ДОМ No 3
ДОМ No 3
Дом No 3, Романов Пантелеймон Сергеевич, Год: 1925
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Пантелеймон Романов
Источник: Пантелеймон Романов, Избранные произведения.
Изд-во ‘Художественная литература’, Москва, 1988.
OCR и вычитка: Александр Белоусенко (http://belolibrary.imwerden.de), 20 августа 2002.
К двухэтажному дому с каменным низом и деревянным верхом подъехали на санях какие-то люди с ломами и топорами.
— По всей улице чисто Мамай прошел,— сказал один в овчинной шапке и в нагольном полушубке, оглянувшись назад вдоль улицы, на обеих сторонах которой то там, то здесь виднелись разломанные на топливо старые деревянные дома.
Приехавшие остановили лошадь и, отойдя на середину улицы, стали смотреть на дом и о чем-то совещаться.
Прохожие, посмотрев на совещавшихся, тоже останавливались, пройдя некоторое расстояние, и тоже смотрели на крышу, не понимая, в чем дело.
— Чего это они выглялись-то? — тревожно спросила женщина, выбежав в платке под ворота из сеней.
Ей ничего не ответили.
— Черт ее знает,— тут и дров-то два шиша с половиной, ведь только один верхний этаж деревянный,— сказал человек в нагольном полушубке и высморкался в сторону, сняв с руки рукавицу.
— Чего вы смотрите-то? — крикнула опять женщина беспокойно.— Вот ведь окаянные! Подъехали ни с того ни с чего и вытаращились. На крыше, что ли, что делается?..
И она, выбежав на середину улицы, тоже стала смотреть на крышу.
— Что-нибудь нашли,— сказал старичок из прохожих,— зря не станут смотреть, не такой народ.
— Крыша как крыша,— говорила женщина в недоумении,— и бельмы таращить на нее нечего.
— На наших соседей так-то смотрели, смотрели, а потом — хлоп! Да всех в Чеку.
— Очень просто.
— Да что у них, окаянных, язык, что ли, отсох? — крикнула опять женщина,— у них спрашиваешь, а они, как горох к стене, ровно ты не человек, а какой-нибудь мышь.
Приехавшие докурили папироски и еще раз с сомнением посмотрели на дом.
— Какие только головы орудуют,— сказал человек в теплом пиджаке,— живут себе люди, можно сказать, и во сне не снится, вдруг — хлоп — пожалуйте на мороз для вентиляции.
— Ну, рассуждать не наше дело. Зря делать не будут. Инженеры небось все обмозговали. Наше дело — вали да и только.
— Против этого не говорят. А я к тому, что все-таки головы дурацкие: — ведь вон рядом то пустой стоит, разломан наполовину, а он свежий давай разворачивать. Вот к чему говорят.
— А что тебе жалко, что ли? — сказал человек в пиджаке.— Наше дело поспевай ломать, а думать пущай другие будут.
— А как же с этими быть, что живут?
— Это уж их дело.
— Да, вот какие дела,— сказал человек в нагольном полушубке и пошел к воротам, в которых, кроме женщины в платке, стояло еще человек десять жильцов.— Вот что, вы собирайтесь, а мы пока над крышей тут будем орудовать.
— Что орудовать?.. Над какой крышей?..
— Над вашей, над какой же больше.
— Я говорил, даром смотреть не будут,— сказал старичок.
— А мы-то как же, ироды! — закричала женщина.
— Об вас разговора не было. Поэтому можете свободно располагать,— сказал, подходя, человек в пиджаке.
— Да чем располагать-то?
— А без задержки можете перебираться, вам задержки никакой, и ничего вам за это не будет.
— Какой номер дома велено ломать? — крикнул человек в рваном пальто, выбежавший из дома.
— Третий номер,— ответил человек в пиджаке и посмотрел на номер дома у ворот.
— В точку попал, как есть,— проговорил старичок, тоже посмотрев на номер и покачав головой.
— В общем порядке, в виду топливного кризиса приказано разобрать на дрова.
— А вы помещение нам приготовили?
Человек в пиджаке сначала ничего не ответил, потом, помолчав, проговорил:
— Это ежели всем помещение приготовлять, то дело делать некогда будет.
— Молчите лучше,— сказал негромко старичок, обращаясь к женщине,— а то хуже засудят. На нашей улице как только такие подъезжают, так все — кто куда. Дома, мол, нету. А там, когда выяснится, что ничего, объявляются.
К говорившим подошел еще один из приехавших в теплом пальто с порванными петлями и в валенках.
— Ну, чего ты, старуха, ну, пожила и довольно. Об чем толковать.
— Да куда же нам деваться-то? Как у вас руки на чужое-то поднимаются? Креста на вас нет.
— Да, неловко получается,— сказал человек в нагольном полушубке.— Мы, говорят, жильцов в другое помещение перевели. Вот так перевели: они все тут живьем сидят.
— А может, пройтить спросить.
— Ни к чему. Жалко, что вот ты уж очень набожная старуха-то,— сказал человек в пиджаке, обращаясь к женщине,— на чужое рука у тебя не поднимется, а то бы я тебя устроил.
— А что, кормилец? — встрепенулась женщина.
— Кто внизу у вас живет?
— Генерал бывший…
— Помещение просторное?
— Просторное.
— Ну, занимай, а там видно будет.
— Захватывай помещение! — торопливо шепнул женщине старичок, которая стояла неподвижно, как стоит курица, когда у нее перед носом проведут мелом черту.
Женщина вдруг встрепенулась и бросилась в дом.
— Что сказали? В чем дело? — спрашивали ее другие жильцы, но она, ничего не видя, пролетела мимо них наверх и через минуту скатилась вниз с иконой и периной в руках.
— Перины-то после перенесешь,— крикнул ей старичок,— полегче бы взяла что-нибудь, только чтоб место свое заметить.
Через полчаса приехавшие поддевали ломами железные листы на крыше, которые скатывались в трубки и, гремя, падали на тротуар. А внизу шла спешная работа: бросались наверх за вещами и скатывались вниз по лестнице в двери нижнего этажа мимо перепуганных, ничего не понимающих владельцев.
— Карежишь, Иван Семенович? — крикнул проезжавший по улице ломовой, обращаясь к работавшим на крыше.
— Да, понемножку. Из топливного кризиса выходим, умные головы начальство наше, вот хороший дом и свежуем.
— Ну, давай бог. Может, потеплей изделаете. А то эдакий холод совсем ни к чему.
— Черт знает что,— говорили мужики на крыше, работая ломами,— жили все по-хорошему, как полагается, и вдруг, нате, пожалуйста… А где людям жить, об этом думать — не наше дело. Ну-ка, поддень тот конец, мы его ссодим сейчас. Ох, и крепко сколочен, мать честная, он бы еще лет сто простоял.
— Построить трудно, а сжечь дело нехитрое.
Когда крыша была свалена, какой-то человек в санях, с техническим значком на фуражке, подъехал к соседнему старому пустому дому, вошел во двор, кого-то поискал, посмотрел, потом опять вышел на улицу и плюнул.
— Этим чертям хоть кол на голове теши! Ведь сказал, к двенадцати часам быть на месте.
Потом его взгляд остановился на сломанной крыше другого дома. Человек озадаченно замолчал и полез в карман за книжкой. Посмотрел в книжку, потом номер дома! И еще раз плюнул, пошел к работавшим.
— Вы что ж это делаете тут, черти косорылые! — закричал он на крышу.
Мужики посмотрели вниз.
— А что?..
— А что?.. Глаза-то у вас есть? Вы что же это орудуете? Какой номер вам приказано ломать?
— Какой… Третий,— ответил мужик в полушубке и полез в карман.
— Читай! — крикнул на него человек с техническим значком, когда тот вытащил из кармана полушубка бумажку и долго с недоумением смотрел на нее.
— Ну, третий, а тут какая-то буковка сбоку подставлена.
— То-то вот — буковка. Вот этой буковкой тебя… Сказано номер три-а, а ты просто третий полыхнул?
— Ах ты, мать честная…— сказал мужик в полушубке, еще раз с сомнением посмотрев на бумажку,— два часа задаром отворочали. А я было и глядел на нее, на буковку-то, думал, ничего, маленькая дюже показалась. Вот ведь вредная какая,— скажи пожалуйста. Ну, делать нечего, полезай, ребята, на следующий.
— Лихая их возьми,— выдумали эти буквы,— сказал старичок,— они вот тут так-то потрутся, да всю улицу и смахнут. Такое время, а они буквы ставят.