться при заработк въ десять разъ большемъ, чмъ ваше теперешнее жалованье, или не жениться совсмъ.

— Но увряю васъ, сэръ, желанія наши очень скромны, и мы ршили, какъ намъ жить и устроиться.

— Это вамъ только кажется. То есть, вы приготовили реестръ издержекъ, показывающій, какъ, сберегая грошъ, вы можете отлично прожить на двсти фунтовъ въ годъ. Разумется, въ этомъ реестр не оставили мста для тысячи маленькихъ нежданныхъ вещей, за которыя каждый съ вашимъ воспитаніемъ и вашими привычками расплачивается ежедневно.

— Мы обсудили все это заране, насколько умли.

— Ну, это не поведетъ ни къ чему. Разумется, я не могу запретить молодой двушк выдти за васъ замужъ. Она совершеннолтняя. Я не могу запретить вамъ… но я могу сдлать это невозможнымъ… невозможнымъ для васъ, мистеръ Аустинъ… невозможнымъ.

Онъ стучалъ по столу. Слова были суровыя, но голосъ звучалъ ласково, и онъ снова улыбнулся, сказавъ:— А! вы думали, что обойдетесь безъ меня, не такъ ли? Хорошо… мы… увидимъ… мы увидимъ…

Джорджъ выслушалъ эту угрозу безмолвно, но съ краснымъ лицомъ и съ чувствомъ возраставшаго негодованія. Тмъ не мене, когда служишь, приходится поневол терпть выговоръ своего господина. Поэтому онъ не сказалъ ничего, ожидая, что будетъ дале.

— Я обдумывалъ втеченіе нкотораго времени, — продолжалъ мистеръ Дерингъ, какъ тутъ быть, чтобы все устроилось къ общему удовольствію. Наконецъ, я ршилъ задачу. И если вы прочитаете эту бумагу, юный джентльменъ, то увидите, что я сдлалъ ваше безумное намреніе жениться только съ одной любовно и ни съ чмъ другимъ — совершенно невозможнымъ… совершенно невозможнымъ, сэръ.

Онъ хлопнулъ бумагою по столу и перебросилъ ее къ Джорджу.

Джорджъ взялъ бумагу и принялся за чтеніе ея. Вдругъ онъ вскочилъ со стула, какъ угорлый.

— Что?— закричалъ онъ.

— Продолжайте… продолжайте,— ласково сказалъ мистеръ Дерингъ.

— Товарищество? товарищество?— Джорджъ едва переводилъ дыханіе.— Что все это значитъ?

— Это, какъ вы сказали, товарищеское условіе между мною и вами. Условія товарищества изложены надлежащимъ образомъ,— надюсь вы найдете для себя подходящимъ принять ихъ. Товарищеское условіе. Не знаю, сколько сотъ фунтовъ придется на вашу долю, но полагаю, что вы можете разсчитывать по крайней мр на дв тысячи втеченіе перваго года и на большее, гораздо большее… въ весьма недалекомъ будущемъ.

— Боле тысячи?

— Вы не дочитали этого акта до конца. А еще называетесь юристомъ? Садитесь и читайте отъ слова до слова.

Джорджъ повиновался, читая, словно бумага эта была дана ему на разсмотрніе, словно бумага эта принадлежала кому нибудь другому.

— Ну? прочитали вы?

— Да, я прочиталъ все съ начала до конца.

— Замтьте, что товарищество это можетъ быть расторгнуто въ случа смерти, банкротства или съ общаго согласія. Я получаю пожизненно дв трети всего дохода. Это — увы!— не будетъ продолжительно… Ну, юноша, принимаете-ли вы это предложеніе?

— Принимаю-ли? О! принимаю-ли? Да что же другое могу я сдлать? что могу я сказать, какъ не принять?..

Онъ подошелъ къ окну и взглянулъ на улицу, полагаю, онъ любовался деревьями сквера, которыя, конечно, были очень красивы въ первыхъ числахъ іюля. Затмъ онъ обернулся, глаза его были влажны.

— Ага!— судорожно засмялся мистеръ Дерингъ.— Не сказалъ ли я вамъ, что сдлаю невозможнымъ для васъ жениться при доход въ двсти фунтовъ въ годъ? Я дожидался рожденія Эльзи. Ну, теперь вы будете въ состояніи пересмотрть небольшой бюджетъ вашъ въ двсти фунтовъ. Э?

— Мистеръ Дерингъ, — сказалъ Джорджъ прерывающимся голосомъ, — я едва врю своимъ ушамъ, я просто теряюсь. Я не заслужилъ этого.

— Дайте мн вашу руку, товарищъ.

Они пожали другъ другу руки.

— Теперь присядьте и потолкуемъ маленько,— сказалъ мистеръ Дерингъ.— Я старъ. Мн перевалило за седьмой десятокъ. Я старался убдить себя, что я еще такой же хорошій работникъ, какъ въ былое время. Но я получилъ предостереженія. Теперь я начинаю понимать, что то были предостереженія. Иногда это — легкое разстройство памяти, я не въ состояніи отдать себ отчетъ въ пустякахъ, я забываю то, что длалъ вчера вечеромъ. Полагаю, что вс старые люди подвержены этимъ предвстникамъ наступающаго разрушенія. Вотъ почему я долженъ сократить свою работу и снять съ себя часть отвтственности. Я бы могъ совсмъ прекратить дла и удалиться на покой, у меня денегъ и сбереженій довольно, но моя контора успшно существуетъ уже при третьемъ поколніи и мн было бы тяжело закрыть контору свою и думать, что фирма навсегда должна прекратить свое существованіе. Итакъ я задумалъ взять себ компаньона и сталъ подыскивать его. Ну… коротко говоря, я пришелъ къ заключенію, что мн не найти молодого человка боле способнаго, чмъ вы, что касается умнія и таланта вести дла и всхъ качествъ, необходимыхъ для поддержанія успха такой фирмы, какъ эта. Въ особенности я придаю значеніе хорошимъ манерамъ. Я рано узналъ отъ своего отца, что величайшее подспорье для успха заключается въ хорошемъ воспитаніи. Надюсь, что въ этомъ отношеніи я воздалъ должное наставленіямъ того, кто былъ образцомъ изящной вжливости своего времени. Вы принадлежите къ вку, въ которомъ церемоніи соблюдаются съ меньшей строгостью и сословнаго уваженія гораздо меньше. Но, вдь, мы не постоянно находимся въ казарм или въ клуб. Мы не вс товарищи или равные между собою. Намъ приходится имть дло съ низшими себя и съ высшими себя. У насъ бываютъ женщины, бываютъ старые люди, вы — мой компаньонъ — доказали мн свое умніе относиться къ каждому кліенту съ тмъ вниманіемъ, уваженіемъ и разборчивостью, какихъ онъ заслуживаетъ. Распознаваніе индивидуальнаго характера дло хорошаго воспитанія. Вы заботитесь о мелочахъ, которыя сглаживаютъ шероховатыя стороны дла. Ни въ одной профессіи, не исключая даже профессіи врача, не оказываютъ такой пользы хорошія манеры, какъ въ нашей. А вы ими обладаете. Притомъ мн пріятно, — прибавилъ онъ посл минутнаго молчанія,— что, сдлавъ васъ своимъ компаньономъ, я также содйствую счастью молодой лэди, которую знаю съ ранняго ея дтства.

Джорджъ пробормоталъ что то невнятное. Онъ имлъ скоре видъ нашалившаго школьника, чмъ человка, только что достигшаго въ высшей степени завиднаго положенія. Щеки его такъ и пылали, а руки его дрожали. Мистеръ Дерингъ нажалъ пуговку звонка.

— Чиклэй, — сказалъ онъ, — когда показался его врный слуга.— Я уже говорилъ вамъ о своемъ намреніи взять себ компаньона. Вотъ мой новый компаньонъ.

Чиклэй измнился въ лиц. Его старые глаза — или Джорджъ ошибся?— сверкнули недоброжелательствомъ при взгляд на молодого человка. Послдній почувствовалъ неловкость, но только на одно мгновеніе.

— Мой компаньонъ, Чиклэй,— повторилъ мистеръ Дерингъ.

— О!— голосъ его звучалъ сухо и рзко.— Такъ какъ мы не можемъ продолжать работать попрежнему… Ну, я надюсь, вы не пожалете объ этомъ.

— Вы засвидтельствуете подпись условія, Чиклэй. Позовите-ка клерка. Такъ… оно готово, написано, подписано и засвидтельствовано. Еще разъ, вашу руку, мой компаньонъ.

Эльзи ушла къ себ посл выговора, полученнаго ею за ея мятежное настроеніе духа. Она скоро снова запла, будучи слишкомъ счастлива, чтобы огорчиться отъ такого пустяка. Она занялась начатымъ портретомъ, оставивъ отчасти, хотя не сполна, выраженіе мягкости и добродушія, которыя придала ему, такимъ образомъ у нея получился по общепринятому понятію превосходный портретъ, хотя слегка польстившій оригиналу. Сама она отлично знала, что въ немъ не было ни малйшей лести, что онъ былъ даже ниже дйствительности, но другимъ не удавалось никогда видть мистера Деринга въ минуту изліянія чувствъ.

И вотъ, въ то время какъ она была такимъ образомъ занята, постоянно возвращаясь мысленно къ своему только что полученному наслдству, кэбъ подъхалъ къ дому… дверь распахнулась настежъ… и ея возлюбленный, ея Джорджъ бросился въ ея объятія.

— Ты здсь… Джорджъ? Въ самомъ дл въ этомъ дом? О! но вдь ты знаешь…

— Я знаю… знаю… Но я не въ состояніи дожидаться до вечера. Моя дорогая дтка, самая удивительная вещь… самая удивительная вещь… самая необычайная вещь… во всемъ свт случилась… вещь, на которую мы не могли даже разсчитывать, которой никогда не смли бы просить…

— Значитъ, мистеръ Дерингъ сказалъ теб?

— Что? разв ты знаешь?

— Мистеръ Дерингъ сказалъ мн сегодня утромъ… О Джорджъ! ну, не чудо ли это?

— Чудо? это похоже на послднюю главу въ роман!

Онъ сказалъ это, какъ безумный, потому что единственная послдняя глава въ жизни есть та, въ которой Азраэль переступаетъ порогъ.

— О Джорджъ!.. Я гуляла… я бжала… я пла и плясала… Мн кажется, будто еще никогда до этого я не знала, что значитъ быть счастливой. Мистеръ Дерингъ сказалъ что-то о томъ, что онъ устроилъ его… понимаешь… все это твое, Джорджъ… твое точно также, какъ мое.

— Да,— сказалъ Джорджъ, немного удивленный,— Я думаю, что передъ закономъ это принадлежитъ мн, но затмъ также принадлежитъ и теб. Вдь все, что есть у меня,— твое.

— О! мистеръ Дерингъ сказалъ, что это принадлежитъ мн по закону. Что бы это значило, Джорджъ? что говоритъ глупый законъ?

— Ничего, дорогая моя… совсмъ таки ничего.

— Это приноситъ около пятисотъ фунтовъ въ годъ. А это, съ твоими двумя стами фунтами въ годъ, дастъ намъ очень хорошія средства посл всхъ пережитыхъ нами треволненій.

— Пять сотъ фунтовъ въ годъ? Надюсь, это дастъ намъ въ четыре раза больше.

— Въ четыре раза? О, нтъ!.. это невозможно. Но мистеръ Дерингъ сказалъ мн, что возможно получить, пожалуй, до четырехъ процентовъ, а я вычислила всю сумму. Правило простыхъ процентовъ: умножить капиталъ на число процентовъ, а затмъ на время и раздлить на сто. Ясно какъ Божій день. А еще проще взять лишь одинъ годъ!

— Какой капиталъ, Эльзи, на какіе проценты? Ты ломаешь свою головку надъ ариметическими правилами. Тутъ нтъ ни капитала, ни процентовъ. Тутъ все дло въ доходахъ и затмъ въ раздл.

— Пусть это называется доходами, Джорджъ, если теб такъ нравится, но онъ сказалъ, что это процентъ. Какъ бы то ни было, это составляетъ почти пятьсотъ фунтовъ въ годъ, а съ твоими двумя стами фунтовъ…

— Не знаю, откуда ты взяла эти пятьсотъ фунтовъ въ годъ. Что же касается моихъ двухъ сотъ фунтовъ, если только я не ошибся, они скоро обратятся въ дв тысячи.

— Твои двсти обратятся?.. Джорджъ, мы говоримъ о различныхъ вещахъ.

— Да. О какихъ своихъ деньгахъ говоришь ты?

— Я говорю о тхъ двнадцати тысячахъ фунтахъ, которые хранятся у мистера Деринга для меня… съ процентами…

— Двнадцать тысячъ фунтовъ? Да это волшебный кладъ? Двнадцать тысячъ?.. У меня кружится голова… подкашиваются ноги… я умираю… Возьми меня за руки… за об руки, Эльзи… поцлуй меня нжно… это лучше всего… нжно поцлуй меня. Двнадцать тысячъ фунтовъ!

— Никогда ране, Джорджъ, я не понимала привлекательности и силы денегъ. Он были переданы мистеру Дерингу безымянною личностью на сохраненіе для меня… въ тайн. Никто объ этомъ не знаетъ… не исключая даже моей матери.

— О! черезчуръ много удачи: была себ бдная влюбленная парочка, и вотъ фортуна повернула къ ней свое колесо… Ты не знаешь, не вдаешь… маленькая дурочка… Ты не догадываешься… О, Эльзи, я компаньонъ… компаньонъ мистера Деринга!

Они схватились снова за руки, затмъ опустили ихъ… Затмъ сли и взглянули другъ на друга.

— Эльзи,— сказалъ Джорджъ.

— Джорджъ,— сказала Эльзи.

— Теперь мы можемъ жениться, какъ другіе люди… даже гораздо лучше. Теперь у насъ будетъ мебель.

— Мебель, какую только пожелаемъ, и домъ, гд намъ понравится. Кончены стсненія… Кончены урзыванія.

— Кончено самопожертвованіе другъ для друга, моя дорогая.

— Вотъ это жаль, не правда ли?.. Но, Джорджъ, не жалй объ этомъ. Выгоды перевшиваютъ непріятности. Я мысленно вижу коттэджъ, въ которомъ мы съ тобой должны были поселиться. Онъ находится въ Ислингтон или по близости оттуда, ну хоть въ Барнсбери, съ маленькимъ садомъ спереди и съ садомъ позади дома. Тамъ можно будетъ развшивать блье для сушки. Я не люблю запаха мыльной воды. На обдъ, ради экономіи, а не по желанію, подаются холодные мясные консервы въ оловянныхъ коробкахъ. Комнаты малюсенькія, мебель подержанная, потому что стоила дешево. А когда ты приходишь домой… о, Джорджъ!— она захватила на свой указательный пальчикъ млу и провела по его лицу дв или три линіи,— у тебя будетъ точь въ точь такой видъ, — такой недовольный, брезгливый, мрачный. О, мой дорогой, выгоды, он такъ сильно перевшиваютъ непріятности, и Джорджъ, — ты будешь любить свою жену еще больше… я въ этомъ уврена… потому что она можетъ быть всегда одта, какъ слдуетъ, и у нея будетъ изящный видъ, и она приготовитъ теб обдъ, который подкрпитъ твои силы посл трудовъ дня.

И снова сумасшедшая парочка упала въ объятія другъ друга съ поцлуями, слезами, улыбками и смхомъ.

— Кто,— спросила миссисъ Арендель, позвонивъ въ колокольчикъ,— кто у миссъ Эльзи внизу?

Услышавъ, что это былъ Джорджъ Аустинъ, которому былъ воспрещенъ входъ въ домъ, миссисъ Арендель торжественно и гнвно встала и отправилась внизъ. Она ясно понимала, что ей предстояло совершить. Когда она широко растворила двери, любовники, держась за руки, кружились по комнат, хохоча, но слезы текли по щекамъ Эльзи.

— Эльзи!— сказала ея мать, остановившись въ растворенныхъ дверяхъ,— не угодно ли теб объяснить это.

— Позвольте мн объяснить вамъ,— сказалъ Джорджъ.

— Джентльмену этому, Эльзи, было отказано отъ дому.

— Одну минуточку…— началъ онъ.

— Уходите, сэръ. Она величественно указала ему на окно.

— О,— вскричала Эльзи. Разскажи ей, Джорджъ… разскажи ей,— я не въ силахъ. Она смялась и плакала, продолжая держать своего милаго за руку.

— Я не желаю никакихъ разговоровъ съ тмъ, кто отнимаетъ у меня дочь,— сказала эта римская матрона.— Оставите-ли вы этотъ домъ, наконецъ, сэръ?

— Мама — ты должна выслушать его.

— Ничто,— сказала миссисъ Арендель, — ничто и никогда не заставитъ меня говорить съ нимъ… ничто!

— Мама, не глупи,— закричала Эльзи,— вдь ты не знаешь, что случилось. Ты не должна говорить такихъ вещей. Теб самой будетъ непріятно посл за нихъ.

— Никогда… никогда. Можно простить такому человку, но никогда нельзя говорить съ нимъ, никогда… Что бы ни случилось — никогда!— Эта лэди смотрла почти героиней, протянувъ правую руку по направленію къ молодому человку.

— Я уйду,— сказалъ Джорджъ, — но только посл того какъ вы меня выслушаете. Я богатъ… Эльзи богата… мы не останемся бдняками. Наше положеніе совершенно измнилось.

— Измнилось, — повторила Эльзи, взявъ Джорджа подъ руку.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Мой дорогой Джорджъ, — сказала миссисъ Арендель, выслушавъ всю исторію и убдившись, благодаря перекрестному допросу, что все это была чистая правда, вы знаете, на чемъ основывались мои справедливыя возраженія. Иначе, я была бы въ восторг съ самаго начала.— Поцлуй меня, Эльзи.— Вы имете, дти, мое полное согласіе. Эти удивительныя событія посланы самимъ Провидніемъ. По смерти или удаленіи мистера Деринга, у васъ будетъ громадная практика. Слдуйте его примру. Не берите себ компаньона, пока не принудитъ васъ къ этому старость. Оставляйте всю прибыль для себя… всю… Мой милый Джорджъ, вы будете очень счастливымъ человкомъ. Не такимъ богатымъ, быть можетъ, какъ мой другой зять, сэръ Самуэль, но все же гораздо богаче обыкновеннаго уровня. А что касается до прошлаго… Пойдемъ теперь завтракать.— Вотъ уже звонятъ. Эти волненія утомляютъ меня.

ГЛАВА VIII.
Въ честь свершившагося.

Что можно сказать о такой простой вещи, какъ небольшой семейный обдъ? Обыкновенно тутъ нтъ ничего драматичнаго или необычайнаго, обыкновенно на немъ даже не подается ни новаго блюда, ни бутылки рдкаго вина. Однако, въ ум каждаго человка долго остается воспоминаніе о пріятныхъ обдахъ. Я бы охотно написалъ книгу обдовъ, не книгу для лакомокъ, а книгу воспоминаній. Вышелъ бы въ высшей степени заманчивый томъ. Въ него вошло бы описаніе обда школьниковъ. Я помню одинъ обдъ, по восемнадцати пенсовъ съ человка, въ Ричмонд, когда мы еще не принимали участія въ прогулкахъ на шлюпкахъ, когда мы ссорились и разбивали весла о головы друга друга и чуть что не опрокидывали лодку: то былъ обдъ подростковъ-гимназистовъ, въ которомъ принимало участіе четверо человкъ, — трое изъ нихъ теперь уже въ царств тней — то былъ обдъ, состоявшій изъ бараньихъ котлетъ, нсколькихъ бутылокъ эля и беззавтнаго молодого веселья. Потомъ обдъ парочками въ отдльной комнат, вкусный обдъ изъ сладкой молодой баранины, сладкаго хлба, сладкаго горошка, сладкихъ взглядовъ, сладкаго вина и сладкихъ словъ. Неужели же правда, что никогда… никогда… не повторяется молодость? Я увренъ, что нкоторымъ людямъ удается стать вновь молодыми, но они никому не могутъ разсказать объ этомъ. А я думаю, еслибы молодость вернулась вновь, обды эти показались бы такими же прекрасными, какъ когда-то въ былое время. Бываетъ оффиціальный обдъ — пышный и холодный,— городской обдъ, который обыкновенно достается человку тогда, когда пищевареніе послдняго далеко не то, какимъ оно было, семейный обдъ, въ которомъ умъ играетъ такъ мало значенія, потому что никому не хочется тратить свое остроуміе на своихъ родственниковъ, обдъ, на которомъ кому нибудь приходится сказать спичъ. Право, Книга Обдовъ общаетъ быть въ высшей степени увлекательной книгой. Я бы взялся написать ее, хотя не безъ трепета, такъ какъ, чтобы написать эту книгу, дйствительно, хорошо, автору пришлось бы прежде всего быть школьникомъ,— вдь надобно врно оцнить все, что говорилось и произносилось, какую связь имло это славное прошлое съ тмъ, что кушалось и выпивалось. Притомъ, авторъ долженъ быть еще молодъ, онъ долженъ имть врожденную склонность къ вину и понимать, въ чемъ состоитъ заслуга хорошаго повара. Онъ долженъ быть въ прошломъ или въ настоящемъ мастеромъ въ искусств любви и дамскимъ кавалеромъ, онъ долженъ умть вести разговоры, онъ долженъ, выражаясь старымъ языкомъ, быть поклонникомъ Бахуса, Венеры, Феба Аполлона, девяти музъ и трехъ грацій. Онъ не долженъ быть бднымъ хилымъ существомъ, неспособнымъ наслаждаться разнообразіемъ яствъ — мясомъ, дичью, рыбою и виномъ, онъ не долженъ быть неотесаннымъ мужикомъ или бревномъ безчувственнымъ къ очарованію прелестныхъ женщинъ.

Обдъ давно значится въ числ изящныхъ искусствъ. А какъ намъ всмъ извстно, каждое изящное искусство иметъ свои формы и свои капризы. Т изъ насъ, которые довольно пожили на бломъ свт, чтобы помнить обды, дававшіеся двадцать, тридцать или сорокъ лтъ назадъ, въ состояніи также припомнить многія формы и капризы такихъ обдовъ. Въ тридцатыхъ годахъ, къ которымъ относилась молодость мистера Деринга, все прямо распредлялось на стол. Требовалось крпкое здоровье, чтобы задавать обдъ. По счастью, обдъ состоялъ изъ немногихъ блюдъ. За обдомъ пили хересъ, а посл обда — портвейнъ. Шампанское, тамъ, гд оно подавалось, было легкое. Гости съзжались въ половин седьмаго часу, за обдъ садились немного ране семи часовъ. Въ восемь часовъ дамы уходили наверхъ, а въ половин одиннадцатаго къ нимъ присоединялись мужчины. Лица ихъ были красны, плечи ихъ раскачивались, языкъ ихъ слегка заплетался. Странно сказать, водку съ водою этимъ питухамъ обыкновенно сервировали тутъ же въ гостиной.

Мистеръ Дерингъ мало что измнилъ въ своихъ обденныхъ привычкахъ. Гости его принадлежали, главнымъ образомъ, къ шестидесятымъ годамъ, съ немногими лицами, принадлежавшими къ тридцатымъ годамъ. Кушанья разрзывались и накладывались на буфет: это длалось изъ уваженія къ новйшимъ обычаямъ, шампанское составляло непремнную часть обда, но самый обдъ отличался сытностью. По окончаніи обда скатерть убирали со стола и по старинной мод оставляли открытымъ столъ изъ краснаго дерева, отполированный въ темный цвтъ. Убранство комнаты было также въ старинномъ стил: стулья были тяжелые и прочные, стны были обиты темно-красными обоями подъ бархатъ, гардины и ковры были краснаго цвта, картины изображали дичь и фрукты. Буфетъ былъ такой же массивный, какъ и столъ.

Клеркъ Чиклэй, котораго пригласили въ качеств врнаго слуги фирмы для празднованія новаго товарищества, пришелъ первымъ. Одтый въ пару, взятую на прокатъ, онъ имлъ видъ помощника гробовщика, а мрачное выраженіе его физіономіи еще боле усиливало это сходство. Почему товарищество вызвало такое мрачное настроеніе у Чиклэя, я не берусь объяснить. Разумется, онъ никоимъ образомъ не могъ разсчитывать самъ попасть въ компаньоны. Быть можетъ, это было нчто врод зависти, наполнявшей его душу.

Джорджъ же явился съ тещей и невстой. Прощеніе, миръ, милосердіе, христіанская любовь — были написаны на чел старшей лэди. Она была великолпна въ темнокрасномъ бархатномъ туалет, а руки и шея ея были обвшены золотыми украшеніями. Говорятъ, что еврейскія дамы богатствомъ своихъ золотыхъ уборовъ стараются наглядно показать успшное веденіе торговыхъ оборотовъ. Почему бы не такъ? Это одна изъ формъ наслажденія успхомъ. Есть много формъ наслажденія: одинъ покупаетъ книги — и пусть себ покупаетъ, другой собираетъ коллекцію картинъ. Почему бы не такъ? женщина носитъ красное бархатное платье. Почему ей не носить его? Этимъ способомъ она наслаждается своимъ богатствомъ и провозглашаетъ его. Опять таки, почему бы ей не длать этого? Философу кажется глупымъ и пустымъ разряживаніе въ пухъ и прахъ во вс годы, а въ особенности глупымъ, когда женщина уже не молода и не хороша собой. Но вдь не всмъ же быть философами. Есть много мужчинъ почтеннаго возраста, которые полагаютъ все свое счастіе въ ношеніи мундира, медалей и блестящей каски. Миссисъ Арендель носила бархатное платье, словно наслаждаясь его цвтомъ, его пышностью, переливающимся блескомъ его складокъ и мягкимъ шелестомъ его. Кром того, она надла его въ знакъ великаго торжества. Дочь ея, лэди Дерингъ, пришла также разодтая въ роскошное шолковое платье янтарнаго цвта, въ головномъ убор изъ перьевъ. Видно было, что она посл обда собирается куда-то на вечеръ. Эльзи была одта въ платье молочнаго цвта, какъ подобаетъ невст, но она имла гораздо боле счастливый видъ, чмъ большинство невстъ. Мужъ Гильды, сэръ Самуэль, на шесть-семь лтъ моложе своего брата, былъ типомъ богатаго человка. Теперь богачъ не можетъ, какъ во времена добраго стараго сэра Томаса Грэшама, выставлять свое богатство на показъ, облачаясь въ дорого стоющіе мха, въ расшитыя золотомъ куртки, въ тяжелыя цпочки. Ему приходится одваться въ черное тонкое сукно. Однако, есть что-то въ манерахъ, въ поступи, въ осанк, что составляетъ отличительную черту богача. Сэръ Самуэль былъ высокаго роста, какъ и братъ его, но не худой, какъ онъ: онъ былъ тученъ, съ багровымъ лицомъ, съ лысымъ черепомъ и носилъ большія бакенбарды, выкрашенныя въ черный цвтъ. Недавнія несогласія были совершенно забыты. Гильда нжно поцловала сестру.— Милочка,— шепнула она ей,— мы уже слышали обо всемъ. Все… все измнилось, благодаря этимъ счастливымъ событіямъ. Они длаютъ теб величайшую честь, — Джорджъ, — она взяла его руку и нжно удержала въ своей: — не умю выразить вамъ, какъ насъ всхъ обрадовали эти извстія. Вы современемъ будете богаты. Сэръ Самуэль только говорилъ, когда мы шли…

— Я говорилъ, молодой джентельменъ,— перебилъ ее баронетъ, — что самое прекрасное въ деньгахъ, это ихъ вліяніе на развитіе характера. Отъ бдняка мы требуемъ немногихъ добродтелей — только честности и трудолюбія. Когда же человкъ пріобртаетъ богатство, мы обращаемъ вниманіе на его лучшія качества.

— Да, правда,— прошептала Гильда.— Его лучшія качества выступаютъ наружу.— Эльзи, милочка, на теб прехорошенькое платьице. Я, кажется, прежде его не видала. Нравится ли теб мой туалетъ?

Джорджъ принялъ эту внезапную перемну мнній съ улыбками. Впослдствіи онъ надъ этимъ посмялся. Въ данную же минуту онъ испыталъ такое ощущеніе, словно его вознаградили за какой-то подвигъ добродтели.

Обдъ былъ сервированъ въ семь часовъ, — по старинному обычаю у этого стараго джентльмена. Онъ подалъ руку миссисъ Арендель и усадилъ Эльзи съ лвой стороны возл себя. Вначал обдъ, повидимому, общалъ быть безмолвнымъ вкушеніемъ яствъ. Двое влюбленныхъ не были расположены къ разговорамъ, они еще не могли прійти въ себя отъ ошеломляющихъ и поразительныхъ событій дня. Сэръ Самуэль никогда не говорилъ въ начал обда,— тмъ боле, что былъ черепашій супъ, красный головль и уклейка — и было бы гршно отвращать свое вниманіе отъ этихъ прекрасныхъ созданій кулинарнаго искусства. Жена его никогда не говорила за обдомъ, да и ни въ какое другое время боле того, что нужно было для приличія. Красавицы, напоминающія мраморныхъ богинь, рдко бываютъ разговорчивы. Разговоры вызываютъ улыбки, даже смхъ, что искажаетъ линіи лица. Женщина должна поощрять мужчинъ къ бесд, а это она можетъ длать, почти не принимая участія въ разговор.

Вдругъ мистеръ Дерингъ всталъ и заговорилъ о постороннихъ вещахъ, съ очевиднымъ усиліемъ, сперва обратившись къ миссисъ Арендель, затмъ къ Эльзи, а затмъ къ своему брату, но все съ очевиднымъ усиліемъ, словно онъ думалъ о другихъ вещахъ. И гости почувствовали какое-то стсненіе.

Когда убрали скатерть и на темный, блестящій столъ поставили вина и фрукты, онъ налилъ себ полную рюмку вина и сказалъ маленькое привтствіе.

— Мой компаньонъ, я пью за ваше здоровье. Пусть ваше вступленіе въ товарищество фирмы будетъ удачно! Для меня большое счастіе, что я отыскалъ себ такого компаньона.— Эльзи, я присоединяю тебя къ моему компаньону. Желаю вамъ обоимъ полнаго счастія.

Онъ осушилъ свой бокалъ и сталъ подчивать всхъ своихъ гостей.

Затмъ онъ заговорилъ, и рчь его звучала въ высшей степени странно. Если бы то были — говорилъ впослдствіи братъ его — праздныя бредни какого-нибудь полуумнаго писателишки, я бы нисколько не удивился, но съ его стороны… со стороны солиднаго стараго солиситора, со стороны человка, за которымъ никогда не водилось никакихъ глупостей… несомннно онъ самъ сказалъ, что это были только призраки. Надюсь, это не размягченіе мозга. Слыханное-ли дло, чтобы у такого человка бывали грезы и призраки?

Разумется, никому прежде не приходилось слышать отъ мистера Деринга столь непривычныя рчи. Обыкновенно даже у себя за столомъ, какъ хозяинъ, онъ былъ молчаливъ и важенъ. Онъ говорилъ мало и въ серьезномъ тон. Съ наступленіемъ вечера и рчь, и лицо его измнились. Кто бы могъ подумать, что мистеръ Дерингъ станетъ признаваться въ склонности къ иллюзіямъ, станетъ разсказывать грезы, и что именно такія грезы посщаютъ его? Не забывайте, что нашему оратору было отъ роду семьдесятъ пять лтъ и до этой минуты никто отъ него не слыхалъ рчей о благотворительности. Тогда вы поймете, какъ велико было изумленіе всей честной компаніи.

Онъ приподнялъ свою голову и сталъ улыбаться непривычной добродушной улыбкой, напомнившей Эльзи ея портретъ,— Мы вс здсь составляемъ одну семью,— сказалъ онъ,— и я могу говорить по душ. Я хочу разсказать вамъ объ одной весьма замчательной вещи, недавно случившейся со мною. Началось это, какъ я теперь догадываюсь, нсколько лтъ назадъ. Но теперь это овладло мною не на шутку, и вотъ почему я такъ сильно желалъ передать дла фирмы въ руки боле молодого человка. Потому что въ этомъ я вижу признакъ близости смерти. Въ семьдесятъ пять лтъ всякое необычайное явленіе — предвстникъ смерти.

— У васъ прекрасный видъ, мистеръ Дерингъ, и вамъ никто не дастъ больше шестидесяти, — сказала миссисъ Арендель.

— Можетъ быть. Я чувствую себя здоровымъ и бодрымъ. Дло въ томъ, что меня безпокоитъ… или радуетъ… или мною владетъ… иллюзія.

— У тебя — иллюзія?— сказалъ его братъ.

— У меня самого. Я во власти иллюзіи. Он нашептываютъ мн отъ времени до времени, что моя жизнь всецло проходитъ въ устройств благосостоянія другихъ людей.

— Ну, сказалъ его братъ, — такъ какъ ты первоклассный солиситоръ и ведешь дла массы людей къ вящшей выгод для нихъ, то несомннно ты содйствуешь ихъ благосостоянію.

— Да, да… полагаю, что это такъ. Затмъ моя иллюзія состоитъ въ томъ, что это совершается вн моихъ дловыхъ занятій… безъ какого бы то ни было вознагражденія впослдствіи.— Чиклэй взглянулъ на говорившаго широко раскрытыми глазами — она заставляетъ меня думать, что я работаю и живу для блага другихъ. Ну, не курьезная-ли это иллюзія?

Тузъ Сити покачалъ головою.— По моему — сказалъ онъ — всегда и при всякихъ условіяхъ иллюзія, чтобы какой бы то ни было человкъ могъ жить для блага другихъ. При настоящемъ положеніи общества — а положеніе это заслуживаетъ почтительнаго удивленія — онъ раскачивалъ своею лысою головою, произнося эти слова и голосъ его звучалъ, какъ барабанная дробь — первая обязанность человка, вторая его обязанность, третья его обязанность… сотая его обязанность — касается его самого. Въ Сити заботы его состоятъ въ накопленіи богатства… Въ обращеніи его… въ обращеніи его — онъ произнесъ эти слова съ чувствомъ — въ прибыльномъ помщеніи его… въ неусыпномъ наблюденіи за нимъ, въ извлеченіи изъ него выгоды, чтобы оно приносило плоды… приносило плоды. Впослдствіи, когда онъ будетъ достаточно богатъ — если только можетъ человкъ стать когда нибудь достаточно богатымъ!— пусть себ занимается длами христіанскаго милосердія, сколько его душ угодно… сколько его душ угодно. Милосердіе услаждаетъ иныхъ людей, какъ стаканъ дорогого вина — онъ наглядно показалъ свое сравненіе — услаждаетъ нашъ вкусъ… услаждаетъ нашъ вкусъ.

Стряпчій учтиво выслушалъ рчь своего брата, и наклонилъ голову.

— Въ моей иллюзіи есть, по крайней мр, извстная послдовательность,— продолжалъ онъ.— Ты указалъ на нее. Солиситоръ постоянно занятъ веденіемъ чужихъ длъ. Это установленный фактъ. Онъ всегда погруженъ въ соображенія, какъ бы ему лучше провести своего ближняго черезъ лабиринтъ мірскихъ отношеній. Онъ принимаетъ своего ближняго на порог вступленія въ жизнь — подъ свою опеку, выростая, этотъ ближній становится его кліентомъ, онъ руководитъ каждымъ его шагомъ и во всхъ критическихъ обстоятельствахъ его жизни. Вступаетъ-ли кліентъ въ дловое товарищество, женится-ли онъ, покупаетъ-ли, или строитъ себ домъ, попадаетъ-ли въ затруднительное положеніе — солиситоръ помогаетъ и подаетъ ему совты. Когда кліентъ становится старикомъ, солиситоръ составляетъ его завщаніе. Когда кліентъ умираетъ, солиситоръ становится его душеприкащикомъ и кураторомъ и управляетъ его имніемъ за него. Такимъ образомъ, какъ я сказалъ, вся жизнь солиситора уходитъ на дла другихъ людей. Я не знаю никакой другой профессіи — исключая разв профессіи врача — о которой можно сказать то же самое. А подумайте только какіе ужасы, какія треволненія, какія разочарованія приходится видть и умиротворять солиситору! Подумайте о семейныхъ скандалахъ, которые ему приходится тушить и держать въ тайн! Создатель! еслибы солиситору, имющему обширную практику, вздумалось разсказать все, что онъ знаетъ,— получились бы страшныя разоблаченія! Онъ знаетъ все. Онъ знаетъ больше, чмъ католическій патеръ, потому что его духовныя дти открываютъ ему не только свои собственные грхи и прегршенія, но также грхи своихъ женъ, сыновей, друзей и компаньоновъ. И скажу вамъ, что душевное безпокойство, скоре раскаяніе, заставитъ человка сознаться въ содянныхъ имъ дурныхъ поступкахъ. Иногда мы представляемъ дла въ судъ, получаемъ исполнительные листы и такъ дале. И что же: эта часть нашей работы, которая такъ непріятна для насъ, — на самомъ дл самая благотворная изъ всхъ. Потому что, благодаря дламъ, представленнымъ въ судъ, мы напоминаемъ міру, что законъ долженъ быть на страж. Чтобы пріобрсти уваженіе, законъ долженъ сперва возбудить страхъ. Сила предшествуетъ порядку. Должно поддерживать память о сил. Присутствіе силы должно давать себя чувствовать. Напримръ, у меня возникло дло о диффамаціи. Это довольно скверная диффамація. Мой пасквилянтъ пострадаетъ, онъ изойдетъ кровью, но это послужитъ къ общественному благу, потому что тысячи людей, которые жаждутъ поносить, чернить, клеветать и злословить своихъ сосдей, остановятся въ своихъ злыхъ намреніяхъ передъ страхомъ наказанія. О! самымъ благотворнымъ дломъ — идущимъ прямо къ цли — будетъ возбужденіе страха въ сердцахъ злотворныхъ людей. Ну… въ этомъ, друзья мои, состоитъ моя иллюзія. Думаю, это одна изъ многихъ иллюзій, которыми мы обманываемъ свою старость и стараемся отршиться отъ ея ужасовъ. Для всхъ другихъ людей я жестокосердый законовдъ, вымогающій фунтъ мяса у несчастнаго должника и обогащающійся насчетъ кредитора…

— Сущій вздоръ, какъ человкъ обогащается, — сказалъ богачъ.— Разбогатть можетъ только тотъ, у кого есть на это способности. Истинная правда. Пусть слабые погибаютъ. Пусть безпечные и лнивые умираютъ съ голоду.

— А между тмъ,— мягко замтила Эльзи,— не все иллюзія. Рядомъ съ безпечными и лнивыми есть другіе…

— Иногда, — продолжалъ старый законовдъ, — эта моя иллюзія… о! я знаю, что это лишь иллюзія! принимаетъ форму грезы — до такой степени жизненной, что впослдствіи я вспоминаю о ней, какъ о дйствительности. Во время этого сновиднія — всегда одного и того же — мн кажется, что я занятъ какимъ то великимъ проектомъ практической благотворительности.

— Практической… что такое? Ты занятъ практической благотворительностью?— переспросилъ его тузъ изъ Сити съ глубокимъ удивленіемъ. Иллюзія была довольно удивительная, но слышать, какъ его братъ говорилъ о практической благотворительности, было еще удивительне.

— Практической благотворительностью, — повторилъ мистеръ Дерингъ. Голосъ его упалъ. Глаза его смотрли въ пространство,— онъ, казалось, разсказывалъ сказку.— Это замчательно постоянное сновидніе. Оно проходитъ черезъ постоянные промежутки времени, мн пріятно, когда оно продолжится. О! вечеромъ, посл обда, когда усаживаешься въ мягкое кресло вздремнуть часокъ-другой, оно является, какъ я сказалъ, такъ живо, такъ ярко. Мсто дйствія этого сновиднія всегда въ одной и той же комнат, — въ большой комнат, съ простой обстановкой и выходящей на открытую площадь… Я бы узналъ эту комнату, еслибы увидлъ ее,— и мн доставляетъ такое наслажденіе — во сн — именно сознаніе, что я — я не могу выразить это иными словомъ — распространяю счастіе. Какъ я совершаю это распространеніе счастія — я никогда не помню, но это прочное счастіе, оно такого рода, что въ минуты бодрствованія его считаешь ршительно невозможнымъ.

— Распространяешь счастіе — ты!— произнесъ его братъ.

— Прекрасное сновидніе,— молвила Эльзи. Но никто не ршился обмняться взглядомъ

— Это странное сновидніе мое — продолжалъ мистеръ Дерингъ,— не составляетъ части той маленькой иллюзіи, хотя, повидимому, иметъ съ нею соотношеніе. И, какъ я уже говорилъ, оно большей частью бываетъ у меня по вечерамъ. Прошлый разъ, однако, оно было у меня втеченіе дня, кажется, я заснулъ въ контор.— Вы застали меня спящимъ, Чиклэй? Это было въ пятницу.

— Нтъ, въ пятницу днемъ, посл двнадцати часовъ, вы ушли изъ конторы.

— А! ну такъ это было, когда я вернулся… я забылъ, что я выходилъ. Выходилъ-ли я? Странно! Все равно. Это непрерывное сновидніе открываетъ передо мною міръ новыхъ идей и вещей, которыя не имютъ въ себ ничего реальнаго и представляютъ сплошную иллюзію, что я сознаю, какъ только просыпаюсь. Однако, идеи эти мн нравятся. Я вижу себя самого расточающимъ благоденствіе щедрою рукою. Міръ, который, такимъ образомъ, становится счастливе, состоитъ исключительно изъ бдняковъ. Я движусь между ними невидимкой, я прислушиваюсь къ ихъ рчамъ, — я вижу, что они длаютъ, слышу, что они говорятъ. Поймите — все это для меня такъ реально и врно, словно это совершается въ дйствительности. И это наполняетъ душу мою восхищеніемъ передъ блаженнымъ состояніемъ бдности. Во сн я сожалю богачей отъ всей души. Чтобы стать богатымъ, думаю я… въ этомъ сн… они должны были совершить такую массу обмановъ…

— Братъ! братецъ!— Сэръ Самуэль поднялъ кверху об руки.

— Въ моемъ сновидніи… только въ сновидніи. Т, кому достается въ удлъ богатство, гнутся подъ тяжестью своихъ сокровищъ, которыя не дозволяютъ имъ избрать себ поприще дятельности, не даютъ имъ возможности развить и упражнять свои дарованія и поражаютъ ихъ умственными и тлесными недугами, которые порождаетъ праздность. Съ другой стороны, бдняки, живущіе изо дня въ день, порой сидящіе безъ работы по цлымъ недлямъ, охотно выполняютъ простую заповдь братской любви, милосердія и взаимной помощи. Они научились соединять усилія на благо всхъ, а не бороться, одинъ противъ другого, ради эгоистической корысти. Это единственный міръ, гд вс даютъ и помогаютъ другъ другу.

— Братъ, твой сонъ похожъ на соціалистическій трактатъ.

— Можетъ быть. Однако же, ты видишь, какъ онъ крпко заслъ во мн, даже сознавая всю нелпость предмета, я не безъ удовольствія передаю свои воспоминанія о немъ. Ну… не знаю, что меня заставило заговорить объ этомъ сновидніи.

Улыбка исчезла съ его лица, оно снова стало серьезно. Онъ смолкъ и весь остальной вечеръ онъ опять сталъ старымъ солиситоромъ, удрученнымъ заботами о чужихъ длахъ.

— Чиклэй,— это было сказано у выходной двери, гд сэръ Самуэль ожидалъ свою жену, которая ласково разговаривала съ своею сестрой, — кой чортъ дернулъ моего брата за языкъ сегодня вечеромъ?

— Я, право, не знаю, сэръ Самуэль. Я никогда не слышалъ отъ него прежде такихъ словъ. Длать имъ добро? Намъ гораздо способне велть ихъ взять подъ арестъ. Просто ушамъ своимъ не вришь. Блаженство быть бднякомъ! Ну, сэръ Самуэль, я на своей шкур испыталъ это блаженство и знаю, чмъ оно пахнетъ. Говорить бы такія пустяшныя рчи какому деревенскому проповднику, но вашему высокопочтенному братцу, сэръ Самуэль, такому законовду, какъ онъ… говорить такую ерунду… если осмлюсь такъ выразиться о словахъ моего ученаго господина… вдь это же такъ, сэръ Самуэль… врное слово, такъ!

— Онъ сказалъ, что это былъ сонъ, не забывайте. Впрочемъ, я съ вами согласенъ, Чиклэй. Это поразительно.

— Гмъ! Блаженство быть бднякомъ! И еще попивая такой портвейнъ! Я думалъ, что подо мной перевернется стулъ… право, думалъ. Вотъ ваша супруга, сэръ Самуэль.

— Эльзи,— сказала миссисъ Арендель въ карет.— По моему, мистеру Дерингу давно слдовало взять себ компаньона. Онъ грезитъ о длахъ благотворительности! Онъ расточаетъ благоденствіе щедрою рукою! О! говорю, это въ высшей степени прискорбный фактъ. Впрочемъ, условіе подписано и все обстоитъ, какъ слдуетъ. Что бы ни случилось, утшительно думать, что положеніе Джорджа можетъ отъ этого только улучшиться.

ГЛАВА IX.
У воротъ рая.

Многія женщины говорятъ, что лучшее время ихъ жизни, когда он бываютъ невстами. Разумется, ни одинъ мужчина не въ состояніи понять эту теорію, но съ женской точки зрнія теорія эта иметъ за себя аргументы, потому что для нкоторыхъ двушекъ самая прелестная вещь въ мір — когда за ними ухаживаютъ, пока не былъ совершенъ церковный обрядъ и обручальное кольцо не надто на пальчикъ,— невста царица и повелительница, а затмъ — не всегда. Но счастіе тутъ зависитъ отъ отсутствія препятствій при ухаживаніи. Въ исторіи нашей парочки было много любви и прелестнаго ухаживанія, но браку ихъ противилось все племя Аренделей такъ, что невста видалась со своимъ возлюбленнымъ всякій разъ противъ воли своей матери, какъ открытая бунтовщица. Не весело возвращаться домой посл прогулки съ нимъ для того только, чтобы найти дома гнвное молчаніе. Затмъ мы видли, что они представляли себ свою брачную жизнь бдною, даже полною лишеній. Госпожа Нищета со своими мелочными дрязгами и заботами и сварливымъ языкомъ должна была стать ихъ постоянной жилицей. Да и молодому человку нельзя было не задаваться вопросомъ — не былъ ли онъ себялюбивымъ животнымъ, вырывая молодую двушку изъ среды довольства, чтобы обречь ее на лишенія. А молодая двушка невольно спрашивала себя, не было ли эгоистично съ ея стороны взвалить такую громадную тяжесть на плечи своего милаго. Къ такой перспектив никто не можетъ оставаться равнодушнымъ. Никто не станетъ съ удовольствіемъ созерцать передъ собою сухія корки сыру и жалкую экономію подобной жизни, никому не будетъ по вкусу изъ гроша выгадывать двугривенные, никому не доставитъ удовольствія спускаться все ниже и ниже по общественной лстниц, никого не порадуетъ утрата благовоспитанности для дочерей и утрата соотвтствующаго воспитанія для сыновей.

— Ты дашь мн счастье,— говорилъ Джорджъ, — цною всего, что длало твою жизнь счастливою.

— Если я дамъ теб счастіе, — говорила двушка, — мн не надо ничего боле. Но, Боже! Я буду тяжелымъ бременемъ для тебя — въ состояніи ли ты вынести его? Не обвинишь ли ты меня впослдствіи, если бремя окажется теб не по силамъ?

А теперь вс тревоги исчезли, словно облако съ утренняго неба — исчезли такъ полно, что отъ нихъ не осталось никакихъ слдовъ. Мрачное лицо матери обратилось въ улыбающееся и дышало радостнымъ довольствомъ материнской любви: упреки обратились въ слова нжности, сердитые взгляды — въ подарки и ласки. А что касается до сестры, то вы могли бы подумать, что вся эта удача дйствительно дло рукъ Эльзи, — иначе чмъ объяснить похвалы и лесть, которыми Гильда осыпала ее? Она задала большой обдъ — нчто врод оффиціальнаго принятія жениха въ члены семьи, она устроила также вечеръ съ танцами, на которомъ она сама была прелестнйшей женщиной — она весь вечеръ простояла на видномъ мст, великолпно разодтая, богоподобная, восхитительная, а Эльзи была самой хорошенькой двушкой изъ всхъ присутствовавшихъ. Но между прелестнйшей женщиной и самой хорошенькой женщиной была большая разница! Ничто такъ не обнаруживаетъ хорошихъ качествъ двушки, какъ богатство: у Эльзи всегда были друзья, а теперь она могла насчитать ихъ сотнями. Фортуна создаетъ друзей, словно солнечный свтъ — цвты. Ее поздравляли, ласкали, ей льстили, такъ что у нея закружилась голова. Теперь двушки созданы такъ, что любятъ восхищеніе собою — это своего рода привязанность даже въ то время, когда оно принимаетъ форму лести. Неудивительно, что головы у нихъ могутъ легко закружиться, но он также легко отрезвляются. И домъ — вдовій домъ — который втеченіе многихъ лтъ былъ такимъ скучнымъ и молчаливымъ убжищемъ, превратился въ мсто веселія. Недоставало ему лишь разноцвтныхъ лампъ, чтобы стать совершенно похожимъ на вокзалъ: каждый вечеръ въ немъ собиралась толпа друзей невсты и жениха. У Джорджа было много друзей. Онъ по природ былъ стаднымъ животнымъ: онъ былъ отличнымъ гребцомъ и силачомъ: онъ былъ любителемъ такихъ упражненій, какъ игра на бильярд, стрльба, рыбная ловля, и отличался въ нихъ ловкостью. А такіе вкусы помогаютъ созиданію дружбы.

Эти друзья — молодежь одинаковаго образа мыслей — приходили въ домъ миссисъ Арендель толпами, чтобы собраться вокругъ человка, который покидалъ ихъ ряды. Юноши легко прощаютъ: Джорджъ не будетъ боле участвовать въ ихъ гонкахъ на лодкахъ, онъ потерянъ для бильярда и даже для клуба, и все же они простили ему, приняли его приглашеніе и пришли посмотрть на невсту. Они увидали ее окруженной подругами ея возраста. Боже! до какой степени смлость одного мужчины, выхватывающаго двушку изъ толпы, поощряетъ къ тому же другихъ! Здсь разыгралось шесть любовныхъ исторій, по крайней мр, — вс эти исторіи явились послдствіемъ этихъ вечеровъ и вс он чрезвычайно интересны, если бы хватило времени ихъ описать. Въ нихъ есть и горе, и радость, въ каждой изъ нихъ есть слезы, истинная любовь протекаетъ безмятежно разв только въ сказк.

Все это продолжалось около трехъ недль. Было ршено, что счастливая парочка обвнчается во второй половин августа, влюбленные ршили провести свой медовый мсяцъ во Франціи, остановиться на нсколько дней въ Париж, а затмъ осмотрть города и окрестности по р. Луар, вмст съ стариннымъ городомъ Туромъ. Они предполагали питаться исключительно плодами, виномъ и поцлуями. Нтъ мста боле подходящаго, чмъ Турэнь для тхъ, кто такъ молодъ, такъ страстно влюбленъ и такъ полно готовъ довольствоваться столь незатйливой діэтой. Даже для тхъ, кто кушаетъ котлетку вдобавокъ къ фруктамъ и вину, нтъ мста равнаго Турэни. Въ то же время, для возвращенія домой было обезпечено помщеніе, не маленькое, простенькое помщеніе изъ гостиной и двухъ-трехъ клтушекъ для спаленъ, а громадное и нарядное, со всми новйшими приспособленіями, съ большими комнатами и подъемной машиной, достаточно просторное для званыхъ обдовъ и пріемовъ, которые предстояли Эльзи. Прислуга была нанята. Мебель была заказана, вся во вкус fin de si&egrave,cle, — ковры, гардины, картины, каминныя ршетки, рдкія бездлушки, экраны и ширмы. Эльзи каждый день заходила въ свое новое жилище и находила тамъ какое нибудь упущеніе, затмъ садилась здсь, задумываясь надъ вопросомъ, какова-то будетъ эта новая жизнь, въ которую она готовилась вступить. О, это было горячее время!— Затмъ ей надо было заниматься своимъ приданымъ — всякому извстно, какой массы соображенія и заботливости требуетъ приготовленіе приданаго, оно было почти окончено, и всякому вдомо то особое удовольствіе, не похожее ни на какое другое, съ которымъ молодая двушка любуется массою своихъ собственныхъ ‘вещей’. Мн кажется, она можетъ испытывать это удовольствіе только въ моментъ свадьбы, такъ какъ посл нея ‘вещи’ эти уже не ея собственность, а собственность семьи. Подвнечное платье — вещь тоже огромной важности — Эльзи также примривала, хотя за нимъ оставалось еще много, очень много работы. Подружки невсты, дв сестренки Джорджа, также уже примряли свои платья. Он приходили каждый день, дв прелестныя двчоночки, об замшанныя въ эти шесть любовныхъ исторій, которыя, боюсь, никогда не будутъ разсказаны,— чтобы поболтать о томъ, о семъ и посмотрть на подарки. Послдніе получались ежедневно и раскладывались въ отдльной комнат, представляя великолпное зрлище, ихъ великолпіе доказывало богатство и положеніе парочки, потому что богатые подарки преподносятся только богатымъ людямъ.

Однимъ словомъ, вс выказывали сердечную, искреннюю симпатію, какъ бы желая возмстить прежнюю грубость и холодность. Четыре недли продолжалось это счастіе! Въ понедльникъ 29 іюня на нихъ скатился золотой дождь, 20 іюля въ понедльникъ золотой дождь прекратился и новая туча собралась надъ ними, обратившись скоро въ сильную бурю съ дождемъ, инеемъ, градомъ, снгомъ и льдомъ.

Посмотримъ на нихъ въ воскресный день. Передъ бурей обыкновенно покажется на мгновеніе ясное солнышко, теплое и прекрасное, посл бури наступаетъ затишье — время смятенія, безъ словъ и безъ слезъ. Воскресенье предшествовало бур: это былъ день безмятежно ясный, солнечный. Влюбленные цлый день провели вмст, рука объ руку. Они отправились вмст въ церковь: они сли рядомъ и пли гимны по одному и тому же молитвеннику. Они чувствовали внутреннее успокоеніе, потому что никогда религія не возвышаетъ такъ душу, какъ въ минуты ея полнаго счастія. Голоса хора, пвшіе псалмы, наполняли ихъ сердца радостью, радости этой не помшали бы даже грустные покаянные напвы и сокрушенія гршника. Сердца ихъ все выше и выше возносились гор — угрожалъ ли имъ проповдникъ ужасами суда Божія или провозглашалъ передъ ними милосердое общаніе Евангелія,— потому что въ это время наша врная парочка витала въ тнистыхъ рощахъ, въ душистыхъ лугахъ и цвтущихъ долинахъ Рая Любви.

Въ каждой церкви, за каждой службой, но въ особенности за вечерней, вы встртите много такихъ влюбленныхъ. Вы признаете ихъ по нкоторымъ безошибочнымъ примтамъ. Они сидятъ очень близко, рядышкомъ, они поютъ по одному и тому же молитвеннику, лица, ихъ выдаютъ ихъ тайну, благодаря ихъ старанію казаться внимательными, благодаря разсянному выраженію ихъ глазъ и отсутствію какого бы то ни было наружнаго признака волненія или сочувствія къ словамъ проповдника. Мыслителю подчасъ доставляетъ удовольствіе, отрывая его отъ однообразія вялой проповди, обозрвать собравшихся на молитву и отыскивать среди нихъ влюбленныхъ — здсь парочку, тамъ — другую. Какъ видите, читатель, даже въ церкви любовь — побдительница и царица.

Итакъ, наши влюбленные отправились въ церковь поистин въ божественномъ настроеніи духа: никто изъ собравшихся не молился съ такимъ набожнымъ чувствомъ, каждый отвтъ былъ славословіемъ, каждая молитва — благодареніемъ, каждый гимнъ — личнымъ выраженіемъ признательности. Подъ наружнымъ спокойствіемъ этихъ лицъ бурнымъ вихремъ носился рой надеждъ, воспоминаній, плановъ, проектовъ. Тотъ, кто вздумаетъ оглянуться на т дни, которые непосредственно предшествовали дню свадьбы (большинство людей такъ же мало помнятъ пережитыя ими волненія, какъ маленькія дти вчерашнюю боль уха), будетъ пораженъ отъ удивленія, какъ онъ могъ пережить это время перемны, когда все, о чемъ онъ молился, было ему дано, но подъ условіемъ произвести полнйшій переворотъ во всхъ своихъ привычкахъ, свычаяхъ и обычаяхъ.

Вокругъ нихъ сидли люди, безъ сомннія, душою вполн отдавшись молитв и славословію. Но хотя овцы въ стад кажутся съ виду вс одинаковыми, однако у каждаго животнаго есть свои желанія и маленькія честолюбивыя стремленія, свойственныя только ему. Тоже самое можно сказать и о собраніи молящихся. Каждый человкъ, отправляющійся съ женою и дтьми въ церковь, несетъ съ собою на душ дловыя заботы, о которыхъ думаетъ во время проповди.

— Джорджъ,— сказала Эльзи, когда они вышли изъ церкви, пойдемъ въ сады, сядемъ подъ деревомъ и поговоримъ. Уйдемъ отъ всхъ на полчаса.

Кенсигтонскіе сады наполняла обычная толпа людей, которые подобно имъ вышли изъ церкви. Тутъ были массы красивыхъ двушекъ, разряженныхъ въ пухъ и прахъ, множество юношей, а съ ними уже не совсмъ молодые, не молодые, совсмъ немолодые, люди средняго возраста, старше средняго возраста, старики, не говоря о дтвор. Эльзи провожала гуляющихъ глазами.— Мы нигд не бываемъ, такъ одиноки, какъ среди толпы, — молвила она съ тмъ видомъ, какой принимаютъ иныя двушки, высказывая оригинальную мысль — что женщин удается разв случайно.

Они присоединились къ теченію. Скоро Джорджъ вывелъ молодую двушку черезъ лужайку на площадку, гд подъ деревьями стояло два или три стула. Они сли. Затмъ случилось чудо, происходящее въ этихъ садахъ ежедневно и втеченіе цлаго дня. Изъ подъ земли выскочилъ человкъ — такимъ онъ казался, хотя несомннно, то былъ посланникъ духа — и потребовалъ два пенса. Когда они были ему уплочены, онъ исчезъ тмъ же путемъ. Затмъ они разговорились.

— Джорджъ,— сказала двушка,— всякій день теперь, гд бы я ни находилась, даже въ церкви, мн хочется прыгать, пть и плясать. Въ это утро мн бы хотлось, чтобы богослуженіе было всецло для насъ: ты бы читалъ, а я пла, ты бы молился, а я славословила. Желала бы я знать, была ли здсь двушка такая счастливая, какъ я… или такая несчастная, какъ я три недли назадъ.

— Эльзи,— сказалъ Джорджъ простое слово, но оно имло тысячу значеній.

— Мы не заслужили этого. Право, право, не заслужили. За что насъ судьба отмтила такою радостью? У насъ уже было величайшее благо — у насъ была любовь. Этого счастія достаточно для нкоторыхъ женщинъ. Намъ надобно было только немного боле денегъ, а теперь у насъ цлое громадное состояніе.

— Это удивительно, Эльзи!

Она положила свою руку на его руку и заговорила своимъ нжнымъ, тихимъ голосомъ, глядя вверхъ.

— Джорджъ, я такъ счастлива, что желала бы видть всхъ такими же счастливыми. Мн жаль всхъ бдныхъ двушекъ, у которыхъ нтъ любимаго человка, всхъ бдныхъ женатыхъ людей, которые живутъ въ бдности, всхъ несчастныхъ, которые стремятся къ тому, чего не могутъ достигнуть, всхъ, кто плачетъ у воротъ рая. Джорджъ, міръ прекрасенъ и могъ бы стать такимъ счастливымъ міромъ, отчего бы въ немъ не быть только радостямъ втеченіе всей жизни. Въ немъ такое обиліе возможнаго счастія. Горе — только мимолетная туча, безпокойство — только порывъ восточнаго втра. Зло и страданіе — только летучія тни.

Она вздохнула, сложила свои руки, а слезы набжали на ея глаза.

— Мы состаремся вмст, Джорджъ,— продолжала она,— скоре нашептывая, чмъ говоря (я выпускаю восклицанія и междометія ея возлюбленнаго). Ты всегда будешь любить меня, долго посл того, какъ моя красота — вдь ты называешь это красотой, Джорджъ,— пройдетъ и увянетъ, даже тогда, когда я буду бдной старенькой старушкой, скорченной на кресл, ты всегда будешь меня любить. Жизнь моя будетъ полна, полна, полна любовью. Быть можетъ…— Тутъ лицо ея вспыхнуло и она остановилась.— У насъ не будетъ денежныхъ заботъ. Мы будемъ все больше и больше пріобртать познаній, становясь все умне, умне и умне. Ты будешь умнымъ и добрымъ человкомъ, думающимъ и заботящемся о благ другихъ людей, какъ воображалъ мистеръ Дерингъ три недли назадъ. Вс будутъ тебя любить и уважать. Затмъ ты станешь сдымъ старичкомъ, бдный, дорогой мальчикъ, и вс будутъ говорить, какой ты умный и крпкій, а я стану гордиться моимъ старымъ мужемъ еще больше даже, чмъ гордилась своимъ молодымъ женихомъ. Мы будемъ жить тою жизнью, о которой грезили другіе. Каждый день будетъ приносить свою радость, такъ что, если бы мы даже могли, мы не захотимъ, чтобы онъ ушелъ.

Голосъ ея зазвучалъ глубже, задрожалъ и понизился, а глаза ея наполнились слезами.

— Жизнь будетъ вся счастіемъ, какъ Богъ назначилъ для насъ. Даже смерть будетъ ничтожной горестью, потому что разлука будетъ такъ коротка.— Она еще разъ положила свою руку на его руку.

Даже, у самыхъ легкомысленныхъ людей перспектива брачной жизни пробуждаетъ серьезныя и торжественныя мысли, для тхъ же, у кого есть глаза, чтобы видть, уши, чтобы слышать, и мозги, чтобы понимать — нтъ перспективы, въ которой было бы столько случайностей и вроятностей, какъ та, гд даже сама жизнь можетъ стать смертью въ жизни.

Разставшись вечеромъ съ Эльзи, Джорджъ похалъ къ Этельстану.

— Итакъ,— сказалъ послдній,— вы, по всей вроятности, цлый день провели въ ухаживаніи. Вы, должно быть, порядкомъ устали. Присядьте и возьмите трубку… сигару. Ну… полагаю, вы теперь очень довольны своей судьбой. Маленькій капиталъ Эльзи пригодится вамъ, не правда-ли?

— Разумется.

— Да… Я былъ очень радъ, когда вы мн сказали, что двочк посчастливилось. Не могу представить себ, кто бы подарилъ ей эти деньги? Конечно, у Аренделей найдется не мало капиталовъ. Многіе изъ насъ обладаютъ инстинктомъ накопленія денегъ. Поставьте насъ гд угодно, среди массы людей какого нибудь города, и мы сейчасъ же начнемъ переводить изъ ихъ кармановъ деньги въ наши собственные.

— А пока забудьте старую обиду. Вернитесь къ своимъ роднымъ. Приходите на нашу свадьбу.

— Я, право, не могу, пока вы мн не скажете, кто поддлалъ чекъ. Какъ же мн вернуться къ тмъ людямъ, которые все еще считаютъ меня виновнымъ? Когда вы поженитесь, я приду повидаться съ Эльзи, что могу сдлать съ легкимъ сердцемъ. Вы никому не говорили о моемъ возвращеніи?

— Конечно, не говорилъ. Никто не подозрваетъ, никто не говоритъ и не думаетъ о васъ.

Этельстанъ слегка засмялся.

— Это несомннная справка. Долженъ-ли я радоваться или плакать, что обо мн такъ полно забыли и выбросили меня изъ памяти? Это очень унизительно, не правда-ли?

— Васъ вовсе не забыли. Это совсмъ не то. О васъ только не говорятъ.

— Ладно, Джорджъ, все это пустое. Я радъ, что вы сегодня вечеромъ зашли ко мн. У меня есть нчто новое для васъ. Я отыскалъ того коммиссіонера, который относилъ чекъ въ банкъ — въ самомъ дл, отыскалъ этого человка.

— Не можетъ быть! Посл столькихъ-то лтъ?

— Я вкратц описалъ подробности извстнаго казуса. Вчера я передалъ газету въ руки коммиссіонеровъ въ Странд, и предложилъ награду тому, кто мн отыщетъ человка, размнявшаго чекъ. Въ тотъ же вечеръ ко мн явился онъ самъ и потребовалъ награду. Онъ очень хорошо помнилъ все дло, вотъ по какой причин: джентльменъ, давшій ему чекъ, сперва послалъ его съ мшкомъ въ контору выдачи посылокъ. Онъ не посмотрлъ на адресъ. Джентльменъ стоялъ въ гостинниц Сесиль. Коммиссіонеръ этотъ притомъ иметъ только одну руку. Такъ какъ у него лишь одна рука, то джентльменъ — ласковый, обходительный джентльменъ, — далъ ему десять шиллинговъ за безпокойство, что на девять шиллинговъ превышало его заработную плату. Джентльменъ послалъ его въ банкъ съ чекомъ и онъ вернулся съ семью стами двадцатью фунтами въ десятифунтовыхъ билетахъ. Тогда-то джентльменъ, — который, повидимому, человкъ щедрый, — далъ ему десять шиллинговъ. Человкъ этотъ говоритъ, что признаетъ этого джентльмена, гд бы то ни было. Онъ старикъ съ сдыми волосами. Онъ говоритъ, что признаетъ его, какъ только увидитъ. Что вы объ этомъ скажете?

— Ну… хорошо было бы, кабы удалось вамъ найти старика.

— Да, разумется, это былъ Чиклэй — сдой Чиклэй. Мы теперь поймаемъ эту старую лису. Берегитесь Чиклэя. Онъ — лиса. Онъ — червякъ. Онъ — пресмыкающаяся стоножка. Когда старика не будетъ, вы должны прогнать Чиклэя.

ГЛАВА X.
Таинственное открытіе.

Нежданное-негаданное случилось въ понедльникъ утромъ. Оно пришло съ какимъ-то необычайнымъ коварствомъ. Въ самомъ дл, для лицъ, которыхъ, главнымъ образомъ, касалась бда, не могло случиться ничего ужасне этого, хотя они сперва, къ счастію для себя, не поняли всего его значенія. Существуетъ широко-распространенное суевріе — до такой степени распространенное, что въ немъ, несомннно, должна быть правда, — что въ т рдкія мгновенія, когда человкъ чувствуетъ себя безумно счастливымъ, въ мир со всмъ свтомъ, въ мир со своею собственною совстью, когда онъ простилъ вс свои обиды и будущее стелется передъ нимъ, словно гладкое озеро, озаренное солнечными лучами,— ему неминуемо угрожаетъ какое нибудь маленькое или большое несчастіе. ‘Не считайте себя слишкомъ счастливымъ’ — гласитъ міровая мудрость. Боги мстятъ за счастіе человка. Притворитесь слегка встревоженнымъ. Возъмите на себя нсколько грустный видъ. Сдержите эти ноги, что такъ и просятся въ плясъ. Если вамъ надо поразмять ихъ, то сдлайте это какъ бы невзначай или со страху — лучше всего поразомните ихъ надъ открытымъ гробомъ на церковномъ кладбищ. Перестаньте распвать эту псню ликованія, запойте вмсто нея пснь сокрушенія о грхахъ. Такимъ образомъ, боги будутъ обмануты. Больше всего, никогда не позволяйте себ думать, что діаволъ умеръ. Онъ даже не заснулъ. Если бы люди соблюдали эти предосторожности, то они бы избжали огромной массы несчастій. Если бы, напримръ, Джорджъ степенно отправился къ себ домой въ воскресенье, вмсто того, чтобы мчаться, словно школьникъ, видимо счастливый, такъ и напрашиваясь на бду, быть можетъ, ему бы никогда не стать причастнымъ къ несчастію, какъ это случилось впослдствіи.

Читатель уже знаетъ, что мистеръ Дерингъ былъ человкъ аккуратный. Каждое утро онъ приходилъ къ себ въ контору въ десять безъ четверти, онъ вшалъ пальто и шляпу въ ниш за дверью, а затмъ отпиралъ собственноручно свой шкафъ, гд хранились его бумаги. Чиклэй уже разложилъ на стол чистый листъ пропускной бумаги, перья и почтовую бумагу, онъ положилъ также только что полученныя письма на бюваръ. Чтеніемъ писемъ начинался рабочій день, стряпчій прочитывалъ ихъ, длалъ на нихъ отмтки, звонилъ своего стенографа и диктовалъ отвты на нихъ. Отправивъ отвты, онъ обращался къ старымъ дламъ. Въ это утро, слдуя обычной рутин, онъ внимательно пересмотрлъ полученныя письма, одно за другимъ, прочитывая ихъ полу-машинально. Но вотъ онъ вскрылъ одно письмо и взглянулъ на заголовокъ. Эллисъ и Норткотъ — произнесъ онъ. Что имъ понадобилось?— Затмъ онъ вдругъ остановился и вздрогнулъ. Онъ снова принялся читать письмо и снова остановился въ недоумніи. Письмо это было отъ его маклеровъ въ Сити, и въ немъ они предлагали ему выгодное помщеніе для его капиталовъ. Само по себ предложеніе это не представляло ничего необычайнаго. Но въ письм находились слдующія замчательныя строки: ‘За послдніе нсколько мсяцевъ вы сдлали такіе большіе трансферты и продали такъ много бумагъ, что, по всей вроятности, получили большія выгоды. Но если вы располагаете въ настоящую минуту нсколькими тысячами, представляется самый благопріятный случай’…

— Большіе трансферты и множество продажъ?— спросилъ пораженный мистеръ Дерингъ.— Какіе трансферты? о какихъ продажахъ говоритъ онъ?

Онъ сталъ пересматривать страницы своего дневника. Ни о какого рода сдлкахъ тамъ не упоминалось ни слова. Затмъ снова впалъ въ раздумье.— Не могу вспомнить никакихъ трансфертовъ,— пробормоталъ онъ про себя.— Ужь не новую-ли штуку подстраиваетъ мн память?

Наконецъ, онъ позвонилъ.

— Чиклэй,— сказалъ мистеръ Дерингъ, когда появился его старый клеркъ,— я получилъ письмо, въ которомъ ничего не понимаю. Я говорилъ вамъ, что память начала измнять мн. Теперь взгляните сюда. Вотъ письмо о трансфертахъ и продажахъ бумагъ. Какіе трансферты? Не понимаю ни одного слова изъ этой чепухи. Память моя не только измняетъ мн, — ее совсмъ отшибло у меня.

— Память измняетъ вамъ? Пустое,— покачалъ старикъ головой.— Нтъ… нтъ, память у васъ совсмъ здоровая. Моя же ясна, какъ Божій день. Точно также и ваша. Кушаете вы съ аппетитомъ. И я также. Спите вы прекрасно. И я также. Оба мы крпки и бодры, хоть куда.

— Нтъ… нтъ. Память моя не та, что была. Я уже сотни разъ говорилъ вамъ объ этомъ. Я самъ себя не сознаю по временамъ. Вчера, когда на часахъ пробило двнадцать, я думалъ, что только десятый часъ. Я проморгалъ два часа. А по временамъ, когда я иду домой, я теряю память о томъ, что шелъ.

— Фуй, фуй! никто въ ваши годы не смотритъ такимъ молодцомъ, какъ вы. Да вы ходите пшкомъ, словно вамъ двадцать пять лтъ. И кушаете съ аппетитомъ, съ большимъ аппетитомъ.

Слова его были ободряющія, но онъ тревожно смотрлъ на своего господина. Право же, на видъ въ мистер Деринг не замчалось упадка умственныхъ силъ. Онъ сидлъ прямо, какъ стрла, взглядъ его былъ острый, какъ всегда, рчь ясная, какъ всегда.

— Ну… поговоримъ объ этомъ письм. Другъ мой Эллисъ, изъ Эллисъ и Норткотъ, пишетъ мн о томъ-то и о томъ-то и говоритъ, что въ послднее время я занимаюсь большими трансфертами, продажами бумагъ. Что хочетъ онъ этимъ сказать?

— Въ послднее время, насколько мн извстно, вы не покупали и не продавали никакихъ бумагъ.

— Ну, конечно, вы бы знали объ этомъ. Не было-ли у насъ недавно какихъ-либо помщеній капиталовъ для нашихъ кліентовъ? Тутъ у насъ на рукахъ было помстье Дальтонъ-Смита.

— Уже съ тхъ поръ прошло одиннадцать мсяцевъ.

— Думаю, что онъ говоритъ именно объ этомъ… онъ не можетъ имть въ виду ничего другого. Да, это такъ и есть. Что жь… у меня теперь компаньонъ,— если память моя и съиграла со мною штуку, тутъ нтъ такой большой важности, какъ прежде, когда я былъ только одинъ отвтственнымъ лицомъ.

— Вамъ не надобно было брать себ компаньона, — сказалъ Чиклэй съ завистью.— Вы имли меня.

— Онъ хочетъ сказать именно это, — повторилъ мистеръ Дерингъ.— Онъ не могъ ничего другого сказать. Однако… просматривали вы мою банковую книгу за послднее время?

— Вотъ она. Проврена въ прошлую пятницу. Ничего не поступило и ничего не взято съ того дня.

Мистеръ Дерингъ не заглядывалъ въ свою книгу три или четыре мсяца У него были хорошіе конторщики,— на нихъ-то и лежала забота о его банковой книг. Вотъ онъ раскрылъ ее и принялся пальцемъ пробгать страницы.

— Чиклэй.— сказалъ онъ, что сдлалось съ акціями Ньюкзстельскаго общества? Дивиденды должны быть получены оттуда уже нсколько недль назадъ, а между тмъ они до сихъ поръ не уплочены. Ужь не обанкрутился-ли городъ? А… Э? Гд же Уольвергэмптонскіе дивиденды? А… а…— Онъ быстрымъ движеніемъ повернулъ страницу.— Чиклэй, въ этой книг что-то неладно. Ни единаго дивиденда ни откуда не было получено за послдніе четыре мсяца. За это время тутъ бы должно уже получиться около шести сотъ фунтовъ.

— Странная ошибка,— сказалъ Чиклэй.— Сейчасъ же отнесу книгу въ банкъ и все будетъ исправлено.

— Очень большое и нерадивое упущеніе, вотъ какъ я называю такую ошибку. Передайте директору банка мои слова. Пусть сейчасъ же исправятъ все, какъ должно… сейчасъ же… пока вы тамъ будете. И принесите мн книгу обратно.

Банкъ находился въ Ченсэри-Лэнъ, неподалеку отъ конторы. Старый клеркъ ушелъ исполнить приказаніе своего принципала.

— Весьма нерадивое упущеніе,— повторилъ стряпчій, — если бы кто изъ моихъ клерковъ сдлалъ такое упущеніе, ему сейчасъ же было бы отказано отъ мста.

Въ самомъ дл, строгая и быстрая расправа поддерживала клерковъ мистера Деринга на высот исполненія взятыхъ ими на себя обязанностей.

Онъ снова занялся письмами, повидимому, совершенно успокоенный.

Черезъ десять минутъ, такъ какъ отсутствіе Чиклэя продолжалось доле, чмъ онъ ожидалъ, мистеръ Дерингъ замтилъ, что вниманіе его перебгаетъ отъ одного предмета къ другому.— Большіе трансферты и много продажъ — повторилъ онъ.— Какъ бы то ни было, онъ долженъ подразумвать помщеніе денегъ съ имнія Дальтонъ-Смита. Однако же, тутъ была лишь одна сдлка. Что бы такое значили его слова? Онъ, по всей вроятности, ошибся. Онъ, должно быть, думалъ о другомъ кліент. Не моя, а его память спуталась. Такъ оно и есть… его память.

Огромный открытый несгораемый шкафъ въ углу былъ биткомъ набитъ массами бумагъ, связанныхъ и помченныхъ. Въ бумагахъ этихъ, между прочимъ, находились документы, касавшіеся всего личнаго состоянія мистера Деринга, которое было теперь очень значительно. Даже перворазрядный тузъ изъ Сити почувствовалъ бы къ мистеру Дерингу уваженіе, должное богатству, если бы узналъ сумму, которую представляло содержимое этого шкафа. Тутъ были — арендаторскіе договоры, денежныя соглашенія, ипотеки, записи, закладныя, передаточныя записи, акціи, вс документы, посредствомъ которыхъ законъ препятствуетъ порочному человку захватить и присвоить себ сбереженія богача. Въ былое время богачъ хранилъ свои деньги въ шкатулк, окованной желзомъ. Онъ запиралъ эту шкатулку на замокъ и держалъ ее въ углубленіи, продланномъ въ каменной стн. Если богачъ былъ только буржуа, то это была крошечная шкатулка, онъ ставилъ ее въ потайное мсто (но вс знали этотъ тайникъ), у изголовья кровати. Если богачъ былъ крестьянинъ — онъ завязывалъ свои деньги въ тряпицу и пряталъ свою казну подъ печь. И въ томъ, и въ другомъ случа воры врывались и обкрадывали этихъ богачей. Нын, богачъ поумнлъ и совсмъ не держитъ шкатулокъ для своей казны: онъ всю ее отдаетъ въ ростъ въ различныхъ направленіяхъ и различнымъ обществамъ и компаніямъ. Каждый богачъ есть въ то же время ростовщикъ: онъ — либо Шейлокъ большой, либо Шейлокъ меньшой, смотря по суммамъ, отдаваемымъ имъ въ ростъ. Воры ничего не могутъ у него украсть, кром безполезныхъ для нихъ бумагъ. А когда мы еще боле поумнемъ, то ни въ одномъ дом у насъ ршительно ничего не будетъ, чмъ бы могъ воспользоваться воръ, такъ какъ на каждую мало-мальски цнную вещь будетъ документъ, безъ предъявленія котораго нельзя будетъ купить или продать ничего цннаго. А все золото и серебро, будь то вилки или кружки, будутъ уложены въ банк. Тогда-то вс станутъ честными и позабудутъ восьмую заповдь.

Между бумагами мистера Деринга были свидтельства на акціи и всевозможныя квитанціи, въ общемъ представлявшія многія и многія тысячи. Изъ этихъ денегъ около тринадцати тысячъ фунтовъ принадлежали Эльзи, но и эта сумма была записана на имя ея опекуна. Это было цлое состояніе, такъ неожиданно свалившееся въ руки молодой двушки. Остальныя деньги, около двадцати пяти тысячъ фунтовъ, были его личной собственностью. Но само собою разумется, то была лишь часть, лишь незначительная часть его огромнаго состоянія.

Мистеръ Дерингъ, несмотря на ослабленіе памяти, помнилъ, однако, очень хорошо нкоторыя вещи, онъ окинулъ взглядомъ открытый шкафъ и сталъ перебирать въ ум бумаги, которыя представляли его капиталы. Онъ отлично помнилъ вс свои разнообразные фонды: вс акціи водопроводныхъ, газовыхъ и желзнодорожныхъ обществъ, акціи индійскаго и колоніальнаго обществъ, акціи самыхъ разнообразныхъ торговыхъ компаній.— Какъ глупо было — думалъ онъ — разстраивать себя изъ-за простой оплошности маклера!— Недавніе промахи памяти сдлали его нервнымъ, но тутъ не могло быть ничего дурного, только слдовало бы прогнать этого банковаго клерка за его небрежность. Тутъ не могло быть никакой бды, а для своего полнаго успокоенія онъ сейчасъ же пересмотритъ бумаги, хотя все должно обстоять благополучно.

Онъ прекрасно зналъ, гд лежали эти бумаги, все у него въ контор имло свое опредленное мсто: он были связаны вмст въ объемистый пакетъ, хранившійся въ одномъ изъ отдленій шкафа. Онъ отодвинулъ свое кресло, всталъ и направился къ шкафу.

Странное дло! Бумагъ этихъ не было на своемъ мст. Опять имъ овладло прежнее раздраженіе, что онъ позабылъ что-то. Забывчивость эта постоянно давала о себ знать: каждый день онъ что нибудь забывалъ. Но документы эти должны же быть въ шкафу! Онъ стоялъ, нершительно поглядывая на груды бумагъ, стараясь припомнить, куда бы он могли быть переложены. Въ то время, какъ онъ такимъ образомъ соображалъ и раздумывалъ, вернулся Чиклэй съ банковой книжкой въ рук.

— Тутъ что-то неладно,— сказалъ онъ.— Въ послдніе три мсяца по вашему счету не было уплочено никакихъ дивидендовъ. Банкъ здсь не при чемъ. Я говорилъ съ директоромъ, онъ пересмотрлъ книжку и сказалъ, что въ ней все въ совершенномъ порядк.

— Никакихъ дивидендовъ? Что бы это значило, Чиклэй? Никакихъ дивидендовъ? Но вдь тутъ акцій на тридцать восемь тысячъ фунтовъ. Здсь въ шкафу лежатъ документы на эту сумму, только, по той или другой причин, я не могу ихъ отыскать въ данную минуту. Они гд-нибудь здсь въ шкафу. А теперь вы поможете мн ихъ найти,— не такъ-ли?

Онъ принялся рыться въ бумагахъ, сначала съ легкимъ нетерпніемъ, затмъ съ раздраженіемъ, затмъ съ лихорадочнымъ безпокойствомъ.

— Куда они двались?— кричалъ онъ, швыряя связки бумагъ.— Они должны быть тутъ. Они должны быть тутъ. Надо перерыть все, что находится въ шкафу. Мы должны ихъ найти. Они никогда не выходили изъ этого шкафа. Никто, кром меня, ихъ не трогалъ и не видалъ.

Старый клеркъ вынулъ вс бумаги, бывшія въ шкафу, и нагромоздилъ ихъ въ кучу на стол. Когда въ шкафу не осталось ничего, они принялись систематически перебирать вою эту массу бумагъ. Пересмотрвъ ихъ вс до единой, они посмотрли другъ на друга въ смущеніи.

Тутъ были вс документы, исключая тхъ, которые представляли капиталъ въ тридцать восемь тысячъ фунтовъ. Этихъ бумагъ какъ небывало. Они пересматривали каждый пакетъ поодиночк, они раскрывали каждую связку бумагъ, они разворачивали каждый сложенный листъ пергамента и бумаги малаго формата. Искомыхъ свидтельствъ не было въ шкафу.

— Ну,— сказалъ, наконецъ, клеркъ,— ихъ тутъ нтъ, сами видите. Что же это такое!

Въ самый моментъ ихъ недоумнія случилось нчто, почти столь же удивительное и совершенно такое же неожиданное, какъ потеря тхъ свидтельствъ. Между бумагами находился маленькій круглый свертокъ, перевязанный красной тесемкой. Чиклэй развязалъ его.— Банковые билеты, — молвилъ онъ и отложилъ ихъ въ сторону. Въ данную минуту они были заняты не банковыми билетами, а свидтельствами. Убдившись, что послднихъ не было въ шкафу и предоставивъ своему принципалу ломать голову надъ причиной ихъ отсутствія, Чиклэй опять принялся за этотъ свертокъ. Какъ онъ сказалъ, то была пачка банковыхъ билетовъ, свернутыхъ въ трубку и перевязанныхъ тесемкой. Онъ развязалъ узелъ, расправилъ билеты, отогнулъ ихъ уголки и пересчиталъ ихъ. Курьезная штука, — сказалъ онъ:— тутъ все десятифунтовые билеты… все по десяти фунтовъ, ихъ больше пятидесяти. А тотъ, что сверху, покрытъ пылью. Что это за билеты?

— Почемъ я знаю?— раздраженно заявилъ мистеръ Дерингъ.— Дайте мн ихъ сюда. Банковые билеты? У меня въ шкафу нтъ банковыхъ билетовъ.

— Забыли!— пробормоталъ клеркъ.— Можетъ быть, это деньги кліентовъ. Но кліенты потребовали бы ихъ. Пятьсотъ или шестьсотъ фунтовъ. Какъ можно позабыть о пятистахъ фунтахъ? Даже Ротшильдъ не забылъ бы о пятистахъ фунтахъ. Позабыли!

Онъ подозрительно взглянулъ на своего господина и покачалъ головою, смущенно шаря въ бумагахъ.

Мистеръ Дерингъ вырвалъ пачку изъ рукъ своего клерка. Правда, то были банковые билеты… десятифунтовые билеты, и онъ о нихъ забылъ. Клеркъ сказалъ правду. Ни въ одной фирм въ цломъ свт невозможно забыть о пачк билетовъ въ пятьсотъ фунтовъ и притомъ забыть безслдно. Мистеръ Дерингъ уставился на нихъ крайне смущенный.— Билеты!— закричалъ онъ.

— Билеты! Десятифунтовые билеты. Какіе билеты? Чиклэй, какимъ образомъ очутились эти билеты здсь?

— Если вы не знаете,— отвчалъ клеркъ, — такъ кому же знать. Вдь ключъ отъ шкафа у васъ.

— Великій Боже!— Если бы мистеръ Дерингъ былъ на двадцать лтъ моложе, онъ подпрыгнулъ бы. Но семидесятилтнимъ старцамъ не полагается прыгать. Почтенный возрастъ не допускаетъ прыжковъ.— Это какое-то чудо! Чиклэй, тутъ какая-то тайна!

— Что такое?

— Эти билеты… сегодня самъ діаволъ у меня въ шкафу, вотъ что я думаю. Во первыхъ, пропали свидтельства, т. е. ихъ невозможно найти… а тутъ вдругъ вернулись эти билеты.

— Какіе это билеты?

— Да это т самые банковые билеты, которые были уплочены по тому подложному чеку восемь лтъ назадъ. О! въ этомъ не можетъ быть ни малйшаго сомннія… ни самомалйшаго. Я помню номера… послдовательные номера… семьдесятъ два номера… семьсотъ двадцать фунтовъ. Какъ они сюда попали? Кто ихъ сюда положилъ? Чиклэй, спрашиваю у васъ, какъ очутились эти билеты здсь въ шкафу?

Онъ держалъ билеты въ рукахъ и бросалъ эти вопросы просто въ порыв удивленія, не ожидая получить на нихъ отвтъ.

— Билеты, выданные банкомъ этому молодому джентльмену, который поддлалъ чекъ,— сказалъ Чиклэй, — положены были, вроятно, имъ же обратно въ шкафъ. Другого объясненія не подъискать. Онъ побоялся пустить ихъ въ оборотъ. Онъ слышалъ, что вы ихъ велли задержать и положилъ ихъ обратно въ шкафъ. Мн кажется, я самъ видлъ, какъ онъ это сдлалъ. Когда онъ тутъ метался, какъ угорлый, онъ это сдлалъ,— я убжденъ, что я видлъ это своими глазами.

Мистеръ Дерингъ выслушалъ этотъ наговоръ, не сдлавъ замчанія. Онъ положилъ билеты на столъ и пристально посмотрлъ на своего клерка. Оба старика стояли другъ противъ друга, блдные и удивленные. Быть можетъ, лицо Чиклэя выражало еще большее изумленіе.

— Какимъ образомъ эти билеты очутились въ шкафу?— повторилъ стряпчій.— Это, пожалуй, еще чуднй, чмъ перемщеніе свидтельствъ. Вы ихъ вынули. Покажите мн, гд именно они лежали.

— Позади этихъ книгъ. Смотрите! Верхній билетъ покрытъ пылью.

— Они тутъ лежали, вроятно, вс эти годы! Въ моемъ шкафу! Т самые билеты, что были уплочены коммиссіонеру поддлывателя! Въ моемъ шкафу! Что бы это значило? Мн кажется, я схожу съ ума. Спрашиваю васъ… Что все это значитъ, Чиклэй?

Клеркъ отвтилъ тихо, повторивъ свой прежній наговоръ.

— Такъ какъ молодой Арендель поддлалъ чекъ, молодой Арендель же и получилъ билеты. Такъ какъ молодой Арепдель получилъ билеты, молодой Арендель же долженъ былъ положить ихъ обратно въ шкафъ. Никто другой этого не могъ сдлать. А молодой Арендель положилъ ихъ обратно, потому что испугался, что вы ихъ розыщите. Онъ положилъ ихъ украдкой въ тотъ день, какъ вы обвинили его въ преступленіи.

— Я не обвинялъ его. Я никого не обвинялъ.

— Ну, такъ я его обвинялъ, а вы не возражали. Я бы снова обвинилъ его, будь онъ здсь.

— Каждый человкъ можетъ взваливать на другого человка, что ему угодно. Тутъ же не было никакихъ уликъ, и дло не уяснилось и по сю пору.

— Вы все говорите объ уликахъ, которыя могутъ быть опровергнуты. Я же только говорю, что никто другой не могъ этого сдлать. А что до того, какъ билеты были положены обратно въ шкафъ, теперь я начинаю думать…— лицо его приняло лукавое и коварное выраженіе,— я отлично помню… да… о! да… ясно помню.., совершенно ясно помню… вижу это такъ же отчетливо, словно бы это происходило сейчасъ передо мною. Онъ бокомъ подвигался все ближе и ближе къ шкафу, пока мы говорили: вотъ онъ подошелъ къ нему совсмъ вплотную… вотъ такъ… онъ сунулъ туда пачку, когда полагалъ, что я не смотрю на него. Я припоминаю… я бы могъ побожиться.

— Вздоръ,— сказалъ стряпчій.— Память ваша черезчуръ ясна. Перевяжите эти билеты, Чиклэй, и положите ихъ обратно на свое мсто. Можетъ, когда нибудь съ помощью ихъ мы найдемъ нашего мошенника. А пока поищемъ-ка снова. Надо сыскать эти документы.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Они пересмотрли теперь каждую пачку въ шкафу, они перебрали каждую бумажку, они открывали каждую книгу и искали между ея листами. Сомнваться боле было невозможно: документовъ не было въ шкафу.

Чиклэй принялся вновь перевязывать бумаги. Принципалъ его услся въ кресло, стараясь что-то вспомнить — все то, что могло относиться къ исчезновенію документовъ.

ГЛАВА XI.
Таинственное открытіе.

Когда шкафъ былъ прибранъ, оставался еще буфетъ, два стола съ массою ящиковъ — двадцать или тридцать жестяныхъ ящиковъ. Чиклэй пересмотрлъ каждый изъ нихъ. Напрасно. Въ нихъ не было и слдовъ искомыхъ документовъ.

— Однако же,— сказалъ мистеръ Дерингъ,— должны же они гд нибудь находиться. Все утро мы ихъ искали и не могли найти. Ихъ нтъ въ этой комнат. Но гд нибудь они должны же быть. Документы такого рода не могутъ улетучиться. Они не могутъ пригодиться никому. Свидтельствъ не воруютъ. Должно быть, я съ ними сдлалъ что нибудь.

— Не унесли-ли вы ихъ къ себ домой?

— Зачмъ бы я это сдлалъ? вдь у меня дома нтъ ни несгораемаго шкафа, ни денежнаго сундука.

— Не отдали ли вы ихъ на сохраненіе въ банкъ для большей сохранности, чмъ здсь.

— Ступайте и узнайте. Повидайтесь съ директоромъ. Спросите, нтъ-ли у него какихъ нибудь моихъ бумагъ.

Клеркъ повернулся, чтобы исполнить приказаніе.

— Нтъ, — остановилъ его мистеръ Дерингъ.— Къ чему? Если бы бумаги эти были у него, мы бы получили дивиденды. Однако, что же мн длать?

Въ первый разъ въ жизни стряпчій испытывалъ то волненіе, которое ему зачастую приходилось наблюдать у своихъ кліентовъ въ минуты дйствительнаго несчастія. Ему показалось, что нтъ ничего врнаго: даже собственность являлась какой-то химерой. Ему показалось, словно самъ законъ, именно законъ, не имлъ никакого значенія. Мозгъ его кружился, почва ускользала у него изъ подъ ногъ, онъ катился ничкомъ черезъ столъ — ничкомъ и внизъ… внизъ… внизъ.— Что же мн длать?— повторилъ онъ.— Чиклэй, ступайте. Повидайтесь съ директоромъ. Тутъ что-то кроется. Я не въ состояніи ничего придумать. Ступайте.

Когда клеркъ удалился, мистеръ Дерингъ опустилъ голову на руки, стараясь уяснить себ все случившееся.— Гд бы могли находиться эти бумаги?— спрашивалъ онъ себя, двадцать разъ повторяя этотъ вопросъ. Онъ вполн ясно сознавалъ, что обратись къ нему за совтомъ по такому длу какой нибудь изъ его кліентовъ, онъ отвтилъ бы ему съ величайшею находчивостью и далъ бы ему вполн практическій совтъ. Самому себ онъ не могъ дать никакого совта.— Гд же находятся эти бумаги? Никто не станетъ воровать акціи обществъ или газовыхъ компаній. Кража этихъ бумагъ не принесетъ вору ни гроша, они не могутъ быть проданы безъ вдома владльца: онъ долженъ сдлать передаточную надпись, если он украдены, дивиденды все равно будутъ по прежнему уплачиваться ихъ владльцу. Притомъ же…

Тутъ онъ вспомнилъ о банковой книжк. Если акціи проданы, то деньги будутъ значиться у него на приход. Онъ схватилъ книгу и сталъ ее просматривать. Нтъ, въ ней не было взносовъ, которые могли бы представлять проданныя акціи. Онъ зналъ, что означалъ каждый взносъ и когда уплачивалась та или другая сумма: относительно этого пункта память его была ясна, какъ Божій день.

Ему пришло на мысль предположеніе Чиклэя. Не взялъ ли онъ свидтельства эти къ себ на домъ? Онъ, должно быть, сдлалъ это съ какой нибудь цлью, а теперь объ этомъ забылъ. Да, это было единственно возможное объясненіе казуса. Онъ, должно быть, сдлалъ это. На мгновеніе онъ вздохнулъ съ облегченіемъ, но только на одно мгновеніе: онъ тотчасъ же подумалъ, что никоимъ образомъ не могъ отнести къ себ на домъ эти вклады, такъ какъ дома онъ никогда не держалъ никакихъ дловыхъ бумагъ. Затмъ къ нему вернулись его недоумніе и ужасъ. Что же сталось съ ними? Куда онъ ихъ двалъ?

И почему по этимъ акціямъ ему не было уплочено никакого дивиденда? Почему? Онъ весь поблднлъ отъ ужаса, понявъ, что разъ онъ не получалъ дивидендовъ, у него не было боле и акцій.

Втеченіе своей долгой пятидесятилтней практики на поприщ юриста мистеръ Дерингъ ни разу не сдлалъ промаха, по крайней мр, онъ такъ думалъ. Если онъ и не всегда помщалъ свои капиталы съ наибольшей выгодою, за то помщалъ ихъ въ врныя руки. Онъ не получалъ такихъ огромныхъ процентовъ, которые составляютъ завтную мечту нкоторыхъ дльцовъ въ Сити, но онъ не испытывалъ и потерь. Поэтому, онъ считалъ себя человкомъ весьма проницательнымъ въ тхъ случаяхъ, когда выказывалъ лишь большую осторожность. Такимъ-то образомъ, втеченіе этого долгаго періода онъ всегда пользовался значительнымъ доходомъ. Слдовательно, ему были невдомы денежныя треволненія. Однако же, всю свою жизнь онъ былъ занятъ обсужденіемъ подобныхъ треволненій у своихъ ближнихъ. Съ нимъ случилось нчто совершенно похожее на то, что испытываетъ спеціалистъ-врачъ, когда самъ становится жертвой какой нибудь смертельной болзни. Онъ походилъ на боцмана, обязанность котораго наблюдать за тмъ, какъ скутъ другихъ, и котораго вдругъ связали самого по рукамъ и ногамъ.

Онъ не припомнилъ ничего,— ни единый лучъ не озарилъ его памяти. Тогда, въ отчаяніи, онъ подумалъ, что можетъ быть ему удастся прійти къ какому нибудь ршенію, если онъ вообразитъ себ, какъ кто либо другой,— только не онъ — пришелъ бы и попросилъ бы у него совта по точно такому же казусу. И что было бы, если бы онъ самъ обратился къ себ, какъ къ солиситору, изложивши все дло.

Вернувшись, Чиклэй засталъ своего господина лежащимъ въ кресл съ широко раскрытыми глазами, неподвижно устремленными на него, когда онъ отворялъ дверь,— но глаза эти не видли ничего. Чиклэй остановился, словно прикованный взглядомъ этихъ глазъ, которые его не видли.— Великій Боже!— пробормоталъ онъ.— Неужели пришелъ его послдній часъ? Неужели онъ умираетъ?

Лицо мистера Деринга было блдно, какъ полотно. Казалось, онъ къ чему-то прислушивался. Губы его были раскрыты.— У него что-то врод припадка — подумалъ про себя клеркъ.

Онъ остановился въ выжидательной поз. Быть можетъ, ему слдовало бы позвать людей на помощь. Онъ объ этомъ не подумалъ. Онъ стоялъ и ждалъ, а лицо его было такъ же блдно, какъ лицо его господина. Не смерть ли пришла? Если да,— мы вс прежде всего думаемъ о своемъ я,— то, что станется съ его насиженнымъ мстомъ и жалованьемъ?

Вдругъ глаза его господина закрылись, голова его поникла, онъ испустилъ глубокій вздохъ, затмъ повернулъ голову и открылъ глаза. Сознаніе вернулось къ нему. Припадокъ — какой бы онъ ни былъ — прошелъ.

— Чиклэй,— сказалъ онъ,— я попробовалъ представить себ это дло такъ, словно какой другой человкъ — кліентъ — передавалъ мн свой казусъ. Сначала все шло, какъ по маслу. Явился тотъ другой человкъ, т. е. я самъ пожаловалъ къ себ. Я слъ и выслушалъ свою собственную исторію. Я забываю, во всякомъ случа, что это за исторія,— онъ нетерпливо тряхнулъ головою,— забываю… забываю… вчно забываю. Но помню, что это было совсмъ не то, что я намревался разсказать. Это была совсмъ другая исторія. Онъ такъ и не сказалъ мн то, что мн надобно было узнать. То есть… что сталось съ бумагами. Я ни на іоту не подвинулся впередъ. Онъ доказывалъ, что я, дйствительно, самъ продалъ эти бумаги.

— Вы чуточку не въ себ, — молвилъ Чиклэй, тревожно наблюдая за нимъ.— Вотъ и все. Но вы оправитесь скоро. Это приключеніе съ бумагами, съ записями, вся эта чертовщина васъ чуточку встряхнула, будь я на вашемъ мст, я бы хватилъ стаканчикъ водочки.

— Нтъ… нтъ. Я успокоюсь теперь. Да… это такъ. Меня порядкомъ перевернуло это дло. Такъ или иначе, я, повидимому, не въ состояніи уяснить себ его сущность. Постойте… онъ тяжело вздохнулъ,— вы, кажется, куда-то пошли… куда-то… для меня, прежде… прежде… прежде, чмъ пришелъ тотъ другой человкъ.

— Ради Бога, не говорите о какомъ-то другомъ человк. Никого такого здсь нтъ. Да… я уходилъ по вашему приказанію. Я ходилъ къ директору банка, чтобы узнать, нтъ ли у него на храненіи какихъ нибудь вашихъ вкладовъ.

— Къ директору банка. Правда. Ну, что же, есть у него что-нибудь?

— Ни одного клочка. Да никогда и не было.

— Итакъ, Чиклэй,— мистеръ Дерингъ уныло опустилъ руки,— что же длать?

— Не знаю, право,— отвчалъ клеркъ также уныло.— Никогда въ своей жизни не слыхивалъ я о чемъ либо подобномъ. Тридцать восемь тысячъ фунтовъ! Просто умъ за разумъ заходитъ. Они наврно гд нибудь тутъ лежатъ. Поищемъ опять.

— Нтъ… нтъ. Это ни къ чему не поведетъ. Но… вдь я не получалъ дивидендовъ. Вс акціи были переведены, и по нимъ не было уплочено ничего. Акціи украдены. Чиклэй, я не въ силахъ думать. Въ первый разъ въ моей жизни я не въ силахъ думать… я нуждаюсь въ совт какого нибудь другого лица. Я долженъ отдать это дло въ чьи нибудь другія руки.

— Да вдь у васъ же есть вашъ молодой компаньонъ… вотъ и случай для него доказать, что онъ не даромъ получаетъ деньги. Почему бы вамъ не посовтоваться съ нимъ, а затмъ не лучше ли вернуться къ старому порядку, когда были вы да я? Эта штука сбила насъ съ панталыку спервоначала, но помаленьку мы отыщемъ къ ней разгадку. У васъ есть теперь компаньонъ… ничего не подлать вамъ безъ него — былъ бы компаньонъ. Нашъ малый теперь у себя въ комнат, сидитъ тамъ, словно король на трон, а клерки кружкомъ на колнкахъ передъ нимъ — важничаетъ, точно ни всть какая птица. Позовите его.

Мистеръ Дерингъ кивнулъ въ знакъ согласія.

Компаньонъ засталъ принципала прохаживающимся по комнат въ неописанномъ волненіи. На стол лежали груды бумагъ — все, что было въ шкафу. Насупротивъ стоялъ старый клеркъ, голова, руки, колна и плечи его дрожали, онъ слдилъ за движеніями своего господина глазами полными тревоги и ужаса. Этотъ странный припадокъ, эта забывчивость, этотъ безсвязный разсказъ о другомъ человк, этотъ новый приступъ безпокойной дятельности испугали его не на шутку.

— Наконецъ-то вы пришли.

Мистеръ Дерингъ притихъ и бросился въ кресло.— Ну, товарищъ, выслушайте-ка нашъ казусъ и, коли можете, разршите наши сомннія. Разскажите ему, Чиклэй… или… стойте: я самъ разскажу. Либо я сошелъ съ ума и потерялъ память, либо меня обокрали.

Джорджъ сталъ у стола и слушалъ внимательно. Случилось нчто до чрезвычайности важное. Никогда еще не видлъ онъ принципала потрясеннымъ до такой степени: его обычнаго ледянаго спокойствія какъ не бывало. Онъ былъ крайне возбужденъ: глаза его безпокойно бгали, онъ говорилъ быстро, безтолково. Онъ нсколько разъ принимался разсказывать съ начала. Онъ излагалъ факты безсвязно, безпорядочно, въ его рчи не было и тни присущей ему ясности. Пятьдесятъ лтъ онъ собиралъ факты и приводилъ въ систему дла, а въ собственномъ дл оплошалъ.

— Кажется, я понимаю общую суть дла, — сказалъ Джорджъ, когда принципалъ остановился, а Чиклэй пересталъ поправлять и добавлять его рчь.— У васъ были бумаги на сумму 38,000 фунтовъ, бумаги эти пропали, пропали непонятнымъ манеромъ, вамъ уже нсколько мсяцевъ не уплачивалось дивидендовъ, а вашъ маклеръ упоминаетъ о какихъ-то большихъ трансфертахъ.

— Это еще не все,— сказалъ Чиклэй.— Разскажите ему о банковыхъ билетахъ.

— Да. Фактъ этотъ иметъ какое-то отношеніе къ случившемуся. Въ то время, какъ мы искали пропавшія бумаги, словно для того, чтобы меня окончательно сбить съ толку, мы нашли въ шкафу т самые банковые билеты — дайте-ка сюда эту пачку, Чиклэй, — которые были выданы банкомъ человку, поддлавшему мое имя восемь лтъ назадъ.

— Какъ? Это то дло, по которому обвинили Этельстана?

— Именно. Вотъ они… они у васъ въ рукахъ… Т самые билеты! Какъ разъ въ тотъ день, когда мн угрожаетъ другое, худшее воровство! Да, да! это т самые билеты!.. т самые билеты! Это какое-то колдовство. Кто ихъ сюда положилъ?

— Почемъ же я знаю?

— Хорошо… но тутъ одно ясно во всякомъ случа. Имя Этельстана, наконецъ, очистилось отъ подозрнія. Вы можете сказать это его матери.

— Ничуть не бывало,— возразилъ Чиклэй.— Почему бы ему самому не положить ихъ въ шкафъ? Я видлъ, какъ онъ исподтишка прокрался къ шкафу и…

— Видли, какъ онъ прокрался… какая ерунда! Непричастность его къ этому длу доказана. Это будетъ радостнымъ извстіемъ для его матери и сестеръ.

— Аустинъ, отдайте мн эти бумаги, — сказалъ мистеръ Дерингъ,— теперь мн не до банковыхъ билетовъ и не до радостныхъ извстій. И съ оправданіемъ Этельстана можно повременить. Мысль о немъ и о старомъ подлог только сбиваетъ меня съ толку въ данномъ случа. Я не въ состояніи ничего сообразить. У меня какой-то сумбуръ въ голов. Дйствуйте за меня… думайте за меня… работайте за меня. Будьте моимъ солиситоромъ, Джорджъ, точно также, какъ моимъ компаньономъ.

— Я постараюсь сдлать все, что въ моихъ силахъ. Во первыхъ, трудно понять… что именно случилось. Вы не находите… вы куда-то затеряли извстные документы. Извстные дивиденды, которые вамъ слдовали, повидимому, не были уплочены, а ваши маклера, Эллисъ и Норткотъ, употребили въ своемъ письм выраженіе, которое ставитъ васъ втупикъ. Не пригласить ли ихъ пожаловать сюда? или не пойти ли мн самому въ Сити и разспросить у нихъ хорошенько, что именно хотли они сказать и что было сдлано?

— Если бы мн только вспомнить сдлки, которыя я съ ними имлъ за послднее полугодіе. Но я ничего не припоминаю, кром небольшой покупки акцій въ прошломъ мсяц — всего на нсколько сотъ фунтовъ! Вотъ и бумаги, касающіяся этого дла.

— Съ кмъ изъ компаньоновъ имете вы дло?

— Со старымъ Эллисомъ… Онъ постоянно былъ моей правой рукою. Я съ нимъ друженъ добрыхъ пятьдесятъ лтъ.

— Хорошо, я пошлю за нимъ и попрошу его придти въ контору какъ можно скоре и захватить съ собою вс письма и бумаги, какія у него имются.

— Отлично, отлично,— сказалъ мистеръ Дерингъ, немного ободренный.— Это умно придумано. Мн бы слдовало подумать объ этомъ съ самаго начала. Теперь у насъ дло пойдетъ на ладъ. Прежде всего надобно добраться до фактовъ, а тамъ мы можемъ дйствовать. Будь это дло посторонняго человка, я бы зналъ, что мн длать. Но своя бда — совсмъ иная штука… потерять вклады, да еще на сумму почти въ сорокъ тысячъ фунтовъ — вдь это словно потерять самыя деньги… притомъ чувство неизвстности…

— Все это вмст можетъ хоть кого привести въ уныніе. Разумется, я охотно бы пересмотрлъ копіи съ писемъ, пробжавъ послднія, мы, быть можетъ, что-нибудь откроемъ. Какъ знать — не найдемъ ли мы между ними и самихъ документовъ.

Присутствіе этого молодого человка, энергичнаго, ршительнаго, сразу выказавшаго практическую смтливость, ободрило стряпчаго и успокоило его расшатавшіеся нервы. Но Чиклэй смотрлъ мрачне тучи. Онъ снова уложилъ бумаги въ шкафъ и сталъ возл, словно сторожъ, оберегающій сокровище. Онъ подсматривалъ за движеніями новаго компаньона подозрительными глазами и сердито ворчалъ сквозь зубы.

Тотчасъ же Джорджъ послалъ телеграмму въ Сити маклеру. Затмъ, въ то время, какъ старый клеркъ все еще продолжалъ стоять возл несгораемаго шкафа, а мистеръ Дерингъ продолжалъ выказывать признаки неудержимаго волненія, то расхаживая по комнат, то присаживаясь къ столу, то поглядывая на пустыя полки шкафа, молодой компаньонъ занялся просмотромъ копій съ писемъ, т. е. съ тхъ писемъ, которыя посылались изъ конторы мистера Деринга. Джорджъ перечиталъ всю эту корреспонденцію за шесть протекшихъ мсяцевъ.

— Ничего не имется, — сказалъ онъ.— Чиклэй, дайте-ка мн полученныя письма.

Онъ пересмотрлъ и ихъ. То были письма, полученныя въ контор, вс они были подшиты, занумерованы съ обозначеніемъ, откуда и отъ какого числа. Ни одно изъ этихъ писемъ не имло ничего общаго съ продажей вкладовъ и акцій.

— Еслибы,— сказалъ Джорджъ,— вы писали Эллису и Норткоту, то здсь нашлась бы копія съ вашего письма. Если бы они писали вамъ, ихъ письма были бы въ этихъ кипахъ. Чудесно. Но такъ какъ такихъ писемъ не имется, то ясно, что они не были написаны. А, слдовательно, и продажъ не было.

— Итакъ,— сказалъ мистеръ Дерингъ,— гд же мои вклады? Гд мои дивиденды?

— А вотъ мы увидимъ. Теперь же мы устанавливали лишь факты.

Въ эту минуту появился мистеръ Эллисъ, старшій компаньонъ фирмы Эллисъ и Норткотъ, съ небольшой связкой бумагъ. Вс знаютъ мистера Эллиса, одного изъ самыхъ почтенныхъ маклеровъ въ Лондон. Онъ вполн принадлежитъ къ такъ называемымъ именитымъ особамъ: джентльменъ стараго покроя, безукоризненно одтый, благообразный, пріятный въ обращеніи, высокой честности. Мистеръ Эллисъ по виду воплощенная честность и въ частной жизни онъ оправдываетъ свою репутацію и вншность. Подбородокъ и губы его таковы, словно не могутъ выносить тяжести бороды или усовъ. Съ перваго же взгляда вы замтите, что мысли и чувства его соотвтствуютъ его гражданской респектабельности.

— Вотъ онъ я, дорогой сэръ,— весело сказалъ онъ,— вотъ онъ я, готовый безъ замедленія повиноваться вашимъ приказаніямъ. Надюсь, что у васъ все обстоитъ благополучно, однако же, требованіе ваше, чтобы я принесъ съ собою нкоторыя бумаги, привело меня въ легкое недоумніе.

— Боюсь, что тутъ порядкомъ неладно,— сказалъ мистеръ Дерингъ.— Присядьте, старый дружище. Чиклэй, подайте кресло мистеру Эллису. Аустинъ, передайте ему то, что ему надобно знать.

— Вы написали вчера мистеру Дерингу и совтовали ему сдлать извстное помщеніе…

— Конечно. Это поистин благопріятный случай и общаетъ очень большія выгоды.

— Въ письм вы упоминали о какихъ-то трансфертахъ и продажахъ, которые, судя по вашему письму, не такъ давно были имъ сдланы.

— Разумется.

— Что это за продажи?

Мистеръ Эллисъ заглянулъ въ свои бумаги.— Въ прошломъ феврал — продажа различныхъ вкладовъ, перечисленныхъ здсь должнымъ образомъ, на сумму 6,500 фунтовъ. Въ прошломъ март продажа различныхъ вкладовъ, также подробно перечисленныхъ, на сумму 12,000 фунтовъ въ розницу. Въ прошломъ апрл продажа вклада стоимостью въ 20,000 фунтовъ — боле или мене — что составляетъ…

— Вы записываете сроки и суммы, Аустинъ?— спросилъ мистеръ Дерингъ.

— Разумется. Впрочемъ, сейчасъ мы еще точне узнаемъ сроки и суммы. Ну, мистеръ Эллисъ, конечно, вы получали инструкціи вмст съ бумагами. Были ли он вамъ сообщены письменно или на словахъ?

— Письменно. Въ собственноручныхъ письмахъ мистера Деринга.

— Вы принесли эти письма съ собою?

ГЛАВА XII.
Таинственное открытіе.

— Здсь все и какъ слдуетъ, въ порядк.

Онъ положилъ руку на бумаги.

— Вотъ, напримръ, первое письмо, отъ 14 февраля, относящееся къ этимъ сдлкамъ. Безъ сомннія, вы его припомните, мистеръ Дерингъ?

Онъ взялъ письмо и прочиталъ его громко:

— ‘Дорогой Эллисъ. Прилагаю при семъ пачку вкладовъ и акцій. По рыночной цн они представляютъ около 6,500 фунтовъ. Пожалуйста, переведите эту сумму на имя Эдмунда Грея, джентльмена, Южный скверъ, No 22, въ Грэй-Инн. Мистеръ Грэй — мой кліентъ и я получу отъ него слдуемую сумму. А мн вы пришлете трансферты и счетъ на сумму, должную мн имъ вмст съ вашими коммиссіонными.— Съ почтеніемъ вашъ Эдуардъ Дерингъ’. Вотъ письмо. Способъ трансферта не обычный, однако же, и не противный закону. Если бы, напримръ, мы получили приказъ купить какія нибудь акціи для мистера Деринга… Но, разумется, вамъ это хорошо извстно.

— Извините,— возразилъ Джорджъ,— я не привыкъ покупать акціи, какъ мой компаньонъ. Не угодно ли вамъ объясниться дале?

— Мы бы сдлали также и послали бы нашему кліенту квитанцію на извстную сумму съ коммиссіонными. Еслибы намъ было приказано продать акціи, мы бы внесли въ банкъ на имя мистера Деринга вырученную нами сумму за вычетомъ коммиссіонныхъ. Трансфертъ дло другого рода. Мистеръ Дерингъ перевелъ эти акціи на имя Эдмунда Грея, своего кліента. Поэтому онъ самъ долженъ былъ сговориться со своими кліентами объ издержкахъ по трансферту и цнности акцій. Мы же послали счетъ этихъ издержекъ. Онъ былъ посланъ черезъ руки, а взамнъ былъ полученъ чекъ съ посыльнымъ.

Джорджъ взялъ у него изъ рукъ письмо, внимательно осмотрлъ его и положилъ передъ своимъ компаньономъ.

Мистеръ Дерингъ прочиталъ письмо, подержалъ его на свтъ, очень тщательно осмотрлъ его, а затмъ перебросилъ къ Чиклэю.

— Если кто знаетъ мой почеркъ,— сказалъ онъ,— то, разумется, вы. Чей это почеркъ?

— Онъ ужасно похожъ на вашъ. Но тутъ замтно дрожаніе въ буквахъ. Почеркъ не такой твердый, какъ обыкновенно. Я бы сказалъ, что это писано вами, но по лицу вашему вижу, что вы этого не писали.

— Нтъ! это не мой почеркъ. Я не писалъ этого письма. Я въ первый разъ слышу о содержаніи этого письма.— Взгляните на подпись, Чиклэй. Не достаетъ двухъ точекъ посл слова Deriug, а росчеркъ посл послдняго ‘и’ наполовину короче обычныхъ размровъ. Разв вы когда либо видли, чтобы я измнялъ свою подпись простымъ изгибомъ?

— Ни разу,— отвчалъ Чиклэй. Не хватаетъ двухъ точекъ и половины росчерка.— Продолжайте, сэръ — мн сейчасъ что-то подумалось. Продолжайте.

— Ужь не думаете ли вы, что письмо это подложное?— спросилъ мистеръ Эллисъ. Ну… тогда… О! это невозможно! Въ такомъ случа оно есть начало цлаго ряда подлоговъ. Ршительно невозможно этому поврить. Письмо пришло изъ этой конторы: почтовая марка доказываетъ, что оно отправлено на почту въ этомъ квартал, отвтъ былъ посланъ сюда же. Трансферты — обратите вниманіе! трансферты были отправлены въ эту контору. Они вернулись къ намъ подписанные и засвидтельствованные — изъ этой же конторы. Я препроводилъ свидтельство, сдланное на имя Эдмунда Грея — въ эту же контору и получилъ удостовреніе изъ этой же конторы. Я послалъ счетъ издержекъ по трансферту съ коммиссіонными въ эту же контору и получилъ чекъ изъ этой же конторы. Какъ могла бы такая сложная работа — хотя бы только первая изъ этихъ сдлокъ — быть подложной? Да вамъ бы понадобилась, по крайней мр, дюжина сообщниковъ для такой штуки.

— Я никакъ еще не возьму этого въ толкъ, — сказалъ Джорджъ, незнакомый съ процедурой перевода фондовъ и акцій.

— Ну, я не могу продать извстныя бумаги безъ заявленія со стороны ихъ владльца: послдній долженъ подписать трансфертъ. Но если мн поручено стряпчимъ перевести его фонды на имя его кліента, то не мое дло спрашивать, получилъ ли онъ деньги или нтъ.

— Да… да. И здсь не имется ничего, что бы доказывало продажу этихъ бумагъ на 6,000 фунтовъ?— обратился Джорджъ къ мистеру Дерингу.

— Ршительно ничего. Письма и все остальное подлогъ.

— А вы, мистеръ Эллисъ, получили чекъ за коммиссію?

— Разумется.

— Передайте мн старые чеки и чековую книжку, — сказалъ мистеръ Дерингъ.

Чекъ былъ написанъ, какъ и письмо, почеркомъ мистера Деринга, только съ легкимъ различіемъ въ подписи, на которое онъ указалъ.

— Вы вполн убждены,— спросилъ Джорджъ, — что не подписывали этого чека?

— Я наврно знаю, что не длалъ этого.

— Ну, а объ этомъ Эдмундъ Грей, проживающемъ въ Южномъ сквер, No 22, въ Грей-Инн, — что знаете вы о немъ?

— Ничего… ршительно ничего.

— Я кое-что знаю,— сказалъ Чиклэй.— Но продолжайте, продолжайте.

— Его личность должна быть фикціей по тому, что вы знаете.

— Конечно. Мн неизвстно ничего ни о какомъ Эдмунд Гре.

— Погодите немножко,— проговорилъ про себя Чиклэй.

— Хорошо, — продолжалъ мистеръ Эллисъ, — но вдь это было только начало. Въ март вы обратились къ мн снова съ письмомъ, т. е. я получилъ письмо, какъ бы исходившее отъ васъ. Въ письм этомъ — вотъ оно — вы приказывали мн перевести извстную сумму — бумаги на нее были приложены къ письму — приблизительно 12,000 фунт.— на имя вышеупомянутаго Эдмунда Грея. Какъ и прежде, бумаги на переводъ были отправлены къ вамъ для подписи и возвращены, и какъ въ предыдущемъ случа издержки по коммиссіи были уплочены вами. Эта сдлка была точь въ точь такая же, какъ предыдущая, только на сумму вдвое большую, чмъ та, что переведена въ феврал.

Мистеръ Дерингъ взялъ второе письмо и посмотрлъ на него съ какой-то страдальческой покорностью.

— Я ничего не знаю объ этомъ,— сказалъ онъ,— ршительно ничего.

— Былъ еще третій и послдній трансфертъ,— возвразилъ маклеръ.— А именно въ апрл. Вотъ и письмо ваше съ тми же инструкціями, какъ въ двухъ предшествовавшихъ заказахъ, только въ данномъ случа переводъ былъ на 19,000 фунтовъ, которые мы надлежащимъ образомъ препроводили кому слдуетъ и получили чекъ отъ васъ за коммиссію.

— Вс эти письма, вс эти подписи подъ мою руку на переводахъ и чекахъ — подлогъ,— медленно произнесъ мистеръ Дерингъ.— У меня нтъ кліента по имени Эдмунда Грея, я никого не знаю, кто бы носилъ это имя, слдовательно, вклады эти украдены.

— Позвольте мн еще разъ взглянуть на эти письма, — сказалъ Джорджъ.

Онъ тщательно разсматривалъ ихъ, сравнивая ихъ между собою.

— Подлогъ сдланъ такой искусной рукой, что можетъ провести кого угодно. Да я бы самъ, не задумываясь, побожился, что это почеркъ мистера Деринга.

Мы уже говорили ране, что почеркъ мистера Деринга отличался свойствами почерка тхъ людей, которымъ приходится много писать. Незначительныя слова обозначались кривою съ удлиненіемъ или безъ него, а слова, имвшія существенную важность, писались отчетливо. Подпись же его была крупная, ясная, съ красивымъ росчеркомъ, подпись фирмы, процвтавшей боле ста лтъ, подпись, остававшаяся неизмнною.

— Посмотрите,— настаивалъ Джорджъ, — кто бы не побожился, что это почеркъ мистера Деринга?

— Я первый побожился бы, — молвилъ мистеръ Эллисъ.— А, вдь, почеркъ этотъ я знаю боле сорока лтъ.— Если это написано не вами, Дерингъ, это искуснйшая поддлка, какую мн доводилось видть.

— Не могу же я предположить, что у меня отшибло всю память,— Чиклэй, былъ ли у насъ когда нибудь кліентъ по имени Эдмундъ Грей?

— Нтъ… никогда. Но вы забыли объ одномъ. Тотъ подлогъ восемь лтъ назадъ… чекъ на 720 фунтовъ… былъ уплоченъ по ордеру Эдмунда Грея.

— А! Именно такъ. Это, повидимому, иметъ важное значеніе.

— Чрезвычайно важное,— сказалъ Джорджъ.— Едва ли поддлыватель случайно выбралъ то же самое имя. Тутъ не можетъ быть простое совпаденіе. У васъ ли подложный чекъ?

— Я сохранилъ его,— отвчалъ мистеръ Дерингъ, въ надежд воспользоваться имъ для открытія преступленія и уличенія преступника.— Вы найдете его, Чиклэй, въ ящик несгораемаго шкафа справа!— Благодарю. Вотъ онъ. Уплатить по ордеру Эдмунда Грея, а вотъ и его подпись на оборот. Такимъ образомъ у насъ имется его почеркъ.

Джорджъ взялъ чекъ.

— Странно,— сказалъ онъ, — я бы ршительно побожился, что и это вашъ почеркъ. Посмотрите сами — подпись на чек совершенно та же въ этихъ буквахъ. Не достаетъ двухъ точекъ посл имени и росчеркъ посл послдняго ‘и’ укороченъ.

Это была правда. Почеркъ чека и буквъ былъ тотъ же: подписи были измнены слегка, но послдовательно, совершенно одинаковымъ образомъ въ обихъ буквахъ и въ чек.

— Это также едва ли можетъ быть совпаденіемъ,— сказалъ Джорджъ.— Я думаю, что то самое лицо, которое написало чекъ, написало также и письма.

Подпись на оборот была написана почеркомъ, который также можно было принять за собственный почеркъ мистера Деринга.

— Но, вдь, бумаги о трансферт должны быть засвидтельствованы помимо подписи — сказалъ Джорджъ.

— Он были засвидтельствованы, — отвчалъ маклеръ,— клеркомъ по имени Лорри.

— Да, у насъ есть въ контор человкъ этого имени.— Чиклэй, пошлите за Лорри.

Лорри состоялъ клеркомъ по сношеніямъ конторы. Когда его стали распрашивать, онъ отвчалъ, что не помнитъ, приходилось ли ему свидтельствовать подпись на трансферт. Онъ свидтельствовалъ массу подписей, но ему не сообщали, что это были за бумаги. На вопросъ, помнитъ ли онъ именно о засвидтельствованіи какой-нибудь подписи въ феврал, март или апрл, онъ отвчалъ, что не помнитъ ни одной, хотя свидтельствовалъ цлую массу подписей, что иногда мистеръ Дерингъ давалъ ему свидтельствовать свою собственноручную подпись, иногда же подпись своихъ кліентовъ. Если бы ему показали его подпись, онъ, по всей вроятности, вспомнилъ бы. Поэтому Лорри отпустили во-свояси.

— Тутъ не можетъ быть боле никакого сомннія,— сказалъ Джорджъ,— было сдлано покушеніе на воровство въ очень широкихъ размрахъ.

— Только покушеніе?— спросилъ мистеръ Дерингъ.— А гд же мои вклады?

— Я называю это покушеніемъ, потому что на самомъ дл нельзя украсть акціи. Дивиденды уплачиваются только тмъ, кому они принадлежатъ по закону. Мы найдемъ этого Эдмунда Грея, если онъ только существуетъ. По моему мннію, однако, такого лица нтъ. По всей вроятности, поддлыватель принялъ подложное имя. И думаю также, что онъ поторопился продать свои акціи. Такъ или иначе, вы безъ сомннія отыщете свое имущество. Украсть акціи также невозможно, какъ украсть земельный участокъ.

— Мы легко узнаемъ,— сказалъ мистеръ Эллисъ,— что сталось съ вашими бумагами.

— Если воры оставили бы ихъ у себя, — продолжалъ Джорджъ,— то они могли бы воспользоваться только дивидендами за пять мсяцевъ. Да и то лишь потому, что банковую книгу вы не просматривали за такое долгое время. Но имъ трудно было бы разсчитывать на такую счастливую случайность. Почти несомннно, что они поспшили отдлаться отъ акцій при первой возможности. Предположимъ, что имъ удалось реализировать всю сумму. Вдь это громадныя деньги. Уплата послднихъ должна была произойти въ банки по чеку: владлецъ акцій могъ получать деньги только постепенно. Нтъ сомннія, что онъ долженъ былъ отправиться въ Америку и перевести туда весь капиталъ, но и это оказалось бы безполезнымъ, разв ему удалось бы заполучить эту сумму по частямъ, которыя уплачивались его сообщникамъ. Въ дйствительности же, воровство это, на мой взглядъ, обставлено почти непреодолимыми препятствіями.

— Это самое необычайное покушеніе на воровство изъ когда-либо существовавшихъ, — замтилъ мистеръ Эллисъ.— Тридцать восемь тысячъ фунтовъ въ акціяхъ! Ну, я ужь розьищу, были-ли они проданы и кому именно. А пока, мой старый другъ, не падайте духомъ. Мистеръ Аустинъ говоритъ правду, вы несомннно получите свои деньги обратно. Помилуйте! вдь мы живемъ въ цивилизованной стран. Немыслимо, чтобы такія огромныя суммы, какъ 40,000 фунтовъ, могли быть украдены безслдно. Теперь уже не обращаютъ имущество въ золото. А банковые билеты, банки, вклады — вс эти вещи длаютъ невозможнымъ крупное воровство. Ободритесь! вы вернете свои деньги.

Мистеръ Дерингъ съ сомнніемъ покачалъ головою.

— Тутъ можетъ представиться и другой случай,— настаивалъ Джорджъ.— Всмъ приходилось слышать о воровствахъ, совершенныхъ съ цлью шантажа. Представьте себ, что мы вдругъ получили письмо съ предложеніемъ возвращенія капитала за извстную сумму.

— Нтъ… нтъ. Прошло уже четыре мсяца со времени этой штуки. Акціи проданы, а мошенники исчезли… ухали въ Америку, какъ вы сказали. Да вдь у нихъ было довольно времени, чтобы десять разъ продать и перепродать бумаги. Вотъ въ чемъ бда. Предположимъ, что бумаги были проданы десять разъ. Вотъ, напр., акція Великой Западной дороги. Я передаю эту акцію отъ А къ В. Прекрасно. Акція принадлежитъ теперь B, все равно, честнымъ или мошенническимъ путемъ она къ нему перешла. И отсылаетъ ее къ другому маклеру, который продаетъ ее С. А послдній перепродаетъ ее Д. Каждая изъ этихъ сдлокъ правильна и. законна, исключая первой. Вы можете прослдить переводъ акціи изъ рукъ въ руки, шагъ за шагомъ. B исчезъ. А говоритъ С:— вы купили акцію у вора.— C отвчаетъ:— Очень жаль. Но разв я могъ это знать? Теперь она въ рукахъ у Д.— Д. утверждаетъ, что она его собственность и ни за что не хочетъ уступить ее. Мы обращаемся къ законамъ объ акціяхъ. Что же будетъ дале? Честное слово, я не знаю. Ну… это только предположеніе. Намъ надобно сперва дознаться, что сталось съ акціями. Разумется, у насъ имется памятная книга, которую мн остается только пересмотрть. Если будетъ возможно, я вамъ дамъ знать обо всемъ завтра утромъ.

Когда ушелъ мистеръ Эллисъ, Джорджъ для ясности вкратц резюмировалъ факты, которые удалось собрать.

— Во-первыхъ,— сказалъ онъ,— письма къ Эллису и Норткоту написаны на вашихъ бланкахъ. Очевидно, слдовательно, что писавшій ихъ имлъ доступъ въ эту контору. Кром того, онъ зналъ и могъ скопировать вашъ почеркъ. Въ третьихъ, онъ имлъ возможность задерживать доставку писемъ, которыя не должны были доходить до васъ, потому что переписка велась открыто черезъ почтамтъ. Это весьма важное обстоятельство, по моему. Въ четвертыхъ, вс письма съ виду написаны вашимъ почеркомъ, поддланнымъ, и чрезвычайно искусно, а не продиктованы и затмъ подписаны. Въ пятыхъ, поддлыватель долженъ былъ, по крайней мр, знать о прежнемъ подлог, иначе зачмъ бы ему назваться Эдмундомъ Греемъ? И не изъ наглой ли дерзости, не изъ насмшки-ли назвался онъ снова этимъ именемъ? Въ шестыхъ, онъ долженъ былъ имть доступъ къ несгораемому шкафу, гд хранилась чековая книга (а также и бумаги на вклады и акціи). Въ седьмыхъ, онъ долженъ былъ отлично знать порядки конторы, иначе какъ могъ бы онъ догадаться объ имени вашего маклера? Въ восьмыхъ, почеркъ, повидимому, тотъ же самый, что и въ прежнемъ подлог.

— Тотъ-же, что въ прошлый разъ,— сказалъ Чиклэй.— Подлогъ этотъ былъ сдланъ въ контор, если только такія вещи могли быть сдланы здсь. Точь въ точь тоже… точь въ точь тоже… Хорошо… поживемъ, увидимъ. То же самое…

Онъ посматривалъ изъ подъ широкихъ бровей на молодого компаньона фирмы, словно подозрвалъ, что этотъ юный джентльменъ могъ бы при желаніи открыть кое-что большее въ этой тайн.

— Мы достаточно долго предоставляли времени открытіе автора прежней продлки,— сказалъ мистеръ Дерингъ,— но по сей день оно намъ ничего не открыло. Потерять имущество,— простоналъ онъ,— потерять чуть не сорокъ тысячъ фунтовъ.

— Не думаю, чтобы эти деньги совсмъ пропали для васъ,— сказалъ Джорджъ.— Он не могутъ пропасть. Вдь это частица желзной дороги… водопровода… уголокъ газоваго завода… Такія вещи не могутъ пропадать… Разв въ томъ случа, если встртятся затрудненія, на которыя указалъ мистеръ Эллисъ.

Тутъ мистеръ Дерингъ отодвинулъ свое кресло и снова зашагалъ по комнат въ неудержимомъ волненіи. Онъ уже не былъ боле степеннымъ и серьезнымъ стряпчимъ, онъ попалъ въ разрядъ кліентовъ, какіе у него были, жалующійся подобно тому, какъ жаловались они сплошь и рядомъ въ этой комнат на свою великую бду. Съ языка у него шли общія мста, которыя свойственны людямъ въ минуты унылаго отчаянія — существуетъ страшное однообразіе въ жалобахъ на горе-злосчастіе. Мы вс знакомы съ этимъ состояніемъ: какъ жестокъ, какъ несправедливъ ударъ судьбы и предотвратить его паденіе было невозможно. Вся прозорливость, вс предосторожности оказались безсильными и не ужасно ли, что одному изъ всхъ людей быть обречену на исключительное несчастіе. Самъ мистеръ Дерингъ, разсудительный, спокойный, сдержанный старый стряпчій, который казался отлитымъ изъ гранита, сломился подъ тяжестью удара и обратился въ обыкновеннаго смертнаго. Люди низшей сферы плачутъ въ этихъ случаяхъ. Чиклэй заплакалъ бы. А мистеръ Дерингъ разразился потокомъ яростныхъ словъ, горькихъ насмшекъ. Джорджъ слушалъ, ничего не возражая. Это было урокомъ для него. У самаго сильнаго человка имется Ахиллесова пята. Невозможно закалить себя противъ стрлъ злой судьбы.

Но вотъ онъ немного утихъ и прислъ.

— Простите меня, Джорджъ,— мягко сказалъ онъ,— простите меня за эту вспышку. Въ этомъ дл есть то, чего вы не знаете. Мн представляется, будто мн извстно объ этомъ дл что-то такое, чего я никакъ не могу разсказать. Я становлюсь до такой степени забывчивымъ… Я забываю вс дни… Меня томитъ сознаніе, что я долженъ знать объ этомъ дл. Что же касается до потери, я сказалъ правду. Вы еще не испытали, что такое собственность. Вы слишкомъ молоды: у васъ еще не было никакой собственности. Погодите, черезъ нсколько лтъ вы будете въ состояніи согласиться со мною, что нтъ ничего тяжеле на свт, какъ потерять свое имущество… имущество, которое вы создали себ… своими собственными усиліями…

— Ну, вотъ вы заговорили, какъ вамъ подобаетъ,— сказалъ Чиклэй.— Это дло. Ничего нтъ ужасне потери имущества. Это можетъ свести человка въ могилу. Многихъ свело.

— Собственность заключаетъ въ себ все. Чмъ старе становишься, тмъ лучше понимаешь эту аксіому.

— Истинная правда,— поддакнулъ Чиклэй.— Въ мір кром собственности нтъ ничего, что бы заслуживало людского вниманія.

— Помните, въ собственности заключаются вс добродтели: осторожность, мужество, проницательность, самообузданіе, настойчивость — словомъ, вс качества для борьбы. Мы хорошо поступаемъ, оказывая почтеніе богатымъ людямъ. Я самъ разсчитывалъ на почетъ въ качеств богатаго человка. Когда вамъ удалось накопить нсколько тысячъ фунтовъ… благодаря вышеназваннымъ высочайшимъ достоинствамъ, такъ что мысль объ этомъ наполняетъ васъ самоуваженіемъ…

— Ахъ!— вскричалъ Чиклэй, выпрямляясь.

— Ужасно сознавать, что эти тысячи пропали… погибли… безвозвратно. Джорджъ, вы этого не поймете. Вы молоды: да притомъ у васъ пока нтъ денегъ. Чиклэй, вы сдлали сбереженія?

— Бездлицу, сущую бездлицу.

Но онъ прикрылъ себ ротъ рукою, чтобы скрыть довольную улыбку.

— Говорятъ, что вы богаты.

— Нтъ… нтъ… Вовсе я не богатъ. У меня было мало шансовъ, но я ими воспользовался. Но до богатства мн далеко.

— Какъ бы отнеслись вы къ пропаж… къ похищенію вашего имущества, Чиклэй?

Старый клеркъ только покачалъ головою. Онъ не находилъ достаточно сильныхъ словъ для выраженія своихъ чувствъ.

— Помимо пропажи, продолжалъ мистеръ Дерингъ,— тутъ еще это чувство неувренности въ завтрашнемъ дн. Разъ я уже испыталъ его, когда случился тотъ подлогъ. Нтъ, повидимому, нигд ничего надежнаго. Бумаги, которыя я прячу въ своемъ шкафу, отъ котораго имю ключъ только я одинъ, который я никогда не оставляю отпертымъ, если даже вхожу въ сосднюю комнату — выкрадены. Чековыя книги, которыя хранятся здсь же, взяты изъ шкафа и чеки украдены. Наконецъ въ шкафъ положены другія вещи, напр., свертокъ банковыхъ билетовъ. Говорю вамъ, мною овладло чувство безпомощности, словомъ у меня можетъ быть отнято все, а я буду безсиленъ сопротивляться!

— Дайте намъ только заполучить обратно свидтельства,— сказалъ Джорджъ,— тогда мы розыщемъ и накроемъ всю эту шайку мошенниковъ,— если только существуетъ такая шайка. Да, вы правы, говоря, что почва ускользаетъ изъ подъ ногъ, когда подумаешь, что ваши собственные вклады проданы ни съ того, ни съ сего, благодаря письму, почеркъ котораго такъ похожъ на вашъ, что всякій пойдетъ на удочку.

— Продлано въ контор,— пробурчалъ Чиклэй,— въ этой контор. Тоже, что въ прошлый разъ. Хорошо же… онъ намъ попадется… попадется…

Онъ принялся убирать кипы бумагъ обратно въ шкафъ, ворча про себя.

— То же, что въ прошлый разъ… продлано въ контор… ужь попадись онъ намъ… Нашли же мы его прежде, найдемъ и теперь.

ГЛАВА XIII.
Первая находка.

— Да,— сказалъ Джорджъ задумчиво,— потребуется день — два, чтобы распутать это дло. Однако, прежде чмъ обращаться къ полиціи, мы должны, насколько возможно, разобраться своими средствами. Предоставьте это дло въ мои руки на нкоторое время.

— Нтъ… нтъ,— заворчалъ Чиклэй. Сначала полиція. Арестовать сначала того человка.

— Отложите все въ сторону,— сказалъ принципалъ,— отложите все дла, Джорджъ Забудьте о немъ бы то ни было, пока не разыщите этихъ таинственныхъ злоумышленниковъ.

— Мн представляется, что тутъ какая-то фирма мошенниковъ, — продолжалъ Джорджъ.— Мошенническая фирма съ позорнымъ именемъ и респектабельнымъ адресомъ. Разумется, на самомъ дл нтъ тутъ никакого Эдмунда Грея.

— Тутъ не одна пропажа… Богъ дастъ, только временная пропажа, — вздохнулъ мистеръ Дерингъ, — если же дйствительно бумаги эти пропали, тмъ ужасне ударъ… и не только это, но еще чувство ненадежности въ будущемъ. Вдь намъ ничего не удалось узнать о подлог этого чека, а вотъ банковые билеты, лежавшіе все это время тутъ же въ шкафу…

— Онъ сунулъ ихъ туда,— возразилъ Чиклэй.

— Это уже второй разъ… и то же самое имя опять… Эдмундъ Грей. Это тревожитъ меня не на шутку… Я просто въ ужас, Джорджъ. Не знаю, что еще на меня должно обрушиться… что еще у меня будетъ отнято… мои закладныя… мои дома… мои земля… словомъ, все мое состояніе. Дйствуйте. Я могу заниматься длами конторы… всми длами… всми одинъ. Но этого дла мн не одолть. Я не въ состояніи думать о немъ, отъ этихъ мыслей я самъ не свой и разумъ мой помутился.

— Хорошо,— сказалъ Джорджъ,— я сдлаю все, что въ моихъ силахъ. Я ршительно не врю въ существованіе какого-то Эдмунда Грея, но все-таки надо попытаться розыскать его. Вдь никакой бды не случится, если мы навдаемся въ Грей-Иннъ. Случись эта кража вчера, намъ бы необходимо было сейчасъ же явиться туда съ предписаніемъ объ арест названнаго Эдмунда Грея. А такъ какъ со времени послдней кралей прошло четыре мсяца, то не бда переждать еще день или два. Я отправлюсь туда и кое-что поразвдаю.

Навести требуемыя справки было въ высшей стпени легко. У него имлся адресъ этого человка: вс знаютъ Грей-Иннъ и Южный Скверъ. Мсто это находится въ десяти минутахъ ходьбы отъ Линкольнъ-Инна. Джорджъ взялъ свою шляпу, прошелъ въ Грей-Иннъ и направился прямо въ 22 No, заране увренный, что не найдетъ такого имени на дверяхъ. Однако же оно какъ разъ тутъ оказалось. ‘2-й этажъ, мистеръ Эдмундъ Грей’ значился среди другихъ жильцовъ дома. Джорджъ поднялся на лстницу. Во второмъ этаж, прямо противъ него на двери стояло: мистеръ Эдмундъ Грей. Но наружная дверь была плотно заперта, что обозначало, что постояльца нтъ дома, либо онъ не принимаетъ. Въ первомъ этаж находилась контора фирмы солиситоровъ. Джорджъ передалъ туда свою карточку. Имя ‘Дерингъ и Сынъ’ внушаетъ всякому солиситору въ Лондон почтительное вниманіе къ себ. Его принялъ одинъ изъ компаньоновъ фирмы. ‘Фирма Дерингъ и Сынъ’ очень желала бы повидать мистера Эдмунда Грея, который занимаетъ комнаты наверху. Въ которомъ часу бывалъ обыкновенно мистеръ Эдмундъ Грей у себя дома? Никто не зналъ — ни компаньоны, ни клерки. Его вроятно встрчали на лстниц, но никто не зналъ его въ лицо, никто не зналъ о немъ ничего. Это сперва показалось подозрительнымъ, затмъ Джорджъ подумалъ, что люди нердко живутъ цлые годы по одной и той же лсниц и совсмъ не знаютъ другъ друга. Обитатели Грей-Инна не посщаютъ одинъ другого: духъ сосдства мало развитъ среди дловитыхъ жильцовъ этихъ комнатъ и здсь царитъ скоре какое-то необяснимое недовріе.

— Но,— сказалъ компаньонъ,— я могу дать вамъ адресъ его домохозяина. Онъ, какъ и мы, нанимаетъ комнаты изъ вторыхъ рукъ, у арендатора, снимающаго нсколько этажей на долгій срокъ и отдающаго комнаты жильцамъ. Въ контор управляющаго, по ту сторону Сквера, вы быть можетъ узнаете что нибудь объ этомъ господин. Но лучше всего обращаться къ домохозяину.

Джорджъ спросилъ, не перехалъ ли Эдмундъ Грей сюда недавно. Нтъ. Онъ, повидимому, живетъ въ этомъ дом уже съ давнихъ поръ.

— Впрочемъ,— прибавилъ передававшій эти свднія,— онъ могъ бы прожить тутъ сто лтъ, а мы все-таки ничего бы не узнали о немъ: мы нисколько не интересуемся нашими сосдями. Напротивъ нашей конторы живетъ человкъ, имя котораго стоитъ на двери такъ давно, какъ только я себя помню. А я не знаю ни кто онъ, ни чмъ онъ занимается. Я даже не знаю его въ лицо. То же самое и относительно мистера Эдмунда Грея. Если бы я повстрчался съ нимъ на лстниц, я бы не узналъ его. Вдь я бываю здсь только днемъ. Вотъ о другомъ жильц второго этажа мн кое-что извстно, потому что онъ репетиторъ и былъ членомъ нашей коллегіи въ университет. И о человк, что живетъ въ мансард, я иногда слышу, такъ какъ онъ старый адвокатъ и изрдка защищаетъ арестантовъ.

Въ контор управляющаго Джорджъ задалъ т же вопросы.

— Я солиситоръ,— отрекомендовался онъ.— Вотъ моя карточка. Мн необходимо повидать мистера Эдмунда Грея, No 22. Не будете ли такъ добры сказать мн, въ которомъ часу могу я застать его дома?

Тамъ ничего объ этомъ не знали. Мистеръ Грей не жилъ постоянно здсь. По всей вроятности, онъ приходилъ домой вечеромъ по окончаніи своихъ занятій.

Какъ ни скудны были эти свднія, все же они являлись шагомъ впередъ. Былъ ли Эдмундъ Грей личностью или фирмою — имя это многіе годы стояло на двери. Однако… многіе годы?.. возможно ли было, чтобы шайка мошенниковъ могла безмятежно продолжать свое существованіе, обдлывая такія крупныя мошенничества, какъ данная продлка?

Тотчасъ же онъ пошелъ къ домохозяину. Это былъ агентъ по продаж и найму домовъ въ Блумсбери, имвшій весьма респектабельную наружность.

— Не можете ли сообщить мн, — обратился къ нему Джорджъ съ тмъ же вопросомъ,— въ которомъ часу могу я застать вашего жильца? или, быть можетъ, вы дадите мн адресъ его конторы, чмъ премного насъ обяжете. Намъ необходимо сейчасъ же — сегодня же — разыскать его по очень важному длу.

— Ну, мн жаль, очень жаль… но… право же, я совсмъ не знаю пріемныхъ часовъ моего жильца и не могу указать вамъ, гд онъ занимается своими длами. Мн кажется, у него нтъ никакихъ занятій.

— О! Но, вдь, вы же взяли его въ жильцы. У васъ должны же быть какія-нибудь свднія объ его личности.

— Разумется. Съ этой стороны я могу удовлетворить васъ въ очень короткихъ словахъ.

Онъ раскрылъ большую книгу и перевернулъ нсколько страницъ.

— Вотъ — No 22, Южный Скверъ, Грей Иннъ, второй этажъ, на сверной сторон — Эдмундъ Грей, джентльменъ. Годовая плата — 40 фунтовъ. Нанялъ комнаты въ феврал 1882 года. Рекомендація — гг. Дерингъ и Сынъ, солиситоръ, Новый Скверъ, Линкольнъ-Иннъ.

— Какъ!.. вы хотите сказать, что онъ просилъ обратиться за рекомендаціей къ намъ, къ гг. Дерингъ и Сынъ… въ 1882 г.

— Именно. Не желаете ли взглянуть на письмо, полученное нами по этому предмету? Одну минуточку.

Онъ позвонилъ въ колокольчикъ и отдалъ приказаніе вошедшему клерку.

— Я долженъ сказать,— продолжалъ домохозяинъ,— что не сыскать боле удобнаго, жильца, чмъ мистеръ Грей. Онъ платитъ исправно деньги за квартиру черезъ почту по четвертямъ, за день до срока.

— О! Я изумленъ…

Но онъ прикусилъ свой языкъ, потому что изумляться всегда глупо, въ особенности въ самомъ начал разслдованія. Когда же фактовъ накопится много, — не ране, — изумленіе обращается въ собраніе во-едино всхъ частей загадки.

— Ну, вотъ вамъ письмо. ‘Мм. Гг.’ — читалъ агентъ письмо, полученное въ отвтъ на запросъ о личности мистера Грея: — ‘На ваше письмо отъ 13 сего мсяца спшимъ васъ увдомить, что мистеръ Эдмундъ Грэй нашъ кліентъ, человкъ съ независимыми средствами и въ состояніи платить подходящую сумму за квартиру или за помщеніе для своихъ занятій.— Съ почтеніемъ Дерингъ и сынъ’.— Полагаю,— прибавилъ онъ,— что лучше вашей рекомендаціи и не требуется?

— Нтъ, конечно, нтъ.

Джорджъ заглянулъ въ письмо. Почеркъ послдняго представлялъ совершенно то же сходство и т же различія, что и почеркъ всхъ другихъ писемъ этого удивительнаго дла: все письмо, повидимому, было написано самимъ мистеромъ Дерингомъ,— сходство было такъ велико, что каждый легко обманулся бы, въ подписи были одно или два незначительныхъ отклоненія.

— Разумется, нтъ,— повторилъ Джорджъ.— Съ такою рекомендаціей вы, конечно, приняли его безъ колебаній. А видали ли вы когда нибудь мистера Грея?

— Ну, разумется. Я видалъ его часто. Во-первыхъ, когда онъ занимался устройствомъ своихъ комнатъ, а затмъ при различныхъ обстоятельствахъ.

— Что это за человкъ, каковъ онъ съ виду?

— Пожилыхъ лтъ. Не совсмъ подходитъ къ типу обитателей этихъ комнатъ. Большинство изъ нихъ молодежь, все люди холостые. Онъ пожилой джентльменъ, пріятный въ обращеніи, улыбающійся, привтливый, съ сдыми волосами.

— О!

Итакъ, существовалъ дйствительный Эдмундъ Грей, квартировавшій десять лтъ въ Инн, жившій именно въ томъ номер, который значился въ поддланныхъ письмахъ.

— Надюсь,— сказалъ агентъ,— что мой достоуважаемый постоялецъ не совершилъ ничего дурного.

— Н-нтъ… нтъ, насколько мн извстно. Имя его случайно попало въ одно весьма непріятное дло. Не будете ли вы такъ добры передать ему, если вы его увидите… но разумется, мы напишемъ ему… что мы очень бы желали повидаться съ нимъ.

Домохозяинъ охотно общался.

— Есть тутъ другое лицо,— сказалъ онъ,— которое можетъ дать вамъ гораздо боле подробныя свднія, чмъ кто-либо. Это — его прислуга. Не знаю, кто присматриваетъ за его комнатами, но вы узнаете это въ Инн. Полисменъ наврно знаетъ. Пойдите, спросите у него.

Когда играютъ въ ракету и воланъ, тотъ, у кого воланъ, не долженъ горячиться и терять терпніе, если желаетъ имть удачу. Джорджу достался воланъ. Онъ отправился искать счастья обратно въ Грей-Иннъ и на этотъ разъ вступилъ въ бесду съ полисменомъ.

— Что жь, сэръ,— заявилъ блюститель порядка,— мн самому ровно таки ничего неизвстно объ этомъ джентльмен. Если бы онъ буянилъ или шумлъ, ну, тогда бы я зналъ его. Но онъ человкъ смирный, поэтому мн ни разу не приходилось слышать о немъ. Но если онъ живетъ въ 22 No, я могу сказать вамъ, что его комнаты убираетъ старая миссисъ Криписъ, проживающая въ Лизеръ-Лэн.

Названная улица, которая, сравнительно говоря, теперь дезинфецирована и очищена, все же далеко не представляетъ идеальнаго мста для того, кто ищетъ свжаго воздуха и опрятности, а также благоприличія въ обращеніи. Однако, индивидуальная свобода нигд не иметъ такого широкаго и безконтрольнаго простора, какъ въ Лизеръ-Лэн.

Миссисъ Криписъ жила на самомъ верху, прямо подъ небесами, къ которымъ должны были бы возноситься ея помыслы, такъ какъ она была уже стара и жить ей оставалось недолго. Она была такъ стара, что перестала совсмъ работать и только присматривала за комнатами мистера Грея, такъ какъ онъ никогда не ночевалъ у себя, ей не доставляла ея обязанность никакого другого безпокойства, кром того, что по-утру она шла туда съ метелкой и часокъ-другой засыпала тамъ сномъ праведницы. Притомъ, она жила только на то, что получала за услугу отъ своего барина.

Хотя было теплое утро, она сидла у огня, посматривая, какъ въ маленькой кострюльк тушится ея вкусный обдъ изъ луку, моркови и рпы. Быть можетъ, она думала, бдная старая старушка, о безвозвратно ушедшихъ дняхъ, умершихъ уже пятьдесятъ лтъ назадъ, когда она была молода и носила шляпу съ перьями. Старымъ лэди ея пошиба мало дла до исчезнувшей красоты, но он порядкомъ сожалютъ объ исчезнувшихъ перьяхъ и исчезнувшихъ шляпахъ: имъ вспоминается былая привольная уличная жизнь съ молодыми ‘душеньками’ и беззаботный смхъ и веселыя шутки.

Миссисъ Криписъ услыхала шаги на узенькой лстниц, которая вела въ ея комнату,— мужскіе шаги. Шаги поднимались все выше и все медленне, потому что лстница была темная и очень узкая. Затмъ гость постучался въ дверь. Онъ открылъ ее и остановился на порог, заглядывая въ комнату. Джентльменъ! Не попечитель бдныхъ или сестра милосердія, старающаяся уговорить ее идти къ заутрен, не клерджименъ даже, а молодой джентльменъ!

— Это вы миссисъ Криписъ?— спросилъ онъ.— Меня направилъ къ вамъ полисменъ Грей-Инна. Вы, кажется, прислуга мистера Эдмунда Грэя, проживающаго въ 22 No?

— Положимъ, что вы правы, сэръ,— недоврчиво отвтила она.— Прислуга все равно, что швейцаръ клуба, у нея не слдуетъ распрашивать объ ея господахъ.

— Я пришелъ, чтобы повидаться съ мистеромъ Греемъ по весьма важному длу. Дверь его оказалась запертою на ключъ. Скажите мн, пожалуйста, въ какіе часы бываетъ онъ у себя для пріема?

Она отрицательно покачала головою, во тутъ же протянула руку для подачки.

Молодой джентльменъ положилъ ей на ладонь полсоверена. Она зажала пальцами монету. Она жадно обхватила ее и спрятала въ потайныя складки платья, въ которое была одта. Какъ бы ни была оборвана женщина, хотя бы вся ея одежда состояла изъ лоскутьевъ и лохмотьевъ, у нея всегда найдется гд нибудь въ ея рубищ укромное мстечко для денегъ или для какой нибудь маленькой цнной вещи.

— Я никогда не развожу сплетенъ о своихъ господахъ,— сказала она,— въ особенности, когда они такъ молоды и такіе красавцы, какъ вы. У бдной служанки есть глаза, уши и руки, но она нма, какъ рыба. Заговори она, чертямъ стало бы тошно. Охъ, Господи, право такъ. Но мистеръ Грей баринъ не молодой. Онъ старикъ, а это совсмъ иная статья.

— Итакъ,— спросилъ Джорджъ,— какъ и когда могу я застать его?

— Дайте же мн досказать. Вамъ его не застать. Иногда онъ приходитъ, иногда не приходитъ.

— О? слдовательно, онъ не живетъ въ этихъ комнатахъ?

— Нтъ. Онъ не живетъ въ комнатахъ. Онъ изрдка бываетъ въ этихъ комнатахъ.

— Зачмъ же онъ въ нихъ бываетъ?

— А почемъ же я знаю? Вс господа что-то длаютъ съ перьями и съ бумагою. А разв я знаю, что они длаютъ? Они добываютъ деньги перьями и бумагою. А вдь я не знаю, какъ они это длаютъ. Кажись, и мистеръ Грей, какъ вс остальные господа, добываетъ деньги.

— О! онъ идетъ къ себ и пишетъ?

— Рдко когда, цлыми недлями и мсяцами его совсмъ не бываетъ. Но всегда мои деньги аккуратно и впередъ присылаются мн въ конверт и черезъ почтамтъ.

— Ну, а его частный адресъ? Наврно онъ живетъ въ деревн?

— Я не знаю, гд онъ живетъ. Я ничего не знаю о немъ, прихожу туда каждое утро и убираю комнату. Вотъ все, что я знаю.

Больше отъ нея нельзя было добиться ни слова. Иногда онъ приходилъ въ Иннъ, иногда же отсутствовалъ по цлымъ недлямъ и мсяцамъ.

— Я могла бы сказать вамъ больше, молодой джентльменъ,— бормотала старуха,— и могла бы сказать меньше. Можетъ, вы еще вернетесь.

Онъ пошелъ назадъ въ Линкольнъ-Иннъ и занялся приведеніемъ въ порядокъ фактовъ.

Во первыхъ, въ 1882 году былъ совершенъ подлогъ, въ которомъ было употреблено имя Эдмунда Грея. Затмъ въ цломъ ряд только что обнаруженныхъ подлоговъ было не только употреблено имя Эдмунда Грея, но почеркъ писемъ и чековъ былъ совершенно тотъ же, что въ первомъ чек, съ тми же особенностями въ подписи. Едва-ли тутъ могло играть роль только совпаденіе. Одно и то же лицо было авторомъ всхъ этихъ подлоговъ.

Итакъ, кто же былъ Эдмундъ Грей?

Онъ былъ дйствительной личностью — живымъ человкомъ, а не фирмою, его зналъ домохозяинъ, знала и прислуга, быть можетъ, знали и другіе люди. Онъ не жилъ въ нанимаемыхъ имъ комнатахъ, по бывалъ въ нихъ для какихъ-то занятій, онъ изрдка приходилъ туда и писалъ. Что же писалъ онъ? Гд онъ пребывалъ и что длалъ, когда не находился въ Инн? Онъ, вроятно, былъ однимъ изъ членовъ тайной шайки — ея вожакомъ можетъ быть. Всякому приходилось читать о подобныхъ шайкахъ, въ особенности во французскихъ романахъ, гд вожаками являются благородные герцоги перваго разряда и принцессы — молодыя, прелестныя, самаго высшаго полета. Почему бы не быть такой шайк и въ Лондон? Ловкіе плуты могутъ обдлать множество длъ прежде, чмъ возбудятъ подозрніе добрыхъ людей. Въ нашъ цивилизованный вкъ чековъ и занесенныхъ въ книги акцій и конторскихъ трансфертовъ собственность каждаго охраняется такъ ревниво, что весьма трудно проникнуть въ ея броню. Но и въ послдней должны быть слабыя мста. Изворотливость человческаго ума способна придумать какія нибудь комбинаціи, благодаря которымъ можетъ быть сдлано нарушеніе чужой собственности. Ужь не напалъ ли онъ на такое гнздо мошенниковъ?

Такъ. Человкъ, назвавшись Эдмундомъ Греемъ, занимаетъ помщеніе въ Инн при помощи подложнаго письма въ отвтъ на справку о немъ. Мошенникамъ выгодно получить адресъ, хотя бы они никогда не могли имъ воспользоваться. Они открыли свои дйствія поддлкою чека на имя Эдмунда Грея, на 720 фунтовъ. Это была ихъ первая проба, когда они еще не пріобрли достаточной опытности. Они нашли свою продлку опасной, а потому снова положили банковые билеты въ несгораемый шкафъ. Сдлано это было, вроятно, съ помощью ключа, вечеромъ, по закрытіи конторы, либо кмъ нибудь изъ шайки, кто цлый день находился при контор.

Очень хорошо. Постоянныя сношенія одного изъ членовъ названной мошеннической фирмы съ фирмой ‘Дерингъ и Сынъ’ доказаны послдующими дйствіями первой. По прошествіи восьми лтъ, товарищество, зрло обдумавъ планъ своихъ махинацій, быть можетъ, успшно обдлавъ нсколько другихъ мошенническихъ предпріятій, возвращается къ своей первой добыч, представляющей преимущество удобнаго доступа къ письмамъ и надзора за ихъ распредленіемъ. Такимъ образомъ, ворамъ была доставлена возможность послдовательно совершить свои плутовства, одно обширне другого. И втеченіе четырехъ мсяцевъ продлки ихъ оставались нераскрытыми. Разъ свидтельства были у нихъ въ рукахъ, что могло помшать имъ продать вс акціи и подлить между собой вырученныя деньги? Ршительно ничто. Однако, въ подобномъ случа они бы скрылись, а между тмъ здсь находился, безстрашно разгуливая на свобод, Эдмундъ Грей. Почему онъ не уничтожилъ свой слдъ?

Дале — вся переписка, касающаяся Эдмунда Грея, велась между конторою и биржевыми маклерами. Отъ самого Эдмунда Грея не было ни одного письма. Положимъ, что окажется невозможнымъ соединить личность Эдмунда Грея съ биржевыми сдлками, которыя велись отъ его имени. Положимъ, дйствительный Эдмундъ Грей станетъ отрицать, что ему было извстно что либо обо всхъ этихъ сдлкахъ. Положимъ, онъ скажетъ, что десять лтъ назадъ принесъ рекомендательное письмо къ мистеру Дерингу и затмъ не имлъ никакихъ свдній о послднемъ. Ну, въ такомъ случа… но что же сталось съ самими бумагами? Вдь надобно же выяснить, кому он достались. Такимъ образомъ, онъ на вс лады переворачивалъ это дло и не пришелъ ни къ какому результату, не зная далге, за что же ему взяться теперь.

Онъ пошелъ къ принципалу и передалъ ему все, что узналъ: существованіе нкоего Эдмунда Грея, рекомендательное письмо къ домохозяину.

— Новый подлогъ,— простоналъ мистеръ Дерингъ.

— Онъ сдланъ въ контор, — сказалъ Джорджъ.— Все оборудовано въ контор, письма, чеки, словомъ все.

— Въ контор — повторилъ Чиклэй.— Не можетъ быть сомннія на этотъ счетъ.

— Бросьте все остальное, Джорджъ,— пылко замтилъ мистеръ Дерингъ,— все остальное. Найдите… разыщите… Обратитесь къ сыщикамъ. Тратьте столько денегъ, сколько вамъ заблагоразсудится. Я стою на вулкан… Я не знаю, что у меня отнимутъ вскор. Только найдите, мой компаньонъ, мой дорогой компаньонъ… Найдите.

По уход Джорджа, Чиклэй послдовалъ за нимъ и открылъ дверь таинственно, чтобы убдиться, что никто не подслушиваетъ за нею.

— Что вы тамъ высматриваете, Чиклэй,— спросилъ съ раздраженіемъ его господинъ.— Ужь не новый ли подлогъ? Ихъ тутъ видимо-невидимо.

— Нтъ… нтъ. Послушайте. Не безпокойтесь такъ много о томъ, что было. Не старайтесь додуматься, какъ это сдлано. Не говорите о другомъ человк. Послушайте меня. Вы поручили молодому дисентльмену раскрыть это дло. Хорошо же… попомните мои слова: онъ не сдлаетъ этого. Говорю вамъ, не сдлаетъ. Онъ натворитъ массу кутерьмы и все-таки останется съ носомъ. Кто открылъ прошлую штуку?

— Вы увряли, будто бы вы это сдлали. Но вдь ничего не было доказано.

— Я раскрылъ это дло. Какихъ доказательствъ еще больше! Послушайте,— его маленькіе глазки заблестли подъ его косматыми бровями, — эту продлку я вамъ также обнаружу, увидите, сказалъ ли я правду. Почему?..— Онъ потеръ свои руки,— Хо! хо! Я догадался, въ чемъ тутъ штука. Не спрашивайте, не задавайте мн ни единаго вопроса. Но… Я ихъ поймалъ… о! я ихъ держу въ рукахъ… они вс голубчики у меня… какъ говорится… на ладони.

ГЛАВА XIV.
Еще бол&#1123,е удивительныя вещи.

Посл столь поразительнаго казуса, какъ разсказанное въ предъидущихъ главахъ открытіе неслыханныхъ подлоговъ, никакія другія событія не могли обратить на себя вниманіе. Потрясенный мозгъ людей въ подобныхъ случаяхъ видитъ, слышитъ все, но относится ко всему безучастно. Посл землетрясенія безплотные духи могутъ расхаживать, неодушевленные предметы летать по собственному влеченію, хорошіе люди совершать убійства, богачи ходить съ пустыми руками, и никого не удивляютъ такія несообразности.

Посмотримъ, что случилось на слдующій день въ контор у Новаго Сквера. Прійдя утромъ, Джорджъ увидалъ, что старшій компаньонъ фирмы еще не приходилъ. Онъ запоздалъ. Въ первый разъ за пятьдесятъ лтъ слишкомъ онъ запаздывалъ. Джорджъ прошелъ къ своему мсту, а пустое кресло придавало комнат видъ какого-то унылаго запустнія. Чиклэй убиралъ столъ, т. е. онъ уже четверть часа какъ прибралъ его, но все еще продолжалъ копаться: ему ни за что не хотлось отойти отъ стола до прихода его господина, онъ приподнялъ бюваръ и снова положилъ его, онъ приводилъ въ порядокъ перья, онъ всячески оттягивалъ время.

— Еще не приходилъ?— вскричалъ Джорджъ, удивляясь.— Не думаете-ли вы, что вчерашнее потрясеніе слишкомъ сильно на него подйствовало?

— Думаю, что оно его убило,— сказалъ старый клеркъ,— убило его. Вотъ, что оно сдлало съ нимъ.

И онъ забормоталъ про себя что-то неразборчиво.

— Не трогайте,— закричалъ онъ, видя, что Джорджъ взялъ письма со стола.— Можетъ, онъ еще не померъ… а вы ужь взяли, да и сли на его мсто. Не троньте писемъ.

— Еще не померъ. Надюсь, что нтъ.

Джорджъ принялся открывать письма, пропустивъ мимо ушей грубыя, непочтительныя слова клерка. Можно простить многое врному слуг.

— Онъ протянетъ еще долгіе годы посл того, какъ мы выручимъ т деньги для него.

— Посл того, какъ кто-то изъ насъ — поправилъ его Чиклэй,— выручитъ эти деньги для него.

Онъ повернулся было, чтобы уйти въ свою контору, затмъ снова вернулся и подошелъ къ столу. Онъ положилъ на него об руки, наклонился корпусомъ впередъ, покачивая головою, и сказалъ дрожащимъ голосомъ:

— А вы не подумали, мистеръ Аустинъ, о черной неблагодарности малаго? Того, что сдлалъ то, что вы знаете… того, что стъ его хлбъ и взялъ его деньги.— Когда Чиклэй былъ сильно взволнованъ, грамматика его возвращалась вспять къ раннимъ днямъ его службы, когда онъ еще не былъ довреннымъ клеркомъ своего господина.

— Полагаю, это было неблагодарно. Я думалъ все это время даже о боле сильныхъ прилагательныхъ.

— Ну… мы поршили… вс мы… вдь поршили мы, а? что это было сдлано тутъ же, въ контор… нкто въ контор сдлалъ это съ помощью кого-то посторонняго, кого-то, кто знаетъ его вдоль и поперекъ — онъ указалъ на пустое кресло — кого-то, кто зналъ вс его дла съ давнихъ поръ, по крайней мр десять лтъ.

— Факты, разумется, указываютъ, повидимому, въ этомъ направленіи… ‘и указываютъ на васъ’, — едва не прибавилъ онъ, но сдержалъ себя.

Старикъ снова закачалъ головою и продолжалъ:

— Они ли его хлбъ и длали его работу, и… и… неужели вы не назовете это, мистеръ Аустинъ, спрашиваю васъ безъ обиняковъ… неужели не назовете это черной неблагодарностью?

— Ну, само собою да. Я и не думаю сомнваться относительно неблагодарности. Но, видите ли, Чиклэй, порокъ этотъ не изъ тхъ, которые подвдомственны уголовному суду. Онъ не упоминается въ десяти заповдяхъ. Тутъ еще многое нужно обсудить въ дйствительности, прежде чмъ перейдемъ къ неблагодарности. Тутъ, вроятно, преступный умыселъ, уголовное дло, а такія вещи наказываются долгосрочными каторжными работами. Вотъ, когда мы докопаемся до всего этого и посадимъ нашихъ мошенниковъ въ кутузку на хлбъ, на воду, мы, пожалуй, займемся разсужденіями о ихъ неблагодарности. Самая скверная форма послдней есть отсутствіе настоящаго сознанія ея и непониманіе хлопотъ, причиняемыхъ въ данномъ случа. Терпніе! Мы скоро займемся этимъ дломъ и съ вашей точки зрнія.

— Я бы не сталъ подсмиваться, да отпускать шуточки, мистеръ Аустинъ, будь я на вашемъ мст. Смшки да шутки не ведутъ къ добру. Потому что, вы знаете, тутъ и другіе рядомъ съ вами намрены вывести это дло на свжую воду.

Джорджъ положилъ бумаги на столъ и окинулъ взглядомъ назойливаго собесдника. На что намекалъ онъ? Старикъ съежился, скорчился и сократился моментально. Онъ весь затрясся. Но онъ продолжалъ стоять, опершись руками о столъ, перегнувшись впередъ.

— Восемь лтъ назадъ,— продолжалъ онъ,— когда случилось то другое дло… когда мистеръ Арендель задалъ стречка…

— Не смйте при мн дурно говорить о мистер Арендел. Уходите въ свою комнату.

— Одно словечко… Я скажу его. Если онъ умеръ, я больше не останусь здсь. Но я останусь пока онъ живъ, хотя вы и компаньонъ его. Только одно слово, сэръ. Если бы мистеръ Арендель… не убжалъ тогда… онъ былъ бы компаньономъ замсто васъ.

— Ну?

— Ну, сэръ… Коли бы его накрыли посл того, какъ сдлали его компаньономъ, вмсто того, чтобы раньше?

Джорджъ указалъ ему на дверь. Старикъ видимо потерялъ голову — не отъ страха ли? Чиклэй повиновался. Но у двери онъ обернулся и усмхнулся, оскаливъ зубы. Точь въ точь какъ улыбаются на сцен. Усмшка его выражала лукавство и удовольствіе предвкушенія чего-то. Что случилось съ старымъ клеркомъ? Очевидно, его обуялъ страхъ. Кто, какъ не онъ, въ контор присматривалъ за письмами? Кто другой могъ поддлать этотъ чекъ? Конечно, онъ испугался не на шутку.

Мистеръ Дерингъ пришелъ въ контору только въ половин двнадцатаго. Обыкновенно онъ проходилъ черезъ контору клерка, находившуюся снаружи, въ это же утро онъ вошелъ черезъ свою отдльную дверь, которая открывалась на лстницу. Отъ этой двери ни у кого, кром него, не было ключа. Обыкновенно онъ методически вшалъ свою шляпу и пальто, снималъ перчатки, клалъ зонтикъ на полку, отворялъ несгораемый шкафъ, усаживался въ кресло, устраивался на нкоторомъ разстояніи отъ стола, надвалъ себ на носъ очки и затмъ, не спша и не теряя времени на пустяки, принимался за повседневную свою работу. Сущая истина, что постоянная систематичность въ работ предохраняетъ нервы отъ истощенія. Безпорядочный работникъ является въ свою контору въ различные часы, употребляетъ различные способы передвиженія — сегодня детъ въ омнибус, а завтра идетъ пшкомъ, ничего не длаетъ сегодня такъ, какъ длалъ вчера. Онъ рано утомляется отъ занятій. Въ шестьдесятъ лтъ говоритъ объ удаленіи отъ длъ, а въ семьдесятъ онъ уже распростился съ ними.

Въ это же утро мистеръ Дерингъ ничего не сдлалъ по обычному порядку. Во первыхъ, онъ запоздалъ почти на два часа. Затмъ, вошелъ черезъ свою частную дверь. Джорджъ всталъ, чтобы поздороваться съ нимъ, но такъ и замеръ на мст, потому что — удивительнйшая вещь! компаньонъ его сдлалъ видъ, словно не замчаетъ его присутствія. Глаза мистера Деринга пронизали Джорджа медленно, словно глаза привиднія. Младшій компаньонъ застылъ въ безмолвномъ изумленіи. Доводилось ли видть кому что-либо подобное — человка расхаживающаго въ полуденную пору во сн! Да притомъ и видъ у него былъ совсмъ необычайный: шляпа, сдвинутая слегка на затылокъ, придавала суровому старому стряпчему безпечный видъ — въ самомъ дл безпечный, глаза его ласково свтились, а на лиц его — на этомъ серьезномъ и степенномъ лиц — была веселая и довольная улыбка: онъ казался счастливымъ, заинтересованнымъ, благосклоннымъ, но только не… не мистеромъ Эдвардомъ Дерингомъ. Кром того, сюртукъ его, всегда плотно застегнутый на вс пуговицы, теперь былъ надтъ нараспашку, на улиц онъ раздувался втеркомъ во вс стороны на удивленіе обитателей Линкольнъ Инна, но что замчательне всего,— на рукахъ у него не было перчатокъ. Онъ оглянулъ комнату, наклонилъ голову и заперъ за собою дверь.

— Либо онъ въ припадк лунатизма, — пробормоталъ Джорджъ,— либо я сталъ невидимкой: должно быть, самъ того не зная, я нался папоротниковаго смени {Въ старину ‘смени папоротника’ приписывали чудодйственную силу. Прим. перевод.}.

Мистеръ Дерингъ, продолжая весело улыбаться, подошелъ къ шкафу и открылъ его. Въ рук у него былъ темный бумажный пакетъ, перевязанный красной тесемкой, онъ положилъ его въ шкафъ, затворилъ послдній и опустилъ ключи къ себ въ карманъ. Окно возл шкафа было открыто. Онъ прислъ и сталъ смотрть на сверъ.

Въ эту минуту Чиклэй по своему обыкновенію потихонько отворилъ дверь, неся новыя письма. Онъ остановился, какъ вкопанный, увидя своего господина сидящимъ такимъ образомъ, положивъ голову на руку у окна. Онъ узналъ вчерашніе симптомы — блуждающій взглядъ, открытые, ничего не видящіе глаза. Онъ на ципочкахъ прошелъ въ комнату.

— Шш!— прошепталъ онъ.— Не шевелитесь. Не говорите. Онъ пришелъ такъ же и вчера. Не длайте ни малйшаго шума. Онъ скоро придетъ въ себя.

— Что съ нимъ такое?

— Врод припадка, вотъ что. Безпокойство — причина. Га! Неблагодарность. Вчерашное безпокойство. Вотъ отчего это у него.

Они стояли въ безмолвномъ ожиданіи минутъ десять. Контора походила на дворецъ Спящей Красавицы. Затмъ Чиклэй чихнулъ. Мистеръ Дерингъ, вроятно, принялъ это чиханіе за поцлуй, потому что на мгновеніе онъ закрылъ глаза, открылъ ихъ снова и всталъ, какъ ни въ чемъ не бывало, серьезный и степенный.

Онъ весело поклонился, снялъ шляпу, повсилъ ее на гвоздь, застегнулъ свой сюртукъ и отворилъ настежъ шкафъ. Очевидно, онъ ничего не помнилъ изъ того, что только что произошло.

— Вы рано поднялись, Джорджъ,— сказалъ онъ. Вы пришли раньше меня, чего обыкновенно не случается. Впрочемъ, мы знаемъ, что вы — ранняя птица.

— На этотъ разъ я васъ опередилъ. Хорошо ли вы себя чувствуете сегодня утромъ? Вамъ не стало хуже отъ вчерашняго кавардака?

— Онъ всегда здоровъ,— сказалъ Чиклэй съ притворной веселостью.— Никому еще не довелось видть его больнымъ… онъ да чтобы захворалъ? Только ужь не онъ. Кушаетъ на славу, словно двадцатипятилтній юноша, и ходитъ также прямо.

— Я совершенно здоровъ, насколько мн извстно. Вчерашнее дло взволновало меня на этотъ разъ… но оно не помшало мн выспаться, хотя, разумется, это весьма большая непріятность. Нтъ ли у васъ чего новенькаго, что привело васъ сюда раньше обычнаго часа?

— Ничего новаго со вчерашняго дня.

— И вы не сомнваетесь въ успх?

— Я все равно, что ищейка. Я понимаю наслажденія охоты. Меня такъ и тянетъ снова къ выслживанію звря. Что же касается до Эдмунда Грея, ему отъ насъ не уйти.

— Хорошо. Меня выбило это дло изъ колеи. Оно ошеломило меня, сдлало неспособнымъ хладнокровно обсудить вс обстоятельства. Въ первый разъ въ моей жизни мн понадобился совтъ другого лица. Ну, вотъ я и понялъ теперь великое значеніе нашей профессіи, которая существуетъ для облегченія людскихъ заботъ. Что бы сталось съ міромъ, если бы солиситоровъ совсмъ не было?

Онъ занялъ свое обычное мсто у стола и сталъ перебирать свои письма.

— Сегодня утромъ,— продолжалъ онъ,— я чувствую въ себ больше самоувренности, голова у меня снова въ порядк. Я могу говорить о случившемся. Итакъ, къ длу. Посмотримъ — Эдмундъ Грей не тнь, а живой человкъ. Онъ заручился моей рекомендаціей къ своему домохозяину. Онъ человкъ умный и смлый. Не торопитесь арестовать его. Прежде, чмъ нанести ударъ, разслдуйте дло до конца. Только не откладывайте въ долгій ящикъ.

— Ни за что. И вы будете знать о ход дла день за днемъ, часъ за часомъ.

Оставшись одинъ, мистеръ Дерингъ вернулся къ своимъ бумагамъ и занятіямъ.

Въ половин второго часа Чиклэй заглянулъ къ нему въ кабинетъ.

— Что же вы не завтракаете сегодня?

— Завтракать? Да я только что принялся за дло.— Мистеръ Дерингъ посмотрлъ на свои часы.— Боже мой! Вотъ удивленіе! Это утро вышло у меня вонъ изъ памяти. Мн казалось, что я только что слъ за работу. Вдь часа полтора, не больше, какъ мистеръ Аустинъ ушелъ отсюда. Ну, а я было совсмъ позабылъ о завтрак, а время шло себ, да шло… Для человка моихъ лтъ нтъ ничего хуже, какъ сть въ нерегулярные часы.

— Слава Богу, что я у васъ есть,— сказалъ его клеркъ.— Цлый десятокъ компаньоновъ не сталъ бы заботиться о томъ, въ какое время вамъ слдуетъ кушать… А!— продолжалъ онъ, когда его господинъ отправился на верхъ, въ ту комнату, гд ему постоянно подавался завтракъ,— онъ таки ровнехонько ни о чемъ не помнитъ. Въ одинъ изъ такихъ деньковъ, когда онъ будетъ разгуливать, поглощенный своими мыслями, ему не сдобровать. Забылъ все до-чиста, вотъ какъ. Садится во сн, разгуливаетъ взадъ и впередъ во сн: не сегодня, завтра надлаетъ онъ дловъ во сн. Тогда быть бд.

Онъ затворилъ дверь и вернулся къ своей конторк, онъ очутился одинъ, такъ какъ младшіе клерки ушли обдать. Его же обдъ лежалъ у него наготов въ карман сюртука. Это были бутерброды изъ тоненькихъ ломтиковъ плохой колбасы съ горчицей. Онъ сълъ это лакомое кушанье до послдней крошки. Затмъ, такъ какъ мистеръ Дерингъ въ это время уже позавтракалъ и сошелъ внизъ, Чиклэй поднялся наверхъ и допилъ пинту клэрэта, котораго господинъ его выпилъ всего одну рюмку.

— Кислятина,— сказалъ онъ.— На нутро человка совсмъ не такъ подйствуетъ, какъ слдуетъ настоящему вину. Отъ нея онъ ни крошечки не повеселетъ. А и смшно же. Почему не пьютъ они портвейна,— настоящаго хорошаго вина — коли могутъ пить его,— понять не могу.

Въ четвертомъ часу пополудни Джорджъ вернулся, въ немъ уже не было прежней самоувренности, хотя онъ принесъ кучу новостей.

— Если вы расположены выслушать меня,— сказалъ онъ,— у меня есть не мало чего пересказать вамъ. Прежде всего я вздумалъ еще разокъ навдаться въ Грей-Иннъ. Я прошелъ къ дому, наружная дверь была открыта, словно нашъ пріятель былъ у себя. Я постучался во внутреннюю дверь, которую отперла служанка — та старуха, что я видлъ наканун.— Ну, сэръ,— сказала она,— вамъ не везетъ. Баринъ былъ здсь все утро сегодня. Онъ только что ушелъ отсюда. Приди вы получасомъ или немного раньше, вы бы его здсь застали.— Я спросилъ у нея, не вернется-ли онъ сегодня, но она ничего не знала. Затмъ я спросилъ у нея, нельзя-ли мн написать и оставить ему записку. Она согласилась на это весьма неохотно. Итакъ, я вошелъ въ квартиру и написалъ свою записку на стол мистера Грея. Я просилъ его пожаловать къ намъ въ контору по важному длу и на записк сдлалъ отмтку ‘крайне нужное’. Полагаю въ этомъ нтъ никакой бды. Тутъ я оглянулъ всю комнату. Она въ старомъ стил, съ панелями, съ простою, но прочною и хорошею мебелью: длинный столъ, почти такой же величины, какъ одинъ изъ вашихъ здшнихъ столовъ, массивные стулья, массивный диванъ. На стн — три-четыре гравюры и шкафъ, сверху до низу наполненный книгами. Никакихъ признаковъ занятій: ни писемъ, ни цвтовъ. Все покрыто пылью, хотя старуха была тамъ. Мн хотлось пересмотрть бумаги на стол, но присутствіе старухи не дозволяло совершить этотъ безчинный поступокъ. Я, однако же, обратилъ вниманіе на книги и сдлалъ прекурьезное открытіе: мистеръ Эдмундъ Грей — соціалистъ. Вс его книги трактуютъ о соціализм, тутъ есть французскія, нмецкія и англійскія изданія и вс эти книги относятся къ соціализму. А гравюры на стнк представляютъ изображенія знаменитыхъ соціалистовъ. Ну, не удивительно-ли это? Разв когда-нибудь соціализмъ и подлогъ шли рука объ руку?

— Не длайте слишкомъ спшныхъ заключеній. Вдь мы еще не знаемъ, иметъ-ли Эдмундъ Грей какое нибудь отношеніе къ совершенному подлогу. Пока намъ извстно только, что воспользовались его именемъ.

— Погодите чуточку. Я какъ разъ подхожу къ этому предмету. Выйдя изъ его квартиры, я прошелъ въ Сити и повидался съ мистеромъ Эллисомъ. Прежде всего, ни одна изъ акцій не была продана.

— О! воры имли передъ собою три мсяца и не воспользовались ими? По всей вроятности, представились непредвиднныя затрудненія. Дайте мн подумать.

Мистеръ Дерингъ теперь совершенно оживился. Утренней вялости какъ не бывало.

— Какія же затрудненія? Честное слово, не могу понять, что-бы это могло быть. Они получили бумаги отъ всми уважаемаго солиситора черезъ посредство не мене уважаемаго маклера. Нтъ… нтъ. У нихъ все должно было идти какъ по маслу. Но мошенники зачастую остаются въ дуракахъ вслдствіе неспособности хорошенько взвсить собственныя силы.

— Затмъ, мистеръ Эллисъ уврялъ меня, что нкоторые изъ дивидендовъ были получены вашимъ банкомъ. Поэтому я отправился къ директору банка. А теперь приготовьтесь къ новому сюрпризу.

— Новый подлогъ?

— Да… новый подлогъ. Девять или десять лтъ назадъ вы послали письмо къ директору вашего банка — я видлъ это письмо — рекомендуя своего кліента, Эдмунда Грея, джентльмена, который желалъ, чтобы банкъ открылъ ему текущій счетъ. Онъ внесъ тогда же небольшую сумму, которая съ тхъ поръ лежитъ въ банк нетронутой. Въ прошломъ феврал директоръ получилъ другое письмо отъ васъ, а затмъ въ март и апрл со вложеніемъ свидтельства и съ просьбою о полученіи дивидендовъ. Вы собственноручно положили эти бумаги въ банкъ. Я видлъ письма. Я готовъ побожиться, что это вашъ почеркъ.

— Людей этихъ Богъ не обидлъ ни сметкой, ни смлостью.

— Письмо это до малйшей черточки исходитъ отъ васъ — самый искусный экспертъ скажетъ, что это ваша рука. Имя ваше является покровомъ и ручательствомъ всего дальнйшаго.

— Разсказали вы директору все случившееся?

— Разумется, я сказалъ ему ршительно все. А вотъ вкратц его точка зрнія, которой онъ намренъ держаться.— Компаньонъ вашъ, — заявилъ онъ, — утверждаетъ, что бумаги эти подложны. Онъ говоритъ, что и рекомендательное письмо — подлогъ. Очень хорошо. Можетъ быть это и такъ. Но я открылъ этотъ счетъ кліенту, который принесъ мн рекомендацію отъ лучшаго солиситора въ Лондон, чья рука мн отлично извстна, и почеркъ его я признаю въ письм. Простого утвержденія, будто здсь подлогъ, недостаточно для того, чтобы я сталъ дйствовать въ этомъ же дух: пока не будетъ начато гражданское или уголовное преслдованіе, пока оно не будетъ доказано, я не могу перестать относиться къ этому кліенту, какъ ко всмъ другимъ. Въ то же время я постараюсь по возможности разузнать о прежней жизни моего кліента.

— Совершенно врно,— замтилъ мистеръ Дерингъ.

— Я тогда же спросилъ у него, что онъ сдлаетъ, если кліентъ пришлетъ за бумагами? Онъ отвчалъ, что въ случа процесса, кліентъ, по всей вроятности, получитъ удовлетвореніе съ обязательствомъ представить эти бумаги въ судъ впредь до окончательнаго ршенія дла.

— Такъ, такъ, директору извстны законы.

— Что же касается до чековъ,— продолжалъ онъ,— я буду платить по нимъ или принимать ихъ, пока судъ не наложитъ своего запрещенія.

— Другими словами, онъ сказалъ то, что мы ожидали. Ну, а теперь обсудимъ, какъ намъ дйствовать самимъ.

— Мы можемъ подать прошеніе судь о заарестованіи его или о предписаніи пріостановить уплату. Это должно быть сдлано до окончательнаго ршенія дла, какъ предварительная судебная мра. Пока мы еще совсмъ не начинали иска.

— Товарищъ мой,— мистеръ Дерингъ весело потеръ свои руки,— мн кажется, мы до сихъ поръ очень хорошо ведемъ это дло. Какъ бы то ни было, эти мошенники выказали себя порядочными дураками. Они разсчитывали отвлечь подозрніе, воспользовавшись моимъ именемъ. Они разсчитывали дйствовать подъ прикрытіемъ моего имени. Но вдь имъ слдовало бы продать бумаги и реализировать капиталъ безъ промедленія. Очень хорошо. А теперь мы открыли существованіе этихъ самыхъ бумагъ. Дло страшно бы осложнилось, вздумай они продать или передать въ третьи руки эти бумаги. Пока намъ не о чемъ безпокоиться. Вдь вы понимаете, что банкъ, посл всего имъ слышаннаго, не отдастъ ворамъ этихъ бумагъ, не предупредивъ насъ. Банкъ выдастъ намъ вора головой и допроситъ его о его личности. О! я думаю мы въ безопасности… въ полной безопасности.

Мистеръ Дерингъ испустилъ глубокій вздохъ.

— Я думалъ ныншней ночью,— продолжалъ онъ,— о томъ безпокойств, которое надлали бы намъ эти бумаги, попади они въ третьи руки. Вдь ихъ можно было продать и перепродать десять разъ втеченіе четырехъ мсяцевъ, ихъ можно было продать по частямъ, и тогда пришлось бы заручаться предписаніемъ суда относительно каждаго отдльнаго случая. Теперь же намъ предстоитъ для ршенія лишь несложный вопросъ: какимъ образомъ Эдмундъ Грей завладлъ этимъ имуществомъ?

Онъ просидлъ нсколько минутъ въ молчаніи, затмъ спокойно продолжалъ:

— Потеря этихъ денегъ была бы тяжелымъ ударомъ для меня… тутъ не все мое состояніе, не четвертая даже часть его, но порядочная сумма. Посл меня останется огромное наслдство. У меня нтъ жадныхъ и нетерпливо ожидающихъ своей доли наслдниковъ: вс родные мои богаты. Но все же это была бы тяжелая потеря. Да притомъ… быть обворованнымъ… Меня всегда удивляло, какъ это мы не вшаемъ воровъ. Слдовало бы вшать каждаго изъ нихъ. Тотъ, кто нарушаетъ священное право собственности, заслуживаетъ смерти — смерти безъ надежды на помилованіе.

Онъ говорилъ съ суровымъ убжденіемъ искренности.

— Потеря этого имущества не разорила бы меня, но она была бы ужасна. Словно изъ моей прошлой жизни у меня кто отнялъ много, много лтъ. Каждый годъ представляетъ собою извстную сумму сбереженій. Сорокъ тысячъ фунтовъ равняются десяти годамъ моей прошлой жизни… вдь это не значитъ, чтобы я сталъ на десять лтъ моложе, а что уничтожены десять лтъ труда. Могъ-ли бы я простить человку, который такъ жестоко обидлъ бы меня? Никогда.

— Я васъ понимаю,— сказалъ Джорджъ.— Къ счастью, мы получимъ эти бумаги обратно. Фактъ нахожденія ихъ въ извстныхъ рукахъ долженъ указать на связь владльца ихъ съ подлогомъ. Кто же онъ? Не былъ-ли онъ уже предупрежденъ? Впрочемъ, кто бы могъ сказать ему? Кто знаетъ о томъ, что мы раскрыли всю эту мошенническую работу? Вы… вашъ другъ, мистеръ Эллисъ… директоръ банка… никто боле. Да… вотъ еще Чиклэй… Чиклэй,— повторилъ онъ. Онъ все еще не ршался высказать своихъ подозрній относительно этого стараго преданнаго служителя.— Чиклэй также знаетъ.

Какъ разъ въ этомъ мст его рчи самъ Чиклэй отворилъ дверь и подалъ карточку директора банка.

— Я пришелъ,— поспшно заявилъ гость, — сказать вамъ нчто важное, случившееся сегодня утромъ. Я не зналъ объ этомъ, когда мы обсуждали это дло, мистеръ Аустинъ. Это случилось въ десять часовъ, какъ только открылась контора банка. Посыльный принесъ письмо отъ мистера Деринга…

— Опять подлогъ! Да когда же они остановятся?

—… просившаго вручить эти свидтельства подателю письма… свидтельства мистера Эдмунда Грея. Они уже отданы. Ихъ боле нтъ въ банк.

— О! значитъ, мошенниковъ кто-то предупредилъ!— вскричалъ Джорджъ.— Кто былъ посланъ съ письмомъ?

— Мальчикъ. Что-то врод конторскаго мальчика на посылкахъ.

— Сейчасъ же наведу справки, не изъ нашихъ ли мальчиковъ. Продолжайте.

— Такимъ образомъ разршено затрудненіе, какъ намъ слдовало дйствовать, если бы бумаги эти были вытребованы вами. У насъ ихъ больше не имется. Что-же касается до дивидендовъ, мы будемъ по прежнему получать ихъ на текущій счетъ мистера Эдмунда Грея, впредь до формальнаго судебнаго предписанія или увдомленія.

— Затрудненіе заключается въ томъ,— сказалъ Джорджъ,— какъ на самомъ дл доказать причастность мистера Эдмунда Грея къ этому длу. Пока у насъ нтъ иныхъ доказательствъ, кром писемъ. А вдругъ настоящій Эдмундъ Грей скажетъ, что онъ ничего не знаетъ объ этомъ? Что мы тогда должны сдлать? Вы говорите, что получали дивиденды для него. Онъ присылалъ вамъ чекъ?

— Нтъ, мы никогда не получали отъ него чековъ.

— Видали-ли вы его?

— Нтъ, я никогда его не видалъ.

— Это самая странная загадка. Во всякомъ случа, бумаги эти вытребованы изъ банка, повидимому, вслдствіе ршенія продать ихъ. Онъ долженъ дать кому нибудь свои инструкціи и проявить свое существованіе.

— Онъ можетъ дать свои инструкціи другому лицу тмъ же способомъ, какъ далъ ихъ мн — т. е. отъ имени мистера Деринга.

— Новый подлогъ.

— Да,— сказалъ Джорджъ.— Мы должны подстеречь и накрыть этого таинственнаго Эдмунда Грея. Какъ бы то ни было, мы ничего не можемъ съ нимъ подлать, пока не будетъ у насъ въ рукахъ фактическихъ доказательствъ его участія въ этомъ дл. А вотъ именно ихъ-то до сихъ поръ у насъ не имется. Что же предстоитъ намъ сдлать теперь?

Очевидно, слдовало прежде всего доискаться, не носилъ-ли письма въ банкъ одинъ изъ конторскихъ мальчиковъ. Оказалось, что никто изъ нихъ не исполнялъ этого порученія.

ГЛАВА XV.
Дло Чиклэя.

Въ этотъ вечеръ мистера Чиклэя не было на его обычномъ мст въ трактир ‘Добро пожаловать’, гд его присутствіе было весьма желаннымъ. Онъ пришелъ поздно, когда уже пробило три четверти одиннадцатаго часа. Усталый адвокатъ сидлъ одиноко въ комнат, вяло просматривая дневную газету, а возл него стоялъ пустой стаканъ. Мистеръ Чиклэй вошелъ съ видомъ торжества, и его старыя ноги неслись съ упругой силою побдоносныхъ шаговъ. Онъ кликнулъ Роберта и заказалъ ему на свой счетъ, для самого себя, дорогой напитокъ — смсь ямайскаго рома, горячей воды, сахара и лимона, несмотря на то, что стоялъ жаркій іюльскій вечеръ. Онъ не остановился на этомъ, но съ видомъ человка, который разъ въ жизни, на радостяхъ, хочетъ кутнуть во всю, онъ звякнулъ деньгами въ карман и заказалъ другой стаканъ для адвоката.

— Вдь сегодня вечеромъ мн удалось хорошее дльцо, — сказалъ онъ,— и я намренъ отмтить этотъ день.

Когда стаканы были поставлены на столъ, онъ приподнялъ свой и закричалъ: ‘Пожалуйте, выпьемъ-ка за сокрушеніе всхъ мошенниковъ, маленькихъ и большихъ. Долой ихъ всхъ, къ чорту!’

— Вашъ тостъ, мистеръ Чиклэй, — возразилъ адвокатъ,— сдлалъ бы мою профессію безполезной: если бы не было мошенниковъ, не было бы и закона. Впрочемъ, мои интересы пострадали бы мене интересовъ многихъ изъ моихъ собратовъ. Поэтому я пью за сокрушеніе малыхъ и большихъ мошенниковъ. Ну, ихъ всхъ къ чорту! Какой славный грогъ. Къ чорту ихъ всхъ!

Говоря такимъ образомъ онъ выпилъ свой стаканъ до конца и отправился къ себ въ мансарду, гд, благодаря грогу, заснулъ богатырскимъ сномъ и видлъ себя въ грезахъ адвокатомъ совстнаго суда.

Причиной же этого необычайнаго ликованія было слдующее. Чиклэй тмъ временемъ вполн пришелъ въ душ своей къ заключенію, что первымъ двигателемъ въ этомъ дл былъ, никто иной, какъ новый компаньонъ, свжеиспеченый выскочка, котораго онъ возненавидлъ всмъ пыломъ неутолимой ненависти. Онъ былъ также увренъ относительно Джорджа Аустина, какъ былъ увренъ относительно Этельстана Аренделя и большей частью по тмъ же причинамъ. Очень хорошо. Пока онъ не смлъ открыто высказаться: старшій книжникъ царя Фараона испытывалъ ту же нершительность, взявшись высказать свои мысли объ осиф. Однако же, въ этотъ вечеръ…. Но читатель узнаетъ объ этомъ скоро.

Въ половин восьмого вс уже разошлись изъ конторы, когда онъ ушелъ. Онъ ходилъ взадъ и впередъ по опуствшимъ, комнатамъ, заглядывая въ незапертые ящики конторокъ и столовъ — одному Богу извстно, что онъ разсчитывалъ въ нихъ найти. Онъ заглянулъ въ комнату мистера Аустина и, мрачно оскаливъ зубы, погрозилъ кулакомъ пустому креслу.

— Попадешься ты мн,— молвилъ онъ.— Охъ, ты пронырливая бестья! Ужь я тебя упеку, хоть бы мн пришлось ждать тридцать лтъ!

Новое страданіе прибавляется къ старческому возрасту, когда человкъ девяноста лтъ или около того начинаетъ раздумывать, что если смерть унесетъ его преждевременно, то мщеніе останется неоконченнымъ. Я всегда завидовалъ умирающему герою, которому не приходилось прощать своимъ врагамъ, такъ какъ онъ всхъ ихъ убилъ.

Уйдя изъ трактира, Чиклэй прошелся по Инну вплоть до Чансери-Лэна, онъ перешелъ черезъ эту улицу и вошелъ въ Грей-Иннъ черезъ Голборнскую арку. Онъ немного замшкался въ Южномъ Сквер и обошелъ вокругъ него два раза, онъ прочиталъ имена на дверныхъ косякахъ, не спуская все время глазъ съ No 22. И вотъ терпливое ожиданіе его было достойно награждено. Фигура человка, котораго онъ отлично зналъ,— высокая и статная, съ запрокинутой назадъ головой, прошла въ Иннъ и прямо направилась къ 22 No. Это былъ никто иной, какъ Этельстанъ Арендель. Старикъ прокрался къ выходу и притаился здсь, онъ могъ видть все, оставаясь самъ въ тни. Этельстанъ прошелъ въ домъ и поднялся на лстницу. Кругомъ была тишина, и Чиклэй слышалъ звуки его шаговъ по деревяннымъ ступенямъ: онъ услышалъ, какъ Этельстанъ постучался въ дверь, услышалъ, какъ дверь отворилась и заговорили мужскіе голоса.

— А!— сказалъ Чиклэй,— теперь-то они у насъ…

Но этимъ дло не кончилось. Сейчасъ же, вслдъ за Этельстаномъ, прошелъ въ Иннъ самъ молодой Аустинъ.

— О!— молвилъ Чиклэй, заканчивая свою фразу…— въ рукахъ. Вотъ и другой. Они тутъ оба.

Дйствительно, Джорджъ тоже вошелъ въ домъ подъ 22 No и поднялся на лстницу.

Чиклэй счелъ излишнимъ продолжать свои наблюденія дале. Онъ вышелъ изъ Инна и кликнулъ кэбъ.

Подожди онъ немного доле, онъ бы увидалъ, какъ юный компаньонъ фирмы вышелъ вонъ изъ дома и отправился обратно домой, а если бы Чиклэй послдовалъ за нимъ на лстницу, то увидалъ бы, какъ онъ стучался въ запертую наружную дверь мистера Эдмунда Грея. А если бы Чиклэй постучался въ противоположную дверь, то нашелъ бы мистера Этельстана Аренделя въ комнат у его же, Чиклэя, знакомаго, мистера Фрэдди Карстона, кэмбриджскаго ученаго и украшенія ихъ кружка въ трактир ‘Добро пожаловать’. Но онъ поторопился сдлать заключеніе и кликнулъ кэбъ.

Онъ прохалъ къ Дворцовымъ садамъ, гд у сэра Самуэля былъ свой городской домъ. Сэръ Самуэль еще не отобдалъ. Онъ прислъ въ передней въ смиренномъ ожиданіи. Спустя нкоторое время слуга соблаговолилъ спросить, не желаетъ-ли онъ, чтобы о немъ доложили сэру Самуэлю.

— Отъ его брата… изъ конторы мистера Деринга, пожалуйста, такъ ему и скажите. Изъ конторы его брата… по самому важному длу… чрезвычайно важному… скажите.

Сэръ Самуэль принялъ его ласково, заставилъ его ссть и угостилъ его стаканомъ вина.

— А теперь,— сказалъ онъ,— разскажите мн, что все это значитъ. У моего брата была совершена покража… бумагъ, свидтельствъ и имущества. Разумется, все это будетъ задержано. Онъ не потеряетъ ничего. Но такія вещи все же доставляютъ много хлопотъ.

— Онъ уже потерялъ дивидендъ за четыре мсяца, за четыре мсяца, сэръ, на тридцать восемь тысячъ фунтовъ. И вы въ самомъ дл думаете, что онъ получитъ обратно свои бумаги?

— Ну, безъ сомннія, или же другія. Вдь это же не боле какъ удостовренія. Какъ здоровье моего брата?

— Въ лучшемъ вид, сэръ Самуэль, вы бы даже не поврили. Сегодня утромъ, правда…— Онъ смолкъ, не желая разсказывать о безсознательномъ состояніи своего господина.

— А я, сэръ, думалъ, что имущество пропало безвозвратно, и изъ того, что мн извстно о тхъ, кто причастенъ къ этой продлк, я думалъ, что очень мало надежды получить его обратно. Мысли эти не давали мн спать спокойно. Охъ! вдь это ужасъ, какъ много денегъ. Чуть что не сорокъ тысячъ фунтовъ! Онъ могъ ихъ устроить и получить вдвое…

— И снова удвоить всю сумму,— сказалъ сэръ Самуэль.— Я въ этомъ не сомнваюсь.

— Конечно, сэръ. Но это такой ударъ… я за него чувствую. Я только клеркъ, но я отложилъ кое-что на черный день и пріумножилъ малую толику, сэръ Самуэль. Ничтожныя крохи, скажете вы, а мн было наслажденіемъ ихъ копить, о, громаднымъ наслажденіемъ. По моему нтъ на свт большаго наслажденія, какъ копить деньги, наблюдать, какъ они ростутъ, ростутъ, ростутъ — словно какой прекрасный цвтокъ, не такъ ли?— и прибавлять къ нимъ. Ахъ!— Онъ вздохнулъ и выпилъ свое вино.— Сэръ Самуэль, еслибы я потерялъ свои маленькія сбереженія, у меня бы душа пошла врозь. Я уже старикъ, да и онъ также… это бы доканало меня, право же такъ. Съ самаго вчерашняго утра я все думаю, а ну какъ что случится и пропадутъ мои деньги. Думка эта — смерть моя. Сэръ Самуэль, для стараго человка… и такого маленькаго человка, какъ я… думка эта сущая смерть.

— Не говорите никому, гд помщены ваши деньги и держите бумаги подъ замкомъ, Чиклэй.— Ну, что же вы хотите, чтобы я для васъ сдлалъ?

— Мн надобно, чтобы вы меня выслушали полчасика времени, сэръ Самуэль, и дали бы совтъ по одному длу, которое мн не подъ силу.

— Говорите же. Я слушаю васъ.

— Очень хорошо. Ужь не знаю, сэръ, съумю ли я объяснить вамъ свой случай… попробую все-таки. Я нахожусь возл мистера Деринга пятьдесятъ лтъ не даромъ, надюсь. Вотъ мой случай. Девять лтъ назадъ человкъ, назвавшій себя Эдмундомъ Греемъ, занялъ комнаты въ Грей-Инн близь Южнаго Сквера, за сорокъ фунтовъ въ годъ. По слухамъ это пожилой человкъ. Онъ платилъ исправно за квартиру, но захаживалъ въ нее въ очень неправильные промежутки. Восемь лтъ назадъ въ контор вашего брата былъ сдланъ подлогъ. Чекъ былъ написанъ на имя Эдмунда Грея, обратите на это вниманіе. Деньги были уплочены.

— Помню. Въ этомъ дл обвинили или заподозрли Этельстана Аренделя.

— Именно его. А онъ удралъ, чтобы избавиться отъ тюрьмы. Помните это. И съ тхъ поръ его слдъ простылъ. Ну, вотъ вамъ цлый рядъ подлоговъ, посредствомъ которыхъ выкрадены акціи, принадлежащія мистеру Дерингу, и вс эти подлоги сдланы тмъ же самымъ почеркомъ, что и первый, и вс составлены на имя и по ордеру Эдмунда Грея. Вы бы признали это сразу, если бы увидли бумаги эти, тутъ т же черточки и загибы въ буквахъ…

— Что доказываетъ, скажу, что Этельстанъ тутъ совсмъ не при чемъ.

— Погодите минуточку. Не торопитесь. Мошенники сами по себ не могли бы ничего уладить. Имъ нужно было имть кого нибудь въ контор, кто бы тамъ постоянно находился, кто бы имлъ доступъ къ несгораемому шкафу, кто бы могъ раздобыть изъ конторы, что было нужно его сообщнику на сторон, кто бы могъ перехватывать письма…

— Ну?

— Этого человка, сэръ Самуэль, я сыскалъ.

Сэръ Самуэль поднялся съ своего мста.

— Вы его сыскали?

— Точно такъ. И въ этомъ-то моя помха. Потому что, сэръ Самуэль, человкъ этотъ — новый компаньонъ вашего брата, а если мы не упремъ его въ тюрьму, онъ станетъ вашимъ своякомъ.

Сэръ Самуэль перемнился въ лиц и пошелъ посмотрть, плотно ли заперта дверь за ширмами.

— Такими словами шутить нельзя, Чиклэй, нельзя шутить.

— О! Я докажу это, какъ на ладони. Первое, что ему это было сподручно, второе, что у него были къ тому поводы, а третье, факты. Въ послднее время, впродолженіе шести мсяцевъ онъ почти по цлымъ днямъ работалъ въ контор хозяина. Тамъ онъ сидлъ у маленькаго стола промежду оконъ, въ полуоборот, чтобы ему было свтло, а до шкафа отъ него рукой подать, когда хозяинъ не смотрлъ, либо когда мистеръ Дерингъ относилъ бумаги въ мою контору — вдь онъ не всегда звонитъ въ колокольчикъ — и оставлялъ его одного — охъ! одного около шкафа. Вотъ вамъ и удобные моменты для кражи. Теперь перейду къ поводамъ. Уже два года онъ былъ женихомъ, хочу я сказать, одной молодой лэди.

— Сестры лэди Дерингъ.

— Вотъ-вотъ, сэръ. И кажется, если не ошибаюсь, пока ему не улыбнулось неслыханное счастіе стать компаньономъ фирмы, противъ воли родныхъ лэди Дерингъ.

— Правда.

— Онъ получалъ двсти фунтовъ въ годъ. А впереди у него не предвидлось ничего — ни надеждъ, ни шансовъ. Итакъ, я думаю, вы согласитесь, что тутъ для него было достаточно повода попытать удачи тмъ или другимъ путемъ.

— Ну, если бдность считать поводомъ, то безъ сомннія, такой поводъ былъ у него.

— Бдность была тутъ поводомъ. Ужь чего вамъ крпче этого повода… хотя я допускаю, что иные молодые люди, которые бдны, остаются честными. Я, напримръ. Мистеръ Аустинъ, по моему мннію, одинъ изъ тхъ, кто не остается честнымъ. Вотъ вамъ и поводъ. А теперь факты. Мистеръ Аустинъ не причастенъ къ подлогу восемь лтъ назадъ, тогда онъ былъ еще новичкомъ въ контор. Но помните, онъ зналъ молодаго Аренделя, который обдлалъ ту штуку. Тотъ чекъ былъ написанъ молодымъ Аренделемъ, который удралъ. Письма этого года написаны тою же рукою, вашимъ зятемъ, сэръ Самуэль, т. е. мистеромъ Этельстаномъ Арендель.

— Да, вдь, онъ же пропалъ безъ всти. Никто не знаетъ, гд онъ теперь.

Чиклэй засмялся. То была минута торжества.

— Онъ воротился, сэръ Самуэль. Я видлъ его.

— Гд? Этельстанъ вернулся назадъ?

— Сейчасъ разскажу вамъ. Во всхъ этихъ подлогахъ употреблено имя Эдмунда Грея, проживающаго въ 22 No, въ Грей-Инн, близъ Южнаго Сквера. Я уже говорилъ вамъ это раньше. Когда продлка обнаружилась, молодой Аустинъ уходитъ и длаетъ видъ, будто его сильно заботитъ какъ бы выслдить и накрыть вора, корчитъ изъ себя сыщика и пр., и пр. О! онъ просто изъ кожи лзетъ! Разузналъ, что Эдмундъ Грей старикъ — какъ вамъ это нравится? А сегодня утромъ опять такой веселый и радостный, что любо-дорого смотрть, не сегодня-завтра однимъ махомъ ршитъ все. Га! а я то давно раскусилъ вс его выверты! Слава Богу! Я старый воробей, меня не подднешь! Вс эти плутни и извороты мн хорошо знакомы, и я спрашиваю, что же будетъ дальше, если только вы не положите этому конца? Первое — мы услышимъ, что мистеръ Эдмундъ Грей ухалъ за-границу, либо провалился сквозь землю, либо что другое въ этомъ род. А когда онъ будетъ далеко, мы узнаемъ, что онъ то и заварилъ всю эту кашу — онъ и никто другой. А тамъ, коли нельзя будетъ выжать денегъ, сохраняя бумаги, он вс появятся назадъ — отъ раскаявшагося Эдмунда Грея — о! ужь я знаю.

— Но при чемъ тутъ Этельстанъ Арендель?

— Это какъ Богъ святъ. Я старый человкъ, сэръ Самуэль, и слишкомъ много говорю. Ну, вотъ по вечерамъ захаживаю въ харчевню въ Голборн — зовется она ‘Добро пожаловать’— тамъ все народъ хорошій и вкусные напитки. Тутъ я его видлъ съ недлю назадъ. Его привелъ туда одинъ изъ нашей компаніи. Я его сразу призналъ, да и онъ не таился. Называлъ себя прямо по имени. Только онъ меня не видалъ. Нтъ… кажется, нтъ. Я прикрылся газетой. Онъ жилъ въ Камберуэлл въ послднія восемь лтъ, кажется, все время.

— Въ Камберуэлл? Почему въ Камберуэлл?

— Въ дурномъ обществ, какъ я могъ понять. Словно блудный сынъ.

— Вы не думаете этого, Чиклэй? Неужели это правда?

— Истинная правда, сэръ Самуэль. Я видлъ его. Онъ былъ одтъ словно принцъ какой — въ бархатной визитк, въ пунцовомъ галстух, въ бломъ жилет. И вошелъ туда съ прежнимъ нахальнымъ видомъ — задравъ носъ кверху, осматривая насъ такъ, какъ будто бы намъ не подобало находиться въ одной комнат съ нимъ… совсмъ, какъ прежде.

— Чортъ возьми!— произнесъ сэръ Самуэль, заложивъ руки въ карманы.— Что скажетъ Гильда… т. е., я хочу сказать — лэди Дерингъ, когда узнаетъ все это?

— Тутъ еще не то услышите, сэръ Самуэль, но я врю и надюсь, что имъ не сдобровать, попадутъ въ яму, что рыли.

— Говорите дальше. Я хочу узнать все до конца.

— Вы поняли, не правда-ли, все что я говорилъ объ Эдмунд Гре изъ дома No 22, возл Южнаго Сквера,— о томъ человк, что упоминался восемь лтъ назадъ… и о томъ, что почеркъ тотъ-же, что теперь, что тогда?

— Да.

— Такъ что та самая рука, что поддлала чекъ тогда, поддлала письма теперь?

— Вполн понятно.

— Я сказалъ тогда и говорю теперь, что молодой Арендель поддлалъ тотъ чекъ. Я говорю теперь, что онъ же поддлалъ и эти письма, а Аустинъ былъ съ нимъ заодно и былъ его сообщникомъ. Что вы думаете объ этомъ? Сегодня вечеромъ, какъ закрыли контору, я ршилъ пойти посмотрть, что длается въ 22 No у Южнаго Сквера. Такъ я прохаживался взадъ и впередъ по другой сторон, у меня еще очень хорошіе глаза и я подумалъ, что, можетъ, увижу вдругъ что нибудь необычайное. Такъ я и сдлалъ. Кто же пришелъ въ Скверъ, какъ бы вы думали, выступая, по старому, козыремъ, словно ему самъ чортъ не страшенъ — мистеръ Этельстанъ Арендель! Онъ прямехонько двинулся въ No 22—понимаете-ли: 22 No! Номеръ Эдмунда Грея! Онъ поднялся по лстниц — я самъ слышалъ — во второй этажъ — этажъ Эдмунда Грея!

— Боже мой!— вскричалъ сэръ Самуэль.— Да это чертовски подозрительно!

— О! я не пошелъ за нимъ. Я остался тамъ, гд былъ, подумывая, если онъ сойдетъ внизъ, ужь не подойти-ли мн къ нему и не спросить-ли у него, что ему понадобилось отъ Эдмунда Грея. А тутъ — ожиданіе мое было вознаграждено… о! щедро вознаграждено, потому что, кто бы вы думали, пришелъ въ Скверъ — самъ молодой Аустинъ! Онъ тоже поднялся на лстницу въ 22 No. И тутъ я ихъ оставилъ обоихъ, а самъ отправился, чтобы передать это дло въ ваши руки.

— Что же хотите вы, чтобы я сдлалъ?

— Я хочу, чтобы вы дали мн совтъ, какъ тутъ быть? Тутъ все мое дло сполна — вдь, надюсь, вы не можете желать боле полнаго дла — для уголовщины.

— Ну… что до этого… я не стряпчій. По нашимъ порядкамъ въ Сити, очутись кто-нибудь изъ моихъ клерковъ въ такомъ подозрительномъ положеніи, какъ молодой Аустинъ, я бы потребовалъ отъ него подробныхъ объясненій. Вы понимаете, у васъ нтъ фактическихъ доказательствъ, чтобы онъ или самъ Этельстанъ сдлали это дло.

— Извините, сэръ Самуэль. Я только клеркъ, а вы важный баринъ, но ужь не знаю, какихъ вамъ еще лучшихъ доказательствъ? Разв я не слыхалъ, какъ молодой Аустинъ длалъ видъ, будто не знаетъ, кто таковъ Эдмундъ Грей, а тутъ идетъ въ его комнаты на свиданіе со своимъ сообщникомъ Этельстаномъ Аренделемъ? Разв это не доказательство? Не говорилъли я вамъ, что одна и та же рука работала въ обоихъ подлогахъ? Разв это не рука молодого Аренделя?

— Чиклэй, я вижу, вы сильно заинтересованы въ этомъ дл…

— Я бы далъ… охъ! двадцать фунтовъ… да, двадцать тяжело заработанныхъ фунтовъ, лишь бы мн увидть этихъ двухъ молодыхъ джентльменовъ на скамь подсудимыхъ… и имъ не миновать ея… не миновать, — повторилъ онъ.

Его дрожащій голосъ, разбитый отъ старости, какъ-то не вязался съ жестокой злобою его словъ и съ выраженіемъ его лица.

— Одинъ изъ этихъ молодыхъ джентльменовъ,— возразилъ сэръ Самуэль,— мой зять. Другой, если только это дло не станетъ помхою, будетъ на дняхъ моимъ своякомъ. Поэтому, вы поймете, что я постараюсь уберечь ихъ обоихъ отъ скамьи подсудимыхъ.

— Безъ этого моя работа будетъ сдлана только наполовину, но все же… увидть, какъ Аустина выгонятъ… со срамомъ… все равно, какъ того…— что-жь, это что нибудь да значитъ… будетъ что вспомянуть.

Чиклэй ушелъ. Сэръ Самуэль сталъ обдумывать, какъ ему лучше поступить. Какъ и всякій другой, онъ вполн поврилъ виновности Этельстана. Согласно этому, для него стало ясно, что тутъ оказалось еще и другое весьма темное дло противъ Этельстана и противъ Джорджа Аустина. Какъ же тутъ быть? Онъ посовтуется съ женой. Онъ такъ и сдлалъ.

— Что-то скажетъ Эльзи?— спросила она.— Однако, рано или поздно, придется сказать ей. Я думаю взять на себя эту тяжелую обязанность. Но это дло терпитъ. Ступай завтра утромъ къ мистеру Дерингу и разскажи ему. Чмъ скоре онъ узнаетъ объ этомъ, тмъ лучше.

Теперь читатель понимаетъ, почему Чиклэй былъ такъ веселъ по приход въ харчевню ‘Добро пожаловать’ и почему онъ предложилъ свой тостъ.

Утромъ сэръ Самуэль повидался съ братомъ и разсказалъ ему на ухо все дло по редакціи Чиклэя.

— Что ты скажешь?— спросилъ онъ по окончаніи разсказа.

— Ровно ничего.

Мистеръ Дерингъ выслушалъ вс пункты, выставленные одинъ за другимъ, безъ малйшаго волненія.

— Тутъ нечего сказать.

— Но, милый братъ, вдь это явное дло!

— Ничего явнаго здсь нтъ. Все это предположенія. Если Этельстанъ совершилъ первый подлогъ — нтъ доказательства, что онъ его совершилъ, если онъ прожилъ вс эти годы безпутнымъ образомъ въ Англіи — у меня же самого имется какъ разъ обратное доказательство, если его ввела въ искушеніе бдность, если молодого Аустина тоже искусила бдность, если оба они вмст, или каждый порознь, могли взяться, подъ вліяніемъ искушенія, за такое страшно рискованное дло… Ты видишь, все это построено на ‘если’.

— Однако, вс пункты вяжутся одинъ съ другимъ. Это вполн обстоятельное дло. Кто же другой сдлалъ бы это? Ужь разумется, не Чиклэй. Этотъ старикъ… Этотъ старый слуга.

— Согласенъ съ тобою, что Чиклэй не могъ бы этого сдлать. Не потому, что онъ слишкомъ старъ: возрастъ не причемъ въ преступленіи, и не потому, что онъ старый слуга. Онъ не могъ бы этого сдлать, потому что не хватило бы у него на это ума. Такого рода вещи требуютъ смтливости и воображенія. Чиклэю Богъ не далъ ни того, ни другого качества. Онъ могъ быть сообщникомъ. Онъ можетъ перехватывать письма. Онъ скупъ, его могли соблазнить деньги. Однако же, я не считаю это возможнымъ.

— Нтъ… я не могу подумать на него, — сказалъ сэръ Самуэль.

— Однако же, совершенно такъ же трудно подумать что-либо подобное и о молодомъ Аустин. О! я знаю, все возможно. Онъ изъ хорошей семьи, у него родня, о которой ему приходится думать, онъ собирается жениться, онъ всегда велъ безупречный образъ жизни. Однако… однако… все случается.

— Я зналъ въ Сити примръ, гд безупречная съ виду жизнь служила лишь ширмою и отводомъ для глазъ… самые ужасные примры, увряю тебя… а за ширмою скрывались развратъ и безпутство.

— Думаю, что будь это въ данномъ случа, мн бы не обмануться. Тутъ не бываетъ недостатка во вншнихъ признакахъ. Я хорошо знакомъ съ наружностью развратниковъ явныхъ или тайныхъ. Въ молодомъ Аустин все говоритъ за правильную, безупречную жизнь. Но всмъ этимъ причинамъ, говорю я, мы должны считать его неспособнымъ къ какому бы то ни было безчестному поступку. Но я занимаюсь веденіемъ длъ уже пятьдесятъ лтъ… цлыхъ пятьдесятъ лтъ… втеченіе этого долгаго періода у меня въ рукахъ перебывало многое множество такъ называемыхъ семейныхъ длъ. Здсь, въ этой комнат, передо мною стоялъ, трепеща отъ страха, старый семидесятилтпій развратникъ, готовый заплатить бшеныя деньги, лишь бы о его безобразныхъ дяніяхъ не узнали — его старая жена, врившая въ него, какъ въ Бога, и его дочери, обожавшія его. Передо мною стоялъ человкъ среднихъ лтъ, занимавшій высокое положеніе въ Сити, умоляя, чтобы я далъ ему возможность выкупить за какую угодно цну бумагу, которая наложила бы на него клеймо позора. Передо мною стоялъ на колняхъ юноша, прося меня не доводить до свднія его отца его подлогъ, воровство, подлость, развратъ — ужь и не знаю что только. И я видлъ также женщинъ всхъ возрастовъ,— он сидли вотъ тутъ, въ кресл, исповдуясь передо мною въ своихъ гнусностяхъ, что он длали большей частью съ суровыми лицами и холодными глазами, а не со слезами стыда, какъ мужчины. Мужчины совершаютъ преступленія подъ вліяніемъ искушенія, вслдствіе неимнія денегъ, что для нихъ равняется потер гордости, самоуваженія, положенія и комфорта. Къ молитв слдовало бы прибавить изреченіе: ‘отъ нужды въ деньгахъ во вс возрасты и при всхъ условіяхъ, Господи, избави насъ’.

— Правда… величайшая правда,— сказалъ сэръ Самуэль.— ‘Отъ нужды въ деньгахъ’ — въ первый же разъ, какъ пойду въ церковь скажу эти слова: ‘отъ нужды въ деньгахъ во вс возрасты, а въ особенности когда кто становится старымъ и долженъ поддержать свой титулъ, — Господи, избави насъ’. Право, очень хорошо, братъ. Я приведу это, какъ цитату, въ Сити. Завтра мн надобно сказать спичъ въ обществ фабрикантовъ. Я введу въ свой спичъ это самое твое прекрасное изреченіе.

Мистеръ Дерингъ степенно улыбнулся.

— На самомъ дл простое изреченіе. Величайшее искушеніе каждаго человка происходитъ отъ нужды въ деньгахъ. Вдь средній человкъ готовъ сдлать, что угодно, лишь бы не быть безъ денегъ. Безъ денегъ онъ безпомощенъ, онъ рабъ, онъ презираемъ. Ты говоришь, что Аустина соблазнила нужда въ деньгахъ. Думаю, это неврно. Онъ былъ бденъ, но у него было довольно на его потребности, онъ былъ экономенъ, потребности у него были простыя, онъ никогда не испытывалъ нужды. Нтъ… не думаю, чтобы его соблазнила бдность. Все случается на свт, могло случиться и это. Но, братъ, ни слова объ этомъ. Если ты станешь объ этомъ говорить, то оскорбишь этого юношу, если предположить, что онъ не виновенъ. Если же онъ виновенъ, ты заставишь его скрыть концы въ воду. И помни, я не выкажу глупой пощады — ни ни!— когда мы найдемъ виновныхъ. Поэтому, тмъ боле причинъ у насъ сохранить молчаніе.

Сэръ Самуэль общался. Но онъ разстался съ этой тайной — отдавъ ее на храненіе женщин.

ГЛАВА XVI.
Кто такой Эдмундъ Грей?

Этельстанъ засмялся, когда впервые узналъ объ этомъ дл, это было вечеромъ, во вторникъ, на другой день посл сдланнаго открытія. Джорджъ обдалъ съ нимъ. Онъ смялся громкимъ и продолжительнымъ смхомъ и съ оттнкомъ старой горечи.

— Итакъ, банковые билеты все это время лежали въ шкафу, такъ, что ли? Кто же положилъ ихъ туда? ‘Я — думаетъ про себя старый Чиклэй,— своими милыми пальчиками — я ихъ туда положилъ’.

— Какъ только покончимъ съ этимъ другимъ дломъ, принципалъ обязательно скажетъ вашей матери, Этельстанъ. Я пока ничего не скажу Эльзи. Она узнаетъ за разъ, что вы опять на родин и съ имени вашего снято пятно.

— Сознаюсь, мн было бы пріятно заставить ихъ всхъ сознаться, что подозрнія ихъ были поспшны и неосновательны. Въ то же время, я поступилъ нелпо, ухавъ изъ Англіи. Мн слдовало цпко держаться на своемъ посту. Что же касается до этого другого дла, то думаешь съ какимъ-то чувствомъ удовлетворенія о потер мудрымъ старымъ юристомъ сорока тысячъ фунтовъ. Не спитъ по ночамъ, я думаю. Если такой человкъ не спитъ по ночамъ, это признакъ глубокаго волненія. Потерялъ сорокъ тысячъ фунтовъ! Онъ, который такъ крпко поддерживаетъ святую неприкосновенность собственности! Сорокъ тысячъ фунтовъ!

— Такъ, но вдь свидтельства будутъ намъ возвращены, не то мы вытребуемъ новыя вмсто нихъ.

— Я думаю то же. Акціи нельзя ни потерять, ни украсть, въ самомъ дл, вдь нельзя же? Въ то же время тутъ могутъ представиться затрудненія, и вамъ необходимо постараться найти поддлывателя. Не приходило ли вамъ въ голову, однако, что только одинъ Чиклэй иметъ надзоръ за письмами и во всякое время вхожъ въ контору?

— Приходило.

— Чиклэй не совсмъ похожъ на лисицу, онъ шакалъ, поэтому онъ исполняетъ чью-то грязную работу за извстную плату. Вдь вамъ извстно, такъ поступаютъ шакалы. Восемь лтъ назадъ онъ пытался было раздобыть деньжонокъ съ помощью мелкаго подлога — я убжденъ, что онъ не совершилъ самъ подлога, но онъ поступилъ по обычаю шакала, только онъ забылъ, что билеты имютъ номера, а вспомнивъ объ этомъ, положилъ ихъ обратно въ шкафъ. Ну, а его пріятель-поддлыватель, который всенепремнно занимается составленіемъ просительскихъ писемъ, придумалъ хорошо обработанный планъ для захвата акцій, въ невдніи, что он не будутъ имть въ его рукахъ никакой цны.

— Да вдь онъ получилъ дивиденды за четыре мсяца.

— Какъ видите, это нчто, но онъ разсчитывалъ завладть тридцатью восемью тысячами фунтовъ. Работу исполняла та же самая рука, какъ вы заключаете по почерку. А въ этомъ вы совершенно уврены?

— Тутъ не можетъ быть тни сомннія. Возможно ли, чтобы дв различныя руки представляли точь въ точь одн и т же курьезныя особенности?

— И вс письма, чеки и трансферты на имя одного и того же лица. Какъ его зовутъ?

— Нкто Эдмундъ Грей, проживающій въ дом No 22, близь Южнаго Сквера, въ Грей-Инн.

— No 22? О, да это тамъ же, гд живетъ Фредди Карстонъ. Вы что нибудь знаете объ этомъ такъ называемомъ Эдмунд Гре?

— Я наводилъ о немъ справки. По словамъ домохозяина комнатъ и прислуги, онъ пожилой джентльменъ.

— Пожилой. Чиклэй пожилой.

— Да, разумется, я подумалъ на Чиклэя. Но другіе признаки не подходятъ къ нему. Т, кто мн далъ эти указанія, говорятъ о джентльмен. Никому, при самой снисходительной и благосклонной оцнк личности Чиклэя, не придетъ въ голову назвать его джентльменомъ.

— Слово ‘джентльменъ’,— сказалъ Этельстанъ,— представляетъ растяжимое понятіе. Оно пріобртаетъ то или другое значеніе, смотря по тому, кмъ употреблено. Все равно, что слово ‘истина’ въ устахъ политика. Оно каждымъ понимается различно. Невозможно установить какое бы то ни было опредленіе слова ‘джентльменъ’. Разв вамъ ничего боле неизвстно о немъ?

— Не многое. Онъ уже девять лтъ нанимаетъ комнаты въ названномъ дом и платитъ исправно квартирныя деньги за день до срока. Я заходилъ къ нему прошлый разъ, когда служанка убирала его комнаты, и оставилъ у него на стол записку. Комната биткомъ набита книгами и брошюрами соціалистическаго направленія. А, слдовательно, онъ по всей вроятности одинъ изъ вожаковъ партіи соціалистовъ.

— Я знаю всхъ ея вожаковъ,— сказалъ Этельстанъ.— Я перезнакомился почти со всми ими для моихъ работъ. Мн пришлось перечитать всю соціалистическую литературу и перезнакомиться съ ея главнйшими представителями. Между ними нтъ Эдмунда Грея. Постойте-ка… въ сегодняшнемъ номер Times’а помщено письмо одного соціалиста… наврное… Человкъ (они обдали въ клуб, гд Этельстанъ былъ временнымъ членомъ), дайте мн сегодняшній Times. Да, я такъ и думалъ. Вотъ письмо соціалистическаго характера, подписанное Эдмундомъ Греемъ… и… и… да… взгляните-ка сюда… прекурьезная вещь!.. съ тмъ же самымъ адресомъ: 22, Южный Скверъ… длинное письмо, набранное петитомъ и помщенное въ прибавленіи къ Times’у. Да вотъ оно.— Посмотрите: подписано Эдмундъ Грей. Какъ вамъ нравится такое нахальство въ поддлывател?

Джорджъ прочелъ все письмо очень внимательно. Это былъ цлый длинный столбецъ въ защиту чистаго и простого соціализма. Удивительно было, какъ это издатель согласился его напечатать. Вроятно, его подкупилъ тонъ письма — великодушный, веселый тонъ оптимиста. Въ немъ не было ни малйшаго звука горечи. ‘Мы, ожидающіе въ близкомъ будущемъ исчезновенія собственности,— говорилось въ письм,— не путемъ насилія и революціи, а благодаря быстрому развитію процесса упадка и растраты ея, смотримъ съ величайшимъ удовольствіемъ на настоящее положеніе собственниковъ. Повсюду замтны ободряющіе признаки. Деньги, которыя въ былое время давали пять процентовъ, теперь приносятъ не боле половины этой цифры. Акціи, прежде приносившія десять, двнадцать и двадцать процентовъ, теперь постоянно падаютъ. Торговыя компаніи, пускавшіяся въ спекуляціи ежедневно съ отчаяннымъ рискомъ, уповая на былыя огромныя прибыли, кончаютъ банкротствомъ и ликвидаціей. Цнность земли, поднявшаяся вслдствіе прежнихъ войнъ до необычайныхъ размровъ, въ настоящее время такъ страшно упала, что многіе землевладльцы потеряли три четверти и даже боле своего дохода. Вс т предпріятія, которыя требуютъ для своего выполненія массы рукъ,— каковы доки, желзныя дороги, типографіи, всякаго рода мануфактуры — быстро приходятъ въ такое положеніе, что не въ состояніи платить никакого дивиденда, такъ какъ плата рабочимъ и издержки по предпріятію поглощаютъ вс средства. Когда предлъ этотъ будетъ достигнутъ, весь капиталъ — цлые милліоны, положенные въ эти предпріятія, будутъ потеряны навсегда. Денежныя бумаги не продаются, потому что он ничего не приносятъ: он исчезли изъ обращенія. Другими словами, сэръ, я желаю доказать вашимъ читателямъ, что въ то время, какъ опровергаютъ и громятъ соціализмъ, въ мір наступаетъ въ дйствительности то состояніе, которое одно только и длаетъ возможнымъ и необходимымъ соціализмъ,— а именно уничтоженіе капитала. Почему во вс вка люди не соединяли своихъ силъ, чтобы трудиться для самихъ себя? Потому что имъ мшалъ капиталъ. Когда же не станетъ капитала, который эксплоатируетъ, подзадориваетъ ихъ, создаетъ законы противъ ихъ общихъ усилій, или подкупаетъ ихъ, люди начнутъ работать сообща и для самихъ себя, иначе имъ придется умереть съ голоду. Такое положеніе вещей станетъ для нихъ роковой необходимостью. Каждый будетъ обязанъ работать: привиллегированнаго класса боле не будетъ, вс, кто работаетъ, будутъ получать вознагражденіе по одинаковой оцнк за свой трудъ, а т, кто откажется трудиться, сами себя осудятъ на голодную смерть’.

Въ письм были дале приведены наглядныя доказательства огромныхъ потерь капитала втеченіе послднихъ пятнадцати лтъ, когда началось сокращеніе его прибылей. Оно заканчивалось слдующими словами: ‘Что до меня касается, признаюсь, перспектива будущаго представляется мн весьма желанной. Не будетъ боле праздношатающихся юношей, пресыщенныхъ людей зрлаго возраста, стариковъ, вздыхающихъ по безпутно растраченной жизни, никто не станетъ длать сбереженія на ‘черный день’, такъ какъ о будущемъ стариковъ, вдовъ, дтей, разслабленныхъ и безпомощныхъ станутъ заботиться сильные и молодые — т. е., юноши, работники государства. Не будетъ боле воровства, не будетъ боле непроизводительныхъ классовъ. Да не подумаютъ, что не станетъ боле людей науки, людей съ высшимъ образованіемъ. И на этихъ людей также станутъ смотрть, какъ на работниковъ. Или же, что не будетъ боле поэтовъ, драматурговъ, художниковъ, романистовъ. На нихъ также станутъ смотрть, какъ на работниковъ. Не слдуетъ страшиться наступленія этой эры. Она придетъ незамтно, но также врно, также непреложно, какъ упадокъ силъ въ старости. Не слдуетъ сомнваться, что когда наступитъ эта эра, мы уже будемъ къ ней хорошо подготовлены. Т изъ насъ, кто старъ, должны сожалть, что не доживутъ и не увидятъ того дня, когда послднія крохи собственности поступятъ въ общую сокровищницу. Т же изъ насъ, кто молодъ, имютъ тмъ больше основанія радоваться своей молодости, такъ какъ они доживутъ, чтобы увидть, наконецъ, разсвтъ Великаго Дня Человчества.— Эдмундъ Грей, 22, Южный Скверъ, Грей-Иннъ’.

— Вы читали это?— спросилъ Джорджъ.

— Да, я прочелъ это сегодня утромъ прежде, чмъ узналъ значеніе подписи. Письмо мечтателя. Онъ понимаетъ, что должно было бы случиться, и думаетъ, что оно такъ и будетъ. Однако же, капиталъ иметъ еще слишкомъ большую силу.

— Ну, разв письмо это могло быть написано поддлывателемъ, мошенникомъ, воромъ?

— Оно не произвело на меня такого впечатлнія. Хотя масса великихъ воровъ самый симпатичный народъ въ своей частной жизни. Нтъ основанія, почему бы этому мечтателю съ его грезами не быть также поддлывателемъ и воромъ. Впрочемъ, согласенъ, что такое совпаденіе было бы курьезнымъ явленіемъ.

— Нтъ-ли тутъ двухъ Эдмундовъ Греевъ — отца и сына?

— Нтъ-ли тутъ клерка у Эдмунда Грея, легкомысленно злоупотребляющаго именемъ своего господина и способнаго распечатывать вс приходящія письма? Положимъ — клеркъ пріятель стараго Чиклэя и клеркъ этотъ придумываетъ весь планъ дйствій. А Чиклэй является соучастникомъ. Впрочемъ, намъ легко получить боле полныя свднія объ этомъ человк, такъ какъ мой старый пріятель, Фредди Карстонъ, занимаетъ комнаты на той же площадк. Мы отправимся къ нему посл обда, и если на наше счастье Фредди будетъ въ своемъ видвъ эти часы онъ только бываетъ навесел, а не до безчувствія пьянъ, по своему обыкновенію — то онъ разскажетъ намъ, что ему извстно объ его сосд.

— Мн бы надобно повидаться съ Эльзи сегодня вечеромъ, но это дло важне.

— Гораздо важне. Пошлите ей телеграмму.— Человкъ, мы будемъ пить кофе здсь. Отлично. Вамъ поручено вести это дло самостоятельно. А что было поручено Чиклэю?

— Ничего. Мн кажется, онъ относится ко мн недоврчиво: не понимаю, почему. Но не стоитъ обращать вниманіе на мнніе подобнаго старикашки.

— Даже старикашка можетъ заварить такую кашу, что ее не расхлебать. Чиклэй зловредный старикашка. Онъ вполн способенъ взвалить на васъ эту продлку. Удивительно, какъ онъ до сихъ поръ не сдлалъ этого. Не забывайте моей исторіи, старый дружище.

Лицо Этельстана омрачилось при воспоминаніи объ этомъ.

— Грязь подчасъ прилипчива. Посмотрите на меня: я перепачканъ ею съ головы до ногъ.

— Обращеніе его было очень странно сегодня утромъ… дерзко и странно. Онъ завелъ сбивчивую рчь о неблагодарности поддлывателя…

— Ну, вотъ онъ уже проговорился! Разв вы не понимаете его прозрачныхъ намековъ, что вы и есть этотъ поддлыватель?

— О! неужели это правда? Ладно, Этельстанъ,— Джорджъ допилъ свой кофе и поднялся съ мста,— чмъ скоре мы раскроемъ таинственную личность Эдмунда Грея, тмъ лучше. Пойдемъ-ка, сдлаемъ нашествіе на вашего ученаго пьяницу.

Они пошли изъ Пикадилли въ Голборнъ, перебирая въ ум своемъ это дло и составляя десятки предположеній: было два Эдмунда Грея — отецъ и сынъ, отецъ — желающій уничтоженія собственности, соціалистъ, сынъ — стремящійся обворовать собственность, индивидуалистъ. Эдмундъ Грей-кузены: одинъ — кроткій философъ, радовавшійся паденію богатства, другой — бандитъ, воръ и мошенникъ. Эдмундъ Грей — отецъ и дочь, молодая лэди новйшей формаціи, которая не только пренебрегла законами религіи, но также и принципами нравственности. Эдмундъ Грей — господинъ и клеркъ. Эдмундъ Грей, попавшій въ руки подлеца. Во всхъ этихъ положеніяхъ представлялось великолпное поле для игры воображенія. Джорджъ проявилъ способность, которой въ немъ нельзя было заподозрить: изъ него могъ бы выйти романистъ. Гипотеза постоянно была обработана на диво, но ей не доставало лишь одного — правдоподобія. Высказывая и защищая эту гипотезу, человкъ чувствовалъ отсутствіе въ ней вроятія.

Они повернули ко входу въ Иннъ и прошли въ Скверъ.

— Взгляните!— Этельстанъ схватилъ своего товарища за руку.— Кто это?

— Самъ Чиклэй своей особой. Онъ вышелъ изъ 22 No.

— Да, изъ 22. Что ему тутъ понадобилось? Э? Зачмъ онъ сюда пожаловалъ?

То былъ Чиклэй. Старикъ разслабленной походкой, опустивъ голову, вышелъ изъ сней дома No 22 и повернулъ въ Фильдъ-Кортъ. Они подождали, подсматривая за нимъ, пока онъ не вышелъ изъ Сквера.

— Что ему тутъ понадобилось?— повторилъ свой вопросъ Джорджъ.— Пойдемъ. Эдмундъ Грей должно быть дома. Поднимемся на верхъ.

Наружная дверь оказалась запертою. Они постучались въ нее своими палками: отвта не послдовало,

— Что онъ тутъ длалъ?— спросилъ Этельстанъ.

Дверь кэмбриджскаго ученаго была отворена. Самъ хозяинъ на этотъ разъ былъ совершенно трезвъ и встртилъ гостей веселыми и шумными привтствіями.

— Мы пришли сюда по длу, Фредди, — сказалъ Этель-станъ.

— Садитесь, поболтаемъ, запивая бесду содовой водой съ уиски до полуночи, до двухъ часовъ утра. Вы получите понятіе о всхъ прелестяхъ Инна не ране двухъ часовъ утра. Тутъ, словно въ школ, жизнь течетъ по-монастырски, вдали отъ свта, мирно.

— Ну, такъ прежде всего о дл. Вы знаете своего сосда, мистера Эдмунда Грея?

— Разумется. Мы обмниваемся обычными привтствіями и новостями о погод, встрчаясь другъ съ другомъ на лстниц. Онъ захаживалъ сюда, но не часто. Человкъ, ничего не пьющій, приведетъ хоть кого въ уныніе. Поврьте мн, именно такой человкъ, а не другой, былъ скелетомъ на пиру.

— Дло наше касается вашего сосда, мистера Эдмунда Грея. Намъ надо, чтобы вы разсказали намъ, что вамъ о немъ извстно.

— Ну, начинайте. Спрашивайте, а я стану отвчать, если смогу.

— Живетъ-ли мистеръ Эдмундъ Грей въ этихъ комнатахъ?

— Нтъ. Онъ иногда спитъ здсь, но, кажется, не часто. Онъ приходитъ сюда въ разное время. Иногда посл полудня, иногда утромъ, иногда же его не бываетъ по цлымъ недлямъ. Застать его очень трудно.

— Много народу бываетъ у него?

— У него никогда никого не бываетъ.

— Есть у него клерки? Не ведетъ-ли онъ большой корреспонденціи?

— Я ни разу не слыхалъ, чтобы къ нему стучался почтальонъ.

— Есть ли у него сынъ, или братъ, или компаньонъ или какое другое лицо?

— Не знаю. Можетъ быть у него и есть эти помхи, только он невидны.

— Какое его занятіе или дло?

— Онъ соціалистъ. Онъ жаждетъ уничтоженія собственности. Въ то же время, мн кажется, онъ проживаетъ свое собственное имущество. Быть можетъ, его собственность будетъ сбережена до конца. Онъ старый джентльменъ, привтливый въ обращеніи и добродушнаго вида. Старухи просятъ у него милостыню, дти спрашиваютъ у него, который часъ, люди въ затруднительномъ положеніи обращаются къ нему за совтомъ. Онъ все время паритъ въ облакахъ, онъ живетъ въ несбыточномъ мір грезъ. О! въ совершенно невозможномъ мір! Вдь, если бы вс стали соціалистами, я самъ сдлался бы невозможнымъ. Меня бы они не потерпли въ своей сред. Мой старый пріятель сказалъ мн намедни, что я не могу быть терпимъ въ обществ соціалистовъ. А все потому что я ничего не длаю… т. е. почти ничего.

Джорджъ посмотрлъ на Этельстана.

— Мы ни на іоту не подвинулись къ истин, — молвилъ онъ.

— Мистеръ Эдмундъ Грей думаетъ, что царствіе небесное есть нчто врод пчелинаго улья, гд всякому приходится трудиться съ громаднйшимъ рвеніемъ и гд никто не иметъ никакой личной собственности. Притомъ онъ увренъ, что это царствіе не за горами, и увренность эта длаетъ его весьма счастливымъ старымъ джентльменомъ.

— Это не можетъ быть Чиклэй,— сказалъ Джорджъ.

— Что-то не похоже на него,— замтитъ Этельстанъ.— Не видали ли вы здсь, на верху, другого старика — мы видли, какъ онъ только-что вышелъ отсюда — нкоего Чиклэя, служащаго въ клеркахъ у стряпчаго?

— Нтъ, онъ здсь не бываетъ. Есть одна пожилая личность — особа, называющаяся этимъ именемъ, которая появляется въ сборной трактира ‘Добро пожаловать’, гд я и самъ иногда… Человкъ нуждается въ отдых… Порсонъ любилъ таверну, да и Джонсонъ также… я самъ, говорю я, иногда забываю, что принадлежалъ къ членамъ университетскаго салона въ Кэмбридж, и сижу вмст съ Чиклэемъ и его товарищами. Только я не думаю, чтобы онъ былъ пріятелемъ мистера Грея. Мистеръ Грей — джентльменъ и человкъ образованный, онъ человкъ съ великодушными стремленіями и развитой. Онъ не можетъ быть другомъ Чиклэя.

— Однако же мы видли, что Чиклэй спускался именно съ этой лстницы.

Они заговорили о другихъ вещахъ. Они проболтали до полуночи, когда они ушли, кэмбриджскій ученый былъ въ наилучшемъ вид: еще одинъ стаканчикъ крпительнаго, выпитый имъ, когда пріятели его ушли,— и наилучшій видъ обратился въ наихудшій.

— Мы такъ же далеки отъ разгадки, какъ прежде,— сказалъ Джорджъ.

— Нтъ… мы къ ней гораздо ближе, такъ какъ знаемъ, что Эдмундъ Грей не Чиклэй. У него нтъ клерковъ. У него никто не бываетъ. Онъ приходитъ къ себ на квартиру рдко. Джорджъ, мн кажется это подозрительнымъ. Мы видли, какъ Чиклэй тайкомъ пробирался отсюда. Зачмъ Эдмундъ Грей снимаетъ эти комнаты? Тутъ у него нтъ никакого дла, писемъ ему сюда не приносятъ, никто къ нему не приходитъ, человкъ этотъ не живетъ здсь. Соціализмъ можетъ въ данномъ случа быть — долженъ быть — отводомъ для глазъ. Зачмъ человкъ этотъ нанимаетъ эти комнаты?

Въ это самое время въ трактиръ ‘Добро пожаловать’ собрались его обычные завсегдатаи.

— Боюсь,— сказалъ адвокатъ,— что нашъ другъ, кэмбриджскій стипендіатъ, не придетъ сюда сегодня вечеромъ. Когда я спускался по лстниц, я видлъ, какъ онъ отворялъ дверь свою двумъ джентльменамъ — молодымъ джентльменамъ. Онъ будетъ по своему обыкновенію угощать ихъ сегодня вечеромъ вмсто того, чтобы придти сюда.

Адвокатъ вздохнулъ и спросилъ себ стаканъ дешеваго горлодера, такъ какъ ему было нечмъ заплатить за что-нибудь получше. Если бы Фредди Карстонъ былъ здсь, онъ, разумется, угостилъ бы его стаканчикомъ боле благороднаго и боле цннаго напитка. Онъ взялъ со стола газету и принялся за чтеніе ея.

Разговоръ продолжался вяло и съ перерывами. Глупый разговоръ, разговоръ людей безъидейныхъ, разговоръ, что велся три дня назадъ, вялый обмнъ краткихъ и тяжеловсныхъ сентенцій, выхваченныхъ изъ газеты, либо подслушанныхъ случайно и принятыхъ на вру. Мы подчасъ восхваляемъ былую трактирную жизнь и высказываемъ сожалніе о трактирныхъ бесдахъ. Намъ бы не слдовало длать этого: бесды эти были глупы, грубы, невжественны и плоски, полны общихъ мстъ и условности, и потому именно, что он были такъ глупы, люди были вынуждены пть псни и придумывать тосты, и пить больше, чмъ слдовало бы. Почему и когда люди пьютъ больше, чмъ слдовало бы? Во первыхъ, когда и потому, что ихъ одолваетъ безпросвтная скука: нтъ ничего, чтобы ихъ интересовало. Дайте имъ одушевленіе, идеи, развлеченія, и они не станутъ больше пить. А разъ они начали пить, они будутъ продолжать пить. Разъ они дошли до извстной стадіи, пусть себ напиваются, сколько влзетъ, пусть такимъ образомъ погибаютъ, потому что имъ никогда не исправиться, и они только безполезно обременяютъ собою землю. Тутъ, какъ видитъ читатель, ршеніе, краткое ршеніе всего вопроса о пьянств. Ршеніе это не будетъ принято, потому что мы любимъ длинныя разглагольствованія, трехстолбцовыя ршенія вопросовъ.

Адвокатъ приподнялъ голову.

— Тутъ напечатано письмо,— сказалъ онъ, прерывая эксъ-парламентскаго дятеля, который объяснялъ то, что онъ называлъ содержаніемъ рчи, посредствомъ обычнаго предварительнаго введенія къ ней. ‘Между тмъ, какъ съ одной стороны,— говорилъ онъ,— я открыто признаюсь…’

— Тутъ помщено письмо,— повторилъ адвокатъ, возвысивъ голосъ. Адвокатъ былъ уже старъ, но еще умлъ по временамъ принимать величественный тонъ адвокатскаго краснорчія,— которое стоитъ, чтобы его прочли. Это письмо касается соціализма

— Тьфу!— возразилъ ростовщикъ.— Соціализмъ! Они хотятъ уничтожить собственность. Соціализмъ! И слышать не желаю о немъ, сэръ.

— Это мечты о томъ, что должно бы быть,— благородное, великодушное письмо.

Онъ окинулъ присутствующихъ взглядомъ. Въ ихъ безсмысленныхъ рыбьихъ глазахъ слова его не вызвали ни единой отвтной искорки.

— Я забылъ,— сказалъ онъ,— васъ не можетъ интересовать такое письмо. Прошу извинить, сэръ.

Онъ съ изысканной вжливостью поклонился въ сторону эксъ-парламентскаго оратора.

— Я прервалъ ваши почтенныя замчанія. Мы выслушаемъ ихъ, я убжденъ, съ величайшимъ…

И онъ снова зарылся съ головой въ газету.

Законодатель началъ снова:

— Какъ я говорилъ, джентльмены, когда меня прервали по поводу образованія и плательщиковъ налоговъ, будучи самъ плательщикомъ налоговъ, какъ и мы вс, и будучи обязаны платить налоги, что составляетъ единственную выгоду, которую мы когда либо получали отъ того обстоятельства, что мы плательщики налоговъ, между тмъ, съ другой стороны, я открыто признаюсь…

— Вотъ какъ!— снова прервалъ адвокатъ краснорчиваго оратора,— письмо это написано человкомъ съ нашей лстницы, No 22 (Чиклэй подскочилъ) — моимъ знакомымъ, если я могу его такъ назвать, и знакомымъ нашего друга изъ Кэмбриджскаго университета. Весьма способнаго человка, теперь уже въ лтахъ. По имени Эдмунда Грея.

— Что-о?— сказалъ Чиклэй.— Эдмундъ Грей? Вы знаете Эдмунда Грея?

— Разумется. Я зналъ его вс эти девять лтъ. Все время, съ тхъ поръ, какъ онъ поселился въ Инн.

— К-к-какого сорта этотъ человкъ?— вымолвилъ, заикаясь отъ волненія, Чиклэй.

— Весьма хорошаго сорта. Зачмъ вы меня объ этомъ спрашиваете?

— Я желаю знать… ради его пользы… о! да… да… его собственной пользы.

— Да.

Адвокатъ закрылся своей газетой.— О, да,— прибавилъ онъ,— именно такъ.

— Ради его большой личной пользы,— повторилъ Чиклэй.— Робертъ, я думаю, джентльменъ выпьетъ стаканъ, если вы его принесете,— горячаго, Робертъ, крпкаго… съ лимономъ и сахаромъ… большой стаканъ вина, Робертъ.

Голова стараго адвоката, закрытая газетой, замтно задрожала.

Робертъ вернулся съ полнымъ стаканомъ вина, привтливо позвякивая ложечкой. Обдъ, былъ сегодня совсмъ плохой — пришлось только на время заморить червячка, бдняга не въ силахъ былъ побдить искушенія. Онъ протянулъ руку, взялъ стаканъ и отпилъ изъ него. Затмъ, обернувшись къ Чиклэю, сказалъ:

— Вы подкупили мой языкъ, сэръ. Вы спрашивали меня о мистер Эдмунд Гре. Что же хотите вы знать о немъ?

— Все — его занятія, его частную жизнь… все, что его касается.

— Что касается до его занятій — у него нтъ никакихъ занятій, онъ — джентльменъ, живущій на свои средства… какъ я самъ, только его средства больше моихъ, онъ иметъ постоянную квартиру въ другомъ мст, — не знаю, гд, онъ рдко бываетъ въ своихъ комнатахъ въ Инн, у него тутъ коллекція книгъ и онъ занимается ихъ изученіемъ.

— Онъ каждый день приходитъ туда?

— Нтъ. Только въ различные промежутки. Иногда его тамъ не бываетъ по цлымъ недлямъ.

— Бываютъ ли у него знакомые?

— Я бы сказалъ, что у него совсмъ нтъ знакомыхъ… по крайней мр такихъ, которые ходили бы въ Иннъ. Я ни разу не слыхалъ и не видалъ, чтобы къ нему кто нибудь зашелъ въ комнату. Онъ — человкъ спокойный. Не буянъ. Отличный постоялецъ для сосдства. Не топотунъ, не стучитъ ногами вверхъ и внизъ по лстниц, словно медвдь. Его не отвозятъ домой пьянымъ.

— Каковъ онъ изъ себя?

— Онъ человкъ уже въ лтахъ… этакъ семидесяти… пріятной наружности… очень бодрый: высокаго роста и все еще статный… Одвается въ длиннополый сюртукъ. И это, я думаю, все, что мн о немъ извстно.

— Это все, что вы имли сказать мн, такъ что ли?

— Это все, мистеръ Чиклэй, за исключеніемъ того, что онъ написалъ очень замчательное письмо въ Times’ отъ сегодняшняго утра.

— Ну, сэръ, если это все, то это не много за вашъ пуншъ, позвольте мн сказать вамъ.

Адвокатъ всталъ и вылилъ недопитый до половины напитокъ въ каминъ.

— Такъ позвольте мн не пить больше того, что стоитъ мое сообщеніе,— сказалъ онъ, и при вид такого величія души содрогнулась вселенная, а мистеръ Чиклэй такъ и застылъ въ ужас.

Эксъ-политическій дятель прочистилъ себ горло и снова заговорилъ:

— Посл третьяго перерыва, джентльмены, я надюсь, что меня выслушаютъ. Между тмъ, слдовательно, какъ съ одной стороны…

ГЛАВА XVII.
Голосъ долга.

Эльзи работала у себя въ мастерской. Она писала фантастическій портретъ. Читатель уже знаетъ, какъ, до своего разговора съ мистеромъ Дерингомъ, она превратила его изъ суроваго и положительнаго стряпчаго, изъ олицетворенія фактическаго матеріала, въ веселаго, благодушнаго стараго джентельмена. Теперь она была занята детальной отдлкой этого превращенія. Каждому портретисту-художнику знакомъ чудный процессъ, посредствомъ котораго врно воспроизведенное лицо становится лицомъ другого человка, или тмъ лицомъ, какимъ бы оно могло быть, такъ что суровое и строгое лицо, какъ, напр., у мистера Деринга, становится лицомъ облагороженнымъ душевнымъ величіемъ, благостью, милосердіемъ и сердечною добротою. А въ другомъ случа, безъ малйшаго измненія въ чертахъ, это суровое и строгое лицо можетъ стать, посредствомъ изгиба какой нибудь линіи или посредствомъ прибавочной тни, лицомъ жестокаго и безжалостнаго инквизитора. Или, наоборотъ, лицо, искаженное и обезображенное жизнью своего владльца, можетъ снова получить образъ и подобіе божіе, т. е., стать благороднымъ и серьезнымъ лицомъ. Велико въ самомъ дл могущество, дивна тайна портретиста-художника.

— Теперь,— прошептала Эльзи,— вы похожи на какого-то великаго филантропа… филантропа-мыслителя, а не на безумца, вашъ высокій лобъ и ваши тонкія ноздри свидтельствуютъ, что вы не безалаберный любитель трескучихъ фразъ, ваши кроткіе глаза свтятся сердечной добротой, губы ваши энергично сжаты, потому что вы ненавидите несправедливость. О, мой милый опекунъ, какъ я сильно измнила васъ въ лучшую сторону! Вы немножко походили на этотъ портретъ, когда разсказывали мн о моемъ приданомъ… и вы были похожи на него, когда говорили о своихъ грезахъ и о своихъ иллюзіяхъ… вы походили чуточку на него.

Она продолжала работать, слдуя своей фантазіи, напвая про себя простую псенку, сложенную изъ нсколькихъ мелодій, которыя сливались въ одну, какъ это обыкновенно длаютъ молодыя двушки, когда он вполн счастливы. Стояла послполуденная жара. Окна Эльзи выходили на купы маленькихъ лондонскихъ садиковъ, гд настурціи обвивались, переплетаясь, по веревкамъ вдоль стнъ, мальвы и подсолнечники, которые любятъ лондонскую копоть, поднимали свои головки, ползучія растенія взвивались на крыши домовъ. Лондонскіе садики иногда принимаютъ веселый, нарядный видъ въ золотистыхъ лучахъ іюльскаго послполуденнаго солнца. Окно было открыто и въ комнат было почти такъ же жарко, какъ на улиц, на нашу долю перепадаетъ такъ мало жаркихъ дней, что одинъ два такихъ дня не могутъ быть слишкомъ жаркими. На стол лежала фотографическая карточка ея милаго, надъ каминомъ вислъ портретъ этого юноши пастелью, сдланный ею самой, на ея пальчик было его кольцо, вокругъ ея шеи обвивалась его цпочка. Она весь день-деньской вспоминала о немъ и едвали на мгновеніе переставала о немъ думать. Была пятница, прошло четыре дня посл великаго открытія. Эльзи было передано о случившемся, и она выслушала извстіе объ этомъ чисто по женски — съ взрывомъ удивленія и междометіемъ сочувствія. Но нельзя было ожидать, чтобы молодая двушка наканун своего выхода замужъ сильно огорчилась потому только, что ея опекунъ, богатый человкъ, обезпокоенъ временною потерею какихъ-то акцій. А найти преступника и вернутъ обратно эти самыя акціи было мужскимъ дломъ. Вся безпокойная и непріятная часть міровой работы принадлежитъ мужчин.

Было около пяти часовъ. Эльзи стала подумывать, что поработала достаточно и что посл чаю не дурно бы пройтись въ садъ. Какъ вдругъ, безшумно и такъ, что не слышно было приближавшихся шаговъ, дверь въ ея комнату отворилась и появилась сестра ея, Гильда. Но женское соображеніе такъ быстро, что Эльзи въ тоже мгновеніе поняла, что случилось нчто — нчто скверное… нчто скверное для нея. Во первыхъ дверь отворилась тихо, словно въ дом, гд лежитъ покойникъ, и затмъ Гильда была одта въ платье цвта лавенды и геліотропа, дорогое, приличное случаю, сочувственно грустное полутраурное платье, на мгновеніе она остановилась у двери со сложенными руками, склонивъ слегка долу и влво свою классическую голову и опустивъ глаза — художественная поза горя. Гильда не только говорила то, что подобало, и придерживалась приличествующихъ случаю мнній, но она любила также принимать подобающій видъ и разыгрывать подобающее волненіе. А женщина обладаетъ даромъ, и только она одна, разъ она молода, высока и красива, выражать своимъ видомъ вс или нкоторыя душевныя волненія, которыми она восхищаетъ или терзаетъ своихъ ближнихъ. Гильда, какъ видите, была въ своемъ род художница.

— Войди, милочка,— сказала Эльзи.— Я убждена, что ты собираешься сказать мн мн что-то непріятное.

Гильда поцловала ее въ лобъ.

— Бдное дитя мое,— прошептала она.— Если-бы это могъ сказать теб кто-нибудь другой!

— Что-жь… скажи, въ чемъ дло. Это что-нибудь очень непріятное?

— Это ужасно. Я дрожу… я не ршаюсь сказать теб. Но я должна сказать. Ты должна узнать объ этомъ.

— Пожалуйста, договаривай. Гораздо ужасне, когда тебя держатъ въ недоумніи.

— Это касается Джорджа.

— О? вспыхнула Эльзи,— Я уже вынесла столько мученій по поводу Джорджа, что мн казалось…

— Моя милая, какъ теб извстно, мы покончили со всми прежними препятствіями. Это нчто совершенно другое. Худшее,— прибавила она глухимъ голосомъ,— гораздо худщее.

— Ради Бога, досказывай.

— Онъ говорилъ теб объ ужасномъ воровств. Разумется, у васъ не могло быть и рчи о чемъ либо другомъ посл случившагося. Матушка вся поглощена этимъ дломъ.

— Да… Джорджу поручено вести это дло. Онъ говоритъ, что все должно быть возвращено, и въ конц концовъ мистеру Дерингу не будетъ другого убытка, кром безпокойства.

— Это такъ и должно быть. Эльзи — я право не ршаюсь сказать теб… У насъ имется руководящая нить. Чиклэй нашелъ эту нить и все разсказалъ сэру Самуэлю. Я содрогаюсь, думая объ этомъ. Человкъ этотъ безжалостенъ, какъ ищейка.

— Разв нить эта касается меня?— Щеки Эльзи поблднли, потому что она догадывалась… сама не зная о чемъ.

— Сэръ Самуэль противъ воли убжденъ, что Чиклэй нашелъ руководящую нить. Онъ разсказалъ мн все. Онъ согласился, чтобы я разсказала эту ужасную исторію матушк и теб… а теперь мн страшно говорить. Однако, я должна это сдлать.

Эльзи сдлала нетерпливое движеніе.

— Вернись, Эльзи, за восемь лтъ назадъ, коли можешь. Вспомни о гнусномъ поступк нашего недостойнаго брата.

— Помню. Не недостойнаго, Гильда, а нашего глубоко-несчастнаго брата. Вдь т самые банковые билеты, которые будтобы онъ укралъ, нашлись. Разв теб не говорили объ этомъ?

— Чиклэй сказалъ сэру Самуэлю. Онъ помнитъ также, что видлъ, какъ Этельстанъ положилъ свертокъ въ шкафъ.

— О! Неужели онъ осмливается говорить это? Вдь подозрніе въ воровств лежало и на немъ… Если онъ видлъ это, почему не сказалъ тогда-же? Онъ хранитъ молчаніе втеченіе долгихъ восьми лтъ, а затмъ говоритъ!

Гильда грустно покачала головою.

— Боюсь,— сказала она,— что мы не можемъ признать невиновность нашего несчастнаго брата. Впрочемъ Этельстанъ былъ обвиненъ въ поддлк почерка и подписи мистера Деринга. Въ новомъ подлог тотъ же почеркъ… совершенно тотъ же…

— Ясно, слдовательно, что это не Этельстанъ. Вопросъ разршается самъ собою.

— Да… къ несчастью… онъ разршается самъ собою. Потому что, понимаешь-ли, Этельстанъ въ Лондон. Говорятъ, что онъ все это время жилъ въ Лондон — въ какомъ-то дурномъ мст, называемомъ Кэмберуэллемъ, гд живетъ, кажется, всякій сбродъ. Его видли недавно неподалеку отъ Грей-Инна, куда онъ, повидимому, приходилъ подъ своимъ собственнымъ именемъ. Чиклэй видлъ его. Другая личность видла его.

— И ты пришла сказать мн, что Этельстана обвиняютъ въ этой новой гадости?

— Поддлыватель долженъ былъ имть сообщника въ контор, человка, который пользовался свободнымъ доступомъ къ шкафу, который могъ перехватывать письма, которому были извстны вс привычки мистера Деринга: такой человкъ, какъ, напр… Чиклэй… или… единственно возможный другой… Джорджъ.

Гильда остановилась.

— О! это слишкомъ нелпо. Ты теперь намекаешь, что Джорджъ… мой Джорджъ,— гордо сказала Эльзи,— былъ сообщникомъ Этельстана… т. е… поддлывателя.

— Ихъ видли обоихъ вмст. Ихъ видли вмст въ дом, откуда поддлыватель пересылаетъ свои письма. Сказалъ-ли теб Джорджъ, что онъ зналъ все это время — втеченіе восьми лтъ — о мстопребываніи Этельстана въ Лондон?

Замтьте, какъ простое замчаніе, сдланное въ сборной ‘Добро Пожаловать’, что Этельстанъ должно быть поселился въ Камберуэлл, превратилось тмъ временемъ въ законченный протоколъ объ скрывательств и о разгульной жизни втеченіе восьми лтъ одного и о восьмилтнемъ преступномъ пособничеств другого. У Гильды не явилось ни малйшаго сомннія на этотъ счетъ. Для нея было вполн достаточно того, что сказалъ Чиклэй. Половина свдній, составляющихъ содержаніе нашихъ газетъ, имютъ въ основ тотъ-же принципъ доврія.

— Если Джорджъ не сказалъ мн объ этомъ — отвчала, Эльзи, — то, вроятно, у него была какая нибудь серьезная причина. Быть можетъ, онъ далъ слово сохранить это въ тайн.

— Моя милая, — Гильда встала, трогательная, съ роковымъ выраженіемъ въ лиц,— рука, поддлавшая письма, та самая, что поддлала чекъ,— т. е., рука твоего брата. Рука, взявшая свидтельства изъ шкафа, — она положила свою руку на руку Эльзи,— рука сообщника, моя бдная сестра, есть рука твоего жениха.

— Я знала,— сказала двушка,— что ты придешь къ этому заключенію. Я предчувствовала это съ самаго начала.

— Не забывай, штука эта была продлана въ феврал, март и апрл. Прежде всего, Этельстанъ былъ и тогда, и теперь въ страшной нужд: жизнь, которую онъ велъ за послднія восемь лтъ, жизнь… кэмберуэлльскаго бродяги — разумется, уничтожила въ немъ все, что еще оставалось у него чести и принциповъ. Я читала гд-то, что въ жизни каждаго безнравственнаго человка наступаетъ эпоха, когда онъ безъ колебаній прибгаетъ ко всякимъ способамъ, лишь-бы раздобыть денегъ. Этельстанъ — такъ полагаютъ — придумалъ весь планъ дйствій, который оказался настолько-же удачнымъ, насколько онъ безчестенъ. Милая моя Эльзи, это самый ужасный позоръ, какой когда либо обрушивался на мою фамилію, самое страшное и самое неожиданное несчастіе для тебя.

Эльзи схватила сестру свою за руку.

— Именемъ Бога, Гильда, заклинаю тебя, скажи мн: то, что ты говоришь, доказанная истина или только одно предположеніе?

— Я говорю теб то, что можно считать доказаннымъ. Тутъ больше чмъ предположеніе.

— Можно считать доказаннымъ. О!— Изъ груди Эльзи вылетлъ глубокій вздохъ.— Можно считать доказаннымъ. Этого довольно. Все равно какъ Этельстанъ, котораго сочли виновнымъ въ преступленіи восемь лтъ назадъ,— она вдругъ вся вспыхнула, вскочила съ своего мста и быстро заходила по комнат.— Это поразительно!— кричала она,— поразительно! Нечего сказать, мы — примрная семья! У насъ былъ братъ и мы врили, что онъ честный джентельменъ. Явилось обвиненіе, глупое обвиненіе, ни на чемъ не основанное, но которое могло… должно было… Мы поврили обвиненію…

— Потому что у насъ не оставалось другого выбора, Эльзи,— перебила ее сестра.— Неужели ты думаешь, что мы желали врить этому обвиненію?

— Мы должны были бы врить, что онъ невиновенъ, пока не была доказана его вина. Но мы этого не сдлали. Мы прогнали, оттолкнули его отъ себя, а теперь, черезъ восемь лтъ, онъ вернулся назадъ бднымъ, какъ ты говоришь, и павшимъ такъ низко, что стыдится повидать своихъ родныхъ, и вотъ мы снова готовы поврить другому обвиненію, основаному на ‘можетъ быть’ и ‘должно быть’. Нтъ, Гильда. Я этому не поврю… не поврю. И затмъ тутъ еще Джорджъ. Если я перестану врить его чести и честности, то я перестану врить во что-бы то ни было. Но вдь сердце его непричастно этому длу, онъ не тревожится, онъ смется надъ безумными инсинуаціями старика. Инсинуаціи? Если Этельстанъ чистъ въ этомъ дл, то его рукою сдлано все это… его рукою… Гильда, Чиклэй принималъ участіе въ обоихъ преступленіяхъ…

Гильда отрицательно покачала головою.

— Нтъ, Эльзи, нтъ. Старикъ этотъ выше подозрнія.

— Почему же онъ выше подозрнія, а не Джорджъ? А ты требуешь, чтобы я по первому слову обвиненія отнеслась къ Джорджу, какъ вы отнеслись къ Этельстану. Ну, Гильда, этого я не сдлаю.

— Я имю къ теб, Эльзи, всевозможное снисхожденіе. Это въ высшей степени ужасное дло, душу раздирающее дло. Ты можешь представлять себ въ дурномъ свт мои дйствія сколько теб угодно… Я же буду по прежнему снисходительна къ теб. А пока, что намрена ты длать?

— Длать? Что я стану длать? Ничего, ничего, ничего. Все будетъ по прежнему, какъ если-бы ничего такого никогда не было.

— Сэръ Самуэль приказалъ мн предостеречь тебя самымъ серьезнымъ образомъ. Если ты согласишься видаться съ нимъ снова…

— Соглашусь? соглашусь? А почему бы мн не видаться съ нимъ? Черезъ дв недли онъ станетъ моимъ мужемъ и моимъ господиномъ, которому я должна повиноваться. Онъ называетъ меня теперь своей владычицей, но я его раба. Соглашусь-ли я видаться съ нимъ?

Она опустилась на стулъ и залилась слезами.

— Если ты увидишь его,— продолжала ея сестра,— посовтуй ему оставить Англію. Дло это такъ очевидно, что черезъ день или два вс улики будутъ на лицо, и тогда будетъ слишкомъ поздно. Заставь его ухать изъ Англіи. Будь тверда, Эльзи. Еще лучше совсмъ его не видать и предоставить его на волю рока. Что за судьба! Что за безуміе!

— Мы допустили Этельстана оставить родину. А ему слдовало остаться. Если мн придется давать совты Джорджу, то я посовтую ему крпко стоять на своемъ посту и сначала до конца слдить за ходомъ этого дла. Если же ему придется покинуть родину, я послдую за нимъ.

— Ты совсмъ одурла, Эльзи. Я могу только надяться, что онъ скроется изъ Англіи по собственному побужденію. Тутъ есть еще другое обстоятельство…

— Что такое? Пожалуйста, не щади меня, Гильда. Посл всего уже сказаннаго тобою, ничто меня не поразитъ.

— Ты груба, Эльзи, а я не заслужила этого. Но это пустяки. Въ подобный моментъ все должно быть прощено и дозволено. Дло касается твоей свадьбы. Она назначена на 12-е будущаго мсяца, мене чмъ черезъ три недли отъ ныншняго дня. Ты должна приготовиться отложить ее.

— Въ самомъ дл? Потому что, по твоему, невозможная вещь можетъ считаться доказанной! Разумется, нтъ, Гильда.

— Я пришла сюда сегодня, Эльзи, по настоятельному желанію сэра Самуэля, для того, чтобы смягчить ударъ и предостеречь тебя. Скажешь ты этому несчастному юнош или нтъ — теб ршать. Быть можетъ, если ты ему скажешь, онъ послдуетъ примру нашего недостойнаго брата и удетъ изъ Англіи. Если же нтъ, ударъ обрушится завтра… сегодня… послзавтра… не знаю, когда именно. Его. арестуютъ, его проведутъ къ слдователю, его отдадутъ на поруки. О, Эльзи, подумай, какой ужасъ выйти замужъ за человка, отданнаго на поруки! О! это ужасно!

— Я охотне выйду за Джорджа — подсудимаго, чмъ за всякаго другого, ни въ чемъ не заподозрннаго. Потому что, еще разъ — эта вещь немыслима.

— Ты питаешь безграничное довріе къ своему жениху, Эльзи. Разумется, двушка иметъ право врить въ честь мужчины. Это гораздо утшительне и дйствуетъ ободряющимъ образомъ. Да кром того, намъ всегда пріятно думать, что насъ любитъ лучшій изъ мужчинъ. Это заставляетъ насъ считать себя лучшей изъ женщинъ. Но въ данномъ случа, разъ я теб говорю, что сэръ Самуэль — человкъ, всегда жившій, такъ сказать, посреди денегъ и знающій, какимъ постояннымъ нападеніямъ подвергаются деньги — твердо убжденъ въ соучастіи Джорджа, думаю, теб слдовало бы признать извстную долю человческой слабости. По длу Этельстана что сказалъ мистеръ Дерингъ? Все возможно. Такъ и я говорю о Джордж Аустин — все возможно.

— Не все. Не это.

— Да, даже это. Что знаешь ты объ его частной жизни? Зачмъ скрылъ онъ фактъ пребыванія Этельстана въ Лондон? Зачмъ онъ никогда намъ не говорилъ о своей дружб съ этимъ несчастнымъ отверженнымъ?

— Не знаю. У него есть на то свои причины.

— Это ужаснйшая вещь для тебя. Поврить въ человка и… ну… привязаться къ нему… хотя подобныя привязанности вздоръ и скоро забываются — а затмъ назначить день свадьбы, заказать платье и свадебный кэкъ, и получить оглашеніе въ церкви… О! это печальное дло… ужасное несчастіе. Одно можно сказать, что въ подобномъ случа, если фактъ станетъ извстенъ всмъ и каждому — никто не осудитъ двушки и, быть можетъ, будущность ея не пострадаетъ отъ этого. Нашъ кругъ, напр., до такой степени отличается отъ круга друзей этого молодого человка, что объ этомъ дл никто даже не узнаетъ среди нашихъ знакомыхъ.

— Мн кажется, Гильда, ты сведешь меня съ ума.

— Милая моя, кто-нибудь долженъ подумать о будущемъ. И помни, что я забочусь только о твоемъ будущемъ. Что касается до этого молодого человка, отнын я отдляю судьбу его отъ твоей. Мн нтъ дла до того, что онъ сдлаетъ и куда онъ днется, я также мало безпокоюсь о немъ, какъ о безчестномъ брат. Иные поступки лишаютъ мужчину его возлюбленной, его сестеръ, его положенія въ свт.

— Не говори боле ни слова, — сказала Эльзи.— Бдный Джорджъ! который во всю свою жизнь не имлъ и десяти фунтовъ, пока не сдлался компаньономъ…

— Именно такъ. И вотъ въ этомъ-то и заключается настоящій мотивъ преступленія. Отыщите причину, говоритъ сэръ Самуэль, и преступникъ будетъ найденъ. На этомъ основано его тайное соучастіе съ Этельстаномъ. Бдность его искуситель, Этельстанъ — подстрекатель.

Эльзи нетерпливо тряхнула головой.

— Мистеръ Дерингъ долженъ былъ выдать тебя замужъ. Кто же сдлаетъ это теперь? Этельстанъ? Какъ можемъ мы — сэръ Самуэль и я — присутствовать на свадьб, когда на жениха взведено такое позорное обвиненіе? Какъ можетъ быть на этой свадьб твоя мать? Эльзи, подумай хорошенько!

Эльзи еще разъ тряхнула головой съ большимъ нетерпніемъ.

— Подумай, какую горькую участь ты себ готовишь! Подумай, если у тебя будутъ дти, какимъ пятномъ это ляжетъ на нихъ!

— Я думаю только о благородномъ и неповинномъ человк.

— Я пришла къ теб прямо отъ матушки. Она положительно говоритъ, что, если противъ него будетъ возбуждено дло, свадьбу слдуетъ отложить, пока онъ не будетъ оправданъ. А до того времени она не чувствуетъ себя достаточно сильной, чтобы встрчаться съ нимъ. Ты можешь принимать его здсь, если теб угодно. И она желаетъ, чтобы по этому предмету не было никакихъ споровъ или разговоровъ.

— Это поистин поразительно!— Эльзи прошлась къ открытому окну, она задыхалась.— Поразительно!— повторила она.— Та же роковая судьба, тмъ же путемъ, что обрушилось на Этельстана, угрожаетъ Джорджу. И мы также охотно готовы поврить обвиненію и прогнать его отъ себя.— Ну, Гильда, пойди къ матушк и скажи ей, что, хотя бы весь свтъ сталъ называть Джорджа, моего Джорджа, подлецомъ, я выйду за него замужъ. Скажи ей, что, хотя бы мн пришлось взять его у дверей тюрьмы, я обвнчаюсь съ нимъ. Потому что, видишь ли, не все возможно на свт…

— Намъ будетъ много хлопотъ съ Эльзи, — заявила лэди Дерингъ своей матери. Ее называютъ кроткой и уступчивой! Дорогая мама, да она упряме всякаго осла. Она говоритъ, что обвнчается со своимъ арестантомъ даже у дверей тюрьмы.

ГЛАВА XVIII.
Былъ-ли онъ въ лохмотьяхъ?

Упряма, какъ оселъ. Да, бываютъ на свт такія двушки. Мужчина, по сравненію съ женщиной, мягокъ, какъ воскъ, мужчина соглашается, входитъ въ компромисы, длаетъ уступки, покоряется, женщина стоитъ на своемъ и если только избранный ею путь вренъ — она становится жемчужиной, не имющей равной по цн.

Эльзи, когда дверь затворилась за ея уходившей сестрой, замерла на мст, безмолвная, неподвижная. Красныя пятна горли на ея щекахъ, глаза ея сверкали неестественнымъ блескомъ, губы раскрылись, она приняла великое ршеніе: она стала тигрицей, которая борется за своего возлюбленнаго. Между тмъ все измнилось вокругъ нея: солнышко закатилось, жара спала, работа ея, которая такъ нравилась ей часъ назадъ, казалась ей ничтожной вещью, о которой не стоило и думать. Все стало пустяками, о которыхъ не стоило думать — детали ея свадьбы, ея подарки, ея медовый мсяцъ, ея хорошенькая квартира — все стало ничтожнымъ въ сравненіи съ этимъ обвиненіемъ, угрожавшимъ ея милому. Какъ слдовало отнестись къ этому? Если это было лишь подозрніе, порожденное воображеніемъ сэра Самуэля и стараго Чиклэя, лучше всего ничего объ этомъ не говорить. Если же, въ самомъ дл, противъ него будетъ начато судебное преслдованіе, не лучшели предостеречь его заране? И относительно ея брата…

Она сла и изложила вс факты на бумаг. Занятіе это возвратило ясность ея мысли. Въ март 1882 года по чеку на 720 фунтовъ, выданному на имя нкоего Эдмунда Грея, была получена изъ банка эта сумма десятифунтовыми банковыми билетами коммиссіонеромъ, посланнымъ изъ гостинницы на Арендель-Стрит, въ Странд. Никто не нашелъ этого Эдмунда Грея. Заподозрили Этельстана. Самые же банковые билеты никогда не были предъявлены и найдены на-дняхъ въ несгораемомъ шкафу мистера Деринга, покрытые пылью, за книгами. Въ феврал, март и апрл, посредствомъ подложныхъ писемъ, множество акцій было переведено отъ имени мистера Деринга на имя этого Эдмунда Грея. Письма были написаны тмъ же почеркомъ, что и поддланный чекъ.

Таковы были необычайные факты. Все же остальное основывалось на умозаключеніяхъ и догадкахъ. Этельстана видли въ Лондон, Этельстанъ все время проживалъ въ Лондон. Этельстана видли, какъ онъ входилъ въ тотъ домъ, гд будто бы жилъ Эдмундъ Грей. Ну… прежде всего ей надобно увидть Этельстана. Дале этого пункта она не могла идти. Она позвонила, приказала, чтобы ей подали чай въ ея комнату, а затмъ надла шляпку и ушла къ Садамъ, гд она прохаживалась подъ деревьями, встревоженная и несчастная. Если противъ васъ хотятъ начать судебное преслдованіе, то, будучи самымъ невиннымъ человкомъ въ мір, вы все-таки испытаете тревожное чувство, пока не узнаете, въ чемъ именно заключаются улики противъ васъ. Какія улики могутъ выставить противъ Джорджа?

Она вернулась домой въ восьмомъ часу. Она не пошла обдать домой, а въ кондитерской спросила себ пирожокъ и чашку кофе — обычную замну женскаго обда.

Когда Джорджъ пришелъ въ девятомъ часу, его провели въ мастерскую, гд его встртила Эльзи съ заплаканными глазами.

— Что съ тобою, Эльзи?— вскричалъ онъ,— Что случилось? Отчего ты плачешь, моя дорогая? и почему ты одна въ этой комнат?

— Я задыхаюсь въ этомъ дом, Джорджъ. Уведи меня отсюда… уведи меня совсмъ. Пойдемъ пройтись по Скверамъ и потолкуемъ. Мн надо сказать теб очень многое.

Они вышли.

— Ну, милочка, что ты хотла сказать мн? Что случилось?

— Мн кажется, я не должна говорить теб именно теперь… все.

— Ну хоть что-нибудь — остальное разскажешь потомъ.

— Теб совсмъ хорошо, Джорджъ? Никто не говорилъ теб чего-нибудь такого, что могло разсердить тебя — ни въ контор, ни гд-нибудь въ другомъ мст?

— Никто. У насъ все то же, что было. Мистеръ Дерингъ ни о чемъ другомъ не думаетъ и. не говоритъ, какъ только объ этомъ воровств. И я тоже. Да и вс другіе тоже. Думаю, что Чиклэй разсказалъ всмъ, потому что вс клерки наши толкуютъ объ этомъ.

— Мой милый Джорджъ, Гильда была здсь сегодня подъ вечеръ. Ты знаешь… иногда… Гильда не всегда бываетъ добра въ своихъ сужденіяхъ о людяхъ.

— Не всегда. Я помню, какъ она написала мн письмо, спрашивая, неужели я думаю, что клеркъ изъ конторы стряпчаго подходящій претендентъ на руку ея сестры. Она не всегда добра въ своихъ сужденіяхъ. Но мн казалось, мы вс были въ самыхъ дружескихъ отношеніяхъ и все прошлое было вычеркнуто. Она говорила обо мн въ очень ласковомъ тон. Въ чемъ же я теперь провинился? Вдь денежныя затрудненія разршены?

— Я разскажу теб когда-нибудь въ другой разъ… не теперь… что она сказала. А въ эту минуту я хочу задать теб вопросъ. Если у тебя есть какія-нибудь причины не отвчать на него, скажи мн прямо, и мн будетъ вполн довольно твоего слова, если же можешь — отвчай. Гильда говоритъ, что Этельстанъ скрывается въ Лондон, что теб это извстно и что тебя съ нимъ видли добрые люди. Правда-ли это?

— Ну… Эльзи… единственная причина, почему я не сказалъ теб, что Этельстанъ здсь, это — взятое имъ съ меня общаніе не говорить теб объ этомъ. Этельстанъ въ Лондон. Я часто съ нимъ видаюсь. Я увижусь съ нимъ и сегодня вечеромъ, когда уйду отъ тебя. Онъ въ Лондон и не думаетъ скрываться. Да и зачмъ? Но онъ не можетъ войти въ домъ своей матери, пока не будетъ признано, что взведенное на него обвиненіе было пустой химерой. Что же касается до тебя, онъ первый придетъ къ теб и будетъ самымъ частымъ твоимъ гостемъ, какъ только ты выйдешь замужъ. Онъ постоянно говоритъ о теб. Онъ ждетъ не дождется того дня, когда ему можно будетъ открыто повидаться съ тобою. Но ничто не заставитъ его придти сюда. Онъ все еще раздраженъ противъ своей матери и Гильды.

Эльзи вздохнула.

— Это ужасно… а теперь… Но продолжай.

— Я отвтилъ на твой вопросъ, Эльзи.

— Охъ, нтъ. Это только начало вопроса. Ты говоришь, что Этельстанъ въ Лондон, но ты не сказалъ мн, что онъ длаетъ и какъ онъ поживаетъ.

— Онъ живетъ очень хорошо и дла его идутъ прекрасно.

— Гильда говоритъ, что вс эти долгіе годы онъ жилъ въ какомъ-то нищенскомъ квартал Лондона, что онъ вращался въ дурной компаніи и еще нсколько недль тому назадъ его видли оборваннаго и безъ гроша.

Джорджъ громко расхохотался.

— Изъ какого источника Гильда изволила почерпнуть эти драгоцнныя свднія? Этельстанъ въ жалкомъ квартал? Этельстанъ мотъ и развратникъ? Этельстанъ оборванецъ? Моя непаглядная Эльзи, не будь лэди Дерингъ твоей сестрой, я бы сказалъ, что она просто помшалась отъ бшеной ненависти къ родному брату, котораго такъ поспшно признала виновнымъ.

— О! разскажи мн скоре, Джорджъ. Пожалуйста, ничего не говори о Гильд. Я уже… Разскажи мн скоре всю правду.

— Ну, милочка, вся правда — вотъ она. Этельстану живется очень хорошо. Можно сказать, ему повезло. Когда онъ ухалъ изъ Англіи, у него было всего на все десять фунтовъ стерлинговъ. Добрые люди ссудили его кругленькой суммой въ 720 фунтовъ, добытой яко-бы подлогомъ. Теперь мы знаемъ, что деньги эти лежали въ несгораемомъ шкафу все это время — какъ он туда попали, аллахъ вдаетъ — быть можетъ, Чиклэю также это не безъизвстно. Онъ пробрался въ Америку самымъ дешевымъ способомъ, испыталъ много приключеній. На его долю выпало много хорошаго и худого, и все это онъ скоро самъ теб разскажетъ. Разъ онъ получилъ огромное состояніе, благодаря серебряному руднику или чему-то въ этомъ род, у него въ рукахъ очутилось нсколько тысячъ фунтовъ стерлинговъ. Затмъ онъ потерялъ вс эти деньги — просадивъ ихъ въ какомъ то предпріятіи — и снова остался при своихъ десяти фунтахъ. Все это время онъ сотрудничалъ въ газетахъ и теперь продолжаетъ этимъ заниматься. Онъ состоитъ здсь, въ Лондон, въ качеств корреспондента большой газеты въ Санъ-Франциско. Вотъ, милая моя Эльзи, вкратц исторія твоего брата съ того времени, какъ онъ покинулъ родину.

— И ты вполн въ этомъ увренъ, Джорджъ?.. вполн-вполн увренъ? Потому что, если только это можетъ быть доказано…

— Нтъ ничего легче, какъ доказать это. Онъ привезъ съ собою рекомендательныя письма въ Лондонскій банкъ въ качеств корреспондента, дающія ему право на полученіе извстныхъ денежныхъ суммъ.

— А давно ли Этельстанъ въ Англіи?

Она припомнила число недавнихъ подлоговъ и достоврный фактъ, что вс они были сдланы однимъ и тмъ же почеркомъ.

— Ты такъ настойчиво разспрашиваешь, Эльзи, что я увренъ, у тебя что-то серьезное на ум… не хочешь-ли сказать мн, что именно?

— Нтъ, Джорджъ… не сегодня. Но… какъ давно находится Этельстанъ въ Англіи?

— Я скажу теб это въ точности. Помнишь, три недли назадъ, тотъ воскресный вечеръ, когда мы были такъ счастливы и такъ несчастны… ршившись пойти наперекоръ всему, ршившись прожить всю свою жизнь въ любви и горькой бдности? Ты, моя бдная, дорогая, мужественная двочка! Я всегда останусь признательнымъ этой переспектив бдности, такъ какъ она выказала мою возлюбленную во всемъ ея очарованіи любви, врности и душевной бодрости.

— О, Джорджъ, ты меня захваливаешь. Но вдь я знаю самое себя лучше.

— Ну, вотъ въ этотъ вечеръ мы отправились вмст въ церковь, а посл церкви, такъ какъ меня не принимали въ этомъ дом, то мы прохаживались по скверу, пока не пошелъ дождь и не заставилъ насъ вернуться домой. Ну, ты ничего не замтила, а между тмъ, когда ты остановилась на лстниц, ожидая, чтобы теб отворили дверь, подъ фонаремъ, какъ разъ у твоего дома, стоялъ человкъ. Когда дверь затворилась за тобой, я повернулъ къ себ домой. Человкъ этотъ послдовалъ за мною и ударилъ меня по плечу. Это и былъ Этельстанъ.

— А я видла и не узнала его!

— Онъ теперь отростилъ себ большую бороду и носитъ войлочную шляпу. У него очень живописный видъ. Онъ находился въ Англіи ровно недлю и каждый день бродилъ возл этого дома въ надежд увидать тебя,— не говоря съ тобою,— онъ былъ увренъ, что ты его не узнаешь.

— О, бдный Этельстанъ! Около трехъ недль прошло съ того времени. Онъ въ Англіи четыре недли, мсяцъ, а три… четыре… пять мсяцевъ назадъ… гд же онъ былъ?

— Я сказалъ теб — въ Калифорніи.

— Слдовательно, онъ не могъ… Какимъ бы то ни было образомъ… никоимъ образомъ… и это можно доказать… Джорджъ… Джорджъ… я такъ рада… такъ рада.

Она выказала свою радость цлымъ потокомъ слезъ.

— Что съ тобою, моя голубка,— сказалъ онъ, лаская ее,— почему ты такъ встревожена и такъ рада?

— Ты совсмъ не понимаешь, Джорджъ. Ты не знаешь, что тутъ было сказано. Вс эти подлоги сдланы однимъ и тмъ же почеркомъ.

— Разумется.

— Одинъ и тотъ же человкъ написалъ вс эти письма и чеки — восемь лтъ назадъ и въ март ныншняго года.

— Совершенно врно.

— Итакъ, разв ты не догадываешься? Этельстана не было въ Англіи, когда были совершены эти подлоги. Слдовательно, онъ къ нимъ непричастенъ. Слдовательно, также, и въ томъ прежнемъ подлог онъ не принималъ участія. Вдь ты вполн удостоврилъ его невиновность. Теперь ты понимаешь, что это одна изъ причинъ, почему я такъ рада.

Другую причину — что фактъ этотъ уничтожилъ сразу все великолпное зданіе, построенное на доказательств пребыванія Этельстана въ Лондон — Эльзи скрыла. Слдуетъ признаться, душа ея успокоилась. Какъ бы глубоко вы ни врили въ невиновность данной личности, вра ваша становится еще крпче благодаря фактамъ.

— Что до меня касается,— сказалъ Джорджъ,— я такъ привыкъ къ мысли, что съ нимъ поступили самымъ сквернымъ образомъ, что мн даже въ голову не пришло такое заключеніе. Разумется, если почеркъ тотъ же, а онъ, повидимому, наврно тотъ же, весьма искусное подражаніе почерку мистера Деринга — то теперь ничего не остается возразить. Этельстанъ былъ весною въ Калифорніи. Это разршаетъ вс сомннія. А банковые билеты были въ шкафу. Два убдительныя доказательства. Но для иныхъ умовъ подозрніе есть улика.

— Джорджъ, ты долженъ отвести меня къ Этельстану. Дай мн его адресъ.

— Онъ живетъ въ улиц Полумсяца. Я спрошу у него, желаетъ-ли онъ повидаться съ тобою.

— Нтъ… нтъ, я пойду къ нему. Такъ гораздо лучше. Ты его сейчасъ увидишь. Скажи ему, что я приду къ нему завтра утромъ въ одиннадцать часовъ. И скажи ему, Джорджъ, что случилось нчто… нчто, сдлавшее невозможнымъ мое дальнйшее пребываніе въ родномъ дом, даже на короткій срокъ до нашей свадьбы.

— Эльзи! это очень серьезная вещь.

— Да, очень серьезная. Скажи ему, что я прошу его принять меня къ себ до моей свадьбы или до того времени, какъ совершатся нкоторыя вещи. Но во всякомъ случа… о! он должны совершиться именно такъ… должны… это слишкомъ нелпо.

— Эльзи, моя дорогая, ты становишься загадочной.

— Да… да. Я хочу сказать, Джорджъ, что если все пойдетъ такъ, какъ я надюсь, я вернусь опять домой. Если же нтъ, то мы отправимся къ внцу изъ квартиры Этельстана.

— И ты не хочешь сказать мн, что это за ужасная вещь?

— Не сегодня, Джорджъ. Это очень серьезное дло, и я чувствую себя очень несчастной, такъ какъ моя мать и моя сестра…

— Тутъ что-то касается меня, Эльзи, это очевидно. Все равно. Ты мн скажешь, скажешь, когда теб будетъ угодно. Я знаю, что все, сдланное тобою, будетъ хорошо. Съ нимъ я увижусь сегодня вечеромъ.

— Спасибо теб, Джорджъ. Я хочу быть съ тобою и съ Этельстаномъ. Скажи ему, что, какъ онъ покинулъ этотъ домъ восемь лтъ назадъ, такъ я покидаю его теперь.

— Ты? Но, моя дорогая дтка, какіе же подлоги совершила ты?

— Никакихъ. И однако же… Ну, Джорджъ, будетъ говорить обо мн и моихъ тревогахъ. Разскажи мн теперь о своихъ розыскахъ по этому длу. Что еще удалось теб открыть?

— Новаго ничего нтъ. Я говорилъ теб, что оставилъ записку на стол Эдмунда Грея. Никакого отвта не получилъ на нее. Банкъ написалъ, чтобы ему передали, что его рекомендательное письмо было подложное. Ни слова въ отвтъ. Дивиденды накопились: онъ не пишетъ чековъ, онъ не подаетъ знака своего существованія. Ну, словомъ, хотя деньги эти лежатъ на его имя, акціи переведены на его имя, и въ письмахъ стоитъ его адресъ, у насъ не имется въ рукахъ никакихъ данныхъ для уличенія самого этого человка. Мы не можемъ доказать, что это его подпись, а денегъ онъ не бралъ никакихъ. Въ одинъ прекрасный день онъ можетъ явиться къ намъ и сказать, что ничего не зналъ объ этомъ. Удивляюсь, какъ онъ еще этого не сдлалъ до сихъ поръ. Когда онъ это сдлаетъ, намъ опять придется съизнова начинать все дло. А что касается до бдняги, стараго Чиклэя, то я, дйствительно, начинаю думать, что онъ сходитъ съ ума. При встрч со мною, онъ страшно сверкаетъ глазами, въ комнат своего господина онъ слдитъ за мною съ такимъ злобнымъ выраженіемъ, котораго мн еще не доводилось видть на картинахъ. А словами я не въ состояніи описать этого. Онъ, повидимому, считаетъ, что финалъ неизбженъ. Право, Эльзи, человкъ этотъ убилъ бы меня, если бы только у него хватило на это смлости.

— Человкъ этотъ такъ же опасенъ, Джорджъ, какъ золъ. Но я думаю, онъ не въ состояніи повредить теб въ успшномъ ход дла. Ты разсказалъ Этельстану, что у васъ происходитъ?

— Разумется. Онъ слдитъ за ходомъ дла съ величайшимъ интересомъ. Онъ думаетъ, какъ и я, что дло это обдлано вн конторы съ помощью одного изъ служащихъ въ ней лицъ. Главная суть въ томъ, что конторскій пособникъ несомннно завдывалъ отправкою и полученіемъ писемъ. Вся переписка непремнно должна была проходить черезъ его руки. Кто же этотъ человкъ? Никто иной, какъ Чиклэй. На это соображеніе наводитъ весь ходъ дла. Есть и еще у насъ одна счастливая случайность. Одинъ старый пріятель Этельстана живетъ въ комнатахъ по той же лстниц и на той же площадк. Онъ знаетъ этого мистера Эдмунда Грея. Мы заходили къ нему, чтобы разспросить его.

— Не къ этому-ли старому пріятелю ходитъ Этельстанъ въ No 22?

— Именно. Его зовутъ Карстонъ,— попросту Фредди Карстонъ,— премилый человкъ съ маленькой слабостью, за которую, повидимому, вс друзья его крпко любятъ.

— И вотъ какъ вс эти факты извратились въ ум клеветника! Хорошо. Что сказалъ вамъ этотъ джентльменъ объ таинственномъ Эдмунд Гре?

— Ничего опредленнаго. Что онъ нкоторымъ образомъ соціалистъ,— это мы знали и раньше, что онъ нанимаетъ комнаты десять лтъ или около того,— это мы знали и раньше. Затмъ, что онъ пожилой джентльменъ добродушнаго вида, и что онъ приходитъ въ свои комнаты въ неправильные промежутки времени. Кажется, дале этого мы не подвинемся. Мы видли, какъ Чиклэй вышелъ изъ этого дома. Но вдь это не много. Никакой связи между Эдмундомъ Греемъ и подлогами. Очевидно, если бы возможно было захватить этого загадочнаго пожилаго джентльмена, мы бы шибко подвинулись впередъ.

— Ты говорилъ, что его хотли арестовать.

— Ну… вдь никакого доказательства его виновности. Воспользовались его именемъ — вотъ и все. Порой голова идетъ кругомъ отъ недоумнія, что все это значитъ. Во время этихъ розысковъ мн удалось кое-что узнать о Чиклэ. Онъ важная персона, Эльзи: вщій оракулъ трактира, домовладлецъ, арендаторъ и рантье, капиталистъ и скряга. Но только онъ не Эдмундъ Грей, какъ я думалъ сначала.

Они во время этого разговора вернулись снова къ дому.

— Уходи теперь, Джорджъ,— сказала Эльзи.— Повидайся сегодня же вечеромъ съ Этельстаномъ. Скажи ему, что мн необходимо быть у него завтра, я скажу ему, почему.

— Если я не застану его въ клуб, я зайду къ нему на квартиру. Если же и тамъ его нтъ, то подожду, пока онъ вернется домой. И прежде, чмъ уйду къ себ, я опущу въ почтовый ящикъ письмецо къ теб. Спокойной ночи, моя радость, спокойной ночи.

ГЛАВА XIX.
Блудный сынъ у себя на родин.

Эльзи встала въ семь часовъ утра и собрала т вещи, которыя ей могли понадобиться впродолженіе трехъ недль до свадьбы, если бы ей пришлось провести этотъ промежутокъ времени подъ кровомъ своего брата. Въ восемь часовъ ей подали письма, почеркъ одного изъ нихъ былъ ей незнакомъ. Она разорвала конвертъ. ‘Дорогая Эльзи’ — говорилось въ этомъ письм — ‘приходи ко мн сейчасъ же. Приходи пораньше. Приходи къ завтраку въ девять часовъ. Я буду ждать тебя до десяти, до какого угодно часу. Любящій тебя братъ Этельстанъ’.

— А я даже не знала его почерка, — подумала Эльзи.— Мн двадцать одинъ, а ему тридцать одинъ годъ, а у меня еще никогда не было ни одного письма отъ него!

Чемоданы ея были уложены. Она надла жакетку и шляпу и сошла въ столовую, гд застала свою мать за чтеніемъ писемъ въ ожиданіи утренняго завтрака.

— Ты уходишь, Эльзи?— холодно спросила она дочь.

— Да. Вроятно, Гильда сказала теб, для чего она приходила сюда вчера. Притомъ же она передала мн твои слова.

— Надюсь, что она сказала теб сущую правду.

— Она сказала, что ты не дашь своего согласія на мою свадьбу, пока Джорджъ будетъ находиться подъ этимъ обвиненіемъ или подозрніемъ. И что ты не хочешь его видть, пока оно не будетъ съ него снято или разъяснено.

— Разумется. Въ данномъ случа принимать его по дружески было бы хуже лицемрія.

— Слдовательно, ты раздляешь мнніе Гильды?

— Я не въ состояніи придти къ какому нибудь заключенію. Если нтъ, пусть онъ объяснится. Надюсь, мы не станемъ тратить время на формальное обвиненіе. Сущая жестокость по отношенію ко всмъ заинтересованнымъ лицамъ, глупое потворство оставлять подобное дло висть грозою надъ нашими головами. Я говорю надъ нашими головами, а не надъ твоею только, Эльзи, потому что вдь ты знаешь, что сюда замшанъ и твой братъ, быть можетъ, настоящій виновникъ этого ужаснаго плана.

— Поврила ли бы ты мн, если бы я теб сказала, что Этельстанъ не можетъ быть замшанъ въ это дло?

— Милочка, поврить теб? Разумется, я бы поврила, если бы это было возможно. Къ несчастью, улики слишкомъ велики.

Эльзи вздохнула.

— Очень хорошо, я не скажу боле ни слова. Ты выгнала изъ дому моего жениха, какъ выгнала моего брата, по той же самой причин и по тому же обвиненію. Я послдую за моимъ женихомъ и за моимъ братомъ.

— Эльзи!— мать ея вскочила съ своего мста, испуганная.— Прошу тебя, не поступай опрометчиво. Помни, скандалъ… даже тнь скандала можетъ теб страшно повредить въ будущемъ. Сиди себ смирно и жди. Все, чего я отъ тебя требую, это — ждать.

— Нтъ, я не стану ждать. Если на тхъ двухъ лежитъ пятно подозрнія, то я хочу, чтобы оно легло и на меня, и буду ждать, пока оно не будетъ снято. Я останусь жить у своего брата до дня свадьбы, т. е. до 12-го числа.

— Нтъ… нтъ… мое бдное дитя. Не бывать свадьб двнадцатаго!

— До того времени все успетъ разъясниться, и я отправлюсь къ внцу изъ этого дома, поэтому оставляю здсь вс свои вещи, свои подарки… словомъ все.

Мать ея покачала головою.

— Постарайся не думать такъ жестоко о Джордж и Этельстан, матушка. Теб будетъ потомъ самой жалко. Постарайся поврить, что какъ ни странно все случившееся, тутъ долженъ быть выходъ.

— Я сказала теб, что пришла къ этому заключенію на основаніи уликъ. Если молодой человкъ можетъ объяснить все случившееся, пусть сдлаетъ это. Не бывать свадьб двнадцатаго, Эльзи. Ты можешь вернуться домой, Эльзи, какъ только убдишься, что молодой лэди неприлично жить съ такой личностью, какъ твой братъ, и какъ только узнаешь всю правду о другомъ молодомъ человк. То есть, этимъ я хочу сказать, что приму тебя при этихъ печальныхъ обстоятельствахъ, если только имя твое останется непричастнымъ скандалу.

Эльзи повернулась и вышла изъ комнаты.

Когда мужчина узнаетъ, что его сестра,— его любимая сестра, съ которой онъ былъ въ разлук цлыхъ восемь лтъ, которая одна изъ всхъ его родныхъ отстаивала его, когда его ложно обвинили въ безчестномъ поступк,— собирается придти завтракать съ нимъ, то, естественно, онъ старается внести какъ можно больше поэзіи въ эту обыкновенно простую ду. Этельстанъ обыкновенно завтракалъ чашкой кофе и лондонскимъ яйцомъ. Въ это же утро у него на стол красовались цвты, на подстилк изъ зеленыхъ листьевъ лежала малина, нсколько запоздалая клубника, въ изящныхъ блюдечкахъ были варенья разныхъ сортовъ, поджареный хлбъ и сладкій кэкъ, рыба и котлетки — словомъ, совсмъ праздничное угощеніе. Онъ убралъ изъ комнаты связки газетъ, запряталъ трубки и ящики съ сигарами и вс табачныя принадлежности — только табачный запахъ давалъ о себ знать. Въ четверть десятаго пришла Эльзи. Этельстанъ поспшилъ отворить ей дверь и принялъ ее съ распростертыми объятіями и нжными поцлуями. Затмъ, въ то время какъ домовая прислуга занялась ея багажемъ, онъ по велъ сестру въ комнату, находившуюся въ нижнемъ этаж.

— Эльзи!— сказалъ онъ, взявъ об ея руки въ свои,— восемь лтъ, какъ мы разстались, и вотъ ты, которую я оставилъ маленькой двочкой, стала взрослою молодою лэди. Мн такъ странно держать тебя за руку… цловать тебя посл такой долгой разлуки.

Онъ снова поцловалъ ее въ лобъ. Она смотрла на этого высокаго красиваго мужчину съ какимъ-то страхомъ. Ей почти казалось, будто она бросилась подъ защиту чужого человка.

— Я помню твой голосъ, Этельстанъ, но твоего лица не помню. Ты еще больше измнился, чмъ я.

— И я помню твой голосъ, Эльзи, всегда нжный, чарующій голосъ, не правда-ли? соотвтствовавшій нжнымъ и милымъ рчамъ. Я никогда не видалъ ребенка боле привлекательнаго и любящаго, чмъ ты… никогда.

— О! ты сталъ настоящимъ красавцемъ, Этельстанъ. Какая у тебя великолпная борода! а темный бархатный жакетъ, блый жилетъ и пунцовый галстухъ длаютъ тебя похожимъ на художника. Мн бы хотлось, чтобы вс мужчины одвались, какъ художники. Я только вчера узнала, что ты въ Лондон. Мн сказала Гильда.

— Не по этой-ли причин ты не захотла оставаться дома?

— Отчасти да. Но прежде позавтракаемъ. Ты можешь помстить меня у себя безъ особыхъ хлопотъ?

— Дорогая моя дточка, я несказанно радъ, что ты будешь жить у меня. Здсь есть комната позади, гд тебя никто не будетъ безпокоить, у насъ только одна гостиная, вотъ эта комната, и мн кажется, для насъ будетъ удобне обдать вн дома. Это насъ не стснитъ, а Джорджъ будетъ приходить каждый вечеръ. Теперь, Эльзи, садись вотъ тутъ, а я… нтъ… я совсмъ забылъ. Ты будешь разливать чай. Ну вотъ ты позавтракаешь хорошенько и… и… Не плачь же, дорогая дтка.

— Нтъ… Этельстанъ.— Она сдержала слезы.— Это пустяки. Мн будетъ очень хорошо съ тобою. Но отчего ты не въ родномъ дом? И отчего я здсь? О! это слишкомъ жестоко… слишкомъ дурно съ ихъ стороны!

— Не лучше-ли облегчить свое сердце до завтрака? Слезы плохая приправа къ клубник — какъ, ты думаешь? Варенье также нейдетъ къ горькимъ рчамъ. Скажи, Эльзи, отчего ты должна уйти изъ дому?

— Потому что, въ двухъ словахъ, они поступили съ Джорджемъ такъ же, какъ поступили съ тобою. Я тогда была ребенкомъ, а то бы ушла съ тобою.

— Поступили съ Джорджемъ? А! понимаю. Они подозрваютъ его. Ну, я предвидлъ, что такъ будетъ. Готовъ побожиться, что это козни стараго Чиклэя.

— Да… Чиклэй разсказалъ сэру Самуэлю свое, какъ онъ его называетъ, вполн законченное ‘дло’. Онъ доказалъ, къ ихъ общему удовольствію, что никто не могъ сдлать этого, кром Джорджа, которому помогалъ ты.

— Ого! помогалъ я!

— Да… въ то время, какъ ты былъ въ Калифорніи, кажется. Они говорятъ, что черезъ нсколько дней будетъ получено предписаніе объ арестованіи тебя — тебя и Джорджа. Гильда передала эти извстія матушк. Об он врятъ этому и хотятъ, чтобы я порвала съ женихомъ. Матушка отказывается принимать Джорджа, пока на немъ будетъ это обвиненіе, какъ она выражается. Ну, вотъ я и ушла.

— Ты поступила умно. Ну… Ну… возбудить подозрніе можетъ каждый, а стереть пятно подозрнія не такъ-то легко. Слдовательно, мы должны употребить вс усилія, чтобы открыть настоящаго преступника. А пока намъ надобно успокоиться. Не можетъ быть ни ареста, ни какого бы то ни было обвиненія, а тутъ просто ложная тревога, которую натворилъ старый негодяй. Непріятно только то, что свои кровные родные такъ легковрны.

— Отчего ты не увдомилъ меня о своемъ возвращеніи?

— Налей себ кофе, Эльзи, и принимайся за завтракъ. Я приберегалъ возвращеніе блуднаго сына къ тому времени, какъ ты вернешься домой посл своего медоваго мсяца. Я намревался явиться къ теб, какъ таинственный незнакомецъ, въ сумерки, прежде, чмъ Джорджъ будетъ дома. Я хотлъ закутаться въ длинный плащъ. Я сказалъ бы теб: ‘сударыня, у васъ когда-то былъ братъ’.— ‘Былъ’. (Это ты говоришь).— На лож смерти.— Мой братъ умеръ?— (Это ты говоришь).— Вотъ онъ — я!— О! мы потеряли прехорошенькую маленькую комедію. Могу-ли простить это теб?

Они продолжали завтракать, разговаривая и смясь, прежде чмъ окончился завтракъ, ихъ неловкость прошла, и они снова стали братомъ и сестрой.

Посл завтрака Этельстанъ закурилъ папироску и услся въ покойное кресло.

— Я посвящаю теб весь этотъ день. Мн нечего длать съ моей газетой, которая не можетъ ждать до завтра. Все это утро мы проведемъ въ разговорахъ — пока не устанемъ. Мы пойдемъ посмотрть на картины. Въ седьмомъ часу придетъ Джорджъ, мы пообдаемъ и пойдемъ на морскую выставку. А потомъ вернемся домой и опять побесдуемъ. Завтра мн придется оставить тебя одну съ твоими планами отъ десяти до шести часовъ или около того. Я очень занятъ въ иные дни, а въ другіе у меня хватаетъ времени на все.— Ну, теперь все это выяснилось. Я буду твоимъ банкиромъ и всмъ, чмъ ты пожелаешь.

— Нтъ, Этельстанъ, ты не будешь моимъ банкиромъ. Вдь ты не знаешь,— я получила огромное наслдство.

— Въ самомъ дл? Какъ же это случилось?— спросилъ онъ, и глаза его заблестли.

— Мистеръ Дерингъ сказалъ мн объ этомъ, когда мн исполнился двадцать одинъ годъ, три недли назадъ. Кто-то подарилъ мн огромную сумму — тринадцать тысячъ фунт. стерл.

— Это очень хорошенькая сумма. Кто подарилъ ее теб?

— Въ томъ-то и секретъ. Мистеръ Дерингъ отказывается сказать мн. А мн бы хотлось знать.

— На твоемъ мст я бы не захотлъ узнавать. Благодарность во вс времена — тягостное и скучное бремя. Притомъ же, быть можетъ, это вульгарная личность безъ всякихъ высшихъ стремленій. Лучше бы не спрашивать, кто это. Тринадцать тысячъ фунтовъ по три съ половиною процента составляетъ четыреста пятьдесятъ фунтовъ въ годъ. Недурное прибавленьице къ вашему доходу. Поздравляю тебя, Эльзи, сегодня же вечеромъ мы выпьемъ за здоровье этого скромнаго благодтеля, за скрытнаго и безъимяннаго цнителя двичьей добродтели. Храни его, Боже!

— А теперь, Этельстанъ, разскажи мн свои приключенія. Скажи мн все съ того дня, какъ ты насъ оставилъ, до ныншняго. Мн кажется, я все бы тебя слушала и говорила бы не наговорилась съ тобою. Прежде, чмъ начнешь, спроси у меня, что хочешь, о матери и Гильд. Затмъ уже насъ ничто не смутитъ.

— Мн ни о комъ нечего спрашивать. Я уже узналъ отъ Джорджа, что об он въ добромъ здоровь и что Гильда вышла замужъ за человка съ громаднымъ состояніемъ. Думаю, что этого достаточно для ея счастія. Ну, Эльзи, боюсь, какъ бы я теб не надолъ: я разскажу теб вс свои похожденія.

Онъ сталъ разсказывать. Подобную повсть могли бы разсказать тысячи юныхъ англичанъ за послднія двадцать пять лтъ. То была исторія юноши съ нсколькими фунтами стерлинговъ въ карман, безъ друзей, безъ рекомендательныхъ писемъ и безъ опредленныхъ занятій. Этельстанъ высадился въ Нью-орк при такихъ условіяхъ. Онъ искалъ себ занятія и не нашелъ ничего. Онъ поспшилъ убраться изъ переполненнаго города, онъ отправился на западъ и получилъ работу въ дл, открытомъ для всякаго, кто обладаетъ смтливостью и умомъ — а именно, въ газетномъ дл. Онъ работалъ въ разныхъ органахъ, постепенно подвигаясь все боле и боле на западъ, пока не очутился въ Санъ-Франциско, гд его приняла къ себ большая газета, сдлавшая его теперь своимъ лондонскимъ корреспондентомъ. Такова была сущность его исторіи, но столько эпизодовъ, столько событій, такая масса людей, о которыхъ онъ вспоминалъ, такое множество анекдотовъ наполняли этотъ восьмилтній періодъ жизни человка, обладавшаго наблюдательностью, умомъ и памятью, что Этельстанъ прервалъ свой разсказъ тогда, когда прошло уже время второго завтрака, сказавъ, что слдующую главу оставляетъ до другаго времени.

— А что же сталось съ этой массой долларовъ, которую теб принесла серебряная руда, Этельстанъ?

— Что съ ней сталось? Вотъ видишь ли, Эльзи, въ иныхъ частяхъ Соединенныхъ Штатовъ деньги такъ же скоро уходятъ, какъ и приходятъ. Вс эти доллары провалились сквозь землю и вернуть ихъ не пришлось.

Она засмялась.

— Ты мн когда нибудь разскажешь — когда теб вздумается — какъ потерялъ ты свое богатство. О! какъ хорошо быть мужчиной и испытать вс эти приключенія! Подумай только, Этельстанъ, не случись съ тобою несчастія, теб бы никогда не видать всхъ этихъ удачъ.

— Врно. Но вдь несчастье-то пришло въ такой гнусной форм. Исторія моя иметъ свою темную сторону. Какъ могъ я разсказать людямъ, почему я покинулъ свою родину? Я не могъ ни съ кмъ дружиться. При первомъ проявленіи дружбы я становился холоденъ, изъ боязни, какъ бы меня не спросили, откуда я родомъ и почему покинулъ родной домъ.

Эльзи молчала.

Они исполнили часть своей программы. Они пошли посмотрть на картины — втеченіе восьми лтъ Этельстанъ не видалъ картинъ — а затмъ погуляли въ парк. Потомъ вернулись домой и ждали Джорджа, который не замедлилъ явиться. Тогда они отправились въ одинъ изъ ресторановъ въ Реджентъ-стритъ и устроили тамъ маленькій пиръ. Затмъ Эльзи попросила ихъ отправиться домой и провести вечеръ въ разговорахъ.

Съ общаго согласія они избгали одного предмета: ни объ Эдмунд Гре не упоминалось, ни на злобныя выходки Чиклэя не длалось намека. Они говорили о былыхъ дняхъ, когда Этельстанъ былъ уже юношей, Джорджъ маленькимъ мальчикомъ, а Эльзи — ребенкомъ. Они говорили о давнишней привязанности Джорджа и Эльзи и о томъ печальномъ времени, когда они предполагали пожениться, имя всего на все двсти фунтовъ въ годъ, и о томъ дн чудесныхъ событій, когда мистеръ Дерингъ далъ одной цлое состояніе, а другого сдлалъ своимъ компаньономъ. Они говорили о своемъ медовомъ мсяц и о маленькомъ путешествіи, которое имъ предстояло въ перспектив, и о тхъ прекрасныхъ мстахъ, которыя они хотли постить, и о своемъ возвращеніи, и о прелестномъ гнздышк, гд такъ пріятно будетъ принимать друзей. Этельстанъ былъ симпатичный малый. Эльзи говорилось съ нимъ также свободно, какъ съ Джорджемъ. Бесда ихъ продолжалась до полуночи.

Затмъ Эльзи поднялась съ своего мста.

— Что бы ни случилось, Этельстанъ,— сказала она,— помни, что бы ни случилось,— 12-го числа ты передашь меня моему мужу.

— Теперь мы одни,— сказалъ Джорджъ,— и вы можете сказать мн, почему она отказалась остаться въ дом своей матери.

— Хорошо… мн кажется, вамъ надобно знать это. Отчасти по той же причин, по которой я ушелъ изъ дома своей матери. Родные сразу поршили, что я ни съ того, ни съ сего изъ честнаго человка превратился въ глупаго и нелпаго мошенника. А теперь имъ вздумалось поврить… мн совстно выговорить это… матери и сестр вздумалось поврить, будто бы вы и я, вмст, составили и обдлали весь этотъ рядъ подлоговъ. Въ виду такихъ соображеній нашли необходимымъ пустить въ обращеніе кое-какія милыя басенки, напр., что я проживалъ вс эти восемь лтъ въ Лондон, пуская въ ходъ свои таланты, т. е. занимаясь плутовскими продлками, и что, состоя въ положеніи нищаго бродяги, я подговорилъ и васъ принять участіе въ этомъ изящномъ ремесл присвоителей чужой собственности.

— О! Это черезчуръ нелпо! Но я подозрвалъ нчто въ этомъ род. Хорошо… вдь нтъ ничего легче, какъ положить этому конецъ.

— Да, это не трудно. Но въ то же время было бы недурно положить этому конецъ какъ можно скоре, прежде чмъ дло приметъ крупные размры и обратится въ отвратительное пятно, котораго не стереть во всю жизнь. Вамъ приходится бороться съ коварнымъ человкомъ, злоба котораго граничитъ, повидимому, съ остервенніемъ. Онъ постарается дать широкое распространеніе этому навту. Вотъ почему и намъ необходимо дйствовать энергично.

— Такъ… но что же можемъ мы еще сдлать, чего бы уже не сдлали раньше? Какъ можемъ мы доказать, что это — дло рукъ Чиклэя?

— Не знаю. Объ этомъ слдуетъ подумать… слдуетъ найти какой-нибудь исходъ. Мы примемся за это дло вс трое, сообща. Эльзи будетъ превосходнымъ сыщикомъ. А работать мы должны втайн. Я очень радъ, несказанно радъ, что Эльзи съ нами.

ГЛАВА XX.
Шопотъ клеветы.

Слова, сказанныя на ухо, всегда дйствуютъ, сильне, чмъ слова, произнесенныя во всеуслышаніе. Если завистливый человкъ громогласно обзоветъ порядочнаго человка воромъ, записнымъ картежникомъ, отцеубійцей, братоубійцей,— никто не обратитъ вниманія на эти слова, хотя бы голосъ поносителя былъ подобенъ труб: люди выразятъ только свое изумленіе,— вдь это слова безумца или завистника. Но попробуйте нашептывать т же рчи на ухо вашему сосду, нашептывайте ихъ тихо, тихо, скажите при этомъ, что пока это глубокая тайна. И вотъ, крылатая молва разнесетъ во вс четыре стороны ваши навты, пока, наконецъ, весь городъ не станетъ коситься на жертву клеветы, а когда наступитъ время подачи голосовъ, бднягу прокатятъ на вороныхъ, потому что никто не захочетъ имть его педелемъ, дьячкомъ, приставомъ, школьнымъ учителемъ, полисмэномъ, участковымъ докторомъ, альдермэномъ, городскимъ головою или членомъ парламента. И всему причина — глухая молва. Чиклэй настроилъ эту глухую молву, которая въ этотъ моментъ облетала контору сверху до низу, волновала вс сердца, занимала вс умы, составляла суть всхъ разговоровъ.

Служитель царя Мидаса, охваченный непобдимымъ желаніемъ шепнуть кому-нибудь ввренную ему тайну, выкопалъ въ земл яму и скрылъ свой шопотъ на дн ея. Но вотъ выросла трава и прошептала тайну мимолетному втерку, такъ что рыночныя торговки услышали т слова, проходя мимо: ‘У Мидаса ослиныя уши, ослиныя уши, ослиныя уши’. Старый и врный слуга фирмы Дерингъ и сынъ похоронилъ свою тайну на страницахъ своей копировальной книги. Тайна эта была открыта мальчикомъ, который приводилъ въ движеніе копировальный прессъ. Переворачивая страницы, мальчикъ подслушалъ зминый, коварный, мстительный шопотъ: ‘Кто укралъ акціи? Новый компаньонъ.— Кто поддлалъ письма? Новый компаньонъ.— Кто похитилъ бумаги изъ шкафа? Новый компаньонъ’. Нечего сказать, славныя вещи узналъ наивный конторскій мальчуганъ! Разумется, его такъ и подмывало поскоре подлиться съ кмъ нибудь своимъ открытіемъ: когда пришло обденное время, онъ разсказалъ другому мальчику подъ строгимъ секретомъ то, что узналъ. Этотъ мальчикъ разсказалъ мальчику постарше, который пересказалъ другому, еще постарше, и такимъ образомъ ‘секретъ’ прошелъ черезъ всю длинную вереницу конторскихъ служителей и клерковъ, пока каждый изъ нихъ не узналъ, что новый компаньонъ, счастливйшій изъ юношей, когда либо занимавшихся въ контор стряпчаго, однимъ прыжкомъ перескочившій съ двухъ сотъ фунтовъ, по крайней мр, на тысячу фунтовъ,— этотъ любимчикъ фортуны, поддлалъ имя своего компаньона, выкралъ бумаги изъ шкафа своего компаньона, мошеннически распорядился собственностью своего компаньона! Кому же, посл этого можно было доврять!

Но были тутъ другіе, отказывавшіеся врить этимъ навтамъ. Они возражали, что новый компаньонъ продолжалъ находиться несомннно въ самыхъ лучшихъ отношеніяхъ съ старымъ компаньономъ, они доказывали, что такія дла повели бы къ разрыву дружбы и къ расторженію товарищества. Они заходили въ своихъ заключеніяхъ даже такъ далеко, несмотря на свою принадлежность къ той великой профессіи, которая не вритъ въ людскую честность,— что считали положительно немыслимымъ, чтобы Джорджъ могъ пойти на такое дло. И были здсь другіе, указывавшіе на тотъ фактъ, что эти навты распустилъ мальчикъ, стоявшій за копировальнымъ прессомъ, мальчику же ихъ подсказали летучіе листки, а листкамъ этимъ ихъ сообщилъ Чиклэй, старый Чиклэй, котораго ненависть къ новому компаньону била въ глаза всмъ и каждому, ненависть не въ силу какихъ либо личныхъ качествъ новаго компаньона или обидъ, нанесенныхъ особ Чиклэя, а вслдствіе зависти, такъ какъ онъ смотрлъ на принципала, какъ на свою неотъемлемую собственность, а теперь лишился своихъ прежнихъ конторскихъ полномочій — права назначать и смщать служащихъ и пересталъ быть правою рукою своего господина. Чиклэй былъ низложенъ. Поэтому Чиклэй и распустилъ эти слухи. Другіе, наоборотъ, говорили, что если и взаправду слухи эти исходили отъ Чиклэя,— что доказать было невозможно, такъ какъ вс слухи и тайные навты происходатъ невдомо откуда, такъ сказать, сверхъестественнымъ путемъ, — то у Чиклэя, по всей вроятности, были весьма серьезныя основанія говорить такія вещи.

Такимъ образомъ, мннія раздлились, и контора приняла выжидательное положеніе. Выжиданіе — такое состояніе, которое даетъ о себ знать тмъ или инымъ способомъ: во всхъ комнатахъ перешептываются, каждый становится заговорщикомъ или партизаномъ, или союзникомъ, мирная контора раздляется на враждебные лагери, возникаетъ масса выдумокъ, лжи, преувеличенія. Въ этой контор образовались дв партіи — одна нашептывала обвиненія, другая ихъ отвергала. А между этими партіями сновали ‘флюгарки’, которые говорили, что, хотя, съ одной стороны… за то съ другой стороны… и что хотя они готовы допустить… однако, должны признать… Въ шести комнатахъ этой конторы происходила такая же процедура борьбы партій, какъ во время выбора президента, за исключеніемъ окончательнаго вота,— но велась она шопотомъ, втихомолку. И въ совершенномъ невдніи относительно бури, бушевавшей вокругъ него — бури перешептываній — гражданской войны втихомолку — объектъ всхъ этихъ треволненій шелъ себ своей дорогой, ни въ чемъ неповинный и безмятежный.

Однако же, узнавъ теперь, что старый клеркъ, дйствительно, старается взвалить тяжесть обвиненія на него, Джорджъ догадался о смысл перешептываній. Проходя черезъ первую или наружную контору утромъ, онъ замтилъ, что вс клерки пытливо смотрли на него, притворяясь при этомъ, будто бы не обращаютъ на него вниманія и усердно строчатъ бумаги. На лстниц ему попался навстрчу клеркъ-новичокъ, который вспыхнулъ до ушей — ему, молъ, все извстно, проходя въ свою комнату черезъ комнату клерковъ, бывшихъ въ его личномъ распоряженіи, онъ почувствовалъ на себ ихъ любопытные испытующіе взгляды, а когда онъ затворилъ за собою дверь, онъ понялъ, что они перешептываются на его счетъ. Это страшно разсердило его. Какъ! его… даже его, человка съ твердыми убжденіями и правилами, могутъ подозрвать? Неужели же ни его личныя достоинства, ни его безукоризненная репутація не имютъ никакого значенія? Или пришелъ уже конецъ міра?

Джорджъ заперъ свою дверь и слъ за свой столъ въ самомъ свирпомъ, неистовомъ настроеніи духа. И пока гнвъ его киплъ и разгорался, словно пламя, переходя отъ краснаго каленія къ блому каленію, ему подали визитную карточку.

— Я сейчасъ же приму сэра Самуэля,— сказалъ онъ.

Слава Богу, что намъ не приходится слышать замчаній и пересудовъ, носящихся въ комнат клерковъ и въ лакейской. Прислуга на самомъ дл представляетъ собраніе критиковъ, и еслибы мы только могли слышать ея сужденія — не сдобровать бы нашему самоуваженію! Великій филантропъ, великій дипломатъ, святой проповдникъ — еслибы вы только знали, что говоритъ о васъ прислуга, вы были бы уничтожены въ конецъ!

Въ ту минуту, какъ сэръ Самуэль — съ важнымъ до торжественности лицомъ, входилъ въ комнату новаго компаньона, клерки стали шептаться между собою: ‘Вотъ онъ ужо покончитъ съ нимъ. Быть бд ныншій вечеръ.— По дломъ ему, лицемру!— И вдь въ усъ себ не дуетъ!!!— Наконецъ-то попался молодчикъ.— Его не станутъ водить по судамъ, вотъ увидите, что не станутъ.— А еслибы это былъ кто-нибудь изъ насъ!— Сэръ Самуэль пришелъ предостеречь его, — попомните мое слово’. И другія предположенія и догадки въ томъ же род.

Сэръ Самуэль, надменный и важный, холодно кивнулъ головою и услся въ кресло.

— Позвольте, сэръ, сказать вамъ нсколько словъ,— произнесъ онъ,— нсколько серьезныхъ словъ.

— Сдлайте одолженіе, говорите.

Джорджъ выпрямился и приготовился слушать. Онъ зналъ, что будетъ дале. Сэръ Самуэль покраснлъ и запутался. Да и въ самомъ дл, весьма трудно объявить молодому человку, вполн порядочному и занимающему весьма почтенное положеніе, что его готовятся обвинить въ преступленіи необычайно гнусномъ.

— Я нахожусь здсь,— заговорилъ онъ посл двухъ или трехъ сбивчивыхъ маневровъ,— безъ вдома моего брата. Посщеніе это иметъ личный, неоффиціальный характеръ. Я пришелъ дать совтъ.

— Не мшаетъ спросить прежде всего, обращались-ли къ вамъ за совтомъ?

— Въ подобномъ дл, какъ это, я ршился самъ навязаться со своимъ совтомъ,— возразилъ сэръ Самуэль съ достоинствомъ,— Бываютъ обстоятельства, когда человкъ долженъ высказаться, обязанъ высказаться. Вспомните, что я долженъ былъ стать вашимъ своякомъ…

— Вы и будете моимъ своякомъ. Ладно, сэръ Самуэль, продолжайте. Я выслушаю то, что вы имете сказать мн.

— Васъ, какъ вы безъ сомннія догадываетесь и опасаетесь, хотятъ обвинить совмстно съ другимъ въ сообщничеств по этому длинному ряду подлоговъ.

— Вотъ какъ. Въ прошлый вечеръ я слышалъ отъ Эльзи, что была какая-то болтовня о подобномъ обвиненіи. Ну, а затмъ, сэръ Самуэль, человкъ вашей опытности долженъ бы знать, что еще недостаточно для обвиненія словъ стараго клерка, выжившаго изъ ума.

— Великій Боже! да тутъ крпкая цпь уликъ безъ малйшаго слабаго звена.

— Въ самомъ дл? Ну, мы не станемъ заниматься разсматриваніемъ вашей цпи уликъ. Допустимъ, что это реальный фактъ. Переходите къ слдующему пункту.

— Я желалъ бы, юный джентльменъ, самымъ искреннимъ образомъ желалъ бы, ради васъ самихъ и ради счастія злополучной двушки, отдавшей вамъ свое сердце, чтобы цпь моя разбилась въ дребезги, какъ стекло. Но она не такова. Тутъ все, какъ дважды два четыре. Мотивъ, соблазнъ, замыселъ, его приведеніе въ исполненіе, видимый успхъ — все сполна налицо. Мотивъ — неимніе денегъ.

— Неимніе денегъ? Да, я былъ съ этой стороны въ довольно таки плохомъ положеніи. Этого нельзя отрицать. Дальше-съ.

— У васъ не было денегъ — у васъ обоихъ денегъ не было. Въ девяносто случаяхъ изъ ста причина — нужда въ деньгахъ. Ну, вотъ вы взяли, да и сдлали это. Постоянно въ Сити этотъ способъ… нтъ денегъ… и вотъ люди возьмутъ, да и сдлаютъ это… возьмутъ и сдлаютъ.

— Понимаю. Ну, оставимъ соблазнъ и все прочее. Съ этимъ можно пока подождать. Перейдемъ къ вашему совту.

— Вотъ именно. Я пришелъ сказать вамъ слдующее. Вы попали въ чертовски скверное положеніе, юный джентльменъ, вс ваши продлки открыты и пытаться идти на проломъ — ни къ чему не поведетъ. Лучше заблаговременно убраться по добру, по здорову изъ Лондона.

Джорджъ кивнулъ головою съ такимъ веселымъ видомъ, какой только возможно было принять при данныхъ обстоятельствахъ.

— Заблаговременно убраться вонъ, — повторилъ сэръ Самуэль. Этакъ всегда лучше въ виду послдствій. Въ вашемъ дл по многимъ причинамъ слдуетъ избжать скандальной огласки. Оно еще не сдлалось достояніемъ газетной прессы, мы еще только въ первой инстанціи открытія того, что было дйствительно украдено, и не такое это дло, чтобы вмшивать въ него полицію. Притомъ братъ мой не мстительный человкъ. Я же, съ своей стороны, вовсе не желаю, чтобы брата моей жены,— не говоря уже о васъ,— обвинили въ подлог. А! скверная вещь пойти утромъ въ Сити и услышать, какъ вс перешептываются за твоей спиной: ‘Въ сегодняшнихъ газетахъ напечатано о брат его жены. Сосланъ на пятнадцать лтъ’. Пятнадцать лтъ непремнно, этого не миновать, мой любезнйшій.

— Пятнадцать лтъ непремнно,— повторилъ Джорджъ.

— Дайте я вамъ помогу выбраться изъ этой каши, которую вы заварили. Не возражайте мн. Перестаньте упрямиться. Подумайте объ Эльзи!

Джорджъ едва не потерялъ самообладанія.

— Подумать объ Эльзи!— вскричалъ онъ.— Прошу васъ, сэръ Самуэль, лучше не упоминать ея имени.

— Она будетъ въ отчаяніи, если дло зайдетъ такъ далеко. А если оно покончится на этомъ, она скоро утшится въ своихъ обманутыхъ надеждахъ.

— Переходите къ слдующему пункту.

— Ладно, я къ этому какъ разъ и подбираюсь. Я вызволю васъ обоихъ… Этельстана и васъ… ну, да… я вызволю Этельстана. Чортъ бы побралъ этого молодчика! Зачмъ онъ не оставался себ въ Кемберуэлл? Кому какое дло до него и до его шайки, лишь бы онъ не лзъ на глаза своихъ родственниковъ? Теперь слушайте. Отдайте мн назадъ деньги. Вдь вы ничего не взяли изъ банка. Отдайте мн бумаги. Тогда я улажу это дло съ братомъ. Я дамъ вамъ сто или двсти фунтовъ: вы уберетесь изъ Англіи съ тмъ, чтобы никогда больше не возвращаться. А затмъ, хотя это и значитъ войти съ воромъ въ соглашеніе, мы примемъ отъ васъ все, что вами взято, и о случившемся не будетъ больше рчи.

— О! вы очень милостивы.

— Да, знаю. Но мн хочется уладить все, какъ слдуетъ. Я не желаю скверныхъ толковъ и скандальной огласки. Что же касается до Этельстана, не думаю, чтобы я узналъ его, если бы когда нибудь встртился съ этимъ молодчикомъ. Я совсмъ его не помню. Но къ вамъ я всегда питалъ расположеніе, пока не случились эти вещи.

— Въ самомъ дл, это большая милость съ вашей стороны.

— Когда дло вышло наружу, я сказалъ лэди Дерингъ: ‘Дорогая моя,— сказалъ я,— мн очень грустно за твою сестру, потому что это огорчитъ ее не на шутку. Разумется, свадьба разстроится, но у насъ не будетъ скандала. Мы не можемъ допустить этого. Мы не можемъ’ — онъ улыбнулся, — ‘для этого мы положительно недостаточно богаты. Только самые богатые люди могутъ не побояться такого скандала. Я попробую и, быть можетъ, улажу это дло,— сказалъ я,— ради всхъ насъ’. Вотъ, что я сказалъ лэди Дерингъ. Ну же, послушайтесь моихъ увщаній. Сдлайте, что слдуетъ. Передайте Этельстану то, что я вамъ сказалъ. Приказъ объ арестованіи названнаго Эдмунда Грея будетъ отданъ завтра, либо послзавтра. А уже затмъ, васъ ничто не спасетъ.

— Ничто не спасетъ меня,— повторилъ Джорджъ.— И это все, что вы имли мн сказать, сэръ Самуэль?

— Все… мы требуемъ только полнаго признанія по совсти.

— Итакъ, сэръ Самуэль, — Джорджъ всталъ и взялъ со стола пачку бумагъ,— пойдемъ къ моему компаньону. Вы услышите, что я ему скажу.

— А! вотъ это дло… разумное дло. Я зналъ, что вы разсудительный малый. Идемъ. Мы его застанемъ наврно одного въ такую раннюю пору. Пойдемъ къ нему сейчасъ же.

Они вышли вмст. Клерки переглянулись. Очевидно, произошло нчто весьма серьезное. Но главное лицо драмы продолжало высоко поднимать голову. ‘Храбритесь, сэръ, храбритесь до послдней минуты. Ну, да выведутъ васъ на свжую воду’.

Мистеръ Дерингъ сидлъ на своемъ обычномъ мст, а передъ нимъ лежали все еще нераспечатанныя письма. Онъ казался больнымъ, утомленнымъ и встревоженнымъ.

— Братъ,— заговорилъ сэръ Самуэль,— я привожу къ теб юнаго джентельмена, который иметъ сдлать теб весьма важное сообщеніе.

— Это все по тому длу? что же… наконецъ… открыли вы что нибудь новаго?— Тонъ мистера Деринга звучалъ крайней раздражительностью.

— Боюсь, что нтъ. Ты знаешь, я думаю, что мы все уже открыли. А теперь,— произнесъ сэръ Самуэль, потирая руки,— теперь должно наступить давно ожидаемое…

— То, что я имю сказать, займетъ не много времени. Я слышу отъ сэра Самуэля, что онъ и Чиклэй придумали между собою такую постановку дла, по которой припутали меня къ этимъ подлогамъ.

— Совершенно врно,— возразилъ сэръ Самуэль.— Вы замшаны въ это дло безповоротно.

— И что вещи зашли такъ далеко, что меня не сегодня-завтра арестуютъ. Этимъ, какъ онъ правильно полагаетъ, будетъ учиненъ великій скандалъ. Оно такъ и будетъ… непремнно будетъ. Поэтому онъ предлагаетъ, чтобы я по чистой совсти разсказалъ обо всемъ и возвратилъ бы украденныя акціи. Мн очень жаль, что я не могу этого сдлать, именно по той весьма простой причин, что мн не въ чемъ признаваться. Но я долженъ сдлать одно. Вы отдали веденіе этого дла въ мои руки…

— Я это сдлалъ, я просилъ васъ разслдовать это дло. Я не взводилъ на васъ обвиненій. Раскрыли вы это дло?

Мистеръ Дерингъ говорилъ словно школьный учитель въ моментъ самаго дурного расположенія духа.

— Весьма неподходящее дло поручать раскрытіе преступленія человку, котораго обвиняютъ въ этомъ преступленіи. Поэтому я слагаю съ себя веденіе этого дла… вотъ бумаги.

— Вздоръ и ерунда!— закричалъ мистеръ Дерингъ.

— Сэръ, вы меня обманули.— Лицо сэра Самуэля постепенно вытянулось въ свою обычную длину. Вы общались сознаться и не сознались. Ну, да теперь все равно, что вы сознались.— Человкъ этотъ, очевидно, неопровержимо виновенъ,— прибавилъ онъ, обращаясь къ своему брату.

— Я не просилъ васъ, мой компаньонъ,— продолжалъ мистеръ Дерингъ нсколько мягче, — оставлять это дло. Я слышалъ, что говорили. Я возразилъ, что все дло сполна построено на предположеніяхъ.

— Нтъ… нтъ,— сказалъ сэръ Самуэль.— Тутъ прочное зданіе, совершенное во всхъ своихъ деталяхъ.

— А между тмъ тутъ нтъ ничего, что бы связывало съ этимъ дломъ кого бы то ни было… ни даже Эдмунда Грея.

— Совершенно не врно… совершенно не врно,— возразилъ сэръ Самуэль.— Мы въ Сити не законовды, но понимаемъ, когда есть улики.

— Мн ничего другого не остается, какъ оставить это дло, — заявилъ Джорджъ.— Подумайте только. Даже миссисъ Арендель потребовала, чтобы дочь ея отказалась отъ меня, мн запрещено бывать въ дом у нихъ, Эльзи оставила мать и ушла къ брату. Нтъ, сэръ, возьмите эти бумаги и передайте ихъ кому нибудь другому.

Мистеръ Дерингъ взялъ машинально бумаги и положилъ на нихъ свою руку.

— Позвольте мн вамъ напомнить,— продолжалъ Джорджъ, — какъ далеко мы подвинулись съ этимъ дломъ. Мы доказали, что Эдмундъ Грей реальная личность, извстная многимъ. Мы не доказали связи между нимъ и кражами, совершенными его именемъ. Онъ, повидимому, личность вполн почтенная. Передъ вами все еще лежитъ задача найти преступника. Я буду радъ, когда узнаю, что вамъ удалось разршить этотъ вопросъ.

— Радъ?— переспросилъ сэръ Самуэль.— Вы будете рады? Это поразительно!

— Восемь лтъ назадъ, мистеръ Дерингъ, на этомъ самомъ мст стоялъ другой человкъ, и его обвиняли въ томъ же преступленіи. Онъ отказался оставаться на служб у фирмы подъ тяжестью такого обвиненія. Это было глупо. Время показало его невиновность. Я же останусь. Я вашъ компаньонъ. Товарищество можетъ быть расторгнуто только по обоюдному согласію. Я остаюсь.

Мистеръ Дерингъ опустилъ голову на руку и вздохнулъ.

— Я, кажется, скоро съ ума сойду отъ этого дла,— молвилъ онъ жалобно. Рчь его уже не звучала увренно.— Хорошо, я поручу это длу кому нибудь другому. А пока взгляните-ка сюда. Скажите мн, какъ попали сюда эти вещи?

‘Вещи’ эти были два конверта съ письмами. Они были адресованы къ Эдмунду Грею и вскрыты. Одно изъ нихъ была собственноручная записка Джорджа, приглашавшая его зайти въ контору. Другое — было письмо отъ директора банка, который обращался къ нему за справками.

— Какъ они попали сюда?— повторилъ мистеръ Дерингъ свой вопросъ.

— Не лучше-ли вамъ спросить у Чиклэя?— Джорджъ позвонилъ въ колокольчикъ.

— Я нашелъ вотъ это наверху моихъ писемъ, Чиклэй,— сказалъ мистеръ Дерингъ — Вы первый вошли въ эту комнату. Вы положили письма на столъ. Я нашелъ ихъ наверху всей кучки. Никто не заходилъ въ комнату, кром васъ и меня. Вы должны были положить ихъ сюда.

Чиклэй взглянулъ на конверты и задрожалъ.

— Не знаю,— сказалъ онъ,— я положилъ письма на столъ. Ихъ не было между ними. Ихъ кто нибудь подложилъ сюда,— онъ взглянулъ на новаго компаньона,— какой-нибудь пріятель мистера Эдмунда Грея въ то время, какъ я уходилъ изъ комнаты, а васъ еще не было.

— Я вошелъ въ комнату, — возразилъ мистеръ Дерингъ,— какъ разъ въ ту минуту, какъ вы изъ нея выходили.

— Замтьте,— сказалъ Джорджъ,— что за все время, какъ ведутся дла фирмы, только одинъ человкъ иметъ наблюденіе за перепиской. Человкъ этотъ, единственный человкъ въ этой контор, мн кажется, именно тотъ, что стоитъ передъ нами,— вашъ клеркъ,— Чиклэй.

— Какъ попали сюда эти письма?— повторилъ сердито мистеръ Дерингъ.

— Не знаю,— отвчалъ Чиклэй и указалъ на Джорджа,— онъ, должно быть, положилъ ихъ сюда.

— Мн кажется, въ контор у насъ сидитъ чортъ. Какъ попадаютъ сюда вещи? Какъ исчезаютъ он? Кто положилъ банкноты въ шкафъ? Кто вынулъ свидтельства изъ шкафа? Вы только стоите и обвиняете одинъ другого. Какая отъ васъ польза… отъ каждаго изъ васъ? Найдите, найдите! Вчера въ шкафу было найдено объявленіе объ Эдмунд Гре. По-за-вчера тутъ очутилась цлая пачка соціалистическихъ брошюръ или писемъ. Говорю вамъ, разгадайте загадку.

— Отдайте дло это въ руки сыщиковъ,— сказалъ Джорджъ.

— Позволь мн, братъ, взяться за это дло.

Сэръ Самуэль положилъ свои руки на бумаги.

— Льщу себя надеждой, что молодчикъ у меня живо очутится подъ замкомъ. А тогда, сэръ,— онъ обернулся къ Джорджу,— будетъ или не будетъ скандалъ, не ждите ни жалости… ни пощады… ни-ни!

Джорджъ засмялся.

— Ладно, сэръ Самуэль, черезъ дв недли или около того, я буду вашимъ своякомъ. А пока, честъ имю откланяться.

Онъ вышелъ изъ конторы и вернулся къ себ въ комнату, смхъ блуждалъ на его губахъ и свтился въ его глазахъ, такъ что клерки не могли надивиться, а довріе тхъ, кто ему врилъ, окрпло.

— Прежде, чмъ это случится, молодой птухъ,— крикнулъ ему въ догонку сэръ Самуэль,— я тебя засажу въ кутузку.

— Мн кажется, дло это меня доканаетъ, — сказалъ мистеръ Дерингъ, опять вздохнувъ и проведя рукой по лбу.— Ни днемъ, ни ночью оно мн покоя не даетъ. Словно я самъ не свой. Я не могу вспомнить, что было часъ тому назадъ. Постой… Я завтракалъ, какъ и всегда, дома. Помню, какъ всталъ изъ-за стола… Ходьбы сюда всего десять минутъ… а я шелъ полтора часа… Не понимаю… Что я длалъ прошлый вечеръ?.. Не помню… Меня преслдуетъ этотъ воръ… дьяволъ. Онъ кладетъ разныя вещи въ мой шкафъ! вчера — объявленіе о лекціи Эдмунда Грея, по-за-вчера — связку брошюръ Эдмунда Грея… Что же это такое?

ГЛАВА XXI.
Онъ приходитъ отъ Эдмунда Грея.

— Ничего не могло случиться боле удачнаго для насъ,— сказалъ Этельстанъ.— Мы обратили тайно перешептывающихся заговорщиковъ въ открытыхъ враговъ. Теперь вы можете производить разслдованіе, не отдавая отчета въ каждомъ дн.

— Что касается этого новаго казуса съ письмами и другими вещами въ шкафу,— сказала Эльзи, — тутъ точно какая-то чертовщина. Чиклэй не могъ этого сдлать. Никакой колдунъ въ мір этого не сдлаетъ. Въ контор есть кто-то другой, кто продлываетъ эти штуки. Он имютъ значеніе вызова. Поддлыватель говоритъ: ‘Смотрите — я длаю съ вами, что мн угодно. Я возвращаю вамъ письма, адресованныя къ Эдмунду Грею. Я кладу въ вашъ шкафъ, отъ котораго ключъ находится только у васъ, афиши объ Эдмунд Гре. Найдите меня, коли можете’.

— Да, это очень загадочно.

— Тутъ должно орудовать лицо о двухъ помощникахъ. Сдлать это могъ бы также мальчикъ, спрятанный подъ столомъ. У мистера Деринга такой громадный столъ, что подъ него легко можно укрыться и подстерегать благопріятный случай для потхи.

— Хотлось бы мн изловить этого шутника,— сказалъ Джорджъ.— Ужь я бы проучилъ его такъ, что отбилъ бы у него охоту къ шуткамъ.

— Если же тутъ не замшаны мальчикъ или лицо о двухъ помощникахъ,— продолжала Эльзи,— то мы опять должны вернуться къ Чиклэю. Повидимому, только онъ одинъ получаетъ письма и цлый день бываетъ въ контор. Но… я не думаю, чтобы это было дломъ Чиклэя. По моему это немыслимо.— Джорджъ, ты засталъ какъ-то мистера Деринга въ очень странномъ вид, безъ сознанія, расхаживающимъ по комнат съ открытыми глазами, не замчая никого. Не думаешь ли ты, что это случалось съ нимъ уже не разъ?

— Что ты хочешь сказать, Эльзи?

— Не думаешь ли ты, что нкоторыя изъ этихъ вещей… напримръ, вещи, положенныя въ шкафъ, были туда положены самимъ мистеромъ Дерингомъ? Ты видлъ, какъ онъ отворялъ шкафъ. А затмъ, онъ ничего объ этомъ не помнилъ. Разв онъ не могъ продлать это и въ другіе разы… не могло ли это войти у него въ привычку?

— Пожалуй… но если онъ кладетъ эти вещи въ шкафъ… вещи, принадлежащія Эдмунду Грею, то онъ долженъ знать Эдмунда Грея. Ихъ долженъ былъ передать ему самъ Эдмундъ Грей.

— Либо какой-нибудь знакомый Эдмунда Грея. Да, это совершенно врно.

— Послушайте,— сказалъ Этельстанъ.— Этотъ проклятый Эдмундъ Грей надолъ. Перестанемъ говорить о немъ на-время. Оставимъ его въ поко на этотъ вечеръ. Эльзи, одвайся. Мы пойдемъ куда нибудь пообдать, а затмъ отправимся въ театръ.

Они такъ и сдлали. Они отобдали въ скромномъ маленькомъ ресторан. Посл обда пошли въ театръ, взяли мста въ балкон, откуда, если имешь хорошіе глаза, то видишь сцену такъ же хорошо, какъ изъ креселъ, за полцны. А изъ театра они вернулись домой. То были очень пріятные дни въ квартир въ Пикадилли, за вычетомъ непріятностей, о которыхъ они говорили между собою. Этельстанъ былъ самый милый изъ братьевъ и всякій вечеръ угощалъ своимъ смхомъ и увлекательнымъ разговоромъ. Но впродолженіе всего вечера, впродолженіе всей пьесы въ театр, Эльзи видла передъ собою только мистера Деринга, въ моментъ его дневнаго сомнамбулизма. Онъ представлялся ей такимъ, какъ его описывалъ ей Джорджъ — открывающимъ шкафъ, запирающимъ его снова, а затмъ совершенно забывающимъ о томъ, что онъ длалъ.

Она продумала объ этомъ всю ночь. Если же у васъ является проблескъ или слабый лучъ какой-нибудь мысли, если вы хотите высвободить одну единственную мысль изъ миріады мыслей, пробгающихъ въ вашемъ мозгу, опредлить и уяснить эту мысль себ, то самымъ лучшимъ средствомъ для вашей цли служитъ разговоръ объ этой мысли. Усилія въ подыскиваніи выраженій для того, чтобы формулировать ее, длаютъ ее боле ясной для васъ. Каждому романисту хорошо извстно, что простой разговоръ о сюжет его романа обращаетъ задуманные имъ типы, бывшіе сперва простыми безформенными тнями, въ живыя существа, облеченныя въ плоть и кровь. Поэтому она заговорила утромъ о мысли, неотступно преслдовавшей ее.

— Этельстанъ,— спросила она,— не знаешь ли ты чего нибудь о сомнамбулизм?

— Я знавалъ разъ въ Калифорніи человка, который застрлилъ стараго старика, когда находился въ состояніи лунатизма. По крайней мр, онъ это говорилъ. Вотъ вс мои свднія по этому предмету.

— Мн бы хотлось знать, часто ли встрчаются люди, которые ходятъ, какъ лунатики, днемъ?

— Ихъ не мало. Ихъ называютъ пустыми фантазерами.

— Кром шутокъ, Этельстанъ, подумай хорошенько. Джорджъ видлъ, какъ мистеръ Дерингъ пришелъ въ безсознательномъ состояніи. Онъ не замтилъ ничьего присутствія въ комнат. Онъ отворилъ шкафъ, положилъ туда какія-то бумаги. А потомъ заперъ шкафъ. Затмъ слъ на стулъ у окна. Вдругъ онъ проснулся и сталъ опять самимъ собою. Если это случилось съ нимъ разъ, то можетъ случиться и въ другой.

— Ну? Что же изъ этого?

— Ты слышалъ вчера о письмахъ, и объ афиш, и о соціалистическихъ брошюрахъ. Да, вдь, Чиклэй не могъ этого сдлать. Не могъ и не сдланъ бы.

— Ну?

— А мистеръ Дерингъ могъ это сдлать. Если у него былъ уже разъ припадокъ лунатизма, то припадокъ этотъ могъ повторяться снова и снова. Вдь онъ постоянно жалуется, что память ему измняетъ.

— Но, вдь, вчерашнія письма были адресованы къ Эдмунду Грею. Какую связь видишь ты между Эдмундомъ Греемъ и Эдуардомъ Дерингомъ?

— Не знаю. Но, милый братъ, чмъ больше я думаю объ этомъ дл, тмъ боле убждаюсь, что Чиклэй не главный дятель и даже не сообщникъ.

— Одна и та-же рука продлала всю работу. Если не Чиклэй помогалъ возможному успху этой руки, то кто же другой? Разв ты не видишь, съ какимъ злорадствомъ онъ старается взвалить это на кого-нибудь другого.

— Это можетъ происходить оттого, что онъ боится, какъ бы не заподозрли его самого. Обрати вниманіе на обстоятельства касательно просмотра писемъ. Эта часть работы могла быть сдлана только тмъ лицомъ, черезъ чьи руки проходятъ вс письма.

— Тутъ возможно только участіе Чиклэя.

— Да, онъ это хорошо понимаетъ. Это-то и ужасаетъ его. Вотъ почему онъ вретъ про всхъ, чтобы набросить тнь подозрнія на кого нибудь другого. Ты и Джорджъ считаете его виновнымъ, ну, а я этого не думаю. Еслибы я вздумала сыскать преступника, я бы послдовала совершенно другому плану дйствій.

У ея брата было дло, которое заставило его выдти изъ дому посл утренняго чаю. Эльзи, оставшись одна, снова задумалась надъ страннымъ дневнымъ лунатизмомъ мистера Деринга, надъ его постоянными приступами забывчивости, надъ странными вещами, найденными у него на стол и въ шкафу, которыя вс имли отношеніе къ Эдмунду Грею. Чиклэй не могъ положить эти письма на столъ, не могъ онъ положить въ шкафъ и т вещи.

Эльзи посмотрла на часы. Стрлка только что перешла за девять часовъ. Она побжала къ себ въ комнату, надла жакетъ и шляпу и кликнула кэбъ.

Она пріхала въ контору въ половин десятаго. Чиклэй былъ уже въ комнат своего господина и убиралъ письменный столъ для обычныхъ его дневныхъ занятій. Молодую двушку тронула преданность и ревнивая заботливость стараго слуги, исполнявшаго эти обязанности втеченіе шестидесяти лтъ. Она остановилась въ смежной контор, наблюдая за нимъ черезъ открытую дверь. Когда онъ окончилъ уборку стола, онъ вышелъ туда и увидалъ ее.

— Ого!— проворчалъ онъ.— Это вы? Ну… его еще нтъ здсь. Если вамъ угодно повидать мистера Деринга, то вы пожаловали раненько. Если же хотите повидать новаго компаньона, то его нтъ здсь. Онъ не торопится приходить. Можетъ, вы присядете на минуту и почитаете газету. Вотъ ‘Times’. Онъ будетъ здсь въ четверть десятаго.

Онъ услся за свою конторку и взялся за перо, затмъ отложилъ его въ сторону и заговорилъ:

— У насъ большое разстройство, миссъ. Вы тутъ не примемъ — я не про васъ это говорю. У насъ большое разстройство. И чмъ дальше, тмъ все хуже. Мало того, что хозяина обокрали. Но, надъ нимъ еще издваются и глумятся. На его столъ кладутъ письма, адресованныя къ человку, котораго якобы называютъ Эдмундомъ Греемъ. Шкафъ его открываютъ и кладутъ туда вещи, принадлежащія Эдмунду Грею. Мы уже не такъ молоды, какъ были прежде, въ этомъ наше горе. Мы не такъ исправны, какъ бы намъ слдовало быть. Иногда мы запаздываемъ… а иногда мы, кажется, не знаемъ въ точности, кто мы и что мы длали. О! это ничего… все это пройдетъ, какъ только мы избавимся отъ безпокойства. Но, подумайте, миссъ, о черной неблагодарности… о! черной, пречерной! Я васъ не виню, но мн думается, вамъ бы слдовало знать, въ какомъ мы безпокойств… въ виду того, кто надлалъ это и все прочее.

Эльзи не возражала ему. Ужъ, конечно, она не станетъ входить въ разсужденія съ этимъ человкомъ относительно какого либо участія въ этомъ дл новаго компаньона фирмы. Затмъ Чиклэй сдлалъ видъ, будто весь ушелъ въ писаніе. Утро было жаркое, кругомъ стояла тишина, рука старика мало-по-малу ослабла, перо остановилось, глаза его закрылись, голова откинулась на спинку кресла — онъ заснулъ. Старики зачастую забываются мертвымъ сномъ при такихъ условіяхъ.

Эльзи продолжала сидть, не шевелясь. Въ одиннадцать часовъ она услышала шаги на лстниц. Шаги поднимались, затмъ остановились: отдльная дверь въ кабинетъ отворилась, и вошелъ мистеръ Дерингъ. Онъ на мгновеніе остановился въ дверяхъ, бросая взгляды по сторонамъ. Тутъ молодая двушка, взглянувъ на него, поняла, что онъ снова находился въ состояніи, описанномъ Джорджемъ — дйствительно, въ этомъ состояніи мистеръ Дерингъ обыкновенно являлся теперь по утрамъ. Сюртукъ его былъ растегнутъ, лицо выражало веселое добродушіе, которое вообще мы не привыкли наблюдать у стряпчихъ, занимающихся своей профессіей втеченіе полувка, то были глаза мистера Деринга, но они измнились,— не цвтомъ или формою, а выраженіемъ. Эльзи они напомнили портретъ, написанный ею. Фантастическій образъ, начертанный ею, былъ никто иной, какъ мистеръ Дерингъ, стоявшій теперь передъ нею.

Онъ притворилъ за собою дверь и прошелъ черезъ комнату къ окну.

Тогда Эльзи, неслышно, чтобы не разбудить задремавшаго стараго клерка, вошла въ контору мистера Деринга и тихо затворила за собою дверь.

Лунатикъ стоялъ у окна, смотря на улицу. Эльзи прокралась и стала позади него. Затмъ она прикоснулась къ его рук. Онъ вздрогнулъ и обернулся къ ней.

— Молодая лэди,— сказалъ онъ ей,— чмъ могу я служитъ вамъ?

Во взгляд его глазъ совсмъ не было сознанія, что передъ нимъ знакомый человкъ: онъ не узналъ ее.

— Могу ли я сдлать что нибудь для васъ?— повторилъ онъ

— Боюсь, что ничего,— отвчала она.

Онъ посмотрлъ на нее недоумвая, затмъ, вспомнивъ, повидимому, о какой-то еще неисполненной обязанности, отошелъ отъ окна, отворилъ шкафъ и положилъ туда рукопись, связанную красной тесемкой. Эльзи заглянула въ шкафъ и прочитала заглавіе: ‘Новое человчество’ Эдмунда Грея,— заглавіе было написано большими буквами на обертк. Затмъ онъ затворилъ и заперъ шкафъ, а ключъ положилъ къ себ въ карманъ. Окончивъ съ этимъ, онъ вернулся къ окну и слъ, не обращая ни малйшаго вниманія на свою гостью… Все это онъ продолжалъ точь въ точь какъ тогда, въ присутствіи Джорджа и своего стараго клерка.

Такъ онъ просидлъ минутъ съ десять. Затмъ онъ вздрогнулъ, выпрямился, поднялся со стула и осмотрлся кругомъ, ставъ снова мистеромъ Дерингомъ.

— Эльзи!— вскричалъ онъ.— Я не зналъ, что ты тутъ. Давно ли ты здсь?

— Не очень давно. Можетъ быть нсколько минутъ.

— Я должно быть задремалъ. Утро жаркое. Ты должна, простить, дитя, слабость старика. Притомъ я плохо спалъ ночью. Я долго не могъ заснуть, все думалъ объ этихъ непріятностяхъ и безпокойствахъ. Не могутъ найти, Эльзи, того, кто меня обокралъ.

Онъ говорилъ жалобно, безпомощно.

— Обвиняютъ одинъ другого вмсто того, чтобы вмст, хорошенько подумать, какъ быть. Вздоръ! Чиклэй не могъ этого сдлать. Джорджъ не могъ этого сдлать. Эта штука сдлана кмъ-то другимъ. Братъ мой приходилъ сюда съ такой нелпой сказкой, построенной цликомъ на предположеніяхъ и умозаключеніяхъ. Еслибы только нашли того, кто это сдлалъ!

— Я мучаюсь не меньше васъ, мистеръ Дерингъ. Я должна была покинуть домъ моей матери, гд мн приходилось слушать пріятныя предсказанія относительно моего жениха и моего брата. Я желаю, какъ и вы, чтобы нашли того, кто это сдлалъ!

Онъ снялъ свою шляпу и повсилъ ее на вшалку. Онъ застегнулъ свой сюртукъ и занялъ свое мсто у стола,— прямой и аккуратный. Однако, въ глазахъ его выражалось тоскливое безпокойство.

— Вдобавокъ меня дразнятъ. Надо мною издваются. Вчера положили на мои письма два письма, адресованныя къ этому человку, къ Эдмунду Грею. Чего ради? чтобы посмяться надо мною, показать мн, что не найти мн вора. Чиклэй клянется, божится, что не клалъ этихъ писемъ. Я вошелъ какъ разъ въ ту минуту, когда онъ выходилъ изъ этой комнаты. Ужъ не нечистая ли сила тутъ дйствуетъ? А за день до того… за день до этого… въ шкафъ были положены вещи…

— Въ шкафъ? О! да вдь ключа ни у кого нтъ, кром васъ. Какъ можно что нибудь положить въ шкафъ?

— Не знаю. Я ничего не знаю. Не знаю, что еще у меня будетъ отнято. Мои дома… мои закладныя, мои земли, даже мои кліенты…

— Да нтъ же, это невозможно. Нтъ ли чего нибудь сегодня утромъ?

Онъ пересмотрлъ свои письма.

— Кажется, ничего. Постой, я не заглядывалъ еще въ шкафъ.

Онъ всталъ и открылъ шкафъ настежъ. Затмъ онъ вынулъ оттуда свертокъ.

— Опять!— вскричалъ онъ, почти застонавъ.— Опять! Вотъ посмотри!

Онъ швырнулъ на столъ тотъ самый свертокъ, который только за десять минутъ передъ тмъ своими собственными руками положилъ въ шкафъ.

— Вотъ взгляни! Такъ-то надо мною издваются… Такъ-то мучатъ меня!

Онъ отшвырнулъ свертокъ на другой конецъ, комнаты, вернулся къ своему креслу и, опустивъ голову на руки, глубоко вздыхалъ.

Эльзи подняла свертокъ. То была довольно объемистая рукопись. Заглавіе ея уже извстно читателю. Она развязала тесемку и стала перелистывать страницы. Оказалось, что это была автобіографія Эдмунда Грея. И написана она была почеркомъ мистера Деринга!

Она снова положила рукопись въ шкафъ.

— Положите сюда все,— сказала она,— что вамъ прислано.. Все. Извстно ли вамъ что нибудь объ этомъ Эдмунд Гре?

— Ничего, моя дорогая двочка, ршительно ничего. Я никогда не видалъ этого человка. Я никогда не слыхалъ о немъ. А онъ слъ мн на шею. Онъ занимаетъ комнаты по рекомендательному письму отъ меня. Я же отрекомендовалъ его директору банка… я… моимъ будто бы собственноручнымъ письмомъ… Онъ написалъ чекъ на 720 фунтовъ стерл. отъ моего имени восемь лтъ назадъ. И онъ же перевелъ на свое имя акціи и фонды стоимостью на тридцать восемь тысячъ фунтовъ стерл.

— Къ этому слдуетъ прибавить, что онъ былъ причиною подозрнія и гнуснаго обвиненія, обрушившихся на моего жениха и на моего брата, и чтобы простить это, потребуется не мало терпнія. Дорогой мистеръ Дерингъ, мн такъ жаль васъ. Это самая удивительная и самая необъяснимая загадка. Предположимъ,— она положила свою руку на его руку,— предположимъ, что я разгадаю вамъ ее…

— Ты, дтка? Да что можешь ты сдлать, когда другимъ ничего не удалось?

— Но я могу попробовать.

— Попробуй, ради Бога. Попробуй, милочка. Если ты разгадаешь эту загадку, тебя сожгутъ, какъ колдунью.

— Нтъ. Если я разгадаю эту загадку, вы будете у меня на свадьб. Вы должны были передать меня будущему мужу. Но теперь… теперь… Этельстанъ передастъ меня ему, а вы будете тутъ же свидтелемъ. И это будетъ свадьба, полная слезъ,— какъ бы въ подтвержденіе этихъ словъ, на глазахъ ея показались слезы,— потому что всмъ и каждому будетъ такъ стыдно за сказанныя гадкія вещи. Сэръ Самуэль всю службу простоитъ на колняхъ, а Чиклэю придется спрятаться подъ скамейкой.— Прощайте, мистеръ Дерингъ. Я вщунья. Я могу предсказывать. Черезъ нсколько дней вы все узнаете объ Эдмунд Гре.

Она убжала безъ дальнйшихъ объясненій. Мистеръ Дерингъ покачалъ головою и улыбнулся. Что молодость ставитъ свои собственныя длишки — свои любовныя зати и свадьбы — выше длъ старшихъ, въ этомъ не было ничего удивительнаго. Что же касается до него самого, какъ онъ вспоминалъ порою,— всегда, когда эта двушка была съ нимъ, со своимъ милымъ обращеніемъ и нжной рчью,— ея посщеніе развеселяло его. Онъ вскрылъ свои письма и занялся своей обычной работой.

Что же касается Эльзи, улыбка исчезла въ ея глазахъ, пока она спускалась по лстниц. Будь она сама стряпчимъ, лицо ея не могло бы стать боле утомленнымъ и мрачнымъ.

Она установила связь между мистеромъ Дерингомъ и Эдмундомъ Греемъ. Онъ и никто другой клалъ эти письма на столъ, пряталъ эти вещи въ шкафъ. Разъ это было такъ, онъ же самъ и никто другой писалъ вс письма, подписывалъ чеки и творилъ всю эту кутерьму. Онъ самъ! Но какимъ образомъ? Эльзи читала кое-что о гипнотизм. Удивительныя вещи ежедневно продлываются месмеристами и магнетизерами подъ ихъ новымъ именемъ. Мистеръ Дерингъ былъ загипнотизированъ тмъ человкомъ, что называлъ себя Эдмундомъ Греемъ, для его личныхъ гнусныхъ цлей. Ну,— она отыщетъ этого Эдмунда Грея. Она накроетъ этого негодяя въ его собственномъ притон.

Она смло направилась въ Грей-Иннъ. Она нашла No 22 и поднялась на лстницу. Наружная дверь была заперта. Она постучалась, но не получила отвта. Она вспомнила, какъ Джорджъ отыскалъ служанку Грея и заходилъ къ ней на квартиру,— она ршилась сдлать то же. Но, сходя внизъ по лстниц, она столкнулась съ такою грязною, дряхлою и хворою старухой, что та показалась ей вполн соотвтствующей описанію Джорджа.

— Вы служанка мистера Грея?— спросила она.

— Я, миссъ, именно я.

Женщина казалась удивленною при вид такой постительницы.

— Мн надо его видть, по весьма важному длу. Чрезвычайно важному для него самого. Когда я могу его застать?

— Не знаю, миссъ. Онъ бываетъ въ разное время. Вчера вечеромъ онъ былъ здсь. Онъ сказалъ, что не придетъ сегодня вечеромъ. Но я не знаю.

— Посмотрите-ка сюда.— Эльзи вынула свой кошелекъ.— Скажите мн, когда по вашему онъ будетъ здсь, и если я застану его, я вамъ дамъ два фунта, два золотыхъ соверена. Если вы мн скажете правду, я вамъ дамъ два соверена.

Она показала ихъ старух. Та жадно посмотрла на деньги.

— Вотъ что, миссъ, онъ бывалъ здсь всякую субботу подъ вечеръ за послдніе шесть мсяцевъ. Я это знаю по разбросаннымъ бумагамъ, которыя онъ тутъ оставляетъ. Всякую субботу подъ-вечеръ.

— Очень хорошо. Вы получите свои деньги, если я его застану.

Вечеромъ Эльзи ни слова не сказала о мистер Деринг и о своемъ странномъ открытіи. Молодые люди говорили, не попробовать ли то или другое средство, имя постоянно въ виду виновность Чиклэя. Но она не сказала ни слова.

ГЛАВА XXII.
‘Я Эдмундъ Грей’.

Въ субботу, посл полудня, неподалеку отъ южнаго квартала Грей-Инна, стоялъ полисменъ, бесдуя съ малымъ, который разноситъ газеты изъ склада у восточной части этой арки. Часы показывали половину четвертаго и погода была великолпная, что было рдкостью въ этомъ сезон (августъ) и въ этомъ году. Солнце обдавало своими горячими лучами мрачные старые дворы, отчего они казались еще мрачне. Тамъ, гд окраска оконъ и дверныхъ косяковъ выцвла и загрязнилась, гд оконныя и дверныя стекла большей частью не вымыты, гд на окнахъ нтъ цвтовъ, а въ скверахъ нтъ ни деревьевъ, ни листвы, гд въ каменныхъ стнахъ осыпался цементъ, а сажа заполнила вс трещины и затушевала вс щели — тамъ лтнее солнышко только рзче выставляетъ ветхую убогость мрачнаго зданія. Грей-Иннъ въ іюл и въ август (за исключеніемъ разв такихъ мсяцевъ, какъ августъ 1891 года) выглядитъ старымъ, но не почтеннымъ. Старости подобаетъ чисто и опрятно одваться, старости слдовало бы носить парикъ, чтобы скрыть свои лысины, старости слдовало бы вставить себ фальшивые зубы, чтобы прикрыть пустыя десны. Это думалось и полисмену. ‘Не мшало бы помыть, да поприбрать намъ это старое мстечко’ — замтилъ онъ газетчику. ‘Не мшало бы намъ здсь кого помоложе, чмъ эти старыя служанки’,— молвилъ малый. Не усплъ онъ произнести это желаніе, какъ въ ворота вошла молодая лэди и прошла въ Иннъ.

Это была молодая лэди съ прелестнымъ лицомъ и станомъ, красота ея превосходила самыя смлыя мечтанія полисмена и газетчика, которые оба обладали истиннымъ поэтическимъ темпераментомъ. На ней было платье воздушнаго, чуднаго цвта, который рдко доводится встрчать въ предлахъ Грей-Инна,— что-то срое или серебристо-срое, открытое спереди, и родъ жакета. Она быстро прошла мимо нихъ и черезъ проходъ вступила въ скверъ.

— No 22,— сказалъ полисменъ.— Кого бы ей это понадобилось въ 22 No? Кто тамъ въ нижнемъ этаж 22 No?

— Справа — ‘архитекторы и землемры’. Слва — ‘универсальные переводчики’.

— Можетъ она ‘универсальная переводчица’. Теперь он вс уже разошлись. Первый этажъ занимаютъ стряпчіе. Они тоже уже разошлись. Я видлъ, какъ клерки вышли гурьбой въ два часа. Во второмъ этаж — мистеръ Карстонъ — налво и мистеръ Эдмундъ Грей — направо. Можетъ она къ мистеру Карстону. Дай Богъ, чтобы не къ нему. Онъ джентльменъ пріятнаго обращенія и, говорятъ, очень ученый, но онъ крпко любитъ чарочку и такому прелестному юному существу не пристало выходить замужъ за человка, который черезъ вечеръ является домой, еле держась на ногахъ. Но тутъ и мистеръ Грей — старый джентльменъ — можетъ, она его дочь. Чмъ занимается мистеръ Эдмундъ Грэй, Джо?

— Кто его знаетъ. Онъ рдко здсь бываетъ. Старый джентльменъ… Уже давно, цлые годы его видятъ въ Инн. Мн кажется, онъ живетъ постоянно въ деревн и ничего не длаетъ, живетъ насчетъ труда другихъ людей… насчетъ моего труда… честнаго труда рабочихъ,— сказалъ газетчикъ, который былъ соціалистъ.

— А! тутъ что-то есть… О мистер Гре справляются. Сначала приходилъ молодой джентльменъ — онъ былъ такой ласковый… и такой щедрый… похоже, что на чужія деньги. Ему хотлось поразвдать многое о мистер Гре, больше того, что я могъ ему сказать… хотлось знать, часто ли онъ сюда захаживаетъ и что онъ тутъ длаетъ… и чтобы я ему разсказалъ все, что знаю. Онъ пошелъ потомъ къ старой служанк. Затмъ, приходилъ маленькій старичокъ, я его знаю съ виду… бываетъ вечеромъ въ пивной ‘Добро пожаловать’… Ему тоже хотлось узнать всю подноготную о мистер Гре. Только съ этой стороны ни полкроны. Онъ подглядываетъ и подсматриваетъ за нимъ — идетъ и прячется въ проходъ, по другую сторону сквера. Онъ точно паукъ. Готовъ побиться объ закладъ, что не къ добру подстерегаетъ его. Можетъ, молодая лэди также желаетъ поразвдать о немъ. Джо, тутъ что-то есть въ 22 No. Кажется, стараго джентльмена нтъ дома. Она сейчасъ вернется оттуда и начнетъ: ‘Охъ, мистеръ полисменъ, будьте такъ добры, скажите мн, какъ бы мн застать мистера Эдмунда Грея?’ Можетъ, дастъ шиллингъ, а можетъ нтъ. Удивляюсь, что ей надобно отъ мистера Грея? Иногда эти старикашки откалываютъ такія колнца, что просто диву даешься. Джо, если ты когда нибудь попадешь къ намъ на службу, то узнаешь какая это тяжелая работа и какъ плохо оплачивается. Но за то многому можно и научиться. Коли хочешь узнать человческую природу, поступай на службу въ тюрьму.

— На самомъ верху живетъ старый мистеръ Лангхорнъ.

— Такъ. Только ни одна лэди не пожелаетъ навстить этого бднаго старика. У него нтъ знакомыхъ, ни молодыхъ, ни старыхъ — нтъ ни знакомыхъ, ни денегъ. Какъ разъ въ эту минуту онъ ужасно нуждается. Призанялъ у меня шиллингъ въ прошлое воскресенье, чтобы купить себ чего нибудь пость. Хорошая вещь — неправда ли, Джо?— быть джентльменомъ и присяжнымъ повреннымъ всю свою жизнь и подъ конецъ очутиться въ такомъ положеніи? Помирать съ голоду на чердак… Э?… Попомни мое слово: она сейчасъ вернется сюда.

Но она не вернулась. Прошло боле двухъ часовъ, а ея все не было.

Эльзи Арендель — это была она — поднялась во второй этажъ. Здсь она остановилась. Передъ ней направо и налво были запертыя двери. На одной двери стояло имя мистера Ф. У. Карстона, на другой — имя мистера Эдмунда Грея. Эльзи постучала зонтикомъ въ послднюю дверь. Отвта не послдовало.

— Старая служанка — прошептала она — сказала мн, что въ субботу подъ вечеръ я скоре всего могу застать его. Я подожду.

Она съ нкоторой нершительностью присла на ступенькахъ, которыя вели въ третій этажъ,— на нихъ было не слишкомъ чисто — и стала ждать.

Она взялась за весьма смлое дло — опасное дло. Она открыла, что между мистеромъ Дерингомъ и этимъ Эдмундомъ Греемъ есть непосредственная связь. Она узнала, что онъ приходитъ въ контору въ странномъ гипнотическомъ состояніи, принося вещи отъ Эдмунда Грея. Теперь у нея явилось подозрніе, что единственное лицо, совершившее подлоги отъ имени мистера Деринга, былъ самъ мистеръ Дерингъ, подъ внушеніемъ и контролемъ Эдмунда Грея, и ей надобно было узнать, кто такой этотъ Эдмундъ Грей. Она уличитъ его. Это было рискованно, но вдь не убьетъ же онъ ее. Къ тому же, по описанію, онъ былъ пожилой человкъ. Его описывали также, какъ человка добраго, благотворительнаго, ласковаго въ обращеніи, а письма, которыя онъ писалъ, дышали совсмъ веселымъ оптимизмомъ. Однако же, онъ совершилъ цлый рядъ сложныхъ подлоговъ. Она ршилась подождать его. Она будетъ ждать его, пока не наступятъ сумерки, если это окажется необходимымъ.

Тутъ было очень тихо. Вс конторы были заперты и клерки разошлись по домамъ. Обитатели Грей-Инна большею частью отсутствовали, отправляясь ради праздничнаго дня за городъ, покидая Лондонъ съ субботы до понедльника. Везд царила полная тишина, только въ Гольборн шла торговля, доносясь словно непрерывный ропотъ. Полисменъ, высказавъ все, что ему надо было сказать разносчику газетъ, совершалъ свой круговой обходъ медленными и тяжелыми шагами. Въ Инн было совсмъ пусто, безлюдно и тихо. Только наверху слышались шаги человка, который безостановочно ходилъ взадъ и впередъ по комнат, не измняя темпа, словно маятникъ. Эльзи скоро заинтересовалась: кто бы могъ быть этотъ человкъ и неужели у него нтъ лучшаго времяпровожденія, кром вымриванія комнаты втеченіе цлаго дня, когда солнышко сіяетъ такъ ярко?

Часы пробили четыре. Эльзи прождала полчаса, но мистера Деринга все еще не было, наверху же все еще продолжался непрерывный стукъ шаговъ.

Часы пробили пять. Шаги раздавались по прежнему. По прежнему Эльзи сидла на лстниц въ терпливомъ ожиданіи.

Когда часы пробили шесть, шаги остановились, либо перемнили направленіе. Затмъ отворилась дверь наверху и тотчасъ же захлопнулася, а шаги стали спускаться по лстниц. Эльзи приподнялась съ своего мста и стала къ сторонк. По лстниц спускался старикъ, — высокій и худой, остриженный подъ гребенку, блдный, въ черномъ сюртук, износившемся въ лоскъ во всхъ тхъ мстахъ, которыя могутъ лосниться,— жалкій старикъ, шляпа котораго едва держалась на голов отъ ветхости. И въ то же время по его виду и манерамъ въ немъ вы бы сразу признали джентльмена, джентльмена, дошедшаго до послднихъ предловъ бдности и упадка силъ.

Онъ остановился удивленный при вид молодой лэди на лстниц.

— Вы ожидаете мистера Карстона?— спросилъ онъ.— Онъ ухалъ за городъ. Онъ не вернется до понедльника. Никто не возвращается сюда ране понедльника. Отъ субботы до понедльника Иннъ въ моемъ распоряженіи. Все это время тутъ никто не хлопаетъ дверями и не бываетъ постороннихъ. Это уютный уголокъ, если только…

Онъ покачалъ головой и смолкъ.

— Я не жду мистера Карстона. Я поджидаю мистера Эдмунда Грея.

— Онъ очень неаккуратенъ. Никто не можетъ сказать, когда онъ приходитъ или куда уходитъ. Я бы не сталъ ждать, будь я на вашемъ мст. Можетъ, онъ придетъ сегодня, а можетъ, завтра, а то и въ другое время. Онъ часто приходитъ въ воскресенье утромъ. Я слышу, какъ онъ поднимается по лстниц, когда замолкнетъ церковный звонъ. Онъ спокойный сосдъ… не хлопаетъ дверью, не стучитъ ногами. Право, я не сталъ бы ждать его, будь я на вашемъ мст.

— Я подожду еще немного. Мн ужасно нужно повидать мистера Грея.

— Ему бы слдовало подождать вашего прихода, — любезно возразилъ мистеръ Лангхорнъ.— Лстница совсмъ не подходящее для васъ мсто. Старый Иннъ слишкомъ тихое мсто для такихъ, какъ вы. Радость и веселье вашъ удлъ, безмолвіе и покой удлъ такихъ, какъ я. Я думаю, даже стукъ и грохотъ не слишкомъ непріятны для молодости и красоты. Комнаты эти не для молодыхъ лэди. Красота ищетъ жизни, любви и восторговъ. Здсь же ихъ нтъ. Уходите, молодая лэди, оставьте Иннъ такимъ жалкимъ старикамъ, какъ я, которымъ некуда уйти отсюда, если бы даже они захотли.

— Благодарю васъ. Я должна видть мистера Грея.

— Вы хотите повидать Эдмунда Грея. Вотъ и я также. И я также. Вы изъ его друзей. Поэтому, можетъ быть, вы сдлаете-то, что онъ бы сдлалъ. Друзья его походятъ на него добротою сердца. Т, которые хотятъ быть его друзьями, должны стараться походить на него. Молодая лэди, я хочу къ вамъ обратиться, какъ къ друту этого добраго человка. Вы можете дйствовать за него…

— Что могу я сдлать, дйствуя за него?

Въ глазахъ этого человка свтилось пламя голода, заставившее ее угадать, что могла она сдлать для него.

— Сегодня суббота.— Онъ отвчалъ ей, не глядя на нее.— Завтра воскресенье. Ране, разъ или два, я очутился, какъ и теперь, безъ гроша. Я занималъ у мистера Карстона и у мистера Эдмунда Грея. Иногда я возвращалъ свой долгъ… не всегда. Одолжите мн… ради мистера Эдмунда Грея… если вы не богаты, онъ отдастъ вамъ эти деньги… сумму въ пять шиллинговъ… слышите, пять шиллинговъ. Иначе мн нечего будетъ сть до понедльника, пока не вернется мистеръ Карстонъ.

— Нечего сть? Совсмъ нечего сть?

Уличные нищіе часто длаютъ такое же признаніе, но словамъ ихъ какъ-то недостаетъ убдительности. Однако же, мистеръ Лангхорнъ, очевидно, говорилъ правду.

— Вчера я немного закусилъ въ это время. Но съ тхъ поръ я еще ничего не лъ. У меня дома не было ни чаю, ни хлба на завтракъ. Когда часы пробили шесть, мой обденный часъ, я ршился пройтись по улиц, посмотрть на кушанья, разставленныя на окнахъ въ лавкахъ. Это немного замариваетъ голодъ. Но завтра мн будетъ худо… очень худо. Я слягу. О! я уже и прежде испытывалъ эти страданія. Порой,— голосъ его понизился — на меня нападало жестокое искушеніе стащить что-нибудь… Нтъ… нтъ, не думайте, что я поддался ему. Нтъ… Нтъ пока… Пока нтъ.

Эльзи открыла свой кошелекъ. Въ немъ было два соверена и одинъ или два шиллинга.

— Возьмите все,— сказала она съ жаромъ.— Возьмите все золото, а мн оставьте серебро. Возьмите сейчасъ же.

Она топнула ножкой.

Онъ колебался.— Все?— спросилъ онъ.— Все? А вы можете лишить себя такой суммы? Я никогда не въ состояніи выплатить…

— Возьмите!— повторила она повелительно.

Онъ повиновался: онъ вынулъ изъ кошелька золото дрожащими пальцами. Затмъ приподнялъ свою ветхую, готовую развалиться, шляпу и медленно поплелся внизъ по лстниц, придерживаясь за перила. Несчастный бднякъ ослаблъ съ голодухи.

Эльзи снова присла на ступенькахъ.

Было половина седьмого, когда другіе шаги послышались у входа въ домъ. Эльзи вскочила на ноги, она поблднла, сердце замерло у нея въ груди, потому что она поняла, что если это были дйствительно шаги человка, котораго она поджидала, то она должна стать лицомъ къ лицу съ закоренлымъ преступникомъ, способнымъ, вроятно, на всякую низость. Шаги поднимались все выше по лстниц, отъ входной двери до верха лстницы это восхожденіе заняло только одну минуту, но Эльзи она показалась получасомъ, такъ быстро чередовались ея мысли. Вотъ человкъ поднялся на послдній рядъ ступенекъ. Боже мой! Эльзи невольно закричала отъ изумленія. Она закричала и схватилась за перила: передъ ней, вынимая ключъ отъ комнатъ мистера Грея изъ кармана своего жилета, былъ никто иной, какъ самъ мистеръ Дерингъ!

Да. Пожилой человкъ добродушнаго вида, съ разввающимися фалдами растегнутаго сюртука, съ лицомъ кроткимъ, ласковымъ, улыбающимся и лучезарнымъ, въ шляп, чуточку сдвинутой на затылокъ, опустивъ лвую руку въ карманъ. Эльзи вспомнился опять портретъ ея, тамъ дома, и вотъ здсь онъ стоялъ во плоти, преображенный согласно ея портрету!

Она глядла на него, отъ изумленія безмолвная и неподвижная. Она могла только смотрть на него во вс глаза. Если бы въ эту минуту раздался внезапно окрикъ ея матери, что невжливо со стороны двчонокъ пялить глаза, и тогда бы она не могла оторвать отъ него своего изумленнаго взора. Потому что мистеръ Дерингъ смотрлъ на нее съ тмъ удивленіемъ, которое обозначаетъ: ‘Чего хочетъ отъ насъ здсь прекрасная молодая лэди?’ Не было ни малйшаго признака, чтобы онъ узналъ ее. Онъ смотрлъ на нее тмъ безучастнымъ взоромъ, какой мы останавливаемъ на мгновеніе на постороннемъ и случайномъ прохожемъ на улиц.

Онъ отворилъ наружную дверь и уже входилъ въ нее, когда къ ней вернулось присутствіе духа… хотя не вполн. Она сдлала нсколько шаговъ впередъ.

— Пожалуйста, скажите мн, какъ мн найти мистера Эдмунда Грея?

— Конечно,— улыбнулся онъ,— нтъ ничего легче этого. Я Эдмундъ Грей.

— Вы!.. вы… Эдмундъ Грей? О! Нтъ… нтъ. Вы не можете быть Эдмундомъ Греемъ… вы сами?

— Всеконечно. Почему бы нтъ? Почему бы человку не быть самимъ собою.

— О! я не понимаю. Міръ перевернулся. Я приняла васъ… приняла за другое лицо?

Онъ ласково засмялся.

— Право же я никто другой, какъ Эдмундъ Грей,— всегда Эдмундъ Грей. Мое первое имя я не могу перемнить, если бы и хотлъ, такъ какъ это имя дано мн при крещеніи. А послднее имя я не хочу мнять, потому что это имя моихъ предковъ.

— Я спросила, потому что… потому что… я вообразила въ васъ сходство съ другимъ лицомъ. Не слыхали ли вы когда-нибудь, что вы очень похожи на кого-то другого?

— Нтъ, не думаю. Впрочемъ, сходства бываютъ въ высшей степени поверхностны. Не найдется двухъ живыхъ существъ похожихъ между собою. Мы одиноки, каждый живетъ своей жизнью въ великомъ космос, совершенно единичною жизнью… непохожею на жизнь другого живого существа. Какъ бы то ни было, я Эдмундъ Грей, молодая лэди. Меня рдко навщаютъ молодыя лэди въ этихъ комнатахъ. Если у васъ не осталось боле сомнній насчетъ этого пункта, позвольте мн спросить васъ еще разъ, чмъ могу я служитъ вамъ? Не захотите ли вы зайти ко мн и посидть?

— О! Это удивительно!— вскричала она,— удивительно! въ высшей степени удивительно! Вдь вы тотъ самый мистеръ Эдмундъ Грей, который написалъ недавно письмо въ Times’?

— Разумется. Думаю, что у насъ въ Инн нтъ другого лица, носящаго это имя. А вы читали это письмо?

— Да… о, да.

— И вы пришли сюда поговорить со мною объ этомъ письм?

— Да… да.— Она ухватилась за эту мысль.— Именно для этого я пришла… поговорить объ этомъ письм. Я пришла, надясь, что застану дома автора этого письма.

Онъ отворилъ настежь дверь въ гостиную.

— Не хотите-ли пожаловать сюда? Мы можемъ совершенно спокойно побесдовать здсь. Въ этотъ часъ въ субботу въ Инн нтъ почти ни души.

Онъ заперъ наружную дверь и прослдовалъ за своей гостьей въ гостиную.

— Тутъ,— продолжалъ онъ,— самое спокойное мсто во всемъ Лондон. У насъ въ сквер нтъ величественныхъ вязовъ, какъ въ старомъ саду, но все же у насъ есть маленькія преимущества — просторныя комнаты, гд всегда тихо по вечерамъ и въ воскресные дни. Можетъ и попадается нсколько шумливыхъ молодыхъ людей, но для того, кто занимается чтеніемъ и размышленіями, не найдется въ Лондон боле подходящаго мста. Итакъ, молодая лэди, возьмите себ кресло и усаживайтесь. Мы побесдуемъ. Очень мало людей, которые вступали бы со мной въ бесду по поводу моихъ теорій. Это происходитъ оттого, что я старъ, такъ что потерялъ своихъ друзей, и оттого, что цли мои опередили міръ. Никто не бываетъ такъ одинокъ, какъ человкъ, родившійся раньше своего времени. Онъ пророкъ, понимаете ли, который долженъ быть побитъ каменьями, потому что онъ вщаетъ непонятныя, а, слдовательно, неудобныя, даже ужасающія вещи. Я буду очень радъ немного отвести душу съ вами. Позвольте же мн сначала распечатать эти письма.

Эльзи сла и осмотрлась кругомъ. Она находилась въ большой комнат, два окна ея выходили въ скверъ. Убранство комнаты было совершенно простое, но вполн приличное. Тутъ стоялъ объемистый столъ для занятій, съ ящиками, маленькій столикъ между оконъ, нсколько стульевъ, кушетка и кресло, и большой книжный шкафъ, биткомъ набитый книгами — книгами соціалистическаго содержанія, какъ ей сказывалъ Джорджъ. Изъ гостиной открывалась дверь въ комнату меньшихъ размровъ: то была, вроятно, спальня, выходившая во дворъ. Простой коверъ былъ разостланъ на полу. Надъ высокимъ каминомъ въ старинномъ стил висли два или три портрета извстныхъ представителей соціализма. Если бы вся мебель не была покрыта слоемъ пыли, то комната имла бы холодно-опрятный видъ: вс стулья были разставлены по своимъ мстамъ, сторы на окнахъ были спущены до половины, какъ это надлежало, по мннію служанки, убиравшей комнаты, — милліоны лондонцевъ постоянно держатъ сторы спущенными до половины, гардины были аккуратно подхвачены на шнурахъ.

Мистеръ Эдмундъ Грей распечаталъ съ полдюжины писемъ, лежавшихъ у него на стол, и пробжалъ ихъ.

— Вс они отъ людей, прочитавшихъ мое письмо, — сказалъ Грей.— Они раздляютъ мою вру въ новое человчество. Счастливъ человкъ, которому удалось въ должный моментъ высказать передовое слово. Счастливъ тотъ, кто зажигаетъ свточъ какъ разъ во время, когда люди почувствовали, что ходятъ во тьм. Да, молодая лэди, вы не единственная, которую привлекли доктрины этого письма. Но у меня нтъ времени писать ко всмъ. Письмо обращаетъ въ послдователи одного, а небольшая газетная статья обращаетъ цлую тысячу.

Эльзи поднялась съ кресла. Она уже намтила свой образъ дйствій. Я говорилъ читателю, что у нея былъ замчательно нжный и симпатичный голосъ,— чарующій голосъ — голосъ, который укротилъ бы дикаря и наполнилъ бы сердце юноши тою страстью, которую она захотла бы возбудить въ немъ. Притомъ у нея были т прелестные глаза, которые заставляютъ людей выдавать свои тайны, разставаться со своей силой и мощью. Знала ли она, что обладаетъ такой властью? Весь ея опытъ заключался въ любви только одного человка, и притомъ въ самой обыкновенной, отнюдь не романической любви: оба влюбленные воспитывались вмст и видались другъ съ другомъ ежедневно, и скоро должны были взяться за руки и пойти отнын по жизненному пути рука объ руку. Однако, и сама Далила, опытная, коварная, искусная и ловкая очаровательница, не смогла бы дйствовать съ большимъ умомъ и лукавствомъ, чмъ эта чистосердечная молоденькая двушка.

— О,— нжно заговорила она,— будетъ позорно, если вы станете терять свое драгоцнное время на переписку съ этими людьми. Вы не должны этого длать. Время ваше нужно для всего свта, а не для отдльныхъ личностей.

— Такъ,— отвчалъ онъ,— такъ. Вы сказали правду.

— Вы учитель… вождь… князь во Израил… проповдникъ… пророкъ.

— Я — онъ самый… онъ самый. Вы сказали врно. Я бы не дерзнулъ высказать это самъ. Но я — онъ самый.

— Въ этомъ не усомнится никто изъ тхъ, кто прочиталъ ваше письмо. Будьте же моимъ учителемъ… Точно также… какъ вы учитель всхъ… всхъ этихъ людей, которые пишутъ вамъ.

— Быть вашимъ учителемъ?

Онъ покраснлъ, какъ мальчикъ.

— Могу ли я пожелать чего нибудь лучшаго?

— Моимъ отцомъ и моимъ учителемъ,— прибавила она, слегка измнившись въ лиц.— Молодыя двушки очень легко пугаются,— быть можетъ, этотъ старый джентельменъ понялъ ея предложеніе… нсколько въ иномъ смысл.

Онъ протянулъ ей руку. Она взяла ее въ свои, въ об свои прелестныя ручки, и наклонила свою головку.

— Я пришла сегодня только съ намреніемъ,— о Далила!— поблагодарить васъ за ваши великія,благородныя, честныя слова, которыя внесли въ мою душу освжающую бодрость. А теперь, поблагодаривъ васъ, я ршаюсь попросить у васъ одной милости…

— Все, что угодно, все.

— Вы будете моимъ учителемъ… вы будете учить меня. Позвольте мн взамнъ освободить васъ отъ этого занятія.

Она положила свою руку на груду писемъ.— Позвольте мн отвчать на нихъ вмсто васъ. Позвольте мн быть вашимъ личнымъ секретаремъ. У меня нтъ никакого дла. Позвольте мн работать для васъ.

Она смотрла ему въ лицо своими чудными глазами и улыбалась ему своей очаровательной улыбкой, и голосъ ея ласкалъ слухъ старика, словно нжная музыка.

— Теперь, когда я васъ увидла, позвольте мн стать вашей ученицей, вашей самой преданной ученицей и боле чмъ ученицей, Эдмундъ Грей — я не могу говорить ‘мистеръ Грей’.

Она положила свою хорошенькую изящную ручку въ мягкой перчатк на его руку, и это движеніе произвело на него дйствіе легкаго электрическаго тока.

— Позвольте мн быть вашимъ секретаремъ.

Пробило десять часовъ прежде, чмъ Эльзи въ этотъ вечеръ вернулась къ себ домой, она отказалась разсказать своему родному брату и своему возлюбленному жениху, гд она была и какъ провела вечеръ.

ГЛАВА XXIII.
Учитель и ученица.

Было воскресенье, время подвигалось къ вечеру. Новая ученица сидла у своего учителя, она сидла на низенькомъ стул, сложивъ на колняхъ руки, съ серьезнымъ интересомъ наблюдая за своимъ учителемъ, который ходилъ взадъ и впередъ по комнат, проповдуя и поучая.

— Учитель,— спросила она,— вы всегда проповдывали эти доктрины и держались ихъ?

— Не всегда. Было время, когда я коснлъ во мрак…. какъ остальные люди.

— Какъ узнали вы эти вещи? Читая книжки?

— Нтъ. Я открылъ ихъ самъ. Я пришелъ къ нимъ самъ путемъ логическаго размышленія и наблюденія. Все хорошее и истинное должно быть открыто самимъ человкомъ для себя.

— Во что вы врили въ былое время?

— Моя дорогая юная ученица, тотъ, кто вритъ, какъ я, не на-половину, а всмъ своимъ сердцемъ, охотно забываетъ то время, когда онъ бродилъ во мрак или при неврномъ освщеніи. Ему хочется забыть это время. Да и нтъ никакой пользы вспоминать объ этомъ времени. Я такъ вышколилъ себя, что не помню былого, не помню, что я думалъ или говорилъ, или съ кмъ знался въ то время. Это забвеніе — величайшее блаженство. Думаю, что я могъ бы воскресить память о быломъ, пожелай я этого, но такое усиліе причинило бы мн страданіе. Пощадите меня. Воспоминаніе объ этой части моей жизни унизило бы меня. Пощадите меня, ученица моя. Однако, если вы этого желаете…

— О, нтъ, нтъ! Простите меня.

Эльзи прикоснулась къ его рук. Онъ взялъ ея руку и удержалъ въ своей. Радовала ли или нсколько пугала молодую двушку эта власть, которую она имла надъ нимъ?

— Я не хочу причинять вамъ страданіе. Однако…

— Вы знаете, дитя мое, когда монахъ принимаетъ постриженіе и опоясывается тройной веревкой, онъ покидаетъ вс мірскія блага — честолюбіе, любовь, роскошь, блескъ… все… ршительно все и зарывается въ свою келью. Онъ забываетъ всхъ и вся. Онъ отрекается отъ всего. Онъ оставляетъ все для того, чтобы предаться размышленію и молитв. Проводя дни и ночи въ размышленіи, я не знаю, что было со мною прежде, да это ни мало не заботитъ меня. Когда человкомъ овладваетъ новая вра, онъ словно родится во второй разъ, и вра эта охватываетъ его такъ полно, что до всего остального ему нтъ дла. О, дитя и съ вами совершится то же — вы очутитесь подъ властью этого навожденія. Есть вещи, которыя каждый изъ насъ долженъ длать, чтобы жить — завтракать, обдать — объ этихъ вещахъ я ничего не помню. Большое счастіе и большая награда для меня, что я не помню о ненужныхъ вещахъ… о низменныхъ и обыденныхъ вещахъ. Къ чему сталъ бы я стараться припоминать о нихъ?

— Нтъ… нтъ, — прошептала ученица, увлеченная его пылкою рчью.— Лучше забыть о нихъ. Лучше жить непрерывно мыслью о дл и ради дла.

Однако — спрашивала она себя — какимъ образомъ удастся ей довести его до сознанія, если она не заставитъ его припомнить? Онъ былъ безумцемъ одинъ часъ, а въ слдующій разсуждалъ здраво. Какимъ образомъ заполнитъ она эту бездну?

Учитель взялъ ея руку и отечески удержалъ въ своей.

— Намъ была необходима такая послдовательница, какъ вы,— продолжалъ онъ, слегка наклонивъ свою голову надъ нею.— У моихъ приверженцевъ много пылу, но мало разумнія. Они врятъ въ хорошее время, но они нетерпливы. Они хотятъ революціи, которая ужасна и разрушительна. Я же хочу убжденія. Бываютъ эпохи, когда великая идея охватываетъ міръ, словно пламя. Но сперва надобно подготовить человческіе умы для воспринятія этой идеи. Міръ еще не созрлъ для моей идеи, а я старъ и могу умереть слишкомъ скоро, такъ что не увижу внезапнаго прилива этого мощнаго потока. Намъ нужны ученики. А боле всего, намъ нужны женщины. Меня удивляетъ, почему женщины теряютъ свои силы на подраженіе мужчин, когда есть тысячи вещей, которыя он могутъ сдлать лучше любого мужчины? Мн нужно женщинъ — молодыхъ, прекрасныхъ, преданныхъ. Я могу найти работу для массы женщинъ. Дитя, вашъ чудный голосъ, ваше прелестное лицо, ваши прелестные глаза мн нужны. Я возьму ихъ и… истрачу ихъ для великаго дла. Быть можетъ, вамъ суждено стать первой мученицей этого дла…

Странно! Она, которая предложила себя ему въ ученицы, съ намреніемъ провести его, думая только улучить удобную минуту, чтобы добиться своей цли, она, которая знала, что слушаетъ рчи и грзы безумца,— была, однако, увлечена имъ. Она задрожала, но душа ея ликовала: глаза ея заблестли новымъ свтомъ, она прошептала: ‘Да… да. Длайте со мною, что хотите. Я ваша ученица и, если вы пожелаете, я буду вашей мученицей’…

Велика и чудесна сила энтузіазма. Она создаетъ оратора, поэта, художника, романиста, драматурга, она создаетъ вождя людей: она создала перваго короля, перваго жреца, перваго завоевателя.

— Идемъ,— сказалъ мистеръ Грей,— время уходитъ. Я долженъ показать вамъ мой районъ.

Они пошли по улицамъ вмст. Человкъ, который былъ безумцемъ, шелъ беззаботно и легкимъ шагомъ, растегнутое пальто его разввалось во вс стороны, одна рука его была заложена въ карманъ, другая — размахивала тростью, голова была откинута назадъ, лицо сіяло, рчи его, хотя энергичныя, дышали добротою. А здравомыслящій человкъ, человкъ изъ Линкольнъ-Инна, носилъ свое пальто плотно застегнутымъ, ходилъ твердымъ, степеннымъ шагомъ, смотрлъ прямо передъ собою и выраженіе лица его показывало, что онъ всецло поглощенъ мыслями о своихъ личныхъ длахъ. Въ мистер Деринг жилъ человкъ безумецъ и человкъ здравомыслящій, и разумется, безумный человкъ былъ интересне.

Дорогой мистеръ Грей продолжалъ развивать свое ученіе. Его спутница отъ времени до времени съ любопытствомъ вглядывалась въ него. Что станется, если онъ внезапно придетъ въ себя? Что онъ подумаетъ? Какъ объяснитъ она ему все это? ‘Мистеръ Дерингъ, вы были вн себя. Вы говорили самыя ужасныя вещи. Вы бы ни за что не поврили, что даже въ минуту безумія можете говорить подобныя вещи’. Нтъ, онъ ни за что бы этому не поврилъ, ни за что. Онъ бы не могъ этому поврить. Что если бы братъ его, сэръ Самуэль, услышалъ эти слова? А тмъ временемъ апостолъ новаго ученія продолжалъ идти безсознательно, весь отдавшись своей миссіи.

Учитель остановилъ прозжавшій мимо трамвай. ‘Поднимемся наверхъ’ — молвилъ онъ.— ‘Тутъ мы можемъ разговаривать и дышать свободно, и осмотрться кругомъ себя, а порой и услышать что-нибудь интересное’.

На скамь, прямо противъ нихъ, сидло двое юношей — почти мальчиковъ, горячо разговаривая между собою. Эдмундъ Грей наклонился впередъ и беззастнчиво сталъ вслушиваться въ ихъ рчи.

— Это два юныхъ атеиста,— сказалъ онъ.— Они ругаютъ религію. Сегодня вечеромъ будетъ диспутъ между христіаниномъ и атеистомъ у Арокъ Сраженія и вотъ они идутъ послушать спорящихъ. Имъ бы слдовало заняться вопросомъ дня, но они не могутъ этого сдлать, они служатъ въ клеркахъ у стряпчаго. Они бдны и рабы, всю жизнь они останутся рабами и бдняками. Вмсто того, чтобы бороться противъ рабства и бдности, которыя имъ хорошо знакомы по личному опыту, они борятся противъ невдомаго и непостижимаго. Какая жалость!

Трамвай прохалъ мимо станцій и подъ широкими желзнодорожными арками, называемыми Арками Сраженія — здсь два юные атеиста сошли, томимые нетерпливой жаждой этой схватки, постоянно возобновляющейся каждое воскресенье вечеромъ, въ которой обнаруживается масса интеллектуальной ловкости и масса невжества. Изъ этого поединка сражающіеся удаляются, усталые и разгоряченные, гордясь, что имъ удалось выказать такую массу тонкаго остроумія, окруженные восхищенными послдователями, и никто изъ нихъ не убитъ на-повалъ, никто изъ нихъ не раненъ даже, и они готовы снова сразиться въ слдующее воскресенье.

Трамвай снова остановился и въ него вошли дв двушки,— работницы лучшаго типа, т. е., не изъ тхъ, что носятъ модное пальто и огромную шляпу съ яркими перьями, а двушки-работницы, одтыя скромно и опрятно. Имъ бы слдовало быть бодрыми и даже веселыми, потому что об он были молоды, об были прехорошенькія, об были мило одты, а воскресный вечеръ былъ такой теплый и ясный. Однако, имъ было совсмъ не до веселья. Он громко разговаривали между собою на тумбочк въ ожиданіи трамвая, он не прерывали своей бесды, взбираясь на лстницу, и продолжали свой разговоръ, усаживаясь, не обращая ни малйшаго вниманія на то, что сосди ихъ могли или захотли бы подслушать ихъ рчи.

— Ну, вотъ я и сказала ей — пошла и сказала, право же такъ. ‘Да,— говорю, вы заставляете насъ корпть надъ работой по пятнадцати часовъ въ день, да еще въ неурочное время,— говорю,— да еще выгадываете, какъ бы урзать у бдныхъ двушекъ ихъ заработокъ, да въ вашу вонючую каморку, гд и двумъ-то не повернуться, запихиваете насъ по дюжин… а вашъ газъ, отъ котораго глаза слпнутъ,— говорю,— отъ него задохнуться, помереть впору! а ужъ кушанье ваше, фу! ваше кушанье,— говорю,— словно для свиней готовлено, а вашъ мужъ-то, скотина онъ этакая, чего пристаетъ съ глазками, да съ подмигиваньями’… ‘Оставьте моего мужа въ поко’, говоритъ она… ‘А чего онъ ластится, да подмигиваетъ,— говорю я. Ужъ когда нибудь двушки возьмутъ, да окунутъ его головою прямо въ канаву,— говорю. Да и по дломъ ему!’

— Неужто ты все это сказала, Лиза?— спросила другая восхищеннымъ тономъ.— Господи! А что она теб?

— Такъ-таки напрямки и выложила. О! ужъ я заставила ее выслушать всю правду до-чиста. Хоть разъ въ жизни пусть узнаетъ, какова-то эта правда. Потомъ взяла свои деньги да и маршъ. Пусть себ ругаетъ меня, мн все равно. Хоть разъ ей сказала правду.

— Что вы думаете объ этомъ, ученица моя?— спросилъ учитель.

— Кажется, эта двушка поссорилась со своею хозяйкою. Одной изъ нихъ отказано въ работ. Что станется съ нею? Найдетъ ли она себ другое мсто?

— Не знаю. Что длается съ молодыми? Трудно ршить этотъ вопросъ.— Никто этого не знаетъ. Кто говоритъ одно, а кто — другое. Мы знаемъ, что длается со старыми, когда имъ отказываютъ въ работ. Они умираютъ. А про молодыхъ я не знаю. Вы молоды и вы женщина. Пойдите, поразспросите молодыхъ женщинъ, которымъ отказано въ работ, и узнайте для себя… для міра… что съ ними бываетъ…

Онъ остановилъ трамвай и они вышли.

Къ востоку отъ Гампстэдъ Родъ и отъ Камденъ Гай-Стритъ, окаймленное съ одной стороны каналомъ, находится большое пространство подъ товарной станціей внутренняго сообщенія и великой сверной дороги, газовыми заводами, пристанями и желзнодорожными арками, здсь цлая сть улицъ, о которыхъ мало кто знаетъ, кром приходскаго духовенства. Это самая неинтересная часть Лондона. Ее называли когда-то городомъ Сомерса {По имени лорда Сомерса, которому принадлежала вся земля подъ этимъ кварталомъ. Прим. переводч.}, но, кажется, это старое названіе почти совершенно вышло изъ употребленія. Уже боле ста лтъ, какъ тутъ живутъ люди: здсь, по крайней мр, три церкви, два рабочихъ дома, одна богадльня и три кладбища, обращенныя въ сады. Кварталъ этотъ оживляется также присутствіемъ каменноугольнаго депо. Въ этомъ квартал масса мелкихъ промышленныхъ заведеній, нсколько отелей съ меблированными комнатами. Улицы чуточку грязны, дома чуточку бдны, люди чуточку неряшливы. Они отнюдь не дурные люди, они въ извстномъ смысл почтенные люди, т. е. посредственно порядочные люди. Предмстье это не живописно,— въ немъ царитъ какое-то оцпенніе. Это скучный, до безнадежности скучный кварталъ. Тутъ есть дти, но имъ недостаетъ дтскаго оживленія, встрчаются и молодыя двушки, но имъ недостаетъ оживленія молодости, на всемъ лежитъ какой-то отпечатокъ низкопробности. Мсто это иметъ боле привлекательный видъ зимою, чмъ лтомъ. Въ этотъ день отъ яркаго солнечнаго свта жалкія улицы казались еще боле жалкими.

— Такъ это здсь вашъ районъ?— спросила Эльзи.

— Да, здсь. Васъ изумляетъ, почему я выбралъ именно это мсто. Вдь тутъ не все рабочіе. Нкоторые изъ этихъ людей мелкіе хозяева,— они стоятъ на самой низшей ступени лстницы. Рабочій въ сравненіи съ этими людьми великодушенъ и щедръ къ своимъ ближнимъ. Я устроилъ себ мстечко какъ разъ посреди нихъ. Но вы увидите… вы увидите.

Это былъ словно сонъ. Эльзи шла за своимъ проводникомъ. Вчера она познакомилась съ этимъ человкомъ впервые: она знала его раньше, только въ его здоровомъ состояніи. Онъ былъ сумасбродъ — въ самомъ дл, опасный сумасбродъ,— и уже заразилъ ее своимъ сумасшедшимъ бредомъ: онъ велъ ее Богъ знаетъ куда, въ какое-то странное мсто, къ страннымъ людямъ, а она шла за нимъ безъ малйшаго страха. Она, которая убжала бы при вид самаго безобиднаго лунатика, шла за нимъ, какъ его ученица.

— Джорджъ,— говорила она впослдствіи,— я и сама не знаю, какъ это случилось. Я ничего не могла подлать съ собою. Я помимо своей воли стала его ученицей: онъ овладлъ моей волей и я потеряла ее. Я даже забыла, что онъ съумасшедшій, я утратила способность разсуждать и все остальное: я пошла за нимъ и поврила всему, что онъ мн говорилъ. Откуда взялась у него такая сила? А какъ только я его оставила, я снова стала сама собою. Я поняла, что онъ сумасбродный энтузіастъ. Я увидла мистера Деринга въ каррикатур, провозглашающаго безумныя вещи. Но въ его присутствіи я была его покорной служанкой, его рабою.

— Вотъ, мы и пришли,— сказалъ онъ.— Тутъ мое мсто. Войдемъ же сюда.

ГЛАВА XXIV.
Въ собраніи.

‘Мсто’ мистера Грея, какъ онъ выразился, была постройка смиреннаго и незатйливаго вида. Мы намренно употребляемъ слово ‘постройка’, потому что никто не придумалъ бы другого названія. Своимъ треугольнымъ фасадомъ она была обращена на улицу, дверь находилась внизу, а окно было наверху. Это была очень обыкновенная, простая постройка изъ сраго камня, крытая сланцемъ. По всей вроятности, тутъ была когда-то старинная церковь методистовъ, — эта секта любила такія чистенькія постройки безъ всякихъ вычурностей, либо это помщеніе принадлежало арміи спасенія, а можетъ быть, это была одна изъ тхъ залъ, гд секуляристы любятъ собираться, одна изъ такъ называемыхъ залъ для научныхъ чтеній. На дверномъ косяк былъ прибитъ небольшой билетикъ, извщавшій, что всякое воскресенье, въ семъ часовъ вечера, Эдмундъ Грей будетъ говорить, и затмъ на билетик было вкратц изложено содержаніе лекціи.

Учитель указалъ на билетикъ.— Прочитайте, что тутъ написано,— сказалъ онъ.— Тутъ моя миссія ясно выражена. Недоразумнія не можетъ быть. Смлое заявленіе, которое говоритъ само за себя. Я стою почти одиноко въ мір, потому что послдователи мои люди слабые и не имющіе власти. Вс интересы, вс предразсудки, вс интеллигентные люди — весь свтъ противъ меня. Я одинокъ, какъ перстъ. Но я не боюсь ничего, потому что будущее принадлежитъ мн и моему длу… хотя мн не дожить и не увидть дня побды.

Онъ отворилъ дверь и Эльзи вошла. Она очутилась въ высокой комнат, имвшей около шестидесяти футовъ въ длину и около двадцати въ ширину. Посреди стоялъ длинный и узкій столъ, а вокругъ него нсколько скамеекъ. Другой мебели не было. Столъ былъ покрытъ блой скатертью и уставленъ блюдами ветчины и мяса, холодныхъ сосисокъ, крутыхъ яйцъ, кэковъ, поджареннаго хлба, булокъ для чая, бутербродовъ, мармеладомъ, вареньемъ, креветками, крессалатомъ и чайными чашками.

Въ комнат собралось человкъ тридцать-сорокъ, большей частью молодежь, хотя было тутъ и нсколько пожилыхъ мужчинъ. Между послдними Эльзи замтила горемычнаго адвоката изъ Грей-Инна. Быть можетъ, его привлекало угощеніе не мене самой проповди. Три четверти присутствующихъ были молодые люди, съ оживленными лицами и рзкими манерами. Они принадлежали къ воинствующей церкви. Они горли желаніемъ борьбы. Когда появился ихъ проповдникъ, они столпились вокругъ него, пожимая его руки, разспрашивая о его здоровьи.

— Друзья мои,— сказалъ Грей,— я привожу къ вамъ новую ученицу. Она теперь только ‘новобранецъ’. Она пришла послушать и поучиться. Она теперь ‘новобранецъ’, а впослдствіи будетъ ‘вожакомъ’.

Люди эти приняли Эльзи съ любопытствомъ. Они не были изъ высшихъ слоевъ общества, не отличались мягкостью обращенія и между ними еще ни разу не встрчалось молодой лэди. Они посторонились передъ ней, мужчины съ боле высокимъ положеніемъ стали бы ей поклоняться, эти же юноши только глядли на нее во вс глаза. Такой двушк не мсто въ ихъ срой жизни.

Очевидно, прихода учителя ждали, потому что въ ту же минуту толстая женщина и двочка внесли подносы съ чайниками и съ кувшинами горячей воды и поставили все это на столъ. Мистеръ Эдмундъ Грей взялъ себ стулъ. Эльзи показалось, что она очутилась въ стран чудесъ. Она пришла посмотрть ‘собраніе’, ожидала услышать проповдь или лекцію, а увидала чаепитіе!

— Сядьте возл меня,— сказалъ учитель.— Мы открываемъ нашъ воскресный вечеръ маленькимъ угощеніемъ, котороо я беру на себя. Оно есть знакъ братства. Всякое воскресенье мы начинаемъ возобновленіемъ этого братскаго союза. Т, кто вмст преломляютъ хлбъ, братья и сестры, шь и пей съ нами, дочь моя, и ты поймешь, что принадлежишь къ братскому союзу.

— Попробуйте вотъ этихъ креветокъ, миссъ, — сказалъ ея сосдъ справа, пожилой человкъ, бывшій подмастерьемъ у подрядчика по строительной части.

Все равно, что кушала Эльзи на этомъ вечер. Она нашла ужинъ очень кстати посл долгой бесды, разсужденій и волненія. Она была молода и голодна. Чай былъ вкусенъ, вс яства — вкусны, кэки и тартинки — объяденье. Эльзи ла и пила и все удивлялась, что же будетъ дальше?

Понемногу она принялась осматриваться и наблюдать собравшееся общество. Она насчитала сорокъ пять человкъ — сорокъ пять учениковъ мистера Эдмунда Грея. Сидвшій возл нея подмастерье принялся толковать ей объ эгоизм.

— Эгоизмъ — шепталъ онъ горячо,— вотъ, что слдуетъ вырвать съ корнемъ. Уберите эгоизмъ и въ мір станетъ лучше. А убрать его никакъ нельзя, пока человкъ не пойметъ, что не можетъ больше работать для себя, а долженъ работать для всхъ, нравится это ему или не нравится. Не давайте ему ни выбора, ни случая, говорю я. Послушайте-ка мистера Грея объ этомъ. О, онъ дока въ этомъ дл! Что говорятъ добрые люди? Голыми мы родились на свтъ. Голыми мы входимъ въ царствіе небесное. Тутъ пропасть удивительныхъ вещей. Подождите, ужо услышите, какъ мистеръ Грей заговоритъ на эту тему.

— Въ нашемъ дл — молвила сидвшая насупротивъ двушка съ умнымъ личикомъ, блдная и худенькая,— мы работаемъ съ восьми до восьми, а подчасъ и дольше, за двнадцать шиллинговъ въ недлю. Я знаю, что стоятъ вещи и за что он продаются. Я бы могла вырабатывать достаточно, чтобы содержать себя — о, гораздо лучше, чмъ я живу теперь — если бы только я могла продавать сама выработанныя мною вещи, работая по четыре часа въ день. Ну, а я работаю по восьми часовъ въ день, не считая обденнаго часа.

Эльзи захотлось возражать. Но она мужественно поборола въ себ этотъ порывъ,— она обуздала себя: она ученица, она должна слушать.

— Я рабъ, какъ и вс мы — весело замтилъ другой юноша.— Хозяинъ мой владетъ мною. Онъ можетъ продать меня, коли захочетъ, только онъ называетъ это другимъ именемъ. Онъ не можетъ взять плеть и отхлестать меня, хотя бы ему этого и хотлось, потому что сдлай онъ это, я переломаю ему вс ребра, но онъ можетъ оставить меня безъ работы и денегъ. Я работаю въ редакціи и состою репортеромъ въ одной мстной газет. Тридцать шиллинговъ въ недлю. Изъ этого собственникъ газеты длаетъ десять фунтовъ въ недлю. А я не смю сказать правду изъ опасенія конкуррентовъ…

Эльзи замтила, что лица этихъ людей имли два рода выраженія,— только два. У большинства были глаза мечтателей, фантазеровъ, энтузіастовъ. То были кроткіе глаза, а въ спокойномъ состояніи унылые, и глядли они куда-то далеко, въ пространство сквозь каменныя стны, — въ пространство, гд ихъ грезы становились дйствительностью. Въ минуты же энтузіазма и страсти глаза эти загорались яркимъ пламенемъ. Большинство присутствующихъ обладало такими глазами. Остальные — меньшинство — были т, кто яростно, неугомонно и пылко стремится къ практическому примненію доктрины. Люди эти чувствуютъ на самихъ себ несправедливости и угнетенія, которыя энтузіасты чувствуютъ за другихъ, первые всегда озлоблены, послдніе всегда полны упованій, первые желаютъ обратить міръ сразу тяжелой дубиною и ору лаемъ, послдніе убждены, что въ недалекомъ будущемъ міръ обратится путемъ размышленія. Одни въ своемъ отчаяніи разсчитываютъ только на силу, другіе не хотятъ и знать о сил. Одни ненавидятъ своихъ враговъ, у нихъ нтъ достаточно сильныхъ ругательствъ для этихъ людей. Энтузіасты же смотрятъ на своихъ враговъ съ сожалніемъ, они въ каждую данную минуту готовы встртить враговъ своихъ радушно, простить имъ и… ну, напримръ, пригласить ихъ къ братскому чаепитію, если только они покинуть враждебный лагерь и перейдутъ на сторону доктрины. И въ каждой партіи есть эти дв группы.

Братское чаепитіе окончилось, ‘братья’ убрали все со стола, причемъ каждый помогалъ. Было почти семь часовъ,— время назначенное для бесды. Дверь отворили настежь, но не пришелъ ни одинъ человкъ. Эльзи узнала впослдствіи, что публик вн обычныхъ завсегдатаевъ собранія давнымъ давно наскучилъ предметъ девятилтной пропаганды мистера Грея. Т, кто приходилъ къ чаепитію, составляли тсный кружокъ врующихъ или учениковъ, не большое, но врное товарищество, число членовъ котораго рдко увеличивалось новыми прозелитами.

Въ семь часовъ мистеръ Эдмундъ Грей поднялся съ своего мста, чтобы начать бесду, ставъ у верхняго конца стола, словно собирался произнести послобденный спичъ. На улиц было жарко и свтло, воздухъ былъ чистый. Въ зал же стояли смшанные запахи и испаренія отъ продолжительнаго и усерднаго братскаго чаепитія, воздухъ былъ тяжелый и въ комнат стало темно. Когда учитель заговорилъ, какой-то юноша — изъ пылкихъ и озлобленныхъ — вытащилъ изъ кармана памятную книжку и сталъ записывать, вс слушали съ почтеніемъ, иные съ восторженнымъ интересомъ. Одни одобрительно поддакивали, другіе вздыхали, третьи говорили тихонько ‘слушайте!’, чтобы ободрить проповдника и показать свое сочувствіе.

Эльзи сидла по правую руку отъ оратора. Рчи его трогали ее гораздо мене въ этомъ общественномъ мст, чмъ у него въ комнат. У него былъ тотъ же убдительный голосъ, но голосъ этотъ не убждалъ ее, боле того, она не могла встртиться съ глазами говорившаго. Тмъ лучше для нея, потому что она могла слушать, хладнокровно обсуждая, и наблюдать присутствующихъ.

— Друзья мои,— началъ онъ, — братья мои и сестры мои, мы вс такъ полно признаемъ наше основное положеніе, что рдко и только въ исключительныхъ случаяхъ находимъ необходимымъ доказывать эту истину. Однако, случай этотъ на-лицо, когда посреди насъ явилась посторонняя, хотя и ученица, душа ея открыта вліянію разума, она страстно желаетъ освободиться отъ предразсудковъ и нелпостей, которые были ей привиты съ дтства. Поэтому, для ея поученія и для укрпленія нашей собственной вры, мы позволимъ себ высказать вкратц т аргументы, на которыхъ держится это положеніе. Для насъ оно — аксіома. Но общество все еще требуетъ доказательствъ.

Онъ продолжалъ развивать свое ученіе. Оно было не ново, многіе доказывали раньше мистера Эдмунда Грея то же самое.

— Спрашивали, чмъ мы отличаемся отъ соціалистовъ?— говорилъ, между прочимъ, Эдмундъ Грей.— Тмъ, что мы не строимъ никакихъ теоретическихъ плановъ: пусть каждый человкъ отдастъ всю свою силу, всю свою душу, весь свой умъ на благо общества, не имя ни малйшей возможности обогащаться, накоплять деньги — да, впрочемъ, денегъ не будетъ — не имя средствъ лучше питаться, лучше одваться, чмъ остальные,— и міръ спокойно можетъ быть предоставленъ самому себ. Зачмъ, братья мои, зачмъ, сестры мои, стали бы мы, бдныя, близорукія существа, неспособныя ясно представить себ то славное будущее, которое ожидаетъ міръ, зачмъ, говорю я, станемъ мы предршать цли или придумывать системы для этого просвтленнаго человчества? Предоставимъ его самому себ. Оно будетъ настолько же выше насъ, насколько мы выше теперешняго общества…

Эльзи взглянула на крошечное собраніе — сорокъ пять человкъ,— съ легкой улыбкой, и снова ей подумалось: ‘Что было бы, еслибы слова эти услышались въ Линкольнъ-Инн’.

Эдмундъ Грей разгорячился по мр того, какъ говорилъ, голосъ его сталъ мелодичне, лицо его оживилось. Наконецъ, онъ опустился на стулъ и положилъ голову на руку, словно уйдя въ молитву. Слушатели хранили молчаніе, пока онъ не поднялъ головы. Тогда заговорилъ юноша, который заявилъ о своемъ рабств… Но скоро разговоръ оборвался и одни за другимъ вс разошлись потихоньку.

Учитель и ученица вернулись въ трамва до Грей-Инна.

Учитель впалъ въ глубокое молчаніе за четверть часа до окончанія пути. Когда они вышли изъ трамвая, Эльзи замтила, во-первыхъ, что онъ застегнулъ свой сюртукъ на вс пуговицы, затмъ надлъ перчатки, въ-третьихъ, надвинулъ шляпу свою на лобъ и, наконецъ, позабылъ о ея присутствіи. Онъ выпрямился и пошелъ твердымъ и увреннымъ шагомъ по направленію къ Бедфордъ Роу, находящемуся на другомъ конц Грей-Инна.

Онъ опять сталъ мистеромъ Эдвардомъ Дерингомъ.

— Желала бы я знать,— подумала Эльзи,— вспомнить ли онъ что нибудь изъ того, что было, завтра утромъ?

ГЛАВА XXV.
Можетъ-ли онъ вспомнить.

Въ этотъ воскресный вечеръ Эльзи вернулась домой въ одиннадцатомъ часу. Этельстанъ и Джорджъ поджидали ее.

— Опять таинственное рандеву?— спросилъ первый.— Скажешь ли ты намъ что нибудь?

Эльзи отрицательно покачала головой.

— У тебя утомленный видъ, Эльзи.

— Я устала, голубчикъ. И… и я думаю, лучше намъ не говорить сегодня вечеромъ. Я пойду въ свою комнату. Имйте оба терпніе еще на одинъ день или на два. Поврьте мн, все идетъ хорошо. Я не могу сказать вамъ, что я сдлала, только потому, что это такъ странно… такъ чудно… что я даже не была бы въ состояніи оформить это словами въ своемъ, ум. Какой сегодня день? 1-е августа?

— Еще одиннадцать дней… одиннадцать долгихъ дней,— сказалъ Джорджъ,— но въ то же время короткихъ одиннадцать, дней.

— Я не забываю этого. Ну… вы оба можете сидть себ спокойно и заниматься своимъ дломъ… Что до меня касается, мн кажется, вамъ придется вс вечера этой недли проводить безъ меня. Но будьте вполн спокойны. Дло сдлано.

И съ этими словами, смясь и кланяясь, она выбжала изъ комнаты.

— Дло сдлано,— повторилъ Джорджъ.— Какое дло?

— Дло сдлано,— повторилъ Этельстанъ.— Что сдлано? Какъ это было сдлано? Кто сдлалъ?

— Разъ Эльзи говоритъ, что дло сдлано, я обязанъ поврить ея словамъ. Вроятно, она накрыла стараго Чиклэя въ Южномъ Сквер на мст преступленія. Все равно! Я вполн убжденъ, что Эльзи знаетъ, что говоритъ…

У себя въ комнат Эльзи сла и стала обдумывать положеніе длъ. А обдумывать ей было надо многое. У нея въ рукахъ грозное орудіе — словно восьмидесятитонная пушка, съ такой штукой надо обращаться осторожно, чтобы, разряжая ее, не произвести всеобщаго избіенія. Вс т, кто злорадствовалъ, или говорилъ и замышлялъ злое противъ ея брата и ея милаго, по ея мннію, падутъ ницъ, едва раздастся выстрлъ. Чиклэй упадетъ навзничь и встанетъ съ громадной шишкой на затылк. Сэръ Самуэль и Гильда будутъ сражены самымъ позорнымъ образомъ. А мать принуждена будетъ заявить во всеуслышаніе, что она была виновата и необдуманна въ своихъ заключеніяхъ.

У нея было въ рукахъ ни больше, ни меньше, какъ средство разрушить сполна все это зданіе подозрній и злостныхъ козней. Ни больше, ни меньше. Она могла вернуть своему брату то, что онъ потерялъ во мнніи своихъ родныхъ, которые должны были бы наиболе ревниво охранять это. Большей услуги нельзя было оказать ему. И она могла очистить имя своего жениха отъ всякой тни клеветы, злословія, которыя скопились вокругъ этого имени, благодаря зловредному дыханію Чиклэя.

Кром того Эльзи открыла то, что другіе никакъ не могли открыть, и это ей удалось самымъ простымъ образомъ. Она выпытала у единственнаго человка, знавшаго часъ, когда вроятне всего можно было ей застать таинственнаго Эдмунда Грея, и дожидалась на лстниц, пока онъ не пришелъ. Проще такого способа ничего не могло быть, однако, кром нея, никто и не подумалъ объ этомъ. Итакъ, она сдлала это, а въ результат овладла тайной. Человкъ, поддлавшій первый чекъ, человкъ, писавшій эти векселя и проч., былъ, какъ вс они думали, съ самаго начала, Эдмундъ Грей и никто другой. А Эдмундъ Грей и Эдуардъ Дерингъ одно и то же лицо, и Эдуардъ Дерингъ не въ своемъ ум — вотъ, что произвело на нее такое глубокое впечатлніе. Сообщниковъ не было въ этомъ дл, никто не перехватывалъ писемъ, никто не лазилъ тайно въ шкапъ: принципалъ самъ получалъ эти письма и велъ переписку по временамъ, то какъ Эдмундъ Грей самъ своею особою, то какъ Эдмундъ Грей, безсознательно дйствующій за Эдуарда Деринга.

Совершенно невозможно… совершенно просто… совершенно понятно. Эльзи не была психологомъ или психіатромъ и ничего не знала о болзняхъ мозга. Она только сказала себ на основаніи видннаго и слышаннаго: ‘Человкъ этотъ сумасшедшій’.

Затмъ она стала обдумывать, какъ ей поступить лучше. Слдовало установить тождество мистера Деринга и Эдмунда Грея. Это была единственно необходимая вещь. Очень хорошо. Сдлать это легко и просто. Стоитъ ей придти въ контору во глав небольшой кучки свидтелей и сказать: ‘Вы хотли, чтобы мы вамъ нашли Эдмунда Грея? Я нашла его. И вотъ этотъ именно человкъ!’

Онъ сталъ бы отрицать это. Тутъ-то она и сослалась бы на свидтелей. Во-первыхъ, коммиссіонеръ Этельстана, заявившій, что онъ и черезъ восемь, и черезъ восемьдесятъ лтъ вспомнитъ джентльмена, пославшаго его размнять чекъ. ‘Кто этотъ человкъ, коммиссіонеръ?’

— Это мистеръ Эдмундъ Грей.

Затмъ хозяинъ комнатъ въ Грей-Инн. ‘Кто этотъ человкъ?’

— Это мистеръ Эдмундъ Грей, мой квартирантъ втеченіе девяти лтъ.

Потомъ она обратится къ почтенному адвокату, мистеру Лангхорну. ‘Знаете ли вы этого человка?’

— Это мой сосдъ, мистеръ Эдмундъ Грей.

И Фредди Карстонъ, репетиторъ:

— Это мой сосдъ, мистеръ Эдмундъ Грей.

Да и служанка то же скажетъ:

— Девять лтъ я служила этому джентльмену. Онъ очень хорошій джентльменъ и щедрый… а зовутъ его мистеръ Эдмундъ Грей.

И слушатели его воскресныхъ бесдъ въ той зал покажутъ, какъ одинъ человкъ: ‘Это мистеръ Эдмундъ Грей, нашъ учитель’.

Сама она также заявитъ ему: ‘Я сидла съ вами въ вашихъ комнатахъ, я слушала вашу лекцію въ вашей зал, а вокругъ меня были вс эти добрые люди, и вы Эдмундъ Грей’.

Все это совершенно легко сдлать. Она могла сейчасъ же привести вс эти неопровержимыя улики, которыя убдили бы даже сэра Самуэля.

Только одно обстоятельство длало эту задачу трудной.

Разоблаченіе этой тайны будетъ ужаснымъ открытіемъ для того, кто считалъ себя самымъ почтеннымъ солиситоромъ во всемъ Лондон, кто пользовался безусловнымъ довріемъ, кто обладалъ въ высшей степени яснымъ и проницательнымъ умомъ. И вотъ онъ узнаетъ безъ малйшаго предварительнаго намека, безъ подготовки, безъ смягченія удара, что уже многіе годы онъ… что? есть ли какое нибудь слово… боле мягкое слово… слово мене ужасное или мене унизительное, которымъ возможно было бы дать ему понять, что онъ сумасшедшій… сумасшедшій! Боже! какое страшное слово!

Такъ или иначе, необходимо сказать это слово. На первый взглядъ это казалось единственнымъ выходомъ изъ затруднительнаго положенія. Какъ же могла эта двушка сообщить ужасное извстіе своему опекуну, который былъ всегда къ ней внимателенъ, даже ласковъ? Она отступала передъ этой задачей. Она подумала передать это дло въ руки Этельстана. Но для послдняго было гораздо важне вывести на свжую воду все это противное дло, чмъ заботиться о смягченіи удара для мистера Деринга. Ужъ не сообщить ли ей Джорджу. Что ей длать? Мистеръ Дерингъ сумасшедшій. Не постоянно, но по временамъ, иногда каждый день, иногда съ промежутками.

Для мистера Деринга, гордившагося своимъ умомъ, самоувреннаго и энергичнаго, безъ сомннія, будетъ невыносимо униженіе отъ такого открытія, быть можетъ, даже позоръ приведетъ его къ смерти. Какъ… о! какъ сдлать, чтобы уберечь его отъ этой казни?

Чмъ боле Эльзи размышляла объ этихъ затрудненіяхъ, тмъ боле возрастали они въ ея глазахъ. Уже далеко за полночь она закрыла книгу своихъ думъ и въ туже минуту сомкнулись ея глаза.

Утромъ Этельстанъ поцловалъ ее съ серьезнымъ видомъ.

— Ты помнишь, что ты сказала вчера вечеромъ, Эльзи? Ты сказала, что мы можемъ успокоиться, такъ какъ дло сдлано.

— Послушай, Этельстанъ, вдь слова эти могутъ имть только одно значеніе, не такъ-ли? Дорогой братъ, я все знаю теперь. Я знаю, кто подписалъ первый чекъ, кто послалъ комиссіонера въ банкъ, кто получилъ банковые билеты… кто положилъ ихъ въ шкафъ… кто получалъ письма и велъ все это дло. Я могу, если понадобится, сегодня же указать его.

— Въ самомъ дл? И у тебя есть доказательства? Настоящія доказательства?

— Въ этомъ не можетъ быть ни малйшаго сомннія… у меня имется масса свидтелей. Дорогой братъ, не сомнвайся во мн. Однако… вслдствіе одного обстоятельства… чтобы пощадить одного человка, котораго это дло касается главнымъ образомъ… изъ состраданія… если бы ты зналъ… дай мн нсколько дней, быть можетъ, недлю, чтобы я придумала, какъ это сдлать. Если же я ничего не придумаю, то жестокая истина будетъ высказана напрямикъ, что бы ни случилось.

— Не забывай все зло, которое причинилъ старый негодяй.

— Старый негодяй! Ты говоришь о Чиклэ?

— Разумется. О комъ же другомъ сталъ бы я говорить?

— Ни о комъ… ничего. Братъ, если ты прикажешь мн разсказать теб все сегодня же, я разскажу. Никто не иметъ большаго права приказывать мн. У меня такія полныя улики, что он не допускаютъ никакихъ сомнній. Да, даже мать моя, какъ это ни ужасно высказать, но, вдь, она такая несправедливая и такая упрямая! даже мать моя должна будетъ признать, что никакія сомннія невозможны.

Этельстанъ наклонился и поцловалъ ее.

— Поступай, какъ теб нравится, моя дточка. Вдь, ждалъ же я цлыхъ долгихъ восемь лтъ, могу подождать еще одну недлю. Одну недлю! Понимаешь-ли ты вполн, что значитъ это открытіе для меня?

Онъ тотчасъ же оставилъ ее и ушелъ къ своимъ занятіямъ. Въ углу комнаты стоялъ ея мольбертъ съ портретомъ, фантастическимъ портретомъ мистера Деринга-добряка, мистера Деринга-оптимиста, мистера Деринга, какимъ онъ могъ быть, съ тми же чертами лица и съ самыми незначительными измненіями его обычнаго выраженія.

Эльзи остановилась передъ картиной, съ любопытствомъ вглядываясь въ нее.

— Да,— прошептала она,— вы милый, сердечный, добродушный, простой старичекъ! Вы врите въ человческую природу. Но какъ сообщу я вамъ, что вы — Эдмундъ Грей? Прежде всего я должна васъ увидть… я должна открыть вамъ это потихоньку… я должна какъ нибудь заставить васъ припомнить все, какъ можно скоре.

Она общала зайти къ мистеру Эдмунду Грею сегодня вечеромъ, въ пять часовъ. Онъ выказалъ ей свое довріе, вручивъ ей ключъ отъ входной двери для того, чтобы она могла войти въ его комнаты, еслибы онъ еще не пришелъ къ назначенному часу. Итакъ она попытается привести его въ его нормальное состояніе. Она представляла себ его изумленіе, его стыдъ, когда онъ увидитъ самаго себя въ чужихъ комнатахъ подъ другимъ именемъ, проповдующимъ чуждыя ему ученія. Для него это будетъ слишкомъ тяжелый ударъ. Лучше пойти къ реальному мистеру Дерингу и постараться у него въ контор вызвать въ немъ воспоминаніе того, что было. Видите-ли, читатель, Эльзи, незнакомая съ этими темными формами болзней мозга, воображала, что она можетъ хитростью и намеками прояснить эту затуманенную память…

Она подождала до посл-полуденнаго времени. Она пришла въ Новый скверъ около трехъ часовъ, за два часа до назначеннаго ею свиданія въ Грей-Инн.

Мистеръ Дерингъ принялъ ее съ обычной ласковостью. Онъ былъ сурово благосклоненъ.

— Я зашла было къ вамъ вчера вечеромъ, — она сказала неправду, такъ какъ слова эти должны были произвести впечатлніе, которое она желала въ немъ вызвать.

— Нтъ… нтъ. Я былъ… Кажется, меня не было дома. Я пошелъ…— Лицо его нахмурилось и онъ вдругъ смолкъ.

— Да… Вы сказали, мистеръ Дерингъ, что пошли изъ дому.

— Прошлый вечеръ было воскресенье, такъ что-ли? Да, я выходилъ изъ дому. Куда ходилъ я?— Онъ раздражительно за барабанилъ пальцами по столу.— Куда же я ходилъ? Куда?.. Что бы это значило?

— Ровно ничего. Только странно, что вы не помните.

— Я уже говорилъ теб раньше, Эльзи,— я страдаю, я мучаюсь… курьезными припадками забывчивости. Теперь, въ эту минуту я… въ самомъ дл это нелпо!.. я не могу припомнить, гд я былъ прошлый вечеръ. Я человкъ старый. Забывать, что было вчера, и помнить, что происходило пятьдесятъ лтъ назадъ, есть привиллегія старости.

— Прошлый вечеръ я разговаривала съ однимъ старымъ джентльменомъ, который говоритъ точь въ точь то же. У него есть особыя комнаты, куда онъ ходитъ писать, у него есть залъ для чтеній, гд онъ поучаетъ народъ…

Мистеръ Дерингъ взглянулъ на нее съ кроткимъ изумленіемъ. Что хотла она сказать? Эльзи покраснла.

— Разумется,— сказала она,— это совсмъ не можетъ васъ интересовать.

— Я знаю очень хорошо, какъ я провелъ этотъ вечеръ, — продолжалъ мистеръ Дерингъ.— Однако я забываю. Въ томъ-то моя бда. Въ воскресенье вечеромъ экономка моя не готовитъ мн обда и я иду въ этотъ день въ свой клубъ. Я бываю тамъ въ пятомъ либо въ шестомъ часу, до семи я читаю журналъ. Иногда я начинаю дремать,— ты должна знать, что мы, старые люди, легко засыпаемъ, а въ седьмомъ часу мн подаютъ обдать. Посл обда я пью кофе и читаю, либо бесдую, если тутъ случится кто-нибудь изъ знакомыхъ. Въ девятомъ часу я иду домой. У меня вошло это въ привычку впродолженіе многихъ лтъ. Слдовательно, также провелъ я и вчерашній вечеръ. Но ты видишь, я не могу припомнить того, что было. Завтракъ я помню, а затмъ церковную службу. Помню и второй завтракъ. Домой я пошелъ въ десятомъ часу. Но я не припомню промежутка времени между этими двумя дйствіями.

— Вы забываете и другія вещи? помните-ли вы, напримръ, что было въ субботу пополудни?

— Да… отлично помню. Я ушелъ изъ конторы въ пять часовъ. Я отправился прямо домой. Нтъ… нтъ… неправда. Я пришелъ домой почти въ восемь часовъ. Я припоминаю. Обдъ былъ конченъ… Нтъ… я не прямо домой пошелъ…

— Можетъ быть, вы оставались здсь до восьмого часу?

— Нтъ… нтъ. Я помню, что посмотрлъ на часы, когда надвалъ шляпу. Было половина шестого, когда я вышелъ отсюда… Что же длалъ я въ промежутки отъ половины шестого до восьми? Я не помню. Ты видишь мое горе, Эльзи… я не помню. Можетъ, я пошелъ въ свой клубъ, можетъ, я безцльно бродилъ по улицамъ, можетъ, я вернулся сюда. Три часа счетомъ, о которыхъ я ршительно ничего не помню…

ГЛАВА XXVI.
Вспомнитъ-ли онъ?

Сказать ли ему? Эльзи не могла этого сдлать. Надобно было подготовить его понемногу. Нтъ, она… она не могла взять да выпалить все сразу. Что бы съ нимъ сталось, скажи она ему: ‘Я раскрыла эту тайну. Вы — Эдмундъ Грей. Въ т часы, о которыхъ у васъ не сохранилось памяти, вы энергично пропагандируете доктрины, которыя считаете опасными и пагубными’. Что почувствовалъ бы онъ, узнавъ правду?

На стол лежалъ No ‘Times’а’, полученный дв недли назадъ, раскрытый въ томъ мст, гд было напечатано извстное письмо извстнаго Эдмунда Грея. Эльзи указала на это письмо. Мистеръ Дерингъ вздохнулъ.

— Опять,— сказалъ онъ,— меня преслдуютъ. То на моемъ стол лежитъ письмо, адресованное къ Эдмунду Грею, то объявленіе о лекціи Эдмунда Грея, сегодня — газета, гд появилось письмо его недля или дв недли назадъ. Кто принесъ ее сюда? Чиклэй говоритъ, что не приносилъ.

Эльзи не отвчала. Безполезно было бы прибгать къ ея прежней теоріи о мальчик подъ столомъ.

— А человкъ, написавшій это письмо,— продолжалъ мистеръ Дерингъ, — носитъ имя нашего поддлывателя и у него тотъ же адресъ. Однако, онъ не тотъ, кого мы ищемъ. Въ этомъ я убжденъ. Человкъ этотъ глупецъ, потому что вритъ въ честность человческаго рода, онъ благородный глупецъ, потому что вритъ, что люди скоре склонны къ хорошему, чмъ къ дурному. Вздоръ! они скоре станутъ красть одинъ у другого тарелки, чмъ открыто подлятся между собою. У него, какъ говорится, доброе сердце, т. е. онъ мягкосердечная тварь, и полонъ состраданія къ бднымъ. Это такой предметъ, относительно котораго у меня уже давно сложились очень прочные взгляды.

Эльзи одно мгновеніе не отвчала ему. Бесда приняла неожиданный оборотъ. Къ тому же, что могла возразить молоденькая двушка двадцати одного года относительно такого вопроса, въ которомъ она почти ничего не смыслила, человку продумавшему о немъ цлые пятьдесятъ лтъ? Притомъ, она все время думала о другомъ человк. И теперь не могло быть ни малйшаго сомннія въ томъ, что мистеръ Дерингъ ничего не зналъ, ршительно ничего объ Эдмунд Гре. Онъ ничего не зналъ и ничего не подозрвалъ. И чему же оставалось ей врить? Человку ли, который былъ полонъ состраданія къ бднымъ и видлъ лишь ихъ страданія, или человку, котораго вс симпатіи принадлежали богачамъ и который въ бдныхъ видлъ лишь ихъ пороки? Вс ли работящіе люди угнетены и обижены? или же угнетенныхъ совсмъ нтъ, а есть только лнивые да глупые и способные?

— Вы мн разскажете въ другой разъ боле, — сказала она, вздохнувъ.— А теперь вернемся къ этому длу, — къ воровству. Открыто ли что нибудь еще?

— Я ничего не слыхалъ. Джорджъ отказывается продолжать это дло вслдствіе какого-то недоразумнія, такъ какъ…

— О! Я знаю, почему. Про него сказали такія ужасныя вещи. Неужели вы не намрены поддержать своего собственнаго товарища, мистеръ Дерингъ?

— Поддержать его? Ну, что же я-то могу сдлать?

— Вы знаете, что о немъ говорили… Что говорятъ о немъ… Почему я была вынуждена уйти изъ родного дома…

— Я знаю, что говорятъ, разумется. Все это сущіе пустяки. Одно лишь важно: открыть преступника… а вотъ этого-то и не могутъ сдлать.

— Хотятъ найти связь между Эдмундомъ Греемъ и этими подлогами, а идутъ по ложному пути. Чиклэй къ этому не причастенъ… не причастенъ и Джорджъ.

— Ты говоришь загадками, дитя.

— Можетъ быть. Думаете ли вы сами, что Джорджъ такъ или иначе замшанъ въ это дло?

— Если ты ставишь вопросъ такимъ образомъ,— я не думаю. Если же ты спросишь, что я имю право думать,— скажу, что все возможно.

— Тоже самое вы сказали и объ Этельстан. Однако же, теперь доказана его невиновность.

— То есть виновность его не доказана. Найди мн человка, поддлавшаго чекъ, и я признаю, что Этельстанъ невиновенъ. А до тхъ поръ, онъ такъ же виновенъ, какъ и другой… Чиклэй… котораго также называютъ соучастникомъ въ этомъ дл. Пойми, говорю, я не думаю, чтобы мой товарищъ могъ сдлать такую вещь. Я готовъ сказать ему это. Я такъ, и сказалъ ему. Если бы пришлось начинать съизнова, я попросилъ бы его стать моимъ товарищемъ. Но все на свт возможно. Мой братъ горячо принялъ это дло къ сердцу, ну и пусть себ ищетъ, если ему это нравится. Я говорилъ ему только сейчасъ, утромъ (онъ у меня завтракалъ), что онъ на неврномъ пути… но онъ твердитъ все свое. Пусть себ длаетъ, какъ знаетъ.

— Да… пусть онъ ссоритъ семью… пусть продолжаетъ поддерживать озлобленіе между матерью и сыномъ… разлучать на всю жизнь тхъ, которые должны были любить другъ друга больше всего на свт… это позорно! это гнусно! И вы не сдлаете усилія, чтобы прекратить это?

— Что же я могу сдлать? Что могу я сказать боле того, что сказалъ? Если бы они только не обвиняли одинъ другого, а открыли бы хоть что нибудь!

— Мистеръ Дерингъ… простите мн… за то, что я хочу сказать…— начала она, поминутно останавливаясь.— Честь моего брата… моего жениха… поставлена на карту.

— Говори, дитя, что теб хочется сказать.

— Я думаю, что можетъ быть…— она не смла глядть на него,— если бы вы могли припомнить иногда эти исчезнувшіе изъ вашей памяти, забытые вами вечера… эти часы, когда вы не знаете, что говорили и длали… если бы вы только могли крошечку припомнить… мы бы узнали больше.

Онъ всматривался въ ея вспыхнувшее лицо, въ ея смущенные глаза и вслушивался въ ея прерывистую рчь, онъ понялъ, что тутъ что-то кроется, что она намекаетъ на что-то, чего не хочетъ или не можетъ высказать. Онъ насторожился, охваченный тревожнымъ подозрніемъ.

— Скажи мн, что у тебя на душ, дитя.

— Я не могу… если вы ничего не помните. Вы приходите поздно утромъ, иной разъ запаздываете часа на два. Вы думаете, что только десять часовъ, когда уже двнадцать. Вы не знаете, гд вы были два часа передъ тмъ. Постарайтесь вспомнить это. Вы опоздали въ субботу утромъ. Можетъ быть сегодня утромъ… Гд вы были?

Онъ страшно поблднлъ. Онъ понималъ, что что-то скоро должно случиться.

— Я не знаю, Эльзи… право… я не могу припомнить. Гд я былъ?

— Вы отсюда уходите въ пять часовъ. Вы заказали себ обдъ и ваша экономка говоритъ мн, что вы приходите домой въ десять или въ одиннадцать часовъ. Гд же вы были все это время?

— Въ клуб.

— Можете ли вы припомнить? Подумайте… были ли вы въ клуб вчера вечеромъ? Джорджъ приходилъ сюда за вами, но васъ здсь не было… и дома не было. Гд вы были?

Онъ пробовалъ заговорить — и не могъ. Онъ покачалъ головою и дважды перевелъ духъ.

— Вы не можете вспомнить? О, постарайтесь… мистеръ Дерингъ, постарайтесь! ради всхъ насъ… чтобы положить конецъ этому ужасному состоянію… постарайтесь!

— Я не могу вспомнить,— слабо вымолвилъ онъ снова.

— Возможно… вполн возможно… что, пока васъ нтъ… во время этихъ промежутковъ… вы сами въ дйствительности… находитесь въ обществ… этого Эдмунда Грея.

— Эльзи… что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать… разв вы не можете вспомнить?

— Ты думаешь больше, дитя! Понимаешь ли ты, что ты думаешь? Если твои намеки врны, то я должно быть сумасшедшій… сумасшедшій. Это ли ты хочешь сказать? Понимаешь ли ты, что ты говоришь?

— Постарайтесь… постарайтесь вспомнить,— вотъ все, что я хочу сказать. Дорогой опекунъ мой, есть ли въ мір человкъ, къ которому я чувствую большую признательность, чмъ къ вамъ? Вы дали мн богатство, а моему жениху обезпеченное положеніе. Постарайтесь… постарайтесь вспомнить…

Она оставила его, не сказавъ больше ни слова.

Онъ сидлъ, а передъ его глазами вставалъ ужасъ самой страшной вещи, какая только можетъ обрушиться на человка. Вдругъ онъ коснулся до звонка, вошелъ его старый клеркъ.

— Чиклэй,— произнесъ онъ,— скажите мн всю правду.

— Я всегда говорю вамъ правду, — мрачно отвтилъ ему клеркъ.

— Я страдалъ припадками забывчивости. Не замтили-ли вы какого-нибудь недочета въ моихъ способностяхъ? Когда умственныя силы человка падаютъ, онъ забываетъ, что происходитъ, теряетъ способность работать, былая сообразительность покидаетъ его, онъ не можетъ отличить хорошую работу отъ плохой. Упадокъ его умственныхъ силъ выражается, я думаю, физическими явленіями, онъ едва волочитъ ноги на ходу, онъ останавливается и оступается, а когда говоритъ, то рчь его сбивчива, онъ повторяетъ сказанное… и во время ды, въ манер, какъ онъ стъ… Не замчали-ли вы такихъ симптомовъ у меня, Чиклэй?

— Ни единаго. Вы держитесь прямо, какъ стрла, кушаете, словно двадцатипятилтній юноша, и рчь ваша, и работа такъ же хороши, какъ когда вамъ было сорокъ. Не думайте такихъ вещей. Правда, вы чуточку забываете. Только не свою работу. Вы только забываете, что длали вн конторы. Ужъ будто это такъ важно! А помните то дльце, что вы оборудовали вчера посл полудня?

— Ну, конечно.

— Пусть-ка кто-нибудь, на сорокъ лтъ моложе васъ, подготовитъ этакое дло ловче вашего? Не безпокойтесь, все какъ слдуетъ!

Чиклэй вернулся къ себ въ контору.

— Что же хотла она сказать этимъ?— проговорилъ про себя мистеръ Дерингъ.— Кто навелъ ее на такое подозрніе? Разумется, это вздоръ.

Однако, какъ онъ ни разуврялъ себя, тревожное чувство не оставляло его, потому что онъ не могъ вспомнить…

Въ половин шестого или около того мистеръ Эдмундъ Грей явился къ себ въ Грей-Иннъ. Наружная дверь была заперта, но его ученица уже поджидала его. Она сказала ему, что сидитъ тутъ часъ или боле. Она читала одну изъ книгъ, на которыя онъ ей указывалъ. Слова мистера Деринга еще звучали у нея въ ушахъ, и она читала, словно прислушиваясь къ двумъ голосамъ, которые переговаривались передъ нею между собою.

Она отложила книгу въ сторону и встала, чтобы поздороваться съ нимъ.

— Учитель,— сказала она,— я пришла отъ мистера Деринга. Вы говорили мн, что онъ вашъ стряпчій.

— Совершенная правда. Онъ ведетъ мои дла.

— Странно… я у него спросила, знаетъ-ли онъ васъ, и онъ сказалъ мн, что совсмъ васъ не знаетъ.

— Конечно, это странно. Мой стряпчій… за много лтъ. Должно быть, онъ не понялъ имени. Либо… онъ становится старъ… можетъ, онъ забываетъ людей.

— Вы часто съ нимъ видаетесь?

— Я видлъ его сегодня утромъ. Я отнесъ ему свое письмо, напечатанное въ Times`. Онъ человкъ ограниченный… очень ограниченный въ своихъ взглядахъ. Мы чуточку поспорили съ нимъ. Но, право же, спорить съ Дерингомъ, когда дло идетъ о собственности, все равно, что бросать въ стну горохомъ. Такъ онъ забываетъ, не такъ-ли? Бдный старикъ! Онъ забываетъ… чтожь… вс мы состаримся…— Онъ вздрогнулъ.— Сегодня его часъ пробилъ, а завтра пробьетъ мой часъ. Ученица моя, побесдуемъ…

Ученица простилась со своимъ учителемъ въ семь часовъ. На улиц она столкнулась съ Чиклэемъ, который расхаживалъ вокругъ двора.

— Вы?— закричалъ онъ.— Вы? Ага! я таки подстерегъ васъ! Въ субботу подъ вечеръ мн показалось, что вы вошли въ 22 No. Вотъ теперь я подсмотрлъ, какъ вы оттуда вышли, правду ли я говорю?

— Чиклэй,— сказала она,— если вы будете такъ говорить, я пожалуюсь на васъ мистеру Дерингу, — и она прошла мимо него.

— Изъ той же шайки!— проворчалъ Чиклэй, глядя ей вслдъ.— На все готова для своего любовника и для своего брата. А еще называется лэди!..

ГЛАВА XXVII.
‘Я знаю этого человка’.

— Еще одинъ таинственный вечеръ, Эльзи?— спросилъ Этельстанъ.

— Да. Еще одинъ, быть можетъ, еще другой. Но мы приближаемся быстро къ развязк. Я буду въ состояніи разсказать теб все не сегодня-завтра. Дло становится мн не по силамъ.

— Ты разскажешь намъ, когда сама захочешь. Пока, мн кажется, ничего новаго не было открыто. Джорджъ говоритъ, что Чиклэй по прежнему ходитъ сентябремъ. Но ему сдается, что мнніе клерковъ вообще измнилось въ благопріятную сторону. Однако, ему трудно судить объ этомъ.

— Они вс будутъ выгнаны вонъ, — вскричала Эльзи.— Какъ смютъ они такъ дерзко разсуждать…

Весь день Эльзи словно веревками тянуло въ контору мистера Деринга. Возможно ли было, чтобы посл цлаго длиннаго вечера, проведеннаго въ поученіяхъ, онъ такъ-таки и не вспомнитъ ничего? Какъ-то она приступитъ къ нему, какъ дастъ ему понять или заставитъ его поврить тому, что онъ продлалъ? Съуметъ ли она сдлать что-либо такое, что послужило бы ршительнымъ доказательствомъ тождества мистера Деринга съ Эдмундомъ Греемъ? Она всегда могла выставить цлый рядъ своихъ свидтелей, но ей хотлось большаго, ей хотлось заставить мистера Деринга уразумть, что онъ былъ Эдмундъ Грей.

Она придумала предлогъ, чтобы зайти къ нему. Она зашла къ нему въ четыре часа пополудни. Она нашла его состарвшимся, лицо его осунулось, щеки поблднли, глаза смотрли съ тоскливымъ безпокойствомъ.

— Дло это изводитъ меня,— сказалъ онъ.— Ни днемъ, ни ночью оно не даетъ мн покою. Меня преслдуетъ, словно навожденіе, этотъ Эдмундъ Грей. А они не пошевельнутъ и пальцемъ. Только обвиняютъ другъ друга, а дла не длаютъ.

— Терпніе, — мягко сказала Эльзи.— Только нсколько деньковъ, одинъ, два… тогда… съ вашей помощью… мы разршимъ вс эти затрудненія. Вы ничего не потеряете.

— Вырвусь ли я изъ лапъ этого дьявольскаго насмшника, этого Эдмунда Грея?

— Я не могу этого общать вамъ. Какъ знать. Вотъ что, мой дорогой опекунъ, въ слдующую среду я выхожу замужъ. Я хочу, чтобы вы были у меня на свадьб.

— Почему же нтъ?

— Потому что насчетъ Джорджа говорили разныя гадости, а ваше присутствіе докажетъ воочію, что вы не врите этимъ наговорамъ.

— О, врю-ли я наговорамъ? Я ничему не врю. Однако же, моя житейская опытность такова, что нтъ поступка, хотя бы низкаго, на который не пошелъ бы въ минуту искушенія каждый изъ насъ.

— Къ счастью,— возразила Эльзи,— моя житейская опытность такова, что нтъ даже маленькой низости, которую могли бы совершить извстные мн люди. Итакъ, вы придете ко мн на свадьбу. Этельстанъ передастъ меня моему мужу.

— Этельстанъ? Ахъ, да, припоминаю. Мы отыскали эти банковые билеты, не правда-ли? Не могу понять, кто положилъ ихъ въ мой шкафъ? Этельстанъ! Да. Онъ жилъ въ дурномъ обществ, какъ я слышалъ, въ Камбэруэлл. Оборванный, обтрепанный…

— О!— Эльзи нетерпливо топнула ножкой.— Вы врите всякому… всякому вздору. Этельстанъ иметъ мсто при одной большой американской газет. Оборванный, обтрепанный!

— Американской? Ахъ, да.— Мистеръ Дерингъ выпрямился и лицо его выразило участіе.— Ну да, разумется. Какъ могъ я забыть объ этомъ. Случись это вчера вечеромъ, я бы забылъ это. Но это было четыре года назадъ. Онъ написалъ мн откуда-то изъ Америки. Откуда бы это было? Я получилъ его письмо. Оно тутъ, въ шкафу. Принеси-ка мн нижній ящикъ справа. Оно тамъ, я знаю.

Онъ взялъ ящикъ, принесенный Эльзи, и принялся рыться въ бумагахъ.

— Оно здсь между бумагами этого подлога. Вотъ это письмо.— Онъ передалъ письмо Эльзи.— Прочитай его. Ты видишь, онъ пишетъ изъ Америки. Онъ былъ тамъ четыре года назадъ и… и… Что съ тобою?

— О!— вскричала Эльзи, вдругъ вскочивъ съ своего мста.— О! Знаете-ли вы, что вы мн дали? знаете-ли вы, что вы мн сказали? Это тайна… тайна моего богатства. Этельстанъ далъ мн состояніе… Этельстанъ, братъ мой!

Мистеръ Дерингъ взялъ у нея изъ рукъ письмо и пробжалъ его.

— Мн бы не слдовало показывать теб это письмо,— сказалъ онъ.— Я нарушилъ оказанное мн довріе. Я позабылъ. Я думалъ о своемъ безпокойств и позабылъ. Я забываю теперь все, что было вчера и что длается сегодня. Да, это правда, дитя: твое маленькое состояніе пришло къ теб отъ твоего брата. Но это была тайна, которую онъ одинъ только имлъ право открыть теб.

— А теперь я знаю это… я это знаю, что я скажу ему?— На глазахъ ея выступили слезы.— Онъ отдалъ мн все… все, что имлъ… потому что… за такой пустякъ! потому что я не сочла его за подлеца. О, братъ мой! мой бдный братъ! Онъ снова вернулся къ бдности. Онъ отдалъ мн все, потому что… о, за такую бездлицу!.. Мистеръ Дерингъ!— Она обратилась къ нему почти съ яростью.— Посл такого письма, неужели вы могли считать этого человка подлецомъ? Неужели вы могли это? Скажите мн! Посл такого поступка и такого письма!

— Однако, моя житейская опытность подсказываетъ мн, что каждый, кто бы онъ ни былъ, можетъ при извстныхъ, обстоятельствахъ совершить…

— Нтъ! я не хочу, чтобы вы это повторили. А теперь выслушайте меня, мистеръ Дерингъ. Подозрніямъ этимъ надобно положить конецъ. Съ этимъ необходимо покончить. Этельстанъ возвратился въ Англію уже полтора мсяца или около этого. Это можетъ быть доказано. Въ то время, какъ были совершены здсь эти подлоги, въ которыхъ его открыто обвиняютъ, онъ находился за границею. Я не прошу васъ врить или неврить, или ссылаться на вашъ опытъ… охъ! такой опытъ,— словно вы всю свою жизнь состояли полицейскимъ чиновникомъ.

— Нтъ, Эльзи.— Мистеръ Дерингъ улыбнулся ужасною улыбкою.— Полицейскому чиновнику не приходится слышать и десятой доли того, что узнаютъ люди моей профессіи. Милая моя, докажи невинность своего брата, найди того, кто это сдлалъ. Какъ бы то ни было, это единственно возможная вещь. Ршительно все равно, что я думаю,— вдь невинность его не доказана, подозрвать въ этомъ можно всякаго, пока не найденъ преступникъ. Другого средства не имется.

— Хорошо же. Я найду преступника, разъ никто другой не можетъ этого сдлать.

Мистеръ Дерингъ продолжалъ, не обращая вниманія на ея слова:

— Хотятъ получить приказъ объ арестованіи Эдмунда Грея. А я, съ своей стороны, думаю, что Эдмундъ Грей тутъ ршительно не причемъ. Говорятъ, что онъ пожилой и почтенный человкъ,— джентльменъ, занимающій уже десять лтъ комнаты.

— О приказ насчетъ ареста нечего безпокоиться,— возразила Эльзи.— Скажите вашему брату, мистеръ Дерингъ, что это будетъ совершенно безполезно. Въ то же время… сомнваюсь, будетъ-ли мн какая польза просить васъ… но… если намъ понадобится ваша помощь, окажете-ли вы намъ всю зависящую отъ васъ помощь?

— Само собою разумется. Все, что могу. Почему бы нтъ? Вдь я здсь главное заинтересованное лицо.

— Вы дйствительно,— серьезно сказала Эльзи, — главное заинтересованное здсь лицо! Очень хорошо, мистеръ Дерингъ. А теперь я скажу вамъ нчто большее. Я знаю преступника. Я могу задержать его во всякую данную минуту. Одинъ и тотъ же человкъ продлалъ все, начиная съ чека, относительно котораго заподозрили Этельстана… Одинъ и тотъ же человкъ!

— Ну, дитя, что же ты узнала объ этомъ дл? Какъ ты могла это узнать?

— Вы никогда не были влюблены, мистеръ Дерингъ,— иначе вы бы поняли, что двушка можетъ сдлать очень многое… о! гораздо боле, чмъ вы себ воображаете — ради своего возлюбленнаго. Нтъ большей заслуги, какъ думать о немъ, оберегать его и брата, брата, который лишилъ себя всего, чтобы отдать своей сестр!

Она была принуждена замолчать, потому что слезы душили ее.

— Но, Эльзи… что все это значитъ? Какъ могла ты узнать то, чего никому не удалось узнать и открыть?

— Ужъ это мое дло, мистеръ Дерингъ. Быть можетъ, мн это привидлось во сн.

— Ты хочешь сказать, что ты вернешь назадъ вс бумаги, которыя были у меня взяты… все?

— Все цло. Все будетъ вамъ возвращено. Дорогой опекунъ, это длинная и грустная исторія. Я не могу разсказать вамъ ее теперь. Скоро, быть можетъ. Или завтра. Не знаю, какъ я буду въ состояніи разсказать вамъ. Но будьте спокойны относительно вашего имущества. Все къ вамъ вернется, все, исключая того, что не можетъ сохраняться въ кладовыхъ банка.

Послднихъ словъ ея онъ не слышалъ или не понялъ ихъ.

— Я получу все обратно!— Глаза мистера Деринга заблестли и блдныя щеки его вспыхнули.— Я могу перенести все, если мн вернутъ мою собственность. А что до этого мошенника… этого негодяя… ты отдашь его въ руки правосудія…

— Да… да. Мы потомъ поговоримъ, какъ намъ быть съ этимъ злодемъ. Прежде всего намъ надобно найти этого человка и вернуть ваши деньги, а также снять подозрніе съ невинныхъ. Если я сдлаю первое, вы можете мн сдлать второе.

— Ну разумется. Я не отступлю передъ этою обязанностью.

— Очень хорошо. А теперь разскажите мн о себ. Порой полезно говорить о своихъ безпокойствахъ. Разскажите мн подробно объ этихъ припадкахъ забывчивости. Они все еще васъ безпокоятъ?

Глаза и голосъ ея были нжны, полны очарованія. Устоять противъ такого голоса и такихъ глазъ могъ бы разв камень.

— Голубчикъ,— сказалъ растроганный мистеръ Дерингъ,— ты очень добра, что интересуешься немощью старика. Со мною обычная исторія старости. Припадки забывчивости только симптомы, самый же недугъ неизлечимъ. Спроси у дуба, отчего листья его пожелтли. Это рука зимы. Въ томъ же и мое горе: тамъ — рука зимы, здсь — рука смерти.

— Въ такомъ случа разскажите мн о симптомахъ. Вы попрежнему забываете разныя вещи?

— Постоянно. Все боле и боле. Я забываю обо всемъ.

— Гд, напримръ, были вы вчера вечеромъ?

— Не знаю. Я не въ состояніи припомнить. Я даже пересталъ стараться припоминать. Одно время я по цлымъ часамъ терзалъ свой мозгъ надъ этимъ и изъ этого ничего не выходило. Теперь я ничего не помню. Я никогда не знаю, какъ на меня нападаетъ эта забывчивость. Во всякій данный часъ. Напримръ… ты спрашиваешь меня о вчерашнемъ вечер. Я заказалъ себ обдъ дома… Моя экономка сегодня утромъ заявила мн, что въ прошлый вечеръ я пришелъ домой только въ одиннадцать часовъ. Гд же я былъ? Гд провелъ я вечеръ?

— Въ клуб?

— Нтъ… сегодня утромъ я нанялъ кэбъ и похалъ туда подъ предлогомъ спросить, нтъ ли ко мн писемъ. Я спросилъ, не былъ ли я въ клуб прошлый вечеръ. Швейцаръ вытаращилъ на меня глаза. Итакъ я тамъ не былъ. Я подумалъ, не заснулъ ли я здсь. Это со мною бывало и раньше. Чиклэй сказалъ мн, что я ушелъ отсюда прежде него. Гд же я былъ?.. Дитя!..— онъ наклонился впередъ и прошепталъ весь блдный:— я читалъ о людяхъ, которые въ помшательств длаютъ такія вещи, о которыхъ потомъ забываютъ. Не одинъ ли я изъ этихъ несчастныхъ? Не хожу ли я по улицамъ, помшанный? О, какой ужасъ! Я представляю себ старика — такого же, какъ я самъ,— незапятнанной репутаціи и безупречной жизни,— бродящаго по улицамъ въ изступленіи безумія… безъ сознанія… безъ достоинства… безъ самоуваженія… совершающаго глупости… позорныя вещи… даже такія вещи, которыя приводятъ людей на скамью подсудимыхъ…— Онъ содрогнулся. Онъ поблднлъ.

— Нтъ… нтъ…— пролепетала Эльзи.— Вы бы не могли этого сдлать. Вы бы никогда…

— Такія вещи встрчаются. Он случались. Могутъ случиться вновь. Я читалъ о такихъ случаяхъ. Жилъ, однажды, человкъ,— онъ былъ, какъ и я, солиситоръ,— который ходилъ по лавкамъ и покупалъ вещи, самъ не зная, что онъ длалъ. Онъ покупалъ новыя шляпы,— каждый день двадцать новыхъ шляпъ,— палки для сшибанія шаровъ въ крокет, хотя давно уже перешелъ за тотъ возрастъ, когда играютъ въ крокетъ, разъ онъ купилъ шесть огромныхъ роялей — шесть штукъ! хотя не игралъ ни на какомъ инструмент. Затмъ къ нему приставили компаньона, и онъ узналъ, что надлалъ. Стыдъ и потрясеніе убили его. Я недавно думалъ объ этомъ человк. Более мой! Подумай, можетъ ли быть что нибудь хуже такого несчастія. Пусть я умру, лишь бы не страдать такой роковой напастью… Вотъ меня приводятъ въ судъ… меня, въ моихъ лтахъ, по обвиненію въ томъ-то и въ томъ, что скажу я въ свою защиту? Ничего, кром того, что я не помнилъ…

— Это не можетъ никогда случиться,— смло возразила Эльзи, такъ какъ ей были извстны факты.— Если бы такая вещь и произошла съ вами, ваша личность не измнилась бы отъ этого. Вы могли бы говорить и думать иначе, но остались бы навсегда хорошимъ человкомъ. Разв мыслимо для васъ вести компанію съ низкими людьми? О, даже во сн вы бы не могли это сдлать. Я уврена, что и во сн люди всегда остаются сами собою, какія бы странныя вещи они ни продлывали. Разв возможно было бы для васъ посл такой жизни, какъ ваша, стать постителемъ дурного общества? Быть можетъ, объ Этельстан составили понятіе, будто онъ живетъ среди безпутныхъ людей, потому что онъ молодъ и неопытенъ… но вы?.. вы? о нтъ! Если у васъ и бывали такіе сны на яву… быть можетъ, у васъ бываютъ они,— то вы бы стали… вы бы стали… я въ самомъ дл думаю, что вы бы стали, — она пристально наблюдала за его лицомъ,— такимъ… такимъ человкомъ, какъ… какъ… мистеръ Эдмундъ Грей, который такъ похожъ на васъ и однако же такъ отличается отъ васъ…

Онъ вздрогнулъ.— Опять Эдмундъ Грей? Господи! Всегда Эдмундъ Грей!

— Онъ теперь мой другъ. Я познакомилась съ нимъ только недлю или дв недли. Онъ совсмъ не держится вашего образа мыслей. Но онъ хорошій человкъ. Такъ какъ во сн мы длаемъ удивительныя вещи, то вы должны дйствовать, разсуждать и думать, какъ Эдмундъ Грей.

— Я разсуждаю и думаю, какъ… Но… разв я грежу? Разв я снова въ припадк забывчивости? Или я сплю? Эдмундъ Грей тотъ человкъ, котораго намъ надобно найти.

— Я нашла его,— спокойно сказала Эльзи.

— Поддлыватель… если онъ и есть поддлыватель…

— Нтъ… нтъ. Не заблуждайтесь боле. Вы узнаете всю правду черезъ день или два. Не хотите ли повидать Эдмунда Грея? Не пойдете ли вы со мною къ нему на квартиру? Когда бы вы къ нему ни пришли, вы… вы, слышите ли? всегда застанете его дома.

— Нтъ… нтъ. Я знаю его доктрины… пустыя, вредныя доктрины. Я не хочу съ нимъ встрчаться. Что хочешь ты сказать словомъ ‘заблуждаться’? Тутъ его письма… его подлоги. Разв есть два Эдмунда Грея?

— Нтъ… только одинъ. Его-то и не могутъ найти. Я вамъ покажу, если желаете, что онъ за человкъ.

— Нтъ. Я не желаю видть соціалиста. Я бы оскорбилъ его. Ты говоришь загадками, Эльзи. Ты знаешь этого человка, этого зловреднаго доктринера. Ты говоришь, что онъ хорошій человкъ, ты хочешь, чтобы я съ нимъ повидался. Спрашиваю тебя, что все это значитъ?

— Это значитъ многое, дорогой мой опекунъ. Прежде всего это значитъ, что вамъ будетъ возвращена ваша собственность и подозрніе будетъ снято съ невинныхъ, и все это, надюсь, совершится раньше будущей среды, когда я выхожу замужъ. Вс мы должны быть счастливыми въ день моей свадьбы.

— А… а мистеръ Эдмундъ Грей будетъ также здсь?

— Онъ общался. А теперь, дорогой опекунъ, не пройдетесь ли со мной въ Грей-Иннъ, я покажу вамъ комнаты мистера Грея.

— Нтъ… нтъ. Спасибо теб, Эльзи… Я не хочу заводить знакомства съ соціалистомъ.

— Комнаты его во второмъ этаж. Главная комната такая большая и хорошо меблирована. Эта комната съ двумя окнами, выходящими въ скверъ. Скверъ не особенно красивъ, потому что въ немъ нтъ деревьевъ и газона, а дома вокругъ имютъ очень мрачный видъ. Онъ сидитъ тамъ по вечерамъ. Онъ пишетъ и размышляетъ. Иногда онъ поучаетъ меня, но это съ недавнихъ поръ. По утрамъ онъ бываетъ тамъ между девятью и двнадцатью часами. У него старая служанка, которая увряетъ, будто убираетъ его комнаты.

Она тихо говорила эти слова, думая вернуть его память и заставить его понять то, что случилось.

— Это веселыя комнаты, не правда ли?— Онъ не отвчалъ, глаза его выражали безпокойство. Она подумала, что то были тревожныя усилія памяти.— Онъ сидитъ здсь одинъ и работаетъ. Онъ думаетъ, что работаетъ для блага людей. Я думаю, нтъ человка добре Эдмунда Грея.

Онъ вдругъ отодвинулъ кресло и вскочилъ на ноги.

— Ученица моя! вы говорите обо мн?

Это было такъ неожиданно, что Эльзи вскрикнула и упала на кресло. Она своими словами привела его въ извстное состояніе, стараясь вызвать у него наглядное представленіе комнатъ. Но безпокойство не было усиліемъ памяти, которая старается овладть ускользающими изъ нея фактами.

— Что это, дитя мое,— пожурилъ онъ ее,— какъ вы блдны. Ужъ не отъ жары ли? Пойдемъ, на улиц прохладне. Отправимся въ Грей-Иннъ. Этотъ старикашка… этотъ Дерингъ сидитъ здсь цлый день деньской. Здсь почва вымощена золотомъ, которое онъ знай себ собираетъ. Здсь — скажемъ это другъ другу на ушко — вдь онъ должно быть находится въ наружной контор… здсь дурная нравственная атмосфера…

Онъ взялъ шляпу и перчатки.— Ученица моя, пойдемъ отсюда!

Въ силу привычки онъ заперъ шкафъ на замокъ и опустилъ связку ключей къ себ въ карманъ.

ГЛАВА XXVIII.
Открытіе Этельстана.

Вечеромъ того же дня то же самое открытіе было сдлано другимъ изъ лицъ, замшанныхъ, главнымъ образомъ, въ эту исторію.

Читатель знаетъ, что Этельстанъ, возвратившись на родину, поспшилъ розыскать коммиссіонера, представившаго въ банкъ поддланный чекъ. Къ счастью, человкъ этотъ помнилъ не только самое обстоятельство, но и того, кто поручилъ ему размнять чекъ. Щедрое вознагражденіе, гораздо большее того, что обыкновенно даютъ т, кому требуются услуги этой корпораціи, запечатллось у него въ памяти объ этомъ дн. Въ самомъ дл, онъ получилъ полсоверена за восемьнадцатипенсовую работу, коммиссіонеръ не то, что извощикъ, на долю котораго частенько выпадаютъ такія удачи.

Память этого человка получила себ награду спустя восемь лтъ. Эта трижды благословенная работа принесла ему опять золотые плоды. Слышалъ ли кто либо о боле выгодномъ дл?

Посл завтрака Этельстану доложили, что его хочетъ видть какой-то коммиссіонеръ. Это и былъ его однорукій пріятель.

— Прошу извиненія, сэръ, — молвилъ онъ, поклонившись на солдатскій манеръ,— вы сказали, чтобы я пришелъ къ вамъ и сказалъ вамъ, во-первыхъ, нашелъ ли вашего человка.

— Ну да. Я сказалъ вамъ также, что дамъ вамъ въ награду пять фунтовъ, если вы сыщите моего человка, какъ вы его называете. Ну… я не измню своему слову, если только вы его нашли.

— Я видлъ его вчера. Того самаго стараго джентльмена, что послалъ меня въ банкъ тотъ разъ. Онъ постарлъ, не смотритъ такимъ бодрымъ и ходитъ медленно, но я призналъ его сразу.

— О! вы въ этомъ совершенно уврены? Потому что, вы понимаете, сходство…

— Ну, сэръ, я готовъ побожиться, что это онъ. Я помню его какъ нельзя лучше. Онъ сидлъ въ кресл и улыбнулся, и сказалъ: ‘Скоренько же ты сдлалъ свою работу, любезный. Это преудивительная штука, — вдь ты могъ обронить деньги, либо убжать съ ними, либо выкинуть что нибудь другое,— говоритъ онъ. Вотъ теб полсоверена, голубчикъ,— говоритъ онъ, надюсь ты можешь съ нимъ управиться’.— ‘Могу, сэръ, разумется, говорю я, будь такихъ штучекъ столько, сколько мн впору захватить’. Тутъ онъ засмялся и я засмялся, и оба мы засмялись. Вотъ этого самого человка я видлъ вчера вечеромъ.

— О! это очень любопытно. А вы вполн уврены въ этомъ?

— Чмъ хотите побожусь, что это онъ. Другого такого человка не сыщешь.

— Нтъ… какъ вы говорите… другого такого не легко найти, а? какъ вы думаете? Ну, а теперь разскажите, когда вы его видали?

— Такъ между шестью-семью часами. У меня было порученіе отъ одного джентльмена въ Странд, джентльмена, трактирщика по профессіи, къ джентльмену въ Голборнъ, колбаснику по профессіи, и я шелъ оттуда съ письмомъ и проходилъ черезъ Линкольнъ-Иннъ, такъ какъ тутъ ближняя дорога. Только что я очутился возл прохода въ Фильдсъ, какъ увидлъ выходящимъ изъ дома No 12 того самого человка, что вамъ нуженъ. Я и ни крошечки о немъ не думалъ, я ровнешенько ни о чемъ не думалъ, когда онъ вышелъ изъ дверей дома и началъ сходить по ступенькамъ внизъ. Тутъ я его и призналъ. Господи! сразу призналъ его. ‘Ты тотъ самый человкъ, — говорю самъ себ, — что далъ мн полсоверена замсто восемнадцати пенсовъ!’ Ну, вотъ, я сталъ за уголкомъ и смотрлъ, не замтитъ ли онъ меня, не припомнитъ ли. Ни чуточки. Онъ строго уставился на меня глазами, но видно было, что ни крошечки меня не помнитъ. Да и зачмъ бы ему меня помнить? Тотъ самый старый джентльменъ, только онъ постарлъ и ужъ не такъ весело смотритъ. Можетъ, онъ потерялъ свой капиталъ.

— Вышелъ изъ дома No 12, неужели? Да, вдь, это контора ‘Дерингъ и Сынъ’. Что бы это значило?

— Я подумалъ, хорошо было бы узнать о немъ что нибудь побольше, и подумалъ я тоже, что пять фунтовъ куда лучше восемнадцати пенсовъ… ну, думаю себ, письмо колбасника можетъ полежать чуточку, и я пошелъ слдомъ за моимъ старымъ джентльменомъ на далекомъ разстояніи.

— Ого! вы пошли за нимъ! Чудесно. Узнали вы, гд онъ живетъ? Я могу сказать вамъ это. Онъ отправился въ No 22 близь Южнаго Сквера, въ Грей-Иннъ.

— Нтъ, сэръ, онъ туда не ходилъ. Но неподалеку отъ того мста. Онъ пошелъ черезъ Большой Перекрестокъ, затмъ прошелъ черезъ Голборнъ и повернулъ къ Физерстонъ Бильдингсъ, гд все меблированныя комнаты. Только онъ не живетъ тамъ. Онъ прошелъ мимо и прямо въ Бедфордъ Роу и тутъ остановился у дома…

— Что такое! въ Бедфордъ Роу?

— Да, въ Бедфордъ Роу… и вынулъ изъ кармана дверной ключъ и вошелъ въ домъ. Тамъ онъ и живетъ. No 49, Бедфордъ Роу, на западной сторон, совсмъ у конца. Онъ живетъ въ Бедфордъ Роу. Ну, сэръ, я не люблю длать дло наполовину и вотъ я прошелъ въ трактиръ ‘Добро пожаловать’, въ Голборн, гд есть адресъ-календарь, и я отыскалъ тамъ его имя. Джентльмена, который живетъ въ Бедфордъ Роу No 49, зовутъ Эдуардъ Дерингъ… и между именами No 12, Новый Скверъ, Линкольнъ Иннъ, стоитъ имя ‘Дерингъ и Сынъ’. Итакъ, сэръ, я полагаю, что не совру, сказавъ, что вашъ человкъ — мистеръ Дерингъ, который проживаетъ въ Бедфордъ Роу и въ Линкольнъ Инн, вмст. Онъ — тотъ человкъ, что послалъ меня въ банкъ восемь лтъ назадъ.

Этельстанъ посмотрлъ на него изумленными глазами.

— Онъ — тотъ человкъ?— вскричалъ онъ.— Выговорите небылицы. Онъ не можетъ быть этимъ человкомъ.

— Никто другой, сэръ. Если я видлъ вчера мистера Деринга по пути отъ Новаго Сквера въ Бедфордъ Роу,— то онъ тотъ человкъ, что послалъ меня за деньгами.

Комиссіонеръ твердо стоялъ на своемъ. Его не поколебали никакія убжденія, что такое положеніе длъ невозможно.

— Вдь, голубчикъ,— сказалъ Этельстанъ, — человкъ, пославшій васъ съ чекомъ, былъ воръ, обокравшій мистера Деринга.

— Ничего тутъ не подлаешь, сэръ. Если джентльменъ, что я видлъ вчера по дорог изъ Линкольнъ Инна въ Бедфордъ Роу, былъ мистеръ Дерингъ, ну, значитъ, онъ обокралъ самого себя.

— Какая нелпость. Тутъ что нибудь не такъ. Послушайте! Мистеръ Эдуардъ Дерингъ уходитъ изъ конторы каждый вечеръ между шестью-семью часами. Сегодня вечеромъ въ шесть часовъ я буду въ Новомъ Сквер на западной сторон. Вы должны тоже быть тамъ. Постарайтесь не показывать вида, что вы ждете кого нибудь. Держитесь, какъ ни въ чемъ не бывало.

— Я буду словно бы на караул, сэръ, — сказалъ старый солдатъ.— Буду себ прохаживаться передъ дверью, какъ иные изъ нашихъ молодцовъ передъ магазинами. Ужъ поврьте мн, сэръ, и виду не подамъ, что васъ знаю.

Этотъ маленькій заговоръ былъ приведенъ въ исполненіе. Въ шесть часовъ Этельстанъ началъ свою прогулку передъ воротами, открывающимися въ Линкольнъ Иннъ Фильдсъ, а комиссіонеръ въ это же время стоялъ на караул у дома No 12 въ Новомъ Сквер. Когда пробило шесть часовъ, поднялся шумъ и топотъ торопливыхъ шаговъ: то были клерки, очутившіеся на вол посл дневной работы. Въ Новомъ Сквер немного солиситорскихъ конторъ, а потому, какъ только упомянутые клерки разошлись, все опять затихло. Въ половин десятаго на лстниц послышались шаги медленно спускавшагося человка. Онъ тотчасъ же вышелъ изъ дверей,— старая сгорбленная фигура, съ блыми, какъ лунь, волосами и сморщеннымъ лицомъ. Не обративъ никакого вниманія на караульнаго, человкъ этотъ поплелся вялымъ шагомъ по направленію къ Чансери Лэнъ. То былъ Чиклэй — онъ шелъ собирать дань съ обитателей своихъ домовъ.

Этельстанъ посмотрлъ ему вслдъ. Затмъ подозвалъ, къ себ стараго солдата. ‘Видите вы того человка?— спросилъ онъ.— Онъ-то и послалъ васъ размнять чекъ въ банк.’

— Нтъ, это не онъ.— Коммиссіонеръ упорно стоялъ на своемъ.— Ни чуточки на него не похожъ. Этотъ старикъ слуга, а не джентльменъ. Посмотрите, какъ онъ держитъ руки. Джентльменъ никогда еще не держалъ своихъ рукъ такимъ образомъ. Вы всегда ихъ узнаете по ихъ рукамъ. Встрчаю я какъ-то стараго товарища… длаетъ онъ видъ, будто забылъ меня. Все хотлъ меня уврить, что никогда не служилъ въ солдатахъ. Ну, я бросилъ съ нимъ спорить объ этомъ. Ну, вотъ идетъ онъ себ, иду и я. ‘Во фрунтъ!’ говорю я, и онъ такъ и сталъ голубчикъ руки по швамъ, какъ заправскій старый служивый. Смотрите хорошенько на руки, что бы они вамъ ни говорили о себ. Всегда узнаете ихъ по рукамъ. Старикъ этотъ — слуга. Онъ не джентльменъ. Онъ не сядетъ за одинъ столъ съ господами и не съуметъ отдавать приказанія прислуг. Онъ этому длу не обучался. Коли ему прикажете, онъ самъ встанетъ, возьметъ салфетку подъ мышку и подастъ вамъ рюмку хересу. Онъ не мой человкъ. Вы должны маленечко повременить.

Въ четверть седьмого раздались, словно эхо по опустлому зданію, другіе шаги. Затмъ изъ дверей показался старикъ высокаго роста, худой, въ застегнутомъ до верху пальто, въ изящныхъ перчаткахъ, съ зонтикомъ въ рук. Лицо его было жестко, даже сурово, походка тверда. Когда человкъ этотъ вышелъ вонъ, нашъ часовой послдовалъ за нимъ на нкоторомъ разстояніи. Очутившись возл Этельстана, онъ шепнулъ: Вотъ онъ, этотъ человкъ. Я въ этомъ готовъ присягнуть, когда угодно. Это тотъ человкъ, что послалъ меня въ банкъ.

Этельстанъ слушалъ его слова въ неописанномъ удивленіи. Этотъ человкъ… Вдь это былъ самъ мистеръ Дерингъ!

— Пойдемъ за нимъ,— шепнулъ онъ.— Не вмст. По разнымъ сторонамъ дороги. Господи! Это что-то невроятное! Не теряйте его изъ виду.

Слдовать за нимъ было очень легко, такъ какъ мистеръ Дерингъ не оборачивался ни направо, ни на лво, а шелъ себ прямо черезъ Большой Перекрестокъ, черезъ Голборнъ, черезъ Физерстонъ Бильдингсъ въ Бедфордъ Роу, къ номеру 49, его собственному дому. Разв онъ могъ остановиться въ другомъ мст?

Этельстанъ вынулъ бумажникъ и вручилъ коммиссіонеру пять фунтовъ.

— Не понимаю, что бы это значило,— сказалъ онъ.— Не могу понять ни единаго словечка. Но думаю, что высказали правду… Я не понимаю тутъ ровно ничего. Ну… у меня записанъ вашъ номеръ и ваше имя. Если вы мн опять понадобитесь, я пошлю за вами.

Солдатъ поклонился и пошелъ прочь. Полсоверена за восемнадцатипенсовую работу и спустя восемь лтъ пять фунтовъ за то же дло. Воровство — да полно такъ-ли? Воровство… и старикъ, сдлавшій видъ, что ограбилъ самого себя. Но что же все это значитъ? Свалилъ это на какого-нибудь бднаго безобиднаго невиннаго малаго, догадывался солдатъ, свалилъ это на кого-нибудь, противъ кого у него былъ зубокъ… старый негодяй… весьма вроятно, противъ этого молодого директора банка… весьма вроятно… Подарки по одному и тому же длу, весьма просто… ахъ, онъ старый негодяй!

Что же касается до Этельстана, то онъ вернулся въ Линкольнъ Иннъ Фильдсъ, вечеръ былъ чудесный, и солнышко грло, и кром игравшихъ дтей здсь стояла тишина. Онъ сталъ ходить взадъ и впередъ по солнечной сторон, перебирая все случившееся въ ум.

Вдь, если мистеръ Дерингъ самолично обворовалъ себя, замысливъ это воровство, и хладнокровно допустилъ обвинить его, Этельстана, то мистеръ Дерингъ долженъ быть чудовищемъ гнусности. А если мистеръ Дерингъ обворовалъ самого себя и не вдалъ объ этомъ, то, значитъ, мистеръ Дерингъ сумасшедшій.

Съ другой стороны, если такого рода дло могло быть сдлано въ малыхъ размрахъ, то его можно сдлать съ тмъ же результатомъ и въ большихъ размрахъ — а именно, свалить подозрніе на честнаго человка, покрыть его имя пятномъ клеветы, потому что въ иныхъ случаяхъ обвиненіе бываетъ равносильно осужденію, а себ обезпечить полнйшую безнаказанность. Простое подозрніе становится увренностью въ умахъ тхъ, которые были когда-то друзьями этого человка. И вся жизнь его испорчена на разсвт ея. Онъ сталъ думать о своей личной жизни, о горькихъ годахъ отчужденія и изгнанія. Ни разу за вс эти долгія восемь лтъ онъ не могъ разъяснить себ причины своего изгнанія. Долги, безумный разгулъ, провалъ на экзаменахъ — все это могло бы стать такой причиной, только отнюдь не подозрнія въ подлог. Этельстанъ былъ юноша энергичный и бодрый. Онъ рдко позволялъ себ склоняться подъ ударами судьбы. Тмъ не мене втеченіе всхъ этихъ лтъ изгнанія капля горечи, отравившая его чашу, не давала ему возможности разсказать всю исторію,— вдь, добрые люди поврили бы только половин ея, а именно, той половин, которая заключала въ себ обвиненіе.

Если ходишь и думаешь, то наступаетъ моментъ, когда становится не въ моготу думать. Умъ за одинъ присстъ можетъ обсудить только извстное количество обстоятельствъ. А разъ это количество воспринято умомъ, благоразумне всего перейти къ чему нибудь другому. Этельстанъ отправился обдать. Онъ оставилъ сестру свою на попеченіи ея молодого друга, а самъ пошелъ обдать. Онъ спросилъ себ въ одномъ изъ Голборнскихъ ресторановъ бифштексъ и газету, которую пробжалъ въ качеств работника прессы. Посл обда онъ снова занялся интересовавшимъ его предметомъ. Быть можетъ, ему удастся еще сдлать шагъ по пути къ раскрытію тайны. Нтъ… быть можетъ, подъ вліяніемъ вкуснаго обда онъ совсмъ ничего не придумалъ. Фактъ былъ поистин изумителенъ,— какъ слдовало отнестись къ нему? Тутъ было одно изъ двухъ: или невообразимая злоба, или сумасшествіе человка, который, благодаря своему спокойному и холодному здравому смыслу, представлялся друзьямъ своимъ по уму выше обычныхъ слабостей людскихъ. Мистеръ Дерингъ сумасшедшій? Въ такомъ случа и канцлеръ казначейства, и спикеръ палаты общинъ, и предсдатель королевскаго общества, и предсдатель института гражданскихъ инженеровъ, и профессора математики въ Кэмбриджскомъ университет — вс эти люди могутъ быть точно также сумасшедшими. И никто не знаетъ, не подозрваетъ этого. Мистеръ Дерингъ сумасшедшій!

Этельстанъ вышелъ изъ ресторана и пошелъ обратно, попытать снова счастья въ Южномъ сквер, въ Грей-Инн. Можетъ быть, мистеръ Эдмундъ Грей будетъ у себя дома.

Его тамъ не было. Дверь была заперта. Но противоположная ей дверь была открыта, дверь отъ комнатъ Фредди Карстона. Этельстанъ постучался къ нему и хозяинъ пригласилъ его войти.

— Вотъ такъ кстати пожаловалъ, — сказалъ репетиторъ.— Я только-что получилъ новую уиски прямо изъ Глазгова. Ты ее попробуешь. А ты уже отобдалъ? И я тоже. Садись-ка. Поболтаемъ и выкуримъ трубочку, да запьемъ уиски съ содовой водою.

— Я во всякомъ случа готовъ поболтать и покурить.

— Я люблю добродтель,— молвилъ Фредди.— Она очаровательная богиня. У нея только одинъ недостатокъ. Ея голосъ выражаетъ упрекъ, ея глаза выражаютъ упрекъ, ея поведеніе дышетъ упрекомъ. Она непокладистая богиня. Къ счастью, въ этомъ достопочтенномъ учрежденіи она не изволитъ пребывать. Не подражай Добродтели, старый дружище. Позволь мн… Вотъ такъ расчудесно. Итакъ мы помчимся по веселой дорог, по широкому пути, усянному цвтами, хотя я могу пропустить этой жидкости больше, чмъ ты, Этельстанъ скиталецъ, Мельмотъ скиталецъ… Чайльдъ Гарольдъ странникъ — пей и будь человкомъ, какъ мы гршные.— Онъ первый подалъ примръ.— Хорошая уиски, очень хорошая уиски. Этельстанъ, тутъ на верху живетъ бднякъ, почти всегда полуголодный… Позовемъ его къ намъ за компанію. Это будетъ милосердно.

Онъ побжалъ наверхъ и тотчасъ же вернулся вмст съ захирвшимъ адвокатомъ, который смотрлъ не такимъ голоднымъ, какъ обыкновенно, и не такимъ обтрепаннымъ горемыкою, какъ всегда. Читатель видлъ, какъ онъ занялъ денегъ у мистера Эдмунда Грея черезъ посредство Эльзи.

— Вотъ,— сказалъ хозяинъ,— это я называю комфортомъ: теплый августовскій вечеръ, открытое окно, а изъ садовъ чуть-чуть доносится свжее дыханіе втра, сода и уиски и два собесдника. Большей частью вечера приходится просиживать въ одиночку. Ну, вотъ и является искушеніе… закончить вечеръ поскоре.

— Фредди, мн бы хотлось побольше узнать о твоемъ сосд. Недлю или дв назадъ, если помнишь, ты мн говорилъ о немъ кое-что.

— Престранное дло! Старый Чиклэй въ трактир ‘Добро пожаловать’ постоянно надодаетъ разспросами о мистер Эдмунд Гре. Что можетъ быть у него общаго съ мистеромъ Эдмундомъ Греемъ? хотлось мн отвтить на его разспросы.

— А я,— сказалъ мистеръ Лэнхорнъ, — я отвтилъ ему на нихъ.

— Ну… мистеръ Эдмундъ Грей… Кто онъ?— старый джентльменъ пріятнаго вида, повидимому, соціалистъ. У всхъ у насъ есть свои маленькія слабости. Этотъ старый джентльменъ серьезнйшимъ образомъ вритъ въ свои излюбленныя фантазіи. Я говорилъ съ нимъ на этотъ счетъ.

— Я слышалъ его рчь въ Кэмденъ-Тоун,— сказалъ адвокатъ.— Я бываю тамъ иногда по субботнимъ вечерамъ. Пьютъ чай съ ветчиной, пирожками и поджареннымъ хлбомъ. Прекрасное собраніе. Напоминаетъ вамъ первые вка христіанской церкви.

— Ну, Этельстанъ, что же еще мн сказать теб? Постой! (Послышались шаги, поднимавшіеся по лстниц вверхъ). Кажется, это идетъ нашъ старичокъ своею персоной. Если я не ошибся, ты увидишь его. Я сейчасъ его притащу сюда.

Онъ вышелъ навстрчу неизвстнымъ шагамъ, на площадку. Онъ поздоровался съ обладателемъ этихъ шаговъ, онъ остановилъ его и уговорилъ зайти въ комнату напротивъ.

— Вамъ должно быть скучновато, мистеръ Грей, все сидть одному. Зайдите ко мн и поболтаемъ часокъ. Заходите. Вотъ сюда. Въ комнат темнотища. Это мистеръ Ленгхорнъ, вашъ сосдъ сверху, котораго вы знаете, а вотъ это мистеръ Этельстанъ Арендель, котораго вы не знаете. Кто его узнаетъ хорошо, полюбитъ его, исключая его добродтели, которая ржетъ глазъ въ столь юномъ субъект.

Было около девяти часовъ. Лампа еще не была зажжена и въ комнат стоялъ полумракъ. Привиднія любятъ полумракъ. Передъ Этельстаномъ стояло привидніе и пожимало ему руку — тнь мистера Деринга.

— Я радъ,— привидніе протянуло свою руку,— познакомиться съ вами, мистеръ Арендель. Такому старику, какъ я, дозволено заводить знакомства, только не друзей. Его время для новой дружбы ушло безвозвратно. Тмъ не мене, міръ полонъ пріятными знакомствами.

Онъ услся на кресло у окна, тнь отъ гардины падала на его лицо.

— Дай-ка намъ свту, Фредди,— попросилъ хозяина Этельстанъ.

— Всенепремнно.— Фредди зажегъ лампу на стол и дв свчи на камин. При этомъ освщеніи черты и фигуры привиднія выступили отчетливо. Этельстанъ смотрлъ во вс глаза: у него закружилась голова, онъ закрылъ глаза, онъ старался собраться съ духомъ.

Онъ всталъ, выпилъ полстакана содовой воды съ уиски, впился въ лицо, котораго не видлъ втеченіе восьми лтъ, съ тхъ поръ, какъ… Милостивый Боже! И человкъ этотъ сдлалъ это самъ!

Мистеръ Эдмундъ Грей глядлъ на него съ яснымъ спокойствіемъ. Онъ откинулся на спинку кресла, вытянувъ и скрестивъ ноги, локти его покоились на ручкахъ кресла, кончики пальцевъ его соприкасались между собою, все лицо улыбалось, у него былъ спокойный, довольный видъ.

Этельстанъ не слышалъ, что говорилось. Его старый другъ, Фредди Карстонъ, болталъ по своему обыкновенію въ легкомъ оживленномъ тон, какъ ни въ чемъ не бывало. Отъ него не ожидали рчей. Фредди охотно говорилъ за всхъ, а тмъ временемъ Этельстанъ сидлъ, наблюдая за человкомъ во власти такой необычайной иллюзіи, которая длала его совершенно другимъ. Въ немъ ничто не измнилось, — ни черты, ни голосъ, ни платье и, однако, онъ былъ совсмъ другимъ человкомъ.

— Зачмъ,— спрашивалъ себя Этельстанъ,— зачмъ написалъ онъ тотъ чекъ на семьсотъ двадцать фунтовъ?

Вдругъ Фредди пересталъ говорить, а мистеръ Грей овладлъ бесдой. Что онъ говорилъ — его доктрины — мы уже знаемъ.

И такія вещи,— думалъ про себя Этельстанъ,— изъ этихъ устъ! Возможно ли это?

Въ десять часовъ мистеръ Эдмундъ Грей поднялся съ своего мста. Ему надобно было написать письмо, онъ просилъ извинить его. Еще разъ онъ подалъ руку Этельстану.

— Спокойной ночи, сэръ,— сказалъ онъ.— Надюсь имть удовольствіе опять васъ увидть.

— Разв мы никогда съ вами не встрчались прежде?— спросилъ Этельстанъ.

— Думаю, нтъ. Иначе я бы васъ помнилъ, мистеръ Арендель, я въ этомъ увренъ,— вжливо отвчалъ мистеръ Грей.— Я никогда не забываю лицъ. А ваше лицо для меня совершенно ново. Спокойной ночи, сэръ.

ГЛАВА XXIX.
Чиклэй видитъ привидніе.

Рано или поздно то же открытіе неминуемо должно было наступить и для Чиклэя, который каждый вечеръ, хотя не всегда въ одинъ и тотъ же часъ, подстерегалъ свою добычу. Это открытіе состоялось въ пятницу вечеромъ, на другой день посл того, какъ Этельстанъ обмнялся рукопожатіями съ мистеромъ Эдмундомъ Греемъ. Въ этотъ вечеръ онъ вышелъ изъ конторы между шестью-семью часами, пошелъ къ себ на квартиру въ Клеркенуэлл, приготовилъ самъ себ чашку чаю и поспшилъ обратно въ Грей-Иннъ. Тутъ онъ, какъ всегда, сталъ у входа съ сверо-восточной стороны въ Южный Скверъ, такъ что во всякую данную минуту могъ легко проскользнуть и стушеваться. Подобно многимъ изъ племени сыщиковъ, или подобно страусу, послужившему предметомъ многихъ басней, онъ воображалъ, что, благодаря избранному имъ убжищу, онъ совершенно укрылся отъ постороннихъ наблюденій. Результатъ получился совершенно обратный. Полисменъ смотрлъ на него съ живйшимъ любопытствомъ, прачки каждый день подсматривали за нимъ, разносчикъ газетъ приходилъ всякій вечеръ поглядть, что длаетъ старый шпіонъ и какъ онъ, притаясь въ проход, подозрительно озирается по сторонамъ. Чиклэй былъ однимъ изъ маленькихъ событій или эпизодовъ, которые нарушаютъ повседневное скучное однообразіе жизни въ Инн. Масса такихъ событій случается каждый годъ, люди, приходящіе въ свои конторы въ десять и уходящіе домой въ пять часовъ, ничего о нихъ не вдаютъ, не вдаютъ также о нихъ обитатели, уходящіе въ десять и возвращающіеся въ шесть, семь или двнадцать часовъ. Но слуги знаютъ, они толкуютъ промежъ собою и длаютъ свои умозаключенія. Передъ ними находился пожилой человкъ, даже боле, — старый-престарый человкъ, на видъ лтъ этакъ восьмидесяти. Чего понадобилось ему приходить сюда, вечеръ за вечеромъ, и прятаться въ проход, и шмыгать украдкою въ скверъ? Зачмъ продлываетъ онъ все это? Полисменъ, который служилъ въ Гайдъ-Парк, могъ поразсказать поучительныя исторіи изъ своего личнаго опыта объ игривыхъ проказахъ этого возраста, прачки припоминали джентльменовъ, на которыхъ он ‘работали’, и продлки, которыми эти джентльмены развлекались, но ни одна изъ нихъ не знала случая, подобнаго этому. Для чего сталъ бы старый человкъ стоять на углу и тайкомъ посматривать въ скверъ? Обыкновенно онъ являлся въ половин седьмого, а въ девять часовъ оставлялъ свой постъ, когда вслдствіе наступавшихъ сумерокъ въ Парк ничего нельзя было разглядть. Оттуда онъ шелъ въ трактиръ ‘Добро пожаловать’ и здсь, какъ читатель уже знаетъ, его ожидали собесдники, разговоры и стаканъ бодрящаго напитка.

Онъ выбралъ для своихъ цлей самое неудачное время, потому что мистеръ Эдмундъ Грей въ т дни, когда отправлялся въ свои комнаты, обыкновенно длалъ это въ половин шестого или седьмого, по пути въ Залу Науки, въ Кентъ-Тоунъ. А, слдовательно, Чиклэй могъ ждать и высматривать, сколько угодно, но совершенно безуспшно. Но тутъ случилось нчто, что вознаградило его сторицею за его безпокойство. Это было въ пятницу. Эльзи, у которой имлся входной ключъ отъ комнатъ мистера Грея, пришла въ Грей-Иннъ въ шесть часовъ. Она должна была провести вечеръ съ учителемъ. Она вошла и поднялась на лстницу (мистеръ Грей еще не приходилъ), отворила дверь, затворила ее за собою и вошла въ комнату.

Теперь въ общемъ убранств комнаты была видна женская рука. Окна были вымыты на чисто, обложенныя панелями стны были вычищены, потолокъ выбленъ, коверъ и мебель вытряхнуты. На стол стояли цвты, здсь же находился и мольбертъ, на которомъ стоялъ фантастическій портретъ мистера Деринга, написанный Эльзи, такъ поразительно похожій на мистера Грея, что, казалось, вотъ онъ сейчасъ заговоритъ, книги лежали на стол, все это были сочиненія по рабочему вопросу, по соціальному вопросу, по вопросамъ дня, всевозможныя книги по всмъ вопросамъ, которыми мучатся теперь люди. На окнахъ были повшены новыя занавси, изящныя, кружевныя, и даже шторы были новыя, чистыя. Эльзи оглянулась вокругъ себя съ довольнымъ видомъ: это было ея собственное дло, работа ея рукъ, такъ какъ старая служанка довольствовалась тмъ, что сидла сложа руки и смотрла. ‘По крайней мр, — думала она,— у бднаго дорогого старичка будетъ чистая комната’. Тутъ она вспомнила, что черезъ день или два она должна будетъ оставить его прежнему одиночеству и вздохнула, подумавъ, какъ онъ къ ней привязался и доврился, и смотрлъ уже на нее, какъ на свою преемницу.— ‘Чистая комната, думала она. Когда я разстанусь съ нимъ, можетъ быть, онъ также разстанется съ этой комнатой и по цлымъ днямъ будетъ такимъ, какимъ бываетъ. Здоровымъ или безумцемъ?’

Столъ былъ заваленъ рукописями. Он составляли часть того труда, который онъ собирался подарить міру.

Эльзи еще никогда не видала слдующей комнаты. Ею овладло преступное любопытство. Она испытывала состояніе самой молодой изъ женъ Синей Бороды. Ее такъ и подмывало заглянуть въ эту комнату, она боролась, но скоро уступила своему желанію: открыла дверь и заглянула въ комнату.

Комната эта была почти такая же большая, какъ гостиная. Окна почернли отъ пыли и копоти. Она открыла одно изъ нихъ и выглянула на небольшую зеленую площадку, устланную обрывками бумаги, бутылками и хламомъ всякаго рода. Полъ комнаты былъ покрытъ слоемъ пыли толщиною въ два дюйма, стулья и туалетный столъ были вс въ пыли. Постель была постлана, но шерстяныя одяла были дочиста съдены молью: не осталось ни единаго цлаго мстечка шерстяной ткани. Видно было, что сюда принесена была новая постель, ее покрыли простынями и одялами, да такъ и забросили. Комната не отпиралась, постель оставалась нетронутой за вс десять лтъ пребыванія мистера Эдмунда Грея.

Между гостиной и спальной находилась маленькая темная комнатка, тутъ были ванна, умывальный столъ, ножи и вилки въ корзин, чайныя чашки и блюдечки.

— Кладовая,— подумала Эльзи,— и чуланъ, каморка для служанки, все вмст. И какъ подумаешь, что люди живутъ въ такихъ ужасныхъ вертепахъ… и засыпаютъ безропотно всякую ночь въ такомъ заброшенномъ, мрачномъ, старомъ мст. Ужасно!

Стукотня за стною напомнила ей, что привиднія могутъ появляться даже днемъ. Она вздрогнула и удалилась въ гостиную. Здсь она взяла книгу и сла у окна, не заботясь о томъ, что ее можно было увидть изъ сквера.

Мистеръ Эдмундъ Грей пришелъ только въ семь часовъ.

— Ахъ, дитя моя!— нжно воскликнулъ онъ,— вы пришли сюда раньше меня. Меня задержало… какое-то дло. Что бы это было? Ну, его! я забываю обо всемъ. Все равно, я здсь, прежде чмъ мы возьмемъ кэбъ, мн бы хотлось еще разъ пройти съ вами главныя положенія моего катехизиса. Готовы ли вы?

— Вполн готова, учитель!

——

Въ половин седьмого пришелъ Чиклэй въ свой уголокъ и сдлалъ предварительный осмотръ скверу. ‘Вотъ онъ’,— сказалъ полисменъ. ‘Вотъ опять онъ тутъ’,— замтили дв прачки, болтавшія между собою у порога. ‘Онъ здсь по своему обыкновенію’ — молвилъ разносчикъ газетъ. ‘Да что же ему тутъ понадобилось?’ спрашивали они вс хоромъ.

Мистеръ Чиклэй осмотрлся кругомъ изъ-за своего угла, не замтилъ никого въ сквер и ретировался въ проходъ. Тутъ онъ опять осмотрлся и опять ретировался. Если кто нибудь проходилъ мимо, Чиклэй всякій разъ шелъ отважно, какъ бы въ противоположномъ направленіи.

Вдругъ, во время одного изъ его подсматриваній, ему случилось поднять взоры вверхъ. Онъ остановился, какъ вкопанный, — онъ прикрылъ глаза рукою, онъ смотрлъ изо всей мочи. Такъ! у открытаго окна, широко распахнутаго, безъ малйшей попытки къ укрывательству, онъ увидалъ головку и личико миссъ Эльзи Арендель. Ага! попались голубчики! Чего еще надо больше? Эдмундъ Грей есть Этельстанъ Арендель или Джорджъ Аустинъ, а можетъ, оба вмст и Эльзи Арендель ихъ сообщница. Вотъ она въ чемъ штука! Онъ ретировался въ укромное мсто прохода, потирая руки. Онъ порадуетъ этимъ сэра Самуэля. Сегодня же вечеромъ. Это придется сэру Самуэлю весьма по душ, такъ какъ наконецъ-то выведетъ все дло на свжую воду. Она тутъ, наверху, въ комнатахъ мистера Эдмунда Грея, въ его комнат. Вотъ такъ разчудесно!

Можетъ быть онъ ошибся. Но у него было очень хорошее зрніе для отдаленныхъ предметовъ. Онъ снова посмотрлъ наверхъ. Заходящее солнышко освщало окно съ той стороны, гд онъ стоялъ — восточная сторона отражалась на окнахъ 22 No — и изящная головка Эльзи (она сняла свою шляпу) была облита отраженными лучами солнышка. Несомннно, это она. Она здсь. Здсь! Здсь! Здсь! Старикъ съ радостью прошелся вплоть до зданій Бэкона Веруламскаго и вернулся назадъ, стараясь скрыть восторгъ свой отъ сдланнаго имъ открытія. Онъ шелъ, смясь прерывисто-судорожнымъ смхомъ и хрустя пальцами, такъ что прохожіе — хотя ихъ попадается не много въ августовскій вечеръ въ этихъ мстахъ — принимали его за нсколько помшаннаго, либо за пьяненькаго или придурковатаго. Но никто не интересуется дйствіями и поступками стараго человка. Обращаютъ вниманіе только на сильныхъ, а старикъ, который иметъ видъ бдняка, не возбуждаетъ интереса даже своимъ безумствомъ или глупымъ хохотомъ. Чиклэй вернулся въ свой уголъ. Охъ! что же это такое? Онъ снова протеръ глаза. Онъ поблднлъ, зашатался и схватился за дверной косякъ. Что это такое? Онъ снова прикрылъ рукою глаза, согнувшись и трепеща съ головы до ногъ. Полисменъ сказалъ: ‘Онъ словно собирается опять ихъ подстерегать’. Прачки сказали: ‘Онъ словно увидлъ привидніе’. Разносчикъ газетъ остановился на полпути черезъ скверъ: ‘Онъ подсматриваетъ за мистеромъ Эдмундомъ Греемъ и за молодою лэди. Ревнуетъ — можетъ, зная молодую лэди, просто не поврилъ бы’.

Да, Чиклэй смотрлъ на это окно. Въ этомъ не могло быть никакого сомннія. Онъ не былъ въ силахъ скрыть свое изумленіе: онъ боле не старался прятаться. Вдь онъ увидлъ сидящей у окна молодую лэди, которую онъ считалъ сообщницей въ преступленіи, а за ея стуломъ стоялъ съ выраженіемъ отеческой любви никто другой, какъ самъ мистеръ Дерингъ.

Да… мистеръ Дерингъ. Поразительно! Что бы это значило? Не ршился ли мистеръ Дерингъ выяснить тайну Эдмунда Грея? Не проникъ ли онъ въ эти комнаты и не нашелъ ли здсь не Эдмунда Грея, а Эльзи Арендель?

— Другъ мой,— сказалъ полисменъ, становясь передъ нимъ такъ, что закрылъ видъ на окно,— вы, кажется, интересуетесь тмъ, что длается тамъ, черезъ дорогу?

— Именно, именно. О, да! весьма интересуюсь.

— Такъ… а не достаточно ли долго вы изволили смотрть на этого стараго джентльмена? Можетъ, ему не понравилось бы такое продолжительное высматриваніе его. Притомъ же тутъ находится молодая лэди. Непригоже разсматривать молодую лэди, какъ какую нибудь колотую свинью.

— Нтъ… нтъ, полисменъ… я не стану больше смотрть… спасибо вамъ.

— А говоря подружески, неужели вы думаете, что мистеру Эдмунду Грею было бы пріятно, коли бы онъ узналъ, что сыщикъ или шпіонъ подсматриваетъ за нимъ здсь каждый вечеръ? Что значитъ это подглядываніе, почтенный? Что нибудь по нашему ремеслу? Надюсь, не по отношенію къ этому достопочтенному старому джентльмену… хотя иной разъ… Ну же, что тутъ такое? Потому что мы не можемъ дозволить, чтобы вы продолжали свои дйствія, вы понимаете.

— Полисменъ,— Чиклэй оттащилъ его въ сторону и указалъ ему на маленькую группу у окна,— вы видите вонъ того стараго джентльмена… знаете ли вы его?

— Разумется. Зналъ его всегда съ тхъ самыхъ поръ, какъ состою въ Грей Инн, уже два года. А въ Инн его знаютъ лтъ десять, кажется. Это мистеръ Эдмундъ Грей. Онъ тутъ не живетъ постоянно. Приходитъ сюда въ разное время, когда ему вздумается,— мистеру Эдмунду Грею, то есть. Хорошо было бы, коли бы вс джентльмены въ Инн были такъ щедры, какъ онъ.

— О! это немыслимо! Повторите-ка еще разъ, полисменъ. Можетъ, я немного оглохъ… вдь я очень старъ… можетъ, я немного оглохъ. Повторите, что вы сказали.

— Что съ этимъ старикомъ?

Чиклэя всего трясло, какъ въ лихорадк, а глаза его выражали ужасъ.

— Разумется, это мистеръ Эдмундъ Грей.

— Что длаетъ эта двушка у него? Зачмъ они тутъ вмст?

— Почемъ я знаю, зачмъ она приходитъ сюда къ нему? Она молодая лэди, да притомъ премиленькое молодое созданіе. Онъ словно бы ея ддушка.

Чиклэй застоналъ.

— Мн надо куда нибудь уйти и обдумать это,— проговорилъ онъ.— Прошу извиненія, полисменъ. Я старый человкъ и… и… меня чуточку встряхнуло и… Добрый вечеръ, полисменъ.

Онъ еще разъ прикрылъ глаза рукою и взглянулъ наверхъ.

Да, они здсь, разговариваютъ… Затмъ Эльзи встала и онъ. увидлъ, какъ она надла шляпу. Затмъ она удалилась въ глубь комнаты. А онъ все стоялъ и смотрлъ.

— Вамъ все еще мало, почтенный?— спросилъ у него полисменъ.

— Только минуточку. Я хочу увидть, какъ она выйдетъ оттуда. Да… вотъ они… выходятъ вмст. Это какъ бы то ни было… Охъ! тутъ нтъ обмана.

— Тутъ нтъ никакого обмана, почтенный,— сказалъ полисменъ. Вонъ это идетъ мистеръ Эдмундъ Грей, а вонъ идетъ эта миленькая молоденькая двушка за нимъ… Ахъ! недурная вещь быть джентльменомъ. Повторяю, это положительно врно, что я сказалъ о нихъ. Ну, старина, васъ словно ударило обухомъ. Не лучше ли вамъ пойти къ себ домой и хватить рюмочку чего нибудь крпительнаго?

Чиклэй не заходилъ обыкновенно такъ рано въ ‘Добро Пожаловать’. Но онъ не медлилъ доле. Онъ поплелся черезъ скверъ, шатаясь и едва держась на ногахъ, не озираясь ни направо, ни налво, весь блдный, съ блуждающими глазами. Люди смотрли ему вслдъ, ожидая, что вотъ онъ упадетъ. Но онъ не упалъ. Онъ завернулъ въ трактиръ, проковылялъ черезъ корридоръ и опустился въ кресло въ зал.

— Боже мой, мистеръ Чиклэй,— закричала конторщица, когда онъ шелъ мимо нея,— что случилось?

Нкоторые изъ обычныхъ завсегдатаевъ уже собрались, хотя еще только что пробило восемь. Ростовщикъ былъ тутъ, сидя въ уголку, покуривая трубочку и запивая грогомъ въ молчаніи. Неудачникъ-адвокатъ былъ тутъ, передъ нимъ стоялъ стаканъ плохого вина и онъ читалъ утреннюю газету. Былъ тутъ и экс-представитель ирландскій въ парламент. Когда Чиклэй ввалился въ комнату, они удивленно посмотрли на него. Когда онъ сталъ дико озираться кругомъ, тяжело дыша, они совсмъ изумились, такъ какъ онъ имлъ видъ человка, съ которымъ сейчасъ случится припадокъ.

— Дайте мн чего нибудь, Робертъ… дайте мн чего нибудь,— закричалъ онъ.— Поскоре… чего нибудь крпкаго. Поскоре… поскоре!

Робертъ подалъ ему рюмку водки, которую онъ поспшно проглотилъ.

— Охъ!— простоналъ онъ,— я видлъ… я видлъ…

— Вы смотрите такъ, какъ будто вамъ померещилось привидніе,— сказала конторщица, которая вошла, неся стаканъ съ водою.— Не хотите ли, я помочу вамъ лобъ?

— Нтъ, нтъ… Мн теперь лучше… Я совсмъ оправился. Джентльмены — онъ печально оглянулся кругомъ себя,— я увидлъ сегодня вечеромъ хорошаго человка… стараго человка… богатаго человка, джентльмены, погибшимъ и выброшеннымъ за бортъ, убитымъ, раззореннымъ! И маленькую чертовку, которая смялась надъ нимъ!

— Он обыкновенно не смются надъ мужчинами, когда т раззорены,— возразилъ мистеръ Лэнгорнъ.— Он смются, пока раззоряютъ ихъ. Имъ это смхъ да шутки. Да и мужчинамъ тоже. Это очень забавно, пока продолжается. Полагаю, что маленькая женщина въ дйствительности не смялась надъ нимъ. Въ моемъ случа…

Случай его остался не разсказаннымъ, потому что онъ смолкъ и снова зарылся съ головой въ газету.

Затмъ заговорилъ Шейлокъ. Онъ вынулъ трубку изо рта и заговорилъ, совершенно на подобіе ястреба, который расправляетъ крылья, когда чуетъ смерть.

— Увидть богатаго человка погибшимъ и раззореннымъ, мистеръ Чиклэй, дло не диковинное. Дло въ томъ, какъ не остаться въ проигрыш черезъ такую гибель, какъ выковать изъ нея деньги. Богатые люди всегда погибали и раззорялись. Чего другого можете вы ждать, коли люди отказываются платить проценты и платить по своимъ векселямъ? Печаль… ахъ! истинная горесть!.. Это раззореніе человка, который доврялъ своимъ ближнимъ и попался въ просакъ за свои же хлопоты. Только еще сегодня утромъ я узналъ, что меня надулъ мошенникъ… простой мошенникъ, джентльмены! который приходитъ ко мн и безъ обиняковъ объявляетъ, что не можетъ платить… не можетъ платить… А я будь ему за это благодаренъ! Какого сорта человкъ вашъ другъ, мистеръ Чиклэй, человкъ, который поврилъ своему ближнему и потерялъ свое, или ближній, который оболванилъ человка, поврившаго ему?

— Тутъ совсмъ не въ деньгахъ дло,— возразилъ Чиклэй.

— Въ такомъ раз, сэръ, если тутъ рчь не о деньгахъ, то не понимаю, чего вы такъ испугались и разстроили эту честную компанію. Если рчь не о деньгахъ, то какого чорта можетъ раззориться и погибнуть этотъ джентльменъ?

Два часа просидлъ мистеръ Чиклэй въ молчаніи, очевидно, не внимая тому, что говорилось. Затмъ, онъ обратился къ адвокату, мистеру Лэнгорну:

— Вы, кажется, давно знакомы съ мистеромъ Эдмундомъ Греемъ?

— Девять лтъ… десять лтъ… съ того самаго времени, какъ онъ появился въ Инн.

— Все это одинъ и тотъ же человкъ, я полагаю?— спросилъ Чиклэй. Никогда другого человка… иногда молодого человка… или двухъ молодыхъ людей… одинъ очень молодой человкъ, смотритъ такимъ козыремъ… такая гордая бестія?

— Никогда боле одного человка сразу,— отвчалъ адвокатъ, блеснувъ юридическимъ остроуміемъ. Онъ, можетъ быть, состоялъ изъ двухъ молодыхъ людей, сплоченныхъ воедино, только я этого не знаю, всегда я видлъ одного и того же человка, насколько мн извстно, и съ однимъ и тмъ же человкомъ говорилъ.

— Охъ! да, да. Нтъ никакой надежды… ни малйшей. Онъ раззоренъ и погибъ, и нтъ ему спасенія.

Онъ всталъ и вышелъ вонъ. Компанія посмотрла ему вслдъ и покачала головами. Затмъ собесдники придвинули тсне свои стулья, и пустое мсто, оставленное его уходомъ, было заполнено.

ГЛАВА XXX.
На другой день посл появленія привиднія.

Когда мистеръ Дерингъ прибылъ въ свою контору на слдующее утро, онъ увидалъ, что столъ его остался неприбраннымъ. Вообразите себ изумленіе хозяйки дома, сошедшей внизъ къ завтраку и увидавшей ветчину, тартинки и чай на стол, не покрытомъ чистою скатертью! Точно такими глазами мистеръ Дерингъ глядлъ на груду вчерашнихъ писемъ, лежащихъ на его бювар, на перья, разбросанныя въ безпорядк, на бумаги, нагроможденныя какъ попало, на пыль, остававшуюся повсюду со вчерашняго дня. Подобной вещи не случалось еще ни разу за всю его пятидесятипятилтнюю практику. Онъ рзко позвонилъ въ электрическій колокольчикъ.

— Почему,— спросилъ онъ, вшая свое пальто и не оборачиваясь,— почему столъ мой не приведенъ въ порядокъ?— Онъ обернулся и увидалъ своего клерка, который стоялъ въ открытыхъ дверяхъ.— Боже милостивый! Чиклэй, что съ вами?

Старый слуга стоялъ, повся голову, съ печальнымъ лицомъ и весь съеженный. Руки его были опущены внизъ съ видомъ человка, готоваго служить. Но онъ не служилъ. Онъ продолжалъ стоять и не отвчалъ ни слова.

Онъ теперь понялъ. Со времени того виднія въ Южномъ Сквер онъ могъ обдумать многое. Теперь онъ уразумлъ все это дло съ самаго начала до конца. Тутъ была одна рука, только одна единая рука, замшанная въ это дло. Теперь-то онъ понялъ значеніе тхъ частыхъ припадковъ разсянности, долгихъ молчаній, той странной забывчивости, которая заставляла его господина перепутывать дни и часы и не давала ему вспомнить, что онъ длалъ и гд провелъ тотъ или другой вечеръ. И объ этомъ узналъ кто-то другой. Узнала та двушка. Она сказала своему жениху. Она сказала своему брату. Вотъ почему новый компаньонъ фирмы такъ вызывающе смялся надъ ними. По его обвиненію молодой Арендель былъ вынужденъ покинуть родину. Онъ же заявилъ, что видлъ его прячущимъ въ шкапъ украденные банкноты. Онъ же обвинялъ молодого Аустина и наушничалъ на него сэру Самуэлю. Теперь истина должна обнаружиться, и вс они возстанутъ противъ него и разскажутъ объ немъ его господину. Кто же скажетъ ему объ этомъ? И что сдлаютъ они съ завистливымъ слугою? И какъ можетъ старый стряпчій, узнавъ такое о самомъ себ, продолжать работать у себя въ контор. Всему пришелъ конецъ. Его выгонятъ вонъ. Господинъ его отправится къ себ домой и останется тамъ… подъ присмотромъ служителя. Какъ станетъ онъ жить безъ своего дла? Что станетъ онъ длать по цлымъ днямъ? Съ кмъ будетъ онъ говорить? Все кончено, все погибло. Все…

Вотъ почему онъ стоялъ, онмвъ отъ горя, смиренный, ожидая выговора.

— Не больны-ли вы, Чиклэй?— спросилъ мистеръ Дерингъ. У васъ больной видъ. Что такое съ вами?

— Я не боленъ,— отвчалъ онъ глухимъ голосомъ, мрачно покачавъ головою.— Я не то, чтобы боленъ… Да, я боленъ. Я пробовалъ привести вашъ столъ въ порядокъ сегодня утромъ, но я никакъ не могъ, право, не могъ. Мн сдается, что я не смогу боле никогда ничего сдлать для васъ… никогда боле. Посл шестидесяти лтъ службы тяжело чувствовать это.

Онъ приблизился къ столу и принялся машинально раскладывать бумаги.

— Никто кром меня не прикасался къ вашему столу впродолженіе шестидесяти лтъ. Тяжело думать, что другая рука будетъ длать для васъ это… и длать также хорошо, подумаете вы. Вотъ, что ожидаетъ насъ за врную службу.

Онъ разложилъ бумаги прескверно, такъ какъ его старые глаза заволоклись непривычною влагою. Чиклэй уже давно разучился плакать надъ горестями своихъ ближнихъ, даже при самыхъ трогательныхъ обстоятельствахъ, когда, напримръ, онъ самъ получалъ удары вмсто платы отъ своихъ квартирантовъ. Но какъ бы ни былъ старъ человкъ, онъ съуметъ плакать надъ своими собственными несчастьями. Итакъ, глаза Чиклэя затуманились слезою состраданія, которая сродни христіанской любви.

— Я не понимаю васъ сегодня, Чиклэй. Не вышли ли у васъ непріятности съ мистеромъ Аустиномъ?.. съ кмъ нибудь изъ служащихъ?

— Нтъ… нтъ. Только лучше ужъ я самъ уйду прежде, чмъ меня выгонятъ вонъ. Вотъ и все. Вотъ и все, — повторилъ онъ безнадежно.— Только это, ничего боле.

— Кто васъ выгоняетъ? Что хотите вы сказать, Чиклэй? Какого чорта вздумали вы все это говорить? Разв не я здсь хозяинъ? Кто можетъ васъ выгнать?

— Вы можете, сэръ, и вы это сдлаете… а я лучше уйду, коли вы позволите, по добру, по здорову. Я маленькій человкъ… только маленькій человкъ… но, благодареніе Господу! у меня есть кое какія крохи про запасъ на черный день.

— Вотъ что я вамъ скажу, Чиклэй: идите лучше себ домой, ложитесь въ постель и отдохните немного. Вы вн себя. А въ наши годы не годится волноваться. Идите съ Богомъ домой и успокойтесь. Старые друзья не такъ-то легко разстаются, какъ вы думаете.

Мистеръ Дерингъ говорилъ ласково и добродушно. Слдуетъ быть терпливымъ со старымъ слугой.

Чиклэй зарыдалъ и захлебнулся отъ слезъ. Онъ рыдалъ, всхлипывалъ и фыркалъ, словно четырехлтній ребенокъ.

— Вамъ не понять,— сказалъ онъ.— Охъ, нтъ… не понять вамъ. Я про то, что увидалъ прошлымъ вечеромъ.

— Это очень странно. Что же вы увидли? Привидніе?

— Хуже чмъ привидніе… Кто обращаетъ вниманіе на привидніе? Привиднія не могутъ выгнать человка съ мста и раззорить его. Нтъ… нтъ. Я увидалъ человка, а не привидніе.

— Если вы въ состояніи говорить толкомъ,— мистеръ Дерингъ слъ на кресло и разорвалъ конвертъ — если вы въ состояніи говорить толкомъ, я васъ выслушаю. Тмъ не мене, я, дйствительно, думаю, что вамъ лучше бы пойти домой да полежать часокъ — другой. Нервы ваши потрясены, едва-ли вы понимаете, что говорите.

— Я былъ въ Грей-Инн вчера вечеромъ. Случайно, въ восемь часовъ.

Онъ говорилъ съ перерывами, съ любопытствомъ наблюдая за своимъ господиномъ.

— Случайно… не потому, чтобы я шпіонилъ. Нтъ… случайно. По пути въ мой клубъ… въ пивную ‘Добро Пожаловать’. Проходя черезъ Южный Скверъ. Не думая ни о чемъ такомъ. Смотря передъ собою… безо всякаго умысла.

— Южный Скверъ, Грей-Иннъ. Это то мсто, гд живетъ Эдмундъ Грей: человкъ, котораго мы ищемъ и никакъ не можемъ найти.

— Охъ! Господи! Господи!— воскликнулъ клеркъ. Возможно-ли это?

Онъ приподнялъ голову, возвелъ очи гор и застоналъ. Затмъ продолжалъ свое повствованіе.

— Идя черезъ проходъ, я взглянулъ на окна 22 No — комнаты мистера Эдмунда Грея, понимаете.

— Я такъ думаю.— Лицо мистера Деринга не выказывало никакого волненія.— Продолжайте, мн говорили, что это такъ.

— У окна я увидалъ мистера Эдмунда Грея самого… самого.

— Курьезно. Вы его увидали… что же тутъ особеннаго?

— Человка, котораго мы вс такъ сильно желаемъ отыскать. Человка, который сдлалъ надпись на оборот того чека и написалъ т письма, и получилъ т бумаги… онъ былъ тамъ.

— Вопросъ подлинности личности. Какъ вы его узнали, разъ вы никогда прежде не видали его?

Чиклэй напрашивался на этотъ вопросъ.

— Онъ пришелъ снизу пять минутъ спустя, когда я все еще смотрлъ на т окна. Пришелъ снизу и вышелъ изъ сквера… словно бы идя по дорог отъ Раймондсъ Бильдингсъ… ну, точно ему надо было идти къ Бедфордъ Роу.

— Подробности эти не имютъ значенія. Еще разъ — какъ признали вы его?

— Я спросилъ у полисмена, кто этотъ джентльменъ. Онъ сказалъ, что это мистеръ Эдмундъ Грей. Я спросилъ у разносчика газеты возл Голборнскихъ воротъ. Онъ сказалъ, что то былъ мистеръ Эдмундъ Грей и что его знаютъ вс…

— Итакъ, его знаютъ вс. Ну, Чиклэй, я не нахожу ничего удивительнаго въ томъ, что вы увидали человка, такъ хорошо извстнаго всмъ и каждому въ Инн. Это ровно ничего не прибавляетъ къ нашимъ свдніямъ. Что онъ существуетъ, намъ уже извстно. Какова была его доля участія (если только она была) въ этомъ близкомъ для насъ дл, и по сей день остается тайною. То есть, если вы не открыли чего нибудь другого.

Чиклэй посмотрлъ на своего господина въ какомъ-то остолбенніи.

— Нтъ… нтъ…— прошепталъ онъ.— Я не могу.

— Что вы сдлали, когда узнали, что это тотъ самый человкъ?

— Ничего.

— Вы не сдлали ничего. Ну… при данныхъ обстоятельствахъ я не знаю, что бы вы могли сдлать.

— И онъ ушелъ оттуда!

— О! онъ ушелъ оттуда. Весьма важный фактъ, право. Но, Чиклэй, исторія эта не иметъ ни малйшаго отношенія къ вашему странному волненію въ это утро. Имете-ли вы сказать мн что-либо еще? Я вижу, что у васъ есть что-то на язык, но вы, повидимому, испытываете боле, чмъ обыкновенное, затрудненіе высказаться.

Клеркъ стоялъ въ нершимости.— А вы,— спросилъ онъ, наконецъ,— а вы… случаемъ… знаете Грей-Иннъ?

— Вроятно, я тамъ бывалъ… много лтъ тому назадъ. Ну?

— Вы тамъ не были за послднее время, не такъ-ли?

— Нтъ. Ну?

— Я полагалъ, что вы сами могли встртить мистера Эдмунда Грея, могли захаживать къ нему.

Мистеръ Дерингъ выпрямился и положилъ свою руку на письма.

— Чиклэй, — сказалъ онъ, — я всегда готовъ оказать снисхожденіе людямъ въ моментъ ихъ душевнаго разстройства, но я думаю, я былъ достаточно снисходителенъ. Говорите прямо, въ чемъ дло. Вы потеряли какія нибудь денежныя суммы?

— Нтъ… нтъ, не такъ худо, какъ это… но достаточно худо. Нтъ, я не могу позволить себ терять деньги. Я не достаточно получалъ, чтобы располагать какими нибудь суммами. Но я получилъ потрясеніе… нчто врод удара… отчасти изъ-за того человка, что я увидлъ, отчасти изъ-за особы, которая была съ нимъ.

— О! кто же это былъ? Пришли ли мы, наконецъ, къ какому нибудь результату?

— Я вамъ не говорилъ этого. Особа, которая сидла у открытаго окна съ нимъ, которая пришла съ нимъ и ушла изъ сквера съ нимъ, была никто другая, какъ та именно, опекуномъ которой вы были, сама миссъ Эльзи Арендель!

— Что же тутъ такого?— безпечно спросилъ мистеръ Дерингъ.— Она говорила мн вчера, вчера ли? что знаетъ его.

— Если бы это былъ кто либо другой, она была съ кмъ,— возразилъ Чиклэй, путая свою грамматику,— если бы это былъ кто либо другой, кто былъ съ нею… я бы не удивился! Но увидть ихъ двухъ вмст… Это перевернуло меня такъ, что я не могу опомниться.

— Еще разъ… что же тутъ такого? Миссъ Эльзи уже говорила мн, что она знакома съ мистеромъ Эдмундомъ Греемъ.

— Что? Она говорила вамъ… она, дйствительно, говорила вамъ? Охъ! что говорила она вамъ? Охъ! Господи! Господи! Кто же скажетъ, кто сдлаетъ это?

Онъ ломалъ свои руки въ отчаяніи, не зная, что ему предпринять.

— Я не могу понять, Чиклэй,— сказалъ мистеръ Дерингъ, отчеканивая каждое слово,— причины этого проявленія возбужденія. Почему бы не сказала она мн или всякому другому объ этомъ? Не предполагаете ли вы, что двушка, опекуномъ которой я былъ, длаетъ что нибудь предосудительное? Она говорила мн, что знакома съ этимъ человкомъ. Она увряетъ дале… что мы сдлали большую ошибку относительно его. Что она этимъ хочетъ сказать, я не понимаю. Дло въ томъ, что, по ея словамъ, этотъ джентльменъ вполн почтенная личность. Весьма возможно, что онъ обманулъ ее. Возможно также, что имя Эдмунда Грея было употреблено лживымъ образомъ въ бумагахъ, относящихся къ нашему длу. Разумется, былъ Эдмундъ Грей, который сдлалъ надпись на первомъ чек, и Эдмундъ Грей, проживающій въ 22 No Южнаго Сквера, чье имя замшано въ позднйшія продлки. Хорошо, мы скоро это увидимъ. Когда достанете вы приказъ о заарестованіи этого человка? Между прочимъ, Эльзи Арендель упрашиваетъ меня не допускать этого. Когда намрены вы это сдлать?

— Этимъ утромъ я хотлъ сдлать это. Все готово… но…

— Но что?

— Я не могу сдлать это теперь!

— Человкъ этотъ ускользнулъ изъ нашихъ рукъ.

— Оставьте до завтра… только до завтра или до понедльника. До того времени быть непремнно какой нибудь перемн.

— Наврно есть что то у васъ на ум, Чиклэй. Что же… подождите до понедльника. Сегодня суббота. Онъ не можетъ намъ крпко напакостить въ такой короткій промежутокъ. Ну, будетъ объ Эдмунд Гре. Вотъ другой вопросъ, на который я прошу у васъ прямого отвта. Братъ мой увряетъ, кажется, основываясь на вашихъ словахъ, что Этельстанъ Арендель велъ низкій и распутный образъ жизни въ одномъ изъ Лондонскихъ предмстій, что онъ былъ жалкимъ оборванцемъ въ начал этого года. На чемъ основываете вы эти ваши слова?

— Ну, я слышалъ, какъ онъ признавался… или не отрицалъ… что онъ жилъ въ Кэмберуэлл въ дурномъ обществ. Слышалъ я это въ пивной ‘Добро Пожаловать’. Онъ меня не видалъ. Меня прикрывала газета. Онъ и не думалъ отрицать это.

— Гм!.. А насчетъ ‘оборванца въ лохмотьяхъ’?

— О лохмотьяхъ я ничего не знаю.

— Весьма вроятно, тутъ столько же основаній для одного, какъ и для другого обвиненія. Три или четыре года назадъ онъ былъ въ Америк, какъ мн завдомо извстно. Онъ писалъ ко мн изъ Америки. Теперь я узнаю, по свидтельству его сестры, что въ Англіи онъ всего съ мсяцъ и что онъ находился и все еще находится на служб у одной американской газеты. Что скажете вы на это?

— Ничего. Я не чувствую себя такъ, чтобы я могъ сказать что либо. Все перевернулось вверхъ дномъ.

— Но, другъ мой, если это правда, то ваша теорія объ умыслахъ и замыслахъ, на которую вы потратили столько труда и усилій, разрушается въ конецъ, что касается до Этельстана.

— Да. Я не имю ничего сказать.

— Такъ какъ Этельстана не было въ Лондон втеченіе марта и апрля, то онъ не могъ принимать никакого участія въ позднйшихъ подлогахъ. А достоврно дознано, что одна и та же рука замшана какъ въ прежнюю, такъ и въ позднйшую продлку.

— Да… да… та же рука. О! да… та же рука,— повторялъ Чиклэй съ жаромъ, непонятнымъ для его господина.— Та же рука… да… да… въ томъ-то и горе… Та же рука сдлала все это.

— Въ такомъ случа, что же станется съ вашимъ обвиненіемъ противъ моего молодого компаньона? Вдь вы такъ яростно настаивали. И братъ мой также. У васъ не было доказательствъ… и у него ихъ не было. Если та же рука дйствовала въ обоихъ подлогахъ, то это не могла быть рука Джорджа Аустина. А, что вы на это скажете?

— Ничего.

— А вдь вы очень яростно отстаивали это обвиненіе, Чиклэй. Вы должны либо найти боле вскія доказательства, либо отказаться отъ своего обвиненія.

— О! если это все, что я долженъ сдлать, то я отказываюсь… я отказываюсь отъ всего.

— Такъ зачмъ же вы заварили всю эту кашу, Чиклэй? Вы всячески старались подорвать репутацію моего компаньона. Вы позволили себ говорить разныя вещи о немъ въ контор, въ присутствіи клерковъ. Если обнаружится, что онъ совершенно чистъ въ этомъ дл, вы очутитесь въ весьма трудномъ положеніи.

— Я отказываюсь… отказываюсь отъ всего.

— Вы зашли такъ далеко, что якобы помнили… прошлый разъ… будто видли, какъ онъ опять положилъ банкноты въ шкафъ. Что скажете вы на это?

— Я отказываюсь отъ своихъ словъ.

— Но вдь это было прямое утвержденіе… показаніе свидтеля. Была ли это правда или нтъ? Я васъ не узнаю сегодня, Чиклэй. Во-первыхъ вы появляетесь, шатаясь и дрожа, затмъ вы говорите мн вещи, которыя, повидимому, никоимъ образомъ не оправдываютъ такого сильнаго волненія. Дале, вы отказываетесь отъ обвиненія, которое никогда не должно было имть мсто иначе, какъ подъ условіемъ самыхъ сильныхъ уликъ. А теперь вы хотите отказаться отъ факта, который утверждали.

Чиклэй безпомощно покачалъ головою.

— Я признаю, что дло это остается такимъ же загадочнымъ, какъ прежде. Ничего не было обнаружено. Но тутъ же остается очевидная и свирпая враждебность съ вашей стороны къ двумъ молодымъ джентльменамъ. Отчего? Что они вамъ сдлали?

Чиклэй отвчалъ дерзкою рчью, но все стоя съ опущенными руками:

— Я отказываюсь отъ враждебности. Я отказываюсь отъ. всего. Что касается до молодого Аренделя, онъ былъ надменная скотина. Мы были грязью подъ его ногами. Вся земля принадлежала ему. Онъ постоянно передразнивалъ мою манеру говорить и постоянно заставлялъ клерковъ смяться надо мною. Поэтому я ненавидлъ его. Я и теперь его ненавижу. Его забавляло, что почти семидесятилтній старикъ безъ образованія не уметъ говорить, какъ молодой джентльменъ изъ Оксфордскаго или Кембриджскаго колледжа. Онъ обыкновенно заламывалъ шапку на затылокъ, словно то была королевская корона, и хлопалъ дверью, словно былъ компаньономъ. Я ненавидлъ его. Никогда я не радовался такъ, какъ когда онъ убжалъ въ бшенств. Онъ чуть не сталъ между вами и мною, къ тому же, охъ! я это видлъ… Хитеръ онъ былъ. Велъ свои подвохи, чтобы стать между вами и мною.

— Что жъ это… вы завидовали ему, Чиклэй?

— Я обрадовался, когда онъ убжалъ. И притомъ я всегда думалъ, что онъ сдлалъ это. Что до того, видлъ-ли я, какъ онъ положилъ чекъ обратно въ шкафъ, я понимаю теперь, что никогда я не видалъ этого. Однако, мн казалось одно время, что я помнилъ, будто видлъ его длающимъ что-то врод чего-то подобнаго этому. Теперь же я понимаю, что я ошибался. Онъ никогда не длалъ этого. У него не хватило бы ума для такого дла. Этотъ сортъ никогда не бываетъ смтливъ. Слишкомъ шикарный баринъ для такой штуки. Охъ! я знаю, что вы скажете сейчасъ. А что же насчетъ того другого молодого повсы? Я ненавижу также и его. Я ненавижу его, потому что онъ такая же надменная скотина, какъ тотъ другой, и потому что онъ съумлъ васъ обойти. Онъ одурачилъ васъ… стараго человка легко провести… и улещивалъ васъ… пока вы не сдлали его компаньономъ. Я для васъ изъ кожи лзъ, работая больше шестидесяти лтъ, а приходитъ этотъ мальчишка и заступаетъ мое мсто, прослужа безъ году недлю.

— Ну! куда вы хватили, Чиклэй. Вдь я не сдлалъ бы васъ своимъ компаньономъ.

— Вамъ не нужно было никакихъ компаньоновъ. Вы бы длали свое дло, а я свое, да вдобавокъ и ваше, даже если бы вамъ захотлось когда поспать посл обда.

— Однако же это не шуточное дло. Вы ненавидли мистера Аустина и вслдствіе этого взвели на него это гнусно е обвиненіе. Это очень серьезное дло, Чиклэй.

— Нтъ… я думалъ, что онъ виновенъ. Я въ самомъ дл это думалъ. Все указывало въ этомъ направленіи. И я не понимаю насчетъ молодого Аренделя, потому что онъ пришелъ въ ‘Добро Пожаловать’ съ тмъ кэмбриджскимъ джентльменомъ, который напивается тамъ пьянымъ всякій вечеръ, и онъ сказалъ, что онъ прожилъ восемь лтъ въ Кэмберуэлл съ такой дурной компаніей, что я и не ршусь назвать передъ вами, сэръ. Я считалъ его виновнымъ. Я, въ самомъ дл, думалъ такъ.

— А теперь?

— О! теперь все кончено. Все переворотилось вверхъ дномъ. Никто не виноватъ. Я знаю теперь, что онъ тутъ совсмъ не причемъ. Онъ малый съ очень недалекимъ умишкомъ и невысокаго полета. Онъ не могъ бы ничего тутъ сдлать. Намъ бы слдовало это знать.

— Ну… Кто же это сдлалъ въ конц концовъ?

— Въ томъ-то и штука.— Чиклэй былъ такъ смущенъ, что опустился на стулъ въ присутствіи своего господина.— Въ томъ-то и вся суть. Кто это сдлалъ? Разв вы не знаете, кто это сдлалъ? Нтъ… я вижу, вамъ оно и невдомекъ. Я знаю не больше. Иначе… что длать… что сказать… одному Богу извстно!

Онъ повернулся и убжалъ изъ комнаты, хлопнувъ за собою дверью.

— Онъ совсмъ спятилъ,— сказалъ мистеръ Дерингъ.— Бдный старикъ! Старость длаетъ людей забывчивыми, а Чиклэя она довела до потери разума.

ГЛАВА XXXI.
Эльзи и ея мать.

— Можешь удлить мн нсколько минутъ, мама?

Миссисъ Арендель подняла глаза отъ конторки, за которой писала письмо, и увидла передъ собою дочь. Она вздрогнула и измнилась въ лиц, но быстро оправилась и холодно отвчала:

— Я не слыхала, какъ ты вошла, Эльзи. Что теб отъ меня понадобилось?

Съ улицы доносился колокольный звонъ, призывавшій въ церковь, было четверть одиннадцатаго: миссисъ Арендель уже одлась, чтобы идти въ церковь. Она была изъ тхъ людей, которые не полагаютъ ни малйшаго противорчія между хожденіемъ въ церковь и душою, переполненной враждебными чувствами. Она была ожесточена противъ своей дочери и сурова къ своему сыну, а своего будущаго зятя ненавидла всми силами своей страстной натуры. Но, братья мои, какой бы длинный рядъ пустыхъ скамеекъ увидли мы въ каждомъ мст богослуженія, еслибы допускались только т, чьи сердца исполнены милосердія и любви!

— Ты намрена долго задержать меня, Эльзи? Если да, то мы присядемъ. Если нтъ, то я приготовилась идти въ церковь, а я не люблю опаздывать. Люди нашего пошиба должны подавать хорошій примръ.

— Не думаю, чтобы я задержала тебя долго. Но если ты присядешь, то теб будетъ гораздо спокойне.

— Ты изгнала спокойствіе изъ этого дома, Эльзи.

— Ну такъ я верну его назадъ вмст съ собою. Въ понедльникъ вечеромъ, мама, я возращаюсь домой.

— Что ты хочешь сказать, дитя? Ударъ обрушился въ самомъ дл? Я слышала, что онъ угрожаетъ. Что молодой человкъ, что онъ… арестованъ?

— Нтъ, мама. Ты въ совершенномъ заблужденіи. Ты и все время находилась въ заблужденіи. А все-таки я вернусь къ теб въ понедльникъ.

— Одна, слдовательно?

— Оставляю теб угадать, вернусь-ли я одна или съ двумя людьми, которыхъ я уважаю боле всхъ на свт,— съ моимъ женихомъ и съ моимъ братомъ.

— Теб извстно мое мнніе, Эльзи. Оно ничуть не измнилось.

— Въ среду моя свадьба.

— Меня не касается это событіе, Эльзи. Посл того, какъ ты обвнчаешься съ такимъ человкомъ противъ желанія, убжденія, приказаній всхъ, кого ты обязана уважать, я могу только сказать, что ты боле не дочь мн.

— Какъ можешь ты такъ упорствовать въ подобномъ мнніи? Мама, еще разъ обращаюсь къ твоимъ лучшимъ чувствамъ. Брось ты эти подозрнія. Поврь мн, они пустые призраки. Нтъ и тни основанія для того смхотворнаго зданія, которое возвели. Подумай. Теперь… сколько?.. три недли прошло съ тхъ поръ, какъ было взведено это обвиненіе, а между тмъ ничего, ршительно ничего не доказано. Еслибы ты только согласилась понять, на какихъ ложныхъ взглядахъ построено все это дло!

— На прочныхъ основаніяхъ, на вскихъ фактахъ, какихъ лучше не надобно.

— Еслибы я могла доказать теб, что Этельстанъ былъ въ Америк съ мсяцъ назадъ?

— Несчастная двочка! онъ тебя обманываетъ. Онъ восемь, лтъ велъ безпутную жизнь близь Лондона. Эльзи, не заставляй меня терять даромъ время. Съ меня довольно, что мой зять, сэръ Самуэль Дерингъ, человкъ въ высшей степени здравый и съ громаднйшимъ житейскимъ опытомъ, убжденъ въ невозможности вывести какое-нибудь иное заключеніе… Но, мн кажется, у тебя есть что-то еще сказать мн, — миссисъ Арендель застегивала свои перчатки. Часы показывали теперь одиннадцать безъ пяти минутъ.

— Да. Если совершенно напрасно обращаться къ…

— Совершенно излишне, — рзко перебила миссисъ Арендель.— Я не расположена къ чувствительному вздору.

— Мн грустно, потому что теб будетъ впослдствіи грустно.— Ну, такъ я пришла сказать теб, что у меня съ помощью Джорджа приготовлено все для среды.

— Ого!

— Да. Свадебный пирогъ пришлютъ сюда во вторникъ. Мое подвнечное платье — блое атласное, очень красивое — окончено и примряно. Его пришлютъ сюда вечеромъ въ понедльникъ. Платья подружекъ также принесутъ въ понедльникъ. Джорджъ устроилъ все для церкви. Онъ заказалъ экипажи и букеты и позаботился объ обручальномъ кольц. Подарки уже у тебя въ дом. Мы будемъ внчаться въ три часа. Посл внца тутъ соберется небольшой кружокъ кузинъ и кузеновъ, и ты угостишь ихъ простымъ домашнимъ обдомъ, полагаю, что вечеръ закончится танцами. Джорджъ позаботился также и о красномъ сукн для лстницы и обо всемъ такомъ. А во вторникъ вечеромъ ты задашь большой обдъ всмъ нашимъ гостямъ.

— Ты никакъ сошла съ ума, Эльзи?

— Ничуть не сошла съ ума, моя милая мама. Вотъ сэръ Самуэль сошелъ съ ума, да еще свелъ съ ума тебя и Гильду. Все произойдетъ совершенно такъ, какъ я теб говорю. Можетъ, ты мн не вришь?

— Ты помшалась, Эльзи. Ты наврно помшалась!

— Нтъ, моя милая мама, я не помшалась. О! это такъ нелпо, не будь это такъ печально. Но мы ршили, я и Джорджъ, не длать эту нелпость причиною постояннаго озлобленія. Вотъ почему, моя милая мама, я не хочу, чтобы свадьба моя была въ квартир брата, а хочу, чтобы она была у тебя въ дом. Предсказываю теб, ты придешь ко мн на внчаніе, полная любви… полная любви…— глаза ея наполнились слезами — ко мн и Джорджу… и къ Этельстану… полная любви и печали, и угрызеній… Меня передастъ мужу братъ мой… ты придешь, повторяю, съ сердцемъ исполненнымъ любви и жалости къ нему.

Миссисъ Арендель посмотрла на нее каменнымъ взглядомъ.

— Вс соберутся сюда и ты примешь у себя всхъ своихъ друзей посл свадьбы. Я уже разослала приглашенія. Гильда будетъ также здсь, страшно устыдясь самой себя. Это будетъ прелестная свадьба, и мы удемъ съ такими хорошими пожеланіями отъ тебя самой, какихъ ты при твоемъ теперешнемъ настроеніи и вообразить не можешь. Иди теперь въ церковь, моя милая мама, подготовленная къ счастливому и радостному дню.

— Я думаю, Эльзи,— сказала миссисъ Арендель еще боле холоднымъ тономъ,— что ты лишилась здраваго смысла. А пока знай, что я не буду у тебя на свадьб. Я не стану препятствовать теб отпраздновать свое бракосочетаніе здсь, если теб это угодно, ты можешь назвать въ этотъ домъ своихъ друзей, если теб это нравится. Сама же я укроюсь у моей боле почтительной дочери. Я отказываюсь видть моего несчастнаго сына, я не дамъ своего согласія на союзъ, который долженъ закрпить несчастіе на всю жизнь…

— Моя милая мама, ты сдлаешь все такъ точно, какъ я предсказала теб. А теперь не говори больше ничего, вдь это только сдлаетъ немного тяжеле наше примиреніе. Я должна пойти въ церковь передъ свадьбой. Еслибы ты только вернула свое довріе къ чести моего жениха, я бы могла пойти въ церковь съ тобою и преклонить колни рядомъ съ тобой. Но безъ этого доврія… О, иди, моя милая мама! Ты увидишь исполненіе моего пророчества слово въ слово, вришь ты мн или нтъ…

Миссисъ Арендель пошла въ церковь. Во время богослуженія она испытывала странные уколы предчувствія, угрызенія и страха, тревоги и надежды, смшанной съ грустнымъ чувствомъ, которое въ ней вызвали сообщеніе и увренія ея дочери. Даже въ такихъ случаяхъ, какъ этотъ, человкъ съ злыми мыслями порою бываетъ пристыженъ приходомъ прорицателя добра. Когда миссисъ Арендель вышла изъ церкви, она почувствовала, что не слыхала ни одного словечка изъ проповди, и ей было досадно выйти посл полуторачасовой рчи съ сознаніемъ, что она не помнитъ изъ нея ни единаго звука. Она позавтракала у своей другой дочери, которой передала объ удивительномъ поведеніи Эльзи и ея предсказаніи и приглашеніи. Между ними было ршено, что у нея не ладно въ мозгу — безъ сомннія, это пройдетъ!— и что имъ не подобало вмшиваться, что это прискорбно, но что отчасти слдовало ожидать этого, а тамъ время покажетъ. Между тмъ сэръ Самуэль сообщилъ имъ, что онъ ршился достать приказъ о заарестованіи человка, называющагося Эдмундомъ Греемъ, который до сего часу не давался имъ въ руки.

— Онъ, повидимому, реальная личность,— заключилъ представитель Сити,— пожилой человкъ, пользующійся, насколько мы могли узнать, хорошей репутаціей. Однако же, замчательно, что ничего не могло быть дознано относительно его профессіи или званія. Это сущая загадка. Что до меня касается, я люблю знать, какъ человкъ зарабатываетъ свой насущный хлбъ. Я даже совтовался съ особою, имющей отношеніе къ полиціи. Ничего неизвстно о немъ, никакихъ подозрній на его счетъ нтъ. Но мы все это узнаемъ, какъ только онъ будетъ у судебнаго слдователя.

— А среда у насъ на носу! Охъ, дорогой мой сэръ Самуэль, поторопитесь съ ними. Даже въ послдній моментъ… даже рискуя громаднымъ скандаломъ… если только можно спасти Эльзи.

— Ну,— сказалъ сэръ Самуэль,— вотъ, что курьезно… я не понимаю этого… мы устроили такъ, чтобы арестъ состоялся въ пятницу утромъ. Можете себ представить? этотъ старый оселъ Чиклэй не хочетъ хлопотать объ этомъ… хочетъ, чтобы приказъ отмнили… говоритъ, что по его мннію изъ этого ничего не выйдетъ. Этотъ юноша Арендель, вопервыхъ, а затмъ этотъ старикъ Чиклэй, повидимому, въ заговор, чтобы отвести глаза правосудію. Но завтра я самъ повидаюсь съ моимъ братомъ. Пора покончить съ этимъ дломъ.

— Да… да,— сказала миссисъ Арендель.— И, дорогой мой сэръ Самуэль, до среды… пусть это будетъ сдлано до среды, умоляю васъ ради насъ всхъ!

Въ полдень Эльзи вернулась въ улицу Полумсяца, гд ее ожидалъ Джорджъ.

— Я еще разъ сдлала попытку къ примиренію, — сказала она со слезами,— но это ни къ чему не повело. Она такъ же ожесточена противъ тебя, какъ всегда была противъ Этельстана. Непостижимо, что у нея такъ мало доврія. Думаю, это происходитъ оттого, что она ходитъ въ Сити и старается копить деньги. Эдмундъ Грей такъ объяснилъ бы это. Я не сказала ей всего только ради этого старика. Онъ ничего не знаетъ, ничего не подозрваетъ, а я хочу сдлать нашъ казусъ такимъ полнымъ, чтобы не оставалось мста сомннію въ умахъ людей самыхъ недоврчивыхъ. Даже Чиклэй останется удовлетвореннымъ. Я надюсь покончить съ этимъ сегодня до вечера. О, Джорджъ! возможно-ли это? Неужели наша свадьба въ будущую среду? дйствительно въ будущую среду? И отвратительное облако будетъ развяно, и… и… и…

Конецъ этой главы, какъ читатель самъ можетъ себ представить, расплывается въ поцлуяхъ.

ГЛАВА XXXI.
Полная исповдь.

Въ воскресенье посл полудня Эльзи отправилась выполнить свою миссію. Она находилась въ тревожномъ состояніи, потому что взяла на себя серьезную задачу, требовавшую величайшей деликатности въ обращеніи съ нею. Было достаточно — боле чмъ достаточно — чтобы ея свидтели, одинъ за другимъ, удостоврили тождество мистера Деринга съ мистеромъ Эдмундомъ Греемъ. Но насколько стала бы она чувствовать себя сильне, еслибы могла представить полный и подробный разсказъ всего этого дла, написанный рукою, которая все это надлала! Задача ея заключалась въ томъ, чтобы получить этотъ разсказъ отъ своего учителя. Она была полна надежды, частью потому, что знала свое вліяніе на философа, частью-же потому, что, подобно всякой женщин, знающей себ цну, она привыкла достигать всего, чего ей хотлось, просьбой, лаской, очарованіемъ.

Учитель ждалъ ее — никогда не слдуетъ заставлять учителя ожидать, а она немного опоздала. Онъ былъ раздосадованъ,— ему надо было поговорить съ ней и такъ многому поучить ее, онъ сердился на малйшее промедленіе съ ея стороны, онъ ходилъ по комнат, раздраженный, такъ какъ прошло уже пять минутъ посл назначеннаго часа. Онъ пожуритъ ее, должна же она пріучиться быть аккуратной: вдь у нихъ всего пять короткихъ часовъ для всего, что онъ можетъ сказать ей. Разв это можно назвать рвеніемъ учащагося? Но въ эту минуту она отворила дверь и вбжала, едва переводя дыханіе, улыбающаяся, живая, протягивая ему об руки, прелестная, нжная двушка, столь близкая ему, его ученица, его дочь, дочь Новаго Человчества,— и онъ забылъ свое раздраженіе и взялъ ея ручки въ свои руки, и поцловалъ ее въ лобъ.

— Дитя, вздохнулъ онъ,— вы опоздали. Но это не бда. Вы здсь. Вдь вы стали мн такъ дороги, что я не въ состояніи стерпть, когда вы запаздываете хоть на мгновеніе. Такое счастіе, такая радость въ настоящемъ, такая надежда въ будущемъ, что у меня есть такая ученица! Теперь садитесь… снимите свою шляпку. Я поставилъ кресло для васъ къ окну… и столъ, чтобы вы могли писать. Вотъ ваша памятная книжка. Ну… думали-ли вы о томъ, чему я васъ училъ въ послдній разъ?— Хорошо. Вернемся же къ вопросу, на которомъ мы остановились, къ зар кооперативнаго духа…

Онъ говорилъ втеченіе двухъ долгихъ часовъ, онъ расхаживалъ по комнат или останавливался передъ своей ученицей, подкрпляя свои доводы поднятіемъ указательнаго пальца, повторяя, иллюстрируя ихъ наглядно анекдотическими примрами — память у него была необычайная. Ученица слушала внимательно. Иногда она задавала ему вопросъ, иногда длала замтки въ своей памятной книжк. Да не подумаетъ читатель, что она была ученицей только для виду: система ея учителя вызвала у нея непритворный интересъ. Больше всего любила она слушать эту рчь, полную энтузіазма. Всякій разъ онъ заставлялъ сердце ея пылать, вызывая передъ ея глазами видніе міра, гд не будетъ боле ни печали, ни слезъ, ни какихъ либо иныхъ страданій или заботъ.

И вотъ она совершенно позабыла о цли своего прихода, она была увлечена, сердце ея стучало, щеки пылали. О, чудное видніе! О, великій и славный учитель!

Онъ пересталъ говорить. И видніе, вызванное имъ, быстро исчезло. Они снова очутились въ тускломъ старомъ Инн: посреди солиситоровъ и ростовщиковъ, и молодыхъ повсъ, занимающихъ здсь комнаты. Онъ пересталъ прорицать и началъ разсуждать, приводить логическіе доводы, — что отнюдь не представляло такого интереса. Наконецъ, онъ покончилъ и съ ними.

— Вы слышали теперь, дорогое дитя,— сказалъ онъ,— какъ разъ столько, сколько вы можете воспринять съ пользою для себя. Я замтилъ, что впродолженіе послднихъ двухъ-трехъ минутъ глаза ваши разсянно блуждаютъ и вниманіе ваше истощилось. Прекратимъ же нашу бесду, помните только, что я сейчасъ сказалъ вамъ о страданіяхъ общественнаго организма. Они однородны со страданіями, поражающими человческій организмъ. Сравнивая ихъ между собою, мы можемъ изучить не только причину, но и дйствіе. У насъ есть ревматизмы, подагра, астма, невралгія, насморкъ и кашель, горячки и другіе недуги. То же и у общественнаго организма. Откуда приходятъ наши болзни? Отъ невжества, отъ безумствъ, отъ пороковъ, отъ жадности и обжорства нашихъ предковъ. Точно также и болзни общественнаго организма…

Эльзи слушала и кивала головкой. Ей приходили въ голову возраженія, но она воздерживалась. Учитель былъ изъ тхъ, которые не вступаютъ въ пренія. Почти вс великіе проповдники на свт, если читатель вспомнитъ, выражали свои поученія въ форм правилъ и афоризмовъ.

Онъ посмотрлъ на часы.

— Уже скоро четыре,— сказалъ онъ.— Не пойти-ли намъ на собраніе?

— Нтъ еще. Намъ незачмъ быть тамъ ране шести. У насъ въ распоряженіи еще добрыхъ два часа. Употребимъ ихъ на что нибудь боле пріятное, чмъ сидть въ зал… признайтесь, что тамъ впору задохнуться. Мы поговоримъ о другихъ вещахъ… о насъ самихъ… не обо мн, такъ какъ я не важная птица, а о васъ, дорогой учитель.

Она принялась теперь за выполненіе своего коварнаго замысла. Ей было ужасъ какъ стыдно, но это было необходимо. Она принудила себя, она ршилась, она заглушила голосъ совсти.

— Обо мн?— спросилъ учитель.— Но что же тутъ такого можно сказать обо мн?

— О! тутъ всегда есть такъ много.— Она взяла его правую руку въ свою и удержала ее, зная, что эта маленькая ласка нравилась ему и трогала его.— Учитель, что за удивительный случай, который привелъ меня сюда! Никогда не могу я достаточно надивиться этому. Я разсказала Джорджу… Джорджу Аустину — моему жениху, вы знаете, и Этельстану — это мой братъ…

Она пристально вглядывалась въ него, но не было ни малйшаго признака, чтобы онъ узналъ эти два имени. Эдмундъ Грей никогда не слыхалъ ни одного изъ нихъ.

— Я говорила имъ о васъ и о вашемъ великомъ труд. Но когда они меня спрашиваютъ, кто вы, гд вы живете и все такое, я ничего не могу сказать имъ. О! я знаю, это совсмъ не нужно для меня и моихъ друзей, но, дорогой мой учитель, мы должны подумать о будущемъ. Когда дло наше расширится, распространится и разовьется такъ, что покроетъ весь міръ, люди захотятъ узнать все о человк, который первый далъ эти принципы. Кто сможетъ разсказать имъ объ этомъ? Никто. Вы одиноки: у васъ нтъ ни жены, ни дтей. Имя ваше навсегда останется связаннымъ съ дломъ. Но вы… вы… человкъ… чмъ будете вы? Ничмъ. Останется одно лишь имя. Вы должны написать свою автобіографію.

— Иногда и я подумывалъ сдлать это…— лицо его приняло тревожный видъ,— но… но…

— Но вы постоянно заняты работою для людей. Разумется, у васъ нтъ времени. Я это вполн понимаю, и васъ утомляетъ — не такъ ли? обращать ваши мысли отъ настоящаго къ прошедшему.

— Да, да… это врно, врно. Эльзи, вы вполн точно выразили, въ чемъ тутъ затрудненіе.

— И однако же… вы должны признаться… вы должны исповдаться… вполн естественно, что люди захотятъ узнать о васъ всю подноготную. Кто былъ великій Эдмундъ Грей? Ну, они захотятъ узнать вс мелочи… вс самомалйшія подробности: гд вы родились… гд вы воспитывались… кто были ваши учителя… что привело васъ къ изученію человчества и его задачъ… гд вы жили, были ли вы женаты и на комъ… что вы читали… кто были ваши друзья. Мірское любопытство безконечно относительно великихъ людей.

— Можетъ быть.— Онъ всталъ и выглянулъ въ окно. Когда люди очень довольны, они должны находиться въ движеніи.— Сознаюсь, никогда я не думалъ объ этихъ вещахъ. Впрочемъ… нтъ сомннія, что вы правы.

— Нтъ, но я-то думаю о нихъ съ тхъ самыхъ поръ, какъ имла счастье быть вами принятой. Учитель, хотите довриться мн? Могу я стать вашимъ біографомъ? Вамъ не найти такого, который любилъ бы васъ боле. Дайте мн только необходимые матеріалы. А теперь… позвольте мн для начала задать вамъ нсколько вопросовъ… только для того, чтобы показать вамъ, что именно мн надобно узнать.

Онъ засмялся и снова слъ на свое мсто.

— Что же, въ моей жизни не было ни единаго случая изъ ряду вонъ, ни единаго эпизода или приключенія. Въ ней не было никакихъ невзгодъ. Въ ней нтъ ничего такого, какъ, напримръ, болзнь. Я всегда былъ совершенно здоровъ. Нтъ въ ней даже любовнаго эпизода или простого ухаживанья. Нтъ въ ней даже никакихъ религіозныхъ недоразумній. Безъ любви, безъ болзней, безъ невзгодъ житейскихъ, безъ религіозныхъ сомнній — какой интересъ можетъ представлять жизнь и что можно сказать о ней?

— Ну, жизнь, въ которой не было никакихъ случайностей, должна быть жизнью человка науки. Только человкъ науки никогда не влюбляется.

— Или,— молвилъ философъ,— человкъ наживы.

— По счастью, не много людей науки, иначе мы, женщины, оставались бы неутшными. Знаете ли, учитель, васъ можетъ извинить за такое ужасное упущеніе въ вашей исторіи только эта отговорка. Присядьте, учитель,— прибавила она, такъ какъ онъ снова принялся расхаживать по комнат, частью встревоженный ея разспросами, частью польщенный и довольный ея доводами.

Она развернула свою памятную книжку и начала задавать ему вопросы о немъ самомъ, очень простые вопросы, такіе, которые не могли возбудить въ немъ тревожныхъ мыслей. Онъ отвчалъ ей безъ запинокъ, и она съ удивленіемъ замтила, что онъ разсказываетъ ей здраво факты своей собственной исторіи, исторіи мистера Деринга.

Онъ родился, говорилъ онъ, въ такъ называемомъ лучшемъ класс общества, т. е. въ богатйшемъ. Отецъ его былъ богатый солиситоръ, проживавшій въ Бедфордъ Роу. Онъ родился въ 1815 году,— въ году битвы при Ватерлоо. Онъ былъ старшій изъ пяти человкъ — трехъ дочерей и двухъ сыновей. Онъ получилъ воспитаніе въ Уэстминстерской школ. Когда онъ вышелъ изъ нея, отецъ предложилъ ему поступить въ университетъ, но онъ отказался, нетерпливо стремясь начать какъ можно скоре трудовую жизнь — какъ онъ думалъ. Поэтому онъ поступилъ въ контору своего отца, а въ двадцать два года выдержалъ требуемый экзаменъ и былъ принятъ въ сословіе стряпчихъ.

— Въ то время вы были молоды… вы еще не отдались изученію науки… вы бывали въ обществ. Однако же вы ни разу не влюбились и никогда не были женаты. Какъ это странно! А я думала, что всякому человку необходима любовь. Мн постоянно твердили, что настоящая жизнь человка начинается только съ любви и брака. Любовь заключаетъ въ себ весь смыслъ жизни.

— Для васъ, дитя мое, это безъ сомннія такъ и есть. Такія, какъ вы, рождены для любви, — прибавилъ онъ любезно.— Сама Венера улыбается вашими глазами и вашими устами. Что же касается до меня, меня всегда тянуло боле или мене къ кабинетной жизни, хотя я долго не находилъ своего истиннаго призванія. Я работалъ много и въ свт бывалъ рдко. Быть можетъ, я былъ холоденъ по своей натур. У меня не было времени думать о такихъ вещахъ. Теперь, когда слишкомъ поздно, я сожалю, что не испыталъ ничего этого. Безъ сомннія, будь я опытенъ съ этой стороны, я бы имлъ большую силу убжденія. Я бы имлъ боле мощное вліяніе на женщинъ среди моихъ слушателей. Если бы я былъ женатымъ человкомъ, я пользовался бы у нихъ большей симпатіей.

— Нтъ… и нтъ.— Эльзи слегка колебалась.— Быть можетъ, женщины… особенно изъ молодыхъ… лучше ладятъ съ неженатыми мужчинами. Однако же, вы не женились.

— Итакъ, вопервыхъ, я былъ солиситоромъ вмст съ моимъ отцомъ. Затмъ… вдругъ…

Лицо его снова приняло тревожное выраженіе.

— Вы продолжали,— быстро перебила его Эльзи,— заниматься длами своей профессіи, хотя заинтересовались изученіемъ другихъ вопросовъ.

— Нтъ… нтъ… не совсмъ такъ.

— Вы стали изучать соціальные вопросы и постепенно оставили свою профессію.

— Нтъ… нтъ… не такъ совсмъ.

— Вы увидали, что не можете боле мирить свою совсть съ своей дятельностью.

— Нтъ… Я позабылъ въ точности, какъ это случилось. Странно, какъ можетъ человкъ забыть такую простую вещь. Думаю, это отъ старости. Ну… все равно. Я оставилъ свою профессію. Это единственно важная вещь, о которой слдуетъ помнить. Что я это сдлалъ, доказываютъ вотъ эти комнаты. Я бросилъ свою профессію. Да, именно такъ. Какъ разъ въ тотъ моментъ, какъ голова моя стала полнымъ полнешенька другими вещами, не могу вспомнить въ точности, когда именно или какимъ образомъ, я оставилъ свою профессію. Я забываю подробности, вроятно, оттого, что придаю имъ такъ мало значенія. Сущность заключается въ томъ, что я вышелъ изъ сословія стряпчихъ и предался изученію этихъ вопросовъ…

Она тщательно отмтила этотъ важный фактъ и ожидала, что онъ скажетъ дальше.

— Тутъ, дорогое дитя мое, вся моя жизнь передъ вами. Безъ всякихъ приключеній или эпизодовъ. Я родился, я ходилъ въ школу, я сдлался солиситоромъ, я бросилъ свою профессію, я изучилъ соціальную экономію, я сдлалъ свое великое открытіе, я пропагандировалъ его. Итакъ… неужели я сказалъ, что жизнь моя прошла безъ событій и безъ любви? Нтъ, нтъ… я былъ неправъ. Дочь моя, я нашелъ, наконецъ, любовь и дитя… и ученицу. Чего же большаго могу я требовать отъ жизни?

— Учитель мой!— Родная дочь не могла бы выразить ему больше сочувствія, чмъ эта двушка.— Все это въ высшей степени важно и интересно, — сказала она, — хотя фактовъ такъ мало. Цлыя книги напишутъ въ будущемъ по поводу этихъ фактовъ, которые дополнятъ предположеніями и спорными замчаніями. Даже вещи, которыя по вашему не имютъ ровно никакого значенія, станутъ предметомъ коментаріевъ и критики. Хорошо… но моя біографія будетъ первая и лучшая, и самая важная. Я первая сдлаю остовъ изъ фактовъ, а затмъ одну его въ плоть и кровь, наряжу его въ платье и изображу васъ, дорогой учитель, именно такимъ, какъ вы есть.

— Спрашивайте меня обо всемъ, что хотите, только не слишкомъ часто. Меня утомляетъ припоминать прошедшее. Моя милочка, я словно человкъ, который самъ себ пробилъ дорогу, который вышелъ изъ поддонковъ. Онъ не можетъ отрицать этого факта, но ему непріятно говорить объ этомъ, и онъ оскорбляется, если кто либо взваливаетъ на него этотъ фактъ или намекаетъ на него, такъ или иначе, въ его присутствіи. Мое дло точь въ точь такое же. Я самъ себя вывелъ въ люди. Я вышелъ изъ поддонковъ… Я жилъ обычною недостойною жизнью, пока мн не стукнуло шестьдесятъ лтъ съ хвостикомъ. Теперь я ужасно стыжусь этого факта. Я не отрицаю его… вы должны упомянуть о немъ въ моей біографіи… но мн непріятно говорить объ этомъ.

— Вы были когда-то солиситоромъ, а теперь вы учитель. Что за скачекъ! Что за удивительный скачекъ! я просто понять не могу. Но, все-таки иной разъ, изрдка, ради любопытнаго неидущаго къ длу слова, оглянитесь назадъ и скажите мн, что вы тамъ видите.

— Мн кажется, именно оттого, что я такъ погруженъ въ свою работу, мн трудно отдаваться воспоминаніямъ. Вдь, Эльзи, день за днемъ, съ утра до вечера, я просиживаю здсь за своей работой. А вечеромъ я ничего не помню о протекшемъ времени. Часы бьютъ, но я ихъ не слышу. Только книги на стол показываютъ мн, чмъ я былъ занятъ. А вы хотите, чтобы я вернулся назадъ, не ко вчерашнему дню, а за десять, двадцать, тридцать лтъ назадъ. Дорогая моя дточка, я не въ состояніи сдлать это. Иное изъ прошлаго ясно для меня, я помню отчетливо тотъ или другой день… вс свои вечера въ зал Науки, свои уроки съ вами,— ихъ я помню. Но припоминать дни, проведенные въ размышленіяхъ и въ занятіяхъ, всецло тебя поглотившихъ — невозможно. Нтъ… нтъ… Я не въ силахъ даже пытаться сдлать это.

Онъ говорилъ слегка огорченный, словно самая мысль о необходимости такого усилія смущала его.

— Поврьте мн, дорогой мой учитель,— сказала Эльзи,— я бы не стала васъ мучить. Только о нкоторыхъ вещахъ, которыя вы наврно вспомните… Напр., люди всегда хотятъ знать о личномъ имуществ своихъ великихъ дятелей. Ваши дла, вы какъ-то говорили мн, находятся въ рукахъ мистера… мистера… какъ бишь его имя?

— Дерингъ.— Дерингъ. Очень хорошо извстный солиситоръ. Контора его въ Новомъ Сквер, въ Линкольнъ Инн… Онъ занимается моими денежными длами. Я, кажется, то, что у людей называютъ богатымъ.

— Это доставило вамъ независимость и силу трудиться для человчества, неправда-ли?

— Именно,— сказалъ онъ, не сознавая своей непослдовательности.— Дерингъ, мой солиситоръ, кажется, весьма честный человкъ. Онъ узокъ въ своихъ воззрніяхъ, упорно держится старой школы… совершенно неспособенъ замтить приливъ новыхъ теченій мысли. Но заслуживаетъ доврія. Онъ принадлежитъ къ групп людей, которые пока необходимы.

— Такъ это мистеръ Дерингъ? Ну, мой дорогой учитель, мн кое-что извстно о мистер Деринг. Братъ мой Этельстанъ служилъ у него въ контор. Онъ былъ у него старшимъ клеркомъ. Тутъ произошла непріятность съ чекомъ. Какая-то ошибка, что ли. Его несправедливо обвинили или заподозрили и онъ вышелъ изъ фирмы. Теперь мн пришло въ голову, не можете ли вы разъяснить это дло о чек?

— Я, дорогая моя дточка? Какъ же я могу что нибудь знать объ этомъ?

— Но вы можете припомнить этотъ чекъ, потому что,— я теперь подумала объ этомъ,— имя ваше связано было съ нимъ. Да… было. Я въ этомъ убждена. Чекъ былъ выдалъ въ март 1882 года… чекъ на семьсотъ двадцать фунтовъ, для уплаты по вашему ордеру… по ордеру Эдмунда Грея.

— Чекъ на семьсотъ двадцать фунтовъ? Въ март 1882 года? Это должно быть такъ и было: да… да… это было въ то самое время. Но въ самомъ дл въ высшей степени удивительно, дитя, въ высшей степени удивительно, что вы заговорили о чек,— одномъ изъ тысячи чековъ, вышедшихъ изъ этой конторы, — который я отлично помню. Жизнь полна совпаденій… всегда можешь услыхать странныя вещи, встртить лица, которыя теб знакомы. Ну, это въ высшей степени замчательно, потому что я получилъ отъ мистера Деринга чекъ именно на эту сумму и какъ разъ въ упомянутое время. Я отлично это помню. Это было тогда, когда у меня явился планъ… я такъ думалъ въ то время, будучи мене опытенъ, чмъ теперь… и право весьма недурной планъ… и, если бы не равнодушіе рабочихъ, онъ бы далъ хорошіе результаты. Вы понимаете, рабочіе не были достаточно подготовлены къ нему. Я уже принялся за выполненіе плана, давая впередъ нкоторымъ рабочимъ денежныя суммы, которыя бы сдлали ихъ независимыми, пока имъ не удастся производить достаточно, чтобы продавать свои продукты непосредственно, на кооперативныхъ началахъ. Я думалъ, если бы мн удалось собрать отборную кучку рабочихъ, напр., человкъ семьдесятъ или около того,— подъучить и подготовить ихъ маленько, а затмъ дать имъ, напр., по десяти фунтовъ каждому, чтобы поддержать ихъ втеченіе первыхъ нсколькихъ недль, что бы я могъ вскор открыть для нихъ кооперативные склады и такимъ образомъ сдлать первый шагъ къ устраненію коммиссіонера-купца.

— Понимаю, и для этого вы взяли денегъ?

— Да. Но, какъ я уже сказалъ вамъ, я былъ принужденъ бросить этотъ планъ. Люди эти не были достаточно развиты. Они слушали, они выражали большую готовность получить деньги, но не дали мн повода надяться, что мой планъ будетъ приведенъ ими въ исполненіе. Такимъ образомъ онъ провалился. Итакъ,— понимаете,— я не истратилъ этихъ денегъ. Помнится мн, я размнялъ для сказанной цли чекъ на десятифунтовые билеты.

— Что же сталось съ этими билетами?

— Не знаю. Полагаю, что они въ банк… странствуютъ себ по блому свту. Я ихъ возвратилъ Дерингу.

— О! мой дорогой учитель!— Эльзи вскочила на ноги и положила листъ блой бумаги на столъ — въ этомъ видна рука Провиднія! Не могу сказать вамъ, сколько ужаснаго горя причинилъ намъ этотъ чекъ! Онъ порядкомъ испортилъ жизнь моего брата. Ради самаго Бога, напишите все это здсь для меня. Скоре! скоре! пока вы не забыли всего.

ГЛАВА XXXII.
Полная исповдь (продолженіе).

— Я этого не забуду. Тмъ не мене, Эльзи, если изложеніе этихъ фактовъ можетъ быть такъ или иначе полезно для васъ, — онъ переслъ къ столу и взялся за перо, — я, разумется, запишу это для васъ.

— ‘Меня просила,— писалъ онъ,— миссъ Эльзи Арендель, моя ученица, разсказать, что мн извстно объ одной сдлк, имвшей мсто въ март 1882 года. Дло было такимъ образомъ: мн понадобилась сумма въ семьсотъ двадцать фунтовъ. По нкоторымъ соображеніямъ мн надобно было получить ее десятифунтовыми билетами. Я попросилъ моего агента, мистера Деринга, выдать мн чекъ. Онъ написалъ чекъ и выдалъ мн его у себя въ контор. Затмъ я пошелъ въ гостинницу, гд я стоялъ, въ улиц Норфолькъ, въ Странд, и послалъ за деньгами въ банкъ коммиссіонера. Онъ принесъ мн ихъ, какъ я приказалъ ему, десятифунтовыми билетами. Черезъ нсколько дней я увидлъ, что задуманное мною дло нельзя и начинать, не подвергая величайшей опасности судьбу самаго дла. Поэтому я принесъ эти банкноты въ контору мистера Деринга и положилъ ихъ въ его несгораемый шкафъ. Полагаю, что онъ съ того времени уже давно вернулъ ихъ въ банкъ’.

— Вотъ, дитя, — сказалъ онъ, — читая вслухъ это заявленіе,— тутъ все, что я помню объ этомъ дл.

— Подпишитесь.— Эльзи снова подала ему перо.— Подпишитесь, дорогой учитель.— О! благодарю, тысячу разъ благодарю! Вы не знаете… вы никогда не узнаете, не поймете… я надюсь… Какъ дорогъ будетъ для меня этотъ документъ,— она вложила написанное въ конвертъ и положила въ свой ручной мшечекъ,— и для моихъ родныхъ… моего брата и всхъ. О! мой дорогой учитель!

Она нагнулась и поцловала его руку, чтобы скрыть слезы, навернувшіяся у нея на глазахъ. Теперь, что бы ни случилось, имя Этельстана было вн опасности. Наконецъ-то онъ докажетъ вполн свою непричастность къ этому длу!

— Что съ вами, моя дорогая ученица, моя дорогая дочь.— Мистеръ Эдмундъ Грей и самъ былъ растроганъ почти до слезъ отъ этого неожиданнаго порыва чувства.— Какъ будто я не сдлалъ бы для васъ всего, что только въ моей власти. Я, который никогда не любилъ ни одной женщины, теперь люблю одну изъ нихъ. Она — моя дочь, моя внучка.— Итакъ вашему брату пригодится эта маленькая памятная замтка? не правда ли? Едва ли въ моей безцвтной жизни найдется что либо другое, что бы я могъ припомнить для васъ…

— О, нтъ!.. Это было бы через-чуръ много. Однако, отчего не попробовать… только попробовать… Какъ только мн сказать вамъ? У насъ еще есть время, если мы придемъ на собраніе въ шесть часовъ, мы будемъ какъ разъ во время. Теперь только половина пятаго. Разсказать ли мн вамъ свое горе? О! но это срамъ. А на васъ возложенъ этотъ огромный трудъ! Нтъ… нтъ… я не должна говорить.

О, Далила! о, Цирцея! вдь она глядла на него такими глазами, словно, наперекоръ своимъ словамъ, ей страхъ какъ хотлось разсказать ему объ этомъ.

— Нтъ, милочка. Вы должны сказать мн и сдлаете это. Какъ, вы имете горе и не хотите разсказать мн, что это такое! Вы,— моя ученица, моя прозорливая послдовательница, видящая то, чего эти глупыя бренныя созданія, окружающія насъ, никогда не въ состояніи понять, — вы имете горе и не ршаетесь разсказать мн его? Фуй, это дурно! Говорите же. Разскажите мн все.

— Я говорила вамъ, что у меня есть женихъ и что я выхожу замужъ.

— Да… да. Вы мн сказали также и его имя. Его зовутъ Джорджъ Аустинъ… Джорджъ Аустинъ. Были Аустины когда-то… Кажется, я припоминаю… но это сюда не относится.

— Мы обвнчаемся въ среду.

— Такъ скоро? Но вы общали мн, что я не потеряю мою ученицу.

— Нтъ, дорогой учитель. Какъ только мы возвратимся изъ своего свадебнаго путешествія, я приду къ вамъ, я буду навщать васъ и учиться у васъ. Не сомнвайтесь въ этомъ. Я никогда въ жизни не разстанусь съ вами. Я приведу съ собою и своего… своего мужа.

— Если бы я думалъ, что ваше замужество отдалитъ васъ отъ меня, я сталъ бы несчастнйшимъ изъ людей. Но я готовъ лишиться васъ на мсяцъ… на два мсяца… Какъ долго вы пожелаете. А теперь разскажите мн, что у васъ на душ.

— Джорджъ былъ прежде однимъ изъ старшихъ клерковъ у мистера Деринга, знаете, у вашего мистера Деринга.— Мистеръ Эдмундъ Грей серьезно кивнулъ головой.— У него не было денегъ, когда мы обручились, и мы думали, что намъ придется жить въ большой бдности. Но фортуна улыбнулась ему, потому что мистеръ Дерингъ взялъ его въ компаньоны.

— Въ самомъ дл? вашему другу очень посчастливилось. Но мн всегда казалось, что Дерингу слдовало бы имть компаньона. Въ его годы это благоразумно… необходимо даже.

— Такъ что намъ было очень хорошо и мы считали себя самою счастливою парочкою въ мір. Но какъ разъ въ это время въ контор сдлано было одно открытіе — весьма странное открытіе — я, право, не знаю, какъ вамъ и описать его, потому что для меня оно и до сихъ поръ не вполн ясно. Оно касается покупки или продажи или передачи какихъ-то акцій и фондовъ и купоновъ и тому подобныхъ вещей. Мистеръ Дерингъ, повидимому, не помнитъ, чтобы онъ подписывалъ бумаги, относящіяся сюда. Боятся, не попали ли он въ чьи нибудь чужія руки. Подозрваютъ даже подлогъ. Мн стыдно даже упоминать о такой вещи передъ вами, но имя жениха моего припутали къ этому длу, а клеркъ Деринга, Чиклэй… Вы знаете Чиклэя?

— Разумется,— старый слуга Деринга.

— Публично обвинилъ Джорджа — само собою разумется безъ всякихъ основаній,— въ подлог писемъ или въ принятіи участія въ подлог.

— Это очень серьезное дло.

— Очень серьезное, но мы не намрены изъ-за этого откладывать нашу свадьбу. Только мы проведемъ нашъ медовый мсяцъ дома, чтобы слдить за ходомъ дла изо дня въ день, если мн не удастся разсять вс подозрнія до среды.

— Покупка или продажа акцій? да, вдь, Дерингъ постоянно занятъ этими сдлками.

— Оказывается, что эти сдлки были единственныя, совершенныя имъ въ этомъ году. То есть, онъ просто на просто отрицаетъ, что совершалъ ихъ.

— Ну, что касается до этихъ единственныхъ сдлокъ, то онъ ныншней весною устраивалъ не мало такихъ за мой счетъ.

— Въ самомъ дл?Помните-ли вы подробно вс обстоятельства этого дла?

— Ясно помню. Это было, такъ сказать, только вчера.

— Была-ли это покупка или передача фондовъ или акцій?

— Всеконечно. На очень большую сумму. Я говорилъ вамъ о моей промышленной деревн, не правда-ли? Деревня, гд вс будутъ работать втеченіе извстныхъ часовъ всякій день, но не доле, вс будутъ получать заработную плату въ форм порціоновъ, платья и домовъ… моя идеальная деревня.

— Знаю. Прелестная деревня.

— Вначал весны я закончилъ планъ ея. Затмъ мн пришло въ голову, что было бы лучше, вмсто того, чтобы постоянно ходить за деньгами къ моему стряпчему, имть въ своемъ распоряженіи порядочную сумму, которая бы лежала въ банк на мое имя. Итакъ, я далъ Дерингу инструкцію, чтобы онъ перевелъ на мое имя большую часть фондовъ, лежащихъ въ банк на его имя. Онъ былъ повренный или… ну… это довольно необычайно, но я люблю, чтобы вс мои дловыя операціи устраивались для меня и… но это не представляетъ для васъ интереса…

Это было сказано съ видомъ раздраженія или растерянности, что по временамъ мелькало на его лиц.

— Важно то, что это было сдлано и что мой банкъ получилъ эти трансферты.

— О! И у него, я полагаю, находятся вс эти бумаги?

— Он у него были. Но я подумалъ, что, можетъ быть, моему старому другу покажется это недостаткомъ доврія, если я ихъ тамъ оставлю, такъ что я послалъ за ними и отнесъ ихъ къ нему въ контору. Он теперь въ несгораемомъ шкафу. Я ихъ туда положилъ самъ своими руками, или онъ положилъ ихъ своими руками… я забываю. Иногда… это очень странно… когда я думаю о томъ, что длается въ этой контор, мн кажется, будто я сдлалъ это самъ, а иногда я думаю, что онъ сдлалъ это. Но это ничего не значитъ.

— Ршительно ничего. Бумаги эти въ самомъ дл опять лежатъ въ шкафу?

— Разумется. Я… то есть… онъ… онъ или я… положилъ ихъ туда.

— О! мой дорогой учитель!— Эльзи захлопала въ ладоши,— это даже важне, чмъ то, другое. Вы не знаете… вы не можете догадаться… какое зло вы въ состояніи прекратить. Еслибы я только была въ состояніи поговорить съ вами объ этихъ вещахъ раньше! Вы уже написали бумагу для моего брата. Теперь садитесь, учитель мой, и напишите другую, которая пригодится для меня.

— Я сдлаю, что бы вы ни попросили у меня… все сдлаю. Но почему бы не спросить Деринга объ этомъ? Память никогда ему не измняетъ. Умъ его все равно, что ящикъ, который вмщаетъ въ себя все и никогда не можетъ наполниться. Можетъ, ему не будетъ пріятно’ чтобы эти частныя дла… какія бываютъ между солиситоромъ и его кліентомъ… обсуждались посторонними.

— Мы не можемъ пойти къ мистеру Дерингу. На это есть нкоторыя причины, которыя для васъ не интересны. Все, чего мы желаемъ — это ясное и врное изложеніе, точное изложеніе случившагося. Садитесь же и напишите мн полный отчетъ о каждой сдлк.

— Съ удовольствіемъ, если только это можетъ хоть немного пригодиться для васъ.

‘Вначал ныншняго года,— началъ онъ,— я нашелъ, что для приведенія въ исполненіе моего плана относительно промышленной деревни мн потребуются вс деньги, которыми я могу располагать. Мн пришло на мысль, что хорошо было бы перевести извстную сумму изъ рукъ моего агента и помстить ее въ мой собственный банкъ, чтобы она была у меня подъ рукой. Поэтому, въ март, я началъ съ суммы въ шесть тысячъ фунтовъ, которую Дерингъ, по моимъ указаніямъ, передалъ въ мой банкъ въ форм фондовъ и акцій. Мн кажется, это были трансферты нкоторыхъ фондовъ, положенныхъ на его имя, но составляющихъ часть моего состоянія. Банку было дано увдомленіе получать дивиденды съ этой суммы. Черезъ мсяцъ или около того, я получилъ отъ Деринга другіе фонды стоимостью на двнадцать тысячъ фунтовъ, свидтельства на которые были также переданы въ мой банкъ. А посл этого я вынулъ бумаги на двадцать тысячъ фунтовъ, такъ что у меня въ рукахъ готово къ обращенію во всякое время не мене тридцати восьми тысячъ фунтовъ. Вс эти деньги я имлъ намреніе посвятить на устройство моей промышленной деревни. Проектъ этотъ и понын пользуется моимъ полнымъ довріемъ. Но онъ до сихъ поръ еще не былъ приведенъ въ исполненіе, вслдствіе трудности найти рабочихъ, стоящихъ на высот положенія. Они понимаютъ работу для человка, у котораго есть деньги, они не понимаютъ работы для человка, у котораго нтъ денегъ, то есть, другъ для друга и для самихъ себя. Что касается до меня, лишь бы мн найти рабочихъ этого закала. Быть можетъ, я слишкомъ кабинетный человкъ. Я недостаточно часто бываю среди рабочихъ. Между ними, вроятно, найдутся люди, стоящіе на требуемой мною ступени развитія.— Итакъ, за недостаткомъ людей, я не могъ устроить свою деревню и не воспользовался упомянутыми деньгами. Что касается до бумагъ, я вынулъ ихъ изъ банка и положилъ ихъ въ несгораемый шкафъ Деринга’.

Эльзи смотрла черезъ его плечо, слдя за каждымъ словомъ.

— А письма, которыя мистеръ Дерингъ писалъ къ биржевому маклеру, согласно вашимъ указаніямъ? Они были написаны для мистера Деринга… можетъ быть… вами. Это необычайно, но…

— Я сказалъ вамъ,— рзко возразилъ онъ,— къ чему повторять одно и то же два раза? Есть вещи, отъ которыхъ голова можетъ пойти кругомъ. Я написалъ ихъ… онъ написалъ ихъ… Онъ дйствовалъ за меня… или я дйствовалъ самъ за себя… Что за дло? Результатъ таковъ, какъ я написалъ здсь.— Ну, годится-ли для васъ эта бумага?

— Въ высшей степени годится. Пожалуйста, подпишитесь, дорогой учитель.

Онъ повиновался и подписалъ ‘Эдмундъ Грей’.

— Есть еще одна вещь.— Эльзи замтила въ лиц его признаки безпокойства и заторопилась.— Банковая книжка у васъ здсь?

— Да. Директоръ банка прислалъ мн ее сюда съ дерзкимъ письмомъ относительно справокъ обо мн, которое я отослалъ Дерингу.— Зачмъ вамъ понадобилась банковая книжка? Она тутъ въ одномъ изъ ящиковъ. Вотъ… она здсь… а съ ней также и чековая книжка.

— Будь я на вашемъ мст, учитель, я бы не стала больше обременять себя заботами о деньгахъ. Вы передали мистеру Дерингу бумаги… почему бы не возвратить ему также и деньги? Не ломайте головы надъ денежными длами. Разв кто нибудь слышалъ, чтобы пророкъ писалъ чеки? Вы сидите тутъ и размышляете. Вы идете на собраніе и поучаете… друзьямъ вашимъ принадлежитъ обязанность заботиться обо всхъ вашихъ потребностяхъ.— Ну, если вы захотите въ этихъ мелочахъ принять совтъ вашихъ друзей…

— Конечно. Я буду очень радъ.

— Въ такомъ случа, дорогой учитель, вотъ ваша чековая книжка, а вотъ и ваша банковая книжка. Напишите чекъ съ уплатою по ордеру Эдварда Деринга всхъ денегъ, которыя записаны въ ней… тутъ семьсотъ двадцать три фунта, пять шиллинговъ и три пенса. Я позабочусь о чек… вотъ такъ. Ай! вы подписались ‘Эдвардъ Дерингъ’… разсянный учитель! Напишите другой… а теперь подпишитесь ‘Эдмундъ Грей’. Отлично. И не лучше-ли вамъ въ то же время написать письмо директору съ просьбой на будущее время получать дивиденды за счетъ мистера Деринга. Я напишу письмо, а вы его подпишете. Ну… нтъ… нтъ… не Эдвардъ Дерингъ… Эдмундъ Грей! Мысли ваши разсянны. Готово! А теперь, дорогой учитель, вы освободитесь отъ всякихъ хлопотъ.

Учитель нетерпливо оттолкнулъ отъ себя бюваръ и поднялся съ кресла. Эльзи завладла подписанными чеками, чековой книжкой, банковой книжкой и письмомъ. У нея было все — собственноручное свидтельство Эдмунда Грея… все… все… что было нужно для разъясненія дла съ начала до конца. Она положила все это вмст въ свой ручной мшечекъ и посмотрла на своего собесдника: она подмтила въ его лиц смущеніе.

— Прошу,— сердито сказалъ онъ, — не мучить меня этими разспросами насчетъ прошедшаго. Они разстраиваютъ меня. Теченіе моихъ мыслей нарушено. Голова моя полна Дерингомъ и его конторой, и его шкафомъ… его шкафомъ… и всмъ…

Эльзи задрожала. Лицо его преобразилось: еще мгновеніе, и онъ станетъ вновь мистеромъ Дерингомъ, а ей придется объясняться съ нимъ.

— Учитель,— закричала она, кладя свою руку ему на плечо,— подумайте: мы сейчасъ идемъ въ Залу Науки… вашу Залу Науки… вашу. Народъ ждетъ своего учителя. Вы должны держать къ нему рчь. Ныншній вечеръ вы должны превзойти самого себя, такъ какъ придутъ посторонніе слушатели. Разскажите намъ, еще разъ, снова, о томъ мір, гд нтъ ни преступленія, ни страданія, ни несправедливости — ни грха, ни печали… Заставьте сердца наши горть въ нашей груди отъ стыда и гнва. О, учитель,— (лицо его все еще выражало смущеніе и сомнніе, словно онъ виталъ на границ между самимъ собою и своимъ другимъ ‘я’),— никто не съуметъ говорить съ ними такъ, какъ вы, ни у кого нтъ такой силы слова, дайте имъ почувствовать этотъ новый міръ, дайте имъ увидть его…

— Дитя,— вздохнулъ онъ, и лицо его снова стало спокойнымъ, — вы меня поддерживаете. Я едва не впалъ — прежде чмъ вы явились ко мн, я часто впадалъ — въ припадокъ меланхоліи… не знаю, почему. Что-то раздражаетъ меня, что-то досаждаетъ мн, словно я долженъ вспомнить… вспомнить… что именно? Не знаю… Теперь мн лучше. Вашъ голосъ, милочка моя, въ подобныя мгновенія для меня все равно, что звуки Давидовой арфы для Саула. Онъ разгоняетъ мрачныя тни. О! мн уже лучше. Мн хорошо. Если вы желаете задать мн еще какіе нибудь другіе вопросы, задавайте. Что же касается до этихъ сдлокъ… он вполн правильны съ формальной стороны и со всхъ сторонъ. Я никакъ не могу понять, почему Дерингъ, будучи человкомъ практическимъ…

— Богъ съ нимъ, съ Дерингомъ, мой дорогой учитель… и съ этими сдлками. Думайте только о мір Новаго Человчества. Предоставьте мн сдлки и бумаги. Надюсь, вы никогда не узнаете, для чего он понадобились или на что он пригодились. А теперь тронемся въ путь. Мы придемъ какъ разъ во время.

Зала Науки была на половину полна народа, обычными ея постителями,— тми, которые приходили каждое воскресенье вечеромъ и раздляли простую трапезу братства. Столъ былъ покрытъ блой скатертью, на которой были разложены поджаренный хлбъ и булки, ветчина и креветки, и. бутерброды и крессъ-салатъ, а когда появился глава, подали чай и вс услись за столъ. Вс замтили, что со времени вступленія въ собраніе этой молодой лэди рчи вождя стали боле увренными, манера выраженія у него стала ясне, его мысли стали энергичне. Это произошло оттого, что впервые у него явилась возможность обсуждать свои собственныя доктрины съ умнымъ существомъ, способнымъ слдить за его мыслью. Нтъ ничего дороже для проповдника новыхъ идей, какъ сочувствіе женщины-слушательницы и ученицы. Итакъ, вождь этого собранія никогда еще не былъ такъ бодръ, такъ полонъ надежды, жизни и молодости, и энергіи. Онъ говорилъ, какъ юноша, хотя волосы его были сды. Это происходило оттого, что онъ любилъ женщину, въ первый разъ въ своей жизни, онъ называлъ эту любовь отеческой привязанностью. Какова бы ни была эта любовь, она совершила съ нимъ то же самое чудо, которое любовь совершаетъ всегда съ мужчиной, — будь онъ молодъ или старъ,— она возвратила ему огонь молодости.

Въ этотъ вечеръ онъ сидлъ на первомъ мст за столомъ, расточая свое безъискусственное радушіе съ живостью и сердечностью, которыхъ за нимъ не знали до прихода этой молодой лэди. Въ то же время онъ говорилъ въ возвышенномъ дух,— выше слога и манеръ, присущихъ его слушателямъ, по не выше ихъ пониманія: онъ говорилъ о боле достойной жизни, достижимой для человка въ его лучшемъ значеніи, когда побда надъ природою будетъ полная и вс силы ея будутъ подчинены человку и порабощены имъ, вс недуги будутъ изгнаны, а на земл водворится, наконецъ, совершенный человкъ, господинъ и владыка всего. Когда настанетъ это время, обновленная жизнь будетъ полна любви и радости: настанетъ продолжительнаи молодость, такъ что никому не придется встать изъ-за пиршества неудовлетвореннымъ, нтъ, каждый будетъ продолжать пировать, сколько его душ будетъ угодно, пока не насытится и не захочетъ перемны. Онъ произнесъ, — онъ, отшельникъ, анахоретъ, холостякъ, не извдавшій любви,— похвальное слово красот женщинъ и пожаллъ о тхъ мужчинахъ, которые лишены своей доли любви.

Сердца тхъ, кто его слушалъ, вознеслись высоко, потому что человкъ этотъ обладалъ магнетическимъ даромъ вызывать въ своихъ слушателяхъ т чувства, которыя ему хотлось въ нихъ пробудить. Большинство изъ нихъ привыкли смотрть на своего руководителя, какъ на человка ласковаго въ обращеніи, но суровыхъ принциповъ. А теперь онъ былъ нженъ и человченъ, полонъ сочувствія даже къ тмъ слабымъ сосудамъ, которые влюбляются и ради любви готовы на все.

Вскор посл начала рчи явились два джентльмена — молодые и хорошо одтые, — скромно присвшіе, какъ разъ у двери, и стали слушать. Присутствующіе обернулись въ ихъ сторону и съ любопытствомъ оглядывали ихъ. Они не совсмъ походили на тотъ сортъ молодыхъ людей, которые были свойственны этой улиц и этому кварталу.

Когда бесда окончилась, а слушатели столпились, чтобы поболтать передъ уходомъ, Эльзи проскользнула къ новоприбывшимъ и подвела ихъ къ проповднику.

— Учитель,— сказала она,— вотъ мой братъ Этельстанъ.

Мистеръ Эдмундъ Грей обмнялся съ нимъ рукопожатіями.

— Какъ же, Эльзи,— сказалъ онъ,— мы съ вашимъ братомъ уже познакомились въ Грей-Инн.

— А это мой другъ, Джорджъ Аустинъ, компаньонъ мистера Деринга.

— Мистеръ Аустинъ,— сказалъ мистеръ Эдмундъ Грей,— я радъ познакомиться съ человкомъ, вступающимъ въ священнйшія узы съ тою, которую я осмливаюсь любить, сэръ, такъ же сильно, какъ вы ее любите, хотя я люблю ее, какъ свою дочь, а вы ее любите, какъ свою невсту. Вы будете счастливйшимъ изъ людей. Постарайтесь, сэръ, быть достойнымъ своего счастія.

— Сегодня,— сказала Эльзи,— вы оказали намъ всмъ такую услугу, за которую нельзя никогда отблагодарить или отплатить и которую нельзя забыть. Однако, мы надемся и молимъ Бога, чтобы такъ или иначе вы никогда не поняли, какъ велика эта услуга.

ГЛАВА XXXIII.
Семейный совтъ.

— Чиклэй, — сказалъ мистеръ Дерингъ въ понедльникъ утромъ,— вотъ записка отъ миссъ Эльзи Арендель. Она хочетъ придти ко мн сегодня въ четыре часа пополудни. Я хочу быть свободнымъ къ этому часу. Братъ ея Этельстанъ придетъ вмст съ нею. Да что случилось, любезный?

— Пришла таки напасть. Я зналъ, что придетъ, — простоналъ Чиклэй.— И такъ всему конецъ.

— Чему это конецъ?

— Всему. Только вы-то не врьте этому. Скажите имъ, что все это враки, придуманные, чтобы имъ выгородить самихъ себя. Они не могутъ доказать это. Никому этого не доказать. Я васъ поддержу. Только вы-то не врьте этому. Помните, все это ложь.

— Не знаю, что такое съ вами длается за эти послдніе два-три дня, Чиклэй. Чему это я не долженъ врить? Какая такая ложь? Кто придумываетъ ложь, которую нельзя доказать?

— Охъ! я не могу сказать это слово… не могу. Всему конецъ…

Онъ выбжалъ изъ комнаты и захлопнулъ дверь за собой. Гильда похала въ Кэмбриджъ-Скверъ тотчасъ посл завтрака.

— Милая мамаша,— говорила она.— Я получила прекурьезное письмо отъ Эльзи. Что бы это значило? Она приказываетъ — она не приглашаетъ, она положительно приказываетъ… сэру Самуэлю… можете себ представить, приказываетъ сэру Самуэлю! и мн самой явиться въ четыре часа въ контору мистера Деринга. Намъ приказано,— говоритъ она,— присутствовать при разрушеніи столь тщательно возведенной постройки. Что за постройка? Что хочетъ она сказать? Вотъ ея письмо.

— Я также, милочка, получила отъ нея письмо. Она говоритъ, что сегодня въ четыре часа будутъ разсяны вс несправедливыя и оскорбительныя подозрнія, и что если я дорожу любовью моего сына и ея самой… любовью ея самой… я должна быть тамъ. Гильда, что значитъ это? Меня ужасно встревожило это письмо. Въ субботу она приходила сюда и объявила мн, что свадьба ея будетъ въ среду, словно ничего не случилось, и она предсказывала, что вс мы будемъ на ея свадьб и что Этельстанъ передастъ ее мужу… Этельстанъ. Это письмо очень меня взволновало, потому что, милочка, подумай — неужели вс мы… неужели возможно, что вс мы неправы, были неправы съ самаго начала… въ дл Этельстана? Неужели сэръ Самуэль могъ быть неправъ въ дл Джорджа?

— Милая моя мамаша, это невозможно. Дло, къ несчастью, черезчуръ ясно, чтобы допустить какое бы то ни было сомнніе. Сэръ Самуэль съ его многолтней опытностью не могъ бы ошибиться.

— Въ такомъ случа, дорогая Гильда, что же хочетъ сказать Эльзи?

— Мы проговорили объ этомъ весь завтракъ. Единственное заключеніе, къ которому мы можемъ придти, это — что все дло можетъ быть потушено. Мистеръ Дерингъ, котораго страшно разстроилъ этотъ казусъ, должно быть, согласился предать все это забвенію. Мы полагаемъ, что бумаги возвращены вмст съ деньгами, полученными въ дивидендахъ и купонахъ, а мистеръ Дерингъ согласился не вести дальнйшаго процесса. Ну вотъ, если бы онъ это сдлалъ, Этельстанъ, разумется, будетъ оправданъ, а такъ какъ онъ не воспользовался банковыми билетами, но возвратилъ ихъ владльцу, то становится также легко признать его невиновность, какъ и невиновность другого субъекта. Ты меня понимаешь?

— Да, но вдь отъ этого они не сдлаются невиновными.

— Конечно нтъ. Но это измнитъ всю суть дла. Охъ! везд есть семьи, которымъ приходится хоронить концы, чтобы избгнуть скандала. Что жъ, я надюсь, ты согласишься съ нами и примешь приглашеніе.

— Мн кажется, я должна это сдлать. А какъ же насчетъ уничтоженія подозрній?

— Ахъ! это просто на просто восторженная манера Эльзи выражаться. Пусть себ продолжаетъ, если ей угодно, врить, что Джорджъ тутъ не причемъ. У него есть масса причинъ жить честно на будущее время. Намъ легко сдлать видъ, будто вримъ, что Этельстанъ всегда былъ чистъ въ этомъ дл и мы можемъ уговорить его… ухать заграницу. Сэръ Самуэль любезно предлагаетъ ссудить ему сто фунтовъ, чтобы отвязаться отъ него. Такимъ образомъ не будетъ никакого скандала и вс останутся довольны. Что касается до нашихъ отношеніи съ Эльзи и ея мужемъ, можно уладить ихъ посл. Можетъ быть, они согласятся поселиться въ отдаленномъ предмсть, напримръ, въ Редгилл, или въ Чизльгерст, или въ Уалсамстоу,— такъ что будетъ предлогъ никогда ихъ не видть у себя на дому. Потому что… скрывай, не скрывай… Я не могу питать къ Эльзи т чувства, что прежде. Ея упрямое ослпленіе относительно этого субъекта злитъ меня даже при одной мысли объ этомъ. Да и нтъ у меня ни малйшаго желанія стать въ близкія отношенія съ мошенникомъ, который едва избжалъ скандала очутиться на скамь подсудимыхъ. Сэръ Самуэль вполн согласенъ со мною.

Мать вздохнула.

— Хотлось бы мн, чтобы мы ошиблись. Быть можетъ, что ни говори, Эльзи открыла что нибудь неожиданное…

— То есть, вдругъ какое нибудь чудо, милая моя мамаша. Оно какъ будто и должно случиться.

——

Первою пришла въ контору посл полудня сама Эльзи, неся ручной мшечекъ.

— Ты хотла привести съ собою своего брата, Эльзи,— сказалъ мистеръ Дерингъ.— Гд же онъ? И что за важное дло у тебя ко мн? Полагаю, это что-нибудь относительно этого проклятаго подлога, которому, очевидно, суждено доканать меня. Я ни о чемъ другомъ не слышалъ… ни о чемъ другомъ не думаю… съ того времени, какъ это случилось.

— Во-первыхъ, не открыто ли чего нибудь новаго?

— Я право не знаю,— устало отвчалъ мистеръ Дерингъ.— Чиклэй вдругъ охладлъ. Прежде онъ безпрестанно требовалъ, чтобы мы, не теряя времени, позаботились о заарестованіи Эдмунда Грея, теперь же онъ хочетъ бросить это дло и бросилъ его. Онъ держалъ себя очень странно. Милая моя, мн иной разъ кажется, что у моего старшаго клерка неладно въ голов.

— А вы сами… возвращались къ вамъ снова припадки забывчивости?

— Хуже… хуже. Съ каждымъ днемъ все хуже. Теперь я знаю, когда мн ждать возврата этихъ припадковъ. Каждое утро я спрашиваю у себя, что я длалъ за день передъ тмъ. Всегда часы забывчивости одни и т же: утро и вечеръ. Прошлый вечеръ гд былъ я? Быть можетъ, кто нибудь узнаетъ это для меня… потому что я не могу вспомнить.

— Хотите, я узнаю это для васъ, мистеръ Дерингъ? Еслибы я вамъ сказала, гд вы провели вчерашній вечеръ, вы бы… вы бы…

— Что? Какъ можете вы это знать?

Эльзи опустила голову. Почти наступила ‘страшная минута’ и она испугалась. Она пришла съ намреніемъ оправдать своего брата и своего жениха, давъ понять своему опекуну, что онъ сумасшедшій. Страшной цной приходилось ей заплатить за ихъ честь. Но цну эту должно было уплатить. И это должно было сдлать передъ всми, такъ, чтобы не осталось возможности для злобы или подозрнія.

— Дло это касается,— сказала она,— чести двухъ людей, которые для меня дороже всего міра. Помните, что ничто, кром этого, не заставило бы меня сдлать то, что я сдлала… и что длаю теперь. Ихъ честь… о, ихъ честь! Подумайте, какое значеніе это для нихъ иметъ. Самоуваженіе, достоинство, все: счастіе ихъ семействъ, гордость ихъ дтей. Въ сравненіи съ честью человка, что значитъ униженіе другого человка? Что значитъ потеря самоуваженія этого человка? Что значить его потеря достоинства? Ихъ честь, мистеръ Дерингъ, подумайте объ этомъ… ихъ честь!

Онъ съ важностью наклонилъ голову въ знакъ согласія, не понимая, что будетъ дальше.

— Честь мужчины, какъ ты говоришь, Эльзи, для него величайшая вещь въ мір. Въ сравненіи съ этимъ самоуваженіе другого человка не должно быть, сказалъ бы я вообще, принято во вниманіе.

— Помните же это, мистеръ Дерингъ, когда вы услышите, что я должна буду сказать. Общайте мн помнить это. Ахъ! если прежде была тысяча причинъ, почему я не огорчила бы васъ ни единымъ словомъ, теперь ихъ десять тысячъ… хотя вамъ ихъ не понять.

— Зачмъ, Эльзи, тревожишь ты свою маленькую головку пустяками? Ты не обидишь меня, что бы ты ни сказала.

— Это такъ важно, — продолжала она,— что я попросила мать и сестру, и сэра Самуэля, придти къ намъ сюда въ четыре часа для того, чтобы они также могли услышать, какъ и вы. Этельстанъ у Джорджа. Они должны представить вамъ одну или двухъ личностей.

— Все это, повидимому, общаетъ до извстной степени интересное собраніе и, насколько можно судить по твоему вступленію, необычайной важности. Хорошо, Эльзи, я весь отдаюсь въ твои руки. Если ты и твой братъ любезно предъявите поддлывателя и вернете мн обратно мою собственность, я буду вамъ премного благодаренъ.

— Вы увидите, мистеръ Дерингъ. Что же касается до благодарности… Ахъ! вотъ и сэръ Самуэль.

Тузъ Сити появился, надменный и важный. Онъ пожалъ руки Эльзи и своему брату, и сталъ на ковр у камина, позади кресла своего брата.

— Ну, Эльзи, — сказалъ онъ, — мы пришли выслушать въ самомъ дл нчто очень важное, судя по тону вашего письма, который выражаетъ положительное приказаніе.

— Дйствительно, весьма важное, сэръ Самуэль.

Затмъ прибыли миссисъ Арендель и Гильда. Он были подъ густыми вуалями, а Гильда одта въ полутраур. Он услись у открытаго окна, между историческимъ шкафомъ и одинаково историческимъ столикомъ. Наконецъ, вошли Джорджъ и Этельстанъ. Ихъ никто не привтствовалъ.

Мистеръ Дерингъ всталъ.— Этельстанъ,— сказалъ онъ,— восемь лтъ протекло съ тхъ поръ, какъ вы насъ оставили.— Онъ протянулъ ему свою руку.

— Сейчасъ, мистеръ Дерингъ, — сказалъ Этельстанъ. Онъ окинулъ взглядомъ комнату. Мать его задрожала, опустила голову и поднесла носовой платокъ къ глазамъ, но ничего не сказала. Сестра его смотрла въ окно. Сэръ Самуэль не обратилъ на него никакого вниманія. Этельстанъ взялъ стулъ — стулъ кліентовъ,— и поставилъ его такъ, что мать и сестра его были сбоку. Поэтому онъ не былъ поставленъ въ необходимость смотрть на нихъ черезъ столъ. Онъ слъ и ждалъ въ молчаніи, не шевелясь.

Судъ былъ теперь въ полномъ сбор. Мистеръ Дерингъ слъ въ свое кресло у стола, ожидающій, готовый покарать. Сэръ Самуэль стоялъ за нимъ. Об лэди, миссисъ Арендель и Гильда, сидли у открытаго окна. Эльзи стояла напротивъ мистера Деринга, по другую сторону стола, а передъ ней лежалъ ея ручной мшечекъ. Она имла видъ адвоката, готоваго приступить къ длу. Этельстанъ естественно помстился на стул кліентовъ по лвую руку мистера Деринга, а Джорджъ, также естественно, стоялъ за нимъ.

— Ну, Эльзи, прошу тебя, начинай,— молвилъ мистеръ Дерингъ.

— Я хочу, если позволите, чтобы тутъ присутствовалъ и вашъ клеркъ, Чиклэй.

Мистеръ Дерингъ дотронулся до колокольчика. Появился клеркъ. Онъ стоялъ передъ ними, словно преступникъ, блдный и дрожащій. Онъ смотрлъ на своего господина, какъ бы призывая его во свидтели. Руки его висли у него по швамъ. Однако, противъ него не было произнесено ни одного слова обвиненія.

— Господи! да встряхнитесь же!— крикнулъ сэръ Самуэль,— что такое съ вами приключилось?

Чиклэй горестно качнулъ головой, но не отвтилъ ни слова.

— Я хочу задать вамъ одинъ вопросъ или два, Чиклэй,— спокойно сказала Эльзи.— Вы сказали мистеру Дерингу… вы сказали сэру Самуэлю… что видали, какъ мой братъ положилъ украдкой пакетъ… вроятно, украденные банковые билеты, въ шкафъ, какъ разъ въ тотъ моментъ, когда вы обвиняли его въ подлог. Подумайте же хорошенько. Сказать такую вещь дло не шуточное. Это равняется прямому заявленію факта. До того, обвиненіе основывалось только на подозрніи, но это уже фактъ. Подумайте хорошенько. Вы могли ошибиться. Каждый изъ насъ можетъ ошибиться.

— Это была правда… евангельская правда… я видлъ, что онъ положилъ пакетъ… крадучись тихонечко бокомъ… въ шкафъ… пакетъ, найденный нами посл въ шкафу, со всми этими билетами.— Слова эти были смлы, но самый тонъ рчи сбивчивъ.

— Очень хорошо. Затмъ вы сказали сэру Самуэлю, что мой братъ проживалъ въ какомъ-то жалкомъ предмсть Лондона въ низкомъ обществ и что даже онъ ходилъ какъ нищій оборванецъ.

— Да, я сказалъ это. Я сказалъ сэру Самуэлю, что самъ слышалъ. Мистеръ Карстовъ сказалъ мн. Вамъ лучше бы спросить у него. Я сказалъ только, что слышалъ.

Джорджъ вышелъ изъ комнаты и вернулся, ведя за собою мистера Фредди Карстона. Онъ осмотрлся кругомъ и удивленно уставился на мистера Деринга, но ничего не сказалъ. Его предупредили, чтобы онъ не говорилъ ничего, кром отвтовъ на вопросы.

— Мистеръ Карстонъ,— спросила у него Эльзи, — сколько времени прошло съ тхъ поръ, какъ вы встртились съ моимъ братомъ посл его возвращенія въ Англію?

— Я встртился съ нимъ недли три назадъ. Это было въ Голборн. Я пригласилъ его зайти въ трактиръ ‘Добро пожаловать’.

— Говорили-ли вы мистеру Чиклэю тутъ что-нибудь о его образ жизни?

— Помню, что я сказалъ, въ шутку, что у него слишкомъ приличный видъ для человка, вернувшагося изъ Америки, и шутя прибавилъ, что думаю, что онъ все это время прожилъ въ Кэмберуэлл.

— Ни слова о безпутств?

— Ни одного слова.

— Ни слова объ оборванц въ лохмотьяхъ?

— Разумется, нтъ. Въ сущности я ничего не зналъ о жить-быть Этельстана втеченіе восьми лтъ, что онъ пробылъ за границей.

— Имете-ли вы сказать что-нибудь, Чиклэй? Вы все еще настаиваете на исторіи съ пакетомъ, такъ что-ли? Очень хорошо, и на исторіи о Кэмберуэлл и о безпутной жизни?

Чиклэй ничего не отвчалъ.

— Теперь еще одинъ вопросъ. Вы очень напирали на извстныя подражанія почерку мистера Деринга, найденныя въ ящик стола Этельстана?

— Ну, да, он были тамъ, въ рукахъ вашего брата.

— Джорджъ, ты имешь нчто сказать по этому поводу.

— Только слдующее. Я въ то время поступилъ въ контору недавно. Столъ былъ перенесенъ изъ комнаты, гд я сидлъ, и поставленъ здсь для какой-то спеціальной работы. Ну, а подражанія почерку мистера Деринга были сдланы мною и другимъ клеркомъ въ шутку. Я ихъ отлично помню. Он были написаны на оборот письма, адресованнаго ко мн.

Мистеръ Дерингъ подошелъ къ шкафу и досталъ оттуда связку всхъ бумагъ по этому длу. Онъ развернулъ связку и разложилъ бумаги на стол.

Вс теперь приняли серьезный видъ. Лэди Дерингъ перестала смотрть въ окно. Миссисъ Арендель пододвинула свое кресло къ столу.

Эльзи вынула бумагу съ подражаніями.

— Скажи мн,— молвила она,— если помнишь,— пусть вс знаютъ, что этой связки бумагъ Джорджъ никогда не видалъ,— скажи мн имя своего корреспондента.

— Леопардъ Генрисонъ.

Она подала бумагу мистеру Дерингу.

— Вы видите,— сказала она.

Стряпчій подалъ бумагу своему брату, который передалъ ее своей жен, а та подала ее своей матери. Миссисъ Арендель положила ее на столъ и откинула вуаль.

— Слдующій пунктъ,— сказала Эльзи,— касается мстопребыванія Этельстана втеченіе послднихъ восьми лтъ. Одно письмо было получено вами, мистеръ Дерингъ, четыре года назадъ. Вы уже показывали мн его. Не позволите-ли мн прочитать письмо это во всеуслышаніе?

Оно находилось въ пачк съ перехваченными билетами. Онъ кивнулъ головой въ знакъ согласія и она его прочитала.

— Двнадцать тысячъ фунтовъ!— вскричалъ сэръ Самуэль,— двнадцать тысячъ фунтовъ! Все, что у него было! Господи, Боже мой!

— Все, что у него только было,— сказала Эльзи.— И все двочк, которая отказалась поврить, что братъ ея могъ быть негодяемъ! Все, что у него только было!

Глаза ея наполнились слезами, но она ихъ сдержала и заговорила опять:

— Онъ былъ въ Соединенныхъ Штатахъ четыре года назадъ. Этого, думаю, нельзя будетъ отрицать доле. Слдующій вопросъ: когда вернулся онъ въ Англію?

Джорджъ снова вышелъ изъ комнаты и вернулся съ молодымъ джентльменомъ.

— Джентльменъ этотъ,— продолжала Эльзи,— является отъ банкирской фирмы Ченери и Сыновья въ Нью-орк и Лондон. Онъ принесъ письмо. Будьте такъ любезны, сэръ, покажите мн его.— Это,— объяснила она,— кредитивъ, привезенный моимъ братомъ изъ Калифорніи. Вы видите число: 20-го іюня этого года.

Мистеръ Дерингъ прочиталъ его, передалъ своему брату, а тотъ жен своей, какъ ране.

— Въ немъ говорится, что мистеръ Этельстанъ Арендель, изъ редакціи извстной Калифорнійской газеты, узжаетъ изъ Нью-орка 21-го на ‘Шаннон’ и что ему дано полномочіе на полученіе извстной суммы изъ банкирской фирмы ‘Ченери и сыновья’.— Благодарю васъ.

Молодой джентльменъ удалился.

— Ну, мистеръ Дерингъ, удовольствуетесь-ли вы тмъ, что Этельстанъ былъ въ Америк четыре года назадъ, что онъ ухалъ изъ Америки два мсяца назадъ и что онъ служилъ въ это время въ редакціи Калифорнійской газеты?

— Нтъ, повидимому, основанія сомнваться въ этихъ фактахъ. Но…— онъ положилъ свой указательный палецъ на чекъ, написанный на имя Эдмунда Грея,— какое отношеніе иметъ это къ поддлывателю этого чека?

— Я сейчасъ перейду къ этому. Я сейчасъ покажу вамъ всмъ, такъ что не останется ни малйшаго сомннія, кто именно поддлыватель… единственный участникъ… въ этомъ дл. Погодите немного.

Довольно странно — вс глаза обратились на Чиклэя, который теперь дрожалъ и выказывалъ вс признаки страха.

— Сядьте, Чиклэй,— сказалъ его господинъ.— Эльзи, намъ еще понадобится дале этотъ джентльменъ? Его имени я не имю удовольствія знать.

— О! вотъ какъ!— сказалъ мистеръ Карстонъ, который находился къ нему ближе всхъ, — конечно, вы то знаете мое имя.

Джорджъ остановилъ его взглядомъ и онъ снова замолчалъ.

— Думаю, что вы мн понадобитесь, мистеръ Карстонъ,— возразила Эльзи,— не будете-ли такъ добры взять стулъ и подождать.— Ну, сэръ Самуэль, думаю, я была права, сказавъ, что ваша увренность въ виновности Джорджа основывалась вполн на предполагавшемся сообщничеств Этельстана. Разъ этого нтъ, къ чему сводится ваше обвиненіе? Итакъ, нтъ сомннія, полагаю, что одна рука и только одна рука учинила весь длинный рядъ писемъ и подлоговъ. Если, слдовательно, Этельстанъ не могъ совершить второе дло, какимъ образомъ могъ бы онъ сдлать первое? Но у меня есть нчто большее доводовъ.

Сэръ Самуэль закашлялъ. Миссисъ Арендель вздохнула.

— Что касается до обвиненія противъ Джорджа, помимо его предполагаемой дружбы съ мнимымъ преступникомъ, единственный поводъ къ подозрнію, это возможность съ его стороны доступа къ шкафу. Но вдь Чиклэй также могъ имть этотъ доступъ.— Не пугайтесь, Чиклэй, мы вовсе не думаемъ обвинять васъ въ этомъ. Вы не поддлыватель. Въ дйствительности было третье лицо, которое имло доступъ къ шкафу.

Она открыла свой ручной мшечекъ и вынула изъ него пакетъ съ бумагами.

Затмъ она сла, держа ихъ въ рукахъ, и, перегнувшись черезъ столъ, посмотрла прямо и пристально въ глаза мистера Деринга, и медленно заговорила тихимъ, шепчущимъ голосомъ. И теперь, въ самомъ дл, вс поняли, что сейчасъ будетъ сказано и сдлано что-то очень серьезное. Въ послднюю минуту Эльзи придумала способъ дйствій. Она дастъ имъ всмъ понять самимъ, что случилось, и пощадитъ своего опекуна отъ тяжкаго стыда и огорченія стать позорищемъ въ присутствіи всей этой компаніи.

— Мистеръ Дерингъ,— начала она,— странно, какъ это вы позабыли, что вы знаете мистера Эдмунда Грея. Какъ могли вы забыть это? Да вдь уже десять лтъ, какъ вы съ нимъ познакомились. Онъ знаетъ васъ очень хорошо. Онъ не отговаривается тмъ, что забылъ васъ. Вы его солиситоръ. Вы завдуете его имуществомъ, его громаднымъ личнымъ состояніемъ… Вы самый закадычный его другъ. Не хорошо забывать старыхъ друзей, не правда-ли? Вы не должны говорить, что забываете Эдмунда Грея.

Мистеръ Дерингъ измнился въ лиц. Глаза его выражали сильное удивленіе. Онъ не отвчалъ ничего.

— Вы знаете, что Эдмундъ Грей оставляетъ свою комнату всякій вечеръ и уходитъ въ Грей-Иннъ: вы помните это. А сюда приходитъ всякое утро, но не ране одиннадцати или двнадцати — черезъ два часа посл того, какъ вы сами имли обыкновеніе приходить сюда. Голова его всегда такъ полна его идеями и его ученіемъ, что онъ забываетъ время отъ двнадцати до четырехъ часовъ совершенно такъ же, какъ вы забываете вечеръ и утро. Вы оба такъ углубляетесь въ свои мысли, что не можете помнить другъ друга.

Мистеръ Дерингъ выпрямился. Онъ слушалъ сначала серьезно, хотя съ тревожнымъ выраженіемъ. Скоро въ лиц его произошла значительная перемна: онъ весь заволновался. Онъ слушалъ, словно силясь припомнить, словно стараясь понять.

— Эдмундъ Грей,— произнесъ онъ медленно.— Да, я помню моего кліента Эдмунда Грея. Мн надобно написать письмо отъ его имени. Что же это такое? Извините меня, одну только минуту: я долженъ написать эту записку отъ его имени.

Онъ взялъ перо и бумагу и быстро написалъ записку, которую Эльзи взяла у него, прочитала и передала сэру Самуэлю.

— Вамъ надобно увдомить банкира, что мистеръ Эдмундъ Грей вернулъ вамъ трансферты. Да… Благодарю васъ. Я такъ и думала, что вы не могли бы забыть этого кліента изъ всхъ другихъ

Онъ откинулся назадъ, улыбаясь, выраженіе лица его уже не было тревожнымъ, а довольнымъ и счастливымъ. Перемна эта его преобразила. То не былъ мистеръ Дерингъ, а другой человкъ.

— Продолжайте, дитя.

— Комнаты въ Грей-Инн такія спокойныя цлый день. Это мирный пріютъ для занятій, неправда-ли? Вы сидите тамъ со своими книгами, забывая обо всемъ на свт.

— Совершенно забывая,— произнесъ мистеръ Дерингъ.

— Нтъ… нтъ…— вскричалъ Чиклэй, вскочивъ съ своего мста.— Я бы не хотлъ, чтобы это было сдлано. Я…

— Садитесь.

Джорджъ оттолкнулъ его назадъ къ стулу.— Еще одно слово, и вы выйдете вонъ изъ этой комнаты.

ГЛАВА XXXIV.
Семейный совтъ. (Продолженіе).

— Вы проводите мирно день — продолжала Эльзи,— большей частью одинъ,— вы со своими книгами. Иногда вы заходите сюда повидаться съ вашимъ старымъ другомъ и солиситоромъ, мистеромъ Дерингомъ.

— Иногда,— отвчалъ онъ.— Мы съ нимъ очень старинные друзья. Правда, у него узкіе взгляды. Гд же онъ?

Онъ осмотрлся кругомъ.

— Вы вс ожидаете его? Онъ будетъ здсь сейчасъ. Онъ всегда здсь бываетъ въ это время.

— Да, сейчасъ. Помните, что я вамъ говорила въ воскресенье относительно нкоторыхъ сдлокъ? Я сказала вамъ, какъ было важно узнать о нихъ истинную правду.

— Разумется, помню. Я написалъ для васъ отчетъ о нихъ.

— Такъ точно. Т-ли это бумаги, что вы написали?

Онъ разсматривалъ ихъ одну минуту.

— Это мои бумаги,— сказалъ онъ.— Т, что я написалъ по вашей просьб. Въ нихъ содержится вполн врный отчетъ о случившемся.

— Теперь, прежде чмъ я буду продолжать, вы не испугаетесь… вотъ эти люди не знаютъ мистера Эдмунда Грея,— вы не испугаетесь моей просьбы, чтобы нсколько лицъ засвидтельствовали, что вы дйствительно мистеръ Эдмундъ Грей?

— Дорогое дитя мое, спросите, если хотите, у всего міра, хотя я и не понимаю, почему могутъ сомнваться въ подлинности моей личности.

— Не вс люди.— Мистеръ Карстонъ, скажите намъ, пожалуйста, какъ зовутъ этого джентльмена?

— Это мистеръ Эдмундъ Грей, сосдъ мой въ дом No 22, у Южнаго Сквера, въ Грей-Инн.

Мистеръ Эдмундъ Грей кивнулъ головой и улыбнулся.

Джорджъ вышелъ и вернулся, сопровождаемый небольшой толпой свидтелей, которые, отвчая Эльзи, выступали впередъ, одинъ за другимъ, и давали показанія.

Одинъ сказалъ: ‘Я хозяинъ комнатъ въ 22 No у Южнаго Сквера, нанимаемыхъ мистеромъ Эдмундомъ Греемъ. Онъ нанимаетъ ихъ уже десять лтъ. Джентльменъ этотъ — мой постоялецъ, мистеръ Эдмундъ Грей’.

Другой сказалъ: ‘Я адвокатъ, стою въ комнатахъ надъ комнатами, занимаемыми мистеромъ Эдмундомъ Греемъ. Я зналъ его, боле или мене, десять лтъ. Джентльменъ этотъ — мистеръ Эдмундъ Грей’.

Третій сказалъ: ‘Я коммиссіонеръ. Я помню этого джентльмена очень хорошо, хотя прошло восемь лтъ съ того раза, какъ онъ далъ мн занятіе, и то только одну работу. Я ходилъ изъ гостинницы на улиц Норфолькъ въ Страндъ, въ банкъ съ чекомъ, который я долженъ былъ обмнять для него на десятифунтовые билеты. Онъ далъ мн полсоверена’.

— Совершенно такъ, — сказалъ мистеръ Эдмундъ Грей.— Я также васъ помшо. Это былъ чекъ на семьсотъ двадцать фунтовъ, подробности вы имете въ моемъ заявленіи, Эльзи. Я хорошо помню этого однорукого коммиссіонера.

А четвертая: ‘Я прислуга мистера Эдмунда Грея. Я служу у него уже десять лтъ. Джентльменъ этотъ — мистеръ Эдмундъ Грей’.

А пятый: ‘Я газетный разносчикъ и у меня лавочка у входа въ Грей-Иннъ. Джентльменъ этотъ — мистеръ Эдмундъ Грей, изъ дома No 22, у Южнаго Сквера. Я видалъ его въ Инн лтъ десять’.

Каждому поочереди мистеръ Дерингъ кланялся съ привтливой улыбкой.

— Этельстанъ,— спросила Эльзи,— пожалуйста, скажи намъ, когда и гд видалъ ты мистера Эдмунда Грея?

— Я видлъ его на прошлой недл въ комнатахъ Карстона, по той же площадк. Онъ посидлъ съ нами часъ или боле.

— Это совершенная правда,— сказалъ мистеръ Дерингъ.— Я имлъ удовольствіе познакомиться съ мистеромъ Аренделемъ по этому случаю.

— Я также видлъ его — продолжалъ Этельстанъ, въ небольшой зал для чтеній, въ Кентишъ-Тоунъ, въ воскресный вечеръ, вчера.

— Чтобы дополнить свидтельскія показанія, — сказала Эльзи,— я сама провела много часовъ почти ежедневно съ мистеромъ Эдмундомъ Греемъ впродолженіе двухъ послднихъ недль, или около того.— Правда-ли это, дорогой учитель?

— Совершенная правда, моя ученица.

— Братъ… братецъ…— сэръ Самуэль коснулся его плеча,— умоляю тебя… проснись. Стряхни съ себя эту фантазію.

— Оставьте его въ поко, сэръ Самуэль,— сказалъ Джорджъ,— оставьте его. Мы еще не покончили съ нимъ.

— Да,— вскричала миссисъ Арендель, которая теперь встала съ своего мста и наклонилась надъ столомъ, слдя за тмъ, что говорилось, съ тревожнымъ интересомъ, — дайте намъ покончить съ этой комедіей или трагедіей… какою является это дло. Пусть никто не мшаетъ.

— Я также видалъ и васъ, сэръ,— мистеръ Дерингъ обратился къ Чиклэю, который только стоналъ и трясся.— Это было возл трактира. Вы меня пригласили войти и угостили меня виномъ.— Чиклэй покачалъ головой, не то отъ печали, не то въ знакъ отрицанія, но ничего не отвтилъ, а при мысли, что мистера Деринга угощали виномъ, вс засмялись, что было облегченіемъ.

— Дорогой учитель,— продолжала Эльзи своимъ нжнымъ голосомъ,— я такъ рада, что вы помните вс эти вещи. Это облегчаетъ нашъ трудъ. Вдь память ваша такъ же хороша, какъ всегда, несмотря на вс ваши занятія. А теперь я прочитаю т два заявленія, что вы написали вчера днемъ. Тогда вы припомните все другое, что вамъ хотлось бы прибавить къ этому. Помните, что относительно перваго дла съ чекомъ на семьсотъ двадцать фунтовъ обвинили моего брата только по подозрнію, будто бы онъ его поддлалъ. Теперь слушайте.

Она прочитала короткое заявленіе, уже извстное читателю, относительно дла о первомъ чек.

— Вотъ вашъ разсказъ объ этомъ дл.

— Совершенно такъ. Дерингъ выдалъ чекъ по моей просьб. Я получилъ по этому чеку деньги. Я нашелъ, что мн не надобны эти билеты и вернулъ ихъ. Это очень просто.

— Все это такъ просто, что никто не могъ угадать этого прежде.— Теперь мы перейдемъ къ дальнйшему. Вы написали второе заявленіе. Я также прочитаю его. Пожалуйста, слушайте, какъ можно внимательне.

Она прочитала и другое заявленіе, которое читателю также извстно. Она читала его очень медленно, такъ что не оставалось возможности ошибиться. Во время чтенія этихъ документовъ лицо сэра Самуэля выражало необычайное изумленіе. Миссисъ Арендель, перегнувшись черезъ столъ, слдила за каждой строчкой. Гильда плакала, граціозно склонивъ головку надъ носовымъ платкомъ, словно то была урна.

— Вашъ ли это разсказъ о томъ, что было?

— Разумется. Къ этому мн нечего прибавлять. Тутъ полное изложеніе фактовъ. Не понимаю, какъ можно въ нихъ найти что-нибудь сомнительное или исказить ихъ.

— Не желаете ли, сэръ Самуэль, предложить мистеру Эдмунду Грею какой нибудь вопросъ?

— Я не понимаю. Онъ говоритъ, что мистеръ Дерингъ написалъ письмо за него…

Эльзи показала ему письмо, которое, какъ они видли, писалъ мистеръ Дерингъ, онъ передалъ его всмъ присутствующимъ поочередно.

— А гд же бумаги?— продолжалъ серъ Самуэль.— Онъ говоритъ, что они положены имъ самимъ въ шкафъ.

Мистеръ Эдмундъ Грей всталъ и прошелъ къ шкафу. Онъ положилъ руки на какой-то пакетъ и вынулъ его.— Вотъ эти бумаги,— сказалъ онъ.

Сэръ Самуэль раскрылъ пакетъ и пересмотрлъ бумаги.

— Он, кажется, тутъ въ цлости,— замтилъ онъ.— Это преудивительно.

— Удивительно… и грустно… въ высшей степени плачевно,— прошептала лэди Дерингъ.

— Дйствительно, удивительно!— повторила какъ эхо миссисъ Арендель.— Въ высшей степени удивительно! въ высшей степени неожиданно!

— Еще одна минута, и я покончила.— Эльзи снова начала разсказывать.— Вотъ чекъ на имя мистера Деринга, подписанный Эдмундомъ Греемъ на полученіе всхъ денегъ, которыя положены въ банкъ на его имя.— Вы согласны, учитель, что лучше на будущее время, чтобы вс ваши дла находились въ рукахъ вашего солиситора?

— Вполн согласенъ.

— Вотъ письмо къ директору банка, съ просьбою уплатить по дивидендамъ Эдмунда Грея мистеру Дерингу. А теперь, полагаю, я доказала свое дло. Тутъ въ шкафу находились десятифунтовые билеты, полученные мистеромъ Эдмундомъ Греемъ и положенные имъ же сюда. Тутъ находились трансферты и свидтельства, положенные сюда имъ же: вы выслушали свидтельство шести человкъ о томъ факт, что передъ вами находится Эдмундъ Грей. Его разсказъ о томъ, какъ было дло, прочитанъ вамъ. Онъ доказываетъ то, чего не доказали бы никакія теоретическія разсужденія, какъ въ дйствительности было сдлано это дло. Наконецъ, онъ доказываетъ полнйшую невиновность моего брата и Джорджа. Не имете ли сказать еще что нибудь, сэръ Самуэль?

— Ничего… кром того, что меня ввелъ въ заблужденіе разсказъ о безпутной жизни среди низкихъ товарищей, безъ чего никакое подозрніе не могло бы васъ коснуться, джентльмены. Это была,— онъ указалъ на злополучнаго Чиклэя,— подлая и злостная клевета. Вы меня слышите, сэръ? Подлая и злостная. Намъ всмъ остается лишь загладить, какъ только мы можемъ… ничто не будетъ достаточно, я знаю, но загладимъ, какъ только мы въ состояніи… выразивъ стыдъ и сожалніе, которые мы вс чувствуемъ.

— Этельстанъ,— произнесла его мать,— что мн сказать? Охъ! что мн сказать теб?

Этельстанъ всталъ — втеченіе долгаго разбирательства онъ просидлъ неподвижно на стул кіентовъ, опустивъ голову на руки. Теперь онъ всталъ и подошелъ къ своей матери.

— Тшъ!— сказалъ онъ.— Ни слова. Все забыто, все прощено.

Но Гильда опустилась на колни и схватила его руки.

— Джорджъ, — молвилъ сэръ Самуэль, — простите мн. Одно время дло это бросало тнь на васъ. Право же. Простите мн.

Онъ протянулъ свою руку.

Затмъ послдовали крпкія рукопожатія, объятія и много слезъ. А Чиклэй незамтно прокрался вонъ и исчезъ въ уединеніи своей комнаты.

— Все кончено,— бормоталъ онъ,— все погибло. Я потерялъ четыреста фунтовъ въ годъ. Они мн улыбнулись. Все погибло… все!

Мистеръ Эдмундъ Грей смотрлъ на эту счастливую сцену семейнаго примиренія съ благосклонностью и улыбками.

Семейныя примиренія не должны долго продолжаться: вы не можете сидть за семейнымъ примиреніемъ какъ за бутылкой портвейна. Оно должно быть продлано быстро. Сэръ Самуэль шепнулъ Гильд, не лучше-ли имъ уйти.

— Пойдемъ,— сказала лэди Дерингъ.— Мы вс соберемся сегодня вечеромъ въ Пембриджъ-Сквер… и завтра вечеромъ… и въ среду посл полудня… Эльзи, ты чародйка-волшебница и умница. Ты говорила, что тебя выдастъ замужъ Этельстанъ, такъ оно и будетъ. Братецъ, пойдемъ съ нами. Оставь Эльзи Джорджу. Ахъ! Какой же ты красавецъ, мой бдный, обиженный братецъ! Постарайся простить намъ, если можешь.

Она обернулась къ мистеру Эдмунду Грею.

— Сэръ,— сказала она,— намъ слдуетъ быть очень признательными вамъ… право, мы признательны… за то, что выдали намъ возможность разсять ужасное облако подозрнія, опутавшее наши головы. Вы были очень добры, давъ эти заявленія моей сестр. Но я думаю, что еслибы мистеръ Дерингъ разсказалъ своимъ старымъ друзьямъ о васъ… объ Эдмунд Гре… то мы избавились бы отъ большого огорченія и ненужнаго срама. Добраго дня, сэръ.

Сэръ Самуэль замшкался на мгновеніе. Онъ, повидимому, хотлъ обратиться къ мистеру Эдмунду Грею, какъ къ своему брату.

— Не говорите съ нимъ,— шепнула Эльзи.— Оставьте его въ поко. Онъ сейчасъ придетъ въ себя. Оставьте его въ поко.

Итакъ онъ ушелъ, дверь закрылась, а Эдмундъ Грей остался съ Джорджемъ и своей ученицей.

На слдующее утро, вскрывая свои письма, онъ увидалъ одно, помченное словомъ ‘конфиденціально’. Оно было отъ сэра Самуэля.

‘Дорогой Эдвардъ,— стояло въ этомъ письм,— мы вс очень рады сказать теб, что объ акціяхъ и свидтельствахъ нын сполна выяснено. Чиклэй ни чуточки не замшанъ въ это дло, ни Джорджъ Аустинъ. И къ счастью, я могу сказать, что вполн объяснилась прежняя загадка и братъ Гильды совершенно оправданъ. Въ виду этихъ обстоятельствъ мы вс полагаемъ, что для тебя будетъ лучше не безпокоить себя дальнйшими разслдованіями. Ты найдешь у себя въ шкафу трансферты, чекъ на твое имя на всю сумму, полученную Эдмундомъ Греемъ, и письмо въ банкъ относительно дивидендовъ. Ты сталъ жертвою весьма замчательной галлюцинаціи. Мн нтъ нужды объясняться подробне. Однако же, мистеръ Эдмундъ Грей несомннно сумасшедшій. Я слышу, да и самъ замтилъ, что тебя порядкомъ разстроили и огорчили эти загадочныя событія. Теперь, когда все окончательно улажено, — я долженъ сказать, что лишь благодаря счастливой случайности мы напали на настоящій слдъ, — вс мы надемся, что ты удовлетворишься нашими увреніями и не станешь боле тревожить себя по этому предмету. Любящій тебя братъ

Самуэль Дерингъ’.

Мистеръ Дерингъ, по прочтеніи этого письма, всталъ и заглянулъ въ шкафъ, гд нашелъ упомянутыя бумаги. Онъ позвонилъ въ колокольчикъ.

— Чиклэй, кто рылся у меня въ шкафу?

— Никто, кром васъ.

— Не врите. Кто положилъ эти бумаги въ шкафъ?

— Ихъ, должно быть, положили туда вчера… вы были въ этой же комнат.

— Вчера… что случилось вчера?

Чиклэй молчалъ.

— Кто былъ здсь вчера?.. Ну же, говорите, Чиклэй. Не бойтесь.

— Сэръ Самуэль былъ здсь… и лэди Дерингъ… и миссисъ Арендель… и миссъ Эльзи… и вашъ компаньонъ… и мистеръ Этельстанъ. Еще два-три человка пришли, а затмъ ушли.

— Довольно. Вамъ нечего говорить мн боле. Я не желаю знать подробности. Чиклэй, моя повседневная работа покончена. Я думалъ объ этомъ нсколько времени назадъ. Теперь я убдился, я ретируюсь.

— Нтъ… нтъ…— вскричалъ Чиклэй, а слезы текли у него по лицу.— Нельзя уходить… посл столькихъ лтъ… нельзя ретироватся.

— Теперь мн извстно значеніе моихъ приступовъ забывчивости. Уже давно я боялся и подозрвалъ это. Когда я самъ себя не помню, я хожу по свту, длая Богъ знаетъ что. И я не хочу спрашивать объ этомъ. Должно быть, я тотъ самый Эдмундъ Грей, который проповдуетъ соціализмъ и даритъ мн свои драгоцнныя брошюры. Должно быть, я становлюсь кмъ-то другимъ. Повторяю, Чиклэй, теперь я знаю, что со мною. Отрицайте это, коли можете… коли можете, говорю вамъ.

Чиклэй не пытался отрицать. Онъ уныло повсилъ голову.

— Вотъ что значили странные намеки и чудныя заявленія Эльзи. Половину дня я бываю сумасшедшимъ… сумасшедшимъ… Чиклэй, попросите мистера Аустина зайти ко мн сейчасъ же. Моя псенка спта.

Онъ закрылъ свой бюваръ и положилъ тутъ же рядомъ невскрытыя письма. Затмъ всталъ и отодвинулъ свое кресло, кресло, на которомъ онъ просидлъ боле пятидесяти лтъ.

— Псенка моя спта… псенка моя спта.

ГЛАВА XXXV.
Послдняя.

Итакъ, свадьбу сыграли такъ, какъ говорила Эльзи, со всмъ подобающимъ блескомъ и великолпіемъ, а нависшая мрачная туча была разсяна. Этельстанъ изгнанникъ, Этельстанъ негодникъ, Этельстанъ безпутная голова, Этельстанъ обитатель Камберуэлля, стоялъ у алтаря, стройный и прекрасный, и выдавалъ замужъ невсту передъ лицомъ всего свта, но никто его не стыдился. Не осталось и тни скандала. Онъ былъ тутъ, вернувшійся изъ путешествія, высокій и статный мужчина, счастливый и довольный, на виду у всхъ. Мать его смотрла на него вмсто того, чтобы смотрть на невсту или въ свой молитвенникъ. Глаза ея были красны, но матери дозволено пролить одну — дв слезы, когда дочь ея покидаетъ родное гнздышко. А что касается до тхъ, кто втихомолку сплетничалъ насчетъ семейныхъ раздоровъ, ссоръ и несогласій, либо говорилъ противъ добраго имени жениха,— они были теперь тише воды ниже травы.

Вс боле богатые члены дома Аренделей — Аренделей изъ Сити — были тутъ же. Одинъ изъ нихъ, главный компаньонъ именитой фирмы бухгалтеровъ, впослдствіи вычислилъ, ради большаго возвеличенія фамильной славы, сколько сотенъ тысячъ фунтовъ было собрано за-разъ въ эту торжественную минуту подъ священнымъ кровомъ. Онъ сосчиталъ членовъ и сдлалъ это маленькое сложеніе во время совершенія брачной церемоніи. Т изъ Аустиновъ, которые не были жалкими бдняками,— кажется есть нсколько втвей этой фамиліи на весьма низкой ступени — также были здсь. И все общество посл службы отправилось въ Пембриджъ-Скверъ, вс восхищались свадебными подарками пили за здоровье невсты и жениха, и съ родственнымъ любопытствомъ кружились возл блуднаго сына, вернувшагося во-свояси. Но они ничего не узнали.

Въ числ собравшихся въ церкви былъ и мистеръ Дерингъ. Онъ стоялъ, высокій и прямой, въ наглухо застегнутомъ сюртук, съ проницательнымъ и суровомъ выраженіемъ лица,— стряпчій по семейнымъ дламъ, на котораго природа и долгая привычка наложили печать его занятій.

Внезапно, когда уже обрядъ былъ на-половину совершенъ, въ немъ произошла перемна. Лицо его смягчилось, — линіи его слегка подались, суровость исчезла, глаза заблестли. Онъ украдкой снялъ перчатки и растегнулъ сюртукъ. Онъ сталъ Эдмундомъ Греемъ. Въ этомъ состояніи онъ потомъ выпилъ за здоровье невсты и пожелалъ ей счастія. И онъ побрелъ черезъ Пембриджъ-Скверъ къ южному скверу, въ Грей-Иннъ…

‘Русское Богатство’, NoNo 1—6, 8—9, 1893

ДВЕРЬ ИЗЪ СЛОНОВОЙ КОСТИ *).

ПРОЛОГЪ.Кто такой Эдмундъ Грей?

ГЛАВА I.Вверхъ по рк.

ГЛАВА II.Въ контор.

ГЛАВА III.Избранный кружокъ.

ГЛАВА IV.Непокорная дочь.

ГЛАВА V.Случилось нчто.

ГЛАВА VI.Случается нчто большее.

ГЛАВА VII.Случается еще что-то другое.

ГЛАВА VIII.Въ честь свершившагося.

ГЛАВА IX.У воротъ рая.

ГЛАВА X.Таинственное открытіе.

ГЛАВА XI.Таинственное открытіе.

ГЛАВА XII.Таинственное открытіе.

ГЛАВА XIII.Первая находка.

ГЛАВА XIV.Еще бол&#1123,е удивительныя вещи.

ГЛАВА XV.Дло Чиклэя.

ГЛАВА XVI.Кто такой Эдмундъ Грей?

ГЛАВА XVII.Голосъ долга.

ГЛАВА XVIII.Былъ-ли онъ въ лохмотьяхъ?

ГЛАВА XIX.Блудный сынъ у себя на родин.

ГЛАВА XX.Шопотъ клеветы.

ГЛАВА XXI.Онъ приходитъ отъ Эдмунда Грея.

ГЛАВА XXII.‘Я Эдмундъ Грей’.

ГЛАВА XXIII.Учитель и ученица.

ГЛАВА XXIV.Въ собраніи.

ГЛАВА XXV.Можетъ-ли онъ вспомнить.

ГЛАВА XXVI.Вспомнитъ-ли онъ?

ГЛАВА XXVII.‘Я знаю этого человка’.

ГЛАВА XXVIII.Открытіе Этельстана.

ГЛАВА XXIX.Чиклэй видитъ привидніе.

ГЛАВА XXX.На другой день посл появленія привиднія.

ГЛАВА XXXI.Эльзи и ея мать.

ГЛАВА XXXI.Полная исповдь.

ГЛАВА XXXII.Полная исповдь (продолженіе).

ГЛАВА XXXIII.Семейный совтъ.

ГЛАВА XXXIV.Семейный совтъ. (Продолженіе).

ГЛАВА XXXV.Послдняя.

Читайте также:

**ДВЕРЬ ИЗЪ СЛОНОВОЙ КОСТИ *).**

ПРОЛОГЪ.
Кто такой Эдмундъ Грей?

ГЛАВА I.
Вверхъ по рк.

ГЛАВА II.
Въ контор.

ГЛАВА III.
Избранный кружокъ.

ГЛАВА IV.
Непокорная дочь.

ГЛАВА V.
Случилось нчто.

ГЛАВА VI.
Случается нчто большее.

ГЛАВА VII.
Случается еще что-то другое.

ГЛАВА VIII.
Въ честь свершившагося.

ГЛАВА IX.
У воротъ рая.

ГЛАВА X.
Таинственное открытіе.

ГЛАВА XI.
Таинственное открытіе.

ГЛАВА XII.
Таинственное открытіе.

ГЛАВА XIII.
Первая находка.

ГЛАВА XIV.
Еще бол&#1123,е удивительныя вещи.

ГЛАВА XV.
Дло Чиклэя.

ГЛАВА XVI.
Кто такой Эдмундъ Грей?

ГЛАВА XVII.
Голосъ долга.

ГЛАВА XVIII.
Былъ-ли онъ въ лохмотьяхъ?

ГЛАВА XIX.
Блудный сынъ у себя на родин.

ГЛАВА XX.
Шопотъ клеветы.

ГЛАВА XXI.
Онъ приходитъ отъ Эдмунда Грея.

ГЛАВА XXII.
‘Я Эдмундъ Грей’.

ГЛАВА XXIII.
Учитель и ученица.

ГЛАВА XXIV.
Въ собраніи.

ГЛАВА XXV.
Можетъ-ли онъ вспомнить.

ГЛАВА XXVI.
Вспомнитъ-ли онъ?

ГЛАВА XXVII.
‘Я знаю этого человка’.

ГЛАВА XXVIII.
Открытіе Этельстана.

ГЛАВА XXIX.
Чиклэй видитъ привидніе.

ГЛАВА XXX.
На другой день посл появленія привиднія.

ГЛАВА XXXI.
Эльзи и ея мать.

ГЛАВА XXXI.
Полная исповдь.

ГЛАВА XXXII.
Полная исповдь (продолженіе).

ГЛАВА XXXIII.
Семейный совтъ.

ГЛАВА XXXIV.
Семейный совтъ. (Продолженіе).

ГЛАВА XXXV.
Послдняя.