Духоборцы, Харламов Иван Николаевич, Год: 1884 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 59 минут(ы)

Иван Николаевич Харламов

Духоборцы

Изд: ‘Русская мысль’, М., 1884. Год пятый, кн. XI, с. 138-161, кн. XII, с. 83-115.
Оригинал в формате PDF: http://relig-library.pstu.ru/modules.php?name=840
OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)

ДУХОБОРЦЫ

(Исторический очерк).

По кривой дороге вперед не видать.

Послов.

Духоборцев обыкновенно стараются представить как секту с весьма высоким уровнем рационализма и с особенным преобладанием в учении и жизни ‘социального элемента’. ‘Духоборчество, говорят, требовало от своих последователей высокого уровня нравственных чувств, а также и недюжинного ума, а потому и не могло быстро распространяться… Духоборцы заняты больше общинноустроительною деятельностью, нежели борьбой с установившимися порядками. Они стремятся создать свою общину по типу, который считают справедливым и разумным… Построивши свои общественные отношения на глубоком уважении к личности, а, следовательно, и на полном равенстве всех людей, духоборцы стараются внести те же принципы в свои отношения к другим, ко всему народу и к государству’ ¹). Интересно проверить эти пышные аттестации, пересмотреть материал, из которого сделаны, столь категорически, ‘бьющие в нос’ выводы. Секта духоборцев действительно так глубоко поучительна по своей исторической судьбе, по своим нравственным принципам, а сведений о ней распространено в публике так мало, что, даже если бы оказалось, что она вовсе не может быть аттестована так, как мы видели выше, то, все-таки, она своего интереса вовсе еще тем самым не теряет. Изучение этой секты с настоятельностью

¹) Юзов: ‘Староверы и дух христиан’. стр. 127, 142. Ср. Щапова в Деле 1867 г., N 10.

139

ставит пред исследователем вопросы о ‘социальном элементе’ и ‘рационализме’ в нашем расколе и сектантстве, — вопросы нерешенные, если не считать разных голословных утверждений, которых, правда, было-таки довольно. Особенно в виду-то этих утверждений и позволительно спросить и серьезно проверить, насколько широки социальные планы и задачи, как глубоко идет сектантский рационализм?

Название ‘рационалистических’ давно усвоено некоторым нашим сектам и в том числе секте духоборцев, а, между тем, неизвестно, какой смысл придают этой кличке. Есть рационализм и рационализм. Понимаем ли мы рационализм, как особую склонность ума рассуждать на ‘достаточном основании’, объяснять явления естественными причинамн, а не сверх-естественным вмешательством, в религии отдавать преобладающее значение морали пред догматикой ¹), или мы крестим именем рационализма ряд отрывочных, бессвязных положений, имеющих, правда, на первый взгляд некоторый рационалистический оттенок, на самом же деле основанных или на данных грубой, неустойчивой эмпирии, случайной, непроверенной, неочищенной методическим размышлением, сплывающей, как ‘вешняя вода’, пред парой даже софистических силогизмов? Но такой ‘рационализм’ можно везде и всюду отыскать, только из его наличности следует ли что-нибудь? В XII в. галицкий князь Владимирко говорил: ‘в наше время чудес не бывает’. Когда его упрекали в нарушении крестного целования и грозили, что крест его накажет, он с насмешкою сказал, пренебрежительно указывая на крест: ‘сей ли крестец малый?!’ Можно всячески объяснять этот факт: можно, напр., искать его разгадки в исключительных способностях Владимирка, в его гении, опередившем, мол, века и века, но в связи с общими умственными привычками эпохи и вернее, и проще видеть в этом вольнодумстве только грубое, легкомысленное невежество дикаря. Владимирко презирает ‘крестец малый’, а будь-ка ‘крестец-то’ покрупнее, такой, что своим падением мог бы раздавиить нахала, так и презрение как раз сменилось бы суеверным страхом, и, вероятно, в действительности Владимирко был ничуть не меньше суеверен, чем все его современники: также приходил в ужас от

¹) Лекки: ‘Ист. рационализма в Евр.’, т. I, passim.

140

‘Гоха’, ‘окомича’ ‘ухозвона’, верил в леших, водяных и оборотней, в чудодейственную силу заговоров от стрелы и меча. Поговорите с современным молоканином и вы готовы будете через 10 минут признать в нем зародыши рационалистического духа. Однако, не торопитесь с выводами. Завтра вы узнаете, что ваш собеседник, оставив свой рационализм в стороне, отправился разыскивать клад в сопровождении знахаря и проделал при этой оказии под руководством доки весь суеверный ритуал, исстари условленный для кладоискателей, не желающих трудиться по пусту ¹).

Из молоканских, духоборческих etc. религиозных воззрений, разумеется, при добром желании можно сделать очень красивую ‘систему’, которая будет казаться рационалистической. Так это обыкновенно и делается, причем авторы забывают обыкновенно прибавлять, что это они расположили отрывочные, бессвязные мысли и положения в более или менее стройном порядке, опустив то, что не допускал самый склад их ума, исказив все сектантсткое учение в его девственной органической свежести на ‘прокустовом ложе’ своей логики. Бессознательно мы сами вносим в данный материал привычки своей собственной мысли и потом очаровываемся сектантским рационализмом! Но в том-то и дело, что рационализм этот наш (да и то часто невысокой пробы, коли взглянуть на него повнимательнее).

От правильной постановки и надлежащего выяснения вопроса о качественном и количественном содержании рационализма в массовом умонастроении и в сектах, служащих выразителями этого настроения, сполна зависит и правильность постановки и решения вопроса о роли и значении ‘социального элемента’ в наших ‘общинноустроительных’ сектах. В статье о Странниках я на самой выразительной секте старался показать, как мало в ее учении и жизни политического протеста, на который усиленно указывают иные исследователи. Теперь, боюсь, мне опять придется доказывать, что ‘социального элемента’ в наших сектах так же мало, как и рационализма, как и политического протеста, и политических идеалов

Само собой разумеется, что несколько верующих, собравшихся вместе под влиянием единой идеи, особенно идеи столь

¹) ‘Саратов. Сборн.’ 1881 г., т. I, стр. 116.

141

широкой по захвату, как религиозная идея, стремящаяся регулировать все отношения человека к человеку, обществу и вселенной, — эти несколько человек непременно окажутся в той или иной степени прикосновенными к ‘социальному элементу’. Всякая церковь представляет религиозное общество, объединенное организованной иерархией, преследующее некоторые общие (стало быть, социальные) цели. Но, разумеется, когда говорят о ‘социальном элементе’, то вовсе не в том смысле и, главное, не в том объеме, в каком он существует в каком бы то ни было религиозном обществе. Среди разноголосицы современных научных определений общества ¹) нельзя не отметить вполне резонное определение церкви, скорее как ‘культурной группы’, чем как общества, так как связь членов церкви, связь психического взаимнодействия, еще не может быть названа социальною связью. Последнею же является только кооперация, известная система экономических отношений, охраняемая собственной политической организацией ²). Разумеется, реформы в области кооперации и требования реформ здесь, по всей справедливости, должны быть названы социальными, общинноустроительными. На наличность таких именно требований и попыток общинноустроительного свойства и указывают у наших сектантов. Но, ведь, социальные планы и задачи, основаные на таких глубоких и разносторонних предварительных исследованиях, предполагают позади себя такую массу предшествовавшей культурной работы, такое широкое развитие рационализма во всех областях мысли, что даже a priori трудно допустить, чтобы хоть нечто подобное, хоть в наименьшей мере проявилось у нас среди народных масс. Откуда? С чего? ‘По щучьему веленыо, по Емелину прошенью’? Положим, мы — давно известно — народ особенный, такой, что ‘без науки все науки прошел’! Положим, чего нельзя свалить на ‘народный гений’! Но и за всем тем без предварительной работы критической мысли над вопросами о свободе воли, о происхождении и причинах богатства и бедности, о происхождении и формах человеческих обществ, о законах их развития etc, etc. невозможно дойти до сознательной постановки общинноустроительных правил. ‘Широкое творчество социальных форм’ не может явиться ex nihilo.

¹) Кариев: ‘Основные вопросы философии ист.’, т. II, стр. 25—32.

²) Спенсер: ‘Развитие политич. учреждений.’, стр. 17—18 и др.

142

Наличности общинноустроительных попыток я не отрицаю, однако, в иных наших сектах, как и в других, сходных с ними, появлявшихся на громадной исторической сцене. Все дело только в том, чтобы определить их истинный смысл и значение. Кооперация, объединяющая только людей общественной связью, может быть и бессознательной, и сознательной. Когда нам говорят о ‘широком творчестве новых социальных форм’ среди новейшего сектантства, когда мы слышим, что ‘духоборцы заняты больше общинноустронтельною деятельностью и стремятся создать свою общину по типу, который считают справедливым и разумным’, то мы в праве думать, особенно при наличности ‘критического анализа’ и ‘рационализма’, что это творчество сознательно. Да на сознательности настаивают и люди, рекомендующие сектантство с точки зрения ‘преобладания в нем экономической стороны пред религиозной’. Но это заблуждение. Г. Юзов не показал форм того типа общины, который духоборцы считают справедливым и разумным. Г. Федосеевец, настаивающий на ‘широком творчестве новых форм’ у сектантов, однако, не показал обращиков этого творчества хотя бы у ‘штундистов’, о которых он писал ¹). В ‘программе’ же, выше цитированной, в качестве обращиков ‘творчества’ он отмечал такие формы, как ‘помочь’, ‘артель’, т. е. то только, что русский народ ‘сотворил неизвестно еще в какую далекую пору.

‘Не только и света в сектантском окне’, что ‘рационализм’, да ‘социальный элемент’. Ежели мы и ограничим эти стороны и отведем им только очень и очень скромную роль, то из этого еще вовсе не будет следовать, что расколом и сектантством заниматься не стоит. Нет, очень стоит. Все-таки, это явления огромной важности и поучительности не только для российской истории, но и вообще для истории культурных групп, их влияния на общественно-психологическое развитие человечества. Вопросы общественной психологии получают в виде раскола и сектантства богатый материал дла разработки, особенно драгоценный тем, что это у нас материал живой, еще развивающийся в своеобразных условиях нашей обширной родной равнины.

¹) Дело 1883 г., NN 1-2.

143

Почва и начало секты, ее первые распространители и организаторы.

Стремление к оcвобождению личности в религиозных учениях проявляется в двух видах. Одно направление отрицает все телесное, убивает плоть, считая ее злом, путами, навязанными дьяволом для ослабления и развращения высшей, духовной природы человека. Возвьшение, освобождение духа от мелочей жизненной обстановки, удаление из мира борьбы за житейские интересы, освобождение от всяких связей родственных, общественных, вообще от всех традиционных уз, — вот главное требование этого направления. Представителями его являются аскетические секты. Во втором направлении дуализм между духовной и материальной стороною человека не теоретизируется так резко и последовательно, хотя и проскальзывает в виде исходного пункта, а потом и в самом развитии доктрины в отдельных, ничем с целым не связанных, противоречивых положениях. Нет признания роковой, неизбежной и неисправимой греховности человеческой природы, как в аскетизме, нет пессимистической скорби над невозможностью не только полного нравственного перерождения и очищения, но даже и хоть сколько-нибудь заметного улучшения свойств человеческой личности. Допускается, напротив, что победа над злом в человеке возможна в полной мере и в этом мире, потому что в каждом человеке есть искра Божества, которую только надо ему сознательно ощутить в себе. Как только такое ощущение воспринято, как только человек убедился после практики известного ряда духовных упражнений в присутствии в себе Бога, так все счеты со злом покончены, антогонизм духа и материи уничтожен. Все внешние указания авторитета: обычая, предания, власти становятся необязательными, потому что они годятся только, как признают, напр., духоборцы, для ‘умов непросвещенных’ сознанием присутствия в себе Божества. Напротив, все движения и побуждения человеческого существа, человеческой личностн обязательны, потому что они представляют внушение Божественного духа, живущего в человеке. Что бы человек

144

ни делал в пользу своего тела, своей материальной субстанции, — все это, как сделанное по внушению ‘духа’, не может быть плохим и греховным, а должно быть, напротив, признано святым и праведным. Это направление — мистическое.

Аскетическое направление ищет нравственного удовлетворения в самоотрицании личности, так как только этим путем, этим отрицанием, прежде всего, себя, своих удобств, своих стремлений личность находит возможным отрицать и притязания на нее общества, стада, ее давящего. Аскетизм отрицает личность не во имя общества, от которого личности приходится жутко, а во имя высшего существа, во имя Бога, его требований, пред которыми уже, конечно, должны замолкнуть все другие людские притязания и требования. Второе, мистическое направление, идет прямее: оно обоготворяет личность, признает святыми, Богом внушенными все позывы к счастью, все жизвенные свои стремления и отрицает притязания на свою личность общественного порядка на том основании, что личности, осуществляющие общественный порядок, не просветлены Божеством. И то, и другое направления идут к одной цели — освобождению личности от гнета стада, отрицанию прав этого стада на личность. В развитии своих воззрений оба направления идут из признания принципа — равенства всех людей. Но это только первый шаг. Второй же в корне уничтожает принцип. ‘Все мы равно немощны и грешны, — смиренно начинает аскет, — но вы во зле и служите злу потому, что не знаете, что оно зло. Я тоже немощен и грешен, как и вы, но я то и дело терзаю свои греховные струпья, то и дело мучаюсь во имя Божие такими срашными муками, каких вы никогда не узнаете. Оставьте же меня в покое. Во мне святы только эти мои мучения и я не хочу прекращать их, работая с вами среди вашей мизерной действительности… Я избрал себе ‘благую часть’ и не хочу с ней расставаться!’ Гордость аскета, все-таки, хоть чем-нибудь прикрыта. Чистый же мистик идет напрямик и тем прямее, тем резче его линии, чем он непосредственнее по натуре. ‘Все мы равны, все люди, все человеки, — это правда. Но вы во тьме ходите и свет не объял вас, а во мне действует Бог, как же вы хотите, чтоб между нами было что-нибудь общее, как вы смеете навязывать мне свою волю, не просветленную божественным духом? Зачем мне обуза закона, обы-

145

чая, традиции, когда я в себе ношу Высший Закон?! ‘Праведному закон не лежит’.

Наши сектанты не сильные психологи и еще менее сильные мыслители. Оттого у них в учениях оба эти направления не выдеживаются последовательно: то в аскектизм вносятся такие поправки, как признание Никитою Семеновым возможности победить страсти с годами, ‘когда юность прострекает’ ¹), то в учении духоборцев невзначай проскочит безнадежное признание греховности человеческой природы. Но за всем тем общий колорит направлений, все-таки, выдерживается и оба они могут быть намечены всегда безошибочно.

В истории религиозной и философской мысли само мистическое направление постоянно разбивается на два течения. Или Божество во всей полноте своего содержания существует вне человека и только отчасти в минуты особенного душевного состояния индивидуума воплощается в нем, или Божество существует постоянно и только в индивидууме и не существует вне его. В первом случае цель жизни мистика заключается в постоянном и все большем подготовлении себя к тесному соединению с Божеством, так чтоб, наконец, индивидуум растворялся в абсолютном, исчез в нем. Во втором случае — практический результат есть прямое и полное обоготворение личности ²). Первое течение ближе к аскетизму и иногда привходит в него, как добавочная, хотя и нелогическая, черта. Представителями этого течения можно считать наших прыгунов, хлыстов, скопцов. Ко второму же течению мистицизма мы должны отнести духоборцев: чисто мистическая в своей основе, в своих крайних выводах, эта секта выработала полный, целостный культ личности и замерла в этом культе.

На какой же почве вырасло и расцвело духоборчество?

Появилось оно в средине XVIII века, прежде всего, в Харьковской и Тамбовской губерниях. Если мы взглянем на бытовые условия в этом краю в ХVIII веке, то увидим, что для мистических учений была богатая почва в преобладающем психологическом типе, задававшем здесь тон жизни, в преобладающем психическом настроении масс. Две эти губернии,

¹) Русск. Мысль 1884 г., кн. 6, ст. о Странниках.

²) Гартман: ‘Философия бессознат.’, пер. Козлова, I, 254—255.

146

громадные по пространству, но слабо населенные, были пограничными в XVIII веке, раздвигались и шли к юго-востоку по мере движения пограничной черты. Вот как правительство характеризовало состояние Новослободской (Харьковской) губернии до 1762 г.: ‘Мы нашли народ сей внутренними распрями обеспокоен и под видом военной службы лишними и часто беззаконными поборами отягощен. Правосудие в нем было таково, что сильный и богатый удручал слабого и безгласного’ ¹). То же самое можно было слово в слово сказать и о Тамбовском намесничестве в ту эпоху. Пустые места пограничной черты, все дальше отодвигавшейся в глубь степей, к кочевникам, заселялись обыкновенно слободами служилых людей и крестьян, перегонявшихся принудительно из гуще населенных, более близких к центрам, местностей. Недовольные такими переселениями, сплошь и рядом, не справившись с трудностями колонизационной, оседлой работы в виду постоянных опасностей из степей, в виду невыносимых претензий бесконтрольного пограничного начальства, предпочитали, раз уж сдвинуты с насиженного пепелища, брести дальше с отведенных насильно мест, отказываться от всякой оседлости и жить на положении ‘вольной птицы’ на степном раздольи с постоянной опасностью, правда, голодной или насильственной смерти, но за то, по крайней мере, на всей своей воле, как Бог на душу положит. Сюда же на окраины в колонизационных целях, между прочим, ссылали преступников после наказания, и, кроме того, так как переселяемого по неволе люда, все-таки, далеко не доставало даже для редкого заселения обширного края, то селиться здесь на льготных условиях приглашали разных ‘охочих’ людей. Тамбовская губерния и за всем тем своими особенными удобствами привлекала всех недовольных установившимися порядками жизни, всех бежавших от законных и беззаконных кар и притязаний, привлекала глухой лесистой полосой, тянувшейся по северной стороне края. Сюда бежали скрываться и из безлесной сравнительно Великороссии, и с юга из украинских степей. В этом надежном приюте и вообще на безлюдных пространствах окраины сталкивалась, таким образом, масса людей ‘без определенного образа жизни’, которым хотелось устроиться ‘без власти, без закона’. При-

¹) Пол. Собр. Зак., т. XVIII, N 13,039.

147

бавьте еще ко всем этим людям дезертиров, бежавших из полков во время азовских походов, когда Тамбовская губерния была сборным пунктом войск, а после во все время суровой солдатчины до начала даже прошлого царствования. В богатом крае быстро развивалось крепостное право и снова гнало ‘в бега’ новые массы непокорных судьбе людей. На заводах то и дело бунтовали рабочие, отсюда шли волны разных ‘нескладных’ и ‘развратных’ слухов. Само правительство справедливо рассматривало Харьковскую и Тамбовскую окраины, как очаг всевозможных ‘превратных’ толков и источник волнений. В цитированном мною выше указе слышится жалоба на то, что на окраинах даже и стремлениям правительства упорядочить тамошнюю жизнь туземцы дают ‘иной толк’ и, являясь в Москву, стараются и здесь ‘всячески отводить людей от должного правительствам почтения и послушания’ и т. п.

На этих окраинах надо было жить каждую минуту с
оглядкой, особенно бродячему человеку, находящемуся в вечной войне со всеми, даже с своими товарищами по бродяжничеству. Тут ничто не спасет, кроме своей удали, силы, и сметки. Но за то раз человек благополучно выходит из опасностей и неделю, и месяц, и год, наконец, какая страшная самоуверенность разовьется в нем в конце, как привыкнет он играть с самыми опасными вещами, какое появится доверие к себе, к своим силам, какое вырастет горделивое и даже хвастливое чувство превосходства над людьми, находящимися в иных условиях, наделенных потому и менее резкими индивидуальными отличиями. В удаче постоянная пища чувству личности, в степи предел личной оригинальности ставит только мать-природа и понятно, как далек этот предел! В бродяжничестве, исполненном опасностей, утрачивается всякое чувство меры желаниям и порывам, тут бери у жизни все, что хочешь и можешь, не разбирая, хорошо ли, худо ли, лишь бы нравилось и в руки шло. Утрачиваются все сдерживающие и стесняющие личность путы обычая, традиций, власти. С разрывом общественных связей рушится и всякое уважение к ним: человек не хочет знать ни рода-племени, ни общины. Соединнясь в казацкий круг, он и тут старается ничем не поступиться в пользу товарищей. Равенство признается только перед общей бедой. В удаче, в счастливых похождениях — все вертит личные удаль, талан, сила. Деление

148

добычи идет не по общинному, ‘изравнению’, а именно по силе, талану участников.

На первые-то пай клали 500 рублев,

На другой-то пай всю тысячу,

А на третий становили красную девицу…

…Золотая парча — по достоинствам,

Жемчуг — по молодечествам…

Бродячий люд, ‘удалые добрые молодцы’ задавали тон жизни. Их подвиги передавались в песнях с восторженным удивлением, по ним снова воспроизводились в народном воображении могучие образы старинных богатырей, — какая богатая почва дла развития культа личности, для расцвета принципов антропоморфизма в самой грубой, наивной, идолопоклоннической форме!

И не один только бродячий человек, ‘удалой добрый молодец’, обязывался условиями жизни к самодеятельности, к вере только в свои силы, в свой ум. Поселенцы, не бросавшие колонизационной работы, сидевшие на местах, были не более ‘безопасны’, чем и добрые мододцы. И кочевник и свой бродяжник, и какая-нибудь ‘конная или пешая беда’ каждую минуту могли заявиться, непрошенные, в гости и обобрать все, что можно унести, а остальное изломать, исковеркать, сжечь и пр. Требовалась, значит, та же оглядка, та же постоянная осторожность. Каждую минуту нужно было на все быть готовым. Бродяжник клал свой отпечаток и на психику мирного поселенца: этот последний растил в себе черты бродяжнического типа, сам старался не отстать от него. Мужик-поселенец разбойничал так же без разбора, как и удалой добрый молодец, лишь бы к рукам пришлось. ‘Многим тамбовским крестьянам разбойный промысел представлялся до такой степени соблазнительным, что деревенские обитатели внезапно решались на такие подвиги, которые были подстать только закоренелым разбойникам’ ¹).

Такая шизнь не могла, однако, идти без конца. Как бы человек ни озверинился, как бы он ни привык рубить людей, как капусту, чужие вещи считать своими, тем не менее, искра Божия, все-таки, остается.

¹) Дубасов: ‘Очерки из ист. Тамб. края’, вып. II, стр. 229—233.

149

…В их сердцах дремлет совесть,

Она проснется в черный день.

А этот ‘черный день’ постоянно висит над головой ‘удалого молодца’. То на досуге раздумье доведет его до тоски-кручинушки, то ряд неудач посыплется на его голову, то какая-нибудь примета смутит суеверное воображение, то зловещий сон приснится, вспомнится жалобный крик какой-нибудь жертвы и будет безотходно звучать в ушах. Сначала водка, гульба — единственное средство забыться среди тяжелой действительности, но и она удовлетворяет только до поры до времени, а неугомонный червяк — совесть точит да точит молодецкое сердце.

С молоду, пито много, граблено,

Под конец надо душу спасти,

говорит старинный ушкуйник Васька Буслаев. И это сознание греховности, необходимости спасти душу время от времени встает в душе непосредственного человека вдруг, живое и действенное, и заставляет радикально измеить образ жизни.

Вставают со сна все разбойники…

Тут все они с матушкой поздоровались,

Поздоровались и все расплакались,

Раздавали разграблено злато-серебро.

И все имение-богачество

По тем ли сиротам пР бедным,

По тем ли церквам по Божиим,

Сами пошли скитаться в разныя стороны.

Старец Корнилий рассказывает, что однажды в лесу на него набрела шайка разбойников в 35 человек. ‘Осмотревши в кошеле моем и видевши нужные мне книги и случившиеся тут повести о спасшихся разбойниках, а денег только 10 алтын, атаман велел мне читать книги. Читал я им всю ночь, атаман слушал внимательно и, наконец, прослезился, примолвив: ‘от сего дня престану я разбойничать, а ты, отче, ступай с миром и не бойся’. И дал мне еще милостыню, примолвив: ‘блаженны вы есте’ ¹).

¹) Максимов: ‘Рассказы из ист. старообр.’, стр. 29—30.

150

Как бы удалой молодец ни грабил, ни бражничал, как бы он ни был в течение всей своей жизни равнодушен к спасению, но хоть при конце жизни потребность примирения с совестью, все-таки, неудержимо возникала в нем.

Ах, вы, братцы, мои товарищи!

Возьмите меня, братцы, за белы руки,

Поставьте меня, братцы, на резвы ноги,

Поведите меня в Божью церковь,

Причастите меня, братцы, исповедайте…

При наличности указанных нравственных запросов, разумеется, проповедь религиозных истин не могла не найти тем более ревностных последователей, чем больше ‘с молоду пито было, граблено’. Проповедники же, говорившие от сердца, убежденные и искренние, являлись только из среды представителей разнообразных сект, которых на окраинах тоже было довольно. ‘С половины XVII в. Тамбовский край начинает обращать на себя внимание правительства (между прочим) и разнообразием и силою местного раскола и сект’. Здесь ‘издавна было много хлыстов и скопцов’ ¹). Сюда на окраину бежали преследуемые в Москве последователи лекаря Тверитинова. Эти-то сектанты и пропагандировали здесь всего успешнее свои идеи. Причина понятна. Человек окраин нуждался в нравственном успокоении больше, чем кто-нибудь другой. Но, в то же время, ему и труднее было отстать от приобретенных на воле привычек сдерживать свои страстные порывы, обуздывать желания. И вот на выручку являлся мистик с реабилитацией личности, с проповедыо, которая как раз соответствовала преобладающему психологическому типу. Он говорил о людской греховности, но всегда обнадеживал людей полною возможностью спастись, очиститься от грехов, возродиться и за этим возрождением открывал такую перспективу, в которой слушатель видел весь свой тип целиком со всеми свойствами, которые у него есть и с которыми он не может расстаться. Он видел, что может не входить с собой в разлад, не терзаться собственной неисправимостью, потому что проповедник говорит ему: ‘прислушивайся к голосу жизни, говорящему в тебе, делай все,

¹) Дубасов: ‘Очерки из ист. Тамб. края’, в. II, стр. 234.

151

что скажет этот голос, — все это праведно и свято’. Разумеется, проповедник, прежде всего, корит слушателя злом, которое тот делает, не переставая. Разумеется, он, прежде всего, требует, чтобы слушатель не делал вреда ближнему. Но, ведь, и сам слушатель потому и беседует с проповедником, что совесть его замучила, что, наконец, ему жутко стало все вредить, да вредить он сам наперед согласен с проповедником, что пора перестать, что уж и без того ‘много пито было, граблено’. Прекращение беспутной жизни для кающегося само собой разумеется, он с тем пришел к проповеднику, чтобы узнать, как ‘душу спасти’. И он с радостью слышит, что нет незамолимых грехов, что спасенье и для него возможно и, притом, даже без насилования типа. Его не обязывают ни смиряться, ни лить вечные слезы, ни убивать плоть. Ему говорят то же, что уже шевелилось смутно в его сознании, из-за чего он вступил в войну с обществом, что человек не имеет никакого права над другим человеком, таким же, как и он, что человек — дело великое, что в нем самом, опозоренном преступлениями, есть частица Божества, которую надо только уметь найти, чтобы снова, но на этот раз уже безупречному, стать выше всех, стесняюших человеческую личность, традиций стада.

Таким образом, почвой, на которой развивалось духоборчество, надо признать и преобладавшее на окраинах психическое настроение масс, в особенности бродячих, недовольных, элементов, протестовавших во имя личности, боровшихся за ее развитие, за ее духовную и материальную свободу, и тот интеллектуальный запас, какой существовал здесь в лице представителей преимущественно мистических сект, давших основной материал для образования духоборческой доктрины.

Определить начало секты вообще невозможно. Нельзя в народной массе отыскать, кто первый сложил какую-нибудь песню, потому что ряд певцов, ее последовательно певших, кладет на ней такой сильный отпечаток своих индивидуальностей, что индивидуальность первого певца, давшего замысел и развитие песни, как и индивидуальности следующих ‘сказателей’ становятся не отделимыми одна от другой, взаимно стираются, а из этих поправок и переделок, чем больше песня живет и переходит из уст в уста, выясняется, вместо того, общая индивидуальность народа. И свое имя около из-

152

вестного цикла песен в народной памяти оставляет не тот, кто больше трудился над их внутренней обработкой, над содержанием, а тот, кто лучше передавал их в пении, кто своей передачей сильнее воздействовал на массу чем собственно творцы песен, сказывавшие только тР, что думал и чувствовал сам народ, что съумел бы выразить так или иначе каждый отдельный представитель народа. То же — и в истории сект, возрастающих среди массы. Каждый первый распространитель секты назовет вам бывшего раньше его, учителя, который говорил то же, что и он, и не заметит притом, что он из речей учителя воспользовался, быть может, только какой-нибудь, у того — неважной, частностью, особенно-плодотворно поразившей его ум и вызвавшей совсем особую, оригинальную ассоциацию идей. Если вы будете следовать подобным указаниям и по ним искать первого творца данного цикла религиозных идей, то вам очень скоро придется столкнуться с целой массой разнообразных учений, часто взаимно-уничтожимых, во всяком случае лишенных между собою органической связи, родства. В уме непосредственном, только что переходящем от творчества в области воображения, где живой образ пластически запечатлевается и по необходимости выходит определенный резкими чертами в словесной передаче, — в уме, переходящем к творчеству отвлеченных идей, то, что он узнает в отвлеченной передаче, никогда не запечатлевается точно. Непривычный к отвлеченной работе, ум охватывает скорее отдаленный намек на идею, им услышанную, или вычнтанную, чем точный ее отпечаток, и сам перерабатывает этот намек в нечто целое и понятное, по своему крайнему разумению. Таким образом, одна и та же идея должна пройти большое количество отдельных, индивидуальных умов, чтобы выработаться в нечто такое общее, что могло бы уже усвоиться однообразно целою массой, или во всяком случае более или менее значительным количеством отдельных индивидуальностей. Так обыкновенно и бывает, что религиозная идея, прежде чем найдет такого выразителя, который сделает ее понятною целой толпе, довольно долго предварительно перерабатывается коллективным умом народа, в котором она зародилась. Как же тут сказать, кто дал первый толчек образованию зародыша? Откуда появился этот зародыш? Можно сказать только, чтР его питало, какие элементы почвы были

153

более или менее для него пригодны. Всевозможные споры — явилась ли данная религиозная идея органически из народной среды, или она привнесена в народ откуда-нибудь извне, — от квакеров, от Бэма и пр., — споры совершенно бесплодные. Явилась ли идея извне, со стороны, или изнутри народного духа — все равно: она, если только начала распространяться, прошла предварительно длинный и незаметный путь перерождения и уподобления в общем народном интеллекте и уж несомненно стала и должна рассматриваться идеей вполне оригинальной со всеми следами индивидуальности данного народа, среди которого распространяется. Г. Новицкий утверждает, напр., что идеи духоборцев заимствованы от квакеров, а, между тем, квакеры, посетившие поселения духоборцев на Молочных Водах в начале нынешнего столетия, пришли в ужас от духоборческой доктрины. И почему от квакеров? По внутреннему сродству идей? Но разве это сродство не могло явиться результатом одинаковости условий, при которых возникли и та, и другая секты? Потому что иностранец в Охочем был квакер? Но и то только догадка — по внутреннему сродству его идей с квакерскими, а, между тем, он мог быть и квакер, и последователь какого-нибудь немецкого мистика, узнавший учение этого мистика из десятых рук, или, наконец, просто собственным умом дойти до известной идеи при чтении Писания и пр., и пр.

Благодаря подобным произвольным соображениям о начале сект, обыкновенно чуть не каждый автор, пишущий о религиозных разномыслиях, определяет начало той секты, которую он исследует, по своему. О начале духоборческой секты мы имеем несколько мнений, предания и сообщения на этот счет, самих духоборцев темны и неопределенны и предположениям открывается, таким образом, широкий простор. ‘Было предание между самими духоборцами, что их секта первоначально образовалась в Тамбовской губернии и уже отсюда распространилась в других местах России и в Малороссии’. Напротив, тамбовские духоборцы указывали на Малороссию, как на первый рассадник учения, ими принятого. Екатеринославские духоборцы в 1791 г. показывали, что их секта образовалась сначала в с. Никольском, Екатеринославского округа. Есть еще одно предание у духоборцев, что их вера происходит будто бы от трех вавилонских отроков Анании, Азарии и Мисаила, брошенных в

154

огненную пещь за их отказ поклониться образу Навуходоносора. Разумеется, это предание надо понимать в иносказательном смысле, как понимают и сами духоборцы, подразумевая при этом лиц, высказывавших сходные с их учением мнения и сожженных, как еретики ¹). Наконец, одно из наиболее ранних показаний духоборцев говорит, что в Харьковской губернии в селении Охочем (ныне Змиевского уезда) около 1740—60 гг. появился какой-то иностранец, называвший себя прусским отставным унтер-офицером. Он долго жил в деревне, перекочевывал из дома в дом и пользовался среди крестьян большим уважением и доверием. Он мирил ссоры, давал советы на сходках, помогал в работах. Он-то и заронил здесь первые идеи своего учения. Основная мысль его учения заключалась в том, что в душе человека пребывает сам Бог и наставляет ее внутренним словом ²). Митрополит киевский Арсений неизвестно на каких основаниях называет этого иностранца ‘польским жидом и протестантским прозелитом’ ³). Г. Новицкий полагает, опять-таки неизвестно на каком основании, что он был квакер. Но кто бы ни был иностранец: квакер ли, или ‘польский жид и протестанский прозелит’, или просто русский беглый господский человек, дезертир из солдат (по другим сведениям), — все равно: с его полумифическим образом связана первая сколько-нибудь заметная, оставшаяся в памяти людской, попытка формулировать основную духоборческую идею. Не много людей, должно быть, убедил он, но с того времени в селе Охочем не переводятся духоборцы. Идея этого ли ‘польского жида’, или кого другого, незаметно расходится по окраине и назревает, проявляясь мало-по-малу то в одном, то в другом месте. Почти в то же время, когда в Охочем появился полумифический унтер-офицер, в Екатеринославской губернии начинает распространять энергически духоборчество уже заведомо русский человек, крестьянин с. Никольского (Екатериносл. губ.) Силуап Колесников (1750—75 гг.), который и духоборцам памятен, как первый организатор секты, развивший доктрину, уже в общем смутно ходившую в массе, в определенной

¹) Новицкий: ‘Духоборцы, их история и вероучение’. изд. второе. Киев, 1882 г., стр. 3, 12.

²) Ibid., стр. 5-6.

³) ‘Труды киев. дух. акад.’ 1875 г., N 2, стр. 149, 154—155.

155

форме, сообщившей ей до известной степени законченный вид. Колесников был человек очень даровитый, грамотный и большой охотник читать, кроме того, главное, человек прекрасной души, ‘старик, как, говорили туземные духоборцы, — всему нашему селению известно, — добродетельнейший, благотворительнейший в нуждах, премногим из своего достатка, собственным трудом с детьми нажитого, пособствовавший’ ¹). По-видимому, в его руки попадали сочинения пемецких мистиков в переводе на русский язык. По крайней мере, по показанию екатеринославских духоборцев, в доме Колесникова они читали Ключ разумения (таинств натуры?) Эскартсгаузена, у которого Силуан, повидимому, заимствовал несколько положений мистического свойства ²). Колесников устроил в Екатеринославской губернии несколько обществ своих последователей, жил до глубокой старости и передал затем дальнейшие труды по проповеди своего учения своим сыновьям Кирилу и Петру, которые с полной и искренней горячностью взялись за дело ³).

Остановимся несколько на учении Силуана, как оно передано екатеринославскими духоборцами в записке, представленной ими в 1791 г. екатеринославскому губернатору Каховскому. В его учении вы видите пытливого, вдумчивого человека, на котором отразились разнообразные влияния. Вы видите, что он с ‘сектарями разных вер’ побеседовал и кое-что от них невольно усвоил, книжек почитал и из них нечто взял для души полезное. Глубоко в душу запала ему мысль, что в душе человека пребывает Бог, все существо его поддалось влиянию этого деятельного, высокого сознания. Но его смущают разнообразные жизненные явления, из которых следует, что человек скорее есть обиталище сатаны, чем храм Божий: столько в окружающем его мире он видит зла и неправды, столько греха, что стыдно и страшно, и ни с чем, кажется, несообразно для Высочайшего Существа определять такое смрадное жилище. Стыдно и страшно, а, между тем, что-то говорит ему, что это могло бы быть и справедливо. Ведь, он чувствует, он не раз в жизни своей видел такие высокие проявления человеческой личности, которые именно только Богом

¹) ‘Чт. в Общ. Ист. и Древн. Рос.’ 1871 г., N 2, смесь, стр. 27.

²) Ibid., стр. 39.

³) Новицкий, стр. 4.

156

и могут быть внушены. Да и потом — ведь, только в подобном признании божественного происхождения души единственное утешение в жизни, где тебя на всяком шагу третируют, как самую захудалую скотину. Приниженная личность до такой степени безраздельно отдается новой идее о высоком своем значении, что идею эту уже нельзя вырвать из сознания. Ее надо только оправдать, объяснить, устранить противоречие между греховными явлениями действительности и божественным значением личности. Бог пребывает в человеке, но и в человеке, и в мире столько зла в тоже время, что как же совместить и то, и другое? Откуда это зло? Два начала — доброе и злое существуют в мире, — отвечает Колесников. — Человеческие души — это ангелы, павшие под влиянием духа зла, когда еще не был создан мир. По правосудию за преступление душ для них созданы Богом на земле темницы — наши тела. ‘Жить в мире погибельном — значит засеменяться. зарождаться и назревать во зла духа предвечна и вечна в меру степеней 666 злых совершенств его, Иоанну от Господа откровенных’. И действительно, — развивает мысль свою Колесников, — мир людской представляет из себя такое общество, где только и гонятся за славой, за почетом да за удовлетворением своих похотей. Всяк бросается за этим наперерыв перед другим, желая все захватить и мало что с другим не поделиться, а даже и то, что тот приобрел, отнять. В виду такой грызни, мудрые, справедливо рассудив, что не устоит общество, ведущее такую братоубийственную войну друг с другом, учредили различнообразные власти, удерживающие беспутство людское ¹). Зло в мире, однако, не вечно, не неисправимо. Наша душа — частица Божества лишь ослеплена грехом, главное, грехом самолюбия, гордости и славолюбия, уничтожающим равенство людское посеянным в нас духом зла. Из этого греха все зло в мире. надо убить его в себе отречением от себя, от своей личности. Если 6ы каждый отрекся от себя, не было 6ы ни личных пороков и грехов, ни общественных зол и преступлений. Следить за собой ежечасно, чтобы не приходили злые, гордые, самолюбивые побуждения и желания, — такова основная заповедь ‘старика’ (как звали его духоборцы в своей ‘Записке’) всем желающим, чтобы Господь сошел в сердце,

¹) ‘Чт. в Общ. Ист. и Древн.’ 1871 г., N 2, стр. 34, 43-44, 74.

157

чтобы душа вновь приобрела свое божественное значение, утраченное еще до начала мироздания. Практически три ступени подвига для нравственного возрождения должен пройти человек: 1-я — ‘покаяние очищения’ (отрчение от злой воли и борьба с искушениями сатаны на грех), 2-я — ‘поучение просвещения’ (посвящение всех свободных часов на чтение и слушание слова Божия). Третьей ступенью уже будет сладостное единение с Богом в сердце, душевный покой и мир. Внутренно возрожденный в Боге, человек увидит в настоящем свете все зло мирское. Раз в сердце его ‘взойдет вечное солнце правды, он не пойдет больше на это зло и ему не нужны будут, как сыну Божию, никакие власти, никакие человеческие законы, потому что на зло не пойдет он не из страха, а из живого и действенного желания жить во Христе’ ¹). Жить же во Христе значит: ‘жить всякому в повиновении, покорности и в страхе Господнем’, особенно между собою ‘ходить в братолюбии, и дружелюбии, и услужливости, поклоняясь Богу друг в друге, яко есмы начаток созданиев Его, образ Бога на земле. Любовь друг к другу представляет единственно прочное основание общества. ‘Велик тот член в славном духовном царстве Христовом, во всем мире рассеянном, в чьем сердце дух любви Иисуса Христа’ ²). В возрожденном подвигом человеке Бог воплощается как память, разум и воля, этот-то божественный разум, или Слово, внутренно и наставляет человека на всяку истину. Человек есть единственный храм Божества. ‘Моя церковь, — говорится в катехизическом оглашении духоборцев, — построена не на горах, не в бревнах, не в каменных стенах, а построена церковь у меня в душе’ ³).

Позаимотвовав некоторые свои положения у немецких мистиков, Колесников должен был признать, что люди, в высокой степени одаренные божественным разумом, ветречаются всюду, к какой бы национальности они ни принадлежали. Понятно, что все они должны составлять одну церковь, хотя бы и принадлежали к иному какому племени, языку и исповеданию. И до сих пор духоборцы утверждают по словам учителя, что, ‘кроме открытых духоборцев, есть во всякой вере духо-

¹) Ibid., стр. 29, 30, 32, 33, 41-48. 74.

²) Ibid., стр. 36, 62—63.

³) Новицкий стр. 240, 242.

158

борцы потаенные, которые, страха ради, не открывают себя. Оттого будто и видимая численность духоборцев, несмотря на древнее их происхождение, до сих пор весьма незначительна’ ¹).

При Колесникове духоборцы еще не выделялись, однако, из толпы религиозных вольнодумцев. Слишком много, как видит читатель, было в учении ‘старика’ частностей, сбивавшихся то на один лад, то на другой. Основная идея прорывалась еще не очень заметно, плач о греховности мира и человека больше занимали внимание слушателя в словах учителя, чем развитие мысли о ‘поклонении Богу друг в друге’. Кроме того, несмотря на непоследовательности, доктрина была еще и слишком интеллигентна для массы. Закутанная в туманный плащ символизма, сосредоточенная, главным образом, на вопросах нравственности, она не выделялась из общей массы поучений морализировавших учителей разных сект какими-нибудь резкими, угловатыми особенностями. У последователей Колесникова еще не было определенного культа, не было какого-нибудь своеобразного ритуала, необходимого затем, чтобы секта остановила на себе изумленное внимание массы, возбудила к себе интерес. Вначале у екатеринославских духоборцев всякий мог давать у себя молитвенные собрания, после которого собратьям предлагалась обыкновенно трапеза. Если собравший сам не мог предложить трапезы по бедности, другие участники общей молитвы и собеседования доставляли заранее или приносили нужную пищу ²). Ничего формального не былр в этих собраниях. Не образовалось еще мертвых традиционных привычек: тут были прозелиты новой веры, еще неустоявшиеся, не разобравшиеся внутри самих себя, искренние, сполна сосредоточенные на своих личностях, равнодушные еще к внешнему миру.

А, между тем, религиозная идея распространялась по Украине все больше и больше, разносимая и хлыстами, и безпоповскими толками староверья, и последователями Тверитинова. В 1768 г. многие из деревень Тамбовской губернии, особенно крестьяне с. Лысых Гор, объявили начальству, что они рукотворенным и написанным на досках образам не покланяются, а потому храмов православных не почитают и ходить молиться в них

¹) Новицкий, стр. 240, 242.

²) Ливанов: ‘Раск. и остр.’, т. II, стр. 227.

159

не будут. ‘Мы покланяемся Христу не писанному на изображениях, а Христу животворному’ ¹). Такой ‘рационалистический’ оттенок протеста, без сомнения, мог быть вызван и тем обстоятельством, что наличное духовенство окраин по своему крайнему невежеству не могло внушить уважения к обрядовой стороне религии, потому что само сплошь да рядом не умело служить. Но нельзя тут не признать и прежде всего влияния проповеди разных учителей, родственных по духу с духоборчеством, которое около этого времени начинает распространяться в Тамбовской губернии уже весьма заметно. Нельзя не заметить, между прочим, тот весьма выразительный факт, что духоборчество на первых порах особенно родушный прием встретило здесь у однодворцев, т. е. у населения и более независимого, и более обособившегося среди общей крестьянской массы ²). Около 1775—85 гг. на долю одного однодворца и выпало придать духоборчеству именно тот резкий, выпуклый характер, которого ему не доставало в передаче Колесникова. Этот однодворец был Илларион Побирохин, из с. Горелого, Тамбовской губернии и уезда.

Илларион Побирохин, богатый человек, вел большую оптовую торговлю шерстью в своей и соседних губерниях. Он был человек впечатлительный, увлекающийся, обладал даром слова и силой убеждения, очень любил читать и рассуждать о предметах веры. Столкнувшись во время своих торговых поездок с последователями Колесникова, он, повидимому, уже знакомый с учением ‘людей Божиих’ (хлыстов), увлекся учением ‘старика’ и сделался ревностным проповедником новой доктрины, внесши в нее сильный отпечаток своей индивидуальности. Он более определенно прибавил к учению Силуана, что Бога в собственном существе нет, что Он существует в праведных людях ³), что божественная Троица (память, разум и воля) нераздельна и что Христос есть божественный Разум. Учение о падении душ Побирохин добавил тоже очень существенной подробностью. Так как земные тела, в которые поселяются падшие души, недолговременны, то Побирохин вывел отсюда заключение, что по смерти одного тела душа должна переходить в другое, а именно: душа чело-

¹) Вестн. Европы 1881 г., N 2. ‘Русские рационалисты’, стр. 670.

²) Отеч. Зап. 1867 г., июль, кн. I, ст. Максимова: ‘За Кавказом.’, стр. 88.

³) Отеч. Зап. 1869 г., N 6, стр. 298.

160

века благочестивого после смерти его переходит в другого человека же, а душа человека беззаконного — в животное. Божественный Разум по смерти исторического Христа открылся в апостолах, принявших его учение, а затем выражается в душе каждого духоборца все полнее вместе с большим ознакомлением его с словом Божиим ¹). Душа Христа, таким образом, как всякая другая, подлежит закону переселения. Все духоборцы поэтому сыны Божии в известной мере, но в ком-нибудь одном индивидуальность Христа выражается сильнее, чем в других, и этим преимущественным воплощением Христа Побирохин объявил себя.

Проповедь Побирохина пошла чрезвычайво успешно. По торговым делам он имел множество знакомств, видался с массою деревенского люда, и это дало ему возможность широко распространить свои религиозные взгляды. Народ называл Побирохина ‘пророком’, ‘кормильцем’, питающим его духовною пищей. Под влиянием успеха и общего преклонения пред ним, Побирохин под старость сделался ‘смелым и решительным до хвастливости в решении религиозных вопросов’. Случилось то, что случается со всяким непосредственным человеком, когда, освободившись от всех стесняющих сдержек житейских условностей, личность развертывается во всю ширь, даже до упразднения здравого смысла включительно. Под конец жизни он стал учить, что спасение идет не по книге, а по духу, что источник спасения, источник познания иистины не в библии, а в книге животной, в живой памяти людской. Изучение библии он стал признавать совершенно излишним и самую эту книгу называл ‘хлопотницею’. Наконец, однажды, он созвал своих последователей и объявил им, что вследствие своей божественности он будет судить дела всей вселенной ²). По отзывам самих духоборцев, ‘задурил старик’. В подражание Иисусу Христу он избрал себе из своих последователей 12 апостолов и назвал их архангелами. Затем избрал еще 12 ‘смертоносных ангелов’. Первые помогали ему в распространении учения, а обязанностью последних было преследование тех, которые, приняв учение, потом изменяли ему.

¹) Новицкий, стр. 225, 229.

²) Максимов: ‘3а Кавказом’, стр. 97—98.

161

Провозглашение себя Христом не прошло, однако, Побирохину даром, особенно когда он вошел в роль и ‘задурил’. Зять его, Семен Уклеин, бывший ревностным последователем тестя, человек бывалый, начитаиный в Писании, искренний, восстал против запрещения читать библию и против чересчур уж последовательных замашек Побирохина и увлек за собою немало недовольных ²). Таким образом, доселе неопределенная толпа с заметными разномыслиями в среде своих членов, разбилась на две половины, каждая с резко определенными пунктами несходства. Взаимная полемика, резко определившиеся разницы в учениях индивидуализировали теперь обе секты. Каждая внутри у себя стала однороднее, последовательнее и фактичнее в виду возражений и соревнования другой. Последователи Побирохина и Укленна резко разошлись между собою даже в житейских отношениях. Когда ‘духовные христиане’ (молокане), смешивавшиеся с духоборцами, в 1804—5 г. по приказанию правительства стали переселяться на Молочные Воды, то духоборцы-переселенцы решительно отказались принять их в свою общину. Да и вообще, где только духоборцам и молоканам приходилось жить совместно, там постоянно возникали между ними споры, взаимная вражда и насилия и все это разрешалось, в конце-концов, жалобами по начальству ²). Даже теперь, почти столетие спустя после разделения, духоборцы считают молокан отступниками от своей веры, а молокане, наоборот, духоборцев. Обе секты ненавидят одна другую ³).

Смелая и широко распространившаяся пропаганда Побирохина привлекла на него, наконец, внимание духовенства. Побирохин был взят, предан суду и сослан с детьми и некоторыми из своих ‘апостолов’ в Сибирь ⁴). Это был уже не первый пример ‘мученичества’ последователей духоборчества. Секта — сложилась.

И. Харламов.

(Окончание следует).

¹) Максимов. Ibid. Отеч. Зап. 1869 г., N 6, стр. 293-299. Правосл. Собесед. 1858 г., N 9, стр. 45—51.

²) Новицкий стр. 82—83. Гакстгаузен: ‘Исслед. внутр. отнош. нар. жизни’, т. I, стр. 253. 280—281.

³) В. Верещагин, ст. о ‘Духоборцах’. Спб. Вед. 1867 г., N 226.

⁴) Правосл. Собесед. 1858 г., N 9, стр. 45.

ДУХОБОРЦЫ¹)

(Исторический очерк).

II.

Пора полного расцвета секты, ее учение в законченном виде.

Побирохину еще не удалось установить культ личности и дать, таким образом, секте вполне законченный облик. Его претензии вызвали протест Семена Уклеина, произвели раскол. И понятно, почему раскол явился в секте. Еще жива была в памяти духоборцев, группировавшихся около Побирохина, проповедь скромного Силуана Колесникова, ставившего на вид, прежде всего, несовершенства, греховность человеческой природы, звавшего к подвигу нравственного самоочищения, чтобы человеку можно было достойно принять в себя Божество, сделать из души своей надлежащий храм для него. Тем не менее, у Побирохина остались верные последователи, не побоявшиеся идти за ним до самых крайних выводов доктрины. И это опять-таки объяснимо. Сам Силуан признавал, что греховность человеческая не неисправимое зло, что нравственный подвиг душевного очищения не может остаться без результатов. Естественно, что люди подвига, уловив в себе с известного момента своих нравственных упражнений ряд необычных ощущений экзальтации, признав, следовательно, в себе присутствие Бога, начинали искренно и беззаветно считать себя святыми, ‘сынами Божиими’, наконец, не видеть ничего особен-

¹) Русская Мысль, кн. XI.

ного в той мысли, что в одном из них, ‘сынов Божиих’, проявился сын Божий по преимуществу, — Христос. Правда, у Побирохина признание себя Христом и претензии на подобающее почтение к себе явились с годами, — явились скорее как результат грубого, гордого самодурства, воспитанного исподволь и проявлявшегося, вероятно, и раньше в более или менее ясных формах обыкновенного ‘ломания’ пред своими, рисовки. Если бы Побирохин глубже, искреннее проникнулся сознанием, что в нем действительно душа Христа, что в нем по преимуществу открылся Божественный Разум, то, разумеется, только серьезное отношение к такому своему убеждению спасло бы его от выходок, о которых и сами духоборцы отзывались как о ‘дуростях’, и еще вопрос, произошел ли бы раскол в секте. Во всяком случае дальнейшее развитие духоборчества шло все больше по пути к культу личности. Уже намечалась вульгаризированная формула доктрины: ‘Бог есть дух, сей дух или Бог в нас, мы есмы Бог’, или, как говорят духоборцы теперь: ‘Бог есть человек’ ¹). Не доставало именно только сильного, искренно убежденного человека, который бы поднял снова претензию Побирохина и одним, двумя положениями дал бы секте окончательно определенную, резко выпуклую физиономию. Такой человек и явился почти непосредственно после ссылки Побирохина и, повидимому, из его непосредственных учеников. Это был Савелий Капустин, отставной капрал гвардии, бывший крепостной (по слуху, приводимому у Гакстгаузена), за какую-то вину отданный своим барином в солдаты ²).

Капустин был человек не заурядный, — красавец и с замечательными в высокой степени душевными способностями. Он увлекательно, даже вдохновенно говорил, имел громадную память. Говорят, будто он знал наизусть всю библию и помнил все, что бы ни читал. По рассказам Гакстгаузена, посещавшего духоборческие поселения на р. Молочной, Капустин учил, что душа Иисусова, выражающая высшее пред всеми человеческими душами человеческое разумение, воплотившись раз в самого чистого человека на земле, с тех пор всегда пребывает в человеческом роде, живет и обнаруживает

¹) Новицкий, стр. 240, Обзор 1878 г., N 237.

²) Гакстгаузен: ‘Исслед. внутр. отн.’ etc., т. I, стр. 272.

себя в каждом верующем. Но, кроме этого присутствия души Иисуса в каждом верующем в отвлеченном, иносказательном смысле. и индивидуальная душа Христа (в буквальном смысле) тоже переселяется постоянно в одного какого-нибудь праведного человека (по слову самого Христа: ‘се аз с вами есмь вовся дни до скончания века’) и во время своего пребывания здесь, хотя и в несовершенном человеческом теле, сохраняет воспомннание о своем божественном начале. Таким избранником среди духоборцев недавно был Силуан Колесников. ‘Он действительно был Христос (передает Гакстгаузен слова Капустина), как в настоящее время я. Это также верно, как верно то, что небо простерто над моей головой и что земля под моими ногами. Я точно Христос, ваш Господь. И так — падите ниц предо мною и обожайте меня также’. И все будто бы пали на колена и стали ему молиться. Установлен был целый обряд поклонения. На лицевой стороне дома, в котором жил Капустин в слободе ‘Терпеньи’, во втором этаже была галлерея, куда он выходил в известные дни, когда народ собирался на дворе перед домом. При каждом таком выходе все собравшиеся падали на колена пред своим пророком и кланялись ему. Иногда Капустин сидел на верху в зале и тогда процессией в одну дверь входили мужчины, в другую — женщины и принимали от него благословение ¹).

Сколько можно судить по имеющимся у нас материалам, Капустин, в сущности, ничего не прибавил к учению Колесникова и Побирохина. Он только благодаря своей силе, своему искреннему убеждению в своей правоте’, практически довел до конца то, на чем остановился Побирохин. Кроме того, Капустин выступил среди духоборцев в роли организатора и администратора и в этом его главная сила и значение. С ним и с его работой мы еще встретимся дальше. А теперь обратимся к рассмотрению духоборчества в том виде, как оно отразилось в умах массы последователей, вступивших в секту при Побирохине и Капустине. Вульгарное духоборчество ко времени Капустина совсем сформировалось и, повидимому, застыло в одних формах. При Капустине был самый сильный прилив прозелитов, полный расцвет сектантского

¹) Ibid, стр. 273, 282.

энтузиазма. После него секта уже падает, ее численность держится на одном уровне или даже убывает, — верный признак, что живая сила, дух жизни оставил секту.

Основным пунктом духоборческого учения, разумеется, мы должны признать именно это обоготворение личности. ‘Мы язык свят, царское священие, люди обновления и греха в нас нет’, — говорили духоборцы архимандриту Евгению на собеседовании с ним ¹). В духоборческом катихизисе находим такой ответ на вопрос: что ты_, суетный или избранник? — ‘Избранник, потому что не взыдох сонму суетному возненавидех церковь лукавнующую, обыдох сети диявольския, восприях брак святый, тайны от Эдема святый душе. Стою я на камени, а камень наш Христос. Над главою моею виденье, венец, подобный душе, а венец есть слава вечная, одет я светом, яко ризою, подпоясан от сапфира поясом златым’ ³).

А злые наклониости и побуждения человеческой природы? Их уж, разумеется, нет, раз ‘мы язык свят, царское священие, люди обновления’ и пр. В вульгарном духоборчестве вопрос о зле почти исчезает. ‘Искушения на земле людям бывают от людей же и от плоти. Адамова зла не приемлем: всяк сам по себе грешен и спасен. Ад — есть незнающие света люди и злые духи в них живут’ ²), — вот, в сущности, и все, что осталось в массах от учения Колесникова. В определении ада слышится учение о переседении душ. Самое это учение не могло не запасть в умы масс, но оно запало в ужасном виде. Так, напр., иные духоборцы думают, что в человеке может быть по нескольку душ сразу, иначе чем, говорят, объяснить появление нескольких человек детей? Души детей выходят из отца ⁴).

Как ни мало, однако, в учении духоборцев данных для решения вопроса о происхождении зла, тем не менее, среди них сохранилась фракция, более склонная к развитию учения

¹) Чт. в Общ. Ист.и Древн. 1874 г.,N 4, стр. 142.

²) Новицкий, стр. 239. Странно, что г. Юзов, излагая учение духоборцев, совсем не осветил этого пункта. Из его изложения учение духоборцев выходит чем-то вроде философского антропоморфизма и совсем не имеет того характера, который дает ему приведенная мною тирада. А, между тем, опустить этот ‘букет’ — значит совсем исключить смысл духоборчества.

³) Чт. в Общ. Ист. и Древн. 1874 г., N 4, стр. 141.

⁴) Самар. Еп. Вед. 1867 г., стр. 278.

Колесникова, более проникнутая мистико-аскетическим чувством неизбежной слабости, греховности человеческой природы, более заимствовавшая от мистических сект, главным образом, от хлыстов. Эту двойственность в направлении духоборчества заметил еще Гакстгаузен. Разница между двумя фракциями, по его наблюдениям, выражается, главным образом, в отношениях той и другой к практической жизни: ‘одни придают наибольшее значение очищению от грехопадения, покаянию (основной мотив Колесникова), другие вере во внутреннего Христа’. Второе направление характеризуется им таким образом: ‘если душа в нас воистину жива, то мы приняли в себя Христа, он пробуждается в нас и мы делаемся Богом, и тогда грех для нас невозможен, все, что мы тогда делали, — хорошо, потому что в нас поступает так сам Бог, хотя бы даже наш поступок имел вид порока’ ¹).

Две эти фракции сохранились и до сего времени. В то время как в Славянке, в Елизаветпольском уезде, Эриванской губ., духоборчество резюмирует свое учение коротко: ‘Бог есть человек’, — в Ахалцыхском уезде, Тифлисской губ., духоборчество, повидимому, держится того убеждения, что божество сходит в человека только в известном состоянии возбуждения и на богослужениях бывают радения, как у хлыстов, есть Богородицы (во время собраний) или пророчицы (в обыкновенное время). Впрочем, это и только, что теперь нам известно для характеристики различий в учении духоборчества. В остальном они схожи, или, по крайней мере, наши наблюдатели не имели проницательности умного немца и не обратили на этот пункт, как и на многое другое, никакого внимания.

Нравственное учение духоборцев, кроме обычной морали, общей для всех разновидностей христианства, определяется тоже в наиболее любопытных проявлениях основным тезисом — святостью личности и вытекающими отсюда сдедствиями и запросами. Так, из происхождения зла, по учению Колесникова, следует, что все люди равны, потому что все они одинаково — души, падшие в высоте и посланные в наказание в эти темницы — земные твла. Из этого, казалось бы, следует и равенство, напр., женщины и мужчины. Но так как мы имеем дело с первыми проблесками пробуждающейся мысли, притом,

¹) Гакстгаузен, стр. 265 и 266.

у русских людей, с молоком матери всосавших известные воззрения, то не будем удивляться, когда прочитаем в духоборческом псалме, что ‘из ‘тьмы’ женщин (тьма — слав. ‘тысячи тысяч’), разумеющих, знающих Бога, спасется одна’ ¹), такова несчастная судьба духоборческих женщин. Что же сказать о женшинах из ‘церкви лукавнующей’? Они-то уж, понятно, сплошь должны погибнуть. Мистическая фракция духоборчества, очевидно, последовательнее, так как она равно допускает возможность временного наития божества как на мужчину, так и на женщину. Из признания святости духоборческой личности следует необязательность постановлений закона для духоборцев, потому что они сами в себе носят высший закон. Отсюда, однако, не следует противление закону. Закон установлен, правда, для ‘всех людей’, но полагается, что требования закона и требования божества в избранном роде не разойдутся. Там же, где разойдутся, предпочтение, само собою, должно быть отдано высшему закону, начертанному в сердцах духоборцев. Таким образом, полагается платить подати: взимание податей, по их мнению, ведет свое начало от статира, вынутого Петром по повелению Христа из рыбы и отданного сборщикам податей. Можно защищаться от неприятеля, — и этим позволением, как увидим дальше, духоборцы и молокане широко воспользовались на Кавказе, но всякое нападение, хотя бы и по приказанию начальства, решительно противоречит велениям Высшего Разума ²) и есть случаи открытого упорного отказа духоборцев поднимать оружие в виду неприятеля. ‘Не клянитеся ни небом, ни землею’, — сказано, поэтому носителям в себе божества по преимуществу совершенно лишнее присягать, дозволительно сопротивление в этом случае. Отказываясь даже в Сибири на заводах от присяги, духоборцы заявляли: ‘работы, какие от них будут потребованы, исполнить не отрекаются: присягу они имеют внутреннюю’. И действительно, на честном слове исполняли все то, что приказывалось, безропотно и с готовностью ³). Наконец, нельзя не отметить еще один очень важный пункт духоборческой морали: занятие торговлей считается предосуди-

¹) Новицкий, стр. 246.

²) И. В. Лопухин. ‘Чт. в Общ. Ист. и Др.’ 1864 г., N 4, стр. 47.

³) Максимов: ‘За Кавказом’. Отеч. Зап. 1867, июль, кн. I, стр. 95.

тельным ¹), торговля, даже веденная честно, развращает, рождая жажду корысти, что совсем не к лицу ‘роду избранному’. Торговля понимается здесь только в смысле чистого посредничества: продавать результаты своего труда грехом не считается.

Для характеристики отношений духоборцев к церкви и обрядам приведем показание донских козаков, данное в екатеринославской констистории в 1792 г. Оно хорошо резюмирует эту полемическую сторону доктрины и до сих пор не может считаться устаревшим. ‘Рождены мы все от отцов, содержавших предание церкви рукотворенной. Грамоте, читать и писать не знаем и не учились по словам Христа Спасителя: напишите в сердцах и возвестите во языцех… Вселенских и поместных соборов положениям и никаким другим правилам церквей рукотворенных не верим, а верим только единому Богу. Богородицу признаем ту, что от Бога родится ²), а никакой другой не признаем. Апостолов, настоящих Христовых учеников, признаем, что они были добрые люди и угодники. Мучеников и мучениц, которые за Христа претерпели, почитаем, что они добрые люди были. Апостольским и мученическим добродетелям подражаем и почитаем их за добродетели (когда двоих мододых духоборцев за хулу церкви в Риге высекли и сослали в Сибирь на работу, то остальные духоборцы отзывались о них так: ‘они блаженны, что пострадали за Христа’, а один из наказанных сам особенно радовался, когда его наказывали, повторяя беспрестанно, что он рад пострадать за истину и слово Божие ³), в таком же настроении духоборцы переселялись по приказанию правительства на Кавказ). Исповедуем дела Божии, покаявшись во грехах однажды навсегда. Приобщаемся самому Христу, чтобы получить новую силу и благодать, а впредь жить свято и по-христиански… В супружеской жизни основываемся

¹) Л. Загурский: ‘Поездка в Ахалц. у.’ Зап. Кавк. Отд. Геогр. Общ. т. VIII, стр. 73.

²) Подобное остроумничанье, если можно так выразиться, играет большую роль в духоборческих объяснениях Писания и убеждает простодушных людей не хуже иных логических аргументов. Вот несколько примеров объяснений вроде приведенного: ‘небеса поведают славу Божию’ толкуется — не бесы поведают славу Божию, а люди святые. ‘Давид почему так называется?’ Да видели, разумели дела Божии. ‘Грекороссийская вера’ значит ‘грехи российской веры’ и пр. (Новицкий, стр. 245—246).

³) Ливанов. т. II, стр. 522.

на слове закона вольном с двух сторон и любви, не принимая никаких рукотворенной церкви обрядов (впоследствии, впрочем, при заключении брака духоборцами допущены некоторые обрядности, хотя брак может быть, вопреки церкви, во всякое время, даже в великий пост ¹). Умирающие погребаются, где кому случится, без всяких рукотворенной церкви обрядов, только общество поет Давидовы псалмы сколько пожелает’ ²). В значительно искаженном и обессмысленном виде, благодаря устной передаче из поколения в поколение, все эти положения в том же порядке сохранились до сих пор в одном духоборческом псалме. Заимствуем из него еще одну характерную подробность, здесь упущенную о поклонении иконам: ‘образу мы кланяемся неоцененному, внутрь нас сияющему’. Отрицание почитания икон основывается еще на том, что поклонение иконам идет от Авраама, который ввел их взамен золотого тельца, слитого при Синае ³). Для избранного рода, конечно, излишни и золотой телец, и икона, замена его.

Для характеристики отношений духоборцев к правительству и верховной власти, кроме вышесказанного, приведем выдержку из того же псалма: ‘Царя почитаем, милостивым властям повинуемся. Кто милостиво рассуждает, уподобится истинному Богу. Кто безвинио бьет и мучит, тот мучитель-антихрист’ ⁴). ‘Царя почитаем, — говорили духоборы г. В. Верещагину, — это на нас пустое взвели, что мы власть не чтим, царя нельзя не почитать, только что ‘отцом’ его, как православные, не называем’ ⁵).

Наконец, весьма заметную и характерную часть учения духоборцев представляют их легенды исторического характера. ‘Рационализм’ секты так прекрасно рисуется в этих рассказах, составляющих общее и наиболее, может быть, любимое достояние духоборческой массы, что их нельзя не привести здесь. Начнем с истории самого учения, как представляют ее себе духоборцы.

Всех вер на земле 77 и все они ложны, истинная вера 78 духоборческая. С. Капустин убедил своих последователей,

¹) Максимов. назв. ст., стр. 95. Ирк. Епарх. Вед. 1880 г., N 42.

²) Рус. Арх. 1865 г., стр. 813—815.

³) и ⁴) Новицкий, стр. 253, 268.

⁵) Спб. Вед. 1867 г., N 226.

что духоборческая вера действительно, а не иносказательно, как это понималось раньше, происходит от Анании, Азарии и Мисаила и, таким образом, древнее христианства. Сам Христос только один из духоборцев. Анания, Азария и Мисаил до сих пор пользуются в секте большим почетом. Это потому, как объясняли духоборцы г. Верещагину, что они достояли при кресте Христа до конца. ‘На что уж апостол Павел был близок ко Христу, —говорят духоборцы, — и тот отрекся от Него, а они выдержали’. Таким образом, масса духоборцев признает исторического Христа или, правильнее, Христа апокрифов, то заимствованных из отреченной литературы, то выдуманных самими. Говорят, напр., что Христос вывел из Египта 40,000 людей (если бы духоборцы хоть ‘разумно’ читали Писание, они бы видели, что тогда христианство древнее духоборчества). Христос пострадал, чтобы показать нам пример страдания за истину. Распяли Христа жиды, а жиды — значит жители (!), а жители эти православные. Это особенно ясно из того, что Христа распяли первосвященники и книжники, а православные (иные) сами себя называют священниками и читают видимые книги. Распявши, они одумались, сознали свою вину и, чтоб загладить ее, стали покланяться Христу мертвому, т. е. кресту и иконе Его. А живой Христос переселился в духоборческий род после своего воскресения — духом, но не телом, которое истлело в земле. Не приводим ходящих у духоборцев известных апокрифических сказаний о чудесах, бывших в доказательство воскресения Христова.

Очень может быть, что все эти рассказы в былое время, при первых учителях духоборчества, были только символами, которые подлежало понимать ‘духовно’. Пора эта скоро прошла, масса, повинуясь все еще не изменившимся привычкам своей мысли, внесла в тонкие символы своих учителей свой грубый, чувственный смысл: из символов она сделала живых, реальных людей, реальные факты превратила в сказки, полностию отвечающие запросам ее фантазии.

При кончине века, — здесь мы входим в область духоборческих ‘идеалов’, — Христос, по сказаниям сектантов, явился с женами мироносицами (почему именно с ними — неизвестно) видимо, в образе человеческом судить грешников. После суда они будут низвергнуты в ад на вечную муку (т. е. в вечное сообщество с злыми духами, обитающими тела

злых людей?), а праведники (духоборческий род) останутся жить на земле со Христом. Воскресенья тем умершим не будет. После истребления грешников мир останется таким же, каков он и теперь. Родиться, трудиться и умирать праведники будут также, как и всегда ¹).

Все учение духоборцев содержится в ‘животной книге’, состоящей из бесчисленного множества псалмов. Начало ее возводится ко временам земной жизни И. Христа. Тогда одни из учеников его захотели записать его учение, но по забывчивости записали не полно и не верно. Другие не записывали, а сохранили учение в целости в памяти и в сердцах своих и в целости передали последующим родам, т. е. родам духоборческим. Затем, что касается библии, относительно ее И. Христос дал духоборцам следующую заповедь: ‘вы, мои голуби, выбирайте из мякины одно чистое зерно и насыщайтесь им’. ‘Много в Писании, — говорили духоборцы архимандриту Евгению, — иное тому, другое другому пригодно, а мы признаем, что нам следует’ ²). Выборки из псалтири, перемешанные, хорошо ли, дурно ли, с евангельскими текстами, отрывками из молитв и церковных песней, и образуют псалмы, из которых состоит ‘животная книга’. Псалмов так много, что знать их все одному человеку невозможно. Чтобы составилась полная животная книга, надо, так сказать, сложить все духоборческие сердца и памяти. Это завещанное предками наследство передается по частям преемственно от отца к сыну и ни одна будто бы иота этой книги не затерялась и не может затеряться, потому что Христос, пребывающий в духоборческом роде, не допустит ни малейшего ее изменения. Авторитет псалмов поэтому непоколебим ³). Несмотря, однако, на категорические заявления духоборцев, в псалмах затерялась теперь и не одна иота, а и много живого смысла, когда-то одушевлявшего псалмы в устах их первых составителей. В самом деле, псалмы, записанные Гакстгаузеном, еще по свежей памяти, полны глубокого смысла и подчас возвышенной поэзии. Псалмы, записывавшиеся позднейшими наблюдателями, часто лишены всякого смысла. Однако, в

¹) Новицкий, стр. 238—239, 243-245, 253, Правос. Собесед. 1859 г., N 3, стр. 300—302, 305-306. Ливанов, т. II, стр. 523.

²) Чт. в общ. Ист. и древн. 1874 г., N 4, стр. 139.

³) Новицкий, 243-245.

них не допускается никаких изменений, и к бессмыслицам своей животной книги духоборцы сполна равнодушны. Когда, записывая псалмы, г. Верещагин спрашивал объяснений при бессмыслице, ему отвечали: ‘Кто ж его знает? Премудрость Божия, не достигнешь всего!…’ Или: ‘Я этого не знаю, так родители наши читывали, так и мы читаем, так маленьких приучили, а Господь знает, что там к чему!’ Примерно то же отвечает г. Л. Загурский: ‘Сильно ошибся бы тот, кто вздумал бы видеть в ахалкалакских духоборцах рационалистов: рассуждения их о вере вращаются всегда около известных, заученных ими положений: если им укажут противоречия в их учении, то они в этом случае обыкновенно отмалчиваются’ ¹).

Духоборцы шли по следам Побирохина в своем отрицании библии, в отстаивании своего права выбирать из нее ‘чистое зерно’. Но когда свободные молитвенные импровизации первых экзальтированных учителей стали запоминаться и передаваться как нечто святое, не подлежащее перемене, тогда сам собой явился тот же авторитет, который отрицался с библией. И как только явилось в духоборчестве такое формальное отношение к символике и вдохновениям учителей, так и кончился прогресс секты. И нечего выдумывать, что, мол, массе не по плечу были приведенные нами жалкие соображения и россказни, что духоборцы заняты больше общинноустроительною деятельностью и что де поэтому их учение не распространяется. Нет нужды в таких невероятных и наивных предположениях. Что духоборчество с 30 годов перестало распространяться, это понятно: к этому времени живая вера покинула его, личность снова запуталась в крепко расставленных тенетах общинной, стадной рутины, снова потеряла чутье действительности и подчинилась бессознательно господствовавшим кругом инстинктам и привычкам мысли. Эти ‘передние кадры русских рационалистов’, кроме всего нерационалистичного, выше отмеченного, ‘крайне суеверны’ ²), заражены предрассудками ³), свойственными всей массе нашего крестьянства. Да и откуда, повторяем, было бы им взять рационалистического духа? На какой почве мог бы

¹) Назв. ст., стр. 74.

²) Выдержки из газ. Мшак в Изв. Кавк. Отд. Геогр. Общ. 1874 г., т. III, N 4, стр. 159.

³) Л. Загурский, назв. ст., стр. 74.

расцвесть этот рационализм? Но точно также ясно и то, что как только рутина заела секту, так и вся ее привлекательность для массы исчезла.

Обращаясь к истории духоборчества, находим то же самое. В явлениях поры расцвета секты сейчас же открываются причины ее упадка. Тот же самый формализм и косность массы губят в секте ее самые благие начинания.

Указами 1802—1804 гг. разрешено было духоборцам переселяться на Молочные воды (в Мелитопольском уезде, Таврической губернии). Поселенцам даны были разные льготы, земли отводилось по 15 дес. на душу ¹). Места оказались прекрасные и скоро отовсюду потянулись сюда семьи духоборцев. Одним из первых попал сюда Кирила Колесников (сын Силуана), ‘один из учителей духоборчества, возвратившийся из Сибири. В 1805 г. в числе других сюда прибыл и Савелий Капустин. Он основал главную слободу ‘Терпение’ и взял в свои руки управление всеми делами общества ²). В Терпении находились волостное правление общества, общественный так называемый ‘сиротский дом’, деревянное большое здание с рощею фруктовых и лесных деревьев, с прекрасным ключевым протоком и двумя фонтанами. Дом этот духоборцы называли также Сионом. Здесь на общественный счет жило несколько мужчин и женщин, неспособных к труду, здесь же помещался хор, составленный из девушек, затвердивших уже слагавшиеся среди общины псалмы и певших их на молитвенных собраниях общины.

Как только духоборцы поселились здесь, первой мыслью их стало устроить свою общину по образцу апостольских общин с полной общностью имуществ. Организация общины по типу, данному первыми христианами, повидимому, намечалась уже раньше. Общественное имущество на первых порах секты играло большую роль. Чиновники постоянно доносят, что даже там, где наберется несколько духоборческих семей, они заводят общественные суммы для поддержания неимущих, для первоначального обзаведения разных неимущих людей, совратившихся в секту ³). Бывало, что какой-нибудь сектант испугается новшества секты и уйдет из нее. Ему давали в этом полную волю, выда-

¹) Полн. Собр. Зак._: т. ХХIII, N 20, 123, 21, 556.

²) Гакстгаузен, стр. 274.

³) Варадинов: ‘Ист. мин. вн. д.’, т. VII, стр. 233.

вали даже то, что он внес в общественное имущество. Теперь на новых местах духоборцы захотели провести общность имущества полнее. Введена была общинная обработка всех полей, продукт делился потом поровну между всеми членами общины. Но, кроме того, на случай голода устроены были запасные общественные магазины хлеба. Попытка устройства евангельской общины, однако, скоро почему-то была оставлена. Английский пастор Пинкертон, бывший на Молочной в конце 20 годов, говорит, что ‘был только один период, когда они имели всеобщее, это когда они только что пришли на Молочную’, стало быть, в самом разгаре их религиозного энтузиазма. ‘Теперь же, — говорит Пинкертон, — всякая семья имеет свою частную собственность: скот, землю и пр. Впрочем, у них есть хлебные поля, сады и стада, принадлежащие всей общине и доходы с которых представляют общественную собственность. Такой же обычай существует у меннонитов, живущих по соседству с ними, и у других немецких колонистов, — обычай, в данном случае независящий от религиозных возрений’ ¹). Пинкертон ничего не говорит о том, каким образом и почему уничтожилась у духоборцев полная община. Наши же писатели, на основании сведений, собранных чиновниками, представляют дело в таком виде: ‘Капустин, пользуясь в среде духоборцев неограниченною властью в делах религиозных, присвоил (?) себе такую же власть и в делах хозяйственных. Обратив все состояние духоборцев в одно общественное хозяйство, он неограниченно распоряжался им и один получал с него доходы. Впоследствии, как будто утомившись экономическими распоряжениями, он продал общественный скот, оставив общине только часть его и из прочего достояния часть разделил между всеми духоборцами, а важнейшую удержал у себя и, таким образом, оставил своему роду богатое состояние. Дележ был самовольный, некоторые считали у себя до 1000 штук скота, а получили только сотню, но роптать никто не осмелился’ ²).

Во всем этом одно только верно, что по каким-то причинам община и Капустин сочли за лучшее уничтожить в значительной степени общее хозяйство: отчего-то оказалось оно

¹) Pinkerton’s ‘Russia’, 1833 г., стр. 167, 312.

²) Труды Киев. Дух. Акад. 1876 г., N 8, стр. 406.

неудобным. Разумеется, у нас очень мало данных для выяснения личности и характера Капустина, но тот громадный авторитет, которым он пользовался в общине своих последователей, то уважение, с каким относились они к нему при жизни и по смерти, дают возможность предполагать, что не с ловким мошенником имеем мы дело, а с незаурядной, нравственно-безупречной личностью. Редко когда мошеннику удается так превлекать к себе сердца людей, да и то не надолго. Да и смысла не было Капустину заботиться так о своем роде. Он сам остался на всю жизнь искреним сектантом, он не сделал даже попытки завести какое-нибудь торговое или промышленное предприятие, по крайней мере, даже следователи не указывают на это. Его сын, несмотря на отсутствие в нем многих прекрасных свойств отца, несмотря на свою испорченность — по утверждениям следователей — тем не менее, всегда тоже был в рядах духоборцев, с ними ушел на Кавказ, и опять-таки не из чего не видно, чтобы он приложил к чему-нибудь награбленные отцом капиталы.

С другой стороны, такое сваливание на Капустина ликвидации с грабительской целью общественного хозяйства может, пожалуй, иметь свое основание вот в чем: при сиротском доме в пору выселения духоборцев в Закавказье было до 50,000 рублей капитала — сумма большая по тому времени и не мало продуктов натурального хозяйства при тогдашней дешевизне нужно было продать, чтобы капитализировать ее. При выселении капитал этот растаял в руках исполнителей распоряжения о высылке ¹). Понятно, что, пожалуй, на случай, и не мешало обеспечить спокойное пользование куском, попавшим в руки, уж на что же лучше ссылка на умершего человека, да еще такого человека, как Капустин?

Как бы то ни было, в то время, как дела общин духоборческих шли, казалось бы, самым лучшим образом, замечаются, однако, все больше и больше признаки разложения. Первым делом сплыла общинноустройственная попытка вместе с ослаблением в довольстве религиозного энтузиазма и дело свелось к обыкновенной сельской общине, как наиболее привычной форме жизни. Повидимому, учителя общины не могли не замечать этого ослабления энтузиазма, религиозное возбуждение

¹) Обзор, 1878 г., N 237.

они старались поддержать всякими путями, даже введением каких-то таинственных обрядов, — ‘мистерий’, как называет их Гакстгаузен, — вероятно, сводившихся к хлыстовским радениям. Мистерии, впрочем, существовали только для избранных, от которых требовалось соблюдение полнейшей тайны. За измену грозило страшное наказание. Прошли, таким образом, времена терпимости, когда прозелит, раздумавшись, уходил себе спокойно из секты. Побирохинские ‘смертоносные ангелы’ были восстановлены. Учреждено для изменников судилище под названием ‘Мука и рай’. Оказалось, говорят, несколько случаев пропажи людей без вести и будто бы судилище играло в этой пропаже ужасную роль инквизиционного трибунала со всеми его аттрибутами. Особенно совет 30-ти сделался страшен при сыне Капустина Василье Калмыкове и внуке Иларионе Калмыкове, когда к секретным собраниям было допущено большое число лиц и на них стало проделываться нечто очень компроментирующее, нечто такое, что пепременно желалось не выносить на свет Божий. А, между тем, раз были люди, посвященные в таинство и непосвященные, раз посвященных оказалось значительиое число, то, понятно, сохранение тайны сделалось труднее. Скоро все обыватели поселений знали, чтР делается в тайных собраниях, и, понятно, заставить их молчать было можно только ‘нагнавши страху’, наведши ужас жестокой расправой с болтунами. И ужас был наведен столь основательный, что даже впоследствии духоборцы, обратившиеся к православию, не осмеливались рассказать, что они знали о тайных собраниях своих бывших единомышленников ¹).

III.

Домашняя и общественная жизнь духоборцев.

Если внутри секты уже в 20—30-х годах нашего столетия не все обстояло благополучно, то этого собственно нельзя было сказать об экономическом состоянии духоборческих общин. Иностранные путешественники, посещавшие их из любознательности, чиновники, заезжавшие ‘по делу службы’, единогласно свидетельствуют, что их ‘прекрасно возделанные

¹) Новицкий, стр. 142—145.

поля, многочисленные стада, красивые дома, опрятная и чистая одежда резко отличают их от обыкновенных русских поселян’ ¹). Эта зажиточность скоро стала возбуждать аппетиты местной полиции, желание взять нечто с отщепенцев ‘за право жития’ ²). Но духоборцы были смелы, даже по отношению к полиции держали себя сообразно с своим сознанием человеческого достоинства и, повидимому, гораздо скупее раскрывали свои кошельки, чем все другие сектанты, особенно из начинавших богатеть и обживаться.

Придирки местной полиции к неподатливым на приобретение ‘права жития’ людям начинаются еще в половине 20-х годов, в пору самого либерального отношения к сектантам, и не прекращаются, несмотря на высочайший рескрипт-выговор херсонскому военному губернатору Ланжерону, во все время царствования Александра I, а в особенности в царствование Императора Николая, когда, как известно, отношения высшей власти к сектантам круто изменились. В 1835 г. недоброжелателям духоборцев удалось, наконец, добиться назначения следственной комиссии по делу о духоборческих преступлениях.

Коммиссия ‘работала’ 4 года и так как совет 30-ти, по-видимому, действительно замарал себя не одним преступлением, то духоборцам предписано было выселяться с Молочных вод в Закавказье, в Ахалцыхский и Елисаветпольский уезды. В Ахалцыхский уезд духоборцы ссылались и раньше. В 1821 г. в Ахалцыхском округе, Тифлис. губ., оказалось переселенных туда духоборцев до 2,300 душ ²). Теперь здесь насчитывается 8 многолюдных духоборческих поселений: Богдановка, Терпение, Спаское, Гореловка и пр. В Елизаветпольском уезде главное поселение духоборцев — Славянка, деревня в 60 верстах от Елизаветполя (Ганжи).

Сведения наших материалов о домашней и общественной жизни духоборцев крайне скудны и отрывочны, так что мы не можем уследить каких-нибудь изменений в их быте после переселения за Кавказ, не знаем, имели ли место какие-нибудь изменения. Вероятнее, что их почти и не было при отмеченной у этих сектантов ‘несклонности к нововедениям’ ⁴).

¹) Pinkerton: ‘Russia’, стр. 167—168.

²) Отеч. Зап. 1870 г., N 6, стр. 293—294.

³) Новицкий, стр. 119.

⁴) Цит. зам. из газ. Мшак.

В нашу бытовую картину войдет, таким образом, все, что известно нам по материалам, безразлично, относятся ли материалы к жизни в Мелитоп. уезде или в Закавказье.

В Мелитопольском уезде поселенцам-духоборцам отводилось на душу по 15 дес. земли. При переселении в Закавказье им обещаны соответствующие наделы в Ахалцыхском уезде. Место для поселения отведено было духоборцам крайне нездоровое. Немало людей вымерло у них, прежде чем поселенцы освоились с новыми условиями быта и переменили места, назначенные им для переселений. По словам автора статьи в Обзоре, теперь духоборцы живут на арендуемой ими казенной земле и не покупают земли в собственность только потому, что находятся под постоянным страхом выселения дальше на окраину. Главными занятиями сектантов здесь, как, впрочем, и раньше на Молочных водах, надо считать скотоводство, даже чаще овцеводство и извозный промысел. Запашка ведется в небольших размерах обычного крестьянского хозяйства, сколько требуется для себя только. Пастбища для своих мериносов, разведением которых духоборцы занимались еще на Молочной, обыкновенно арендуются ими, как всюду, целым обществом, духоборцы в Сибири также живут общинами: взаимная помощь деньгами и трудом практикуется постоянно, — вот все, что нам известно о поземельных и экономических отношениях сектантских общин. Об административном устройстве и управлении общин известно не много больше. Пинкертон рассказывает, что, подъезжая к первой из духоборческих деревень на Молочной, он встретил одну женщину и спросил ее, где живет местный староста. Женщина гордо отвечала: ‘Между нами нет никого, кто был бы больше других’. Разумеется, это ответ для чужих. На самом же деле на Молочной была некоторая иерархия, во главе которой стоял ‘пророк’ Капустин, потом его сын и внук Иларион, который стоял во главе общины и за Кавказом до своей смерти, он умер, впрочем, скоро после переселения. После Илариона делами секты заправлял какой-то Левушка, а затем сын Илариона Петр. Преемственность в наследовании звания пророка в роде Капустина объясняется тем, что в его роде переходила душа Иисуса от него к потомкам (по предсказанию Капустина) и открывалась в них по достижении 30-ти летнего возраста. ‘Пророк’, впрочем, за исключением разве Капус-

100

тина, повидимому, имеет авторитет только учителя, он не
вмешивается в какою-нибудь особенною властью в управление
духоборческих общин. Управление же собственно ведает мирской сход ‘стариков’ (по духоборческой терминологии), т. е. домохозяев, отцов семейств по исконному русскому обычаю. Как и всюду, сход есть и административная, и судебная инстанция вместе. Есть, впрочем, возможность предполагать, что для разбора ссор и для суждения о негодных членах общества существует более специализированный суд стариков,
опять-таки обычный в деревнях, особенно, напр., в Тамбовской губернии, суд этот выборный и составляется из наиболее опытных и почтенных членов общины. Отдельный член общины, сделавший какой-нибудь проступок, подвергается до исправления и раскаяния удалению из общественных молитвенных собраний ¹). Замеченный не один раз в воровстве, разврате, буйстве, нетрезвости, непокорности ‘сходу’ после увещаний отвергается целым обществом и даже (смотря по свойству проступка или преступления) предается гражданскому суду ²). В первое время жизни на Молочных водах духоборцы особенно настойчиво преследовали в своей среде воровство и пьянство. И чиновники в этом отношении в своих отзывах признавали их безупречными. Но уже в конце 20-х годов соседи меннониты говорили Пинкертону, что пьянство в общинах замечается, но что духоборцы лицемерно скрывают своих невоздержных людей и уверяют, что ‘все члены их общины святые’. По словам г. Верещагина, теперь духоборцы
открыто пьют и курят и даже разводят махорку (автор был в Славянке).

Обратимся теперь к семейной жизни сектантов. ‘Теоретически духоборцы не признают родства, душа не знает ни земного отца, ни земной матери, тело же дитя земли, и душа совершенно равнодушна к тому, в какую темницу она заключена и кто был производителем этой темницы’ ³). Логическим следствием из этого положения было бы полное отрицание семейного союза. Разные ретивые люди упрекали духоборцев и в сплошном пепокрытом разврате, и в кровосмешениях. Когда об этих сплетнях говорил с духобор-

¹) Новицкий, стр. 260.

²) Правосл. Собесед. 1859 г., N 3, стр. 311-312.

³) Гакстгаузен, стр. 280.

101

цами Пинкертон, то ему отвечали: ‘разве мы звери?’ ‘Природные склонности, — замечает Гакстгаузен, — сильнее принципов’ и указывает на то, что видал много проявлений нежной любви к детям и почтительной к родителям. Вообще при заключении браков у них существует такое же строгое различение степеней родства, как и всюду на Руси, так что г. Максимов совершенно прав, когда говорит, резюмируя свои наблюдения над духоборцами, что ‘в них ясно видятся необлыжные русские люди’. Брак заключается в присутствии всей общины и, несмотря на отрицание обрядностей, обставлен некоторыми обрядовыми подробностями. В заключении браков духоборцы сначала не стеснялись, повидимому, национальностью и исповеданием. Поселяемые на севере в Финляндии сектанты иногда вступали в брак с лютеранками (Пол. Собр. Зак., т. XXXII, N 25, 610). Но с дальнейшим развитием духоборческой пропаганты браки больше и больше заключаются только в единомышленной среде. Когда духоборчество стало распространяться в Азове среди ссыльных, новообращенные за женами стали ездить к духоборцам во внутренние губернии (Ливанов, т. II, стр. 59). В семейной жизни терпимостью, повидимому, они не отличались, в делах мин. вн. д. есть жалобы жен православных на мужей духоборцев по поводу принуждения жен вступать в секту (Варадинов: ‘Ист. мин. внутр. д.’, т. VIII, стр. 65).

Духоборцы и молокане за Кавказом до сих пор живут большими семьями, и положение женщины в семьях совершенно таково же, как и всюду на Руси. Работают они больше мужчин ¹), как всюду, имеют отдельную собственность. Все платье духоборцев изготовляется у себя. Поэтому женщины получают в свое распоряжение нужную для этого шерсть, остатки сукна, изготовленного женщинами, продаются ими и выручка поступает в их пользу ²). Разводы у духоборцев чрезвычайно редки. Дозволение на развод дается судом стариков. Если суд найдет, что муж был причиною развода, жене передаются дети и имущество. Чаще же при разводе сыновья остаются при матери, дочери при отце ³).

В отношениях родителей к детям надо, прежде всего, от-

¹) Изв. Кавк. Отд. Г. О. 1874 г., т. III, N 4, стр.

²) Обзор 1878 г., N 237.

³) Л. Загурский, наз. ст., стр. 71.

102

метить вытекающий из вышеприведенного принципа обычай отца и мать не называть отцом и матерью: ‘и отца не зовите себе на земле, один бо есть отец ваш, иже на небеси’, или по-просту: ‘у нас един отец — Бог, одна мать — Пресвятая Богородица’. Если отец с матерью молоды, их зовут уменьшительными именами, или мать ‘няней’, если стары, зовут ‘старичками’, потому что они стараются о довольстве и счастье детей. Это, однако же, нисколько не мешает обычному проявлению власти отца. Хотя в супружеской жизни духоборцы и ‘основываются на слове закона вольном с двух сторон и любви’, тем не менее, в действительности браки, по крайней мере, теперь в Закавказье, сплошь и рядом заключаются по соображениям родителей и под их давлением. Сплошь и рядом, отмечаются неравные в возрастном отношении супружеские союзы и констатируется обычай ‘снохачества’ ¹), исчезающий почти бесследно в центральной России. Управление делами семьи, по обыкновению, находится в руках отца. После смерти отца его место в семье заступает старший брат или способнейший по семейному выбору, как и вообще это водится в неразделенных семьях ³).

Существуют ли, как часты и чем мотивируются семейные разделы? Как смотрит на это явление община? Как распределяется между разными членами семьи семейное имущество? Не имеют ли влияния во всем этом религиозные воззрения сектантов и какое именно? На все эти вопросы напрасно было бы искать ответа в материалах: такие ‘пустяки’ не занимают наших наблюдателей.

К внешнему миру духоборцы, как истые носители Высшего Разума, относятся высокомерно-презрительно. Еще сенатор Лопухин отмечал в духоборцах ‘скептическое особничество и предпочтение себя’. То же впечатление вынес Гакстгаузен. По словам Пинкертона, ‘меннониты и другие немецкие колонисты хорошо отзывались об их нравственности, но все жаловались на их сдержанный, несообщительный характер’, с чем на деле пришлось познакомиться и самому автору. Он видит в этом результат преследований, каким подвергались духоборцы

¹) Слово 1878 г., N 2, стр. 123, Тифл. Вестн. 1876 г., N 16.

²) Ливанов, т. II, стр. 229.

103

за свои убеждения ¹). Это очень может быть, но гораздо проще дело объясняется, мне кажется, их религиозными воззрениями, приучавшими третировать всякого непросвященного Разумом, как обиталище ‘злых духов’. Может быть, за это гордое пренебрежение к людям их не любил народ. В исходе XVIII и начале XIX века сами духоборцы жаловались, что их ‘отдавали в рекруты безо всякой очереди, поносили руганиями и обременяли огромными поборами’, что вообще им ‘не было средства жить между духовенством и мирскими людьми’ ²). Как пренебрежение духоборцев к массе, так и способ ‘уплаты’ за его пренебрежение представляют черту характерную в дополнение к тому, что я говорил в ст. о Странниках об отсутствии сознания солидарности в массах.

В Закавказье духоборцы и молокане попали в еще худшие условия жизни. На их зажиточные села то и дело нападали и грабили разбойничьи шайки туземцев, уводили детей, угоняли скот. Тогда сектанты стали обороняться ‘своим средствием’ — самосудом и скоро навели на разбойничьи шайки такой ужас, что до сих пор у них ходят на этот счет разные страшные легенды ³).

Г. А. Южный рассказывает, будто в последнее время (1882 г.) ‘духоборцы весьма откровенны и доверчивы в противуположность молоканам’ ⁴). На заметке г. Южного, однако, не много отразилось следов этой ‘доверчивости и откровенности’, хотя возможно, что спокойная хотя в отношении к администрации жизнь подействовала несколько на изменение характера сектантских отношений к внешнему миру.

Настоящую главу закончим описанием общественных молений духоборцев. ‘Всяк человек правоверный может наречтись храмом Божиим, — говорит один духоборческий псалом. — Да неизвестно ли вам: тело ваше — храм Духу моему. Дух Божий живет в вас, той оживотворяет вас’. Судя по этому, не должно бы быть у духоборцев ни общей молитвы, ни молитвенных домов. Последних и действнтельно нет. Когда в 1843 г. у мелитопольских духоборцев был Гакстга-

¹) Зап. Лопухина. ‘Чт. в Общ. Ист. и Др.’ 1860 г., кн. III, стр. 98, Гакстгаузен., стр. 279, Пинкертпон, стр. 168.

²) Полн. Соб. Зак., т. ХХVIII, N 21, 556.

³) Слово 1878 г., N 2, ст. Студаинского, Кавказ 1878 г., N 135.

⁴) Русск. Вед. 1882 г., N 275.

104

узен, они для молитвы собирались под открытым небом, причем мужчины и женщины составляли два особые кружка. И теперь в Закавказье у духоборцев нет особых молитвенных домов: собираются, где придется, или поочереди. Собираются для молитвы обыкновенно утром в праздничные дни. Продолжительность молитв зависит от количества собравшихся. При входе в избу, где собираются для моленья, каждый должен сказать: ‘славен Бог прославися!’ Ему отвечают: ‘велико имя Его по всей земли’. Мужчины садятся вдоль стен по правую, женщины по левую сторону. Когда все соберутся, один из почетных людей, сидящий в переднем углу, начинает читать псалом по собственному выбору. Когда он кончает, сосед читает другой псалом и т. д. по порядку до последнего 7-ми летнего мальчугана. Затем то же и в таком же порядке идет на женской стороне. Псалмы не должны повторятьси, сколько человек в собрании, столько разных псалмов должно быть прочтено. По окончании чтения все встают с мест и начинают петь псалмы церковным напевом. Во время пения совершается самая характерная часть молитвы: поклонение неоцененному живому лику Божию — человеку. Происходит оно таким образом: к первому по месту в собрании подходит второй и оба, взявши друг друга за руки, кланяются один другому в ноги дважды. После этого целуются, еще раз кланяются и становятся на свои места. То же проделывает третий с первым и вторым, четвертый с третьим, вторым и первым и т. д. Дети только кланяются старикам в ноги и целуют их руку. Такой же обряд делается в женских рядах отдельно, после того как все кончится у мужчин. После этого старший в собрании прочитывает какой-нибудь псалом, стоя, и говорит: ‘Богу нашему слава’. Молитва кончена. Все присаживаются на места и здороваются, что ни в каком случае не позволяется до молитвы, и затем уже расходятся по домам ¹).

У духоборцев Ахалцыхского уезда этот обряд подвергся некоторым изменениям в хлыстовском духе, в чем нужно, может быть, видеть некоторое воспоминание о ‘мистериях’, происходивших в Терпеньи. Кроме ‘пророка’, здесь есть и богородица или пророчица. На ‘радениях’, как называются

¹) Новицкий, стр. 256—257.

105

здесь духоборческие собрания, она садится рядом с пророком на небольшой эстраде. После пения псалмов все по одиночке подходят к пророчице (или ‘богородице’ во время собраний), кладут перед ней земной покдон и целуют ей руку, а она обнимает каждого и целует в лоб. Затем все обнимают друг друга, кланяются в пояс, становятся в круг и начинается пляска под пение псалмов, после нее читается молитва, которою и заканчивается ‘радение’ ¹).

IV.

Духоборцы и администрация.

В отношениях администрации и вообще правительства к духоборцам намечаются три направления, сменявшиеся во времени одно другим. Первый период — от обнаружения секты в 1770 г до царствования Плександра I — представляет пору крайне сурового преследования секты. Второй — в царствование Александра I — период льгот и терпимости, подчас, впрочем, омрачаемый произволом местных властей. Третий — с царствования Николая Павловича — период систематического лишения и ограничения гражданских прав духоборцев, с некоторою тенденцией не обременять их слишком наказаниями и, главное, с постоянно преследуемым рассчетом возвратить ‘отщепенцев’ в недра православной церкви, — рассчетом, особенно характеризующим этот период в отношении ко всем сектантам и староверию. Полный перечень правительственных распоряжений относительно духоборцев не входит в нашу задачу. Ограничимся только характерными фактами для каждого периода.

Духоборчество сделалось известным правительству с своим бРльшим распространением около 1770 г. ¹), т. е. в пору либеральных взгдядов на религиозные разномыслия, и тотчас же подверглось суровому преследованию, которое усиливалось из года в год. Много было причин для такой суровости. Волна слухов о воле, пронесшаяся во время созыва коммиссии для составления нового уложения, и усилившиеся вследствие нее

¹) Русский Курьер 1882 г., N 284.

²) Зап. Лопухина. ‘Чт. в О. И. и Др.’ 1860 г., кн. III, стр. 109.

106

восстания крепостных, московский бунт во время чумы 1772 г., бунты заводских рабочих, а затем пугачевский бунт, — все это раз от разу настойчивее показывало правительству, что масса, всколыхнутая либеральными реформаторскими начинаниями первых лет екатерининского царствования, перетолковывает их по своему. В последней четверти XVIII в. страх народного восстания с требованиями ‘воли’ все сильнее и сильнее беспокоит правительство. Это беспокойство сказывается и в усиленных опровержениях указами разных нелепых, ‘нескладных и развратных’ слухов и в разных других предосторожностях. При Павле, напр., архиереям предписывается указом следить за попами и заставлять их при возмущении крестьян всемерно останавливать беспорядки, мера эта принимается в виду того, как объяснено в самом указе, что в некоторых губерниях крестьяне отказались от повиновения помещикам ¹).

В виду этих опасений, секта, отрицающая божественное происхождение власти, ставящая одним из своих основных положений, что все люди равны, не могла рассчитывать на сколько-нибудь мягкое отношение к себе. Разумеется, тщательное знакомство с принципами секты и с этим ‘ужасным’ принципом равенства показало бы, что духоборцы хотят немногого, что идея равенства у них вовсе не развита в социальном отношении и совсем не туда гнет. Но где же было взять этого знакомства? Запугиваемые, озлобляемые, духоборцы предпочитали возможно меньше рассказывать о своих религиозных убеждениях. В 30-х годах нашего ст., когда уже духоборцев и наблюдали, и с ними мирно беседовали, — словом, знакомились, повидимому, уже довольно давно и довольно обстоятельно, — вот какие сведения о духоборцах представлял в оффициальной записке тамбовский преосвященный Арсений, бывший впоследствии митрополитом киевским и отличавшийся ревностной борьбой с религиозными разномыслиями: прежде всего, он думает, что духоборцы, молокане, жидовствующие ‘по вероучению не различаются’. А затем история этих сект передается следуюшим образом: ‘В Тамбовской губ. молоканство посеяно сначала в с. Горелом. Сюда убежал из Сибири ‘польский жид, протестантский прозелит’ (речь идет о мифическом иностранце,

¹) Полн. Собр. Зак., т. XXIV, N 17, 958.

107

бывшем в с. Охочем, Харьк. губ.) и, тайно поселясь у однодворца Лари Побирохина. стал проповедывать ‘новое учение, обещающее всем свободу и равенство и, вдобавок, еще царство небесное’… 30 лет спустя, явился в селе Горелом сын Побирохина, Капустин (!?), в Сибири поступивший в военную службу и дослужившийся до унтер-офицерского звания. etc… ¹). Сведения для характеристики, напр., учения Силуана Колесникова находятси в записке, поданной екатеринославскими духоборцами тамошнему губернатору Каховскому в 1791 г. А в письмах к В. С. Попову в 1792—93 г. Каховский настойчиво рекомендует преследовать духоборцев. ‘Они не должны быть терпимы не только на окраинах, но и вообще в империи… Человек, вперивший себе в голову, что нет таинств, нет поста, и что сотворены мы все равными, не может от сих правил отлучиться чистым сердцем… Ересь сия опасна, лакома для последователей, а потому нечаянно и скоро возрасти может… Образ их жизни основан на честнейших правилах и важнейшее их попечение относитси ко всеобщему благу, от благих дел чают они только спасения. Похвальные правила! Но все ереси и последовавшие от них кровопролития не возрасли ли под видом кротости, человеколюбия и благочестия?’ ²) В руководящих сферах в это время такие соображения не могли не казаться весьма основательными. Где бы ни открывали духоборцев, их никогда не оставляли на месте: и в одиночку, и целыми семьями, и партиями их ссылали то на фортификационные работы, то в глухие места далекого Севера, то на поселение и тяжкие работы в Сибирь ³). Их сажали в такие помещения в тюрьме, где ни стоять во весь рост, ни лежать протянувшись нельзя было ⁴). Пересылали духоборцев с места на место под конвоем, но на их собственный счет, на их лошадях ⁵). В исходе ХVIII в. сослано в Финляндию 90 семей духоборцев-козаков. Здесь им не давали ни земли, ни домов, не пускали на работу, а детей отобрали и увезли неизвестно куда. Старшин сослали на о. Эзель и на Соловки. Остальных затем принялись увеще-

¹) Труды Киев. Дух. Акад. 1875 г., N 2, стр. 154—155.

²) Рус. Архив 1865 г., 1 изд., стр. 533-535.

³) Новицкий стр. 50.

⁴) Лопухин. стр. 110.

⁵) Рус. Архив 1865 г., 2 изд., стр. 819.

108

вать. При этом двое молодых духоборцев позволили себе резко выразиться о церкви и духовенстве. Их высекли кнутом и сослали в Сибирь ¹). В 1799 г. новороссийский губернатор доносил, что духоборцы гласно проповедуют, будто высшие власти в государстве не нужны. По этому донесению 31 человек, как возмутители общественного порядка, сосланы в Екатеринбург на вечно для разработки рудников на самые тяжкие работы, ‘дабы, сказано в указе, сии духоборцы, отвергающие вышнюю власть на земле, пределом Божиим поставленную, восчувствовали чрез сие, как следует, то, что суть на земле власти, Богом определенные на твердую защиту добрых, злодеям же подобным на страх и наказание’ ²).

В царствование Александра I отношение правнтельства к сектантам стало гуманнее. В 1801 г. высочайшим рескриптом даровано позволение ссыльным духоборцам возвращаться на прежние места жительства. Но и тут, прежде всего, проглянула знакомая старина. В августе 1801 г. несколько семейств духоборцев, высланных из Харьковской (или, по тогдашнему, Слободоукраинской) губернии, воротились на свои ‘пепелища’. В октябре их принялись увещевать, для чего отправлены были два священника и заседатель земского суда с командой. Первый вопрос был о коронации. Духоборцы, отрицающие обряды, не могли дать удовлетворительного ответа и сказали, что они всякого царя почитают от Бога поставленным: доброго — даром Божиим, злого — бичем за грехи. Поставили пред ними образ Спасителя и спросили, веруют ли они в предстоящего пред ними Спасителя? Духоборцы отвечали, что это не Спаситель. Наконец, их спрашивали, будут ли они платить подати и ставить рекрут? Духоборцы отвечали с досадой: ‘Мы нищие, чем нам подати платить? Какие от нас рекруты? Остался у нас старый да малый, да увечный. Мы прежде служили государю, как и другие, а теперь — власть Его — мы не можем’. Эти ответы признаны были за бунт, но на счастье ‘дело о бунте’ попало для направления к сенаторам Лопухину и Мелецкому, ревизовавшим Слободоукраинскую губернию, и получило другой исход. Сенаторы настояли, чтобы весь этот ‘бунт’ приписан был неумелости и неискусству увещателей и чтобы следствие было

¹) Новицкий, стр. 45—46.

²) Полн. Собр. Зак., т. XXV, N 19, 097.

109

прекращено. ‘В прилежных с ласковостью разговорах наших, — писали сенаторы, — несомненно открыли мы в духоборцах готовность повиноваться монаршей власти и все земские обязанности исполнять’ ¹).

В 1803 г. высочайшим указом на имя тамбовского губернатора Палицына предписано относительно духоборцев ‘не давать насилия их совести и не входить в разыскание внутреннего исповедания веры, не допуская, однако же, никаких внешних оказательств отступления от церкви’. Священникам указ предписывал не входить с сектантами в препирательства, а убеждать ‘единственно кротостью примера и святостью жизни’. Предписывалось не преследовать духоборцев за одно только учение о бесполезности властей до обнаружения явного неповиновения ²). А в той же Тамбовской губернии в том же году изощрялся в безобразиях над духоборцами заседатель Фон-Меник. Он наказывал духоборцев нещадно. Принуждал духоборческих девушек целовать его, заковывал краснодубровских духоборцев в ножные колодки, производил с них большие поборы, так что одних кушаков набрал на 30 р. Не довольствуясь этим, он потребовал еще с духоборцев 100 р. Почему-то краснодубровцы не могли выплатить этой суммы ‘за право жития’ и тотчас же это право было у них отнято. Фон-Меник сек духоборцев в три плети до такой степени жестоко, что двое умерли от его побоев — Филипп и Пётр (отец с сыном) Дробышовы. Крестьянин, тоже духоборец, Зот Мукосеев взял мертвое тело Петра, положил его на телегу и поехал ‘просить защиты у губернатора’. Пред губернаторским домом он отпрег лошадь и, сказавши дворовым губернатора, что привез последнему гостинец, уехал. Все это дело было представлено как бунт. Многих краснодубровцев еще высекли плетьми, а Мукосеева сослали в Колу ³).

В 1802 и 4 гг. в виду жалоб духоборцев на притеснения мирских людей, а также и для того, чтобы положить пределы распространению секты, духоборцам дозволено было желаемое ими переселение на новые места и места эти указаны на р. Молочной.

¹) Лопухин: ‘Записки’, стр. 96—98.

²) Полн. Собр. Зак., N XXVII, NN 20, 629, 21, 556.

³) Историч. Вестн. 1880 г., N 2, стр. 447. Тоже в Очерках Тамб. Края И. Дубасова, вып. II.

110

Но на ряду с гуманными и либеральными взглядами и мероприятиями человеколюбивого императора в законодательстве его же поры постоянно встречаем меры и взгляды совсем другого разбора. В сенате, в государственном совете большинство продолжает держаться взглядов предыдущего царствования и те меры, которые проходят, не привлекая к себе почему-нибудь высочайшего внимания, попрежнему, диктуются духом нетерпимости. Характерную страничку для иллюстрации сказанного находим в Записках Г. Р. Державина. В сенате судили одного духоборца Тамб. губ. (рассказывает Державин) ‘в неповиновении верховной власти’. Уголовная палата сената присудила его к смертной казни,а в замену этого к жестокому наказанию по суду и ссылке в Сибирь на вечную каторжную работу. Но в угождение милосердию Государя сенат не хотел осуждать его так строго, а ноэтому не знали, что с ним делать, дабы не потакнуть, с одной стороны, ненаказанностью неуважению вышней власти, а с другой — не наказать и не обременить выше меры преступления точным исполнением закона’. Державин по этому случаю выразил мнение, которое ему самому показалось очень остроумным и глубокомысленным: ‘поелику Императрица Екатерина в Наказе своем советовала наказание извлекать из естества преступления, и как сущность вины его состоит в том, что не признает он над собою никого, то и отправить его одного на пустой остров, чтобы жил там без правительства и без законов, подобно зверю’. Все на мнение сие согласились, так и сделано (?) ¹). И у старика-поэта даже ни на минуту не мелькает сознание, что, ведь, из-за этого остроумничания загублена целая человеческая жизнь!

Не беда, что потерпит мужик!…

Так ведущее нас Провиденье

Указало, да он же привык!…

И мужик, как только его слабый голос не доходил до Монаршего Престола, терпел… В 1801 г. дозволяется возвращаться из ссылок, а в 1805 следует распоряжение, чтобы духоборцев, сосланных в Сибирь, не возвращать на родину, а поселять в удобных местах Сибири со льготами. Местное же начальство ‘за распространение ереси’ разослало их в ра-

¹) Зап. Державина, см. полн. собр. его соч., т. VI, 2 акад. изд., стр. 722.

111

боту на заводы или отдало в солдаты ¹). В том же году несколько духоборцев из Иркутской губернии просят о дозволении переселиться на Молочные воды, а сенат находит это неудобным, главным образом, в виду того, что дети у этих ссыльных отобраны и отданы под присмотр городской и земской полиции с духовенством для воспитания в православной вере, если возвратить отцов, то надо отдать им и детей, но тогда дети будут неминуемо совращены ²).

В 1816 г. херсонский военный губернатор Ланжерон делает представление о переселении духоборцев из Мелитопольского уезда снова в более отдаленные места вследствие ‘развратной их жизни, зловредных для общества правил и желания рассеевать их между другими’ ³). Высочайший рескрипт на это заявляет резко: ‘не о новом переселении сих людей помышлять надлежит, но об ограждении скорее их самих от всех излишних притязаний за разномыслие их в деле спасения и совести’ и поручает их действительно особенному попечению местной власти ⁴). А местная власть продолжает свои насилия, пользуясь противоречивыми постановлениями сената.

В 1811 г. сенат предписывает совратителей-духоборцев ссылать в Кольскую округу, детей у них отбирать и недостигших 15-ти летнего возраста мальчиков отдавать в гарнизонные школы, девочек — в девичьи монастыри ⁵). Мера — не новая. Несколько совратителей еще в 1802 г. было сослано в Кольскую округу. В 1817 г. эти духоборцы подали министру внутр. дел Козодавлеву прошение, в котором, объясняя, что по непривычке к морским промыслам, единственным у местных жителей, они ‘при всем старании об устройстве своего состояния ведут самую кочевую (!) жизнь’, просят позволить им переселиться на Молочные воды. Архангельский губернатор Перфильев дал одобрительный отзыв об их поведении и подтвердил, что положение их действитсльно очень трудно. Но в то время последовало уже высочайшее повеление прекратить переселения духоборцев в Мелитопольский уезд и сделано только распоряжение об отводе им пустопорожних земель в

¹) Вестн. Европы 1881 г., N 2, стр. 670.

²) Полн. Собр. Зак., т. ХХVIII, N 21, 845.

³) и ⁴) Ibid., т. ХХХIII, N 26, 550.

⁵) Ibid., т. XXXI, N 24, 590.

112

другом месте и о выдаче каждому на обзаведение от 200 до 300 руб.

В 1818 г. духоборческие поселения на Молочной посетил Алексаидр I, был с восторгом встречен поселенцами и вынес самое благоприятное впечатление из своей поездки. Ему лично в это время подали духоборцы прошение о возвращении к ним единоверцев, сосланных в Кольскую округу. Император дал согласие на эту просьбу и даже приказал выдать ссыльным прогоны на дорогу. Переселение этих 59 душ обошлось казне в 6,532 р. ¹).

Такие постоянные противоречия между намерениями и действиями по отношению к духоборцам и правительства, и местной администрации продолжаются во все царствование Александра I. В некоторых частях, впрочем, законодательство развивается во все время довольно последовательно, как распоряжения о духоборцах, поступающих в военную службу. Так, после первых переселений на Молочные воды духоборцы просили местное начальство, в виду того, что в их обществе есть много престарелых и увечных, отбывать военную повинность деньгами, как это принято для пограничных селений. Высочайшим повелением постановлено не освобождать духоборцев от военной службы, но следующими распоряжениями, в виду отказов духоборцев то принимать присягу, то даже аммуницию и провиант, предоставлены были им некоторые льготы. Напр., в 1820 г. определено ‘не принуждать их к совершению присяги по какой бы то ни было форме и обряду, предупреждая только, что в случае неисполнения обязанностей их накажут, как бы они принимали присягу ²). В виду отказа иных духоборцев принимать аммуницию и провиант, повелено таких исключать из военной службы и ссылать без наказания в работу на Нерчинские заводы ³). В 1807 г. по поводу каких-то разглашений, произведенных духоборцами в Сибири, последовал именной указ, чтобы виновных в этих разглашениях отдать в военную службу, а негодных для нее разослать в работы: кто не свыше 40 лет — в Нерчинский завод, кто старее — на казенный Селенгинский соляной завод.

¹) Богданович: ‘Ист. царств. Алекс. I’, т. VI, Стр. 91—92.

²) Полн. Собр. Зак., т. XXXVII, N 28, 086.

³) Ibid., т. ХХХ, N 23, 856.

113

Последовательнее во всех отделах развивается законодательство в отношении духоборцев и вообще вредных сект при Императоре Николае. В 1825 г. управляющий министерством внутр. дел гр. Чернышев внес в комитет министров записку, в которой обращал внимание на то, что в Войске Донском появились и заметно умножаются духоборцы. Люди эти, признаваемые вредными, переводятся в Таврическую губ., но мера, годная для людей гражданского состояния, является неудобной для духоборцев из козаков, перешедших в секту из раскола, чтобы ‘под предлогом сей новой ереси избежать военной службы’ (?!). В виду возможности таких уклонений и в дальнейшем войсковой атаман Иловайский 1-й представлял, чтобы духоборцев-козаков переводить в том же звании на кавказскую пограничную черту. Император одобрил в припципе это предположение и только предложил на разрешение два вопроса: 1) есть ли на Кавказе земля свободная и удобная для поселения и 2) не запрещает ли ересь употребление оружия? Любопытно разрешение этих вопросов комитетом министров. На второй вопрос были высказаны следующие соображения: ‘имея сведения, что духоборцы вообще не освобождены от рекрутской повинности и отправляют оную наравне с прочими, комитет находит, что ересь их по свойству своему (sic!) не препятствует ни мало иметь в руках оружие’. По первому вопросу комитет затребовал справку от Ермолова. Ермолов в своем отношении начал с того, что если ересь нетерпима на Дону, то еще больше нетерпима в Кавказской области, где и без того много раскольников разных сект, ‘кои по близости границы не могут быть искореняемы и обуздываемы строгими мерами так же удобно, как внутри России’. Поэтому он рекомендует поселять их вне настоящих пределов Кавказской области, близ новой линии наших укреплений, на местах, где недостатка в землях для водворения их быть не может.

После некоторых прений предложение Ермолова признано пригодным в двух отношениях: во-первых, духоборцы будут поставлены в постоянную необходимость защищаться против горцев, во-вторых, такое их употребление удержит других от поступления в секту. К мнению комитета присоединился председатель департамента законов, прибавив, что если бы для заселения Кавказской линии по всему ее пространству не достало духоборцев с Дона, то переселить таковых туда же и из

114

других губерний в виду особой зловредности этого ‘общества, в духе безначалия основанного’ ¹). Так мотивировалось исполненное позднее в 1841 г. переселение духоборцев в Закавказье, а покуда одно за другим начинаются ограничения прав. Вскоре после того подтверждено расноряжение не переселять вновь духоборцев на Молочные воды. В 1835 г. духоборцам ограничено право приписки к городским обществам одними закавказскими провинциями. В 1838 г. запрещено избирать духоборцев и других членов вредных сект в общественные должности, соединенные с правом власти. В 1842 г., вследствие представления министра госуд. имущ., что есть духоборцы и молокане — однодворцы, владеющие крепостными, они лишены ‘права приобретать людей, им равных’ и наличные крепостные отобраны в казенное ведомство за вознаграждение. В 1839 году у духоборцев отнято право нанимать за себя в рекруты православных и лиц других христианских исповеданий. В 1853 г. запрещено духоборцам приобретать зачетные рекрутские квитанции, выданные лицам, непринадлежащим к их секте, и пр., и пр.

Неизменными во все время с обнаружения секты духоборцев оставались отношения правительства к браку и семье сектантов. Если кто-нибудь совращался и переходил в духоборчество, то другого супруга не принуждали следовать за переселяемым еретиком, православный супруг обыкновенно просил развод и получал его. У духоборцев, уличенных в ереси, дети всегда отбирались и отдавались или под присмотр земской полиции и духовенства, или, как мы видели выше, мальчики в гарнизонные школы, девочки в монастыри. Правда, подобное отношение к семье сектантов иногда, может быть, и к добру было. Это была единственная возможность расторгнуть несчастный брак — одному из супругов сказаться сектантом или обратиться к православию. Но за то, с другой стороны, какое же широкое поле открывалось здесь бессовестности и разврату, благодаря законной возможности во всякий момент разорвать надоевшие путы! Не менее некрасивый эффект должны были производить и льготы, дававшиеся обращавшимся в православие. Для развития лицемерия, притворства, двоедушия давалась роскошная почва. И только тем, что духоборцы действительно

¹) 2-е Полн. Собр. Зак., т. I, N 126

115

‘необлыжные русские люди’, можно объяснить то, что 1) при высылке в Закавказье из 4,000 душ выселенных туда с Молочных вод оказалось крайне ничтожное количество ренегатов и что 2) ‘при своем переселении духоборцы показали столь поучительный пример полной покорности воле государя’. Собираясь в путь, духоборцы часто упоминали имя Императора Александра I, как пример, которому бы всегда должно было следовать правительство, но это и все, в чем выразилось недовольство сектантов. Они утешали себя тем, что переселение для них не новость, что и на Молочные воды они пришли из разных мест нищими в незаселенную пустыню, непривычные к тамошнему климату. Оставалось еще много стариков, видевших переселение на Молочные воды и постепенный расцвет общины, своим примером они поддерживали бодрость духа в новом поколении. Во время сборов в дорогу все духоборческие селения оглашались почти беспрерывным пением псалмов, хотя перед тем подобное пение в большом собрании происходило уже весьма редко (Новицкий, стр. 152—158).

На этой сурово-величавой картине мы и расстанемся с духоборцами. Новый исследователь по точным личным наблюдениям пополнит, может быть, то, что нам по недостатку материалов не удалось рассказать.

И. Харламов.

Харламов Иван Николаевич (1855 — 1887) — писатель-народник. Родился во Владимирской губернии, в семье священника, воспитывался в местной семинарии и на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета, изучая русскую историю и обычное право. Первый очерк из народного быта поместил в ‘Пчеле’, 1875 г., затем сотрудничал в ‘Деле’, ‘Русском Богатстве’, ‘Русской Мысли’, ‘Древней и Новой России’, ‘Стране’, ‘Русском Курьере’, ‘Русских Ведомостях’, ‘Мирском Толке’ и прочих. Его очерки рисуют народный быт с полным беспристрастием, без всякой предвзятой мысли, наиболее разработана в них этнографическая сторона. Последние годы литературной деятельности Харламов посвящал изучению раскола и дал ряд ценных исследований о сектах странников или бегунов, штундистов и духоборов, заключающих в себе много новых данных.

ДУХОБОРЦЫ

ДУХОБОРЦЫ1)

Пора полного расцвета секты, ее учение в законченном виде.

Домашняя и общественная жизнь духоборцев.

Духоборцы и администрация.

Читайте также:

ДУХОБОРЦЫ¹)