З. H. Гиппиус
Два слова о двух статьях
(Бунаков и Степун)
КОММЕНТАРИИ
Два слова о двух статьях, Гиппиус Зинаида Николаевна, Год: 1927
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Гиппиус З. H. Чего не было и что было. Неизвестная проза (1926—1930 гг.)
СПб.: ООО ‘Издательство ‘Росток’, 2002.
Трудно представить себе нашу эмигрантскую страну — без ‘Современных Записок’. Мы их браним, предъявляем к ним требования, часто справедливые и строгие, но в то же время вся зарубежная интеллигенция чувствует этот журнал как-то ‘своим’, костью от кости…
Ошибки его — ужасные ошибки! — не ошибки ли и древние заблуждения русской интеллигенции? На фоне изменившихся условий они выступают огромными пятнами, преподносятся нам с беспощадной ясностью. Но это не плохо: вернее надежда от них освободиться. Безнадежна только слепота и прямое чадо ее — довольство, самодовольство.
Хорошо, поэтому, когда мы журналом недовольны, когда браним его: обижаться некому, ведь браним-то мы самих себя, а с ‘удовлетворенными’ (есть и такие) считаться не стоит.
Но сейчас я не намерен вникать в ошибки ‘С. З.’ как журнала, т. е. как чего-то цельного, какого-то общего дела. Только на одну укажу, и немаловажную. Это, — следствие давней интеллигентской ‘захолустности’, — некая отсталость от требований современности. Наше время, совокупность его условий, требует от нас определеннейшего отношения ко всякому значительному явлению жизни, притом с последней определенностью выраженного. Не позволяется больше говорить ‘ни два — ни полтора’. Увы, это древняя привычка интеллигенции. Это натурально-бездельное (и не реализуемое) ‘постольку-поскольку’. А теперь такая пора, что лучше сказать не верное ‘да’, не верное ‘нет’, чем мямлить: ‘с одной стороны, нельзя не признаться, с другой, не сознаться…’ да еще без всякого признанья и без всякого сознанья.
Это требование определенности относится как к отдельному человеку, так и к единству коллективному, например — к журналу: ведь и у него свой ‘лик’. (Говорю о журнале, а не о сборнике, о коллективе, а не о сборе, не о сброде.) Если в журнале один говорит ‘не два’, другой ‘не полтора’, то в единстве своем журнал и будет ‘ни два, ни полтора’.
Нечего себя обманывать: почти каждая книжка ‘С. З.’, с какого угла ее ни повернуть, являет собою это несчастное ‘ни два, ни полтора’… Но я уже сказал, что к журналу ‘С. З.’ я сегодня не подхожу. Я хочу сказать несколько беглых слов лишь о двух статьях в 32-й книжке.
‘Пути России’ Бунакова — статья чрезвычайно важная и глубокая. Она открывает внутреннюю ‘правду’ Московского Царства, освещает Россию в этой точке ее пути с небывалой яркостью. Вторая часть статьи, посвященная специально земельному вопросу, написана несколько тяжело и сложно, благодаря сложности темы, но я останавливаюсь, главным образом, на общих положениях, высказанных в первой части.
Статья ‘исторична’ в высшей степени: автор сумел схватить самое коренное и важное во времени, по времени, и сумел дать ему действительно объективную оценку. Исследуя то или другое время, никакой историк не забывает, конечно, что это лишь звено в цепи времен, но, не путая цепи, в каждом звене, в каждом отрезе времени, открывает его собственный внутренний смысл. Чем из большей глубины открыт этот смысл, тем яснее нам связь времен и последовательная их смена.
Московское царство — ‘великая восточная теократия’. ‘Народная правда для московских людей лежит в миру… Но есть у них и Божья правда — незыблемая и вечная. Наверху ее несет Божий наместник — царь. Внизу ее хранит мир’. ‘Русские цари поставление имеют от Бога — богоизбранные, боговенчанные цари, и власть царя православного — вольное царское самодержавство’.
Не поняв глубинной связи царя и Бога в душах тогдашних русских людей — нельзя не только понять, как ‘зачалось’ Московское царство, как строилось, чем держалось, но нельзя и понять, как и почему оно кончилось. Вообще, ничего нельзя понять в ‘путях России’.
‘Незыблемо и вечно’ — Россия хранила лишь правду, как правду, понимание о ‘правде’. Дело исследователя времени — увидеть, какой облик правда принимала для России на долгом ее пути. Недаром же, не по случайности же приняла тогда Божья правда облик царев. И была не обличьем, а истинным обликом, — была правдой того времени.
Труд Бунакова оттого и должно назвать ‘историческим’, что автор переступил за порог московского времени, вошел в него, признал его правду действительной, для него, правдой.
Здесь было бы кстати удивиться рецензии об этой статье — Милюкова: таким ‘не историком’ проявил себя наш признанный историк. Но мы не удивляемся. Мы давно заметили, что Милюкову свойственно оценивать все времена — с его сегодняшней точки зрения на время сегодняшнее. Когда эта точка зрения меняется — соответственно меняется и взгляд на тот или другой исторический период. Такое внесение в историю постоянных субъективных поправок не способствует, конечно, выяснению ее темных мест, а только поселяет беспокойство в умах. Отзыв Милюкова о последней книжке ‘С. З.’ — это ряд отмет, какая статья прочитана ‘с удовольствием, т. к. она вполне совпадает с нашими взглядами’, какая без удовольствия (не совпадает). В статье Бунакова критик очень усмотрел вот это подчеркиванье ‘правды’ Московского царства (царь и Бог) и, отнесясь к ней по-современному, с неудовольствием, распространил его даже на стиль статьи — ‘из старых приказных книг’. Если, мол, Бунаков вплоть до стиля увлекся этими ненадежными источниками, то уж не оттуда ли почерпнул он и свои умозаключения насчет корней и стержня Московского царства?
Я, может быть, слишком ‘определяю’ неопределенную статью Милюкова, но трудно понять иначе некоторые ее места.
‘Мысли о России’ Степуна тоже прочтены Милюковым без всякого удовольствия. Но Степуну критик многое прощает за его особый ‘стиль’ и за ‘лирику’.
Наши мнения и тут противоположны мнениям редактора ‘Посл. Новостей’. Стиль первой части бунаковской статьи, той, где автор хочет ввести нас в самую атмосферу Московского царства, как раз кажется нам весьма удачным. Чуть-чуть ‘старинный’ язык гармонично переплетается с цитатами того времени. И напротив: ‘Мысли’ Степуна, исключительно в данной книге интересные, местами верные и глубокие, если чем грешат, так именно ‘стилем’ и лирикой. Степуновский лиризм не свойствен русскому духу и русскому языку. Русская речь такому лиризму не поддается, поэтому самые патетические места (а к ним писатель склонен), длинно-закругленные, сочно-сложные фразы кажутся написанными… скорее по-немецки, чем по-русски. Лирика русская гораздо проще, богаче внутреннее и беднее, строже внешне. Во всяком случае, никогда она не бывает ни круглой, ни сладкой, что не чуждо лирике германской.
О других статьях ‘Совр. Записок’, даже тех, которые попали в обзор Милюкова, я не скажу ничего. Боюсь, что это меня далеко заведет. Опять пришлось бы говорить об отсталости журнала, о бесконечном ‘ни два, ни полтора’ во всех его углах, которое и делает журнал, пока что, ‘Записками Несовременными’.
Впервые: Новый Корабль. Париж, 1927. No 2. С. 50-52 под псевдонимом Лев Пущин.
Статьи И. И. Бунакова ‘Пути России’ и Ф. А. Степуна ‘Мысли о России’ опубликованы в No 32 ‘Современных Записок’ за 1927 г. Булгаков печатал серию статей ‘Пути России’ в ‘Современных Записках’ с 1920 по 1940 г., Степун ‘Мысли о России’ — с 1923 по 1928 г. Рецензия П. Н. Милюкова на журнал появилась в газете ‘Последние Новости’ 1 сентября 1927 г. (No 2353) под названием ‘Факты, идеи и настроения в ‘Современных Записках’ (‘Современные Записки’. Кн. 32)’.