Драматическія сцны Барри Корнволя.
Драматическія сцны Барри Корнволя.
‘Русское слово’, No 3, 1860
Драматические сцены Барри Корнволя, Михайлов Михаил Ларионович, Год: 1860
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Имя Барри Корнволя не чужое русскимъ читателямъ. Кто не знаетъ, что произведенія этого поэта высоко цнились Пушкинымъ, что онъ непремнно хотлъ познакомить нашу публику съ его Dramatic Scenes, и поручилъ перевести нкоторыя изъ нихъ для своего ‘Современника’? Переводъ (прозаическій) г-жи Ишимовой явился въ пушкинскомъ журнал, когда самого Пушкина уже не было на свт. Издатели ‘Современника’ говорятъ въ примчаніи къ этому переводу, что Барри Корнволь въ литературной жизни нашего поэта былъ, можно сказать, послднимъ его собесдникомъ.
Изданіе, по которому Пушкинъ познакомился съ Барри Корнволемъ и его произведеніями, заключало въ себ, кром того, стихотворенія еще трехъ англійскихъ поэтовъ, а именно: Баульза, Мильмана и Джона Вильсона (извстнаго въ публик, въ отличіе отъ другихъ Вильсоновъ, подъ именемъ Professor Wilson). Художническій тактъ Пушкина отличилъ особенно послдняго. Изъ него перевелъ онъ, съ нкоторыми своими передлками, ‘Пиръ во время чумы’.
Изъ Барри Корнволя онъ взялъ только два-три мотива. ‘Онъ остановился (говоритъ г. Анненковъ, въ своихъ матеріалахъ для біографіи Пушкина) на начальныхъ стихахъ двухъ его стихотвореній, и создалъ дв извстныя пьесы: Пью за здравіе Мери (Here’s a health to thee, Mary) и Я здсь, Инезилья (Inesilla! I am here). Первая сохраняетъ тонъ подлинника до конца, хотя и разнится въ содержаніи, но во второй сбереженъ только начальный стихъ его и сама она кажется художнической поправкой его. Подобныя творческія созданія Пушкинъ обыкновенно называлъ своими подражаніями.’ Г. Анненковъ приводитъ въ своей книг для сравненія подстрочный переводъ послдней пьесы, изъ котораго видно, какъ неизмримо возвышался Пушкинъ надъ большею частью поэтовъ, у которыхъ бралъ иногда мотивы своихъ стихотвореній. Называть такія навянныя другими поэтами пьесы подражаніями могъ разв онъ самъ. Для критика он являются самобытными, оригинальными произведеніями.
Въ превосходныхъ матеріалахъ г. Анненкова указаны источники многихъ замысловъ Пушкина, но эти указанія еще далеко не исчерпываютъ всхъ любопытныхъ сторонъ, которыя представляетъ изученіе Пушкина вмст съ писателями, которыхъ онъ любилъ и читалъ. Такое изученіе способно не уменьшить достоинства нашего поэта, а напротивъ придать имъ новый блескъ. Для такого труда большимъ пособіемъ былъ бы каталогъ пушкинской библіотеки съ указаніемъ хоть главнйшихъ помтокъ его на поляхъ книгъ. Не знаю, сохранилась ли въ цлости эта библіотека, и возможно ли ждать отъ кого-нибудь труда ея внимательнаго пересмотра. Этотъ трудъ не кажется мн неблагодарнымъ. Онъ можетъ повести ко многимъ любопытнымъ сличеніямъ и соображеніямъ, и датъ не одну черту для полнйшей характеристики поэтической личности Пушкина. Теперь только случайно можно встртиться съ такого рода источниками для пополненія и поясненія нкоторыхъ его произведеній.
Вотъ, напримръ, одна подобная случайная встрча.
Въ ‘Сценахъ изъ рыцарскихъ временъ’ помщена небольшая псня, начинающаяся стихомъ: ‘Воротился ночью мельникъ’. Это не что иное, какъ передлка одного куплета изъ шуточной шотландской народной псни, которая попалась мн въ нмецкомъ перевод О. Л. Б. Вольфа. Подлинника я не знаю.
Она начинается такъ:
Unser Hausherr kam des Abends heim,
Und er kam heim,
Und da sah er ein gesattelt Pferd,
Wo kein Pferd sollte sein.
‘Wie kam dis Pferd hierher?
Was soll es hier?
Wie kam das Pferd hierher,
Ohn’ Urlaub von mir?’
‘Ein Pferd?’ sprach sie,
‘Ja, ein Pferd!’ sprach er.
‘Du alter dummer Kerl,
Blind musst du sein!
‘s ist nichts, als eine Milchkuh,
Die schickte die Mutter mein.’
‘Eine Milchkuh?’ sprach er,
‘Eine Milchkuh!’ sprach sie. —
‘Weit bin ich geritten
Und viel hab’ ich gesehn,
Doch ein Sattel auf einer Milchkuh —
Das ist mir noch nicht geschehn’.
(То есть: ‘Хозяинъ нашъ воротился ночью домой, и видитъ осдланную лошадь, гд не слдовало быть лошади. ‘Что это за лошадь? зачмъ она здсь? какъ попала сюда безъ моего позволенія?’ — ‘Лошадь?’ говоритъ жена. — ‘Да, лошадь?’ говоритъ онъ. — ‘Ахъ ты, старый дуракъ! ослпъ ты, что ли? Вдь это корова, мать мн ее прислала.’ — ‘Корова?’ говоритъ онъ. — ‘Корова!’ говоритъ она. — ‘Много я по свту здилъ, многое видалъ, но сдла на коров — не видывалъ до-сихъ-поръ’.)
Вслдъ за этимъ слдуетъ куплетъ, передланный Пушкинымъ:
Unser Hausherr kam des Abends heim,
Und er kam heim,
Er sah ein Paar Bettstiefel,
Wo keine sollten sein.
‘Was ist das, Frau?
Was seh ich hier?
Wie kamen dahin die Stiefel,
Ohn’ Urlaub Ton mir?’
‘Stiefel?’ sprach sie.
‘Ja, Stiefelt’ sprach er. —
‘Schm’ dich, du alter Hahnrei.
Was siehst du denn nur hier!
Das sind ja ein Paar Eimer,
Der Bttcher schickte sie mir.’
‘Eimer?’ sprach er.
‘Ja, Eimer!’ sprach sie. —
‘Weit bin ich geritten,
Und viel hab’ ich gesehn,
Doch Eimer mit silbernen Sporen —
Das ist mir noch nicht geschehn.’
(То есть: ‘Хозяинъ нашъ воротился ночью домой, и видитъ пару сапогъ, гд имъ не слдовало быть. ‘Что это, жена? что я вижу? какъ попали сюда сапоги безъ моего позволенія?’ — ‘Сапоги?’ говоритъ она. — ‘Да, сапоги!’ говоритъ онъ. — ‘Стыдись, старый дуракъ! Вотъ еще что увидалъ! Вдь это ведра, бочарь мн ихъ прислалъ.’ — ‘Ведра?’ говоритъ онъ. — ‘Да, ведра!’ говоритъ она. — ‘Много я по свту здилъ, многое видалъ, но серебряныхъ шпоръ на ведрахъ — не видывалъ до-сихъ-поръ’).
Пушкинъ сохранилъ не только тонъ, но и самую вншнюю манеру псни. Припомнимъ его передлку, которую можно назвать почти переводомъ. Вотъ какъ поэтъ Францъ въ ‘Сценахъ изъ рыцарскихъ временъ’:
Воротился ночью мельникъ…
‘Жонка! что за сапоги?’ —
‘Ахъ, ты, пьяница, бездльникъ!
Гд ты видишь сапоги?
Иль мутитъ тебя лукавой?
Это ведра.’ — ‘Ведра? право?
Вотъ ужъ сорокъ лтъ живу,
Ни во сн, ни на яву
Не видалъ до этихъ поръ
Я на ведрахъ мдныхъ шпоръ.’
Подлинникъ развиваетъ дальше исторію этихъ сапогъ. Хозяинъ видитъ потомъ мечъ, и спрашиваетъ, откуда онъ попалъ. Жена увряетъ, что это не мечъ, а ухватъ. Мужъ не видывалъ ухватовъ съ серебряными эфесами. За мечомъ слдуетъ парикъ въ пудр. Жена божится, что это насдка. Мужъ не видывалъ пудреныхъ насдокъ. Когда ему попадается на глаза кафтанъ, жена принимается уврять, что это не кафтанъ, а пеленки. Мужъ не видывалъ пеленокъ съ пуговицами. Онъ входитъ въ спальню и встрчается лицомъ къ лицу съ молодымъ человкомъ. По увреніямъ жены, это впрочемъ вовсе не молодой человкъ, а коровница. ‘Много я по свту здилъ (говоритъ мужъ), многое видалъ, но коровницу съ бородой — вижу въ первый разъ.’
Этимъ псня кончается. Она утомительна своею длиннотой и повтореніями, въ которыхъ мало новаго. То, что взялъ изъ нея Пушкинъ, едва-ли не самое остроумное въ ней и не самое характеристическое.
Надясь, что мн простятъ это невольное отступленіе, возвращусь къ Барри Корнволю.
Выше сказано, что Пушкинъ заимствовалъ у него мотивы лишь для двухъ стихотвореній. Къ этому можно пожалуй прибавить, что въ тон псни ‘Царица грозная чума’, вставленной въ ‘Пиръ во время чумы’, есть что-то напоминающее псню Корнволя King Death. Эти заимствованія еще не такъ важны, но мн кажется, что именно чтеніе ‘Драматическихъ сценъ’ англійскаго поэта подало Пушкину мысль къ его собственнымъ удивительнымъ отрывкамъ: ‘Скупой рыцарь’, ‘Моцартъ и Сальери’, ‘Донъ Жуанъ’. Форма ихъ очень напоминаетъ Корнволя: та же краткость, та же простота, тоже отсутствіе всего лишняго, не нужныхъ лицъ, не нужныхъ словъ, а главное — тоже стремленіе двумя тремя бглыми сценами дать почувствовать драму, для полнаго развитія которой понадобились бы очень широкіе размры. Сильное впечатлніе, произведенное на Пушкина ‘Драматическими сценами’ становится всего ясне, когда читаешь ихъ вслдъ за пушкинскими сценами, хотя русскій поэтъ является тутъ почти всюду головою выше англійскаго.
Подкрпленіемъ мысли, что Dramatic scenes навели Пушкина на желаніе попробовать себя въ этомъ род, могутъ служить и нкоторые факты, сообщаемые матеріалами г. Анненкова.
Во-первыхъ, время созданія этихъ отрывковъ. ‘Донъ Жуанъ’, ‘Скупой рыцарь’ и ‘Моцартъ и Сальери’ написаны Пушкинымъ осенью 1830 года, въ деревн, одновременно съ переводомъ изъ вильсоновой City of the Plague. Для этого перевода онъ руководствовался тмъ же парижскимъ изданіемъ (1829) англійскихъ поэтовъ, изъ котораго познакомился и съ Корнволемъ. Стало быть, во время сочиненія собственныхъ сценъ, Пушкинъ уже читалъ его сцены.
Во~вторыхъ, въ бумагахъ Пушкина, относящихся къ тому же времени, г. Анненковъ нашелъ реестръ такихъ небольшихъ драмъ, какъ ‘Скупой рыцарь’, изъ которыхъ Пушкинъ хотлъ повидимому составить циклъ въ род Корнволевыхъ Dramatic Scenes. ‘Въ 1830 году (говоритъ г. Анненковъ) онъ думалъ собрать драматическіе отрывки и издать ихъ отдльною книжкой. Онъ уже приготовлялъ заглавный листокъ для нихъ, разукрашенный, по извстному его обыкновенію разрисовывать свои рукописи — изображеніемъ рыцаря въ доспхахъ и головы пожилаго мужчины. На листк этомъ мы читаемъ слова, которыми Пушкинъ приноровлялся къ оглавленію и, такъ сказать, пробовалъ его: Драматическія сцены, Драматическіе очерки, Драматическія изученія, Опытъ драматическихъ изученій.’
Довольно было бы и этого отношенія ‘Драматическихъ сценъ’ Барри Корнволя къ сочиненіямъ нашего великаго поэта, чтобы возбудить желаніе ближе познакомиться съ ними, но ‘Сцены’, независимо отъ этого частнаго интереса для насъ, русскихъ, имютъ много и общаго значенія. Объ этомъ нечего бы, пожалуй, и упоминать: не могъ же Пушкинъ увлечься какимъ-нибудь незамчательнымъ поэтомъ!
Настоящее имя Барри Корнволя — Бріанъ Валлеръ Проктеръ. Онъ родился въ Лондон въ конц прошлаго столтія и донын живъ, но литературное поприще, на которое онъ вступилъ такъ блистательно, общая своими ‘Сценами’ поэта первокласснаго, почти совсмъ имъ оставлено. Онъ съ юности готовился къ юридической каррьер, и теперь его главное титло не поэтъ, а barrister at law и комиссаръ управленія заведеніями для умалишенныхъ.
Проктеръ принадлежитъ къ уважаемой фамиліи изъ сверной Англіи. Раннее дтство прожилъ онъ въ Илинг, мстечк около Лондона, и тутъ получилъ первоначальное воспитаніе. Гарроуская школа, куда онъ поступилъ потомъ, находилась тогда подъ управленіемъ доктора Друри, извстнаго своимъ покровительствомъ Кину, котораго онъ помстилъ въ Elon College. Какъ директоръ гарроускаго училща, Друри видлъ въ числ своихъ воспитанниковъ многихъ, кому суждено было стяжать впослдствіи громкую славу. Такъ въ одно время съ Проктеромъ на школьныхъ скамейкахъ Гарроу сидли Байронъ, Робертъ Пиль. Проктеръ пробылъ тутъ четыре гада.
Затмъ четыре года провелъ онъ въ город Кальн (Calne) въ Вильтшир, гд занимался изученіемъ юриспруденціи подъ руководствомъ адвоката Атерстона, человка свдущаго и достойнаго. Отсюда Проктеръ перехалъ въ Лондонъ, и тутъ его юридическое образованіе завершилось въ Lincoln’s Inn.
Въ 1815 году выступилъ онъ на литературное поприще съ небольшимъ томикомъ ‘Драматическихъ сценъ’, взятыхъ большею частью изъ домашняго быта, въ которыхъ ему хотлось, по собственному его признанію, примнить къ драм боле естественный стиль, чмъ какой долгое время преобладалъ въ англійской драматической литератур. Попытка увнчалась блестящимъ успхомъ.
За ‘Сценами’ послдовала въ 1820 году поэма ‘Марціанъ Колонна’ (Marcian Colonna, an Italian tale), встрченная не меньшимъ успхомъ, затмъ ‘the Flood of Thessaly’ и другія поэмы, уже не столь замчательныя.
Черезъ годъ посл изданія первой поэмы, на Ковентгардевскомъ театр поставлена была трагедія Проктера: Мирандола. Она возбудила въ публик страшный энтузіазмъ, продолжавшійся впрочемъ не долго. Трагедіи этой не было къ сожалнію у меня въ рукахъ, но вотъ что говорится о ней въ извстной ‘Энциклопедіи’ Чамберса: ‘Интрига Мирандолы производить тяжелое впечатлніе. Принцъ, по несправедливымъ подозрніямъ, осужденъ на смерть своимъ отцомъ и предается казни. Въ піес, кром того, мало драматическаго движенія, но многія мста полны поэтической силы и чувства. Безумная любовь Мирандолы къ герцогу жаромъ и яркостью выраженія напоминаетъ во многомъ старыхъ англійскихъ драматиковъ’.
Вообще на язык и на манер Барри Корнволя замтно вліяніе глубокаго изученія драматическихъ поэтовъ елизаветинскаго времени. Но не одни опыты въ драматическомъ род поставили Проктера въ рядъ замчательныхъ англійскихъ поэтовъ послдняго времени. Онъ стоитъ вниманія и какъ лирикъ. Многія изъ его мелкихъ стихотвореній запечатлны глубокимъ чувствомъ и энергіею мысли. Вншняя форма часто очень оригинальна, почти прихотлива, но это оригинальность не сочиненная, а лежащая въ самомъ свойств поэтическаго дарованія Проктера, и потому не лишенная особенной прелести. Одна изъ псенъ сборника English songs, изданнаго имъ въ 1831 году, стала вполн народной, это the Sea (‘Mope’).
The Sea! the Sea! the open Sea!
The blue, the fresh, the ever free!
Without а mark, without а bound,
It runneth the earth’s wide regions ’round,
It plays with the clouds, it mocks the skies,
Or like а cradled creature lies *), и т. дале’.
*) Mope! море! открытое море! синее, свжее, вчно свободное! Безъ конца, безъ предла обтекаетъ оно широкія области земли, оно играетъ тучами, смется надъ небесами, или лежитъ тихое, какъ младенецъ.
Проктеръ писалъ и въ проз. При одномъ изъ изданій Шекспира (1843 г. въ трехъ томахъ) приложенъ его ‘Опытъ о геніи Шекспира’ (Essay upon the genius of Shakespeare), при изданіи сочиненій Бенъ-Джонсона въ одномъ том (1838) напечатана статья Проктера о жизни и сочиненіяхъ этого стараго драматическаго поэта. Статьи Проктера, разсянныя по журналамъ, были въ 1852 году собраны и изданы въ двухъ томахъ подъ заглавіемъ: ‘Essays and tales in prose’ (Опыты и повсти въ проз). Онъ написалъ также большую біографію знаменитаго актера Эдмонда Кина.
По первому произведенію, именно по ‘Драматическимъ сценамъ’, Барри Корнволю многіе предрекали блистательную литературную будущность, но, при всхъ своихъ неоспоримыхъ достоинствахъ, онъ не удовлетворилъ этихъ высокихъ надеждъ. На вопросъ: отчего? пусть отвтитъ онъ самъ.
Въ предисловіи къ послднему изданію своихъ ‘Сценъ’, къ которымъ прибавлено боле пятидесяти мелкихъ лирическихъ стихотвореній, до тхъ поръ не напечатанныхъ, онъ говоритъ:
‘Эта книга будетъ, вроятно, послднимъ моимъ обращеніемъ ко вниманію публики.
‘Во дни оны, и я — какъ другіе любители плнительнаго искусства поэзіи — надялся видть себя увнчаннымъ музами, какъ одного изъ отважнйшихъ бойцовъ, но мн выпала на долю долгая трудовая жизнь съ немногими и рдкими досугами, и мысли мои поневол обратились на иной путь.
‘Если годы и не сдлали меня холоднымъ философомъ, все же они укротили мучительные порывы молодости, и я чувствую теперь, что могу сложить съ себя доспхи и предоставить боле дятельнымъ и боле героическимъ сердцамъ славу борьбы и внецъ, награду успха.’
Съ этого-то*изданія {Dramatic Scenes. With other poems, now first printed. By Barry Cornwall. London, 1857.} сдланъ мой переводъ, Оно во многомъ отличается отъ того изданія, изъ котораго перевела пять сценъ г-жа Ишимова (‘Современникъ’ 1837, т. VIII). Почти ни страницы текста не осталось безъ значительныхъ измненій, множество стиховъ исправлено, кое-что сокращено, кое-что нсколько развито, нкоторыя мста, иногда цлые монологи, совсмъ вычеркнуты. Сравнивая текстъ перваго и послдняго изданія, нельзя не отдать предпочтенія послднему. Во всхъ измненіяхъ и поправкахъ Корнволемъ руководило врное чувство зрлаго художника. Два-три очерка, какъ напримръ ‘Амелія Вентвортъ’, ‘Любовь, исцленная снисхожденіемъ’, исключены цликомъ.
Я старался передать подлинникъ съ возможной врностью, что же касается до выбора сценъ (переводить ихъ вс мн казалось лишнимъ) — его ршилъ мой личный вкусъ.