Достоевский (1821-1881), Мочульский Константин Васильевич, Год: 1939

Время на прочтение: 20 минут(ы)

Константин Васильевич Мочульский

Великие русские писатели XIX века

Отец Федора Михайловича Достоевского происходил из средней шляхетской фамилии Волынского края, он был штаб-лекарем в Мариинской больнице в Москве. Здесь, в бедной квартирке, окна которой выходили на унылый двор больницы, 20 октября 1821 года родился Федор. Семья была патриархальная и набожная. Мать, женщина кроткая и болезненная, учила мальчика азбуке по книжке с картинками: ‘Священная история Ветхого и Нового Завета’. По воскресеньям всей семьей ходили в Церковь, летом паломничали в Троице-Сергиевскую лавру, ребенок запомнил старинные фрески, длинные торжественные службы, сладкогласное пение. Мать научила его молитве: ‘Все упование мое на Тя возлагаю, Мати Божия’, — и она на всю жизнь осталась его любимой молитвой.
В детстве Федор был ‘настоящий огонь’: у него была страстная, порывистая натура, сильно развитое воображение, болезненная впечатлительность. Он Рано пристрастился к чтению, зачитывался Вальтером Скоттом и воображал себя то рыцарем, то разбойником, Пушкина знал наизусть, увлекался Карамзиным, Жуковским, русской историей, арабскими сказками. В 1837 году, в год смерти Пушкина, умерла его мать. Достоевский впоследствии говорил: ‘Если бы у нас не было семейного траура я бы просил позволение отца носить траур по Пушкине’. По окончании частного пансиона Чермака отец отвез Федора и его старшего брата в Петербург и определил в военно-инженерное училище. Математические науки были ненавистны молодому мечтателю, учился он посредственно и все свободное от занятий время отдавал литературе, обливаясь слезами восторга, читал Шиллера, проводил бессонные ночи над романами Жорж Санд. С товарищами не сходился, был молчалив и угрюм, не играл и не танцевал. Во время рекреаций прогуливался в стороне от всех, ‘всегда с понуренной головою и с сложенными назад руками’. По ночам, когда все спали, тайком вставал с постели и в одном белье, прикрывшись одеялом, работал в глубокой амбразуре окна, выходившего на Фонтанку. Один товарищ так описывает его: ‘Светло-каштановые волосы были коротко обстрижены, под высоким лбом и редкими бровями скрывались небольшие, довольно глубоко лежащие, серые глаза, щеки были бледны, с веснушками, цвет лица болезненный, землистый губы толстоваты… Он любил поэзию страстно. Мысли в его голове родились подобно брызгам в водовороте’.
В 1843 году, окончив училище, Достоевский поступает на службу в инженерный корпус, пишет романтические драмы в духе Шиллера (‘Мария Стюарт’, ‘Борис Годунов’) и томится по свободе и независимости. Он чувствует свое призвание и пишет брату: ‘Как грустна бывает жизнь, когда человек, сознавая в себе силы необъятные, видит, что они истрачены в деятельности ложной и неестественной’.
Через год ему удается выйти в отставку, литературные планы кипят в его голове: он хочет основать издательство, перевести вместе с братом всего Шиллера, его кумиры — Гоголь и Бальзак. ‘Бальзак велик! — пишет он брату. — Его характеры — произведения ума вселенной!’ Первая литературная работа Достоевского — перевод романа Бальзака ‘Евгения Гранде’. Французский писатель поразил его своим реализмом, широкой картиной жизни современного общества во всех его сложных противоречиях, своими социальными явлениями, проповедью любви к ‘униженным и оскорбленным’.
Знакомство с Бальзаком было решающим для творчества Достоевского. Он отказывается от своих романтических опытов и начинает писать роман. Это тоже история несчастной девушки, как и ‘Евгения Гранде’, но влияние Бальзака сплетается с влиянием Гоголя — и из соединения этих двух литературных линий возникает первая повесть Достоевского ‘Бедные люди’. Начинающий писатель Григорович, приятель Достоевского, относит рукопись Редактору журнала ‘Современник’ поэту Некрасову. В ‘Дневнике писателя’ автор вспоминает о счастливом начале своей писательской карьеры:
‘Вечером того же дня, как я отдал рукопись, я пошел куда-то далеко к одному из прежних товарищей, мы всю ночь проговорили с ним о ‘Мертвых душах’ и читали их в который раз не помню… Воротился я домой уже в четыре часа, в белую, светлую как днем петербургскую ночь. Стояло прекрасное теплое время и, войдя к себе в квартиру я спать не лег, отворил окно и сел у окна. Вдруг звонок, чрезвычайно меня удививший, и вот Григорович и Некрасов бросаются обнимать меня, в совершенном восторге и оба чуть сами не плачут. Они накануне вечером воротились рано домой, взяли мою рукопись и стали читать… Когда они кончили то в один голос решили идти ко мне немедленно. ‘Что же такое, что спит, мы разбудим его, это выше сна!’ Они пробыли у меня тогда с полчаса, в полчаса мы Бог знает сколько переговорили, с восклицаниями, торопясь: говорили и о поэзии, и о правде, разумеется, и о Гоголе’.
В тот же день Некрасов снес рукопись знаменитому критику Белинскому. ‘Новый Гоголь явился!’ — закричал Некрасов, входя к нему с ‘Бедными людьми’. ‘У вас Гоголи-то как грибы растут’, — строго заметил ему Белинский, но рукопись взял.
На следующий день Достоевский отправляется к Белинскому, и тот встречает его словами: ‘Да вы понимаете сами-то, что вы такое написали!.. Вам правда открыта и возвещена как художнику, досталась как дар, цените же ваш дар и оставайтесь верным, и будете великим писателем!’ И Достоевский прибавляет:
‘Я вышел от него в упоении. Я остановился на углу его дома, смотрел на небо, на светлый день, на проходивших людей и весь, всем существом своим ощущал, что в жизни моей произошел торжественный момент, перелом навеки, что началось что-то совсем новое… И никогда потом не мог я забыть эту минуту. То была самая восхитительная минута во всей моей жизни. Я в каторге, вспоминая ее укреплялся духом’…
В эту минуту произошло рождение великого гения.
Повесть ‘Бедные люди’ (1846) — творческий ответ Достоевского на ‘Шинель’ Гоголя. Начинающий писатель живет еще в мире гоголевских идей, образов и приемов, но он задыхается в нем, ищет выхода из царства ‘Мертвых душ’, из убийственной пошлости и мрачной безнадежности той жизни, которую видел Гоголь.
Герой ‘Бедных людей’ — Макар Девушкин — такой же жалкий чиновник, как и Акакий Акакиевич Гоголя. Он тоже переписывает бумаги в канцелярии, над ним тоже издеваются молодые сослуживцы, прозвавшие его ‘крысой’. Живет он ‘в углах’, в кухне за перегородкой, среди ‘бывших людей’, нищих, пьяных, голодных. Ходит в засаленном порванном мундире и дырявых сапогах, питается больше чаем и так забит, так запуган жизнью, что боится даже роптать на судьбу. Бывает такая степень униженности, когда человек даже права на несчастье за собой не смеет признать, когда малейшую жалобу на несправедливость почитает чуть ли не бунтом.
Но вот в жизни Макара Девушкина происходит огромное событие: он встречает молодую девушку Вареньку, сироту, которой грозит позор и гибель. Он спасает ее от зловещей Анны Федоровны, которая собирается продать ее самодуру помещику Быкову, Находит ей комнату, достает работу, лечит ее, посылает ей книги, развлекает, заботится о ней как о родной дочери. Чувство его к Вареньке нежнее и горячее отеческой любви, но он в целомудрии своем боится самому себе в этом признаться. Переписка между Макаром и Варенькой, печальная, трогательная, а под конец патетическая, образует скелет повести.
Достоевский учится у Гоголя детальной живописи быта бедных людей, пристальному вниманию к мелочам, ‘опутавшим нашу жизнь’, но, подчиняясь его художественной манере, он бунтует против него. Несмотря на знаменитую сентиментальную тираду в ‘Шинели’: ‘Зачем вы меня обижаете?’ бедный чиновник Гоголя — существо низменное, тупое, высший идеал которого — новая шинель. Это какая-то машина для переписывания бумаг, ходячий автомат, человек бессловесный и бесчувственный. Достоевский восстал против такого изображения человеческой личности: под влиянием французского филантропического романа Бальзака и Ж. Санд он заявил протест во имя большей человечности.
В композиции Гоголя он произвел простое, но гениальное изменение. Акакий Акакиевич всю свою душу вкладывает в вещь (шинель), Макар Девушкин жертвует собой ради живого человека (Вареньки). От этой замены вещи личностью повесть приобретает неожиданную глубину и эмоциональную напряженность. Смешной героизм Акакия Акакиевича, его аскетическая самоотверженность, опошленная недостойным объектом, превращается в высокое и бескорыстное служение Макара Девушкина Вареньке. Из мании Достоевский сделал чувство, из жалкой идеи фикс Башмачкина — чистую любовь Девушкина.
Но герой Достоевского борется и побеждает Гоголя не только фактом своей жизни и любви, ®н также и полемизирует с Гоголем-писателем, будучи сам литератор. И в этом новая художественная удача молодого автора. Из ‘бедного чиновника без речей’, немотствующего и косноязычного героя ‘Шинели’ Достоевский сделал писателя Девушкина, который сочиняет рассказы, отделывает свои письма, ‘формирует свой слог’. Создав стиль речи ‘бедного чиновника’, автор блестяще разрешил сложные вопросы поэтики ‘гоголевской школы’: он очеловечил бездушный, вещный натурализм 40-х годов и положил начало новому реализму, сказал всю правду о человеке. Повести Гоголя ‘Шинель’ Макар Девушкин противопоставлял повесть Пушкина ‘Станционный смотритель’. От гоголевской магии, которой Достоевский был заворожен в юности, он спасается в светлом искусстве Пушкина.
Для читателей, привыкших к более или менее остроумным насмешкам над чиновниками, глубокая и сложная душевная жизнь героя Достоевского показалась чудесным открытием. Девушкин не замечает своей нищеты и униженности, пока Варенька здорова и весела. Но вот она заболевает, он просиживает ночи у ее изголовья, чтобы послать ей винограда и розанчиков, продает свой вицмундир, впадает в тоску, запивает. Хозяйка гонит его с квартиры за неуплату, сожители перехватывают его письма к Вареньке, потешаются над его любовью и называют ловеласом. Вареньку преследует какой- то негодяй, и она решается съехать с квартиры, но Для этого ей нужны деньги. Девушкин в отчаянии бежит к ростовщику, тот его выгоняет. Его спасает Неожиданная милость начальника, ‘Их превосходительства’, дарящего ему сто рублей. Но Варенька Не в силах больше принимать его жертвы и решает согласиться на предложение того самого помещика Быкова, который когда-то так больно ее оскорбил Девушкин понимает, что этот грубый и жесткий человек погубит ее и что она жертвует собой — ддя него. В последнем письме к ней, в слезах и стонах вырывается наконец наружу вся его исступленно нежная и пламенная любовь. ‘Нет, вы мне еще напишите, еще мне письмецо напишите обо всем. А то ведь, ангел небесный мой, это будет последнее письмо, а ведь никак не может так быть, чтобы письмо это было последнее! Да нет же, я буду писать, да и вы-то пишите… Ах, родная моя, ведь вот я теперь и не знаю, что это я пишу, никак не знаю, ничего не знаю и не перечитываю, а пишу только бы писать, только бы вам написать-то побольше. Голубчик мой, родная моя, маточка вы моя!’
А вокруг этих двух фигур — Вареньки и Девушкина — живет и движется целый мир несчастных обездоленных людей, задавленных бедностью, стыдящихся своего несчастья, умирающих в холодных подвалах. Достоевский в первом же своем произведении проник в глубину человеческого горя и отчаяния. Его повесть была проповедью любви и состраданья к ‘меньшим братьям’.

* * *

Внезапная слава Достоевского была непродолжительной. Повести, написанные им после ‘Бедных людей’, разочаровали Белинского и не понравились публике. Самолюбивый автор разрывает с кружком ‘Современника’, обвиняет Белинского в крайнем материализме и атеизме и заболевает серьезным нервным недугом. Он испытывает припадки мистического ужаса, и ему кажется, что он сходит с ума, он мечтает о смерти как об освобождении. С 1848 года он начинает посещать кружок чиновника министерства внутренних дел Петрашевского и увлекается социальными теориями французских утопистов — Фурье, Сен-Симона, Кабе.
На ‘пятницах’ Петрашевского молодежь горячо говорила о справедливом устройстве общества, смело критиковала николаевский режим, требовала освобождения крестьян, реформы суда, смягчения цензуры. На одном из собраний Достоевский прочел письмо Белинского к Гоголю, в котором умирающий критик обличал гоголевский реакционный мистицизм и заявлял, что Россия нуждается не в молитвах и молебнах, а в реформах и просвещении.
В апреле 1849 года петрашевцы были арестованы и приговорены к смертной казни. После восьмимесячного заключения в Петропавловской крепости Достоевского с другими ‘заговорщиками’ отвезли на Семеновский плац и взвели на эшафот, им зачитали смертный приговор. Над головами преступников, одетых в белые рубахи, были переломлены шпаги, троих уже привязали к столбам. Вдруг забили барабаны — и осужденным было объявлено, что государь дарует им жизнь.
Эта жестокая инсценировка казни, эти минуты, прожитые перед лицом смерти, потрясли душу болезненного писателя. С эшафота он сошел другим человеком, с мистическим опытом смерти. Он дико озирался кругом: прежняя жизнь была погребена, Началась новая, непохожая на существование других людей. В романе ‘Идиот’ Достоевский так описывает эти мгновения приговоренного к смерти:
‘Когда он простился с товарищами, настали те две минуты, которые он отсчитал, чтобы думать про себя, ему все хотелось представить себе, как можно скорее и ярче, что вот как же это так? Он теперь есть и живет, а через три минуты будет уже нечто, кто-то или что-то, — так как же? где же? Все это он думал в эти две минуты решить! Невдалеке была церковь, и вершина собора с позолоченной крышей сверкала на ярком солнце. Он помнил, что ужасно упорно смотрел на эту крышу и на лучи, от нее сверкавшие. Оторваться не мог от лучей: ему казалось, что эти лучи его новая природа, что он через три минуты как-нибудь сольется с ними’.
Достоевский был сослан на четыре года на каторгу в Сибирь. Прощаясь с братом, он говорил, что страстно хочет жить, что на каторге тоже не звери, а люди, что жизнь прекрасна, потому что: ‘On voit le soleil’ (‘Солнце видно’. — Ред.). В Тобольске одна из жен декабристов подарила ему Евангелие — это была единственная книга, которую он читал в Омском остроге. Четыре года заключения она пролежала под его подушкой. В нервном, болезненном Достоевском была огромная сила и жажда жизни, неистребимая духовная энергия, которая позволила ему пережить четыре года ужасающих страданий.
Каторжники встретили его ненавистью — как дворянина, преследовали его неутолимой злобой, покушались его убить. Казарма, в которой он жил, была ветхое, деревянное здание, нестерпимо душное летом и холодное зимой. Заиндевевшие окна, почти не пропускавшие света, угарная печка, ушат с нечистотами в сенях, голые нары, блохи, вши, грязь, темнота, пьянство, ругань, поножовщина, тяжка работа на Иртыше в 40 градусов мороза. Но самое страшное для Достоевского было вынужденное ежечасное общение с каторжным народом, люто его ненавидевшим. Он пишет брату: ‘Что сделалось с моей душой, с моими верованиями, с моим умом и сердцем в эти четыре года — не скажу тебе. Долго рассказывать’.
Впечатления о Сибири были столь сильны, так перевернули душу писателя, что ему понадобилось семь лет, чтобы осознать их. ‘Записки из мертвого дома’ появились только в 1861 году. Мы знаем, как мучительно было столкновение Достоевского с преступниками, какой ненавистью они отравили ему пребывание в остроге. Мы ждем сурового суда над обитателями ‘мертвого дома’ — и к удивлению нашему находим совсем другое. На каторге Достоевский понял, что правда не на его стороне, а на стороне его врагов. Он смиренно принял посланное ему Богом испытание, и страдания не озлобили, а просветили его. Он не только простил своих врагов, но от всей души полюбил их. Под корой зла он Увидел подлинную человеческую душу, и решился сказать: эти злодеи, разбойники, убийцы — лучшие Русские люди.
‘Сколько в этих стенах погребено напрасно молодости, сколько великих сил погибло здесь даром! Ведь надо же все сказать: ведь этот народ — необыкновенный был народ’.
Достоевский смотрит на преступников как на ‘несчастных’, среди этих страдальцев умеет находить ‘черты самого утонченного развития душевого’. Вот — кроткий, красивый юноша Сироткин, Всегда сияющий улыбкой, всегда всем довольный, Вот молодой кавказец Алей, мечтательный и нежный, писатель учит его грамоте по Евангелию Алей чувствует высокую красоту Нагорной проповеди, вот смешной и добродушный еврей Исай Фомич, вот бывший кавказский офицер Аким Акимыч фанатик формы и ‘благонравия’. Но рядом с этими светлыми людьми показаны и темные: ужасный человек-паук Газин, любивший резать маленьких детей, высокомерный и могучий духом разбойник Орлов, окруженный каким-то ореолом демонического величия. ‘Мертвый дом’ изображен Достоевским во всей страшной правде его быта. Сцены телесных наказаний, тюремной бани, любительского спектакля, устроенного арестантами, говения в Великом посту поражают своей эпической простотой и силой.
В церкви, пишет он, ‘арестанты молились очень усердно и каждый из них каждый раз приносил свою нищенскую копейку на свечу или клал на церковный сбор. ‘Тоже ведь и я человек’, — может быть, думал он или чувствовал, подавая, ‘перед Богом-то все равны’. Причащались мы за ранней обедней. Когда священник с чашей в руках читал слова: ‘Но яко разбойника мя прими’, — почти все повалились на землю, звуча кандалами, кажется, приняв эти слова буквально на свой счет’.
Омский острог был Голгофой Достоевского, в невыразимых нравственных и физических страданиях он обрел образ распятого Христа и причастился народной вере в Него. Он вынес из каторги любовь ко Христу и к русскому народу — страстотерпцу грешному и мучающемуся своим грехом. В Сибирй окончательно сложилось его мировоззрение, которое можно назвать ‘мистическим народничеством’.

* * *

По отбытии срока наказания Достоевский был отправлен в Семипалатинск и зачислен рядовым, здесь он написал две повести: ‘Дядюшкин сон’ и ‘Село Степанчиково’. Только в 1859 году ему разрешено было вернуться в Россию.
В Петербурге он погружается с новой энергией в литературную работу, издает со своим братом Михаилом журнал ‘Время’ и печатает в нем ‘Записки из Мертвого дома’ и роман-фельетон ‘Униженные и оскорбленные’. Написанная наспех, растянутая и мелодраматичная, эта повесть о несчастной любви чувствительной Наташи Ихменьевой к легкомысленному князю Алеше Валковскому прошла почти незамеченной. А между тем, несмотря на бросающиеся в глаза недостатки, ‘Униженные и оскорбленные’ заключали в себе глубочайшие темы больших романов Достоевского: в лице начинающего литератора Ивана Петровича автор отчасти изображает самого себя в эпоху 40-х годов, в благородной и самоотверженно любящей Наташе намечены черты излюбленного писателем образа страстной и сильной женщины, князь Валковский-отец, человек без совести и чести, циник и злодей — родоначальник всех ‘демонических’ героев Достоевского.
После каторги писатель резко ставит проблему нравственного долга и свободы. Его волнует загадка сильной личности, считающей себя выше морального закона и признающей за собою право на преступление. Князь Валковский — предатель, развратник, низкий интриган — внушает не только отвращение, но и суеверный страх: в нем воплощена темная и таинственная сила зла.
В журнале ‘Время’ братья Достоевские ожесточенно полемизировали с ‘Современником’ и ‘Русским словом’, органами материализма и утилитаризма 60-х годов, и проповедовали свое довольно туманное учение о ‘почвенности’. Они призывали интеллигенцию к возвращению к земле, народу русской вере и народной правде. Общество плохо разбиралось в этой разновидности славянофильства а правительство не доверяло патриотизму бывшего петрашевца и каторжанина.
В 1863 году ‘Время’ было закрыто, в следующем году журнал возобновился под названием ‘Эпоха’, но успеха не имел. Смерть любимого брата Михаила, смерть жены (Достоевский женился в Сибири на вдове одного местного чиновника), прекращение ‘Эпохи’ повергли Достоевского в безвыходное отчаяние. Он взял на себя все журнальные долги брата, вложил свои последние деньги в издание, обязался содержать семью покойного, оставшуюся без всяких средств, и запрягся в работу, которая, по его словам, была тяжелее каторжной. ‘Я охотно бы пошел опять в каторгу на столько же лет, — писал он одному приятелю, — чтобы только уплатить долги и почувствовать себя свободным. Теперь начну писать роман из-под палки, т. е. нужды, наскоро’…
В полном духовном одиночестве, в мрачной тоске, усиливаемой припадками эпилепсии, в крайней бедности, ‘из-под палки’, ‘наскоро’ было написано одно из величайших произведений мировой литературы, роман ‘Преступление и наказание’ (1866).
Содержание своего романа автор излагает сам в письме к редактору ‘Русского вестника’ М. кову.
‘Это — психологический отчет одного преступления. Действие современное, в нынешнем году. Молодой человек, исключенный из студентов университета, мещанин по происхождению и живущий в крайней бедности, по легкомыслию, по шаткости в понятиях, поддавшись некоторым странным ‘недоконченным’ идеям, которые носятся в воздухе, решился разом выйти из скверного своего положения. Он решился убить одну старуху, титулярную советницу, дающую деньги на проценты. Старуха глупа, глуха, больна, жадна, берет жидовские проценты, зла и заедает чужой век, мучая у себя в работницах свою младшую сестру. ‘Она никуда не годна’, ‘для чего она живет?’, ‘полезна ли она хоть кому-нибудь?’ — эти вопросы сбивают с толку молодого человека. Он решает убить ее, обобрать, с тем, чтобы сделать счастливою свою мать, живущую в уезде, избавить сестру, живущую в компаньонках у одних помещиков, от сластолюбивых притязаний главы этого помещичьего семейства, грозящих ей гибелью, докончить курс, ехать за границу, и потом всю жизнь быть честным, твердым, неуклонным в исполнении ‘гуманного долга к человечеству’, чем уже, конечно, ‘загладится’ преступление, если только преступление — поступок над старухой глухой, злой и больной, которая сама не знает, для чего живет на свете, и которая через месяц, может быть, сама собой померла бы… Студенту совершенно случайным образом удается совершить свое преступление скоро и удачно.
Почти месяц он проводит после того до окончательной катастрофы. Никаких на него подозрений Нет и не может быть. Тут-то и развертывается весь Психологический процесс преступления. Неразрешимые вопросы встают перед убийцей, неподозреваемые и неожиданные чувства мучают его сердце Божья правда, земной закон берет свое, и он кончает тем, что принужден сам на себя донести. Принужден, чтобы хотя погибнуть на каторге, но примкнуть опять к людям, чувство разомкнутости и разъединенности с человечеством, которое он ощущает тотчас же по совершении преступления, замучило его Закон правды и человеческая природа взяли свое. Преступник сам решает принять ‘муку, чтобы искупить свое дело’.
Так сам автор понимал идею своего романа. Бывший студент Родион Раскольников — сильная личность, которая хочет ‘заявить свое своеволие’. Он угрюм, мрачен, надменен и горд, но в то же время великодушен и добр. ‘Ужасно высоко себя ценит, и кажется, не без некоторого права на это’, — говорит о нем его товарищ Разумихин. Замкнутая и болезненно самолюбивая натура его способна, однако, на любовь и сострадание: он нежно любит мать и сестру и отдает свои последние деньги голодающей семье чиновника Мармеладова. Он живет в мансарде, лежит на кровати и напряженно, лихорадочно думает. Идея овладевает им, как неотступный кошмар, идея глубокая, непреодолимологическая.
Мечтатель и теоретик Раскольников доводит свое рассуждение до крайнего вывода. Когда-то он написал статью, в которой изложил стройную теорию преступления. Все человечество делится на две категории — избранное меньшинство и людское стадо — для первых, великих гениев, вождей, законодателе все позволено, они не связаны обыкновенной моралью, они выше добра и зла, они могут ‘переступить’, Для них нет законов. Остальная человеческая масса, ‘дрожащая тварь’, должна повиноваться гениям. ‘Кто крепок и силен умом и духом, — говорит Раскольников, — тот и властелин! Кто много посмеет, тот и прав. Власть дается только тому, кто посмеет наклониться и взять ее. Тут только одно: стоит только посметь!’
Раскольников преклоняется перед Наполеоном, который забывал свою армию в Египте, проливал реки крови, не останавливался перед горами трупов, так как чувствовал свое ‘право’ и не сомневался в своей ‘правоте’. И вот ‘сильный человек’ задает себе вопрос: ‘Мне надо узнать, и поскорее узнать, вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу? Осмелюсь ли нагнуться и взять, или нет? Тварь ли дрожащая или право имею?’ Чтобы узнать это, он убивает старуху ростовщицу. Преступление своей отвратительной реальностью разрушает его и физически и нравственно. Он мог бы и не совершать его, сами вопросы его, сомнения, неуверенность в своем ‘праве’ и потребность ‘доказать’ себе самому свою силу ясно показывали, что он не сверхчеловек, не Наполеон. Бессмысленное и омерзительное двойное убийство было только излишней мукой.
Раскольников — теоретик, фанатик идеи, абстрактный мыслитель, но совсем не человек дела, не вождь и не властелин. Его рассуждение было логически безупречно, но как жалок и беспомощен он в действии! В изображении сверхчеловека Достоевский прямой предшественник Ницше. Он пророчески предвидит нашу эпоху, когда Человек с большой буквы), безбожный и демонический-могучий, восстал на Бога и затопил мир кровью.
Гордыне разума, самоутверждению злой воли в романе противопоставляется ‘земной закон’ и ‘Божья правда’.
Совершив преступление, Раскольников испытывает ‘мрачное ощущение мучительного, бесконечного единения и отчуждения’. Он разорвал связь с природой, с миром, круговую поруку, соединяющую всех людей. ‘Я себя убил, а не старушонку! — восклицает он. — Тут так-таки разом и ухлопал себя навеки’. Закон разума оказался разрушительным и убийственным — он привел его на край пропасти. ‘Закон жизни’ воскрешает его, он воплощен в Соне Мармеладовой, дочери спившегося, обремененного семейством чиновника Мармеладова. Чтобы спасти от голодной смерти свою семью, Соня стала ‘уличной’, она пожертвовала собой, чистая и смиренная душой, она безропотно несет свой страшный крест, считает себя последней грешницей, ‘падшей’. Гордый преступник кланяется ей в ноги. ‘Я не тебе поклонился, — говорит он ей, — я всему страданью человеческому поклонился!’ Соня, замирая от ужаса и жалости, выслушивает его исповедь, она не осуждает его. ‘Что вы, что вы это над собой сделали! — со слезами говорит она. — Нет тебя несчастнее никого теперь на целом свете!’ Убийца и блудница читают евангельский рассказ о воскресшем Лазаре.
Жалкая неученая Соня мудрее философа Раскольникова. Она знает ‘Божью правду’, знает, что люди не делятся на властелинов и стадо, что все они — дети Божьи и что одна человеческая душа стоит всего мира. Раскольников возомнил себя судьей, он присвоил себе божественное право решать чья жизнь имеет смысл и чья — бессмысленна. Со благоговеет перед мистической тайной всякой жизни, перед ее непостижимой глубиной. Своим убийством Раскольников осквернил святую мать-сыру землю. ‘Пойди сейчас же, сию же минуту, — говорит ему Соня, — стань на перекрестке, поклонись, поцелуй сначала землю, которую ты осквернил, а потом поклонись всему свету, на все четыре стороны, и скажи всем, вслух: я убил! Тогда опять Бог тебе жизнь пошлет’.
Раскольников повинуется, он доносит на себя, его судят и ссылают на каторгу. Но гордый разум продолжает бунтовать против религиозного ‘закона жизни’, он не понимает смысла наказания, необходимости очистительных страданий. И только в Сибири Соня, последовавшая за убийцей в ссылку, воскрешает его умершую душу. Он смиряется перед величием ее жертвы, перед подвигом ее любви. Раскаяние входит в его озлобленное сердце, в нем загорается любовь к Соне — он воскресает. Евангельское повествование о воскресшем Лазаре раскрывается в эпилоге как религиозный символ всего романа.

* * *

‘Преступление и наказание’ вызвало бурю восторгов и негодования. Одни говорили о ‘жестоком таланте’ автора, его гениальной психологической прозорливости и философской глубине, другие обвиняли его в клевете на молодое поколение и жаловались на его пристрастие ко всему мучительному, больному, отвратительному и извращенному. Критики не могли оценить всей важности ‘открытий’ Достоевского, всей новизны его учения о человеке.
Но шумный успех романа не изменил тяжелого материального положения автора, он уезжает за границу, спасаясь от преследований кредиторов. Четыре года проводит он со своей второй женой Анной Григорьевной в Швейцарии, Германии и Италии Постоянное безденежье, страшная тоска по родине участившиеся припадки эпилепсии, мучительная и упорная работа над двумя большими романами ‘Идиот’ и ‘Бесы’, которые переделываются много раз, наконец, приступы страсти к азартной игре, всегда оканчивавшейся проигрышами, — такова внешняя картина этого мрачного периода.
Внутренняя жизнь Достоевского была не менее трагична: он искал ясной и непосредственной веры, цельного религиозного мировоззрения, но его раздвоенной, кипящей противоречиями душе гармония не была дана. Попытки изобразить ‘положительно-прекрасного человека’, оправдать историческое бытие России и найти ‘всепримирение идей’ кончились срывом. В ‘Идиоте’ Достоевский выводит ‘идеального русского человека’ в лице полуюродивого, полусвятого князя Мышкина. Он возвращается в Россию из швейцарского санатория, полный ангельской кротости, доброты, всепрощения, он хочет весь мир обнять, всех примирить, всех сделать счастливыми. Но, попав в вихрь страстей, кружащиися вокруг ‘демонической красавицы’ Настасьи Филипповны и ее жениха купца Парфена Рогожина, он никого не спасает и сам гибнет в мире ненависти, ревности, злобы и преступлений.
В ‘Бесах’ Достоевский рисует потрясающую по мрачности картину России, одержимой бесами гражданской смуты. Революционное движение представляется ему в виде гнусной шайки мошенников, мерзавцев и предателей, руководимой ‘мелким бесом» шмыгающим и хихикающим Петром Верховенским. Духовным центром этого водоворота крови и грязи является загадочная и жуткая в своем дьявольском величии фигура Николая Ставрогина: не лицо, а мертвая маска, красивая и в то же время отвратительная. Ни в одном романе писатель не нагромождал столько ужасов, убийств, самоубийств, пожаров, смут и душевных болезней, как в ‘Бесах’. Евангельский рассказ об исцелении Гадаринского бесноватого, служащий идеей-символом романа, только отчасти соответствует его содержанию: мы видим Россию, попираемую стадом свиней, в которых вселились бесы, но мы напрасно стали бы искать образ исцеленной России, сидящей у ног Христа.
Этот роман-памфлет, исступленно-злобный и пристрастный, восстановил против автора все молодое поколение. Достоевский прослыл реакционером и обскурантом, и ему стоило огромных усилий рассеять это неверное о себе мнение.
В 1871 году он возвращается в Россию. Наступает последний период его жизни, относительно спокойный и благополучный. Благодаря деловитости Анны Григорьевны материальное положение семьи улучшается. Достоевский становится издателем собственных книг, они начинают приносить доход, и он достигает наконец некоторой независимости и благосостояния. Ему удается даже купить небольшой домик в Старой Руссе, где он может спокойно трудиться в семейном уюте. Кроме работы над романом ‘Подросток’, он занимается журналистикой, в 1873 году состоит редактором в журнале ‘Гражданин’, а в 1876—1877 годах издает свой собственный журнал ‘Дневник писателя’. С пламенной любовью пишет он о русском народе, о его испытанной страданиями вере во Христа, о его смирении и покаянии: пророчит России великое будущее, ‘всечеловеческую миссию’, окончательное объединение всех народов в единое братство во Христе. В православии видит он отражение неискаженного лика Спасителя и верит, что ‘свет воссияет с Востока’. Оторвавшуюся от родной почвы русскую интеллигенцию неустанно призывает он к воссоединению с народом. Но к ‘мистическому народничеству’ Достоевского нередко примешивался воинственный империализм и национальная исключительность. Он проповедовал смирение, но подчас оно бывало ‘паче гордости’.
Последний роман Достоевского, духовный итог всего его творчества и его завещание будущим поколениям — ‘Братья Карамазовы’ (1879—1880). Автор изображает жизнь глухого провинциального города, реалистически описывает нравы его обитателей, но этот низменный и пошлый быт — только покров, наброшенный на бездны человеческой души, на страшные тайны земного бытия. По грандиозности замысла и глубине философского содержания ‘Братья Карамазовы’ стоят на одном уровне с величайшими произведениями мировой литературы — ‘Божественной комедией’ Данте и ‘Фаустом’ Гете.
В плане эмпирическом это хроника ‘одного случайного семейства’, история вражды сыновей с отцом, убийство сластолюбивого, грязно-циничного старика Карамазова его побочным сыном Смердяковым и осуждение вследствие судебной ошио другого его сына Дмитрия на каторжные работы, это драматическая повесть о соперничестве отца и сына, влюбленных в одну женщину — русскую красавицу, обольстительную и своевольную Грушеньку, параллельно с этим рассказ о ненависти Ивана к брату Дмитрию и о страсти его к Катерине Ивановне, покинутой невесте брата.
В плане метафизическом роман построен подобно средневековой мистерии, где темные силы борются со светлыми, где земное царство помещено посередине и ограничено снизу адом и сверху раем. Достоевский изображает современный нам период истории, когда в сердцах людей померк образ Божий, когда пошатнулись все традиционные моральные устои и вся жизнь стала смутной, тревожной и загадочной. Дмитрий Карамазов восклицает: ‘Страшно много тайн! Слишком много загадок угнетают на земле человека. Разгадывай как знаешь и вылезай сух из воды’.
Герои Достоевского — люди, потерявшие непосредственную веру, люди, отпущенные на свободу, ищущие границ этой страшной своей свободы и не находящие их. В них клокочет огромная сила жизни, ‘неприличная карамазовская жажда’, и эта могучая энергия уходит или в ‘безудерж желаний’, в плотоядное сладострастие отца Карамазова, или в Дикий разгул страстей Дмитрия, или в титаническое богоборчество Ивана.
Семейство Карамазовых — символ всего современного человечества, заблудившегося в пустыне мира и покинутого Богом. Если нет Бога, то все Позволено, тогда сам человек — Бог. Воля, не направленная к высшей, потусторонней цели, превращается в безумное своеволие, разрушающее мир и кончающееся самоистреблением, разум, не подчиненный божественной истине, доходит до самообожествления и отрицания всего творения. С гениальным ясновидением проследил Достоевский все сложные пути человекобожеской гордыни, богоборчества и демонического своеволия. У него был пророческий дар, и он предвидел катастрофу русской революции и антихристово царство коммунизма. Но, изображая огненными чертами опустошенный мир зла, он противопоставляет ему свою веру в конечную победу света, в неистребимый в душе человека образ Божий, в грядущее религиозное преображение земли. Дмитрий Карамазов говорит: ‘Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей’. Об этой роковой борьбе добра и зла в человеческих душах и написан роман.
Иван Карамазов, ‘ученый брат’, теоретик и логик, выступает как ‘адвокат дьявола’. В его исповеди брату Алеше и в сочиненной им ‘Легенде о Великом инквизиторе’ соединены и сосредоточены все доводы против существования Бога, которые когда-либо в истории выдвигались самозаконным разумом. ‘Сила отрицания’, заключенная в его аргументах, так велика, что она может взорвать весь мир. Иван обвиняет Бога в существовании зла на земле, море бессмысленных и безысходных страданий заливает созданный Им мир. Никакая конечная гармония, никакие награды праведникам и наказания грешникам не могут искупить ‘слезинки одного замученного ребенка’. Такого мира, несправедливого и темного, он не желает принять, а потому ‘почтительнейше возвращает Богу билет’ на вход в царствие небесное. В ‘Легенде о Великом инквизиторе’ — испанский инквизитор судит Христа й уверяет его, что люди слишком слабы и ничтожны, чтобы жить по Его заветам. Спаситель хотел от людей свободной любви, но нет для человеческого стада большего бремени, чем свобода. Великий инквизитор исправил дело Христа, веру к свободе и любви он заменил властью, чудом и авторитетом. Он поработил жалких бунтарей, но зато устроил им спокойную, сытую жизнь. На горячую, исступленную речь инквизитора Спаситель не отвечает. ‘Но Он вдруг молча приближается к старику и тихо целует его в бескровные девяностолетние уста’. На безумные речи гордого отступника и бунтовщика Христос отвечает поцелуем любви.
Мы не находим в романе теоретического опровержения гениальной атеистической диалектики Ивана Карамазова. Отрицающему разуму противопоставляются не логические рассуждения, а живой мистический опыт. Достоевский говорит неверующему: ‘Прийди и виждь’. Бог живет в чистых и любящих сердцах Зосимы и младшего брата Карамазова — послушника Алеши. Доказать Его существование нельзя, можно только показать, ибо ‘свет во тьме светит, и тьма его не объят’. Это тихое излучение мистического света столь же реально, как и ‘буря страстей’ Дмитрия, ‘сладострастие насекомых’ отца-Карамазова и безблагодатный бунт Ивана.
Алеша живет в монастыре келейником старца Зосимы, ясновидца и целителя. Духовный отец посылает его в мир, служить людям, спасать гибнущих братьев, утешать озлобленных и несчастных. Его Радостная улыбка, тихо сияющие глаза, стыдливая Кротость и простые, ласковые слова вносят свет и Мир в темное карамазовское царство. Но и в чистом Алеше живет темная земная сила его рода, он не защищен от искушений и соблазнов. Захваченный мутным водоворотом страстей, бушующих вокруг него, он переживает глубокий душевный кризис Когда после смерти Зосимы, которого он почитал святым, он слышит ‘тлетворный дух’ от его бренных останков, вера его колеблется. Он стоит у гроба старца и полудремля слушает чтение Евангелия: ‘Ив третий день брак бысть в Кане Галилейстей’, вдруг, видит он, комната раздвигается, вот гости на брачном пиру, вот и молодые и ‘премудрый архитриклин’. Из-за большого стола встает Зосима, ‘сухенький старичок, с мелкими морщинами на лице, радостный и смеющийся’. Он подходит к Алеше и говорит: ‘Веселимся, пьем вино новое, вино радости новой, великой, видишь, сколько гостей?.. А видишь ли Солнце наше, видишь ли ты Его?.. Не бойся Его. Страшен величием пред нами, ужасен высотой Своей, но милостив бесконечно, нам из любви уподобился и веселится с нами’…
Это видение Алеши — вершина всего творчества Достоевского. Весь мир — царство Божие, все люди, темные и грешные, призваны на мессианский пир и пьяны новым вином великой радости. Прекрасно все Божие творенье, ибо во всех и во всем Христос. Красота спасет мир, вся земля преобразится в рай, и всякая душа возрадуется. Брак в Кане Галилейской, чудо превращения воды в вино — религиозный символ романа, образ достигнутой гармонии, осуществленной красоты.
Потрясенный видением, Алеша выбегает из монастыря. ‘Полная восторгом душа его жаждала свободы, места, широты. Над ним широко, необозримо опрокинулся небесный купол, полный тихих сияющих звезд… Свежая и тихая до неподвижности ночь облегла землю… Тишина земная как бы сливалась с небесной, тайна земная соприкасалась со звездою. Алеша стоял, смотрел и вдруг как подкошенный повергся на землю. Он не знал, для чего обнимал ее, он не давал себе отчета, почему ему так неудержимо хотелось целовать ее, целовать ее всю, но он целовал ее, плача, рыдая и обливая своими слезами, и исступленно клялся любить ее, любить во веки веков… Как будто нити ото всех этих бесчисленных миров Божьих сошлись разом в душе его, и он весь трепетал, соприкасался мирам иным… Пал он на землю слабым юношей, а встал твердым на всю жизнь бойцом’.
Достоевский собирался написать продолжение ‘Братьев Карамазовых’, роман о дальнейшей жизни и религиозном служении Алеши. Смерть помешала его планам. Но о замысле автора мы можем судить по заключительным словам ‘Карамазовых’. Алеша собирает вокруг себя школьников, которые преследовали бедного, больного мальчика Илюшу, внушает им горячую любовь к умирающему товарищу, а после смерти Илюши на могилке его объединяет их в братство, освященное ‘вечной памятью’ об общем друге. В этом маленьком эпизоде, как в капле воды, отражается заветная мечта Достоевского о ‘всемирном братстве человечества во имя Христа’.

* * *

‘Братья Карамазовы’ были огромным событием в Духовной жизни России. На Достоевского смотрели как на пророка и учителя, он казался воплощением Русской совести. На празднике открытия памятника Пушкину в Москве в 1880 году его знаменитая речь о ‘всечеловеческой миссии’ русского народа, величайшим представителем которого был Пушкин, вызвала бурю восторгов. Незнакомые между собой люди обнимались, враги мирились, молодежь носила писателя на руках, были слезы, объятия, обмороки, бесконечные овации. Достоевский стоял на вершине своей славы. В следующем году, 28 января 1881 года, он скончался. Похороны его объединили все партии и сословия русского общества.
После великой войны Достоевский наряду с Толстым приобрел мировую известность. В наше время сумерек гуманизма, кризиса свободы и личности учение Достоевского о человеке раскрывается во всей своей пророческой значительности. Свою прекрасную книгу о Достоевском Н. А. Бердяев заканчивает такими словами: ‘В катастрофах и потрясениях, почуяв зов духовной глубины, народы Западной Европы с большим вниманием и большей внутренней потребностью подойдут к тому русскому и мировому гению, который был открывателем духовной глубины человека и который предвидел неизбежность катастроф в мире. Достоевский и есть та величайшая ценность, которой оправдает русский народ свое бытие в мире, то, на что может указать он на Страшном Суде Народов’.

—————————————————————

Источник текста: Великие русские писатели XIX в. / К. В. Мочульский, Предисл. Луиджи Магаротто. — М. : Алетейя, 2000. — 158 c.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека