Константин Васильевич Мочульский
Константин Васильевич Мочульский
Великие русские писатели XIX века
Великие русские писатели XIX века
Введение
Введение
* * *
* * *
* * *
* * *
—————————————————————
Великие русские писатели XIX века. Введение, Мочульский Константин Васильевич, Год: 1939
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Девятнадцатый век — эпоха расцвета русской литературы. Она была подготовлена стремительным культурным ростом России после реформ Петра Великого. Блистательное царствование Екатерины поставило перед новой, великодержавной Россией вопрос о создании национального искусства. Среди плеяды екатерининских придворных пиитов возвышается величавая фигура ‘певца Фелицы’ — Державина. Развитие художественного языка и литературных форм происходит в необыкновенно быстром темпе. В 1815 году на лицейском экзамене Пушкин читает стихи в присутствии Державина. В ‘Евгение Онегине’ он вспоминает об этом:
Старик Державин нас заметил
И в гроб сходя благословил.
Вечерняя заря славной екатерининской эпохи встречается с утренней зарей пушкинского времени. ‘Солнце русской поэзии’, Пушкин стоит еще в зените, когда рождается Толстой. Наши старшие современники лично знали великого яснополянского старца. Так на протяжении одного века рождается русская литература, восходит на вершину художественного развития и завоевывает мировую славу. В одно столетие Россия, пробужденная от долгого сна ‘могучим гением Петра’, напрягает таившиеся в ней силы и не только нагоняет Европу, но на грани XX века становится властительницей ее дум.
Девятнадцатый век живет в лихорадочном ритме, направления, течения, школы и моды сменяются с головокружительной быстротой, каждое десятилетие имеет свою поэтику, свою идеологию, свой художественный стиль. Сентиментализм десятых годов уступает место романтизму двадцатых и тридцатых, сороковые годы видят рождение русского идеалистического ‘любомудрия’ и славянофильского учения, пятидесятые — появление первых романов Тургенева, Гончарова, Толстого, нигилизм шестидесятых годов сменяется народничеством семидесятых, восьмидесятые годы наполнены славой Толстого, художника и проповедника, в девяностых годах начинается новый расцвет поэзии: эпоха русского символизма.
В начале XIX века Карамзин производит смелую реформу русского литературного языка: он сближает его с живой разговорной речью, разрушая канон классической стилистики Ломоносова. Он вводит ясное и логическое строение фразы по образцу французской прозы. В ‘Письмах русского путешественника’ и в повести ‘Бедная Лиза’ поток слезливой чувствительности и трогательной филантропии вливается в русскую литературу. Умиленно и восторженно доказывает Карамзин, что ‘и крестьянки чувствовать умеют’.
Жуковский продолжает дело Карамзина и создает язык русской поэзии. ‘В бореньях с трудностью силач необычайный’, он превращает тяжеловесный стих XVIII века в гибкое, послушное и совершенное орудие, в ‘Эолову арфу’, передающую самые неуловимые и смутные мелодии романтической души. Переводя немецкие и английские баллады, сочиняя меланхолические элегии, пересказывая в прелестных стихах ‘предания старины’, народные легенды и сказки, он прививает русской поэзии тоску по идеалу, по ‘очарованному там’, возносит лирику на высоту священнодействия и учит:
Поэзия есть Бог в святых мечтах земли.
Волшебные песни, полные глухой музыки души, принесенные Жуковским из туманной Германии, становятся яснее и пластичнее, когда их перепевает Батюшков. Поэт, в расцвете сил пораженный безумием, охваченный трагическими предчувствиями и мучительной тревогой, он создает совершенную форму элегии, в которой воскресает красота античной древности и гармония итальянской поэзии. Роскошные звуки и пластическое великолепие стихотворения ‘Умирающий Тасс’ достойны гения автора ‘Освобожденного Иерусалима’.
Крылов стоит в стороне от романтизма Жуковского и итальянизма Батюшкова. Он пишет свои добродушно-иронические басни простым, чисто народным складом, чуждым заморской книжности. Лукавый, рассудительный и наблюдательный, он всегда верен действительности и здравому смыслу.
у него нет полетов фантазии и возвышенных идеалов, но он умеет несколькими точными словами схватить на лету самое движение жизни. Его бас- ни произведения народного творчества, выражение жизненной мудрости и художественного таланта русского народа.
В бессмертной комедии ‘Горе от ума’ Грибоедова перед нами шедевр русского театра. Написанная острыми стихами и построенная по строго классической форме эта комедия изображает борьбу мечтателя Чацкого с пошлым московским обществом. В доме важного чиновника Фамусова, жадного к чинам и деньгам, среди пестрой толпы ‘светской черни’ разыгрывается печальная развязка романа Чацкого с дочерью Фамусова Софьей. Во многом она напоминает разрыв Альцеста с Селименой в ‘Мизантропе’ Мольера. Язык комедии, напряженный, нервный, резко выразительный, изобилует афоризмами, давно перешедшими в пословицы. ‘Горе от ума’ продолжает традицию ‘Недоросля’ Фонвизина и открывает путь комедиям Гоголя и Островского.
Подготовительный период кончается. Восходит светило Пушкина, окруженное плеядой спутников. Дельвиг, Веневитинов, Баратынский, Языков, Одоевский, Вяземский, Денис Давыдов — все эти звезды сияют своим чистым и ровным светом, они кажутся нам менее яркими только потому, что их затмевает блеск Пушкина. Появление этого гения невозможно объяснить никакой преемственностью литературных форм. Пушкин — чудо русской литературы, чудо русской истории. На высоте, на которую он возносит русское словесное искусство, все линии развития обрываются. Нельзя продолжать Пушкина, можно только вдохновляться им в поисках иных путей. Школы Пушкин не создает. Лермонтов заканчивает блестящую поэтическую эпоху первой половины века. Он учится у Пушкина и борется с ним, разрушая гармоническое равновесие пушкинского стиха. Возвращаясь к романтическим шаблонам, преодоленным Пушкиным, он создает патетический ораторский стиль, философскую ‘думу’, гневное обличение.
После Лермонтова поэтический поток мелеет, наступает царство повествовательной прозы, в нем затеряны одинокие фигуры нескольких больших поэтов. Некрасов, певец народного горя и гражданской скорби, исторгает из своей суровой музы ‘песни, подобные стону’, оплакивает в унылых, глухопротяжных и надрывных стихах нищую крестьянскую Россию, бездонное море народного горя и народной страды. Тютчев, поэт трагически раздвоенного сознания, одаренный пророческим ясновидением, поет о человеческой душе, бьющейся ‘на пороге как бы двойного бытия’. В текучей музыке его стихов мир теряет свои четкие очертания, звуки, цвета и запахи перекликаются, душа природы говорит своим вещим языком. Его философская мысль облекается в образы-символы, и они вспыхивают как зарницы, на мгновение освещая страшную бездну хаоса, на которую ‘покров наброшен златотканый’. Тютчев — обличитель вещей невидимых, поэт ночи.
Фет — поэт дня, для него блистательный покров природы — риза Божества, в узорах этой ткани вписаны знаки Божьего имени. Поэт с благоговейным восторгом отгадывает их тайный смысл. Символист Тютчев родствен Бодлеру, воздушная музыка Фета сближает его с Верленом. Оба они подготовляют поэтическое возрождение начала XX века: школу русского символизма.
Волшебное словесное искусство Гоголя вызывает к жизни целое поколение рассказчиков, бытописателей и романистов. Из гоголевской ‘натуральной школы’ выходят все великие писатели 50—80-х годов. ‘Мы все вышли из гоголевской ‘Шинели», — говорит Достоевский. От ‘Мертвых душ’ идет линия развития романа, победное шествие которого наполняет вторую половину века. В 1846 году появляется первая повесть Достоевского ‘Бедные люди’, в 1847 году — первый рассказ Тургенева ‘Хорь и Калиныч’, первый роман Гончарова ‘Обыкновенная история’, первое художественное произведение Аксакова ‘Записки об ужении рыбы’, первая большая повесть Григоровича ‘Антон Горемыка’, в 1852 году Лев Толстой выступает со своим ‘Детством’ и ‘Отрочеством’.
Среди этого блестящего поколения возвышаются великаны — Достоевский и Толстой. За ними идет Тургенев, автор поэтических и правдивых ‘Записок охотника’, глубокий психолог и острый наблюдатель, певец дворянской усадебной России, создавший ‘лишнего человека’ Рудина и нигилиста Базарова. Его романы ‘Рудин’, ‘Дворянское гнездо’, ‘Отцы и дети’, его благородно-изящные повести и меланхолические ‘Стихотворения в прозе’ — образцы высокого, законченного мастерства [Образы самоотверженной и смиренной Лизы Калитиной в ‘Дворянском гнезде’ и крестьянки-праведницы Луке- и в ‘Живых мощах’ полны сияющей духовной красоты].
Из романов сдержанного и требовательного художника Гончарова ‘Обломов’ занимает первое место. Сытая, праздная и ленивая жизнь помещичьей усадьбы, широкая и гомерически-патриархальная, изображена автором с горьким юмором и стыдящейся любовью. Слово ‘обломовщина’ вошло в обиход русской речи.
Аксаков в ‘Семейной хронике’ и ‘Детских годах Багрова внука’ рисует ту же старую живописную помещичью Россию, тех же крепких и своеобразных людей, дедов и отцов, живших по старине, вросших корнями в родную землю и родной народ. Гончаров обличает и морализирует, Аксаков только описывает то, что было, эпически спокойно и простодушно. Он один из величайших стилистов в русской литературе.
В стороне от широкой дороги стоит несравненный по языку рассказчик Лесков, передающий живую речь духовенства, купечества и ремесленного люда. Его хроника ‘Соборяне’ и рассказы ‘Запечатленный ангел’ и ‘Очарованный странник’ разбивают все литературные шаблоны и обогащают русскую прозу сокровищами народного и диалектического сказа.
На грани XX века вырастает тончайшее искусство Чехова, печально-нежное и аристократически сдержанное. Рассказчик и драматург, он мягкими пастельными красками рисует серые будни, скучных обыкновенных людей, их неясную тоску и бессильные порывы.
Оглядываясь на пройденный жизненный путь, Пушкин писал:
Я долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал.
Эта оценка применима не только к творчеству Пушкина, но и ко всей русской литературе. Для нее всегда ‘чувства добрые’, любовь к человеку и искание Божией правды стояли выше культа чистой красоты и стремления к абстрактной истине. Борьба за свободу, общественную и личную, религиозное горение и проповедь сострадания к падшим, ‘униженным и оскорбленным’ всегда вдохновляли русских писателей. Наша литература — самая ‘жалостливая’, самая человечная из всех литератур. Тютчев писал:
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь небесный
Обходил благословляя.
И русская литература идет по следам Христа.
Источник текста: Великие русские писатели XIX в. / К. В. Мочульский, Предисл. Луиджи Магаротто. — М. : Алетейя, 2000. — 158 c.