З. Н. Гиппиус
Душа живая
(К юбилею Т. С. Варшер)
Париж
КОММЕНТАРИИ
Душа живая, Гиппиус Зинаида Николаевна, Год: 1937
Время на прочтение: 4 минут(ы)
З. Н. Гиппиус. Арифметика любви (1931-1939)
СПб., ООО ‘Издательство ‘Росток», 2003
Для русского человека быть в Риме и не видать Татьяну Варшер гораздо непростительнее, чем не видать папу. Кто она? Ученая женщина? Да, но если б она была только это, или даже если б походила, главным образом, на ‘ученую женщину’ в обычном представлении, — мне, портретисту, описателю ‘Живых лиц’, нечего было бы о ней сказать. О ее работах, ученых заслугах в археологии, уже достаточно писано специалистами, пусть они и продолжают, у меня же своя специальность.
‘Самое интересное в мире, — говорю я в одной из моих статей, — это живой человек. Весь, как он есть, настоящий, с его судьбой, с его душой, с его талантом, с его ошибками, с его особенностями… ведь каждый — единственный’. Я и теперь так же думаю: но это относится, конечно, только к живому человеку, есть, и очень много, полумертвых, даже совсем мертвых, таких, чьи души, по слову Данте, давно мучаются в аду, пока тела еще пребывают на земле.
Татьяна Сергеевна Варшер именно тем и пленяет, что она ‘живой’ человек в самой высшей степени. В нее попало столько бергсоновского lan vitale {жизненный порыв, жизненная энергия (фр.).}, что не всякий бы с ним справился, да и сама она не всегда справляется. Во всем, за что она ни берется, или что на пути ни встречается, — от главного, научной работы, которой она живет, до журналистики, и даже вплоть до мелочей жизни, — решительно во всем чувствуется эта ее бурная сила. Если, в отдельных случаях жизни, взрывы бывают не в меру того или другого обстоятельства, то надо признать, что лишь эта сила и способность взрывов, могли помочь Т. С. в ее борьбе с жизнью, с судьбой, сохранить ее ‘живым человеком’ и ее труд.
Но и другое еще хранило и хранит Татьяну Сергеевну: это неутомимая и неутолимая, откуда-то из неведомых глубин сердца идущая, — доброта. Не та quasi {якобы (лат.).} христианская доброта, ровная, с холодком, ‘charit’ {милосердие, благотворительность (фр.).}, — а тоже бурная, страстная, личная, похожая — если уж сравнивать — на расширенное материнство. Так она относится ко многим из своих учеников и учениц, местных, или группами приезжающих из разных стран, чаще из Англии. Эта молодежь — не праздные туристы, Т. С. часто сопровождает ее в Помпеи, — ‘царство Варшер’, как я говорю иногда, смеясь. Некоторые из этих молодых англичан остались с ней и до сих пор в самых милых отношениях, пишут ей из Англии. Но не этих одних принимает в душу Т. С. Достаточно ей столкнуться с каким-нибудь человеком в несчастье, временном или постоянном (эти чаще бывают русские) — она, если он ей симпатичен, начинает действовать, не жалея сил и времени, бегает по Риму, пишет письма, а пока пристраивает ‘усыновленного’ к себе, делится своим куском хлеба. А кусок этот очень невелик…
Как-то, при одном из взрывов ее негодования, мне вспомнилась строчка давнего моего стихотворения:
— Ах, Татьяна Сергеевна, вы, в сущности, хотите ‘того, чего нет на свете!’.
— Я хочу справедливости. И сейчас самой маленькой, которая должна же быть на свете! Я хочу покоя для работы, одиночества в двух маленьких комнатах, где бы мне никто не мешал. Неужели этого для меня ‘нет на свете’, не может быть? Не верю!
Да, она права. Конечно, все мы, в нашей работе, в наших усилиях и мечтах хотим чего-то большого, предельного, чего ‘нет на свете’, как и высшей справедливости. Хочет и Т. С, хотя бы сама об этом не знала. Но то, чего она хочет сейчас, — покоя для работы, которой живет ее душа — так просто, что я, глядя на моего ‘ученого’, на этого ‘живого человека’, начинаю думать: высшей справедливости нет, но вот высшая несправедливость. Неужели мир незаметно так перевернулся, что даже в мелочах, в каждый отдельный момент, ценность живого человека считается ни во что?
Находят ‘несправедливость’ в Евангелии: ‘Кто много имеет, тому еще прибавится, а кто имеет мало, у того отнимется и то, что думает иметь’. Но не есть ли это самая настоящая внутренняя справедливость? И ей надо быть ‘верным и в малом’, всегда. Разве у того ‘живого человека’, о котором я пишу, малое ‘именье’? Очень большое. Она стремится к его прибавлению, и все должны ей в этом помогать, так требует справедливость. Но полумертвые, почти ничего не имеющие люди — ее не знают. Им все равно. Может быть, когда у них ‘отнимется и последнее’ — остатки живой души, — им и это уж будет все равно.
Возвращаясь к нашей ‘ученой женщине’, столь не похожей на ‘ученую женщину’ вообще и, вместе с тем, подлинно ‘ученую’, — скажу откровенно: как ни чрезмерны казались нам порою бурные взрывы ее негодований, нельзя, невозможно не завидовать ее энергии, силе жизни и глубине сердца, не говоря о какой-то общей ‘талантливости’ ее существа. Мы оба, я и Мережковский, благодарны судьбе за встречу с ней. И очень желали бы мы, чтобы жилось ей дальше во всем ‘по справедливости’: и в малом, простом, внешнем — и в большом, внутреннем, глубоком. Не этого ли хотят и другие ее римские друзья?
Надо помнить, что человек ‘много имеющий’ и живой — великая ценность.
Впервые: Сегодня. Рига, 1937. 23 апреля. No 111. С. 2.
Варшер Татьяна Сергеевна — историк античности и археолог, знаток раскопок в Помпеях, автор книги ‘Виденное и пережитое в советской России’ (Берлин, 1923).
‘Живые лица’ — книга воспоминаний Гиппиус, вышедшая в Праге в 1925 г.
жизненный порыв — термин французского философа Анри Бергсона (1859-1941) в его книге ‘Творческая эволюция (1907, рус. пер. 1914).
‘того, чего нет на свете!’ — из стихотворения Гиппиус ‘Песня’ (1893).