Допрос пугачевского атамана А. Хлопуши
‘…К усилению предводитель злодеев был он, Хлопуша,
всегда главным орудием, ибо, ездя по заводам, привозил
к ним пушки, ядра, порох и великое число денег, высылал
хлеб и множество разных пожитков, а сверх того вылил и
переслал к нему, Пугачеву, мортир и бомб и немалое число
башкирцев, за что и дан ему был у него чин полковника’.
(Из летописи Рычкова).
Крепостной крестьянин, батрак, рабочий уральских заводов, ссыльный, затем атаман и походный ‘полковник’ над всеми фабрично-заводскими крестьянами, принимавшими участие в пугачевщине, — вот жизненный путь Хлопуши.
В биографии Хлопуши важно не то, с чего он начал, а то, чем он кончил. Общеизвестно, что самодержавно-крепостническая Россия представляла собой сплошную тюрьму, а положение крепостных в помещичьих вотчинах и на заводах ничем не отличалось от каторги. ‘Ни в одной стране в мире, — говорит Ленин,— крестьянство не переживало и после ‘освобождения’ такого разорения, такой нищеты, таких унижений и такого надругательства, как в России’ (В. И. Ленин, Соч., изд. 3-е, т. XV, стр. 109). Крестьяне выносили на своих плечах всю тяжесть войн, налогов, сборов и бесчисленное количество трудовых, гужевых и натуральных повинностей. Это был тройной гнет: помещика, бюрократии и торгово-промышленной буржуазии. ‘По состоянию нас, государственных крестьян, — писали зубцовские крестьяне в своем наказе в Екатерининскую комиссию, — находимся в презрении не только благородного дворянства, но и от самых последних служителей… Разве не может не обидеть, кто сам не захочет, а кто пожелает, то всегда, чем захочет, тем и обидеть может’ (Плеханов, Соч., Гиз., 1925 г., т. XXI, стр. 252-253).
Естественно, что в такой обстановке люди легко втягивались в воровство и другие преступления. Обстановка, где под видом закона грабят и преступают законы коронованные убийцы, министры и вельможи, грабят помещики и титулованные промышленники, воруют чиновники, — толкала людей на преступления и не была способна ни устранить их, ни исправить преступников. Хлопуша воровал. Каждый раз его наказывали дико, безжалостно: били шомполамн и неоднократно кнутом, рвали ноздри, клеймили лицо и резали уши. Он потерял человеческий облик и почти всякий интерес к жизни. Каторга для него была не страшна, убежать от нее было невозможно. Убегая из Тобольска, Хлопуша хотел лишь переменить место ссылки. ‘По побеге,— показывает он в Оренбургской секретной комиссии,— шли в Оренбург, с тем намерением, чтоб явиться и быть тут в работе, потому более, что у него, Хлопуши, остались в Берде жена и сын’.
По рукам и ногам закованный в кандалы, содержался Хлопуша в Оренбурге. Сына он не видел, жена вышла замуж. Между тем такие грабители и бандиты, как граф Алекс. Ив. Шувалов (на его заводе работал Хлопуша), Твердышевы, Мясниковы и Демидовы, ходили на свободе, охраняемые властью и законами.
Для общества Хлопуша, казалось, был конченным человеком. И удивительная вещь: попав к Пугачеву и сбросив с себя цепи рабства, Хлопуша сразу приобретает способность и мыслить, и говорить, и действовать по-человечески. И даже больше того: проявляет себя как талантливый и энергичный организатор. Он поднимает восстания на заводах, организует отряды из заводских крестьян, снабжает Пугачева порохом, пушками, деньгами и провиантом, самостоятельно руководит одним из боевых и организованных отрядов Пугачева, осаждает ряд крепостей. Безжалостно расправляясь с классовыми врагами, помещиками, офицерами и чиновниками, он вместе с тем чутко относится к окружающему населению и старается оказывать ему помощь. Взяв Илецкую защиту, Хлопуша ‘по просьбе жителей’ повесил хорунжего Уключенинова за то, что тот ‘не выдавал им провианта’, и помиловал капитана Лопатина, так как жители сказали о нем, ‘что он человек добрый’. Имея задание от Пугачева забрать в крепости весь хлеб и пушки, Хлопуша по просьбе жителей оставил им часть хлеба и две пушки ‘для защиты от набегов киргизов’ (за что навлек на себя недовольство Пугачева). За свое полугодичное пребывание в армии Пугачева Хлопуша не был замечен в обидах и грабительстве. Чиновники немало были удивлены, не обнаружив, после ареста и обыска, у жены Хлопуши ни имущества, ни денег.
Разве все это не свидетельствует о росте революционно-политического самосознания человека, забитого палачами самодержавия?
Хлопуша рано попал в плен, и ему не удалось полностью проявить богатые организационные способности, которыми [163] он щедро был награжден от природы. Публикуемый допрос Хлопуши интересен во многих отношениях. Здесь содержатся драгоценные подробности об организации армии Пугачева, ее вооружении и снабжении, сведения о взаимоотношениях повстанцев с окружающим населением, о роли заводов и заводских крестьян в крестьянской революции, о бытовых мелочах и нравах армии и ее руководителя и проч. К сожалению, допрос Хлопуши не дает полного представления о той роли, какую он играл в движении. Она безусловно больше и значительней того, что показано в допросе. Оно и понятно: сам Хлопуша сознательно ее умалял и о многом умалчивал, а чиновники, записывая допрос, старались выпятить ‘разбойничью’ сторону его деятельности.
774-то года, мaя 10-го дня 1, ссыльной в городе Оренбурге и неоднократно битый кнутом, с вырываньем ноздрей и с постановлением знаков, Афонасей Тимофеев сын Соколов, он же Хлопуша, который был послан от господина губернатора в толпу злодея для уговаривания в оной бывших, чтоб заблаговременно отстали, в секретной комиссии допрашиван и показал:
Прежде сего он, Хлопуша был вотчинным тверского архиерея Митрофана, Тверского уезда, сельца Машкович, крестьянин и жил в доме своем безотлучно лет пятнадцать. А потом находился по пашпорту в городе Москве в извощиках, в которую ево бытность познакомился тут Коломенского полку с сержантом да и с одним капралом, а как их зовут, не знает, которые в одно время, взяв его с собою для гуляния, ездили по Москве по питейным домам для пьянства. А наконец в ночное время, приехал на Пречистенскую улицу, где они, скочив с лошади, а куда не скалали, а ему, Хлопуше велели дожидатся на улице у рогатки. И через короткое время пришли к нему, принесли два и привели в полицию, где он, Хлопуша, по научению оных сержанта и капрала, показался в допросе беглым Черниговского полку, солдатом, почему все и отосланы были в военный кригерехт, от которого по конфермации гонен он шпицрутен через тысячу человек шесть раз и отослан в команду к майору Есипову для содержания с таковыми небеглыми, у которого и был с месяц.
А потом пришед к нему помянутые сержант и капрал (кои уже были тогда рядовыми) вызвали его с собою на базар, где купя дали ему русскую рубашку, серой кафтан, пару лошадей и велели бежать в дом, что он и исполнил. И по приезде жил в своем доме года с три. А как случилось ему быть в городе Торжке, где и выменел он у мужика лошедь, которую и привел домой, коя у него и была с год. А после того выискался у нее хозяин, того же тверского архиерея крестьянин, а как завут, не знает, подал об оной на него в тверской провинциальной канцелярии челобитную, якобы он, Хлопуша, тое лошедь у него украл, почему он был в тое канцелярии сыскан и, где тое лошадь взял, допрашиван, и содержался под караулом, в которое время от домовой преосвященнаго Митрофана канторе подано было в тое провинциальную канцелярию доношение, что он, Хлопуша, человек худаго состояния и, всегда находится в пьянстве, почему его в жительство обыватели и принять уже не желают. Почему тверская провинциальная канцелярия и определила: ‘Ево, Хлопушу, за вымен краденой лошади и что в жительство обыватели принять его не пожелали высечь кнутом и послать на житье в Оренбург’, что с ним и учинено.
А как в Оренбург прислан, то и определен был на поселение в Бердинскую слободу, где женясь жил своим домом, ходя из оного, работывал в вотчине надворного советника Тимашева в селе Никольском, ис платы, всего лет с пятнадцать. А потом, отстав от Тимашева, работал на Покровском графа Александра Ивановича Шувалова медном заводе, на котором будучи, сговорясь с бывшими тут вольнонаемными работниками, всего тремя человеки, пошли для отбою веденного касимовскими татарами в Троицкую крепость хорошего иноходца. А как отошли от завода верст шездесят. то повстречались с ними два человека крестьян, коих он спросил: ‘Далеко де едут татара с ведущим ими иноходцам?’ На то крестьяне им сказали, что татара попали им навстречу, и теперь де уже они уехали далеко. Почему они больше за ними и не погнались. Оные ж мужики, сказав им притом, что едут де сюда по дороге с Ирбицкой ярморки татар четыри человека на шести парах, у которых де, как они приметили, много есть денег, и проговаривали, чтоб тех татар ограбить и пограбленное разделить вместе. На что он, Хлопуша, с [164] товарищами своими и согласился, чего для и запали в буерачик. А как татара с возами противу их на дороге поверстались, то они все выскочив их перевязали и взяли у них грабежом: денег двадцать восемь рублей, шесть халатов бумажных, двенадцать мерлушек бухарских и шесть лошадей. И потом их отпустили, сами ж пошли: Хлопуша с одним товарищем — на завод, а трое — по московской дороге в домы свои.
Как же им случилось быть в татарской деревне Питкуловой (Беккулова (Биккулова). дер. Оренбургского уезда, расположенная на Н.-Московской дороге) в питейном доме, то, наехав на них, предписанная татара поймали и перевезли в Оренбург и объявили в губернскую оренбургскую канцелярию, где его, Хлопушу, и другаго товарища помянутые пойманные оговорили. А как сие он, Хлопуша будучи на Покровском заводе, прослышал, то с своим товарищем с того завода бежали и пошли, было, в Екатеринбург для найму в работу. Но дорогою, по неимению пашпортов, пойманы и превезены в Екатеринбург в земскую контору, от которой, по допросе (как он человек подозрительный), наказан в другой раз кнутом, с вырыванием уже ноздрей и поставлением на лице знаков, послан был в каторжную работу в город Тобольск, где будучи с казенной работы бежал в числе трех человек.
И по побеге шли в Оренбург с тем намерением, чтоб явиться и быть тут в работе, потому более, что у него, Хлопуши, остались в Берде жена и сын. Товарищи ж, двое, хотели пройти на Волгу, но, не доходя до Оренбурга, пойманы в Сакмаре и превезены в Оренбург, где еще как ево, Хлопушу, так и товарищей били кнутом же и вырвали ноздри и заклейми послали в Тобольск, куда по приходе товарищей ево оставили в Тобольске, а ево, Хлопушу, послали далее в Омскую крепость, где и был с месяц. И, согласись еще с токовыми ж ссылочными тремя человеками, бежал же и проходил опять в Оренбург. Но дорогою, не доходя Сакмары, пойман сакмарскимил казаками и привезен в Оренбург, где в четвертый раз били кнутом и оставили уже здесь в городовой работе вечьно, в которой и находился прошлаго 1773 года по октябрь месяц. А в оном, как злодей Пугачев подошел под Сакмару, то ево, Хлопушу призвал господии губернатор пред себя в дом Тимашова и говорил: ‘Слушай, Хлопуша, я посылаю тебя на службу, возьми ты у меня четыре указа и поезжай в толпу Пугачева’. Ис которых один приказывал отдать яицким казакам, другой илецким, третий оренбургским, а четвертый самому Пугачеву и, при случае, уговаривать ис толпы Пугачева людей, чтоб отстали, разсказывая всем, что он не государь, а самозванец и ‘естли ты поберешь партию, то не можно ли свесть Пугачева в город Оренбург’. На что он, Хлопуша, и согласился. Теж указы были запечатаны, и, что в них писано, он, Хлопуша, не знает, а, взяв оные, положил порознь, чтоб не замешались, и с коими из города и поехал в полночь 2. И на дороге попался ему навстречу бердинской кузнец, из казачьих детей, Сидор, — а чей он, не знает, — которого он спросил: ‘Где стоит Пугачев?’ На то Сидор отвечал: ‘Он де стоит на Стариц реки Сакмары на самом берегу, а чтоб де тебе приметно было, то увидеш тут повешенных трех человек’. Почему он, Хлопуша, прямо с попавшим ему навстречу татарином Мусалеем и поехал, а по приезде подошел к Пугачеву (который тогда стоял вместе с Шигаевым 3), поклонился, который его спросил: ‘Что за человек?’ А Шигаев ему отвечал: ‘Это, ваше величество, Хлопуша, самый бедный человек’. (Шигаев знал его потому, что сидел прежде в Оренбурге в одной тюрьме). То Пугачев и велел ево, Хлопушу, накормить, почему он, Хлопуша, выняв из-за пазухи данные ему указы, подал Пугачеву, а он велел их положить на стол, а сам поехал с молодыми казаками бегать по степи на лошадях 4. Указы ж он, Хлопуша, подал Пугачеву для таво, что их дорогою отдать было некому, ибо ему навстречу из казаков никто не попался. Как же Пугачев возвратился, то спросил его, Хлопушу, к себе в кибитку. Когда ж он пришел, то Пугачев говорил ему: ‘Разве де лутче тебя неково было губернатору послать?’. А Хлопуша сказал на то: ‘Я, ваше величество, не знаю’. А на сие Пугачев говорил: ‘Только де знать у губернатора-та и дела, что людей бить кнутом да ноздря рвать’. И потом спросил к себе Почиталина 5. А. как он пришел, то Пугачев те указы распечатал и будто как читал и отдал их Почиталину, велел изорвать и бросить в огонь, что он и исполнил.
После того Пугачев спросил его Хлопушу, сими словами: ‘Что де ты, Хлопуша, в Оренбург ли хочеш обратно ехать или остаться у меня служить?’ На что Хлопуша сказал: ‘Зачем мне, батюшка, в Оренбург уже ехать, я желаю вашему величеству служить’ (оное желание объявил он, Хлопуша, Пугачеву потому, дабы ему исполнить можно было повеление губернаторское такое, что приказано ему справица, сколько имянно у [165] Пугачева пушек и протчего снаряду, также и людей). Пугачев же, приняв его в службу, опросил: есть ли у него, у Хлопуши, деньги, а как Хлопуша ответил, что более четырех алтын не имеет, то, выняв Пугачев ис под сукна семь рублей, отдал ему, Хлопуше, и приказал купить на оные одежу, а как де издержиш, то велел опять приходить к себе ж, так же сказывал [приходить] потом, когда не будет у него, Хлопуши, хлеба.
На другой же день пошел Пугачев из Сакмары в поход под Берду, а ис под Берды вышел в лагерь к Яику реке. В то время, по щету Хлопуши, было у Пугачева 46 пушек, людей яицких казаков и всякого сорту слишком две тысячи и большею частею пехота 6. А по малости оной толпы, приказал Пугачев своей силе как можно реже итти, дабы показать через то городу Оренбургу великой вид. Когда же в трех верстах от города лагерем остановился, то на другой день вышла из города вылазка, однако Пугачев прогнал оную обратно. А как прежде приказано было от Пугачева, чтоб приходил он, Хлопуша, за деньгами к нему в палатку, почему он к нему и пошел, было, но, не доходя Пугачева кибитки, бежит к нему навстречу палач (как его зовут, не помнит), который связал его, Хлопушу, привязал к пороховому ящику и тотчас поставил висилицу. Потом вышел к нему Иван Творогов 7 и стал спрашивать: ‘Раскайся, ты выслан из города для изведения государя и за то дано тебе две тысячи рублей’. На то Хлопуша отвечал: ‘Я тово и знать не знаю и денег толикова числа не видал, и наставления такова дано не было’. А однако, не слушая тово оправдания, к висилице ево, Хлопушу, вели, а как он к висилице шел бесстрашно, то Творогов раздумал и повел ево, Хлопушу, к Пугачеву, который велел его раздеть и обыскать денег, но по обыске нашлось только данныя от Пугачева сем рублей.
Потом говорил Пугачев, чтоб раскаялся во всем, а как Хлопуша говорил, что не в чем, то Пугачев велел обратно весть к фурману и привязать, но вскоре потом, по просьбе Шигаева, отвязал был 8 и приведен к ящику, где лежал хлеб, и дав ему один коровай и две ноги баранины, сказал: ‘Возьми де и ешь, государь тебя прощает, только не ходи блиско артиллерии’.
Несколько время спустя приведен он был к Пугачеву, который, указав на казака, сказал: ‘Знаешь ли ты де этого человека?’ (Оной казак передался из Оренбурга к Пугачеву и сказал ему, что он, Хлопуша, выслан с указами и разными наставлениями). А как Хлопуша нигде онаго не видал, а потому и сказал, что ‘не знаю’, то Пугачев говорил: ‘Раскайся, а естли впредь в чем преличишься подозрительным, то пятерить стану’. И ис полатки выпустив, приказал за ним присматривать. Но Шигаев говорил Пугачеву: ‘Надобно повесить казака, ибо он много говорит неправды и чрез то изводит людей’. Спустя после того дни три Максим Шигаев искал его, Хлопушу, по лагерю, а как увидел, то, подозвав к себе, сказал: ‘Снаряжайся в дорогу’. На то Хлопуша сказал, что хлеба нету. А Шигаев отвечал: ‘О хлебе не пекись’. И привел ево к Пугачеву, и тут Пугачев говорил ему, Хлопуше: ‘Возьми де двух казаков да вожатова с Овзяно-Петровского завода крестьянина Дорофея Иванова и поезжай туда. Объяви заводским крестьянам указ, и когда будут согласны мне служить, то осмотри тут, естли мастера лить мортиры, и когда есть, то вели лить мортиры 9‘. А как он, Хлопуша, по бытности уже немалое время, в толпе слышал от всех тут прибывающих, что Пугачев — подлинно государь, да и сказывал ему пленной казак Федор Иванов, что Пугачев имеет царские знаки 10, но какие, тогда он Хлопуша, не любопытствовал, а в Петербурге де вместо государя погребен другой, и потому он, Хлопуша почел ево за государя и рассудил служить ему верно. И по приказу ево на завод с указом поехал, по приезде на завод, указ приказчику отдали.
Когда крестьяны собрались, то оный вычли, а как в оном написаны были все крестьянские выгоды, то крестьяна закричали: ‘Рады ему, государю, послужить!’ и выбралось охотников к Пугачеву в службу пятьсот человек, кои взяв своево приказчика Набатова и протчих расходчиков, всего сем человек, сковали (кои потом посланы к Пугачеву в Берду повешены).
А он, Хлопуша, спросил тут, естли у них на заводе пушки. И нашлось их хотя около сорока, но годных, по ево, Хлопуши, рассмотрению, было только шесть. А при отъезде с завода оные взял с собою, равным образом и следующее: сто двадцать лошедей со всеми приборами, а в конторе сем тысячь денег, в том числе по скаскам заводских крестьян было две тысячи рублей подушных, кои расходчик тут же раздал крестьянам. Еще взято: триста баранов, семдесят сем быков, посуды сребряной пуда два, столовые часы, медную и ловянную посуду, пороху два пуда и всякой господской одежды множество, и приказал тут Хлопуша вылить шесть пудов ядер 11. И по забрании всего [166] онаго и с теми крестьянами поехал в Берду и заехал по дороге на Твердышевской Воскресенской завод, на котором тогда уже ничего не было, ибо прежде сего заводские крестьяне тот завод разграбили и все, что на оном ни было, отвезли в стан Пугачева, и крестьяне к нему приклонились. С онаго заводу продолжал он, Хлопуша, путь к Берде и, не доезжая оной, выехал на дорогу из стороны яицкой козак Яков Самодуров и, взяв ево, Хлопушу, с тремя стами крестьянами и две пушки, при коих тогда был канонером Демидовской крестьянин Иваи Шишка, [пошли] на казанскую дорогу, а достальным крестьянам со всем имением, что взято на Авзяно-Петровском заводе, велел следовать к Пугачеву. По выходе ж ево, Хлопуши, с Самодуровым на казанскую дорогу пришли в Биткулову деревню, и тут начевали, где было тогда тысяча человек яицких казаков, башкирцов тысяча пятьсот человек. Командиры были: над яицкими — Чика 12 (который называется графом), а у башкирцев — Идорка 13. У Чики было шесть пушек, а канонерами илецкие казаки (как их зовут, Хлопуша не знает). В Биткуловом оставил Чика ево, Хлопушу, начевать. а сам пошел в Юзееву деревню, куда приказал и ему как свет быть, что он и исполнил. Выступил туда на рассвете, и не доходя оной, попался ему, Хлопуше, навстречу Чика и гонит сто восемьдесят человек, пленных солдат, взятых у генерала Кара 14, и дал Хлопуше оных пленных, велел весть в Биткулову, а сам Чика поехал обратно в Юзееву, взяв с собой и заводских крестьян, коих он, Хлопуша, привел. В числе пленных солдат находились и офицеры (но кто они таковы, не знает), из которых один был атаманом 15 и где ныне находится, не знает.
И тех пленных пригнал он, Хлопуша, с командою мужиков и казаков до Сакмары, а в Сакмаре принял от него оных в свое ведомство татарин (но кто он таков, не знает), и повел он в Берду к самозванцу, где все они и поверстаны были в казаки. И из Сакмары пришол Хлопуша в Каргалу, где и наехал на него Чика и сказывал ему, Хлопуше, что имел он сражение с генералом Каром 16 и, по неимению пороху, хотя и пренудил Кара от Юзеевой деревни возвратитица, но гнать за ним было не можна. Он же Кар идет баталионом кареем и на углах имеет пушки, так большова вреда он, Чика, ему, Кару (хотя у него против ево людей и много было), причинить не мог, и так воротился назад. Ис Каргалы приехал он, Хлопуша, и с Чикою в Берду 17. Тот самый день Пугачев ездил под Оренбург на переговорку, а на какую, не знает. И жил тогда Хлопуша в Берде недели три. Потом Пугачев призвал ево и яицкого казака Андрея Бородина к себе и говорил: ‘Будешь ты, Хлопуша, сегодня полковником и имей у себя в команде завоцких мужиков, и ступайте с Бородиным под Озерную крепость 18, и там возьмите по овладению крепостью порох’. В то время Хлопуша сказал, было, Пугачеву, что грамоте не умеет, а потому и управлять людьми неспособно. Но Пугачев отвечал: ‘У нас и дубина [вместо грамоты] служит, а естли что украдешь, то за алтын удавлю’.
Потом с Бородиным, у которого в команде было четыреста илецких казаков, а у Хлопуши — четыреста заводских крестьян, пошли под Озерную. А не доходя оной Бородин велел ему, Хлопуше, итти в Жолтой той редут, где жительствуют ногайцы, а сам поехал с указами, данными ему при отправлении от самозванца, за башкирцами (кои живут по реке Ику). И пригнал оттуда в Жолтой редут тысячу пятьсот человек, я с теми людьми приступили ночью к Озерной, но оной не взяли по жестокому супротивлению (а как от Пугачева приказано было, естли Озерной взять не будет можно, то писать к нему), почему Бородин к нему с тем и отправил казака. А чрез четыре дни сам Пугачев с яицкими казаками пришол к Озерной, и совокупись все команды были на приступе, однакож не взял, — где побито у Пугачева людей множество.
Оттуда Пугачев ходил в Ильинскую крепость, кою, хотя с супротивления, однако ж взял, нашед в оной около семисот человек солдат — оные шли из Сибири в Оренбург. Оттуда Пугачев с Почиталиным наперед поехал в Берду, а команду и с пленными велел весть Ивану Творогову. По приходе выдано команде жалованье по рублю на человека. Дача жалованья производима была не в одно время, а тогда как привезут откуда деньги, ибо оных было для толпы его недостаточно. Потом посылан был он, Хлопуша, для взятья крепости Илецкой защиты, а по овладении оною забрать тамо хлеб (ибо по известием, Пугачев уповал быть тамо хлеба множество). Дав ему, Хлопуше, в команду четыреста заводских крестьян и несколько казаков да две пушки, с которыми людьми, хотя и с супротивления, но тое крепость взяли с помощью бывших в оной сакмарских казаков, которые, как скоро крепость он атаковал, тотчас ему передались и во взятьи оной чинили ему вспоможение. Войдя ж в крепость, слышал он, что при приступе ранено было два [167] офицера — капитан Ядринцов и поручик, но, как ево зовут, не знает, которых неведомо, кто из ево, Хлопушиной, команды без ведома ево прикололи копьями. Он же, Хлопуша, велел тут повесить одного хорунжего Уключенинова, и то по просьбе жителей, за невыдачу им провианта, да приказал колоть копьями тутошняго конторщика.
В ту ж ево в Илецкой защите бытность взял он, Хлопуша, в конторе денег двести восемдесят рублев, пять пушек с лафетами, и несколько хлеба, а оставя тут для защиты от киргизцов две пушки и поруча команду капитану, о котором жители просили ево, что он человек доброй, а потому он и не повешен, оттуда возвратился в Берду 19. Не доезжая ж оной встретил ево Шигаев с командою для того, чтоб ево с камандою не захватили оренбургские выласки.
Вскоре потом в Берду приехал из Яицкого городка и сам Пугачев 20, которому он, Хлопуша, что было в Илеке, пересказал, также представил и превезенной им провиант. Пугачев же на то ему говорил: ‘Напрасно де ты оставлял там людей и хлеб (которого он не взял по просьбе жителей) и за то должно бы тебя повесить’. Потом спросил Пугачев, доброй ли человек, там остался капитан, и спрашивал ли де об нем подчиненных оно, и что они на то сказали. А Хлопуша отвечал, что все оное исполнено точно, и от людей он одобрен’. Тут Пугачев спросил еще: ‘Не обидел ли ты ево и не отнял ли чево ис нажити?’ На то он говорил: ‘Ничего не сделано’.
С того время он, Хлопуша, никуда из Берды посылал не был и находился всегда при своей команде, при заводских крестьянах, по самое то время, как Пугачев разбит был в Татищевой 21). По выезде ж ево выслана была из города выласка, против которой и он был в команде Шигаева на сражении, где из выласки захвачено тогда было слишком сто человек. А спустя несколько дней приехал Пугачев из под Татищевой в числе четырех человек, уже ввечеру. И, призвав к себе первых людей, приказал ни, чтоб тотчас солдат и крестьян с караула сменить, а на их места поставить яицких казаков. А как были сменены, то пришедшая с караулу говорили вслух: ‘Что это за чудо, что сменяют с караулу не во время и гонят почти палками в Берду?’ И посылали командиров своих, в том числе и ево, Хлопушу, спрашивать о причине. Почему он, Хлопуша, и пошол искать Шигаева, а пришед в дежурную, нашед одного писаря Васильева, который ему сказал: ‘Что вам за нужда, знал бы де свое дело и лежал на своем месте’. Потом пошел он, Хлопуша, к Творогову и видел по улицам, что яицкие и илецкие казаки укладываются по возам, а по приходе к Творогову спрашивал: ‘Что это значит?’. А Творогов отвечал: ‘То, что те казаки, кои приехали из своих мест за хлебом, собираются домой, и я де с ними жену свою отпущаю, а ты де поди и распусти свою команду по квартирам’.
Поутру прислан был за ним от Пугачева казак. Когда ж Хлопуша пришел, тогда ж с Пугачевым сидели Шигаев, Творогов, Коновалов22 и Витошнов23. Тут Пугачев спросил ево, Хлопушу: ‘Ты де шатался много по степям, так не знаешь ли дорогу Общим сыртом, чтоб пройти на Яик?’ На то Хлопуша сказал, что он того тракту не знает. А Творогов сказал: ‘Тут де есть хутора Тимофея Подурова’24. За коим тотчас и послано было. А как пришол, то Пугачев приказал всем сесть и велел подать по чарке вина и спрашивал Подурова о том же, как и ево, Хлопушу, выговаривая притом, что хочетца ему князя Голицына атаковать от Яику. А Подуров отвечал: ‘Вчерась де приехал оттуда казак Репин и сказывал, что тут дорога есть’. Вскоре призвали и Репина, коему и приказано быть вожатым. А Творогов тотчас в присудствии Пугачева объявил: ‘Вся де армия наша под Татищевой, коей было около десяти тысяч человек, побита, а де командиры, кои при том были, подите и скажите, чтоб все доброконные с нами были готовы, а пехота чтоб шла куда хочет’. Почему все и вышли.
Потом приказано было, чтоб всю казну вываливать и давать на всю армию, в том числе и больным, жалованье, а как стали раздавать, в то время Пугачев с яицкимн и другими казаками сели на коней. Тут объявили ему, что Бородин сам друг бежал в город 25. Пугачев велел было ево догонять, однакож он уехал, почему боясь, чтоб и другая за ним не последовали, велел расставить караулы. И тут кто вознамерился бежать, и множество переколото. Потом Хлопуша подошел к Пугачеву, просил, чтоб позволил проводить свою жену и сына в Сакмару, что он и позволил (жена ж Хлопушина ис сыном взяты им самим в то время, как ездил он в Илецкую защиту, оная тут была в замужестве за другим поселенным Шлыковым, выдана в то время, как послан был он, Хлопуша, в ссылку). Почему Хлопуша в Сакмару с женою и сыном поехал, Пугачев же с казаками, взяв с собою и Подурова, тотчас поскакали из Берды в Сакмару.
Когда ж Хлопуша с женою и сыном приехал в Каргалу и хотел спросить полковника Мусу Улеева, поедет ли за Пугачевым, на то Муса сказал: ‘Видишь, [168] брат, дело наше худо, и ты убирайся куда глаза глядят, и я де своего полку не пустил ни одного татарина, и все они дома’. А как сведал старшина каргалинской, что тут находится он, Хлопуша, тотчас взял ево и с женою и с сыном под караул, ево, Хлопушу, отправили в Оренбург 26, а жена ево и с сыном остались в Каргале, при которой было денег восемьдесят рублей, оные даны были ему, Хлопуше, Пугачевым, когда он из Берды последней раз поехал на Яик чрез Общий сырт, потом оные деньги у жены ево отняли казаки (кои везли ее в Оренбург).
По бытности ево, Хлопуши, у Пугачева в толпе, слышал он от многих, что всей силы, у нево было тысячь с тридцать, в том числе: казаков три тысячи, солдат — около двух тысячь, а протчие башкирцы и калмыки да большою частию заводские крестьяне. У Пугачева в Берде жили всегда какие-то девки, взятые в Черноречьи. Деньги получал Пугачев с заводов, также пушки и порох, и большою частию превозили крестьяне, провиант и фураж башкирцы и крестьяне ж, а для высылки онаго иногда ездил и он, Хлопуша.
У Пугачева гвардионцов было около пятидесяти человек, кои выбраны из яицких казаков и стояли на карауле у него бессменно. Первые любимцы ево были: Шигаев, Творогов, Витошнов, Горшков 27 и Почиталин, который назывался думной дьяк и писал, по приказу Пугачева, секретные письма, а какие, не знает. Когда случалось ему пить водку, то всегда пил и приказывал другим то ж делать за здоровье государя цесаревича и супруги ево, а государынино имя когда и упоминал, то больше з бранью и грозился: ‘Как бог де меня допустит в Питер, то зашлю в монастырь’.
При артиллерии Пугачева всегда были казаки и взятые в плен солдаты, которые все верно Пугачеву служили. И когда трафилось итти мимо их Пугачеву, то становились на колени, и чрез то многим мужикам делала уверение, что он подлинно царь. И часто случалось, что собирал круг и, показывая на солдат, говорил мужикам: ‘Вот, други мои, эти господа служивые несколько раз видали меня, как я царствовал, а потому и вы, мужички, должны увериться, что я есть подлинной царь, а не самозванец’. И притом много раз плакал, что он принужден подданных своих, кои ево худо признают, не щадить. Когда же круг разойдетца, то многи из любопытства, да и он, Хлопуша, спрашивали солдат: ‘Подлинно ли ево видали?’ Но солдаты отвечали: ‘Подлинно, и мы де иного раз у него на часах стояли’. За которое уверение мужикам часто те солдаты жалованы были деньгами и лошадьми, а протчие, льстясь тем же пользоватца, более уверения мужикам делали. А те простаки, в том числе и он, Хлопуша, верили, во всем ему усердствовали. Много раз ему, Хлопуше, случалось видеть, что при выступлении из Берды к Оренбургу Пугачева становился Подуров на колени и просил, чтоб не погубить… [?] в городе душ: ‘Авось де городские жители спокаютца и примут ево с честию, и прикажи де мне написать туда письмо’. На что Пугачев позволение делал, но когда письма, написаны были, то смотря сам читал про себя. А один раз послал [письмо] Подуров, не показав ему, в город, то Пугачев подозревая ево, хотел, было, повесить. Более он, Хлопуша, показать ничего не упомнит и объявляет, что сказал правду.
От роду ему шестьдесят лет, грамоте не умеет (Ниже на той же странице, но другим почерком и другими чернилами написано постановление Оренб. секретной комиссии: ‘Отсечь голову, для вечного зрения посадить на кол, а тело предать земле’. (Хлопуша был казнен 18 июля 1774 г. в Оренбурге).
1. Воспроизводится с подлинника, хранящегося в Государственном архиве феодально-крепостнической эпохи (Госуд. архив, разряд VI, д. No 467, ч. XIII). Допросом Хлопуши пользовался Дубровин в своей работе ‘Пугачев и его сообщники’ (СПБ, 1834 г.). Допрос написан писарской рукой и хорошо сохранился.
2. Из Оренбурга Хлопуша вышел 4 октября 1773 г. Посылка Хлопуши в стан Пугачева с манифестами была организовала оренбургским ген.-губ. Рейнсдорпом. ‘Казалось, — писал Пушкин по этому поводу, — все меры, предпринимаемые Рейнсдорпом, обращались ему во вред’ (Собр. соч., СПБ, 1887, т. V, стр. 19).
3. Шигаев, Максим Григ., яицкий казак. Активный участник бунта яицких казаков (январь 1772 г.), за что отбывал наказание в Оренбургской тюрьме, где и познакомился с Хлопушей. Был несколько раз в Петербурге в качестве уполномоченного от войсковой или ‘непослушной’ стороны яицких казаков. Первым примкнул к пугачевскому движению. Любимец Пугачева, главный ‘словесный’ судья пугачевской военной коллегии, заведующий казной и снабжением армии. Во время отсутствия Пугачева исполнял роль главнокомандующего армией. По характеристике секретной комиссии: ‘весьма не глуп и тверд’. При поражении Пугачева под Татищевой (22 марта 1774 г.) взят в плен. Отнесен к 1-й категории преступников. 21 января 1775 г. был казнен в Москве на Болоте.
4. О первой встрече с Хлопушей Пугачев показывал Шешковскому следующее: ‘На другой день бытности его в Сакмаре пришел к нему, Емельке, незнаемый человек, у коего вырезаны ноздри, которого он спросил: ‘Что он за человек и откуды?’ И на то оной человек сказал: ‘Я де оренбургской ссыльной, Хлопуша, и прислан к тебе от оренбургского губернатора с тем, чтобы в толпе вашей людем отдать манифест, коим поведено, чтоб от тебя народ отстал и пришол к ее величеству с повинною, да и тебя б изловили, также де приказано [мне], чтоб у тебя сжечь порох и снаряды воинские, а пушки заклепать. Но я де ничего этого делать не хочу, а желаю послужить вам верою и правдою, причем и отдал ему, Емельке, манифесты, а он отдал Почиталину’. (Госуд. архив, разряд VI, д. No 512, ч. 1, лл. 111-112).
5. Почиталин, Иван Яковлевич, яицкий казак, 21 года, думный дьяк пугачевской коллегии. С первых дней примкнул к восстанию. Написал первый манифест ‘Петра Федоровича к яицким казакам (от 17 сентября 1773 г.), который по выражению Пушкина, ‘есть удивительный образец народного красноречья’. Перу Почиталина принадлежат многие указы и манифесты Пугачева. Секретной комиссией был прощен ‘за чистосердечное раскаяние’ и сослан в город Пернов Рижской губ.
6. Накануне прихода Пугачева под Оренбург армия его состояла из 2 440 чел., причем яицких казаков было 600 чел., илецких — 300, оренбургских — 600, пленных солдат, взятых по крепостям, — 1540 и каргалинских татар — 500 пушек — 20 и 10 бочек пороху.
7. Творогов, Иван Александрович, яицкий казак из зажиточной среды. Атаман, походный ‘полковник’ над Елецкими казаками. Организатор военной коллегии и ее председатель (подписывал все распоряжения коллегии). Талантливый организатор. Пристал к Пугачеву с момента его прихода в Илецкнй городок (21 сентября 1773 г.). После поражения Пугачева под Черным яром бежал вместе с ним в заволжские степи. Главный организатор предания Пугачева в руки правительства, за что секретной комиссией смертная казнь была заменена ему ссылкой в Рижскую губернию (в город Пернов). Подробный допрос Творогова в секр. комиссии напечатан во втором томе сб. (‘Пугачевщина’ (Центрархив, 1929 г., стр. 141-162).
8. После взятия Хлопуши под караул Овчинников советовал Пугачеву повесить его. ‘Он — плут, уйдет, — говорил он Пугачеву,— и, што здесь увидит, тамо скажет, а притом и наших людей станет подговаривать’. На это Пугачев отвечал: ‘Пусть ево бежит и скажет, в етом худова нет, а одним человеком армия пуста не будет’. Подержав Хлопушу под караулом сутки, Пугачев велел его освободить, но ‘приказал за ним крепко примечать’. (Из показ. от 16 ноября 1774 г., Г. А., д. No 512, ч. 1, л. 112.)
9. По свидетельству Рычкова, к моменту посылки Хлопуши на заводы у Пугачева ‘не оставалось более 30 ядер’. Шигаев уговорил Пугачева послать Хлопушу на заводы, как ‘человека весьма проворного’. Почиталин же показывает, что Хлопуша сам ‘просил Пугачева, чтоб послать ево на заводы для приклонения в подданство людей… и доставления пушек и пороху’. (Г. А., д. No 508, ч. II.)
Вслед за Хлопушей на Воскресенский завод Пугачев посылает Чику — Зарубина, Ульянова и Антипова ‘для литья пушек’. Переписка пугачевской коллегии с Антиповым (‘Пугачевщина’, т. I) свидетельствует об острой нужде Пугачева в пушках, ядрах и порохе и ‘необычайном энтузиазме рабочих, снабжавших ‘Петра Федоровича’ мортирами, ‘секретными’ единорогами и канонирами.
10. В бытность Пугачева на турецком фронте (1769-1770) он заболел (‘гнили у него грудь и руки’). После выздоровления у него остались на груди шрамы, при первой встрече с казаками (на умете у ‘Ереминой курицы’ в августе 1773 г.) он выдавал их за ‘царские знаки’.
11. На Авзяно-Петровский завод Хлопуша прибыл 22 октября (в праздник ‘казанские богородицы’) и пробыл так до 27 октября. Заводской крестьянин Иван Семенов показывал следующие подробности:
‘А на другой день приезду оного Хлопуши разосланными от него башкирцами во все около того завода прикосновенные места, как то и на Кухтурской завод, все работные люди собраны были в тот Авзяно-Петровокий завод… Хлопуша был в конторе и жгли все письма, и тогда Хлопуша как ево, Семенова, так и протчих уверял, что ‘государь Петр Федорович действительно жив и стоит с множеством войска под Оренбургом… и как он благополучно возвратится, будет всех жаловать великою вольностью, тоже землею, лугами и рыбными ловлями и на семь лет от податей освободит,.. И притом оным Хлопушей спрашиваны были охотники в службу к государю, сказывая, что де не более будете как год, и много два…
В бытность на заводе оной Хлопуша вылил чегунных шесть бомб. А перед отъездом с заводу объявил всем, что государь приказал помещичьи пожитки прислать к себе в мню, в чем ему будучи все согласни, и не спорили. И он взошел в господской дом, с своими только приезжими казаками, забрали все, что не было тут, как деньги, так пожить и скот… из пограбленных денег несколько раздавал Хлопуша тутошним заводским заработные дни, а из скота [выдал], в самый отъезд, по барану на десять человек’. (Г. А., д. No 467, ч. IX, Л. 274-275).
12. Зарубин — Чика, именовавшийся у Пугачева ‘графом Чернышевым’ — илицкий казак, атаман и походный ‘полковник’. Один из активнейших и способнейших пугачевских атаманов. С первых дней примкнул к восстанию. Командовал самостоятельным отрядом в 8 000 чел. в районе Уфы, был главнокомандующим над башкирскими отрядами. При поражении под Чесноковкою (25-26 марта 1774 г.) был взят в плен. Секретной комиссией, как ‘присный любимец Пугачева’, обвинялся в том, что ‘с крайнем рачением укрыл Пугачева от поимки’, ‘начальствовал отдельною толпою’ и был первый ‘пособник Пугачева’. Секретная комиссия постановила: ‘отсечь голову и воткнуть ее на кол для всенародного зрелища, а труп его сжечь со эшафотом купно’. Казнь была совершена в Уфе.
13. Бахмутов, Идыр (Идорка). Башкир, ‘толмач’, писал указы на татарском языке и переводил с татарского на русский.
14. Сто восемьдесят пленных солдат были взяты Чикой не у генерала Кара, как ошибочно показывает Хлопуша. Это была самостоятельная команда, следовавшая из Казани на соединение с ген. Каром. В пяти верстах от Юзеевой деревни на нее напал отряд Чики. Поручик Шванович показывает: ‘Останови нас, [Чика] несколько раз выпалил из пушек… вся команда оробела. А потом всех почти без супротивления побрали по рукам… и, как овец, в сторону от большой дороги версты полторы заворотя, обезоружили, и двух поручиков Карташовых умертвили, спрашивали притом и про других, где они, но за ночною порою тогда не отыскали’. (‘Пугачевщина’, т. III, стр. 202). Отдав солдат в распоряжение Хлопуши, Чика пошел на отражение отряда ген. Кара.
15. В команде, захваченной Чикой, было 5 офицеров, поручики Михаил и Александр Карташовы и Волжинский, подпоручик Иван Татищев и прапорщик Михаил Шванович. Братья Карташовы были заколоты на месте сражения, Татищев ездил с донесением к ген. Кару, где и остался, Волжинский, Шванович, пять унтер-офицеров и десять капралов были препровождены Хлопушей в Берду. По просьбе гренадер Пугачев помиловал офицеров и назначил: Волжинского — атаманом, а Швановича — есаулом, над пленными солдатами. По доносу гренадера Волжинский был повешен, а на его место был назначен Шванович, который также заведывал иностранной перепиской в коллегии (‘писал и переводил на русский язык немецкие и французские письма’).
16. Сражение Зарубина — Чики с генералом Каром происходило в первых числах ноября 1773 г.
17. Почиталин показывает, что по возвращении с заводов Хлопуша ‘привел с собой множество заводских крестьян и привез оттуда множество пушек, пороху и денег’ (Г. А., д. No 508, ч. II). ‘Увидя Хлопушу, [Пугачев] благодарил его за то, что он ему верен и што прислал ему в толпу провиант, порох и деньги. Затем [Пугачев] спросил Хлопушу, сколько у него команды. Хлопуша сказал: ‘Пятьсот человек и три пушки’. — ‘Где взял людей?’ — ‘На Авзянских заводах, а иные пришли из других жительств’,— ответил Хлопуша. После беседы Пугачев сказал: ‘Будь ты полковником’. (Г. А., д. No 512, л. 119).
18. Под Верхне-Озерную крепость Хлопуша выступил 18-20 ноября 1773 г.
19. Кроме сакмарских казаков, передавшихся на сторону Хлопуши, в Илецкой защите находилось 87 человек каторжников, работавшие здесь на соленых копях. Федор Калуга с ‘товарищи’ в оренбургской секрет, комиссии рассказали следующие подробности о пребывании Хлопуши в Илецкой защите: ‘Обступя вокруг той крепости, Хлопуша стал палить из пушек… а по взятии оной, велел собрать всех сколько не было людей в крепости, в том числе и их ссылочных, а как собрались, то приказал, чтоб все были готовы в армию к госуд. Петру Федоровичу, которой де принял царство, а когда де не пойдут, то всех велел тут же перевешать… Тут Хлопуша, пойдя в учреждение, приказал сколько не было в магазинах хлеба и разные амуничные вещи, раздать по казакам, а некоторые и ссылочным, только таким, которые состоят не в другом чем, как в рубашках и башмаках, ибо оне, в работу вечно отделенные, не имели на себе и рубах, почему Хлопуша и зделал эту услугу’.
20. Из Берды Пугачев два раза отлучался в Яицкий городок для руководства работами по взрыву крепости. Несмотря на все усилия, Яицкую крепость взять не удалось.
21. Под Татищевой Пугачев потерпел первое свое крупное поражение 21-22 марта 1774 г.
22. Коновалов Василий, яицкий казак, видный пугачевец, участник предания Пугачева в руки правительства.
23. Витошнов, Андрей, старшина войска яицкого, организатор и главный судья пугачевской коллегии. Во время второго поражения Пугачева под Каргалой (2 апреля 1774 г.) пропал без вести.
24. Подуров, Тимофей Иванович, сотник Оренбургского казачества, депутат Екатерининской уложенной комиссии. При осаде крепости Татищевой (27 сентября 1773 г.) Подуров перешел на сторону Пугачева с полком оренбургских казаков, которыми он командовал. Знал хорошо грамоту. Вел деятельную увещательную переписку с оренбургским начальством. У Пугачева командовал отрядом Оренбург. казаков. Был взят в плен под Каргалой. Секретной комиссией отнесен к первой категории преступников. Был повешен в Москве, хотя как отметил Пушкин, Подуров, как член Уложенной комиссии, не мог быть казнен.
25. Родственник Мартемыша Бородина, войскового старшины Яицкого казачества и активного участника в борьбе с пугачевщиной, Григорий Бородин случайно попал в отряд Пугачева. Бегство Бородина, после поражения под Татищевой, на сторону правительственных войск свидетельствовало о колебании и нерешительности некоторой, главным образом зажиточной, части яицкого казачества. Об измене Бородина и его планах предания Пугачева в руки правительства не только знали любимцы Пугачева, члены военной коллегии, Шигаев, Витошнов и начальник артиллерии Чумаков, но и разделяли их. Считаем нужным привести по этому поводу показание Шигаева. ‘Когда де самозванец сам опять приехал из-под Татищевой крепости и спешил на другой день поутру из Берды выехать, то посылал его, Шигаева, на стоящую из Берды верстах в трех Высокую гору посмотреть, не идут ли с князем Голицыным из Черноречья войска. А как он, Шигаев, туда поехал, то пристал к нему прибежавшей с самозванцом из-под Татищевой яицкой казак Григорий Бородин, который дорогой начал ему говорить: ‘Что брат Максим? Нам теперь вить не устоять? Не лутче ли нам связать его, то-есть самозванца, и отвести в Оренбург?’ На что он, Шигаев, сказал: ‘Как нам это одним делать можно! Хорошо, естли бы много нас согласилось!’ А Бородин сказал: ‘Я де уже об этом человек четырем говорил, и они на то согласны… Так поезжай же назад и уговаривай других’ (Г. А., д. No 506). После того, как Бородин бежал в Оренбург, казак Горлов донес Пугачеву о готовящемся предательстве. Пугачев дал распоряжение повесить Витошнова, но, по просьбе казаков, простил его. Чумакова и Шигаева Горлов не оговорил в доносе.
26. В деле No W 467, ч. XII (Г. А, р. VI) хранится донесение татарских старшин к Рейнсдорпу, в котором они сообщают, что ‘злодеев Хлопушу, трех яицких казаков, в том числе и палача, в ночное время поймав, заковали и к вашему высокопревосходительству при сем отправили, а что касается до жены, сына и имения его, Хлопуши… то мы по рассветании дня, освидетельствовав, за пристойным конвоем отправить имеем’ (л. 212). Дальше старшины сообщали Рейнсдорпу фамилии татар, приложивших ‘искреннее усердие в поиске Хлопуши’.
27. Горшков, Максим Данилович, илецкий казак, секретарь пугачевской коллегии.
Текст воспроизведен по изданию: Допрос пугачевского атамана А. Хлопуши // Красный архив, No 1 (68). 1935
Исходник здесь: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/XVIII/1760-1780/Pugachev/Dopros_chlopusi/text.htm
Прочитали? Поделиться с друзьями:
