‘Драматические сочинения и переводы’ Н. Полевого. Части первая и вторая, Некрасов Николай Алексеевич, Год: 1842

Время на прочтение: 14 минут(ы)

Н. А. Некрасов

‘Драматические сочинения и переводы’ Н. Полевого. Части первая и вторая

Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем в пятнадцати томах
Критика. Публицистика. Письма. Тома 11—15
Том одиннадцатый. Книга первая. Критика. Публицистика (1840—1849)
Л., Наука, 1989

Драматические сочинения и переводы Н. А. Полевого. Две части. С.-П<етер>бург, 1842.

Сохрани нас бог доказывать, что драматическая слава г. Полевого — дым. Мы хорошо знаем: дым — вещество, имеющее вкус, запах, цвет и какой-нибудь вес, кроме того, нам известно из пословицы, что дым ест глаза, а драматическая слава г. Полевого глаз никому не ест, потому что она не так велика, чтоб на нее сердиться, и совсем не такого свойства, чтоб ей завидовать. Когда мимо вас шумящею, плавно-туманною поступью пройдет густое, сероватое облачко дыма, — настоящего печного дыма, — вы поморщитесь и, может быть, даже чихнете. И если оно вздумает принять те странные фантастические образы, которые иногда принимает дым, если из упругих слоев его образуется стройная талия, заманчивая ножка, лилейная шейка, вы увлечетесь, вы, пожалуй, забудетесь до того, что побежите вослед прихотливому облачку или, глядя на него, бог знает до чего домечтаетесь… Но когда мимо вас тяжелыми стопами медленно и важно пройдет такая драматическая слава, какою пользуется наш заслуженный драматург, — вы останетесь так же равнодушны, как были, вы не побежите за нею, вы даже не поморщитесь и не чихнете! Она ни с которой стороны не затронет ни сердца, ни носа, ни воображения вашего… Вы будете смотреть на нее — без злобы, без зависти, холодно повторяя восклицание, которое вырвалось у вас при первом взгляде на нее: ‘Как он давно служит!’ Эта странная слава — без определенного цвета, веса и значения, завистников у нее быть не может, хотя могут быть ревностные поклонники…
Итак, ясно, что драматическая слава г. Полевого — не дым. Что же это такое? Как она составилась?.. Припомним некоторые обстоятельства.
Г. Полевой начал постоянно угощать публику Александрийского театра своими произведениями, помнится, с 1838 года… Не успеем, бывало, мы опомниться от ‘Дедушки русского флота’, нам представляют ‘Иголкина’, не успеем отереть слез умиления, возбужденных ‘Парашею Сибирячкою’, в нас кидают ‘Солдатским сердцем’, от которого становится в совершенный тупик наш рассудок. Такая мудреная пиеса!… Понимаемая большею частию публики, как и следует, совершенно наоборот, она совсем не возбуждает тех чувств, которые желал, может быть, возбудить сочинитель. Зритель смотрит на нее холодно равнодушно, недоверчиво! Некоторые замечтают, что если б главное лицо пиесы поменялось ролью с действующим тут же поселянином Кауце, то пиеса много бы выиграла со стороны вероятия, мы не спорим… Но не одна-то во поле дороженька, не одна-то пиеса у Н. А. Полевого! Не нравится вам ‘Солдатское сердце’… что ж? не смотрите его! Вот вам ‘Русский человек добро помнит’, вот вам ‘Отец и откупщик’, ‘Он за всё платит’, ‘Костромские леса’, ‘Мнимый больной’, ‘Ужасный незнакомец’ и пр. и пр. Угощаемая так радушно и неусыпно, публика Александрийского театра — благодарная, незлопамятная и невзыскательная публика — не могла долго оставаться равнодушною. Она скоро оценила по достоинству ревностные труды г. Полевого и нарекла его своим почтеннейшим, первым любимцем. Современный театр с своей стороны усыновил его как свою родную, неотъемлемую принадлежность, составляющую гордость и славу его. С каждым новым произведением драматический талант г. Полевого возрастал в глазах публики, и скоро она до того простерла к нему свое благоволение, что, без сомнения, осыпала бы рукоплесканиями те же самые ‘Чересполосные владения’ г. Полевого, которые громко и беспощадно ошикала несколько лет назад. Пример тому — ‘Комедия о войне Федосьи Сидоровны с китайцами’. При таких благоприятных обстоятельствах драматические дни г. Полевого текли славно и торжественно, среди беспрестанных триумфов, среди громких рукоплесканий и многократных вызовов. Изредка только нелепые толки некоторых критиков, будто г. Полевой (говоря словами его же ‘Послесловия’) ‘обобрал Шекспира, Гёте, Шиллера, Мольера, Вольтера, Дюма, В. Гюго, В. Скотта, Озерова, Кукольника и кого-то еще’, да кой-какие совершенно ложные упреки в безвкусии, достигая до г. Полевого, ‘заставляли’ его ‘удивляться’, но тучи, нагоняемые несправедливостью критиков на горизонт неукоризненной славы почтенного драматурга, разлетались прахом при новых лаврах, беспрестанно пожинаемых на сцене, и г. Полевой, подкрепляемый вниманием и благодарностию публики, с обыкновенного своей горячностию продолжал ратовать на блистательном и широком поприще драматическом. В таком положении дел посетила г. Полевого мысль напечатать отдельно свои ‘драматические сочинения и переводы’.
Она не могла посетить его более вовремя и более кстати. Достигнув, так сказать, зенита драматической славы, создав ‘Комедию о войне Федосьи Сидоровны с китайцами’, г. Полевому более ничего не оставалось, как выдать в свет собрание своих театральных вдохновений, чтобы окончательно утвердить за собою титул и славу российского Шекспира настоящей эпохи и тут же кстати дать средство своим многочисленным поклонникам, которые восхищались произведениями его поштучно, в продолжение нескольких лет, насладиться ими гуртом, за один присест… И вот явились в свет ‘Драматические сочинения и переводы Н. А. Полевого’.
Изложив выше процесс, по которому драматическая слава г. Полевого достигла настоящего своего блестящего положения, нам уже немного остается прибавить, чтоб расквитаться с знаменитым сборником, которого заглавие стоит в начале статьи. Почти все пиесы, помещенные тут, были уже рассмотрены в ‘Лит<ературной> газ<ете>‘, по времени появления их на сцене, а потому распространяться о каждой из них поодиночке надобности, слава богу, не имеется. Теперь, когда они стали друг подле друга, в порядке своего рождения, нас в особенности, более чем когда-нибудь, поразило их необыкновенное сходство, доходящее во многом почти до тождественности. Каждая из них есть как бы продолжение и необходимое последствие предыдущей, и если мы возьмем на себя труд вглядеться в них попристальней, то увидим, что все пиесы г. Полевого, с такими разнообразными и разнородными заглавиями, в сущности суть не что иное, как одна огромная пиеса, разделенная по наружности, но тесно связанная со всеми своими частями внутренним единством идеи, формы, выполнения. Идея у всех составляющих ее пиес одна — патриотизм, читая их по порядку, кажется, так и видишь, как переполненное им сердце сочинителя, не успев вполне вылиться в одной пиесе, силится досказаться в другой, третьей и так далее. Каждая из них порознь и все они вместе клонятся к достойной всякого уважения и одобрения цели — доказать какую-нибудь блестящую черту русского характера, русского великодушия, русской силы, одна трактует о том, что ‘русский человек добро помнить, другая о том, что ‘русская рука охулки на себя не положит’, третья о том, что ‘русский кулак уберет десять заморских богатырей’, четвертая о том, что ‘русский нос чихнет, так и довольно, чтоб напугать сотню самых храбрых китайцев’, и так далее. Построение пиес также везде более или менее подобное. Для примера вспомните интригу в ‘Дедушке русского флота’, в ‘Иголкине’, в ‘Представлении ‘Мельника». Выполнение -о! Сходство в выполнении превосходит всякие ожидания! Во всех пиесах лица — или по собственному характеру, или по характеру своих действий — одни и те же, только переряженные в другие костюмы, окрещенные другими именами. Куда ни оглянись, везде более или менее важную роль играет подьячий, без которого редкая пиеса обойдется у г. Полевого. Если где и нет собственно подьячего, то есть лицо другого какого-либо звания, с подьяческим нравом и наречием, как, например, Гроомдум в ‘Дедушке русского флота’. Все подьячие, промышляющие ябедой и распивающие с приличными прибаутками ерофеич в разных пиесах г. Полевого, суть — один подьячий, потому что все они писаны для г. Каратыгина 2-го, а один артист, как бы он разнообразен ни был, не может всё-таки совместить в себе всех разнородных, дробящихся до бесконечности оттенков целого отдельного класса людей. Расчет писать роли по мерке дарований и средств сценических действователей увлек г. Полевого слишком далеко и отнял у его лиц разнообразие. В пиесах его, собственно говоря, нет характеров, в них есть только роли, нередко весьма между собою похожие, преимущественно для гг. Каратыгиных, г-жи Гусевой и г. Сосницкого… Родственное сходство персонажей, усиливая вместе с предыдущими обстоятельствами гармонию, господствующую в отдельно обработанных частях главной идеи, окончательно доказывает, что все пиесы г. Полевого, вместе взятые, суть, как мы выше сказали, одна большая пиеса, разделенная на множество картин, актов и отделений, которую, по нашему мнению, всего приличнее назвать так:

Патриотические чувствования

Н. А. Полевого.

Оригинальные и переводные, изложенные в приличных разговорах.

Перелистывая две вышедшие ныне довольно толстые, части ‘Патриотических чувствований’ или ‘Драматических сочинений’ — как угодно, — мы постепенно добрались до конца второй части, и здесь сильнее всех предисловий, введений, вступлений, приступов, какие только нам случалось читать когда-либо, поразило нас так называемое ‘Послесловие’, помещенное на последних страничках книги. Сколько добродушной откровенности! Сколько неоцененных фактов! Сколько увлекательных подробностей! Проследим знаменитое ‘Послесловие’ г. Полевого повнимательнее.
Сначала г. Полевой рассуждает о том, почему драматические занятия его встретили две противуположности: внимание публики и осуждение критики. Потом восклицает:
‘Не сказать пи мне предварительно, что я сам думаю о моих драматических произведениях? Бывши плодами моего досуга и развлечения между дел и других литературных занятий, они уже и тем вознаграждали меня. Далее уверен я, что если и отвергнут в них дарование, то, конечно, никто не отвергнет в них чувства добра. <...> Если так — для меня довольно…’
Хорошо, но послушайте дальше:
‘Мать семейства смело может причислить мои драматические сочинения к библиотеке своего семейного чтения, и наградою моею будет ее слеза и ее улыбка’.
Умилительно! Но вот еще дальше:
‘Долговечность — не удел моих сочинений, это я хорошо знаю. Да и что такое долговечность? Как определить ее? Будущее будущему: время решит задачу. Если и тогда, когда мои усталые кости лягут на покой, если и тогда ‘меня переживут мои сердечные чувства’ в памяти соотечественников и в чьей-нибудь душе возбудят сочувствие — мне довольно… Может быть, я издам еще две книжки к издаваемым мною ныне, в них поместятся четыре большие драмы мои: перевод ‘Гамлета’, ‘Уголино’, ‘Смерть или честь’, ‘Елена Глинская’. Может быть, и кроме того прибавлю я еще один или два томика, — может быть, всё ограничу издаваемыми теперь двумя… ничего не предполагаю и ничего не обещаю)}.
Давно бы так! Затем г. Полевой спрашивает: ‘Не будут ли любопытны некоторым из читателей небольшие примечания к пиесам, помещенным в сих двух книжках?’ — и вслед за тем начинает излагать краткие биографии своих произведений, отличающиеся сжатостию и полнотою. Вот для образчика:
»Параша Сибирячка’. Признаюсь, вот моя любимая пиеса из всего написанного мною для сцены. Воспоминание о том оне, когда явилась ‘Параша’ на сцену, всегда будет воспоминанием об одном из счастливейших дней моей жизни. Основание пиесы взято из истинного события, всем известного. Прасковья Лупалова, дочь сосланного в Сибирь чиновника, действительно пришла в Петербург из Сибири, и кроткий Александр простил виновного отца за подвиг детской любви. Трогательное событие сие послужило предметом романа г-жи Коттень ‘Елизавета Л***, или Сосланные в Сибирь’ и повести графа Местра ‘Юная Сибирячка» и пр.
»Первое представление ‘Мельника». Основание пиесы истинное, но простите мне, тени великих пиитов, Василия Кирилловича и Александра Петровича, простите поклеп и небывальщину, какую взвел я на вас! ‘Мельник’ Аблесимова в первый раз был игран в Москве, а не в Петербурге, в 1779 году. Творец ‘Телемахиды’ и творец ‘Семиры’ почили гораздо прежде, один в 1769-м году, другой в 1777 году. Но они точно бывали при жизни друзьями и нередко притом разыгрывали сцену Триссотина и Вадиуса. Над Аблесимовым, который переписывал у Сумарокова стихи, и над его ‘Мельником’ точно смеялся Сумароков, хотя и не был потом свидетелем торжества Аблесимова. Книпер также лицо не вымышленное, а об Жукове Петре сохранилось предание в ‘Словаре’ Новикова: он был ‘кабинет-курьер’ и ‘писал стихи’ — какие? Ведомо единому всеведущему, а не нам! Игра П. А. Каратыгина и И. И. Сосницкого поддержала мою шутку на петербургской, а игра М. С. Щепкина на московской сцене’.
Но всего любопытнее заключительная страница ‘Послесловия’. Каждая строка ее, драгоценная для современников, еще более драгоценна для потомства. Послушайте!
‘Кроме перечисленных здесь и четырех больших (о скромность!) моих пиес: перевода ‘Гамлета’, ‘Уголино’, ‘Смерть или честь’, ‘Елена Глинская’, были еще отданы мною на сцену: »Мнимый больной’ — комедия, ‘Чересполосные владения’ и ‘Он за всё платит’ — водевили и ‘Ужасный незнакомец’ — комедия. Не печатаю их и каюсь в них, как в литературных грехах! Все сии четыре пиесы были наскоро составлены для театральных бенефисов. Первая из них — переделка на русские нравы известного фарса Молиера ‘Le Malade imaginaire’. {‘Мнимый больной’ (франц.).} Больной, диктовал я русскую переделку его и даже не имел сил докончить ее. Не знаю, кто-то, добрый человек, доделал этот фарс, который дают иногда и теперь благодаря забавной игре П. А. Каратыгина. Вторая пиеска была написана мною в несколько часов и как бенефисная шутка была принята довольно благосклонно— довольно с нее! Третья, перевод французского водевиля, дело суточной работы, поставленная на сцену без репетиций, мелькнула в глубокую Лету с первого представления! Четвертая — ‘Ужасный незнакомец’ — ужасно хлопнулась при первом представлении и могла быть уроком, что не всё то годится на сцену, что нравится в чтении. Содержание пиесы взято было мною из сочинения Фонжере, которое перевел я некогда и поместил в ‘Повестях и литературных отрывках’, изданных мною. Переделывая его для сцены, я полагал, что пиеска будет забавна, но увидел, что ничего бессвязнее и неуклюжее не может быть.<...> Сидя в углу ложи, обшиканный автор, философически разрешал я задачу об условиях и требованиях сцены, когда занавес опускался при общем, весьма гармоническом шиканье зрителей. После того месяца через два написал я ‘Парашу Сибирячку».
Умилительно! Не знаем, как для кого, а для нас это добродушие, смиренномудренное сознание в литературном грехе, сопровожденное восклицанием: ‘После того месяца через два написал я ‘Парашу Сибирячку», кажется лучшим местом в драматическом сборнике г. Полевого. Но пойдем к концу:
‘Заключу послесловие мое повторением благодарности моей публике за все знаки благосклонности, коими доныне она почтила меня, и не меньшею благодарностью почтенным артистам петербургской сцены, удостоившим меня своею обязательною дружбою и своими советами. (Слушайте!) Много раз руководствовался я их мнениями и мог убедиться в их художнической опытности (слушайте! слушайте!) и верности познания сердца человеческого, людских страстей и оснований драматического искусства. Много часов приятных (слушайте! слушайте! слушайте!) провел я в их увлекательных беседах’.
…О!..
В заключение нужно еще заметить, что следующие стихи, которые читает герой ‘Солдатского сердца’ Булгаков, в память убитому товарищу, не должно ни под каким видом принимать за сочинение г. Полевого или за импровизацию Булгакова. Издатель забыл сказать, что они, за исключением первого куплета, который не подошел к случаю, целиком выписаны у Козлова. Настоящее название их — ‘На смерть английского генерала’ и пр., перев<од> из Томаса Мура:
Не бил барабан перед смутным полком,
Когда мы вождя хоронили,
И труп не с ружейным прощальным огнем
Мы в недра земли опустили.
И бедная почесть в ночи отдана.
Штыками могилу копали,
Нам тускло светила в тумане луна,
И факелы дымно сверкали.
На нем не усопших покров гробовой,
Лежит не в дощатой неволе:
Обвернут в широкий свой плащ боевой,
Уснул он, как ратники в поле.
Не долго, но жарко молилась творцу
Дружина его удалая
И молча смотрела в лицо мертвецу,
О завтрашнем дне помышляя.
Еще не свершен был обряд роковой,
А час наступил разлученья…
Прекрасные стихи! Удивительные стихи!

КОММЕНТАРИИ

Печатается по тексту первой публикации.
Впервые опубликовано: ЛГ, 1842, 1 нояб., No 43, с. 881-884, без подписи.
В собрание сочинений впервые включено: ПСС, т. IX.
Автограф не найден.
Авторство Некрасова установлено Г. О. Берлинером (см.: ЛН, т. 53-54, с. 3-6) на основании связи комментируемой рецензии с рецензией Некрасова на последующие части ‘Драматических сочинений и переводов’ Н. А. Полевого и других признаков. Утверждение в Собр. соч. 1965-1967 (т. VII, с. 441), что ‘авторство Некрасова установлено В. Горленко’, основано на недоразумении. В списке В. П. Горленко перепутаны годы: все рецензии 1843 г. приведены под 1842 г., а 1842 г. — под 1843 г. Место названия ‘Драматические сочинения и переводы’ в списке В. П. Горленко и указываемый им No 14 газеты позволяют утверждать, что он имеет в виду рецензию на ч. 3-4 ‘Драматических сочинений’ Полевого (см.: наст. кн., с. 84).
Атрибуция Г. О. Берлинера может быть дополнена. Характерны для Некрасова использование текста рецензируемого произведения для намека на доносительскую деятельность Ф. В. Булгарина (ср.: наст. кн., с. 62, 83) и обличение ‘благодарной, незлопамятной и невзыскательной публики’ Александрийского театра, представляющее собой типичную тему статей и фельетонов Некрасова в 1840-е гг. (см. ‘Обозрение новых пиес…’, статья третья — наст. кн., с. 293—295, и особенно фельетоны ‘Выдержка из записок старого театрала (Материалы для физиологии Александрийского театра)’ (1845) и ‘Театры и публика’ (в составе ‘Отчетов по поводу Нового года’, 1845) — наст. изд., т. XII).
Литературная деятельность Н. А. Полевого (1796-1846) — журналиста, критика, беллетриста и драматурга — распадается на два периода. В первый, московский период своей деятельности Полевой — издатель и редактор журнала ‘Московский телеграф’ (1825-1834). Вскоре после закрытия правительством этого журнала (за отрицательный отзыв об официозной пьесе Н. В. Кукольника ‘Рука всевышнего отечество спасла’) Полевой переезжает в Петербург, где начинает сотрудничать в печатных органах Булгарина и Греча. В этот второй период своей деятельности Полевой пишет ряд монархических пьес, с резким порицанием которых неоднократно выступала передовая критика и прежде всего Белинский. Комментируемая рецензия сыграла роль поворотного пункта в отношении ‘Литературной газеты’ к драматургии Полевого. Если раньше позиция газеты в этом вопросе (авторами статей на театральные темы были, как правило, Ф. А. Кони или Некрасов) не отличалась последовательностью (некоторые пьесы вызывали более или менее резкую критику, другие одобрялись), то теперь хвалебные отзывы о Полевом становятся невозможными.
С. 61. …угощать публику ~ с 1838 года… — Ниже Некрасов называет пьесы, с которыми связано представление о Полевом-драматурге, воспевающем патриархальную простоту и нравственную чистоту героев из третьего сословия: ‘Дедушка русского флота’ (1838), ‘Купец Иголкин’ (1839), ‘Русский человек добро помнит’ (1839), ‘Ужасный незнакомец, или У страха глаза велики’ (1839, пер. с франц.), ‘Он за все платит’ (1840, пер. с франц.), ‘Параша Сибирячка’ (1840), ‘Солдатское сердце’ (1840), ‘Костромские леса’ (1841), ‘Мнимый больной’ (комедия Мольера, 1841, пер. с франц.), ‘Отец и откупщик, дочь и откуп’ (1841). Не все из перечисленных Некрасовым пьес вошли в рецензируемые первые две части ‘Драматических сочинений и переводов’ Н. А. Полевого.
С. 62. …если б главное лицо пиесы поменялось ролью с действующим тут же поселянином Кауце, то пиеса много бы выиграла ~ стороны вероятия… — В ‘Послесловии’ к рецензируемому изданию Полевой сообщил, что ‘основание’ пьесы ‘Солдатское сердце’ ‘взято из события в жизни известного литератора Ф. В. Булгарина’, который выведен под прозрачным именем офицера Булгарова (Полевой Н. А. Драматические сочинения и переводы, ч. 2. СПб., 1842, с. IX). Поселянин Кауце, роль которого, по мнению Некрасова, Юулгарину больше подходит, доносчик, убийца и лжец.
С. 62. …не одна-то во поле дороженька… — Обыгрывается название русской народной песни.
С. 62. …осыпала бы рукоплесканиями те же самые ‘Чересполосные владения’… — Имеется в виду водевиль Полевого, написанный в 1838 г., не имевший успеха и не вошедший в рецензируемое издание.
С. 62. Пример тому — ‘Комедия о войне Федосьи Сидоровны с китайцами’. — Речь идет о поставленной в 1842 г. пьесе Полевого, вызывавшей неизменный восторг ‘гостинодворской’ галерки и насмешки критики.
С. 62. Изредка только нелепые толки некоторых критиков ~ ‘заставляли’ его ‘удивляться’… — Возможно, речь идет о Белинском, который, однако, процитировав это же место из ‘Послесловия’, заявил, что не принадлежит ‘к числу критиков, на которых так горько жалуется г. Полевой’ (т. VI, с. 436). Слова: ‘обобрал Шекспира, Гете, Шиллера ~ и кого-то еще’ — цитата, с незначительными пропусками и разночтениями, из ‘Послесловия’ Полевого к ‘Драматическим сочинениям и переводам’ (ч. 2, с. II). Далее цитируется ч. 2, с. III-VI, VIII, XI-XIII.
С. 63. …чтобы окончательно утвердить за собою титул и славу российского Шекспира настоящей эпохи… — Иронический титул ‘российского Шекспира’, ‘друга Шекспира’, ‘Шекспира Александрийского театра’ присвоил Полевому Белинский (т. III, с. 519, т. VI, с. 82 и 371, ср. также более поздние отзывы: Белинский, т. VI, с. 667, т. VII, с. 11). Звучали подобные насмешки и на страницах ‘Литературной газеты’: ‘Боже мой! каких прекрасных драм не написал г. Полевой! Плодовитая страна талантов во всех родах! В Сумарокове наша литература имела российского Корнеля, Расина, Лафонтена, в Хераскове — Гомера, в г. Полевом — Шекспира!’ (1841, 8 марта, No 28, с. 112).
С. 63. Почти все пиесы, помещенные тут, были уже рассмотрены в ‘Лит<ературной> газ<ете>‘… — В ‘Литературной газете’ рецензии на пьесы Полевого появлялись в театральных обзорах Ф. Л. Кони (см., например: 1842, 19 июля, No 28, с. 528-583) и в анонимных статьях (1841, 18 окт., No 118, с. 470-472, 1842, 20 сент., No 37, с. 766 и др.).
С. 63. …поразило их необыкновенное сходство ~ чтоб напугать сотню самых храбрых китайцев’… — Характеристика пьес Полевого в этой рецензии Некрасова перекликается с оценкой современной ему драматургии в романе ‘Жизнь и похождения Тихона Тростникова’ (см.: наст. изд., т. VIII, с. 181, 744, Мостовская Н. Н. Пародия в прозе Некрасова. — Некр. сб., IX, с. 56).
С. 64. …распивающие с приличными прибаутками ерофеич… — Ерофеич — водка, настоянная на травах.
С. 64. …преимущественно для гг. Каратыгиных, г-жи Гусевой и г. Сосницкого… — Каратыгины — артисты Александрийского театра: В. А. Каратыгин 1-й (1802-1853), его брат П. А. Каратыгин 2-й (1805-1879) и А. М. Каратыгина (1802-1880), жена В. А. Каратыгина. Е. И. Гусева (1793-1853) — актриса Александрийского театра на комических ролях. И. И. Сосницкий (1794-1871) — актер Александрийского театра, преимущественно на комических и сатирических ролях.
С. 65. …ничего не обещаю’. Давно бы так! — В 1829 г. Полевой объявил подписку на двенадцатитомную ‘Историю русского народа’, деньги взял вперед, а вышли только шесть томов, и на этом издание прекратилось (в 1833 г.). Это послужило поводом для нападок на Полевого и обвинений его в сознательном обмане.
С. 65. Воспоминание о том дне, когда явилась ‘Параша’ на сцену, всегда будет воспоминанием об одном из счастливейших дней моей жизни. — Театральная цензура не решалась разрешить к постановке на сцене пьесу о сосланном в Сибирь чиновнике, которому дочь испросила у царя прощение. По свидетельству А. И. Вольфа, ‘veto цензуры было снято’ после обращения бенефициантки В. Н. Асенковой к Николаю I (Вольф, ч. I, с. 80).
С. 66. Трогательное событие сие послужило предметом романа г-жи Коттень ‘Елизавета Л***, или Сосланные в Сибирь’ и повести графа Местра ‘Юная Сибирячка’. — В повести Ксавье де Местра (1763-1852), изданной в 1815 г. в Петербурге, где долго жил французский писатель, использован сюжет романа Мари Софи Коттен ‘Елизавета Л***, или Несчастье семейства, сосланного в Сибирь и потом возвращенного’ (кн. 1-3. М., 1807, 4-е изд. М., 1830).
С. 60. »Первое представление ‘Мельника». — Пьеса Полевого представляет собой рассказ о первой постановке на сцене комической оперы писателя и драматурга А. О. Аблесимова (1742-1789) ‘Мельник — колдун, обманщик и сват’ (1779).
С. 66. … тени великих пиитов, Василия Кирилловича и Александра Петровича ~ Творец Телемахиды’ и творец ‘Семиры’ почили гораздо прежде, один в 1769-м году, другой в 1777 году. — В. К. Тредиаковский (1704-1774) — поэт и теоретик классицизма, автор стихотворного перевода романа Ф. Фенелона ‘Приключения Телемака’, опубликованного в 1766 г. под названием ‘Телемахида’. А. П. Сумароков (1717-1777) — поэт и драматург, автор трагедии ‘Семира’ (1751).
С. 66. …разыгрывали сцену Триссотина и Вадиуса. — Имеется в виду сцена ссоры между салонным поэтом Триссотином (точнее Трессотином) и ученым педантом Вадиусом из комедии Мольера ‘Ученые женщины’. Столкновения с Тредиаковским послужили Сумарокову поводом к написанию комедии ‘Тресотиниус’ (1781), в которой Тредиаковский был выведен под именем этого героя.
С. 66. Над Аблесимовым, который переписывал у Сумарокова стихи… — Аблесимов в молодости служил у Сумарокова переписчиком.
С. 66….над его ‘Мельником’ точно смеялся Сумароков… — Сведений о знакомстве Сумарокова с оперой Аблесимова нет.
С. 66. …не был потом свидетелем торжества Аблесимова. — Будучи представлена впервые 20 января 1779 г. (т. е. уже после смерти Сумарокова), опора Аблесимова имела шумный успех: на сцене Московского театра она выдержала 52 представления подряд, позднее в петербургских театрах ставилась почти до середины XIX в.
С. 66. Книпер также лицо не вымышленное… — Имеется в виду Карл Книппер, бывший немецкий негоциант, который в 1777 г. возглавил труппу немецких артистов, арендовавших здание манежа на Царицыном лугу в Петербурге, где в 1779 г. был основан Вольный российский театр, в 1782 г. за нарушение договорных обязательств был отстранен от театральных дел.
С. 66. …об Жукове Петре сохранилось предание в ‘Словаре’ Новикова ~ Ведомо единому всеведущему, а не нам! — Н. И. Новиков (1744-1818), просветитель, писатель, журналист, издатель, критик, автор ‘Опыта исторического словаря о российских писателях’ (1772), писал: ‘Жуков Петр — кабинет-курьер, писал стихи, из них есть напечатанные в московских и санктпетербургских ежемесячных сочинениях’ (Новиков Н. И. Опыт исторического словаря о российских писателях. СПб., 1772, с. 66, см. также: Новиков Н. И. Избр. соч., М.-Л., 1954, с. 301). Новиков ошибочно приписал кабинет-курьеру Жукову стихи других авторов-однофамильцев, сведений о печатных произведениях Петра Жукова в XVIII в. не имеется.
С. 66. Содержание пиесы взято было мною из сочинения Фонжере, которое перевел я некогда и поместил в ‘Повестях и литературных отрывках’, изданных мною. — Фонжере — коллективный псевдоним писателей Э. Кавэ (1794-1852) и А. Диттмера (1795-1846), авторов книги ‘Les soirees de Neuilly, esquisses dramatiques et historiques, publiees par M. de Fongeray’ (vol. 1-2. Paris, 1827-1828), где были опубликованы сцены ‘Une conspiration de province’ (Vol. 1, p. 90-175). В переводе Полевого пьеса была названа ‘Много шума из пустяков’ и помещена в т. 2 собрания его переводов ‘Повести и литературные отрывки’ (СПб., 1830). На ее основе в 1839 г. он сочинил комедию в одном действии ‘Ужасный незнакомец, или У страха глаза велики’, не имевшую успеха при постановке.
С. 67. …стихи, которые читает герой ‘Солдатского сердца’ Булгаров ~ за исключением первого куплета ~ целиком выписаны, у Козлова. Настоящее название их — ‘На смерть английского генерала’ и пр., перев<од> из Томаса Мура… — Точное название популярного стихотворения — ‘На погребение английского генерала сира Джона Мура’. Некрасов ошибается, называя Т. Мура его автором. В действительности, это перевод И. И. Козлова стихотворения ирландского поэта Ч. Вольфа (1791-1823), впервые напечатанный в альманахе ‘Северные цветы на 1826 год’. Цитируемый ‘монолог’ Булгарова см.: Полевой Н. А. Драматические сочинения и переводы, ч. 2, с. 136. Упоминание этого стихотворения встречается также в рукописи романа Некрасова ‘Жизнь и похождения Тихона Тростникова’ (см.: наст. изд., т. VIII, с. 505).
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека