Дв вдовы.
(Повсть)
Сарразенъ.
‘Встникъ Европы’, No 4, 1816
Две вдовы, Сарразен Адриан, Год: 1816
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Госпожа Вальсе, женщина добродтельная и любезная, добрая мать семейства, посл смерти своего мужа, котораго любила со всею нжностію, жила уже цлой мсяцъ вдовою въ Туренской провинціи. Тамъ находилось принадлежавшее господину Вальсе помстье, изъ котораго она не вызжала во все время своего замужства. У нее была шестнадцатилтняя дочь, прекрасная лицемъ, и еще боле прекрасная своимъ характеромъ, которой усовершенствованъ былъ тщательнымъ и благоразумнымъ воспитаніемъ, Гжа Вальсе, окруженная богатыми сосдами, жила у себя въ дом открыто, видала многихъ людей, была любима бдными и уважаема богатыми. Молодой Генрихъ Пернильякъ весьма охотно гостилъ въ ея дом. Не трудно догадаться, что привлекала его туда — любовь, и могъ ли онъ увидть Амелію и неполюбить ее? Генриху было только двадцать лтъ, онъ имлъ благородную душу, и такую же наружность, имлъ вс качества, которыя заставляютъ любить и уважать человка. Сердца Амеліи и Генриха были сходны между собою и слдственно разумли другъ друга, нжная склонность соединяла ихъ почти съ самаго младенчества, и юные друзья говорили о ней съ невинностію того счастливаго возраста, въ которомъ еще неумютъ притворяться. И къ чему былобы имъ скрывать свои чувства, когда взаимная ихъ любовь, ненарушая никакихъ приличій, по видимому, общавала имъ чистйшія наслажденія?
Уже назначенъ былъ день ихъ брака. Оставалось только условиться о денежныхъ съ обихъ сторонъ выгодахъ, и ета статья, по обыкновенію, принадлежала къ заботливости родителей, ибо юные друзья ни о чемъ другомъ не помышляли, кром взаимной своей нжности. Г. Пернильякъ, отецъ Генриховъ, нарочно для того прихавішй къ гж Вальсе, имлъ съ нею разговоръ хотя мало приятный, но за то весьма важный по причин связи его съ окончніемъ дла, въ которомъ вс четыре особы принимали великое участіе. ‘Что до меня касается’, сказалъ Г. Пернильякъ: ‘то я даю сыну моему то самое помстье, въ которомъ теперь живу. Оно приноситъ годоваго дохода около двадцати тысячь ливровъ.’ — А я — отвчала гжа Вальсе: — ничего немогу дать моей дочери, потому что я вышла замужъ безъ всякаго достатка, не смотря на то, моя Амелія принесетъ съ собою значительное приданое: ей достается помстье, находящееся въ Альзас и принадлежавшее моему покойному супругу. Не могу точно сказать вамъ, чего оно стоитъ, но Г. Вальсе часто уврялъ меня, что оно приноситъ около двадцати пяти тысячъ годоваго дохода, —‘Хорошъ ли тамъ домъ?*’ — Нтъ, мужъ мой говаривалъ, что въ немъ жить не можно. — ‘Какъ, сударыня! разв вы никогда тамъ не бывали?’ — Никогда. Намъ извстно, что Г. Вальсе каждой годъ здилъ туда на цлые шесть мсяцовъ. Ето помстье, говаривалъ мн покойной, требуетъ ближайшаго надзора, чтобы получать хорошій доходъ, надобно самому жить тамъ по половин года, тебя не могу я брать съ собою, потому что негд помститься: только и есть одна прибранная комната, которую я занимаю. Вотъ что говаривалъ покойной мужъ мой, и всегда ршительно мн отказывалъ, когда я возобновляла прозьбы свои, чтобъ меня взялъ съ собою. Наконецъ надлежало покориться вол такого человка, которому я весьма была обязана. Онъ же во время своего отсутствія весьма часто утшалъ меня письмами. Воспитаніемъ дочери сокращалось мое время, которое безъ сего сладостнаго занятія было бы для меня слишкомъ продолжительнымъ. — ‘Что жъ, судаpыня!’ сказалъ Г. Пернильякъ, улыбаясь: ‘въ шестимсячномъ отсутствіи мужа есть также выгода: по возвращеніи своемъ онъ бываетъ нжне, услужливе…’ — Увряю васъ,— прервала гжа Вальсе — что я во все время замужства была имъ очень счастлива. —
Вдругъ послышался стукъ взъхавшей на дворъ кареты. Отворяется дверь, входитъ женщина, имющая около сорока лтъ отъ роду, еще довольно красивая, одтая въ траурное платье. Генрихъ держалъ руку Амеліи у своего сердца. Увидвъ незнакомую женщину, вс замолчали, и только посматривали одинъ на другаго, Неизвстная подходитъ къ гж Вальсе и учтиво объявляетъ ей желаніе свое поговорить съ нею особо о весьма важномъ дл. ‘У меня нтъ, милостивая государыня, никакой тайны, которую бы я должна была скрывать отъ особъ, здсь находящихся.’ сказала гжа Вальсе: ‘и говорить со мною при друзьяхъ моихъ есть то же, что говорить наедин.’ — Согласна, —- продолжала незнакомка: — я прихала къ вамъ съ такою новостью, которая будетъ весьма прискорбна вашему сердцу. Узнайте, что я по мужу называюсь Вальсе, и что я законная жена того человка, коего имя вы на себ носите. —
При сей неожиданной рчи: гжа Вальсе немогла воздержаться отъ улыбки. — Вотъ забавныя всти! — восклицаетъ Г. Пернильякъ. ‘И въ самомъ дл, очень забавныя!’ прибавилъ Генрихъ. — Перестаньте — тихонько сказала ему Амелія: — разв невидите? что ета бдная женщина помшана? Недолжно насмхаться надъ несчастіемъ, оно можетъ постигнуть и насъ въ то время, когда мы совсмъ его неожидаемъ. — ‘Такъ, милостивая государыня,’ продолжаетъ незнакомка, не обращая ни на что вниманія, ‘я точно называюсь Вальсе, теперь же намрена я законнымъ порядкомъ утвердить за собою мое имя и права мои, и я на все имю неоспоримыя доказательства.’ — Какъ ето! — восклицаетъ Г. Пернильякъ: — еще и доказательстна! вотъ ихът-о я хочу видть! Посмотримъ, посмотримъ на ваши доказательства! — ‘Вотъ они, сударь! отвчала незнакомка показывая связку бумагъ: ‘вотъ вс письма, которыя получала я отъ своего мужа. Провождая по шести месяцовъ ежегодно въ здшнемъ помсть, онъ писывалъ ко мн въ Альзасскую свою деревню, изъ которой я въ продолженіе двадцати лтъ никуда невызжала.’
Госпожа Вальсе дрожащею рукою беретъ письма, узнаетъ почеркъ своего мужа, блднетъ и ощущаетъ тайный ужасъ въ своемъ сердц. — ‘Вотъ и свадебной договоръ мой,’ прибавляетъ незнакомка: ‘за двадцать лтъ передъ симъ подписанный, и онъ долженъ быть старе вашего. Мв объ обмануты, сударыня, однакожъ какъ я первая жена господина Вальсе, то я одна и законная.’ Видя столько доказательствъ, мать Амеліи лишается возможности противурчить, и бумаги падаютъ изъ рукъ ея. Г. Пернильякъ поднимаетъ свадебный договоръ, и читаетъ его съ начала до конца, безпрестанно повторяя, ‘да…. точно договоръ законной… написанъ по всей форм… противъ етаго ничего не скажешь!’… Несчастная приятельница его въ изступленіи восклицаетъ болзненнымъ голосомъ: — Какъ! она госпожа Вальсе! А я, о Боже милосердый! что же я такое? Какое имя носить буду? какое имя дамъ любезной, моей Амеліи? О дочь моя! ты погибаешь!… И при сихъ словахъ падаетъ въ безпамятств.
Амелія и Генрихъ летятъ къ ней на помощь и всячески стараются возвратить ей чувства. Она опамятовалась, и въ тужъ минуту прижала къ сердцу свою Амелію: ‘О милая дочь моя! не уже ли правда, что законы тебя отвергаютъ? И такъ ты лишаешься своего имени, своего имнія, подобно несчастнымъ жертвамъ порока или слабости матерей своихъ! Жадные наслдники того, кто далъ теб жизнь, не замедлятъ тебя ограбить! А я, злополучная мать, я которая и жила только для твоего счастія, я не имю для тебя ниже куска хлба! Но нтъ, нтъ… ето невозможно!… Г. Вальсе былъ человкъ честный, онъ небылъ способнымъ дерзнуть на такое злодяніе! Письма ети вымышлены коварствомъ, договоръ поддланъ… Ужасный романъ, изобртенный для того единственно,чтобы растерзать материнское сердце!’ — Сударыня,— говоритъ незнакомка съ видомъ благороднымъ: — справедливая печаль ваша заставляетъ меня простить ваши слова, отъ которыхъ вы сами конечно отреклись бы, когдабъ знали мой характеръ и мои правила. Скажу еще разъ, милостивая государыня, что об мы были обмануты. Мн въ голову ни приходило почитать г-на Вальсе способнымъ къ толикому злодянію, но теперь открывается, что онъ точно сдлалъ етотъ непростительной поступокъ.— ‘Какимъ же образомъ вы незналибы о супружеств, которое осмнадцать лтъ продолжалось?’ — Я могла бы предложить вамъ етотъ самой вопросъ, и еще боле имю на то, права, ибо я двумя годами прежде васъ вышла замужъ. Г. Вальсе познакомился со мною въ Стразбург и тамъ на мн женился. Спустя нсколько дней посл свадьбы, онъ повезъ меня въ свою деревню, находящуюся только въ четырехъ миляхъ отъ города. Въ первые два года онъ узжалъ дважды, неболе, какъ на мсяцъ, въ здшнее Туренское помстье. Третье путешествіе было уже гораздо продолжительне. По возвращеніи его я жаловалась на столь долговременное отсутствіе, и онъ сказалъ мн тогда, что съ тхъ поръ по хозяйственньшъ причинамъ долженъ по шести мсяцовъ въ году жить въ Туренской деревн, что къ несчастію не можетъ помщаться со мною въ тамошнемъ сельскомъ дом, и что по сей причин не беретъ меня съ собою. Каждой годъ воспоминалъ онъ о намреніи своемъ перестроивать домъ, но всегда при семъ случа сказывалъ, что на ету перестройку надобно употребить большія суммы, и по сей причин всегда ее откладывалъ. Слдственно мн нечего инаго длать оставалось, какъ соглашаться на его шестимсячное отсутствіе. Сперва казалось оно для меня жестокимъ, но, посл я къ нему привыкла, представляя себ его необходимость. Сверхъ того Г. Вальсе писывалъ ко мн со всею точностію, и я могу представить вс его письма. Напослдокъ, сударыня, проходитъ цлой мсяцъ, а я неполучаю отъ него ни одной строчки. Пишу сама, нтъ отвта. Посылаю въ здшнюю сторону врнаго человка, которой увдомляетъ меня, что Г. Вальсе умеръ, и что посл себя оставилъ здсь вдову, женщину украшенную всми добродтелями. Можете судить о моемъ изумленіи по тому чувству, которое вы сами испытали. Ежели ето изъясненіе недостаточно, и ежели вы неубждены въ справедливости моихъ требованій, то я общаюсь завтра представить свадебной договоръ мой посредникамъ, которыхъ вы сами назначите, пусть они произнесутъ ршеніе о моемъ жребіи и о вашемъ.’ —
Незнакомка уходитъ и оставляетъ несчастное семейство въ несказанной горести. Гжа Вальсе казалась громомъ пораженною. Выразительныя взоры ея устремляются на Амелію, она не проливаетъ слезъ, ибо печаль ея вся еще находится въ ея сердц. Генрихъ и Амелія, стоя подл нее, держитъ руки ея въ своихъ рукахъ и смотрятъ другъ на друга съ выразительностію любви, которая въ первой разъ страшится несчастія. Сія нмая сцена перерывается только восклицаніями гна Пернильяка, которой, ходя по зал, беспрестанно повторяетъ: ‘Плохо!.. очень плохо!… Не ждать добраго!… Свадебной договоръ хоть бы куда!.. Она точно гжа Вальсе, и слдственно ей принадлежитъ Альзасское помстье… Нтъ ни малйшаго сомннія!….’
Было уже поздно, Гжа Вальсе, имя великую нужду въ отдыхъ, ушла въ свою комнату, и тамъ дала полную свободу слезамъ своимъ. Генрихъ, прощаясь съ Амеліей, нжно пожалъ ея руку и сказалъ ей тихонько: ‘Вы несчастны, Амелія, вотъ новая причина любитъ васъ вчно.’
Въ ту самую минуту Г. Пернильякъ подзываетъ къ себ сына. ‘Ну, любезный, Генрихъ! какъ же мы счастливы!’ — Счастливы, батюшка? счастливы, когда лютое злополучіе постигло особъ, столько намъ драгоцнныхъ? — ‘Твоя правда, мой другъ, твоя правда, однакожъ признайся по крайней мр, что объясненіе случилось въ самую пору и весьма кстати.’— Чтобы поколебать мое счастіе.— ‘Нтъ, сынъ мой, чтобы не допустить тебя до ошибки ни чмъ невозвратимой!’— Какой ошибки? — ‘А какъ же? отъ женитьбы на двушк, неимющей ни имени, ни достатка, ну, короче, на незаконнорожденной…’ — Какая намъ до того нужда? Разв она не та же все Амелія, которую избрало мое сердце и которую вы любить мн позволили? Разв мать ея виновна? Нтъ, батюшка, нтъ, честь, довренность и вс добродтели сопровождали гжу Вальсе къ олтарю? и сердце ея съ ангельскою непорочностію призывало Небеса во свидтели своимъ клятвамъ. И должнали страдать материнская любовь ея за такое преступленіе, котораго сама она вовсе несдлала? Человческіе законы осуждаютъ ее, но Небо видитъ и оправдываетъ ея непорочность. — ‘Все ето прекрасно, сынъ мой, но мы теперь еще не на неб: мы живемъ съ людьми, и должны соображаться съ законами, которые постановлены ими для сохраненія порядка и добрыхъ нравовъ. Общественному мннію и своему званію ты долженъ пожертвовать тми мнніями, которыя страсть твоя называетъ справедливыми, и которыя тебя ослпляютъ. Что въ любви, нарушающей вс общественный приличія? Я не хочу, чтобъ люди говорили, что мой сынъ, мой единственный наслдникъ, которому ничто не мшало вступить, въ выгодное супружество, женился на…’ — Какъ, батюшка! вы требуете? — ‘Да, я требую, чтобъ ты отказался отъ Амеліи.’— И отказался бы отъ чести! — ‘Честь, сынъ мой, состоитъ въ пожертвованіи всмъ общественному мннію, а ты для чести хочешь себя обезчестить. Ты въ заблужденіи, Генрихъ, и не кто другой, какъ я, обязанъ направить тебя на путь истины. Теперь ты не въ состояніи вникнуть ни въ доказательства, отцемъ твоимъ теб представляемыя, ни въ его побудительныя причины. Положись же на его благоразуміе. Завтра поутру мы удемъ отсюда изъ дому. Я напишу къ гже Вальсе, которой мн право жаль, и возьму назадъ свое слово. А ты напиши къ Амеліи: увдомь ее о моей вол, можешь, если угодно, сочинить письмо самое нжное и самое страстное: жалуйся на жестокость судьбы, разлучающей васъ въ то самoe время, когда вы хотли было соединиться сладчайшими узами брака — и ето очень натурально, изъявляй досаду свою на меня, я за то не осержусь, только лишь напиши къ ней, я того требую!’ — Генрихъ ничего не отвчаетъ на сіе ршительное приказаніе. Онъ уходитъ съ твердымъ намреніемъ любить всегда ту, отъ которой велятъ ему отказаться.
Въ ето самое время несчастная Амелія находилась подл матери, которую старалась утшить краснорчіемъ своей нжности. Она недогадывалась, сколь велико могло быть ея несчастіе. О чемъ плакать, о чемъ сокрушаться, милая маменька! При васъ дочь ваша, которая во-вки васъ не оставитъ. Когда я выду за Генриха, вы передете жить къ намъ, онъ богатъ, у насъ все будетъ общее. Вдь вы и ему будете матерью, разв мн вы не родная? Ахъ! вы знаете, какъ любитъ меня Генрихъ, и какое у него благородное, какое нжное сердце!
По утру очень рано Г. Пернильякъ посылаетъ къ гжъ Вальсе письмо. Оно наполнено холодною учтивостью, выраженія обдуманы и измрены, въ заключеніе всего несчастная мать узнаетъ, что предположенный бракъ отмняется. Новой ударъ, нанесенный уязвленному ея сердцу! ‘Милая дочь моя!’ воскликнула гжа Вальсе по прочтеніи письма: ‘ты льстилась тщетной надеждою! Ты бдна, и по тому оставлена женихомъ, о которомъ судила ты по своему великодушному сердцу, Генрихъ, въ несчастіи, отверженный отцемъ своимъ отверженный законами и всею природою, на вки былъ бы твоимъ Генрихомъ! а для его уже Амелія несуществуетъ!..
Въ сію минуту входитъ Амелія и улыбается: глядя на мать свою, съ изъявленіемъ живйшей нжности. Гжа Вальсе обливаяся слезами, сажаетъ дочь свою у себя на постел, и говоритъ ей: ‘Ты должна меня ненавидть, почто дала я теб жизнь? Бдное дитя мое, ты еще не знаешь всего своего несчастія!’ — Что еще такое, маменька! Стало быть вы скрываете отъ меня еще, какія нибудь причины вашей горести? — ‘Я желала бы скрыть послднюю, и самую мучительную. Бдная Амелія!… Собери всю твою бодрость и…. вотъ, читай, если можешь…..’ Амелія беретъ письмо, раскрываетъ, хочетъ читать — вдругъ входитъ въ комнату вчерашняя незнакомка, сопровождаемая г-мъ Пернильякомъ и Генрихомъ. Гжа Вальсе съ трепетомъ говоритъ соперниц: ‘Вы, сударыня, безъ сомннія пришли сюда объявить мн ршительный приговоръ о моемъ несчастіи. Было бы съ вашей стороны гораздо великодушне и можетъ быть осторожне не являться здсь такъ рано.’ — Я думала, сyдарыня,’ — отвчаетъ незнакомка, что въ дл столь важномъ недолжна терять ни единой минуты. Повстрчавшись съ сими господами, которые располагались отсюда ухать, я ихъ остановила: друзья ваши были свидтелями вчерашней сцены, и я желаю, чтобъ они видли ея развязку. — ‘И такъ извольте въ ихъ присутствіи объявить мн, что на мою долю ничего боле, кром жалости, неостается.’ — Успокойтесь, сударыня, и дайте мн кончить. Я одна законная супруга гна Вальсе, права мои неоспоримы. Увдомившись о другомъ его супружеств, я долгомъ своимъ доставила утвердить за собою имя, исключительно мн принадлежащее. Я увидла васъ посреди вашего семейства, вошла въ ваше положеніе, и ваши материнскіе слезы проникли до глубины моего сердца. У васъ есть дти, а я ихъ не имю, я обезпечена весьма хорошимъ достаткомъ, а у васъ нтъ ни какой собственности. Еслибъ Г. Вальсе былъ теперь въ живыхъ и еслибъ ему надлежало выбирать одну изъ насъ, онъ, безъ сомннія, далъ бы преимущество матери дтей своихъ и слдственно васъ, призналъ бы законною своей женою. Не постыдимъ же памяти человка, которой обимъ намъ былъ любезенъ, набросимъ непроницаемой покровъ на его проступокъ! Уступаю вамъ вс права мои, врyчаю вамъ мой свадебный договоръ и письма моего мужа. Дозвольте только, чтобы я, живучи въ Альзас, по прежнему носила на себ его имя, самыя выгоды ваши требуютъ, чтобы я непринимала другаго, и тмъ неподала бы можетъ быть повода выводить нкоторыя догадки объ истин.’
— Что я слышу!!— восклицаетъ гжа Вальсе въ радостномъ изступленіи: — не ангелъ ли небесный сошелъ на землю воззвать меня къ блаженству изъ глубины отчанія? Ахъ, милостивая государыня! какими словами изображу мою признательность, мое удивленіе!…. Дочь моя! пади къ ея ногамъ, лобызай стопы ея, она твой благодтельница, твой ангелъ хранитель! Возвращая теб честь, она надляетъ тебя тмъ, чего я никогда немогла дать теб… — Сильно растроганная незнакомка проливаетъ слезы умиленія, беретъ руку Амеліи и Генриха, и обратившись къ гже Вальсе, говоритъ: ‘Вчера я угадала, что они другъ друга любятъ, мое присутствіе ихъ огорчило: дозвольте же мн сего дня быть свидтельницей того счастія, которое я по вол судьбы имъ возвратила.’ — Ахъ! — отвчала гжа Вальсе: — соединеніе ихъ долго составляло сладчайшую мою надежду, теперь оно сдлалось невозможнымъ. Прочтите, сударыня, прочтите письмо, которое сей часъ я получила отъ г-на Пернильяка, и разсудите, могу ли простить такой поступокъ. — ‘Можете, можете? милостивая государыня!’ восклицаетъ Г. Пернильякъ, взявши ето гибельное письмо и разрывая его на млкія части: ‘мой сынъ и ваша Амелія просятъ, чтобъ вы меня простили, отъ того зависитъ ихъ счастіе: не уже ли вы ршитесь наказывать ихъ за мой проступокъ, въ которомъ я самъ себя упрекаю?’ — Маменька, милая маменька! — говоритъ Амелія: — ежели одно письмо могло васъ поссорить съ г-мъ Пернильякомъ, то другое, право, должно примирить васъ. Прочтите вотъ ето, которое получила я также сегодня поутру! — И съ послднимъ словомъ подаетъ она письмо своей матери, которая читаетъ въ немъ слдующее: Чжъ боле несчастна будетъ Амелія, тмъ боле клянусь любить ее. Клятва сія столь же свялщенна, какъ бы она произнесена была предъ олтаремъ Господнимь. Генрихъ не будетъ имть другой супруги, кром Амеліи. — Все забываю! — восклицаетъ гжа Вальсе, подавая рку г-ну Пернильяку: — все прощаю. Приближься, мои Генрихъ, мой зять, мой сынъ, прими отъ меня материнское лобзаніе. Дочь моя — твоя! —
Хотлъ бы я изобразить радость любезнаго семейства, но читатель самъ ее угадываетъ. По прошествіи сего счастливаго дня наступилъ другой, и Генрихъ повелъ къ олтарю свою Амелію. Великодушной незнакомке не угодно было доле оставаться съ людьми, коимъ она устроила благополучіе. Она опасалась, что бы изъявленіями своей признательности они не обнаружили тайны ея великодушія и нжности, — тайны, которую желала покрыть навки завсою неизвстности. Она отправилась въ Альзасъ, имя при себ драгоцйнйшее изъ всхъ сокровищъ, а именно — удовольствіе отъ благороднйшаго поступка.