Доктор Безымянный, Д-Ивуа Поль, Год: 1900 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 250 минут(ы)

Нет глав VII, IX

Докторъ Безымянный.

Романъ для юношества Поля Д’Ивуа.

ЧАСТЬ I.
Медвдь Шивы.

ГЛАВА I.
Мальчикъ Сигаль.

Бурная страшная ночь. Скалистый берегъ Бретани — Корнуайль все время выдерживаетъ бшенное нападеніе десятисаженныхъ пнистыхъ волнъ. Отъ самой крайней западной точки Франціи — грознаго мыса Разъ-де-Айнъ, отъ бухты Усопшихъ, на протяженіи боле 70-ти километровъ, въ полукруг, образующемъ заливъ Одіернъ,— реветъ и бушуетъ море.

Съ оглушительнымъ шумомъ, превосходящимъ по сил своей пальбу артиллерійскихъ орудій, громадныя волны разбиваются о гранитные берега. Огненные зигзаги ослпительныхъ молній разрываютъ чернильно-черное небо, а громъ содрогаетъ его и море страшными ударами.

Все вмст составляетъ какой то дьявольскій шабашъ разсвирпвшихъ стихій. Надъ моремъ носится смерть, угрожая судамъ и всему живому.

Странно звучитъ, точно бросая вызовъ стихіямъ, звонкій голосъ, шутливою псней отвчая на отчаянный крикъ чаекъ, въ безпорядк метущихся среди бгущихъ волнъ.

Голосъ звонко несся съ запоздалой рыбацкой лодки, на носу которой, растянувшись на живот и крпко вцпившись руками въ края бортовъ, лежалъ пвецъ — мальчуганъ, не обращавшій никакого вниманія на заливавшія лодку волны. Взглядъ его былъ устремленъ впередъ и, казалось, хотлъ пронизать окружающій мракъ.

При блеск молніи можно было увидть его худенькую фигуру, блдное лицо съ живыми черными глазами, шесть согнувшихся надъ веслами фигуръ матросовъ и стоящаго на рул хозяина судна.

— Ну, что?— раздается обращенный къ мальчугану голосъ хозяина.

— Ни зги не видно! Хоть глазъ выколи,— отвчаетъ мальчуганъ: точно самъ дьяволъ кипятитъ воду въ мор!

Суеврные матросы при имени черта начали набожно креститься, а мальчуганъ, не обращая на это вниманія, продолжалъ по прежнему лежать и смотрть впередъ. Набжавшая въ это время волна подхватила лодку на высоту и съ размаху швырнула внизъ.

— Ну и весело же! вскрикнулъ мальчуганъ,— точно на качеляхъ на ярмарк!

Буря усиливалась и, сердясь, кидала на лодку то массу пны и брызгъ, то заливала ее цлыми ушатами воды. Даже на старыхъ матросовъ это производило сильное впечатлніе, поселяя въ душахъ ихъ боязнь и уныніе, только одинъ тщедушный мальчуганъ презиралъ опасность и, лежа въ той же поз, продолжалъ напвать свою шаловливую псенку о старомъ матрос, который не боялся бурь, не страшился грозъ… Но вдругъ псня прервалась и онъ громко закричалъ:

— Впереди блый и зеленый огни!… Входъ въ гавань Одіернъ!— Крикъ мальчугана вызвалъ радость у всхъ матросовъ. Вс почувствовали, что они на врной дорог, что гавань близка, виденъ входъ въ нее, что насталъ конецъ ихъ блужданіямъ, среди разгулявшейся бури.

Но радость эта была еще преждевременна, такъ какъ расположенный у устья рки Гойенъ, входъ этотъ прегражденъ массой песчаныхъ отмелей и перекатовъ, которые и въ тихую погоду представляютъ большія затрудненія. Каждый годъ нсколько мелкихъ судовъ терпятъ крушенія или въ одномъ изъ мелкихъ проливовъ, образующихъ этотъ проходъ, или у подножія высокаго каменнаго мола, защищающаго гавань отъ моря, будучи занесенными сюда бурнымъ теченіемъ. На конц мола возвышался маякъ Рауликъ, Блый Огонь.

Только такіе смлые люди, какъ привычные къ морю бретонцы-моряки, могли отважиться въ такую ночь пытаться войти въ гавань Одіернъ.

Всть о томъ, что виднъ маякъ, заставила всхъ въ лодк прибодриться и повеселть.

— Ребята, приналягъ на весла, смле!— командовалъ хозяинъ лодки.

Слова юнги были дйствительно врны. Вдали мелькали блый и зеленый огоньки маяка, между которыми проходилъ фарватеръ.

Лодка съ страшнымъ трудомъ подвигалась по направленію огней. Сердитый океанъ, казалось, не хотлъ выпустить своей жертвы, съ бшенствомъ на нее нападая. Волны, втеръ, громъ, ослпительныя молніи все это точно сговорилось противъ небольшой горсточки смлыхъ людей.

Все время лодка вскакивала на гребень косматой волны, съ тмъ, чтобы сейчасъ же упасть въ пропасть.

Но вотъ виднъ уже и каменный молъ маяка Рауликъ.

Юнга командуетъ, какъ обогнуть молъ и довольный, что команда исполнила указанный имъ маневръ, весело кричитъ: — Вотъ такъ! Славно! Теперь держи прямо — и дло въ шляп!

Стараясь держаться посредин узкаго канала, служащаго проходомъ въ гавань Одіернъ, лодка подвигалась впередъ.

Еще нсколько усилій, еще напоръ волны и лодка будетъ въ усть рки, гд уже сравнительно спокойно. Тамъ высота волнъ не превышаетъ 2-хъ саженей, а это уже для моряковъ экипажа ‘C.-Каурантенъ’, названіе написанное на рыбацкой лодк, сущіе пустяки, съ такими волнами легко бороться привычному къ морю человку. Подбодряемые окриками хозяина, Керадэка, гребцы продолжали дружно работать.

— Дружнй, дружнй, ребятушки!…

Новый страшный ударъ грома и ослпительная молнія освщаетъ скалистый берегъ, бурное море и темную линію мола.

— Да это какой то заговоренный, право!— воскликнулъ юнга, продолжая попрежнему лежать на носу лодки.

— Кто такой?— спросилъ хозяинъ.

— Да вонъ какой то господинъ, который въ такую погоду прогуливается по молу… и даже безъ зонтика…— И юнга, съ акцентомъ истаго парижанина, проплъ:

Весьма прекрасно,

Когда на неб ясно,

Но когда хлещетъ дождь,

Промокнуть преопасно!…

На этомъ слов онъ оборвалъ псню, точно его схватили за горло. Въ воздух пронесся отчаянный крикъ, похожій на крикъ предсмертной агоніи.

При блеск молніи можно было ясно увидть, какъ съ обрисовывающагося въ отдаленіи края мола сорвался какой то блый предметъ, принявшій на мгновеніе подобіе большой морской птицы, съ распущенными блыми крыльями, мелькнулъ въ воздух и быстро исчезъ въ волнахъ.

— Русалка!— прошептали въ страх суеврные матросы, которые въ простот своей, врили преданію о русалкахъ, способныхъ вызывать бури и топить суда.

Юнга уже стоялъ на ногахъ и, придерживаясь за мачту, напряженно смотрлъ на массу брызгъ, вызванныхъ паденіемъ.

— Это человкъ упалъ въ море! закричалъ онъ.— Спасемъ его, хозяинъ! Руль на право…

— Насъ прибьетъ къ молу,— раздался грубый голосъ Керадэка,— если мы свернемъ хоть на одну линію,— у меня семь человкъ въ лодк, за которыхъ я отвчаю и которыми не могу жертвовать изъ за одного.

— Ну, если такъ, то я одинъ спасу его,— крикнулъ юнга и неожиданно для всхъ, оттолкнувшись ногами, сдлалъ сильный прыжокъ и скрылся подъ водой. Матросы вскрикнули отъ ужаса, отъ неожиданности передъ смлостью мальчика, но черезъ минуту голова его показалась на нкоторомъ разстояніи отъ лодки надъ водой и онъ уже кричалъ имъ:

— Плывите къ пристани…. Обо мн не заботься, хозяинъ…. У мола есть желзная лсенка — вылзу по ней… Ты увидишь, Керадэкъ, что парижанинъ не какой нибудь бретонецъ!

Нкоторое время на шлюпк царила нершительность, изъ которой вывелъ всхъ голосъ хозяина, Керадэкъ командовалъ:

— Греби, греби впередъ, ребята!… И лодка, подхваченная новой волной, была уже далеко отъ юнги.

Но въ глазахъ Керадэка, устремленныхъ впередъ, блестли слезы, медленно сбгавшія по глубокимъ морщинамъ. Рука его крпко опиралась на руль. Въ это же время, юнга боролся съ волнами, то ныряя въ нихъ, то снова высовываясь на поверхность и какъ будто не подозрвая всей опасности, которой онъ подвергался, плывя надъ бездной. И мысли его не измняли своей обычной формы.

— Хорошая купальня, славно,— думалъ онъ, отряхиваясь отъ воды, когда ему удалось вынырнуть. И опять валъ захлестнулъ его сверху, но онъ, сильно оттолкнувшись, побдилъ и на этотъ разъ и очутился на гребн волны.

— Надо осмотрться, мелькало въ его голов. Гд утопленникъ мой? Темно, не видать ничего!…

Мальчикъ такъ спокойно разсуждалъ, что казалось, будто онъ дйствительно купается въ тихую погоду гд нибудь въ Сен. А вокругъ между тмъ продолжала ревть буря, такъ же гремлъ громъ и такъ же сверкала молнія, при свт которой онъ внезапно увидлъ невдалек отъ себя какой то бловатый предметъ. Нсколько сильныхъ взмаховъ и мальчикъ схватилъ кусокъ блой ткани, погружавшійся въ воду. Мальчикъ съ страшнымъ усиліемъ притягиваетъ къ себ блый предметъ и, при безпрерывныхъ молніяхъ, можетъ разсмотрть что это еще молоденькая двочка-подростокъ.

— Бдненькая,— бормочетъ юнга, злые родители, заставляющіе шляться въ такую погоду своихъ дтей, еще не перевелись на свт. Скверная мать ея вроятно и сама не иметъ дома….

Утопленниц было лтъ 13. Не утонула она сразу благодаря своему длинному платью, которое нкоторое время поддерживало ее на вод.

Прекрасное личико, еще сохранившее колоритъ знойнаго юга, распущенные каштановые волосы, подобно морскимъ водорослямъ плавающіе въ вод, все это длало ее такой неотразимо прекрасной, что юнга Сигаль, противъ воли, залюбовался ею.

— Какъ красива она! Другой не найдешь такой,— думалъ онъ, положивъ ея голову на руку и любуясь тонкими чертами лица съ опущенными вками глазъ, обрисованныхъ длинными лучистыми рсницами. Набжавшая новая волна заставила мальчика бороться изо всей силы.

Надо смотрть въ оба! Надо спасти эту двочку,— проносилось въ его голов, когда онъ подплывалъ къ молу, работая одной рукой, а другой поддерживая надъ водой голову двочки.

Черная стна мола вырисовывалась передъ нимъ. Волны набгали и разбивались о каменную твердыню.

Сигаль зналъ, что на нкоторомъ разстояніи другъ отъ друга на мол есть вбитые въ стну чугунные болты, образующіе лсенки для причаливанія судовъ къ молу во время отлива, когда он не могутъ пройти въ гавань.

Задача заключалась въ томъ, чтобы отыскать одну изъ этихъ лстницъ и съ ношей взобраться на молъ.

Сдлать это, въ такую бурную погоду, было очень трудно. Волной могло Сигаля ударить объ стну или захлеснуть совсмъ, могло смыть его съ одного изъ уступовъ лстницы. Буря же въ эту ночь, какъ нарочно, была особенно сильная. Казалось не было возможности выйти слабому Сигалю побдителемъ изъ этой неравной борьбы. Но слабый на видъ Сигаль, на самомъ дл, обладалъ истинно геройскимъ духомъ и отвагой. Въ добавленіе къ этому у него были сильно развитые мускулы рукъ, крпкія ноги и постоянно жизнерадостно настроенный умъ. Чувство страха было ему совершенно чуждо, на опасность онъ всегда бросался не оглядываясь и даже какъ будто подсмивался надъ нею. Подхваченный громаднымъ валомъ, который съ страшной быстротой понесъ его къ молу, Сигаль замтилъ лстницу и началъ надяться на спасеніе.— Какъ ни какъ, а доберусь до нее,— думаетъ онъ. Увидвъ сзади себя слдующій большой валъ, мальчикъ ршается лечь на спину, ногами къ молу, осторожно придерживая свою ношу.

Планъ Сигаля оказался дйствительно вренъ. Валъ подхватилъ его и готовъ былъ разбить о стну, но ловкій мальчуганъ предвидлъ и это. Сильнымъ толчкомъ ноги о стну онъ смягчилъ ударъ, а уже черезъ моментъ держался рукой за перекладину первой ступени.

Медленно, судорожно цпляясь, взлзаетъ юнга на лстницу. Волны свирпо кидаются сзади, стараясь смыть уходящую добычу. При каждомъ напор волны Сигаль останавливается, закрпляется ногами и руками за ступени и ждетъ пока отхлынетъ волна, во время отлива онъ длаетъ усилія, чтобы выиграть время и, нервно торопясь, лзетъ на верхъ. Вотъ уже волны чуть достаютъ ихъ, еще моментъ, еще одна ступень и они спасены. Сигаль утомился, въ ушахъ у него раздается шумъ, глаза уже не видятъ ничего передъ собой. Послднее усиліе и Сигаль почти безъ чувствъ падаетъ на набережную мола, рядомъ со спасенной имъ двочкой.

ГЛАВА II.
Сигаль — крестный отецъ доктора.

Когда Сигаль очнулся отъ своего забытья, онъ долго не могъ понять гд онъ, сколько времени онъ пролежалъ здсь и что съ нимъ такое случилось?

Жизнь его до сихъ поръ была полна горя и неудачъ. Съ самаго дтства онъ принужденъ былъ терпть голодъ, побои и холодъ. Карьера его началась съ того, что онъ былъ мальчикомъ у разносчика зелени, въ другое время онъ собиралъ сигарные окурки по улицамъ, вертлъ карусели въ небольшомъ балаган, продавалъ контромарки у воротъ увеселительнаго сада и везд ему приходилось голодать и холодать и везд его считали нужнымъ бить за всякую маленькую провинность, а иногда и совершенно безвинно.

Работать заставляли сверхъ силъ. Тяжесть подобной жизни заставила Сигапя попытать счастья на другомъ поприщ: онъ сдлался трубочистомъ.

По новому своему занятію Сигалю приходилось часто бывать въ дом одного ученаго, г. Обаль. Кто то изъ знакомыхъ Обаля привезъ ему съ острова Суматры ручного малайскаго медвженка. Медвженокъ былъ добродушенъ, ласковъ, красивъ и Обаль очень полюбилъ его. Назвали медвженка ‘Людовикомъ’. Однимъ его недостаткомъ была ненависть къ собакамъ. Завидвъ собаку, Людовикъ яростно бросался на нее и моментально перекусывалъ ей хребетъ. Однажды онъ тоже продлалъ съ комнатной собачкой ‘Віолеттой’, любимицей хозяйки, жены молодого ученаго.

Смерть любимицы заставила госпожу Обаль потребовать отъ мужа, чтобы онъ удалилъ ненавистнаго ей медвженка.

Господинъ Обаль подарилъ Людовика Сигалю. Довольный подаркомъ, Сигаль еще разъ ршилъ перемнить профессію. Теперь онъ сдлался уже вожакомъ медвдя.

Пріучивъ Людовика продлывать нкоторыя штуки, Сигаль ими забавлялъ публику. Жизнь мальчика съ медвженкомъ приняла кочевой характеръ. Это нравилось и Сигалю, и Людовику. Къ мальчику Людовикъ привязался страшно. Скитаясь по большимъ дорогамъ, ночуя гд попало, переходя изъ деревни въ деревню, показывая публик забавныя продлки — два этихъ сироты съ Суматры и изъ Парижа — незамтно пробрались въ Одіернъ, Видъ моря такъ поразилъ, такъ потянулъ къ себ Сигаля, что онъ ршилъ, что призваніе его быть морякомъ. Черезъ нсколько времени Сигаль поступилъ юнгой на рыболовную лодку ‘C.-Каурантенъ’, а Людовикъ былъ оставленъ въ качеств сторожа квартиры. Вс эти воспоминанія изъ прошлой жизни быстро пронеслись въ голов Сигаля, когда онъ очнулся. Посл нкоторыхъ усилій сообразить, гд онъ находится, Сигаль услышалъ возл себя шепотъ и затмъ ощутилъ что кто-то ему осторожно разжалъ зубы и влилъ ложку какого то горячаго пріятнаго питья.

Сигаль раскрылъ глаза и старался узнать склонившагося надъ нимъ человка.

— Добрый Керадэкъ, это вы! Спасибо вамъ… Дайте еще немного попить!

Слова Сигаля обрадовали Керадэка.

— Докторъ, докторъ, вы слышите? Сигаль говоритъ, значитъ, онъ выздороветъ, Онъ спасенъ!

— Здсь докторъ? Тотъ самый докторъ Лошерле? спросилъ мальчикъ.

Но докторъ, на котораго посмотрлъ Сигаль, оказался не тмъ, про кого онъ спрашивалъ, толстая фигура котораго такъ хорошо была извстна Одіернскимъ жителямъ, боготворившимъ своего доктора за доброту и всегдашнюю готовность помочь бдняку. Подошедшій къ Сигалю докторъ былъ на видъ лтъ 30 ти, очень элегантно одтый въ костюмъ путешественника, высокій, стройный. Онъ обращалъ на себя вниманіе всхъ своей шапкой черныхъ густыхъ волосъ, матово-блднымъ цвтомъ лица, высокимъ лбомъ и въ особенности взглядомъ большихъ,вдумчивыхъ, черныхъ глазъ. Взглядъ его, казалось, читалъ въ душ каждаго самыя сокровенныя мысли.

— Да это не дядюшка Лошерле,— вполголоса пробормоталъ озадаченный неожиданностью, Сигаль.

— Я здсь только временно, проздомъ, заговорилъ докторъ. Гощу у гг. Мэлеклюзъ, въ ихъ замк, по ту сторону гавани. Я видлъ, какъ нсколько человкъ матросовъ несли васъ и спасенную вами двочку и пріхалъ сюда помочь вамъ.

— Несли тебя мы,— вмшался Керадэкъ.— Какъ только дохали до пристани, сейчасъ же отправились съ веревками на молъ, помочь теб выбраться. Но на мол увидали тебя лежащимъ на земл, рядомъ съ твоей утопленницей.

— Какъ утопленницей? Разв двочка умерла? печально спросилъ Сигаль.

— Нтъ, нтъ, она жива, успокойся, дорогой мой, быстро говорилъ Керадэкъ,— посмотри вонъ на ту кровать и ты ее увидишь. Она только дольше тебя находится въ безпамятств, какъ двочка, боле слабая, чмъ ты.

Приподнявшись на локтяхъ, Сигаль увидлъ лежащую на другой постел двочку. Она казалась спящей. Молодая женщина, въ которой Сигаль узналъ г-жу Арбръ, жену мстнаго аптекаря, стояла съ чашкой въ рук и старалась заставить двочку сдлать глотокъ какого то питья.

Сигаль догадался, что онъ находится въ спальн супруговъ Арбръ, расположенной при магазин.

— А не умретъ она, докторъ? съ тревогой спросилъ Сигаль.

— Не пройдетъ нсколькихъ минутъ, какъ она очнется и. и будетъ въ состояніи поблагодарить своего спасителя!

Услышавъ это, Сигаль покраснлъ.

— Къ чему благодарить? заговорилъ онъ.— Я умю плавать какъ рыба, а потому и вытащить ее была не хитрая штука. Меня удивляетъ, почему такая двчурка въ бурю попадаетъ на пристань и бултыхается въ море, вмсто того, чтобы сидть около папеньки съ маменькой.

— Какая нибудь несчастная случайность,— началъ Керадэкъ.

— Нтъ, возразилъ докторъ, вдь видно же, что двочка эта дочь не бдняковъ какихъ нибудь! Здсь кроется что то таинственное!

Сигалю хотлось встать, докторъ протестовалъ, но наконецъ, согласился на просьбы юнги.

— Погоди, душа моя! Я теб сейчасъ достану сухое платье: товарищъ Ивону принесъ его съ твоей квартиры. Медвженокъ твой тоже прибжалъ съ нимъ, говорилъ Керадэкъ.

— Ивону! Дай-ка платье юнги, закричалъ онъ, отворяя дверь въ сосднюю комнату. Ай, ай, что же это такое?! вдругъ воскликнулъ онъ, закачавшись, и едва усплъ удержаться за облипокъ двери. Дло къ томъ, что едва пріоткрылась дверь, какъ Людовикъ, желая какъ можно скоре увидть своего хозяина, кинулся между ногъ Керадэка и этимъ чуть было не свалилъ его.

Черезъ секунду красавецъ медвженокъ уже стоялъ на заднихъ лапахъ у кровати Сигаля и, ласково урча, лизалъ ему руки.

Сигаль тоже радъ былъ пріятелю и, улыбаясь, гладилъ его морду.

Вдругъ Людовикъ повернулъ голову и началъ обнюхивать воздухъ. Затмъ подошелъ къ кровати, на которой лежала двочка и, усвшись передъ нею, сталъ раскачиваться изъ стороны въ сторону, не спуская глазъ съ спящей.

Докторъ внимательно смотрлъ на все это и съ нкоторымъ удивленіемъ спросилъ Сигаля:

— Это медвженокъ твой?

— Да!— отвтилъ мальчуганъ: мн его подарилъ въ Париж г. Обаль, когда я у него чистилъ трубы.

— А отъ кого получилъ медвдя г. Обаль?

— Ну онъ этого не разсказывалъ своему трубочисту!

Докторъ выразилъ удивленіе, что Сигаль былъ трубочистомъ, на что послдній отвтилъ, что надо же чмъ нибудь зарабатывать хлбъ тому, у кого нтъ милліонеровъ родителей или и вовсе ихъ нтъ.

Больная пошевелилась, пріоткрыла глаза, но сейчасъ же опять закрыла ихъ. Первый вздохъ ея раздался въ комнат.

Людовикъ, услышавъ его, тихо завылъ. Это завываніе заставило двочку опять открыть глаза и посмотрть въ ту сторону, гд сидлъ медвженокъ. Радость показалась на лиц двочки и она протянула руку, чтобы погладить голову животнаго, произнеся нсколько никому непонятныхъ словъ: — Пооранъ жальва со Матутра!

Медвженокъ, казалось, понялъ эти слова, подошелъ къ кровати, положилъ переднія лапы на край ея и довольный, тихо урча, подставилъ голову свою подъ ласки двочки, которая безъ всякаго страха, какъ знакомаго, ласкала медвженка.

— Кажется, барышня, съ медвженкомъ то вы давно знакомы! воскликнулъ пораженный Сигаль. А онъ никогда мн о васъ не разсказывалъ!

Двочка, какъ видно, ничего не поняла изъ словъ Сигаля, потому что она произнесла нсколько словъ на томъ же язык, на какомъ раньше обратилась къ медвдю. Слова этого нарчія были красивы и звучны, голосъ двочки ласкалъ пріятнымъ тономъ. Очевидно двочка была иностранка, не понимающая французскаго языка.

Докторъ предложилъ свезти ее къ своимъ знакомымъ въ замокъ, гд имется масса различныхъ словарей, при помощи которыхъ можетъ быть удастся узнать ея національность и такимъ образомъ получить возможность вернуть ее къ ея родителямъ, которые вроятно страшно о ней тревожатся. Докторъ вышелъ въ сосднюю комнату, чтобы дать возможность г-ж Арбръ одть спасенную.

— Мальчикъ, обратился къ Сигалю докторъ: ты можешь быть мн полезенъ и поэтому подешь со мной!

Керадэкъ попросилъ доктора не задерживать долго юнгу, такъ какъ буря стихаетъ и имъ утромъ надо будетъ вызжать въ море.

— Нтъ, возразилъ докторъ,— на весь завтрашній день я нанимаю вашу шлюпку, назначьте цну какую хотите, я согласенъ. Завтра вы и весь вашъ экипажъ должны явиться ко мн, въ замокъ Мэлеклюзъ. А теперь желаю спокойной ночи вамъ и вашимъ матросамъ,

Керадэкъ, смущенный, не зналъ какъ благодарить доктора.

Докторъ остался вдвоемъ съ юнгой. Черезъ нсколько минутъ въ дверяхъ появилась маленькая иностранка, въ сопровожденіи жены аптекаря. Платье двочки еще не обсохло и потому г-жа Арбръ надла на нее бретонскій національный костюмъ своей дочери. Кружевной маленькій чепчикъ, косынка и блый, расшитый голубымъ, фартукъ придавалъ такой граціозный и изящный видъ двочк, что Сигаль не могъ удержаться отъ громкаго выраженія своего восторга.

Улыбнувшись спасенной двочк, докторъ со всми прошелъ черезъ аптеку на крыльцо, у котораго его ждалъ экипажъ. Размстившись въ коляск, причемъ Людовикъ съ чрезвычайной ловкостью взобрался на козлы, рядомъ съ кучеромъ, докторъ приказалъ хать въ замокъ.

Объхавъ гавань и прохавъ мостъ на рк Гоайенъ, пошади стали подниматься въ гору, на которой стоялъ замокъ Мэлеклюзъ.

Все это разстояніе спутники прохали молча. Сидвшій такъ же до сихъ поръ молча докторъ, вдругъ наклонился къ двочк и началъ съ ней говорить на ея, непонятномъ для другихъ нарчіи. Двочка была поражена и обрадована, слыша родную рчь. Она хлопала въ ладоши, смялась и торопясь отвчала ему.

Сигаль тоже былъ изумленъ. На его вопросы, докторъ, кратко отвтивъ, сказалъ, что не терпитъ разспросовъ, а длаетъ то, что надо и, обращаясь опять къ двочк, продолжалъ говорить съ нею:

— Какъ твое имя?

— Анооръ!

На дальнйшій вопросъ доктора, изъ какой она страны, двочка отвтила:

— Не знаю, только издалека, очень далеко!

Изъ послдующаго разговора съ двочкой докторъ узналъ, что съ ней былъ Аркабадъ, кто онъ былъ такой, двочка объяснить не умла. На вопросъ, гд ея домъ, гд она жила, двочка отвчала, что домъ очень далеко, что до него надо плыть моремъ… долго… что она была совсмъ маленькой, когда ее оттуда увезли и теперь она ничего не помнитъ.

— А вчера ты гд жила?

— Вчера? Нигд!— отвчала двочка.

Изумленію доктора не было границъ.

— Ты шутишь, двочка! Не могла же ты проводить ночь подъ открытымъ небомъ?

Двочка отвтила, что она была на судн, но на вопросъ доктора: на какомъ, опять отвтила свое: ‘не знаю’.

Видя по красивому лицу доктора, что отвты ея наводятъ на него досаду, двочка постаралась на сколько возможно подробне объяснить все, что было ей извстно:

— Мы плыли на этомъ судн, разсказывала она, очень долго, нсколько мсяцевъ. Наконецъ мы остановились въ какой то гавани, въ какой мн Аркабадъ не сказалъ. На берегу насъ ожидала карета, въ которую Аркабадъ веллъ мн ссть. Мы хали нсколько часовъ. Карета остановилась на какой то гор, откуда я видла бурное, черное море. Молніи такъ и сверкали. Аркабадъ веллъ мн выйти изъ кареты, хотя мн было очень страшно и сказалъ, что мы пойдемъ смотрть на океанъ. Я дрожала отъ страху, онъ тащилъ меня за руку. Скоро онъ привелъ меня на высокій каменный молъ. Волны бушевали у насъ подъ ногами. Я стала просить Аркабада вернуться, но онъ поднялъ меня на руки. Я слышала, какъ онъ прошепталъ:— Ты не вернешься!— и… бросилъ меня въ волны. Черезъ нсколько времени волны сомкнулись надо мной и я ничего не помню дальше… клянусь вамъ!

Разсказъ двочки заставилъ доктора глубоко задуматься. Онъ не сомнвался, что здсь совершалось какое то преступленіе. Нарчіе, на которомъ говорила Анооръ, было индусское.

Если она происходила родомъ изъ Индостана, населеніе котораго состоитъ изъ 250 милліоновъ жителей, то какъ узнать, изъ какой именно части этой громадной страны Брамы, Шивы и Рамы.

Бросившаяся въ глаза фигура медвженка, сидвшаго на козлахъ, навела доктора на мысль и онъ спросилъ:

— А это животное ты уже видла раньше?

— Можетъ быть… да, даже наврно я дома видла раньше такихъ… Мы съ ними играли.

— Кто мы? Съ кмъ ты была?

— Я не помню, какъ ее звали. Она была очень красивая часто плакала. Всегда была печальна.

Докторъ предположилъ, что это была мать двочки, но Анооръ сейчасъ же заговорила, отрицательно качая головой:

— Нтъ, мать я не забыла бы!

Въ голос ея слышалось отчаяніе, когда она говорила дальше — Я ничего, ничего не помню. Все прошлое отъ меня точно завшено, скрыто, ушло отъ меня… Я была такая маленькая!..

Докторъ поспшилъ успокоить Анооръ. Онъ общалъ ей найти ту, которую она такъ любила. Въ голос его было столько увренности что двочка дйствительно успокоилась.

Сигаоя мучило нетерпніе. Онъ удивлялся, какъ люди могутъ объясняться на такой тарабарщин.

Докторъ, не удовлетворивъ его любопытства, предложилъ ему нсколько вопросовъ:

— Ты смлъ, Сигаль?

— Можетъ быть, пожалуй смлъ!

— Могъ ли бы ты,— продолжалъ докторъ: поработать надъ однимъ добрымъ дломъ, окончивъ которое, ты пріобртешь себ состояніе?

Сигаль недоврчиво посмотрлъ на доктора.

— Видишь въ чемъ дло — продолжалъ тотъ:— Мн нуженъ человкъ смлый и вполн преданный. Подешь ли ты со мной?

— А куда надо хать?

— Все равно, куда бы я ни повезъ тебя. При этомъ ты ни о чемъ не долженъ меня разспрашивать, что я длаю, зачмъ, почему?

Сигаль призадумался.

— А вдь это интересно, посл нкотораго молчанія заговорилъ онъ:

— А это послужить на пользу этой двочки?

— Безъ сомннія.

— Тогда я согласенъ, если меня отпуститъ мой хозяинъ Керадэкъ.

— Я не сомнваюсь, что онъ тебя отпуститъ!

— А Людовика я тоже могу взять съ собой?

— Да!

— Ну тогда — вы мой новый хозяинъ. Какъ васъ зовутъ?

— У меня имени нтъ, проговорилъ молодой человкъ и улыбнулся какой то неопредленной улыбкой.— Зови меня просто ‘докторомъ’! Этого вполн довольно!

Все это такъ поражало молодого парижанина, что онъ невольно воскликнуль щелкнувъ пальцами:

— Вотъ хорошо! Вытащенная изъ воды красавица, таинственный докторъ безъ имени! Точно какая то феерія!.. Но вдь это же мн не совсмъ удобно… Могу я, докторъ дамъ дать какое нибудь прозвище?

— Пожалуй!— проговорилъ докторъ.

— Вы дйствительно — славный человкъ,— говорилъ Сигаль,— и съ этого времени мы съ вами можемъ быть друзьями…

Немного подумавъ онъ воскликнулъ:

— Какой же я не сообразительный! Прозвище, самое подходящее къ вашей загадочности и таинственности напрашивается само собой! Отнын вы будете называться докторомъ Безымяннымъ!

Коляска подъхала къ замку Мэлеклюзъ.

Сигаль и Анооръ прошли въ указанныя имъ большія прекрасныя комнаты, гд вскор заснули.

Докторъ же въ своей комнат долго еще расхаживалъ взадъ и впередъ.

Затмъ и онъ легъ проговоривъ,

— Необходимо выяснить дйствительно ли изъ Индіи родомъ эта двочка и, если это такъ, то это лучше всего соотвтствовало бы моимъ планамъ!

Смыслъ послднихъ словъ, человкъ сказавшій ихъ, не имющій имени — все это было загадкой и тайной.

На разсвт докторъ ходилъ на Одіернскій вокзалъ, откуда отправилъ телеграмму слдующаго содержанія.

‘Подобралъ мальчугана съ медвжонкомъ, котораго зовутъ ‘Людовикъ’. Предполагаю, что это тотъ самый, который былъ когда то у моихъ друзей. Отвчайте, откуда вы его взяли. Адресъ, Одіернъ-Финистеръ, замокъ Мэлеклюзъ г. Саидъ. Привтствія! Саидъ’.

На адрес телеграммы стояло:

Парижъ. Улица Ассасъ г. доктору Обаль.

ГЛАВА III.
Въ стран чудесъ.

На лвомъ берегу красивой рки Путри, текущей съ горъ Гаттъ въ Годавери, большую рку Южной Индіи, расположился хорошенькій городокъ Низама — Орангабадъ.

І4 Іюля европейскаго стиля или въ пятый день недли Сингаръ индійскаго мсяца Амри, улицы этсго городка были необыкновенно оживлены.

Оживленная, разряженная толпа двигалась по всмъ направленіямъ.

Везд пестрли разноцвтныя, переливающіяся различными тонами, туники, тюрбаны, Кое гд виднлись фигуры всадниковъ на красиво убранныхъ металлическими украшеніями сбруяхъ коняхъ. Красиво выдлялись въ толп лниво выступающіе слоны, въ пурпурныхъ съ золотомъ чепракахъ.

Изъ покачивающихся на ихъ спинахъ паланкиновъ съ шелковыми занавсками выглядывали веселые личики дочерей и женъ богатыхъ кшатріа, т. е. воиновъ и дворянъ, набобовъ, данниковъ Англіи.

Вс эти пшіе и конные люди стремились къ воротамъ Динару, которыя красиво вырисовывались своими островерхими башенками надъ аркой, висящей надъ дорогой въ Эллора, къ храму, изваянному изъ скалистыхъ громадъ Мезъ-Аръ-Гата.

Вблизи воротъ пріютился англо-индусскій баръ, т. е. небольшой ресторанъ-кафе съ холщевой блой съ синими полосами крышей съ большими навсами и съ тростниковыми стнками, свободно пропускающими воздухъ.

Въ ресторан, вокругъ бамбуковыхъ столиковъ, размстились офицера въ своей колоніальной форм,— салакко, блыхъ даломанахъ и блыхъ же шальварахъ. Около рестораннаго входа солдаты сипаи держали въ поводу офицерскихъ лошадей.

Одинъ изъ офицеровъ приготовлялъ извстный напитокъ, lemonade — лимонадъ состоящій изъ виски съ небольшимъ количествомъ лимоннаго сока.

Въ ожиданіи напитка, офицеры наблюдали въ ршетки стнокъ уличную толпу.

— Кажется, Матью, вы видли этого страннаго человка,— обратился высокій тонкій офицеръ къ своему товарищу.

— Да, да,— поспшилъ отвтить толстый Матью,— я не то чтобы… Видите ли… Его странное жилище было буквально окружено со всхъ сторонъ двухтысячной толпой фанатиковъ непремнно желавшихъ попасть въ него. При помощи ударовъ моей трости я съ трудомъ съумлъ проложить себ дорогу среди толпы, чтобы взглянуть на доктора, но я сейчасъ же вернулся, такъ какъ не могъ вынести испареній этой грязной толпы.

Другіе офицера, сидвшіе за сосдними столиками, обратили вниманіе на разсказъ Матью.

Собесдникъ Матью попросилъ его подробне описать, что такое представляетъ изъ себя докторъ.

Польщенный общимъ вниманіемъ, лейтенантъ Матью началъ съ удовольствіемъ разсказывать:

— Называютъ этого господина ‘докторомъ Безымяннымъ’, безъ сомннія это его прозвище, настоящаго же его имени никто не знаетъ. Онъ высокъ ростомъ, красивъ, строенъ. Осанка и манеры изящны. Особенно выразительны прекрасные глаза. По понятію англичанъ онъ не красавецъ, но все таки, однь онъ нашъ мундиръ, онъ выглядлъ бы великолпнымъ офицеромъ!.. Матью замолчалъ, но по просьб присутствующихъ сталъ разсказывать дальше:

— Относительно дома, въ которомъ живетъ этотъ господинъ, я могу сообщить слдующее: весь домъ, господа, представляетъ собою очень большой вагонъ. Длина его 6 сажень, а ширина 2 ¹/₂ саж. Онъ двухъэтажный. Въ немъ помщается цлая квартира. Входъ устроенъ сзади при помощи подъемнаго крыльца. Если крыльцо поднято, то домъ становится совершенно неприступнымъ. На передней сторон имется большая терраса, затянутая парусиной. Весь домъ иметъ видъ комфортабелькаго и красиваго помщенія.

— А какова же его тяжесть въ такомъ случа?..

— Онъ сравнительно не тяжелъ. Сдланъ онъ изъ аллюмніія, какъ мн объяснилъ одинъ изъ слугъ доктора.

— Но въ такомъ случа въ немъ при нашей жар можно задохнуться, воскликнулъ одинъ изъ собесдниковъ, Томсонъ, вытирая платкомъ вспотвшій лобъ.

— Нтъ, геніальный инженеръ принялъ мры противъ этого. Вагонныя стнки сдланы изъ двухъ параллельныхъ обшивокъ, между которыми заключена целлюлоза, непроницаемая ни для тепла, ни для холода.

Разсказъ о дом доктора вызвалъ одобрительные возгласы о стороны слушавшихъ офицеровъ. Докторъ своимъ появленіемъ заинтересовалъ всхъ, такъ какъ пріздъ его нарушилъ скучное теченіе гарнизонной жизни въ Орангабад.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вчера утромъ на большой дорог, между Низамомъ и Бомеемъ, появился домъ — колесница таинственнаго доктора. Прибытіе этой интересной личности взволновало всхъ окрестныхъ жителей. Никто не могъ сообщить, откуда появилось это невиданное чудо, но, судя потому, что вагонъ остановился у подножія холма Селлами, на вершин котораго построенъ одинъ изъ фортовъ Орангабада, видно было, что владлецъ подвижного дома особа знатная, пользующаяся расположеніемъ англійкихъ властей Индіи.

Сейчасъ по прибытіи вагона на мсто стоянки, изъ него вышло нсколько служителей несшихъ большіе плакаты съ крупными надписями на англійскомъ и на распространенному въ Индіи нарчіи урду или иидустани. Надписи гласили слдующее:

Великій мужъ науки,
ДОКТОРЪ БЕЗЫМЯННЫЙ,
безвозмездно даетъ совты всмъ въ нихъ нуждающимся, длая то, чего до сихъ поръ никто не могъ сдлать и шлетъ вызовъ всему міру, не исключая и браминовъ.

Послдняя фраза о вызов браминовъ, казалась всмъ индусамъ неслыханной дерззстью, и понятно, взволновало все населеніе. Вдь брамины — это каста, сильне и могущественне которой нтъ. Даже гордое англійское правительство часто во многомъ уступаетъ браминамъ, а иногда даже и заискиваетъ передъ ними.

Въ Индіи, среди массы религіозныхъ сектъ, господствующими являются при религіи: 1) Браманизмъ со своею троицей — Брама, творецъ міра, Вишну — хранитель жизни и Шива или Сива — разрушитель. 2) Буддизмъ, ученіе Сакіа Муни, прозваннаго Буддой, т. е. Просвтленнымъ. Догматъ буддизма — признаніе свободной воли человка. 3) Магометанство — религія Магомета. Изъ всего населенія Индіи составляющаго 272 милліона, 18 милл.— браманистовъ, 55 мил. — мусульманъ и 12 милл. — буддистовъ. Вс остальныя мелкія религіозныя секты составляютъ 16 милліоновъ.

Браманизмъ, господствующая религія, представляетъ громадное удобство для завоевателей, такъ какъ она запрещаетъ своимъ послдователямъ вооружаться и проливать кровь даже для собственной защиты. Это и служитъ причиной того, что Индія, въ своемъ большинств, представляетъ толпу людей преклоняющихся передъ всякой вооруженной силой.

Воинственное же населеніе представляютъ собой мусульмане, всегда готовые возстать для возвращенія утраченной свободы.

Въ силу этого англичане стараются всячески поощрятьбраминовъ, для поддержанія суеврія въ народ и наоборотъ, ослаблять мелкія народности мусульманъ. Въ этомъ и заключается простая политика завоевателей-англичанъ въ Индіи.

Вслдствіе этого и казался страннымъ вызовъ Безымяннаго браминамъ, любимцамъ вице-короля Индіи.

Даже вызовъ былъ рискованнымъ и въ томъ случа, если бъ былъ сдланъ только въ отношеніи къ наук служителей Брамы, являющихся въ глазахъ народа носителями истины, которые такъ старательно оберегаютъ свой научный авторитетъ вс свои тайны въ глубин своихъ храмовъ и святилищъ, впечатлніе отъ объявленія доктора, вслдствіе всего этого, было страшное, поражающее.

Вся бднота, вс обездоленные, эксплоатируемые кинулись на смлый призывъ доктора, который ршился вступить въ борьбу съ угнетателями.

Къ Безымянному стали приходить такъ называемые сусра — чернорабочіе, тели — выжиматели масла, паи — цирюльники, кумяръ — горшечники, агиръ — торговцы молокомъ, курми — мелкіе рестьяне, кхумаръ — поденщики и только баніа — купцы и банкиры и кшатрія — дворяне держались въ сторон и выжидали,

Вс приходящіе находили радушный пріемъ у доктора Беымяннаго, никого онъ не отпускалъ безъ помощи,

Больные получали лкарства, голоднымъ и нищимъ онъ давалъ утоляющія голодъ пилюли, ревматическія заболванія лчилъ электричествомъ.

Легко вообразить себ, какъ велика была толпа народа, собравшаяся у дома такъ быстро прославившагося доктора. Къ вечеру же, когда въ дло вмшались и брамины, извстность таинственнаго доктора приняла еще большіе размры.

Вначал спокойные и не придававшіе событію особеннаго значенія, брамины стали негодовать и возмущаться, когда народъ цлыми толпами повалилъ къ пришельцу и уходя превозносилъ величіе и благородство человка, вліяніе котораго стало грозить ихъ собственнымъ величію и слав.

Верховный жрецъ Орангабадской епархіи, браминъ Аитаръ, въ сопровожденіе прислужниковъ, державшихъ надъ нимъ зонты и опахала, музыкантовъ и священныхъ танцовщицъ, отправился лично къ холму Селлами и потребовалъ, чтобы Безымянный немедленно принялъ его одного, съ глазу на глазъ.

Отвтъ доктора гласилъ, что двери его жилища и его сердце открыты для всхъ, нуждающихся въ немъ, что съ радостью онъ приметъ брамина Аитара, но двери своего домаине согласится закрыть даже на одну минуту, передъ людьми, которые пришли къ нему, хотя бы они принадлежали къ сак послдней, бдной каст. Изъ этого отвта браминъ увидлъ, что докторъ разршаетъ ему придти къ себ, какъ и всмъ остальнымъ и говорить съ нимъ, какъ и другіе, въ присутствіи всхъ.

Восторгъ бдныхъ, презрнныхъ и обездоленныхъ, вызванный словами Безымяннаго, былъ великъ, но также великъ былъ и гнвъ надменнаго и честолюбиваго жэеца, который понялъ, что говорившій такимъ образомъ человкъ долженъ чувствовать за собой силу и потому Аитаръ не могъ не согласиться на условія доктора.

— Ты слишкомъ дерзко бросаешь вызовъ сьященной коллегіи браминовъ!— началъ говорить Аитаръ.

— Да! спокойно отвтилъ Безымянный.

— Извстно ли теб, что смлость такая — неслыханная

— Да, объ этомъ я слышалъ,— все съ тою же беззаботностью продолжаль Безымянный — но едва только ваша каста начнетъ препятствовать моимъ желаніямъ, я, чтобы восторжествовать надъ вами, долженъ буду проявить эту смлость.

Жрецъ содрогнулся.!

Въ душахъ окружавшихъ доктора и жреца людей, не проронившихъ ни одного слова изъ ихъ разговора, росло чувство восторга передъ этимъ смлымъ человкомъ, готовившемся посрамить всесильныхъ браминовъ, жрецовъ, передъ которыми до сихъ поръ все трепетало.

— Не можешь ли ты высказать мн своихъ намреній?— посл нкотораго молчанія спросилъ браминъ..

— Я и не думаю скрывать ихъ, отвтилъ-Безымянный.— Въ 20 килом. отсюда около селенія Эллора, въ глубокихъ ущельяхъ, есть высченный изъ камня цлый подземный городъ, единственный во всемъ мір.

Въ средин горы, пройдя цлые ряды пещеръ и ходовъ, выйдешь къ храму Кайласу со стройными башнями, залами, террасами. Переходы и галлереи выскались изъ цльнаго базальта.

Головы присутствующихъ благоговйно склонились при упоминаніи о почитаемой святын.

— Ну и что-же?— вырвалось у Аитара.

— Въ храм этомъ, подобномъ своей недоступностью крпости, содержится вами взаперти, прославившійся своими добродтелями, знаменитый факиръ. Вс его предсказанія, вс сказанныя имъ мудрыя истины народъ узнаетъ только черезъ васъ, и къ нему вы не допускаете никого.

— Да, это такъ! Законы наши запрещаютъ намъ поступить иначе, такъ какъ факиръ Бэйладъ помщается въ седьмомъ круг мудрыхъ и видть его простые смертные не могутъ!

— А я то и хочу поговорить съ этимъ самымъ факиромъ Бэиладомъ! съ улыбкой проговорилъ Безымянный.

— Понимаешь ли, чего ты хочешь? быстро заговорилъ браминъ, при наступившемъ гробовомъ молчаніи.— Съ нимъ говорить? это невозможно!

— Ты думаешь, что это невозможно? Ты ошибаешься,— возразилъ докторъ и глаза его, съ строгимъ выраженіемъ, впились въ лицо брамина.— Я хочу этого и достигну!

— Разршить этого мы не въ силахъ! отвтилъ браминъ, невольно опуская глаза подъ взглядомъ Безымяннаго.

— Ну, я съумю обойтись и безъ всякаго разршенія!— энергично заявилъ докторъ.

Вс невольно вздрогнули. Человкъ изъ чужой страны хотлъ нарушить запрещеніе браминовъ.

Негодованіе душило Аитара.

— У тебя хватитъ смлости пойти противъ насъ? Съ сверіющимъ взлядомъ проговорилъ онъ.

— Нтъ, это не нужно,— спокойно возразилъ докторъ:— Я только долженъ помшать вамъ идти противъ меня!

— Слушай же, продолжалъ дальше Безымянный, въ упоръ смотря на служителя Брамы. Голосъ доктора былъ особенно отчетливъ и повелителенъ:— Теб неизвстны мои сила и мощество и потому ты противишься. Чтобы убдить тебя и всю твою касту, я покажу завтра вамъ и народу, насколько я силенъ! Священная колесница Вишну, называемая вами колеснній Ягернаута, завтра, въ пятый день недли сингаръ, послдуетъ, для поклоненія врныхъ, ожидающихъ ее по обоимъ столамъ дороги, изъ святилища Эллора, гд она находится по-пути отъ храмовъ къ Орангабаду?

— Да!

— Ну такъ знай же, что я помшаю Вишну совершить торжественное шествіе своей колесницы. Домъ мой завтра будетъ стоять поперекъ узкой дороги отъ Эллора до Орангабада!

— Но это будетъ святотатство, на которое ты осмливаешься.

Многіе изъ присутствующихъ, подъ вліяніемъ суеврнаго страха падали на землю и ударяясь лбомъ въ металлическій паркетъ, посылали молитвы къ милосердному Брам.

Докторъ продолжалъ говорить:

— Это не будетъ святотатствомъ, ибо самъ Вишну захочетъ показать передъ всмъ народомъ къ кому изъ насъ онъ благоволитъ. Богъ будетъ ршать этотъ споръ, самъ онъ для меня очиститъ путь въ Эллора!

Видя на лицахъ окружающихъ выраженіе недоврія къ своимъ словамъ, Безымянный, величественно поднявъ руку, и произнесъ:

— Скажи, жрецъ Брамы, о словахъ моихъ людямъ твоей касты!… А вы, рабочіе и крестьяне скажите вашимъ братьямъ, чтобы приходили они завтра на судъ Вишну и смотрли бы, какъ хранитель бытія покажетъ завтра расположеніе свое къ человку, защищающему всхъ обездоленныхъ, несчастныхъ и слабыхъ. Идите!

Вс вышли изъ аллюминіеваго дома доктора Безымяннаго.

— Какъ много нужно,— думалъ онъ,— лжи и обмана, чтобы облегчить участь этихъ несчастныхъ людей, еще такъ далеко стоящихъ отъ свободы. Еще цлыя столтія пройдутъ, пока наступитъ царство просвщенія и истины.

Слегка улыбнувшись и проведя рукою по лбу, будто отгоняя непріятную мысль, докторъ сказалъ:— Слдуетъ сообщить, дтямъ, что все идетъ, какъ они хотли. Безымянный прошелъ въ сосднюю комнату и нажалъ рукою одну изъ металлическихъ пластинокъ. Въ одномъ мст потолка открылось отверстіе и изъ него спустилась на цпи камышевая корзина, свъ въ которую, докторъ поднялся вверхъ. Пропустивъ корзинку, отверстіе опять захлопнулось.

ГЛАВА IV.
Священная колесница Ягернаута.

Небольшая комната перваго этажа, въ которой очутился докторъ Безымянный, вся была по стнамъ раздлана маленькими щитками, представлявшими собою всевозможныя сочетанія, сливавшихся между собою фигуръ. Изъ стнокъ выдвигались въ нкоторомъ разстояніи другъ отъ друга, разнообразныя жертвенныя чаши, изображавшія собою изогнутыя фигуры божествъ арійской миологіи, откуда ведетъ свое начало браманизмъ. Можно было замтить божества: Діашпитаръ — воплощеніе неба, Варуна — духъ небосклона, Аньи, Мару, Суріа, Вейу, Митрео, Сонія,— воплощенія огня, грозы, солнца, втра, дня или свта священныхъ садовъ и другіе, всего 33 арійскихъ божества, называемые троицей одинадцати, состоящей изъ одинадцати небесныхъ духовъ, 11 земныхъ и 11 посредниковъ между ними Брамины впослдствіи слили эту троицу въ тріединую троицу — Брама, Вишну и Шива.

Не обращая на нихъ вниманія, Безымянный прошелъ въ слдующую дверь и очутился въ довольно просторной зал, гд,— около маленькаго стола, сидли два юныхъ индуса и играли въ шашки. Длинныя шелковыя туники у обоихъ были стянуты широкими шелковыми же поясами, красиво ниспадавшими на широкія шальвары. Около нихъ сидлъ медвженокъ.

Оба они поднялись при вход доктора и одинъ, съ живостью француза, спросилъ, протягивая доктору руку.

— Здравствуйте, докторъ, все благополучно?

Другой индусъ, стоя около стола, слегка конфузясь, произнесъ нжнымъ, пріятнымъ голосомъ:

— Привтъ теб, мой господинъ!

Медвежнокъ ласкался у ногъ Безымяннаго.

Юные индусы были, конечно, Сигаль и Анооръ и ихъ пріятель медвежнокъ Людовикъ.

— Сколько разъ я старался разъяснить теб сестричка, что французскій языкъ — языкъ людей свободныхъ, гд нтъ выраженій ‘мой господинъ’, ‘мой владыка’, у насъ говорятъ прямо господинъ’ или ‘докторъ’.

— Я не забуду и буду говорить: ‘господинъ докторъ’! кротка улыбнувшись, сказала Анооръ.

— Ну и отлично!

Безымянный улыбался, глядя на эту сцену. Потомъ онъ обратился къ двушк, отчетливо говоря по французски, такъ какъ въ теченіи четырехъ мсяцевъ, прошедшихъ со дня ея спасенія, Анооръ уже довольно свободно владла этимъ языкомъ.

— Я общалъ теб, помнишь, найти домъ,— гд когда то ты видла Людовика?

— Помню, мой господинъ, т. е. господинъ докторъ, поправилась Анооръ и глаза ея заблестли.

— Я узналъ отъ г. Обаль, подарившаго Людовика нашему юному другу Сигалю,— говорилъ докторъ,— что онъ получилъ его отъ одного ученаго, изслдователя южной Азіи, г. Стрижль, который въ свою очередь получилъ медвженка отъ добровольнаго затворника храма Эллора — факира Бэилада!

— Ну и что же? тревожно спросила Анооръ.

— Завтра мы увидимъ этого факира!

— Неужели?

— Да, но для этого мы должны будемъ продлать очень удивительныя вещи,— говорилъ докторъ, слегка посмиваясь:— такъ напримръ мы остановимъ колесницу Ягернаута.

— Какъ, остановить колесницу божественнаго Вишну! воскликнула, испуганная послдними словами доктора, Анооръ.

— Да… Разв теб, дитя мое, извстна эта колесница? просилъ, довольный этимъ, докторъ.

— О да, я припоминаю! проговорила Анооръ, стараясь вызвать въ памяти воспоминанія,— да… она разсказывала мн, давно…

— Довольно, не вспоминай, съ меня достаточно и этого! Ты родилась или выросла въ Индіи, это ясно изъ того, что ты говоришь по индусски, знаешь браманическія легенды. Завтра Гиладъ, возможно, укажетъ намъ домъ твоихъ родителей.

Надежда, оживившая Анооръ, вдругъ погасла и красивое лицо ея опечалилось.

— Но… для этого нужно будетъ остановить священную колесницу!— проговорила она.

— Да, и мы остановимъ!

— Но Вишну всесиленъ,— тономъ сомннія прошептала она .

— Но не такъ, какъ я, во всякомъ случа!— сказалъ Безымянный.— Вришь ли ты, Анооръ, что я имю власть, сильную, что ею я стану только защищать обиженныхъ и несчастныхъ.

— Врю, ты очень добрый, хорошій!— быстро отвтила Анооръ, и т которые у тебя служатъ, вс добрые, ласковые. Вс эти матросы, съ лодки ‘С. Каурантенъ’, которыхъ ты тогда нанялъ и Карадэкъ — вс они относятся хорошо ко мн, хотя я и иностранка!

— Сигаль тоже добрый, продолжала двушка, взявъ, слушавшаго ее съ удовольствіемъ юношу, за руку,— онъ меня бранилъ иногда, но я все-таки его не боюсь…

— Ты, сестричка, права, теб я преданъ всмъ сердцемъ. Готовъ за тебя дать изрубить себя на куски!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вс описанныя событія вызывали безконечные разговоры въ толпахъ народа, стоявшихъ по сторонамъ большой дороги къ Эллору, наполнявшихъ примыкавшія къ воротамъ Динару, улицы города и сидвшихъ въ англо-индусскомъ бар, что близъ этихъ воротъ, гд сидли англійскіе офицеры.

Здсь разговоръ происходилъ между уже знакомыми на офицерами — Матью и Томсономъ.

Лейтенантъ Томсонъ все время продолжалъ распрашивать лейтенанта Матью:

— Вдь докторъ Безымянный заявляетъ, что онъ остановитъ колесницу Ягернаута?

— Безъ сомннія,— я слышалъ это собственными ушами,— отвтилъ Матью.

— Но вдь онъ рискуетъ, что ему перержутъ горло фанатики индусы!

— Конечно, все можетъ случиться!

— Господа, разскажите пожалуйста, что такое представляетъ изъ себя эта знаменитая колесница Джагернаутъ или Ягернаутъ? Обратился съ вопросомъ молодой, только что пріхавшій изъ Англіи, корнетъ.

— Совтую за разъясненіями обратиться къ Вульгэту, отвтилъ, пожавъ плечами, Матью — это гарнизонный карманный лексиконъ, справочникъ!

— Слушай, Вульгэтъ,— раздалось нсколько голосовъ просвти-ка сего юнца насчетъ колесницы Джагернаута!

Маленькій, сухощавый лейтенантъ, брюнетъ, съ болзненнымъ цвтомъ лица, къ которому вс обратились, до сихъ поръ скромно держался въ сторон отъ остальной кампаніи.

— Джагернаутъ или Ягернаутъ,— заговорилъ Вульгэтъ, по-санскритски: ‘Джагханната’ и ‘Пури’ по индустански, есть названіе города въ Курда, на рке Манахадди, имющаго селеніе въ 50.000. Въ немъ находится громадный храмъ Вишну съ коллосальнымъ изображеніемъ этого божества. Статуя слыветъ въ народ чудотворной! такъ, коснувшійся носа идола можетъ быть спокоенъ относительно изобилія во всемъ. Прикосновеніе къ колну его влечетъ за собой здоровье и исцленіе отъ недуговъ. Большой палецъ ноги вызываетъ склонность или любовь и т. д. Въ старину жрецы ежегодно вывозили священное изображеніе на площадь Джагернаута, гд позволялось народу касаться носового подвска, колна и пальца божественнаго Вишну хранителя бытія. Передвиженіе этой громадной фигуры совершалось въ громаднйшей колесниц съ запряженными въ нее 32 лошадьми. На торжество обыкновенно собирается изъ разныхъ мстъ Индіи до 16—17 тысячъ народа. Съ него собирается подать въ пользу храма, что составляетъ доходъ въ 13 милліоновъ рублей. Но подобное стеченіе народа вызвало всеобщій ропотъ, такъ какъ являлось нежелательнымъ для другихъ святилищъ Индіи. И вотъ, брамины, собравшись на совтъ, постановили, чтобы впредь каждый изъ храмовъ устраивалъ процессію Ягернаута. Во всхъ храмахъ было заведено громадное изображеніе Вишну, колесница и лошади. Въ этомъ году эту доходную процессію устраиваетъ храмъ Эллора и мы увидимъ это великолпное торжество. Теперь вы поэтому вопросу знаете не меньше меня! закончилъ свой разсказъ маленькій офицеръ.

Въ комнат воцарилось на нсколько времени молчаніе.

Вс понимали, что докторъ Безымянный, ршившійся на такой поступокъ, какъ прегражденіе пути колесницы божественнаго Вишну, долженъ былъ обладать сверхъественной смлостью, такъ какъ въ глазахъ народа — это было бы страшнымъ святотатствомъ.

— Вроятно этотъ докторъ, человкъ помшанный, разсуждали практичные англичане,— вдь долженъ же онъ понять, что эта сильная каста пойдетъ на все, чтобы защитить свои интересы.

— Но во всякомъ случа,— проговорилъ Томсонъ, угадывая общую мысль,— это любопытно и посмотрть слдуетъ.

— О да, конечно!— подтвердили остальные.

— Ну, знаете, прогуливаться верхомъ при такой жар не особенно пріятно! замтилъ одинъ изъ офицеровъ.

— Господа,— вдругъ раздался звучный, пріятный голосъ на чистйшемъ англійскомъ язык:— Я радъ предложить вамъ прохладную тнь, лимонадъ и удобныя кресла!

Невольно обернувшись на говорившаго, офицера удивились, увидя передъ собой человка, сидвшаго раньше у отдльнаго столика и теперь подошедшаго къ кампаніи. Прихода его никто не замтилъ, такъ какъ вс были заняты своимъ разговоромъ.

Одтый въ свтло зеленый шелковый казакинъ съ широкимъ краснымъ поясомъ, въ широкія блыя шальвары, причемъ на голов у него былъ высокій тюрбанъ, съ золотой эгреткой спереди, надо лбомъ, человкъ этотъ высокаго роста, красивый, изящный, производилъ впечатлніе какого-то набоба, посвятившаго себя культу извстнаго божества и принадлежащаго къ каст вольнаго духовенства. Но это впечатлніе сейчасъ же разсивалось при взгляд на удивительно красивое лицо его, привтливо и весело улыбающееся. Онъ не замедлилъ представиться, наклонивъ слегка голову и прижавъ руку къ груди,

— Докторъ Безымянный… Очень радъ буду предложить вамъ свое гостепріимство на терасс моего дома-автомобиля, чтобы прохаться въ немъ по дорог въ Эллоръ!

Внезапное появленіе человка, такъ интересовавшаго всхъ въ данный моментъ, показалось какимъ-то фантастическимъ, хотя и явившимся какъ разъ кстати, что офицеры сразу смутились и съ минуту колебались.

Но предложеніе было заманчиво, никому не улыбалась перспектива трястись верхомъ по жар 20 километровъ. Маленькое недовріе сразу пропало и старшій лейтенантъ Черри, отвтилъ за товарищей:

— Если бы принятіе вашего любезнаго предложенія не показалось бы навязчивымъ, я сказалъ бы отъ имени всхъ товарищей: ‘Очень благодаримъ васъ, докторъ, согласны, мы ваши гости!’

— Господа, тутъ нтъ ни намека на навязчивость и никакой опасности!— проговорилъ Безымянный.

— Ну насчетъ навязчивости я съ вами соглашаюсь, сказалъ Черри,— а насчетъ опасности… вы знаете какъ брамины оберегаютъ свое вліяніе, привиллегіи, права, какою силою и значеніемъ они обладаютъ въ стран… Связываться съ ними не безопасно.

— Значитъ — вы боитесь?

— Англійскій офицеръ ничего не боится! разомъ какъ-то выпрямившись, сухо сказалъ Черри.

— Это мн извстно,— вжливо поклонившись, произнесъ Безымянный,— въ такомъ случа мы можемъ сейчасъ отправиться ко мн и увидть предстоящее зрлище, если оно для васъ интересно!?

Теперь только офицеры замтили ту ловкость, съ которой докторъ, приглашая, лишилъ ихъ возможности отказаться отъ этого приглашенія. Вс невольно переглянулись.

Но вдь приглашеніе все-таки было кстати, и офицеры пошли вслдъ за докторомъ изъ бара. Лошади были отосланы въ казармы и вся компанія отправилась къ аллюминіевому дому, за ворота Динару.

Лейтенантъ Матью далъ описаніе дома довольно врное. Семь человкъ слугъ, въ темно зеленыхъ одинаковыхъ индусскихъ костюмахъ, ожидали на крыльц возвращенія своего господина. Въ этихъ случаяхъ можно было признать экипажъ рыбацкой шлюпки ‘С. Каурантенъ’. Это были Керадэкъ и его шесть матросовъ: низкій и коренастый Ивонъ, породистые сыны зретонской Корнуальи, рослые, костлявые, угрюмые Кербрасъ и Бельвенэкъ, веселые, добродушные, средняго роста, Артенеръ и Ле-Моаль, и наконецъ, здоровенный парень, уроженецъ изъ Луарненезъ, упрямый, подобно ослу, и сильный, какъ волъ — Серлошъ.

Указывая путь гостямъ, докторъ Безымянный первый поднялся на лстницу. Поровнявшись съ Керадэкомъ, онъ на ходу росилъ ему нсколько непонятныхъ для постороннихъ словъ:

— Мои распоряженія…

— Точно исполнены, все сдлано…

— А медвдь?

— Весь смазанъ! Параболическія зеркала на мстахъ!

Почти не замтивъ этого короткаго разговора, англичане прошли за докторомъ въ вестибюль аллюминіеваго дома. Стнки, вестибюля, сдланныя изъ квадратныхъ щитковъ алюминія, разлялись между собой переплетомъ изъ алюминіевой бронзы, что давало очень пріятное для глаза сочетаніе серебра съ золотомъ.

Войдя же затмъ въ слдующую большую комнату, гости или буквально поражены тмъ оригинальнымъ великолпіемъ, съ какимъ была обставлена эта комната. Стны ея такъ же представляли изъ себя алюминіевые квадраты съ бронзовыми перегородками. Но щитки эти были не гладкіе, какъ въ вестибюл, а на каждомъ изъ нихъ было помщено, какое нибудь изображеніе. Здсь изображались битвы, сражающіеся воины, жрецы, женщины, однимъ словомъ эти изображенія иллюстрировали собою великую браманическую поэму — ‘Магабгарата’, удивительую повсть о борьб браминовъ противъ дворянъ и знати, духовенства противъ воиновъ, о борьб, въ которой послдніе были побждены. Вс эти изображенія расположены были на трехъ стнахъ комнаты. Четвертая же представляла изъ себя картину несущагося во весь духъ, по пустынной, разоренной мстности всадника. Передъ всадникомъ въ легкомъ туман плыла тнь женщины съ сіяющей звздой на лбу. Подъ картиной было написано: ‘Впередъ къ будущности’!

— Вотъ это — мудрый, а это безумные! сказалъ тихимъ, выразительнымъ голосомъ докторъ Безымянный, указывая на послднюю картину и на остальныхъ 3 стны, когда гости его налюбовались художественными барельефами. Не заботясь о томъ, какъ поняли они его фразу, докторъ прошелъ впередъ, въ столовую. Вся столовая по стнамъ изъ алюминія была украшена бронзовыми гирляндами цвтовъ. Широкой аркой столовая соединялась съ террасой, окруженной ажурной ршеткой и прикрытой отъ солнца полосатымъ блымъ съ желтымъ тентомъ. Комната была заставлена массой цвтовъ, среди которыхъ были расположены столики и тростниковыя качалки.

— Будьте, какъ дома, господа! проговорилъ Безымянный, я же попрошу извиненія и уйду на одну минуту: я долженъ посмотрть на приведеніе въ движеніе механизма.

— Да, совсмъ я забылъ! Господа, взгляните сюда,— продолжалъ докторъ, указывая на рядъ кнопокъ около двери, ведущихъ на террасу. Надъ каждой кнопкой была надпись различныхъ напитковъ.

— При нажим любой кнопки, разсказывалъ Безымянный, вотъ здсь открывается шкапчикъ и въ немъ вы находите выбранный вами напитокъ. Такимъ образомъ прислуга не должна бгать взадъ и впередъ, нарушая этимъ мирную компанію собесдниковъ. Прошу васъ не стсняться и требовать, что вамъ угодно!

— Прямо какая то феерія! воскликнулъ съ удовольствіемъ Матью.

— Нтъ, это просто автоматическій буфетъ, встрчающійся въ Европ очень часто! проговорилъ, усмхаясь, докторъ.

— Черезъ минуту я вернусь,— добавилъ онъ и вышелъ.

V.
Брамины поражены.

Въ то время, какъ гости доктора безпрерывно звонили требуя различныхъ напитковъ, Безымянный, вернувшись въ залу, спустилъ свою подъемную корзину и въ ней поднялся въ верхній этажъ. Керадэкъ, Сигаль и Анооръ, находившіеся здсь, съ удивленіемъ смотрли на потолокъ. Удивленіе ихъ было вызвано тмъ, что одно изъ металлическихъ панно, украшавшихъ потолокъ, какъ то сразу оживилось. Въ немъ появилось отраженіе террасы и всего происходящаго на ней. Видно было какъ офицеры толпились около автоматическаго буфета, щедро раздававшаго различные напитки. Кром возможности видт ихъ, можно было слышать каждое слово изъ ихъ разговора.

Они хвалили комфортабельную обстановку Безымяннаго.

Смотрвшіе такъ были поглощены всмъ видннымъ, что не замтили появленія доктора.

— Однако мой ‘телефонофотъ’ прекрасно дйствуетъ!

Вс обернулись и Сигаль по обыкновенію отозвался первый.

— Это великолпная штука, докторъ! Всякое слово, движеніе людей, слышишь и видишь, а они и не подозрваютъ этого!

— Въ доктора вселился духъ Брамы благоговйно прошептала Анооръ.

— Нтъ, Анооръ,— сказалъ докторъ,— это просто послднее изобртеніе запада — усовершенствованный телефонъ и телефотъ.

— Удивительная китайщина, подобныя слова! ничего я въ нихъ не понимаю! съ досадой воскликнулъ Сигаль.

— Это слова греческія, а не китайщина, дорогой другъ,— объяснилъ докторъ.— Телефонъ — значитъ передающій на разстояніе звукъ, а телефотъ — изображеніе. Ясно теперь? Ну я ухожу… Параболическія зеркала расположилъ, Керадэкъ, какъ я указывалъ?

— Готово, командиръ,— отвчалъ бывшій морякъ, по привычк матросовъ, называвшихъ всякаго капитана командиромъ.

— Вотъ они!— указалъ онъ мозолистой рукой на два рефлектора, обращенныхъ вогнутой стороной къ передней стнк автомобиля.

— Хорошо! Не забудь же спустить подвижные щитки, какъ, только тронемся!

Съ этими словами, докторъ подошелъ къ перегородк и осторожно передвинулъ два металлическихъ щитка, которые передвигаясь открыли два квадратныхъ отверстія, вершковъ въ 5 длиной и шириной.

— Отсюда ты увидишь колесницу Ягернаута! Какъ только она покажется, ты посмотри на потолокъ, гд увидишь меня и моихъ гостей. Въ это время я протяну руку и скажу:

‘Покажи правоврнымъ, Вишну, что я самый любимый изъ сыновъ твоихъ!’ — ты сдлай то, о чемъ я теб говорилъ!

— Будетъ сдлано, командиръ!

— Я сойду внизъ, а Сигаль, Анооръ и Людовикъ пойдете со мной.

— Ну, если вы дйствительно остановите этими зеркальцами тридцать лошадей, везущихъ колесницу, я готовъ вамъ пожертвовать цлое кило вишень, докторъ!— смясь произнесъ Сигаль.

— Ты убдишься, когда увидишь. Смотри, Анооръ прямо врить въ меня, а не сомнвается, какъ ты.

— Да, да, докторъ!— промолвила двушка, восторженно глядя на Безымяннаго.

— Да и я врю, только мн хотлось бы все знать и понимать!

— Я съ удовольствіемъ теб объясню, только посл, сейчасъ некогда. Ты и Анооръ не забудьте, что передъ другими вы — мои воспитанники и только. Не проговоритесь, слдите за каждымъ своимъ словомъ. Опасность окружаетъ насъ со всхъ сторонъ и хорошенькой подруг нашей угрожаетъ смерть при малйшей неосторожности — а потому, Сигаль, будь остороженъ! Ну пойдемте.

Черезъ минуту они были уже въ зал нижняго этажа.

— Чмъ то страннымъ пахнетъ сегодня отъ нашего Людовика!— замтилъ мальчикъ.

— Я веллъ натереть его однимъ растеніемъ съ Гималайскихъ высотъ, эссенціей Бесжеебэ (Cactus Horrigus Boutanensis)!

— Неудачный же вы выбрали запахъ! сказалъ Сигаль.

— Сегодня же ты измнишь свое мнніе объ этомъ!

Докторъ прошелъ въ столовую, затмъ на террасу, Сигаль и Анооръ шли за нимъ. На террас докторъ представилъ своихъ друзей гостямъ. Когда вс услись, домъ-автомобиль мягко, безъ малйшаго сотрясенія, тронулся съ мста. Работы механизма совершенно не было слышно.

— Какая чудная конструкція!— восхитились офицеры, замтивъ черезъ нкоторое время, что автомобиль въ движеніи.

Автомобиль между тмъ все усиливалъ ходъ, вскор выхалъ на большую дорогу, ведущую въ Эллора и покатился среди массы народа, уступавшаго ему дорогу съ какимъ-то суеврнымъ почтеніемъ. На встрчу попадались пшеходы, всадники, величественные слоны съ красивыми паланкинами, вереницы бормочущихъ молитвы факировъ.

Все это гудло, тснилось, сталкивалось другъ съ другомъ. Но весь этотъ шумъ затихалъ, какъ только приближался аллюминіевый автомобиль. Взгляды встрчниковъ выражали испугъ и ужасъ. Вс, при вид катящейся на-встрчу священной колесниц таинственной машины, предчуствовали какую-то мрачную драму, которая съ минуты на минуту можетъ совершиться.

Это же чувство охватило и англійскихъ офицеровъ, которые теперь молча, сосредоточенно смотрли впередъ, не будучи въ силахъ разговаривать.

Ихъ поражала личность доктора Безымяннаго осмлившагося идти противъ всесильной касты браминовъ и въ глазахъ ихъ докторъ теперь принялъ какой то фантастическій обликъ.

Докторъ же былъ совершенно спокоенъ, разговаривалъ со своими сосдями и какъ будто не замчалъ производимаго имъ впечатлнія, хотя прекрасно сознавалъ, что въ случа неудачи въ будетъ немедленно растерзанъ фанатичной толпой.

Автомобиль уже миновалъ долины и поля Орангабада и катился по холмистой мстности, предгорью страны Ажанта-Гата.

Толпа народа здсь была еще гуще. Надо было хать медленне, чтобы прохать небольшое селеніе Эллора, которое лежало у входа въ ущелье съ грандіозными священными памятниками нкогда могущественной и свободной Индіи.

Самое ущелье Эллора казалось на разстояніи 250 саженъ какой то исполинской трещиной въ гор.

Вдругъ страшное волненіе охватило толпу, запрудившую всю мстность, холмы, придорожныя скалы, крыши хижинъ. Офицеры и т не могли удержаться отъ невольнаго восклицанія: вдали, въ ущель, занимая всю его ширину показалась священная колесница Ягернаута.

Колесница представляла изъ себя родъ пирамиды, вершина второй была украшена золоченымъ изображеніемъ Вишну. На уступахъ, образующихъ стороны пирамиды, помщались по чинамъ четыре іерархіи браманистовъ.

Аскеты или отшельники, такъ называемые сунидзи въ блыхъ съ серебрянными украшеніями одеждахъ помщались выше всхъ, ближе къ идолу Вишну. На слдующемъ уступ стояли ванапраста или пустынники въ декоративныхъ желтыхъ съ золотомъ костюмахъ. Ниже ихъ помщались главы семействъ — грихаста и на послдней ступени новообращенные — гэра мишари, замтные по голубымъ одеждамъ съ мдными галунами или по краснымъ съ желзными.

Четыре ряда лошадей, по восьми въ каждомъ везли эту колесницу.

Вокругъ колесницы, мрно шагали воспитанники браминскихъ подготовительныхъ школъ — дарзана. Они были вооружены длинными копьями и священными щитами и пли гимны.

Автомобиль, не уменьшая хода, продолжалъ катиться навстрчу шествію.

Черезъ нсколько минутъ должно было произойти столкновеніе.

Толпа, состоявшая изъ нсколькихъ тысячъ человкъ, мгновенно притихла. Ожидалось что то ужасное. Офицеры въ волненіи стояли, держась за перила террасы.

Золоченая фигура Вишну, казалось подсмивалась надъ смльчакомъ, дерзнувшимъ преградить ей путь. Улыбающееся лицо идола виднлось ясне и ясне. Разстояніе между домомъ и колесницей было уже не боле 50 саженей еще минута и ихъ раздляютъ какихъ нибудь 10 саженей.

Минута напряженнаго ожиданія. Вдругъ автомобиль остановился. Безымянный всталъ со своего мста и началъ внимательно вглядываться въ лицо сидящаго на вершин колесницы Аитара, рядомъ съ которымъ стоялъ съ закрытымъ покрываломъ лицомъ какой то жрецъ, въ свою очередь самымъ внимательнымъ образомъ разглядывающій доктора, точно онъ хотлъ припомнить лицо доктора и угадать его мысли.

— Аркабадъ, ты не узналъ его?— едва шевеля губами шепчетъ Аитаръ.

— Не знаю! мрачно отвчаетъ онъ и вдругъ взволнованно продолжаетъ.— Знаешь, я вижу тамъ среди людей на проклятой машин, воскресшее изъ мертвыхъ существо…

— Ты видишь… кого? опять осторожно шепчетъ Аитаръ.

— Я вижу Анооръ Таджаръ, которую по приговору совта Брамы я увезъ на западъ, очень далеко и самъ бросилъ въ, разъяренныя волны моря… и вдругъ я вижу ее живою…

— Но какою же силой и властью обладаетъ этотъ человкъ, если онъ можетъ отнять жертву отъ океана?— растерянно шепчетъ испуганный жрецъ.

— Все-таки этотъ человкъ безумецъ!— продолжаетъ Аитаръ. Колесница божественнаго Вишну никогда не уступитъ ему дороги и онъ будетъ растерзанъ толпой правоврныхъ, въ общемъ смятеніи погибнетъ и Анооръ.

Дйствительно толпа начинала уже роптать и волноваться.

Аитаръ поднялся со своего мста, протянулъ впередъ об руки и торжественно произнесъ:

— Гнвъ, хранителя бытія падетъ на голову неврнаго, именующаго себя Безымяннымъ за поруганіе святыни! Ты, окружающій себя тайной, опомнись, возвратись назадъ!..

Слова жреца произвели магическое дйствіе на толпу. При первыхъ звукахъ властнаго голоса толпа склонилась, какъ колосья подъ порывомъ втра.

Раздался плачъ дтей, женщины, факиры, странники молились, многіе падали ницъ.

Изъ толпы доносились слова — срази святотатца, божественный Вишну!

Стоящіе на террас автомобиля офицеры тревожно переглядывались и начинали уже сожалть, что воспользовались приглашеніемъ доктора.

Но докторъ, не теряя спокойствія и самоувренности, заговорилъ:

— Аитаръ и народъ меня окружающій, я напомню вамъ то, что говорилъ вчера!

— Я говорилъ, что хочу бесдовать съ факиромъ Бэйладъ, мудрйшимъ изъ мудрйшихъ, добровольнымъ узникомъ Эллора. По вашимъ законамъ это запрещено, но мн покровительствуетъ самъ Вишну и вс это увидятъ, когда самъ богъ очиститъ мн путь къ священному ущелью, отстранивъ съ дороги свою колесницу. Это говорилъ я вчера!

— Да! произнесъ Аитаръ,— но ты долженъ знать, что если ты обманулъ насъ, то только смерть искупитъ такое святотатство!

— Самъ Вишну за меня и поэтому я ничего не боюсь!— гордо отвтилъ докторъ и затмъ, поднявъ руки кверху, громко воскликнулъ:— Покажи, о Вишну! Кто изъ сыновъ твоихъ — возлюбленный!

Не успли замереть послднія слова доктора, какъ со стороны колесницы раздался конскій топотъ, лошади ржали, бились, жрецы корчились въ какихъ то судорогахъ, подскакивали, извивались.

По всей сбру лошадей, по металлическимъ украшеніямъ одеждъ жрецовъ перебгали красноватыя искры. Лицо Вишну казалось окруженнымъ пламенемъ.

Въ толп раздался вой отъ ужаса. Офицеры, пораженные видннымъ, жались другъ къ другу.

— Что, не дурно дйствуютъ мои, какъ ты ихъ назвалъ, дьявольскія зеркала?— произнесъ тихо докторъ, наклонясь къ Сигалю:

— Вижу… но… не понимаю…

— Потомъ я теб объясню!

Анооръ подъ вліяніемъ всего видннаго взяла руку доктора и поцловала ее восторженно шепча:

— Какъ ты могучъ, господинъ мой.

Но докторъ уже долженъ былъ обратить свое вниманіе на колесницу Вишну, такъ какъ искры и огоньки, которые покрывали ее, разгорались все ярче и ярче.

Лошади бшено бились, взвивались на дыбы. Брамины совершенно терялись и не знали, что предпринять. Но вотъ лошади кинулись въ сторону и стащили громадную колесницу съ дороги на сосднее поле.

Он едва держались на ногахъ, дрожа всмъ тломъ.

— Прими благодарность мою, хранитель бытія, великій Вишну, за проявленную благосклонность къ почтительнйшему изъ твоихъ сыновъ!

Происшедшее подйствовало на толпу и подъ вліяніемъ видннаго чуда она съ криками восторга устремилась къ автомобилю, чтобы хотя коснуться стнокъ жилища человка, къ которому богъ такъ явно проявляетъ свою милость.

Вдругъ Безымянный заговорилъ:

— Братья мои! пусть брамины подойдутъ ко мн и проведутъ меня къ факиру Бэиладу!

Жрецы по прочищенной народомъ дорог приблизились къ террасс автомобиля, во глав съ Аитаромъ.

Приблизясь Аитаръ, блдный отъ волненія, торжественно произнесъ:

— Воля Вишну непреклонна! Желаніе твое будетъ исполнено, но мы не можемъ укратить стражей Эллора, хотя самъ Вишну, вроятно, будетъ охранять тебя!

Слова эти таили въ себ едва уловимую насмшку брамина.,

Между прочимъ всмъ въ Индіи извстно, что представляютъ изъ себя ‘стражи храма Эллора’!

Это свирпйшія священные зври — пантеры, гепарды, оцелоты, тигры, которые бродятъ на свобод въ корридорахъ и пещерахъ священнаго ущелья. Они неприкосновенны.

Вс сопутствующіе Безымяннаго посмотрли на него, ожидая, что онъ отвтитъ. Но докторъ, пожавъ плечами, обратился къ Аитару:

— Ты, Аитаръ, проводишь меня къ факиру Бэиладу. Я пойду безъ всякаго оружія, въ сопровожденіи моихъ гостей, господъ офицеровъ и моихъ воспитанниковъ. Хранящій меня Вишну, поразитъ гнвомъ своимъ всякаго, кто осмлится воспротивиться моей вол и его ршенію!

Замтивъ, что офицеры не особенно довольны этой прогулкой, Безымянный, успокаивая ихъ, сказала:

— Господа, мы не подвергнемся никакой опасности!!

Увренный тонъ, которымъ были сказаны эти слова, успокоилъ англичанъ. Вдь докторъ уже доказалъ свою силу, заставивъ колесницу Ягернаута свернуть съ дороги!

Онъ же, очевидно, съуметъ и защититься отъ хищниковъ.! Что же касается таинственныхъ пріемовъ доктора, то они возбуждали любопытство офицеровъ. Какъ европейцы они не могли врить въ сверхъестественность и особое расположеніе къ доктору Вишну.

Конечно Безымянный продлалъ все виднное ими посредствомъ какого нибудь научнаго пріема, примненія электричества, но какъ это было сдлано — они не знали и это возбуждало ихъ любопытство.

Докторъ всталъ и пошелъ къ выходу черезъ столовую и большую залу нижняго этажа. Вс послдовали за нимъ. Когда вышли изъ дома, крыльцо автоматически поднялось и герметически закрыло входъ въ автомобиль.

Появленіе Безымяннаго среди толпы произвело странное впечатлніе. Передъ нимъ падали ницъ, кланялись, шептали молитву, которую обыкновенно правоврные браманисты произносятъ передъ изображеніемъ Вишну:

‘Кроткій Вишну, равный Брам, Господинъ Шивы, да будетъ твоя воля волей вселенной!’

Въ лиц Безымяннаго эти наивные люди видли воплощеніе божества и подобное поклоненіе не могло не вызвать улыбки на его красивомъ лиц. Въ такую минуту онъ былъ дйствительно властелиномъ. По его приказанію эти фанатики могли бы перебить всхъ браминовъ.

Докторъ шелъ впереди своихъ спутниковъ, у ногъ его медленно выступалъ Людовикъ. За ними шли, держа другъ друга за руку, Анооръ и Сигаль и затмъ офицеры.

Жрецы слдили за ними глазами.

— Проводи ихъ, братъ мой, а я останусь здсь, чтобы во время ихъ отсутствія проникнуть въ проклятую машину. Мы должны во чтобы то ни стало узнать кто нашъ врагъ, столь опасный для насъ! Все это усплъ скороговоркой шепнуть Арказадъ Аитару.

— Ты думаешь, что онъ пройдетъ невредимымъ среди зврей посвященныхъ Шив?

— Если бы это и случилось, хотя я не врю въ это, то все-таки мы должны позаботиться, чтобы его не стало!

— Да, братъ мой, ты правъ!

Аркабадъ исчезъ въ толп, а Аитаръ пошелъ навстрчу Безымянному.

— Приказывай, побдитель, я повинуюсь!

— Ты долженъ провести меня къ факиру Бэиладу!

— Тебя не устрашаетъ встрча съ хранителями храмовъ Эллора?

— Кому покровительствуетъ Вишну, что значатъ для того какіе то тигры и пантеры!— отвтилъ Безымянный, презрительно передернувъ плечами.— Веди насъ, куда я теб сказалъ, объ остальномъ долженъ заботиться я!

Все это, сказанное спокойнымъ, самоувреннымъ голосомъ, поразило брамина, но онъ, быстро оправившись отъ овладвшаго имъ удивленія, молча направился къ священному ущелью.

ГЛАВА VI.
Хранители храмовъ Эллора.

Вся кампанія направилась за браминомъ.

Когда они скрылись изъ глазъ толпы — толпа, не сдерживаемая присутствіемъ избранника Вишну — зашумла. Вс спшили обмняться впечатлніями.

Священное ущелье въ своемъ начал представляетъ собой узкую щель, въ которую никогда не проникаетъ солнце. Царящіе здсь полумракъ, для человка, вошедшаго съ дороги освщенной яркимъ солнцемъ, кажется полнымъ мракомъ, нагоняющими какое то жуткое, странное чувство.

Мстами со стнъ ущелья падали тонкія струи воды, образующія при паденіи цлыя облака мелкой водяной пыли.

Аитаръ молча шелъ впередъ. Остальные слдовали за нимъ.

Дальше ущелье становилось шире. Черезъ нсколько времени наши путешественники очутились передъ громадной, вырубленной въ скал лстницей, ведущей въ подземные храмы.

По бокамъ каждой изъ трехсотъ ступеней лстницы, въ вид перилъ, были каменныя изображенія львовъ, неподвижно смотрящихъ на смльчака, отважившагося проникнуть въ эти священные тайники.

Аитаръ пріостановился передъ лстницей, молча указавъ нее.

— Иди! повелительно произнесъ Безымянный.

Лстница вела на обширную площадь, въ конц которой возвышалась гранитная стна съ широкимъ чернвшимъ издали отверстіемъ входа, по сторонамъ котораго также были высчены изображенія львовъ.

У входа браминъ остановился и началъ нашептывать какія-то молитвы, ударяя себя въ грудь, прикладывая руки ко лбу или распростирая ихъ. Кончивъ молитвы, браминъ вступилъ въ львиный гротъ.

Гротъ этотъ былъ первымъ среди единственныхъ во всемъ: мір браминскихъ монастырей, часовенъ буддистовъ и древнихъ усыпальницъ извстныхъ подъ общимъ названіемъ храмовъ Эллора.

Полумракъ, холодъ, таинственность пещеръ, изъ которыхъ состоялъ гротъ, дйствовали удручающе даже на флегматическихъ англійскихъ офицеровъ.

Проходы, соединяющіе отдльные храмы и пещеры, иногда такъ были узки, что по нимъ можно было двигаться только другъ за другомъ. Путешественники, идя за проводникомъ, часто обходили громадныя колонны со странными уродливыми изображеніями идоловъ, изваянныхъ быть можетъ въ доисторическую эпоху.

Все это вызывало чувство какого-то мистическаго страха въ душахъ офицеровъ и только докторъ Безымянный, казалось, не испытывалъ ничего подобнаго и бодро шелъ впередъ, спокойно посматривая по сторонамъ.

Анооръ, подъ впечатлніемъ видннаго, боязливо жалась къ своему пріятелю Сигалю, гордо шагавшему рядомъ и довольному доврчивостью прекрасной своей подруги. Онъ не испытывалъ никакихъ религіозныхъ волненій, находя путешествіе очень занятнымъ, а встрчающіеся памятники древности забавными, какъ страницы юмористическаго журнала.

Не вызывало повидимому путешествіе какихъ либо особенныхъ чувствъ и въ равнодушно шествующемъ Людовик.

Внезапно до слуха идущихъ донесся отдаленный ревъ, подхваченный эхомъ пещеръ.

Руки остановившихся англичанъ инстинктивно схватились за рукоятки сабель.

— Пантеры Шивы!— торжественно произнесъ Аитаръ.

— Слышу,— невозмутимо спокойно проговорилъ Безымянный — значитъ мы сейчасъ очутимся въ послдней зад подземелья, которая находится передъ чудомъ изъ чудесъ — храмомъ Кайласъ — мстопребываніемъ факира Бэилада! Ну, идемъ же дальше!

Браминъ удивленно взглянулъ на доктора,

— Разв ты не знаешь, что пантеры ходятъ на свобод и при этомъ он голодны!

— Ну что же изъ этого, всеравно он сегодня не будутъ сть!— равнодушно произнесъ таинственный докторъ, гладя рукой стоявшаго около него медвдя и ласково обращаясь къ послднему сказалъ ему:

— Это, товарищъ, теперь ужъ твое дло загнать ихъ въ ихъ логовища, не звай!

Сигалю показалось очень забавнымъ ожидать помощи въ такомъ случа отъ кроткаго Людовика и онъ не могъ удержаться, чтобы не расхохотаться на слова доктора.

Но другихъ присутствующихъ сильно смущала мысль о голодныхъ пантерахъ и смхъ парижанина не нашелъ отклика среди нихъ.

Анооръ, совсмъ испуганная, измнившимся голосомъ говорила:

— На свобод… голодныя пантеры… но вдь он же съдятъ насъ!

Не усплъ Безымянный отвтить, какъ Сигаль уже говорилъ:

— Не бойся, милая сестренка: здсь нашъ господинъ и я тоже! Да и пантеры, собственно говоря, вдь ничто иное, какъ крупныя кошки!

Глядя на озабоченныя, встревоженныя лица англичанъ и на веселую, смющуюся физіономію француза, у доктора невольно являлось сравненіе и онъ, какъ бы про себя, шепталъ:

— Смлые, отважные, веселые французы, почему не похожи на васъ эти индусы?! И перервавъ себя онъ обратился къ брамину:

— Веди же насъ!

Аитаръ двинулся впередъ.

Вс двинулись за нимъ.

Рычаніе доносилось откуда-то уже недалеко. Животныя, очевидно, почувствовали приближеніе чужихъ.

Анооръ уже почти висла на рук Сигаля, почти насильно заставляющаго ее итти за собой.

Если бы постараться опредлить чувство офицеровъ, автоматически шествовавшихъ сзади, то надо сознаться, что оно было очень похоже на чувство, называемое обыкновенно страхомъ.

Вс вскор вышли въ залъ съ толстыми низкими колоннами — столбами, освщенный сверху.

— ‘Стражи Шивы’ находятся здсь — произнесъ браминъ,— но мы еще можемъ вернуться!

— Я нигд, никогда не отступаю!— небрежно бросилъ Безымянный.— Веди!

Черезъ нсколько шаговъ они очутились у первой, встртившейся здсь, двери.

За отворившейся со скрипомъ чугунной ршеткой, передъ постителями открылся цлый рядъ отворенныхъ настежь, громадныхъ желзныхъ клтокъ.

Вс он выходили въ большой, залитый солнцемъ залъ, въ которомъ рзко выдлялись рыжими пятнами, грющіяся панеры. При вход людей вс он вытянули шеи, начали глухо рычать и казалось приготовлялись къ прыжку. Еще моментъ и страшное нападеніе совершилось бы.

Браминъ, съ какими-то восклицаніями, шарахнулся въ сторону, прячась за могучей фигурой доктора.

Хищники, какъ бы выведенные изъ оцпененія крикомъ Аитара, вскочили на ноги, но въ это же время Безымянный наскоро погладилъ Людовика и спокойно сказалъ:

— Ступай! Разгони ихъ!— и показалъ рукой на пантеръ.

Тутъ совершилось нчто никмъ неожиданное. Свирпые хищники, изъ которыхъ любая пантера могла бы въ минуту растерзать маленькаго медвженка, съ жалобнымъ воемъ побжали во вс стороны отъ кроткаго Людовика и, дрожа всмъ тломъ, скрылись въ свои клтки.

Сзади за ними шелъ докторъ Безымянный и спокойно запиралъ на засовъ каждую клтку. Въ теченіи какихъ нибудь пяти минутъ страшныя животныя были уже совершенно безоасны для постителей.

Полное изумленіе выразилось на лицахъ офицеровъ и Аитара, слдившихъ за каждымъ движеніемъ медвженка и удивительнаго доктора, который совершенно спокойно продлывалъ столь поразительныя вещи.

Скрывавшій въ душ сильную злобу браминъ не могъ догадаться, что сила была совсмъ не въ медвженк, а въ эссенціи Cactus Herridus Boutanensis, которою докторъ веллъ смазать Людовика и которую не переносятъ вс хищники кошачьей породы.

Аитаръ въ суевріи своемъ видлъ въ этомъ божественное вмшательство.

— Этотъ человкъ — воплощеніе Вишну!— въ изумленіи шепталъ браминъ.

— Однако впередъ, Аитаръ! Время идетъ!— произнесъ докторъ и добавилъ, обращаясь къ офицерамъ:

— Видите, господа, намъ не грозитъ никакой опасности!

Проводникъ приблизился ко входу въ нишу въ конц зала, здсь была другая лстница, похожая на первую. Лстница вела внизъ. Такъ же, какъ и первая — она была украшена на каждой ступени каменными изображеніями, но не львовъ, тигровъ.

Сойдя съ лстницы докторъ и остальные очутились въ узкомъ проход, на уровн земли. По сторонамъ прохода возвышались громадныя скалы.

Здсь было темно. Итти приходилось гуськомъ. Высоко надъ головами свтлла узкая голубая полоска неба.

Тропинка развтвлялась въ разныхъ направленіяхъ мрачномъ ущель.

Черезъ нсколько времени стало замтно, что дорога длаетъ подъемъ — и вотъ проходъ расширился и вывелъ на большую освщенную площадь, посреди которой красовалось чудо изъ чудесъ древности, храмъ Кайласъ!

Храмъ былъ созданъ такимъ образомъ, строители его вырубили въ гор, начиная съ вершины, глубокій и длинный колодезь, въ средин котораго оставили нетронутою скалу.

Изъ скалы этой и былъ высченъ весь храмъ съ громаднымъ куполомъ, съ стройными минаретами, стрльчатыми башнями и величественными лстницами.

Подобнаго по изяществу и грандіозности сооруженія не было во всемъ свт.

— Укрпился ли ты сердцемъ, чтобы безъ страха вступить въ священное убжище?— обратился съ вопросомъ къ доктору Безымянному Аитаръ.

— Теб объ этомъ заботиться не приходится, веди, я иду за тобой!

— Прежде я долженъ предупредить тебя о сопровождающихъ посщеніе всякаго посторонняго лица, обрядахъ.

Весь храмъ длится на три части: сначала поститель попадаетъ въ одну изъ ‘залъ очищенія’, гд въ проточной вод омывается грховность тла, въ слдующей части,— собственно храм,— люди обращаются съ молитвами къ Всевышнему и послдняя, третья — Святая-Святыхъ, для простыхъ смертныхъ недоступна. Эта часть храма, соединенная воздушнымъ переходомъ съ предыдущей и служитъ помщеніемъ факира Бэйлада.

Всякій, старающійся проникнуть въ эту часть храма, заране обреченъ на врную смерть, такъ какъ доступъ къ факиру строго охраняется тигромъ-сокрушителемъ!

Аитаръ замолчалъ и внимательно слдилъ за произведеннымъ впечатлніемъ.

— Ну и что же? спокойно, даже равнодушно спросилъ Безымянный.

— Какъ такъ, что?! удивился браминъ и, несмотря на униженный тонъ, которымъ онъ говорилъ, видно было, какъ глаза его сверкнули злобой.

— Ужъ во всякомъ случа пройти могъ бы только ты одинъ, продолжалъ говорить Аитаръ — медвдь твой не можетъ слдовать за тобой: это животное нечистое, и только присутствіе одного тигра можетъ быть пріятно божествамъ!

— Теперь только я понялъ,— воскликнулъ, расхохотавшись Безымянный,— что ты думаешь, что безъ защиты медвженка, я буду растерзанъ тигромъ! Ну хорошо, я медвдя оставлю, но священный тигръ умретъ!

Съ этими словами докторъ смло направился впередъ и, обойдя стороной, какъ знакомый съ мстомъ человкъ, остановился у ‘Вратъ Шивы’.

ГЛАВА VIII.
Наука доктора.

— Теперь мы катимся прямо къ Дели?

— Да, Сигаль!

— А когда мы туда прибудемъ?

— Разстояніе между Орангабадомъ и Дели равняется 900 километрамъ, въ день мы, не особенно торопясь, успваемъ сдлать 200 километровъ.

— Все путешествіе значитъ продлится денька четыре съ половиной!

Докторъ и Сигаль сидли на террас автомобиля, который часовъ пять уже шелъ полнымъ ходомъ по дорог отъ Орангабада, лежащей діагонально поперекъ полуострова Индіи. Вблиз и разговаривающихъ возился Людовикъ и тугъ же, задумавшись, сидла Анооръ.

— Такъ какъ времени у насъ впереди много, докторъ, то я напомню вамъ ваше общаніе объяснить мн, какимъ образомъ, посредствомъ вашихъ зеркалъ, вы производите грозу, направляете ее куда угодно, по собственному желанію и поражаете громами кого угодно!

— Хорошо, насколько это возможно, я постараюсь теб объяснить!

Говоря это, докторъ вынулъ изъ кармана записную книжку и продолжалъ:

— Теб, конечно, извстно, что, когда кинешь въ воду камень, то по ея поверхности расходятся концентрическіе круги? Знаешь, почему это бываетъ?

— Нтъ.

— Когда камень ударяетъ въ водяную поверхность — онъ производитъ сотрясеніе, которое передается дальше и дальше въ вид расходящихся круговъ, которые называются волнами. Совершенно похоже на эти круги, вызванные паденіемъ камня, распространяются теплота, электричество, свтъ. Это — разныя формы движенія, которое происходитъ въ наполняющемъ все міровое пространство и такъ называемомъ міровомъ эфир, только на мст камня здсь является солнце. Понятно теб это?

— Вполн, продолжайте!

— Если на пути этихъ волнъ помстить какой нибудь предметъ, который сталъ бы такимъ образомъ для нихъ препятствіемъ, то понятно волны, ударившись о него, примутъ направленіе обратное первому. На основаніи этого, если точно высчитать величину и форму выбраннаго препятствія, то можи о произвольно направить эти волны въ желаемомъ направленіи!

— Но разв это возможно высчитать?

— Безусловно возможно и не такъ ужъ трудно!— сказалъ Безымянный и быстро набросалъ въ своей книжк маленькій чертежъ.

— Вотъ посмотри!— обратился онъ къ Сигалю.— Эти два рисунка представляютъ собою разрзы двухъ параболическихъ зеркалъ. Эта кривая разсчитана на посыланіе свтовыхъ или тепловыхъ волнъ въ параллельномъ направленіи!

Сигаль, при этихъ словахъ доктора, схватился обими руками за голову, воскликнувъ:

— Бдная, бдная моя головушка!

— Нтъ, пріятель,— проговорилъ Безымянный,— хотлъ слушать, такъ слушай до конца.

. Затмъ докторъ сталъ объяснять Сигалю путь, совершаемый лучомъ посл его отраженія.

— Точно также отражаются и тепловые лучи, если источникъ свта, напримръ свчу, замнить какимъ нибудь источникомъ тепла, хотя бы стекляннымъ шаромъ, наполненнымъ горячей водой.

— А какъ же можно узнать,— спросилъ Сигаль,— что тепловой лучъ пойдетъ въ томъ же направленіи, какъ и свтовой, вдь его же не видно!

— Это узнается термометромъ, который помщается въ фокус.

— Изъ всего этого,— говорилъ докторъ,— теб ясно, что даже невидимые лучи могутъ быть направлены въ извстномъ направленіи. Этимъ свойствомъ зеркалъ воспользовался одинъ французскій инженеръ для того, чтобы направлять на значительное разстояніе пучки лучей X или Рентгена!

— Это т самые лучи, которые проникаютъ сквозь тло человка и которыми можно сфотографировать скелетъ съ живого человка!— воскликнулъ Сигаль.

— Именно, эти самые!

— Этотъ инженеръ, г. Дебюро, убдился, что X лучи обладаютъ способностью внезапно разлагать нейтральное электричество, распространенное на поверхности всхъ тлъ, на положительное и отрицательное. Если напримръ эти лучи направить на стнку увшанную оружіемъ, то между разными металлическими предметами получатся чрезвычайно сильныя электрическія искры.

— Ой, кажется это все не помстится въ моей голов! Я пока только и знаю одно электричество, которое служитъ для освщенія!

— Подожди, ты сейчасъ увидишь, что это не такъ сложно, какъ теб кажется! Для примра представь себ три рюмки, изъ которыхъ одна наполнена виномъ, другая чистой водой, а въ третью налито половина вина и половина воды. Такимъ, образомъ у насъ въ третьей рюмк получается не вода и не вино, а нчто среднее — вода, окрашенная виномъ. Вода — положительное, вино — отрицательное, а смсь — нейтральное электричество.

— Теперь догадываюсь… Значитъ X лучи обладаютъ свойствомъ сразу отдлить положительное электричество отъ отрицательнаго?

— Да! Только въ электричеств, положительное и отрицательное постоянно, посл разъединенія, стремятся опять соединиться, что происходитъ посредствомъ искры, а въ природ — молніи.

— Другими словами, молнія, это ничто иное, какъ буйное бракосочетаніе г-жи Положительной съ г-мъ Отрицательнымъ!

— Погоди болтать, Сигэль, слушай дальше.

Узнавъ это свойство лучей, нашъ инженеръ сталъ думать о томъ, что если найти такой рефлекторъ, который далъ бы возможность направлять пучекъ этихъ лучей на дальнее разстояніе, то, вслдствіе того, что вся металлическая поверхность, на которую направлены лучи Рентгена, даетъ искры, то было бы достаточно одного такого прибора, чтобы въ нсколько минутъ поразить цлую армію въ сто тысячъ человкъ. Между всми металлическими частями въ войск, между дулами ружей, пуговицами мундировъ, саблями, штыками, пушками и т. я образовались бы миріады молній!

— И война тогда будетъ невозможной!— воскликнулъ заинтересованный Сигаль.

— Конечно, но если эта задача будетъ окончательно ршена! Я пока попытался примнить это на дл и ты видлъ, дйствіе этого на коняхъ колесницы Ягернаута!

— Какъ! Т голубоватые огоньки были электрическія искры?!.— немного разочарованно спросилъ мальчуганъ.— Почему же никто не былъ убитъ?

Докторъ улыбнулся и пояснилъ:

— Это произошло потому, что я соразмрилъ силу электричества такъ, чтобы не было убитыхъ. Стоило мн захотть и вся эта толпа, жрецы, слоны, лошади превратились бы въ груду труповъ!

Сигаль вздрогнулъ при воображеніи этой картины, гд вс зависло отъ воли одного человка, а внимательно слушавшая Анооръ благоговйно прошептала:

— Господинъ мой, какъ избранникъ Вишну, добръ и не злобивъ и не захотлъ этого!

— Можетъ настать тотъ день,— задумчиво произнесъ Безымянный,— когда я принужденъ буду губить и разить, но дай Богъ, чтобы день этотъ никогда не насталъ!

— Меня смущаетъ одинъ вопросъ,— прошепталъ Сигаль,— это откуда вы добываете электричество?

— Да изъ того же мотора, который приводитъ въ движеніе нашъ автомобиль!

— А вотъ еще скажите — какъ вы убили тигра?

— У тебя, я вижу, большая любознательность! Изволь, я объясню теб.— Говоря это, докторъ вынулъ изъ кармана и передалъ Сигалю небольшой предметъ, напоминающій по виду футляръ большого мундштука или маленькой трубки.

— Не дотрогивайся только до маленькой мдной кнопки на конц ствола! Если я ее нажму, ты сейчасъ же упадешь мертвымъ, такъ же какъ и всякое другое живое существо! Въ этой трубочк — смерть! Это родъ пистолета моего изобртенія.

Эта трубочка заряжена сорока маленькими стеклянными шариками, наполненными синильной кислотой, одной капли которой вполн достаточно, чтобы причинить моментальную смерть. При нажим на эту кнопку, приходитъ въ движеніе пружина которая со страшной силой выбрасываетъ одинъ изъ этихъ стеклянныхъ шариковъ. Встртивъ какое-либо препятствіе шарикъ моментально превращается въ пыль, содержащаяся въ немъ кислота улетучивается и получается то, что ты уже видлъ!

Сигалы сидлъ пораженный, не находя даже, противъ своего обыкновенія, что сказать. Его подавляла мысль, что такая трубочка заключаетъ въ себ сорокъ смертей.

Анооръ съ восторгомъ воскликнула:

— Кто же ты, господинъ мой, посвятившій силы свои защит угнетенныхъ и слабыхъ и обладающій могуществомъ равнымъ могуществу самого Брамы?!.

Скорбь и печаль отразились при этихъ словахъ на лиц доктора Безымяннаго.

— Кто я?.. Человкъ, вынесшій много горя, человкъ, у котораго отнято все, что составляло радость его жизни, его счастье, его привязанности…

— Но теб то вдь все равно, кто бы я ни былъ!— говорилъ докторъ, стараясь вернуть себ обычное самообладаніе.— Если я съумю возвратить теб ту, память о которой сохраняется въ твоей душ, если мн удастся охранить тебя отъ Орангабада и его сообщниковъ, если я смогу обезпечить теб то счастье, о которомъ самъ уже не смю думать… и, замтивъ, устремленный на него, полный слезъ, благодарный взглядъ двушки, онъ произнесъ,

— Значитъ ты дйствительно любишь меня, Анооръ?

Анооръ прижалась къ плечу Безымяннаго и, сложивъ молитвенно руки, прошептала: ‘Для Анооръ ты — отецъ!’

Докторъ обнялъ ее и поцловалъ ея чернокудрую головку.

— Сердце мое бьется сильне при звукахъ твоего нжнаго, кроткаго голоса… Когда нибудь, возможно, ты узнаешь, кто твой печальный другъ, но пока, знай только, что онъ есть страданіе и скорбь! Люби его за всхъ тхъ, кто наполняетъ его воспоминанія, чьи тни дороги ему, кого ужъ больше нтъ, такъ какъ злоба и преступленіе перенесли ихъ въ царство тней… Мн голосъ твой напоминаетъ другіе, дорогіе для меня голоса…

Докторъ прижалъ двочку къ своей груди и видно было какъ крупная слеза скатилась по щек его и упала въ черныя кудри Анооръ.

Сигаль, видвшій эту сцену, не могъ успокоиться. Слова молодого ученаго: ‘Я — страданіе… я скорбь’: не давали ему покоя. Вдь и онъ могъ бы такъ же сказать,, я — страданіе, я — скорбь’ и понятне для него отъ этого становился докторъ, родне, ближе. Онъ уже не могъ видть въ немъ любимаго господина, а вмсто этого онъ почувствовалъ въ лиц доктора — дорогого брата.

На глазахъ Сигаля выступили слезы.

— Ты плачешь, Сигаль?.. О чемъ?..

Не отдавая себ отчета, не подозрвая, сколько чувства любви заключалось въ его отвт, Сигаль прошепталъ:

— О васъ!

На лиц доктора засіяла радость. Онъ обнялъ обоихъ подростковъ и воскликнулъ:

— Судьба не безжалостна и не жестока! Не она ли послала мн этихъ безкорыстныхъ дорогихъ друзей?!.

ГЛАВА X.
Среди развалинъ.

Уже три дня Безымянный и его спутники самымъ тщательнымъ образомъ обыскивали развалины, но факира встртить не могли.

Среди высокой травы, кустовъ и деревьевъ передъ ними выростали каменные колоссы, какъ бы упрекая за нарушеніе ихъ вкового покоя.

— Точно на загадочныхъ картинкахъ,— болталъ, смясь, Сигаль:— Нарисованы развалины, гд же путешественникъ?

Но вотъ въ одномъ мст зашевелились кусты и на высокой каменной плит показалась фигура индуса, опоясаннаго кускомъ голубого холста. Индусъ произнесъ:

— Привтъ золотому тигру!

— А кто ты?— спросилъ Безымянный.

— Отшельникъ Магапуръ!

У Сигаля и Анооръ невольно вырвалось восклицаніе радости при этомъ имени.

Докторъ Безымяный подалъ факиру для разсмотрнія золотую фигурку тигра. Магапуръ преклонился передъ нею.

— Я всмъ теб готовъ служить, саибъ, говори! Только сегодня меня увдомили о твоемъ прибытіи и я вышелъ встртить тебя и предупредить объ опасности!

Ученый одобрительно кивнулъ головой.

— Кто подарилъ теб, Магапуръ, того медвдя Шивы,— такъ у индусовъ принято называть маленькихъ черныхъ малайскихъ медвдей,— котораго ты подарилъ Бэиладу?

— Только это ты и хотлъ узнать у меня! Хорошо! Воля твоя будетъ исполнена! Этого медвдя далъ мн Гапи, великій, чтимый всми, вождь ‘товарищей Шивы и Кали’!

Услышавъ это, Анооръ вздрогнула и поблднла. Общество это пользуется славой не мене ужасной, чмъ слава самихъ туговъ, цлой секты индйскихъ душителей. Разница между ними заключается въ томъ, что ‘товарищи’, вмсто шелковаго шнурка, для умерщвленія своихъ жертвъ употребляютъ просто кинжалъ.

Въ Европ считали эти секты прямо шайками бандитовъ, на самомъ же дл туги и товарищи представляли изъ себя тайныя секты энергичныхъ людей, задавшихся цлью возвратить свободу и возбудить къ возстанію браманическую Индію. Они доказывали, что англичанъ можно уничтожать не выступая съ ними на поле битвы. И дйствительно, когда англичане и ихъ сторонники падали жертвами этихъ фанатиковъ, французы, Бувель, Везилль, Арланъ и др. безъ всякаго конвоя и оружія путешествовали по Индіи. Иногда ихъ задерживали туги или товарищи, но посл короткаго допроса имъ всегда возвращали свободу. Изъ разсказовъ этихъ путешественниковъ видно, что эти мнимые разбойники были люди, любящіе свободу, честные сыны Индіи, принужденные хитростью и изъ засады бороться противъ своихъ угнетателей, съ сильными, дисциплинированными англійскими войсками.

— А гд же въ настоящее время находится этотъ вождь Гапи?

— Въ стран Покоя’! — произнесъ факиръ, указывая рукой на небо. Онъ спитъ теперь на томъ голубомъ пол, гд вечеромъ разцвтаютъ звзды!

— Значитъ онъ умеръ?

— Для земли умеръ, но живъ въ безконечномъ пространств! Въ этихъ словахъ заключалось врованіе факировъ, допускающихъ три существованія: до рожденія человка — темная, безсознательная жизнь, затмъ жизнь земная или подготовительная, когда вс умственные взоры человка должны обращаться къ свту безконечнаго, подъ страхомъ сызнова начинать неопредленное число разъ свое земное существованіе и третье — это жизнь всемірная, когда существо носится въ міровомъ пространств.

Докторъ далъ себ слово найти семью Анооръ. Отвтъ факира заставилъ Безымяннаго призадуматься.

— Умеръ Гапи,— бормоталъ онъ,— неужели я принужденъ буду заставить этого ребенка раздлять со мной опасную жизнь? О, еслибъ я съумлъ найти ту, имя которой Анооръ не помнитъ, но которую до сихъ поръ любитъ!

— Не нужно ли теб, Саибъ, спросить меня еще о чемъ нибудь,— сказалъ факиръ.— Я долженъ исполнять то дло которое ты доврилъ Бэиладу!

— Да, ты правъ,— произнесъ Безымянный, мы не должны медлить, жизнь наша не принадлежитъ намъ…. Дло, которому мы служимъ, не даетъ пощады!

— Но постой! Посмотри внимательно на эту двочку и запомни ея черты. Она жертва браминовъ, ее хотли утопить въ чужомъ, далекомъ мор. Когда она была еще совсмъ ребенкомъ, она играла съ медвженкомъ, который нкоторое время принадлежалъ теб. Спрашивая тебя о медвд, я думалъ найти ея семью и возвратить ее ей. Въ случа моей смерти я завщаю ее теб и врнымъ факирамъ, чтобы вы докончили начатое мною! Головъ доктора былъ тихъ и грустенъ.

— Единственную отраду я видлъ въ ней,— растроганно договорилъ Безымяный.

— Отецъ, я съ тобой не хочу разставаться!— прервала его Анооръ растроганнымъ голосомъ.— Я врю, что то дло, которому ты посвятилъ себя, дло великое и прекрасное! Отдайся ему, не думай обо мн и позволь мн только слдовать всюду за тобою, позволь быть подл тебя и служить теб!

— Но и я вдь не хуже!— воскликнулъ Сигаль.— Во всякомъ случа парижанинъ стоитъ врнаго пса!

Безымянный ласково прижалъ къ себ обоихъ подростковъ.

— Да, саибъ: а какъ зовутъ брамина, покушавшагося на жизнь двочки,— спросилъ факиръ.

— Зовутъ его Аркабадъ!

— А, такъ это Аркабадъ,— воскликнулъ факиръ и радость свернула въ его глазахъ.— Онъ конечно знаетъ, гд и у кого онъ похитилъ этого ребенка! ¹

— Конечно знаетъ, но онъ не скажетъ этого!..

— Нтъ, повелитель, ошибаешься, онъ сказалъ….

— Какъ, сказалъ то, что я такъ стараюсь узнать?

— Нтъ, онъ сказалъ не совсмъ то, но онъ указалъ, нашимъ поработителямъ — англичанамъ, т пути на которыхъ они могли бы задержать тебя!

— Теперь я понимаю. Это т самые пути, по которымъ очевидно я долженъ слдовать! Какія же это дороги, куда он ведутъ?

— Это дороги въ Лагоръ!

— Это къ Афганской границ, въ столицу Пенджаба… Анооръ, радуйся, твоя родина какъ разъ та сторона, гд я долженъ привести въ исполненіе затянное мною дло

— Какимъ же образомъ ты узналъ это?— обратился Безымянный къ Магапуру.

— ‘Братъ’ который сообщилъ мн о твоемъ прізд, поручилъ передать теб это.

— Теперь я вижу, что Бэйладъ исполнилъ то, что я ему говорилъ. Цлый невидимый міръ зашевелился и ожилъ, воскрешая надежду на возможность освобожденія отъ ига. Я врю, что на этотъ разъ мы восторжествуемъ.

Факиръ сомнительно покачалъ головой.

— Для этого нужно, чтобы тебя не могли захватить англичане!

— Ну, это то они могутъ сдлать только съ моего согласія!— презрительно бросилъ Безымянный.

— Но не забудь, что вс пути къ Лагору охраняются врагами! Что вс дороги перерыты глубокими канавами, въ которыя можетъ опрокинуться твой волшебный домъ!

Молодой ученый слегка задумался.

— Достигнуть Лагора,— продолжалъ факиръ,— ты можешь двумя дорогами: по пути на Сахарантаръ — Патіола и на Нарнолъ — Шейрахъ. Про желзную дорогу Дели — Лагоръ я конечно не говорю, такъ какъ, чтобы воспользоваться ею, теб пришлось бы бросить свою чудную колесницу! Если ты подешь по первому пути, то тебя задержатъ на разстояніи одного часа пути отъ Патіола, а на второмъ пути та же участь ожидаетъ тебя въ окрестностяхъ Шеираха!

Это были существенныя затрудненія, которыхъ, казалось, докторъ не могъ сразу ршить.

— Еще не наступило время для открытаго возстанія,— какъ бы про себя произнесъ Безымянный.

— Конечно! И изъ этого видно, что ихъ надо обмануть,— отвтилъ факиръ.

— Но какъ это сдлать?

— Надо, чтобы они задержали другого, вмсто тебя!

— Да, но его еще надо найти!

Ну если это и не трудно, то все-таки мн придется разстаться съ моимъ аллюминіевымъ домомъ!

— Но на самое непродолжительное время!

— Какъ же это! Почему на непродолжительный срокъ?

— Слушай, господинъ! По какой то непонятной нашимъ’братьямъ’ причин, англичане во чтобы то ни стало хотятъ завладть твоимъ домомъ. Они говорятъ о какихъ то зеркалахъ!

— О зеркалахъ,— воскликнулъ пораженный ученый. Неужели они догадываются, что я разршилъ задачу X—лучей?

— Я не понимаю, о чемъ говоришь ты, но знаю, что англичан видятъ въ твоемъ дом прекрасное оружіе для самозащиты, въ случа еслибы войска Благо царя, русскіе, двинулись въ Индію черезъ Афганистанъ. Англичане, завладвъ твоимъ дворцомъ, заставятъ одного изъ своихъ офицеровъ привести его въ Синдъ или Пенджабъ, Теб не трудно будетъ попути отнять его у нихъ!

— Ну хорошо! А кто же будетъ задержанъ вмсто меня?

— Т, кто мене всего этого ожидаютъ!

— Кто же это?

— Да тутъ по близости! Это путешественники англичане, сейчасъ они завтракаютъ у арки Аладина, я знаю ихъ переводчика и проводника — онъ изъ нашихъ приверженцевъ.

— Мн хотлось бы ихъ видть!

— Сейчасъ, саибъ!— произнесъ Магапуръ и ударилъ два раза въ ладони.

Черезъ нсколько минутъ изъ за кустовъ вышелъ человкъ въ костюм индусскихъ проводниковъ, сопровождающихъ обыкновенно англичанъ. На немъ была одта куртка со свтлыми пуговицами, брюки съ темно-краснымъ лампасомъ и тюрбанъ со значкомъ изображающимъ дв англійскія буквы I. R. (Indian Railways т. е. ‘Индійскія желзныя дороги’). Ношеніе даннаго значка показывало, что проводникъ принадлежитъ къ числу присяжныхъ переводчиковъ, служащихъ у желзнодорожныхъ компаній Индіи.

— Натшури! Вотъ саибъ, обладатель золотого Тигра!— обратился къ пришедшему факиръ.

— Проводникъ низко поклонился Безымянному.

Надо устроить, чтобы т кого ты сопровождаешь согласились продолжать путешествіе въ подвижномъ дворц нашего господина!

— Хорошо, Магапуръ!

— Гд они теперь?

— Около арки Аладина и башни Побды. Они закусываютъ!

— Ты провели туда саиба и исполни мои приказанія!

— Все будетъ исполнено, братъ!

— Теперь я могу удалиться, господинъ?— спросилъ Магапуръ, вопросительно глядя на Безымяннаго.

_ Можешь, и пусть Вишну будетъ съ тобою!

Магапуръ тотчасъ же скользнулъ въ чащу кустовъ и скрылся.

Проводникъ молча пошелъ впередъ. Докторъ и его спутники двинулись за нимъ.

Черезъ четверть часа они были уже у горделиво возвышавшейся среди небольшой площадки башни побды. Тутъ же была и арка Аладина.

‘Башня Побды’, построенная императоромъ Кутабосъ, представляла изъ себя образецъ строительнаго искусства.

Она состояла изъ пяти этажей стройныхъ колонокъ и пяти круговыхъ галлерей. Общая высота ея достигала 35 саженей. Рядомъ съ ней перекинулась величественная арка, которая вела когда то въ храмъ. Подъ аркой виднлась небольшая группа деревьевъ — остатокъ древней рощи Самехъ-Удинъ.

— Вотъ они здсь, по ту сторону развалинъ!— произнесъ Натшури, показавъ рукой на обломокъ стны.

— А кто они?

— Семейство состоящее изъ мистера и мистриссъ Сандерсъ и ихъ двнадцати дочерей.

— Ого!— невольно воскликнулъ Сигаль.

До Безымяннаго и его спутниковъ уже доносились ссорившіеся между собой голоса.

ГЛАВА XI
Семейство — парламентъ.

— Жена моя, Вильгельмина!— строго восклицалъ мужской голосъ.

— Мужъ мой, Іеровоамъ Сандерсъ! столь же грозно отзывалось женское сопрано.— Но это же нестерпимо!

— Я говорю, что это невыносимо наконецъ!

— И въ лтописяхъ парламента, къ которому я имлъ честь принадлежать

— Никогда не встрчалось человка боле придирчиваго и боле вздорнаго, чмъ вы, другъ мой!

— Вильгельмина!

— Іеровоамъ!

— Мама! Папа! раздалось 12 серебристыхъ двичьихъ голо совъ одни изъ которыхъ были съ голландскимъ, другіе съ англійскимъ выговоромъ. Вс 12 двушекъ, одинаково одтыхъ въ блыя платья и круглыя соломенныя шляпы, съ лиловыми вуалями — кинулись къ ссорящимся.

Маленькій толстякъ, Іеровоамъ Сандерсъ, представлялъ изъ себя самодовольнаго дороднаго человка, несмотря на низкій ростъ, на румяное старческое безусое и безбородое лицо, на волоса, напоминавшіе кудель и на выпяченное впередъ, выступающее изъ полъ благо парусиннаго пальто, брюшко. Онъ соплъ, пыхтлъ, потлъ подъ парусиннымъ колоніальнымъ шлемомъ, украшеннымъ зеленымъ газовымъ вуалемъ. Супруга его была наоборотъ очень тонка, высока, костлява. Перламутроваго цвта лицо ея украшалось густымъ пушкомъ на верхней губ, который, будь онъ на мужскомъ лиц, назывался бы уже не усиками, а усами.

Какъ только въ споръ вмшались дочери, Іеровоамъ торжественно протянулъ руку по направленію молодого поколнія и произнесъ:

_ Послушайте этихъ дтей, Вильгельмина. Гласъ народа долженъ руководить представителями. Этой формулой долженъ руководствоваться настоящій членъ парламента!

Чтобы лучше ознакомиться съ этимъ семействомъ, понять что это за люди и какъ они попали въ долину Дели, необходимо сначала сказать нсколько словъ о каждомъ изъ членовъ этой странной семьи.

Англійскій дворянинъ-помщикъ (фартеръ), джентльменъ, сэръ Сандерсъ засдалъ нкоторое время въ палат общинъ въ парламент. Это было самое счастливое время его жизни: онъ присутствовалъ на всхъ засданіяхъ, участвовалъ во всхъ комиссіяхъ и подкомиссіяхъ, говорилъ съ одинаковымъ увлеченіемъ обо всемъ: о флот, войн, бюджет, промышленности, торговл.

Ему лучше всхъ были извстны вс формулы и обращенія, принятыя въ засданіяхъ англійскаго парламента, которыми никто въ такой мр и не злоупотреблялъ, какъ сэръ Сандерсъ. Когда же избиратели вмсто него избрали другого представителя въ палату общинъ, сэръ Сандерсъ почувствовалъ, что у него отняли самую суть его жизни. Но Іеровоамъ Сандерсъ не принадлежалъ къ числу людей, которымъ можно окончательно испортить жизнь.

Только по возвращеніи домой Іеровоамъ Сандерсъ спохватился, почувствовавъ, что онъ вдовецъ и что у него есть пять дочерей, прелестныхъ, шумливыхъ, всегда смющихся, всегда щебечущихъ, спорящихъ, суетящихся. Эти созданія не давали ему ни минуты покоя. Звали ихъ Модъ, Лора, Грэсъ, Мэри и Бетти.

Почтенный отецъ сейчасъ-же занялся переустройствомъ домашняго правленія: старшей, Модъ, было препоручено управленіе домомъ и хозяйственными длами, съ званіемъ министра внутреннихъ длъ. Лора завдывала садоводствомъ и огородничествомъ, съ наименованіемъ управляющаго лснымъ и садовымъ департаментамъ. Мэри назначено было наблюдать за ремонтомъ и постройками, ей былъ данъ портфель министерства общественныхъ работъ и т. д.

Вслдствіе такого устройства вс домашнія бесды превращались въ нчто, очень напоминающее засданія палаты общинъ, причемъ пять веселенькихъ, хорошенькихъ, задорныхъ двушекъ изображали собой различныя правительственныя фракціи и оппозицію законодательнаго собранія. Но нердко., этими пятью хорошенькими двицами устраивалась ршительная оппозиція противъ своего почтеннаго папаши — ‘президента, совта’.

Трудно приходится иногда бдному Іеровоаму Сандерсъ со своими дочерьми, милыя головки которыхъ часто настраивались очень революціонно. Впрочемъ, каждый малйшій вопросъ въ семь ршался большинствомъ голосовъ.

Въ такихъ случаяхъ отецъ семейства восклицалъ:— ‘Къ. урнамъ!г и вс чинно усаживались вокругъ стола, посреди котораго ставилась пустая цвточная ваза, изображавшая урну.

Каждое мнніе писалось на клочк бумаги, который затмъ сворачивался и опускался въ урну. Случалось чаще всего, что голоса были три противъ трехъ.

Но однажды при голосованіи случилось нчто никмъ неожиданное. Былъ предложенъ вопросъ, куда хать лтомъ на морскія купанія: въ Брайтонъ или на островъ Уайтъ.

Предсдатель совта подалъ голосъ за поздку на Уайтъ, а народное мнніе въ лиц пяти missis голосовало такъ: ‘хать въ Калькутту, хать въ Мизоръ’, ‘хать въ Аллахабадъ’, хать въ Дели’, хать въ Лагоръ’.

Результатомъ голосованія было ршено: ‘хать въ Индію,— на этомъ и оетановились.

Узжая изъ Англіи сэръ Сандерсъ располагалъ только пятью вотирующими голосами, но дальше число голосовъ увеличилось. Произошло это такъ.

Свъ въ Ливерпул на пароходъ ‘Парламентъ’, выбранный поклонникомъ эіого учрежденія ради его названія и отправлявшійся въ Коломбо и Калькутту черезъ Гибралтаръ, Мальту, Портъ-Сайдъ и Аденъ, дочери Іеровоама Сандерсъ быстро сдружились съ семью барышнями голландками, путешествующими со своей мамашей на томъ же пароход.

Мамаша ихъ была вдова голландскаго губернатора Батавіи, Вильгельмина ванъ-Стоонъ.

О своемъ муж эта превосходная женщина сохранила самое нжное воспоминаніе. Каждое указаніе дочерямъ, каждое движеніе у нея проявлялось въ вид военной команды.

Если нужно было встать и пойти,— она командовала: ‘маршъ впередъ!’ при защит раздавалась команда:— ‘сомкни штыки!’ или ‘открыть огонь’.

При такомъ руководств дочери почтенной дамы пріобрли совершенно военную выправку. На прогулк он строились по ранжиру, самая высокая съ праваго фланга, самая маленькая — съ лваго.

Поднять уроненный платокъ требовалось по военному въ три пріема: платья двушекъ назывались не иначе какъ походная форма, парадный мундиръ, шляпы носили названія киверовъ, дорожныя сумки — ранцевъ и т. д.

Высокая, тощая вдова сразу произвела сильное впечатлніе на Іеровоама Сандерсъ, быть можетъ въ силу противоположности съ нимъ, такъ какъ онъ былъ коротенькій и толстый. Своими фигурами они напоминали билліардный кій и шаръ. Ея семь двицъ вполн ей повиновались, строго исполняя каждую ея команду, между тмъ какъ онъ не могъ привести къ порядку своихъ пяти дочерей. И это вызвало у Іеровоама Сандерсъ мечтанія о порядк и спокойствіи подъ строгимъ управленіемъ госпожи Вильгельмины. когда ему придется имть дло не съ пятью противорчивыми мнніями, а съ одной разумной волей.

Даже такой сторонникъ республиканскаго правленія, правленія всхъ на равныхъ правахъ, Іеровоамъ Сандерсъ теперь склонялся на сторону абсолютнаго подчиненія одной вол, одной личности. Либералъ сталъ превозносить тиранію!

Со стороны боготворившей память своего мужа вдовы тоже виднлось желаніе обзавестись вторымъ мужемъ. Эти одинокіе люди поняли другъ друга съ первыхъ же словъ.

Въ Лиссабон Іеровоамъ Сандерсъ томно вздохнулъ и послалъ нжный взглядъ по адресу вдовы. Въ Гибралтар она отвтила ему тмъ-же. Дальше чувство съ обихъ сторонъ росло и въ Суэц нотаріусъ составилъ брачный контрактъ, а методистскій пасторъ повнчалъ эту чету и британскій консулъ скрпилъ документъ,

Празднованіе свадьбы состоялось въ Цейлон а затмъ былъ поднятъ вопросъ о свадебномъ путешествіи. На этотъ разъ вс. двнадцать дочекъ молодой четы единогласно поршили сначала объхать Индію, какъ предполагала семья Сандерсъ, а затмъ отправиться въ Батавію, какъ первоначально намчала себ семья ванъ-Стоонъ.

Единодушіе это было вызвано тмъ, что Модъ Сандерсъ, въ возраст трехъ лтъ была объявлена невстой пятилтняго. Клодіуса Фасэнъ, единственнаго сына Лорда Фасэнъ, полковника колоніальной арміи въ Индіи.

Больше молодые люди не видлись съ тхъ поръ, но впослдствіи изъ газетъ Модъ узнала, что лордъ Фасэнъ, въ награду за заслуги, былъ назначенъ на постъ губернатора Пенджаба съ резиденціей во дворц Амра, недалеко отъ Лагора.

Поэтому то Модъ и подговорила всхъ своихъ сестеръ поддержать ее въ желаніи свидться съ Хлодіусомъ. Сестры мысленно радовались, что бракъ Модъ поможетъ имъ войти въ новый кругъ знакомыхъ, среди которыхъ каждая изъ нихъ надялась найти себ мужа.

Путешествіе началось прекрасно. Красивыя долины Ганга, чудные памятники Бенареса вызывали восторги путешественниковъ, но, когда прохали торговый городъ Орангабадъ, темное облачко омрачило безоблачный горизонтъ новобрачныхъ.

Въ это время какъ разъ была объявлена Англіей война Южно-Африканскимъ республикамъ, Трансваалю и Оранжевой. Это то событіе и вырыло между супругами пропасть, Вильгельмина стояла за своихъ соотечественниковъ буровъ, а Іеровоамъ Сандерсъ всецло желалъ успха англійскому оружію.

Послдствіемъ этого явилось то, что супруга, ангелъ хранитель домашняго очага, превратилась въ демона, котораго нельзя было умиротворить парламентскимъ спокойствіемъ и уравновшенностью.

Вскор и въ немъ самомъ стала проявляться рзкость и возмущеніе.

Все касающееся событій и Англіи или съ театра войны служило поводомъ къ ссорамъ между супругами. А свдній такихъ приносилось много. И причина войны — алчность министерства Салисбюри-Чемберлэнъ, желавшаго дать возможность своимъ финансистамъ завладть золотыми пріисками Трансвааля, гордая смлость горсти смлыхъ удальцовъ-буровъ, возставшихъ, какъ одинъ человкъ подъ, предводительствомъ своего стараго президента Крюгера, и первые успхи генерала Жубера и блокада арміи Уайта въ Ледисмит, Фрэнчъ, Варренъ, Мэтуенъ, Буллеръ — разбитые подъ Кимберлеемъ и Моддеръ-Риверъ, и Колензо и Спіонскопомъ, и возстаніе африкандеровъ, обитателей Капской колоніи, и отъздъ волонтеровъ всхъ націй, горящихъ желаніемъ помочь бурамъ, и шпага, предложенная Крюгеру французскимъ полковникомъ Виллеруа-Морейлемъ, и германскія Крупповскія пушки, разившія англосаксонскіе полки, ликованіе Ирландіи при рид пораженія нанавистной угнетательницы своей — Англіи, воскресшія надежды Египта — свергнуть иго Британіи, разгоравшееся возстаніе Индіи, движеніе русскихъ въ сердце Афганистана — Гератъ… все вызывало супружескія ссоры.

Дочери боялись, чтобы событія въ Натал и Капскихъ провинціяхъ не повлекли за собой разводъ родителей, что такимъ образомъ разрушило бы вс прекрасные планы о путешествіи въ Лагоръ, и потому соблюдали строгій нейтралитетъ.

Въ тни башни Побды, между аркою Аладина, старая ссора возобновилась. На этотъ разъ причиною вспышки патріотизма явились лордъ Робертсъ и Китченеръ, которыхъ Военное Министерство ставило теперь во глав капской арміи, вмсто неудачно дйствовавшаго генерала Буллера.

Прочтя въ газет это извстіе, Вильгельмина въ полъ голоса проворчала.

— Еще два дурака желаютъ, чтобы ихъ взнуздали!

— Я замтилъ бы вамъ, Вильгельмина, что подобное выраженіе примнимо только къ лошадямъ!— произнесъ разсерженный супругъ.

— Да, ваша правда!— сухо засмялась голландка — я должна извиниться передъ лошадьми, а не передъ англійскими генералами, которые въ моихъ глазахъ не боле, какъ ослы!

— Оо! Ослы!..— вознегодовалъ Іеровоамъ Сандерсъ.— Совтую Вамъ быть осторожнй: мой патріотизмъ очень щекотливъ!

Я затруднился бы сказать, что собственно меня удерживаетъ отъ того, чтобы подобно тигру, прыгнуть на васъ!

— Конечно васъ удерживаетъ ваша тучность! Неужели возможно прыгнуть съ такимъ животомъ?!..

— Не отзывайтесь о немъ дурно, это — животъ честнаго гражданина!

— Уже самое слово ‘честный’ — прилагательное не англійское!.. Зачмъ я отдала свою свободу, связавъ жизнь свою съ англичаниномъ?.. Я не выдержу боле и преломлю свою шпагу!

Въ этотъ моментъ только что вмшались голоса двнадцати дочекъ восклицавшіе.— Папа! Мама! какъ появился запыхавшійся, какъ бы отъ сильнаго бга, проводникъ Натшури и встревоженно заявилъ:

— Несчастье, милордъ, милэди!..

— Что такое, неужели буры побиты? блдня воскликнула Вильгельмина.

— Нтъ… Но линія Западно-Индійской желзной дороги попорчена на значительномъ разстояніи вслдствіе крушенія позда, мостъ разрушенъ, такъ что должно пройти порядочно времени, пока дорога будетъ исправлена!

— Но что же намъ тогда длать въ Дели? Намъ уже надоло видть развалины! Еще цлую недлю прожить здсь! Вотъ он, желзныя дороги!— слышались возмущенные возгласы со всхъ сторонъ.

— Этого никогда не могло бы случиться въ Англіи!— заявилъ Іеровоамъ Сандерсъ.

— Мы вдь, сэръ, въ англійской стран!— презрительно возразила Вильгельмина Вроятно вы хотли сказать, что такой штуки никогда не сыграли бы съ путешественниками въ Голландіи!

— Голландія не существуетъ въ смысл желзныхъ дорогъ!

— Ну конечно, желзныя дороги есть только въ одной Англіи!

— Само собой разумется, что какіе нибудь жалкіе 8,000 килом. голландскихъ дорогъ ничего не значатъ въ сравненіи съ 45,000 килом. англійскихъ!

— Прошу васъ не оскорблять мою родину!

— Да я и не думаю оскорблять!

— Я привожу только цыфры!

— Я тоже полагалъ, что моимъ уважаемымъ кліентамъ не доставитъ удовольствія долго оставаться здсь!— замтилъ проводникъ.

— Поэтому я,— продолжалъ проводникъ:— изыскалъ возможность продолжать путешествіе немедленно…

— Неужели это возможно?

— Да, милордъ!.. Это Электрическій Отель.

Это сообщеніе удивило всхъ.

— Что же это такое Электрическій Отель?— спросилъ Сандерсъ.

— Это прекраснйшее изобртеніе, милордъ, чрезвычайно удобное для путешественниковъ. Это домъ-автомобиль, приводимый въ движеніе электричествомъ. Автомобиль теперь совершаетъ свой первый пробный рейсъ и мн удалось уговорить владльца этого отеля согласиться принять васъ въ качеств первыхъ пассажировъ.

Эти слова вызвали восторженныя рукоплесканія барышень.

— Папа, мама, согласимся на это предложеніе!.. Какой восторгъ быть первыми пассажирами перваго дома — автомобиля!

— Хотя покойный мужъ мой и былъ пхотинцемъ, но ради этихъ новобранцевъ я готова перейти въ обозную команду!

— Я тоже согласенъ!— воскликнулъ супругъ, радуясь, что хоть случайно онъ могъ сойтись во мнніи съ женой.

— Идемте, идемте!— хоромъ подхватили вс миссъ и фрейленъ.

— Тогда попрошу слдовать за мной,— почтительно кланяясь предложилъ проводникъ,— Электрическій Отель находится недалеко отсюда!

Услыхавъ весь этотъ разговоръ, докторъ Безымянный и Сигаль поспшили незамтно вернуться въ аллюминіевый домъ и не боле, какъ черезъ полъ часа докторъ любезно встрчалъ своихъ гостей.

Прежде всего ‘г-нъ хозяинъ’, какъ величалъ доктора сэръ Сандерсъ, попросилъ своихъ пассажировъ облечься въ мундиры его служащихъ, говоря, что во время совершенія перваго рейса, онъ не иметъ еще права принимать пассажировъ. Это переодваніе спасаетъ его отъ непріятности, въ случа если бы какой нибудь правительственный агентъ захотлъ сдлать ревизію отеля въ пути. Въ костюмахъ же служащихъ гостинницы, никто не заподозритъ въ нихъ пассажировъ. Помщеніе для нихъ отведено въ комнатахъ нижняго этажа.

Вс двицы были довольны такимъ переодваніемъ въ оригинальные костюмы индійскаго покроя и тюрбаны темно-зеленаго цвта. Даже пріятному настроенію поддались и почтенные папенька и маменька.

Въ новыхъ костюмахъ барышни были положительно прелестны, Іеровоамъ и Вильгельмина — оригинальны.

Людовикъ сейчасъ же сталъ любимцемъ всхъ барышень. Комфортабельность гостинницы привела всхъ въ восторгъ, а Безымянный радовался, что смлый планъ факира Магапура, пока удался, какъ нельзя лучше.

На разсвт гостинница-автомобиль уже катилась полнымъ ходомъ по дорог въ Шейрахъ, оставляя за собой Дели.

XII.
Хлороформистъ.

Почти параллельно хребту сверныхъ Аравійскихъ горъ, съ сверо-запада къ юго-западу идетъ широкая, окаймленная съ обихъ сторонъ широкими канавами, дорога.

Вся мстность до селенія Нарноль представляетъ собою цвтущія поля проса красноватыя полосы пшеницы и обширныя бахчи дынь.

На передней террас дома-автомобиля расположилось все семейство Сандерсъ ванъ-Стоонъ, восхищаясь окружающей мстностію, а также и удобствами Электрической Гостинницы, которая, по утвержденію Вильгельмины являлась посрамленіемъ всхъ англійскихъ желзныхъ дорогъ.

— Да и голландскихъ также! прибавила старшая изъ ея дочерей для пердупрежденія могущей возникнуть новой стычки между супругами.

Мстность за селеніемъ Нарноль совершенно измняла свой характеръ.

Чувствовалась близость пустыни Таръ. Красивые пейзажи замнились однообразными песчанными и скалистыми пространствами, которыя тянутся на всей сверо-западной части Раджпутана. Единственно часто оживляло эту скучную картину — это зеленющіе сады вокругъ небольшихъ селеній, разбросанныхъ на громадныхъ разстояніяхъ одно отъ другого

Встрчались по дорог мосты, перекинутые черезъ пересохшія въ это время года рки, но обильныя ею во время половодья.

Хозяинъ гостинницы, сидя со своими гостями на террас, подолгу бесдовалъ съ ними, разсказывая исторію Индіи, нашествія враговъ, которые совершали ихъ всегда черезъ проходъ въ горахъ Афганистана, гд протекаетъ рка Кабулъ.

Докторъ разсказывалъ объ арійцахъ, туркменахъ, монголахъ, персахъ, туркахъ и грекахъ Александра Македонскаго, ордахъ Камбиза, проникавшихъ тмъ же путемъ. Относительно будущаго Индіи Безымянный говорилъ, что сюда же придутъ и русскія войска и что посл этого только наступитъ пробужденіе страны чудесъ, ненавистное иго будетъ свергнуто и посл долголтняго порабощенія воспрянетъ новый подъемъ духа въ измученной стран.

Познанія доктора вызывали удивленіе въ его слушателяхъ, вопросы сыпались со всхъ сторонъ, какъ вдругъ въ воздух пронесся жалобный крикъ.

— Помогите! Помогите!

По приказанію Безымяннаго автомобиль былъ остановленъ и докторъ спустился на дорогу, изъ придорожной канавы приподнялась фигура индуса и затмъ въ безсиліи опустилась опять.

Приблизившись къ лежащему. Безымянный увидлъ, что все тло индуса покрыто ранами и кровавыми рубцами, все лицо его также было изранено и исполосовано.

Взглядъ раненаго былъ молящій и робкій.

— Не бойся!— сказалъ подходя Безымянный,— кто тебя привелъ въ такой видъ?

— Любимцы англичанъ брамины, эти грабители и угнетатели насъ!

— Но за что же? Что ты совершилъ такое?

— За чтеніе священныхъ книгъ, изъ которыхъ я узналъ, что въ старыя времена, когда еще не было браминовъ въ Индіи, нашихъ вдовъ и дочерей не убивали и что этотъ зврскій обычай, для ослабленія касты воиновъ, введенъ браминами. Дйствительно, подъ ихъ вліяніемъ, вдовы стали гибнуть на кострахъ со своими умершими мужьями, а отцы начали душить своихъ дочерей, будто бы потому, что он не способствуютъ обогащенію семьи, такъ какъ не могутъ носить оружія. Такимъ образомъ знатныя семьи, древніе роды стали угасать и вымирать. Я разсказывалъ объ этомъ народу и вотъ меня схватили и доставили англійскимъ политическимъ агентамъ, потомъ посадили въ тюрьму и вчера выдали служителямъ Брамы, которые приговорили меня къ смерти отъ плетей изъ зминой кожи и били меня до потери сознанія. Не могу сказать, какъ я остался живъ, но очнувшись я увидлъ себя истекающимъ кровью здсь, въ канав!

— А гд ты живешь?

Раненый протянулъ руку, указывая на кучу развалинъ, виднвшихся въ сторон отъ дороги.

— Теперь, превращенный въ то, что ты видишь, я не имю гд преклонить свою голову!

— Итакъ браминовъ ты ненавидишь?…

— А ты не ихъ ли приверженецъ?— испуганно произнесъ индусъ.— Хотя нтъ! Я видлъ, что лицо твое было спокойно, когда я а нихъ говорилъ, англичаниномъ ты тоже быть не можешь, такъ какъ не хуже меня говоришь на моемъ родномъ язык… Я съ радостью буду теб во всемъ повиноваться, если ты не будешь имть ничего противъ моей мести браминамъ!

— А если я воспротивлюсь этому?…

— Тогда дай мн умереть здсь и уйди отъ меня!

— Успокойся, мой другъ! Я тебя только полечу немного и постараюсь возстановить твои силы, а месть твоя браминамъ меня не касается!

— Хорошо, я согласенъ! Я корзинщикъ Аудъ, который не забудетъ твоихъ милостей…

Черезъ нкоторое время больной, съ тщательно перевязанными ранами, уже лежалъ на удобной койк въ большой зал нижняго этажа. Вскор онъ уснулъ, а Безымянный и Сигаль бесдовали, сидя около него.

— Не совсмъ мн нравится, докторъ, этотъ парень!— говорилъ Сигаль…— Взглядъ у него какой-то лукавый… Да и выглядитъ онъ слишкомъ бодрымъ, совсмъ не похожъ на человка, истекавшаго кровью… Ну да вы умне меня, у меня вдь, слова, что втеръ!

— Пожалуй, дорогой мой, ты правъ… У меня получилось тоже впечатлніе… Но индусы народъ очень выносливый, пренебрегающій всякой физической болью.

—Болью то пожалуй, но нельзя пренебрежительно относиться къ потер крови… Презрніе тутъ не поможетъ… И раны, мн кажется, не похожи на настоящія…

— Откуда, господинъ Сигаль, вы почерпнули такія познанія по части хирургіи?— улыбаясь спросилъ Безымянный.

— Меня самого не разъ били и палкой, и плеткой, и ремнемъ, потому мн и знакомы подобные шрамы, выглядли они иначе, чмъ эти царапины, Хотя били меня не съ цлію убить… Этотъ же человкъ былъ приговоренъ къ смерти!

Дйствительно незначительность пораненій больного поразила и Безымяннаго, когда онъ длалъ перевязку, не смотря на то, что видъ ранъ былъ ужасающій и тогда же у доктора явилась мысль, не соглядатай ли это, подосланный его врагами.

Безымянный зналъ, что вс браминскія касты теперь возстали на него, дерзнувшаго остановить колесницу Ягернаута, убить священнаго тигра и, посрамивъ всмъ этимъ браминовъ, пріобрсти неограниченное вліяніе на народъ.

Слдовало бы высадить этого мнимаго больного на дорогу, а самимъ продолжать путь, но докторъ боялся, что онъ можетъ ошибиться въ своихъ предположеніяхъ. Возможно, что слуги браминовъ пощадили несчастнаго, какъ это иногда бывало. Все-таки слдовало оказать несчастному первую помощь, а за тмъ можно и разстаться съ нимъ.

— Пока намъ его опасаться нечего, у него сильный жаръ, и онъ даже шевельнуться не можетъ. Мы будемъ зорко слдить за нимъ, пока онъ оправится!— говорилъ докторъ.

Ршивъ поступить такъ и видя, что больной крпко спитъ, Сигаль и докторъ вышли освжиться на террасу.

Лишь только они вышли, больной полураскрылъ глаза и язвительно улыбаясь прошепталъ:

— Какая жалкая наука европейцевъ! Этотъ ученый не съумлъ даже распознать, что язвы мои сдланы иглой колючей ліаны мезруръ, а лихорадка вызвана напиткомъ заполейе…

Безымянный понялъ бы значеніе этихъ словъ, если бы только могъ ихъ услышать.

Въ числ различныхъ растеній, покрывающихъ густою стью болотистыя равнины Бенгальскихъ джунглей встрчаются два рода ползучихъ ліанъ мезруръ и заполейе, отличающихся удивительными свойствами, которыми пользуются брамины, эти неподражаемые фабриканты чудеснаго.

Сокъ заполейе, принятый въ извстномъ количеств, вызываетъ ускоренное кровообращеніе и видимое лихорадочное состояніе, но отнюдь не ослабляющее человка и не вредящее его здоровью. Колючія же длинныя иглы ліаны мезруръ употребляется издавна служителями Брамы для изображенія на своемъ тл страшныхъ по виду ранъ, но совершенно безболзненныхъ и не опасныхъ, вслдствіе того, что сокъ этой ліаны сейчасъ же прижигаетъ рану, уничтожая чувство боли.

Это и есть тотъ секретъ легкости, съ которой брамины переносятъ физическія страданія, вызывающія удивленіе въ невжественномъ народ и прізжихъ иностранцахъ. Собственно же говоря здсь нтъ ни терпнія, ни боли — все сводится къ простому обману или фокусу.

Мнимый больной не раскрывалъ глазъ и не шевелился въ теченіе цлаго дня, стараясь лежать совершенно неподвижно и покорно принимая каждые два часа предлагаемое ему лекарство.

Съ наступленіемъ ночи автомобиль остановился въ нсколькихъ саженяхъ отъ деревни Шеирахъ, которая была послднимъ селеніемъ на краю пустыни Таръ, раскинувшейся на 800 километровъ до самаго Синда.

Аудъ продолжалъ лежать не шевелясь, но чутко прислушиваясь къ малйшему шороху въ дом. Безымянный прошелъ въ свою комнату во второмъ этаж и заснулъ, не принявъ мръ предосторожности по отношенію къ индусу, думая, что онъ находится въ полусознательномъ состояніи.

Слыша, что все успокоилось, Аудъ приподнялся на своемъ лож, сбросилъ съ себя вс перевязки, надлъ свое, лежавшее тутъ же, блое опоясаніе и высыпалъ на мраморный столикъ нсколько желтоватыхъ крупинокъ, величиною съ булавочную головку и небольшое количество какихъ то прозрачныхъ кристалликовъ.

Вс желтоватые крупинки онъ проглотилъ и выждалъ нкоторое время.

Спустя четверть часа онъ чиркнулъ спичку и поднесъ къ къ кучк кристалликовъ, лежащихъ на стол, бормоча про себя:

— Прекрасно, ренгзебъ сдлалъ меня непобдимыми для сна, а фалтваръ. сдлаетъ свое дло надъ остальными!

Кристаллики охватываемые пламенемъ, стали быстро трескаться и легкія струи голубоватаго дыма поднялись къ потолку, распространяя сильный странный запахъ, напоминающій ароматъ яблокъ съ эфиромъ. Черезъ минуту кристаллики фалтвара сгорли. Аулъ слъ на скамейку и казалось чего то ждалъ.

Способъ изготовленія индусскаго хлороформа — фалтвара, усыпительнаго средства, совершенно намъ неизвстенъ. Въ Европ хлороформъ извстенъ только въ жидкомъ вид посредствомъ перегонки смси спирта и воднаго раствора хлорной извести и дкой извести. Въ сравненіи съ фалтваромъ европейскій хлороформъ, какъ усыпляющее средство, является ничего не значущимъ.

Открыли это средство брамины и держатъ его въ секрет, одни они умютъ приготовлять воспламеняющіеся кристаллики хлороформа, причемъ дйствіе ихъ такъ сильно, что никакія стны или двери не въ состояніи задержать одурманивающаго запаха фалтвара.

Одной ученой комиссіей былъ произведенъ въ Бомбе опытъ усыпленія человка, помщеннаго внутри водолазнаго колокола, металлическія стнки котораго не могли предохранить этого человка отъ усыпленія.

Дйствіе же ренгзеба, т. е. остатка отъ сожиганія морскихъ водорослей, совершенно обратное.

Пріемъ этого средства совершенно нейтрализуетъ дйствіе всхъ извстныхъ усыпительныхъ средствъ, не исключая, и хлороформа — самаго сильнаго изъ нихъ.

Прошло времени около часа, когда Аудъ всталъ и, обшаривъ часть стны, нашелъ пружину, спускавшую корзину — лифтъ. Съ легкимъ трескомъ корзина спустилась. Аудь сталъ въ нее и, поднявшись наверхъ, прислушался.

Вс спали.

— Дло выиграно,— пробормоталъ онъ и началъ прокрадываться сначала въ одно отдленіе, затмъ въ другое, приближался къ постелямъ и крался дальше. Вотъ еще дверь. Аудъ толкнулъ ее. Небольшая комната, освщенная электрической лампочкой, придланной къ потолку. На роскошной оттоманк спитъ одтая Анооръ съ французской книгой въ рукахъ. Сонъ засталъ ее за изученіемъ родного языка ея нареченнаго брата Сигаля.

Видъ спящей двочки вызываетъ радостный возгласъ индуса:

— Она! Она! Спасенная изъ волнъ океана… На этотъ разъ уже не спасется!

Индусъ подходитъ къ ней, беретъ ее на руки и несетъ. Вотъ проходитъ по зал чашъ, садится въ корзину, спускается вмст съ ношей внизъ и выходитъ въ сни и на крыльцо. Здсь доносится до его слуха странный, равномрный звукъ, долетающій сверху. Аудъ стоитъ и прислушивается. Ему кажется, что это чьи то шаги. Нагнувшись впередъ онъ видитъ дежурнаго часового, прохаживающаго по крыш автомобиля. Хлороформъ не подйствовалъ на него.

Аудъ старается подвигаться впередъ только въ т моменты, когда часовой поворачивается къ нему спиной. Онъ то бжитъ, то прилегаетъ къ земл со своей ношей, чтобы не быть замченнымъ.

Добразшись такъ до края дороги, индусъ спустился въ канаву, по которой и направился дальше, таща за собой безчувственную Анооръ.

Пройдя саженъ 50 отъ автомобиля онъ, выждавъ удобный моментъ, выскочилъ изъ канавы и бросился со своей жертвой въ кусты, росшіе близъ канавы, а минуту спустя скрылся въ чащ лса.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Очередь быть часовымъ выпала на этотъ разъ матросу Ивону, природному бретонцу, человку отчаянно смлому во всякой опасности, но безусловно робкому и боязливому -по отношенію къ сверхъестественнымъ силамъ и духамъ, въ которыхъ онъ искренно врилъ. Воображеніе его было населено домовыми, русалками, ночными привидніями и другими фантастическими созданіями. Особенно въ лунныя ночи, съ ихъ обманчивымъ блсоватымъ, неврнымъ свтомъ, придающимъ предметамъ странныя фантастическія очертанія, онъ чувствовалъ себя усиленно плохо.

И въ эту ночь онъ вдругъ содрогнулся. Въ кустахъ направо ему показалось два пятна: одно черное, другое блое. Въ этотъ моментъ какъ разъ Аудъ съ ношей спустился въ канаву.

Все существо бретонца наполнилось страхомъ.

— Что же это такое?— пробормоталъ онъ,— вдь этого сейчасъ не было…

Но сейчасъ же онъ подумалъ, что онъ не замтилъ этого раньше, такъ какъ предметы были неподвижны. Но вдругъ пятна тихо стали сползать на дно канавы. Ивону чуть не закричалъ отъ страха.

— Оборотень! Клянусь честью… это блуждающая тнь…— едва шевеля губами бормоталъ онъ и, вспомнивъ, что духи не любятъ, когда за ними, во время ихъ странствій,— слдятъ, закрылъ глаза.

Когда же онъ осмлился посмотрть, тамъ уже никого не было.

— Слава Богу!— проговорилъ Ивону,— блуждающая тнь, миновала меня не примтивъ… А какъ опасна встрча съ нею! Бабушка моя изъ за этого осталась хромою на всю жизнь! Разъ вечеромъ она встртилась съ такой блуждающей тнью,— и этотъ проклятый оборотень переломилъ ей ногу. Вдругъ Ивону застоналъ, падая на колни:

— Святые угодники… защитите… спасите меня!.. Возгласъ этотъ вызванъ былъ появленіемъ той же тни, точно выросшей изъ земли, только нсколько дале. Тнь сдлала большой скачекъ и опять исчезла за кустами.

— Не знаю, что и будетъ теперь со мною!.. Позвать скорй товарищей!..— шепталъ Изону еле-еле добираясь до люка, ведущаго въ ‘казарму экипажа’, какъ они называли свое помщеніе.

— Ей ребята!— закричалъ онъ внизъ,— блуждающая тнь за бортомъ…

Отвта не было.

Онъ снова крикнулъ и не усплъ докончить, какъ сильный порывъ втра, промчавшись по равнин обдалъ его цлымъ градомъ песку и мелкихъ камешковъ. Это было уже не по силамъ бдному бретонцу, ему представился цлый легіонъ ночныхъ оборотней и блуждающихъ тней нападающій на него.

Уже не раздумывая, онъ бросился въ люкъ, зацпился зачто то и, не удержавъ равновсіе, грохнулся на одну изъ коекъ, стоявшихъ вдоль стнъ ‘казармы’.

На этой койк спалъ Керадэкъ, который съ просонья прежде всего выругался, затмъ отбросилъ съ себя упавшаго бретонца и, не понимая въ чемъ дло, спросилъ:

— Что случилось? Кто здсь?

— Призидніе!— могъ только проговорить Ивону.

— Гд?

— На дорог!

— Странно! Очень странно!— бормоталъ, одваясь, старый лодочникъ,—голова у меня очень тяжела и во рту какъ то скверно. Пойдемъ на верхъ, объясни мн топкомъ, въ чемъ дло, иначе я теб этого такъ не спущу! Какое тутъ привидніе!— продолжалъ онъ.

Ты, дуралей, отъ страха не разобралъ — это былъ какой нибудь шпіонъ… Одно хорошо, что ты разбудилъ меня. Возможно, что на насъ нападутъ,— иди и смотри зорко, а я разбужу командира!

Керадэкъ опять спустился въ казарму и прошелъ въ комнату Безымяннаго.

Доктора пришлось потрясти нсколько разъ прежде, чмъ онъ проснулся и раскрылъ глаза.

— Какая тяжелая голова у меня сегодня и скверный вкусъ во рту!.— были первыя его слова посл пробужденія.

— Такъ и у васъ тоже!— воскликнулъ Керадэкъ.

— Ага! вкусъ напоминаетъ… хотя нтъ… не можетъ быть, — въ раздумьи говорилъ Безымянный.

Выслушавъ объясненіе Керадэка, почему онъ счелъ нужнымъ его разбудить, докторъ, какъ бы осненный внезапной мыслью, воскликнулъ:

— Ты правъ, Керадэкъ! На насъ хотятъ напасть и, чтобы нападеніе вышло успшне — насъ усыпили…

— Усыпили?

— Конечно! Я узнаю вс признаки усыпленія хлороформомъ. Неужели это сдлалъ Аудъ?..

Докторъ въ теченіи этого разговора одлся и поспшилъ съ Керадэхомъ въ залу нижняго этажа, гд помщался больной, но гд теперь его уже не было. Пятна аспиднаго цвта на мраморномъ столик обратили обратили вниманіе доктора… Нагнувшись ближе, чтобы лучше разсмотрть, онъ воскликнулъ.

— Несомннно Аудъ безсовстно провелъ насъ! Это кристаллизованный хлороформъ!..

Открытая входная дверь показывала, какъ бжалъ предатель.

— Въ погоню!— шепнулъ Безымянный Керадэку, и оба бросились черезъ сни и террасу на дорогу.

XIII.
По слдамъ.

Стоптанная и смятая трава на дн канавы и за канавой до первыхъ кустовъ, явно свидтельствовала о направленіи, выбранномъ бглецомъ.

Дальше, въ кустахъ, обломанные сучья и втви показывали, что здсь индусъ отбросилъ всякую заботу объ осторожности, чувствуя себя въ полной безопасности. Вдругъ вниманіе доктора привлекъ на себя кусокъ пестрой ткани, повисшій на иглахъ колючаго кустарника. Докторъ нагнулся и сразу призналъ въ немъ обрывокъ знакомой ему туники Анооръ.

— Онъ похитилъ нашу Анооръ!— гнвно воскликнулъ Безымянный,— Наша двочка въ рукахъ безжалостныхъ браминовъ! Но мы спасемъ ее! Чего бы мн это не стоило, мы спасемъ ее! Мн дорогъ этотъ ребенокъ, называемый меня своимъ отцомъ… Ради нее я готовъ пожертвовать и жизнью, и моей завтной цлью… Ее спасемъ!..—и докторъ бгомъ вернулся къ автомобилю, Керадэкъ еле поспвалъ за нимъ.

— Разбуди своихъ… Пусть будутъ готовы отправиться со мной по первому слову… Чтобы захватили съ собой т волынки, о которыхъ я говорилъ… каждому дай по трости, что стоятъ въ углу кладовой…

— Все будетъ сдлано, командиръ!

Пока будили команду, Безымянный вбжалъ въ комнату Сигаля и принялся разсталкивать его.

— Что такое?.. Въ чемъ дло?.. Поздъ сошелъ съ рельсъ?.— бормоталъ мальчуганъ, пока докторъ не потрясъ его за плечи и не поставилъ на ноги.

— Слушай, Сигаль! Брамины похитили Анооръ… Они ее убьютъ… Чтобы спасти, надо торопиться…— перерывающимся голосомъ шепталъ Безымянный.

— Анооръ!— повторилъ мальчуганъ,— похитили Анооръ… Негодяи… Они узнаютъ меня… Гд они?..

— Пока не могу сказать этого, не знаю, одвайся, сейчасъ узнаемъ, пойдемъ…

Мальчикъ живо одлся и несмотря на горе при мысли объ Анооръ — онъ не жаловался, не вздыхалъ: онъ ждалъ возможности начать дйствовать, еще разъ спасти двочку, которую онъ называлъ своей сестричкой.

Такой характеръ въ мальчик удивлялъ Безымяннаго.

— Ты, Сигаль, настоящій мужчина, отважный и смлый!— говорилъ онъ пожимая руку Сигаля. Съ такимъ помощникомъ я берусь все сдлать! Идемъ!

Они прошли въ такъ называемую лабораторію, помщавшуюся въ самомъ заду аллюминіеваго дома и сплошь заставленную колбами, ретортами, пробирками, разными, страннаго вида, инструментами, металлическими зеркалами и аллюминіевыми ваннами. По полу проходили рельсы, а по стнамъ стояли различные сосуды и предметы.

Молча ученый подошелъ къ ручк, напоминающей ручку шарманки, утвержденной въ стн и повернулъ ее нсколько разъ.

Отъ стны отдлилась черная доска и стала двигаться по рельсамъ. Одновременно съ этимъ по параллельнымъ рельсамъ покатился какой-то странный аппаратъ на мдныхъ стойкахъ, между которыми были укрплены металлическія проволоки, бронзовыя пластинки, рефлекторы со стеклянными электрическими приборами. Въ это же время въ самой стнк дома раскрылось, окошко, на подобіе слухового, черезъ которое видны были окрестности.

— Чего же мы ждемъ?— спросилъ въ нетерпніи Сигаль.

— Мы постараемся напасть на слдъ нашей маленькой бдной подруги!— отвтилъ Безымянный. Прежде чмъ догонять этого негодяя, намъ нужно узнать куда онъ бжалъ.

— Это, конечно, хорошо, но что мы узнаемъ изъ этихъ картинокъ.

— Погоди… Ты помнишь, я говорилъ теб, что, благодаря открытіямъ Бранли, Герца и Рентгена, я могу посылать электричество на большія разстоянія, безъ всякихъ проводовъ. Въ данномъ случа я примню этотъ способъ обратно, т. е. получаю электричество, исходящее изъ извстной опредленной, точки, издали. Великая сила природы — электричество, справедливо называемое факирами ‘душею міра’ находится везд и во всемъ, въ дйствіяхъ, въ движеніяхъ, въ звуковыхъ волнахъ или въ свтовыхъ. Электрическій токъ или волна, исходитъ отъ тла человка бгущаго, говорящаго, дышащаго. Мой аппаратъ воспринимаетъ самый слабйшій токъ, Это — соединеніе телефона съ телефономъ безъ проводовъ.

Его дйствіе на близкомъ разстояніи ты уже видлъ, когда у насъ были англійскіе офицеры, а теперь онъ приспособленъ къ большому разстоянію. Вотъ смотри!

Въ это время на экран появился пейзажъ съ небольшой рощицей, позади которой виднлась деревня Шеира, потомъ картина медленно перемнилась.

— Вотъ здорово! Точно мы идемъ^! Лсъ, прогалина!..

— А слды человка видишь? Вотъ здсь, посмотри, Аудъ скрылся въ лсу, вонъ тропинка, по которой онъ шелъ… А теперь лсъ кончается и идетъ безплодная, песчаная равнина, мстами усянная скалами…

Ученый внимательно и слегка удивленно всматривался въ изображеніе.

— Никого не видно!..— бормоталъ онъ,— Какъ могъ пшій индусъ уйти такъ далеко по голой пустин? А — а! Вотъ въ чемъ дло!— громко воскликнулъ докторъ.— Смотри, Сигаль, за этой скалой виднется конскій слдъ… Все было заране обдумано, подготовлено! Его здсь ждали! Мерзавцы!

Картина опять смнилась. Ясно были видны слды двухъ лошадей.

Сигаль теперь уже какъ то робко смотрлъ на молодого ученаго, который, благодаря, своей науки, могъ изъ кабинета видть все, что происходило на большомъ разстояніи, что длали его враги.

Вотъ на картин появился цлый лсъ скалъ. Гроты и пещеры раскрывали свои пасти въ узкій проходъ, который изогнувшись, расширялся и образовывалъ какъ-бы кольцо.

Здсь сидла компанія въ нсколько человкъ среди которыхъ стоялъ Аудъ, держа за плечо Анооръ, лицо которой выражало безпредльный ужасъ.

Докторъ повернулъ маленькій тормазъ и картина стала неподвижной, потомъ онъ нажалъ какую-то пружину и до слуха Сигаля и ученаго стали доноситься голоса сидящихъ.

Удивленіе Сигаля при этомъ было такъ вегіико, что онъ чуть не вскрикнулъ, но докторъ остановилъ его.

— Не говори! Слушай!

При этомъ Безымянный указалъ рукой на маленькій циферблатъ, на которомъ стрлка показывала на одну изъ цифръ.

— Они находятся на 12 километровъ и 500 метровъ отъ насъ, какъ видно по этому километрическому аппарату.

Разговоръ происходилъ на индусскомъ нарчіи, а потому Сигаль, слыша ихъ голоса, не могъ понимать разговора, что вызывало досаду маленькаго, парижанина.

— Молчи, я теб переведу!— и Безымянный началъ переводить:

Аудъ: Человкъ этотъ, говорю я вамъ, обладаетъ большой силой, такъ какъ онъ сумлъ остановить колесницу Ягернаута и взглядомъ убилъ священнаго тигра, онъ задался цлью уничтожить власть браминовъ въ Индіи…

Одинъ изъ сидящихъ. Но вдь мы не брамины и намъ до этого нтъ никакого дла! Вдь не могъ же ты забыть, кто я такой? Я — глаза товарищей Шивы и Кали — Даливаръ!

— Потому, что я ничего не забываю, я и говорю теб это, такъ какъ и ты заинтересованъ въ томъ, чтобы брамины не были поражены!

— Я заинтересованъ?

— Да, конечно! Вспомни и скажи, кто по власти служитъ здсь противовсомъ всесильной власти англичанъ? Англичане это чувствуютъ и щадятъ насъ, зная, что по нашему Призыву возстанутъ милліоны людей. Но мы еще не произносимъ этого послдняго призывнаго слова, потому что не пришло еще для этого время. Когда вы подняли великое возстаніе сипаевъ, мы васъ, тозарищей Шивы, предупреждали, что часъ освобожденія еще не пробилъ, вы не поврили и были разбиты. А посл чьей помощью вы могли вновь возродиться? Вдь т же бра мины протянули вамъ руку помощи, простивъ вамъ ваши ошибки во имя вашего патріотизма, тронутые вашими искренними усиліями!

Это была ложь. Брамины отчасти помогли возродиться товарищамъ Шивы, но исключительно для того, чтобы добиться новыхъ выгодъ отъ англичанъ. Но Деливара смутили слова обманщика.

Не лжешь ли ты?— спросилъ онъ.

— У меня доказательство на лицо, я привелъ эту жертву вамъ добровольно, она должна погибнуть на алтар Шивы и Кали!

— А кто она?

— Я не долженъ произнести ея имени,—торжественно заговорилъ Аудъ, глаза котораго злобно сверкнули,— но я скажу теб почему такая жертва будетъ особенно пріятна божествамъ.

Безымянный стоялъ поблднвшій, сосредоточенный. Тайна, тяготвшая надъ его любимицей наконецъ то станетъ ему извстной.

— Ты знаешь что раньше вс жители Синда и Пенджаба, выбирали среди себя заслуживавшаго особеннаго доврія гражданина и ежегодно уплачивали ему извстную, добровольную дань, изъ которой образовывался особый капиталъ, предназначавшійся на военныя нужды страны. Капиталъ этотъ былъ названъ ‘Сокровище Свободы’ и долженъ былъ служить для покупки патроновъ и оружія, когда вся Индія возстанетъ противъ чужеземнаго владычества.

— Мы знаемъ объ этомъ сокровищ. Но разв оно и теперь еще существуетъ?

— Да, и скоро настанетъ часъ, когда оно понадобится. Вотъ это то и есть причина, вслдствіе которой эта двушка должна умереть.

Въ святйшей изъ святыхъ книгъ Ригъ-Веда говорится ‘Ихъ будетъ дв сестры, одна изъ нихъ будетъ знать тайну, гд хранится ‘Сокровище Свободы’. Она будетъ на нсколько лтъ старше своей сестры, но она будетъ безумна и поэтому неприкосновенна и священна для всхъ. Всякій, поднявшій на нее руку, будетъ пораженъ самъ и семья его, и вс близкіе его до пятаго колна. Но ей возвратится разумъ ея и она укажетъ, гд хранится сокровище. И будетъ это, когда меньшая сестра падетъ жертвой кинжала Шивы. Безумной будетъ показано опоясаніе сестры, обмоченное въ ея же крови,— и глаза безумной прозрятъ, мысли ея прояснятся и скажетъ она: ‘Пробилъ часъ на часахъ Вчности’.

Помолчавъ Аудъ добавилъ:

— Меньшая сестра эта здсь передъ вами. Это опоясаніе ея будетъ окрашено ея кровью. Вотъ рука, долженствующая поднести ткань эту къ глазамъ покинутой разумомъ!— и онъ протянулъ руку впередъ.

Вс слушали молча.

— А ты кто?— произнесъ Деливаръ.

— Я — жертвоноситель храмовъ Эллора, мудрый избранникъ браминовъ — Аркабадъ. Я, довряя теб, вручаю жертву и подожду пока получу отъ тебя, окрашенное ея кровью, опоясаніе. Съ тобою же я пойду и къ безумной, чтобы засвидтельствовать другимъ, что уста мои не лгутъ. Тогда передъ нами откроется тайна и ты и я узнаемъ то мсто, гд хранится это сокровище!

— Я теб врю!— сказалъ посл нкотораго молчанія Деливаръ.— Гд я найду тебя?

— Въ браминскомъ монастыр мавзолея царя Руньетъ-Синга, въ Лагор!

— Все сдлается такъ! Начало дня. Ночью же, когда луна зажжетъ свою лампаду подъ куполомъ голубого свода, мы принесемъ жертву въ пещер Заполаки!

Анооръ въ отчаяніи взмолилась:

— О пощадите! Пощадите!

Сигаль узналъ ея голосъ, и забывъ, что передъ нимъ только изображеніе, кинулся впередъ, но все вдругъ исчезло.

— Идемъ!— сказалъ докторъ, дрогнувшимъ голосомъ.— Пора!

— Куда же?

— Въ пещеру Заполаки!.. Къ вечеру мы будемъ тамъ… Въ дорог я скажу теб, что мн отъ тебя нужно! Ее мы спасемъ!

Докторъ сталъ снимать съ себя костюмъ, сказавъ, чтобы и Сигаль сдлалъ тоже самое. Затмъ онъ досталъ изъ шкафа дв старинныхъ кольчуги съ набедренниками, наколнниками я чулками, очень тонко сдланныхъ, причемъ вс звенья кольчугъ напоминали собою по виду крошечныя катушки Румкорфа. Одну изъ кольчугъ докторъ подалъ Сигалю.

Когда были одты кольчуги и, поверхъ нихъ, обыкновенное платье, Безымянный сказалъ:

— Теперь до насъ никто не можетъ дотронуться безъ того, чтобы за это не поплатиться жизнью!

— Однако, чортъ возьми, я теперь положительно недоумваю, куда двать руки!

— Ты обрати вниманіе, что на бедр у тебя есть сплошная металлическая пластинка! Это электричество — такъ какъ эти кольчуги представляютъ изъ себя сть электрическихъ снарядовъ. Электричество начинаетъ дйствовать не ране, пока ты надавишь эту пластинку!

— Но вдь это главнымъ образомъ опасно для того, кто вырядился въ такую рубаху!

— Нтъ. Токъ, которымъ онъ окруженъ, не можетъ причинить ему никакого вреда!

Сказавъ это, Безымянный досталъ дв черныя трости съ золотыми набалдашниками и укрпилъ ихъ въ одной изъ машинъ, вырабатывающихъ электричество и приведенныхъ въ дйствіе.

— Въ ожиданіи,— заговорилъ онъ,— пока наши трости будутъ заряжаться, я объясню теб, почему намъ нечего опасаться проволочной рубашки. Мозгъ въ человческомъ тл играетъ ту же роль, какъ пріемникъ-регистраторъ въ аппарат. Глаза, уши, нервная система служатъ проводниками впечатлній, которыя они затмъ передаютъ нашему мозгу, получая ихъ отъ движенія. Движеніе же есть звукъ, свтъ, сотрясеніе воздуха, какъ напримръ при гроз. Но вслдствіе несовершенства нашихъ чувствъ, мы можемъ улавливать и воспринимать только извстную степень движенія, которое представляетъ собою безконечную цпь градацій въ восходящей и нисходящей линіи, то постепенно усиливающихся, то ослабвающихъ. Если насадить, напримръ, на иглу кружочекъ картона, оклеенаго съ двухъ сторонъ цвточной бумагой и вертть съ усиливающейся быстротой, то вскор глазъ перестанетъ размчать цвта и получится одноцвтная поверхность, если еще усилить быстроту вращенія, то весь кружокъ превратится въ туманное пятно которое будетъ все рдть и, наконецъ, станетъ совершенно недвижимымъ, такъ какъ быстрота вращенія или движенія не позволитъ уже нашему несовершенному зрнію воспринять этого движенія. Если же взять обратное, то результаты получатся одни и т-же. Допустимъ, что кружокъ можно вертть такъ, что онъ сдлаетъ одинъ оборотъ въ теченіе цлаго года,тогда тоже глазъ не будетъ въ состояніи уловить этого движенія. Это же самое можно сказать и относительно звука, свта и электричества.

— Въ Америк,— продолжалъ немного помолчавъ докторъ,— преступниковъ казнятъ электричествомъ, причемъ наблюдалось, что слишкомъ сильный токъ не убиваетъ, а только усыпляетъ человка. Если-же токъ еще усилить, то человкъ, на которомъ онъ разряжается, совершенно не ощущаетъ его. Это все должно доказать теб, что наши кольчуги, какъ слишкомъ сильные проводники, не могутъ представлять для насъ никакой опасности, но всякій, прикоснувшись къ нимъ, т. е. подвергшійся дйствію только извстной части этихъ токовъ, безусловно убивается ими.

— О, какъ это превосходно!— вскричалъ Сигаль.— Теперь мы покажемъ этимъ негодяямъ, которые похитили нашу Анооръ! Но зато я долженъ буду и свою сестрицу предупредить, прежде, чмъ обнять ее, чтобы она подождала, пока я сниму свою электрическую фуфайку!

— Это, конечно, будетъ резонно! Ну, а теперь пора и въ путь, трости наши готовы!

Въ вестибюл они встртили шестерыхъ матросовъ и Керадэка, вооруженныхъ такими же тростями, сумками и карманчиками, болтающимися на ихъ поясахъ.

— Какъ наши англичане?— спросилъ Безымянный.

— Спятъ точно убитые!— отвтилъ Керадэкъ.

— Хорошо! Англійскіе власти, явятся сегодня сюда, если свднія, сообщенныя Магапуромъ врны, чтобы овладть нашимъ, автомобилемъ. Сандерсы, конечно, не будутъ въ состояніи имъ сообщить, куда мы отправились и какъ покинули нашъ домъ!

Сказавъ это, Безымянный сошелъ съ крыльца на дорогу, а за нимъ послдовали и вс остальные. Вскор они шли уже по тмъ мстамъ, гд два часа тому назадъ пробирался мнимый Аудъ со своей ношей.

XIV.
Маги и электротехники.

Шедшаго впереди всхъ Сигаля поражало сходство мстъ съ тми которыя онъ видлъ на экран телефота. Кусты были повтореніемъ виднныхъ, лсная тропа та же, вотъ и песчаная пустыня, скала, слдъ двухъ лошадей… Все это ему казалось какимъ то сномъ. Сигаль нагнулся къ земл и ощупалъ дйствительные слды. Значитъ докторъ въ самомъ дл волшебникъ, чародй, магъ, если онъ могъ показать ему путь, пройденный похитителемъ Анооръ два часа тому назадъ!

До скалъ пришлось пробираться, увязая въ песку пустыни, цлыхъ два часа. Но вотъ стали выростать все чаще и чаще скалы, иногда преграждая путь своими гранитными массами. Никто не разговаривалъ, не останавливался, и не оглядывался

Путники спустились въ глубокій ровъ, лежавшій на лво. Здсь уже былъ одинъ голый камень, безъ всякаго признака какой-нибудь растительности.

Солнце было уже высоко, жарко невыносимо, точно въ сушильной печи, потъ катится градомъ, дышать тяжело, ноги съ трудомъ повинуются. Вдругъ Сигаль крикнулъ: путники были въ томъ самомъ кольц, гд Анооръ была передана Аркабадомъ Деливару. Вотъ камни на которыхъ сидли вождь и другіе ‘товарищи Шивы и Кали’, а дальше немного открывала черный звъ изъ гранитной скалы пещера Заполаки.

— Какъ только наступитъ ночь, здсь должна умереть наша Анооръ!— задумчиво произнесъ Безымянный, посл продолжительнаго молчанія и указалъ рукою на пещеру.

Въ этой мрачной, темной пещер томилась и ждала смерти беззащитная, бдная двочка.

У Сигаля набжали на глазахъ слезы.

— Спасемъ ее, не унывай!— шепнулъ ему Безымянный и медленнымъ, но твердымъ шагомъ направился къ пещерному₍входу. Подойдя къ нему трижды, съ равными промежутками, ударилъ тростью въ скалу и трижды, какъ эхо раздался вибрирующій звукъ, похожій на звукъ отдаленнаго колокола. Затмъ Безымянный сталъ терпливо ждать.

Черезъ насколько времени изъ мрака пещеры раздался голосъ:

— Кто нарушилъ молчаніе звучащей скалы?

— Тотъ, кто есть Жизнь!— сразу отвтилъ Безымянный.

— Онъ попалъ не на тотъ путь: здсь обитаетъ Смерть!

— Мн должна повиноваться и сама Смерть!

— Теб извстно, что Шива могучъ, великъ и силенъ!

— Его господинъ — Вишну, сильне его!

Все смолкло. Немного подождавъ Безымянный подошелъ къ самому входу въ пещеру и повелительнымъ голосомъ произнесъ:

— Пойди къ своему господину Даливару, владык ‘Товарищей Шивы и Кали’, и передай ему, что Сынъ Золотого Тигра, хочетъ войти въ убжище Заполаки!

Легкое восклицаніе донеслось изъ мрака и послышался прежній голосъ!

— Слова твои будутъ переданы господину!

Изъ пещеры донесся шумъ поспшно удаляющихся шаговъ, затмъ все смолкло.

Ни Сигалю, ни Керадэку съ его шестью матросами разговоръ не былъ понятенъ, но вс они инстинктивно чувствовали, что они погружаются въ одну изъ тайнъ этой классической страны чудесъ, Индіи.

Вскор изъ мрака раздался тотъ же голосъ:

— Я принесъ отвтъ Даливара: Сынъ Золотого Тигра съ его спутниками могутъ войти въ заповдную пещеру, но сначала Сынъ Золотого Тигра пусть докажетъ свое божественное происхожденіе, иначе онъ такъ же падетъ жертвой на алтар Шивы!

— Я докажу!— отвтилъ Безымянный.

Въ глубин грота нарисовался смутный силуэтъ, который по мр приближенія, становился все боле опредленнымъ и наконецъ уже можно было ясно разсмотрть пришедшаго. Это былъ одинъ изъ Товарищей Шивы и Кали, въ бломъ тюрбан съ эгреткой, украшенной пятью рубинами кровавыми, драгоцнными камнями, посвященными генію-разрушителю — Шив.

— Слдуй за рабомъ, принесшимъ теб отвтъ Даливара,— проговорилъ маленькій, костлявый человкъ, вооруженный только кривымъ кинжаломъ за кушакомъ и краснымъ шелковымъ шнуркомъ Душителей, обмотаннымъ на лвой рук.

Проводникъ хлопнулъ въ ладоши и въ пещер замелькали огни. Вс отправились за проводникомъ въ самую глубь горы.

Идти нужно было по наклонной узкой галлере, освщенной свтомъ факеловъ, которые держали, точно отлитые изъ бронзы стражи, стоявшіе около стнокъ прохода, на разстояніи 20 шаговъ другъ отъ друга. Пламя факеловъ колебалось, отбрасывая на стны причудливыя тни и все обливая краснымъ, кровавымъ свтомъ.

Галлерея, постепенно разширяясь, приводила къ цлому ряду, соединенныхъ между собою, залъ и наконецъ привела къ большой пещер, весь потолокъ которой былъ покрытъ сталактитами и сталагмитами, спускающимися съ 80-ти футовой высоты.

Пещера освщалась факелами, воткнутыми въ расщелины стнъ. Дымъ отъ факеловъ сгущался вверху и вислъ туманнымъ, непроницаемымъ облакомъ подъ сводомъ пещеры.

Вся пещера наполнена была нсколькими сотнями человкъ, въ блыхъ тюрбанахъ съ налобными, украшенными пятью рубинами, эгретками, съ лицами, скрытыми кроваво-красными короткими масками.

Средина пещеры представляла собой нчто врод арены, огороженной краснымъ, невысокимъ барьеромъ, мстами покрытымъ изображеніями кровожадныхъ божествъ Шивы и Кали.

На возвышеніи, напоминавшемъ эстраду, прямо противъ входа, сидли на красныхъ деревянныхъ чурбанахъ вожди или старшины обществъ, среди нихъ на самомъ высокомъ чурбанъ сидлъ ихъ глаза — Даливаръ.

Многочисленное собраніе это состояло изъ индусовъ всхъ племенъ и кастъ. Отъ красноватаго освщенія факеловъ, отъ массы красныхъ предметовъ святилища, собраніе это, съ красными масками на лицахъ — производило впечатлніе чего то демоническаго.

Среди толпы можно было замтить герольда, оруженосца, поэта — этого неизбжнаго члена всякаго богатаго раджпутанскаго дома, одтаго въ тюрбанъ, формой напоминающій греческій шлемъ. Рядомъ съ нимъ вырисовывалась шапка съ загнутыми кверху краями — уборъ богатаго, знатнаго раджпутана, съ гербовымъ щитомъ въ рук. Невдалек стоялъ пёшъ, т. е. только что выдержавшій установленное испытаніе, (умерщвленіе трехграннымъ кинжаломъ, катаромъ, кабана) юноша, принятый въ общество настоящихъ мужей. Тутъ же находились и женщины, такъ какъ Раджпутанъ единственная страна на восток, гд мужчина считаетъ, женщину равной себ. Въ живописныхъ костюмахъ, состоящихъ изъ широкихъ шелковыхъ, со множествомъ складокъ, юбокъ, шелковыхъ лифчиковъ, вышитыхъ золотомъ, высокія, стройныя, он слегка шуршали юбками, сгибая свой стройный станъ.

Въ сторон стояли богатые купцы тахандханы или тарвани, одтые въ коричневые кафтаны и афганскія шапки. Тутъ же были крестьяне, рабочіе, всякаго рода мастеровые, состовлявшіе самый главный элементъ собранія ‘Товарищей Шивы и Кали’.

По толп шелъ смутный шопотъ, но когда появился Безымянный и его спутники, шопотъ прекратился. Даливаръ поднялся на своемъ мст.

— Узнаешь ли ты Даливара, чужестранецъ, ты хотлъ видть меня!

— Докторъ молча кивнулъ головой.

— Чего же ты хочешь отъ меня, говори!— продолжалъ Даливаръ.

— Я хочу, чтобы ты отдалъ мн жертву, которую браминъ Аркабадъ привелъ къ теб сегодня утромъ!

Въ толп послышался ропотъ, многіе протестовали…

— Ты слышишь отвтъ братьевъ?— насмшливо произнесъ Даливаръ.

— Да, но это меня не можетъ смутить. Избранникъ Вишну, предвчнаго побдителя разрушающей силы, требуетъ именемъ Золотого Тигра, чтобы ему повиновались!

Съ этими словами Безымянный поднялъ надъ головой золотую фигурку тигра и поварачиваясь показалъ ее всему собранію.

Вс₍не исключая и Даливара, молитвенно складывали руки и склоняли головы.

— У тебя есть священная эмблема, но мы, не простые смертные, а служители божественнаго Шивы, не можемъ преклонитья передъ тобою, пока ты не выдержишь полный искусъ, требуемыхъ нашими обрядами испытаній!

— Я готовъ!

— Теб, конечно, извстно, что по нашему закону долженъ умереть всякій посторонній, который дерзнетъ проникнуть въ пещеру Заполаки. Изъ этого исключается только тотъ единственный, за кого ты себя выдаешь, такъ какъ онъ — господинъ всего!

— Я — этотъ человкъ! Дай мн возможность пройти т испытанія, которыя предписываетъ законъ и не говори такъ много, какъ женщина, назначь искусъ и приведи сюда ту, которую я хочу спасти! Вмст съ ней пусть приведутъ благо ягненка!

Властность и твердость голоса Безымяннаго заставило даже Даливара безпрекословно повиноваться.

— Приведите сюда жертву, общанную Шиз, на поединк боговъ ршится ея судьба!— приказалъ онъ.

Суеврные индусы затрепетали при мысли о борьб боговъ, Шивы и Вишну, Жизни и Смерти, и въ ужас смотрли на смльчака-пришельца, дерзавшаго вызывать на бой ихъ грознаго бога.

И вотъ появилась процессія жертвоприносителей, въ длинныхъ красныхъ одеждахъ, увнчанныхъ блеклой листвой, въ маскахъ изъ воска, изображающихъ мертвую голову, ведущихъ на арену испуганную, трепещущую Анооръ.

Анооръ вскрикнула, увидя доктора, Сигаля и матросовъ.

— Я ждала васъ!

Она готова была кинуться къ нимъ, но палачи удержали ее.

— Надо подождать, дочь моя,— обратился къ ней Безымянный,— я еще долженъ оспаривать тебя у Шивы и Кали, которымъ ты должна быть принесена въ жертву. Но ты не бойся и исполняй безпрекословно все, что теб прикажутъ, теб больше бояться нечего!

Двочка ласково улыбнулась.

— Мое сердце, отецъ, полно любви къ теб! Разъ ты здсь — я ничего не боюсь!

— Я жду!— обратился Безымянный къ Даливару.

Тотъ усмхнулся.

— Пусть приведутъ сюда Саджеба, это безсознательное орудіе воли бога!

Жертвенные служители сейчасъ же положили Анооръ на каменныя плиты, привязали къ четыремъ, вбитымъ въ полъ, желзнымъ кольцамъ, а голову положили на каменную плиту.

Продлавъ это они разступились въ разныя стороны.

Анооръ лежала, не будучи въ состояніи пошевелиться, но большіе черные глаза ея были устремлены на лицо Безымяннаго.

— Не пугайся ничего!— повторилъ онъ ей еще разъ.

Въ то же время издали сталъ доноситься шумъ тяжелыхъ шаговъ, подъ которыми, казалось, содрогались каменныя плиты, громкое сопніе и наконецъ на арену вступилъ громадный блый, съ черною головою, слонъ Саджебъ, знаменитый, постоянный палачъ Товарищей Шивы и Кали, который долженъ былъ раздавливать ногою голову жертвы, обреченной на казнь.

Анооръ лежала теперь какъ разъ на томъ мст, гд не разъ уже этотъ четвероногій палачъ раздавливалъ черепъ обреченныхъ на погибель этимъ ужаснымъ обществомъ фанатиковъ.

У двушки невольно вырвался крикъ ужаса, когда она увидла это страшное чудовище, но увидвъ, что Безымянный приложилъ палецъ къ губамъ въ знакъ молчанія, сейчасъ же смолкла.

Но вотъ заговорилъ Даливаръ

При звукахъ его голоса вс невольно содрогнулись.

— Шива хочетъ, чтобы Саджеба раздавилъ голову этой двушки своею-ступнею и чтобы это опоясаніе было окрашено ея кровью — при этомъ вождь кинулъ на арену кусокъ блой ткани. Все это послужитъ тому о чемъ говорится въ Ригъ-Веда!

— Вишну требуетъ, чтобы она жила!— раздался въ отвтъ голосъ Безымяннаго.— И она должна и будетъ жить, иначе за ея кровь будетъ въ отвт вся Индія!

Даливаръ, приложивъ ко рту свистокъ, пронзительно свиснулъ. Все кругомъ замерло. Слонъ, какъ бы содрогнулся при этомъ звр, посмотрлъ на всхъ дикими, горящими глазами

И наконецъ уставился на лежащую на полу Анооръ. Испустивъ громкій крикъ, врод звука трубы, онъ двинулся впередъ и занесъ уже ногу надъ головой двушки.

Безымянный въ этотъ моментъ протянулъ по направленію къ нему руку со своей тростью и громкимъ, повелительнымъ голосомъ закричалъ:

— Вишну воспрещаетъ!

Слонъ вздохнулъ, жалобно заревлъ и, шатаясь, сталъ пятиться назадъ.

— Ступай прочь! крикнулъ ему молодой ученый,— и слонъ, повернувшись назадъ, покорно скрылся во мрак пещеры.

Все случившееся страшно поразило присутствующихъ: никто не могъ понять, какъ этотъ невдомый пришелецъ изъ чужой страны простымъ движеніемъ руки подчинилъ себ и заставилъ повиноваться страшнаго Саджеба, съ которымъ въ такія минуты еле справлялись пятьдесятъ человкъ.

У всхъ невольно являлась мысль, что не есть ли дйствительно этотъ человкъ избранникъ Вишну, за котораго онъ себя выдавалъ.

На лиц вставшаго въ это время Даливара читалась нкоторая нершительность и сомнніе.

— Продланное сейчасъ тобою.— произнесъ онъ,— можно назвать чудомъ. Я охотно бы сталъ теб повиноваться, но обряды, завщанные намъ самой Кали не должны быть нарушены. Вишну, чтобы подчинить себ Шиву, долженъ преодолть и выйти побдителемъ изъ цлаго ряда испытаній!

— Мн это извстно — презрительно проговорилъ Безымянный,— всхъ испытаній пять, по одному на каждый изъ рубиновъ Шивы!

— Все это ты знаешь?

— Да! Въ книг Барутра, въ написанномъ кровью ученіи Шивы, испытанія эти обозначаются такъ: раздавленіе, ядъ, кинжалъ, петля и знаніе!

Услышавъ это многіе глухо зароптали, многіе упали ницъ.

— Чтобы ты хотлъ испытать прежде?

Мн, какъ и всмъ, кто состоитъ подъ моимъ покровительствомъ, все это не представляетъ никакой опасности, а потому длай, какъ самъ ты найдешь лучше!

Даливаръ снова пронзительно свистнулъ и въ отвтъ на это вс присутствующіе стали издавать странные свистящіе звуки, то усиливающіеся и напоминающіе завываніе втра, то. нжно стихавшіе и почти замирающіе. Вскор все затихло. Со всхъ сторонъ на арену стали выползать зми, все увеличивающія количество и составившія теперь цлую армію ядовитыхъ змй, посвященныхъ богин Кали. Въ числ змй бросались въ глаза боа-конструкторы, могущіе въ нсколько минутъ раздавить буйвола, очковыя зми, кобры съ черными пятнами, удавы, укусы которыхъ смертельны, Тутъ можно было, прослдить образцы всхъ пресмыкающихся Индостана, которые, въ десятилтній промежутокъ, съ 1870 года по 1880—причинили смерть 200,000 человкъ въ Индіи.

Все это стадо змй, шипя, свистя, извиваясь ползло къ тому мсту, гд лежала распростертая Анооръ.

— Дитя мое, не бойся ничего!— ободрилъ ее Безымянный!

— Разъ ты здсь — я не боюсь ничего!— ясно смотря на него отвтила двушка.

Ученый пошарилъ въ своемъ кожаномъ карман и досталъ оттуда небольшую свирль, поднесъ ее къ губамъ и затмъ поднявъ надъ головой, внушительнымъ голосомъ проговорилъ:

— Эту волшебную флейту заставитъ звучать самъ Вишну! и сейчасъ же раздались звуки медленной тихой мелодіи:

— Этотъ электрическій свистокъ дйствуетъ съ помощью маленькаго аккумулятора!— шепнулъ Безымянный стоявшему рядомъ Сигалю.

Но на несвдующихъ туземцевъ это являлось необъяснимымъ чудомъ.

Теперь уже большинство стояло на колняхъ, благоговйно смотря на избранника Вишну.

Музыка произвела на змй особенное, странное впечатлніе.

Вс он остановились, поднялись на своихъ хвостахъ, прислушиваясь къ тихимъ звукамъ свирли и стали поворачивать изъ стороны въ сторону свои головы.

Къ музык же прибгаютъ обыкновенно индійскіе жонглеры и укротители змй.

— Дайте корзины!— приказалъ Безымянный.

Черезъ красный барьеръ сейчасъ же стали перебрасывать, большія корзины, служившія жилищами для священныхъ змй. Докторъ сталъ шагъ за шагомъ наступать на змй и этимъ заставилъ всхъ ихъ влзть въ свои корзины, которыя затмъ прикрылъ крышками.

Волшебная свирль смолкла и Безымянный обратился къ Даливару:

— Продолжай испытанія, но прежде вели отвязать эту двушку: ей трудно такъ лежать на каменномъ полу!

— Въ теб духъ Вишну, что же ты самъ не отвяжешь ее?— съ легкой ироніей отвчалъ Даливаръ.

— Я не хотлъ этого длать безъ твоей воли, но если ты хочешь…— и Безымянный протянулъ свою палку къ желзнымъ кольцамъ, къ которымъ веревками были прикрплены руки и ноги Анооръ. Крпкіе пеньковые канаты порвались, точно спаленные огнемъ.

— Дитя мое, встань и приди къ намъ.

Анооръ быстро вскочила на ноги и радостно подбжала къ своимъ.

— Сестричка! Маленькая моя сестричка!— восклицалъ счастливый Сигаль, съ глазами полными слезъ.

Но Даливара приводило въ отчаяніе торжество избранника Вишну и онъ скомандовалъ:

— Кинжалъ и петля!

При этомъ возглас вся пещера наполнилась гробовымъ молчаніемъ. На арену вышли два, одтые въ красные костюмы, человка, съ голыми руками, выкрашенными краской охрой. Оба они приближались къ Безымянному, причемъ въ рукахъ одного былъ кинжалъ, а другой держалъ натянутый красный шелковый шнуръ. Безымянный стоялъ неподвижно, заложивъ руки за спину.

Черезъ моментъ священный убійца, взмахнувъ кинжаломъ, кинулся на Безымяннаго, но моментально опрокинулся навзничь, страшно извиваясь и корчась отъ боли. Это былъ результатъ прикосновенія къ электрической кольчуг доктора.

Когда все вниманіе было отвлечено происшедшимъ, священный душитель воспользовался этимъ моментомъ и незамтно подкравшись сзади Безымяннаго, быстро накинулъ ему на шею свой красный шелковый шнуръ и сразу затянулъ петлю.

Но бдный душитель подвергся той же участи. Шнуръ его, отъ прикосновенія къ кольчуг доктора, порвался напополамъ, какъ бы пережженый огнемъ. Озадаченный этой неожиданностью палачъ въ недоумніи уставился на оставшіеся обрывки краснаго шнурка душителей Шивы.

Эффектъ всей этой сцены былъ такъ великъ, что индусы буквально ревели отъ избытка религіознаго чувства. Своды пещеры оглашались бурными возгласами:

— Слава Вишну, хранителю бытія!

Но вскор Даливаръ прекратилъ шумъ повелительнымъ жестомъ.

— По закону,— произнесъ онъ,— требуется еще одно послднее испытаніе!

— Я жду!— спокойно произнесъ молодой ученый.

— Неужели по мудрости ты равенъ самимъ браминамъ, которые изсыхаютъ въ монастыряхъ и храмахъ надъ изученіемъ священныхъ текстовъ божественной мудрости — Кали?— съ удивленіемъ спросилъ доктора вождь.

— Мудрость Вишну больше всякой мудрости браминовъ, такъ какъ онъ начало всякой премудрости!— холодно отвтилъ Безымянный.

Даливаръ махнулъ рукой и вдали гд-то раздалась музыка, напоминающая церковное пніе, которое приближалось и становилось слышне, присутствующіе разступились и дали дорогу браминамъ.

Всхъ ихъ было 22 человка. Одиннадцать первыхъ браминовъ были одты въ лазоревыя, украшенныя краснымъ, туники, а вторыя — въ красныя туники съ лазорево-голубыми украшеніями.

Головы ихъ были сды, лица съ впалыми щеками и глазами — это были лица аскетовъ. Горящій взглядъ ихъ былъ устремленъ куда-то въ пространство, какъ будто они совсмъ не думали о земл.

Расположились они по об стороны эстрады, въ два ряда, оперлись на посохи и съ опущенными въ землю головами, ждали.

Наконецъ заговорилъ Даливаръ:

— Высокочтимый Ma-Ни, глаза толкователей священныхъ книгъ Веды! Шива требуетъ, чтобы ты посрамилъ чужестранца!

Старикъ, къ которому обратился Даливаръ, былъ въ групп одтыхъ въ лазорево-голубыя одежды. Не поднимая глазъ на Даливара, онъ отвчалъ:

— Чего требуетъ отъ насъ нашъ повелитель — Шива?

— Неподражаемаго чуда!

Ma-Ни началъ шептать какія-то заклинанія, которыя повторялись за нимъ его собратьями. По окончаніи заклинанія вс они одновременно подняли свои одиннадцать посоховъ до высоты лица и разомъ бросили на землю,

Посохи ударились о землю,— и совершилось чудо.

Глазамъ зрителей представилось странное и отвратительное зрлище, брошенные посохи стали принимать видъ змй, они ежились, извивались, притягивались, набалдашники ихъ принимали видъ головы, наконечники были хвостами. Hкоторые изъ нихъ оставались гладкими, нкоторые покрывались чешуйками, вс они ползали, шипли, поднимались. Казалось тутъ появлялись гадюки, очковыя зми съ трехугольной головой, гидры и т, п.

Толпа, пораженная видомъ совершившагося на ея глазахъ чуда, въ волненіи восклицала:

— Шива, Шива! Ты одинъ великъ и могучъ!

Но Безымянный, при вид всего этого, только презрительно пожалъ плечами. Дло въ томъ, что чудо это было давно извстно доктору. Посохи эти, которые извстны подъ названіемъ ‘посоховъ браминовъ’, изготовляются какимъ то неизвстнымъ, таинственнымъ способомъ въ тайникахъ браминскихъ храмовъ изъ отдльныхъ деревянныхъ частицъ и стальныхъ тонкихъ проволокъ, благодаря чему брамины и могутъ показывать описанное ‘чудо’. Это собственно говоря жонглерство, обманъ зрнія. Въ музеяхъ Калькутты и Лондона хранятся нсколько такихъ посоховъ.

— Вдь это простая дтская забава,— проговорилъ докторъ. Правда, посохи сдланы прекрасно, но нтъ ничего легче, какъ сдлать ихъ неподвижными!

Затмъ онъ шопотомъ обратился къ Сигалю.— Направь на нихъ токъ своей трости!

— Неужели вы хотите устрашить меня этимъ дтскимъ фокусомъ?— громко спросилъ онъ. Не пробывшій еще и года у меня въ ученіи, мой ученикъ, съуметъ продлать это!

Въ толп послышались возгласы удивленія, слившіяся въ общій крикъ. Сигаль стоялъ съ протянутой, по направленію къ змямъ, палкой въ рук и мнимыя зми разомъ стали вытягиваться, длались неподвижными и приняли свой прежній видъ,

Это злило Даливара и онъ съ бшенствомъ смотрлъ на совершившееся на его глазахъ новое чудо.

— Ma-Ни!— гнвно воскликнулъ онъ.— Правъ чужестранецъ: не такъ прославляютъ Шиву! Науку вашу посрамилъ мальчуганъ!

Но на старика это замчаніе не произвело особеннаго впечатлнія. Онъ попрежнему былъ невозмутимъ, только слегка поклонился Сигалю, какъ бы воздавая должную честь его искусству, затмъ опять началъ бормотать какія то заклинанія и посохи вновь обратились въ страшныхъ, противныхъ змй. На этотъ разъ Сигаль своей тростью не могъ уже достигнуть того результата, который получился раньше.

Даливеръ торжествовалъ.

— Видишь теперь.— радостно заговорилъ онъ,— мудрость твоя не можетъ спасти тебя! Смерти твоей требуетъ всесильный Шива!

— Ну, торжествовать еще подожди… Не торопись! Смотри!— отвтилъ докторъ и протянулъ свою трость. Послышалось шипніе и громкій трескъ, отъ трости молодого ученаго исходила масса молній, голубоватое пламя тянулось по направленію къ извивающимся змямъ — и черезъ нсколько мгновеній вс он. сгорли, а когда разсялся дымъ, то на полу уже ничего не было. Въ рукахъ у доктора была совершенно невредимая его. трость.

Въ зал Заполаки воцарилась мертвая тишина.

Даже старцы, толкователи Веды, окружавшіе Ma-Ни, казалось не могли понять происшедшаго, а самъ Ма-Ни тихо бормоталъ:

— Неужто я неправильно истолковалъ 50-й стихъ о заклинаніи змй?

— Ну что же?— обратился докторъ Безымянный къ Даливару.— Убжденъ ли ты теперь наконецъ?

— Нтъ еще!— отвтилъ тотъ.— Ты, какъ избранникъ Вишну, хранителя бытія, долженъ обладать возможностью сохранить для жизни то, что обречено къ уничтоженію и смерти Шивой. Ты долженъ доказать это!

— На васъ,— продолжалъ глаза товарищей Шивы и Кали, указывая рукой на браминовъ, толкователей Веды, въ красныхъ одеждахъ съ лазоревой отдлкой:— лежитъ теперь обязанность отомстить чужестранцу за вашихъ лазоревыхъ собратій! Доставьте возможность восторжествовать духу разрушенія!

Посл этихъ словъ стоявшій во глав браминовъ въ красныхъ одеждахъ старецъ поднялъ вверхъ руку, показывая указательнымъ и среднимъ пальцами въ потолокъ.

На арену, по этому знаку, выбжали два раба, несшіе въ рукахъ громадную глиняную вазу, наполненную землей, въ которой росла роскошная, цвтущая гортензія Регина.

Цвтокъ рабы поставили у ногъ старца, толкователя Веды, въ это время презрительно взглянувшаго на Безымяннаго и сказавшаго:

— Цвтущее и зеленющее растеніе это, какъ и та молодая двушка, что стоитъ подл тебя — обречено погибели. Два существованія этихъ тсно связаны между собою, если теб удасться спасти отъ уничтоженія этотъ цвтокъ,— ты, этимъ самымъ, спасешь эту плнницу!

Сказавъ это, старецъ протянулъ руки надъ гортензіей и продолжалъ:

— Растеніе! Шива требуетъ отъ тебя, чтобы ты обратилось въ ‘ничто’! Приговоръ этотъ не жестокъ, такъ какъ человкъ кустъ, цвтокъ и всякое другое живое существо — братья между собою… и смерть ихъ есть только вступленіе къ будущимъ превращеніямъ въ ихъ дальнйшемъ существованіи.

Старикъ, все также стоя съ вытянутыми надъ цвткомъ костлявыми руками, началъ бормотать какія то непонятныя заклинанія.

Наука, которой пользовался въ данномъ случа старикъ,— магнетизмъ,— съ незапамятныхъ временъ былъ знакомъ браминамъ. Силой магнетизма они могли творить необъяснимыя, неподражаемыя чудеса, еще и теперь приводящія въ изумленіе не только простодушныхъ индусовъ, но и нашихъ ученыхъ.

Въ настоящее время цлая ученая комиссія, субсидируемая англійскимъ правительствомъ, изучаетъ въ Бенгальскихъ провинціяхъ удивительную силу магнетизма, какою обладаютъ индусскіе брамины и факиры.

Пользуясь этой силой брамины могутъ, напримръ, выростить или заставить поблекнуть и погибнуть любой цвтущій кустъ въ нсколько минутъ.

Старикъ, съ напряженнымъ, суровымъ, точно застывшимъ лицомъ, въ своей красной одежд, неподвижно стоялъ надъ цвткомъ и только нервное дрожаніе его сухихъ, костлявыхъ рукъ показывало степень его напряженія.

Толпа въ глубокомъ молчаніи, точно окаменвшая, смотрла на старца,— ни движенія, ни звука. Вотъ начало совершаться чудо:— гортензія стала умирать, яркіе лепестки поблднли, концы листьевъ засыхали и становились желтыми, растеніе блекло, видимо увядая и приближаясь къ смерти, которую звалъ надъ нею красный браминъ.

На Даливара чудо это произвело страшное впечатлніе, онъ положительно взвылъ отъ восторга:

— Хвала, Шив! Онъ торжествуетъ!

— Но, не успли замереть еще послдніе звуки этого восторженнаго возгласа, какъ докторъ Безымянный звучно произнесъ:

— Прошу тебя, Вишну, поддержать меня! Хвала спасающему и сохраняющему!— говоря это ученый подошелъ къ цвтку и, широкимъ взмахомъ разведя руки, протянулъ ихъ надъ умершей гортензіей.

Толпа окаменла. Длилась мучительная минута. Если докторъ не сможетъ побдить теперь, несчастная Анооръ погибла безвозвратно, смерть ея станетъ неизбжной.

Но, какъ видно, судьб было угодно другое. Напряженіе брамина достигло своей крайней точки, силы его готовы были оставить, подъ его изсохшей, какъ пергаментъ, кожей натянулись, подобно веревкамъ, синія жилы, но не смотря на это цвтокъ, мало по малу, сталъ оживать, лепестки его принимали свою прежнюю пеструю окраску, листья, содрогнувшись, стали яркими и зелеными.

Старецъ-браминъ глубоко вздохнулъ и опустилъ руки.

— Противъ него идти мы не можемъ,— произнесъ онъ.— Онъ нашъ господинъ.

Посл словъ этихъ поднялась цлая буря восторженныхъ криковъ, одобреній, привтствій.

Толпа не знала какъ выразить свои чувства къ Вишну, къ доктору Безымянному, къ спасенной Анооръ. Даливаръ, спустившись съ своего возвышенія, распростерся передъ Безымяннымъ на полу.

— Отнын Даливаръ будетъ теб повиноваться!— говорилъ онъ.— Ты тотъ, за кого себя выдаешь! Въ этомъ мы убдились и въ знакъ этого я преклоняюсь передъ тобою!

Слова владыки тайнаго общества заглушались шумомъ и криками толпы, и не вс могли ихъ слышать, но смыслъ ихъ былъ ясенъ для всхъ: Даливаръ, признавъ высшую силу чужеземца, отъ имени всхъ товарищей Шивы и Кали, приносилъ ему обтъ повиновенія, покорности и врности.

Толпа неистовствовала еще больше. Доктора Безымяннаго и его спутниковъ Даливаръ ввелъ теперь на возвышеніе и усадилъ на почетныхь мстахъ. Въ знакъ того, что обты, данные Даливаромъ доктору Безымянному, признаютъ вс, находившіеся на возвышеніи сняли свои красныя маски. Докторъ Безымянный, такимъ образомъ, сдлался главой грознаго общества Товарищей Шивы и Кали, стоявшихъ передъ нимъ съ открытыми лицами.

Въ толп тоже, слдуя примру своихъ главарей, вс сняли маски. Докторъ Безымянный, войдя на возвышеніе, движеніемъ руки возстановилъ тишину.

Вс присутствующіе не сводили съ него глазъ. Ихъ энергичныя, темныя лица дышали врой въ этого человка, съумвшаго своей мудростью восторжествовать и надъ слономъ, и надъ змями, и надъ кинжаломъ, и надъ петлей душителей, и надъ наукой браминовъ.

Докторъ заговорилъ:

— Братья! Васъ, чужеземные поработители и угнетатели называютъ разбойниками, но мн ваши цли хорошо извстны..

Вы убиваете, но зато и сами готовы всегда умереть за святое дло свободы! Вамъ однимъ, поборникамъ и защитникамъ свободы, завщано умершими, почившими въ лон Брамы, ‘Сокровище Свободы’, созданное трудами любящихъ сыновъ родины, сыновъ Синда и Пенджаба. У васъ есть злйшіе враги — брамины, ежегодно предающіе кого-нибудь изъ васъ англичанамъ, чтобы этимъ пріобртать унизительное покровительство ихъ.

Теперь эти брамины задумали завладть ‘Сокровищемъ Свободы’, вырвавъ его изъ вашихъ рукъ. Сокровище это предназначено на освобожденіе индусовъ отъ ненавистнаго чужеземнаго ига.

Съ браминами должно порвать всякую связь, но не теперь, такъ какъ теперь еще они намъ нужны, они помогутъ намъ отыскать это священное, собранное предками, сокровище!

Затмъ молодой ученый обратился къ Даливару:

— Мой другъ! Въ мой домъ, подъ именемъ Ауда, прокрался одинъ браминъ, по имени Аркабадъ. Я не препятствовалъ ему сдлать это. Онъ похитилъ у меня дитя, любимое мною, и привелъ его къ теб, наговоривъ теб много лжи, такъ какъ брамины вообще много лгутъ.

Видъ смоченнаго кровью этой невинной жертвы благо опоясанія долженъ вернуть разсудокъ одной молодой женщин, давно лишенной его, но знающей мсто, гд хранится это сокровище. Намъ нужно сдлать видъ, что мы вримъ этому измннику и пусть онъ насъ проведетъ къ мсту нахожденія утраченнаго сокровища, помощью котораго мы купимъ себ дорогую свободу! Теперь заржьте благо ягненка и кровью его смочите блое опоясаніе, о которомъ я говорилъ, и Даливаръ пусть отправится, какъ онъ общалъ, въ браминскій монастырь на могил Рунджитъ-Сингъ!

Даливаръ вздрогнулъ.

— Кто теб разсказалъ все это, господинъ?

— Желающій освободить Индію отъ чужеземнаго ига! Я сказалъ теб и теперь ухожу. Волю свою я проявлю въ Лагор!

XV.
Идиллія.

— Дорогой Элликъ!

— Моя ненаглядная Льоо!

И посл этихъ нжныхъ восклицаній раздавалось два вздоха, напоминавшихъ собою гудніе втра въ дымовой труб.

Элликъ и Льоо (уменьшительныя имена отъ полныхъ Александра и Луизы) сидли другъ противъ друга въ гостинной единственнаго каменнаго дома въ Шейрах.

Оба этихъ супруга были рыжіе и красные, какъ вареные раки, оба толстые настолько, что, казалось, одежда лопнетъ на нихъ по швамъ, они нжно глядли другъ на друга глазами полными слезъ.

— О, Элликъ!— огорченно промычала Льоо.

— О, Льоо!— какъ глухое эхо отозвался супругъ.

Фамилія супруговъ была Глассъ. Господинъ Глассъ занималъ мсто присяжнаго комиссара британскаго правительства въ Шейрах. Но, что же такъ удручало нжныхъ супруговъ? Какое горестное событіе обрушилось на мирную чету Глассъ?

Жизнь ихъ до сихъ поръ была прекрасна. Пользуясь выгодами своего положенія, они занимались очень удачно торговлей скотомъ, преимущественно овцами. Покупать можно было дешево — продавать дорого.

Вслдствіе жаркаго климата, изъ гигіеническихъ цлей и изъ предосторожности, двигаться они старались какъ можно меньше, сть возможно больше.

Постоянно находясь только въ обществ другъ друга и будучи этимъ вполн довольны, они считали себя лучшими представителями человческой породы.’

Живя такимъ образомъ, супруги Глассъ разжирли, какъ откормленныя на убой птицы.

Тла ихъ обратились въ какія то жирныя, безформенныя туши, что не мшало однако имъ восхищаться другъ другомъ и кром этого еще чувствовать какое то презрніе ко всмъ худощавымъ людямъ.

Достойная чета, безъ всякихъ помхъ, предававшаяся быстро прогрессирующему ожирнію, была вполн счастлива до тхъ поръ, пока внезапно, подобно неожиданному грому, на нихъ не обрушилось распоряженіе отъ имени Губернатора Пенджаба. Распоряженіе гласило, что не дале, какъ утромъ, въ Шейрахъ прибудутъ два отряда сипаевъ, съ которыми присяжный комиссаръ долженъ будетъ задержать и конфисковать извстный аллюминіевый домъ автомобиль, расположившійся невдалек отъ селенія Шейрахъ, а всхъ обитателей этого дома — арестовать. Дале въ бумаг говорилось о нкоторыхъ подробностяхъ, врод того, напримръ, что владлецъ автомобиля, называющій себя докторомъ Безымяннымъ, всхъ своихъ слугъ одваетъ въ костюмы туземнаго покроя, но не смотря на это, внимательный глазъ можетъ узнать въ нихъ европейскихъ моряковъ.

— О милосердный Боже!— прочувствованно воскликнула Льоо, когда ознакомилась съ содержаніемъ бумаги.

— Громъ и молнія!— сердито пробурчалъ Элликъ. Въ порыв отчаянія супруги, забывъ совершенно объ объем своихъ животовъ, кинулись въ объятія другъ друга.

Ночь, посл полученія предписанія губернатора была испорчена. Супруги мучились безсоницей, которая для людей такой тучности, считающихъ каждое движеніе невроятнымъ трудомъ, является особеннымъ мученіемъ.

На слдующее утро измученная безсонной ночью Льоо, жалобно восклицала:

— Я изнываю, Элликъ! Я совершенно извелась со вчерашняго дня!

— И я тоже!— не мене плаксиво поддакивалъ супругъ.

Но вотъ послышался во двор лязгъ оружія — это пришли солдаты. Ихъ было человкъ 20, сопровождали ихъ два капрала и одинъ сержантъ, который немедленно же счелъ долгомъ доложить о себ Эллику.

— Мы прибыли сюда, по приказанію губернатора, для задержанія дома-колесницы. Ждемъ вашихъ распоряженій. Сзади за нами слдуетъ инженеръ-офицеръ съ необходимыми для перевозки колесницы лошадьми. Намъ приказано дйствовать безъ, промедленія:

— Сейчасъ, сейчасъ!— взволнованно засуетился Элликъ.

Сержантъ, повернувшись на каблукахъ, вышелъ.

Элликъ Глассъ и вздыхающая Льоо, какъ два шара, покатились за нимъ и спустились во дворъ.

Туземцы-слуги подвели этой дородной чет двухъ блыхъ ословъ, на которыхъ въ рдкихъ обыкновенно случаяхъ супруги показывались въ улицахъ города. Двое туземцевъ занялись подсаживаніемъ на осла присяжнаго комиссара, а двое другихъ — его супруги.— Одинъ изъ слугъ помстился рядомъ съ осломъ своего господина, держа надъ нимъ раскрытый блый зонтикъ, другой держалъ надъ госпожей блое, на длинной бамбуковой трости, опахало изъ перьевъ. Такъ тронулись супруги во глав отряда солдатъ.

На шосс, за первымъ поворотомъ за селеніемъ, стоялъ алюминіевый домъ-колесница. Приблизясь къ нему, сержантъ Бумъ, поднявъ руку вверхъ, скомандовалъ:

— Стройся, обходи, оцпить этотъ домъ.

Команду повторили капралы Симъ и Самъ.

— Не должны ли мы, милый Элликъ, опасаться, что обитатели этого дома станутъ защищаться!— испуганно говорила поблднвшая Льоо.

— Конечно, это возможно…— отвтилъ обливающійся потомъ толстякъ.

— Значитъ намъ угрожаетъ опасность, Элликъ?

— Совершенно врно, Льоо!

Мистриссъ Глассъ, услышавъ это, такъ привскочила на своемъ сдл, что несчастный оселъ покачнулся.

— Надо держать себя спокойно и строго,— внушительно проговорилъ британскій агентъ,— потому что упасть въ присутствіи этихъ сипаевъ — это значитъ навсегда потерять хорошую репутацію, на которую ляжетъ неизгладимая тнь. Особенно же не корректно паденіе лэди!

Лицо супруги покрылось багровымъ румянцемъ.

— О, Элликъ, не бранитесь: Вдь вамъ извстно, насколько я конфузлива и робка, какъ молодая газель, впечатлительность моя напоминаетъ мимозу!

Слова эти подйствовали самымъ благотворнымъ образомъ на англійскаго комиссара, который проговорилъ, нжно глядя и очевидно любуясь этой молодой газелью, напоминающей скоре жирнаго быка, этой впечатлительной мимозой, которая всила не мене десяти пудовъ.

— Дйствительно, Льоо, вы и теперь остались тмъ же прелестнымъ существомъ, какимъ были молодой двушкой, и къ тому же еще избавились отъ одного недостатка вашей молодости: меня угнетала ваша худощавость, но вы настолько геройски сумли избавиться отъ нее, что гршно и вспоминать объ этомъ!

— Но, дорогой Элликъ, что будетъ, если люди, которыхъ вы хотите арестовать, окажутъ сопротивленіе?

— Я, Льоо, составлю протоколъ!

— А въ томъ случа, если они дерзнутъ прибгнуть къ сил оружія, начнутъ стрлять?

— Я сдлаю то, что я слышалъ отъ солдатъ, т. е. сойду съ коня и лягу плашмя на землю. Солдаты говорили, что въ этомъ положеніи не опасны даже бомбы, вроятно этотъ пріемъ хорошъ и по отношенію къ пулямъ!

— О, да!— обрадовалась ожирвшая лэди.— Но, знаете, Элликъ, укрыться за этими солдатами прямо невозможно, вс они страшно тощи, а вы другъ мой, и лежа, все-таки будете представлять изъ себя хорошую мишень для непріятеля!

Между тмъ раздавалась команда Бума, повторяемая капралами Симомъ и Самомъ.

То и дло долетали возгласы:

— Слушай!

— Обходи, оцпляй!

Вскор автомобиль былъ со всхъ сторонъ окруженъ цпью сипаевъ. Въ дом все было спокойно, казалось, никто и не ожидалъ прибытія военныхъ силъ.

Все было погружено въ глубокій сонъ и только спущенное заднее крыльцо и открытая входная дверь, какъ бы приглашали войти желающаго.

Это видимое спокойствіе и ничмъ ненарушаемая тишина воспламенили мужество комиссара.

Съ большимъ трудомъ, опираясь на поддерживающихъ его двухъ сипаевъ, онъ, наконецъ, слзъ съ сдла и лично помогъ сойти своей супруг. Напустивъ на себя видъ героя, оглянувъ орлинымъ взглядомъ сержанта и двухъ капраловъ, онъ торжественнымъ голосомъ произнесъ:

— Идемте, господа! Надо заставить уважать законъ!

Толстый комиссаръ первымъ вошелъ въ аплюминіевый домъ.

Но въ вестибюл, въ слдующей зал, въ столовой и на террас не было ни одной живой дущи.

— Странно!.. Конечно, бунтовщики могли заблаговременно уйдти, скрыться!… Это такъ просто… страна населена до безобразія густо, десятки людей могли предупредить негодяевъ о малйшемъ движеніи войскъ, о каждомъ секретномъ намреніи полиціи. Вдь, совсмъ недавно, я доносилъ администраціи, что здсь слишкомъ густое населеніе и, что невозможно водворить какой бы то ни было порядокъ, пока страна иметъ населеніе…

Подобное утвержденіе крайне озабочило сержанта, но, помня, что передъ нимъ начальникъ, онъ осмлился только замтить, что обитатели дома быть можетъ попрятались во второмъ этаж дома-автомобиля.

— Да, это врно! Но какъ туда попасть?

Весь нижній этажъ былъ тщательно обысканъ, но и признаковъ лстницы нигд не находилось.

Выйдя случайно на террасу, комиссаръ замтилъ кнопки автоматическаго буфета съ надписью надъ ними, которая гласила, что желающій получить одинъ изъ поименованныхъ на кнопкахъ прохладительныхъ напитковъ — долженъ только нажать соотвтсвующую кнопку.

Комиссаръ ршилъ сейчасъ же использовать это любезное предложеніе и потребовалъ себ лимонаду, но лишь только онъ надавилъ кнопку, надъ его головой раскрылся одинъ изъ квадратовъ потолка и на бднаго толстяка вылился цлый ушатъ холодной воды.

Это происшествіе съ мистеромъ Глассъ было совсмъ не случайностью, это было одной изъ мръ предосторожности, принятой заблаговременно экипажемъ автомобиля.

Сержантъ и капралы, видвшіе всю эту сцену, кусали себ губы, чтобы удержаться отъ хохоту, который разбиралъ ихъ.

На толстяка, посл столь неожиданнаго душа, напалъ страшный приливъ злости на виновниковъ этого непріятнаго приключенія, которое, какъ онъ видлъ ясно, ставило его въ очень смшное положеніе передъ подчиненными.

— Возьмемъ силой это разбойничье гнздо!— гнвно закричалъ онъ.

— Ура! Старая Англія! Ищите, здсь гд нибудь обязательно должна быть потайная лстница!

— Да вотъ и здсь опять какая то таинственная кнопка!— воскликнулъ Элликъ, случайно наткнувшись на кнопку лифта.

— Но, Элликъ, въ этотъ разъ ужъ вы сами не троньте кнопки, прикажите кому нибудь изъ сипаевъ, пусть ужъ лучше онъ пострадаетъ!

— Меня трогаетъ ваша заботливость, моя милая, королевская уточка, но, чтобы за эту экспедицію я могъ получить награду и вообще повышаться по служб — я долженъ всегда быть впереди всхъ. Успокойся, на этотъ разъ я сдлаю это осторожне!— и отойдя отъ стны на нкоторое разстояніе онъ тянулъ кнойку концомъ своего зонта. Послышался легкій шумъ супруги стояли впившись глазами въ стну и были полны ожиданія, что вотъ вотъ въ стн откроется клапанъ, смотря на стну они совершенно не замтили, какъ въ потолк открылся трапъ и стала спускаться корзина лифта.

Стояли супруги какъ разъ подъ трапомъ и вдругъ оба вскрикнули, почувствовавъ сначала довольно сильный толчокъ по ихъ головамъ, а затмъ какую то тяжесть, которая все сильне давила ихъ сверху. Напуганные, растерявшіеся, не могущіе себ, объяснить, въ чемъ дло, толстяки, въ довершеніе всего, желая выбраться изъ подъ корзины, запнулись, мшая другъ другу своими объемистыми фигурами, и грузно шлепнулись на полъ.

— Ой, ой!..— стонала Льоо.

— Меня, кажется, порядочно ушибло!— донеслось со стороны Эллика,— однако подниматься то нужно!— и онъ съ мужествомъ на которое никто не могъ считать его способнымъ, не обращая вниманія на ушибленное во многихъ мстахъ, тло, сильно болвшее, перевернулся подъ корзиной на спину, затмъ перекатился и наконецъ получилъ возможность привстать на колни и потомъ подняться на ноги. Освободившись самъ, онъ сталъ помогать встать своей супруг. Теперь оба они съ огромнымъ недоумніемъ увидли корзину — лифтъ, стоявшую на полу. Изъ корзины къ потолку подымались цпи, по которымъ она двигалась, и уходили въ открытый въ потолк трапъ. Увидвъ все это, комиссаръ сразу же понялъ въ чемъ дло.

Громкое ‘ура’ супруговъ созвало сержанта, капраловъ и сипаевъ. Начались поздравленія Гласса съ его счастливымъ открытіемъ. Теперь оставалось только воспользоваться трудами комиссара и въ корзин подняться на верхъ, для производства тамъ осмотра, что по совту супруги уставшій комиссаръ предоставилъ солдатамъ, сказавъ, что самъ онъ будетъ ихъ ожидать внизу.

XVI.
Арестованные.

Проснувшіеся члены семейства Сандерсъ вс единогласно жаловались на тяжесть въ голов и скверный вкусъ во рту, но все-таки вс одлись въ свои восточные зеленые костюмы и вышли въ одну изъ залъ верхняго этажа, гд былъ приготовленъ утренній кофе. Одна изъ барышень, выглянувшая въ окно, вдругъ вскрикнула:

— Солдаты! Солдаты!

Сандерсъ добродушно улыбнулся.

— Солдаты! Это конечно полицейскій осмотръ, о возможности котораго насъ предупреждалъ нашъ любезный хозяинъ. Теперь намъ остается только сдержать свое общаніе: назваться служащими этой электрической гостинницы!

Слова эти на всхъ подйствовали успокоительно, барышни даже были до нкоторой степени довольно, такъ какъ ужъ очень забавнымъ представлялось имъ выдать себя за слугъ гостинницы.

Прибытіе комиссара и его супруги, которое он видли въ окно, вызывало всеобщій смхъ, отъ котораго не могла удержать и сама чопорная Вильгельмина.

— Эти два голубка,— смялась она,— милы и граціозны, какъ дв тыквы!

Внизу въ это время уже слышалась возня и вскор послышались тяжелые шаги въ сосдней зал.

— Ну вотъ и они!— сказалъ Сандерсъ.

Дйствительно, при этихъ словахъ, дверь отворилась и въ комнат появились сержантъ Бумъ и сзади за нимъ — Симъ и Самъ.

— Именемъ ея величества Викторіи, королевы Англіи и императрицы Индіи, приказываю всмъ оставаться на своихъ мстахъ!!

Произнесеніе имени королевы было встрчено почтительнымъ склоненіемъ головъ всхъ находившихся въ зал.

— Вс присутствующіе готовы повиноваться нашей милостивой королев!— произнесъ Сандерсъ.

— Ну, разглагольствовать много нечего! Маршъ внизъ.

Вс сидли и стояли на своихъ мстахъ, какъ загипнзтизированные. Никто не трогался съ мста.

— Ага… неповиновеніе власти — зарычалъ сержантъ.— Говорятъ вамъ, живо маршъ!— и при послднемъ выкрик онъ ударилъ Сандерса прикладомъ по икр.

— Вотъ предметъ вашей гордости — англійскіе солдаты!— прошипла, возмущенная такимъ обращеніемъ Вильгельмина.

— Но вдь ваше приказаніе отъ имени королевы гласило чтобы мы не трогались съ мста, а теперь вы намъ приказываете идти!

— Не разговаривать! Слушаться начальства!

Черезъ нсколько минутъ все семейство Сандерсъ-ванъ-Стоонъ уже предстояло передъ торжественно возсдавшимъ въ широкихъ креслахъ комиссаромъ англійскаго правительства и достойной его половиной.

Сипаи плотнымъ кольцомъ окружали арестованныхъ.

Испытующій взглядъ комиссара съ нкоторымъ доброжелательствомъ остановился на объемистой фигур г. Сандерса.

— Начнемъ теперь краткій предварительный допросъ!— окончивъ внимательный осмотръ, внушительно произнесъ Элликъ.

Двушки прыснули со смху. Глассъ окинулъ ихъ строгимъ взглядомъ.

— Смотрите ребята, берегитесь! Не забывайте, что вы стоите передъ властями!

Двушки недоумло переглянулись между собою. Почему онъ назвалъ ихъ ребятами?

— Джентльмэнъ, отвчайте!— обратился комиссаръ къ Іеровоаму Сандерсу.— Признаете вы себя главой этихъ плнныхъ?

— Да,— отвтилъ онъ,— я глаза этого семейства, отецъ однихъ и вотчимъ другихъ!

— Очень хорошо, хорошо!— одобрялъ, самодовольно потирая руки, Глассъ.— Значитъ вы вс члены одной семьи… Это очень, важно… Будьте добры, Льоо, на этотъ разъ быть моимъ секретаремъ и записать показанія этихъ господъ!

Затмъ толстякъ обратился опять къ Іеровоаму:

— Я очень цню вашу правдивость и попрошу васъ продолжать въ томъ же род. Тогда я могу васъ заврить, что вы не будете повшены!

Вс четырнадцать голосовъ, какъ эхо, съ ужасомъ повторили:

— Повшены!

— Но позвольте же… позвольте…— взволновался Іеровоамъ Сандерсъ:— вы говорите о повшеніи…

— Авы по этому поводу выражаете неудовольствіе,— договорилъ многозначительно комиссаръ.

— Но, если бы вы поставили себя на мое мсто…

— Ну это то ужъ никоимъ образомъ быть не можетъ… ни коимъ образомъ… Будьте добры сказать ваше настоящее имя!

— Меня зовутъ Іеровоамъ-Алкивіадъ-Улиссъ Сандерсъ!

— Хорошо! Вы докторъ?

— Докторъ!? Совсмъ нтъ!

— Васъ называютъ Безымяннымъ?

— Да нтъ же! Мое имя Сандерсъ!..

— Очень хорошо! Прекрасно! Значить названіе Безымянный было только псевдонимомъ.

Все семейство Сандерса никакъ не могло понять, о чемъ говоритъ комиссаръ, такъ какъ совершенно не знали, что хозяинъ ‘Электрическаго Отеля’ назывался докторомъ Безымяннымъ, да и слова этого они никогда раньше не слыхали.

— Я долженъ вамъ сказать,— -продолжалъ толстякъ комиссаръ,— что пока я вами совершенно доволенъ,— и, если и дальше все пойдетъ такъ, то надюсь, что все устроится къ обоюдному ко мн желательно знать, почтенный другъ мой, зачмъ вы присвоили себ это странное прозвище ‘докторъ Безымянный’?

На лиц Іеровоама выразилось полное недоумніе.

— Клянусь небомъ.!— запротестовалъ онъ,— что я совершенно не могу понять, о чемъ вы говорите: этого доктора я положительно не знаю…

Лицо комиссара приняло угрожающій видъ, брови свирпо, нахмурились надъ глазами.

— Смотрите, милостивый государь, берегитесь! Ни къ чему не приведетъ ваше отрицаніе… Вы же признали себя главой этого семейства.

— Берегитесь, милостивый государь! Всякое запирательство послужитъ вамъ только во вредъ. Вы уже признали себя главой обитателей этого дома, слдовательно вы и есть докторъ Безымянный.

— Да нтъ же, увряю васъ, я Сандерсъ, бывшій представитель палаты Общинъ въ парламент…

— Не старайтесь себ подыскать неправдоподобное алиби, власти отлично знаютъ вс ваши намренія. Вы явились сюда въ Индію съ цлью ниспровергнуть власть браминовъ…

— Я? вн себя отъ удивленія, воскликнулъ Сандерсъ.

Ему начинало казаться, что онъ иметъ дло съ помшаннымъ.

— Мы? повторила за нимъ Вильгельмина и вс двнадцать барышень.

— Ну, вы молчите, матросы! грозно прикрикнулъ на них комиссаръ.

— Матросы! Съ чего вы взяли, что мы матросы? разомъ запротестовали барышни.

— Молчать! Или каждый изъ васъ получитъ по двадцать палокъ!

— Невжа! Могъ бы быть полюбезне съ дамами, пробормотала госпожа Сандерсъ.

— Я любезенъ съ дамами, а съ матросами у меня другое обращеніе. И такъ молчать. Смирно!

На этотъ разъ никто изъ семьи Сандерсъ-вамъ-Стоонъ и отвчалъ ни слова, вс молча переглянулись и въ этомвзгляд ясно читалось мнніе, что комиссаръ просто сумасшедшій. Но эти сипаи? Какимъ образомъ представили въ распоряженіе этого помшаннаго цлый отрядъ солдатъ? Гд же, всамомъ дл, хозяинъ электрической гостинницы? Онъ-бы и всей вроятности могъ все это разъяснить.

Между тмъ Элликъ торжественно продолжалъ:

— Попрошу васъ не перебивать меня. Я еще разъ повторяю, что вы явились сюда, чтобы низвергнуть власть браминовъ

Сандерсъ хотлъ что-то сказать, но комиссаръ предупредилъ его, подозвавъ одного сипая.

— Встань подл этогр бандита и при первомъ его движеніи ударь его прикладомъ, приказалъ суровый комиссаръ.

У Іеровоама со страха челюсть задрожала, а Элликъ продолжалъ свое обвиненіе:

— Прибывъ въ Бомбей съ этими преданными вамъ матросами, въ заране нанятомъ вами помсть, въ окрестностяхъ Бомбея, вы соорудили эту гостинницу-автомобиль и отправили въ Орангабадъ. Тамъ со смлостью, достойной удивленія, въ держали пари, что остановите колесницу Ягернаута, и выиграли это пари. Теперь потрудитесь мн объяснить цль вашего поступка.

— Но я положительно ничего объ этомъ не знаю… растерялся Сандерсъ, если я и сдлалъ что нибудь подобное, то вроятно, въ состояніи сомнамбулизма… Я ничего не помню.

— Вижу, что вамъ, господинъ бандитъ, не угодно отвчать энергично заявилъ комиссаръ, въ такомъ случа я допрошу вашихъ сообщниковъ. Эй, ты, старый матросъ, выйди впередъ,— обратился онъ къ Вильгельмин.

— Я! возмушенно воскликнула госпожа Сандерсъ.

— Ну да, ты! Что ломаешься! Не смотря на твой нарядъ въ теб не трудно признать стараго морского волка, по длинному носу, покраснвшему отъ пьянства, по жиденькимъ усамъ и костлявому сложенію въ теб немудрено угадать боцмана.

— Идіотъ, нахалъ, скотина, старая кляча! разразилась оскорбленная женщина.

— До чего грубы эти матросы замтила Льоо.

— Что длать, душечка моя ненаглядная, отъ людей, проводящихъ всю свою жизнь въ обществ китовъ, акулъ, кашалотовъ и трески, нельзя ничего требовать иного. Имъ негд учиться хорошимъ манерамъ и умнью себя держать въ обществ.

Затмъ, дружески хлопнувъ Вильгельмину по плечу, комиссаръ продолжалъ:

— Ну, успокойся, старина, облегчилъ свою душу бранью, и довольно. Теперь поговоримъ о дл.

— Лучше бы вы сдерживали свой языкъ, когда говорите съ женщиной! въ бшенств крикнула госпожа Сандерсъ.

— Да гд ты здсь увидлъ слабую женщину?

— А я!..

— Это ты, слабая женщина? и комиссаръ, не смотря на свою серьезность, разразился смхомъ. Льоо послдовала его примру.

— Ну да, я — слабая женщина, я — мистриссъ Сандерсъ, я — мать, я — избранный сосудъ, о которомъ говорится въ Священномъ Писаніи, я шандалъ о семи свчахъ, потому, что у меня семь дочерей…

Гомерическій хохотъ комиссара, Льоо и сипаевъ покрылъ слова Вильгельмины.

— Ну, довольно! энергично заявилъ Глассъ, не думайте, что вамъ удастся смутить насъ своими вымыслами. Полицейскій указъ, вмняющій мн въ обязанность арестовать васъ гласитъ такъ: ‘при доктор Безымянномъ находятся матросы’.

— Но я вамъ говорю, что я вовсе не докторъ! завопилъ несчастный Сандерсъ.

— Мы не матросы! разомъ воскликнули вс двнадцать двушекъ и Вильгельмина.

— Молчать! крикнулъ комиссаръ, неужели вы воображаете, кто я поврю вашимъ выдумкамъ больше, чмъ форменной бумаг_і присланной мн моимъ начальникомъ? Я не могу колебаться ни минуты. Для меня вы матросы и останетесь ими!

Въ эту минуту въ комнату вошло новое лицо. Сержантъ Бумъ вытянулся и громко скомандовалъ: ‘смирно!’

Вошедшій былъ высокій тощій англичанинъ, съ рыжеватымт баками и большими холодными срыми глазами. Одтъ онъ былъ съ ногъ до головы въ блое.

Бумъ наклонился къ комиссару.

— Лейтенантъ инженерныхъ войскъ, Бельфрогъ, прошепталъ онъ ему на ухо.

— Если не ошибаюсь, проговорилъ комиссаръ, вамъ, господинъ лейтенантъ, поручено везти этотъ домъ-автомобиль.

— Совершенно врно. Извините, что своимъ приходомъ помшалъ вашему допросу.

— О, нисколько! Допросъ оконченъ и я какъ разъ собирался отправить арестованныхъ въ тюрьму Шейрахъ.

— Задержу васъ еще на одну минуту. Телеграфъ только что принесъ намъ изъ Трансвааля радостную новость.

Тутъ вс присутствующіе солдаты и плнные превратились въ слухъ и не спускали глазъ съ лейтенанта Белльфрога.

— Всмъ извстно, какъ тяжела была намъ вначал борьба съ бурами Южной Африки. Но теперь наши доблестные генералъ Китченеръ и Робертсъ одержали надъ непріятелемъ блестящую побду подъ Наардебергомъ. Генералъ Кронье съ 3,000 солдатъ и 6 орудіями взятъ въ плнъ англичанами. Это начало нашей побдоноснаго шествія къ Блюмфонтэну, столиц свободной Оранжевой республики, и къ Преторіи, столиц Трансвааля!

— Урра! Да здравствуетъ старая Англія! крикнули солдаты.

— Да здравствуетъ Англія! крикнулъ Іеровоамъ въ порыв патріотическихъ чувствъ, но вдругъ оскся, взглянувъ на свою жену.

Голландка слушала разсказъ лейтенанта съ затаенной злобой, но восклицаніе Сандерса окончательно вывели ее изъ себя. Она такъ и набросилась на него.

— Несчастный! Вы женились на мн, на вдов храбраго голландскаго офицера, и вы… вы имете дерзость радоваться пораженію буровъ, этихъ славныхъ потомковъ голландскихъ колонизаторовъ. О, будьте вы прокляты!..

— Но, милочка, ты забываешь, что я англичанинъ!

— Да, низкій человкъ, не напоминайте мн о моемъ позор что я связала свою жизнь съ англичаниномъ!

И, вн себя отъ гнва, Вильгельмина со всего размаху угостила мужа двумя звонкими пощечинами.

— Ого! Это ужъ слишкомъ!

— Нтъ, это еще мало! умирающимъ голосомъ простонала госпожа Сандерсъ.

Сипаи розняли супруговъ, по распоряженію комиссара, заковали имъ, какъ и всмъ плннымъ, руки въ кандалы. Посл этого вс вышли вонъ изъ дома. Элликъ и Льоо замыкали шествіе.

— Вы замтили, дорогая, что этотъ старый боцманъ призналъ себя голландцемъ и оскорбительно выражался объ англичанахъ. Это будетъ имть громадное значеніе въ дл этого негодяя!

Затмъ почтенные супруги Глассъ, не торопясь, вышли на крыльцо и спустились съ него на дорогу. Здсь, посл долгихъ усилій они взобрались на своихъ ословъ и послдовали за плнниками, которыхъ сипаи вели по дорог къ Шейрахъ.

Лейтенантъ Белльфрогъ съ четырьмя солдатами остались при автомобил. Двадцать лошадей, приведенныхъ для того, чтобы увести автомобиль, печально паслись на краю дороги, стреноженныя изъ предосторожности.

XVII.
Сигаль — дипломатъ и механикъ.

Белльфрогъ былъ отличнымъ знатокомъ своего дла, но, не смотря на всю свою распорядительность, приведенныя имъ двадцать лошадей не въ состояніи были сдвинуть съ мста автимобиль, колеса котораго были заторможены электрическимъ тормазомъ.

Лещадей впрягали и по дв, и по четыре, и по десять въ рядъ, били безпощадно, но домъ-автомобиль неподвижно стоялъ на мст.

Белльфрогъ нсколько разъ обошелъ внутреннія помщенія, стараясь найти какой-нибудь рычагъ, какую нибудь кнопку, съ помощью которой можно было бы привести въ движеніе аллюминіевый домъ. Но не смотря на то, что лейтенантъ обыскалъ вс углы и закоулки, онъ не нашелъ ничего. Дло въ томъЮчто моторы были скрыты между двумя аллюминіевыми обшивками автомобиля, и человкъ не знакомый съ секретомъ подвижныхъ щитовъ и двойной обшивки, никакъ не могъ доискаться ихъ.

Наконецъ, посл долгихъ и тщетныхъ усилій, инженеръ долженъ былъ отказаться отъ намренія сдвинуть съ мста автомобиль. Вечеромъ онъ приказалъ отвести лошадей въ ближайшее селеніе, а самъ остался въ аллюминіевомъ дом, наказавъ солдатамъ явиться къ нему рано утромъ. Оставшись одинъ онъ еще разъ сдлалъ обходъ всего помщенія, и снова неуспшно. Наконецъ, совершенно выбившись изъ силъ, онъ вернулся въ комнату рядомъ съ вестибюлемъ, и въ изнеможеніи опустился въ кресло. Но лейтенанту было не до сна, имъ овладло отчаяніе.

— Мн остается только подать въ отставку, пробормоталъ онъ, скрежеща зубами, я сдлаюсь посмшищемъ для своихъ товарищей. Подумать только, инженеръ, который не въ состояніи привести въ движеніе автомобиль! Неслыханная вещь!

Вдругъ ему послышался легкій шорохъ, кто-то тихо пробирался въ вестибюль. Офицеръ вскочилъ на ноги, выхватилъ саблю и безшумно подошелъ двери. Но прежде чмъ онъ усплъ до нея дотронуться, дверь быстро распахнулась и на порог ея появился мальчуганъ лтъ 15-ти, одтый весь въ зеленое, какъ т плнные, которые были уведены по утру изъ, этого дома комиссаромъ Шейраха.

— Мое почтеніе, милостивый государь, развязно поклонился вошедшій, очень радъ, что вы еще не спите, это избавляетъ меня отъ непріятной необходимости будить васъ.

Это былъ никто иной, какъ Сигаль.

Безцеремонный тонъ юнаго постителя возмутилъ офицера.

— Что вамъ надо?— рзко спросилъ онъ,— какъ вы смете врываться въ чужую квартиру?

— Ого! засмялся маленькій парижанинъ,— сразу видно, что вы англичанинъ: любезны, какъ ударъ дубины. Только не забывайте, что вы здсь не дома, какъ я!

— Дрянной мальчишка! въ бшенств закричалъ офицеръ.,

— Ай! Ай! Какъ вы кричите! Умоляю васъ закрыть ротъ, отъ этого происходитъ сквознякъ, а я боюсь простуды. Да перестаньте же горячиться, вдь я пришелъ вывести Васъ изъ затруднительнаго положенія.

— Лейтенантъ англійской арміи никогда не бываетъ въ затрудненіи, надменно уронилъ Белльфрогъ.

— Неужели? Въ такомъ случа, извините меня, я ошибся. Конечно, если вы сами умете управлять этимъ автомобилемъ, то мн остается только пожелать вамъ спокойной ночи и удалиться.

Мальчуганъ направился къ двери. Белльфрсгъ за нимъ.

— О, не трудитесь меня провожать, насмшливо произнесъ Сигаль,— я отлично знаю дорогу.

— Постойте, остановилъ его офицеръ,— вы говорите, что умете управлять этой машиной.

— Еще бы! Вдь я служилъ механикомъ у доктора Безымяннаго.

— Такъ вы научите меня, какъ обращаться съ этимъ механизмомъ?

— Такъ и быть! Но сначала вы мн должны общать, что не повсите меня на гвоздик и не лишите свободы.

— Вотъ какъ, вы предписываете мн условія?!

— Не условія, а только одно маленькое условіе! Кром того вы не разжирете, если засадите меня въ камеру одиночнаго заключенія. Итакъ, вы согласны?

Лейтенантъ охотно бы отодралъ дерзкаго мальчишку, но ему не оставалось ничего другого, какъ пойти на уступки, чтобы не оказаться смшнымъ въ глазахъ начальства и сослуживцевъ.

— Ну хорошо, общаю вамъ, что посл того, какъ вы меня ознакомите съ устройствомъ машинъ, я вамъ дамъ право дать себя повсить въ другомъ мст.

— Благодарю васъ, вы удивительно любезны! Теперь пожалуйте за мной, я вамъ все покажу и не дале, какъ черезъ четверть часа, мы, съ вашего разршенія, сдлаемъ пробный туръ.

Они прошли въ вестибюль, здсь Сигаль сдвинулъ съ мста извстные щитки въ стн и показалъ лейтенанту, гд находятся моторы.

— А теперь поднимемся наверхъ, сказалъ мальчуганъ,— тамъ находятся аппараты для управленія автомобилемъ.

— Ладно! согласился англичанинъ.

Сигаль нажалъ рукой одну изъ чашъ въ зал верхняго этажа.

— Ну вотъ мы и похали!

— Неужели, мой юный другъ.

— Посмотрите сами, если не врите.

И, сдвинувъ одинъ изъ щитковъ въ стнк дома, мальчикъ открылъ окно, выходившее на дорогу, по которой теперь плавно и послушно катился автомобиль.

— Урра! воскликнулъ инженеръ вн себя отъ радости, мы дйствительно демъ! Вы свободны и можете итти куда вамъ угодно. Но мн бы хотлось задержать васъ на нкоторое время. Не будете ли вы такъ любезны объяснить мн подробности устройства этого механизма.

— Съ удовольствіемъ! любезно согласился маленькій французъ,— это займетъ немного времени.

Съ этими словами Сигаль опустилъ одну руку на стнное украшеніе залы.

Моторы мгновенно перестали работать.

— А теперь попрошу васъ спуститься внизъ, я тамъ дамъ вамъ первыя объясненія.

— All right! согласился англичанинъ.

Белльфрогъ и Сигаль помстились въ корзину-лифтъ и стали опускаться, но не успла еще корзина коснуться пола, какъ нсколько сильныхъ рукъ схватило инженера. Его связали, уложили на койку, на которой лежалъ раньше мнимый Аудъ. Вокругъ лейтенанта столпились рослые шарни, одтые въ зеленые кафтаны и чалмы, съ лицами до неузнаваемости вымазанными сажей.

Вдругъ легкое колебаніе пола возвстило инженеру, что автомобиль снова тронулся въ путь.

— Но кто же эти люди?— думалъ инженеръ,— что имъ отъ меня надо. Куда они меня везутъ?

Мальчуганъ исчезъ и лейтенантъ долженъ былъ сознаться что тотъ ловко его провелъ.

Прошло около часа. Вдругъ моторъ остановился. Надъ трапомъ лифта появился хитрый мальчуганъ.

— Мы отъхали сорокъ километровъ отъ Шейраха,— сказалъ онъ стоявшимъ тутъ же людямъ и добавилъ:— теперь пора!

Т молча подошли къ лейтенанту, осторожно подхватили его кто подъ руки, кто подъ колни и вынесли на крыльцо, а оттуда на дорогу. Здсь они посадили офицера на откосъ возл канавы, вынули вс заряды изъ его револьвера, развязали ему руки и ротъ, оставивъ связанными только ноги, потомъ вс быстро кинулись обратно къ крыльцу дома-автомобиля. Раздался свистокъ и машина покатилась съ удивительной быстротой.

Инженеръ не усплъ опомниться, какъ автомобиль скрылся изъ вида.

Съ бранью и проклятіями офицеръ принялся распутывать замысловатый узелъ веревки, связывавшей ему ноги, и затмъ волей-неволей отправился пшкомъ обратно въ Шейрахъ. Дорогой онъ утшалъ себя мыслью, что, вернувшись въ Шейрахъ, онъ тотчасъ сообщитъ начальству и товарищамъ о той невроятной продлк Безымяннаго, жертвой которой онъ сталъ. Немедленно надо будетъ поднять на ноги всю полицію и броситься въ погоню за бглецами. Найти ихъ будетъ легко, такъ какъ двухъ-этажный автомобиль — не иголка, его не такъ то легко спрятать. И, въ надежд на близкое возмездіе, Белльфрогъ бодро зашагалъ по дорог къ Шейрахъ.

Тмъ временемъ аллюминіевый домъ быстро катился къ западу, миновалъ небольшія холмистыя возвышенія и очутился въ открытой пустын.

Докторъ Безымянный, занявшій снова свое жилище, пока Сигаль отвлекалъ вниманіе инженера подъ предлогомъ ознакомить его съ управленіемъ механизма, передъ наступленіемъ ночи, вдругъ веллъ остановить машину. Разбили палатки и расположились на ночлегъ. Анооръ и Сигаль быстро заснули. Проснувшись на другое утро, они удивленно оглядлись по сторонамъ. Автомобиль безслдно исчезъ. Вмсто него, въ нсколькихъ метрахъ отъ палатокъ, стоялъ длинный фургонъ, съ срыми деревянными стнками и грубой парусиновой крышей.

— Что это такое? спросилъ маленькій парижанинъ.

— Какъ, разв ты не узнаешь нашего автомобиля? съ улыбкой отозвался докторъ Безымянный, стоявшій около фургона.

— Это то автомобиль?

— Ну да, это. Вс стнки нашего дома разбираются, аллюминіевые щитки, прикрпленные къ деревяннымъ стнкамъ, могутъ быть по желанію удалены, что мы и сдлали въ эту ночь.

— Ага! Понимаю! Вы это сдлали, чтобы полиція потеряла нашъ слдъ. Посл того, что мы вчера продлали съ инженеромъ, вся рыжая англійская полиція обрушится на насъ, будетъ искать аллюминіевый домъ и, конечно не найдетъ его, такъ какъ со вчерашняго дня наружный видъ его порядкомъ таки измнился.

— Ты угадалъ Сигаль.

— Только я не понимаю, почему вы не сдлали этого превращенія раньше. Тогда не нужно было-бы принимать семейства Сандерсъ, ни давать ихъ арестовывать, ни отнимать у англичанина автомобиль.

— Видишь ли, для этого превращенія понадобилось шесть часовъ, какъ ты понимаешь, весь смыслъ этого превращенія въ томъ, чтобы никто объ этомъ не узналъ. Мстность Дели и Низама очень густо населена и кто нибудь могъ бы замтить нашу работу и донести о ней властямъ.

— Врно!— воскликнулъ Сигаль,— вы ждали, когда мы очутимся въ пустын,

— Ну, конечно! Теперь остается только перемнить наши костюмы. Тогда никто не узнаетъ въ насъ шайку доктора Безымяннаго, какъ, вроятно, назовутъ насъ здшнія газеты.

Не прошло и получаса, какъ обитатели алюминіеваго дома измнились до неузнаваемости. Благодаря какому то снадобью лицо Сигаля, также какъ лицо доктора и матросовъ, приняла золотистый оттнокъ. Зеленые кафтаны смнились ярко-красными, длинными одеждами, расшитыми жемчугомъ и золотомъ. Сигаль удивительно запоминалъ теперь мальчика изъ богатаго парсійскаго дома.

Анооръ была до того прелестна въ широкихъ шальварахъ, ниспадавшихъ до щиколотки и легкой газовой чадр, что Сигаль не удержался отъ восторженнаго восклицанія:

— Да это настоящая фарфоровая кукла!

Двушка при этихъ спорахъ покраснла и опустила голову.

Впервые подростки стояли другъ передъ другомъ въ смущеніи. Докторъ, не спускавшій съ нихъ глазъ, замтилъ это. Однако, не подавая вида, онъ сказалъ имъ:

— Ну, друзья мои, теперь, что мы и матросы превратились въ богатыхъ парсійскихъ купцовъ, скорй — вс въ фургонъ. Мы отправимся въ Лагоръ, гд вроломный Аркабадъ и нашъ врный Даливаръ помогутъ намъ найти сестру Анооръ, о которой наша маленькая подруга сохранила такое нжное воспоминаніе.

Вс поспшили войти въ фургонъ, который съ удивительной быстротой покатился по направленію къ сверу.

Тамъ, по другую сторону равнинъ пустыни Таръ, лежалъ Лагоръ, большой и весьма значительный городъ Пенджаба, гд докторъ Безымянный назначилъ свиданіе вождю ‘Товарищей Шивы и Кали’.

XVIII.
Сокровище свободы.

Совершенно неузнаваемый автомобиль, запряженный восемью лошадьми, пріобртенными въ окрестностяхъ города, грузно и тяжело громыхая, какъ настоящая сельская арба, въхалъ въ Лагоръ черезъ заставу Атаръ Хана. Миновавъ предмстья Монтазангъ и Ирира и бульваръ, разбитые на мст прежнихъ городскихъ рвовъ, мнимый фургонъ въхалъ въ одни изъ воротъ зубчатой кирпичной городской стны и, слдуя вдоль длинной и широкой улицы Wales, ведущей къ гранитному плато, гд возвышается цитадель, медленно прохалъ мимо дворца и мечетей Монти-Марджидъ, Орангъ-Зебъ и Шихъ-Магала, восточнаго университета, мимо госпиталя Маго и губернаторскаго дворца, находящагося въ одномъ изъ превосходнйшихъ зданій монгольской эпохи, затмъ, свернувъ направо въ улицу Иностранцевъ, подъхалъ къ гостинниц, рекомендуемой всми карманными путеводителями. Управлялъ этой гостинницей нкій парсъ Бейрали. Она походила на громадный Караванъ-Сарай, состоящій изъ нсколькихъ десятковъ разнородныхъ комнатъ, нкоторыя изъ нихъ были меблированы со сказочной роскошью, другія — бдно и убого. Комнаты были соединены между собой шаткими галлереями, безчисленными ходами, аллеями, заброшенными двориками.

На площадк передъ гостинницей толпились люди, верблкды, лошади, арбы, фургоны, паланкины, а среди этой волнующейся разнообразной массы, плавно и величаво двигались слуги, совершенно безучастно и равнодушно относившіеся къ похвал и гнву постителей. Эти люди часто подавали гостямъ бритвы, когда т требовали обдъ, или миску риса, когда т просили платяную щетку. Часто постители рискуютъ получить такой отвтъ:

— Саибъ проситъ запречь лошадь. ‘Я не могу этого сдлать. Это дло конюха, а я конюшенный сторожъ’,— или:

— Вы просите дессерта. ‘Обратитесь къ другому слуг: на мн лежитъ обязанность подавать только блюда’ и т. п.

Объясняется это тмъ, что нигд въ свт не существуетъ такого раздленія труда, какъ въ Индіи. Въ то время, какъ богатый европеецъ довольствуется для своихъ личныхъ услугъ однимъ камердинеромъ, въ Индіи состоятельный человкъ иметъ по крайней мр трехъ слугъ, изъ которыхъ одинъ заботится о его плать, другой объ обуви, третій о головныхъ уборахъ, а ужъ подать умыться или одться — обязанность четвертаго слуги. Если кто вздумаетъ отправиться на прогулку, его должны сопровождать трое слугъ, изъ которыхъ первый несетъ зонтъ, второй опахало, третій курительный приборъ.,

Съ трудомъ прокладывая себ дорогу между толпившимися гостями и слугами, фургонъ доктора Безымяннаго подъхалъ къ флигелю No 28 караванъ-сарая и былъ помщенъ въ просторномъ и высокомъ сара. Матросы и Керадэкъ остались въ фургон, за докторъ, Анооръ и Сигаль съ неразлучнымъ Людовикомъ, прошли на одну изъ верандъ и, расположившись подъ навсомъ, приказали принести себ закуску.

Въ ожиданіи заказаннаго кушанья, путешественники принялись съ любопытствомъ разглядывать пеструю толпу прізжающихъ и отъзжающихъ. Среди всей этой волнующейся, спорящей массы выдлялась неподвижная и спокойная фигура парсійскаго купца, стоявшаго, неподалеку отъ Безымяннаго и его друзей. Это былъ высокій, стройный мужчина, съ черными проницательными глазами и длинной окладистой бородой. Одтъ онъ былъ весьма богато. На немъ былъ длиннополый коричневый кафтанъ, цвтной шелковый тюрбанъ, за поясомъ его торчалъ длинный кинжалъ въ богато разукрашенныхъ ножнахъ.

Человкъ этотъ упорно и пристально смотрлъ на Анооръ. Это не ускользнуло отъ вниманія доктора. Обезпокоенный этимъ обстоятельствомъ, онъ уже хотлъ подойти къ незнакомцу и обратиться къ нему съ вопросомъ, когда парсъ, лниво и какъ бы нехотя самъ подошелъ къ Безымянному.

— Знаете ли вы деревню Шейрахъ на краю пустыни Таръ? вжливо спросилъ онъ, и не получивъ отвта, продолжалъ, ходятъ странные слухи, будто грозное общество ‘Шивы и Кали’ нашло себ тамъ новаго главу, посланнаго самимъ Вишну. Его зовутъ ‘Золотой Тигръ’.

— Гм,— возразилъ на это докторъ, я слышалъ это имя, но мн говорили, что главу товарищей ‘Шивы и Кали’ зовутъ Даливаромъ.

— Даливаръ покинулъ братьевъ!

— Можетъ быть для того, чтобы отправиться въ Лагоръ?

— А, теперь я увренъ, что ты тотъ, кого я ищу, возразилъ парсъ, низко кланяясь и складывая руки на груди. Мн казалось, что я узналъ двушку, но сходство бываетъ иногда такъ обманчиво, что мн нужно было сначала убдиться, что братья теб не чужды.

При этомъ онъ сильно понизилъ голосъ.

— Долженъ теб сообщить, что Даливаръ со вчерашняго дня находится въ стнахъ монастыря Рунжетъ-Сингъ, гд онъ долженъ былъ встртиться съ браминомъ Аркабадомъ, какъ ты приказалъ ему.

Докторъ утвердительно наклонилъ голову.

— Я проводилъ Даливара до самыхъ воротъ монастыря, продолжалъ парсъ, и онъ мн веллъ отправиться въ караванъ-сарай и выждать пока ты туда прибудешь, а затмъ вернуться снова въ монастырь.

— Онъ ничего не поручилъ передать мн?

— Нтъ господинъ, ничего. А теперь, если позволишь, я возвращусь къ Даливару. Со вчерашняго дня онъ, вроятно, усплъ провдать что нибудь о той тайн, которую желаетъ разъяснить.

— О сестр моей, красня отъ волненія произнесла Анооръ.

— О нашей сестр, поправилъ ее Сигаль, она тоже будетъ моей франжиной, какъ вы, и я тоже буду ее любить… конечно не какъ васъ, Анооръ, но все таки какъ сестру.

— Ого,— воскликнулъ Безымянный, съ какихъ это поръ ты называешь Анооръ на ‘вы’?

Сигаль густо покраснлъ.

— Я думалъ, что это приличне, сконфуженно произнесъ онъ. Анооръ за это время такъ выросла, и стала совсмъ взрослой двушкой.

На губахъ доктора промелькнула загадочная улыбка.

— Да, да, я замчаю, что за послднее время она очень выросла въ твоихъ глазахъ. Затмъ, обращаясь къ парсу, докторъ продолжалъ:

— Можешь итти къ Даливару. Помни, что мн необходимо быть раньше Аркабада возл той, которую онъ хочетъ подвергнуть новой нравственной пытк. Если Вишну намренъ вернуть ей разсудокъ, то пусть это будетъ на пользу длу свободы. Иди!

— Повинуюсь теб, господинъ съ золотымъ тигромъ! Съ этими словами парскій купецъ досталъ изъ за пазухи своего кафтана листъ бумаги, испещренный санскритскими письменами.

— Это прокламація, которую Даливаръ разослалъ всмъ отдламъ общества ‘Товарищей Шивы и Кали’, находящимся въ Пенджаб. Этотъ экземпляръ онъ веллъ мн вручить двушк съ глазами газели, изъ него она узнаетъ чего ей нужно опасаться.

Безымянный взялъ бумагу изъ рукъ парса.

— Хорошо, къ тому времени, когда ты вернешься, двушка ознакомится съ содержаніемъ этой бумаги. А теперь спши!

Индусъ молча повернулся и скрылся въ одномъ изъ сосднихъ зданій.

— Слушай, дитя мое, что пишетъ Даливаръ своимъ врнымъ собратьямъ, сказалъ Безымянный, наклоняясь къ Анооръ,изъ этого ты поймешь, какъ велика опасность, окружающая насъ со всхъ сторонъ и какъ важно твое довріе ко мн.

— Ахъ, отецъ, я врю теб какъ самому всемогущему Брам! воскликнула Анооръ.

— Мало врить, дитя мое, нужно еще повиноваться.

— Я твоя слуга, отецъ мой! прошептала Анооръ.

— Не длай ни движенія, не говори ни слова безъ моего, вдома. А ты Сигаль, посвятившій себя защит и охраненію этой преслдуемой двушки, будь остороженъ и осмотрителенъ, выслушай внимательно то, что я сейчасъ вамъ прочту.

И онъ сталъ медленно читать прокламацію Даливара.

— Бодрствуйте, бодрствуйте, братья! Въ былое время жители Синда и Пенджаба мечтали о свобод и независимости. Но у нихъ не было ни ружей, ни пороха, ни пуль. Чтобы пріобрсти все это, имъ нужно было золото, много золота. Жители ршили, что каждый день, каждый сынъ страны будетъ приносить свою посильную лепту родин, богатый жертвовалъ рупію, бдный мелкую мдную монету. Но вс: воины, купцы, рабочіе, крестьяне, мастеровые, вс несли свою дань родин охотно и радостно. Одни только брамины отказались внести свою дань въ Сокровищницу Свободы.

Несмотря на это, Сокровище Свободы росло и стало больше всхъ остальныхъ сокровищъ Индіи. Человкъ, мудрйшій изъ муудрыхъ и честнйшій изъ честныхъ, былъ избранъ хранителемъ этихъ несмтныхъ сокровищъ, предназначенныхъ для выкупа цлаго народа. Онъ хранилъ эти деньги въ недоступныхъ тайникахъ и только онъ и старшая дочь знали то мсто, гд накоплялись и наростали милліоны. Но этого человка похитили брамины: они надялись вырвать у него его тайну и завладть сокровищемъ. Его подвергли страшнымъ пыткамъ и мученіямъ. Но онъ упорно молчалъ и не выдалъ тайны врагамъ отечества. Онъ погибъ мученической смертью, но остался вренъ себ и родин.

Бодрствуйте, бодрствуйте, братья! Остались живы об дочери мученика свободы. Одной изъ нихъ было восемь лтъ, другой четыре года.

Старшая унаслдовала отъ отца твердость характера и заічательную силу воли. Она была посвящена отцомъ въ его тайну и однажды отецъ свелъ ее въ то мсто, гд хранились эти несмтныя богатства.

Она своими глазами видла эти милліоны, она осязала ихъ руками, и любовь къ родин зажгла въ ея юномъ сердц беззавтную преданность этому святому длу, создала изъ нея мученицу свободы.

Своей кровью, своей жизнью, своимъ вчнымъ покоемъ въ лон Брамы, этими тремя страшными и священными клятвами для индусской женщины, поклялась двочка своему отцу иногда, ни подъ какимъ видомъ не выдавать врагамъ свободы родины то мсто, гд хранятся сокровище.

Отецъ исчезъ и двочка сумла обойти вс козни, вс хитрости браминовъ.

Ей грозили разлукой съ ея маленькой сестрой Анооръ, которую она нжно любила. Двушка плакала и убивалась, но не выдала тайны браминамъ.

Тогда озлобленные враги тайно похитили молодую Анооръ. Старшая сестра была въ отчаяніи, она хотла наложить на себя руки, но все же осталась врна тайн. Она заболла тяжкой болзнью и многія недли была на волосокъ отъ смерти.

Тогда самъ Вишну простеръ надъ ней свою десницу: когда она наконецъ оправилась отъ недуга, Вишну лишилъ ее разсудка и тмъ сдлалъ ее неприкосновенной для всхъ, съ тхъ поръ она живетъ въ своемъ дворц, безучастная ко всему, кроткая и смиренная, постоянно окруженная шпіонами браминовъ и англичанъ, которые слдятъ за каждымъ ея словомъ и жестомъ, въ надежд, что безумная какъ нибудь выдасть безсознательно ту тайну, которая стоила ей разсудка и жизни ея отцу. Теперь ей ужъ 18 лтъ, но до сихъ поръ она невыдала еще своей тайны.

Бодрствуйте, бодрствуйте, братья. Врагъ силенъ, онъ бодрствуетъ и не дремлетъ. Онъ хочетъ внезапнымъ сильнымъ потрясеніемъ вернуть разсудокъ безумной, хочетъ получть право пытать ее, чтобы вырвать у нея тайну и захватить въ свои жадныя, нечистыя руки ‘Сокровище Свободы’!

Бодрствуйте, бодрствуйте, братья!.. ‘

Докторъ Безымянный замолчалъ.

— ‘О моя бдная сестра, со слезами на глазахъ воскликнула Анооръ, ‘что они сдлали съ ней’.

— ‘Не плачь, дитя мое’, сказалъ докторъ, ласково гладя ее по голов, ‘мы найдемъ твою сестру и вернемъ ей разсудокъ’…

Двочка быстро подняла глаза на доктора.

— ‘Ты, дйствительно, можешь сотворить это чудо?’

— ‘Да, милое дитя, могу!’

— ‘Такъ будемъ же ее искать господинъ. Я такъ боюсь, что мы явимся слишкомъ поздно, чтобы вырвать ее изъ рукъ враговъ… О ищи ты ее, господинъ, твоя сила и могущество такъ велики!’… Вдругъ двушка прервала себя на полуслове: парсійскій купецъ, вручившій Безымянному воззваніе Даливара, снова появился въ толп недалеко отъ нихъ. Его лицо было блдно, руки дрожали, онъ тяжело дышалъ, какъ бы посл продолжительнаго бга.

— ‘Что случилось?’ тревожно спросилъ его молодой ученый.

— ‘Я не могъ видть Даливара’.

— ‘Какъ, неужели брамины монастыря Рунжетъ — Сикхи осмлились удержать его какъ плнника?’

— ‘Плнника! Я былъ бы радъ, если бы это было такъ! Всякій узникъ можетъ освободиться, но’…

— ‘Что случилось? Разсказывай по порядку!’

— ‘Я исполнилъ твое приказаніе, Саибъ, я пошелъ въ монастырь браминовъ и спросилъ Даливара, главу нашего общества. Мн сказали, что его нтъ и что онъ не переступалъ ограды этого монастыря. Но я знаю, что это ложь. Я самъ видлъ, какъ мдная дверь монастыря затворилась за Даливаромъ’…

— ‘Дальше, дальше’, въ тревог проговорилъ Безымянный.

— Тогда я попросилъ вызвать ко мн Аркабада, но брамины твчали, что онъ находится въ Эллора и еще не явился въ монастырь’.

— ‘Какъ, неужели онъ пропустилъ свиданіе, имъ же самимъ назначенное?

Парсъ сдлалъ нетерпливое движеніе.

— ‘Да нтъ же! Брамины солгали. Аркабадъ былъ въ моастыр, онъ вырвалъ у Даливара окровавленное опоясаніе и исчезъ безслдно, желая одинъ знать, гд находится ‘Сокроище свободы’.

— Что же случилось съ Даливаромъ, что онъ не могъ прити къ теб?’

Красивое лицо парса исказилось на мгновеніе злобной, полной ненависти, улыбкой.

— Въ браминскомъ монастыр есть тайники (‘selavus’).

— ‘Неужели ты думаешь?’…

— ‘Я увренъ, что нашъ глава погибъ предательски сброшенный въ одну изъ этихъ бездонныхъ каменныхъ ямъ. Ему ужъ не придется, какъ бывало, предсдательствовать на нашихъ собраніяхъ’.

Подростки обмнялись быстрымъ взглядомъ, полнымъ ужаса, при послднихъ словахъ купца.

— ‘Знаете, докторъ!’ вдругъ неожиданно сказалъ, Сигаль. Я хочу пробраться въ этотъ монастырь: брамины не отдлаются отъ меня такими баснями’…

Безымянный отрицательно покачалъ головой.

— ‘Ты не знаешь, какія опасности грозятъ всякому, кто только ршается имть дло съ людьми, у которыхъ нтъ ни сердца, ни совсти. Брамины поступятъ съ тобой также, какъ сх Даливаромъ’…

— ‘Опасность!’ воскликнулъ Сигаль, ‘я не боюсь никакихъ опасностей. Къ тому же я поклялся въ душ быть врнымъ слугой моей франжины Анооръ, а разъ принято такое ршеніе, то, разумется, приходится рисковать своей шкурой, что гораздо пріятне, чмъ набивать ее жиромъ и мясомъ, какъ какой нибудь облнившійся пузатый рантье’.

Анооръ слушала его съ глазами, полными слезъ, восхищенная его беззавтной смлостью, его простой, шутливой рчью.

Мальчикъ такъ горячо настаивалъ на выполненіи сврего плана, что посл долгаго спора Безымянному пришлось уступить.

Дйствительно нужно было во что бы то ни стало предпринять что нибудь, такъ какъ загадочное исчезновеніе Даливара разомъ измняло все дло. Черезъ него докторъ надялся напасть на слдъ семьи Анооръ, а теперь это почти невозможно. Необходимо было добыть хоть какія нибудь указанія.

XIX.
Слабоумная.

Черезъ четверть часа докторъ Безымянный, отдавъ необходимыя распоряженія Керадэку, вмст съ двумя подростками и медвдемъ вышелъ изъ Караванъ-Сарая и направился браминскому монастырю.

Они шли сначала по тснымъ и кривымъ улицамъ индусскаго квартала, потомъ миновали тнистыя аллеи, вдоль которыхъ тянулись ряды роскошныхъ англійскихъ виллъ, затемъ снова пошли по древнему городу индусовъ, съ его причудливыми мечетями.

Время отъ времени навстрчу имъ попадались тибетскіе ламы, съ широкимъ, плоскимъ лицомъ, красавицы индуски, накрытыя прозрачными покрывалами, отъ которыхъ распространялся тяжелый, приторный запахъ мускуса, особенно любимый женщинами Пенджаба, нищенствующіе факиры, полунагіе дтишки…

На перекресткахъ улицъ стояли неподвижные, подобные каменнымъ изваяніямъ, туземные полицейскіе стражи, вооруженные огромными палицами съ желзными наконечниками.

При первой ссор или драк эти блюстители порядка разомъ оживлялись и принимались усердно дйствовать палками направо и налво такъ, что въ нсколько минутъ улица пустла и порядокъ былъ возстановленъ.

Пройдя длинную улицу, круто поднимавшуюся въ гору, Безымянный съ подростками и Людовикомъ вышли на большую широкую площадь. Вдоль ее тянулась красивая зубчатая стна браминскаго монастыря Рунжетъ-Сингъ, получившаго свое названіе отъ великолпнаго мавзолея Рунжетъ-Сингъ, возвышавшагося изъ за ограды.

— ‘Такъ вотъ онъ монастырь!’ сказалъ Сигаль, ‘ну, стна не особенно удобная, чтобы пройти внутрь, ну да, надюсь, мы отыщемъ какую нибудь калитку’.

Вдругъ онъ прервалъ себя на полуслов, замтивъ, что Людовикъ, все время покорно слдовавшій за ними, теперь забжалъ впередъ, выказывая несомннные признаки сильнаго волненія, становился имъ поперекъ дороги, точно желая помшать идти дальше, наконецъ онъ схватился за юбку Анооръ и сталъ изо всхъ силъ тащить ее въ одну изъ боковыхъ аллей, упиравшихся въ площадь.

— ‘Пусти, Людовикъ, слышишь!’ сердито прикрикнулъ на него Сигаль, но медвжонокъ, обыкновенно послушный, на этотъ разъ не обратилъ вниманія на приказаніе своего хозяина и продолжалъ тянуть ее за платье, все въ ту же аллею. Докторъ попробовалъ его отогнать, но медвдь сердито зарычалъ и оскалилъ зубы.

— ‘Что съ нимъ такое?’ удивился Сигаль, ‘это не спроста! Смотрите, онъ точно хочетъ заставить мою кузину свернутъ въ аллею налво’.

— ‘Да, да!’ возразила Анооръ. ‘Вроятно у него есть на это серьезная причина. Вдь нердко Брама влагаетъ свою мудрость въ излюбленныхъ животныхъ!’

Сигаль остановился у столба въ начал аллеи. На дощечк было что то написано.

— ‘Дорога въ Амритсиръ!’ прочелъ Сигаль. ‘Это названіе вамъ ничего не говорить?’ спросилъ онъ у Анооръ.

— ‘Нтъ, Сигаль, но мн страшно хочется послдовать за Людовикомъ’.

— ‘Твое желаніе нетрудно исполнить’. Отозвался Безымянный.

И вс трое свернули въ аллею, куда такъ упорно тащилъ ихъ медвженокъ. Умное животное очевидно поняло, что его настоянію уступили и, разомъ повеселвъ, выпустило юбку Анооръ и пустилось впередъ, какъ бы указывая дорогу. Спутники вступили подъ тнь красивой рощи. Людовикъ обнюхалъ воздухъ и съ радостнымъ визгомъ пустился впередъ и скрылся гд то въ лсной чащ.

— ‘Надо идти за нимъ’, сказалъ Безымянный, мн начинаетъ казаться, что Людовикъ когда то жилъ въ этихъ мстахъ, и они знакомы ему… Быть можетъ онъ приведетъ насъ туда, гд провела первые годы своего дтства наша милая Анооръ.

Двушка молча взяла руку молодого ученаго и почтительно поднесла ее къ своимъ губамъ.

Роща была сказочно прекрасна, какъ рай, множество пестрыхъ, разноголосыхъ птицъ весело щебетали, порхая въ листв тропическихъ деревьевъ, воздухъ былъ наполненъ нжнымъ ароматомъ цвтовъ, здсь вяло таинственной тишиной храма, невольно пробуждая въ душ благоговйное чувство.

Вдругъ дорога сдлала крутой поворотъ и уперлась въ зеленый лугъ, посреди котораго, точно зеркало въ изумрудной рам, разстилалось свтло-серебристое тихое озеро, закованное въ блую мраморную набережную. Посреди озера виднлся небольшой цвтущій островокъ, соединенный съ берегомъ широкой тнистой аллеей, окаймленной чугунными перилами художественной работы. Посреди острова возвышался великолпный блый мраморный храмъ, съ золотыми колокольнями и куполомъ, залитыми яркими лучами солнца.

Анооръ слабо вскрикнула и пошатнулась, закрывъ лицо руками при вид острова и священнаго храма.

— Что съ тобой, дитя мое? тревожно спросилъ Безымянный.

— Что съ вами, франжина? почти одновременно воскликнулъ Сигаль.

— Нтъ, нтъ, это сонъ… не можетъ быть, шептала двушка, а между тмъ въ моей душ воскресаютъ воспоминанія… темная завса, застилавшая отъ меня прошлое, какъ будто падаетъ. О это священное озеро! Этотъ храмъ! Теперь я узнаю ихъ! Это ‘Амрита Сара’, прудъ безсмертія, это золотой храмъ Магадевы!..

И, не въ силахъ побороть свое волненіе, двушка опустилась на колни, сложила руки и погрузилась въ молитвенный экстазъ.

Безымянный былъ глубоко взволнованъ, онъ исполнилъ общаніе данное имъ себ, онъ вернулъ этой двушк ея родину ея отчій домъ… И капризной судьб было угодно, чтобы медвдь указалъ имъ путь, чтобы его инстинктъ животнаго сдлалъ, больше, чмъ вс усилія человческаго разума.

Между тмъ Анооръ поднялась и стояла неподвижно на одномъ мст.

Глазами, полными слезъ, любовалась она этимъ дивнымъ пейзажемъ, не въ силахъ оторваться отъ него, отъ нахлынувшихъ воспоминаній далекаго прошлаго.

— Такъ въ этомъ храм молилась ты ребенкомъ? тихо спросилъ ее Безымянный.

— Да, да… пойдемте туда. Проспавимьте милосерднаго Браму въ этотъ счастливый день, прошептала Анооръ, увлекая своихъ спутниковъ къ мраморной колоннад храма. Да, теперь я помню этотъ храмъ Магадевы, эту жемчужину Пенджаба, блыя стны этого храма усыпаны росой рубиновъ, изумрудовъ и сапфировъ, вс украшенія и арабески — не живописи, а мозаика изъ драгоцнныхъ камней, весь куполъ и колокольни сдланы изъ чистаго, золота. Храмъ этотъ былъ выстроенъ мудрйшимъ изъ сейковъ, Гуру-Говингъ-Сингомъ. Даже варвары чтутъ это святилище персы, монголы, афганцы, въ пору своихъ вторженій, не осмливались поднять на него святотатственную руку, не дерзали коснуться его сокровищъ и богатствъ… Такъ говорила мн сестра, сама она узнала это отъ покойнаго отца, и я, слушая ее разсказы, воображала, что слышала голосъ нашего возлюбленнаго мученика свободы и независимости.

Анооръ была какъ въ бреду, она говорила какъ бы думая вслухъ. Войдя въ храмъ она смолкла и благоговйно опустила голову. Цвтныя стекла бросали на блый мраморъ пола мстами синія, мстами красныя пятна, колонны и стны храма сверкали гирляндами драгоцнныхъ камней, золота и серебра удивительной чеканки.

Анооръ подошла къ одной изъ таинственныхъ нишъ и распростерлась ницъ. Боясь помшать ея молитвенному экстазу, Безымянный и Сигаль издали любовались изящнымъ силуэтомъ двушки, вырисовывавшимся на фон ниши, какъ видніе или мечта поэта, во всей своей чистой красот и граціи.

На каменныхъ плитахъ колоннады раздались шаги и снова смолкли у входа.

Сигаль обернулся и увидлъ богатыя носилки, съ пурпурными занавсами. Его несли слуги индусы, одтые въ ферримы (блые и красные плащи) — отличительный признакъ ихъ касты. Войдя въ храмъ, слуги опустили паланкинъ, изъ котораго вышли дв женщины. Одна изъ нихъ была безобразна и стара, у нея было хитрое, лукавое лицо старой служанки, другая была прекрасна какъ мечта, совсмъ молодая, но съ страшнымъ блуждающимъ взглядомъ, безпокойно смотрящимъ куда то въ пространство.

Об женщины прошли черезъ весь храмъ и, подойдя къ ниш, передъ которой молилась Анооръ, остановились въ нсколькихъ шагахъ отъ нея.

Анооръ случайно подняла голову и взглядъ ея упалъ на лицо красавицы. Двушка страшно поблднла.

— Это она… моя дорогая сестра… прошептала она своимъ спутникамъ.

— Какъ ее зовутъ?— спросилъ Безымянный, уврена ли ты, что это твоя сестра?

— О да, это она, я узнаю ее… Но ея имя… я не помню, я забыла его… какимъ то отчаяннымъ воплемъ вырвалось у двушки. Она глухо зарыдала. Она безсильна, она не можетъ назвать по имени ту, которую любитъ такъ горячо, къ которой рвется вся ея душа.

Между тмъ безумная — это была она — равнодушно оглянулась вокругъ и медленно направилась къ выходу.

Неужели она уйдетъ, вновь скроется, быть можетъ навсегда, уйдетъ безъ тего, чтобы Анооръ могла запечатлть на ея безчувственныхъ устахъ горячій сестринъ поцлуй!..

Неужели? Нтъ, бдная Анооръ не допуститъ этого, она подбжитъ къ ней, заключитъ ее въ свои объятья… И, сдлавъ надъ собой отчаянное усиліе, Анооръ поднялась на ноги, намреваясь бжать за безумной. Но въ эту минуту изъ за колонны выступила темная фигура мужчины и преградила красавиц дорогу.

Онгаль, Анооръ и Безымянный узнали этого человка: это былъ Аркабадъ, явившійся сюда, чтобы выполнить свою ужасную, жестокую месть. Онъ держалъ въ рукахъ блое опоясаніе, на которомъ ясно выдлялись темныя капли крови.

— Наиндра!— громко окликнулъ онъ безумную, Наиндра, остановись и выслушай меня!

— Наиндра!— прошептала вслдъ за нимъ Анооръ, Наиндра! Да, это ея имя, ея вполн заслуженное имя — ‘Поцлуй небесъ’.

Безумная остановилась, бгло взглянула на Аркабада, затмъ пошаривъ въ атласномъ мшечк, прившенному къ ея поясу, она достала оттуда серебрянную монету и протянула ее брамину.

— Нищій, ты просишь милостыни,— раздался ея нжный, мелодичный голосъ, пусть же она будетъ дана теб.

Аркабадъ рзко оттолкнулъ протянутую ему монету.

— Нтъ, я не прошу у тебя милостыни. Пойми меня! Я принесъ теб всть о дорогомъ воспоминаніи. Смотри, видишь ты это опоясаніе, видишь эти пятна? Это кровь… кровь твоей сестры Анооръ, принесенной въ жертву Шив.

Въ первое мгновеніе сильное волненіе мучительно измнило черты прекраснаго, невозмутимо спокойнаго, точно застывшаго лица, мучительная улыбка скривила губы безумной, мимолетныя морщины избороздили прекрасное чело, но затмъ все это сгладилось и лице безумной приняло прежнее равнодушное выраженіе.

— Хвала Творцу, мертвые оживаютъ въ Брам,— спокойно произнесла Наиндра, и она прошла мимо него, не удостоивъ брамина ни взглядомъ, ни движеніемъ.

Обманутый въ своихъ ожиданіяхъ, Аркабадъ обмнялся быстрымъ, многозначительнымъ взглядомъ съ старой служанкой двушки и, выбжавъ вонъ изъ колоннады, скрылся въ глубин рощи.

Анооръ стояла на мст какъ окаменлая. Что за ужасный сонъ видла она сейчасъ на яву! Она слышала своими ушами, какъ ея сестр сообщали о ея смерти, указывали на кровь, которую называли ея кровью, и она не могла, не смла возмутиться противъ этой гнусной лжи! Hо это еще не все: бдная Анооръ видла, какъ спокойно и безучастно осталось лицо Наиндры при этомъ извстіи, и такъ въ больномъ мозгу безумной ничего не пробудилось, не воскресло. Такъ это было тло безъ души, прекрасное чело безъ мысли. И горькая обида, жгучее горе и разочарованіе наполнили душу Анооръ. Въ этотъ моментъ, когда настало давно желанное свиданіе съ сестрей, она почувствовала себя дальше отъ Наиндры, чмъ когда ихъ разлучали моря и земли.

Покорно послдовала она за своими друзьями и также покорно остановилась возл раззолоченнаго палантина.

Прошло нсколько секундъ. Къ носилкамъ приблизилась Наиндра со своей спутницей.

Безымянный наклонился къ Анооръ и толкнулъ ее впередъ.

— Обними и поцлуй свою сестру, Анооръ, шепнулъ онъ ей на ухо.

Не помня себя отъ волненія, почти не сознавая опасности своего поступка, Анооръ бросилась къ сестр и, обнявъ ея шею, припала къ ея лицу долгимъ, горячимъ поцлуемъ.

— О, Наиндра!— голосомъ, полнымъ муки, воскликнула она,— Наиндра, узнаешь ты меня, я твоя сестра Анооръ, я люблю тебя какъ жизнь и хочу воскресить въ твоей душ воспоминанія прошлаго!

При звук знакомаго голоса слабоумная вздрогнула, длинныя шелковистыя рсницы ея затрепетали, она пристально взглянула на говорившую, какъ будто образъ ея воскресилъ какой то отголосокъ чего-то давно забытаго. Но это минутное волненіе скоро сгладилось и исчезло безслдно. Наиндра опустила руку въ свой мшочекъ, вынула изъ него монету и произнесла тмъ же монотоннымъ голосомъ, какъ четверть часа тому назадъ.

— Ты просишь милостыню. Прими ее…

Анооръ въ отчаяніи заломила руки.

— Нтъ, нтъ, я не нищая, мн не нужно милостыни. О, Наиндра, сестра моя, я хочу посвятить теб всю свою жизнь, хочу вырвать твою душу изъ мрака, въ которомъ она изнываетъ… Пойми, Наиндра, я хочу быть всегда съ тобой!..

Между тмъ старая служанка сдлала знакъ носильщикамъ паланкина, чтобы они отогнали отъ Наиндры эту странную незнакомку. Т шагнули было впередъ, но безумная остановила ихъ.

— Ты хочешь быть всегда со мной? Пусть будетъ такъ,— сказала она.

Слуги почтительно отступили: безумная изрекла свою волю, вс обязаны были ей повиноваться. Таковъ завтъ Брамы:

— Чти безумныхъ и слабоумныхъ, какъ меня самого, повинуйся имъ. Всякій, погршившій противъ этого повелнія, навсегда лишится небеснаго блаженства и будетъ проклятъ самъ и потомство его изъ рода въ родъ — говоритъ Брамэ,

Наиндра продолжала:

— Сядь со мной въ носилки. Твои и мои спутники пойдутъ рядомъ. Мое жилище достаточно просторно, чтобы принять всхъ, кто взываетъ къ гостепріимству Наиндры.

Сестры сли въ паланкинъ, балдахины опустились, слуги взялись за поручни и медленно понесли носилки.

Безымянный, Сигаль и старуха, подозрительно поглядывшавшая на нихъ, пошли слдомъ за паланкиномъ, стараясь уловить хоть одно слово изъ того, что говорилось подъ балдахиномъ. Но до нихъ не доносилось ни звука.

Анооръ, крпко обхвативъ шею сестры, горько плакала. Безумная, склонившись къ ней, задумчиво гладила ее по волосамъ. Вдругъ Анооръ вздрогнула: горячая слеза упала на ея лице, она подняла глаза, взглянула на безумную и увидла, что она тоже плачетъ.

Конецъ первой части.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
Пути будущаго

I.
Заговоръ.

— Какъ ты смла, Гариба, пустить этихъ иностранцевъ во дворецъ Наиндры!

— Извини меня, саибъ, но я ничемъ не могла воспрепятствоть этому, смиренно отвчала та, къ которой былъ обращенъ этотъ строгій выговоръ.

Старая служанка слабоумой стояла передъ тремя мужчинами, съ сокрушеннымъ видомъ поглядывая на одного изъ нихъ, человвка съ зврски жестокимъ лицомъ и мрачно сверкающими глазами. Это былъ ни кто иной, какъ браминъ Аркабадъ, двое остальныхъ, по типу и костюму, европейцы, были лордъ Фатсенъ, бернаторъ Пенджаба и его сынъ Теобальдъ.

Съ часъ тому назадъ губернаторъ и его сынъ окончили сытный завтракъ. Испытывая нчто среднее между дремотой и бдніемъ они удобно расположились на мягкихъ креслахъ-качалкахъ, вынесенныхъ на роскошную террасу великолпнаго губернаторскаго дворца, расположеннаго на холм Варлуръ, возвышавни надъ живописнымъ городомъ Амритзиръ.

Отецъ и сынъ лниво курили сигары, пуская въ воздухъ легкія облачка табачнаго дыма и изрдка обмниваясь нсколькими словами.

— А Наиндра удивительно красива,— замтилъ губернаторъ.

— Да… очень хороша, отозвался младшій Фатсенъ, жаль, что бдняга совершенно лишена всякихъ умственныхъ способностей

— Это-то и хорошо, лучшаго и желать нельзя, замтилъ лордъ Фатсенъ, мечта всякаго порядочнаго человка — это имть прекрасную молодую жену, но при этомъ лишенную всякихъ умственныхъ способностей. Это первая гарантія семейнаго счастья. Никакихъ недоразумній, никакихъ ссоръ, никакихъ непріятностей. Каждый разумный мущина вступаетъ въ бракъ съ цлью обрсти комфортабельный и уютный ‘home’, а Наиндра лучше всякой другой женщины можетъ дать теб все это.

— Нда, вы, пожалуй, правы, согласился Теобальдъ, милліоны Наиндры вполн замнятъ мн отсутствіе въ ней ума…

Наступила продолжительная пауза. Отецъ и сынъ пріятно улыбнулись и, закрывъ глаза, погрузились въ легкую дремоту.

Попасть въ число слугъ слабоумной Наиндры было довольно трудно. Для этого нужна была письменная рекомендація съ подписью губернатора Пенджаба.

Раздосадованный своей неудачей въ храм Магадевы, Аркабадъ ршилъ обратиться къ лорду Фатсену, испросить у него нужные документы и при помощи этихъ бумагъ, водвориться въ дом Наиндры, хоть нсколько вознаградить себя за испытанную неудачу.

Когда слуга доложилъ о приход брамина Аркабада, губернаторъ недовольно поморщился, приходъ постителя въ такое неурочное время нарушалъ отдыхъ лорда Фатсена, но не принятьтакое лицо, какъ Аркабадъ, онъ не могъ. Правительство предписало всякому должностному лицу, отъ вице-короля до послдняго чиновника, во всемъ оказывать поддержку и содйствіе высокочтимой каст браминовъ.

Выслушавъ просьбу Аркабада, лордъ Фатсенъ ударилъ въгонгъ. На его зовъ явились, неслышно ступая, нсколько слугъ туземцевъ, безмолвно ожидавшихъ его приказаній. Минуту спустя слуги внесли маленькій столикъ съ письменными принадлежностями и губернаторъ, не теряя времени напрасно, написалъ требуемую рекомендацію и приложилъ къ ней казенную печать, посл его снова растянулся въ своемъ кресл, разсчитывая теперь вкусить заслуженный отдыхъ. Но, видно, судьба ршила иначе, и какъ только губернаторъ собрался задремать, какъ слуга доложилъ о приход амритзирскаго купца, принесшаго боченокъ меда для изготовленія ‘rewistana’ (ревистанъ).

Медъ играетъ огромную роль у европейцевъ, живущихъ въ Индіи. Изъ него изготовляется ревистанъ, родъ освжительнаго желе, который, по словамъ любителей этого вкуснаго блюда, излчиваетъ всевозможные недуги.

Способъ изготовленія этого лакомства довольно оригиналенъ: боченокъ, наполненный медомъ, зарываютъ стоймя въ землю, кладутъ въ медъ имбиря, толченаго кокосоваго орха, вливаютъ нсколько бутылокъ дорогого рома, выжимаютъ сокъ нсколькихъ лимоновъ, затмъ верхнее дно боченка замняютъ тонкой проволочной сткой, чтобы предохранить содержимое отъ засоренія и вмст съ тмъ дать доступъ воздуху. Смсь эта начинаетъ бродить, сгущается и получаетъ видъ густого желе коричневато-краснаго цвта. Передъ тмъ, какъ подавать его къ столу, ревистанъ спускаютъ въ холодильникъ со льдомъ, и получается превосходное, сладкое блюдо.

Зарывъ боченокъ въ землю и приготовивъ ревистанъ, почтеный купецъ удалился. Губернаторъ облегченно вздохнулъ — наконецъ-то его оставили въ поко. Но разсчетъ его оказался ошибочнымъ. На террас снова появился браминъ Аркабадъ. Одинъ изъ документовъ оказался не въ порядк, губернатору пришлось исправить ошибку. Едва онъ покончилъ съ этимъ дломъ, какъ явилась старая служанка Гариба съ тревожной встью о томъ, то иностранцы, которыхъ Наиндра встртила въ золотомъ храм, проникли вмст съ ней въ Наиндратуръ (т. е. городъ Поцлуя Неба) и теперь находятся при ней.

— Я не могла помшать этому, добавила старая служанка, такъ какъ слабоумная изрекла свою волю и никто не сметъ противиться ей. Такая всть встревожила Аркабада и обоихъ англичанъ, съ жадностью зарившихся на несмтныя сокровища свободы.

У всхъ трехъ одновременно мелькнула мысль: а что, если ‘незнакомцы овладютъ довріемъ безумной и она откроетъ имъ свою тайну?’

Необходимо было какъ можно скорй удалить этихъ подозрительныхъ пришельцевъ.

— Не бойся, Гариба, сказалъ Аркабадъ, мрачно сверкнувъ глазами, сегодня вечеромъ я вступлю въ число слугъ безумной и, клянусь теб, эти незнакомцы жестоко поплатятся за свою дерзость.

Эти слова успокоили старую служанку и обоихъ англичанъ.

Предоставивъ лорду Фатсену и его сыну перебирать длинный рядъ англійскихъ ругательствъ по адресу незнакомцевъ, браминъ и Гариба удалились.

Угрюмый и мрачный шелъ Аркабадъ. Быстрыми шагами спустился онъ съ отлогаго склона холма Варлуръ, миновалъ священный прудъ, посреди котораго красовался на зеленомъ островъ мраморный храмъ Магадевы и вскор дошелъ до колючей терновой изгороди, окружавшей со всхъ сторонъ Наиндратуръ.

Сквозь чащу листвы виднлся фасадъ роскошнаго дворца Наиндры, украшенный воздушными галлереями, террасами, и колоннами, а немного дальше странное зданіе изъ золоченной проволоки съ золочеными куполами, не то вольера, не то клтка.

Гариба указала на золоченый куполъ.

— Медвди Шивы, задумчиво произнесла она, у тхъ незнакомцевъ, что гостятъ у моей госпожи, тоже есть медвдь Шивы, который не разстается съ ними…

— Медвдь Шивы! въ сильномъ волненіи воскликнулъ браминъ, и ты говоришь, ихъ трое?!

— Да, Саибъ, мужчина лтъ 30-ти, юноша-подростокъ и двочка.

Лицо Аркабада еще боле омрачилось.

— Такъ это опять тотъ же таинственный докторъ Безымянный! Человкъ, который всюду становится на моемъ пути, засыпаетъ мн дорогу. Онъ вторично спасъ Анооръ! Что за загадочный человкъ!.. Но его необходимо уничтожить, раздавить!..

Гариба спокойно склонивъ голову, молча слушала слова Apгабада.

— Но пока я безсиленъ противъ этихъ незнакомцевъ!— гнвно воскликнулъ браминъ, они находятся подъ покровительствомъ безумной, и никто, даже я, не осмлится поднять на нихъ руку. Противъ дерзкаго возмутилось-бы все населеніе… А все-таки Безымянный долженъ умереть! со злобнымъ смхомъ продолжая Аркабадъ, я поклялся передъ собраніемъ браминовъ, что мои враги исчезнуть и сдержу клятву. Послушай Гариба, обратился онъ къ старой служанк, пытливо смотря ей въ лицо, не казалось-ли теб иногда, что безумная понимаетъ или силится что-нибудь понять, не замчала ли ты въ ней проблесковъ разума.

Старуха пожала плечами, какъ бы затрудняясь отвтить.

— Скажи, Гариба, продолжалъ браминъ, вполн ли ты убждена въ безуміи Наиндры? Не имешь ли ты какихъ-нибудь подозрній?

— Вотъ, что, саибъ, неувренно начала старуха, можетъ быть это только бредни старой женщины, которой измняетъ разумъ, которую обманываетъ ея слухъ и зрніе, но скажу теб откровенно, что порой мн казалось, будто нкоторыя слова производятъ на Наиндру извстное впечатлніе, что порой взглядъ ея оживляется, и даже мн иногда казалось, что она въ душ смется надо мной.

— Почему же ты думаешь, что она смется надъ тобой?

— Быть можетъ я ошибаюсь, но вотъ на той недли, когда ты прислалъ мн сказать, чтобъ я поговорила съ Наиндрой о ея сестр Анооръ, мы отправились съ ней на прогулку въ паркъ, Безумная все время напвала какую-то псенку. Тогда я нсколько разъ, какъ бы про себя, повторила имя Анооръ.

— И что же? съ живостью перебилъ ее браминъ.

— Она какъ будто ничего не слышала, лицо ея не измнилось, взглядъ остался такъ же безучастенъ, какъ и раньше, но она почему то замедлила шагъ и нагнулась, чтобы сорвать цвтокъ!

— Если у тебя нтъ другихъ доказательствъ… съ досадой замтилъ Аркабадъ.

Но старуха жестами остановила его.

— Подожди, саибъ, дай мн кончить! Ты знаешь, меня ничему не учили, съ дтства я служила другимъ, богатымъ и знатнымъ, которымъ была покорной слугой, хотя и ненавидла ихъ за ихъ богатство и счастье, я много лтъ завидовала имъ и привыкла наблюдать, подсматривать, слдить, я угадывала самыя сокровенныя мысли и желанія. О, саибъ, зависть и ненависть могутъ многому научить!.. И вотъ, теперь я уврена, что имя Анооръ дошло до разумнія больной, что оно произвело на нее извстное впечатлніе.

— Ты должна удвоить свой надзоръ за безумной, сказалъ Аркабадъ, помни, что брамины вполн довряютъ теб. Ты знаешь, что когда мы вырвемъ у Наиндры ея тайну, брамины щедро наградятъ тебя. Ты будешь богата, очень богата и сама будей имть слугъ, которыми будешь повелвать, какъ госпожа.

При этихъ словахъ лицо Гариды вспыхнуло яркой краской

— Я врю слову браминовъ и служу имъ преданно, сказала! старуха. Такъ вотъ, идемъ мы дальше, я вдругъ схватываю руку своей госпожи, прижимаю ее къ губамъ и говорю притворно растроганнымъ голосомъ: О моя горячо любимая госпожа, хоть твой больной разумъ не способенъ оцнить всю силу моей привязанности къ теб, но все же я отъ души желаю, чтобы прежнее счастье вернулось къ теб! И я стала разсказывать ей вымышленный сонъ, будто бы виденный мною, о томъ, что въ Намидратуръ вернулась ея сестра Анооръ.

Аркабадъ вдругъ злобно заскрежеталъ зубами.

— Накликала бду! злобно прошиплъ онъ, эта двушка, что пришла съ незнакомцами,— Анооръ!

— Неужели она ускользнула изъ твоихъ рукъ? спросила Гариба.

— Да, сжимая кулаки, отвчалъ браминъ, да, ее спасъ Безымянный, онъ вырвалъ ее изъ яростныхъ волнъ океана, онъ отвратилъ отъ нея кинжалы товарищей ‘Шивы и Кали’!

При этихъ словахъ старуха вздрогнула и съ испугомъ взглянула на брамина. Тотъ понялъ, что сказалъ лишнее, что этимъ онъ только подчеркнулъ могущество и силу своего противника.

— Но не бойся, Гариба, поспшно добавилъ Аркабадъ, мы одолемъ этого дерзкаго иностранца, какъ бы силенъ онъ не былъ! А теперь продолжай.

— И пока я разсказывала свой сонъ, Наиндра смотрла на меня, но взглядъ ея не былъ, по обыкновенію туманный, нтъ, въ немъ свтилось какое то новое, непонятное для меня выраженіе, и мн показалось, что безумная въ душ смется надо мной. О, я знаю этотъ презрительный смхъ богатыхъ и гордыхъ людей, я чутко угадываю его!

— Конечно, все это возможно, но такими слабыми признаками мы не убдимъ никого. Пока Наиндру считаютъ безумной, она священна въ глазахъ толпы, не мене, чмъ само божество и гости ея неприкосновенны. Даже браминъ не посметъ употребить явнаго насилія. Это было бы страшнымъ святотатствомъ, за которое онъ былъ бы растерзанъ толпой. Нтъ намъ необходимо довести ее до того, чтобы она выдала себя при всхъ, чтобы народъ могъ убдиться, что она не безумная.

Старуха съ сомнніемъ покачала головой.

— Теперь мы должны разстаться, сказалъ Аркабадъ, но за ужиномъ я хочу прислуживать у стола.

— Какъ, саибъ, ты хочешь прислуживать какъ слуга?

— Да, это нужно, я хочу быть принятымъ въ число слугъ Наиндры и ты должна мн это устроить.

— Слушаю, саибъ, воля твоя будетъ исполнена: я нанимаю и посылаю слугъ по своему усмотрнію и безумная даже не замчаетъ перемны.

— Такъ-ли? усмхнулся Аркабадъ. Ну, иди теперь домой, а я приду поздне. Старуха еще не успла скрыться въ чащ деревьевъ, какъ браминъ сталъ крадучись пробираться къ дворцу Наиндры.

Это было блое зданіе, толстыя стны котораго не уступали въ прочности стнамъ надежной крпости, несмотря на то, что вокругъ зданія тянулись веранды и терассы, легкіе минареты и стройныя колонны. Такъ строились жилища всхъ набабовъ въ этой пограничной части Пенджаба, гд постоянно можно ожидать нападенія аджанцевъ. Эти жилища представляютъ собой подобіе укрпленныхъ замковъ, но съ виду мало напоминаютъ эти мрачныя средневковыя зданія.

Стройныя колонны и воздушные балкончики совершенно скрадываютъ массивность стнъ, безчисленныя изваянія и рзныя перила, переплетенныя вьющимися растеніями, придаютъ всему общій видъ сказочнаго дворца, сотканнаго изъ золота, кружевъ и цвтовъ.

На террас, поддерживаемой двойнымъ рядомъ стройныхъ голубыхъ съ золотомъ колонокъ, въ удобныхъ рзныхъ креслахъ полулежала слабоумная и ея гости.

Анооръ жадно смотрла на любимую сестру, по которой такъ долго томилась и которую такъ упорно разыскивала.

Нжныя, ласковыя слова лились цлыми потоками изъ ея устъ, а Наиндра, полузакрывъ глаза, внимала рчамъ сестры, какъ дивной музык, ласкавшей ея слухъ.

— О, поврь, Наиндра! говорила Анооръ, разумъ вернется къ теб, мой господинъ общалъ мн это. И тогда ты узнаешь твою сестру, Анооръ, которая любитъ тебя всей душой. Ты полюбишь Сигаля, пришедшаго сюда издалека, изъ страны, гд вс люди свободны, равны между собой и не знаютъ тамъ браминовъ, гд нтъ злобы и печали. Тамъ твоя душа сольется съ душой моего господина, котораго я называю своимъ отцомъ, такъ какъ ты Наиндра — ‘Поцлуй неба’, а онъ — Объ — Индра — ‘благость неба’, и взглядъ двушки съ любовью скользнулъ по лицамъ дорогихъ ей людей.

— ‘Вотъ это хорошо сказано’! одобрительно замтилъ Сигаль.

Безымянный молча слушалъ, а Людовикъ, растянувшись у ногъ слабоумной, лежалъ неподвижно.

Никто не подозрвалъ о присутствіи Аркабада, а между тмъ онъ стоялъ шагахъ въ 15-ти отъ Наиндры, притаившись за колонной, ловя каждое слово, каждый жестъ этихъ людей и внимательно слдя за выраженіемъ лица безумной. Но онъ не прочелъ въ ея прекрасныхъ чертахъ ничего, что-бы дало ему отвтъ на его сомннія. Долго стоялъ онъ такъ, неподвижно, какъ темная статуя. Наконецъ онъ сдлалъ нетерпливый, досадливый жестъ и началъ незамтно отступать въ чащу парка. Затмъ, сдлавъ большой обходъ, онъ вышелъ на дорогу.

II.
Обезкураженный шпіонъ.

Темнло, наступалъ вечеръ. Слуги-туземцы безмолвно внесли уже почти совсмъ накрытый столъ. Везд между колоннами были подвшены роговые стеклянные фонарики, имвшіе форму цвтовъ и распространявшіе по всей террас фантастическій розоватый цвтъ. Никакихъ занавсокъ противъ комаровъ и другой мошкары не было нужно, такъ какъ подъ голубыми сводами террасы уже ряли въ воздух ночные бенгальскіе зяблики, эти страшныя птицы съ мягкимъ и пушистымъ опереніемъ лазореваго цвта съ черными пятнами. Въ присутствіи этихъ птицъ нечего опасаться укусовъ москитовъ: ихъ зоркій глазъ и жадный клювъ не даютъ пощады ни одному вредному наскомому.

Между тмъ на неб одна за другой зажглись звзды, на сонную землю заструился темный цвтъ луны.

Старая Гариба покорно склонилась передъ своей госпожей, скрестивъ руки на груди.

— ‘Наиндра! Поцлуй неба, улыбка мірозданія, обожаемая госпожа распростертыхъ передъ тобой слугъ’, такъ докладывала она, ‘столъ уже накрытъ и уставленъ всевозможными явствами, которыя ожидаютъ твоего прикосновенія, царица красоты’.

Красавица равнодушно дала отвести себя на свое мсто, и вокругъ небольшого столика изъ Японскаго лака, покрытаго длинной шелковой скатертью, молча услись, Безымянный, Сигаль и Анооръ.

Въ двухъ шагахъ отъ стола стоялъ высокій, рослый туземецъ, одтый въ блую одежду съ краснымъ тюрбаномъ (отличительный признакъ дворецкаго) и ожидалъ малйшаго приказанія господъ.

Слабоумная на мгновеніе остановила на немъ свой равнодушный безучастный взоръ, затмъ отвела его и стала машинально сть то, что было положено на ея тарелку.

Докторъ Безымянный тоже бросилъ разсянный взглядъ на дворецкаго, и едва замтная усмшка скользнула по его губамъ, посл чего онъ пересталъ совершенно обращать на то вниманіе.

Сигаль, по обыкновенію, болталъ безъ умолку.

— ‘Да, что ни говори, а имть такой отель въ окрестности Парижа, да 100 тысячъ годового дохода — весьма пріятно, если-бы у меня все это было, я-бы отдалъ Анооръ въ одинъ изъ лучшихъ пансіоновъ для двицъ, чтобы она сдлалась настоящей француженкой, а самъ каждое утро провожалъ-бы ее туда и каждый вечеръ привозилъ-бы ее обратно домой. А когда она-бы сдала экзаменъ, все дло-бы съ концомъ!..’

— Ну, а потомъ что? спросилъ Безымянный,— чтобы стала длать Анооръ, окончивъ свое образованіе?

— Да ничего, это, кажется, самое пріятное занятіе, отвчалъ мальчуганъ.

— Вотъ какъ? Но вдь ей-же будетъ скучно?

— О нтъ! съ живостью подхватилъ Сигаль,— мы-бы посщали балы, концерты, театръ, скачки, вечера, здили-бы кататься, устраивали-бы прогулки, пикники, вотъ-бы и не было времени скучать. Не правда-ли m-lle Анооръ, вамъ было-бы весело?

— Я думаю, что да, отвчала двушка,— но я не знаю… если отецъ…

— Нтъ, Сигаль, перебилъ ее докторъ,— желая сдлать изъ нашей Анооръ парижанку, ты только испортишь ея хорошую, непосредственную натуру.

— Да что вы! Парижанки такъ обаятельны и прекрасные, что ни одна женщина другой страны не можетъ сравниться съ ними.

Безымянный съ улыбкой слушалъ разговоръ маленькаго француза.

— Не спорю, но все-же двушка не можетъ проводить всю жизнь въ удовольствіяхъ и развлеченіяхъ, у нея должна быть другая цль въ жизни.

— Ну, да!..

— Ты сейчасъ разсуждалъ какъ настоящій опекунъ, въ такомъ случа на теб лежитъ обязанность позаботиться о томъ, чтобы пристроить свою воспитанницу,

— Т. е. какъ пристроить?

— Ну, выдать замужъ.

— Замужъ! повторилъ Сигаль и лицо его вытянулось и потеряло свое веселое выраженіе.

— Ну, конечно, всякая двушка должна выйти замужъ, продолжалъ докторъ, а ты, какъ опекунъ, долженъ будешь направить ея выборъ. Такъ скажи, какого мужа ты-бы выбралъ для Анооръ!

— Она не можетъ выйти за человка, у котораго нтъ ни гроша за душой.

— Да конечно. Въ такомъ случа надо выдать ее за богача, аристократа.

— Знаю я вашихъ богачей, аристократовъ,— подхватилъ Сигаль, воткнутъ себ гвоздику въ петличку, пофабрятъ усы и воображаютъ себя совершенствами. Да Анооръ умерла-бы съ тоски съ такимъ мужемъ, а если-бы она умерла, я-бы убилъ этого негодяя — со слезами на глазахъ закончилъ мальчуганъ.

Щеки его горли, лицо дышало энергіей, и ршимостью. Но вдругъ онъ пркраснлъ еще больше и опустилъ глаза на столъ.

Дло въ томъ, что при послднихъ словахъ глаза его встртились съ глазами молодой двушки и Сигаль прочелъ во взгляд Анооръ то, что заставило его смущенно опустить голову. Молодые люди поняли что любятъ другъ друга и передъ ними раскрылся цлый міръ радостныхъ грезъ и счастливыхъ чувствъ, имъ стало ясно, что они созданы другъ для друга.

Въ это время дворецкій обносилъ гостей превосходными фруктами.

Ананасы, персики, бананы, груши и массивныя грозди винограда красивой пирамидой наполняли изящную золотую корзину тончайшей филиграновой работы.

— Плодовъ, саибъ, пробормоталъ слуга, поднося корзину Сигалю, который, весь охваченный никогда не испытаннымъ еще Радостнымъ волненіемъ, ничего не видлъ передъ собой. Звукъ голоса заставилъ мальчика поднять голову. Онъ взглянулъ идворецкаго и крикъ изумленія замеръ у него на губахъ, онъ узналъ въ дворецкомъ брамина Аркабада.

Съ минуту, казалось, слабоумная поняла что-то, но это было одно мгновеніе, затмъ лицо ея приняло прежнее равнодушное выраженіе. Что же касается Анооръ, то она съ аппетитомъ кушала красное, какъ кровь яблочко, нсколько напоминавшее своимъ вкусомъ лимонъ и растущее на манканил (весьма ядовитомъ антильскомъ дерев). Путемъ обезвреживающей прививки и искусной культуры этотъ плодъ, очень ядовитый въ дикомъ состояніи, можетъ быть совершенно обезвреженнымъ, но ни по вншнему виду, ни по вкусу культивированный плодъ нельзя отличить отъ дикаго плода, а потому случай отравленія плодами манканилы весьма часты.

Вдругъ Аркабадъ быстро вбжалъ въ комнату, лицо его казалось озабоченнымъ и встревоженнымъ.

— Извините, саибы, сказалъ онъ, не изволилъ-ли кто ни будь кушать плодовъ манканилы? По случайной ошибк вновь поступившая служанка собрала эти плоды съ дерева, которому еще не сдлали прививки. Плоды настолько ядовиты, что могутъ причинить смерть.

Въ отвтъ на эти слова послышался отчанный крикъ Анооръ.

— Отецъ, отецъ, закричала поблднвшая двушка, я съла яблоко, о спасите несчастную Анооръ

— Не бойся дитя, спокойно отвчалъ Безымянный, кофе прекрасное противоядіе. На, выпей эту чашечку кофе.

И онъ передалъ ей чашечку чернаго кофе, внимательно слдя за Аркабадомъ, который не спускалъ бшенаго взгляда съ Наиндры.

Слабоумная не выдала себя ни словомъ, ни движеніемъ. Она ни разу не подняла головы отъ своей тарелки, не посмотрла въ сторону, только щеки ея слегка поблднли и тонкія ноздри дрогнули.

Аркабадъ сдвинулъ брови и удалился лнивой поступью уставшаго за день слуги.

Ужинъ кончился. Вс встали изъ-за стола. Докторъ взялъ подъ руку Сигаля, и какъ-бы желая прогуляться, увлекъ его въ одну изъ темныхъ аллей парка. Бывшій гаменъ хотлъ что-то спросить, но Безымянный знакомъ приказалъ ему молчать. Такъ дошли они до небольшой, открытой со всхъ сторонъ, площадки. Докторъ остановился, поднялъ руки кверху, какъ-бы указывая на небо, и едва слышнымъ шопотомъ, проговорилъ:

— Будь остороженъ, Сигаль, изъ за всхъ кустовъ, изъ мрака аллей за нами слдятъ враги, поэтому смотри на небо, чтобь думали, что я теб что-нибудь объясняю о свтилахъ.

Мальчикъ утвердительно кивнулъ головой.

— Ты узналъ брамина Аркабада?

— Да.

— Онъ опять подстерегаетъ нашу Анооръ. Мы обязаны заботливо охранять ея безопасность. Я поручаю это теб, такъ какъ самъ долженъ отлучиться въ эту ночь. Къ разсвту я вернусь. Смотри, карауль хорошенько и не спи всю ночь.

— Хорошо. Я спать не буду. Можете положиться на меня. Я готовъ отдать всю свою кровь ради этихъ двухъ ангеловъ: Анооръ и Наиндры. Когда мы съ Людовикомъ тутъ — имъ нечего опасаться.

— Я знаю тебя, мой мальчикъ и потому поручаю двушекъ теб.

Въ это время кусты слегка заколыхались, будто отъ втра. Докторъ и Сигаль догадались, что ихъ подслушиваютъ.

— Ну, пора и по домамъ. Я страшно усталъ и радъ буду добраться до своей постели.— сказалъ Безымянный.

— Да я тоже не прочь заснуть, отозвался Сигаль, притворно звая. И, взявъ своего покровителя подъ руку, онъ лниво поплелся обратно къ террас. Позади нихъ слегка колыхались кусты.

Пять минутъ спустя Безымяннаго, Анооръ и Сигаля заперли въ помщеніи, отведенномъ для нихъ въ отдльномъ флигел дворца Наиндры.

Анооръ, увренная, что ея друзья заботливо охраняютъ ея покой, раздлась и улеглась спать, а Сигаль, открывъ настежь дверь своей комнаты и выдвинувъ наружу покойное кресло обхватилъ колни руками и сталъ внимательно смотрть впередъ, крпко сжимая въ рук рукоятку револьвера. Людовикъ покорно растянулся у его ногъ.

Тмъ временемъ Безымянный сбросилъ съ себя одежду и намазалъ все тло какой-то коричневой мазью, подобной той, которую изготовляютъ индусы изъ коры особаго рода пальмы. Операція эта заняла около часу времени. Затмъ онъ надлъ на голову иный тюрбанъ, опоясался широкимъ шарфомъ, заткнулъ за поясъ длинный кинжалъ, какъ это въ обыча у бдныхъ индусовъ, и сталъ совершенно неузнаваемымъ.

— Такъ смотри-же не спи! сказалъ онъ еще разъ, прощаясь Сигалемъ.

— Будьте спокойны, на меня можно положиться.

Докторъ кивнулъ головой, подошелъ къ угловому окну флигеля и, перевсившись наружу, нкоторое время зорко вглядывался въ темноту, стараясь уловить малйшій звукъ.

— Все спитъ кругомъ, все тихо! прошепталъ онъ, и, захвативъ длинный поясъ, который облегалъ его станъ въ теченіи дня, привязалъ одинъ его конецъ къ балюстрад балкона, перекинулъ другой конецъ наружу, затмъ проворно соскользнулъ по немъ, какъ по веревк, въ садъ.

Эти пояса, длиной въ 5 или 6 аршинъ, индусы употребляютъ вмсто веревки, взбираясь на пальмы, перебираясь черезъ овраги, а по минованію надобности это длинное шелковое полотнище, которое цликомъ можно продть въ кольцо и которое настолько прочно, что безъ труда выдерживаетъ тяжесть человка, снова становится кушакомъ, въ который туземецъ прячетъ свое оружіе.

Еще одинъ прощальный знакъ рукой и докторъ исчезъ во мрак ночи. Ползкомъ, точно ящерица, сталъ онъ пробираться по мягкой трав лужайки и скоро достигъ чащи мелкихъ, низкорослыхъ кустовъ, въ которыхъ и пропалъ безслдно.

— Куда это онъ пошелъ ночью, въ этой стран, гд на каждомъ шагу скрываются шпіоны, предатели и тигры, голодный рыкъ которыхъ порою нарушаетъ однообразную тишину индійской ночи? подумалъ Сигаль.

Вдругъ онъ вздрогнулъ. Ему почудился легкій шорохъ. Онъ слушался и внимательно посмотрлъ кругомъ. На блой стн появилась черная тнь. Она быстро спустилась внизъ, какъ паукъ по своей паутин, и бросилась по слдамъ доктора. У Сигаля сжималось сердце. Это, безъ сомннія, былъ шпіонъ, подкараулившій бгство Безымяннаго. У Сигаля мельнула мысль догнать негодяя, предупредить доктора о близости врага, но тотчасъ-же онъ вспомнилъ, что не иметъ права покинуть Анооръ, которую ему доврилъ его другъ и благодтель.

Вдругъ раздался рзкій пронзительный крикъ. Мальчикъ вздрогнулъ. Крикъ напоминалъ коршуна, устремившагося на жертву, но звукъ этотъ раздался не изъ сада, а изъ дома.

Сигаль высунулся изъ окна, посмотрлъ, направо и налево. Везд было тихо, нигд не виднлось ни души.

Это таинственныя индійскія ночи вселяютъ какой-то безотчетный страхъ въ душу человка, жутко становится, когда не знаешь, чего бояться. Все кругомъ таитъ въ себ что-то зловещее, угрюмое, безпощадно жестокое и, притомъ, неуловимое. Невольно вспоминаешь разсказы о многочисленныхъ жертвахъ таинственныхъ и неуловимыхъ убійцъ, которыми кишитъ Индія.

III.
Контръ-мины.

Докторъ Безымянный добрался до ограды Наиндрапура и однимъ прыжкомъ очутился на большой дорог. Точно свтлая лента развернулась передъ нимъ блая полоса дороги, залитая мягкимъ луннымъ свтомъ.

Вдругъ до слуха его донесся пронзительный крикъ коршуна. Онъ на минуту остановился и прислушался. Онъ зналъ, что это сигналъ, предупреждающій о близости врага. Неужели Сигаль усплъ усвоить этотъ пріемъ и теперь предупреждаетъ объ опасности?

— ‘Пусть Аркабадъ обгонитъ меня’, подумалъ докторъ, и бросился въ тнь небольшой скалы, въ сторон отъ дороги.

Но врагъ, очевидно, замтилъ его и тоже выжидалъ.

— Ну, будь что будетъ, ршилъ докторъ и снова пустился бжать. Съ быстротой лани побжалъ онъ полемъ напрямикъ. Врагъ бросился за нимъ въ погоню.

Но это уже не смущало Безымяннаго. Онъ зналъ, что за нимъ гонится Аркабадъ, и вся забота была обогнать, опередить его, насколько возможно, а не укрыться отъ него.

Онъ уже пробжалъ боле двухъ километровъ, но, какъ природный сынъ этой дикой пустыни, не запыхался и не потерялъ обычной эластичности своихъ упругихъ, какъ сталь, мускуловъ.

Теперь дорога шла между скалами, но это не смущало Безымяннаго, онъ неутомимо спшилъ впередъ.

Вдругъ изъ за одного утеса выросла фигура рослаго туземца.

— Эта земля посвящена Красной Цариц (Кали), пробормоталъ сторожъ, преграждая дорогу Безымянному, здсь нтъ пути.

— Ничто не можетъ остановить золотого тигра, отвчалъ докторъ, показывая золотую фигурку тигра.

— Проходи, саибъ, сказалъ стражъ, почтительно склоняя голову.— Побдитель везд на своей земл.

Но Безымянный наклонился къ самому уху туземца.

— За мной гонится Аркабадъ, исполнитель приговоровъ браминовъ Эллоръ. Останови и задержи его.

— Слушаю, господинъ. Я не могу убить его безъ твоего особаго приказанія, но если ты именемъ золотого Тигра велишь мн это сдлать,— воля твоя будетъ исполнена.

— Нтъ, не надо убивать. Часъ мщенія еще не насталъ, не обагряй кровью холодную сталь своего кинжала. Задержи Аркабада, чтобы онъ потерялъ мой слдъ.

— Хорошо, саибъ!

Безымянный продолжалъ свой путь. Справа и слва толпились скалы, преграждая ему путь, обступая его со всхъ сторонъ. Тамъ и сямъ его пытался задержать вынырнувшій изъ за скалы или изъ за камня сторожевой туземецъ, но докторъ показывалъ золотую фигурку и сторожъ почтительно уступалъ ему дорогу.

Нсколько минутъ спустя къ тому мсту, гд стоялъ первый стражъ, подосплъ Аркабадъ. Браминъ хотлъ миновать его, но рослый индусъ заступилъ ему дорогу.

— Эта земля принадлежитъ Красной Цариц, здсь нтъ пути.

— Я браминъ, исполнитель приговоровъ браминовъ Эллоръ.

— Я не могу пропустить тебя. Запретъ относится ко всмъ великимъ и малымъ, отвчалъ стражъ.

Аркабадъ злобно заскрежеталъ зубами.

— Берегись, прошиплъ онъ.

Но туземецъ стоялъ неподвижно, скрестивъ руки на груди.

— Ты попадешь на землю богини Кали не иначе, какъ перешагнувъ черезъ мой трупъ. Что-же, убей меня, но помни, что товарищи ‘Шивы и Кали’ отомстятъ за меня, и ты первый нарушишь этимъ перемиріе, заключенное между поклонниками Брамы и Шивы-Кали.

Аркабадъ, схватившійся было за кинжалъ, опустилъ руку. Дйствительно, убивая одного изъ товарищей ‘Шивы и Кали’, онъ навлекалъ на себя мщеніе всего этого грознаго общества, а это было ему вовсе не желательно. Поэтому онъ ршилъ уступить.

— Хорошо!— уже совсмъ другимъ тономъ сказалъ онъ — передай тмъ, кто отдалъ теб это приказаніе, что я уважилъ ихъ требованіе.

— Хорошо, скажу, саибъ.

— Ну прощай, и Аркабадъ зашагалъ обратно.

— Этотъ Безымянный, разсуждалъ онъ по дорог, членъ общества ‘Шивы и Кали’, или человкъ близко стоящій къ нему. Теперь мн остается только вооружить противъ него фанатиковъ Дееры. Эти ничего не боятся, даже гнва боговъ, и я могу ихъ пустить въ дло даже противъ безумной Наиндры.

Но кто же эти фанатики Дееры. Что такое Деера? спроситъ читатель. Задолго до того времени, когда возникъ браманизмъ, существовала первобытная религія индусовъ, нчто врод пантеизма: духи зла, или Дэвы, главой которыхъ являлся демонъ Амрисъ-Манъ, или Омри-Са-Манъ, изъ котораго впослдствіи получился грозный богъ Арасманъ или Орисманъ, повиновавшійся богин Деер, уродливому существу съ крокодиловой головой и четырьмя руками.

Когда супружеская чета Шивы и Кали заступили мсто чудовищной богини, образовалась фанатическая секта дееристовъ, члены которой, оставаясь врными прежней религіи, стали непримиримыми врагами поклонниковъ новыхъ божествъ — разрушенія и уничтоженія.

Слдуя общему правилу браминовъ — разъединять, чтобы самимъ властвовать, Аркабадъ ршилъ возстановить дееристовъ противъ ‘Товарищей Шивы и Кали’ и доктора Безымяннаго.

Тмъ временемъ докторъ миновалъ огромное поле, усянное обломками скалъ и глыбами камней и производившее впечатлніе мста побоища титановъ, и достигъ наконецъ плоскаго возвышенія, защищеннаго со всхъ сторонъ каменными утесами. Пробравшись между ними, онъ очутился на гладкой площадк, въ центр которой сидло трое мужчинъ.

При вид Безымяннаго вс трое встали, издавъ своеобразный гортанный звукъ. Докторъ остановился, раскинувъ вертикально руки, затмъ приложилъ ихъ къ глазамъ, скрестилъ ихъ на груди и молча, слъ передъ тремя индусами.

Нкоторое время вс четверо хранили молчаніе. Потомъ Безымянный произнесъ:

— Великъ и силенъ Шива!

— Онъ источникъ свободы, онъ даруетъ намъ ее, хоромъ отвтили индусы.

— И отъ смерти родится жизнь!

— А жизнь иметъ цну только для человка свободнаго, который отважно сброситъ съ себя ненавистное!

Снова воцарилось молчаніе. Первымъ нарушилъ его Безымянный.

— Братья, сказалъ онъ, я нахожусь теперь при безумной Наиндр, хранительниц ‘Сокровища свободы’, но враги бродятъ вокругъ нея. Брамину Аркабаду, убійц вашего вождя Даливара, удалось, подъ видомъ слуги, пробраться въ домъ слабоумной. Вы знаете, какъ кровожаденъ и жестокъ этотъ человкъ…

— Котораго ты пощадилъ, саибъ, приказавъ намъ отложить свое мщеніе.

— Да, потому, что этотъ часъ еще не насталъ. Но я пришелъ сказать, что ваше содйствіе мн необходимо. Я долженъ остаться здсь, чтобы овладть Сокровищемъ Свободы и вернуть стран свободу и независимость, но я не хочу, чтобы мои близкіе друзья подвергались тмъ опасностямъ, которыя окружаютъ меня. Поэтому пусть одинъ изъ васъ отправится завтра въ караванъ-сарай Лагора и вручитъ это письмо моимъ людямъ, которые остались тамъ съ моей волшебной колесницей. Вотъ кольцо, по которому мои люди узнаютъ, что вы посланы мной.

Съ этими словами Безымянный снялъ съ пальца тяжелый перстень съ изображеніемъ тигра и передалъ его одному изъ индусовъ.

Принявъ кольцо, тотъ спросилъ:

— Что-же долженъ посланный сказать твоимъ друзьямъ?

— Пусть онъ скажетъ имъ, чтобы они немедленно покинули Лагоръ, отправились на югъ до Милтана, тамъ перехали бы границу Белуджистана и, пріхавъ въ афганскій городъ Кандагаръ, ожидали бы моего прибытія. Если же по прошествіи трехъ сутокъ я не явлюсь, то пусть вскроютъ конвертъ, находящійся въ 21-омъ отдленіи колесницы, и исполнятъ въ точности все, что тамъ сказано.

Со свойственной индусамъ невроятной понятливостью, вс три индуса повторили слово въ слово все сказанное Безымяннымъ.

— Въ четыре часа пополудни мои люди покинутъ Лагоръ, увозя съ собой Анооръ и ея товарища, мальчика-подростка. Завтра въ полдень я выйду съ ними изъ Амритзира, вы будете ожидать меня за городомъ. Я поручу ихъ вамъ и вы отведете ихъ къ колесниц: они, вроятно, будутъ противиться, но вы длайте то, что я вамъ сказалъ.

— Хорошо, все будетъ исполнено!

Безымянный сдлалъ знакъ рукой и трое туземцевъ близко наклонились къ нему. Безымянный что-то шопотомъ передалъ имъ, посл чего онъ всталъ, собираясь уже пуститься въ обратный путь, какъ вдругъ короткій пронзительный крикъ заставилъ всхъ вздрогнуть и притихнуть. То былъ крикъ, напоминавшій крикъ цапли, застигнутой врасплохъ дикой кошкой

Затмъ минуту спустя, на арену прыгнулъ полунагой туземецъ и очутился передъ индусами. Онъ страшно запыхался и еле переводилъ духъ отъ усталости. Онъ отвсилъ почтительный поклонъ и ждалъ, чтобы его стали разспрашивать.

— Это ты, братъ Фенди, спросилъ одинъ изъ индусовъ.

— Да, это я, господинъ Ночи (такъ называютъ члены союза ‘Шивы и Кали’ своихъ вождей и предводителей) я торопился сюда, чтобы застать господина Золотого тигра. Стны храма Норъ-Абаба болтливы, а у меня хорошій слухъ. Тамъ я узналъ, что господинъ здсь среди васъ и я поспшилъ сюда. Я былъ въ то время, когда дееристы приносили жертвы своей безобразной богин, которую они осмливаются противуставлять великому Шив. Въ храм собралось человкъ 300. Они совершали свои дикіе и смшные обряды жертвоприношенія, рзали людей на алтар богини. Эти фанатики не работаютъ на пользу освобожденія страны отъ иностраннаго владычества, какъ мы, а просто ржутъ безъ разбора, въ угоду своему уродливому божеству. Я хотлъ знать, кто т несчастные, которые будутъ умерщвлены сегодня, чтобы въ случа нареканій на нашихъ братьевъ, указать родственникамъ, кто виноватъ въ смерти ихъ близкихъ. Такъ вотъ, посредин храма, на высокомъ цокол, обагренномъ кровью многихъ безвинныхъ жертвъ, возвышается статуя Дееры четверорукой съ крокодиловой мордой, а по об стороны ея — два громадныхъ каменныхъ изваянія, два гигантскихъ барельефа. Одинъ изъ нихъ, изображающій смерть Тифума, похитившаго Миріа, дочь Дееры, какъ говорятъ, временами одушевляется и начинаетъ пророчествовать. Правда это или нтъ, не знаю, но между стной и фигурой Тифума есть пустое пространство, гд свободно, можетъ помститься человкъ. Это я знаю наврно, потому, что самъ спрятался туда для наблюденія. Такъ вотъ въ то время, когда я тамъ находился, пришелъ въ храмъ браминъ изъ Эллора и сталъ просить содйствія дееристовъ противъ тебя, господинъ, сказалъ Фэнди, обращаясь прямо къ Безымянному, и противъ иноземнаго юноши и двушки, что сидятъ во дворц безумной Наиндры.

Безымянный вздрогнулъ.

— ‘Когда-же они начнутъ дйствовать противъ насъ?’ спросилъ онъ наружно спокойно.

— ‘Завтра ночью. Я слышалъ, какъ ихъ вожди сзывали ихъ на завтра’.

— ‘Благодарю, Фэнди’, сказалъ докторъ, Золотой тигръ запомнитъ твое имя и запишетъ его въ число именъ своихъ возлюбленныхъ дтей, Боги довольны тобой. Иди съ миромъ’!

Индусъ распростерся на земл, затмъ ловко вскочилъ на ноги и скрылся за каменными утесами.

Безымянный тоже всталъ и простеръ руки къ индусамъ.

— ‘Вы слышали, братья, такъ пусть-же приказанія мои будутъ исполнены въ точности’.

— ‘Будь спокоенъ, Саибъ, воля и слова твои священны для насъ’.

— ‘Помните, что скоро настанетъ часъ освобожденія! А теперь прощайте’!

Съ этими словами докторъ покинулъ ‘товарищей Шивы и Кали’ и пустился въ обратный путь.

Благополучно достигнувъ ограды дворца Наиндры, онъ безпрепятственно вошелъ въ садъ, пробрался къ флигелю, гд ему было отведено помщеніе. Его шелковый шарфъ все еще вислъ на прежнемъ мст. Съ его помощью Безымянный быстро взобрался къ окну, но въ тотъ моментъ, когда онъ уже хотлъ вскочить въ комнату, холодное дуло пистолета коснулось его лба и голосъ Сигаля произнесъ:

— ‘Сюда нельзя входить’.

— ‘Это я, Сигаль, прошепталъ докторъ, не повышая голоса.

— ‘Ахъ, это вы, ну входите, милости просимъ, прошу садиться’ шутливо отозвался парижанинъ.

— ‘Прежде всего мн слдуетъ умыться и переодться, а потому мы съ тобой побесдуемъ’, сказалъ докторъ, ‘ахъ да, чуть не забылъ тебя поблагодарить за то, что ты меня предупредилъ о преслдованіи Аркабада. Ты отлично умешь подражать крику коршуна’.

— ‘Я? Да я не подавалъ вамъ никакого сигнала. Но я тоже слышалъ крикъ, онъ раздался изъ дома. Кто-бы это могъ быть’?

— ‘Можетъ быть Анооръ’?

— Анооръ? О нтъ! Наша голубка спала все время какъ убитая. Я все время чутко прислушивался и зорко всматривался, но не замтилъ никого, кто-бы могъ издать этотъ звукъ, а между тмъ я убжденъ, что онъ раздался изъ дома.

— Странно, очень странно. Надюсь, что мы со временемъ доищемся этой тайны, а пока брось объ этомъ думать и выслушай все, что я теб скажу. И докторъ Безымянный подробно описалъ Сигалю вс происшествія минувшей ночи, умолчавъ лишь о своемъ намреніи разстаться со своими милыми дтьми, какъ онъ мысленно называлъ Сигаля и Анооръ.

— А теперь, Сигаль, мы можемъ спокойно заснуть,— добавилъ Безымянный,— намъ нечего опасаться въ эту ночь. Я тоже постараюсь заснуть, хотя, признаться, мысль объ этомъ странномъ сигнал не даетъ мн покоя. Все-же пойду лягу, спокойной ночи!

— И вамъ также!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

На другое утро Анооръ проснулась веселая и бодрая. Выйдя на террасу, она застала тамъ Безымяннаго и Сигаля, дружески бесдующихъ за чашкой кофе.

Двушк въ голову не пришло, что ея покровители провели большую часть ночи безъ сна, охраняя ея спокойствіе и сонъ.

IV.
Геройство двушки.

Въ продолженіи цлаго утра Аркабада нигд не было видно. Это очень встревожило Безымяннаго. Онъ незамтно обыскалъ весь домъ, обошелъ весь садъ, чтобы убдиться, что браминъ не скрывается въ какомъ-нибудь укромномъ уголк. Аркабада нигд не было.

Бродя по саду, докторъ незамтно очутился у деревянной калитки, ведущей на улицу. Отсюда ему видна была терраса, на которой находились Анооръ, Сигаль съ Людовикомъ и слабоумная Наиндра. Двушка лежала на кушетк, устремивъ загадочный взоръ куда-то вдаль. Старая служанка, стоя позади нея, мрнымъ движеніемъ большого опахала обмахивала свою госпожу. Докторъ Безымянный внимательно слдилъ за Гарибой, стараясь уловить каждый ея взглядъ и движеніе.

Вдругъ чей-то старческій голосъ окликнулъ его:

— Не поможешь ли чмъ нищенствующему факиру, саибъ.

Безымянный обернулся, взглянулъ на нищаго и протянулъ ему какую-то мелкую монету. Факиръ наклонился и, принимая милостыню, пробормоталъ, какъ обыкновенно бормочатъ благодарность.

— Товарищи Шивы и Кали исполнили твое приказаніе: сегодня вечеромъ твои друзья выдутъ изъ города на волшебной повозк. Но, саибъ, опасность окружаетъ тебя со всхъ сторонъ. Сегодня утромъ Аркабадъ покинулъ городъ и отправился во дворецъ англійскаго губернатора, лорда Фатсена.

— Что же дальше?

— Онъ сообщилъ ему о томъ, что ты здсь, а также разсказалъ все бывшее съ тобой въ Эллор, Дели и Шейрах. Губернаторъ телеграфировалъ вице-королю, и теперь ожидаетъ отвтной телеграммы, чтобы арестовать тебя.

Безымянный недовольно поморщился.

— Неужели мн придется покинуть Наиндру съ ея тайной!— пробормоталъ онъ,— неужели мн придется бжать вмст съ Сигалемъ и Анооръ!..

— Бжать?— повторилъ факиръ, не измняя своей приниженной позы,— теперь уже поздно бжать, за каждымъ камнемъ, за каждымъ кустомъ скрываются кровожадныя дееристы. Они подстерегаютъ тебя и не выпустятъ даже за ограду этого сада. Бда, саибъ, если всемогущему Вишну не вздумается сдлать тебя невидимкой, никакія средства въ мір не помогутъ теб бжать отсюда.

И, отвсивъ, низкій поклонъ, старый факиръ побрелъ дальше.

— Что длать? Какъ спастись?— размышлялъ между тмъ Безымянный.

Положеніе его казалось ему безвыходнымъ. Вилла Наиндры оцплена дееристами, а вечеромъ сюда явятся англійскіе солдаты и арестуютъ молодого ученаго.

Медленно вернулся Безымянный въ домъ и взошелъ на веранду. Гириба попрежнему обмахивала опахаломъ свою госпожу, а Анооръ и Сигаль, облокотясь на перила, о чемъ-то бесдовали между собой. Людовикъ спокойно лежалъ у ихъ ногъ.

— А, это вы, докторъ!— радостно воскликнулъ юноша,— очень хорошо, что вы пришли. Подумайте, нашей Анооръ мерещится, что тамъ, въ пруду, поросшемъ тросникомъ и водяными лиліями, скрывается туземецъ, слдившій все время за нами. Она увряетъ, что сейчасъ видла его голову, торчавшую изъ воды.

— Очень можетъ быть, что Анооръ права,— отозвался Безымянный,— никогда мы еще не были окружены столькими опасностями, какъ теперь. Наша милая Анооръ многаго не знаетъ, но ея чуткая душа подсказываетъ ей то, что ей неизвстно. Я мечталъ о великомъ подвиг, я посвятилъ всю свою жизнь, вс свои силы народному длу. Но на своемъ пути я встртилъ это прекрасное дитя и забота о счасть Анооръ стала первой моей заботой. Вотъ почему, можетъ быть, намъ суждено погибнуть, погубивъ и святое дло. При этой мысли мною овладваетъ безумное отчаяніе, разумъ мой мутится и я не вижу никакой возможности спастись…

И молодой ученый разсказалъ событія минувшей ночи и то, что онъ узналъ отъ факира.

— Исходъ всегда есть, отецъ,— замтила Анооръ,— смерти никто у насъ отнять не можетъ и мы соединимся вс вмст въ Нирван.

— Ну, въ такомъ случа, я тоже перекачусь съ вами въ Нирвану,— засмялся маленькій французъ.

У доктора болзненно сжалось сердце.

— Гариба, уста мои запеклись отъ жажды! Въ большую чашу выжали сокъ зрлыхъ лимоновъ, разбивъ его студеной ключевой водой, подсласти хорошенько этотъ напитокъ и поднеси его къ моимъ жаждущимъ устамъ, какъ даръ благихъ небесъ!— жалобно и монотонно произнесла Наиндра.

Старая служанка послушно отложила опахало и пошла въ комнаты.

Едва скрылась Гариба, какъ Наиндра порывисто вскочила со своего мста, схватила руку доктора своими гибкими пальцами и нервнымъ шопотомъ произнесла:

— Скорй, скорй, подите на мной… Да подите-же,— умоляюще добавила она, видя, что докторъ не двигается и удивленно смотритъ на нее,— разв вы не знаете, что никто не сметъ ослушаться той, чей разумъ витаетъ вокругъ чашечекъ цвтовъ.

И не давая имъ времени опомниться, слабоумная куда-то повлекла ихъ.

Наиндра шла быстрой, увренной походкой, совершенно непохожей на ея обычную лнивую поступь. Безымянный, Анооръ и Сигаль едва поспшали за ней. Слабоумная неутомимо шла впередъ. Вскор они очутились у входа въ подвалы, высченные въ живой скал и предназначенные для храненія винъ и напитковъ. Погреба эти, какъ во всхъ богатыхъ домахъ, были расположены въ двухъ этажахъ. Наиндра быстро, не останавливаясь, прошла весь первый этажъ, затмъ по узкой винтовой лстниц повела своихъ спутниковъ въ нижній этажъ. Пройдя цлый рядъ корридоровъ и кладовыхъ, освщенныхъ тамъ и сямъ тусклымъ свтомъ фонарей, Наиндра остановилась у высокой дубовой двери. Наиндра нажала какую-то невидимую пружину, дверь безшумно отворилась и наши бглецы очутились въ большой восьмнугольной зал.

— Не понимаю, зачмъ она привела насъ сюда,— сказалъ Сигаль,— отсюда нтъ другого выхода, кром того, въ который мы вошли.

Безымянный въ отвтъ только пожалъ плечами.

Между тмъ Наиндра стала продлывать какія-то странные пріемы. Она подошла къ одной изъ стнъ, прислонилась къ ней спиной, затмъ, сдлавъ три шага впередъ, повернулась на каблукахъ и очутилась лицомъ къ стн, перпендикулярной той отъ которой отошла. Слабоумная вплотную подошла къ этой стн. Широко раскинувъ руки, она прижалась лбомъ къ холодному камню и стала медленно ощупывать руками лпныя украшенія, обрамлявшія стны этой подземной залы.

— Наиндра, любимая сестра моя,— сказала Анооръ,— вернемся назадъ, что ты хочешь длать въ темномъ подземель?

Но безумная, оставивъ слова сестры безъ отвта, продолжала свое странное занятіе.

Въ это время издали глухо донесся голосъ старой служанки.

— Наиндра, возлюбленная госпожа моя, гд вы, отзовитесь!— съ тревогой кричала Гариба.

Обнаруживъ исчезновеніе безумной, старуха пришла въ ужасъ.

Аркабадъ приказалъ ей сегодня удвоить надзоръ за Намидрой и не спускать съ нее глазъ.

— Старая вдьма сейчасъ притащится сюда,— замтилъ Сигаль,— нечего сказать, въ хорошую исторію мы попали!

Вдругъ послышался звукъ отворяющейся двери и передъ удивленными взорами присутствующихъ цлая часть стны со скрипомъ медленно отошла въ сторону и обнаружила довольно широкій проходъ.

Наиндра съ торжествующимъ видомъ обернулась къ своимъ спутникамъ. Лицо ея сіяло радостью, вся она точно преобразилась.

— Идите за мной,— сказала она,— здсь вы благополучно выйдете изъ предловъ Наиндрапура и никто, даже Аркабадъ, не найдетъ васъ.

Вс кинулись къ ней, намреваясь осыпать ее разспросами, но она знакомъ пригласила ихъ слдовать за ней. Когда Безымянный, Аноора и Сигаль съ медвдемъ прошли въ отверстіе каменной стны, широкая плита, отступившая въ сторону, медленно двинулась впередъ и, ставъ на свое прежнее мсто, совершенно скрыла существовавшій здсь проходъ.

Бглецы очутились въ узкомъ и темномъ пространств между двумя каменными стнами. Въ этотъ моментъ неожиданно блеснулъ свтъ. Это Наиндра зажгла свчу изъ душистаго розоваго воска, добываемаго изъ резиноваго дерева Аріакъ, какія очень распространены въ Пенджаб. Молодая двушка смло и не останавливаясь пошла впередъ. Этотъ подземный ходъ, тянувшійся по прямой линіи, велъ куда-то далеко и, по разсчетамъ доктора, простирался за предлы Наиндрапура.

Трудно сказать, сколько именно времени шли они этимъ подземнымъ ходомъ, но, по мннію путниковъ, не мене часу. Наконецъ, они подошли къ каменной лстниц съ высокими гранитныы ступенями, очевидно, ведущей на поверхность земли.

Здсь безумная поставила свчу на одну изъ ступеней и, обернувшись лицомъ къ своимъ спутникамъ, нкоторое время молча смотрла на нихъ. Затмъ она сказала:

— Прежде, чмъ мы двинемся дальше, я хочу объяснить вамъ все, что могло показаться непонятнымъ. Анооръ, милая сестра моя, дай мн хорошенько взглянуть на тебя, прижать отъ всей души къ своей груди. Дай мн возвратить теб вс твои ласки, сдлать то, чего не смла сдлать до сихъ поръ, пока мы были окружены шпіонами браминовъ…

— Наиндра, дорогая,— радостно воскликнула Анооръ,— къ теб снова вернулся разумъ…

— Да онъ никогда и не покидалъ меня,— съ улыбкой отвчала молодая двушка, нжно гладя шелковистыя кудри, припавшей къ ней сестры,— сейчасъ я теб все объясню и ты поймешь, почему въ Золотомъ храм я сдлала видъ, что не знаю тебя. А между тмъ, я тогда сразу же признала тебя и чуть не умерла отъ радости. О, если бы ты знала, чего мн стоило мое напускное равнодушіе! Но я знала, что десятки глазъ зорко слдятъ за мной, я знала, что единственное средство не погубить васъ и себя — это остаться безумной въ глазахъ всхъ окружающихъ.

Васъ, докторъ, я отъ души благодарю за спасеніе Анооръ, этой слабой двочки, которую отецъ передъ смертью поручилъ мн. Если я не ошибаюсь, вы тотъ человкъ, котораго несчастная, измученная Индія ожидаетъ какъ своего избавителя. Поэтому позвольте мн горячо поблагодарить васъ. Знайте, что я всегда буду вашей союзницей и пособницей въ святомъ дл освобожденія Индіи отъ чужеземнаго ига. ‘Сокровище свободы’ цло до сихъ поръ. Я знаю, гд оно находится и укажу вамъ мсто, гд зарытъ кладъ, потому, что вполн довряю вамъ. Вдь вы тотъ, кто вернетъ свободу моей дорогой родин.

А теперь я хочу разсказать вамъ вкратц всю грустную повсть моей жизни, чтобъ вы знали всю исторію моего мнимаго безумія!.. Вамъ уже извстно, что мой отецъ былъ избранъ хранителемъ тайны ‘Сокровища свободы’. Узнавъ объ этомъ, брамины употребили вс средства, чтобы узнать, гд находятся эти деньги. Но никакія хитрости, никакія угрозы не могли принудить отца выдать имъ тайну.

Не гнушаясь никакими средствами для достиженія своей цли, брамины ршились подкупить меня, семилтняго ребенка, чтобы вырвать тайну у отца. Но Брама надоумилъ меня разсказать все отцу. Тогда онъ заключилъ меня въ свои объятья, проговоривъ ‘Дорогое дитя! Сокровище Свободы хорошо скрыто отъ людей, и я одинъ знаю, гд оно находится. Изъ того, что ты мн сейчасъ разсказала я вижу, что наши враги ни передъ чмъ не отступятъ, чтобы обладать этимъ кладомъ и, быть можетъ, я уже приговоренъ ими къ смерти. Но прежде, чмъ я умру, я долженъ кому-нибудь открыть эту тайну, чтобы борцы за свободу знали, гд находятся сокровища. Поэтому я все открою теб. Но помни, что ты должна лучше дать себя убить, чмъ выдать эту тайну браминамъ.

Только одни борцы за освобожденіе и независимость Индіи имютъ право на эти сокровища, которыя принадлежатъ имъ. Помни это. Быть можетъ ты и Анооръ скоро осиротете. Такъ береги же свою маленькую сестру, охраняй ее, я поручаю малютку теб. Люби ее, но не довряй ей своей тайны, она слишкомъ мала для этого. И отецъ прижалъ меня къ своей груди, запечатлвъ на моемъ лбу горячій, долгій поцлуй.

Въ слдующую ночь онъ разбудилъ меня. Тайкомъ, безшумно спустились мы съ отцомъ въ подвалы и прошли тмъ самымъ путемъ, какимъ мы шли съ вами сейчасъ. Отецъ ознакомилъ меня съ секретомъ потайной двери въ стн и нсколько разъ заставилъ меня продлать то, что я продлала сегодня на вашихъ глазахъ, чтобы отыскать потайныя пружины. Затмъ мы пошли дальше и онъ указалъ мн мсто, гд хранится ‘Сокровище свободы’.

Наша ночная прогулка осталась тайной для всхъ, и какимъ образомъ брамины узнали, что отецъ все открылъ мн, я до сихъ поръ не могу себ объяснить, но только не прошло и недли, какъ нашего отца не стало.,

Однажды утромъ онъ отправился на охоту и больше не вернулся домой, исчезнувъ безслдно. Впослдствіи я узнала, что онъ былъ схваченъ браминами и увезенъ въ храмъ Норъ-Абадъ посвященной богин Деер. Здсь въ продолженіи нсколькихъ дней брамины зврски пытали и мучили его. Наконецъ, посл страшныхъ истязаній, отецъ умеръ, не выдавъ своей тайны. Мы съ Анооръ остались одинокими и беззащитными, и брамины ршили, что со мной не трудно будетъ справиться. Но память о моемъ отц живой раной жила въ моемъ сердц. Слова его навсегда запечатллись въ моей душ и я не могла забыть своей клятвы, данной передъ ‘Сокровищемъ свободы’.

Брамины старались соблазнить меня заманчивыми общаніями, но они не прельщали меня. Тогда негодяи стали осыпать меня страшными угрозами, но я не испугалась, я помнила завтъ отца:— лучше умереть, чмъ выдать тайну. И вотъ безжалостные люди нанесли мн страшный ударъ: они отняли у меня Анооръ. Я была въ отчаяніи. Горе сразило меня, но не нравственно, а физически. Я заболла острымъ воспаленіемъ мозга. Боле шести мсяцевъ находилась я въ постоянномъ бреду, на волосокъ отъ смерти.

Но вотъ, однажды, я пришла въ себя. Я проснулась обезсиленная, разбитая, но уже въ полномъ сознаніи. Желзное кольцо, сдавливавшее мн черепъ, точно тисками, какъ будто спало. Я чувствовала себя необычайно легко, сознавая, что отъ смерти я вернулась къ жизни. Но вотъ звуки голосовъ привлекли мое вниманіе.

Сквозь опущенныя рсницы я увидла трехъ человкъ, сидвшихъ за маленькимъ столикомъ въ нсколькихъ шагахъ отъ моей постели. Это были, моя старая служанка Гариба, браминъ Аитаръ изъ Эллора и лордъ Фатсенъ, губернаторъ провинціи Лагоръ.

Какое то инстиктивное чувство побудило меня остаться неподвижной и ни единымъ словомъ, ни единымъ движеніемъ не выдать имъ своего пробужденія.

— Талль (т. е. врачъ) объявилъ сегодня, что выздоровленіе наступитъ черезъ нсколько дней,— говорила Гариба,— завтра или послзавтра она придетъ въ себя, а черезъ нсколько недль, благодаря молодому и крпкому организму, она будетъ совершенно здорова.

— Еще нсколько недль ожиданія,— поморщился лордъ Фатсенъ,— за это время какой-нибудь негодяй можетъ найти то мсто, гд хранится кладъ и похитить ‘Сокровище свободы’,— при этомъ глаза англичанина разгорлись отъ чувства нескрываемой жадности,— такія несмтныя богатства, такіе безчисленные милліоны, безъ всякой пользы зарыты въ земл, тогда какъ въ нашихъ рукахъ они могли бы превратиться въ роскошные дворцы, виллы, парки!..

Браминъ иронически усмхнулся.

— Ба!— сказалъ онъ,— ‘Сокровище свободы’ все равно не уйдетъ изъ нашихъ рукъ. Отецъ, безстрашный воинъ, могъ вынести различныя пытки, но это хрупкое изнженное существо заговоритъ при первой ран, при первой струйк крови, я въ этомъ увренъ. Она обезуметъ отъ ужаса и, подъ вліяніемъ страха, выдастъ намъ тайну своего отца.

Я невольно вздрогнула при этихъ словахъ. Не муки пугали меня, но возможность проговориться и такимъ образомъ, измнить клятв, данной отцу.

— Ахъ, какъ я бы желалъ, чтобы часъ ея пытокъ уже насталъ,— съ возмутительной жестокостью воскликнулъ лордъ Фатсенъ,— къ чему ждать полнаго ея выздоровленія?

— Въ угоду безсмысленнымъ предразсудкамъ жителей этой страны, милордъ. Для того, чтобы не вызвать новаго возстанія въ Индіи, котораго англійское правительство предписываетъ избгать во что-бы то ни стало…

Слова брамина несказанно удивили меня: значитъ, пока я буду еще больна, никто не посметъ дотронуться до меня, никто не причинитъ мн вреда. Что-то будетъ невидимо охранять меня отъ злобы этихъ коварныхъ людей.

— Отлично, отлично,— съ нетерпніемъ возразилъ губернаторъ,— но я не вижу причины откладывать въ дальній ящикъ ршеніе столь важнаго вопроса.

— Ахъ, милордъ, вы, я вижу, совсмъ не знаете народа, которымъ призваны управлять,— не безъ насмшки замтилъ браминъ,— необходимо считаться со здшними предразсудками. Въ Ведахъ ясно сказано.

— Ахъ, при чемъ тутъ Веды?

— Ну, я вижу, мн приходится обучать васъ многому, милордъ,— съ нескрываемой ироніей отвчалъ Аитаръ.— Надюсь, вы не сомнваетесь въ преданности намъ Гарибы. Вспомните, что вдь она выдала намъ своего господина, она была соучастницей похищенія Анооръ. Ну, такъ спросите ее, которая всми фибрами своей души ненавидитъ эту распростертую передъ нами двушку, спросите, не станетъ ли она до послдней капли крови защищать и отстаивать Наиндру?

— Неужели это такъ?— спросилъ лордъ Фатсенъ, обращаясь къ старой служанк.

— Да, милордъ. Брама караетъ до самаго дальняго поколнія всякаго, кто осмлится обидть или причинить вредъ существу, лишенному разума. Всякій слабоумный или безумный — неприкосновенная святыня.

— Да намъ то какое дло до этого, вдь Наиндра не сумашедщая.

— Нтъ,— отвчалъ Аитаръ,— но во время своей болзни она находилась безъ памяти, постоянно бредила, это извстно всмъ жителямъ Пенджаба, милордъ.

— Ну такъ что-же?

— А то, что необходимо теперь, чтобы она совершенно оправилась, стала опять всюду появляться, чтобы вс могли убдиться, что разсудокъ вернулся къ ней. Тогда мы будемъ въ прав поступать съ ней какъ намъ угодно, но до этого мы рискуемъ вызвать возстаніе. А я осмлюсь напомнить милорду, что эта провинція носитъ названіе Пенджаба, и что сосднія съ ними провиндіи Синдъ и Раджпутанъ — настоящія гнзда бунтовщиковъ и крамольниковъ…

Браминъ долго и горячо убждалъ губернатора и изъ ихъ разговора я поняла, что безумную никто не осмлится подвергать пытк и что никто не причинитъ ей ни малйшаго вреда. И вотъ я ршилась притвориться безумной, чтобы сохранить тайну отца и защитить себ отъ преслдованій браминовъ.

Въ тотъ же вечеръ я какъ-будто проснулась, пришла въ себя. Браминъ и губернаторъ почти тотчасъ же очутились возл меня, но каково было ихъ бшенство и отчаяніе, когда они услышали, что я произношу безсвязныя слова, тихонько смюсь безо всякой причины. Такимъ образомъ я приняла на себя ту роль, которую безпрерывно исполняла въ теченіе девяти лтъ.

Двушка умолкла и грустно опустила голову. Вс съ восхищеніемъ смотрли на эту мужественную молодую двушку, сумвшую въ теченіи столькихъ лтъ слыть сумашедшей въ глазахъ всхъ ее окружающихъ.

— Ну теперь вы все знаете,— тихо сказала Наиндра,— я вамъ все сказала. Мн, быть можетъ, понадобится быть еще нкоторое время безумной, чтобы провести васъ туда, куда отецъ указалъ мн дорогу и гд хранится ‘Сокровище Свободы’.

Съ этими словами она снова взяла свчу и пошла вверхъ по лстниц.

— Тихо… Молчаніе… ни слова,— едва слышнымъ шопотомъ произнесла она, оборачиваясь назадъ къ своимъ спутникамъ,— мы вступаемъ сейчасъ въ стны обитаемаго дома, въ стны дворца губернатора Пенджаба, лорда Фатсена.

Вс невольно пріостановились, это являлось такой странной неожиданностью. Впрочемъ за послдніе часы они уже успли привыкнуть къ этому: этотъ неожиданный подземный ходъ изъ восьмиугольной залы, Наиндра — мнимо-сумашедшая, въ полномъ разсудк, спасающая ихъ, когда они уже потеряли на это почти всякую надежду и, наконецъ, скрывающая ихъ тамъ, гд никому не придетъ въ голову ихъ искать, въ самомъ дом ихъ злйшаго врага, лорда Фатсена, полновластнаго губернатора Пенджаба.

V.
Комедія съ переодваніемъ.

— Теобальдъ, другъ мой, вы телеграфировали?

— Да, милордъ, Согласно желанію брамина Аркабада я потребовалъ 25 человкъ солдатъ съ поста Буаліоръ, которые въ настоящее время, вроятно, уже обыскиваютъ дворецъ Наиндры.

— Такъ. А кто командуетъ постомъ Буаліоръ?

— Капитанъ Гэберійсъ. Смю васъ уврить, милордъ, что это отличный офицеръ и я увренъ, что онъ добросовстно выполнитъ возложенное на него порученіе и изловитъ этого доктора Безымяннаго, столь сильно безпокоющаго благороднаго Аркабада. Признаться, довольно несносный господинъ этотъ Аркабадъ…

— Тише, тише,— остановилъ сына губернаторъ,— брамины врные союзники англійскаго правительства, поэтому не надо отзываться непочтительно, въ особенности вслухъ,— не безъ лукавства добавилъ лордъ Фатсенъ.

Разговоръ оборвался…

Губернаторъ и его сынъ, конечно, не подозрвали, что за ихъ стнами скрываются люди, которые слышатъ каждое ихъ слово и сквозь продланныя въ стн замаскированныя отверстія видятъ все, что творится въ роскошномъ рабочемъ кабинет лорда Фатсена.

— Эта мстность кишитъ шпіонами Аркабада,— шопотомъ говорила Наиндра,— поэтому мы должны скрываться здсь нсколько дней, чтобы браминъ и его сообщники пришли къ убжденію, что намъ удалось бжать изъ этой страны.

Сигаль молча кивнулъ головой въ знакъ одобренія. Храбрый мальчуганъ испытывалъ чувство восхищенія передъ отвагой и разсудительностью этой молодой двушки.

— Этотъ дворецъ былъ построенъ однимъ знатнымъ синдомъ нашимъ родственникомъ, по имени Реезитъ-Бегумъ. Такъ какъ въ ту пору въ стран было далеко не безопасно, то, съ общаго согласія нашихъ обоихъ семействъ, соорудили этотъ подземельный ходъ,— говорила Наиндра своимъ друзьямъ,.— такіе ходы въ стнахъ, какъ этотъ, идутъ по всему дому, и въ каждую комнату есть выходъ такъ, что мы будемъ имть возможность, не подвергаясь ни малйшему риску, добывать себ пищу въ необходимомъ количеств.

— Вотъ это хорошо!— обрадовался Сигаль, у котораго ужъ разыгрался аппетитъ.

И, какъ будто предупреждая его желаніе, въ этотъ самый моментъ за стной послышался голосъ Теобальда.

— А что вы скажете, милордъ, если мы потребуемъ себ мамаленькій refreshment? (освжительное).

— Гм… я того мннія, что ‘refreshment’, т. е. холодный ростбивъ, телятина, кусочекъ баранины, немного копченой рыбы, свжія яйца и побольше портвейна и пива, никогда не могутъ причинить вреда человку. Вообще я замчаю, мой другъ, что, несмотря на вашу юность, у васъ иногда являются блестящія мысли. Позвоните Теобальдъ!

На зовъ явился слуга-индусъ. Получивъ приказаніе, онъ молча удалился, а нсколько минутъ спустя двое слугъ втащили большой лаковый подносъ, уставленный бутылками и всевозможными явствами. Наиндра взяла руку Сигаля и прижала ее къ стн.

— Чувствуете вы острый уголъ камня?— спрашивала она его.

— Какъ-же, я нажимаю его рукой!

— Отлично черезъ минуту лордъ Фатсенъ и его сынъ выбгутъ на балконъ. Тогда нажмите посильне выступъ камня, въ сторон откроется проходъ. Войдите въ комнату, схватите подносъ съ дой и несите его поскорй сюда. Смотрите, не теряйте ни секунды и старайтесь не шумть.

— Хорошо, хорошо,— отвчалъ Сигаль, сгорая нетерпніемъ скорй приступить къ дйствію.

Между тмъ Наиндра наклонилась къ уху доктора и сказала ему нсколько словъ на индустанскомъ нарчіи. Посл этого она исчезла во мрак внутренняго корридора.

— Ба…— лниво протянулъ молодой Фатсенъ, подходя къ столу и внимательно разглядывая закуску,— пока удовольствуюсь кускомъ ростбифа и рюмкой хереса.

Вдругъ изъ сада раздались громкія крики:

— Смерть лживымъ браминамъ, обманщикамъ и притснителямъ индусовъ и ихъ подлымъ слугамъ — англичанамъ!— криичалъ чей-то пронзительный голосъ.

— Что это такое?— растерянно спросилъ лордъ Фатсенъ.

— Какой наглецъ позволилъ себ подобное?— вспылилъ Теобальдъ.

А голосъ между тмъ продолжалъ:

— Индія — для индусовъ и вислица для притснителей!

Отецъ и сынъ, забывъ о завтрак, выбжали на балконъ и кинулись къ периламъ.

— Скорй!— скомандовалъ Безымянный,— это кричала Наиндра.

Сигаль нажалъ выдающійся уголъ въ стн, потайной трапъ тотчасъ-же раскрылся, юноша бросился впередъ, но, не разсчитавъ свой прыжокъ, ударился объ столъ и растянулся во всю длину на паркет, произведя страшный шумъ. Въ одно мгновеніе онъ ужъ былъ на ногахъ, но, увы, слишкомъ поздно: шумъ привлекъ вниманіе губернатора и его сына, которые устремились теперь обратно въ кабинетъ. Минута и электрическій звонокъ созоветъ сюда десятки слугъ. Надо было во что-бы то ни стало помшать этому.

Съ быстротой молніи Сигаль, какъ всегда находчивый, бросился на Теобальда и сильнымъ ударомъ головы въ грудь сбросилъ его на полъ. Отъ неожиданности нападенія молодой капитанъ потерялъ на нсколько мгновеній способность кричать и сопротивляться.

Въ это время Безымянный подосплъ на помощь Сигалю. Быстро и проворно онъ завязалъ ротъ губернатору, скрутилъ ему руки на спин, то-же самое сдлали и съ Теобальдомъ, посл чего обоихъ англичанъ втащили въ потайной корридоръ въ стн, и самый выходъ закрыли.

— Это происшествіе можетъ имть для насъ очень непріятныя послдствія,— сказала вернувшаяся Наиндра.

— А именно?

— Не позже, какъ черезъ часъ сюда явится слуга, чтобы убирать со стола и исчезновеніе губорнатора и его сына станетъ извстно всмъ. Ихъ станутъ искать везд и, разумется, объ этомъ узнаетъ Аркабадъ.

— Такъ что-же?

— А онъ хорошо знакомъ съ тайными ходами нашихъ храмовъ и, конечно, догадается, въ чемъ дло. Подумайте только: часъ-тому назадъ мы исчезли изъ моей виллы, теперь такимъ-же образомъ исчезаетъ лордъ Фатсенъ и его сынъ. Согласитесь сами, что это сопоставленіе можетъ навести брамина на истину.

— Неужели вы думаете, что онъ откроетъ потайной ходъ, которымъ мы только, что воспользовались?

— Нтъ, но если онъ заподозритъ истину,— отвчала Наиндра,— то вмсто того чтобы отпустить дееристовъ, онъ прикажетъ имъ караулить вс ходы и выходы, и мы очутимся здсь какъ въ ловушк.

— Господа, послушайте, у меня явилась мысль,— воскликнулъ Сталь,— я хочу вамъ предложить, докторъ, изобразить изъ себя губернатора, а я буду его сыномъ. Мы обмняемся костюмами съ нашими плнниками, которыхъ оставимъ въ корридор подъ охраной нашихъ барышень чтобы наши физіономіи не выдали насъ, мы обернемъ себ головы кисеей, подъ предлогомъ, что на насъ налетла туча москитовъ и искусала намъ лица.

— Ну, а если явится сюда Аркабадъ? Онъ легко можетъ открыть обманъ.

— А мы его не примемъ.

— Губернаторъ не можетъ отказать ему въ пріем.

— А почему-же нтъ, если онъ боленъ, если у него лихорадка и т. д.? И такъ живй! Приступимъ къ переодванію!— закончилъ французъ, видя, что никто ему не противорчитъ.

Двушки удалились въ глубь корридора, а мужчины обмнялись костюмами со своими плнниками. Т даже не сопротивлялись. Злополучный лордъ Фатсенъ и Теобальдъ положительно не могли понять, что съ ними случилось, и не могли очнуться. Когда Безымянный и Сигаль окончили свое переодваніе, они позвали молодыхъ двушекъ и поручили имъ надзоръ за плнниками.

— Помните, что отъ вашей бдительности зависитъ наша безопасность,— сказалъ молодой ученый.

— Не безпокойтесь,— отвчали молодыя двушки,— они или будутъ смирны и безмолвны, или умрутъ.

Индійскія женщины не боятся смерти, не видятъ въ ней ничего ужаснаго, какъ наши женщины, и потому сами они умираютъ спокойно и безропотно и убиваютъ такъ-же спокойно и хладнокровно, безъ содроганія и сожалнія.

Войдя въ кабинетъ, мнимый губернаторъ и его сынъ предусмотрительно заперли дверь, чтобы не быть застигнутыми врасплохъ. Затмъ вс приступили къ завтраку. Всего было такъ много, что хватило также для плнниковъ, которые получили свою долю.

Вдругъ кто-то постучалъ въ дверь. Вс точно замерли. Но это длилось лишь минуту. Двушки скрылись въ корридор, потайная дверь затворилась, и Сигаль, сорвавъ съ окна тонкія занавски, одной изъ нихъ окуталъ свою голову, а другую бросилъ доктору, который сдлалъ то же самое. Затмъ мнимый губернаторъ громко спросилъ:

— Что надо?

— Капитанъ Гэбертсъ только что вернулся изъ своей экспедиціи и желаетъ видть ваше превосходительство.

— Хорошо! Проси,— отозвался Безымянный.

Сигаль отворилъ дверь, посл чего оба услись въ низенькихъ качалкахъ. Спустя минуту послышались тяжелые шаги, дверь отворилась, и на порог комнаты появилась длинная и тощая фигура капитана Гэбертса. Вытянувшись въ струнку, онъ поднесъ руку къ каск и произнесъ обычнымъ оффиціальнымъ тономъ:

— Ваше высокопревосходительство, имю честь…— тутъ онъ смутился и покраснлъ, не будучи въ состояніи продолжать дальше: дло въ томъ, что предъ собой онъ увидлъ дв муміи, съ закутанными головами. Онъ вглядлся повнимательне и узналъ костюмы губернатора и его сына, которые были надты на нихъ поутру. Но теперь на плечахъ у нихъ вмсто головъ сидли какіе-то голландскіе сыры, обернутые тряпкой. Капитанъ готовъ было расхохотаться, но вспомнилъ, что это было-бы неслыханнымъ преступленіемъ противъ дисциплины и общихъ правилъ приличія и вжливости, поэтому онъ прикусилъ губу, чтобы сдержать душившій его смхъ,

— Вы удивлены, капитанъ, что застаете насъ въ такомъ вид,— сказалъ мнимый губернаторъ.— Видите-ли, на насъ напала туча какихъ-то москитовъ и до того искусала намъ лица, что я и мой сынъ положительно обезображены ими. Это лихорадка дня на два, на три, и мы никого не принимаемъ, только для васъ, ввиду особой важности дла, я веллъ сдлать исключеніе.

Капитанъ почтительно поклонился.

— Ваше высокопревосходительство совершенно врно изволили замтить, ввиду особой важности дла?

— Что вы этимъ хотите сказать, капитанъ?

— То, что я не могъ привести въ исполненіе то порученіе, которое ваше высокопревосходительство возложило на меня.

— Какъ? Неужели дерзкіе бунтовщики, скрывавшіеся въ вилл Наиндры, успли сбжать?

— Не могу знать, ваше высокопревосходительство,— отвчалъ Гэбертсъ,— я не нашелъ никого. Явившись во дворецъ въ сопровожденіи брамина Аркабада, я засталъ слугъ въ страшномъ смятеніи. Мы обыскали весь домъ, чердаки, башни и подвалы, весь паркъ и вс окрестности и не видали никого.

Губернаторъ задумчиво покачалъ головой.

— Это очень странно,— посл продолжительной паузы сказалъ онъ.

Вытянувшись въ струнку, руки по швамъ, злополучный офицеръ ожидалъ строгаго выговора отъ губернатора, который имлъ обыкновеніе читать нотаціи своимъ подчиненнымъ, даже когда они совсмъ не виноваты. Но Гэбертсъ ошибся. Губернаторъ вдругъ обратился къ нему съ такими словами.

— Хорошо, капитанъ! Я знаю, что вы хорошій офицеръ, не ваша вина, что сегодняшнее порученіе вамъ не удалось. Можете вернуться съ вашими солдатами на постъ Буаліоръ. Скажите казначею поста, что я приказываю ему выдать вамъ, капитанъ, 20 фунтовъ стерлинговъ наградныхъ.

Лицо капитана просіяло отъ удовольствія: что другое, но этого онъ ни какъ не ожидалъ.

— Можете идти.

— Имю честь откланяться вашему превосходительству!

— Съ Богомъ! Добрый путь. Кстати, будьте любезны сказать моимъ людямъ, что я никого не принимаю: мы съ сыномъ нездоровы. Намъ надо отдохнуть. офицеръ вышелъ, а Сигаль поспшилъ запереть дверь на ключъ.

Губернаторъ, слышавшій все это въ своемъ импровизованномъ карцер, злобно скрежеталъ зубами.

— Ни за что не утвержу этой награды капитану Гэбертсу,— проворчалъ онъ. Сигаль весело расхохотался ему въ лицо.

— Ахъ, сдлай одолженіе, не утверждай, мн-то какое дло вдь я не капитанъ Гэбертсъ.

Губернаторъ побагровлъ.

— Не смть говорить мн ‘ты’! И сейчасъ отпустите меня на свободу.

— Нтъ, милйшій, этого никакъ нельзя,— развязно отвчалъ юноша.

— Тогда я сейчасъ позову слугъ, васъ арестуютъ и вы будете отвчать передъ судомъ.

— Нтъ милый, если ты только пикнешь, сдлаешь малйшую попытку позвать на помощь, я теб прострлю голову.

И Сигаль навелъ дуло револьвера на совершенно растерявшагося губернатора.

— Поэтому совтую теб вести себя благоразумно въ теченіи трехъ дней. Вы оба дайте мн слово честнаго офицера, что не сдлаете ни малйшей попытки ослушаться и звать на помощь. Черезъ три дня мы васъ освободимъ и вы можете длать все что вамъ угодно…

Лордъ Фатсенъ и Теобальдъ сначала колебались, но ршительный видъ Сигаля, выразительно высовывавшійся у него изъ за пояса револьверъ, кинжалъ Наиндры, имли ршающее значеніе для обоихъ англичанъ. Посл слабаго возраженія они дали честное слово быть безмолвными и покорными въ теченіе трехъ сутокъ.

На этомъ вс успокоились. Остальная часть дня прошла безъ особыхъ приключеній. Правда, что слуга — индусъ, несмотря на свою флегматичность, былъ удивленъ невроятнымъ количествомъ всякихъ кушаній, какое потребовалъ себ на этотъ разъ губернаторъ. Но не надо забывать, что теперь нужно было накормить не двоихъ, а шестерыхъ людей, а потому и не удивительно, что мнимый губернаторъ заказалъ такой обильный обдъ.

VI.
Сдлка съ англійскимъ губернаторомъ.

Наши друзья съ облегченіемъ вздохнули, когда насталъ вечеръ, слуги удалились, и они могли запереться въ кабинет губернатора. На двор почти совсмъ стемнло. Съ наступленіемъ ночи бглецы могли считать себя, сравнительно, въ безопасности.

Вдругъ до слуха ихъ въ раскрытое окно донесся топотъ коня, кто-то во весь опоръ скакалъ по направленію къ губернаторскому дому. Еще минута и топотъ копытъ раздался подъ самымъ окномъ. Затмъ послышались разговоры и снова все смолкло. Наши друзья съ напряженіемъ прислушивались. Вотъ кто-то постучалъ въ дверь. Двушки увлекли плнниковъ въ потайной корридоръ, дверь затворилась. Мужчины снова закрыли лица кисеей и отперли дверь. Вошелъ слуга и подалъ письмо, адресованное губернатору, только что доставленное курьеромъ изъ Лагора.

Когда слуга удалился, Безымянный вскрылъ конвертъ и, позвавъ обихъ сестеръ, сталъ читать вслухъ перехваченное письмо. Оно было отъ Іеровоама Сандерса.

Почтенный джентельменъ извщалъ своего стараго друга и пріятеля, лорда Фатсена, что онъ намренъ постить его со всмъ своимъ семействомъ, состоящимъ теперь не изъ пяти прелестныхъ дочерей, какъ раньше, а изъ 12-ти очаровательныхъ молодыхъ двицъ и мамаши семерыхъ изъ нихъ, вдовы полковника ванъ-Стоонъ, ставшей теперь лэди Сандерсъ. Дале сообщалось, что авторъ письма считаетъ долгомъ предупредить своего дорогого друга о томъ, что супруга его, г-жа Вильгельмина Сандерсъ, къ несчастью, при всей своей добродтели, голландка и ярая патріотка своей родины, и вопреки горячему желанію своего супруга, никакъ не можетъ усвоить себ высокихъ чувствъ англійской лэди. Съ того дня, какъ великій генералисимусъ Робертъ вошелъ въ Блумфонтенъ, столицу и очагъ повстанцевъ Оранжевой республики, эта прекраснйшая во всхъ другихъ отношеніяхъ женщина находится въ постоянномъ раздраженіи и гнв ‘еще недавно, когда въ газетахъ появился списокъ нашихъ убитыхъ и раненыхъ’, писалъ Іеровоамъ,— лэди Вильгельмина воскликнула:

— Буры насчитываютъ въ настоящее время 30 тысячъ солдатъ и съумли выбить у васъ изъ строя столько солдатъ. Это значитъ, что война еще только начинается, и что англичане поплатятся за свою наглость.

Вотъ какого рода болзнью страдаетъ моя супруга. Поэтому, прежде, чмъ познакомить ее съ вами, я счелъ долгомъ предупредить васъ о ея душевномъ состояніи’.

Дале слдовало оповщеніе, что почтенное семейство Сандерсъ-ванъ-Стоонъ слдуетъ за своими гонцами въ разстояніи двухъ часовъ пути и потому прибудетъ въ Амритзиръ еще сегодня вечеромъ.

Бглецы вопросительно переглянулись, когда докторъ окончилъ чтеніе письма.

— Вотъ теб на!— воскликнулъ Сигаль,— они будутъ здсь черезъ два часа, отъ нихъ нельзя будетъ скрыться и они, весьма вроятно, узнаютъ въ доктор хозяина ‘Electric hotel’. И чего только дураки сипаи выпустили ихъ на свободу!..

Но это объясняется очень просто: лейтенантъ Бельфрогъ, похищенный Сигалемъ, вернувшись въ Шейрахъ, поспшилъ удовлетворить свою жажду мщенія, разсказавъ со всевозможными лестными для него прикрасами о своемъ приключеніи. Супруги Глассъ усумнились въ своей непогршимости и проницательности и учинили новый, боле безпристрастный допросъ, изъ котораго выяснилась невиновность семейства Іеровоама Сандерса, которое и было тотчасъ выпущено на свободу.

Вернувшись обратно въ Дели, Сандерсъ узналъ, что никакого крушенія на линіи Дели-Лагоръ не происходило, что путь въ полной исправности. Проклиная подлеца-проводника, посл нсколькихъ дней отдыха, семейство отправилось съ поздомъ желзной дороги въ Лагоръ, а оттуда въ экипажахъ въ Амритзиръ.

— Что-же намъ длать?— спросила Анооръ, выражая этими словами вопросъ, который напрашивался каждому.

— Бжать какъ можно скорй изъ этого дома,— отвчала ея сестра.

— Но какъ? Всюду рыскаютъ дееристы. Аркабадъ предупрежденъ. Насъ схватятъ, арестуютъ.

— Нтъ,— возразила Наиндра,— за нами будутъ гнаться, будутъ всячески стараться задержать насъ въ пути и тмъ замедлить наше бгство. Но никто не осмлится открыто прибгнуть къ насилію, безумные священны въ этой стран, никто не посягнетъ на лишенную разсудка и ея спутниковъ. Врьте мн, я спасу васъ,— добавила она, глядя прямо въ глаза доктору,— я спасу васъ и помогу вамъ осуществить великое дло освобожденія.

Безымянный колебался.

— Мы уйдемъ отъ нашихъ враговъ, я это чувствую, я въ этомъ уврена,— продолжала Наиндра,— намъ предстоитъ трудный и долгій путь, но мы не должны смущаться… Позвоните, милый другъ,— властно, но вмст съ тмъ ласково сказала она, обращаясь къ Безымянному,— прикажите слугамъ помстить и устроить съ удобствомъ семью Сандерсъ. Вы больны и не можете встртить ихъ сами, а завтра извинитесь передъ дамами и объясните имъ причины вашего отсутствія при встрч ихъ въ моментъ прізда.

— Завтра?

— Ну да, завтра мы будемъ уже далеко,— отозвалась Наиндра.

Въ тон молодой двушки было столько спокойной ршимости, что никто не вздумали противиться ея ршенію, смло довряясь уму, изобртательности и знанію мстности и обычаевъ страны. Вс чувствовали, что эта не простая, заурядная двушка, а одна изъ тхъ отважныхъ женщинъ Пенджаба, которыя привыкли невозмутимо спокойно смотрть въ глаза опасности, которыя не останавливаются ни передъ чмъ для достиженія своихъ цлей. Наиндра знала, что на каждомъ шагу ихъ ждетъ засада или какой-нибудь врагъ, знала, что Аркабадъ, зная, что какъ безумная она неприкосновенна, всячески будетъ стремиться къ тому, чтобы заставить ее выдать себя, чтобы доказать мнимое безуміе своей жертвы и тмъ получить право ее пытать. Но отважная двушка не робла.

Согласно ея желанію, докторъ позвалъ слугу и приказалъ ему принять и устроить какъ нельзя лучше семейство Сандерсъ-ванъ-Стоонъ.

Вскор послышались голоса, смхъ, топотъ множества ногъ, Безымянный и его спутники догадались, что гости пріхали. Мало-по-малу возня стихла, кругомъ воцарилась тишина: Сандерсы улеглись спать. Нельзя было медлить, нужно было бжать какъ можно скорй. Плнниковъ вытащили изъ потайного корридора и Безымянный обратился къ нимъ съ слдующими словами:

— Господа, я намренъ сейчасъ возвратить вамъ свободу, но за то я возьму у васъ четырехъ лошадей.

Губернаторъ скорчилъ недовольную мину.

— Не бойтесь, я заплачу вамъ. Скажите, во сколько вы цните четырехъ лучшихъ скакуновъ вашей конюшни?

Въ душ каждаго англичанина таится жадный торгашъ, считающій грхомъ упустить случай нажить деньгу. Поэтому лордъ Фатсенъ, посл короткаго раздумья, назначилъ цну въ 50 ф. стерлинговъ.

Безымянный отлично зналъ, что англичанинъ запросилъ съ него лишнее, но не сталъ возражать, а прямо отсчиталъ требуемую сумму.

Лицо губернатора просіяло. За такія деньги онъ бы согласился давать пріютъ у себя разбойникамъ и заклятымъ врагамъ своего отечества.

— Теперь, одно послднее условіе,— сказалъ Безымянный,— сейчасъ мы покинемъ вашъ домъ и вы съ вашимъ сыномъ останетесь одни. Я беру съ васъ честное слово, что въ продолженіи цлаго часа вы не сдлаете ни малйшей попытки призвать слугъ, послать за нами въ погоню или выйти изъ этой комнаты.

— А если мы не согласился на это?— спросилъ Теобальдъ.

— Въ такомъ случа ради своей безопасности мы будемъ вынуждены принудить васъ къ молчанію насильственнымъ способомъ.

— А именно?

— Какъ вамъ извстно, мертвецы самый молчаливый народъ.

Англичане поблднли и поспшили согласиться на требованіе своихъ мучителей.

— А по прошествіи этого срока мы можемъ длать что намъ угодно?

— Все, что вамъ вздумается.

Безымянный подозвалъ Сигаля и веллъ ему осдлать четырехъ коней и вывести ихъ на дворъ.

Сигаль исчезъ. Безымянный попросилъ двушекъ выйти въ сосднюю комнату. Оставшись одинъ со своими плнниками, онъ обратился къ нимъ со слдующими словами:

— Еще одна маленькая формальность, господа. Потрудитесь раздться и возвратить наше платье, которое вы намъ одолжили Ваши мундиры помогутъ намъ безпрепятственно выхать отсюда, но впослдствіи намъ нужно будетъ переодться. Прошу поторопиться.

Отецъ и сынъ послушно раздлись.

VII.
Бгство и испытаніе.

Семейство Сандерсъ было непріятно поражено отсутствіемъ лорда Фатсена и его сына въ моментъ прізда гостей.

Неугомонная Вильгельмина Сандерсъ тотчасъ обрушилась на англійскую невоспитанность и невжливость, затмъ незамтно разговоръ супруговъ перешелъ на неизбжную тему о Трансваальской войн.

Іеровоамъ утверждалъ, что лордъ Робертсъ скоро войдетъ въ Преторію, а голландка съ пной у рта кричала, что англичане никогда не увидятъ столицы президента Крюгера.

Посл ужина вс разошлись въ самомъ скверномъ настроеніи. Окончивъ свой ночной туалетъ, барышни, вмсто того, чтобы размститься въ трехъ большихъ комнатахъ, превращенныхъ для нихъ въ дортуары, собрались вс вокругъ бдной Модъ, страшно обиженной невниманіемъ къ ней ея нареченнаго жениха Теобальда.

Она переплыла Средиземное море, Красное море. Индійскій океанъ, перерзала всю долину Ганга, утшая себя и сестеръ тмъ, что въ Амритзир ее ждетъ нареченный женихъ, у котораго, безъ сомннія, есть друзья и товарищи, только о томъ и мечтающіе, какъ бы пріобрсти себ невстъ, слдовательно замужество было почти обезпечено для двицъ Сандерсъ-ванъ-Стоонъ.

— Но, послушай, Модъ,— утшали ее сестры,— его искусали москиты, изуродовали ему лицо. Вполн понятно, что онъ не хочетъ показаться теб въ такомъ вид.

Но хорошенькая Модъ упрямо качала блокурой головкой. Она сидла у окна, выходившаго на передній дворъ губернаторскаго дома, и задумчиво смотрла въ даль. Вдругъ глазки ея засверкали любопытствомъ. Она обернулась къ сестрамъ и знакомъ пригласила ихъ подойти къ окну.

— Посмотрите,— сказала Модъ,— во дворъ вывели осдланныхъ лошадей. Интересно знать, кому это вздумалось ночью кататься верхомъ.

Цлая дюжина хорошенькихъ головокъ перегнулась черезъ окно и внимательно смотрла теперь во дворъ.

— Можетъ быть въ Индіи принято кататься ночью,— замтила одна изъ барышень,— давайте смотрть, можетъ быть мы увидимъ, кто это отправляется на прогулку.

— Смотрите, смотрите!— воскликнула ея сестра,— дв лошади осдланы дамскими сдлами. Для кого это можетъ быть. Насколько мн извстно, лордъ Фатсенъ вдовъ, а его сынъ еще холостъ. Кто-же эти таинственныя дамы, удаляющіяся ночью изъ ихъ дворца.

— Кто они эти дв дамы?— повторила одна изъ голландокъ,— мн кажется, что я могу вамъ отвтить на этотъ вопросъ. Мама мн разсказывала объ обычаяхъ на Суматр, а также въ Малайскихъ странахъ и на Яв. Европеецъ, желающій жениться на знатной туземк, отправляется въ домъ ея родителей и одариваетъ ихъ по мр силъ.

— Ну, это длается везд, даже въ Голландіи,— замтила одна изъ сестеръ.

— Подожди, не перебивай,— остановила ее разсказчица,— на слдующій день знатная молодая особа прізжаетъ съ родителями въ домъ жениха, гд проводитъ весь день. Вс осматриваютъ домъ и хозяйство жениха. Только поздно вечеромъ, за ужиномъ, онъ спрашиваетъ молодую двушку, согласна ли она быть его женой. Та отвчаетъ, что нжно любитъ своихъ родителей и что она разстанется съ ними лишь по принужденію. Но это отнюдь не отказъ, это лишь церемонія, требуемая обычаемъ… Тогда родители двушки длаютъ видъ, что сильно разсержены отказомъ дочери лучшему и достойнйшему изъ мужей, котораго они выбрали для нея. Бдняжку запираютъ въ отдльную комнату и говорятъ ей, что волей неволей она должна выйти замужъ. Среди ночи мать, какъ-бы сжалившись надъ дочерью, выпускаетъ ее изъ темницы, об садятся на заране приготовленныхъ коней и быстро удаляются изъ дома жениха. Но отецъ и женихъ замчаютъ бгство женщинъ. Они вскакиваютъ на коней и бросаются въ погоню. Начинается бшеная скачка. Женщинъ нагоняютъ и женихъ тутъ-же заключаетъ невсту въ свои объятія. Обычай исполненъ, посл этого можно внчаться, хоть на другой день.

— О, неужели я, англичанка, имю соперницей какую-то темнокожую туземку!— съ тоской воскликнула хорошенькая Модъ,— о какое униженіе, какая обида!..

Вдругъ со двора донесся громкій говоръ и шумъ шаговъ. Дв женщины проворно вскочили на лошадей и помчались во весь опоръ. Вслдъ за ними верхомъ бросилось двое мужчинъ въ блыхъ кителяхъ. При свт луны ясно видны были знаки ихъ отличія на кителяхъ.

— Лордъ Фатсенъ!— воскликнула одна изъ двицъ.

— Теобальдъ!— простонала Модъ, безсильно опускаясь на стулъ у окна и закрывая лицо руками.

Сестры столпились вокругъ нее и стали ее успокаивать и утшать.

На это потребовалось не мало времени и усилій. Наконецъ было ршено ложиться спать, какъ вдругъ весь домъ огласился бшенымъ трескомъ электрическихъ звонковъ, началась суетня и переполохъ.

Полагая, что дворецъ подвергся нападенію разбойниковъ или возмутившихся сипаевъ, вс двнадцать двушекъ, какъ и полагается благонравнымъ барышнямъ, поспшили искать спасенія и защиты подъ крыломъ своихъ почтенныхъ родителей. Но едва успли они отворить дверь смежной комнаты, раздлявшей ихъ дортуары отъ спальни ихъ родителей, какъ вс разомъ откинулись назадъ съ громкимъ восклицаніемъ: ‘Шоккингъ’.

Дйствительно, черезъ залу опрометью бжали двое мужчинъ въ одномъ бль, расталкивая совершенно ошалвшихъ слугъ, и выкрикивая на ходу цлый потокъ отборнйшей англійской брани.

Эти двое мужчинъ были лордъ Фатсенъ и его сынъ Теобальдъ. По прошествіи условнаго срока, не будучи боле въ состояніи сдерживать клокотавшаго въ нихъ бшенства, они ринулись сзывать своихъ слугъ и послали погоню за дерзкими бглецами, осмлившимися такъ надругаться надъ ними. Но все это было неизвстно семейству Сандерсъ-ванъ-Стоонъ, такимъ образомъ разстроился бракъ, ради котораго Сандерсы совершили такое длинное и утомительное путешествіе…

Тмъ временемъ, Безымянный, Анооръ, Сигаль и Наиндра какъ вихрь неслись по равнин. Бдный Людовикъ, уже привыкшій къ различнымъ злоключеніямъ, крпко держась за переднюю луку сдла Сигаля, онъ зорко всматривался въ темноту и по временамъ рычалъ, указывая тмъ на близость опасности или врага.

И дйствительно, изъ-за камней и кустовъ выползали темные силуэты. Безшумно, пригнувшись къ земл, преслдовали они бглецовъ, направлявшихся къ сверу. Это были свирпые служители богини Дееры, исполнявшіе приказаніе Аркабада, по мр возможности задерживать бгство намченныхъ имъ жертвъ.

Бглецы миновали мало населенную мстность Бэра и помчались по пустынной дорог между рками Джиламъ и Инджамъ, среди скалистыхъ холмовъ и дремучихъ лсовъ, что чрезвычайно замедляло путь. На разсвт измученныя лошади были ни въ состояніи продолжать эту бшеную скачку, пришлось остановиться и дать имъ отдохнуть.

Наши путники находились въ нсколькихъ сотняхъ шаговъ отъ деревни Тсиллахамъ, гнздившейся высоко въ горахъ и окруженной зубчатой стной съ каменными сторожевыми башнями, подобно неприступной крпости на страж противъ набговъ изъ дальнихъ горъ Афганистана. Еще два дня пути — и бглецы будутъ уже за границей британской Индіи. Конечно и тамъ они не были въ безопасности, такъ какъ ненависть браминовъ могла ихъ преслдовать и. тамъ, но все-же ни солдаты, ни полиція не имли права ихъ задержать. При мысли объ этомъ, утомленные путники забывали свою усталость, свой страхъ, лица ихъ освщались улыбкой, а глаза съ тайной надеждой устремлялись на дальній западный горизонтъ, за которымъ простирались земли свободнаго Афганистана.

Однако надо было дать вздохнуть конямъ и отдохнуть самимъ отъ утомительнаго и длиннаго пути. Путники слзли съ лошадей и, ведя ихъ въ поводу въ крутую гору, вошли въ деревню.

Не смотря на ранній часъ, вс ужъ были на ногахъ, такъ какъ все населеніе Тсиллахамъ — мужчины, женщины и дти, работали въ мдныхъ рудникахъ, которыми изобилуютъ эти горы. Работы производились самымъ примитивнымъ способомъ, посредствомъ пороховыхъ взрывовъ, отдляющихъ цлыя глыбы руды, которую жители подбираютъ, нагружаютъ на подводы и затмъ доставляютъ въ Валмуръ, откуда отдльная втвь желзной дороги препровождаетъ ее уже цлыми вагонами на станцію Равальпиндъ главной Индійской дороги.

Бдные, но добродушные жители Тсиллаханъ гостепріимно приняли путешественниковъ, самъ старшина общины Аджи пріютилъ ихъ въ своемъ дом. Здсь онъ предложилъ своимъ гостямъ меду, плодовъ просяныхъ лепешекъ, отвелъ имъ лучшую комнату для отдыха и, пожелавъ спокойнаго сна, самъ удалился съ семьей на работу. Путники проспали какъ убитые все утро и весь полдень, проснулись они лишь къ вечеру, свжіе и бодрые. Совершивъ обычное омовеніе, они приготовились, выйти изъ дому и, поблагодаривъ радушнаго хозяина, продолжать свой путь, но на порог ихъ ожидала непріятная новость. У дверей сидлъ Аджи и, видимо, поджидалъ своихъ гостей. Вмсто его рабочей одежды на немъ было его оффиціальное праздничное платье съ присвоеннымъ ему знакомъ отличія.

— Привтъ вамъ братья,— сказалъ онъ вставая,— ты мой гость,— продолжалъ онъ обращаясь къ молодому ученому,— подъ моимъ кровомъ ты и твои спутники неприкосновенны, но я, какъ хозяинъ, считаю долгомъ предупредить васъ о грозящей вамъ опасности. Ты имлъ несчастье возбудить противъ себя гнвъ брамина Аркабада и приверженцевъ браминовъ.

— Да, это такъ. Но скажи, какая грозитъ мн опасность, славный Аджи?

— Я разскажу теб все по порядку. Сегодня, вернувшись домой пообдать, я убдился, что вы вс спите. Тогда я ршилъ уйти изъ дома, чтобы не разбудить васъ. Едва только я сдлалъ нсколько шаговъ, какъ къ дому моему подъхалъ браминъ Аркабадъ въ сопровожденіи нсколькихъ человкъ, которыхъ, судя по одяніямъ, я принялъ за поклонниковъ Дееры.

— Ты старшина этой деревни?— спросилъ меня браминъ.

Я утвердительно кивнулъ головой. Тогда онъ сказалъ мн, что я обязанъ выдать ему людей, скрывающихся у меня.

— У тебя остановилось двое мужчинъ и дв двушки, имющіе медвдя Шивы. Ты долженъ выдать ихъ мн, исполнителю приговоровъ братства Эллора,— надменно заявилъ браминъ.

Я отказалъ исполнить это требованіе, такъ какъ гости для меня священны, а одна двушка показалась мн безумной.

— Ты ошибаешься,— возразилъ Аркабадъ,— двушка эта въ полномъ разсудк и только притворяется сумасшедшей, чтобы спасти своихъ сообщниковъ отъ моей мести. И вотъ, чтобы доказать притворство этой двушки, ты долженъ помочь мн испытать ее въ присутствіи твоихъ односельчанъ. Если двушка окажется безумной,— она будетъ немедленно освобождена и можетъ безпрепятственно продолжать свой путь, если же мн удастся доказать ея мнимое безуміе — ты обязанъ выдать мн твоихъ гостей.

— Такъ вотъ, скажи, какъ мн поступить?— спросилъ Аджи.

Безымянный быстро взглянулъ на Наиндру. Казалось, она ничего не слышала. Беззаботно она перебирала золотые цехимы своего головного убора и въ этотъ самый моментъ, граціозно приподнявъ край своей легкой туники, выполняла какое-то сложное ‘па’, какъ-бы подъ впечатлніемъ виднной гд-то баядерки. Вдругъ она слегка вскрикнула и выбжала изъ дома черезъ открытую дверь и направилась къ деревенской площади. Безымянный понялъ, что отважная двушка приняла вызовъ брамина и поспшилъ сказать старшин:

— Веди насъ, славный Аджи, я вполн довряюсь теб.

Четверть часа спустя путники въ сопровожденіи старшины, брамина и 50 воиновъ вышли изъ деревни и отправились къ одному изъ разрабатываемыхъ рудниковъ. По просьб Сигаля, лошади путешественниковъ, совершенно осдланныя, велись въ поводу четырьмя воинами.

Вслдъ за шествіемъ, удобно размстившись на сдл, халъ Людовикъ, Безымянный велъ Наиндру за руку, какъ-бы поправляя ея шали. Безумная покорно и безучастно шла туда, куда ее вели. Взглядъ ея кроткій и недоумвающій ни разу не измнилъ своего выраженія. Аркабадъ неотступно слдилъ за ней, не спуская съ нее глазъ и ловя малйшую тнь на ея лиц. Однако, несмотря на вс свои старанія, онъ ничего не прочелъ въ этихъ, почти безжизненныхъ чертахъ.

Съ восхищеніемъ смотрлъ Безымянный на храбрую двушку, спокойно шедшую навстрчу неизвстной ей опасности, подъ взглядомъ караулившаго ее злйшаго врага всей ея семьи.

Анооръ шла рядомъ съ Сигалемъ и все время подростки бесдовали между собой.

— Милый другъ,— говорила двушка,— я не хочу снова быть рабой Аркабада. Французъ вздрогнулъ, у него только что промелькнула та-же мысль.

— Я тоже этого не хочу,— отвчалъ онъ,— но я поглуплъ до такой степени, что ршительно ничего не могу придумать.

— А я придумала. Это очень просто. Конечно, это отчаянное средство: когда жизнь жестока, Брама позволяетъ искать спасенія въ Нирван.

— Смерть! Что вы говорите, сестричка!

— Я говорю, ‘быть свободной’. Смерть отъ руки любимаго человка — это тоже блаженство. Поэтому я требую отъ васъ одного общанія.

— Отъ меня?

— Да. Тамъ, далеко, на вашей родин вы спасли мн жизнь. Здсь вы вернули мн мою дорогую сестру. Жизнь моя принадлежитъ вамъ! Я знаю, что пока я жива, вы не оставите меня. Вотъ почему вы должны мн общать, что если наши враги одержатъ верхъ, вы дадите мн умереть отъ вашей руки.

— Нтъ, нтъ это невозможно!

— Разв лучше будетъ если Аркабадъ подвергнетъ меня различнымъ пыткамъ?

— Да, въ такомъ случа, я согласенъ,— угрюмо отозвался юноша,— сначала васъ, потомъ себя. Такимъ образомъ мы съ вами не разстанемся.

Анооръ протянула ему руку, которую онъ крпко пожалъ, затмъ задержалъ въ своей. Оба смолкли.

Между тмъ весь караванъ подошелъ къ рудникамъ.

Аркабадъ увренно шелъ впередъ, очевидно хорошо ознакомленный со всми ходами. Вс остальные молча слдовали за нимъ. Наконецъ онъ остановился передъ громадной каменной глыбой кубической формы, нависшей надъ пещерой и далеко выступавшей впередъ. На переднемъ выступ скалы замчалосч нчто врод квадратнаго окошка, замкнутаго зарядомъ пороховой мины.

— Знаешь-ли ты что это такое?— спросилъ Аркабадъ старшину, указывая на пробуравленное мсто въ скал.

— Знаю,— отвчалъ Аджи,— это приготовленный взрывъ.

— Сюда вложено 100 килограммовъ пороха,— многозначительно замтилъ браминъ.

— Зачмъ такъ много?— удивился Аджи,— вдь это разнесетъ всю скалу.

— Конечно,— отозвался Аркабадъ, не спуская глазъ съ Наиндры,— и тотъ, кто поджигаетъ фитиль этой мины, рискуетъ поплатиться жизнью, такъ какъ вслдствіе нкоторыхъ условій ходъ мины очень короткій.

— Это очень опасно. Но я не понимаю, какое отношеніе иметъ эта мина къ тому, что привело насъ сюда?

— Сейчасъ увидишь,— злобно пробормоталъ Аркабадъ и, чиркнувъ спичку, онъ поднесъ ее къ фителю.

— Я поджогъ мину, спасайтесь, бгите!— крикнулъ онъ, отскакивая въ сторону.

Сигаль обхвативъ Анооръ, поспшно увлекъ ее назадъ, но шагахъ въ 60-ти она вырвалась отъ него и, обернувшись назадъ, крикнула:

— Смотрите!

Сигаль, оглянулся и увидлъ Безымяннаго и Аркабада неподвижно стоявшихъ возл самой скалы.

Въ первый моментъ всеобщей паники молодой ученый подбжалъ къ отважной двушк, чтобы увлечь ее отъ опаснаго мста, но та остановила его.

— Если убгу, Аркабадъ скажетъ, что я не сумасшедшая,— прошептала она.

Безымянный только тутъ догадался, что это-то и есть то безчеловчное, страшное испытаніе, которое придумалъ браминъ для жертвы своей ненависти.

Угадавъ этотъ коварный замыселъ своимъ женскимъ чутьемъ, эта храбрая двушка, словно не сознавая грозящей ей опасности, съ выраженіемъ наивнаго любопытства, стояла возл самой мины, рискуя своей жизнью ради спасенія своихъ друзей.

Сердце Безымяннаго переполнилось восторженнымъ удивленіемъ передъ необыкновенной силой воли Наиндры и поблднвшими отъ волненія губами онъ тихо произнесъ:

— Мы вмст раздлимъ опасность, я останусь возл васъ.

Наиндра съ сердечной благодарностью взглянула на молодого ученаго, затмъ лицо ея стало снова мертвенно спокойно и потеряло всякое выраженіе.

Между тмъ вншняя часть фитиля истлла, въ шнур раздалось какое-то зловщее шипніе: то огонекъ фитиля подвигался все дальше и дальше внутрь. Наступилъ моментъ ужаснаго ожиданія. Вотъ вотъ раздастся страшный взрывъ.

Вдругъ, словно очнувшись отъ какого-то оцпеннія, Безымянный услышалъ позади себя кмъ-то произнесенную фразу:

— Теперь ты убдился, что Брама лишилъ ее разсудка. Пусть она и ея спутники безпрепятственно продолжаютъ свой путь.

— Да, Аджи, теперь я убдился, что это такъ,— отвчалъ Аркабадъ, злобно и мрачно сверкнувъ глазами.

Теперь докторъ понялъ, что никакой мины не существовало, это была лишь хитрая уловка со стороны брамина, чтобы заставить свою жертву выдать себя.

Аджи подошелъ къ Безымянному и крпко пожалъ его руку.

— Я счастливъ, что мои гости могутъ безпрепятственно продолжать свой путь, что никакое зло не обрушилось на нихъ. Кони твои готовы, позжай съ Богомъ, и знай, что тотъ, подъ чьей кровлей ты вкушалъ часы отдыха, шлетъ теб вслдъ пожеланіе всего хорошаго.

И все лицо этого честнаго, прямодушнаго человка дышало искренней радостью, что браминъ, по отношенію къ которому каждый индусъ питаетъ скрытую непріязнь, посрамленъ, а коварный замыселъ не удался.

Безымянный дружески простился съ гостепріимнымъ старшиной, сердечно поблагодарилъ его за радушіе и вскочилъ на коня. Тоже сдлали его спутницы и Сигаль.

— Прощай!— сказалъ Безымянный старшин.

— Быть можетъ, до свиданья?— отвтилъ Аджи.

— Можетъ быть.

Путники пришпорили коней и вскор скрылись за выступами скалъ. Привставъ на стременахъ, замирающимъ отъ волненія голосомъ, докторъ могъ только произнести.

— Впередъ! Въ карьеръ! Все наше спасеніе въ бгств!

И началась безумная, бшеная скачка.

VIII.
Переправа.

Берега Инда, въ особенности ниже Равальпинда, чрезвычайно живописны. Лвый берегъ представляетъ собой обширную низменность, усянную невысокими холмами, покрытыми низкорослымъ кустарникомъ, правый берегъ, боле возвышенный, покрытъ безконечными двственными лсами, извстными подъ именемъ ‘лса Белуджей’. Эта сторона иметъ крутые берега, мстами обвалы обнажаютъ слои темнокрасной глины, похожей на потоки крови, текущей изъ-подъ мрачнаго навса деревьевъ. Здсь бурливый потокъ до того крутится и пнится, что почти на всемъ своемъ протяженіи покрытъ громадными клубами пны, плывущей по его поверхности, подобно мертвымъ чайкамъ съ широко распростертыми крыльями.

Эта мстность служитъ излюбленнымъ убжищемъ служителей Дееры, такъ какъ въ этомъ лсу была основана эта религія крови и смерти. Здсь Аралишъ-логъ, этотъ дикій фанатикъ, основавшій эту нелпую секту, имлъ, какъ онъ потомъ утверждалъ, виднье богини Дееры.

— Убивай! Кровь и смерть мн благоугодны,— приказало божество.

И онъ сталъ убивать, рзать, душить въ угоду своей богини, и въ теченіе пяти лтъ умертвилъ одиннадцать тысячъ мужчинъ, женщинъ и дтей.

Въ Индіи все грандіозно, даже убійство.

Въ другихъ странахъ этотъ извергъ былъ бы засаженъ въ сумасшедшій домъ подъ крпкіе запоры, здсь же онъ былъ провозглашенъ великимъ пророкомъ и сдлался основателемъ могущественной религіозной секты, лишенной всякихъ принциповъ, всякихъ основъ и предъявлявшей къ своимъ послдователямъ лишь одно требованіе: ‘Умертвляй’!

Въ этомъ мст Индъ перескаетъ путь между Джиламомъ и Кобатомъ, послдней станціей передъ афганской границей, и потому здсь содержится постоянный перевозчикъ, который переправляетъ путешественниковъ и ихъ товары на своей маленькой лодк. Перевозчика этого звали Баканомъ.

Въ тотъ день, когда Безымянный и его спутники остановились въ дом Аджи, Баканъ переправилъ въ свомъ челнок съ праваго на лвый берегъ Инда двухъ путешественниковъ: молодого человка и двушку.

Послдняя отличалась выдающейся красотой, здоровымъ и: сильнымъ сложеніемъ. Высокая жгучая брюнетка, съ черными глазами и ярко-алыми губами, она имла видъ ршительный и. смлый. Спутникъ же ея, напротивъ, былъ худъ и блденъ, онъ казался грустнымъ и утомленнымъ.

Небольшой кожаный чемоданчикъ составлялъ весь багажъ путешественниковъ, кром того каждый изъ нихъ имлъ на перевязи при себ часть переносной палатки, чрезвычайно красивой и элегантной.

Едва ступивъ на берегъ, молодая двушка произнесла властношутливымъ тономъ:

— Теперь, Тимотео, поторопитесь разбить мн mia tente (мою палатку)

— Ваше приказаніе будетъ сію минуту исполнено, cara Граціэлла, радость души моей,— отозвался Тимотео.

И съ ловкостью и проворствомъ, доказывавшимъ, что это для него привычное дло, молодой человкъ вбилъ колышки и въ нсколько минутъ натянулъ щеголеватую палатку.

— Синьорина,— доложилъ Тимотео, почтительно склоняясь передъ своей хорошенькой спутницей,— la tente dellamarchesina (палатка маркизы) готова ее принять.

На это она отвчала съ благосклонной улыбкой:

— Я очень довольна вами, caro Тимотео, вы старательны и послушны и я съ каждымъ днемъ убждаюсь все больше и больше, что женщина можетъ быть счастлива съ вами.

— Клянусь святой Мадонной, я безгранично счастливъ!— восторженно произнесъ Тимотео.

— Будьте счастливы, amico,— милостиво разршила двушка,— а я пока буду спать. Надюсь, что вы будете ревниво оберегать мой сонъ, и никакая непріятная случайность не нарушитъ его.

— О я буду сторожить васъ какъ самое цнное сокровище!— воскликнулъ молодой человкъ.

Граціэлла милостиво кивнула ему головой и скрылась въ голубой палатк.

Тимотео растянулся у самой палатки, а въ нсколькихъ шагахъ отъ него, за кустомъ, прилегъ и старый перевозчикъ.

Кругомъ царила полная тишина.

Въ тни голубой палатки, утомленный молодой итальянецъ отдыхалъ, но не спалъ. Лежа на спин и устремивъ мечтательные глаза на темное небо, на которомъ сверкали тысячи звздъ, онъ весь отдался воспоминаніямъ. Онъ сталъ припоминать, какъ все это случилось, что скромный студентъ Болонскаго университета попалъ въ Индію вмст съ очаровательной маркизой Граціэллой. (Хорошенькая двушка была дйствительно настоящей итальянской маркизой и, что въ настоящее время большая рдкость въ Италіи, владтельницей большого состоянія).

Въ свободное отъ занятій время Тимотео Галіедри слонялся, какъ и подобаетъ настоящему студенту, по улицамъ Болоньи.

Однажды на корсо онъ увидлъ Граціэллу. Эта встрча ршила его участь. Съ этого дня все ему опротивло, онъ думалъ только о хорошенькой маркиз и постоянно искалъ встрчи съ ней.

Однажды Граціэлла приказала остановить свой экипажъ, выпорхнула изъ него и, подойдя къ молодому человку съ развязностью и не корректностью, свойственной итальянкамъ, и объявила ему, что замтила его настойчивыя преслдованія, что онъ, Тимотео, ей симпатиченъ и поэтому она избираетъ его своимъ ‘cavalier servant’ (прислуживающимъ кавалеромъ, то-есть ухаживателемъ).

Въ Италіи существуетъ обычай, дозволяющій молодой двушк избрать изъ числа своихъ поклонниковъ ‘cavalier servant’, на обязанности котораго лежитъ сопровождать ее повсюду на прогулки, балы, въ театръ, концерты и т. д., носить веръ, перчатки, лорнетъ, мантилью, словомъ прислуживать свой дам.

Почти всегда эти ‘cavaliers servant’ получаютъ со временемъ повышеніе въ званіе жениха.

Для Тимотео эта награда досталась не легко. Его обожаемая маленькая маркиза была чрезвычайно дятельна, энергична и предпріимчива, между тмъ какъ онъ былъ отъ природы робокъ и тихъ и имлъ больше склонности къ мечтательности и поэзіи, чмъ къ кипучей дятельности.

Хорошенькая Граціэлла страстно любила спортъ и проводила цлые дни на велосипед, на лошади или на автомобил. И вотъ бдняга былъ принужденъ, въ угоду своему маленькому тирану, исполнять по очереди роль гребца, жокея, велосипедиста и т. д. Когда же силы совсмъ покидали его, маленькая маркиза давала ему минуту отдыха, посылая его къ массажисту, чтобы поскорй снова приняться за т-же занятія.

Однако съ теченіемъ времени нервы молодого мечтателя окрпли, а мускулы получили значительную силу. Убдившись въ этомъ, маленькая маркиза осталась очень довольна. И вотъ, взбалмошная итальянка вздумала совершить ‘маленькое’ путешествіе и отправиться вмст со своимъ женихомъ въ Индію.

Съ этой цлью она заставила несчастнаго Тимотео въ теченіи полугода изучать индустанское нарчіе, и по прошествіи этого срока молодая парочка дйствительно отправилась въ Индію.

Теперь хорошенькая маркиза беззаботно спала въ своей голубой палатк, а Тимотео, какъ врный слуга, заботливо охранялъ ея сонъ.

Но пережитыя волненія и усталость незамтно навяли на него легкую дремоту, глаза его сомкнулись, вки отяжелли. Вдругъ итальянцу почудился неясный шорохъ, онъ инстинктивно насторожился, длая усиліе, чтобы избавиться отъ дремоты. Вотъ кто-то ползкомъ подкрался къ нему, нагнулся и нсколько мгновеній упорно смотрлъ въ лицо молодого итальянца, затмъ незнакомецъ, крадучись, сталъ пробираться къ тому мсту, гд спалъ лодочникъ.

Тимотео съ любопытствомъ сталъ слдить за нимъ. Онъ увидлъ высокаго, рослаго туземца, одтаго въ простую блую одежду, какую носятъ брамины.

Приподнявшись на локтяхъ, Тимотео заглянулъ въ палатку и, успокоенный относительно Граціэллы, спавшей крпкимъ сномъ, поползъ по слдамъ незнакомца.

Послдній, видимо убжденный въ своей безопасности, и считая всякую осторожность излишней, увренно пошелъ впередъ, какъ человкъ, хорошо знающій мстность. Минуту спустя онъ былъ уже возл лодочника и грубо расталкивалъ спящаго.

— Ну, проснись же!— повелительно произнесъ онъ,— скажи вдь ты занимаешься перевозомъ?

— Я, саибъ. Но тутъ, по близости лса Блуджей, путешественники рдки.

— Это твой челнъ? Какъ онъ малъ! Въ немъ едва могутъ помститься двое.

— Потокъ въ этомъ мст слишкомъ бурливъ, онъ давно поглотилъ бы боле тяжелую и крупную лодку, между тмъ, какъ эта скользитъ по поверхности какъ орховая скорлупа.

— И эта скорлупа принадлежитъ теб? спросилъ незнакомецъ — Да, саибъ.

— А рка хорошо знакома теб?

— Еще бы! Я ужъ 20 лтъ занимаюсь здсь перевозомъ. Кому-же лучше знать эти быстрины. Я даже не разъ вплавь переправлялся на тотъ берегъ.

— Скажи, сколько ты заплатилъ за свой челнокъ?

— Четыре гинеи, саибъ (40 руб.)

— Вотъ теб десять гиней,— сказалъ таинственный незнакомецъ,— а вотъ еще десять, которыя ты получишь за то, что перевернешь и потопишь лодку по среди рки, на томъ мст, гд потокъ всего опасне.

Тимотео, неслышно подкравшійся совершенно близко къ нимъ, не пропускалъ ни одного слова изъ ихъ разговора. О какъ онъ былъ теперь благодаренъ въ душ своей взбалмашной невст за то, что она заставила его изучать индустанское нарчіе.

Перевозчикъ удивленно посмотрлъ на своего таинственнаго собесдника, очевидно не понимая, что отъ него хотятъ. Наконецъ незнакомецъ заговорилъ суровымъ, почти угрожающимъ тономъ.

— Я — Аркабадъ, исполнитель приговоровъ браминовъ братства Эллора. Ты обязанъ слпо повиноваться мн, не требуя никакихъ объясненій!

— Приказывай, я твой слуга, саибъ.

— Слушай, и запомни хорошенько, что я теб скажу. Сегодня днемъ, а можетъ быть и подъ вечеръ, сюда прибудутъ четверо путешественниковъ: двое мужчинъ, дв двушки и съ ними медвдь Шивы. Они захотятъ переправиться на тотъ берегъ Инда и ты предложишь свои услуги. Но такъ какъ лодка твоя мала, ты возьмешься ихъ переправить по двое. Младшій изъ мужчинъ, юноша, сядетъ съ младшей изъ двушекъ, съ той, что поменьше ростомъ. Вотъ эти-то двое и обречены совтомъ браминовъ Эллора на погибель. Понялъ ты меня?

— Да саибъ. Будь спокоенъ. Все будетъ сдлано, какъ ты приказалъ. Ты съ избыткомъ заплатилъ мн за лодку и за трудъ. Воля твоя будетъ исполнена.

— Въ случа, если путешественники, о которыхъ я говорю, не прибудутъ сюда до слдующей ночи, то знай, что они никогда не будутъ переправляться черезъ Индъ. Тогда оставь себ деньги и продолжай спокойно свое ремесло.

Съ этими словами браминъ поднялся на ноги, прошелъ мимо куста за которымъ притаился Тимотео, и быстро зашагалъ по направленію къ зеленой равнин, простиравшейся отъ берега внутрь страны. Гаканъ, со свойственнымъ индусамъ равнодушіемъ къ вопросамъ жизни и смерти, спокойно улегся на прежнее мсто, съ очевиднымъ намреніемъ продолжать прерванный сонъ.

IX.
Злой умыселъ.

Тимотео со всевозможными предосторожностями вернулся къ голубой палатк маленькой маркизы и снова растянулся у ея входа. Но на этотъ разъ, не смотря на усталость, сонъ упорно бжалъ отъ его глазъ. У него волосы становились дыбомъ при воспоминаніи о страшномъ заговор, который ему удалось подслушать и ему до боли было жаль этого юношу и молоденькую двушку, обреченныхъ браминами на страшную смерть. Онъ ршилъ дождаться этихъ путешественниковъ, чтобы предупредить о грозящей имъ опасности.

Онъ слъ около голубой палатки и сталъ терпливо ожидать пробужденія хорошенькой Граціэллы. Такъ прошла ночь. Настало утро. Изъ палатки раздался протяжный голосъ итальянки.

— Тимотео! Гд же костеръ, чтобы мы могли сварить себ кофе.

— Простите, mia cara, я забылъ…

— Забыли!— съ досадой воскликнула маленькая маркиза,— такъ вотъ какъ mio cavali&egrave,re servante заботился обо мн!

Тимотео проворно принялся раскладывать състные припасы, поджегъ костеръ и черезъ четверть часа все было готово. Но негодующая Граціэлла не унималась.

— Когда-же мы тронемся въ путь? Изъ-за вашей небрежности мы ужасно запоздаемъ сегодня,— ворчала она.

— Мы можетъ быть вовсе не тронемся отсюда сегодня,— спокойно возразилъ молодой человкъ.

— Что такое?— воскликнула Граціэлла,— оставайтесь вы здсь, а я отправлюсь дальше одна.

— Нтъ, спокойно отвчалъ Тимотео,— никуда вы не пойдете, а останетесь здсь со мною, чтобы переговорить съ 4-мя путешественниками, которые прибудутъ сюда сегодня вечеромъ. И вы не только останетесь со мной, но еще похвалите меня за мое ршеніе,— добавилъ итальянецъ.

— Я, я?!— воскликнула Граціэлла, не находя словъ отъ удивленія при вид такъ энергично выступившаго противъ нея Тимотео, вчно покорнаго и послушнаго раба,— да что съ вами, вы съ ума сошли?

— Нисколько,— спокойно возразилъ студентъ, я сейчасъ все вамъ объясню.

И, пользуясь тмъ, что Граціэлла на минуту замолчала, онъ разсказалъ ей весь подслушанный имъ разговоръ.

— О, да вы герой, carino, я горжусь вами, mio amico!— восторженно воскликнула Граціэлла, сжимая въ своихъ объятіяхъ жениха и покрывая его лицо страстными поцлуями,— о вы правы, мы должны остаться здсь, чтобы спасти этихъ несчастныхъ молодыхъ людей. Можетъ быть, это женихъ и невста. О какой негодяй этотъ браминъ Аркабадъ! Какъ я ненавижу, какъ презираю его,— пылко продолжала она.— Но, Тимотео, вы все время не спали и, наврно, смертельно устали?— спохватилась она.

— Это святая истина, cara Граціелла,— отозвался Тимотео,

Граціэлла всплеснула руками и воскликнула:

— О santa Мадонна! И онъ стоитъ на ногахъ, мой милый Тимотео, онъ разводитъ огонь и приготовляетъ мн завтракъ!.. О вы герой, carino, вы настоящій герой!.. Но вамъ нужно отдохнуть, ложитесь сейчасъ въ моей палатк, mio dolce amico! Ложитесь скорй!— ласково уговаривала она его,— а я приготовлю все сама и все подамъ и принесу вамъ въ палатку, а вы отдохните, mio bravo cavali&egrave,re! Засните, а я посижу возл васъ.

И, не взирая на сопротивленія растроганнаго молодого итальянца, маленькая маркиза принялась настойчиво ухаживать за нимъ

И вотъ, растянувшись въ тни голубой палатки на мягкой шелковой подушк, Тимотео отдыхалъ, провожая любовнымъ взглядомъ за суетившейся молодой двушкой. Растроганный до глубины души, онъ шепталъ въ какомъ-то сладкомъ забыть.

— O mia cara, mia dioma! (моя дорогая, моя божественная!).

Женихъ и невста впервые переживали часы тихаго истиннаго счастья. Они наконецъ узнали другъ друга. Граціелла изъ взбалмошнаго маленькаго тирана превратилась въ нжную, любящую женщину, она уже не видла въ Тимотео послушной игрушки, покорнаго раба, онъ сдлался для нея чмъ-то врод героя. И молодымъ людямъ казалось, что никогда еще не было такъ хорошо на Божьемъ свт.

Посл завтрака, Граціэлла уговорила своего жениха лечь въ палатк и заснуть на нсколько часовъ, а сама, присвъ подл него, держа свою руку на его голов, стала тихонько напвать одну изъ ея родныхъ итальянскихъ псенъ.

— О если это сонъ,— прошепталъ счастливый женихъ, то пусть никогда не наступитъ пробужденіе,— и онъ задремалъ…

Прошло нсколько часовъ. Молодые люди пообдали, убрали състные припасы въ чемоданчикъ и услись въ тни палатки. Вдругъ чуткій слухъ итальянки уловилъ отдаленный конскій топотъ.

— Они дутъ, они дутъ! Caro Тимотео!— воскликнула она.

Однимъ прыжкомъ молодой человкъ былъ у своего ружья, которое онъ тщательно осмотрлъ.

— О, вы отважны, какъ самъ богъ Марсъ!— восторженно воскликнула двушка.

Въ это время вдали показалось нсколько всадниковъ.

Молодые люди побжали навстрчу Безымянному и его друзьямъ.

— Стойте, стойте, если вамъ жизнь дорога!— крикнула Граціэлла, не переправляйтесь черезъ Индъ, смерть ожидаетъ васъ въ его быстринахъ, браминъ Аркабадъ былъ здсь!

При имени Аркабада Безымянный вздрогнулъ.

— Что вы изволили сказать?— освдомился онъ.

— Я вамъ говорю, что челнокъ перевернется. Тимотео слышалъ весь conspiratione (заговоръ). Но вы не знаете, кто такой Тимотео! Это мой женихъ, за котораго я съ радостью выйду замужъ, потому, что онъ храбрый и смлый герой. Но вы, кажется меня не понимаете! Тимотео, разскажите по порядку все, что вы видли и слышали.

И молодой итальянецъ, не спша, разсказалъ все, что ему удалось узнать.

Всадники печально переглянулися, лица ихъ омрачились, а Безымянный крпко пожалъ руку итальянцамъ и сказалъ:

— Мы вамъ отъ души благодарны за то, что вы не побоялись остаться здсь, въ этой пустынной мстности, чтобы предупредить насъ объ опасности. Мы теперь будемъ насторож, но переправиться черезъ Индъ намъ необходимо, такъ какъ враги наши преслдуютъ насъ по пятамъ.

Слова эти были сказаны съ такой тоской, что вс невольно умолкли.

Вдругъ раздался какъ всегда веселый и задорный голосъ Сигаля.

— Ну что жъ! Дло еще не такъ плохо, какъ оно кажется съ перваго взгляда. Намъ нужно переправиться черезъ Индъ, и мы это сдлаемъ во что бы то ни стало. Я надюсь, что милая Анноръ довритъ мн свою драгоцнную жизнь.

— О конечно,— отвчала двушка, — я ничего не боюсь, когда вы со мной.

— Ну и отлично! Докторъ переправится съ Наидрой первые, а затмъ мы съ Анооръ.

— Но что ты намренъ длать,— спросилъ Безымянный.

— А это ужъ мое дло,— отрзалъ маленькій парижанинъ.

Зная находчивость и ловкость отважнаго юноши, Безымянный воздержался отъ дальнйшихъ разспросовъ, вполн довряя своему молодому другу.

Между тмъ Граціэлла нкоторое время совщалась со своимъ женихомъ.

— Я имю къ вамъ большую просьбу,— наконецъ обратилась она къ Безымянному.

— Посл оказанной вами услуги вы въ прав требовать все, что хотите.

— О нтъ! Я хочу васъ просить принять насъ въ свою компанію. Тимотео отваженъ, какъ левъ, у насъ превосходныя ружья и мы можемъ оказаться вамъ полезными, а намъ будетъ пріятно продолжать путешествіе съ вами.

Напрасно Безымянный перечислялъ ей все опасности, которыя ожидали ее и ея жениха, если они присоединятся къ людямъ, навлекшимъ на себя гнвъ браминовъ, уговорить взбалмошную и упрямую Граціэллу было невозможно. Пришлось согласиться.

Голубая палатка была быстро разобрана, вещи уложены — и вся маленькая группа направилась къ берегу, гд, на дн своей лодки, спокойно спалъ старый Гаканъ.

Приготовляя весла, онъ внимательно посмотрлъ на путешественниковъ, въ особенности на маленькаго медвдя.

— Это они,— подумалъ онъ.

Безымянный замтилъ это внимательное разглядываніе. Сердце его болзненно сжалось, при мысли объ Анооръ и Сигал. Но онъ ничмъ не выдалъ своего волненія и спокойно вошелъ въ лодку вмст съ Наиндрой. Перевозчикъ взялся за весла и перевезъ путешественниковъ цлыми и невредимыми. Высадивъ первую пару на противоположный берегъ, Гаканъ вернулся за второй парой. На этотъ разъ въ лодку сли Граціэлла и Тимотео и снова перездъ совершился вполн благополучно. Настала очередь Анооръ и Сигаля.

Безъ малйшаго колебанія или страха вошла двушка въ лодку, за ней вошелъ Сигаль съ неразлучнымъ Людовикомъ.

Съ противоположнаго берега за ними слдили съ замирающимъ сердцемъ. Едва владя собою отъ страшнаго волненія, Наиндра опиралась на руку молодого ученаго.

Между тмъ Гаканъ весломъ оттолкнулъ лодку отъ берега, и легкій челнъ понесся по лнящимся волнамъ рки, то колеблясь, то вращаясь въ водоворотахъ, то мчась по быстринамъ. Боле половины пути было сдлано благополучно.

Вдругъ перевозчикъ поднялся въ лодк. Съ берега раздался одинъ общій крикъ ужаса и отчаянія.

Быстре молніи Сигаль протянулъ руку по направленію къ лодочнику. Послышался звукъ заглушеннаго выстрла. Смертельно раненый индусъ еще нсколько мгновеній держался на ногахъ, потомъ покачнулся, рискуя опрокинуть лодку. Но Сигаль предупредилъ эту катастрофу, подхвативъ его за ноги и выкинувъ изъ челнока, который остался неподвижно на своемъ мст и началъ кружиться, подхваченный однимъ изъ круговоротовъ потока.

Сигаль взялся за весла, стараясь удержать лодку въ должномъ направленіи, но это было далеко не легко для человка совершенно незнакомаго съ бурнымъ потокомъ, гд стремнины и водовороты, омуты и пороги, безъ счету чередовались на всемъ протяженіи. Достигнуть противоположнаго берега было чрезвычайно трудно. Ловко избгая опасныхъ мстъ, не спуская, глазъ съ рки, Сигаль ободрялъ свою спутницу, но та, вря въ него безгранично, не испытывала ни малйшаго страха. Вотъ ужъ берегъ совсмъ близокъ. Вдругъ быстрина подхватила легкую лодку и съ головокружительной быстротой понесла ее на утесъ. Сигаль сумлъ во время предовратить опасность, быстро оттолкнувшись весломъ, но теченіе уносило ихъ лодку все дальше и дальше отъ праваго берега. Оттуда доносились отчаянные голоса перепуганныхъ путешественниковъ, но Сигаль ободрялъ Анооръ.

— Вспомните, милая сестричка,— говорилъ онъ,— я вытащилъ васъ изъ яростныхъ волнъ океана, я и здсь, если не на лодк, то вплавь сумю васъ доставить на берегъ.

Двушка мягко улыбнулась.

— Вы знаете, что съ вами мн ничего не страшно, доврчиво отвчала она.

Видя, что лодку уноситъ потокомъ, Безымянный, Наиндра и Граціэлла съ женихомъ попытались было бжать за ней вдоль берега, но вскор дремучій лсъ, непроходимой стной преградилъ имъ дорогу. Пришлось вернуться назадъ.

Путешественники кинули послдній взглядъ на рку, лодка виднлась вдали слабой черной точкой. Вотъ теченіе сдлало крутой поворотъ и челнокъ совсмъ скрылся изъ глазъ оставшихся на берегу.

Ночь была близка, солнце уже склонилось къ горизонту. Всего какой-нибудь часъ и Сигаль и Анооръ заблудятся во мрак, въ этой стран ужасовъ, населенной хищными животными и подстерегающими всюду врагами.

Что будетъ съ ними?

И не будучи доле въ силахъ сдерживать душившихъ ее рыданій, Наиндра бросилась на землю и въ безконечномъ отчаяніи воскликнула:

— Брама всесильный, Брама могучій! Зачмъ ты покинулъ насъ, слабыхъ рабовъ твоихъ!..

X.
Похищеніе.

Лодку уносило теченіемъ все дальше и дальше, но вотъ рка сдлала излучину и пловцы приблизились къ берегу.

Сигаль однимъ прыжкомъ выскочилъ изъ лодки, осторожно высадилъ двушку на землю и снова оттолкнулъ челнокъ, предоставивъ его волнамъ, которыя умчали его за собой.

Сигаль и Анооръ были теперь одни, въ незнакомой имъ мстности, только врный Людовикъ, выскочившій вслдъ за Сигалемъ изъ лодки, былъ имъ спутникомъ и товарищемъ.

Кругомъ темной стной стоялъ дремучій лсъ, только узкая тропинка начиналась отъ того мста, гд находились молодые люди и вела въ глубь лса. То была, очевидно, тропа, проложенная четвероногими лсными обитателями, являющимися сюда поутру утолять свою жажду.

— Отыскивать нашихъ друзей теперь слишкомъ поздно,— замтилъ Сигаль,— сейчасъ совсмъ стемнетъ и мы можемъ заблудиться въ лсу, а вотъ не мшало бы намъ подумать о подходящемъ ночлег. Пойдемте по этой троп, сестричка, быть можетъ она приведетъ насъ къ мсту, удобному для ночевки. Въ крайнемъ случа, намъ придется забраться на деревья. Хотя это и не особенно удобный ночной пріютъ, но все же мы будемъ въ безопасности отъ дикихъ зврей.

Анооръ, не говоря ни слова, доврчиво взяла своего товарища за руку и пошла рядомъ съ нимъ. Жутко было ей въ этомъ темномъ, мрачномъ лсу. Кругомъ сплошной стной тснились громадныя деревья, перевитыя ліанами. Какіе-то страшные тревожные звуки доносились время отъ времени до слуха подростковъ. Но вотъ деревья стали рдть и они вышли на поляну.

Надъ ними, подобно темному пологу, повисло потемнвшее небо, вдали угасли послдніе лучи заходящаго солнца, а луна еще не взошла. Тмъ не мене Сигаль и Анооръ различили какое-то строеніе, стоявшее посреди поляны. Подойдя ближе, они убдились въ томъ, что это была одна изъ тхъ небольшихъ хижинъ, куда индусы прячутъ свои запасы хлба и риса, на четырехъ столбахъ, вышиной отъ 2-хъ до 2 ¹/₂ саженъ, настилается бревенчатый или досчатый полъ, а надъ нимъ навсъ изъ сухого бамбука. Въ стн оставляется одно единственное отверстіе, служащее въ одно время и окномъ и дверью.

Эта рига являлась удобнымъ и надежнымъ убжищемъ для Анооръ и Сигаля и они не замедлили воспользоваться ею.

При помощи приставной лстницы, оставшейся около риги, молодые люди взобрались въ нее. Сигаль предусмотрительно втащилъ лсницу за собой и, воспользовавшись густымъ слоемъ соломы и сухихъ листьевъ, валявшихся на полу, устроилъ удобное ложе для своей маленькой пріятельницы.

Тмъ временемъ взошла луна, и ея мягкій, ласковый свтъ залилъ своими блдными лучами всю окрестность.

Въ воздушной хижин, въ которой поселились на эту ночь Сигаль и Анооръ, сдлалось свтле.

Молодая двушка съ облегченіемъ вздохнула и протянулась на солом, служившей ей постелью.

— А вы разв не будете спать, мой другъ?— посл короткой паузы спросила она.

— Нтъ, мы французы, люди нервные и не нуждаемся во сн и отдых,— шутливо отозвался Сигаль.

— Какой вы добрый, Сигаль, заботитесь только о другихъ, а про себя совсмъ забываній. Право, вы лучшій изъ мужчинъ… и, знаете-ли что,— посл минутнаго молчанія добавила она,— общайте мн, что вы никогда не разстанетесь со мной.

— Никогда? А какъ же быть, если вы выйдете замужъ? Я останусь у васъ въ качеств слуги.

— О, что вы говорите, Сигаль!— со слезами на глазахъ воскликнула двушка,— такъ значитъ это правда, что европейцы не женятся на двушкахъ нашей страны! О Сигаль, это жестоко. Разв вы не знаете, что у насъ такое-же сердце, какъ и у вашихъ блолицыхъ европейскихъ двушекъ, только солнце нашей родины золотитъ наши лица. Такъ неужели-же мы должны страдать за вину солнца!— и бдная двушка залилась слезами.

— О нтъ, моя ненаглядная сестричка, нтъ, дорогая Анооръ,— съ живостью возвразилъ Сигаль,— вы меня не поняли. Я васъ считаю лучшей и достойнйшей любви двушкой, но дло въ томъ, что вы богаты, а я бденъ.

— Ну такъ что же. Мы будемъ оба богаты. Вдь это то же самое было-бы, если-бы вы были богаты, а я бдна.

— Конечно, но…

— Ну нтъ, это дло ршеное: вы будете моимъ мужемъ, а я вашей женой, и мы никогда не разстанемся.

— Хорошо,— отвчалъ юноша,— пусть это будетъ ршено, но только теперь на время забудемъ объ этомъ. Посл мы вернемся опять къ этому разговору въ присутствіи доктора и Наиндры, пусть они ршатъ.

— Нтъ, мы уже сами ршили,— упрямо отвчала двушка, а минуту спустя добавила:— спокойной ночи Сигаль!

— Спите спокойно, сестричка — отозвался юноша и отойдя въ сторону, слъ у открытой двери и сталъ всматриваться въ темную чащу лса.

Вдругъ этотъ мрачный и угрюмый лсъ точно ожилъ, будто по немъ промчался бшенный ураганъ, ночная тишина огласилась какимъ-то зловщимъ воемъ и стономъ. Вслдъ за тмъ странное, непонятное зрлище предстало глазамъ юноши.

Сквозь чащу кустовъ, обрамлявшихъ поляну, точно потокъ чрезъ прорвавшуюся плотину, хлынули на полянку, точно войска обращенныя въ бгство преслдованіями непріятеля, самые разнородные обитатели этого двственнаго лса,— тигры, пантеры, быстроногія лани, антилопы, могучіе гиганты — слоны. Все это мчалось впередъ безъ оглядки, точно за испугашніми животными гнался огонь лсного пожара. Все съ быстротой молніи проносилось черезъ поляну и исчезало въ противоположной части лса. Прошло нсколько мгновеній и въ лсу снова воцарилась тишина.

— Что это такое?— подумалъ Сигаль,— неужели мн все это приснилось или почудилось?

Но вотъ до его слуха стали доноситься какіе-то подавленные, затаенные звуки, какъ будто кто-то крадучись пробирался по слдамъ обезумвшихъ животныхъ.

Вскор Сигаль различилъ шелестъ сухихъ листьевъ подъ ногами осторожно ступавшихъ людей. Дрожь пробжала по всмъ членамъ юноши. Почуявъ опасность, Сигаль осторожно выбрался изъ хижины, вылзъ черезъ окно и спустился на землю по одному изъ столбовъ.

Пригнувшись къ земл, прячась за кустами, сталъ онъ пробираться къ тому мсту, откуда доносился этотъ подозрительный шумъ. Притаившись въ кустахъ, онъ приложилъ ухо къ земл и прислушался. Дйствительно, онъ не ошибся: въ нсколькихъ саженяхъ отъ него шли люди. Это было довольно многочисленная толпа индусовъ, не принадлежавшихъ, повидимому, къ простому рабочему классу. Сигаль догадался, что это были приверженцы какой-нибудь дикой религіозной касты, которыхъ такъ много въ Индіи и которые, подъ покровомъ темной ночи, совершаютъ свои дикіе, кровавые обряды. При мысли объ этомъ, жуткое чувство суеврнаго ужаса закралось въ душу одинокаго юноши. Не за себя боялся Сигаль, о себ онъ и не думалъ, онъ опасался за безопасность своей маленькой подруги Анооръ. Сигаль вспомнилъ, что фанатики-дееристы преслдуютъ по приказанію Аркабада, Безымяннаго, Наиндру и всхъ ихъ друзей. Еще болзненне заныло сердце молодого француза, когда онъ увидлъ какъ по троп, слабо освщенной луной, цлая толпа страннаго вида людей, съ величайшей осторожностью ползущихъ на четверинкахъ, медленно пробиралась по направленію къ риг. Впереди туземцевъ шелъ ихъ предводитель. Это былъ высокій худощавый старикъ, съ тлодвиженіями и глазами безумнаго. У этого страшилища, напоминавшаго ужасныхъ чудовищъ, изображаемыхъ на каменныхъ барьерахъ индійскихъ храмовъ, были длинные разввающіеся по плечамъ, всклокоченные волосы, а лицо темно-бронзоваго цвта было испещрено прямыми и кривыми блыми мловыми линіями, придававшими его кривлявшемуся, нервно подергивающемуся лицу по истин ужасный видъ. Верхняя часть его туловища и костлявыя руки были также испещрены мловыми линіями.

— Кого преслдуютъ эти чудовища?— спрашивалъ себя Сигаль и не находя отвта на свой вопросъ, ршилъ прослдить за ними, пробираясь крадучись параллельно съ этимъ ползучимъ отрядомъ.

Чудовища, какъ окрестилъ ихъ молодой французъ, направлялись къ риг, слдуя тропой, только что проложенной обезумвшими отъ страха животными.

Дойдя до поляны, предводитель шайки остановился и, проговоривъ нсколько словъ своимъ спутникамъ, указалъ имъ на воздушную хижину, въ которой мирно спала Анооръ. Сигаль поблднлъ отъ ужаса.

Онъ готовъ былъ уже вскочить на ноги и ринуться на враговъ двушки, но съ быстротой молніи въ его мозгу блестнула мысль, что это было бы безполезно и даже опасно. Что могъ онъ одинъ, безоружный, подлать съ толпой дикихъ, вооруженныхъ людей?

Его, безъ сомннія, убьютъ и тогда бдная Анооръ останется въ рукахъ этихъ изверговъ и навки исчезнетъ безъ всти. Нтъ здсь нужно было прибгнуть къ хитрости. И изобртательный юноша ршился на это послднее средство. Вдругъ какое то черное мохнатое существо подкралось къ нему и стало лизать ему руки. Сигаль обернулся и увидлъ около себя Людовика, незамтно послдовавшаго за нимъ и притаившагося вмст съ нимъ на краю полянки, подъ прикрытіемъ густыхъ кустовъ и деревьевъ. Эта неожиданная ласка, эта близость преданнаго ему существа, въ такой страшный моментъ, ободрили Сигаля, вернули ему самообладаніе и присутствіе духа. Онъ понялъ, что Анооръ не грозитъ пока никакой опасности, такъ какъ эта толпа фанатиковъ дйствуетъ по вол Аркабада, задумавшаго, вроятно, новое испытаніе для несчастной Наиндры.

— Если такъ, то мн необходимо остаться въ живыхъ и на свобод, чтобы предупредить нашихъ друзей и предпринять что-нибудь для спасенія Анооръ,— ршилъ Сигаль и тутъ-же вспомнилъ о томъ ужас и отчаяніи, которое испытаетъ несчастная двушка, очутившись во власти этихъ ужасныхъ людей.

— Бдная, бдная моя сестренка, прошепталъ юноша,— и я ничмъ не могу подбодрить ее, не могу помшать этимъ извергамъ похитить и увлечь ее въ какое-нибудь потайное мсто.

Нтъ, надо спрятаться и ни единымъ звукомъ не выдавать своего присутствія, ршилъ Сигаль, лежа за кустомъ и не спуская тревожнаго взгляда съ риги.

Толпа между тмъ окружила ее и стала искать лсенку. Отсутствіе послдней немного задержало этихъ людей, но затмъ нкоторые изъ нихъ ловко и проворно, какъ обезьяны, взобрались на верхъ по столбу и скрылись въ риг.

Мертвая тишина длилась еще съ минуту. Вдругъ раздался испуганный крикъ проснувшейся Анооръ. Очевидно негодяи подкрались къ ней во время сна, когда она тихо спала, не чуя приближающейся опасности.

Затмъ послышался легкій шумъ, возня, минуту спустя одинъ изъ туземцевъ вытащилъ лстницу и установилъ ее подъ окномъ,— и вотъ двое заговорщиковъ, держа Анооръ за руки и за туловище, стали осторожно спускаться внизъ. Несчастная двушка боролась и выбивалась изо всхъ силъ, наконецъ изъ груди ея вырвался отчаянный крикъ,

— Сигаль, Сигаль, помогите!

Бдный юноша долженъ былъ сдлать сверхъественное усиліе, чтобы сдержаться и не броситься къ ней на помощь, не отозваться на ея призывъ, онъ припалъ къ земл и кусалъ себ руки, чтобы осилить свой порывъ. Въ эту минуту воздухъ огласился пронзительнымъ свистомъ. Толпа дееристовъ заволновалась, чудовища стали одинъ за другимъ исчезать во мрак ночи, точно рой привидній.

Тогда Сигаль вскочилъ на ноги, не спуская глазъ съ того мста, гд скрылись похитители со своей жертвой.

Онъ ласково провелъ по спин своего четвероногаго друга и пробормоталъ:

— Надо прослдить за этими негодяями и узнать куда они тащатъ бдную Анооръ.

Умное животное какъ будто поняло своего хозяина: медвжонокъ уткнулся мордой въ землю и, обнюхивая каждый шагъ, пустился впередъ.

Вскор онъ попалъ на слдъ и, уже не задумываясь, пошелъ по нему, служа надежнымъ путеводителемъ для Сигаля, которому трудно было-бы одному оріентироваться въ этихъ незнакомыхъ ему темныхъ лсныхъ дебряхъ.

Юноша слдовалъ за медвдемъ, не уклоняясь въ сторону ни на шагъ. Такимъ образомъ, пройдя лсъ, они стали спускаться по крутому спуску, который привелъ ихъ въ узкую каменистую ложбину, усянную камнями. Мстные жители называютъ ее рвомъ Десрутъ — Пифума. Дальше дорога пошла вверхъ крутымъ подъемомъ по изсохшему руслу потока.

Наконецъ они вышли на высокое плато, представлявшее собою безплодную каменистую равнину, со взрытой почвой, усянной громадными обломками скалъ, напоминавшими фантастическихъ чудовищъ.

На каждой глыб, на каждомъ камн луна оставляла нсколько свтящихся пятенъ, подобно глазамъ дикихъ зврей, горвшихъ во мрак ночи.

Мало по малу до слуха юноши сталъ доноситься шумъ потока.

Сигаль прошелъ еще нсколько шаговъ и очутился на широкой, открытой площадк, которая крутымъ обрывомъ, вышиной въ 60 фут., спускалась въ пнящійся потокъ,

— Это Индъ,— догадался Сигаль, вспомнивъ, что на карт этой части страны нтъ другой подобной рки.

Слдуя дальше по краю обрыва, Сигаль замтилъ спускъ, ведущій уступами книзу.

Этотъ спускъ, не имвшій сначала и полутора аршинъ ширины, постепенно расширялся и, наконецъ, образовалъ обширную площадь, вступивъ на которую, Сигаль очутился передъ входомъ въ храмъ Тифума, производящимъ впечатлніе громадной разинутой черной пасти, надъ которой, выдляются каменные барельефы, изображающіе Тифума и подл него Раму, еще ребенкомъ.

Хотя изображеніе послдняго не дало имени храму, тмъ не мене оно являлось предметомъ общаго поклоненія, такъ какъ преданіе утверждало что во время одного изъ нашествій афганцевъ, Таубъ, царь Пенджаба былъ захваченъ въ плнъ. Непріятели привели Тауба сюда, чтобы подвергнуть его пытк и казни, но неожиданное чудо спасло ему жизнь: каменное изображеніе Рамы внезапно ожило и, простерши руки, остановило афганцевъ.

Послдніе пришли въ ужасъ отъ такого чуда, освободили своего плнника и вернулись къ себ въ горы.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Сюда, въ этотъ каменный храмъ, цликомъ высченный внутри скалы, и была приведена своими похитителями бдная Анооръ.

Прежде чмъ войти подъ темные своды каменнаго храма, двушка окинула грустнымъ прощальнымъ взглядомъ всю окрестность. Считая себя уже вычеркнутой изъ списка живыхъ, она прощалась навки со своей родиной, съ Наиндрой, съ докторомъ, вернувшимъ ей сестру, съ Сигалемъ, спасшимъ ей жизнь.

— Куда онъ могъ дваться?— спрашивала себя несчастная двушка,— быть можетъ этотъ отважный, преданный другъ тщетно отыскиваетъ мой слдъ и придумываетъ какое нибудь средство вырвать меня изъ рукъ дееристовъ. Но нтъ, что онъ можетъ одинъ сдлать противъ этихъ людей? Ничего! Разв умереть за меня безъ всякой пользы.

И любящая двушка начинала всей душой желать, чтобы ея другъ не попалъ на слдъ похитителей и остался живъ и невредимъ, забывая, что тмъ самымъ она безповоротно обрекала себя на погибель.

Потерявъ всякую надежду, со смертельной тоской и отчаяніемъ въ душ, вступила двочка въ мрачный храмъ Тифума, это жилище убійства, кровопролитія и смерти.

Больше получаса вели дееристы свою жертву по темнымъ, узкимъ ходамъ и подземельямъ. Наконецъ передъ Анооръ заскрипла на ржавыхъ петляхъ тажелая дверь, и чей-то грубый, сильный голосъ сказалъ:

— Войди!

Двушка повиновалась, но, переступивъ порогъ, остановилась боясь идти дальше. Тяжелая дверь захлопнулась за ней, и Анооръ почувствовала себя еще боле несчастной, покинутой и одинокой. Долго стояла она на одномъ мст боясь пошевелиться, сдлать шагъ впередъ изъ страха упасть въ одну изъ бездонный пропастей, которыхъ такъ много въ индійскихъ храмахъ и въ которыя сталкиваютъ несчастныхъ, обреченныхъ на погибель и откуда уже нтъ возврата.

Страшная картина такой смерти обдала ее холодомъ, она боялась сдлать шагъ, но и оставаться на мст становилось нестерпимымъ.

— Брама могучій!— простонала она,— защити невидимую дочь твою!

Вдругъ изъ глубины темницы чей-то голосъ окликнулъ ее:

— Анооръ, милая сестра, ты-ли это?

— Наиндра! Неужели это ты?

— Вс мы здсь!— отозвалась Наиндра,— подойди къ намъ,не бойся, никакая ловушка не грозитъ теб.

Анооръ пошла на голосъ сестры и вскор очутилась въ ее объятьяхъ.

Анооръ поспшила разсказать о томъ, какимъ образомъ она попала сюда и узнала въ свою очередь о томъ, что случилось съ ея друзьями посл того, какъ она разсталась съ ними.

XI.
Роковой моментъ.

Настала ночь. Путники расположились на ночлегъ невдалек отъ рки.

Любезная итальянка предложила Наиндр прилечь съ ней вмст въ ея голубой палатк.

Но среди ночи какіе-то чудовища вытащили ихъ изъ палатки, связали имъ руки и куда-то повлекли. Безымянный и Тимотео отчаянно сопротивлялись. Нсколько злодевъ было убито, двое ранено, но въ конц концовъ путешественники все-же попали въ плнъ къ врагамъ, которые, скрутивъ имъ руки, повели ихъ вмст съ двушками

Анооръ чувствовала себя теперь почти счастливо, и забывая обо всемъ, что ждало ее впереди, она искренно радовалась встрч со своими друзьями

Но вотъ снова скрипнула дверь и мрачная зала освтилась пламенемъ факела.

Высокій, угрюмый индусъ внесъ большой тростниковый подносъ съ плодами и овощами и поставилъ на полъ нсколько глиняныхъ кувшиновъ со свтлой ключевой водой. По просьб Безымяннаго имъ оставили свалку сучьевъ смолистаго дорева, замнявшихъ факелы.

— Теперь, по крайней мр мы будемъ избавлены отъ всхъ ужасовъ мрака. Мы можемъ разговаривать и смотрть другъ на друга,— замтилъ Безымянный посл ухода тюремщика.

По настоянію молодого ученаго вс принудили себя пость.

Это подбодрило заключенныхъ и возстановило ихъ силы.

— Но скажите, какимъ образомъ эти люди ршились наложить руки на Наиндру?— спросила Анооръ,— вдь безумные священны для всхъ.

— Да я самъ не понимаю, что это значитъ,— отозвался Безымянный,— но я предчувствую, что для Наиндры готовится страшное испытаніе.

Вс невольно смолкли и пріуныли.

Эти служители Дееры, подвергающіе страшнымъ пыткамъ своихъ ни въ чемъ неповинныхъ жертвъ, въ данномъ случа, когда они желали отомстить за смерть нсколькихъ товарищей, убитыхъ Безымяннымъ и Тимотео во время нападенія, должны были измыслить для нихъ нчто поистин ужасное.

Разговоръ смолкъ и день прошелъ томительно медленно и только для этихъ людей обреченныхъ на пытки и смерть.

За это время два раза тюремщики приносили фрукты и питье.

— Теперь, вроятно, часовъ девять,— сказалъ Безымянный,— въ это время тигры и сектанты чуютъ кровь и выходятъ на добычу.

Безымянному все это было отлично извстно, такъ какъ онъ зналъ Индію какъ свои пять пальцевъ, зналъ нравы и обычаи этой страны, какъ будто-бы провелъ въ ней всю свою жизнь. И теперь онъ чутко прислушивался къ малйшему звуку, доносившемуся извн.

Вдругъ сильная нервная дрожь пробжала по всмъ его членамъ: кто-то крадучись подходилъ къ двери, зазвенли желзные засовы, дверь отворилась, и цлый потокъ свта ворвался въ помщеніе заключенныхъ.

Плнники разомъ поднялись на ноги. Вошла толпа дееристовъ, вооруженныхъ длинными кривыми кинжалами. Они кольцомъ окружили плнниковъ. За ними появился Аркабадъ. Онъ медленно и торжественно подошелъ къ доктору и громко сказалъ:

— Привтъ теб, Безымянный, любимецъ Вишну!

Лицо его исказилось злобной усмшкой, а въ голос слышалась насмшка.

Безымянный ничего не отвтилъ на его слова.

— Ты путешествуешь съ двушкой, лишенной разума,— сказалъ браминъ,— и, пользуясь покровительствомъ, оказываемымъ себ безумной, позволилъ себ возстать противъ мудрыхъ и святыхъ служителей Брамы, которые въ уединеніи храмовъ изучаютъ страшныя тайны безконечности.

— Я полагалъ, что брамины уважаютъ законъ, который сами-же называютъ божественнымъ и научаютъ людей уважать,— отвчалъ Безымянный пожавъ плечами,— я думалъ, что безумные священны въ глазахъ каждаго индуса, такъ какъ Брама грозитъ страшнымъ наказаніемъ каждому, кто осмлится не только коснуться ихъ, но даже прекословить имъ. А между тмъ ея безуміе,— тутъ онъ указалъ на Наиндру,— не помшало твоимъ сеидамъ схватить ее во время сна и заключить въ тюрьму. Бойтесь вс страшнаго гнва Брамы, онъ жестоко караетъ ослушниковъ своихъ.

Безымянный поднялся, устрашить дееристовъ, но въ отвтъ на его слова послышался насмшливый смхъ Аркабада.

— Напрасно ты стараешься внести трепетъ и смущеніе въ этихъ дееристовъ,— сказалъ онъ,— я, Аркабадъ, исполнитель приговоровъ священной коллегіи браминовъ Эллора принялъ на себя всю отвтственность передъ Творцомъ вселенной за этотъ поступокъ.

— Вотъ какъ? И такія сдлки съ небомъ допустимы?— насмшливо уронилъ докторъ Безымянный.

— Я ршился на этотъ поступокъ, чтобы доставить торжество справедливости, чтобы не позволить негодяямъ и мошенникамъ посредствомъ обмана злоупотреблять священными словами Веды. Я не безъ основанія думаю, что Наиндра притворяется безумной, чтобы обманомъ пользоваться тми преимуществами, которыя полагаются лишеннымъ разсудка.

— Это очень легко сказать ‘у меня есть основанія’ и удовольствоваться этимъ, чтобы нарушить законъ и обойти его.

— Заключеніе этой двушки на короткое время въ тюрьму было необходимо для того, чтобы превратить мои подозрнія въ увренность. Я хочу подвергнуть Наиндру еще одному испытанію.

— Ну, а если ты принужденъ будешь сознаться, что твои подозрнія неосновательны.

— Въ такомъ случа,— съ увренностью возразилъ Аркабадъ,— Наиндра и вы вс, сопровождающіе ее будете свободны. Я доставлю вамъ лошадей и принесу жертву Деер и Брамъ, чтобы искупить свою вину. Не такъ ли, братья, я общалъ вамъ поступить по совсти и чести, когда просилъ васъ помочь мн въ этомъ дл?— докончилъ хитрый браминъ, обращаясь къ сектантамъ.

— Да, да, ты такъ и говорилъ намъ!— отозвалось нсколько десятковъ голосовъ.

Очевидно, Аркабадъ былъ вполн увренъ въ томъ, что на этотъ разъ его замыселъ осуществится. Какое же страшное испытаніе готовилъ онъ для несчастной жертвы своей ненависти, чмъ разсчитывалъ потрясти Наиндру, чтобы заставить ее выдать себя.

— Насталъ часъ испытанія,— торжественно провозгласилъ Аркабадъ,— братья! Ведите плнниковъ къ указанному мсту и передъ наступленіемъ утра они или будутъ свободны, или поплатятся за свой обманъ.

Въ одну минуту заключенныхъ разлучили и повели къ выходу. Медленно двинулось это шествіе черезъ главный залъ храма, среди котораго возвышалось уродливое изображеніе кровожадной Дееры четверорукой съ головой крокодила, и направилось къ обрыву надъ ркой.

Возвышенное плато и вся площадь передъ храмомъ были залиты мягкимъ серебристымъ свтомъ луны. Но теперь площадь имла совершенно другой видъ, чмъ наканун.

Высокая желзная ршетка, на подобіе металлической арматуры, оранжереи, возвышалась теперь передъ входомъ, а въ двадцати шагахъ отъ этой ограды небольшое пространство въ дв сажени длины и ширины также было обнесено ршеткой, которая однако, не сходилась сверху, въ вид сводчатаго потолка, а оставляла часть, обращенную къ небу, открытой.

Анооръ и Безымяннаго ввели въ клтку передъ входомъ, затмъ провели черезъ неогороженное пространство и, наконецъ, втолкнули во вторую клтку. Здсь ихъ заперли снаружи надежными засовами.

Дееристы, брамины и остальные плнники остались въ первой клтк.

Безымянный напрасно ломалъ себ голову надъ вопросомъ: что намрены были сдлать съ нимъ и Анооръ?

Ничего не было легче, какъ перелзть черезъ желзную ршетку и уйти на свободу.

Вдругъ гд-то близко раздался крикъ козленка.

Анооръ смертельно поблднла и схватила Безымяннаго за руку:

— Отецъ! Отецъ!— въ страшномъ волненіи воскликнула она.— Слышишь крикъ козленка? Это онъ тянетъ его, чтобы заставить кричать.

— Кто? Зачмъ? Я не понимаю!

— Этотъ козленокъ вдь приманка тигра!— поблднвшими губами прошептала она.

Теперь только молодой ученый вспомнилъ о существованіи въ Индій оригинальной манеры охотиться на тигровъ изъ за ограды.

Гд-нибудь въ джунгляхъ, на открытомъ мст, сооружается желзная клтка, въ род той, въ которой были заперты Безымянный и Анооръ, туда приводятъ козленка, привязываютъ его къ колу, вбитому въ землю, посреди огороженнаго пространства, въ которое входитъ и самъ охотникъ, вооруженный длинной пикой.

Чтобы приманить тигра, охотникъ принимается тянуть козленка за уши, тотъ пищитъ отъ боли и его жалобный крикъ слышенъ очень далеко. Это приманиваетъ тигра.

Хищникъ сначала бродитъ вокругъ клтки, обнюхивая ршетку и стараясь найти способъ проникнуть внутрь ограды.

Но, когда все усилія его остаются напрасными, то, разгнванный этой неудачей, онъ, наконецъ, однимъ могучимъ прыжкомъ перескакиваетъ черезъ ограду.

Но тутъ его уже ожидаетъ отважный охотникъ. Онъ ловко принимаетъ звря на свое длинное копье и пропарываетъ ему брюхо, и, прежде, чмъ раненный тигръ успетъ подняться и броситься на своего противника, охотникъ, либо выкидываетъ его съ помощью своей пики за ограду, либо приканчиваетъ тутъ-же кинжаломъ.

Теперь только докторъ понялъ ужасное испытаніе, придуманное Аркабадомъ для несчастной хранительницы тайны ‘Сокровище свободы’.

Безымянный и Анооръ были обречены на ужасную, неминуемую смерть, такъ какъ у нихъ не было никакого оружія.

Прошло нсколько секундъ томительнаго ожиданія.

— Послушай, Анооръ — сказалъ молодой ученый,— намъ во чтобы то ни стало нужно выбраться изъ этой клтки.

— Поздно!— отозвалась двушка, указывая на огромнаго тигра, осторожно подкрадывавшагося къ клтк.

Хищникъ вплотную подошелъ къ оград и остановился, высматривая себ добычу и мрно ударяя себя хвостомъ по бокамъ.

Наиндра съ выраженіемъ смертельной тоски слдила за двумя жертвами, обреченными на погибель.

Между тмъ тигръ, убдившись, что ему не грозитъ никакой опасности, раскрылъ пасть и издалъ громкій торжествующій крикъ.

Заключенные догадались, что страшное животное созываетъ своихъ товарищей.

И дйствительно! Не усплъ еще замереть этотъ густой басойой аккордъ, какъ показалось вдали три громадныхъ тигра.

Вс они остановились въ нсколькихъ шагахъ отъ клтки и, уставясь на заключенныхъ, огласили воздухъ радостнымъ рычаньемъ, привтствуя предстоящій имъ пиръ.

Ползкомъ, со всевозможными предосторожностями, подошли они къ самой ршетки и, поднявшись на заднія лапы, пытались потрясти желзную изгородь. Но ршетка была прочна и не поддавалась. Это еще боле разсердило тигровъ, оглашавшихъ воздухъ своимъ яростнымъ воемъ.

Вдругъ старый самецъ, сообразивъ, что единственное средство проникнуть внутрь клтки — это перескочить черезъ ограду, пригнулся къ земл.

Настала роковая минута… Присутствующіе замерли въ ожиданіи.

Безымянный заступилъ собой Анооръ, стараясь защитить ее своей грудью.

Въ этотъ страшный моментъ сила притворства Наиндры не выдержала. Забывъ о томъ, что Аркабадъ, стоя около нея, не спускаетъ съ нее глазъ, двушка выхватила изъ рукъ близъ нея стоявшаго деериста ружье, и выстрлила въ свирпаго хищника.

Страшный ревъ раненнаго звря потрясъ воздухъ. Тигръ покачнулся, но тотчасъ съ новымъ приливомъ бшенства бросился на клтку, царапая ее когтями. Ршетка готова была уже поддаться его усиліямъ.

Въ это время Браминъ, взявъ Наиндру за руку, громко сказалъ:

— Наиндра! Ты выдала себя. Ты не безумная.

Браминъ торжествовалъ. Наконецъ-то его жертва была въ его рукахъ и онъ имлъ право отомстить своимъ врагамъ.

Когда раздался выстрлъ, остальные зври разбжались, только старый самецъ съ бшенствомъ потрясалъ ршетку.

Вдругъ раздался слабый свистящій звукъ. Громадный тигръ пошатнулся, нсколько мгновеній продержался еще на ногахъ, затмъ грузно рухнулъ на землю и испустилъ духъ.

Недоврчивые индусы нсколько минутъ держались въ отдаленіи, потомъ, видя, что зврь не шевелится, огласили воздухъ радостными криками.

Аркабадъ вывелъ плнниковъ изъ клтки и направился съ ними въ храмъ Тифума, откуда имъ не суждено было боле выйти живыми.

Но вдругъ онъ остановился какъ вкопанный.

Дееристы, объятые ужасомъ, бросились ницъ передъ изображеніемъ Рамы.

Оттуда слышалось страшное рычаніе. Статуя ожила, простерла руки впередъ и гнвный голосъ властно приказалъ освободить плнниковъ.

О ужасъ! Чудо съ каменнымъ изображеніемъ повторилось!

— Приведите чужеземцамъ коней и идите въ храмъ молиться!— кричало каменное божество — Вишну гнвается на васъ за то, что вы осмлились поднять руку на возлюбленныхъ его!

Чутьемъ угадывая здсь какую-нибудь ловкую ловушку, браминъ хотлъ было воспротивиться повелнію Рамы, но дееристы, вря всей силой слпаго фанатизма, несмотря на вс его просьбы и даже угрозы, увлекли его съ собой въ храмъ Тифума. Нсколько человкъ поспшно привели коней и затмъ безъ оглядки побжали за остальными.

Путешественники съ удивленіемъ глядли другъ на друга.

— Скорй, скорй на коней!— кричала имъ каменная статуя, махая руками.

— Сигаль!— съ радостнымъ изумленіемъ воскликнула Анооръ.

Сердце ее не обмануло: это былъ дйствительно ея врный и преданный другъ.

Въ два прыжка онъ уже былъ возл нихъ. Посадивъ двухъ сестеръ на одного коня и вскочивъ на остальныхъ, путешественники помчались бшенымъ галопомъ по направленію къ западу, къ Афганистану, гд они надялись быть сравнительно въ безопасности отъ мести и преслдованія браминовъ.

Только тогда, когда страшный храмъ Тифума, дикіе дееристы и браминъ Аркабадъ остались далеко позади, Сигаль разсказалъ своимъ друзьямъ, какимъ образомъ ему удалось узнать мсто заключенія несчастныхъ плнниковъ и что онъ придумалъ для ихъ спасенія.

— Слдуя на нкоторомъ разстояніи за похитителями милой сестрички,— началъ юноша,— я дошелъ до храма Тифума, убжища дееристовъ. Желая узнать все, что возможно, не будучи самъ замченъ заговорщиками, я притаился въ расщелин за барельефомъ, вмст съ Людовикомъ, не покидавшимъ меня ни на минуту.

Такимъ образомъ я слышалъ отъ слова до слова весь разговоръ между Аркабадомъ и дееристами и незримо присутствовалъ во время испытанія Наиндры.

Внезапно меня оснила счастливая мысль. Я вспомнилъ легенду объ ожившей статуи Рамы и ршилъ воспользоваться этимъ единственнымъ возможнымъ средствомъ для вашего спасенія.

Я обвалялся въ срой каменистой пыли, скопившейся позади барельефа, всталъ передъ изображеніемъ Рамы, заслонивъ собой статую и въ темнот совершенно сливаясь съ ней, и отъ имени Рамы приказалъ дееристамъ привести вамъ коней и вернуть вамъ свободу.

— А тигръ?..— началъ было докторъ Безымянный.

— Тигръ? Ахъ, да, извините докторъ, я не послушался васъ, когда по возвращеніи изъ пещеры Заполаки, вы велли намъ убрать въ магазины т сумочки, которыя вы намъ дали, когда мы отправились туда.

— Сумочка осталась при мн. Въ ней была коробочка съ какимъ то порошкомъ, который, можетъ быть, намъ еще пригодится и пистолетъ съ пулями, наполненными синильной кислотой. Вотъ при помощи этого пистолета я и прикончилъ раненаго тигра. Вы не сердитесь на меня за мое непослушаніе?

Вмсто отвта молодой ученый съ улыбкой взглянулъ на изобртательнаго юношу.

XII.
Неожиданная встрча.

— Вильгельмина! Посмотрите на этого господина! Узнаете вы его?

— Ахъ, Боже мой! Да вдь это хозяинъ электрической гостинницы!

— Да, да! Это несомннно онъ!— подхватило двнадцать звонкихъ молодыхъ голосовъ.

Такими восклицаніями встртили Сандерсы появленіе Безымяннаго и его спутниковъ во дворц форта Марковеръ на берегу Кабула, притока Инда, въ нсколькихъ сотняхъ метровъ отъ Афганской границы.

Но что занесло сюда семейство Сандерсъ-ванъ-Стоонъ?

Посл того, какъ молоденькая миссъ и фрейлейнъ узрли лорда Фатсена и Теобальда въ такихъ костюмахъ, въ какихъ принято ложиться въ постель, шокированные родители сочли неудобнымъ оставаться доле въ дом губернатора и ршили покинуть дворецъ.

Лордъ Фатсенъ, всецло занятый мыслью отомстить дерзкимъ незнакомцамъ, такъ безцеремонно надругавшимся надъ нимъ, не особенно удерживалъ своихъ нежданныхъ гостей. Поэтому Сандерсы съ достоинствомъ удалились изъ дворца губернатора Пенджаба и покинули Амритзиръ. Ршено было вернуться въ Европу черезъ Афганистанъ и Персію.

Согласно этому маршруту семейство Сандерсъ-ванъ-Стоонъ дохало до конечной станціи Гангской ж. д. Пешавера, и вотъ ужъ два дня какъ находилось въ пограничномъ форт Марковеръ, гд ихъ задерживали различныя сложныя административныя формальности, придуманныя правительствомъ Индіи для пропуска путешественниковъ за границы своихъ земель.

То были бурные, неспокойные дни. Раздосадованные происшествіемъ въ дом лорда Фатсена, задержкой близь границы и бездйствіемъ, Вильгельмина и Іеровоамъ вернулись къ своимъ безконечнымъ англо-бурскимъ спорамъ.

— О, англичане жестоко ошибаются, торжествуя уже теперь побду,— желчно смялась голландка,— война только теперь начинается. Храбрые буры покинули свои города и начали безпощадную партизанскую войну. Ихъ мелкіе отряды будутъ преслдовать и добивать отсталыхъ, уничтожать обозы, отбивать състные припасы. А тутъ еще подымутся африкандеры и отъ этихъ невидимыхъ враговъ, при содйствіи различныхъ эпидемій, англійская армія будетъ таять, какъ кусокъ масла на горячей сковород.

Такъ пророчествовала гордая голландка, къ великому гнву своего шарообразнаго супруга.

Трудно предвидть, чмъ могли окончиться подобные споры между Вильгельминой и ея мужемъ, такъ какъ послдній тоже не оставался въ долгу и въ восторженныхъ выраженіяхъ восхвалялъ кротость и доброту своей покойной супруги, что выводило изъ себя воинственную голландку.

И въ самый критическій моментъ, когда вс двнадцать барышень готовы были вмшаться въ споръ между двумя враждующими сторонами, появленіе Безымяннаго и его спутниковъ произвело необходимую диверсію.

Вс взоры и рчи разомъ обратились на него, на немъ сосредоточился весь гнвъ семейства Сандерсъ-вамъ-Стоонъ.

Безымянный былъ виновникъ всхъ бдъ и заключеній, преслдовавшихъ англо-голландское семейство.

Обрадовавшись возможности излить на комъ-нибудь гнвъ и злобу, накопившіеся въ душ каждаго изъ Сандерсовъ, вс разомъ закричали, завизжали, загоготали, такъ что ничего нельзя было понять.

Докторъ и его друзья хотли было бжать изъ этого ада, но тяжелыя ворота пограничнаго поста уже захлопнулись за ними и путешественники очутились запертыми въ его крпкихъ стнахъ. Бгство было немыслимо.

Кром того, такого рода попытка могла окончиться весьма печально для бглецовъ, такъ какъ они были призваны на постъ для визированія ихъ бумагъ и установленнаго опроса.

Малйшее поползновеніе уклониться отъ этихъ формальностей могло возбудить подозрнія и повлечь за собой задержаніе и слдствіе.

Между тмъ Сандерсы грозно обступили новоприбывшихъ, осыпая ихъ бранью и угрозами.

Неизвстно чмъ кончилось-бы эта сцена, если-бы громовой голосъ не заставилъ смолкнуть эту шумящую рать.

— Если вы вс не замолчите, я васъ всхъ посажу въ тюрьму! крикнулъ рослый старикъ съ сдымъ волосами, длинной бородой и смуглымъ загорлымъ лицомъ.

То былъ Аръ-Винду, потомокъ пешаверскихъ бегумовъ, начальникъ пограничнаго поста Марковеръ.

— Въ чемъ тутъ дло? Отвчайте,— спросилъ онъ.

Вс разомъ заволновались и закричали.

— Молчать!— заоралъ начальникъ поста,— чего дерете глотки!

— Вы милостивый государь, говорите первый,— обратился онъ къ Іеровоаму, вроятно изъ уваженія къ его шарообразной фигур, придававшей ему солидный видъ.

Весьма польщенный такимъ предпочтеніемъ, бывшій членъ парламента подробно разсказалъ о своемъ знакомств съ хозяиномъ электрической гостиницы, о судебной ошибк, жертвой которой сдлался онъ и его семейство, о томъ какъ наконецъ, была доказана его полная невинность и непричастность къ длу и т. д.

— Несомннно,— закончилъ онъ свою длинную рчь,— этотъ докторъ Безымянный и его друзья — преступники, скрывающіеся отъ преслдованія англійской полиціи.

Комендантъ выслушалъ все это молча.

— Я ровно ничего не понялъ изъ вашихъ словъ,— глубокомысленно изрекъ онъ свое ршеніе,— поэтому я обо всемъ сообщу лорду Фатсену, губернатору Пенджаба, а до полученія отвта я всхъ васъ арестую. Кто осмлится выразить свое неудовольствіе будетъ мигомъ заключенъ въ карцер. Я такъ ршилъ и кончено! Никакихъ возраженій. Два раза въ день васъ будутъ выводить на прогулку по двору.

Съ этими словами Аръ-Винду удалился, а арестованныхъ повели въ предназначенныя для нихъ помщенія.

Это была большая комната съ чисто выбленными столами и перегородкой, раздлявшей ее, пополамъ.

Въ одной половин помстили Сандерсовъ, въ другой Безымяннаго и его друзей.

— Гнвъ Брамы преслдуетъ насъ,—печально сказала Наиндра, когда стража удалилась,— еще одинъ часъ пути, и мы были бы по ту сторону границы. Передъ нами лежалъ-бы открытый путь къ ‘Сокровищу свободы’, а теперь неизвстно, чмъ все это кончится.

Безымянный молча поникъ головой, лицо его было печально озабоченно. Онъ не сомнвался, что онъ и его друзья будутъ отправлены къ лорду Фатсену. Тотъ обрадуется случаю отомстить имъ за ихъ скверную шутку. Онъ и Сигаль, несомннно, будутъ заключены въ тюрьму, а Анооръ и Наиндра попадутъ въ руки браминовъ.

Вдругъ Сигаль поднялъ голову.

— Наиндра, я бы очень васъ просилъ сказать мн, далеко-ли отъ границы до того мста, гд зарытъ кладъ? Вы можете этимъ дать мн нкоторыя полезныя свднія.

— Скажи ему, сестра,— воскликнула Анооръ,— онъ добрый, честный, ему можно врить.

— О, я въ этомъ не сомнваюсь,— отозвалась Наиндра,— я задумалась только потому, что соображала разстояніе. Намъ придется перейти горы, затмъ направиться въ городъ Кабулъ, потомъ мы спустимся къ Кандагару, гд нашъ господинъ,— тутъ она взглянула на Безымяннаго съ восторженнымъ благоговніемъ,— приказалъ своимъ слугамъ ожидать его. Тутъ хотя наше путешествіе не будетъ окончено, но труднйшая часть пройдена.

— Какъ странно,— задумчиво прошепталъ докторъ,— что вс эти поиски ‘сокровища свободы’ увлекаютъ насъ какъ разъ по тому пути, по которому будутъ слдовать освободители Индіи! Арійцы, монголы и татары всегда проникали въ Индію черезъ долину Кабула. Русскіе, которымъ суждено быть союзниками возставшихъ индусовъ, тоже пройдутъ тмъ же путемъ.

— Все это очень хорошо,— замтилъ Сигаль, но, такъ какъ намъ предстоитъ проститься съ гостепріимнымъ Аръ-Винду и путь ждетъ насъ дальній, то не мшало бы позаботиться о томъ, чтобы и кони наши одновременно могли покинуть этотъ пограничный постъ.

— О, я знала, что онъ придумаетъ средство освободить насъ!— восторженно воскликнула Анооръ.

— Нтъ, милая Анооръ, но я надюсь придумать что-нибудь подходящее. Мы должны выбраться отсюда. И мы это сдлаемъ! Посмотримъ-ка, какимъ оружіемъ располагаемъ мы въ настоящее время. У меня есть пистолетъ съ капсюлями, наполненными синильной кислотой и вотъ эта коробочка съ порошкомъ.

— Все это намъ не можетъ пригодиться,— печально замтилъ Безымянный,— стрлять въ бдныхъ сипаевъ, служащихъ по невол англійскому правительству, будучи сами индусами, было бы преступленіемъ, а порошокъ твой не боле, какъ лкарство.

— Отъ какой болзни?

— Это анти-этилинъ, излечивающій пьянство.

— А, а, отличное средство, заставляющее пьяницъ не писать ‘мыслете’ по паркету и улиц.

— Не шути, Сигаль, пьянство страшный недугъ. Подъ вліяніемъ алкоголя человкъ тупетъ, теряетъ способность управлять своими движеніями и поступками. Мозгъ атрофируется, человкъ, самъ того не замчая, поддается импульсамъ нервовъ, приходитъ безо всякой причины въ ярость, или впадаетъ въ уныніе, онъ можетъ даже убить человка, самъ того не желая. Но самое ужасное это то, что этотъ недугъ оставляетъ послдствія на дтяхъ алкоголика, которыя родятся больными, хилыми, часто идіотами и эпилептиками.

— Хмъ! А я то думалъ, что спиртъ придаетъ силы!

— Это заблужденіе. Рабочіе думаютъ, что спиртъ поддерживаетъ ихъ силы, а между тмъ это только временное средство, затмъ слдуетъ реакція, т. е. упадокъ силъ. Спиртъ дйствуетъ на усталаго человка какъ ударъ кнута на измученнаго коня. А вдь никто не будетъ утверждать, что ударъ кнута придаетъ силы лошади.

— И этотъ порошокъ, излечивающій отъ пьянства, придуманъ вами?

— Нтъ, я только усовершенствовалъ методъ, изобртенный ужъ раньше тремя французскими учеными: Тэбо, Брока и Саппелье. Они пріучили одну лошадь къ спирту, смачивая овесъ водкой. Опытъ блестяще удался, такъ какъ лошади отличаются склонностью къ спиртнымъ напиткамъ и вину. При помощи кровяной сыворотки этой лошади, удалось излечить отъ пьянства множество алкоголиковъ, причемъ на 100 чел. излчивалось совершенно 60, остальные же, не поддававшіеся леченію были люди или невоспріимчивые къ дйствію сыворотки, или не пожелавшіе серьезно лечиться. Анти-этилинъ внушаетъ больному непреодолимое отвращеніе къ спиртнымъ напиткамъ и такимъ образомъ предупреждаетъ новое заболваніе. Я воспользовался открытіемъ этихъ ученыхъ и превратилъ сыворотку въ сухой порошокъ, что еще боле усилило дйствіе этого лкарства. Достаточно растворить въ стакан воды щепотку этого порошка и сдлать подкожное вирыскиваніе больному, для того, чтобы моментально протрезвить больного и привести его въ нормальное состояніе.

— О, это прекрасно,— почти съ горечью воскликнулъ Сигаль,— но мы теряемъ драгоцнное время, а между тмъ надо спшить выбраться отсюда.

— Да, да!— послышалось со всхъ сторонъ,— надо совмстно придумать средство!

Вс размстились на простыхъ деревянныхъ табуретахъ, услись въ кружокъ и приготовились приступить къ совщанію, какъ вдругъ надъ ихъ головами разразился цлый потокъ ругательствъ по ихъ адресу.

Путешественники оглянулись и, понявъ въ чемъ дло, несмотря на далеко не веселое настроеніе, разразились дружнымъ смхомъ.

Глазамъ путешественниковъ представилось необыкновенно забавное зрлище: надъ перегородкой, не доходившей до потолка, торчалъ цлый рядъ головъ.

Озадаченные тмъ, что ихъ лишили свободы, Сандерсы, кипя злобой и негодованіемъ на Безымяннаго и его друзей, приносившихъ имъ всюду несчастіе, и желая хоть нсколько излить свою злость, взобрались на свои табуреты, придвинувъ ихъ къ перегородк и осыпали своихъ враговъ дружнымъ хоромъ ругательствами и упреками. Смхъ недруговъ еще боле озлилъ семейство Сандерсъ-ванъ-Стоонъ, положительно задыхавшееся отъ бшенства.

Воспользовавшись минутой затишья, пока Сандерсы набирались силы для новаго нападенія, Сигаль громко обратился къ нимъ со слдующими словами:

— Почтенный джентльмэнъ, сударыня и милыя барышни! Дайте минуту отдыха вашимъ глоткамъ и перестаньте болтать языками. Я хочу вамъ сказать, что намъ вовсе не доставляетъ удовольствія сидть въ этой конур и мы только что приступили къ изысканію средствъ вырваться отсюда. Своей бранью вы только помшали нашему совщанію, клонившемуся къ тому, чтобы вернуть свободу и намъ и вамъ всмъ.

— И намъ?— въ одинъ голосъ воскликнули Сандерсы.

— Да,— отвчалъ юноша,— такъ какъ я одинъ могу воспрепятствовать англійскимъ властямъ казнить васъ!

— Казнить насъ! За что? Что мы сдлали дурного?— ужаснулся Іеровоамъ, а за нимъ и все его семейство.

— Какъ, вы не понимаете? Вдь вы же были нашими сообщниками въ электрической гостинниц, вы одновременно съ нами находились въ дом лорда Фатсена, а теперь вы опятъ вмст съ нами. Что намъ стоитъ сказать, что вы наши друзья и сообщники и тмъ самымъ заставить васъ раздлить нашу участь?

Все англо-голландское семейство окаменло отъ ужаса, лица вытянулись и поблднли.

— Итакъ,— невозмутимо продолжалъ юноша,— намъ нужно какъ можно скорй бжать и вамъ совтую сдлать тоже самое.

Члены почтенной семьи молча переглянулись.

— Теперь я вамъ скажу, за что полиція насъ преслдуетъ.

И Сигаль въ нсколькихъ словахъ разсказалъ со всевозможными эффектными прикрасами драму въ залив Одіернъ, поиски Наиндры и бгство изъ Амритзира.

Сандерсы внимательно слушали разсказъ юноши и въ душ каждаго изъ членовъ семьи совершался цлый переворотъ. Итакъ эти люди, которыхъ они приняли за разбойниковъ и негодяевъ, оказывались симпатичными, благородными людьми, посвятившими свою жизнь на спасеніе и охраненіе двухъ несчастныхъ сиротъ.

— О, какъ прекрасно! Какъ благородно!— восклицали юныя слушательницы,— поставимъ на очередь вопросъ: не стать-ли намъ союзниками этихъ благородныхъ людей!

Сандерсъ вытащилъ изъ чемодана урну и вопросъ былъ подвергнутъ голосованію.

— Четырнадцать голосовъ,— торжественно провозгласилъ бывшій членъ парламента,— и вс 14 — за,— вн себя отъ удивленія воскликнулъ онъ, самъ едва вря такому странному обстоятельству. Впервые вс члены его семейства, несмотря на рзкое различіе во взглядахъ и вкусахъ, выразились съ полнымъ единодушіемъ заодно.

И это до того растрогало бднаго Іеровоама Сандерса, уже привыкшаго къ вчнымъ раздорамъ между многочисленными членами его семейства, что онъ совершенно забылъ о всхъ непріятностяхъ, предшествовавшихъ этому благополучію.

XIII.
Наспиртованный воинъ.

Около трехъ часовъ пополудни дежурные сипаи повели плнниковъ на постовой дворъ для прогулки. Дворъ этотъ былъ обнесенъ кругомъ высокой каменной стной, тяжелыя дубовыя двери были замкнуты на желзные засовы и задвижки.

Плнникамъ было предложено прогуливаться попарно подъ надзоромъ часовыхъ. Самъ Аръ-Винду явился на минуту во дворъ и объявилъ заключеннымъ, что онъ послалъ нарочнаго къ лорду Фатсену съ просьбой ршить какъ можно скорй, что ему длать съ плнниками. Такимъ образомъ ихъ участь всецло зависла отъ воли и настроенія губернатора Пенджаба.

Но едва усплъ онъ договорить послднюю фразу, какъ до слуха всхъ присутствующихъ донеслись какіе-то странные вопли и стоны, похожіе на крики раненаго животнаго.

Заслышавъ ихъ, начальникъ поста поспшно удалился. Безымянный, расхаживавшій въ это время подъ руку съ Сигалемъ, остановился и внимательно прислушался.

— Что это такое?— задумчиво произнесъ онъ.

— Это оретъ парень, у котораго легкія какъ у быка и здоровенная глотка,— отозвался Сигаль,— онъ, положительно, кричитъ какъ зврь подъ ножомъ.

Дежурный сипай отрицательно покачалъ головой.

— Это больной человкъ, онъ жестоко страдаетъ,— сказалъ онъ,— это кричитъ Аккаръ, сынъ нашего начальника Аръ-Винду, въ него вселились Джины (духи зла) и они терзаютъ его.

— А раньше Аккаръ былъ здоровъ, или онъ съ дтства страдаетъ отъ Джиновъ?

— О, нтъ! Раньше онъ былъ силенъ какъ левъ и лъ какъ голодный тигръ, а пилъ онъ, какъ приличествуетъ доброму воину за десятерыхъ. При вид вина имъ овладвала безумная жажда. О, Аккаръ былъ лихой воинъ, саибъ!

— Этотъ Аккаръ, какъ видно пьянчуга, допившійся до блой горячки,— замтилъ Сигаль Безымянному, когда они отошли отъ сипая.

— Да, онъ былъ раньше пьяницей, но теперь это несчастный алкоголикъ. Ты слышишь, какъ онъ стонетъ и бснуется? Аккаръ невыносимо страдаетъ. Несчастный бьется въ страшныхъ припадкахъ падучей, длящихся иногда двое и трое сутокъ, подъ вліяніемъ страшныхъ конвульсій и галлюцинацій онъ извивается, корчится и можетъ умереть отъ dlirium tremens!

— И вы думаете, что Аккаръ алкоголикъ и что въ настоящую минуту онъ страдаетъ отъ припадка падучей?— съ живостью спросилъ Сигаль.

— Я въ этомъ вполн увренъ.

— Урра! Мы спасены! Я нашелъ средство выбраться отсюда.

— Въ ум-ли ты, Сигаль?

— О, не извольте безпокоиться и займитесь пока другими. Передайте нашимъ, что я прошу ихъ быть готовыми по первому моему знаку вскочить на коней и мчаться къ границ. Сейчасъ мн дорога каждая секунда, я все объясню вамъ посл,— и, подойдя къ часовому, съ которымъ они только что разговаривали, Сигаль попросилъ его позвать сюда начальника поста.

— Онъ не придетъ, отвчалъ солдатъ, пожавъ плечами,— Аръ-Винду сидитъ теперь у изголовья своего больного сына.

— Онъ придетъ, если ты ему скажешь, что я умю изгонять Джиновъ,— съ неподражаемой увренностью отвчалъ Сигаль.

Сипай отшатнулся, но въ слдующій моментъ усмхнулся.

— Джины смются надъ всми усиліями человка, они непобдимы,— съ увренностью произнесъ онъ.

— Слушаю, саибъ, слдуй за мной, я проведу тебя къ Аръ-Винду, только, позволь тебя предупредить, онъ человкъ очень горячій и, если ты обманешь его, онъ застрлитъ тебя на мст.

Сигаль скорчилъ презрительную мину.

— Только-то? Ну, голубчикъ, напрасно ты стараешься запугать меня такими пустяками. Лучше веди меня скорй къ начальнику поста.

Сипай, безъ дальнйшихъ возраженій, повернулся на каблукахъ и мрнымъ шагомъ зашагалъ впередъ.

Миновавъ зданіе, въ которомъ плнники помщались часъ тому назадъ, часовой и Сигаль вышли на другой дворъ и затмъ, пройдя сотни дв шаговъ по узкому, темному корридору, очутились въ саду, содержавшемся въ замчательномъ порядк.

Въ глубин сада виднлась зеленая бесдка, окруженная тнистыми деревьями. Отсюда то и доносились отчаянные стоны и крики алкоголика.

Слыша эти ужасные, нечеловческіе вопли, бдный сипай дрожалъ отъ страха.

— Слышишь, саибъ?— пролепеталъ онъ.

— Конечно, слышу, на то у меня и уши,— насмшливо отозвался Сигаль.

— Не смйся, саибъ, подожди меня здсь, я сейчасъ доложу о теб коменданту.

Съ этими словами сипай скрылся въ бесдк.

Вскор онъ вышелъ оттуда и ужъ издали сталъ длать знаки юнош, чтобы тотъ подошелъ ближе.

Аръ-Винду уже ожидалъ француза на порог бесдки.

— Ты слышишь,— спросилъ онъ Сигаля, такъ какъ въ этотъ моментъ стоны больного усилились.

— Что вы вс меня спрашиваете, слышу ли я? Разв у васъ въ Индіи такъ много глухихъ,— насмшливо отозвался Сигаль,— твой сынъ кричитъ такъ, какъ будто ему за это платятъ деньги. Мудрено не услышать.

— А ты знаешь на что онъ жалуется?

— Ну конечно! Въ него вселились Джины.

— Да, это врно.

— Но ты не бойся, я изгоню Джиновъ и они оставятъ твоего сына въ поко. Но прежде ты долженъ загладить одинъ несправедливый поступокъ: ты удерживаешь здсь безобидныхъ путешественниковъ, которымъ по дламъ нужно продолжать свой путь.

— Я жду распоряженій г. губернатора!

— Нтъ надобности ждать чьихъ-либо распоряженій, чтобы загладить несправедливый поступокъ. Впрочемъ, длай какъ хочешь. Только помни, что, когда ты дождешься распоряженій своего губернатора, можетъ быть твой сынъ уже будетъ мертвъ. Тогда будешь сожалть, что не послушалъ меня.

Старикъ весь содрогнулся при этихъ словахъ.

— А ты увренъ, что это ни въ чемъ неповинные люди?

— О я сейчасъ докажу теб это,— отвчалъ юноша, увидавъ въ нсколькихъ шагахъ отъ себя превосходнаго павлина, раскинувшаго колесомъ- свой великолпный хвостъ.— Эти люди хотятъ, чтобы ты добровольно вернулъ имъ свободу и если бы не это, они давно могли бы уйти отсюд, безъ твоего разршенія и никто не осмлился бы удержать ихъ.

Комендантъ недоврчиво усмхнулся.

— Ты сомнваешься, потому, что не знаешь, что мы всесильные чароди. Стоитъ только кому-нибудь изъ насъ протянуть руку по направленію къ теб или къ твоимъ солдатамъ, какъ тотчасъ сердца ваши перестанутъ биться и вы упадете мертвыми къ нашимъ ногамъ. Видишь ли ты эту горделивую птицу? Она жива, здорова, весела, не правда ли?

Комендантъ утвердительно кивнулъ головой.

— Такъ смотри. Я протяну къ ней руку, не касаясь ея, и она упадетъ мертвой.

И дйствительно, мальчуганъ вытянулъ руку, птица пронзительно вскрикнула, затрепетала и упала на землю.

Аръ-Винду подошелъ ближе, пощупалъ павлина и убдился, что онъ былъ мертвъ. Это такъ поразило старика, что его обычная неукротимость и надменность разомъ исчезли и онъ съ полнымъ смиреніемъ обратился къ юному чародю:

— Приказывай, я готовъ повиноваться теб.

— Въ такомъ случа, общаю теб, твой сынъ будетъ здоровъ. А теперь вели вернуть твоимъ плнникамъ ихъ коней, оружіе и багажъ.

— Всмъ, даже тмъ, которые оскорбляли тебя?

— Да. Они были въ заблужденіи, которое теперь разъяснилось. Передай имъ, чтобы вс они садились на коней и ждали меня у воротъ. Безъ меня они не удутъ, но, какъ только я къ нимъ вернусь, мы тронемся въ путь.

Аръ-Винду ударилъ въ гонгъ. На зовъ явился рослый туземецъ и начальникъ передалъ ему свое приказаніе.

— Теперь веди меня къ Аккару,— торжественно сказалъ Сигалы и, съ помощью Вишну, я изгоню Джиновъ изъ тла твоего сына.

Комендантъ ввелъ юношу въ полутемную комнату со спущенными занавсками. На полу были разостланы мягкія цыновки, а на нихъ лежалъ еще не старый, богатырски-сложенный человкъ, съ искаженнымъ болзнью лицомъ. Онъ судорожно корчился, стоналъ, вылъ, кричалъ непрерывно, такъ что не было возможности сказать слова.

Къ счастью Сигаль замтилъ въ глубин комнаты бамбуковый столикъ, на которомъ стоялъ кувшинъ съ водой и нсколько стакановъ.

Наливъ воды въ одинъ изъ нихъ, Сигаль, съ видомъ опытнаго врача, всыпаетъ туда немного своего порошка, который почти тотчасъ же растворился. Посл этого юный ‘профессоръ’ приступилъ къ подкожному вспрыскиванію при помощи миніатюрнаго ширица, находившагося въ коробк, и сдлалъ больному нсколько наколовъ.

Можетъ быть Сигаль вонзилъ шприцъ слишкомъ глубоко, или усилилъ дозу анти-этилина, но дйствіе лкарства было поразительное.

Больной сразу пересталъ волноваться и кричать, члены туловища расправились, индусъ вытянулся, закрылъ глаза и черезъ нсколько минутъ забылся тяжелымъ сномъ.

Аръ-Винду съ недоумніемъ смотрлъ на сына, онъ былъ пораженъ случившимся чудомъ и не врилъ своимъ глазамъ.

— Неужели Джины покинули его тло,— бормоталъ онъ,— неужели мой сынъ спасенъ!.. Чужестранецъ, требуй отъ меня что хочешь, я все сдлаю тебя.

— Мн ничего не надо, Аръ-Винду, я хочу только вернуться къ своимъ путникамъ и продолжать свой путь.

— Ты узжаешь?— съ горестью воскликнулъ старикъ,— а безъ тебя Джины снова вселятся въ моего сына и будутъ мучить его.

— Не печалься, Аръ-Винду, этого не случится, и вотъ почему: Джины скрываются въ спиртныхъ напиткахъ, которые такъ любилъ твой сынъ и чрезъ нихъ проникали въ мозгъ и тло Аккара…

— О, неужели? Въ такомъ случа они снова вселятся въ него, такъ какъ не успетъ онъ проснуться, какъ тотчасъ потребуетъ вина или водки.

— Да, это было раньше, но теперь, изгоняя Джиновъ, я внушилъ Аккару отвращеніе къ спиртнымъ напиткамъ. Будь спокоенъ, старикъ, твой сынъ навсегда излченъ отъ пьянства.

— Какъ? Неужели ты могъ сдлать даже это?— воскликнулъ Аръ-Винду, вн себя отъ радости.

— Да, старикъ, можешь мн поврить, я, кажется, не обманулъ тебя.

— О, нтъ, великій человкъ,— восторженно воскликнулъ комендантъ,— я врю теб, но твоя наука мн незнакома и мой слабый умъ не въ состояніи понять ее, прости меня, великодушный юноша.

И старикъ въ умиленіи преклонился передъ бывшимъ гаменомъ.

— Полно, полно,— не безъ лукавства отвчалъ Сигаль,— веди меня теперь къ моимъ спутникамъ, я больше не нуженъ твоему сыну.

Сигаль вернулся къ своимъ друзьямъ. Т уже верхами ожидали его возвращенія. Анооръ держала въ поводу лошадь своего молодого друга. Людовикъ важно сидлъ на сдл.

Путники простились съ Аръ-Винду, низко кланявшимся молодому французу, и выхали изъ пограничнаго поста въ сопровожденіи англо-голландскаго семейства. Нсколько километровъ они проскакали по направленію къ западу, какъ будто за ними гнались фуріи.

Но вотъ сердце каждаго радостно забилось: на краю дороги возвышался высокій столбъ, окрашенный въ британскіе цвта, и надъ нимъ крестомъ расходились, точно два крыла, надписи, на одной Индія, на другой — Афганистанъ.

Еще нсколько шаговъ, и наши путешественники были уже по ту сторону границы Афганистана. Вс ужасы, преслдовавшіе ихъ въ Индіи, этой несчастной стран, угнетаемой браминами, остались позади.

XIV.
Путь вторженій.

Наши путешественники хали теперь по долин рки Кабула, по узкой полос, тянущейся боле, чмъ на 2000 километровъ въ длину, которая какъ бы предназначена самой судьбой для. того, чтобы облегчить народамъ вторженіе съ высокихъ плоскогорій Афганистана въ долину, орошаемую водами Инда и Ганга.

Покинувъ земли, принадлежащія англійскому правительству, наши путники облегченно вздохнули.

Безымянный предался воспоминаніямъ прошлаго.

— Вотъ здсь, по этому самому пути, гд мы слдуемъ теперь,— задумчиво сказалъ онъ,— уже въ теченіе 10 тыс. лтъ подвигались на Индію разныя орды и племена, зарившіяся на богатства этой злополучной страны. Видите вы эту груду камней? Это надгробный памятникъ воинственныхъ вождей сейковъ Уаверъ и Ранджии, которые, какъ сказано въ Ведахъ, обрушились въ 3000 году до P. X. на богатйшія провинціи Индіи, Пенджабъ, Синди и Раджпутанъ. А этотъ монолитъ,— продолжалъ молодой докторъ, указывая на большую каменную глыбу,— былъ воздвигнутъ здсь въ память завоеванія Раджпутана жителями южной Сибири и Туркестана.

Повидимому, Безымянному были извстны мельчайшія подробности этой дороги и онъ охотно длился этими свдніями со своими молодыми спутниками.

Время отъ времени имъ попадались навстрчу небольшіе караваны афганцевъ, недоврчиво оглядывавшихъ путешественниковъ.

Нкоторые изъ афганцевъ имли на своемъ головномъ убор по крупному аметисту, отличительному признаку сердаря (главы рода) или же по гранату, признаку хана, начальника извстнаго округа. Караваны эти почти всегда разспрашивали доктора и его друзей о цли ихъ путешествія и часто говорили насмшливымъ тономъ:

— Позжайте въ Кабулъ! Иностранцамъ полезно тамъ побывать, тамъ они услышатъ о бдствіяхъ 1842 г.

Въ 1842 г. цлая британская армія была уничтожена афганцами, и жители этой страны не мало гордятся этимъ военнымъ подвигомъ, примшивая къ этому самодовольному чувству, чувства непримиримой ненависти къ англичанамъ.

Очевидно, Безымяннаго и его спутниковъ принимали за представителей этой націи, такъ какъ по ихъ мннію существуютъ только дв европейскія народности: англичане на восток и русскіе на запад. И, смотря по тому, съ какой стороны иностранцы възжаютъ въ Афганистанъ, съ запада или съ востока, туземцы принимаютъ ихъ за русскихъ или друзей, или за враговъ — англичанъ.

Несмотря на то, что наши путешественники хали изъ Индіи, путешествіе ихъ совершилось вполн благополучно. На четвертый день они достигли селенія Арицахадъ и сердарь, согласно существующему въ стран обычаю, пригласилъ ихъ въ свой домъ, такъ какъ гостепріимство къ иностранцамъ вмняется въ обязанность должностнымъ лицамъ.

Приказазъ отвести лошадей путешественниковъ въ конюшни, хозяинъ предложилъ своимъ гостямъ сытный обдъ съ мстнымъ кисло сладкимъ виномъ, получающимся изъ винограда, растущаго на вершинахъ афганскихъ горъ.

Посл того, какъ Безымянный и его спутники утолили голодъ, сердарь подалъ знакъ и въ комнату вошло около десяти молодыхъ людей и двушекъ и исполнили народныя характерныя пляски Апстамъ и Гумбу. Собравшись въ кружокъ, танцующіе подъ мрный темпъ выдлывали различныя фигуры танца, представлявшія собой живую пантомиму охоты, войны, рыбной ловли,— сопровождая эти движенія гортанными возгласами, хлопаньемъ въ ладоши и прищелкиваніемъ пальцевъ.

Посл ухода танцоровъ сердарь любезно обратился къ своимъ гостямъ:

— Самое интересное зрлище я приберегъ для конца. Надюсь, что вы останетесь довольны этимъ развлеченіемъ.

— Можно узнать, въ чемъ оно будетъ состоять?— полюбопытствовалъ Безымянный, уловивъ въ голос сердаря нотку ироніи и враждебности.

— Представленіе нашей національной пьесы ‘Великая побда’,— торжественнымъ тономъ произнесъ сердарь и хлопнулъ въ ладоши.

На его зовъ явились слуги и стали разставлять скамейки поперекъ комнаты, передъ небольшимъ деревяннымъ ящикомъ, нсколько напоминавшимъ театръ маріонетокъ.

Когда гости размстились на скамейкахъ, а вс слуги дома встали позади нихъ, сердарь громко и торжественно сказалъ:

— ‘Великая побда’, драматическое представленіе въ 5 картинахъ, правдивая повсть о томъ, какъ благородные воины Афганистана наказали дерзость англійскихъ завоевателей.

Вслдъ за этимъ срый холщевый занавсъ взвился, и маленькая сцена представила зрителямъ грубо намалеванную декорацію залы дворца. На сцен появились деревянныя куклы, одтыя въ англійскіе мундиры.

Туземцы встртили ихъ появленіе оскорбительнымъ и презрительнымъ ‘xy!’ ‘ху!’

Пропуская излишнія подробности, мы постараемся воспроизвести эту любопытную пьесу, какъ нельзя боле ясно характеризующую положеніе англичанъ въ Афганистан.

КАРТИНА I.
(Лордъ Робертъ Сэль и лордъ Эльфингстонъ).

Робертъ Сэль,— Что вы думаете о нашемъ положеніи милордъ?

Эльфингстонъ.— Оно весьма печально, генераллисимусъ. Эти афганцы — настоящіе черти!

P. С.— Надо ихъ образумить силою оружія. Верховный повелитель афганцевъ, Достъ-Могаммедъ, пріемникъ Футтахъ-хана, иметъ среди своихъ приближенныхъ одного русскаго офицера, который совтуетъ ему уступить Гератъ Персіи и отнять у насъ провинцію Пейншаверъ. Магометъ согласенъ на это. Но мы должны во что бы то не стало помшать этому. Войска наши въ сбор. Завтра же мы двинемся на Кандагаръ черезъ горы Белуджистана.

Э.— Давно пора разгромить это разбойничье гнздо!

КАРТИНА II.
(Т-же и нсколько англійскихъ офицеровъ).

Э.— Мы взяли Кандагаръ и разбили войска этихъ горцевъ.

P. С.— Достъ-Магоммедъ бжалъ въ горы и мы вмсто него поставили Суджака, преданнаго намъ тломъ и душой.

Теперь мы наведемъ страхъ и ужасъ на жителей этой страны, чтобы навсегда отбить у нихъ охоту къ неповиновенію. Приведите сюда нашихъ плнныхъ.

КАРТИНА ІІІ-я.
(Т же, плнные афганцы и женщина).

P. С. (Обращаясь къ афганцамъ) — Вы, разбойники, какъ вы осмлились стрлять въ англійскихъ солдатъ?

Афганецъ.— Зачмъ они пришли и разграбили нашу страну, сожгли наши жилища и уничтожили наши посвы!

P. С.— Какъ! Ты еще смешь разсуждать! Снять ему голову. (Подходитъ палачъ и отрубаетъ голову афганцу).

Э. Вотъ и прекрасно! Когда люди не умютъ быть благоразумными съ головой на плечахъ, то тмъ самымъ теряютъ право на сохраненіе головы

P. С.— Вс эти плнные были неблагоразумны. Палачъ отруби имъ всмъ головы и отдай эти головы нашимъ солдатамъ для игры въ мячъ.

Афганка (бросаясь на колни). Пощадите.

Одинъ изъ плнныхъ. (Гнвно). Встань женщина. Афганка не должна унижаться передъ англичанами!

P. С.— Палачъ, длай свое дло! (Палачъ отрубаетъ головы всмъ плннымъ).

Э.— Ну, а теперь идемте завтракать!

P. С.— Съ большимъ удовольствіемъ! Эта маленькая комедія придала мн аппетита! Вы, господа офицеры, отправьтесь въ домъ этой женщины, заберите ея дтей, ихъ можно продать въ рабство: не слдуетъ упускать изъ виду никакихъ выгодъ, которыя можно извлечь изъ нашихъ побдъ надъ этимъ негоднымъ народомъ. (Въ III-ей картин англичане-побдители внезапно узнаютъ, что афганцы возстали и окружили лагерь англичанъ).

КАРТИНА IV-ая.
Сцена I. (Ущелье въ горахъ).

(Достъ-Магоммедъ и нсколько сердарей).

Магоммедъ.— Ну что? Какія извстія съ поля битвы?

Одинъ изъ хановъ.— Наши воины побждаютъ на всей боевой линіи, могущественный эссаимъ. Англичане попытались было проникнуть чрезъ ущелье, но были отброшены обратно въ Кабулъ.

Магоммедъ.— Мы побждаемъ! Значитъ небо сжалилось надъ угнетаемымъ народомъ и родина отцовъ станетъ вновь свободной и независимой, а надменный побдитель не будетъ попирать ее своей ногой!

Ханъ.— Да! И ты, нашъ царственный изгнанникъ, снова вернешься на престолъ, отнятый у тебя врагами, и опять ты будешь во глав нашего славнаго народа.

Магоммедъ.— Возвращеніе власти не принесетъ мн столько радости, какъ сознаніе, что мой народъ снова независимъ и счастливъ.

Сцена ІІ-ая.
(Т же и афганскій воинъ, затмъ Эльфингстонъ).

Афганскій воинъ (входя). Высокочтимый эссаимъ, пресвтлый повелитель, чело котораго касается небесныхъ звздъ, начальникъ англичанъ прислалъ къ теб своего генерала для переговоровъ.

М.— Пусть войдетъ сюда, приведите его. (Входитъ Эльфингстонъ въ сопровожденіи двухъ афганскихъ воиновъ).

Э.— Привтъ теб, государь!

М.— Прежде чмъ отвтить теб тмъ же, я хочу узнать, какія всти ты принесъ и съ какимъ предложеніемъ ко мн явился.

Э.— Берегись!

М.— Чего? Разв я не воленъ двинуть мои войска на Кабулъ и перерзать вамъ со всхъ сторонъ путь къ отступленію. Время угрозъ прошло. Счастье повернулось въ нашу сторону. Проси пощады для твоихъ солдатъ, которые противъ воли повиновались теб. Они и отвтчики за твои злодянія.

Э.— Вотъ какъ! Выходитъ, что я одинъ виноватъ во всемъ!

М.— Не ты-ли ихъ начальникъ? Не ты-ли привелъ сюда англійскія войска? Не ты-ли заставлялъ солдатъ грабить и разорять нашу страну, убивать нашихъ женъ и дтей, жечь дома, скотъ и посвы? Простить тебя не въ моей власти, даже если бы я хотлъ это сдлать. Тебя будетъ судить судъ хановъ и, что они ршатъ, тому и быть!

Э.— Ну что теб за выгода лишать меня жизни?

М.— Судья казнитъ преступниковъ не изъ за выгодъ и приговоръ суда не можетъ обогатить судью.

Э.— Я богатъ и вс свои сокровища отдамъ теб, если ты даруешь мн жизнь.

М.— Въ нашей стран не принимаютъ сокровищъ, нажитыхъ грабежомъ и обманомъ!

Э.— (Умоляя). Нтъ, нтъ! У меня въ Индіи есть богатыя земли, слоны, скотъ, огромныя поля риса и другихъ растеній. Я все отдамъ теб, только отпусти отсюда живымъ.

M.— Вы слышите, ханы, что предлагаетъ мн этотъ англичанинъ.

Ханы. (Вс въ одинъ голосъ).— Онъ убивалъ нашихъ братьевъ, казнилъ женъ и дтей. Смерть ему!

Э. (Въ отчаяніи).— Неужели вы не хотите пощадить меня?

М.— Ты видишь, намъ не нужны твои богатства. Если бы ты сражался, какъ храбрый воинъ, мы-бы пощадили тебя, но ты, помимо требованій твоего правительства, мучилъ нашихъ плнныхъ братьевъ, женъ и дтей. Этого мы не можемъ теб простить!

Э.— Ничего я этого не длалъ! Клянусь вамъ честью.

М.— Не старайся ввести насъ въ обманъ, теб это не удастся. Эй, позвать сюда колдуна, онъ откроетъ намъ всю правду.

Сцена ІІІ-я.
(Т-же, колдунъ и вереница привидній).

Колдунъ.— Ты звалъ меня, государь?

Могаммедъ.— Да. Посмотри на этого человка. Знаешь ты его?

Колдунъ.— Знаю. Это генералъ Эльфингстонъ, главнокомандующій англійской дйствующей здсь арміей.

М.— Онъ проситъ помилованія за себя и своихъ солдатъ и клянется честью, что никакихъ невинныхъ не казнилъ. Правда ли это? Узнай сейчасъ.

Колдунъ повелительно протягиваетъ руки впередъ и шепчетъ какія то заклинанія.

Колдунъ. (Громко).— Пусть глаза твои увидятъ всхъ невинно казненныхъ тобою, пусть кровь ихъ возопіетъ къ теб!

Э. (Шатаясь и закрывая лицо руками). Ахъ, что со мной длается! Моя душа какъ бы отдляется отъ тла. Что я вижу?… Могилы… Он разверзаются… Изъ нихъ выходятъ мертвецы. О, ужасно! Уберите этихъ казненныхъ, умоляю васъ!..

(Входитъ процессія обезглавленныхъ мужчинъ, женщинъ и дтей. Вс они несутъ головы въ рукахъ).

Э.— О сжальтесь! Пощадите! Отгоните эти виднія.

Виднія (хоромъ). Пусть тебя пощадятъ, какъ ты насъ пощадилъ! (Исчезаютъ).

М.— Встань, генералъ! Ты явился сюда парламентеромъ и личность твоя неприкосновенна. Вернись съ миромъ въ Кабулъ, но помни мое слово: не пройдетъ и недли, какъ ты и твои солдаты вс будете убиты.

КАРТИНА V-ая.
Груды тлъ. Поле битвы.
(Достъ-Могаммедъ, ханы, сердари и одинъ оставшійся въ живыхъ англичанинъ).

М. (Обращаясь къ англичанину).— Видишь ты вс эти мертвыя тла?

Солдатъ.— Да.

М.— Изъ всхъ надменныхъ англичанъ, пришедшихъ сюда, остался только ты въ живыхъ. Иди же. Ты свободенъ. Вернись къ себ на родину и разскажи о томъ, какъ афганцы расправляются со своими притснителями.

(Занавсъ падаетъ).

Страшнйшій шумъ и гамъ привтствовали окончаніе пьесы туземцы торжествовали, не помня себя отъ восторга.

Это воспроизведеніе славной компаніи 1842 года дорого сердцу каждаго афганца.

И вотъ, къ великому ихъ удивленію, Безымянный и его друзья стали раздлять шумную радость туземцевъ.

— Да разв ты и твои спутники — не англичане?— спросилъ сердарь молодого ученаго.

— Нтъ,— отозвался тотъ,— мы люди другой націи, дружественной съ великимъ Блымъ царемъ (Русскимъ императоромъ).

— Вы — друзья Благо царя?— радостно воскликнулъ сердарь,— значитъ друзья афганцевъ?

— Ну да, разумется!

Чрезвычайно довольный этимъ обстоятельствомъ, сердарь всталъ со своего мста и восторженно объявилъ своимъ людямъ, что онъ иметъ счастье принять подъ кровомъ иностранцевъ, сердца которыхъ бьются за одно съ сердцами афганцевъ и русскихъ.

Это извстіе вызвало новый взрывъ радости и энтузіазма, пляска и веселье возобновились и закончились лишь поздно ночью, посл чего усталыхъ путешественниковъ отвели въ заране приготовленныя помщенія, самъ сердарь провожалъ своихъ гостей до дверей.

XV.
Во весь духъ.

Проспавъ отлично ночь подъ кровомъ гостепріимнаго сердаря, Безымянный и его друзья проснулись на другое утро свжими и бодрыми.

Посл завтрака имъ привели осдланныхъ коней и наши путешественники пустились въ путь, провожаемые на нкоторое разстояніе сердаремъ и его воинами, которые стрляли въ воздухъ на полномъ скаку, чтобы оказать этимъ честь своимъ гостямъ, какъ это вообще принято у афганцевъ.

Путешественники направлялись теперь къ Кабулу, гд Безымянный приказалъ своимъ людямъ ожидать его прибытія.

Подъ вечеръ путники расположились подъ снью небольшой группы деревьевъ вблизи рки.

Барышни Сандерсъ-ванъ-Стоонъ, подъ предводительствомъ Вильгельмины, направились къ рк совершать омовеніе. Наиндра и Анооръ увлекли за собой Граціэллу, Тимотео и Сигаль, взявъ съ собой Людовика, углубились въ чащу лса, охотясь за дикими пчелами. Безымянный остался одинъ стеречь лошадей.

Доставъ свою записную книжку, молодой ученый сталъ заносить въ нее какія-то замтки, которыя началъ длать съ перехода черезъ афганскую границу. Спеціалистъ безъ труда узналъ-бы топографическую съемку пройденнаго пути, съ обозначеніемъ градусовъ широты и долготы.

Вдругъ за спиной Безымяннаго раздался дрожащій старческій голосъ. Докторъ быстро обернулся и увидлъ передъ собой сгорбленнаго старика, въ афганской одежд, тянувшаго за собой великолпнаго коня.

— Привтъ теб, саибъ,— сказалъ незнакомецъ,— у меня къ теб просьба.

— Здравствуй старикъ,— привтливо отозвался молодой ученый,— говори, въ чемъ твоя просьба?

— Я старъ и слабъ, чужестранецъ,— прошамкалъ старикъ,— дальній путь истощилъ мои силы. Позволь мн провести эту ночь въ твоемъ лагер. Одинъ въ этой глуши, я легко могу сдлаться жертвой дикихъ зврей или недобрыхъ людей, которые захотятъ увести моего скакуна.

— Добро пожаловать, старикъ,— съ улыбкой отвчалъ Безымянный,— будь гостемъ въ нашемъ лагер, стреножь коня и пусти его съ нашими, а когда вернутся мои друзья, ты раздлишь съ нами трапезу, а затмъ можешь спокойно спать эту ночь, никто тебя не потревожитъ.

Старикъ разсыпался въ благодарностяхъ, и, бормоча себ подъ носъ какіе-то молитвенные стихи, отправился поставить своего коня вмст съ остальными.

Въ это время къ Безымянному приблизилась Наиндра.

Она покинула своихъ подругъ, чтобы вернуться къ любимому человку, который, какъ она знала, остался одинъ.

Занятый своими вычисленіями, онъ не замтилъ ея прихода, а она, не желая ему мшать, остановилась въ нсколькихъ шагахъ, любовно слдя за его работой.

— Красавица,— обратился къ ней старикъ,— твой другъ занятъ, ему нельзя мшать. Онъ позволилъ мн переночевать въ вашемъ лагер, я теперь одинъ. Займи меня какимъ-нибудь разсказомъ, услади старика чудной музыкой твоего молодого голоса.

— Я охотно разскажу теб что-нибудь, отецъ,— ласково отвчала двушка,— хочешь услышать чудную легенду о Рам, завоевавшемъ царство лотосовъ, чтобы вс цвты принадлежали его невст Анпутр.

— Благодарю, добрая красавица, но прежде чмъ ты начнешь свой разсказъ, позволь мн наградить тебя за твое ласковое слово къ старику. У меня тамъ, въ дорожной сумк у сдла, есть рдкія жемчужины, хотя и мене красивыя, чмъ ты сама, но все-же достойныя служить украшеніемъ въ твоихъ черныхъ кудряхъ. Позволь мн подарить теб одну изъ нихъ!— и старикъ съ усиліемъ поднялся съ земли и дрожащей, старческой походкой направился къ тому мсту, гд стоялъ его засдланный конь.

Наидра доврчиво пошла за старикомъ, который потихоньку ловко и незамтно растреножилъ коня и затмъ, порывшись въ переметной сум досталъ оттуда крупную жемчужину рдкой красоты и громадной цнности.

— Возьми эту жемчужину отъ меня на память,— сказалъ старикъ, передавая двушк драгоцнный перлъ.

Двушка нсколько мгновеніи молча любовалась жемчужиной.

Вдругъ чья-то сильная рука крпко обхатила ея станъ и, прежде чмъ она успла очнуться отъ неожиданности и крикнуть, она очутилась поперекъ сдла на лошади незнакомца, вскочившаго на коня съ проворствомъ юноши.

Старикъ пришпорилъ коня и тотъ стрлой помчался впередъ. Недоумвая, Наиндра подняла глаза на незнакомца. Крикъ ужаса замеръ у нея на устахъ. Длинной сдой бороды старика не было и слда, а злобное и жестокое лицо Аркабада смотрло на нее съ торжествующимъ злорадствомъ.

— Безымянный! Дорогой другъ! Спасите меня!— крикнула Наиндра, обезумвъ отъ ужаса и едва чувствуя, какъ нжное молодое тло ея билось о сдло на бшеномъ скаку.

На отчаянный зовъ двушки молодой ученый быстро обернулся и разомъ понялъ въ чемъ дло.

Однимъ прыжкомъ онъ очутился возл лошадей, растреножилъ лучшаго изъ скакуновъ и, вскочивъ на него, помчался какъ вихрь въ погоню за похитителемъ.

Аркабадъ, повидимому хорошо знакомый съ мстностью, избралъ совершенно недоступную тропу, прегражденную всякаго рода препятствіями. По крутому скату онъ спустился въ горную равнину, гд его превосходный скакунъ могъ показать всю быстроту своего бга.

Наиндра не переставала кричать и звать на помощь.

— Молчи!— грубо прикрикнулъ на нее Аркабадъ,— не то кинжалъ заставитъ тебя на вки замолчать.

Она обернулась и безстрашно взглянула ему прямо въ лицо.

— Что-жъ, убивай!— холодно сказала двушка,— но помни, что тогда ты навсегда потеряешь ключъ къ ‘Сокровищу свободы’.

Она ожидала вызвать взрывъ бшенства, но браминъ лишь насмшливо улыбнулся.

— О теперь смерть теб не такъ безразлична, какъ раньше! Или ты до сихъ поръ не прочла въ своемъ сердц того, что уже извстно другимъ людямъ?

— Я не понимаю тебя,— красня отвчала Наиндра.

Ударомъ кинжала въ мякоть крупа, Аркабадъ заставилъ своего коня, споткнувшагося о камень, дать бшенный скачекъ впередъ, причемъ браминъ нагнулся къ своей жертв и прошепталъ.

— Ты все еще упорствуешь въ своемъ отказ указать мсто, гд зарыты клады.

— Да, я готова пожертвовать жизнью за тайну ‘Сокровища свободы’,— твердо отвчала двушка.

— То было раньше, но теперь обстоятельства перемнились,— продолжалъ браминъ, оглянувшись назадъ. Безымяннаго нигд не было видно и Аркабадъ не могъ удержать торжествующаго восклицанія:— Ну, Тадгири,— проговорилъ онъ, пришпоривая своего коня,— еще послднее усиліе и мы уйдемъ отъ погони.

Добрый конь, какъ будто понявъ, въ чемъ дло, напрягъ вс свои силы, несмотря на то, что давно былъ въ пн.

— То было раньше,— снова началъ браминъ, но теперь ты уже не та. Теперь жизнь теб дорога и теб тяжело будетъ разстаться съ нею…

— Нтъ, ты ошибаешься!..

— О нтъ, теперь ты боишься смерти, потому, что тогда въ твоихъ чудныхъ черныхъ глазахъ не отразится образъ человка, котораго ты любишь и котораго ты звала на помощь!

При этихъ словахъ вся кровь двушки отхлынула къ сердцу, въ глазахъ затуманилось, она вся помертвла. Да, жестокій браминъ былъ правъ, онъ угадалъ тайну ея сердца и его слова сразили ее, подобно удару кинжала. Да, теперь смерть для нея была ужасна! Вдь это значило навки отршиться отъ всего, что ясно, свтло и заманчиво въ жизни, всему, на что втайн надялась ея душа. Двушкой овладло глухое отчаяніе и безнадежность. Но вдругъ раздался оружейный выстрлъ и она всмъ тломъ ощутила сильное сотрясеніе.

Лошадь похитителя вдругъ бросилась въ сторону, потомъ снова понеслась впередъ, но двушка замтила, что хотя скакунъ и мчался съ невроятной быстротой, онъ истекалъ кровью и постепенно терялъ силы.

Инстиктивно Наиндра стала искать глазами того, кто ранилъ бдное животное и въ какихъ-нибудь 50-ти саженяхъ увидла Безымяннаго, который, несясь съ быстротой урагана, нагонялъ теперь Аркабада.

Видя, что скакунъ брамина много лучше его собственнаго коня, Безымянный понялъ, что нагнать похитителя будетъ невозможно. Оставалось только задержать бгъ его лошади. И онъ схватился за ружье и тотчасъ-же снова опустилъ ружье. Отъ волненія рука его дрожала, онъ не ршался выстрлить. А что, если онъ промахнется и ранитъ ту, которую хотлъ спасти, даже цной своей собственной жизни.

И вотъ въ то самое время, когда безжалостный браминъ открывалъ глаза бдной двушки на проснувшееся въ ней чувство къ этому человку, послдній вдругъ ясно понялъ, что въ душ его народилось новое сильное чувство, захватившее все его существо, онъ почувствовалъ, что безумно любитъ эту отважную двушку, находящуюся въ этотъ моментъ во власти Аркабада. Сердце доктора усиленно билось, взоръ туманился…

Не опасность, которой подвергалась хранительница тайны ‘Сокровища Свободы’, волновала его. Нтъ! Ему безконечно жаль было самой Наиндры и онъ отдалъ-бы жизнь, чтобы ей, Наиндр, не грозило ничего.

— Если она погибнетъ, умру и я!— шептали блдныя губы молодого доктора,— я не могу жить безъ Наиндры.

Однако съ нечеловческимъ усиліемъ воли онъ принудилъ себя къ спокойствію.

— Надо во что бы то ни стало остановить бшеный бгъ его коня,— ршилъ Безымянный и прицлился въ лошадь Аркабада.

Выждавъ удобный моментъ, онъ нажалъ курокъ, грянулъ выстрлъ, лошадь брамина шарахнулась въ сторону и снова бшено понеслась впередъ.

— Неужели я промахнулся!— съ тоской подумалъ Безымянный,— нтъ, не можетъ быть!

Онъ пришпорилъ коня и скоро доскакалъ до того мста, гд находился Аркабадъ въ моментъ выстрла. Здсь чернло огромное кровяное пятно на земл, а дальше шелъ по всему пути кровавый слдъ.

— Если даже рана не смертельна,— разсуждалъ Безымянный,— то все же лошадь должна вскор пасть отъ усталости и истощенія. Это было несомннно, и докторъ готовъ былъ торжествовать. Наконецъ-то онъ будетъ держать за горло этого подлаго негодяя, который такъ мучилъ Анооръ и въ особенности Наиндру. его дорогую Наиндру.

Вдругъ крикъ смертельнаго ужаса вырвался изъ груди доктора.

— Боже! Что это!

Какъ и предвидлъ Безымянный, конь Аркабада началъ за-мтно ослабвать отъ потери крови. Браминъ понялъ, что черезъ нсколько минутъ врагъ его нагонитъ и тогда онъ, Аркабадъ, всесильный исполнитель приговоровъ браминовъ Эллора, долженъ будетъ вернуться къ своимъ братьямъ и объявить имъ, что Безымянный, Наиндра и Анооръ снова ушли у него изъ-подъ рукъ, что они живутъ на свобод и обладаютъ тми несмтными богатствами, которыя въ надлежащихъ рукахъ могли-бы перевернуть весь существующій строй.

О нтъ! Онъ не допуститъ этого! Если эти сокровища не попадутъ въ руки браминовъ, то пусть они не достанутся никому.

Этими словами онъ изрекъ смертный приговоръ Наиндр. Съ ея смертью исчезнетъ и ключъ къ ‘Сокровищу свободы’, кром того какая великолпная месть по отношенію къ этому дерзновенному Безымянному, который осмлился возстать противъ всесильныхъ браминовъ.

Аркабадъ оглянулся назадъ. Безымянный былъ уже совсмъ близко. Тогда онъ проворно выхватилъ изъ-за пояса длинный кривой кинжалъ и занесъ надъ своей жертвой.

Наиндра ничего этого не замтила. Она не сводила глазъ съ Безымяннаго, который нагонялъ ея похитителя. Еще дв, три минуты и онъ отобьетъ ее у этого негодяя.

Но вдругъ онъ смертельно поблднлъ, крикъ ужаса вырвался изъ его груди, невольнымъ жестомъ онъ предупредилъ ее о какой-то страшной опасности, глаза его съ напряженнымъ отчаяніемъ смотрли на брамина. Двушку оснила мысль, что Аркабадъ, можетъ быть, ршилъ сейчасъ раздлаться съ ней. Она подняла глаза на брамина и увидла занесенный надъ собой кинжалъ, лезвіе котораго ослпительно сверкало на солнц.

Бросивъ поводья, негодяй старался лвой рукой схватить двушку за шею, чтобы нанести ей смертельный ударъ, но Наиндра не хотла теперь умирать, когда она ощутила блаженство любить. Нтъ, ни за что! Она ршила отбиваться, защищаться до послдней возможности. И въ тотъ моментъ, когда браминъ готовъ былъ схватить ее за горло, она укусила его руку съ такой силой, что Аркабадъ откинулся назадъ.

Въ это мгновеніе отважная двушка, забывая всякую опасность и желая только вырваться изъ рукъ негодяя, невроятнымъ усиліемъ рванулась впередъ и бросилась съ коня на землю, рискуя разбить себ голову объ острые камни.

Ошеломленный браминъ затянулъ поводъ и готовъ былъ вернуться назадъ, но въ этотъ моментъ Безымянный налетлъ какъ ураганъ и Аркабадъ едва только усплъ пришпорить коня, чтобы уйти отъ врной смерти.

Умный браминъ зналъ, что Безымянный не станетъ преслдовать его, а займется мертвой или безчувственной двушкой, и, дйствительно, не ошибся.

Доскакавъ, какъ безумный, до того мста, гд лежала Наиндра, Безымянный соскочилъ съ лошади и подбжалъ къ безчувственной двушк.

При паденіи она разбила себ голову о камень и алая струйка крови сочилась изъ подъ ея черныхъ кудрей.

— Неужели она убилась? Неужели она умерла,— безпомощно твердилъ молодой ученый, не сводя глазъ съ поблднвшаго лица любимой имъ двушки.

Одна мысль, что Наиндра умерла, убивала его, и въ эту минуту энергичный и находчивый Безымянный былъ безпомощне малаго ребенка.

Трудно сказать, сколько времени прошло въ этомъ безмолвномъ созерцаніи. Но вотъ, наконецъ, онъ ощутилъ біеніе пульса, слабый вздохъ вырвался изъ полуоткрытыхъ устъ двушки, она на мгновеніе открыла глаза.

Обезумвъ отъ радости, Безымянный вскочилъ на ноги и задыхающимся голосомъ проговорилъ:

— Она жива! Боже, какое счастье!

Затмъ онъ осмотрлъ ея рану и убдился, что она была совершенно неопасна и единственнымъ послдствіемъ ея могъ быть боле или мене продолжительный обморокъ.

Только теперь Безымянный вспомнилъ объ Аркабад, но его и слдъ простылъ.

Правда, негодяй ушелъ отъ наказанія, но зато и намреніе его не осуществилось, ни сокровища не достались ему, ни двушка не погибла отъ его руки, словомъ, несмтное ‘Сокровище свободы’ опять ушло у него изъ рукъ.

Молодой ученый принялся ухаживать за Наиндрой съ заботливостью нжной матери, но здсь, въ этой каменистой мстности, не было даже воды. Тогда осторожно приподнявъ двушку, докторъ бережно перенесъ ее на сдло своей лошади и потомъ, взявъ ее подъ уздцы, повелъ по направленію къ лагерю, старательно выбирая дорогу, чтобы избжать сотрясеній.

Спустя нкоторое время слабый румянецъ вернулся на лицо Наиндры и, полуоткрывъ губы, она стала тихо шептать какія-то слова. Безымянный жадно ловилъ каждый звукъ.

— …Да, это не лазурь неба отражается въ моихъ глазахъ не голубое озеро съ его нжными лотосами. Это онъ… Всюду и везд онъ со мной!.. Да и какой другой образъ могъ бы сравниться съ нимъ? Онъ мн дороже и милй всего на свт… Самъ мудрый Брама послалъ его на моемъ пути, чтобы я сдлалась его врной и нжной подругой.

Безымянный поблднлъ и шагъ его замтно отяжеллъ. Какъ, неужели Наиндра любитъ другого, и въ тотъ моментъ, когда въ душ его проснулось сильное чувство, ему суждено узнать, что сердце ея уже занято.

Блдный, со сжатыми бровями, продолжалъ онъ шагать, полный самыхъ грустныхъ мыслей.

Вдругъ Наиндра открыла глаза и взглянула на него.

— Все онъ и везд онъ!— прошептала она, глядя на него съ блаженной улыбкой.

— Наиндра! Дорогая! Неужели это правда, я не ослышался?

— Такъ это не сонъ?— отвчала двушка, широко открывая глаза.

Ученый остановилъ лошадь и приблизился къ Наиндр, она протянула ему руку, въ онъ не ршался взять ее.

— Возьмите мою руку, я отдаю вамъ ее навкъ,— сказала она, улыбаясь.

Онъ, страстно заключилъ ее въ свои объятья.

— Теперь вернемся скорй къ нашимъ друзьямъ, а то они безпокоятся о нашемъ продолжительномъ отсутствіи,— проговорила она.

И оба, довольные, счастливые, вернулись обратно въ лагерь.

Тамъ уже давно дожидались ихъ.

— Что такое случилось?— спросилъ Сигаль, идя имъ навстчу.

— Я слышала выстрлъ!— сказала Анооръ.

— Мы ужасно боялись, думали, что готовится нападеніе!— защебетали барышни Сандерсъ-ванъ-Стоонъ.

— Да ты ранена, Наиндра!— воскликнула Анооръ.

— Ранены?— разомъ закричали присутствующіе,— что случилось?

Безымянный хотлъ разсказать все, что произошло, но Наиндра предупредила его.

— Сестра,— растроганнымъ голосомъ начала она,— ты знаешь, какъ я была несчастна, а теперь, благодаря этой ничтожной ран, на душ у меня свтло и отрадно. Легенда говоритъ, что однажды Брама создалъ нчто столь чистое и прекрасное, что онъ самъ, творецъ міра, боготворимый всми, преклонился передъ этимъ лучезарнымъ созданіемъ, считая его лучше и совершенне, чмъ онъ самъ. Имя этого созданія, которое мы сегодня встртили на нашемъ пути, слаще всякаго другого имени, обликъ свтле солнца, это созданіе — взаимная любовь.

Съ этими словами она нжно посмотрла на Безымяннаго.

И вс присутствующіе почувствовали, какъ въ сердцахъ ихъ шевельнулось то-же чувство, тмъ боле, что Анооръ, Ситаль и итальянцы уже встртили чудное созданіе Брамы, а остальные съ нетерпніемъ ожидали этой встрчи.

XVI.
Тайна могилъ.

— Какая печальная мстность!

— Да, это страна ужасовъ!

Такими восклицаніями обмнивались путешественники подъ впечатлніемъ окружающаго ихъ пейзажа.

Пробывъ нсколько дней въ Кабул, путешественники направились къ Кандагару, гд Безымянный приказалъ своимъ людямъ ожидать его возвращенія.

Путники хали теперь по безплоднымъ плоскогорьямъ восточнаго Афганистана. Повсюду, куда ни падалъ взоръ, встрчались все т-же красноватые холмы и курганы, нигд ни клочка тни, ни кустика, ни деревца. Даже трава была выжжена до тла. Нигд ни рчки, ни ручья. Только камень да песокъ! Ничто не нарушало тишины этой мрачной, безотрадной природы.

Порой Безымянный и его спутники натыкались на каменистое русло какого-нибудь горнаго потока, несущаго свои воды въ долину въ теченіе одного только мсяца въ году, и затмъ совершенно пересыхающаго, такъ что даже и на самомъ дн русла не остается и слда влаги.

Приходилось длать громадные переходы, чтобы дойти до колодца съ обычнымъ бревенчатымъ срубомъ и высокимъ журавлемъ, на которомъ болталось кожаное ведерко. Жителей нигд не было видно.

Вроятно, кочевники, пасущіе здсь свои стада, покинули теперь эти выжженныя солнцемъ пастбища, откочевавъ въ цвтущія, зеленющія долины центральнаго Афганистана.

Никогда еще наши путешественники не находились въ такой унылой, безотрадной мстности, какъ въ этотъ день. Между двумя глубокими оврагами, служившими когда-то русломъ двухъ большихъ потоковъ, раскинулась безплодная, каменистая долина. Въ самомъ центр ея возвышался небольшой холмъ, на котиромъ тянулся рядъ экба, или сложенныхъ изъ камня грудокъ, означающихъ присутствіе могилъ на этомъ мст.

У афганцевъ, а также и у большинства азіатскихъ народовъ, существуетъ обычай воздвигать на могилахъ усопшихъ груды камней. Каждый прохожій считаетъ своей священной обязанностью добавить камней къ наложенной уже куч камней, произнося при этомъ краткую молитву, и затмъ идетъ дальше своей дорогой, не справляясь о томъ, кто этотъ покойникъ, котораго онъ почтилъ своимъ скромнымъ даромъ и молитвой.

При вид холма, на которомъ возвышался цлый рядъ экба, путешественники невольно обмнялись замчаніями относительно мрачнаго характера этой мстности. Только одинъ Безымянный не проронилъ ни слова. Какая-то щемящая тоска сжимала ему сердце, ему грустно и больно было смотрть на эти могильные памятники.

Наиндра своимъ чуткимъ сердцемъ поняла настроеніе своего друга.

— Ты знавалъ тхъ, чей прахъ покоится здсь?— спросила она.

Онъ отрицательно покачалъ головой.

— Нтъ, дорогая, я ихъ не знаю, но мн жаль этихъ усопшихъ, погребенныхъ здсь вдали отъ людей и человческаго жилья. Мн жаль этихъ покойниковъ, забытыхъ и покинутыхъ.

Онъ низко опустилъ голову и тяжело вздохнулъ.

— Гд-то покоятся т, кого я любилъ, кто былъ дорогъ и близокъ моему сердцу? Въ какомъ безвстномъ углу зарыты они, т, кто до сихъ поръ еще ждетъ отмщенія?

Наиндра почуяла, что у ея возлюбленнаго какое-то тяжелое горе на душ.

— Брама, соединившій наши пути и позволившій, чтобы мы оба, одинокіе и несчастные, шли рука объ руку на трудномъ жизненномъ пути, хочетъ, чтобы когда тоска гнететъ твое сердце, мои глаза плакали вмст съ тобой.

Съ чувствомъ невыразимой нжности Безымянный поднесъ руку двушки къ своимъ губамъ.

— Наиндра,— растроганнымъ голосомъ произнесъ молодой ученый,— ты для меня яркій лучъ солнца, озарившій мракъ моей жизни, Я не хочу ничего скрывать отъ тебя. Скоро ты узнаешь печальную повсть моей жизни, но теперь этотъ часъ еще не на сталъ… Ужъ поздно,— добавилъ онъ посл короткой паузы,— намъ придется провести ночь здсь…

Спустя нкоторое время былъ разбитъ лагерь, женщины принялись готовить ужинъ, мужчины занялись кормленіемъ лошадей. Только Безымянный, побуждаемый какой-то невдомой силой, отошелъ въ сторону отъ другихъ и, почти машинально, сталъ взбираться на вершину холма, гд возвышались могильныя груды, Наиндра слдовала за нимъ въ нсколькихъ шагахъ разстоянія, встревоженная и озабоченная его душевнымъ состояніемъ. Она, вынесшая столько горя въ своей жизни, чутьемъ угадывала, что ея другъ страдаетъ.

— Кто были т усопшіе, о которыхъ скорбла его душа и кровь которыхъ до сихъ поръ ждала еще отмщенія? Какой невдомый врагъ сразилъ или погубилъ ихъ?

Мысленно ставя себ эти вопросы, двушка медленно взбиралась на вершину холма, вслдъ за Безымяннымъ, который шелъ понуря голову, весь погруженный въ свои печальныя мысли и не замчая присутствія Наиндры.

Такъ дошли они до вершины холма. Передъ ними тянулось семь экба въ рядъ, для кого-то была приготовлена восьмая могила и, расположенныя, вокругъ нея грудки камней свидтельствовали о томъ, что восьмая могила еще ожидала своего жильца.

Безымянный остановился, какъ-бы пораженный чмъ-то необычайнымъ, и взволнованное лицо его поблднло еще боле.

— Семь могилъ…— прошепталъ онъ,— и восьмая могила уже готова и какъ-будто ждетъ того, кто остался въ живыхъ… Какое странное совпаденіе! Почему судьб угодно было, чтобы эти могилы попались на моемъ пути? Неужели дорогіе усопшіе опасались, что воля моя ослабнетъ и смерть ихъ останется неотмщенной? Нтъ, нтъ, этого не будетъ!.. Вы, которые покоитесь здсь, подъ этими камнями, кто-бы вы ни были, примите мою клятву! Любовь моя къ Наиндр, какъ сильна они ни была-бы, не заставитъ меня забыть моего священнаго долга, забыть того, чмъ я обязанъ памяти прошлаго.

Стоя неподвижно, какъ вкопанная, Наиндра слышала каждоеслово, произнесенное ея женихомъ. Съ чувствомъ суеврнаго ужаса смотрла она на могильные памятники, какъ-бы ожидая, что вотъ-вотъ могилы раскроются И изъ нихъ выйдутъ таинственные мертвецы. Вдругъ вся она вздрогнула, невольный крик ужаса замеръ у нея на губахъ: мимо нея прошмыгнула какая-то тощая фигура. Наиндра разглядла маленькаго старичка, съ темнымъ, высохшимъ лицомъ и до того худыми руками и ногами, что он казались лапами паука, а обхватывающее его бедра опоясаніе еще боле выдляло его страшную худобу.

Сгорбленный старецъ, напоминавшій собой выходца изъ могилъ, неврными, дрожащими шагами направился къ Безымянному и слегка дотронулся до его плеча.

— Чужестранецъ,— разбитымъ голосомъ произнесъ онъ,— положи свои камень на эти могилы и добрый даръ твои будетъ пріятенъ тнямъ усопшихъ.

Выведенный изъ своего глубокаго раздумья, Безымянный быстро обернулся.

— Кто, ты такой?— удивленно спросилъ онъ.

— Сторожъ. Я охраняю эти могилы и живу въ расщелин вонъ той скалы, откуда мн видны эти экба!

— Здсь, вроятно, погребены члены знатной и могущественной семьи?

— Да, когда-то она была могущественна и сильна, а теперь никто изъ ея представителей не остался въ живыхъ. Когда я умру, ни одна душа не вспомнитъ о томъ, что эта семья когда-то существовала.

— Ни одна душа!— сдавленнымъ отъ волненія голосомъ пвторилъ ученый, потомъ, посл короткаго молчанія, спросилъ.

— Старикъ, ты индусъ?

— Да,— пробормоталъ сторожъ.

— Что-же заставило тебя разстаться съ родными и друзьями и поселиться здсь, въ этой пустын, вдали отъ города и людей?

— Меня загнали сюда угрызенія совсти… Я зналъ, что т, которые покоятся здсь, должны были погибнуть, и изъ подлой трусости не предупредилъ ихъ о грозящей опасности… И вотъ ту преданность, которую я не могъ и не смлъ проявить къ живымъ, я проявляю теперь по отношенію къ умершимъ. Я посвятилъ всю свою жизнь уходу за могилами тхъ, по отношенію къ которымъ поступилъ такъ низко и подло. Искуплю-ли я этимъ свой тяжкій грхъ и Простятъ-ли меня покойники? Не знаю. Всю жизнь я молился объ этомъ, буду-ли я прощенъ?— и въ голос старика зазвучали ноты такого глубокаго отчаянія, что Безымянному стало безконечно жаль стараго сторожа и, желая дать другое направленіе его мыслямъ, онъ спросилъ, указывая на восьмую могилу:

— А эта могила приготовлена для кого-нибудь, оставшагося въ живыхъ?

Старикъ уныло покачалъ головой.

— Нтъ, и онъ, какъ вс члены его семьи, вернулся въ лоно Брамы. Но только я не могъ розыскать его праха, не могъ убрать его тла и сдлать для него то, что сдлалъ для другихъ. Гд покоятся его кости — неизвстно. И это безконечно мучаетъ и терзаетъ меня. Я много лтъ уже молю Творца вселенной, въ знакъ прощенія, помочь мн отыскать тло послдняго и предать его земл, похоронивъ рядомъ съ остальными. Но до сихъ поръ Брама не внялъ моимъ мольбамъ, видно мой грхъ слишкомъ великъ и нтъ ему прощенія.

Наиндра точно во сн внимала словамъ старика. Она уже не боялась его, чувство страха смнилось безконечной жалостью и участіемъ къ этому несчастному существу. Очевидно, Безымянный тоже испытывалъ подобное чувство, такъ какъ неожиданно спросилъ:

— Скажи, старикъ, теб было-бы легче умирать, если-бы ты зналъ, что посл твоей смерти другой человкъ будетъ заботливо охранять эти могилы?

— Ахъ, господинъ, не оставить эти экба заброшенными и забытыми среди этой пустыни, было-бы для меня большой отрадой. Но кто согласится заботиться о могилахъ, за которыхъ некому платить?

— Ты спрашиваешь, кто?

— Я!

— Ты?

— Да я! Скажи мн, какъ звали тхъ, которые погребены здсь, и я общаю теб, что могилы ихъ не будутъ заброшены и забыты.

— Нтъ, это невозможно,— грустно отвчалъ старикъ,— я не могу теб сказать это, имена ихъ преданы забвенію (и это лучше для нихъ), это забвенье оградитъ ихъ прахъ отъ поруганія и святотатственнаго обращенія. Т, что погубили эту семью, сильны и могучи. Если-бы они узнали правду, они бы разметали ихъ прахъ по втру.

Безымянный въ отвтъ только улыбнулся и протянулъ къ старику свою руку, на ладони которой стояла золотая статуэтка тигра, нкогда приводившая въ повиновеніе его вол товарищей ‘Шивы и Кали’ и факировъ.

— Именемъ Золотого Тигра,— медленно и строго произнесъ ученый,— я требую, чтобы ты открылъ мн ихъ имена и сказалъ правду.

Впечатлніе, произведенное этимъ жестомъ на стараго инджа, было необычайное: старикъ отступилъ на нсколько шаговъ назадъ и не сводилъ глазъ съ золотого изображенія. Колни его подгибались, онъ весь дрожалъ съ головы до ногъ. На лиц появлялось выраженіе ужаса, недоумнія, радости и удивленія.

— Князь… Принцъ… Саибъ…— лепеталъ старикъ,— онъ вышелъ изъ могилы, чтобы сказать старому Ахмеду, что молитвы его услышаны и онъ прощенъ!..

Наиндра жадно прислушивалась къ словамъ дряхлаго инджа. Очевидно, старикъ узнавалъ въ чертахъ ея друга давно забытыя черты. Двушка взглянула на Безымяннаго, тотъ былъ очень блденъ.

— Зачмъ ты называешь меня принцемъ?— угрюмо сказалъ онъ,— ни князей, ни принцевъ не существуетъ въ той стран, гд чужеземное иго и козни враговъ лишило ихъ жизни и сдлало изгнанниками.

Но Ахмедъ не слушалъ его. Бросившись на колни, онъ цловалъ край одежды молодого ученаго и продолжалъ бормотать:

— Рама-Саибъ, послдній изъ принцевъ Руиджи стоитъ теперь передъ могилами своей семьи… О, этого, всемогущій Брама, я даже не смлъ просить у тебя!..

Рама-Саибъ — это имя врзалось въ самое сердце Наиндры. Рама-Саибъ, послдній изъ рода принцевъ Руиджи, имя которыхъ чтится во всемъ Индостан, какъ символъ свободы и патріотизма, какъ покровителя несчастныхъ угнетенныхъ и порабощенныхъ — и этимъ славнымъ именемъ Ахмедъ называлъ ея друга! Весь Пенджабъ, Синди и Раджпутанъ считаютъ исторію этого рода своей родной исторіей. Везд, гд только сражались за свободу, противъ англичанъ, афганцевъ, персовъ или браминовъ, этотъ славный родъ былъ впереди и щедро жертвовалъ деньгами и своей кровью, ради освобожденія родной страны и народа.

Но вдругъ ужасное несчастье постигло эту семью, въ нсколько мсяцевъ изъ восьми представителей рода Руиджи не осталось ни одного. Первымъ погибъ старый ддъ, за нимъ отецъ семьи, славный воинъ, вскор сошла въ могилу и его жена, мать четырехъ сыновей. За ними пали одинъ за другимъ и сыновья, младшій изъ нихъ, Рама-Саибъ, таинственно исчезъ переживъ ужасную кончину своей молодой жены, испустившей послдній вздохъ въ его объятіяхъ, посл года счастливаго супружества.

Все это было извстно Наиндр. Неужели-же она видла передъ собой Раму-Саиба? Неужели это онъ, ея другъ, чье сердце полно скорби и печали

— Слушай, старикъ,— строго и твердо сказалъ Безымянный,— ты сказалъ ужъ слишкомъ много и потому я требую, чтобы ты открылъ мн все. Ты говоришь, что здсь погибли Руиджи. Какимъ-же образомъ они очутились здсь, за сотни километровъ отъ того мста, гд настигла ихъ смерть.

— О не грози, Саибъ! Я твой покорный рабъ и разскажу теб все, если ты того требуешь. Но прежде позволь мн уничтожить эту могилу, предназначенную для тебя. Ты вдь живъ, мой дорогой господинъ! И сердце мое ликуетъ,: что живъ мститель, что усопшіе не будутъ забыты. Теб я обязанъ разсказать все, долженъ покаяться въ своемъ преступленіи.

Наиндра вдругъ почувствовала, что она не иметъ права доле слушать этотъ разговоръ безъ вдома ея друга.

Дрожа и замирая, она выступила впередъ, приблизилась къ Безымянному и слегка дотронулась до его плеча. Тотъ быстро обернулся и, встртясь съ ея молящимъ взглядомъ, понялъ ея.

— Останься здсь, Наиндра,— мягко сказалъ онъ,— ты мн разсказала все о себ, теперь теб суждено узнать о моемъ прошломъ,— съ этими словами онъ усадилъ ее на землю рядомъ съ собой.

Сумерки сгущались и окутывали всю окрестность прозрачной мглой, но первые серебристые лучи робко выглядывали изъ-за горъ, общая ясную лунную ночь.

XVII.
Тни минувшаго.

Двнадцать лтъ тому назадъ Ахмедъ былъ въ числ слугъ братства браминовъ при храмахъ Эллора. На его обязанности лежало принимать пожертвованія и дары богомольцевъ и складывать въ обширные склады и погреба, въ которыхъ брамины скопляютъ свои несмтныя сокровища.

Однажды, оставшись доле обыкновеннаго въ одной изъ часовенъ въ ндрахъ горы, онъ задремалъ. Смутный шумъ нсколькихъ голосовъ вывелъ его изъ забытья. Зная, что за свой проступокъ онъ можетъ быть жестоко наказанъ браминами, Ахмедъ не ршился выйти изъ своей засады и, притаившись въ темномъ углу, за массивной гранитной колоной, гд его не могли замтить, онъ сталъ чутко прислушиваться. Шаги приближались. Ахмедъ безъ труда узналъ въ одномъ изъ ночныхъ постителей страшнаго вершителя приговоровъ совта браминовъ Эллора.

Здсь, во мрак подземелій, эти всесильные брамины обвиняли безъ суда и защиты кого-нибудь, а иногда и цлыя семьи въ преступномъ пренебреженіи божества или въ поступкахъ, противныхъ интересамъ браминовъ, и тутъ-же произносили свой неумолимый приговоръ,: посл чего исполнитель приговоровъ обязанъ былъ во что-бы то ни стало, и тмъ или инымъ путемъ привести этотъ приговоръ въ исполненіе.

Такимъ образомъ гибли и исчезали цлыя семейства, сраженныя рукой невидимыхъ убійцъ.

— Руиджи поселились въ Низам,— грозно говорилъ вершитель приговоровъ,— они не чтутъ и не уважаютъ браминовъ и находятся въ сообщничеств съ враждебнымъ намъ обществомъ ‘Шивы и Кали’, но мы, несмотря на это, пока щадили ихъ, полагая, что они наконецъ одумаются и оцнятъ нашу снисходительность.

— И они, конечно, цнятъ ее,— отвчалъ нжный женскій голосъ.

— Ты такъ думаешь? Нтъ, ты ошибаешься, двушка! Руиджи утверждаютъ, что мы сообщники англичанъ, что мы препятствуемъ всмъ попыткамъ индусовъ избавиться отъ чужеземнаго ига и вернуть независимость Индіи.

— О, не можетъ быть, чтобы Руиджи такъ думали. А если это дйствительно правда, то къ чему, святой браминъ, ты говоришь мн это, мн слабому существу, которое ничмъ не можетъ помочь?

— Ты знаешь, что священнослужители храмовъ Эллора блюдутъ за тобой и поэтому не хотятъ допустить, чтобы ты вступила въ эту нечестивую семью.

— О, не говори такъ, святой отецъ,— простонала двушка,— ты не знаешь, какъ сильна моя любовь къ принцу Рам! Вся душа моя отдалась ему и я не могу вернуть ее назадъ. Какъ я ни старалась полюбить стараго раджу, котораго вы предназначили мн въ супруги, этотъ человкъ мн гадокъ и противенъ. Онъ возбуждаетъ во мн только отвращеніе… Прошу тебя, не принуждай меня выйти за него замужъ!

— Ты забываешь, что онъ — другъ браминовъ и щедрый жертвователь въ храмы Эллора! Итакъ ты безповоротно ршила сдлаться женой принца Рамы?

— Да, святой браминъ, я люблю его и онъ одинъ мн по душ.

— Въ такомъ случа иди за него, но помни, что скоро ты раскаешься въ своемъ безразсудномъ поступк, будешь проливать жгучія слезы, но тогда будетъ слишкомъ поздно.

— Послушай,— прервалъ старика Безымянный,— кто былъ этотъ вершитель приговоровъ браминовъ?

— Это былъ Аркабадъ.

— Аркабадъ!— въ одинъ голосъ воскликнули Безымянный и и Наиндра,— везд этотъ жестокій, неумолимый, безчеловчный злодй!..

— А кто была молодая двушка?— замирающимъ голосомъ спросилъ ученый.

— Она была круглая сирота изъ знатнаго рода Феліарди. Звали ее Діармидой.

— Діармида!— душу раздирающимъ голосомъ воскликнулъ Безымянный, роняя тяжкія слезы.

— Другъ,— тихо проговорила Наиндра, прислоняясь къ его плечу,— не отчаивайся, не убивайся надъ прошлымъ! Духъ Діармиды вселился въ меня. Милосердный Брама пожелалъ, чтобы на срзанномъ стебл разцвлъ пышный цвтокъ, чтобы я замнила теб все утраченное тобой и чтобы ты былъ для меня всмъ на свт.

— Да,— растроганно произнесъ ученый,— Діармида и Наиндра — два ангела съ одной душой.. Продолжай, Ахмедъ,— обратился онъ къ старцу,— я хочу все знать. Вдь до сихъ поръ мн было неизвстно, отъ чьей руки погибли мои родственники.

Старикъ продолжалъ свой разсказъ.

Дв недли спустя состоялась пышная свадьба Діармиды Феліарди съ принцемъ Рамой Руиджи. Жениха велъ къ внцу старый Дэканъ, его ддъ, благородный старецъ, съ длинной сдой бородой, а позади шествовали отецъ и мать новобрачнаго Діами Руиджи и его супруга Анооръ, а за ними трое братьевъ жениха, принцы Иглиръ, Баліумъ и Догмаръ. Позади толпились гости званые и незваные и среди послднихъ находился Ахмедъ.

Онъ одинъ замтилъ облако печали на чел новобрачной, онъ, да еще браминъ Аркабадъ, не спускавшій ястребинаго взора съ несчастной молодой двушки.

Ахмедъ отъ души сочувствовалъ семь Руиджи, обреченной на погибель совтомъ браминовъ Эллора. Долгъ повелвалъ ему пойти въ домъ принцевъ Руиджи и предупредить ихъ о грозящей имъ опасности, но Ахмедъ боялся страшной мести браминовъ за свой доносъ и промолчалъ. Такъ прошло шесть мсяцевъ, ничто не нарушало мирной жизни князей Руиджи и счастья молодой четы. Діармида мало-по-малу стала забывать угрозы браминовъ, вся отдаваясь своему молодому счастью.

А между тмъ гроза уже готова была разразиться надъ этимъ домомъ. Старый Деканъ имлъ обыкновеніе совершать ежедневно прогулку на своемъ боевомъ кон и люди почтительно склонялись передъ старикомъ, котораго вс уважали, какъ храбраго и славнаго воина. Однажды утромъ, когда Ахмедъ былъ занятъ обычной работой, къ нему подошелъ браминъ Аркабадъ.

— Ахмедъ, ты вренъ?— спросилъ онъ.

— Да, господинъ,— не задумываясь отвтилъ слуга.

— Общаешь-ли ты мн молчать обо всемъ, что увидишь?

— Общаю!

— Въ такомъ случа захвати заступъ и лопату и слдуй за мной. Ахмедъ повиновался. У выхода изъ подземелья Аркабада ожидало двое мужчинъ, одинъ изъ нихъ былъ служитель храма Эллора, въ другомъ, по красному шелковому шнуру, обмотанному вокругъ шеи, не трудно было признать душителя.

— Въ путь!— скомандовалъ браминъ.

Слдуя за нимъ, путники отправились въ лсъ, лежащій къ сверу отъ пещеръ Эллора, и вскор спустились въ глубокое ущелье, по дну котораго протекаетъ ручей.

— Здсь!— коротко произнесъ Аркабадъ.

Душитель утвердительно кивнулъ головой и, внимательно оглянувшись по сторонамъ, исчезъ въ окружавшемъ его кустарник. Приказавъ рыть мбгилу, Аркабадъ послдовалъ за душителемъ и вскор исчезъ въ чащ.

Вырывъ могилу, оба служителя. Ахмедъ и его товарищъ, прилегли въ трав, въ ожиданіи дальнйшихъ приказаній.

Такъ прошелъ часъ. Вдругъ вдали послышался конскій топотъ, всадникъ, видимо, быстро приближался, вдругъ топотъ затихъ. Съ минуту продолжалась мертвая тишина, за тмъ мимо притаившихся слугъ бшенымъ галопомъ пронеслась лошадь безъ всадника.

Такъ совершился первый актъ страшной драмы, сгубившей всхъ представителей славнаго рода Руиджи: искусно выпытавъ отъ слугъ, въ какомъ-направленіи отправится въ этотъ день на свою обычную прогулку старый Дэканъ, Аркабадъ легъ на землю, притворившись раненымъ и, какъ только показался всадникъ, сталъ отчаянно звать на помощь. Поровнявшись съ браминомъ Дэканъ соскочилъ съ коня и нагнулся къ мнимо-раненому. Въ этотъ моментъ изъ кустовъ выскочилъ душитель, накинулъ ему петлю на шею и тутъ-же запрокинулъ его мертвымъ на себя.

Тогда Аркабадъ позвалъ обоихъ слугъ и приказалъ имъ зарыть старика въ могилу, а самую могилу сравнять съ землей и заложить дёрномъ, чтобы на этомъ мст не осталось слда.

— Теперь забудьте навсегда о томъ, что случилось, не то при малйшемъ воспоминаніи объ этомъ васъ постигнетъ та-же участь, а можетъ быть и худшая,— мрачно произнесъ браминъ, когда его приказаніе было исполнено.

XVIII.
Козни браминовъ.

Съ минуту старый индусъ молчалъ. Крупныя капли пота струились по его лбу.

— Вотъ здсь,— проговорилъ онъ, указывая на первую могилу,— здсь покоится прахъ благороднаго старца Дэкана. Ужъ много лтъ я слжу, чтобы прохожіе воздавали ему ту почесть, какая подобаетъ умершимъ воинамъ.

— Здсь?— удивленно спросилъ Безымянный, но вдь вы-же зарыли его неподалеку отъ храмовъ Эллора?

— Да, это такъ и было, Саибъ, а какъ останки благороднаго Дэкана очутились здсь, я разскажу вамъ посл, а теперь позвольте мн продолжать свою грустную исповдь.

— Хорошо, говори, Ахмедъ, я слушаю тебя,— отвчалъ молодой ученый.

— Съ того дня я навкъ лишился покоя, мучаясь и терзаясь сознаніемъ, что я былъ соучастникъ возмутительнаго преступленія. Я жестоко страдалъ и все-же не находилъ въ себ силы воспротивиться намреніямъ браминовъ. Я зналъ, что при первой моей попытк выдать ихъ преступленіе, эти жестокіе люди, губившіе десятки вліятельныхъ семействъ, раздавили-бы меня какъ жалкаго червяка.

Между тмъ принцы Руиджи назначили крупную награду тому, кто отыщетъ тло погибшаго Дэкана: Но, несмотря на самые тщательные поиски мстнаго населенія и княжескихъ слугъ, трупъ стараго воина такъ и остался неразысканнымъ. А я, свидтель убійства Дэкана, молчалъ изъ страха передъ браминами, изъ страха смерти. Такъ прошло нсколько мсяцевъ и розыски покойнаго прекратились.

За это время я часто встрчалъ брамина Аркабада и замтилъ, что его отношенія ко мн измнились къ лучшему. Онъ былъ особенно милостивъ и благосклоненъ ко мн, считая меня, повидимому, врнымъ и преданнымъ слугой.

Если-бы я тогда далъ ему понять, какъ мучатъ меня угрызенія совсти со дня убійства стараго Дэкана, то, конечно, избавился-бы отъ необходимости присутствовать при другихъ подобныхъ сценахъ. Но я былъ тогда подлый трусъ и, боясь потерять благосклонность брамина, я молчалъ, затаивъ на душ терзавшія страданія.

Прошло два мсяца со смерти славнаго Дэкана, какъ вдругъ, однажды утромъ, къ воротамъ храма Эллора прискакалъ запыхавшійся гонецъ. Онъ принесъ важную всть. Одинъ индусскій милліонеръ былъ при смерти и просилъ прислать къ себ какого-нибудь брамина, чтобы тотъ усладилъ его послднія минуты бесдой о божественномъ Брам и о надеждахъ на свтлое будущее, открывающееся за гробомъ избраннымъ правоврнымъ.

Къ немалому удивленію Ахмеда, браминъ Аркабадъ самъ вызвался хать къ умирающему. Онъ позвалъ къ себ Ахмеда и сообщилъ ему о своемъ намреніи взять его съ собой.

Служитель взялъ съ собой книгу Веда (индусскій переводъ съ санскритскаго подлинника) и они пустились въ путь.

По дорог Аркабадъ преподалъ своему спутнику слдущія наставленія:

Когда я теб незамтно кивну головой, ты приблизишься къ изголовью умирающаго раджи, я передамъ теб книгу Веда и ты вмсто меня будешь продолжать чтеніе. Но помни, что ты долженъ всецло погрузиться въ свое занятіе, не видть и не слышать ничего изъ того, что произойдетъ вокругъ тебя.

Ахмедъ молчалъ, хотя переживалъ страшную душевную пытку. Онъ предчувствовалъ, что его безконечныя мученія еще только начинаются и что ему, вроятно, придется сдлаться свидтелемъ, а можетъ быть соучастникомъ, цлаго ряда преступленій.

Наконецъ путники прибыли въ роскошный дворецъ больного раджи Паома Руиджи. Здсь царило смятеніе и скорбь.

Брамина встртила красивая молодая женщина съ распущенными волосами въ разодранной одежд, какъ того требуетъ обычай для выраженія скорби. Это была Сокоумъ, молодая жена раджи. Годъ тому назадъ милліонеръ женился на ней, возведя ее изъ простой рабыни на степень своей жены. Вроятно этому немало содйствовали брамины, такъ какъ молодая женщина, ставъ женой раджи, сдлалась усердной жертвовательницей на храмы Эллора, и Ахмедъ не разъ видлъ, какъ она приходила въ святилище на таинственныя совщанія съ браминами.

Сокоумъ распростерлась на земл передъ Аркабадомъ, когда тотъ вошелъ въ домъ раджи

— Святой отецъ!— простонала она со всми признаками безнадежнаго горя,— душа моя полна печали!

— Знаю, дочь моя!— отвчалъ лицемръ,— оттого-то я и принесъ теб утшеніе, ниспосылаемое Брамой своимъ возлюбленымъ чадамъ.

Эти обычныя слова утшенія успокоительно подйствовали на молодую женщину. Она сразу утихла, тревога исчезла съ ея лица и, странное дло, Ахмеду показалось, что въ ея черныхъ глазахъ промелькнулъ лучъ несомннной радости. Очевидно въ словахъ брамина скрывался для нея таинственный смыслъ. Она поспшно встала и повела брамина въ роскошную залу, гд умирающій раджа лежалъ на своемъ смертномъ одр,

Блдный, измученный, съ печатью близкой смерти на чел Паомо слабо улыбнулся при вид входящаго къ нему брамина. Послдній приблизился къ умирающему, изобразилъ у него на груди знакъ священнаго треугольника, символъ браманической Троицы, затмъ слъ у изголовья раджи и сталъ глухимъ груднымъ голосомъ читать стихи книги, Веда повствующіе о странствованіяхъ освобожденной отъ земныхъ оковъ души по пустынямъ безпредльности.

Въ дальнемъ углу залы Сокоумъ, сидя на подушкахъ, время отъ времени произносила монотоннымъ тоскливымъ голосомъ:

— Брама! Вишну! Шива!

Паомо тяжело дышалъ. Лицо его съ каждой минутой все больше и больше блднло, жизнь замтно угасала въ его измученномъ тл, онъ былъ уже безъ сознанія и конецъ былъ нед, алекъ. Тогда Аркабадъ передалъ слуг священную книгу. Тотъ сталъ читать. Но мало по малу, не переставая читать, Ахмедъ сталъ разбирать каждое слово разговора брамина съ Сокоумъ.

— И такъ, родственники твоего супруга, презирая твое низкое происхожденіе, намрены оспаривать у тебя право на наслдство посл смерти Паома?— говорилъ Аркабадъ.

— Да, святой отецъ! А между тмъ я была яркимъ лучемъ свта на склон его жизни. А теперь меня хотятъ изгнать изъ дворца, гд я была полновластной хозяйкой. Сжалься, отецъ, надъ безпомощной женщиной. Вспомни только, что я всегда была послушна вол браминовъ и не скупилась на царскіе подарки!

— Успокойся, прекрасная Сокоумъ, не бойся, брамины не оставятъ тебя безъ своей помощи и поддержки. Мы уже подумали о томъ, какимъ способомъ сохранить теб право на наслдство, которое ты сумешь употребить на пользу Брам. Ты знаешь, законъ Низама гласитъ, что раба, ставъ женой своего господина, наслдуетъ его богатства только въ данномъ случа…

— Когда вдова приказываетъ воздвигнуть себ вдовій костеръ,— съ живостью подхватила Сокоумъ,— на которомъ должна быть сожжена живой, чтобы не пережить своего мужа. Въ такомъ случа она иметъ право завщать все состояніе кому-нибудь изъ своихъ родственниковъ.

— Ну да!— насмшливо подтвердилъ Аркабадъ.

— Но неужели ты требуешь этого отъ меня! Я не хочу жертвовать жизнью, я хочу жить и наслаждаться жизнью!— воскликнула Сокоумъ.

— Молчи!— прикрикнулъ на нее брамивъ,— слушайся совта мудрйшихъ! Законъ Низама гласитъ такъ: ‘Рабыня, ставъ женой своего господина, унаслдуетъ его состояніе, если прикажетъ воздвигнуть для себя вдовій костеръ’. Но въ закон не сказано, что она должна быть сожжена. И вотъ мы воспользуемся этой неточностью, чтобы спасти тебя отъ смерти и сдлать наслдницей Паома. Ты должна будешь тосковать и убиваться по немъ, увряя всхъ, что не въ силахъ пережить его смерти, затмъ ты прикажешь воздвигнуть себ костеръ, исполнивъ такимъ образомъ то, что предписываетъ законъ.

— Да!— прошептала Сокоумъ, видимо не уловивъ вполн смысла словъ брамина.

— Въ назначенный день ты появишься на костр,— продолжалъ браминъ,— но не бойся. Мы съ умемъ отвратить отъ тебя пламя, и въ тотъ же день ты будешь благодарить насъ за то, что мы добыли теб наслдство раджи.

— Да, но мои враги скажутъ, что воздвигнуть костеръ мало, что нужно быть сожженной,— возразила молодая женщина.

— Возможно. Но судьи подумаютъ, что брамины лучше понимаютъ священное писаніе, чмъ простые смертные.

— Неужели, отецъ, брамины согласны засвидтельствовать это передъ судомъ.

— Да, дочь моя! Но мы разсчитывали на твою признательность, ты не должна забывать нуждъ храмовъ Эллора и ихъ священнослужителей.

Ахмедъ слушалъ этотъ разговоръ и не могъ понять, почему брамины вздумали помогать Сокоумъ. Вдь семья раджи была очень религіозна и не мене Сокоумъ щедра на дары и пожертвованія. Конечно, Ахмеду и въ голову не приходило, что покровительство бывшей рабын клонилось къ тому, чтобы нанести новый ударъ принцамъ Руиджи.

Весь этотъ день браминъ и служитель оставались во дворц раджи, который незамтно скончался въ то время, какъ браминъ и Сокоумъ обсуждали незаконный способъ завладть его имуществомъ. Когда собрались родственники, друзья и слуги покойнаго, молодая вдова объявила, что будучи не въ состояніи перенести столь тяжкую утрату, она ршилась на добровольное самосожженіе, чтобы послдовать въ райскія страны за своимъ дорогимъ супругомъ. Присутствующіе принимали это подлое притворство за чистую монету и всячески старались заставить ее отказаться отъ мысли пожертвовать своей молодостью и красотой. Но вдова была непоколебима въ своемъ ршеніи. Черезъ три дня должна была совершиться торжественная церемонія

Во время обратнаго пути Аркабадъ, не подозрвавшій, что его планы извстны Ахмеду, сказалъ ему:

— Несмотря на вс мои уговоры, Сокоумъ твердо ршила умереть. Но дать ей погибнуть такой смертью, какъ сожженіе на костр, было-бы жестоко, поэтому я ршилъ ее спасти противъ ея воли. Теперь слушай, что ты долженъ сдлать:

Ты отправишься въ Орангабадъ, во дворецъ англійскаго генералъ-губернатора и скажешь ему, что браминъ Аркабадъ извщаетъ его, что чрезъ трое сутокъ вдова раджи Паома Руиджи намрена сжечь себя на вдовьемъ костр вмст со своимъ покойнымъ супругомъ и что Аркабадъ проситъ его принять мры, чтобы воспрепятствовать совершенію этого варварскаго обычая. Вотъ теб мое кольцо,— добавилъ Аркабадъ,— покажи его какъ доказательство того, что ты мое довренное лицо.

Въ то время англичане старались искоренить этотъ нелпый обычай, но въ большинств случаевъ ихъ попытки оставались безуспшными передъ фанатизмомъ толпы. Поэтому англичане были весьма признательны браминамъ, когда т имъ оказывали поддержку.

Не подлежало сомннію, что англійскій генералъ-губернаторъ, по просьб брамина, приметъ вс мры, чтобы помшать сожженію вдовы.

Ахмедъ поблагодарилъ брамина за довріе, но на душ у него было тяжело. Онъ сознавалъ, что у Аркабада была какая-то тайная мысль, скрытая отъ него.

Молча продолжали они путь. Когда-же они достигли дороги, ведущіе въ Орангабадъ, браминъ простился со слугой и приказалъ идти къ губернатору, а затмъ, исполнивъ порученіе, вернуться къ нему и обо всемъ ему доложить.

Во дворц Ахмедъ былъ принятъ очень любезно. Вернувшись въ святилище Элдора, слуга обо всемъ донесъ брамину и тотъ остался имъ такъ доволенъ, что даже вручилъ ему нсколько рупій, что было съ его стороны необычайной щедростью, такъ какъ брамины, весьма охотно принимающіе деньги, очень неохотно разстаются съ ними.

Насталъ день, назначенный для церемоніи. Брамины, въ блыхъ льняныхъ одеждахъ, въ внкахъ изъ голубыхъ лотосовъ, съ священными статуэтками божества, торжественнымъ шествіемъ направились во дворецъ покойнаго Паома Руиджи.

На большомъ почетномъ двор, окруженномъ старинными деревьями, возвышался гигантскій костеръ.

На богатыхъ коврахъ, настланныхъ на верхней площадк костра, лежало тло раджи въ праздничной одежд.

Жадная до всякихъ зрлищъ толпа плотнымъ кольцомъ окружала мрачный жертвенникъ. Впереди толпились родственники покойнаго и среди нихъ отецъ Рамы, принцъ Діоми, глаза дома Руиджи. Брамины образовали плотное кольцо вокругъ костра. Съ минуты на минуту должна была разъиграться трагическая сцена. У всхъ больно сжималось сердце при мысли о молодой красавиц, которая должна была погибнуть на костр. Вдругъ раздались звуки гонговъ, и на терасс дома, окруженная рабынями, появилась Сокоумъ.

Она была блдна и взволнована. Несмотря на увренія брамина, душа ея была полна ужаса и смятенія. Одта она была въ длинное блое платье, черные волосы, заплетенные на дв косы, темными змями вились по спин, надъ каждымъ ухомъ было вколото по алой роз. Она шла медленно, не поднимая глазъ, прямо къ костру. Но въ тотъ моментъ, когда она занесла ногу на ступени лстницы, устроенной для ея удобстаа сбоку костра, мужество покинуло ее и несчастная откинулась назадъ. Но Аркабадъ поспшно шепнулъ ей магическое слово, которое разомъ вернуло ей полное самообладаніе. Съ улыбкой на устахъ вбжала Сокоумъ на костеръ, обратившись лицомъ къ толп, окинула ее долгимъ прощальнымъ взглядомъ, простилась со всми присутствующими и легла на парчевый покровъ, разосланный для нея на бревнахъ костра.

— Милосердный Брама! Взгляни съ своей небесной высоты,— запли брамины,— какъ одно изъ твоихъ созданій возвращается къ теб въ лоно ране назначеннаго тобой часа. Прими ее въ число избранныхъ твоихъ.

Снова зазвучали гонги подобно отдаленному грому.

Четверо слугъ, съ зажженными факелами, приблизились къ костру и сыпали по угламъ. По данному знаку они должны были съ четырехъ концовъ поджечь сухое дерево костра.

Но, прежде чмъ брамины подали этотъ знакъ, раздался громкій голосъ съ сильнымъ британскимъ акцентомъ, приказывавшій остановить церемонію.

Дворъ наполнился англійскими солдатами, нсколько изъ нихъ вскочили на костеръ и куда-то увлекли Сокоумъ, остальные принялись разгонять толпу.

Между тмъ слуги подожгли костеръ и духъ бднаго раджи отправился совершать небесное странствованіе одинъ, а не въ спровожденіи своей молодой супруги.

Опомнившись отъ неожиданности и понявъ, что солдатами совершено страшное святотатство — прекращеніе церемоніи сожженія вдовы, толпа яростно кинулась на англичанъ, произошла свалка, среди которой погибло нсколько человкъ.

Тутъ вмшались брамины, заявивъ, что, вроятно, самъ Брама пожелалъ, чтобы Сокоумъ осталась жива, и все разомъ успокоилось. Предоставивъ солдатамъ полновластно хозяйничать во дворц раджи, друзья и знакомые раджи дождались, пока сгорлъ костеръ и мирно разошлись по домамъ.

Никто не замтилъ, какъ наемные убійцы, подкупленые браминами, предательски убили благороднаго Діоми Руиджи и тайкомъ унесли его тло.

И въ то время, когда встревоженные родственики тщетно разыскивали главу принцевъ Руиджи, Ахмедъ рылъ въ овраг свжую могилу возл той, гд былъ похороненъ старый Дэканъ, безслдно исчезнувшаго для всхъ, кром браминовъ и Ахмеда….

Закончивъ свой разсказъ о смерти Дэкана и Діоми, старый индусъ со вздохомъ указалъ на вторую могилу.

— Вотъ здсь похороненъ принцъ Діоми,— пояснилъ онъ.

Безымянный съ молчаливой скорбью взглянулъ на могилу.

Крупныя слезы катили у него изъ глазъ.

XIX.
Путь преступленій.

— Все онъ! Все тотъ-же Аркабадъ!— простоналъ молодой ученый, закрывая лицо руками въ порыв горькаго отчаянія,— и я десятки разъ держалъ въ рукахъ этого негодяя и не всадилъ ему ножа въ горло!

Наиндра нжно склонилась головкой на плечо Безымяннаго.

— Милый мой,— ласково проговорила она,— я до сихъ поръ думала, что никто не перенесъ въ жизни столько страданій, сколько я ихъ пережила, но теперь я вижу, что ты страдалъ еще больше меня. Милосердному Брам было угодно спасти насъ одинъ для другого и вложить въ наши сердца одну общую любовь и одну общую ненависть. Мы были окружены могущественными врагами и сердца наши пылаютъ къ нимъ ненавистью. Но простимъ тхъ несчастныхъ, которые изъ слабости и безвблія согласились быть соучастниками преступленій браминовъ.

Ахмедъ, внимавшей двушк съ видимой тревогой, когда она кончила, сказалъ:

— Эта чистая двушка, прекрасная какъ свтлый лучъ солнца, поняла своей чуткой душой, что глиняный горшокъ не въ силахъ бороться съ мднымъ сосудомъ, и простила глиняному горшку его хрупкость… Но ты, возлюбленный саибъ, котораго я ждалъ долгіе годы съ трепетомъ и надеждой, неужели у тебя не найдется слово утшенія для бднаго Ахмеда? Неужели ты не скажешь, что я хоть сколько-нибудь загладилъ свою тяжкую вину передъ тобой?

Безымянный сдлалъ невроятное усиліе, чтобы справиться со своимъ волненіемъ.

— Несчастный старикъ! Я не имю зла на тебя,— сказалъ онъ, протягивая Ахмеду руку, которую тотъ благоговйно поднесъ къ своимъ губамъ,— я знаю, ты былъ слабымъ орудіемъ въ рукахъ всесильныхъ браминовъ. Утшься, дорогіе покойники, души, которыхъ летаютъ вокругъ насъ, безъ сомннія, простили тебя.

Слушая рчь молодого принца, старый индусъ неудержимо рыдалъ.

Давъ ему время успокоиться, докторъ попросилъ его продол жать свой разсказъ.

— Я долженъ знать, Ахмедъ, отъ чьей руки погибли остальные мои родственники,— сказалъ молодой ученый,— я убжденъ, что убійцей моей матери, троихъ братьевъ и жены былъ тотъ-же преступный Аркабадъ! Но я хочу слышать изъ твоихъ устъ кровавую исторію этого страшнаго прошедшаго.

Старикъ повиновался.

— Несмотря на тщательные розыски, Діоми пропалъ безслдно. Въ это время юная Діармида готовилась сдлаться матерью, изъ сожалнія къ ней, отъ нея скрыли это несчастье.

Наконецъ насталъ счастливый день, когда Діармида родила сына.

Согласно обычаю мальчику дали уменьшительное имя его отца

Ребенка назвали Рамани.

При вид новорожденнаго младенца, Леоноръ забыла на время о страшномъ несчасть, постигшемъ семью Руиджи, это крошечное существо какъ-бы заполняло собой проблъ, оставленный въ семь безслднымъ исчезновеніемъ Дэкана и Діоми.

Только теперь Леоноръ ршилась разсказать Діармид о гибели Діоми. Это извстіе чуть не убило молодую мать. Она вспомнила о разговор съ браминомъ въ святилищ Эллора и поняла, что это начало тхъ страшныхъ несчастій, о которыхъ грозилъ Аркабадъ.

Это открытіе какъ громомъ поразило несчастную Леоноръ. Теперь, посл разговора съ Діармидой, она поняла причину исчезновенія Дэкана и Діоми, поняла что Руиджи навлекла на себя непримиримую ненависть браминовъ. Бороться противъ нихъ не было никакой возможности, значитъ гибель всего рода была неизбжна. Об женщины долго обсуждали свою горькую участь, но предупредить своихъ сыновей о грозящей бд Леоноръ не ршилась, зная, что вс Руиджи люди отважные, смлые, способные явно возстать на коллегію браминовъ Эллора.

— И это было-бы гораздо лучше!— злобно воскликнулъ Безымянный.

Ахмедъ покачалъ головой въ знакъ сомннія.

— Какъ знать саибъ,— въ раздумьи пробормоталъ онъ,— только ваша матушка была объ этомъ другого мннія. Она поняла, что алчные брамины задумали завладть богатствомъ князей Руиджи и Феліарди и для этого ршили истребить эти два славныхъ рода, пользовавшіеся большимъ вліяніемъ въ народ. Единственнымъ средствомъ избгнуть опасности было удаленіе изъ Индіи наслдниковъ Руиджи.

— Теперь мн понятна причина упорства, съ которымъ матушка уговаривала насъ хать въ Европу учиться,— замтилъ Безымянный,— ‘близокъ день’, говорила она, ‘когда вамъ придется вести борьбу за независимость вашего народа. Позжайте въ Европу, чтобы пріобрсти тамъ познанія, которые обезпечили-бы народамъ Востока знаніе и могущество западныхъ народовъ. Для того, чтобы побдить врага, надо сравняться съ нимъ силами и знаніемъ’.

— Да, саибъ, планъ вашей матушки былъ-бы очень хорошъ, если-бы о немъ не узнали брамины. Ваши слуги, подкупленные браминами, доносили имъ о каждомъ вашемъ слов и шаг. Такимъ образомъ ваши враги знали о дн назначенномъ для отъзда вашихъ трехъ братьевъ и вашей матушки. И вотъ, наканун этого дня, въ святилище Эллора явился одинъ изъ вашихъ корнаковъ (поводильщикъ домашнихъ слоновъ), котораго я зналъ лично. Онъ вызвалъ Аркабада и имлъ съ нимъ продолжительную бесду, посл которой браминъ веллъ позвать меня къ себ.

Сердце мое замерло отъ тяжелаго предчувствія, неужели мн опять придется быть соучастникомъ преступленія?

— Ты мн сегодня нуженъ, Ахмедъ,— сказалъ браминъ,— однься простымъ пахаремъ и слдуй за мной. Служеніе Брам призываетъ меня сегодня въ далекій путь.

О, я понялъ: къ двумъ призракамъ, упрекавшимъ меня по ночамъ за то, что я позволилъ глумиться надъ ними, должны были присоединятся другіе мучительные призраки. Однако я затаилъ свои муки и, не сказавъ ничего, покорно повиновался брамину. Мы отправились съ нимъ въ браманическій монастырь Адигаръ, расположенный въ 30-ти километрахъ отъ города того-же имени, вблизи желзнодорожной линіи Феола-Бомбей.

Это богатйшее помстье браминовъ, роскошный монастырь съ плодородными землями, громадными лсами и играми. Здсь Аркабадъ былъ принятъ съ почетомъ, подобающимъ высокому положенію исполнителя приговоровъ совта браминовъ Эллора. Вскор, по прибытіи, Аркабадъ и Ампаръ, настоятель Адигарскаго монастыря, заперлись и долго о чемъ-то совщались. Съ наступленіемъ ночи Аркабадъ призвалъ меня къ себ.

— Возьми это и иди за мной, приказалъ онъ, указывая мн на разложенные на стол инструменты: отвертки, кирки и заступъ. Я повиновался, мы вышли изъ монастырской ограды и направились въ глубь лса. Вскор мы достигли полотна желзной дороги.

Браминъ приказалъ мн вывинтить винты, скрплявшіе рельсы между собой.

Я съ ужасомъ понялъ, что этотъ негодяй заставляетъ меня подготовлять страшную катастрофу, такъ какъ съ удаленіемъ винтовъ крушеніе позда было неизбжно.

Въ моемъ воображеніи уже вставала страшная картина разбитаго позда, я видлъ передъ собой груды обломковъ и окрававленныхъ тлъ.

Грубый голосъ злодя вернулъ меня къ дйствительности.

— Ну, чтожъ, намренъ ты приняться за дло,— сурово спросилъ онъ.

И, вмсто того, чтобы однимъ ударомъ кирки уложить на мст этого гнустнаго негодяя, я повиновался его грозному голосу, въ душ проклиная свою подлую трусость.

Я сталъ послушно разъединять рельсы, когда я кончилъ свою работу, браминъ съ довольнымъ видомъ потрепалъ меня по плечу.

— Я доволенъ тобой, Ахмедъ, милостиво сказалъ онъ,— скоро я возвышу тебя за твои заслуги и ты тоже будешь имть свою долю въ тхъ богатствахъ, которыя будутъ пріобртены твоими стараніями братствомъ Эллора. Теперь ты мн больше не нуженъ. Можешь идти отдохнуть, а утромъ я призову тебя.

Едва волоча ноги, я вернулся въ свою келью, бросился на полъ и долго беззвучно рыдалъ. Наконецъ усталость взяла свое и я забылся тяжелымъ сномъ.

Въ браминскимъ общинахъ никто изъ братьевъ не иметъ право запираться въ своей кель и всякій братъ можетъ, когда ему вздумается, войти въ келью.

Шумъ нсколькихъ голосовъ разбудилъ меня.

— Вставай! Уже четыре часа!

Я открылъ глаза. Въ моей кель толпилось нсколько браминовъ.

— Четыре часа!— съ ужасомъ подумалъ я, вспомнивъ, что черезъ полчаса должна произойти подготовленная мною катастрофа. Дрожа, я вскочилъ на ноги и послдовалъ за браминами. Возл полотна желзной дороги насъ ожидалъ уже Аркабадъ.

— Возьмите факелы! приказалъ онъ.

И мои спутники тотчасъ скрылись въ чащ лса. Тамъ на земл лежала цлая куча смоляныхъ факеловъ. Каждый изъ насъ взялъ по одному изъ нихъ. Машинально послдовалъ я примру другихъ, машинально вернулся съ остальными къ рельсамъ. Кругомъ царила торжественная тишина. Присутствующіе нкоторое время хранили молчаніе. Вдругъ вдали послышался частый стукъ локомотива и вагоновъ. Поздъ на всхъ парахъ мчался къ намъ навстрчу. У меня тоскливо сжалось сердце. Аркабадъ обернулся къ намъ, на лиц его отражалась злобная радость.

— Помните мое распоряженіе?— спросилъ онъ.

Присутствующіе почтительно склонили головы.

Я-же ничего не сознавалъ. Волосы у меня стояли дыбомъ, въ вискахъ стучало, я еле стоялъ на ногахъ.

Между тмъ поздъ все приближался. Два фонаря локомотива казались мн глазами страшнаго чудовища, увлекавшаго доврившихся людей на страшную гибель и смерть.

Еще минута томительнаго ожиданія. Поздъ совсмъ близко. Вдругъ, о адское зрлище! Раздается страшный трескъ. Вагоны стремительно напираютъ другъ на друга, все превращается въ груду обломковъ и человческаго мяса и костей, воздухъ огласился человческими криками и стонами.

Аркабадъ и его спутники быстро зажгли факелы и бросились бжать къ мсту катастрофы.

Нсколько минутъ спустя между вагонами показались языки пламени, которое, разростаясь, охватило скоро поздъ.

У меня тогда-же появилось подозрніе, что это браминъ и его сообщники подожгли поздъ. Мимо меня бжали люди, унося убитыхъ и раненыхъ. Я не въ силахъ былъ вынести этого зрлища и лишился чувствъ.

Когда я очнулся, было уже совершенно свтло и я ясно увидлъ дымящій паровозъ и груду поломанныхъ вагоновъ. Все это пылало какъ громадный костеръ. Не помня себя отъ ужаса, я вскочилъ и бросился бжать обратно въ монастырь.

Три дня спустя брамины Адигарскаго монастыря получили отъ Губернатора оффиціальную бумагу, въ которой онъ благодарилъ браминовъ за дятельную помощь, оказанную ими раненымъ и пострадавшимъ во время крушенія позда, проходившаго по ихъ земл.

Мы вернулись въ Эллора, везя съ собой на повозк четыре трупа. То были тла вашей матери и ея трехъ сыновей Иглара Баміума и Догмара.

Вс были уврены, что несчастные сгорли во время пожара, которымъ осложнилась катастрофа, лишь я одинъ зналъ, что бглецы, боле или мене серьозно раненые, были безчеловчно задушены браминами.

И теперь я долженъ былъ рыть четыре свжихъ могилы возл тхъ, гд покоились Діоми и Дэканъ.

XX.
Исторія принца Рамы.

Вокругъ могилъ воцарилась глубокая тишина. Блдный и убитый горемъ стоялъ принцъ Рама, единственный, оставшійся въ живыхъ изъ всего славнаго рода Руиджи, надъ могилами дорогихъ ему людей. Онъ не плакалъ, лицо его было по обыкновенію спокойно, только глубокая синева вокругъ глазъ свидтельствовала о тхъ страданіяхъ, которыя перенесъ этотъ человкъ за послдніе часы.

Вдругъ молодой ученый поднялъ голову.

— Ахмедъ, скажи мн, неужели Аркабадъ былъ главнымъ виновникомъ несчастій, постигшихъ мою семью?— спросилъ онъ.

— Да, господинъ.

— Онъ-же убилъ и мою жену Діармиду.

— Этого я не знаю, саибъ.

— Какъ, разв ты не участвовалъ въ этомъ дл?

— Нтъ, господинъ, я неповиненъ въ этомъ преступленіи, Діармида была задушена въ самомъ храм Эллора, куда привели ее злоумышленники. Кто это сдлалъ — не знаю, но надо полагать, что Аркабадъ, такъ какъ по занимаемому имъ положенію — исполнителя приговоровъ браминовъ Эллора — во всхъ подобныхъ случаяхъ главнымъ дйствующимъ лицомъ является онъ.

— Да, этотъ злодй, который, скрывая свое лицо подъ чернымъ покрываломъ, заставилъ меня быть безмолвнымъ свидтелемъ страшной сцены, былъ, вроятно Аркабадъ, тихо проговорилъ Безымянный, потомъ, обращаясь къ Наиндр, внимавшей ему со слезами на глазахъ:

— Дорогая, я безконечно благодаренъ теб зато, что ты воскресила во мн чувство любви, которое я считалъ навсегда угасшимъ во мн,— растроганнымъ голосомъ произнесъ онъ,— ты должна узнать, какимъ образомъ эти изверги измучили меня, убили во мн душу, какъ они истязали всхъ, кто только носилъ имя Руиджи.

Не отвчая ни слова, Наиндра положила свою голову на плечо молодого ученаго и устремила на него глубокій взглядъ своихъ черныхъ глазъ, какъ-бы желая ободрить его, помочь ему высказаться и начать, объ руку съ ней, новую, свтлую жизнь.

— Я былъ въ отчаяніи, узнавъ о смерти горячо любимой матери и всхъ моихъ братьевъ, горе мое было такъ велико, что трудно передать словами, но моя бдная Діармида убивалась и тосковала больше меня.

Я и не подозрвалъ, что то, что въ моихъ глазахъ было ужасной случайностью, для Діармиды было преднамреннымъ злодяніемъ.

Съ этого рокового дня моя жена рзко измнилась, куда длась ея безпечность и живость! Мрачная и убитая ходила она по дому, держа на рукахъ своего сынишку и не довряя его никому изъ слугъ. На всхъ она смотрла подозрительно и ни на шагъ не отходила отъ меня. Куда-бы я ни шелъ, она какъ тнь слдовала за мной, прижимая ребенка къ своей груди. Когда я старался успокоить ее, разогнать ея опасенія, казавшіяся мн безпричинными, она только отрицательно качала головой, говоря: ‘Врь мн, дорогой мой Рама, я слдую внушенію свыше, я чувствую, что мы въ большей безопасности вмст, неразлучные, но первая разлука, хотя-бы самая непродолжительная, непремнно убьетъ насъ’.

Между тмъ въ народ стали ходить слухи, что несчастья, постигшія нашу семью, не обошлись безъ участія браминовъ. Это заставило ихъ сдлаться осторожне и на время пощадить насъ. Но, конечно, народные слухи не на долго могли помшать имъ привести въ исполненіе планъ истребленія всего рода Руиджи.

Вс предосторожности бдной Діармиды повели только къ тому, что вмсто того, чтобы умереть вмст съ ней, мн пришлось перенести страшную моральную пытку и быть свидтелемъ страданій моей жены.

Однажды, посл обда, мы удобно размстились въ мягкихъ креслахъ и молча любовались прелестью тихаго лтняго вечера.

Діармида не спускала глазъ съ ребенка, спавшаго въ колыбели. Мною овладла какая-то пріятная усталость, отрадное чувство покоя, давно не испытаннаго мною, я погрузился въ легкую дремоту.

Вдругъ мимо меня проскользнула какая-то черная тнь, я вздрогнулъ. Передо мной стоялъ человкъ въ одежд брамина, съ лицомъ окутаннымъ чернымъ покрываломъ, въ которомъ были прорзаны отверстія для глазъ, называемыя ‘Littma’ или ‘domam’ (литма или домамъ).

Діармида тоже увидла незнакомца и, громко крикнувъ, ‘Рама! Рама’! бросилась впередъ между ребенкомъ и браминомъ. Я хотлъ кинуться къ ней на помощь, но тутъ произошло нчто ужасное: мои члены отказывались повиноваться, какъ будто окаменли, я не могъ двинуть ни рукой, ни ногой, и продолжалъ безпомощно лежать въ кресл.

Въ порыв отчаянія я сдлалъ страшное нечеловческое усиліе, чтобы превозмочь силу, парализовавшую мои движенія, и все-же усилія мои оказались тщетными, я не пошевелилъ ни однимъ суставомъ.

А Діармида, обезумвъ отъ ужаса, продолжала звать меня на помощь: ‘Рама! Дорогой! Проснись’! Видя ея отчаяніе, браминъ злобно расхохотался, глаза его сверкнули злобной радостью, сквозь отверстія литма.

— Напрасно ты призываешь его на помощь, онъ не можетъ отозваться на живой призывъ!— наконецъ сказалъ онъ.

Дикій вопль вырвался изъ груди несчастной женщины.

Она склонилась надо мной и прошептала: ‘Рама! Очнись дорогой мой, отвть мн! Бда и опасность висятъ у насъ надъ головой!’

Я все слышалъ и не могъ произнести ни слова, не могъ шевельнуть пальцемъ, мой умъ былъ совершенно свтелъ, мысли, ясны, но движенія были парализованы.

‘Брама! Брама!’ въ отчаяніи воскликнула несчастная Діармида, ‘неужели гнвъ твой обрушился, на послдняго изъ Руиджи?’

‘Нтъ еще! отозвался браминъ.

‘Какъ понять твои слова? служитель Брамы!’

‘Твой возлюбленный Рама еще можетъ быть спасенъ’.

‘О пусть онъ останется живъ и все мое состояніе достанется теб. Вдь я знаю, что брамины давно зарятся на мои богатства. Такъ возьмите-же все отъ меня! Мн не нужно ничего, только позвольте мн жить съ Рамой!’

Браминъ отрицательно покачалъ головой

— Нтъ, этого нельзя. Твой мужъ останется живъ, но ты будешь разлучена съ нимъ. Ты вышла за него противъ желанія браминовъ, теперь ты будешь наказана за свое непослушаніе.

Діармида глухо простонала:

— Но, пойми-же, что я не могу жить безъ него, онъ мое счастье, моя жизнь, видть его для меня необходимо!

— Страданія гршныхъ созданій пріятны богамъ, строго произнесъ браминъ, можетъ быть этимъ ты искупишь свою вину передъ Брамой!

Съ этими словами браминъ выхватилъ изъ-за пояса кинжалъ и занесъ его надо мной. Несчастная женщина громко вскрикнула и хотла броситься ко мн, но браминъ удержалъ ее за руку.

— Пойми, что мн стоитъ только опустить руку, а теб надо еще добжать до него. Ты слабая женщина и не въ силахъ бороться со мной. Такъ стой и слушай, что я теб скажу.

Діармида молча повиновалась, но въ глазахъ ея, устремленныхъ на мучителя, читалось такое отчаяніе, что больно было смотрть.

Въ груди у меня кипло бшенство, я видлъ, какъ браминъ издвался надъ страданіями моей жены, мучилъ и терзалъ ее своими жестокими словами и чувствовалъ, что безсиленъ наказать его за это. Я терялъ голову отъ безсильной ненависти и не могъ облегчить душу ни словомъ проклятія, ни крикомъ ярости.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Съ минуту Рама молчалъ, онъ не былъ въ состояніи продолжать свой разсказъ, при одномъ воспоминаніи о страшной сцен, нкогда имъ пережитой, холодный потъ выступалъ у него на лбу.

— Браминъ торжествовалъ,— посл короткой паузы продолжалъ молодой ученый,— Діармида молчала какъ убитая, а браминъ снова заговорилъ: ‘Наука браминовъ всесильна, она даетъ намъ неограниченную власть и позволяетъ подражать всемогущему Брам, осуществляя то, что для другихъ невозможно. И сокъ растеній, и животный ядъ, и сама молнія являются страшнымъ орудіемъ въ нашихъ рукахъ. Видишь-ли, мы захотли, чтобы твой отважный, сильный Рама сдлался слабе и безпомощне ребенка — и вотъ стоило намъ примшать нсколько капель одного растительнаго вещества къ его пищ и онъ безсиленъ, онъ весь въ моей власти…’

Діармида, закрывъ лицо руками, безнадежно рыдала. Бдняжка чувствовала, что все погибло, что мы беззащитны передъ этимъ чудовищемъ въ образ человческомъ.

Это-же сознавалъ и я!… Боже, чтобы я не далъ въ этотъ моментъ, чтобы владть своими руками и раздавить эту подлую гадину, а посл умереть, но только отомстивъ за все.

Я сдлалъ послднее, отчаянное усиліе, кости мои затрещали, мускулы натянулись, но это нервное напряженіе не дало никакихъ результатовъ: всей моей силы воли не было достаточно, чтобы побдить силу яда браминовъ. Посл этой попытки я окончательно упалъ духомъ. Итакъ, я долженъ присутствовать, точно каменный истуканъ, при пытк, которой подвергалась на моихъ глазахъ моя нжнолюбимая жена.

Нашь мучителъ, казалось, читалъ въ моихъ мысляхъ.

‘Видишь, Діармида’ со злобнымъ хохотомъ сказалъ онъ моей жен, ‘твой возлюбленный мужъ сдлалъ сейчасъ невроятное усиліе, чтобы стряхнуть съ себя это оцпененіе, но вся его энергія безсильна передъ нашей волей!’.

Вдругъ нашъ ребенокъ проснулся въ своей колыбели и жалобно закричалъ.

Діармида, точно безумная, бросилась къ нему и прижала его къ своей груди. Въ этомъ движеніи было столько отчаянія, столько безысходной тоски, что это смягчило бы самое черствое сердце, но браминъ остался неумолимымъ. Служителямъ Брамы незнакомы никакія нжныя чувства, никакіе человческіе порывы кром корыстолюбія и властолюбія. Они не знаютъ чувства привязанности и любви, все это они считаютъ позорными слабостями, ставъ вн общества, они ставятъ себя выше него.

‘Слушай, Діармида,’ сказалъ браминъ, когда несчастная успокоила ребенка, ‘вотъ условіе, на которомъ твой мужъ останется живъ: ты сейчасъ съ ребенкомъ покинешь дворецъ’.

‘А онъ?’ спросила несчастная, указывая на меня.

‘Онъ останется живъ, ты можешь поврить моему общанію, вдь я достаточно силенъ и могущественъ, чтобы не нуждаться во лжи. Впрочемъ, если ты все еще сомнваешься, я уничтожу это условіе и намъ не о чемъ больше говорить.

‘Нтъ, нтъ, я согласна исполнить твое требованіе!’

‘Въ такомъ случа, садись къ столу и пиши, что я теб скажу’.

Діармида покорно присла къ столу.

— ‘Пиши’, приказалъ браминъ,— ‘Я — Діармида Руиджи — добровольно навки покидаю этотъ дворецъ, на который обрушился гнвъ Брамы, всхъ тхъ, которыхъ я любила, постигло горе и несчастье, проклятіе тяготетъ надъ всмъ, что носитъ мое имя. Я бгу, унося моего ребенка, чтобы никогда не возвращаться сюда. Быть можетъ моя покорность судьб смягчитъ гнвъ Творца вселенной.

— Теперь подпишись полнымъ именемъ, приказалъ браминъ, когда молодая женщина послушно написала строки, продиктованныя имъ.

Діармида безпрекословно повиновалась.

— Теперь можешь идти, ты свободна! сказалъ браминъ.

— Куда? спросила несчастная.

— Куда хочешь. Брамины, которыхъ ты обвиняешь въ жестокости, когда они исполняютъ волю боговъ, къ теб милостивы: они не только не лишаютъ тебя свободы, не желая, чтобы ты знала нужду, даютъ теб вотъ этотъ кошелекъ. Въ немъ находится алмазовъ самой чистой воды на 12 милліоновъ рупій. Возьми ихъ и знай, что браминамъ не нужны твои богатства.

Діармида машинально протянула руку и взяла кошелекъ.

— А теперь уходи! Если ты будешь медлить, мн, быть можетъ, не придется спасти жизнь Рамы Руиджи.

Зная, насколько жестоки и безпощадны служители Брамы, Діармида не посмла ослушаться. Горько рыдая, она нагнулась ко мн и припала къ моимъ губамъ долгимъ, горячимъ поцлуемъ.

— Прощай, мой обожаемый супругъ! простонала она, я ухожу навсегда, чтобы теб даровали жизнь, ради тебя я обрекаю себя на вчное скитанье. Я никогда не забуду тебя, клянусь теб въ этомъ, и твой сынъ выростетъ, благоговя передъ твоимъ именемъ и храня въ душ воспоминаніе о теб!

Вдругъ, обернувшись къ брамину, она спросила:

— А Рама будетъ знать, что только изъ любви къ нему я ухожу отъ сюда?

— Къ чему это знать? насмшливо спросилъ браминъ.

— Къ тому, чтобы избавить его отъ безполезной муки и и горя. Лучше пусть онъ умретъ и я также, чмъ думать, что я покинула его по собственному желанію!

— Пусть такъ, онъ будетъ объ этомъ знать!— согласился браминъ,— видя, что ея ршеніе непоколебимо.

— Въ такомъ случа я готова принести жертву, которую ты требуешь отъ меня.

Она еще разъ нагнулась ко мн, потомъ, точно боясь, что у нея не хватитъ силы исполнить свое намреніе, она почти опрометью выбжала изъ дома.

Это было самое ужасное мгновеніе въ моей жизни. Я думалъ, что у меня сердце разорвется въ моей груди, но отрава браминовъ была сильне моихъ душевныхъ мукъ, и сердце мое продолжало биться также ровно и спокойно, какъ если-бы ничего не случилось.

Нсколько минутъ браминъ молча разглядывалъ меня, наконецъ онъ сказалъ мн съ нескрываемой насмшкой:

— А теперь, принцъ Рама, настала твоя очередь раскаяться въ томъ, что ты отвернулся отъ служителей Брамы и осмлился покровительствовать товарищамъ ‘Шиви и Кали’, этимъ отвратительнымъ патріотамъ и борцамъ этой глупой свободы, которой ты и твой родъ посвятили себя. Я знаю, что ты гордъ и что, хотя ты и сознаешь, что въ моей власти, но не захочешь унизиться. Но мн это безразлично, потому, что въ любой моментъ я могу тебя зарзать или раздробить теб черепъ. Слушай-же, эта глупая Діармида вымолила теб пощаду. Я общалъ ей, что ты останешься живъ и сдержу свое слово, но ты будешь влачить самое жалкое существованіе въ подземной темниц, куда никогда не проникаетъ лучъ солнца, и ты не разъ пожалешь о смерти. Ты будешь жить, зная, что эта глупая Діармида своей безполезной жертвой только ухудшила твое положеніе, вымоливъ теб вмсто сравнительно быстрой и легкой смерти самое ужасное существованіе, какое только можетъ влачить человкъ. Но можетъ быть ты утшаешь себя безумной надеждой, что сынъ твой выростетъ, воспитанный твоей любимой женой, и что съ нимъ вмст возродится будущее принцевъ Руиджи. Но знай, что и этого утшенія не будетъ теб. Завтра утромъ поселяне, направляясь на свою работу, найдутъ тло Діармиды на пол близъ ручья Аллимилада. Жена твоя будетъ задушена по приговору браминовъ Эллора. Завтра же слуги наши похитятъ твоего сына и отвезутъ его въ браминскій монастырь. И онъ выростетъ воспитанный нами и подобно намъ сдлается ярымъ врагомъ этой смшной и глупой свободы, которой ты такъ поклоняешься. Вотъ утшеніе, которое теб останется въ твоемъ заключеніи. Я ужъ приготовилъ теб каморку, самый ужасный и мрачный подвалъ, безъ воздуха и свта. Слушая слова брамина и чувствуя на себ его злобный, упорный взглядъ, я постепенно терялъ сознаніе, звзды тускнли передъ моими глазами, сердце начинало биться все медленне и медленне, я уже не сознавалъ — живъ ли я или мертвъ. И, наконецъ, сильное потрясеніе и дйствіе яда произвели жестокій припадокъ каталепсіи т. е. того состоянія, въ которое себя приводятъ факиры посредствомъ гипнотизма. Пульсъ мой почти пересталъ биться и я погрузился въ сонъ, который трудно было отличить отъ смерти. Я ужъ не думалъ, не страдалъ, я былъ живой мертвецъ, въ которомъ лишь въ слабой степени держалась растительная жизнь.

XXI.
Воскресшій изъ мертвыхъ.

— Бдный, бдный другъ!— вздохнула Наиндра,— могу-ли я своей любовью заставить тебя забыть это ужасное прошлое?

Рама отвтилъ ей затмъ нжнымъ взглядомъ и продолжалъ…

— На темномъ неб зажглась лучезарная звзда и освтила мракъ темной ночи. Эта звзда — ты, дорогая Наиндра, ты уврачевала мое сердце, своимъ ласковымъ свтомъ озарила жизненный путь того, кто изнемогалъ въ одиночеств. Но позволь мн докончить печальную повсть моей жизни, я хочу, чтобы ты знала все.

Сколько времени я оставался въ летаргическомъ сн — не знаю, когда я очнулся и открылъ глаза я увидлъ себя въ каменномъ ящик, сквозь просвты котораго проникалъ холодный и сырой воздухъ, а надъ собой, сквозь стеклянную крышку, разглядлъ богато изукрашенный золотомъ и покрытый живописью сводъ, въ который упирались верхушки золоченыхъ колоннъ. Посл небольшого усилія, я узналъ эти колонны и этотъ сводъ. Я былъ въ святомъ-святыхъ храма Эллора.

Но что значитъ этотъ каменный ящикъ? Отчего на мн роскошныя праздничныя одежды?

Вдругъ я услышалъ чьи-то шаги, ко мн приближались двое людей, въ одеждахъ простолюдиновъ. Какой-то безотчетный инстинктъ подсказалъ мн, что я не долженъ подавать признаки жизни, что каждый человкъ здсь для меня врагъ. Я легъ на землю, закрылъ глаза и затаилъ дыханіе. На меня разомъ нахлынули воспоминанія прошлаго, я вспомнилъ ужасную гибель всей моей семьи, вспомнилъ вс муки, перенесенныя мною, но, вмсто жгучей боли, вмсто тоски и отчаянія, я не почувствовалъ ничего, какъ будто мое сердце умерло въ моей груди, хотя я и понималъ все окружающее меня. Между тмъ одинъ изъ слугъ наклонился ко мн и прошепталъ:

— Прости насъ, бдная жертва, что мы до сихъ поръ не схоронили тебя вмст съ твоими ближними, но это не такъ-то легко!

Рзкій крикъ вырвался изъ груди стараго Ахмеда.

— Какъ, саибъ, ты слышалъ эти слова? Да вдь это я ихъ произнесъ. Ты два года спалъ страннымъ сномъ, который мы принимали за смерть. А знаешь-ли ты, что произошло за это время? Нтъ? Такъ позволь мн разсказать все по порядку.

Когда ты лишился чувствъ и впалъ въ летаргическій сонъ, Аркабадъ позвалъ своихъ служителей, спрятанныхъ во дворц и приказалъ имъ отнести твое тло на телгу. Тебя завернули въ простыню, отнесли на повозку, завалили снопами свжей кукурузы и отвезли въ святилище Эллора, гд заперли въ подземный казематъ, въ которомъ скончались многіе мученики, имвшіе несчастье навлечь на себя гнвъ служителей Брамы.

Изъ твоихъ слугъ никто не показывался. Вс они заперлись по приказанію Аркабада въ людской, и, когда во дворецъ явилась англійская полиція для слдствія по поводу вашего внезапнаго исчезновенія, вс эти люди могли подъ присягой показать, что они ничего не видали и не слыхали.

Все это мн потомъ разсказали люди, участвовавшіе въ этомъ дл, я же ничего не зналъ, потому что въ это время былъ занятъ: я рылъ въ овраг могилу для Діармиды, которую нашли въ пол задушенной палачами святилища.

Такимъ образомъ покинутый ребенокъ и сумочка съ алмазами снова очутились въ рукахъ браминовъ и были увезены въ храмы Эллора. Ребенка поручили кормилиц-рабын, и вскор въ его нарождающихся волосахъ духовный цирульникъ выстригъ три тонзуры въ вид звзды, эмблему браминской троицы. Съ этого момента малютка былъ посвященъ Брам. Но смерть сжалилась надъ этимъ несчастнымъ потомкомъ горячихъ патріотовъ и похитила его изъ рукъ браминовъ, а я схоронилъ его вмст съ матерью, думая сдлать этимъ пріятное ея душ, хотя мн было страшно увидть мертвую при блдномъ свт луны. Каково же было мое удивленіе, когда, разрывая землю, я наткнулся на трупъ Діармиды, совершенно не разложившійся. Покойница была такъ же прекрасна, какъ и при жизни. Оказалось, что почва того мста, гд я похоронилъ ее, отличалась сильной примсью каменной соли, чмъ и объясняется поразившее меня явленіе. Это открытіе показалось мн какъ бы указаніемъ того, что мн слдовало сдлать. Намъ, слугамъ браминовъ, приходится по ихъ дламъ много путешествовать по разнымъ странамъ и вотъ, пользуясь этимъ, мн удалось при помощи товарищей ‘Шивы и Кали’ выкрасть тла принцевъ Руиджи и привезти ихъ сюда, гд я собственноручно приготовилъ имъ могилы и гд каждый прохожій воздастъ имъ должную дань. Когда вс Руиджи будутъ лежать тутъ, я ршилъ самъ бжать сюда въ пустыню, чтобы посвятить остатокъ дней тмъ, кого не посмлъ защитить при жизни. Я разсказалъ о своихъ планахъ одному изъ браминскихъ слугъ Лоаду, бывшему тоже замшаннымъ въ страшной исторіи истребленія Руиджи. Онъ общалъ мн бжать вмст со мной въ пустыню.

Надъ семью могилами мы возвысили семь экба и приготовили восьмую могилу для тебя, Саибъ. Мы ршили непремнно похоронить тебя вмст съ твоими родными, но это было трудно сдлать. Брамины, которыхъ народъ обвинялъ въ истребленіи славнаго рода Руиджи, съ цлью завладть ихъ имуществомъ, стараясь всячески противодйствовать этимъ слухамъ. Съ этой цлью они вытащили тебя изъ подземелья, одли въ лучшія одежды и, привсивъ къ твоему поясу тотъ самый кошелекъ съ алмазами, который нкогда получила Діармида, они выставили твое тло на поко на краю дороги, гд тебя, якобы, нашли приверженцы браминовъ.

Брамины объявили народу, что ты не умеръ, а только погруженъ въ летаргическій сонъ. Съ большимъ трудомъ имъ удалось добиться разршенія губернатора охранять твое тло, которое они помстили въ храм Эллора, чтобы народъ могъ приходить и во всякое время видть тебя, причемъ, я полагаю, брамины искусственнымъ способомъ поддерживали въ теб этотъ сонъ посредствомъ различныхъ, имъ однимъ извстныхъ, снадобій.

— Насъ обвиняютъ въ похищеніи богатствъ принцевъ Руиджи,— говорили брамины,— а между тмъ драгоцнные алмазы при немъ. Когда онъ проснется, то самъ скажетъ вамъ, что вс эти обвиненія — клевета!

Втирая очки легковрной толп, брамины въ то-же время ловко присваивали себ вс земли и недвижимыя имущества принцевъ Руиджи, какъ бы въ качеств откуповъ, увряя народъ, что тотчасъ посл твоего пробужденія теб все будетъ возвращено въ цлости и неприкосновенности.

Мы съ Лоадомъ знали, что это была гнусная клевета и, считая тебя умершимъ, только о томъ и думали, какъ бы похоронить твое тло вмст съ остальными Руиджи и избавить тебя отъ поруганія. Наконецъ представился удобный случай: что было во время празднованіе торжествъ Ягернаута. Въ этотъ годъ церемонія совершалась въ священномъ город Дели, и вс брамины храмовъ Эллора отправились туда, оставивъ храмы на попеченіи своихъ слугъ.

Такимъ способомъ мы имли въ своемъ распоряженіи нсколько дней. Мы съ Лоадомъ ршили этимъ воспользоваться.

Мы выставили стекла въ помщеніи, гд находилось твое тло, затмъ отправились исполнять свои обязанности, чтобы съ наступленіемъ ночи быть готовыми къ бгству. Было ршено, что мы вынесемъ твое тло къ выходу изъ ущелья, гд насъ будетъ ожидать телга, чтобы можно было бжать съ похищеннымъ тломъ сюда, въ этотъ забытый уголокъ земли, гд мы были-бы въ полной безопасности отъ преслдованій браминовъ.

Но увы — ночью, когда мы пришли за твоимъ тломъ, гробъ оказался пустымъ. Послдній изъ принцевъ Руиджи безслдно исчезъ.

— Да, я слышалъ вашъ разговоръ,— вставилъ Безымянный,— передъ наступленіемъ ночи я вышелъ изъ ящика и, притаившись за тяжелой бронзовой дверью святилища, сталъ дожидаться вашего прихода, чтобы бжать въ отворенную дверь, затмъ съ безсмысленными предосторожностями я пробрался до того мста, гд ожидали васъ лошади. Вскочивъ на одну изъ нихъ, я бжалъ къ товарищамъ ‘Шивы и Кали’, которые укрыли меня отъ браминовъ, снабдили скромной одеждой и деньгами, чтобы я не возбудилъ подозрнія, размнивая драгоценные алмазы и благополучно доставили меня на одинъ изъ кораблей, отправлявшихся въ Европу. Прибывъ туда, я съ жадностью принялся изучать вс науки, извстныя европейцамъ, чтобы при помощи этихъ знаній отомстить браминамъ за угнетеніе родного народа и послужить длу освобожденія. Наконецъ насталъ этотъ желанный часъ. И вотъ, отправляясь сюда, во всеоружіи европейской науки, готовый вступить въ отчаянную борьбу съ притснителями моей родины и ихъ союзниками — браминами, я встртилъ твою сестру — Анооръ, а она привела меня къ теб,— докончилъ Безымянный.

— Мы-же, продолжалъ Ахмедъ, найдя гробъ пустымъ, ршили, что брамины открыли нашъ заговоръ и, боясь гнва служителей Брамы, бжали сюда въ пустыню, по дорог Лоадъ умеръ и я очутился здсь одинъ. Много лтъ провелъ я возл этихъ могилъ, днемъ я сторожилъ эти экба, а ночью мучился угрызеніями совсти.

Старикъ смолкъ и грустно понурилъ голову

Вдругъ снизу изъ долины раздался веселый голосъ Сигаля,

— Эй, господа! Ужинъ накрытъ. Пожалуйте къ столу.

Задорный голосъ француза сразу оторвалъ Безымяннаго и Наиндру отъ ихъ мрачныхъ думъ и вернулъ ихъ къ дйствительности.

— Надо спуститься внизъ,— сказалъ Рама своей невст,— но я васъ попрошу, дорогая, не говорить ни слова нашимъ друзьямъ о томъ, что вы сегодня узнали, мн хочется, чтобы до поры, до времени, вы одна знали правду.

— Хорошо!— отвчала двушка,— я никому ничего не скажу, но пусть этотъ бдняга раздлитъ съ нами нашу трапезу.

— Да, да, дорогая!

Двушка подошла къ Ахмеду, все еще неподвижно сидвшему въ той же поз и ласково окликнула его.

Тотъ не отозвался.

— Ахмедъ, очнись!— громче сказалъ Безымянный.

Отвта не послдовало.

Удивленный докторъ подошелъ къ старику и коснулся его плеча, отъ этого прикосновенія старикъ потерялъ равновсіе и соскользнулъ на землю.

Рама взялъ его за руку. Рука была холодна.

Молодые люди обмнялись долгимъ, многозначительнымъ взглядомъ,

— Умеръ,— посл короткой паузы пробормоталъ Рама.

— Умеръ!— повторила Наиндра,— бдный старый Ахмедъ, онъ своими руками вырылъ могилы для всхъ вашихъ родственниковъ!..

— Вы хотите этимъ сказать, что я долженъ сдлать то-же самое для него?

— Да, мой другъ, надюсь, вы мн позволите вамъ помочь?

— Да, дорогая! Сегодня же ночью мы положимъ этого бдняка въ ту могилу, которую онъ приготовилъ для меня, а теперь спустимся внизъ къ нашимъ друзьямъ.

И молодые люди, рука объ руку, стали спускаться съ холма чтобы посл ужина снова подняться на него и исполнить послдній долгъ по отношенію къ человку, который посвятилъ долгіе годы уходу за этими могилами.

XXII.
Въ Герат.

— Надо избить, изрубить этихъ измнниковъ! Помните братья, что это враги Благо царя и афганцевъ, слдовательно они недостойны оставаться въ живыхъ!

— Будь спокоенъ, ты, пришедшій изъ далекой Индіи, чтобы предупредить насъ, ты самъ увидишь, какъ афганцы расправляются съ предателями и измнниками!

Говорившій это торжественно протянулъ руку впередъ, какъ-бы мысленно давая клятву.

Это былъ красивый молодой человкъ, съ отважнымъ и доврчивымъ лицомъ, типичный афганскій воинъ, около него стоялъ старый афганецъ. Движеніемъ головы и жестами онъ одобрялъ слова молодого человка. Оба они смотрли въ глаза третьему, который продолжалъ воодушевленнымъ тономъ:

— Теперь, что я васъ предупредилъ обо всемъ, славные вожди Герата, я не сожалю о трудностяхъ и препятствіяхъ, которыя мн пришлось перенести во время моего далекаго путешествія.

— Мы безконечно признательны теб за это! И въ знакъ благодарности, я прикажу воздать теб т почести, какими афганцы награждаютъ героевъ, оказавшихъ услугу нашей родин. Я прикажу ночнымъ сторожамъ, выкликающимъ часы поздней ночи, прибавлять твое имя къ обычному ночному оклику ‘десять часовъ! Все спокойно кругомъ’, ‘одинадцать часовъ! Все спокойно кругомъ!’ Теперь-же они каждый разъ будутъ добавлять: ‘Вы, кто спите еще, помните такого то и берите примръ съ него!’ А поэтому скажи намъ твое имя, чужестранецъ.

— Аркабадъ, браминъ Эллора, который возноситъ молитвы о томъ, чтобы афганцы въ союз съ Россіей восторжествовали надъ ненавистной Англіей.

— Когда-же ты думаешь, измнникъ, скрывающійся подъ именемъ доктора Безымяннаго, прибудетъ сюда?

— Сегодня вечеромъ или завтра утромъ. Я оставилъ его въ Кандагар, обогнавъ его такимъ образомъ на нсколько часовъ.

— Иди-же отдохни съ пути,— сказалъ молодой вождь,— я же созову своихъ храбрыхъ воиновъ и мы здсь у развалинъ храма Келатри прикончимъ этого негодяя. Безымяннаго, подосланнаго сюда англичанами для того, чтобы, какъ ты говоришь, измнически убить русскаго генерала командующаго войсками, расположенными къ сверу отъ Герата. Иди-же, мои слуги принесутъ теб пищи и питья, а вскор и мы вс соберемся около тебя.

Простившись съ браминомъ, молодой вождь и его молчаливый спутникъ направились къ зубчатымъ стнамъ города, виднвшимся на разстояніи 25 саж. отъ того мста, гд происходилъ разговоръ.

Черезъ овальную арку Кандагарскихъ воротъ, являвшихся однимъ изъ четырехъ входовъ, дающихъ доступъ въ ограду зубчатаго кремля Герата, виднлась узкая, грязная, вымощенная острыми камнями, улица. Здсь кипло пестрое населеніе этого города, въ нсколькихъ километрахъ отъ котораго русскіе построили желзнодорожную станцію Кушка, соединенную желзной дорогой съ Мервомъ и Асхабадомъ.

Посл ухода вождей, браминъ прислъ на шаткія ступени полуразрушенной мечети и, весь отдавшійся своимъ размышленіямъ, безсознательно сталъ выражать ихъ вслухъ.

— На этотъ разъ,— проборматалъ онъ,— этотъ человкъ будетъ въ моихъ рукахъ и его автомобиль, ожидавшій его въ Кандагар, не спасетъ его. Онъ хочетъ примкнуть къ русскимъ и, вмст съ этими варварами избавить индусовъ отъ власти англичанъ и браминовъ. О, во что бы то ни стало надо уничтожить этого опаснаго человка!.. И эти двушки должны погибнуть вмст съ нимъ!.. Правда мы навсегда потеряемъ ключъ къ ‘Сокровищу свободы,’ но мы богаты и безъ этого. Важно, чтобы этотъ кладъ не попалъ въ руки враговъ и не превратился въ орудіе борьбы противъ насъ!

Съ этой мыслью браминъ лниво развалился на земл, закрылъ глаза и опустилъ голову на руки, такъ что можно было предположить, что онъ спитъ. Но судорожное сокращеніе мускуловъ лица выдавало умственную работу. Вдругъ Аркабадъ вздрогнулъ и привсталъ: рзкій звукъ трубы донесся съ городскихъ стнъ. По устамъ брамина скользнула злобная усмшка.

— Вожди сзываютъ своихъ воиновъ,— проборматалъ онъ,— эти безмозглыя овцы славно поработаютъ для меня… Да, Безымянный, теб суждено разбиться объ стны, на которыхъ кишатъ 50 тысячъ фанатиковъ, простодушныхъ и смлыхъ

Часъ спустя, три тысячи афганцевъ въ полномъ вооруженіи выступили изъ города и расположились въ долин, вправо отъ полуразрушенной мечети. Воины раскинули палатки, зажгли костры и стали ожидать прибытія Безымяннаго,

— Наконецъ-то я создалъ непреодолимую преграду моему врагу,— подумалъ Аркабадъ,— наконецъ онъ будетъ въ моей власти!

Онъ сталъ внимательно смотрть на блвшую въ долин ленту дороги изъ Кандагара, ожидая, что съ минуты на минуту на ней появится домъ-автомобиль. Но настала ночь, а его все не было. Въ долин пылали костры, слышался лязгъ оружія, афганскіе часовыя ходили у своихъ постовъ, время отъ времени перекликаясь. Затмъ слышно было какъ вывозили артилерію на позиціи, Аркабадъ злобно потиралъ руки.

Настала полночь. Вотъ вдали появился огонекъ, точнокакая-то таинственная звздочка спустилась низко, низко подъ землей. Затмъ звзда эта проворно скользить по земл, описывая страшные зигзаги. Браминъ раньше изслдовалъ эту мстность и зналъ теперь вс излучины Кандагарской дороги. Онъ понялъ что по нимъ и слдовала теперь эта ярко свтящаяся точка. Эт звзда была ничто иное, какъ сильный рефлекторъ, и браминъ зналъ, что это фонарь дома-автомобиля.

Наконецъ то близка минута его торжества! И сердце брамина сжалось отъ злобной радости.

— Вотъ измнники и предатели!— крикнулъ онъ афганцамъ, указывая рукой на автомобиль, подъзжавшій къ Герату.

Въ Кандагар Безымяннаго ожидалъ его домъ-автомобиль и весь его экипажъ во глав съ Керадэкомъ. Вс были обрадованы пріятнй встрч и больше всхъ ликовалъ Сигаль. Расположившись на передней площадк аллюминіеваго дома, бывшій гаменъ распвалъ свои матроскія псни, какъ нкогда на носу ‘св. Каурентэна’. Анооръ, не спускавшая съ него восторженнаго взгляда, сидла рядомъ съ нимъ, и тихонько вторила ему.

Семейство Сандерсъ-ванъ-Стоонъ заняло свое прежнее помщеніе въ электрической гостинниц, а Граціэлла и Тимотео были вн себя отъ радости. Имъ предстояло теперь вернуться въ Италію по Закаспійской и Закавказской дорог, по Черному морю и затмъ закончить это интересное путешествіе обоюдно желанной свадьбой.

Предупрежденные заране о томъ, что они прибудутъ въ Гератъ, вс обитатели аллюминеваго дома ршили не спать эту ночь, чтобы полюбоваться окрестностями этого города.

Вс собрались на переднемъ балкончик автомобиля и внимательно смотрли впередъ, разглядывая пространство, освщенное электрическимъ прожекторомъ.

— Ого,— воскликнулъ Сигаль,— а вотъ и зубчатыя стны Герата подъ самымъ нашимъ носомъ.

Дйствительно, какая-то темная полоса заграждала горизонту, бывшій юнга былъ правъ, на разстояніи километра виднлись темныя башни города.

Безымянный всталъ со своего мста, намреваясь что-то сказать своимъ спутникамъ, но Наиндра, быстро схвативъ его руку, прошептала:

— Рама, мы прибыли въ тотъ городъ, гд хранится сокровище свободы, завтра-же оно будетъ въ нашихъ рукахъ!

Не успла она докончить фразу, какъ на стнахъ Герата вспыхнули красные огни.

— Эге, да они никакъ зажигаютъ иллюминацію въ честь нашего прізда,— замтилъ Сигаль, но шутка замерла у него на устахъ. Въ воздух что-то со свистомъ пронеслось и, пролетвъ надъ автомобилемъ, шлепнулось въ нсколькихъ шагахъ позади.

— Бомба! Бомба! Въ насъ стрляютъ!— закричали Сандерсы.

Въ это мгновеніе второй снарядъ съ трескомъ разорвался впереди автомобиля и обдалъ пассажировъ цлымъ градомъ земли и камней.

— Тушите огни!— скомандовалъ Безымянный, понявъ, что электрическій прожекторъ служилъ мишенью для непріятеля.

— Ходъ назадъ!— снова раздалась команда, и автомобиль, подъ прикрытіемъ внезапно воцарившагося мрака, быстро двинулся назадъ, въ тотъ самый моментъ, когда афганцы дали по немъ залпъ изъ ружей. Путешественники ушли отъ преслдораній, тмъ не мене Рама понялъ, что дло не обойдется безъ борьбы.

— Къ зеркаламъ!— приказалъ онъ.

Керадэкъ и его люди въ одно мгновеніе были у своихъ зеркалъ.

— Одно направить на стны города, другое на долину немного впереди стны!

— Есть!— отозвался старый матросъ.

Прошло нсколько мгновеній томительнаго ожиданія.

Затмъ мракъ прорзала яркая молнія, и вдругъ вся долина зажглась страшнымъ пожаромъ. Огненные языки пламенемъ вспыхнули тутъ и тамъ по всей линіи, куда были направлены зеркала. Въ воздух раздались крики, стоны, затмъ все смолкло и воцарилась мертвая тишина.

— Довольно!— крикнулъ докторъ и смертоносныя зеркала прекратили свое губительное дйствіе

Въ эту ночь никто изъ путешественниковъ не смыкалъ глазъ. Вс съ трепетомъ ожидали утра, чтобы узнать результаты этой сказочной битвы при помощи электрическихъ молній, гораздо боле опасныхъ, чмъ т, которыя до сихъ поръ были исключительно привиллегіей природы.

Наконецъ разсвло. Громадное, яркое солнце, точно огненный шаръ, выкатилось изъ-за холмовъ и освтило долину, на которой были разбросаны сотни труповъ, въ тхъ позахъ, въ которыхъ настигла ихъ смерть. Стны Герата были пусты, нигд не было видно его защитниковъ.

Кругомъ было пустынно и уныло.

— Впередъ!— скомандовалъ Рама и автомобиль покатился по направленію къ городу. Вся дорога была изрыта осколками отъ снарядовъ. Что было-бы съ путешественниками, если-бы хоть одинъ изъ снарядовъ попалъ въ автомобиль? Онъ превратился-бы въ груду обломковъ, а его обитатели въ изуродованные трупы. При этой мысли, жалость къ этимъ погибшимъ фанатикамъ отступала на второй планъ. Вдь это была только самозащита.

Женщины хотли бы не видть этой страшной картины, но какая-то невидимая сила влекла ихъ на это поле смерти.

— Что это за полуразрушенный храмъ?— спросилъ Сигаль.

Наиндра внезапно поблднла.

— Келатри!— прошептала она дрожащими губами.

— Да, это храмъ Келатри!— подтвердилъ Рама,— но что съ вами, Наиндра, вы поблднли!

— Тутъ, въ этомъ храм находится ‘сокровище свободы’. Золото и серебро, жертвуемое патріотами, размнивалось на драгоцнные камни, которые свозились сюда.

Безымянный приказалъ остановить автомобиль.

На ступеняхъ храма лежалъ трупъ какого-то человка.

Подойдя ближе, путешественники узнали въ немъ брамина Аркабада. Этотъ человкъ умеръ, настигнутый неожиданной смертью и, по какому-то странному совпаденію, около того сокровища, ради котораго совершилъ столько зврскихъ преступленій.

Не теряя времени, слуги Рамы вырыли изъ подземелья громадный ящикъ, до верху наполненный алмазами. Ихъ было такъ много, что смло-бы хватило на выкупъ цлаго государства.

Въ то время, какъ вс съ удивленіемъ разсматривали сокровища, скопленныя патріотами Пенджаба, послышались стройные звуки военнаго оркестра.

— Европейцы!— радостно воскликнули путешественники.

Дйствительно къ стнамъ Герата подходилъ съ музыкой русскій полкъ. Солдаты, очевидно, замтили автомобиль. Въ тотъ же моментъ всадникъ въ бломъ кител во весь опоръ помчался навстрчу аллюминіевому дому, въ двухъ шагахъ онъ разомъ осадилъ коня и дружески протянулъ руку принцу Рам.

— А… генералъ! Очень радъ васъ видть!— отозвался докторъ.

— Вчера вечеромъ мн сообщили, что афганцы намрены расправиться съ какими-то путешественниками, направляющимися въ Гератъ. У меня было предчувствіе, что это вы. Я захватилъ съ собой людей и поспшилъ вамъ на помощь, но я вижу, что вы уже раздлались съ ними сами.

— Они вынудили меня къ тому,— печальна произнесъ Рама,— поврьте, мн ихъ отъ души жаль… А помните, генералъ, оживляясь продолжалъ докторъ,— я вамъ говорилъ, что два пути ведутъ въ Индію: черезъ Кабулъ и черезъ Кандагаръ!

— Да! Да!..

—Ну такъ вотъ! Я подробно изслдовалъ оба эти пути и съ удовольствіемъ вручу вамъ топографическія съемки, которыя я сдлалъ при помощи изобртеннаго мною автоматическаго аппарата. А пока, надюсь, вы не откажетесь зайти въ мой домъ, я буду очень радъ такому дорогому, желанному гостю.

Сандерсъ, слышавшій весь разговоръ, пришелъ въ ужасъ.

— Какъ, я все время путешествовалъ съ людьми, подготовляющими вторженіе русскихъ въ Индію!— воскликнулъ онъ.

— Какъ знать, что готовитъ намъ будущее!— отозвался Рама, входя въ автомобиль, куда за нимъ послдовали его гости.

Конецъ.

‘Трудъ и забава’, NoNo 1—7, 11—12, 15—16, 19—24, 1907, NoNo 1—12, 1908

Докторъ Безымянный.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.Пути будущаго

Читайте также:

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
Пути будущаго