Дочь Иезавели, Коллинз Уилки, Год: 1880 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 226 минут(ы)

ДОЧЬ ІЕЗАВЕЛИ.

РОМАНЪ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
Мистеръ Дэвидъ Глени приводитъ въ порядокъ свои воспоминанія и начинаетъ разсказъ.

ГЛАВА I.

Въ дл отравительницы мои воспоминанія начинаются со времени смерти двухъ иностранныхъ джентльменовъ, въ различныхъ странахъ, въ одинъ и тотъ же день. Это были люди довольно замчательные, каждый въ своемъ род, и совершенно чужіе другъ другу.

Мистеръ Эфраимъ Вагнеръ, купецъ (прежде жившій во Франкфурт-на-Майн), умеръ въ Лондон 9 сентября 1820 года.

Докторъ Фонтенъ, извстный въ свое время открытіями по экспериментальной химіи, умеръ въ Вюрцбург 9 сентября 1820 года.

Оба они, и купецъ, и докторъ, оставили посл себя вдовъ. Вдова купца, родомъ англичанка, была бездтная. Вдова доктора, изъ южно-германской семьи, имла одну дочь.

Въ эту отдаленную эпоху (я пишу эти строки въ 1870 году и вспоминая событія, происшедшія полвка тому назадъ) я служилъ въ контор мистера Вагнера. Въ качеств племянника его жены, я былъ принятъ въ его дом, какъ родной, и онъ любезно считалъ меня членомъ своего семейства. То, что я намренъ разсказать, произошло на моихъ глазахъ, я все самъ видлъ и слышалъ. А на мою память можно положиться: подобно всмъ старикамъ, я помню событія, происшедшія въ моей молодости, гораздо ясне, чмъ факты, случившіеся два или три года тому назадъ.

Добрый мистеръ Вагнеръ былъ болнъ впродолженіи многихъ мсяцевъ, но доктора не боялись за его жизнь. Онъ доказалъ блистательно, что они ошибались, и осмлился умереть въ такое время, когда они увряли, что онъ вскор выздороветъ. Когда это несчастье разразилось надъ его женою, я находился вн Лондона, отправленный по дламъ фирмы во Франкфуртъ-на-Майн, гд было отдленіе нашей конторы, которымъ завдывали компаніоны Вагнера. Я вернулся на другой день посл похоронъ, къ самому чтенію завщанія мистера Вагнера, который былъ натурализованъ англійскимъ гражданиномъ и потому его завщаніе было составлено англійскимъ стряпчимъ.

При этомъ чтеніи присутствовала вдова, сидвшая въ отдаленномъ углу комнаты, такъ что ея лицо находилось въ тни, стряпчій, хранившій завщаніе, и три нмца (совершенно неизвстные мн и моей тетк), которые были дальними родственниками мистера Вагнера и ожидали значительной части наслдства на свою долю. Признаюсь, я забылъ ихъ имена, но хорошо помню цвтъ лица каждаго изъ нихъ: одинъ былъ темнолицый, другой свтлолицый, а третій грязнолицый. Я такъ ихъ и буду называть, прося у нихъ извиненія за эту неделикатность, если они еще находятся въ живыхъ.

Тетка не отвчала ничего на мое стараніе высказать свое горе, которое было совершенно искренне, потому что ея покойный мужъ былъ моимъ вторымъ отцомъ и я его очень любилъ. Она поцловала меня въ лобъ и, бросивъ взглядъ на трехъ нмцевъ, сидвшихъ на противоположномъ конц комнаты, указала мн на стулъ подл себя. Тетка была женщина умная, твердая, добрая и дальновидная, она отгадала корыстолюбивыя цли этихъ родственниковъ, принявшихъ на себя очень торжественный тонъ, и на лиц ея ясно было написано: ‘они мн не друзья и не увидятъ ни слезинки на моихъ глазахъ’.

Стряпчій развернулъ завщаніе.

— Вы понимаете по-англійски, господа? спросилъ онъ, обращаясь къ чужестранцамъ.

— Отлично, отвчалъ темнолицый.

— Да, если вы будете читать тихо, произнесъ свтлолицый.

Грязнолицый ничего не отвчалъ и только молча поклонился.

Стряпчій началъ читать завщаніе.

Въ Англіи, повидимому, существуетъ обычай при составленіи духовнаго завщанія начинать съ мелкихъ суммъ и предметовъ, а главное наслдство оставлять подъ конецъ. Упомянувъ, по обыкновенію, о платеж своихъ долговъ и о расходахъ на погребеніе, мистеръ Вагнеръ прямо перешелъ въ правамъ своихъ нмецкихъ родственниковъ на долю его наслдства. Выразивъ довольно иронически свое сожалніе, что они такъ рдко его посщали, когда онъ былъ здоровъ, онъ оставлялъ каждому изъ нихъ по пятидесяти фунтовъ стерлинговъ на покупку траурнаго кольца.

Въ первую минуту изумленіе и негодованіе этихъ трехъ джентльменовъ выразилось въ сомнніи. Они разомъ вс вскочили и, подойдя въ стряпчему, старались посмотрть черезъ его плечо, не сдлалъ-ли онъ какой-нибудь ошибки. Убдившись въ томъ, что онъ умлъ читать, они бросили на тетку убійственные взгляды и направились къ дверямъ. Тетка не обратила на нихъ никакого вниманія. На порог они остановились. Грязнолицый сказалъ на нмецкомъ язык, которымъ я очень хорошо владю:

— Подождемъ и послушаемъ до конца, можетъ быть о насъ упоминается еще и въ другомъ мст завщанія.

Они вернулись и сли на свои мста. Стряпчій продолжалъ чтеніе.

Во второй и третьей стать завщанія мистеръ Вагнеръ оставлялъ довольно значительныя суммы англійскимъ друзьямъ, конторщикамъ и старымъ слугамъ, причемъ каждый изъ этихъ послднихъ получилъ боле пятидесяти фунтовъ.

Дойдя до четвертаго параграфа, стряпчій обернулся въ моей тетк. Мистеръ Вагнеръ оставлялъ ей все свое состояніе, движимое и недвижимое, за исключеніемъ вышеозначенныхъ суммъ. Въ пятой стать онъ въ доказательство своего полнаго доврія назначалъ ее единственной душеприкащицей. Шестая статья заключалась въ слдующемъ распоряженіи покойнаго:

‘Впродолженіи моей долгой болзни жена исполняла обязанности моего секретаря и повреннаго. Она вполн изучила систему, которой я держался при веденіи моихъ длъ, она отлично понимаетъ, какихъ комерческихъ опасностей я старался избгать и какими обстоятельствами я пользовался для увеличенія своего состоянія. Поэтому я по совсти совершенно убжденъ, что я не только доказываю ей мое довріе и благодарность, но и дйствую въ интересахъ фирмы, которой состою главою, назначая мою вдову единственнымъ моимъ преемникомъ въ дл, со всми правами и привилегіями главнаго компаньона’.

Тутъ удивленіе нмецкихъ родственниковъ вышло изъ границъ приличія. Доврить женщин полное завдываніе крупнымъ состояніемъ было уже неизвинительнымъ, неблагоразумнымъ поступкомъ, но добровольно назначить ее главныхъ компаньономъ въ торговой фирм — было просто съумасшествіемъ. Темнолицый заявилъ, что это завщаніе доказывало явные слды разстройства умственныхъ способностей завщателя. Свтлолицый совтовалъ своимъ товарищамъ обратиться къ помощи лучшихъ юристовъ и оспорить завщаніе. Но грязнолицый съ ними не согласился.

— Пятьдесятъ фунтовъ лучше, чмъ ничего, сказалъ онъ.— Я принимаю оставленное мн наслдство и приду завтра за деньгами.

Я взглянулъ на тетку. Она откинулась на спинку кресла и закрыла лицо платкомъ. Она, очевидно, очень страдала и не могла уже боле скрывать своего волненія. Въ т времена я былъ силенъ и горячъ, мн ужасно хотлось вытолкать собственноручно этихъ нмцевъ. Но стряпчій меня предупредилъ и очень просто отдлался отъ нихъ. Онъ свернулъ завщаніе, отворилъ дверь и пожелалъ имъ добраго вечера.

— Исполните это завщаніе, если посмете, сказалъ съ угрозою темнолицый.

Свтлолицый былъ потише и только заявилъ, что о немъ еще услышатъ. Что же касается грязнолицаго, то онъ поклонился стряпчему и очень любезно сказалъ:

— Благодарю васъ, сэръ, я завтра приду за своимъ наслдствомъ.

Не обращая на нихъ никакого вниманія, стряпчій вышелъ въ переднюю и крикнулъ слуг, чтобъ онъ отворилъ наружную дверь. Благодаря этому маневру, мы избавились отъ нмецкихъ родственниковъ. Впослдствіи я узналъ, что они вс трое получили свои пятьдесятъ фунтовъ стерлинговъ! Ихъ же самихъ я уже боле никогда не видалъ.

Посл ихъ ухода мы стали молча дожидаться, пока тетка выскажетъ намъ свои желанія. Мы думали, что неприличное поведеніе нмецкихъ родственниковъ ее разстроило, но оказалось, что она не слыхала ни слова изъ ихъ разговора. Любовь и уваженіе къ ней, которыми дышали послднія слова завщанія, ее такъ глубоко потрясли, что только обильныя слезы нсколько ее успокоили. Тогда она замтила наше присутствіе и, собравшись съ силами, промолвила:

— Я теперь не могу говорить. Но приходите въ конц недли, я имю вамъ обоимъ сообщить нчто важное.

— Относительно завщанія? спросилъ стряпчій.

Она покачала головой.

— Оно относится до послднихъ желаній моего мужа. Онъ мн ихъ высказалъ наканун своей смерти.

И, поклонившись намъ обоимъ, она вышла изъ комнаты.

На лиц стряпчаго выразилось тяжелое сомнніе. Онъ взялъ меня подъ руку и мы оба удалились. На улиц онъ сказалъ мн, качая головой:

— Долгій опытъ научилъ меня относиться съ недовріемъ къ послднимъ желаніямъ умирающаго, которыя не высказаны его стряпчему или не внесены въ духовное завщаніе.

Въ то время мн показался этотъ взглядъ очень узкимъ. Какъ могъ я предвидть, что послдующія событія въ жизни моей тетки подтвердятъ справедливость словъ стряпчаго! Еслибъ она не вздумала доканчивать планы своего мужа и не похала бы во Франкфуртъ… но къ чему вс предположенія о томъ, что могло бы случиться, еслибъ обстоятельства сложились иначе? Моя обязанность передать то, что дйствительно случилось, и потому вернемся къ моему разсказу.

ГЛАВА II.

Въ конц недли вдова потребовала насъ въ себ.

По вншности это была женщина небольшого роста, очень хорошенькая, съ блднымъ цвтомъ лица, широкимъ, низкимъ лбомъ и большими, блестящими, умными срыми глазами. Выйдя замужъ за человка гораздо старше себя, она все еще была (посл многихъ лтъ замужества) чрезвычайно привлекательна. Но она, повидимому, никогда не сознавала своей красоты и не гордилась своими замчательными способностями. Въ обыденной жизни она была очень мягкая, тихая женщина. Но какъ только обстоятельства того требовали, она проявляла рдкую твердость и силу воли. Во всю мою жизнь я не видывалъ такой ршительной женщины, когда она была чмъ-нибудь возбуждена.

Поздоровавшись съ нами, она безъ всякихъ предисловій завела разговоръ о дл. Лицо ея носило ясные слды безсонной ночи, проведенной въ слезахъ. Но она такъ мужественно поборола свое волненіе, что только голосъ ея немного дрожалъ, когда она говорила о своемъ покойномъ муж.

— Вы оба знаете, начала она,— что мой мужъ былъ человкъ самыхъ независимыхъ мыслей. Его убжденія насчетъ нашихъ обязанностей въ отношеніи несчастныхъ ближнихъ были гораздо выше обыкновенныхъ понятій свта. Я вполн раздляю вс его взгляды и сдлаю съ Божьей помощью все то, что онъ самъ сдлалъ бы для ихъ примненія, еслибъ остался въ живыхъ.

— Вы говорите о политическихъ мнніяхъ мистера Вагнера? спросилъ стряпчій съ нкоторымъ безпокойствомъ.

Пятьдесятъ лтъ тому назадъ политическія мннія моего хозяина считались революціонерными, а теперь, когда его мысли подтверждены санкціей парламентскихъ актовъ и сочувствіемъ всей націи, онъ былъ бы признанъ умреннымъ либераломъ, идущимъ вмст съ вкомъ по пути прогреса.

— Мн нечего заботиться о политик, продолжала тетка,— я желаю прежде всего поговорить съ вами о мнніи моего мужа насчетъ женскаго труда.

Въ этомъ отношеніи также вредная ересь моего хозяина въ 1820 году стала общепринятой аксіомой въ 1870 году. Обсудивъ этотъ вопросъ съ своей независимой точки зрнія, онъ пришелъ къ тому убжденію, что многія занятія, исключительно составлявшія удлъ мужчинъ, могли бы быть исполняемы съ полнымъ успхомъ способными, достойными женщинами. Какъ только мистеръ Вагнеръ убждался въ правильности какой-нибудь идеи, онъ тотчасъ принимался за энергическое ея примненіе. Увеличивъ въ то время свою контору, онъ распредлилъ въ ней поровну занятія между мужчинами и женщинами. Скандалъ, произведенный этимъ нововведеніемъ въ Сити, сохранился досел въ памяти такихъ стариковъ, какъ я. Однако, несмотря на этотъ скандалъ, смлая попытка моего хозяина увнчалась полнымъ успхомъ.

— Еслибъ мой мужъ остался въ живыхъ, продолжала тетка, — то онъ ввелъ бы въ отдленіи нашей конторы во Франкфурт ту же систему, какъ въ Лондон. Тамъ также дло разростается и мы хотимъ увеличить число конторщиковъ. Какъ только я соберусь съ силами, я поду во Франкфуртъ и предоставлю нмецкимъ женщинамъ т же права, которыя мой мужъ далъ англійскимъ женщинамъ въ Лондон. Онъ оставилъ подробныя замтки о томъ, какъ ввести эту реформу, и я буду ими руководствоваться. Я думаю тотчасъ послать тебя, Дэвидъ, прибавила тетка, обращаясь ко мн, — къ нашимъ компаньонамъ во Франкфуртъ съ копіей этихъ замтокъ и съ инструкціей, въ силу которой они не замщали бы нсколько вакансій въ контор до моего прізда. Имете-ли вы что-нибудь сказать противъ моего плана? вдругъ спросила она, пристально посмотрвъ на стряпчаго.

— Это рискованное дло, отвчалъ онъ очень осторожно.

— Отчего?

— Въ Лондон, сударыня, мистеръ Вагнеръ имлъ возможность изслдовать нравственный характеръ женщинъ, принимаемыхъ имъ въ свою контору. Но вамъ будетъ очень трудно уберечь себя отъ опасности въ чужомъ город, какъ Франкфуртъ.

— Отъ какой опасности?

— Вы очень великодушны, а великодушіе часто эксплуатируютъ. Я боюсь, чтобъ женщины съ дурной репутаціей или другія…

Въ эту минуту дверь отворилась и въ комнату вошелъ нашъ старый конторщикъ, мистеръ Гартрей.

— Извините, мистеръ Гартрей, сказала моя тетка, поднявъ голову:— я сейчасъ буду къ вашимъ услугамъ. Будьте искренны со мною, сэръ, продолжала она, обращаясь въ стряпчему, — и скажите прямо, какъ могутъ меня эсплуатировать другія женщины?

— Я говорю о женщинахъ вполн достойныхъ вашего вниманія, но имющихъ недостойныхъ родственниковъ или друзей, отвчалъ стряпчій,— вы именно будете склонны оказать помощь подобнымъ существамъ и он, находясь подъ дурнымъ вліяніемъ дома, будутъ для васъ постояннымъ источникомъ безпокойства и непріятностей.

Тетка ничего не отвчала. Замчаніе стряпчаго, казалось, ее разсердило. Она быстро обернулась къ мистеру Гартрею и спросила, что ему нужно?

Нашъ старшій конторщикъ былъ методичный джентльменъ старой школы. Онъ началъ съ извиненія въ томъ, что обезпокоилъ хозяйку, и потомъ подалъ ей письмо.

— Когда вы будете въ состояніи заниматься длами, сударыня, то прочтите это письмо, прибавилъ онъ,— а пока простите меня, что я предпочелъ самовольно распорядиться въ контор, чмъ тревожить васъ въ такую грустную минуту.

Голосъ его дрожалъ при воспоминаніи о своемъ добромъ хозяин, и тетка протянула ему руку, которую онъ поцловалъ со слезами на глазахъ.

— Я уврена, что все, сдланное вами, хорошо и полезно для фирмы, произнесла она сочувственнымъ тономъ.— Отъ кого это письмо?

— Отъ мистера Келера, изъ Франкфурта.

Тетка тотчасъ взяла письмо и внимательно его прочитала. Вотъ его содержаніе, такъ-какъ это письмо имло большое вліяніе на послдующія событія моего разсказа.

‘Мистеру Гартрею, въ собственныя руки, конфиденціально.

‘Любезный сэръ, я не могу теперь обратиться лично къ мистрисъ Вагнеръ посл постившаго ее горя. Но я нахожусь въ отчаянномъ положеніи и потому ршился написать къ вамъ, какъ къ лицу, завдывающему нашей лондонской конторой.

‘Мой единственный сынъ Фрицъ оканчиваетъ свое воспитаніе въ вюрцбургскомъ университет. Къ сожалнію, онъ влюбился въ дочь вюрцбургскаго доктора, только-что умершаго. Я увренъ, что эта молодая двушка вполн достойная и высоконравственная особа, но ея отецъ не только оставилъ ее въ бдности, но по уши въ долгахъ. Кром того, ея мать пользуется самой дурной репутаціей. Между прочимъ, говорятъ, что она разорила мужа своимъ мотовствомъ. Въ виду этихъ обстоятельствъ, я хочу разлучить молодыхъ людей. Фрицъ бросилъ мысль о поступленіи въ доктора я согласился быть моимъ преемникомъ въ фирм. Покуда же я ршился послать его въ Лондонъ для изученія комерческихъ длъ въ нашей главной контор.

‘Фрицъ исполняетъ мою волю не очень охотно, но онъ добрый и послушный юноша. Вы можете его ожидать черезъ день или два посл этого письма. Сдлайте одолженіе, дайте ему занятіе въ вашей контор и окажите ему всякое содйствіе, пока я не напишу въ мистрисъ Вагнеръ, которой, пожалуйста, передайте мое глубокое сочувствіе въ ея ужасной потер’.

— Пріхалъ молодой человкъ? спросила тетка, возвращая письмо Гартрею.

— Вчера.

— И вы ему нашли занятіе?

— Я ему поручилъ переписывать письма и далъ ему комнату въ моемъ дом. Я надюсь, что вы довольны этими распоряженіями.

— Вы отлично поступили, мистеръ Гартрей. Но я васъ освобожу отъ части отвтственности. Семейное горе не можетъ помшать мн исполнить мои обязанности въ отношеніи компаньона моего мужа. Я хочу видть молодого человка. Приведите его сюда посл закрытія конторы. А теперь останьтесь. Я хочу спросить у васъ кое-что о длахъ моего мужа.

Мистеръ Гартрей слъ.

Вопросъ, заданный ему теткой, привелъ насъ всхъ троихъ въ немалое удивленіе.

ГЛАВА III.

— Мой мужъ принималъ участіе во многихъ благотворительныхъ учрежденіяхъ и, если я не ошибаюсь, онъ былъ однимъ изъ директоровъ вифлеемской больницы?

При этомъ упоминаніи больницы для съумасшедшихъ, боле извстной въ Лондон подъ названіемъ Бедлама, стряпчій вздрогнулъ и помнялся взглядомъ со старшимъ конторщикомъ.

— Вы совершенно правы, сударыня, отвчалъ мистеръ Гартрей и боле не прибавилъ ни слова.

Но стряпчій, отличавшійся большей смлостью, счелъ своимъ долгомъ предостеречь тетку.

— Я позволю себ замтить, прибавилъ онъ,— что въ виду нкоторыхъ обстоятельствъ, касающихся дятельности мистера Вагнера въ этомъ благотворительномъ учрежденіи, было бы желательно оставить этотъ вопросъ. Его отношенія къ другимъ директорамъ больницы были далеко не дружественныя. Мистеръ Гартрей подтвердитъ вамъ, что предложеніе вашего мужа о реформ въ обращеніи съ паціентами…

— Доказывало его человколюбіе, перебила стряпчаго тетка,— онъ, какъ добрый я справедливый человкъ, ненавидвшій жестокость во всхъ ея проявленіяхъ, считалъ безчеловчнымъ сковывать и счь бдныхъ больныхъ. Я совершенно раздляю его мысли и горжусь тмъ, что онъ мужественно стоялъ за гуманныя мры, несмотря на противодйствіе всхъ другихъ директоровъ. Хотя я женщина, но я не оставлю этого дла. Я отправлюсь въ больницу въ будущій понедльникъ и прошу васъ похать со мною.

— Въ качеств чего я буду имть честь васъ сопровождать? спросилъ стряпчій очень холодно.

— Въ качеств стряпчаго, отвчала тетка,— я хочу сдлать предложеніе директорамъ и желала бы воспользоваться вашей опытностью, чтобы придать ему должную форму.

— Извините меня, продолжалъ стряпчій, — но я смю спросить: вы желаете постить съумасшедшій домъ, согласно желанію покойнаго мистера Вагнера?

— Конечно, нтъ. Мой мужъ всегда избгалъ говорить со мной объ этомъ грустномъ предмет. Онъ даже не говорилъ мн прямо, что онъ одинъ изъ директоровъ больницы. Онъ постоянно избгалъ упоминать при мн о чемъ-нибудь, что могло бы меня встревожить или взволновать. Но наканун своей смерти онъ въ полузабыть говорилъ, какъ бы самъ съ собою, о томъ, что онъ желалъ бы сдлать, если выздороветъ. Посл его смерти я просмотрла его частный дневникъ и поняла ясно, чего онъ желалъ. Онъ твердо ршился, видя упорное противодйствіе другихъ директоровъ, испытать на свой счетъ и страхъ гуманную систему обхожденія съ съумасшедшими. Въ настоящее время въ вифлеемской больниц находится несчастное, безпомощное существо, подобранное на улиц, мой благородный мужъ выбралъ его для перваго опыта своей системы и онъ надялся вырвать его изъ этого ада, благодаря покровительству одной высокопоставленной особы. Вы знаете, что планы и желанія моего мужа для меня священны. Я ршилась повидать несчастнаго человка, котораго онъ освободилъ-бы отъ безчеловчнаго заключенія въ съумасшедшенъ дом, еслибъ не умеръ, и я исполню его намреніе, если только совсть скажетъ мн, что это возможно для женщины.

При этихъ смлыхъ словахъ, я долженъ со стыдомъ сознаться, мы вс трое громко протестовали. Скромный мистеръ Гартрей выразился почти съ такимъ-же жаромъ, какъ стрянчій, и я не очень отсталъ отъ нихъ обоихъ. Быть можетъ, смягчающимъ обстоятельствомъ нашей вины служитъ то обстоятельство, что высшіе медицинскіе авторитеты первой четверти настоящаго столтія были столь же невжественны и безчеловчны. Въ то время всякая мысль о принятіи какихъ-нибудь мръ противъ съумасшедшихъ въ минуты ихъ припадковъ, кром грубаго насилія, считалась прямымъ безуміемъ. Однако, что мы ни говорили, тетка стояла на своемъ.

— Я васъ не буду боле задерживать, сказала она, наконецъ, обращаясь въ стряпчему:— если вы откажетесь меня сопровождать, я поду одна. Подумайте и напишите мн сегодня вечеромъ отвтъ. Я не допускаю въ этомъ дл никакихъ споровъ. Я врю въ человколюбіе и мудрость моего мужа, какъ въ святыню. Я боле ничего не имю вамъ сказать.

Этимъ наша аудіенція и кончилась.

Вечеромъ Гартрей представилъ тетк и мн молодого мистера Келера. Мы оба съ первой минуты полюбили его. Онъ былъ красивый, блокурый юноша съ здоровымъ цвтомъ лица и откровеннымъ, пріятнымъ выраженіемъ. Онъ былъ немного грустенъ и сосредоточенъ, вроятно, вслдствіе насильственной разлуки съ любимой женщиной. Тетка съ своей обычной добротой предложила ему перехать къ намъ и отвела ему комнату рядомъ съ моею. Она боялась, что ему будетъ скучно проводить вечера съ мистеромъ Гартреемъ, старымъ холостякомъ и не очень веселымъ собесдникомъ, особенно для молодого, человка.

— Мой племянникъ Дэвидъ говоритъ по-нмецки, сказала она,— и онъ постарается сдлать ваше пребываніе у насъ какъ можно пріятне.

Съ этими словами она оставила насъ вдвоемъ.

Фрицъ началъ разговоръ съ самоувренностью нмецкаго студента.

— Ваше знаніе моего языка — первое звно нашей будущей дружбы, сказалъ онъ,— я хорошо читаю и пишу по-англійски, но плохо говорю. Однако, посмотримъ, нтъ-ли еще чего общаго между нами. Вы курите?

Покойный Вагнеръ научилъ меня курить, и я молча подалъ сигару своему новому знакомому.

— Ну, и прекрасно, воскликнулъ онъ, — еще есть звно въ цпи нашей дружбы. Дайте мн руку, мы на-вки друзья.

Мы пожали другъ другу руки. Онъ закурилъ сигару и впродолженіи нсколькихъ минутъ молча пускалъ клубы дыма, грустно вздыхая по-временамъ.

— Я хотлъ бы тотчасъ вступить въ права дружбы и говорить съ вами откровенно, другъ Дэвидъ, произнесъ онъ, наконецъ,— но боюсь вашей англійской холодности.

— Напрасно, будьте совершенно откровенны.

— Такъ зовите меня Фрицемъ, это придастъ мн силы излить передъ вами мое наболвшее горемъ сердце.

Я назвалъ его Фрицемъ, онъ пододвинулъ ко мн кресло и, положивъ руку на мое плечо, спросилъ такъ же просто, какъ будто спрашивалъ, который часъ:

— Вы влюблены, Дэвидъ?

Я покраснлъ. Фрицъ принялъ это за отвтъ и продолжалъ:

— Съ каждой минутой я все боле и боле васъ люблю. Я вижу, что между нами столько общаго. Вы влюблены. Еще одинъ вопросъ: есть преграды къ вашему счастью?

Дйствительно, моя любовь была несчастлива. Она была слишкомъ стара и слишкомъ бдна для меня и съ теченіемъ времени эта дтская вспышка кончилась ничмъ. Я призналъ, что преграды существовали, но съ присущей англичанину сдержанностью не пустился въ подробности. Однако, и этого было достаточно для Фрица.

— Боже милостивый! воскликнулъ онъ,— наша судьба одинаковая! Мы оба несчастны. Нтъ, Дэвидъ, я не могу боле удерживать себя, я долженъ васъ обнять.

Я хотлъ отстранить эту нжность, но онъ былъ сильнй и сжалъ меня въ своихъ объятіяхъ. Признаюсь, я едва его не ударилъ и не могу теперь безъ улыбки вспомнить объ этой сцен.

— Сердце мое успокоилось и я могу чистосердечно вамъ разсказать исторію моей любви, началъ онъ,— вы, конечно, никогда не слыхали и не читали ничего интересне. Она — прелестнйшее созданіе на свт: граціозная, статная, чудная восемнадцатилтняя брюнетка. Ее зовутъ Мина и она единственная дочь г-жи Фонтенъ. Ея мать, которая, вроятно, въ молодости была вылитымъ портретомъ Мины, удивительная, величественная римская матрона. Она — жертва зависти и клеветы. Можете себ представить, что есть низкіе люди въ Вюрцбург (гд ея мужъ былъ професоромъ химіи въ университет), которые называютъ ее Іезавелью, а мою Мину — дочерью Іезавели! Я имлъ три дуэли съ товарищами-студентами, которые осмлились называть мать моей Мины позорнымъ именемъ нечестивой, жестокой, убившей тысячи людей, израильской царицы. Но увы! мой отецъ подпалъ подъ вліяніе этой гнусной клеветы. Не правда-ли, это ужасно! Мой добрый отецъ въ этомъ одномъ вопрос является тираномъ, говоритъ, что я никогда не женюсь на дочери Іезавели, и, пославъ меня въ изгнаніе, заставляетъ въ вашей контор переписывать письма. Но онъ не знаетъ моего сердца. Я принадлежу всмъ моимъ существомъ Мин и она мн на-вки, въ этой жизни и въ будущей. Вы видите, я плачу. Это доказываетъ, какъ сердце мое переполнено. Есть прекрасный нмецкій романсъ, подходящій въ мой несчастной судьб. Я вамъ его спою, когда немного успокоюсь. Музыка — лучшій утшитель. Ахъ, да, промолвилъ онъ, вдругъ осушая свои слезы, — у васъ можно въ Лондон слышать музыку? Я не привыкъ проводить вечера дома, и здсь ужасно скучно. Поведете меня куда-нибудь, гд есть музыка, и дайте мн забыть о Мин хоть на часокъ.

Я съ удовольствіемъ поймалъ его на слов, такъ-какъ его исповдь мн сильно наскучила. Мы съ нимъ отправились въ одинъ изъ публичныхъ лондонскихъ концертовъ и я помогъ ему забыть о Мин. Онъ нашелъ, что англійскій оркестръ не довольно оживленъ, но вполн оцнилъ лондонское пиво. Возвращаясь домой, онъ сплъ мн нмецкій романсъ, и съ такимъ жаромъ, что врно разбудилъ многихъ мирныхъ жителей нашего квартала.

У себя въ комнат, на стол подл кровати, я нашелъ распечатанное письмо стряпчаго въ моей тетк, въ которомъ онъ заявлялъ согласіе сопровождать ее въ съумасшедшій домъ, предоставляя себ, однако, полную свободу относительно, дальнйшихъ ея дйствій. Въ конц письма было прибавлено рукою тетки: ‘Если ты хочешь, Дэвидъ, ты можешь хать съ нами’.

Мое любопытство было сильно возбуждено и совершенно излишне прибавлять, что я съ радостью принялъ это приглашеніе.

ГЛАВА IV.

Въ назначенный понедльникъ мы были готовы сопровождать тетку въ домъ умалишенныхъ. Сомнвалась-ли она въ своемъ благоразуміи или желала имть какъ можно боле свидтелей своего смлаго поступка — я, право, не знаю, но какъ бы то ни было, она пригласила съ собою еще мистера Гартрея и Фрица Белера, которые, однако, оба отказались. Старшій конторщикъ сослался на множество длъ и иностранную почту, а Фрицъ прямо сказалъ:

— Я ужасно боюсь съумасшедшихъ. Они меня такъ пугаютъ и волнуютъ, что я самъ становлюсь полу-съумасшедшимъ. Я просилъ бы васъ не только не брать меня, но и самимъ не хать, добрая мистрисъ Вагнеръ.

Тетка только грустно улыбнулась и мы отправились втроемъ.

Мы имли особое разршеніе осмотрть больницу и старшій смотритель былъ отданъ въ наше полное распоряженіе. Онъ встртилъ тетку чрезвычайно любезно и предложилъ ей составленную имъ заране програму осмотра, который, конечно, оканчивался завтракомъ въ его квартир.

— Въ другой разъ, сэръ, я съ удовольствіемъ воспользуюсь вашимъ предложеніемъ, отвчала тетка, — но настоящее мое посщеніе ограничится только свиданіемъ съ однимъ изъ вашихъ паціентовъ.

— Вы желаете видть только одного паціента, повторилъ смотритель,— вроятно, одного изъ высшаго круга?

— Нтъ, напротивъ. Я желаю видть несчастнаго, безпомощнаго человка, подобраннаго на улиц и извстнаго здсь подъ именемъ Соломеннаго Джака.

— Боже милостивый! воскликнулъ смотритель, сютря на мою тетку съ изумленіемъ, вы не знаете, вроятно, что Соломенный Джакъ одинъ изъ самыхъ опасныхъ съумасшедшихъ во всей больниц?

— Я слышала, что о немъ такъ отзываются, отвчала тетка.

— И вы все-таки желаете его видть?

— Да, я пріхала сюда исключительно ради него.

Смотритель молча посмотрлъ на стряпчаго и на меня, какъ бы спрашивая объясненія этого страннаго каприза. Стряпчій, говоря за насъ обоихъ, напомнилъ смотрителю, что мистеръ Вагнеръ имлъ особыя мннія объ обращеніи съ съумасшедшими и о томъ интерес, который возбуждалъ въ немъ именно этотъ больной.

— А вдова мистера Вагнера наслдовала его мннія и симпатіи, прибавила моя тетка.

Тутъ смотритель любезно поклонился и просилъ извиненія, что ему придется задержать насъ на нсколько минутъ.

Онъ позвонилъ, и когда явился служитель, то онъ спро,силъ:

— Яркомбъ и Фоссъ дежурные въ южномъ флигел?

— Да, сэръ.

— Пошлите сюда одного изъ нихъ.

Мы подождали нсколько минутъ и, наконецъ, за дверью послышался грубый голосъ:

— Здсь, сэръ.

— Позвольте мн имть честь проводить васъ въ Соломенному Джаку, сказалъ смотритель съ нкоторой ироніей, но очень почтительно кланяясь и подавая руку тетк.

Они вышли изъ комнаты. Мы со стряпчимъ послдовали за ними, позади насъ шелъ человкъ, который стоялъ за дверью. Былъ-ли это Яркомбъ или Фоссъ — все равно, во всякомъ случа это былъ человкъ большого роста, сильный, грубый и жестокій на взглядъ.

— Это одинъ изъ нашихъ помощниковъ, сказалъ смотритель, обращаясь въ тетк,— быть можетъ, намъ придется позвать еще одного, чтобы ваше свиданіе съ Соломеннымъ Джакомъ не надлало вамъ хлопотъ.

Мы поднялись по лстниц и прошли нсколько коридоровъ съ каменными полами и массивными, запертыми на ключъ, дверями. По обимъ сторонамъ слышались крики, стоны, вопли и дикій хохотъ. Наконецъ, мы прошли чрезъ послднія двери, еще боле массивныя, чмъ вс прежнія, и очутились въ маленькихъ круглыхъ сняхъ, куда не проникали слышанные нами страшные звуки. Смотритель остановился и сталъ прислушиваться. Тишина была гробовая. Онъ подозвалъ своего помощника и указалъ ему на тяжелую дубовую дверь.

— Посмотрите, произнесъ онъ.

Помощникъ отворилъ маленькую форточку въ двери, затворенную на желзные крючки.

— Онъ спитъ? спросилъ смотритель.

— Нтъ, сэръ.

— Работаетъ?

— Да, сэръ.

— Вы счастливы, сударыня, произнесъ смотритель, обращаясь къ тетк, — вы увидите его въ спокойную минуту. Онъ забавляется плетеніемъ изъ соломы шляпъ, корзинокъ и ковриковъ. И, увряю васъ, онъ очень мило работаетъ. Одинъ изъ нашихъ докторовъ, человкъ очень остроумный, потому и прозвалъ его Соложеннымъ Джакомъ. Прикажете отворить дверь?

Тетка очень поблднла, я видлъ, что она старалась побороть въ себ сильное волненіе.

— Дайте мн минутку вздохнуть, сказала она,— я хочу собраться съ силами.

Она сла на каменную ступень подл двери.

— Скажите мн все, что вамъ извстно объ этомъ человк, прибавила она, — я спрашиваю васъ объ этомъ не изъ пустого любопытства, у меня есть на это основательныя причины. Что онъ старый или молодой?

— Судя по зубамъ, отвчалъ смотритель, точно рчь шла о лошади,— онъ молодой. Но онъ совершенно сдой, а цвтъ лица у него, какъ у мертвеца. Насколько можно понять изъ его словъ (онъ очень рдко говоритъ о себ), эта странная физическая перемна произошла въ немъ вслдствіе яда, случайно имъ принятаго. Но гд и какъ случилось это происшествіе, онъ не уметъ или не хочетъ разсказать. Мы ничего о немъ не знаемъ, кром того, что онъ совершенно безпомощный, безъ родни и друзей. Онъ говоритъ по-англійски, но съ страннымъ акцентомъ, и мы не знаемъ, англичанинъ-ли онъ или иностранецъ. Вы должны знать, сударыня, что онъ здсь содержится изъ особой милости. Это — королевское учрежденіе и, по правиламъ, мы принимаемъ только паціентовъ изъ образованнаго класса. Но Соломенный Джакъ удивительно счастливъ. Онъ на улиц какъ-то попалъ подъ экипажъ такой высокой особы, что я не смю и упоминать ея имени. Ея высочество была такъ взволнована этимъ случаемъ, хотя и волноваться было нечего, такъ-какъ онъ не былъ серьезно ушибленъ, что приказала его привезти сюда въ своей карет съ словесной просьбой принять его. О, мистрисъ Вагнеръ, сердце ея высочества достойно ея высокаго положенія. Она по временамъ присылаетъ спросить о здоровьи съумасшедшаго, имющаго счастіе подвернуться подъ колесо экипажа ея высочества. Мы, конечно, не говорили ей, сколько онъ намъ стоитъ заботъ и расходовъ. Намъ пришлось заказать нарочно для него особыя. колодки и новую плеть, чтобъ держать его въ дисциплин.

Чудовище, сопровождавшее насъ въ качеств помощника смотрителя, улыбнулось. Оно достало изъ кармана плеть на манеръ кошки, съ нсколькими узлами на конц, и весело сказало, показывая тетк это страшное орудіе пытки:

— Вотъ что его сдерживаетъ, сударыня. Возьмите въ руку.

Тетка вскочила вн себя отъ негодованія, и еслибъ смотритель не усплъ безцеремонно оттолкнуть своего достойнаго помощника, она, можетъ быть, хлестнула бы его по лицу этой плетью.

— Извините его пожалуйста, онъ очень ревностный служака, замтилъ смотритель съ пріятной улыбкой.

— Отворите дверь, сказала тетка, указывая на келью Джака, — я лучше готова увидть самое страшное зрлище, чмъ смотрть на это чудовище.

Твердый ея тонъ удивилъ смотрителя. Блдность исчезла съ ея щекъ, она уже боле не дрожала, а ея прекрасные срые глаза пламенно сверкали.

— Этотъ грубый уродъ возбудилъ въ ней мужество, замтилъ мн на ухо стряпчій, — и ужъ теперь ее ничто не остановитъ. Она поставитъ на своемъ.

ГЛАВА V.

Смотритель собственноручно отворилъ дверь.

Мы очутились въ узенькой, но высокой тюремной кель. Въ одномъ углу, очень высоко въ массивной, мрачной стн, прорублено было отверстіе съ желзной ршеткой для пропуска воздуха и свта. На полу подъ окномъ сидлъ ‘счастливый сумасшедшій’ и плелъ что-то изъ соломы, валявшейся подл него, лучи свта падали прямо на его сдую голову и обнаруживали желтый цвтъ его лица и юношескую живость, съ которой онъ работалъ. Онъ былъ прикованъ къ стн тяжелой цпью, которая не только опоясывала его, но и сковывала об ноги пониже колнъ. Впрочемъ, цпь была настолько длинна, что онъ могъ съ трудомъ двигаться на разстояніи пяти или шести футовъ. Надъ его головой висла еще короткая цпь, очевидно служившая для сковыванія его рукъ. Если я не ошибался благодаря его сгорбленному сидячему положенію, то онъ былъ небольшого роста. Его одежда, вся въ лохмотьяхъ, едва прикрывала его исхудалую фигуру. Въ другое, боле счастливое время, онъ, вроятно, былъ маленькій, но хорошо сложенный человчекъ, его ноги и руки были удивительно деликатны. Онъ былъ такъ поглощенъ своей работой, что не слыхалъ голосовъ за дверью, и только когда она отворилась съ шумомъ, поднялъ голову. Мы тогда увидли его большіе, устремленные въ пространство, каріе глаза, испитое лицо и нервно подергивавшіяся губы. Около минуты онъ смотрлъ то на одного, то на другого изъ насъ съ дтскимъ любопытствомъ. Но потомъ его блуждающій взглядъ остановился на помощник смотрителя, который стоялъ за нами все еще съ плетью въ рукахъ.

Въ одно мгновеніе его лицо измнилось. Въ глазахъ у него сверкнула жестокая ненависть, онъ оскалилъ зубы, какъ дикій зврь. Тетка замтила, въ какую сторону онъ смотрлъ, и быстро заслонила собою ненавистную фигуру съ плетью. Снова съ неимоврной быстротой произошла перемна въ лиц съумасшедшаго. Его взоръ смягчился, на губахъ появилась грустная улыбка. Онъ уронилъ свою работу и восторженно поднялъ въ верху свои руки.

— Хорошенькая дама, промолвилъ онъ шопотомъ про себя,— о, какая хорошенькая дама!

Онъ хотлъ поползти на четверенькахъ во всю длину цпи, но по знаку смотрителя остановился и тяжело вздохнулъ.

— Я ни за что на свт не сдлалъ бы вреда хорошенькой дам, сказалъ онъ и тотчасъ прибавилъ, обращаясь въ тетк:

— Извините, сударыня, если я васъ испугалъ.

Голосъ его былъ удивительно нжный, но было что-то странное въ его авцент.

Мы, мужчины, стояли въ почтительномъ разстояніи отъ цпи, но тетка съ чисто-женскимъ презрніемъ въ опасности, когда сильно возбуждено чувство состраданія, быстро пошла въ нему. Смотритель схватилъ ее за руку.

— Берегитесь, сказалъ онъ,— вы его не знаете такъ хорошо, какъ мы.

Глаза Джака обратились на смотрителя и стали снова расширяться. Я боялся, что лицо его опять обнаружитъ жестокое, дикое выраженіе. Но я ошибался. Онъ доказалъ, что подъ вліяніемъ сильнаго внутренняго побужденія можетъ удержаться отъ гнвной вспышки. Онъ схватилъ цпь, приковывавшую его въ стн, обими руками и потрясъ ее съ такой силой, что я удивился, какъ кости не выскочили у него изъ-подъ кожи. Голова его опустилась и онъ задрожалъ всмъ тломъ, вслдъ затмъ онъ взглянулъ на мою тетку глазами, полными слезъ. Она освободилась отъ руки смотрителя, и прежде, чмъ мы успли ей помшать, она уже стояла подл Джака и нжно гладила его по голов своей хорошенькой, блой ручкой.

— Какъ ваша голова горитъ, бдный Джакъ, сказала она просто,— отъ моей руки вамъ прохладно?

— Да, сударыня, отвчалъ онъ съ дтской застнчивостью, но все еще держась за цпь,— отъ вашей руки мн очень прохладно, благодарю васъ.

— Это очень хорошо сдлано, Джакъ, продолжала тетка, поднявъ съ полу маленькую соломенную шляпку, надъ которой онъ работалъ, когда мы вошли, — разскажите мн, какъ вы начали работать изъ соломы такія милыя вещи.

Онъ взглянулъ на нее еще съ большимъ довріемъ, чмъ прежде, вниманіе, обращенное на шляпку, его очень польстило.

— Было время, началъ онъ,— когда руки у меня были безумне всего моего существа. Он рвали мн волосы и царапали мое тло. Ангелъ во сн научилъ меня, какъ ихъ унять. ‘Пусть он плетутъ солому’, сказалъ ангелъ. Я теперь и плету солому цлый день и плелъ бы цлую ночь, еслибъ мн давали свта. Охъ, ужь эти ночи, какъ он тяжелы для меня, какъ тяжелы! Сырость меня точитъ, мракъ меня пугаетъ. Вы знаете, что величайшее благо на земл? Дневной свтъ, дневной свтъ, дневной свтъ!

При каждомъ повтореніи этихъ словъ онъ все возвышалъ свой голосъ и готовъ былъ дико завыть, какъ вдругъ опомнился, тряхнулъ цпью и прежде, чмъ смотритель усплъ принять какія-нибудь мры противъ него, онъ тихо сказалъ:

— Я спокоенъ, сэръ.

— Джакъ общалъ меня не пугать, заступилась за него тетка,— и я уврена, что онъ сдержитъ свое слово. Вы никогда не имли родителей или друзей, которые были добры до васъ? прибавила она, обращаясь снова къ Джаку.

— Нтъ, произнесъ онъ, смотря на нее,— у меня не было друзей, пока вы не пришли сюда.

При этихъ словахъ глаза его сознательно блестли искренней благодарностью.

— Спросите меня о чемъ-нибудь другомъ и вы увидите, какъ спокойно я могу говорить, вдругъ произнесъ онъ.

— Правда-ли, Джакъ, что вы однажды случайно отравились и едва не умерли?

— Да.

— Гд это было?

— Далеко, въ другой стран, въ большой комнат доктора. Я былъ слугою у него.

— Какъ звали доктора?

Джакъ провелъ рукою по лбу.

— Дайте мн время, сказалъ онъ:— у меня голова болитъ, когда я стараюсь что-нибудь вспомнить. Позвольте мн прежде кончить шляпу. Я хочу поднести ее вамъ. Вы не знаете, какъ умны мои пальцы. Только посмотрите.

И онъ принялся за свою работу, совершенно счастливый, что моя тетка смотритъ на него. Но тутъ стряпчій снова произвелъ перемну къ худшему въ бдномъ Джак. Этотъ почтенный джентльменъ до сихъ поръ молчалъ, а теперь счелъ необходимымъ для своего достоинства принять участіе въ томъ, что совершалось вокругъ него.

— Моя судебная опытность сослужитъ вамъ хорошую службу, сказалъ онъ, обращаясь къ тетк:— я поступлю съ нимъ, какъ съ упорнымъ свидтелемъ, нежелающихъ отвчать. Вы увидите, что мы добьемся всего этимъ путемъ.— Джакъ!

Упорный свидтель продолжалъ по-прежнему работать. Стряпчій, держась въ почтительномъ разстояніи отъ цпи, громко крикнулъ:

— Эй! оглохли вы?

Джакъ поднялъ глаза и лицо его приняло злобное выраженіе. Человкъ не такой самоувренный, какъ стряпчій, понялъ бы это предостереженіе и прекратилъ бы свои разспросы, но онъ хотлъ поставить на своемъ.

— Ну, поговоримъ со мною, продолжалъ онъ: — не можетъ быть, чтобъ васъ звали Соломенный Джакъ, у васъ должно быть другое имя. Какъ васъ зовутъ?

— Какъ хотите, отвчалъ Джакъ,— а васъ какъ зовутъ?

— Ну, ну, такъ не годится отвчать. У васъ были же отецъ и мать?

— Не помню.

— Гд вы родились?

— Въ помойной ям.

— Какое воспитаніе вы получили?

— Пинками.

— А когда васъ не били?

— То меня колотили. Но пожалуйста помолчите, дайте мн кончить шляпу.

Приведенный въ тупикъ стряпчій попробовалъ систему подкупа.

— Вы видите, что это такое? сказалъ онъ, показывая шилингъ.

— Нтъ, я вижу только мою шляпу.

Этапъ отвтомъ окончился допросъ Джака. Стряпчій, взглянувъ на смотрителя, промолвилъ:

— Безнадежный, сэръ.

— Совершенно безнадежный, отвчалъ смотритель.

Когда шляпа была готова, Джакъ передалъ ее тетк.

— Что, вамъ нравится? спросилъ онъ.,

— Очень, отвчала она:— я велю отдлать ее лентами и буду носить въ память о васъ. Посмотрите, прибавила она, обращаясь къ смотрителю,— нтъ ни одной ошибки во всей этой сложной работ. Бдный Джакъ иметъ довольно здраваго ума, чтобъ справиться съ этимъ. Какъ же вы считаете его безнадежнымъ?

— Это дло чисто-механическое и ничего не доказываетъ, произнесъ смотритель, махая рукою.

— Я хочу сказать вамъ кое-что на ухо, промолвилъ Джакъ.

Тетка нагнулась и онъ что-то ей шепнулъ. Она улыбнулась.

На возвратномъ пути домой я спросилъ у нея, что говорилъ Джакъ, и оказалось, что онъ высказалъ ей свое мнніе насчетъ смотрителя:

— Не слушайте его, сказалъ онъ: — это бдный полусумасшедшій человкъ и такой маленькій, только на шесть дюймовъ выше меня.

Но тетка еще не покончила съ врагомъ Джака.

— Я очень сожалю, что васъ такъ безпокою, произнесла она, обращаясь къ смотрителю,— но я должна вамъ еще кое-что сказать, и наедин. Можете вы мн удлить пять минутъ?

Любезный смотритель объявилъ, что онъ всегда къ услугамъ тетки. Тогда она повернулась въ Джаку, чтобъ проститься съ нимъ. Но извстіе объ ея уход такъ сильно потрясло его, что онъ потерялъ всякое самообладаніе.

— Останьтесь со мною! воскликнулъ онъ, схвативъ ее за об руки,— о, будьте милостивы и останьтесь со мною.

Она сохранила присутствіе духа и не позволила никому вмшаться. Она даже не отскочила и не вырвала у него рукъ, а спокойно сказала:

— Сегодня намъ надо разстаться. Вы, Джакъ, сдержали свое слово и были тихи. Ну, отпустите мою руку.

Онъ упорно качалъ головой и крпко держалъ ее.

— Посмотрите на меня, продолжала она, не выказывая ни малйшаго страха:— я хочу вамъ кое-что сказать. Вы боле не брошенное существо безъ родви и друзей. Я вашъ другъ. Посмотрите на меня.

Ея спокойный, ясный голосъ подйствовалъ на него. Онъ поднялъ голову. Глаза ихъ встртились.

— Ну, теперь пустите мою руку, какъ я уже вамъ сказала.

Онъ выпустилъ ея руку и, бросившись на полъ, горько зарыдалъ.

— Я никогда ее боле не увижу, бормоталъ онъ про себя,— никогда, никогда!

— Нтъ, вы увидите меня завтра, отвчала тетка.

Онъ взглянулъ на нее сквозь слезы и, недоврчиво покачавъ головой, продолжалъ:

— Она только такъ говоритъ, чтобъ меня успокоить.

— Вы меня увидите завтра, повторила тетка.— Я вамъ даю слово.

Онъ замолчалъ, но очевидно не вполн убжденный въ искренности ея словъ. Однако, онъ подползъ въ ней и легъ у ея ногъ, какъ собака.

— Я вамъ что-нибудь оставлю, вы побережете и отдадите мн, когда я пріду? сказала тетка, полагая это лучшимъ средствомъ для возстановленія въ Джак полнаго доврія въ ней.

Эта идея показалась ему вдохновенной самимъ небомъ и онъ взглянулъ на тетку съ глубокой благодарностью. Она подала ему ридикюль, въ которомъ всегда носила, платокъ, кошелекъ и флаконъ со спиртомъ.

— Поручаю вамъ эту вещицу, Джакъ, вы мн ее отдадите, когда я пріду завтра.

Эти слова не только примирили его съ ея отъздомъ, но чрезвычайно польстили его самолюбію.

— Вы завтра увидите свой ридикюль разорваннымъ въ кусочки, замтилъ смотритель вполголоса, когда дверь была уже отворена.

— Извините, сэръ, отвчала тетка, — я уврена, что найду свой ридикюль вполн цлымъ.

Бросивъ послднія взглядъ на Джака, на увидли, что онъ нжно прижималъ въ себ ридикюль, осыпая его поцлуями.

ГЛАВА VI.

Возвратясь домой, я засталъ Фрица въ саду и, конечно, тотчасъ разсказалъ ему все, что произошло въ дом съумасшедшихъ. Онъ пришелъ въ ужасъ, несмотря на все свое сочувствіе къ несчастной судьб Джака, и съ тревожнымъ опасеніемъ спросилъ:

— А что сказала ваша тетка?

Моя тетка сказала гораздо боле, чмъ я могъ ему передать. Но въ сущности вотъ къ чему она пришла: увидавъ плеть и желзную цпь, которыми усмиряли несчастнаго Джака, увидавъ его лично и поговоривъ съ нимъ, она окончательно ршилась сдлать на свой страхъ тотъ опытъ, который мужъ ея сдлалъ бы, еслибъ остался въ живыхъ. Что же касается способа освобожденія Джака изъ съумасшедшаго дома, то можно было обратиться въ той высокопоставленной особ, которая помстила его туда. Объяснивъ такимъ образомъ свои намренія, тетка просила стряпчаго изложить ихъ на бумаг и представить на предварительное обсужденіе директоровъ больницы.

— А что сказалъ на это стряпчій? спросилъ Фрицъ, когда я подробно передалъ ему слова тетки.

— Стряпчій отказался исполнить ея желаніе, говоря, что даже мужчин было бы неизвинительно такъ рисковать и что, конечно, во всей Англіи не нашлось бы другой женщины, которая ршилась бы на подобный шагъ.

— Что же, его слова подйствовали на мистрисъ Вагнеръ?

— Нисколько. Она извинилась, что его обезпокоила, и простилась съ нимъ. ‘Если никто не хочетъ мн помочь, сказала она спокойно,— то я буду дйствовать одна’, и, обращаясь во мн, она прибавила: ‘Ты видлъ, Дэвидъ, какъ старательно и акуратно работаетъ бдный Джакъ, этого мало, какъ онъ сдерживалъ себя отъ гнвныхъ вспышекъ, когда съ нимъ гуманно обращались. Неужели ты согласенъ, Дэвидъ, оставить этого бдняка на всю жизнь жертвою плети и желзныхъ цпей?’ Что могъ я отвчать? Она была слишкомъ добра, чтобъ настаивать, и просила меня серьезно обдумать этотъ вопросъ. Я вотъ все думаю, и право, чмъ больше думаю, тмъ страшне мн кажутся послдствія твердой ршимости тетки взять къ себ въ домъ съумасшедшаго.

Фрицъ вздрогнулъ.

— Во всякомъ случа, воскликнулъ онъ, — въ тотъ день, когда онъ войдетъ въ этотъ домъ, я изъ него выйду. А что скажутъ друзья мистрисъ Вагнеръ? прибавилъ онъ:— они перестанутъ ее посщать и подумаютъ, что она сама сошла съума.

— О, не безпокойтесь объ этомъ, господа: мн ршительно все равно, что скажутъ обо мн мои друзья.

Мы оба обернулись въ смущеніи. Тетка стояла за нами, держа въ рукахъ письмо.

— Вотъ извстія для васъ, Фрицъ, изъ Германіи, прибавила она и, передавъ ему письмо, удалилась.

По правд сказать, намъ обоимъ было очень стыдно. Фрицъ съ безпокойствомъ взглянулъ на письмо.

— Это отъ моего отца, сказалъ онъ и распечаталъ конвертъ, но изъ него выпало на песокъ другое запечатанное письмо съ почтовой маркой изъ Вюрцбурга.

Онъ весь вспыхнулъ, но, поднявъ послднее письмо, не распечаталъ его.

— Это не отъ Мины, сказалъ онъ,— почеркъ мн неизвстный. Можетъ быть, отецъ мн пишетъ что-нибудь объ этомъ.

Онъ прочелъ письмо отца и молча передалъ его мн. Мистеръ Вагнеръ увдомлялъ сына, что получилъ это письмо изъ Вюрцбурга съ просьбою переслать ему, что, какъ честный человкъ, онъ не позволилъ себ вскрыть его, но считаетъ долгомъ прибавить, что если оно отъ вдовы Фонтенъ или ея дочери, то онъ ршительно воспрещаетъ Фрицу вступать съ ними въ переписку, такъ-какъ пока онъ живъ, ихъ семейства никогда не породнятся. ‘Пойми, мой милый сынъ, прибавлялъ старикъ, — что я такъ говорю, желая теб счастья и изъ любви къ теб!’

Пока я читалъ эти строки, Фрицъ распечаталъ вюрцбургское письмо.

— Оно длинное, произнесъ онъ, поворачивая бумагу и смотря на подпись,— это анонимное письмо и подписано: ‘Вашъ невдомый другъ’.

— Можетъ быть, оно касается мисъ Мины или ея матери? замтилъ я.

Фрицъ повернулъ снова письмо на первую страницу и сталъ пробгать его глазами.

— Новая клевета! Гнусная ложь на мать Мины! воскликнулъ онъ.— Прочти, Дэвидъ.

ГЛАВА VII.

Почеркъ письма былъ такъ искусно поддланъ, что невозможно было сказать, кто его писалъ, мужчина или женщина. Врную копію этого письма я сохранилъ до сихъ поръ, также какъ всхъ другихъ документовъ, касающихся этого дла, а потому я привожу его здсь цликомъ:

‘Любезный другъ, вы однажды, уже очень давно, оказали мн услугу. Все равно, въ чемъ она состояла или кто я. Я хочу вамъ заплатить тмъ же, и этого достаточно. Вы влюблены въ ‘дочь Іезавели’. Не сердитесь! Я знаю, что вы Іезавель считаете глубоко оскорбленной гнусными клеветами, даже дрались на дуэли въ Вюрцбург, защищая ея доброе имя.

‘Для васъ достаточно того, что она любитъ свою дочь и что эта невинная двушка очень привязана къ ней. Я нисколько не отрицаю, что она — любящая мать, но разв материнскій инстинктъ составляетъ все въ женщин? Вдь и кошка, Фрицъ, любитъ своихъ котятъ, но тмъ не мене она царапается. А разв добрая, невинная, маленькая Мина, невидящая худа ни въ комъ, можетъ быть признана достоврнымъ свидтелемъ въ дл вдовы?

‘Не рвите моего письма въ припадк гнва, я не буду боле спорить съ вами объ этомъ вопрос. Я имю свденія о преступныхъ дйствіяхъ, виноватой въ которыхъ, повидимому, считается эта женщина. Я просто приведу ихъ въ надежд, что они откроютъ вамъ глаза.

‘Вернемся въ смерти доктора и професора Фонтена, въ его квартир, въ вюрцбургскомъ университет, 3 сентября настоящаго 1820 года.

‘Бдный человкъ, какъ вы знаете, умеръ отъ тифозной горячки и оставилъ посл себя много долговъ, хотя, какъ вы также знаете, онъ не позволялъ себ излишнихъ расходовъ. Онъ пережилъ всхъ своихъ родственниковъ и не имлъ никакихъ надеждъ на чье нибудь наслдство. При этихъ обстоятельствахъ онъ могъ оставить только письменное выраженіе своей послдней воли, а не духовное завщаніе.

‘Въ этомъ документ онъ поручалъ свою вдову и дочь родственникамъ жены въ самыхъ нжныхъ выраженіяхъ. Относительно погребенія, онъ просилъ похоронить себя какъ можно скромне, такъ чтобы онъ стоилъ какъ можно меньше университету. Въ-третьихъ, онъ назначалъ одного изъ своихъ товарищей-професоровъ душеприкащикомъ для распоряженія съ его частной лабораторіей, согласно подробной инструкціи. Эту инструкцію, чрезвычайно важную по своему содержанію, я считаю своею обязанностію привести дословно:

‘Симъ назначаю моего стараго друга и товарища, професора Штейна, нын находящагося въ Мюнхен по порученію университета, единственнымъ распорядителемъ въ отношеніи распредленія предметовъ моей лабораторіи. Вс т вещи, которыя служили мн при моихъ химическихъ опытахъ и составлявшія мою собственность, находятся на большомъ дубовомъ стол между окнами. Прежде всего ихъ слдуетъ предложить моему преемнику, а если онъ не купитъ, то послать въ Мюнхенъ въ мастеру, отъ котораго он пріобртены для продажи въ раздробь по мр возможности. Все остальное въ лабораторіи принадлежитъ всецло университету, за исключеніемъ того, что содержится въ желзномъ шкафу, вдланномъ въ стну. Относительно этихъ послднихъ вещей я прошу моего душеприкащика поступить слдующимъ образомъ:

‘1) Професоръ Штейнъ возьметъ съ собою достоврнаго свидтеля, отправляясь открывать желзный шкафъ.

‘2) Свидтель запишетъ со словъ професора Штейна точный инвентарь всего, что заключается въ желзномъ шкафу, а именно: стклянки съ жидкостями, жестяныя коробки съ порошками и маленькій лекарственный ящикъ изъ краснаго дерева съ шестью отдленіями, въ каждомъ изъ которыхъ находится стлянка съ ярлыкомъ.

‘3) Окончивъ инвентарь, професоръ Штейнъ собственноручно выльетъ вс стклянки, въ томъ числ и т, которыя находятся въ лекарственномъ ящик, въ лабораторный стокъ для нечистотъ. Вмст съ тмъ онъ уничтожитъ и вс ярлыки на стклянкахъ, находящихся въ лекарственномъ ящик. Потомъ онъ подпишетъ инвентарь и прибавитъ, что все уничтожено, свидтель подтвердитъ своею подписью этотъ документъ, который будетъ переданъ на храненіе секретарю университета.

‘Цль этой инструкціи — предупредить опасныя послдствія, которыя могли бы произойти, еслибъ мои химическіе препараты попали, посл моей смерти, въ неумлыя руки. Большая часть этихъ препаратовъ имютъ ядовитое свойство. Къ этому я долженъ прибавить, что единственной причиной, побуждавшей меня производить эти опыты, было желаніе блага ближнимъ. Я поставилъ себ цлью прежде всего расширить рядъ лекарствъ, излечивающихъ извстныя болзни, и въ составъ которыхъ входитъ ядъ, а потомъ открыть противъ нкоторыхъ ядовъ такія противоядія, которыя дйствовали бы гораздо сильне всхъ извстныхъ до сихъ поръ.

‘Еслибъ мн удалось прожить еще нсколько лтъ, то я настолько подвинулъ бы мой трудъ, что ршился бы поручить моему преемнику ввести открытыя мною средства въ медицинскую практику. Теперь же, за исключеніемъ одного случая, когда я ршился дать противоядіе и, по счастью, спасъ жизнь отравленнаго человка, я не имлъ времени практически проврить дйствіе открытыхъ мною средствъ, что только дало бы мн право обнародовать мои открытія ученому міру для блага всего человчества.

‘Въ виду такихъ обстоятельствъ, я приношу въ жертву свое честолюбіе, желаю только не принести вреда. А еслибъ мои препараты, особенно стклянки въ лекарственномъ ящик, попали въ руки людей невжественныхъ или преступныхъ, то я дрожу при мысли о могущихъ произойти тогда послдствіяхъ. Я очень сожалю, что не имю достаточно силы, чтобъ встать съ постели и самому уничтожить вс мои препараты. Но мой душеприкащикъ сдлаетъ это вмсто меня.

‘Ключъ отъ двери въ лабораторію и ключъ отъ желзнаго ящика я сегодня положу въ маленькій деревянный ящичекъ при пользующемъ меня доктор. Я при немъ запечаталъ ящичекъ моей собственной печатью и буду хранить его подъ подушкой, чтобъ лично передать его професору Штейну, если я доживу до его возвращенія въ Вюрцбургъ.

‘Если же я умру ране его прізда, то оставлю этотъ ящичекъ съ ключами моей горячо любимой жен, которой одной на свт я могу доврить такое дло. Она отдастъ професору Штейну, по его прізд, деревянный ящичекъ съ ключами и этой инструкціей, которую я положу туда же’.

Вотъ, другъ Фрицъ, инструкція доктора Фонтэна и теперь она всмъ извстна. Професоръ Штейнъ нашелъ нужнымъ ее обнародовать судебнымъ порядкомъ вслдствіе событій, происшедшихъ посл смерти доктора Фонтэна. Вы сильно заинтересованы въ этихъ событіяхъ и я васъ познакомлю съ ними.

‘Професоръ Штейнъ пріхалъ въ Вюрцбургъ уже по смерти своего товарища и вдова представила ему ящичекъ съ ключами, согласно вол ея мужа.

‘Професоръ сломалъ печать и, прочитавъ инструкцію, приступилъ къ буквальному ея исполненію. Взявъ съ собою университетскаго секретаря въ качеств свидтеля, онъ отворилъ дверь въ лабораторію. Оставивъ продажу предметовъ, стоявшихъ на стол, до другого раза, онъ началъ прямо составлять инвентарь стклянокъ и жестяныхъ коробокъ, которыя онъ долженъ былъ уничтожить. Открывъ желзный шкафъ, онъ нашелъ эти предметы, какъ и слдовало ожидать, согласно инструкціи, покрытыми густымъ слоемъ пыли, доказывавшей, что до нихъ никто не дотрогивался. Составивъ инвентарь, онъ вылилъ жидкость изъ стклянокъ и высыпалъ порошки изъ коробовъ собственноручно.

‘Потомъ онъ сталъ искать лекарственный ящикъ краснаго дерева, но такового въ желзной шкатулк не оказалось. Думая, что могла произойти какая-нибудь ошибка, онъ перешарилъ всю лабораторію, но все тщетно.

‘Тогда онъ подвергъ допросу вдову Фонтенъ. Не знаетъ-ли она, куда двался лекарственный ящикъ? Она отвчала, что ей не было извстно о существованіи такого ящика. Держала-ли она ящичекъ съ ключами такъ сохранно, что никто не могъ его достать? Конечно, она заперла его въ свой комодъ и ключъ отъ комода носила постоянно въ своемъ карман.

‘Замки лекарственнаго ящика, желзнаго шкафа и лабораторной двери были акуратно осмотрны, они не представляли никакихъ слдовъ насилія. Опрошено было у лицъ, служащихъ въ университет, не существовало-ли другихъ ключей къ этимъ заикамъ, и вс отвчали отрицательно. Докторъ, лечившій покойнаго, объяснилъ, что Фонтенъ физически не могъ покинуть постели и пойти въ лабораторію въ промежутокъ времени между писаніемъ инструкціи и его смертью.

‘Пока производилось это дознаніе, старшій лаборантъ доктора Фонтена изслдовалъ подъ микроскопомъ и химически остатокъ сургуча на ящичк съ ключами. Оказалось, что сургучъ состоялъ изъ двухъ слоевъ, одного и того же краснаго цвта, но мстами оба сургуча не слились. Поэтому легко было вывести, что сургучъ, которымъ докторъ запечаталъ ящичекъ, былъ нагртъ и ящичекъ открытъ, а уже потомъ прибавили новаго сургуча и приложили докторскую печать, такъ что снаружи все обстояло благополучно. Тутъ также докторъ, лечившій Фонтена, показалъ, что покойный употребилъ только одну палку сургуча для запбчатакія ящика. Самую печать нашли у вдовы, она была небрежно брошена на фарфоровое блюдечко, куда она клала, раздваясь по вечерамъ, свои кольца.

‘Дло это еще разсматривается судебнымъ порядкомъ и я не стану васъ утруждать передачею дальнйшихъ подробностей.

‘Конечно, вдова Фонтенъ ждетъ конца слдствія съ полнымъ спокойствіемъ чистой совсти. Она не только дозволила, но даже настояла на самомъ тщательномъ обыск въ ея квартир. Конечно, не нашлось тамъ ни краснаго сургуча, ни лекарственнаго ящика. Вроятно, какой-нибудь невдомый воръ, побуждаемый совершенно непонятными причинами, вскрылъ ящичекъ съ ключами въ промежутокъ времени между смертью Фонтена и возвращеніемъ професора Штейна изъ Мюнхена, прочелъ инструкцію и похитилъ роковой лекарственный ящикъ. Такова теорія защиты. Если вы ей поврите, то я даромъ вамъ писалъ, но если вы, напротивъ, благоразумный молодой человкъ, какимъ я васъ знавалъ, то послдуйте моему совту. Сожалйте сколько вамъ угодно бдную маленькую Мину, но ищите себ другую невсту, мать которой имла бы незапятнанное, доброе имя, и считайте себя счастливымъ, что у васъ такіе хорошіе два совтника, какъ вашъ отецъ и

Вашъ невдомый другъ’.

ГЛАВА VIII.

— Я готовъ держать пари, воскликнулъ Фрицъ, окончивъ чтеніе,— что низкій авторъ этого письма — женщина.

— Почему вы это думаете?

— Потому что вс клеветы, ходившія о мистрисъ Фонтенъ въ Вюрцбург, распространялись женщинами. Он питаютъ страшную зависть въ матери Мины. Она превосходитъ ихъ красотою, изяществомъ, умньемъ одваться и всми другими качествами, она блеститъ, какъ звзда, среди этихъ грязныхъ, глуныхъ кухарокъ. Вдь, неправда-ли, подло безъ всякихъ доказательствъ признавать ее виновной? Она и нарушила довріе, питаемое къ ней покойнымъ мужемъ, и взломала замки, и украла ядъ! О, моя бдная Мина, какъ ее должна мучить эта гнусная клевета, тмъ боле, что она не отличается такой силой характера, какъ ея мать! Я тотчасъ отправлюсь въ Вюрцбургъ, чтобы ее успокоить. Пусть отецъ говоритъ что хочетъ, я не могу оставить безъ защитника этихъ бдныхъ, преслдуемыхъ всми женщинъ. Положимъ, что судъ признаетъ вдову виновной, что-же тогда? А почемъ я знаю, можетъ быть приговоръ уже состоялся. Нтъ, это сомнніе хуже всякой пытки! Неужели, по вашему, я долженъ слушаться отца, даже въ томъ случа, когда онъ поступаетъ несправедливо и неразумно?

— Тише, Фрицъ, тише!

— Я могу, Дэвидъ, доказать правильность моихъ словъ. Только выслушай женя. Мой отецъ никогда не видалъ матери Мины, онъ слпо вритъ распускаемымъ про нее скандальнымъ сплетнямъ, онъ увряетъ, что сосди не станутъ безъ причины ненавидть женщину и дурно говорить о ней. Клянусь честью, его противодйствіе моему браку съ Миною не иметъ другого лучшаго повода. Разв справедливо и разумно обвинить женщину, не выслушавъ ея защиты? О, какъ я теперь оплакиваю смерть моей матери! Если-бы она была жива, она заставила-бы отца покраснть за свои предразсудки и узкіе взгляды. Я просто съума схожу и не знаю, что мн длать. Если я поду въ Вюрцбургъ, то отецъ отречется отъ меня. Если-же я останусь здсь, то перержу себ горло бритвой.

Я старался уговорить моего новаго друга потерпть и не горячиться. Я ему напомнилъ, что извстія изъ Вюрцбурга можно было почерпнуть изъ нмецкихъ газетъ, которыя получались въ сосдней кофейн, къ тому-же мн приходилось вскор хать во Франкфуртъ съ дловыми бумагами въ г. Келеру отъ моей тетки, и я общалъ ему навести справки и даже лично побывалъ въ Вюрцбург, если только онъ общаетъ терпливо ждать счастливыхъ дней, которые, конечно, ожидаютъ его въ будущемъ.

Едва я усплъ немного успокоить Фрица, какъ мое вниманіе было обращено на боле важный вопросъ освобожденія Соломеннаго Джака. Тетка прислала за мною. Я засталъ ее за письменнымъ столомъ, а противъ нея сидлъ за конторкой старшій конторщикъ.

Мистеръ Гартрей совершенно раздлялъ мнніе стряпчаго, что не слдовало тетк вмшиваться въ систему леченія съумасшедшахъ. Но онъ ставилъ свой долгъ къ хозяйк выше всхъ другихъ соображеній и свято исполнялъ вс ея приказанія, хотя почтительно и протестовалъ противъ нихъ. Теперь онъ писалъ по ея указанію необходимыя бумаги для осуществленія задуманнаго плана, а меня она позвала, чтобъ спросить, согласенъ-ли я переписать набло составленные имъ документы, такъ-какъ она не желала довриться въ подобномъ дл обыкновеннымъ писцамъ. Нтъ сомннія, что я послдовалъ примру мистера Гартрея и спряталъ въ карманъ мои личныя мннія.

На слдующій день она, какъ общала, навстила Джака и получила отъ него свой ридикюль въ совершенной цлости. Это обстоятельство только утвердило ея ршимость поставить на своемъ. Съумасшедшій Джакъ не только понималъ, какъ велика взятая ею на себя отвтственность, но и оправдывалъ оказываемое ежу довріе. Смотритель, однако, улыбнулся и сказалъ иронически:

— Я никогда не отрицалъ, что Джакъ очень хитрый малый.

Съ этой минуты смлое предпріятіе тетки стало такъ быстро приближаться къ осуществленію, что мы вс были очень удивлены.

Прежде всего она обратилась къ другу ея покойнаго мужа, который занималъ важное мсто при двор ея высочества, но тутъ она встртила обычныя преграды. Напрасно увряла она, что желаетъ только испробовать гуманную систему ея мужа въ самыхъ скромныхъ размрахъ на Соломенномъ Джак, предоставляя дальнйшее ея развитіе людямъ, боле ея способнымъ бороться съ затрудненіями и опасностями. Единственная уступка, которой она могла добиться, была отсрочка окончательнаго ршенія этого вопроса до другаго раза, когда долженъ былъ присутствовать одинъ джентльменъ, совтъ котораго въ такомъ дл имлъ громадное значеніе. Это былъ придворный докторъ, извстный своими либеральными воззрніями, и мистрисъ Вагнеръ лучше всего поступила-бы, по мннію ея собесдника, если-бы приняла къ руководству безпристрастное мнніе такого человка.

Отправляясь на это второе свиданіе, тетка запаслась, какъ могучимъ орудіемъ, отрывками изъ дневника мужа, въ которыхъ заключались его замтки насчетъ лучшаго способа лечить душевныя болзни нравственнымъ вліяніемъ.

Согласно ея ожиданію, докторъ, приглашенный въ качеств консультанта, предпочелъ прочесть эти замтки, чмъ слушать ея неполное и неточное изложеніе дла. Онъ былъ очень пораженъ новизною и здравымъ смысломъ идей, защищаемыхъ ея мужемъ, и открыто это призналъ. Но онъ тоже протестовалъ противъ попытки со стороны женщины осуществить эту реформу, хотя-бы въ самой скромной форм. Взбшенная новой преградой, она вышла изъ терпнія и стала пламенно, энергично отстаивать свою точку зрнія. Споръ ихъ былъ въ самомъ разгар, какъ вдругъ дверь отворилась и въ комнату вошла дама въ великолпномъ костюм, въ сопровожденіи другихъ двухъ дамъ. Оба собесдника моей тетки поспшно вскочили, шепнувъ ей:

— Принцеса!

Эта была та высокая особа, которую смотритель съумасшедшаго дома не счелъ въ прав назвать прямо дочерью Георга III. Идя изъ своихъ комнатъ въ садъ, она услыхала громкіе голоса и имя Джака, произнесенное женщиною. Унаслдовавъ отъ своего державнаго отца свойство быть очень любопытной, ея высочество отворила дверь и вошла въ комнату безъ всякой церемоніи.

— О чемъ вы спорите? спросила она.— Кто эта дама?

Мистрисъ Вагнеръ тотчасъ представили принцес, и она съумла вполн воспользоваться этимъ счастливымъ случаемъ. Принцеса была сначала удивлена теоріей тетки, потомъ заинтересована и, наконецъ, она согласилась съ справедливостью ея взгляда. А главное, это было романтичное происшествіе среди монотонной скуки придворной жизни, и дочь короля могла принять въ немъ участіе. Она сослалась на примры Боадицеи, королевы Елисаветы и Іоанны Д’Аркъ, доказавшихъ, что женщины могутъ быть равными мужчин, и назвала мистрисъ Вагнеръ героиней того-же типа.

— Вы прекрасная женщина, прибавила принцеса,— и можете разсчитывать на мою помощь. Прізжайте во мн завтра въ это-же время и скажите бдному Джаку, что я его не забыла.

Вліяніе королевской дочери устранило вс преграды, которыми хотли помшать освобожденію Соломеннаго Джака стряпчіе, доктора и смотрителя, тмъ боле, что по счастливой мысли самой принцесы оказалось, что за бднаго сумасшадшего стояла и буква закона.

— Дло это очень просто, милая мистрисъ Вагнеръ, сказала ея высочество: — меня увряли, что я нарушила правила, настоявъ на принятіи Джака въ больницу. Вашъ покойный мужъ былъ одинъ изъ ея директоровъ, а вы его единственная наслдница и душеприкащица. Въ качеств его представительницы, заявите протестъ противъ нарушенія правилъ и требуйте исключенія Джака изъ больницы. Онъ занимаетъ мсто, которое принадлежитъ боле образованному и знатному паціенту. На меня не обращайте вниманія. Я выражу сожалніе, что нарушила правила, заявлю согласіе на удаленіе бдняка изъ больницы и возьму на себя отвтственность за его дальнйшую участь. Вотъ единственный и очень простой выходъ изъ этого затруднительнаго положенія. Поступите такимъ образомъ, и Джакъ будетъ въ вашихъ рукахъ.

Дйствительно, спустя три недли, ‘опасный сумасшедшій’ былъ освобожденъ и могъ, по выраженію стряпчаго, ‘убить мистрисъ Вагнеръ или поджечь ея домъ, когда ему было угодно’.

Какъ былъ приведенъ въ исполненіе смлый опытъ тетки, въ чемъ онъ удался и въ чемъ потерплъ неудачу, я не могу разсказать въ качеств очевидца, благодаря моему отсутствію въ то время изъ Англіи. Этотъ любопытный эпизодъ будетъ разсказанъ, однако, самимъ Джакомъ на послдующихъ страницахъ, а между тмъ теченіе событій обязываетъ меня обратиться къ тмъ обстоятельствамъ, которыя заставили меня ухать во Франкфуртъ.

Пока мистрисъ Вагнеръ находилась во дворц, въ контор было получено письмо отъ Келера, который увдомлялъ, что необходимо было увеличить тотчасъ число конторщиковъ во франкфуртскомъ отдленіи нашей фирмы. Несмотря на вс ея занятія, мистрисъ Вагнеръ все-таки нашла время дать мн подробную инструкцію, о которой она ране говорила мн и стряпчему: насчетъ допущенія и въ нашу нмецкую контору женскаго труда.

— Правое дло женщинъ не должно страдать изъ за того, что я занята теперь освобожденіемъ Джака, сказала она.— Позжай, Дэвидъ, тотчасъ во Франкфуртъ. Я достаточно написала въ этой инструкціи, чтобы приготовить нашихъ компаньоновъ въ перемн въ личномъ состав ихъ конторы и побудить ихъ отложить на время предполагаемое увеличеніе числа служащихъ. Остальное ты самъ можешь объяснить имъ, согласно тому, что теб извстно о моихъ планахъ. Отправляйся въ путь какъ можно скоре и помни, что ты не долженъ брать съ собою Фрица, какъ-бы этого онъ ни желалъ. Онъ не удетъ изъ Лондона безъ дозволенія его отца.

Дйствительно, какъ только онъ узналъ о моей поздк, то тотчасъ предложилъ сопровождать меня, и я долженъ сознаться, что обстоятельства вполн его оправдывали въ моихъ глазахъ.

Наканун вечеромъ мы прочитали нмецкія газеты въ сосдней кофейн, и найденныя въ нихъ извстія изъ Вюрцбурга совершенно привели въ тупивъ моего впечатлительнаго друга.

Городскія власти, которыя произвели слдствіе по поводу взлома замковъ и исчезновенія ящика съ лекарствами, составили себ разнорчивыя мннія, и въ виду ихъ разногласія окончательное ршеніе дла приняло самый неудовлетворительный характеръ. Прямымъ послдствіемъ этого разногласія судей было оставленіе вдовы Фонтенъ въ подозрніи. Ее не признали виновной, но ее также не признали и невинной. Чувствуя, что ея положеніе теперь стало невыносимымъ въ Вюрцбург, она выхала съ дочерью изъ этого города. Газеты прибавляли, что ихъ отъздъ былъ покрытъ мракомъ неизвстности и никто не зналъ, куда они отправились.

Если-бы не это послднее обстоятельство, я полагаю, что Фрицъ настоялъ-бы на своемъ и похалъ со мной. Но, не зная, гд искать Мину и ея мать, онъ согласился предоставить мн навести справки въ Германіи, а самъ хотлъ постить вс иностранныя гостинницы въ Лондон, въ надежд, что, можетъ быть, он искали убжища на берегахъ Теизы.

На слдующее утро я отправился въ путь.

ГЛАВА IX.

Прибывъ, наконецъ, во Франкфуртъ, посл долгаго и тяжелаго путешествія, я отдалъ свой чемоданъ носильщику и хотлъ направиться вмст съ нимъ въ домъ г. Велера, какъ вдругъ услышалъ женскій голосъ, спрашивавшій — гд почтовое отдленіе для полученія писемъ ‘до востребованія’.

Голосъ этотъ былъ молодой двушки, нжный, и въ немъ слышалась грустная нота, которая придавала ему еще боле прелести. Я сдлалъ то, что сдлалъ-бы на моемъ мст всякій юноша,— я обернулся.

Передо мною была очень молодая двушка, скромная и приличная, но блдная и печальная, словно жизнь уже развернула передъ ней вс свои мрачныя стороны. Лице ея оживлялось мягкими, нжными глазами, фигура была стройная, граціозная, одта она была просто, но такъ мило, что я усумнился-бы въ ея нмецкомъ происхожденіи, если-бы не слышалъ ея чисто-южно-германскаго акцента. На ея вопросъ отвчалъ коротко и учтиво почтальонъ дилижанса, въ которомъ я пріхалъ. Но въ этотъ часъ дворъ стараго почтамта кишлъ народомъ: одни узжали, другіе прізжали, третьи провожали или встрчали друзей, четвертые отправляли письма. Молодая двушка очевидно не привыкла въ толп, сдлавъ два шага по указанному ей направленію, она остановилась, взволнованная, смущенная, не зная — что длать и куда идти.

Если-бы я строго исполнялъ свой долгъ, то немедленно направился-бы къ дому г. Келера, но повинуясь какому-то инстинкту, я предложилъ свои услуги молодой двушк.

— Вы только что спрашивали, гд почтовое отдленіе для писемъ до востребованія, сказалъ я,— не позволите-ли мн вамъ указать дорогу.

Она взглянула на меня и видимо колебалась.

— Простите мн за мою смлость, продолжалъ я,— если я ршился съ вами заговорить, то это только потому, что понимаю, какъ молодой двушк должно быть непріятно очутиться одной въ такой толп.

Она снова посмотрла на меня и перемнила свое мнніе.

— Вы очень добры, сэръ, и я воспользуюсь вашей любезностью.

— Позвольте предложить вамъ мою руку…

— Нтъ, благодарю васъ, я пойду за вами.

Я сталъ пробираться въ толп, а прелестная незнакомка слдовала за иною. Достигнувъ почтоваго отдленія, я отошелъ немного въ сторону, но навострилъ уши. Не скажетъ-ли она своей фамиліи? Нтъ, она подала паспортъ и спросила, нтъ-ли писька. Письмо нашлось, но не было оплачено, и чиновникъ потребовалъ двойной пени. Молодая двушку сунула руку въ карманъ и воскликнула съ ужасомъ:

— О, я потеряла кошелекъ! А письмо такое важное!

Я тотчасъ подумалъ, что, вроятно, у нея въ толп вытащили кошелекъ. Чиновникъ полагалъ тоже, и, взглянувъ на часы, сказалъ:

— Если вы желаете получить письмо сегодня, то поскоре сбгайте домой, потому что почта закроется черезъ десять минутъ.,

Молодая двушка всплеснула руками.

— Я не дойду до дому въ десять минутъ, промолвила она.

Я тотчасъ подошелъ я предложилъ ей необходимыя на выкупъ письма деньги.

— Это столь незначительная сумма, прибавилъ я,— что, право, вы не должны смотрть на это, какъ на одолженіе.

— Вы очень добры, отвчала она въ большомъ смущеніи, не зная, прилично-ли обязываться такимъ образомъ незнакомцу, — но я боюсь, что не слдуетъ брать взаймы деньги у человка, котораго я не знаю. Даже если-бы я и согласилась, то какъ я…

Она не окончила фразы и застнчиво потупила глаза.

— Какъ вы мн возвратите деньги?

— Да.

— О, не стоитъ объ этомъ и говорить, отдайте ихъ первому нищему, котораго вы встртите.

— Нтъ, произнесла она, какъ-бы обидвшись, — я не могу воспользоваться вашей любезностью, если…

Она снова остановилась въ нершительности.

— Ну, барышня, поскоре ршайтесь, а то будетъ поздно, сказалъ чиновникъ.

Боязнь не получить письма въ этотъ день заставила ее, наконецъ, сказать прямо:

— Вы мн дадите вашъ адресъ, и я вамъ возвращу деньги сегодня-же.

Я прежде заплатилъ за письмо и потомъ отвчалъ:

— Будьте такъ добры, пришлите деньги въ домъ г. Келера, въ…

Прежде чмъ я усплъ прибавить названіе улицы, она, вспыхнувъ, промолвила:

— О, вы знаете г. Келера?..

Въ голов у меня блеснула мысль.

— Да, отвчалъ я,— и его сына Фрица.

Она вздрогнула, поблднла и отвернулась какъ-бы отъ стыда. Не могло быть боле сомнній. Эта прелестная, скромная молодая двушка была — ‘дочь Іезавели’.

Чувство уваженія къ ней помшало мн скрыть только-что сдланное открытіе.

— Я, кажется, имю честь говорить съ г-жею Миной Фонтэнъ? сказалъ я.

Она взглянула на меня съ удивленіемъ и недовріемъ.

— Почему вы знаете, кто я? спросила она.

— Это очень легко объяснить. Я Дэвидъ Глени, племянникъ мистрисъ Вагнеръ изъ Лондона. Фрицъ живетъ въ ея дом и часто цлыми часами говаривалъ мн объ васъ.

Блдное лице Мины засіяло счастіемъ.

— О! воскликнула она наивно. Фрицъ меня не забылъ…

Хотя съ тхъ поръ прошло много времени, но я теперь какъ-бы вижу передъ собою ея прелестные черные глаза, устремленные жадно на меня, пока я разсказывалъ ей, какъ Фрицъ ее любитъ, какъ онъ остался ей вренъ, какъ ея дорогой образъ не покидаетъ его ни днемъ, ни ночью. Вся ея застнчивость вдругъ исчезла, и она протянула мн руку.

— Какъ могу я благодарить небо, которое дозволило намъ встртиться! воскликнула она.— Если-бы мы не были на улиц, я, кажется, на колняхъ благодарила-бы васъ, г. Дэвидъ, за вашу добрую всть. Вы сдлали меня самой счастливой двушкой на свт.

Ея голосъ вдругъ задрожалъ, и она быстро опустила вуаль.

— Не смотрите на меня, прибавила она.— Я не могу удержаться отъ слезъ радости.

Но прохожіе останавливались и съ любопытствомъ смотрли на насъ. Я предложилъ Мин мою руку и просилъ позволенія проводить ее домой.

— Я бы очень этого желала, сказала она съ прелестной откровенностью,— но васъ ждетъ г. Келеръ и вы должны туда поспшить.

— Могу я зайти къ вамъ завтра и тмъ избавить васъ отъ необходимости присылать мн деньги!

Она подняла вуаль и улыбнулась сквозь слезы.

— Да, отвчала она:— приходите завтра, и я васъ представлю моей матери. О, какъ она будетъ рада васъ видть, когда я ей разскажу о всемъ скучившемся! О, какая я гадкая эгоистка: я такъ терзала ее это послднее время, потому что сердце мое терзалось мыслью о Фриц! Но теперь все кончено. Благодарю васъ, благодарю. Вотъ карточка моей матери съ адресомъ. Нтъ, мы не прощаемся, а скажемъ: до свиданія, до завтра. Моя мать ждетъ этого письма, а г. Келеръ удивляется, куда вы пропали.

Она крпко пожала мн руку и удалилась.

По дорог въ домъ Келера я обдумалъ мою встрчу съ Миной и не остался доволенъ своимъ поведеніемъ. Я боялся, что сказалъ слишкомъ много о любви Фрица и возбудилъ въ сердц Мины надежды, которымъ, быть можетъ, не суждено было никогда осуществиться.

Г. Келеръ принялъ меня съ чисто нмецкимъ радушіемъ. Онъ и его компаньонъ, г. Энгельманъ,— одинъ вдовецъ, а другой старый холостякъ — жили вмст въ старомъ дом на Майнцкой улиц, гд помщалась контора.

Эти два джентльмена представляли самый поразительный контрастъ. Г. Келеръ былъ высокаго роста, сухощавый, энергичный, очень способный и образованный, говорившій благоразумно и основательно о каждомъ интересовавшемъ его предмет. Г. Энгельманъ, напротивъ, былъ маленькій, толстый человкъ, сидвшій въ контор все утро, непрочитавшій ни одной книги во всю свою жизнь и для котораго вс удовольствія сосредоточивались въ его сад и трубк.

— Въ свободное время, говаривалъ онъ,— дайте мн цвты, трубку и спокойствіе, боле мн ничего не надо.

Несмотря на такое рзкое различіе характеровъ, оба компаньона уважали другъ друга. Энгельманъ считалъ Келера самымъ замчательнымъ и образованнйшимъ человкомъ во всей Германіи, а Келеръ видлъ въ Энгельман ангела доброты и образецъ скромнаго, благоразумнаго человка. Энгельманъ слушалъ ученую бесду Келера съ восторгомъ невжды, а Келеръ, нетерпвшій табаку и напитавшій никакого интереса въ садоводству, выносилъ трубку Энгельмана и проводилъ цлые часы въ его саду, хотя и не зналъ названій девяти десятыхъ находившихся тамъ цвтовъ. Подобныхъ людей можно иногда встртить и теперь въ Германіи и даже въ Англіи, но чмъ старше я становлюсь, тмъ и они становятся рже.

Старые друзья ждали меня къ своему раннему нмецкому ужину. Столъ былъ убранъ, въ честь моего прізда, лучшими экземплярами цвтовъ. Энгельманъ, поздоровавшись со мною, подалъ мн прекрасную розу.

— А какъ вы оставили милую г-жу Вагнеръ? спросилъ онъ.

— А какъ поживаетъ мой Фрицъ? спросилъ Келеръ.

Я далъ имъ обоимъ удовлетворительные отвты, и мы весело сли за столъ. Но когда ужинъ кончился и Энгельманъ закурилъ трубку, а я сигару, Келеръ задалъ мн роковой вопросъ:

— Ну, скажите, Дэвидъ, вы пріхали къ намъ по длу или для своего удовольствія?

Мн оставалось только передать ему инструкцію тетки и объявить о предстоящемъ наводненіи ихъ конторы женщинами. Это неожиданное извстіе подйствовало совершенно различно на обоихъ компаньоновъ.

Тихій Энгельманъ вынулъ изо-рта трубку и молча и безпомощно взглянулъ на Келера.

Вспыльчивый Келеръ ударилъ по столу кулакомъ изо всей силы и отвчалъ своему компаньону огненнымъ взглядомъ.

— Что я вамъ сказалъ, произнесъ онъ съ жаромъ, — когда мы получили извстіе о назначеніи вдовы Вагнера старшимъ компаньономъ въ нашей фирм? Сколько я привелъ мнній великихъ мудрецовъ о физической и умственной неспособности женщинъ, начиная отъ древнихъ египтянъ до нашего сосда, доктора Бернастокіуса?

Бдный Энгельманъ даже испугался.

— Не сердитесь, добрый другъ, произнесъ онъ мягкимъ тономъ.

— Не сердитесь! повторилъ Келеръ вн себя.— Вы никогда такъ не заблуждались во всю вашу жизнь, добрый Энгельманъ, какъ въ эту минуту! Я совершенно доволенъ. Мои предсказанія сбылись. Но не курите, я могу все перенести, кром запаха табаку, въ такую критическую минуту. Бросьте вашу трубку и хоть разъ въ жизни стряхните свою умственную лнь. Соберитесь съ мыслями и припомните, что я сказалъ, когда мы впервые узнали о томъ, что во глав нашей фирмы будетъ женщина.

— Она была очень хорошенькая, когда я ее видлъ въ послдній разъ, замтилъ Энгельманъ.

— Фуй! воскликнулъ Келеръ.

— Я не хотлъ васъ оскорбить, продолжалъ Энгельманъ,— позвольте мн предложить вамъ розу въ знакъ примиренія.

— Неугодно-ли вамъ помолчать и выслушать меня.

— Любезный Келеръ, я всегда радъ васъ слушать. Вы набиваете мою бдную голову мыслями, и когда он улетучиваются, то вы пополняете ихъ новыми, съ непостижимымъ упорствомъ. Право, если я долго проживу, то вы сдлаете пеня умнымъ человкомъ. Позвольте мн вложить эту розу вамъ въ петлицу, и я былъ-бы очень радъ, если-бы вы дозволили мн курить.

Келеръ махнулъ рукой и, какъ-бы покоряясь своей судьб, повернулся ко мн.

— Я обращаюсь къ вамъ, Дэвидъ, сказалъ онъ и началъ длинную рчь, въ которой излилъ весь свой гнвъ и вс свои знанія.

Я только говорилъ — ‘да’ и ‘нтъ’ въ промежуткахъ, когда Келеръ переводилъ дыханіе, а Энгельманъ, повидимому, совершенно сосредоточилъ свое вниманіе на клубахъ дыма, которыми онъ наполнилъ атмосферу вокругъ себя. Конечно, я не могу привести цликомъ длинной рчи Келера, но, главнымъ образомъ, онъ доказывалъ, что въ организм женщины есть два коренныхъ недостатка: она капризна, какъ ребенокъ, и переимчива, какъ обезьяна. Доказавъ это положеніе многочисленными цитатами, Келеръ заключилъ, что моя тетка, какъ женщина, не только не могла слдовать пословиц, что отъ добра добра не ищутъ, но должна была выразить естественную склонность подражать мужу въ самихъ пустыхъ, поверхностныхъ и вредныхъ его начертаніяхъ.

— Я предсказывалъ, Дэвидъ, что разстройство длъ нашей старой фирмы было только вопросомъ времени, и вотъ нелпая инструкція г-жи Вагнеръ уже начинаетъ осуществлять мое предсказаніе.

Прежде чемъ мы разошлись спать въ этотъ день, старые друзья пришли каждый въ самостоятельному заключенію. Келеръ ршился написать письмо въ моей тетк, съ пламеннымъ протестомъ противъ ея безумной выходки, а Энгельманъ ршилъ показать мн свой садъ на слдующее утро.

ГЛАВА X.

На другой день посл полудня, пока оба компаньона были заняты въ контор, я отправился, согласно общанію, къ Мин и ея матери.

Съ перваго взгляда было очевидно, что он находились въ стсненныхъ обстоятельствахъ. Он жили въ одномъ изъ дешевыхъ предмстій Франкфурта, на лвомъ берегу рки. Все у нихъ въ квартир было чисто, опрятно и даже мебель разставлена со вкусомъ, но никакое искуство не могло скрыть нищенскаго вида гостиной, куда меня привели’. Я не могъ не подумать, съ какою грустью Фрицъ увидалъ-бы эту грустную обстановку, такъ мало гармонировавшую съ его прелестной Миной.

Дверь отворилась, и Іезавель и ея дочь вошли въ комнату.

Во всхъ странахъ бываютъ замчательныя женщины, которыя наполняютъ ту сферу, гд имъ суждено дйствовать, такъ-же всецло, какъ великій актеръ сцену, на которой онъ играетъ. Вдова Фонтэнъ принадлежала въ разряду этихъ привилегированныхъ существъ. Нищенская комната, казалось, исчезла въ ту минуту, когда она появилась, и даже хорошенькая Мина стушевалась въ присутствіи своей матери. И однако въ фигур г-жи Фонтэнъ не было ничего необыкновеннаго, а манеры ея не отличались излишней, мозолившей глаза бойкостью. Она была средняго роста, и полнота ея напоминала обычную округленность сорокалтней женщины. Благопріятное впечатлніе, производимое ею, происходило отъ особенной граціи всхъ ея движеній, повелительнаго, спокойнаго выраженія ея лица и невыразимаго очарованія ея манеръ. Ея черные глаза никогда вполн не открывались, полускрытые нависшими вками. Ея враги видли что то сладострастное въ странномъ ихъ выраженіи, по моему, въ нихъ скоре проглядывало что-то злое, жестокое, исключая тхъ минутъ, когда она смотрла на свою дочь. Сладострастіе выражается всего боле въ развитіи нижней части лица, но у г-жи Фонтэнъ губы были тонкія, а подбородокъ слишкомъ маленькій. Ея роскошные черные волосы только-что начинали серебриться. Ея цвтъ лица былъ матовый, блдный. Но, несмотря на все это, она съ перваго взгляда производила на васъ громадное, даже потрясающее впечатлніе. И хотя на ней было самое скромное траурное платье, но я безъ преувеличенія скажу, что ни на одной женщин въ свт не сидло платье такъ изящно.

Мина хотла меня представить своей матери по всмъ правиламъ общежитія, но мать шутливо ее оттолкнула и протянула мн об свои длинныя, блыя, могучія руки, словно мы знали другъ друга уже нсколько лтъ.

— Я обыкновенно подвергаю человка долгому искусу, прежде чмъ удостою его своей дружбой, сказала она,— но вы были боле чмъ добры къ моей дочери, мистеръ Давидъ, и вы мой другъ съ первой минуты нашего знакомства.

Кажется, я повторяю буквально ея слова, но я не ногу выразятъ всей прелести ея голоса. И, однако, мн какъ-то было неловко въ ея присутствіи. Я не чувствовалъ въ ней того беззавтнаго влеченія, которое я ощущалъ, увидавъ впервые ея дочь. Черные, полускрытые тяжелыми вками глаза г-жи Фонтэнъ, казалось, пронизывали мое сердце и угадывали вс мои тайныя мысли. Но, нельзя сказать, чтобы я ощутилъ къ ней непріятное недовріе, потому что это чувство не допустило-бы меня подчиниться тотчасъ ея вліянію, что однако случилось на самомъ дл. Какимъ путемъ производилось это вліяніе, что именно дйствовало на меня — ея глаза, манеры или невидимый ‘магнетическій токъ’, какъ въ послднее время принято выражаться,— я, право, объяснить не могу, но достоврно только одно, что она мало-по-малу совершенно подчинила мою волю своей и я сталъ отвчать на вс самые коварные ея вопросы такъ откровенно, какъ-будто она дйствительно была моимъ стариннымъ и сердечнымъ другомъ.

— Вы въ первый разъ во Франкфурт? начала она свой допросъ.

— Нтъ, сударыня, я былъ во Франкфурт уже два раза.

— Неужели? И вы всегда останавливались въ дом г. Келера?

— Да!

Ее, повидимому, очень заинтересовалъ этотъ простой и короткій отвтъ.

— Такъ вы съ нимъ находитесь на короткой ног, продолжала она,— т. е. можете представить ему своего друга?

— Я съ нимъ нахожусь на такой короткой ног, на какой можетъ быть конторщикъ съ компаньономъ фирмы, отвчалъ я, стараясь, хотя совершенно напрасно, быть осторожнымъ въ своихъ отвтахъ.

— Вы конторщикъ г. Келера? Но я думала, что вы живете въ Лондон у вашей тетки.

Тутъ впервые вмшалась въ разговоръ Мина.

— Вы забываете, мама, сказала она,— что въ фирм три компаньона и на вывск надъ дверью въ Майнцкой улиц значится: Вагнеръ, Келеръ и Энгельманъ. Фрицъ однажды мн сказалъ, что здшняя контора, только отдленіе главной конторы Вагнера въ Лондон. Не такъ-ли, г. Давидъ?

— Совершенно такъ, г-жа Мина, но у насъ въ лондонской контор нтъ такого сада, какъ у г. Энгельмана. Позвольте мн поднести вамъ букетъ, который онъ позволилъ мн сорвать въ его роскошномъ саду.

Я думалъ этими словами направить разговоръ на боле интересные предметы. Но, пока Мина восхищалась цвтами, ея мать продолжала допросъ.

— Такъ вы конторщикъ г. Вагнера? повторила она.

— Я былъ конторщикомъ г. Вагнера, но онъ умеръ.

— А! Кто-же теперь завдуетъ фирмой?

Право, не знаю почему, что-то удерживало меня отъ бесды о тетк и ея длахъ. Но глаза вдовы устремились на меня, и въ нихъ ясно выражалась ршимость вывдать отъ меня все, такъ-что я почувствовалъ себя принужденнымъ удовлетворить ея желанію. Узнавъ-же, что тетка была теперь главою фирмы, она выразила ненасытное любопытство насчетъ всевозможныхъ подробностей о жить-быть мистрисъ Вагнеръ. Этотъ предметъ возбуждалъ неменьшій интересъ и въ Мин, но совершенно въ другомъ отношеніи: домъ моей тетки былъ мстомъ изгнанія Фрица. Вопросы матери и дочери такъ быстро сыпались на меня, что я не могу теперь всхъ ихъ припомнить, только послдній вопросъ врзался въ мою намять, благодаря неожиданному впечатлнію, произведенному моимъ отвтомъ.

— Ваша тетка, конечно, интересуется положеніемъ длъ у здшнихъ своихъ компаньоновъ, сказала вдова Фонтэнъ.— Какъ вы думаете, г. Давидъ, можетъ она когда-нибудь пріхать во Франкфуртъ?

— По всей вроятности, она будетъ по дламъ во Франкуфурт въ настоящемъ году.

Г-жа Фонтэнъ искоса посмотрла на дочь, которая такъ-же, какъ и я, не поняла этого взгляда.

— Извините меня, г. Давидъ, сказала, обращаясь во мн, г-жа Фонтэнъ,— я забыла кое-что по хозяйству.

Подойдя въ маленькому столу, на которомъ находились письменныя принадлежности, она написала нсколько строчекъ и, не запечатавъ записки, подала ее Мин.

— Отдай это нашему доброму другу въ нижнемъ этаж и, проходя черезъ кухню, приготовь чай. Вы останетесь у насъ и попьете съ нами чаю, г. Дэвидъ. Это единственная роскошь, которую мы себ позволяемъ, и я всегда приготовляю чай сама.

Первой моей мыслью было отказаться отъ этого приглашенія подъ какимъ-нибудь предлогомъ. Было что-то странное, таинственное въ заботахъ вдовы Фонтэнъ по-своему хозяйству, и мн это не понравилось. Но Мина наивно просила меня остаться, увряя, что у нихъ было такъ мало развлеченій. Впрочемъ, я, быть можетъ, противостоялъ-бы и Мин, если-бы ея мать, просто не прибгла въ насилію. Она торжественно, съ достоинствомъ императрицы, опустилась на маленькую полинялую кушетку въ углу комнаты и, пригласивъ меня занять мсто рядомъ съ нею, положила свою холодную, мощную ладонь на мою руку. Прикосновеніе вдовы наполнило все мое существо полупріятнымъ, полуотталкивающимъ чувствомъ, и я остался.

— Я хочу сказать вамъ всю правду, начала г-жа Фонтэнъ, когда дочь ея удалилась,— но могу сдлать это только въ отсутствіи Мины. Вы, конечно, уже замтили, что но очень бдно?

Она нжно пожала мн руку, и я отвчалъ, что меня это очень огорчило, но нисколько не удивило посл всего слышаннаго отъ Фрица.

— Вы любезно помогли вчера Мин достать письмо, продолжала она,— но ваша доброта только ускорила мое разочарованіе, хотя, впрочемъ, я къ этому привыкла. Я пріхала сюда, чтобы просить помощи у своихъ богатыхъ родственниковъ. Они мн наотрзъ отказали. Тогда я написала другимъ родственникамъ, въ Брюсель. Вчерашнее письмо было ихъ отвтомъ. Новый отказъ! Хозяйка этого дома добрая, но бдная, женщина, и былобы жестоко не заплатить ей за квартиру. Вчера я сочла своимъ долгомъ заявить ей о нашемъ отъзд черезъ недлю, а теперь только что отказалась отъ этого заявленія, такъ-какъ вижу лучъ надежды въ будущемъ, и онъ блеснулъ, благодаря вамъ, г. Дэвидъ.

— Какимъ образомъ! спросилъ я съ удивленіемъ.

— Терпніе, мой молодой другъ, и вы все узнаете, сказала вдова Фонтенъ, дружески ударяя меня по рук.— Если-бы мн надо было думать только о себ, то я не безпокоилась-бы. Я завтра-же пошла-бы въ экономки. Да, хотя я выросла среди роскоши и сдлала mesalliance, выходя замужъ, но я взяла-бы мсто экономки безъ малйшаго ропота на судьбу. Несчастье и бдность учатъ благоразумью, Дэвидъ. Могу я васъ, называть Дэвидомъ? Поэтому, если вы услышите о мст экономки, то, пожалуйста, не забудьте обо мн.

Я не могъ разобрать, говорила-ли она серьезно или шутя. Она продолжала, недожидаясь отвта.

— Но я должна думать о своей дочери, и она, къ увеличенію моихъ заботъ, еще отдала свое сердце сыну г. Келера. Если-бы мн и Мин надо было думать только о своихъ интересахъ, мы легко заработали-бы кусокъ хлба и мужественно вступили въ борьбу съ жизнью. Но теперь дло усложняется третьей личностью: это мой соперникъ въ сердц Мины, и что еще хуже — отецъ запрещаетъ ему жениться на моей дочер. Удивительно-ли, что я чувствую себя безпомощной и безсильной! О, я не преувеличиваю. Я знаю натуру моего ребенка. Она слишкомъ деликатна и впечатлительна для окружающаго ее грубаго міра. Она любитъ всей душой и сердцемъ. Я вижу, какъ она пропадаетъ отъ разлуки съ Фрицемъ. Вы возродили въ ея сердц надежду на время, но все-таки ея будущность покрыта мракомъ. Если она потеряетъ Фрица, она умретъ отъ горя. О, Господи! Она единственное существо, которое я люблю, и я не знаю, какъ ее спасти!

Впервые я услышалъ въ ея голос искреннее чувство. Она отвернулась и закрыла лицо руками въ полномъ отчаяніи.

— Вы можете быть, по крайней мр, уврены, сказалъ я, стараясь ее успокоить,— что сердце Фрица всецло принадлежитъ вашей дочери. Онъ останется врнымъ ей, что-бы ни случилось.

— Я въ этомъ не сомнваюсь и не имю ничего противъ выбора моей дочери, отвчала она грустно.— Фрицъ хорошій человкъ и будетъ вренъ моей Мин. Но вы забываете его отца. Я презираю г. Келера! воскликнула она, и глаза ея сквозь слезы метали молніи.— Онъ вритъ всмъ клеветамъ, которыя злые люди распускаютъ о честной женщин, онъ не даетъ ей средства себя защитить и не отвчаетъ на ея письма, онъ торжественно объявляетъ, что его сынъ никогда не женится на моей дочери, вроятно потому, что мы бдны, хотя ссылается прямо на мою дурную репутацію. Разв можно уважать такого человка? И, однако, отъ этого низкаго, презрннаго человка зависитъ счастье и самая жизнь моей дочери! Ради нея я должна унизиться до самозащиты, должна добиться случая, чтобъ побдить его предразсудки и заставить его уважать меня помимо его воли. Но какъ мн дойти до него? Какъ добиться, чтобы онъ меня выслушалъ? Вы не въ такомъ положеніи, чтобы могли мн въ этомъ помочь. Но, несмотря на это, вы сдлали для меня чудеса, и да благовитъ васъ Господь.

Она остановилась и поднесла мою руку въ губамъ. Я предвидлъ, что будетъ дальше и хотлъ ей возразить, но она не дала мн сказать слова и продолжала съ пламеннымъ краснорчіемъ:

— Да, вы мой лучшій другъ и мудрый совтникъ. Вы указали на особу, вмшательство которой можетъ наклонить всы счастья въ нашу сторону. Ваша добрая тетка — глава фирмы, и г. Келеръ долженъ повиноваться своей прелестной компаньонк. Вотъ нашъ единственный лучъ надежды. Я теперь продамъ послднія мои драгоцнности и стану терпливо ждать прізда во Франкфуртъ г-жи Вагнеръ. Вы вздрогнули, Дэвидъ? Чего вы боитесь? Неужели вы думаете, что я употреблю во зло доброту вашей тетки или стану просить у нея такихъ милостей, которыхъ она не захочетъ мн оказать? Она уже и теперь знаетъ черезъ Фрица, въ какомъ мы находимся положеніи. Пусть она только увидитъ мою Мину, я сама даже не покажусь ей на глаза. Моя дочь будетъ говорить за меня, и вы упросите ее устроить мн свиданія съ г. Келеромъ. Вотъ все, чего я желаю. Неужели моя надежда на помощь вашей тетки въ этомъ отношеніи несбыточна?

Желаніе вдовы Фонтэнъ казалось очень скромнымъ, но я все-таки сомнвался въ его осуществимости. Уходя изъ дома, я оставилъ Келера за сочиненіемъ протеста противъ допущенія въ ихъ контору женскаго труда, и онъ хотлъ отправить его съ вечерней почтой. Зная ихъ обоихъ хорошо, я предвидлъ, что за письменной полемикой наступитъ личная ссора. Если г. Келеръ будетъ настаивать на своемъ, то мистрисъ Вагнеръ покажетъ ему, что и у нея есть своя воля. При такихъ обстоятельствахъ не могло быть и рчи о ходатайств тетки за Мину.

Это была одна точка зрнія на дло, но я долженъ сознаться, что слова г-жи Фонтэнъ произвели на меня двусмысленное впечатлніе. Несмотря на ея слова, я заподозрлъ, что ея виды на мою тетку были далеко не такъ скромны, какъ она увряла, и мн стало досадно, что я такъ откровенно говорилъ съ нею. Я не зналъ, какъ лучше отвтить на ея вопросъ, и былъ очень радъ, что голосъ Мины прервалъ нашъ разговоръ.

— Отворите, пожалуйста, дверь, кричала она на лстниц,— у меня об руки заняты.

Я побжалъ къ двери, а г-жа Фонтэнъ приложила палецъ къ своимъ губамъ.

— Ни слова Мин, сказала она шепотомъ, — мы понимаемъ другъ друга, не правда-ли?

— Да, конечно, отвчалъ я, и нашъ разговоръ уже не возобновлялся впродолженіи всего вечера.

Прелестная Мина вошла въ комнату съ подносомъ въ рукахъ и обратила мое особое вниманіе на кэкъ, который она сама испекла въ это утро.

— Я умю стряпать и шить платья, сказала она, — если Фрицъ женится на мн бднымъ человкомъ, то мы обойдемся безъ служанки.

Я не помню, о чемъ мы говорили за чаемъ, но мн было очень пріятно. Потомъ Мина спла нсколько мелодичныхъ нмецкихъ романсовъ.

Луна взошла очень рано въ этотъ вечеръ. Наконецъ, посмотрвъ на часы, я увидалъ, что мн пора идти домой.

— Въ такую ночь стыдно сидть дома, сказала Мина, стоя у окна и восхищаясь луной.— Проводимте, мама, г. Дэвида до моста, посмотримъ на отраженіе луны въ рк.

Г-жа Фонтэнъ согласилась, и мы отправились втроемъ.

Дойдя до моста, мы остановились, чтобы полюбоваться картиной. Но облака показались на неб, и луна выходила изъ-за нихъ только на мгновенія. Г-жа Фонтенъ сказала, что въ воздух пахнетъ дождемъ и, взявъ подъ руку дочь, повернула назадъ. Я предложилъ проводить ихъ до дома, но он отказались, нежелая задерживать меня доле, а взяли съ меня слово, что я приду къ нимъ дня черезъ два.

Въ ту самую минуту, какъ мы прощались, луна выплывала на неб и серебристые лучи ея прямо освщали вдову Фонтэнъ, дочь-же ея оставалась немного въ тни.

— До свиданія, г. Дэвидъ, сказали он и быстро удалились.

Я нечаянно обернулся и съ удивленіемъ замтилъ, что подл меня стоялъ Энгелыанъ съ трубкой во рту и жадно смотрлъ въ слдъ удалявшимся фигурамъ.

— Кто эта красавица, Дэвидъ? спросилъ онъ, схвативъ меня за руку.

— О которой изъ нихъ вы говорите? спросилъ я не безъ ехидства.

— Конечно, о дам въ траур.

— Вамъ понравилась вдова?

— Понравилась, дитя мое, отвчалъ Энгельманъ, указывая на свою трубку: — она сдлала то, что ни одной женщин еще не удавалось,— она погасила мою трубку.

ГЛАВА XI.

Я не могъ удержаться отъ смха при этомъ сопоставленіи красоты г-жи Фонтэнъ съ трубкою Энгельмана. Мой добрый старый другъ посмотрлъ на меня съ удивленіемъ.

— Ничего нтъ смшного, если я такъ засмотрлся, что трубка погасла, сказалъ онъ серьезно.— Дэвидъ, все мое существо всецло было поглощено этой великолпной женщиной. Ея образъ до сихъ поръ стоитъ передъ мною, какъ ангелъ, залитый серебристыхъ свтомъ луны. Я, кажется, впервые въ жизни сталъ выражаться поэтически. Это было-бы, впрочемъ, неудивительно. Я право не знаю, что со мною. Вы молодой человкъ и можете мн сказать, ужъ не влюбился-ли я?

Но, прежде чмъ я усплъ отвтить на этотъ неожиданный вопросъ, онъ взялъ меня за руку и со страхомъ прибавилъ:

— Не говорите объ этомъ ни слова другу Келеру. Онъ прекрасный человкъ, но не иметъ ни малйшей жалости къ гршникамъ. А послушайте, Дэвидъ: вы можете меня представить этой красавиц?

Тревожимый мыслью, что я говорилъ слишкомъ откровенно съ вдовою Фонтэнъ, я ршился выказать крайнюю осторожность въ отношеніи Энгельмана.

— Нтъ, я не могу васъ представить, отвчалъ я:— она живетъ здсь въ полнйшихъ одиночеств и никого не принимаетъ.

— По крайней мр, вы можете сказать ея имя, продолжалъ настаивать Энгельманъ, — вы, вроятно, упомянули объ этомъ Келеру.

— Нтъ, у меня есть причины вовсе не говорить о ней г. Келеру.

— Ну, вы можете вполн доврить мн, Давидъ, я никому не открою вашей тайны. Я хочу только послать ей цвтовъ изъ моего сада. Противъ этого она не можетъ имть ничего. Ну, добрый Дэвидъ, скажите, куда мн послать мой букетъ.

Я, вроятно, поступилъ дурно и, судя по слдующимъ событіямъ, конечно, я поступилъ дурно, но я не могъ взглянуть серьезно на дло о букет и назвалъ по имени вдову Фонтенъ. Онъ вздрогнулъ.

— Это не мать-ли той двушки, на которой Фрицъ хочетъ жениться? воскликнулъ онъ.

— Да, это она. Не правда-ля, Фрицъ человкъ со вкусомъ и Мина прелестная двушка!

— Не знаю, Я былъ такъ очарованъ матерью, что никого другого не видлъ. Какъ думаете, г-жа Фонтенъ замтила меня?

— Да. Она взглянула на васъ.

— Ну, а теперь вы, Дэвидъ, посмотрите на меня. При свт луны вы кажетесь гораздо моложаве, можетъ быть и я такъ-же. Сколько вы мн теперь дадите: лтъ пятьдесятъ или шестьдесятъ?

— Я далъ-бы вамъ шестой десятокъ.

Ему было почти семьдесятъ лтъ, но кто ршился-бы сказать ему это въ подобную минуту?

Мой отвтъ показался столь удовлетворительнымъ старику, что онъ завелъ разговоръ о покойномъ муж г-жи Фонтэнъ:

— Что, она очень любила? Какой онъ былъ человкъ, Дэвидъ?

Я замтилъ, что никогда его не видалъ и, чтобы перемнить предметъ нашей бесды, спросилъ, опоздаю-ли я въ ужину.

— Дитя мое, ужинъ оконченъ уже съ полчаса, отвчалъ онъ,— но я уговорилъ нашу сердитую экономку оставить вамъ что-нибудь горячее. Вы найдете сегодня вечеромъ Келера въ очень дурномъ настроеніи. Онъ уже былъ не въ дух отъ необходимости написать протестъ вашей тетк, а потомъ ваше отсутствіе его разсердило.— ‘Онъ принимаетъ нашъ домъ за трактиръ, сказалъ онъ, — но я никому,не позволю такъ обходиться съ нами’.

— Онъ до того былъ разсерженъ, что я пошелъ погулять и встртилъ свою судьбу, прибавилъ старикъ такимъ грустнымъ томомъ, какого я никогда не ожидалъ услышать отъ добраго Энгельмана.

Онъ былъ правъ. Меня приняли дома очень холодно.

— Я написалъ прямо вашей тетк все, что думаю, сказалъ Келеръ,— и, вроятно, съ будущей почтой она отзоветъ васъ Лондонъ. Пока-же прошу васъ, когда вы намрены провести вечеръ не дома, потрудиться сказать объ этомъ одному изъ слугъ.

Потомъ набросилась на меня старая воркунья-экономка, извстная въ дом подъ именемъ тетки Барбары. Она принесла блюдо съ кушаньемъ, которое держала на плит для меня, и поставила его съ такимъ шумомъ на столъ, что оно едва не треснуло.

— Я сдлала это разъ, сказала она,— но если вы еще когда-нибудь опоздаете, то можете ужинать гд вамъ угодно.

На слдующій день я написалъ тетк и Фриду. Послднему я не могъ открыть всей правды, потому что онъ тогда немедленно прилетлъ-бы въ Франкфуртъ, но я сообщилъ ему, что нашелъ слдъ Мины и ея матери, что въ настоящее время нечего было безпокоиться о нихъ и что даже я могъ переслать Мин письмо, еслибы онъ чувствовалъ необходимость ей написать. Послднюю уступку я сдлалъ изъ желанія столько-же успокоить Фрица, сколько услужить прелестной Мин. Я наканун общалъ ей тотчасъ увдомить ее, когда напишу ея возлюбленному, а потому, не имя никакого занятія въ контор, пока не разршится спорный вопросъ о женскомъ труд, я снесъ на почту свои письма, а оттуда направился въ вдов Фонтэнъ и ея очаровательной дочери.

Мина была приведена въ восторгъ надеждой получить всточку отъ Фрица, а я былъ очень удивленъ, увидавъ на стол въ большой старинной фарфоровой чаш для пунша, громадный букетъ великолпныхъ цвтовъ. Каждому, кто зналъ Энгельмана, этотъ букетъ говорилъ многое. Онъ обыкновенно запрещалъ срисрывать хоть одинъ цвтокъ въ его саду, а теперь собственными руками подвергъ опустошенію свои прекрасныя куртины.

— Какіе чудные цвты! сказалъ я.— Самъ г. Энгельманъ позавидовалъ-бы такому букету.

— Неужели вы думаете, что вамъ удастся обойти меня, произнесла г-жа Фонтэнъ, иронически?— Г. Энгельманъ не только прислалъ мн эти цвты, но написалъ слишкомъ лестную записку. А я, прибавила она, небрежно взглянувъ на каминъ, на которомъ лежало какое-то письмо,— написала ему отвтъ въ обычныхъ выраженіяхъ. Глупо было бы стоять на церемонной ног съ безвреднымъ старымъ джентльменомъ, котораго мы встртили съ вами на мосту. Какой онъ толстый и какая у него странная трубка, почти столь же толстая, какъ онъ самъ.

Бдный Энгельманъ, она говорила о немъ съ такимъ жестокимъ презрніемъ!

— Хотя онъ видлъ васъ только одну минуту, замтилъ я,— но сразу сдлался вашимъ пламеннымъ поклонникомъ.

— Неужели? произнесла она и тотчасъ перемнила разговоръ.— А писали вы сегодня вашей тетк? спросила она.

— Да.

— Вроятно, вы писали исключительно о длахъ. Но все-же позвольте спросить, не упонянули-ли вы хоть вскользь о надеждахъ, возлагаемыхъ мною на ея пріздъ въ Франкфуртъ?

— Я полагаю, что теперь не время возбуждать этотъ вопросъ, отвчалъ я, пользуясь этимъ случаемъ, чтобъ нсколько урезонить ее,— между мистрисъ Вагнеръ и г. Келеромъ возникло серьезное столкновеніе по поводу внутренняго порядка въ здшней контор. Они оба очень упорны. Келеръ написалъ тетк сегодня откровенно свое мнніе, и я боюсь, что это возбудитъ непріятную между ними переписку.

Мои слова ее поразили. Она приблизила свое кресло къ моему.

— Думаете вы, что эта переписка отсрочитъ отъздъ вашей тетки изъ Лондона? спросила она.

— Напротивъ, она очень ршительная женщина, и это можетъ только ускорить ея посщеніе Франкфурта: Но я думаю, что всякія дружескія отношенія между ними превратятся, если г. Келеръ будетъ вынужденъ подчиниться въ длахъ фирмы вод женщины.

— Я понимаю, сказала она едва слышно, откидываясь на спинку кресла.

Въ эту минуту Мина, стоявшая у окна, воскликнула:

— Мама, сынъ хозяйки только-что ушелъ, не крикнуть-ли мн его назадъ?

— Зачмъ, дитя мое? спросила разсянно г-жа Фонтэнъ.

— Чтобъ снести ваше письмо къ г. Энгельману, отвчала молодая двушка, указывая на каминъ.

Г-жа Фонтэнъ взглянула на письмо, подумала съ минуту и потомъ промолвила:

— Нтъ, голубушка, пусть мальчикъ идетъ. Это не къ спху.

Сказавъ это она обратилась во мн:

— По счастью, я никогда не теряю надежды, сказала она,— и въ виду вашего добраго намренія я буду по-прежнему надяться на счастливый исходъ. Милая Мина, сыграй намъ что-нибудь.

Пока молодая двушка послушно открывала фортепіано, она взглянула на букетъ.

— Вы любите цвты, Дэвидъ? спросила она, — и понимаете вы что-нибудь въ ботаник? Я только невжественно восторгаюсь ихъ красотою и благоуханіемъ. Право, вашъ старый другъ, г. Энгельманъ, очень любезный джентльменъ. Безъ него у меня не было-бы такихъ чудесныхъ цвтовъ. А скажите, онъ принимаетъ участіе въ грустныхъ недоразумніяхъ между вашей теткой и г. Келеромъ.

Что значило это неожиданное вниманіе вдовы Фонтэнъ въ Энгельману и нежеланіе послать ему написанное уже давно письмо? Тревожимый сомнніями, возбуждаемыми этими вопросами, я сдлалъ неосторожность и отвчалъ слишкомъ сдержанно, что ничего не знаю, но что, вроятно, Энгельманъ согласенъ съ мнніемъ Келера. Она поняла меня и съ этой цлью стала избгать разговора объ Энгельман. Даже пніе Мины не могло разсять моихъ мрачныхъ мыслей и я былъ очень радъ, когда, простившись съ своими новыми друзьями, очутился на улиц.

По дорог домой обдумывая все, что я видлъ и слышалъ, я сталъ прямо подозрвать г-жу Фонтэнъ въ коварномъ желаніи воспользоваться вліяніемъ Энгельмана для устройства ей свиданія съ Келеромъ, такъ какъ помощь моей тетки въ этомъ отношеніи была теперь немыслимой. Очевидно, она хотла уничтожить свою холодную записку къ Энгельману и написать другую, очень любезную, съ приглашеніемъ постить ее.

Этимъ подозрніямъ суждено было оправдаться въ тотъ-же день за ужиномъ. Энгельманъ явился очень нарядно одтымъ и былъ въ прекрасномъ расположеніи духа. Келеръ шутя спросилъ его, не женится-ли онъ, а Энгельманъ до того забылся отъ счастья, наполнявшаго его сердце, что позволилъ себ затронуть больной вопросъ о женскомъ труд.

— Кто знаетъ, что можетъ случиться, отвчалъ онъ,— когда у насъ въ контор будутъ служить молодыя двушки.

Келеръ такъ разсердился, что молчалъ до окончанія ужина.

Когда Энгельманъ вышелъ изъ столовой, я послдовалъ за нимъ.

— Вы идете къ г-ж Фонтэнъ? спросилъ я.

— Съ вечернимъ визитомъ, Дэвидъ, отвчалъ онъ съ улыбкой,— ну, не всегда вамъ, юношамъ, торжествовать. Я получилъ отъ нея очаровательное письмо. Оно у меня на сердц, прибавилъ онъ, ударяя по боковому карману сюртука, — но чувства женщины священны и я не могу вамъ его показать.

Я хотлъ-было ему все разсказать, но мысль о Мин меня удержала. Желаніе охранить душевное спокойствіе Энгельмана шло прямо на перекоръ другому моему желанію — видть Мину женою Фрица, къ тому-же могли-ли мои слова подйствовать на добраго старика, подпавшаго подъ вліяніе опасныхъ чаръ г-жи Фонтэнъ. Поэтому я ршился предостеречь его въ общихъ выраженіяхъ и выжидать обстоятельствъ.

— Позвольте мн вамъ сказать два слова, произнесъ я: — самыя лучшія женщины имютъ свои недостатки. Г-жа Фонтенъ очаровательна, но не думайте, чтобъ она была искренна.

— О, Дэвидъ, произнесъ онъ, сіяя счастіемъ, — вы уже меня ревнуете.

Онъ надлъ на бекрень шляпу и, взявъ трость, вышелъ изъ дома.

ГЛАВА XII.

Прошло два дня и я замтилъ другую перемну въ Энгельман.

Онъ превратился въ серьезнаго, сдержаннаго человка. Не надлалъ-бы онъ такихъ глупостей, которыя могли навлечь на него насмшки, если-бы он стали извстными? Или вдова предупредила его, чтобы онъ не былъ очень откровененъ со мной? Во всякомъ случа, онъ не сказалъ мн ни слова о пріем его г-жею Фонтэнъ и тайкомъ вышелъ изъ дома, отправляясь къ ней во второй разъ. Не желая встртиться съ нимъ у прекрасной вдовы и чувствуя нкоторое безпокойство о будущемъ, я держалъ себя въ сторон и выжидалъ событія.

На третій день я получилъ записку отъ Мины слдующаго содержанія:

‘Любезный г. Дэвидъ, если вы желаете видть маму и меня, то останьтесь дома сегодня вечеромъ. Добрый г. Энгельманъ общалъ показать намъ посл закрытія конторы свой интересный старинный домъ’.

Не было ничего необыкновеннаго въ этомъ посщеніи стариннаго дома. Онъ, дйствительно, представлялъ одинъ изъ образцовъ старинной архитектуры, которыми славится Франкфуртъ, и художники всхъ націй рисовали его вншніе и внутренніе виды. Но замчательно было, что въ выбранный Энгельманомъ вечеръ для посщенія вдовы, его другъ Келеръ былъ приглашенъ къ какимъ-то пріятелямъ на другой конецъ города.

За нсколько времени до назначеннаго вдовой часа, Энгельманъ началъ посматривать на меня какъ-то неловко и тревожно.

— Разв вы, Дэвидъ, сегодня вечеромъ никуда не пойдете? сказалъ онъ, наконецъ.

— А я вамъ мшаю? спросилъ я ехидно.

— О, нтъ.

— Такъ я останусь дома.

Онъ ничего не отвчалъ и сталъ ходить взадъ и впередъ по комнат, видимо, недовольный. Вдругъ позвонили. Онъ остановился и взглянулъ на меня.

— Гости? спросилъ я снова.

На этотъ разъ онъ долженъ былъ мн отвчать.

— Это мои друзья, они желаютъ посмотрть нашъ домъ.

Меня взорвало его упорное желаніе скрыть отъ меня имена таинственныхъ постителей, и я прямо сказалъ:

— Да, г-жа Фонтэнъ съ дочерью.

Онъ быстро обернулся, чтобъ мн отвтить. Но въ ту-же минуту дверь отворилась и старая экономка ввела двухъ изящно одтыхъ дамъ, на которыхъ она подозрительно посматривала.

Если-бы Мина не взяла меня за руку, то я изъ деликатности, вроятно, не сопровождалъ-бы ихъ при осмотр дома, но тутъ я долженъ былъ вмст съ нею послдовать за Энгельманомъ и вдовой.

— Знаете, сказала мн шепотомъ Мина,— обращаясь со мною, какъ съ братомъ, — этотъ добрый джентльменъ и хама такъ сошлись, что они словно давнишніе друзья. Мама, обыкновенно, очень подозрительна въ незнакомымъ людяхъ: не правда-ли, что эта неожиданная дружба очень странная? И она ему позволяетъ даже курить въ нашей гостиной. Онъ сидитъ, молча пуская клубы дыма и восхищаясь мамой, а она говоритъ за обоихъ. Заходите къ намъ поскоре, кром васъ мн не съ кмъ говорить о Фриц. Мама и г. Энгельманъ не обращаютъ на меня никакого вниманія, точно я собаченка или кошка.

Перейдя изъ нижняго этажа во второй, восторгъ г-жи Фонтэнъ все увеличивался съ каждымъ шагомъ. Она, повидимому, основательно знала и высоко цнила архитектуру XVII вка. Вскор оказалось, что она занималась и живописью-акварелью.

— Я, какъ любительница, работаю не дурно, сказала она Энгельману,— и я очень желала-бы сдлать эскизы этихъ великолпныхъ старыхъ комнатъ на память о Франкфурт. Но я не прошу у васъ позволенія работать здсь, добрый г. Энгельманъ, потому что вы, конечно, не желаете, чтобъ дамы-артистки съ альбомами надодали вамъ въ вашемъ холостомъ раю. Я надюсь, что мы обезпокоили г. Келера. Онъ дома?

— Нтъ.

Потокъ краснорчія г-жи Фонтэнъ вдругъ изсякъ. Она молча поднялась по лстниц въ третій этажъ, гд находились наши спальни. Комната, въ которой я спалъ, не представляла ничего замчательнаго, но въ комнатахъ Келера и Энгельмана были одни изъ лучшихъ образцовъ рзьбы на дерев во всемъ дом.

Уже смеркалось и Энгельманъ зажегъ свчи въ своей комнат. Вдова Фонтэнъ взяла одну изъ нихъ и подробно осмотрла самые интересные предметы въ комнат: шкафъ и туалетъ. Она все еще была не много сосредоточена, но выказала себя знатокомъ въ старинной рзьб.

— Мой бдный мужъ очень любилъ рзьбу на дерев, сказала она смиренными тономъ, — и все, что я знаю объ этомъ предмет, я почерпнула у него. Любезный г. Энгельманъ, ваша комната просто картина. Какъ она проста и величественна. А какъ вы думаете, прибавила она, понижая голосъ и какъ-бы смущаясь: мы можемъ взглянуть на комнату г. Келера?

Она говорила о комнат г. Келера, точно это была святыня, доступная только немногимъ избраннымъ.

— Гд его комната? спросила она съ неотразимымъ любопытствомъ.

Я указалъ ихъ дорогу въ коридоръ и безъ всякой церемоніи отворилъ дверь спальни Келера. Г-жа Фонтэнъ бросила на меня такой взглядъ, словно я виновенъ былъ въ святотатств.

Энгельманъ послдовалъ за нами съ свчкой въ рукахъ и тотчасъ зажегъ древнюю мдную лампу, висвшую съ потолка.

— Мой ученый другъ, сказалъ онъ,— много читаетъ въ спальн и любитъ, чтобы было свтло. Вы хорошо увидите всю комнату, когда лампа разгорится. Большой рзной деревянный каминъ считается первымъ произведеніемъ этого рода во Франкфурт.

Вдова подошла въ камину и молча подняла руки въ нмомъ восторг. Оправившись отъ этой вспышки, она обняла Мину.

— Я должна теб, голубушка, растолковать всю прелесть этого удивительнаго произведенія, сказала она, и прочитала дочери цлую лекцію о достоинствахъ этой художественной работы,— о если-бы я только могла снять съ него эскизъ, прибавила она, окончивъ свою рчь: — но нтъ, это значило-бы злоупотреблять вашей любезностью.

Потомъ она подробно осмотрла все въ комнат, даже маленькій столикъ у постели, съ кружкой и стаканомъ не избгли ея вниманія.

— А, это онъ пьетъ ночью? спросила она съ почтительнымъ любопытствомъ:— могу я отвдать?

— Это только ячменная вода, отвчалъ со смхомъ Энгельманъ,— наша старая экономка, страдающая ревматизмомъ, старается какъ можно рже ходить по лстниц, поэтому, убирая комнату вечеромъ, она приготовляетъ и питье на ночь, чтобъ избавить себя отъ второго путешествія на-верхъ.

— Отвдай, Мина, сказала ея мать, подавая стаканъ,— какъ хорошо и прохладительно.

Энгельманъ наклонился къ. вдов и шепнулъ ей что-то на ухо. Я стоялъ за ними и не могъ не слышать его словъ.

— Я ревную Келера, сказалъ онъ, — вы не пробовали моего ночного питья — пива.

Вдова молча бросила на него такой краснорчивый взглядъ, что бдный Энгельманъ вздохнулъ отъ счастья. Мина наивно прервала эту сантиментальную сцену.

Она смотрла на картины, висвшія въ комнат, и просила Энгельмана объяснить нкоторыя изъ нихъ. Мн показалось страннымъ, что вдова при ея артистическихъ наклонностяхъ не обратила никакого вниманія на картины. Вмсто того, чтобъ подойти къ дочери, разсматривавшей картины, она продолжала стоять у кровати, устремивъ глаза на кружку съ ячменной водой, и, казалась, была погружена въ глубокую думу. Вдругъ она вздрогнула, быстро обернулась и замтила, что я слжу за нею. Въ ея глазахъ блеснулъ гнвный, подозрительный взглядъ, но въ одно мгновеніе она приняла на себя свой обычный тонъ.

— Я васъ удивляю, Дэвидъ, сказала она очень нжно,— вы думаете, что мн слдовало-бы смотрть на картины, но, мой другъ, я не могу всегда побороть свои грустныя воспоминанія, которыя часто наполняютъ мою голову при малйшемъ благопріятномъ къ тому случа. Добрый г. Энгельманъ меня понимаетъ. Онъ, вроятно, также страдалъ въ своей жизни. Могу я ссть на минуту?

Она томно опустилась въ кресло и стала бросать по сторонамъ одобрительные взгляды. Вс ея движенія дышали необыкновенной граціей. Энгельманъ, объяснивъ Мин, какъ можно короче и скоре вс картины, и подойдя къ вдов, началъ вмст съ нею восхищаться каминомъ.

— Художники увряютъ, что онъ всего эфектне при лампахъ, замтилъ онъ,— днемъ широкій простнокъ между окнами мшаетъ солнечнымъ лучамъ проникать въ комнату.

— Я только думала объ этомъ, произнесла г-жа Фонтэнъ,— при ламповомъ освщеніи этотъ каминъ — просто прелесть. Какъ жаль, что а не захватила свой альбомъ, я набросила-бы въ немъ хоть нсколько эскизовъ во время отсутствія г. Келера.

Говоря это, она пристально посмотрла на меня.

— Если вы можете обойтись безъ красокъ, произнесъ я,— то у насъ найдется бумага и карандашъ.

Въ эту минуту въ коридор пробили часы. Энгельманъ взглянулъ съ безпокойствомъ на своихъ гостей и всталъ съ кресла, что ясно говорило: время прошло незамтно и Келеръ тотчасъ вернется. Мина, повидимому, это поняла, но впервые быстрая смекалка вдовы, казалось, ее покинула. Она продолжала сидть на своемъ мст, какъ будто была дома.

— Я право не знаю, могла-ли-бы я обойтись безъ красокъ, сказала она задумчиво,— но все-же попробовать не мшаетъ.

Но тутъ безпокойство Энгельмана перешло въ неописанный страхъ и Мина, видя происшедшую въ немъ перемну, воскликнула:

— Я боюсь, мама, что теперь уже поздно рисовать. Вдь г. Келеръ можетъ теперь каждую минуту вернуться.

— О! Какъ я глупа, что объ этомъ не подумала, отвчала г-жа Фонтэнъ,— простите меня, Энгельманъ, я такъ была заинтересована этой прелестью, что забыла о всемъ остальномъ. О, какъ я вамъ благодарна за доставленное мн художественное наслажденіе.

И она направилась къ двери, разсыпаясь въ извиненіяхъ. Энгельманъ совершенно успокоился, посмотрлъ на нее съ любовью и предложилъ ей свою руку, чтобъ спуститься съ лстницы.

Я съ Миною теперь шелъ впереди. Сойдя во-второй этажъ, мы остановились, поджидая вдову, но она ужасно медлила и, насколько мы могли разслышать, съ восторгомъ разсматривала балюстраду лстницы. Когда-же она, наконецъ, поравнялась съ нами, то двери привлекли ея вниманіе. Снова намъ пришлось ждать ее въ нижнемъ этаж. Сни были освщены другой старинной мдной лампой и г-жа Фонтэнъ объявила, что нельзя было пройти мимо этой прелестной картины, не остановившись, чтобы не полюбоваться ею.

— Я никогда не видывала, чтобы мама поступала такъ странно, сказала мн Мина, — если-бы это было только возможно въ нашемъ положеніи, то я, право, подумала-бы, что она нарочно хочетъ дождаться здсь г. Келера.

Что касается меня, то я въ этомъ былъ вполн убжденъ, зная, какъ г-жа Фонтэнъ желала сойтись лицомъ въ лицу съ г. Келеромъ. Дйствительно, пока она еще разсматривала лампу, въ замк наружной двери послышался звонъ ключа, и Келеръ вошелъ въ сни.

Увидавъ двухъ незнакомыхъ дамъ, онъ остановился и вопросительно взглянулъ на своего стараго друга. Энгельманъ долженъ былъ такъ или иначе объяснить это происшествіе.

— Это мои знакомыя, сказалъ онъ въ большемъ смущеніи: — я показалъ имъ нашъ домъ.

Келеръ снялъ шляпу и поклонился вдов. Она съ поразившимъ меня спокойствіемъ присла и съ граціозной улыбкой объявила свое имя.

— Я вдова Фонтэнъ, сказала она,— а это моя дочь Мина.

ГЛАВА XIII.

Келеръ молча отвернулся, прошелъ мимо вдовы на противоположный конецъ сней, отворилъ дверь въ сосднюю комнату и заперъ ее за собою. Если-бы онъ и захотлъ взглянуть на Мину, то онъ не могъ-бы ея разглядть. Она спряталась за меня, дрожа всмъ тломъ. Я взялъ ее за руку и старался успокоить.

— Вы сами видите, что намъ не остается никакой надежды, промолвила она шепотомъ: такого человка не уломаешь.

Г-жа Фонтэнъ спокойно слдила за удалявшейся фигурой Келера и, какъ только онъ, исчезъ, она сказала:

— Нтъ, ты отъ меня такъ не отдлаешься!

Какъ-бы побуждаемая невдомой силой, она встала и пошла къ двери, за которой исчезъ Келеръ. Я оставался съ Миной и не могъ видть выраженія лица ея матери, но Энгельманъ простеръ къ ней руки, стараясь ее остановить и испуганное лицо его ясно говорило: да на что-же это похоже?

— О, г-жа Фонтэнъ! воскликнулъ добрый старикъ,— не смотрите такъ ужасно: у Келера только вспышка дурнаго характера, онъ вскор одумается.

Не отвчая и даже несмотря на него, она отвела его руки, словно онъ былъ ребенокъ, и, подойдя въ двери, постучала.

— Кто тамъ? спросилъ голосъ Келера изнутри.

— Г-жа Фонтэнъ, отвчала вдова: я хочу съ вами объясниться.

— Я не желаю принять г-жу Фонтэнъ.

— Въ такомъ случа, г. Келеръ, я буду имть честь написать вамъ письмо.

— Я не прочту вашего письма.

— Подумайте серьезно объ этомъ сегодня ночью и завтра утромъ перемните свое мнніе, г. Келеръ.

Она повернулась и, не ожидая отвта, возвратилась къ намъ.

— О, милая, добрая мама, сказала Мина, нжно цлуя ее: — вы все это длаете ради меня. Но мн жаль, что вы такъ безполезно унижаете себя.

— Мои старанія не будутъ безполезными, дитя мое, отвчала она: если-бы пятьдесятъ Келеровъ мшали твоему счастью, то я съумла-бы удалить эти пятьдесятъ преградъ на твоемъ пути, моя голубушка.

Голосъ ея, звучавшій чисто-мужской ршимостью, вдругъ оборвался на послднемъ ласковомъ слов. Она прижала Мину къ своему сердцу и покрыла пламенными поцлуями единственное существо, которое она любила на свт. Въ эту минуту она показалась мн дйствительно красавицей. Слезы любви и горя дрожали въ ея глазахъ.

— Прощайте, добрый другъ, сказала она, протягивая руку Энгельману:— мн очень жаль что я была невинной причиной этой непріятной сцены.

Добрый старикъ поднесъ платокъ къ своимъ глазамъ. Никогда въ жизни не былъ онъ такъ перепуганъ и смущенъ.

— Позвольте мн проводить васъ до дома, нжно сказалъ онъ, цлуя руку вдовы.

— Не сегодня, отвчала она.

Онъ началъ было настаивать, но она умла его подчинять своей вол однимъ взглядомъ. Онъ безпомощно опустился въ вросло, произнося шепотомъ:

— Бдная, прекрасная женщина.

Прощаясь со мной, г-жа Фонтэнъ какъ-бы, пораженная новой мыслью, сказала:

— У меня есть къ вамъ просьба, Дэвидъ. Не проводите-ли вы насъ домой?

Я, конечно, взялъ шляпу и отвчалъ, что всегда къ ея услугамъ. Энгельманъ при этомъ вскочилъ и поднялъ руки въ вид безмолвнаго протеста.

— Не безпокойтесь, замтила г-жа Фонтэнъ, обращаясь къ нему съ презрительной улыбкой: Дэвидъ меня не любитъ.

Сказавъ это, она направилась къ двери, а я, прежде чмъ послдовать за нею и Миной, промолвилъ на ухо Энгельману:

— Она можетъ быть моей матерью, и на этотъ разъ, во всякомъ случа я сказалъ правду.

По дорог мы шли молча. Мина грустно думала о Фриц, а ея мать очевидно хотла поговорить со мною на-един. Когда мы подошли въ дому, она просила меня не много подождать въ ихъ скромной гостиной, предложивъ мн покурить.

— Простись съ Дэвидомъ, дитя мое, сказала она, обращаясь въ Мин:— твое бдное сердце очень наболло и я уложу тебя спать, какъ маленькаго ребенка. Ахъ, если-бы ты была теперь все еще маленькимъ ребенкомъ, какъ въ прежнее счастливое время!

Посл непродолжительнаго отсутствія вдова возвратилась въ комнату съ спокойной улыбкой. Она, казалось, совершенно забыла о свиданіи съ Келеромъ.

— Мы часто слышимъ о родителяхъ, которые исправляютъ своихъ дтей, но я полагаю, что дти такъ-же часто исправляютъ родителей, сказала она:— я провела, нсколько счастливыхъ минутъ съ Миною и я уже готова простить Келеру его варварское обращеніе со мною, готова написать ему самое умренное, примирительное письмо, которое, я уврена, хорошо повліяетъ на него. Но я не хочу задерживать васъ, Дэвидъ, и скажу прямо, въ чемъ заключается моя просьба. Если, я передъ вами напишу письмо г. Келеру, возьметесь вы передать его?

Я колебался, что отвтить. Ея вопросъ ставилъ меня въ очень неловкое положеніе.

— Я не прошу, чтобъ вы сами передали письмо г. Келеру, продолжала она: мн необходимо только знать, что письмо попало въ его руки. Совершенно будетъ достаточно, если вы положите письмо на его столъ. Вы сдлаете это, не правда-ли, не для меня, а ради Мины?

Ради Мины я согласился. Она затмъ попросила меня ссть къ столу на ея мсто.

— Если вы напишите черновую подъ мою диктовку, то мы иного выиграемъ во времени, объяснила она:— я всегда диктую свои письма Мин. Конечно, я спишу черновую слово въ слово и вамъ покажу прежде чмъ запечатать.

Она начала ходить взадъ и впередъ по комнат, скрестивъ руки какъ великій Наполеонъ. Подумавъ съ минуту, она продиктовала мн слдующее.

‘Милостивый государь, я знаю, что скандальные слухи изъ Вюрцбурга возстановили васъ противъ меня. На-сколько мн извстно, эти слухи касаются трехъ вопросовъ. Говорятъ, во-первыхъ, что мой мужъ умеръ по-горло въ долгахъ, благодаря моей расточительности, во-вторыхъ, что мои почтенные сосди не хотли со мною знаться, а, въ третьихъ, что я разставила сти вашему Фрицу и заставила его просить руки моей дочери, потому что его отецъ богатый человкъ.

‘На первую клевету я отвчаю, что долги моего мужа произошли отъ дорогихъ его опытовъ по химіи и что я заплатила всмъ кредиторамъ до послдняго гроша. Дозвольте мн объясниться съ вами лично и я вамъ укажу имена и адресы этихъ кредиторовъ. Въ отношеніи второй клеветы я могу доказать, что, прибывъ въ Вюрцбуръ посл моего замужества, я получила приглашенія отъ всхъ знатнйшихъ дамъ въ город. Убдившись на опыт, какое общество въ Вюрцбург, я дйствительно отказывалась, хотя очень любезно, отъ всхъ дальнйшихъ приглашеній и посвятила всю свою жизнь мужу, дочери и литературнымъ или художественнымъ занятіямъ. Сплетни и вязаніе чулка признаюсь мн не по вкусу, и хотя я строго исполняю вс обязанности хозяйки, но я не признаю ихъ единственной цлью жизни каждой женщины. Я виновата только въ томъ, что по своей глупости открыто выражала свои чувства и тмъ нажила себ множество враговъ. Если эта чистосердечная защита васъ не удовлетворитъ, то назначьте мн свиданіе и я готова отвтить на какіе вамъ угодно вопросы.

‘На третью клевету я могу только возразить, что если-бы вы были принцъ крови, а не купецъ, то и тогда я всячески старалась-бы удалить вашего сына отъ моей дочери, по той простой причин, что мысль о разлук съ нею наполняетъ мое сердце страхомъ и горемъ. Я согласилась на этотъ бракъ, лишь вполн убдившись, что счастье моего ребенка зависло отъ союза съ вашимъ сыномъ. Только въ виду этого я и пишу къ вамъ, я унижаюсь до просьбы дать мн возможность оправдаться передъ вами въ взведенныхъ на меня клеветахъ. Что-же касается вашего богатства, то поврьте, что еслибъ вы завтра обанкротились, то я умоляла бы васъ согласиться на этотъ бракъ точно такъ-же, какъ умоляю теперь. Бдность меня не пугаетъ, пока у меня руки могутъ работать. Но я не могу согласиться, чтобы вся жизнь моей дочери была погублена потому только потому, что вамъ было угодно поврить тмъ клеветамъ, которыя взведены на меня. Въ третій разъ прошу васъ — примите меня и выслушайте мою защиту’.

Она остановилась и, смотря на бумагу чрезъ мое плечо, промолвила:

— Я думаю, что этого довольно. Находите вы что-либо предосудительное въ этомъ письм?

Что могъ я отвтить? Съ начала до конца письмо это было написано очень сдержанно и скромно. Я уступилъ мсто у стола вдов Фонтэнъ, которая переписала собственноручно вопію моей черновой. Она не сдлала ни малйшаго измненія, только прибавила слдующія знаменательныя слова:

‘Умоляю васъ, не доводите меня до отчаянія. Мать, отстаивающая жизнь своего ребенка — а тутъ дло идетъ о жизни Мины — конечно, исполняетъ свою обязанность. Пусть никто этого не отрицаетъ’.

— Не слишкомъ-ли походятъ эти слова на угрозу? замтилъ я.

Она пристально посмотрла на меня и потомъ, запечатавъ письмо, подала мн его.

— Пусть эти слова останутся, сказала она: я имю на это свои причины.

Возвратясь домой довольно поздно для Франкфурта, я съ изумленіемъ увидлъ, что Келеръ меня дожидался.

— Я объяснился съ моимъ компаньономъ, сказалъ онъ: и это объясненіе произвело на насъ обоихъ — я надюсь — только на время, очень тяжелое впечатлніе. Поэтому я долженъ просить васъ оказать мн услугу вмсто г. Энгельмана, который не можетъ завтра покинуть Франкфурта въ виду полученнаго имъ приглашенія.

Очевидно, онъ подразумвалъ подъ этимъ посщеніе вдовы Фонтэнъ. По всей вроятности, старые друзья очень крупно посчитались изъ-за этой женщины и Энгельманъ, несмотря на всю доброту, повидимому, оскорбился поведеніемъ Келера при встрч съ г-жею Фонтенъ и ея дочерью.

— Услуга, которую я у васъ прошу, не трудная, продолжалъ онъ:— глава одного комерческаго дома въ Ганау желаетъ вступить въ сношенія съ нами и сослался на нкоторыхъ почтенныхъ особъ въ город и его окрестностяхъ. Все это надо проврить. У насъ столько занятія въ контор, что я не могу похать самъ въ Ганау или послать кого-нибудь изъ конторщиковъ. Я уже написалъ необходимую инструкціи, а, какъ вы знаете, Ганау очень недалеко отъ Франкфурта. Имете вы что-нибудь противъ этой поздки, въ качеств представителя нашей фирмы?

Излишне говорить, что я былъ польщенъ такимъ довріемъ и желалъ доказать на дл, что я его вполн заслуживаю, поэтому согласился выхать изъ Франкфурта на слдующее утро.

Поднимаясь по лстниц въ наши спальни, Келеръ замтилъ, обращаясь ко мн:

— Я не имю права вмшиваться въ ваши дла, но я достаточно старъ, чтобъ дать вамъ совтъ. Не будьте очень дружны, Дэвидъ, съ женщиной, которую я засталъ здсь сегодня вечеромъ.

Онъ крпко пожалъ мн руку и удалился въ свою комнату. Я былъ теперь убжденъ, что онъ не прочтетъ письма вдовы Фонтэнъ, но все-таки сдержалъ слово: на слдующее утро я положилъ письмо на столъ въ его кабинет. Затмъ я отправился въ Ганау.

ГЛАВА XIV.

Благодаря данной инструкціи, мн не трудно было исполнить порученіе Келера. Меня представили нкоторымъ личностямъ и полученныя отъ нихъ свденія я долженъ былъ передать по прізд Келеру. Вотъ и все.

Купецъ, благонадежность котораго я былъ присланъ проврить, гостепріимно удержалъ меня въ обду, говоря, что у него, кром семейства, будетъ только двоюродная сестра его жены съ дочерью, г-жа Мейеръ изъ Вюрцбурга.

Я, конечно, принялъ это приглашеніе, хотя и не ожидалъ большаго удовольствія отъ этого обда и не обратилъ никакого вниманія на то, что г-жа Мейеръ была изъ Вюрцбурга. Даже когда меня представили этой почтенной дам, какъ ‘высокоуважаемаго агента г. Келера изъ Франкфурта’, я не замтилъ, чтобы она взглянула на меня съ особымъ интересомъ. Это была толстая, цвтущая старуха, навзглядъ очень смышленая и ршительная, дочь-же ея общала быть современенъ точнымъ портретомъ маменьки. Я былъ очень радъ, что за обдомъ меня посадили между женою и старшимъ сыномъ хозяина. Они были въ моихъ глазахъ гораздо привлекательне г-жи Мейеръ.

Посл обда мы перешли пить кофе въ другую комнату. Хозяинъ съ сыномъ, страстные музыканты, съиграли сонату на фортепьяно и скрипк. Я сидлъ передъ столомъ и разсматривалъ прекрасныя гравюры съ картинъ старыхъ художниковъ, какъ вдругъ услыхалъ за собою голосъ:

— Могу я васъ спросить: знаете вы сына г. Келера?

Я оглянулся и увидлъ подл себя г-жу Мейеръ.

— Видли вы его не давно и можете мн сказать, гд онъ теперь находится? продолжала она, когда я отвтилъ, что знакомъ съ Фрицемъ.

Я отвчалъ на эти вопросы къ полному удовольствію г-жи Мейеръ.

— Мн хотлось-бы съ вами поговорить, сказала она, садясь подл меня и понижая голосъ такъ, чтобы ее не слыхали присутствовавшіе въ комнат:— я очень интересуюсь Фрицемъ и до сегодняшняго дня ничего не слышала о немъ со времени его отъзда изъ Вюрцбурга. Онъ однажды ужь очень давно оказалъ мн услугу и я люблю вспоминать о немъ. Вы, вроятно, пользуетесь его довріемъ и онъ, конечно, разсказывалъ вамъ, зачмъ отецъ взялъ его изъ университета до окончанія курса.

Я отвчалъ что-то очень разсянно. Въ голов моей бродила мысль: гд я слышалъ прежде эти самыя слова: ‘однажды уже очень давно онъ оказалъ мн услугу’, которыя только-что произнесла эта почтенная особа.

— Его отецъ поступилъ очень благоразумно, разлучивъ Фрица съ этой женщиной и ея дочерью, продолжала г-жа Мейеръ: — вдова Фонтэнъ поймала въ свои сти бднаго юношу. Но, можетъ быть, вы ея другъ? Въ такомъ случа я молчу и извиняюсь.

— Совершенно напрасно.

— Вы не другъ г-жи Фонтэнъ?

Строго говоря, прекрасную вдову можно назвать моей знакомой, но ни въ какомъ случа — другомъ.

Поэтому я впервые отвчалъ осторожно:

— Нтъ.

— А! произнесла г-жа Мейеръ, свободно переводя дыханіе: — теперь я могу откровенно говорить съ вами ради Фрица. Вы такой-же молодой человкъ, какъ онъ, поэтому онъ скоре послушается васъ, чмъ кого-нибудь изъ насъ. Сдлайте все, что возможно для исцленія его отъ этого безумія. Я скажу вамъ прямо, что этотъ бракъ его погубитъ.

— Вы говорите очень ршительно. Разв вы знаете что-нибудь дурное о молодой двушк?

— Нтъ, она самое безвредное, ничего незначущее существо, я знала много дурного объ ея низкой матери.

— Я слышалъ два мннія о ней. Фрицъ убжденъ, что на нее клевещутъ. Онъ увряетъ, между прочимъ, что она хорошая мать и пламенно любитъ свою дочь.

— Что-же это значитъ! женщина такъ-же инстинктивно любитъ своего ребенка, какъ стъ, когда голодна. Хорошая мать! Вотъ важность. Вдь и кошка любитъ своихъ котятъ!

— ‘Вдь и кошка любитъ своихъ котятъ’: эта фраза мн также была знакома и вдругъ мн стало весело. Я вспомнилъ ановимное письмо, полученное Фрицемъ. Очевидно, г-жа Мейеръ, желая меня убдить въ справедливости своего мннія, совершенно невольно употребила т самыя слова, которыя она же сама написала Фрицу съ той-же цлью. Я даже привскочилъ на кресл, убдившись, что передо мною авторъ анонимнаго письма.

На-скоро извинившись, я продолжалъ разговоръ, не желая упустить счастливаго случая собрать свденія, которыя могли пригодиться Фрицу и даже доброму Энгельману. Я повторилъ слова Фрица о томъ, что вюрцбургскія дамы любятъ сплетничать и что он завидовали блестящему превосходству вдовы Фонтэнъ.

— Бдный Фрицъ! произнесла съ презрительной усмшкой г-жа Мейеръ:— онъ слишкомъ мягкій юноша, его можно уврить во всемъ. Предположеніе, что мы вс возстали на г жу Фонтэнъ изъ зависти, слишкомъ глупо, чтобъ его опровергать. Подождите, г. Дэвидъ, и вы увидите, что это за женщина. Постарайтесь только съ г. Келеромъ удержать его отъ когтей вдовы еще нсколько мсяцевъ и онъ самъ прозретъ. Тогда онъ вернется къ намъ съ свободнымъ сердцемъ и будетъ въ состояніи выбрать себ на этотъ разъ вполн достойную жену.

Говоря это, она инстинктивно взглянула на дочь, сидвшую на противоположномъ конц комнаты. Мн стало яснымъ, что она разсчитывала на бракъ Фрица съ своей дочерью. Если г-жа Фонтэнъ и была низкой, опасной женщиной, то не очень почтенной особой была и эта интригантка, писавшая анонимныя письма и поносившая другую женщину изъ личныхъ видовъ.

— Вы очень самоувренно предсказываете будущее, замтилъ я.

— Это значитъ, что вы мн не врите? спросила г-жа Мейеръ, покраснвъ.

— Не то, чтобъ не врилъ, но нахожу, что надо фактами подтвердить вашъ строгій отзывъ о вдов Фонтэнъ.

— А, вамъ необходимы факты! Хорошо, я вамъ докажу, говорила-ли я на втеръ или съ полнымъ знаніемъ дла. Говорилъ вамъ Фрицъ, напримръ, что г-жа Фонтэнъ между прочими добродтелями платитъ свои долги? Я вамъ могу разсказать, какъ она платитъ долги, и это послужитъ вамъ гарантіей основательности моихъ словъ. Ваша прекрасная вдова особенно прельщаетъ стариковъ и они, дураки, влюбляются въ нее. Одной изъ такихъ ея жертвъ былъ въ Вюрцбург восьмидесятилтній старикъ. Я получила вчера письмо, что онъ скоропостижно умеръ и что его единственнымъ наслдникомъ остался молодой племянникъ. По разсмотрніи его бумагъ, оказалось, что онъ заплатилъ долги вдовы Фонтэнъ и взялъ съ нея росписку на всю уплаченную сумму. Конечно, онъ уничтожилъ-бы этотъ документъ, если-бы онъ подозрвалъ близость своей смерти. Теперь-же росписка — въ рукахъ племянника, который, говорятъ, насчетъ денегъ очень крутой человкъ и онъ непремнно представитъ документъ ко взысканію, какъ только наступитъ срокъ. Я не знаю, гд теперь находится г-жа Фонтэнъ, но это все-равно. Ее разыщутъ и ей придется или уплатить деньги, или ссть въ тюрьму. Вотъ на какія обстоятельства я разсчитывала, говоря, что Фрицъ прозретъ.

Я смиренно призналъ себя побжденнымъ, но сердце мое наполнилось сожалніемъ о бдной, невинной Мин.

— Однако, произнесъ я: — она, можетъ быть, найдетъ деньги.

— Еслибъ я не знала, что г. Келеръ, стойкій, ршительный человкъ, то я съ вами согласилась бы, отвчала г-жа Мейеръ:— ей только стоитъ дйствительно женить Фрица на своей дочери и Келеръ будетъ принуждетъ заплатить за нее для чести своего семейства. Но онъ одинъ изъ тхъ рдкихъ людей, которыхъ ей не удастся обойти. Если-же вы ее когда-нибудь встртите, то берегитесь. Она, можетъ быть, найдетъ ваше вліяніе на Фрица преградой на своемъ пути и заставитъ васъ вспомнить, что таинственное исчезновеніе ящика съ ядовитыми веществами посл смерти ея мужа до сихъ поръ не разъяснено. Обо всемъ этомъ было напечатано въ газетахъ. Вы знаете, о чемъ я говорю.

— Да, знаю, отвчалъ я на это, взбшенный слишкомъ самоувреннымъ тономъ г-жи Мейеръ, — что на нее не пало ни малйшаго подозрнія въ краж этого ящика.

— Неужели?

— Да, произнесъ я, вставая.

Мн было страшно слушать дале обвинительный актъ противъ матери бдной, прелестной Мины.

— Одну минуту, сказала г-жа Мейеръ:— въ какой гостинниц вы остановились? Я хочу вамъ прислать сегодня вечеромъ кое-что почитать на сонъ грядущій.

Я сказалъ ей мой адресъ и мы присоединились съ ней къ остальному обществу. Вскор потомъ я ушелъ домой въ очень мрачномъ настроеніи. Будущее представлялось мн въ такихъ черныхъ краскахъ, что я даже съ ужасомъ думалъ о возвращеніи на другой день во Франкфуртъ. Одна мысль мн улыбалась — это возвращеніе въ Лондонъ по неожиданному требованію тетки, какъ предсказалъ мн Келеръ.

ГЛАВА XV.

Вскор по возвращеніи домой я получилъ письмо, въ которомъ вложенъ былъ отрывовъ изъ одной нмецкой газеты.

‘Вы или очень справедливый или очень упрямый молодой человкъ, писала г-жа Мейеръ:— во всякомъ случа вамъ полезно прочитать прилагаемое. Я не такая сплетница и охотница до скандаловъ, какъ вы полагаете. Хотя имена въ газетной стать скрыты, но вы поймете, о комъ идетъ дло. Пожалуйста возвратите отрывокъ: онъ принадлежитъ къ колекціи интересныхъ литературныхъ диковинокъ моего гостепріимнаго хозяина.’

Газета, изъ которой отрывовъ лежалъ передо мной, была отъ сентября 1820 г., и я приведу подстрочный переводъ этого отрывка:

‘Мы получили подъ строжайшей тайной выписки изъ писемъ одной дамы къ своей подруг. Печатаемые нами отрывки перенумерованы и мы только вычеркнули въ нихъ имена, названія мстностей и числа. Въ виду производящагося нын судебнаго слдствія, интересующаго весь городъ, эти отрывки могутъ бросить нкоторый свтъ на событія, все еще остающіяся во мрак.

‘No 1—1801. Да, милая Жюли, я рискнула и вышла вчера замужъ за доктора.— Посторонняя публика въ церкви была нашими свидтелями. Отецъ увряетъ, что я опозорила его благородный родъ, отдавъ свою руку простому медику. Онъ запретилъ матери присутствовать при моей свадьб. Бдная, наивная душа, она спросила у меня, люблю-ли я моего молодаго доктора и, получивъ удовлетворительный отвтъ, совершенно успокоилась. Что-же касается моего мужа, то у него большія надежды на блестящую карьеру. Я теб уже писала, что онъ французъ, а въ его отечеств знаменитые доктора получаютъ титулы. Я во что-бы-то ни стало выведу его въ люди, а когда онъ будетъ барономъ, то мы увидимъ, что скажетъ отецъ’.

‘No 2—1802. Мы перехали, милая Жюли, въ этотъ отвратительный, скучный нмецкій городишка только потому, что здшній университетъ славится своимъ медицинскимъ факультетомъ. Мой мужъ объявилъ мн самымъ нжнымъ образомъ, что онъ не остановится ни передъ какими жертвами для увеличенія своихъ научныхъ знаній. Еслибъ ты только видла, какъ дамы одваются въ этой трущоб и какъ он говорятъ, ты меня пожалла-бы. У меня есть одно утшеніе, прекрасный ребенокъ — двочка, чистый ангелъ. Я сомнваюсь, любила-ли ты такъ своего перваго ребенка, какъ я обожаю свою Мину! Съ той минуты, какъ я ее почувствовала въ своихъ рукахъ, я забыла мужа’.

‘No 3 — 1805. Я едва имю силы теб писать, но я боюсь сдлать что-нибудь отчаянное, если не вылью моей наболвшей души хоть передъ тобой. Мое послднее письмо объяснило теб, какъ я вырвала мужа изъ отвратительнаго университета, но онъ продолжаетъ прозябать въ Германіи, бесдуя съ старыми заплсневвшими докторами, которыхъ онъ называетъ ‘князьями науки’, вмсто того, чтобы вернуться въ Парижъ, поселиться въ роскошномъ дом и добиться славы съ моей помощью. Я создана для того, чтобы давать великолпные вечера и вывести въ люди мужа. Но, я или не должна думать объ этомъ или сойду съ ума. Шесть недль тому назадъ, благодаря войн, я не могу не восхищаться удивительнымъ Наполеономъ, хотя онъ и побждаетъ мою родину, мы снова вернулись въ этотъ ужасный городишка и ненавистный университетъ, съ которымъ, я надялась, мы разстались на-всегда. Конечно, мужъ возобновилъ свои научныя работы, а я по-прежнему попала въ среду этихъ глупыхъ сплетницъ. Но это еще ничего. Здсь, въ химической лабораторіи завелся новый человкъ, поступившій въ университетъ посл нашего отъзда въ прошломъ году. Этотъ дьяволъ, нельзя его иначе назвать, совершенно обошелъ мужа и уничтожилъ вс мои надежды въ жизни. Это венгерецъ, маленькаго роста, грязный, худощавый какъ скелетъ, съ глазами какъ у дикаго звря, и съ самой лицемрной улыбкой на устахъ. Никто не знаетъ объ его прошедшей исторіи. Вс въ университет считаютъ его первымъ экспериментальнымъ химикомъ нашего времени. Онъ приводитъ въ восторгъ самыхъ знающихъ професоровъ, а студенты называютъ его ‘новымъ Парацельсомъ’. Я однажды спросила его, надется ли онъ найти средство длать золото. Онъ отвчалъ съ ужасной улыбкой: ‘Да, и бриліанты’. Онъ убжденъ, что откроетъ не только философскій камень, но и такой взрывчатый составъ, который, благодаря своей колосальной, все уничтожающей сил, уничтожитъ войну. Онъ говоритъ, что, благодаря электричеству, онъ уничтожитъ время и пространство, а паръ сдлаетъ движущей силой, такъ-что путешественники будутъ летать по всему свту со скоростью мили въ минуту. Ты можешь меня спросить: къ чему я занимаю тебя этими безумными бреднями? Дло въ томъ, что этотъ прекрасный искатель приключеній забралъ въ руки моего мужа, и совершенно уничтожилъ мое вліяніе на него. Я нисколько не преувеличиваю. Послушай только, чмъ все это кончилось. Мужъ положительно отказывается ухать отсюда. Онъ говоритъ, что докторская практика ему опротивла и что онъ ршилъ посвятить всю свою жизнь химическимъ опытамъ и открытіямъ. И за этого человка я вышла замужъ въ надежд, что передъ нимъ открыта блестящая карьера! Этотъ презрнный человкъ, для котораго я всмъ пожертвовала, навки разсорилъ меня съ отцомъ! Теперь я должна примириться съ мыслью, что я жена професора, показывающаго опыты мальчишкамъ. А друзья въ Париж, какъ мн достоврно извстно, только ждутъ нашего прізда, чтобы предстоитъ его къ императорскому двору. Никакими словами не объяснить моихъ чувствъ при этомъ уничтоженіи всхъ моихъ надеждъ и плановъ. Одна дочь удерживаетъ меня, а то я сейчасъ бросила-бы его и ухала отсюда. Итакъ, я должна вчно лицемрить и представляться, что люблю и уважаю человка, котораго въ сущности я ненавижу отъ всей души. О, если-бы я только имла силу дать почувствовать злобу, клокочущую въ моемъ сердц. Проклятіе женщины — ея безпомощность. Я съ каждымъ днемъ, милая Жюли, все боле и боле убждаюсь, что кончу дурно. Кто знаетъ, на какое зло мы способны, пока роковой случай этого не докажетъ? Однако, я уже слишкомъ разоблачаю передъ тобою мое несчастное, измученное сердце. Лучше я кончу это письмо и пойду играть съ моимъ ребенкомъ’.

‘No 4— 1811.— Сердечно поздравляю тебя, милая Жюли, съ возвращеніемъ въ Германію посл такого долгаго пребыванія въ Соединенныхъ Штатахъ, а еще боле съ увеличеніемъ вашего состоянія, благодаря уму и предпріимчивости твоего мужа. О, ты вышла замужъ за человка, ты счастливая женщина. А мой мужъ не человкъ, а машина. Я вс эти годы думала о теб, милая Жюли, но не могла отвчать на твои письма, потому что жизнь, которую я здсь веду, уничтожила во мн всякую энергію. Часто брала я перо и всегда его бросала. Я слишкомъ несчастна, а, можетъ быть, и слишкомъ горда, чтобы разсказать теб какимъ страшнымъ я стала существомъ и какія мысли иногда закрадываются въ мою голову въ безсонныя ночи. Посл этого ты, вроятно, удивишься, зачмъ я теперь теб пишу. Я думаю, что причиной этому побдоносная борьба съ моими кредиторами, которыхъ мн удалось успокоить, несмотря на ихъ угрозы преслдовать меня судебнымъ порядкомъ. Эта борьба меня немного встряхнула отъ одолвшей апатіи и я чувствую себя, какъ прежде. Мн теперь уже мало любить молча своего стараго друга, я ощущаю необходимость открыть ему мое сердце. О, какъ грустно имть долги! Ты этого никогда въ жизни не испытала. А сказать теб, сколько мужъ мой заработываетъ въ годъ? Нтъ, стыдно. Впрочемъ, надо ему отдать справедливость. Моя живая мумія достигла вершины своего самолюбія, онъ професоръ химіи и совершенно счастливъ. Онъ теперь сталъ почти такой-же худощавый и грязный, какъ тотъ подлецъ, который его погубилъ. Ты, врно, помнишь таинственнаго венгерца, котораго мы нашли въ здшнемъ университет. Нсколько лтъ тому назадъ онъ умеръ такъ-же таинственно, какъ жилъ. Его нашли мертвымъ въ лабораторіи съ странной надписью надъ головой. Онъ написалъ мломъ на стн: ‘Посл долгаго испытанія, нахожу, что не стоитъ жить на свт, и я ршился отравить себя ядомъ, который я самъ изобрлъ. Вс мои химическіе препараты и бумаги я оставляю моему другу, доктору Фонтэну, а тло свое я приношу въ даръ анатомическому театру. Пусть цлый ареопагъ ученыхъ и докторовъ изслдуетъ мои внутренности и пусть найдетъ слды принятаго мною яда’. И знаешь, Жюли, вс старанія открыть эти схды отравленія были тщетны. Я хотла-бы знать, оставилъ-ли самоубійца своему другу, доктору Фонтэну, рецептъ принятаго имъ яда. Зачмъ мн вс эти подробности? можешь ты спросить. Для объясненія, почему я надлала столько долговъ. Мой мужъ посвящаетъ все свое свободное отъ професуры время на продолженіе химическихъ опытовъ венгерца и, для покрытія необходимыхъ на это расходовъ, онъ сократилъ, вдвое сумму, назначенную на туалетъ мой и ребенка. Должна-ли я была тотчасъ уменьшитъ на половину и расходъ на наши туалеты? Если ты отвтишь: да, то я замчу, что человческое терпніе иметъ границы. Я могу переносить мученическую жизнь, уничтоженіе всхъ моихъ надеждъ, низкую вражду сосдей, подлую зависть женщинъ, и хуже всего спокойное хладнокровіе мужа, который никогда не сердится на все, что я говорю ему жестокаго, а любитъ меня я восхищается мною, какъ будто мы женаты только вчера. Но я не могу видть моего ребенка въ шерстяномъ плать, когда вс другіе въ шелковыхъ. Что же касается моихъ платьевъ, то, несмотря на ихъ крайнюю простоту, он сдланы изъ лучшей матеріи, какую только можно найти. Встрчаясь въ королевскомъ саду во время прогулки съ женою коменданта, простой поселянкой, но носящей индйскія шали и чепчикъ съ брюсельскими кружевами, неужели я ршусь быть одтой, какъ нищая. Нтъ, пока я жива, я не потеряю чувства самоуваженія. Мой мужъ можетъ пасть такъ низко, какъ ему угодно, но я всегда была и всегда буду выше его. Итакъ, у меня много долговъ и кредиторы угрожаютъ мн. Я ихъ на время успокоила небольшими уплатами и большимъ числомъ нжныхъ улыбокъ. Я бы очень желала, чтобъ ты видла мою прелестную, маленькую Мину: нтъ лучше ея ребенка на свт, она моя гордость и мое спасеніе въ минуты отчаянія. Бываютъ дни, когда я хочу поджечь ненавистный университетъ и уничтожить всхъ живущихъ въ немъ заплеснввшихъ стариковъ, тогда отправляюсь гулять съ Миной, покупаю ей какой-нибудь подарокъ и, видя ея счастье, становлюсь на время доброй женщиной. Вчера ея отецъ… нтъ, лучше не говорить о случившемся, а то я опять выйду изъ себя. По обыкновенію, Мина спасла меня. Я потомъ пошла съ нею къ ювелиру и купила ей серьги съ жемчугомъ. Если-бы ты только видла, съ какимъ восторгомъ она смотрлась въ зеркало, надвъ серьги. Но, право, я не знаю, когда уплачу за нихъ. О, Жюли, еслибъ я только имла такое состояніе, какъ ты, я-бы показала себя въ этомъ проклятомъ городишк. Дерзкія женщины лопнули-бы отъ зависти, я жила бы въ собственномъ дом за городомъ, чтобъ не дышать университетской атмосферой. Я-бы… ну, не все-ли равно, что я тогда сдлала-бы. Говоря о власти и сил, которыя даетъ богатство, я не могу не вспомнить о суд и казни удивительной женщины Анны-Маріи Цванцигеръ {Страшная исторія Анны-Маріи Цванцигеръ, приговоренной къ смертной казни въ Бомберг, въ 1811 году, разсказана въ ‘Уголовныхъ процессахъ Фейербаха’.}. Ты, вроятно, читала объ ней въ газетахъ. Куда-бы оиа ни прізжала, ея путь былъ усянъ трупами отравленныхъ ею людей. Она, повидумому, жила только для того, чтобъ убивать людей, ближнихъ и встртила смерть самымъ мужественнымъ образомъ. Какая жизнь и какой конецъ! Здшніе дураки не понимаютъ побудительной причины многихъ изъ ея убійствъ и увряютъ, что она была съумасшедшая. Но я объясняю это иначе, я понимаю, что она нравственно опьяняла себя сознаніемъ роковой силы. Мысль, что она простая смертная и безпомощная женщина, навела ее на ршимость тайно распространять вокругъ себя смерть, увидавъ человка, ненравящагося ей, она говорила себ: завтра тебя не будетъ — вотъ, что увлекало Цванцигеръ! Я изложила свой взглядъ здшнему коменданту нсколько дней тому назадъ, его вульгарная жена отвчала за него: ‘Мы съ мужемъ не раздляемъ вашего сочувствія къ отравителямъ’. Вотъ теб хорошій примръ вюрцбургскихъ дамъ. Но пора кончить, мое письмо и такъ ужасно длинное’.

На этомъ оканчивался присланный мн отрывокъ изъ нмецкой газеты. Конечно, эти письма имли большой интересъ для всякаго мыслящаго человка, какъ картина развращеннаго ума, обреченнаго на борьбу между добромъ и зломъ, и мало-по-малу теряющаго почву подъ вліяніемъ страшнаго соблазна. Но я никакъ не могъ вывести изъ этихъ свденій, по примру г-жи Мейеръ, связь между нечестивостью г-жи Фонтэнъ и исчезновеніемъ ящика съ ядовитыми веществами посл смерти ея мужа. Однако, вмст съ тмъ я долженъ сознаться, что какое-то смутное сомнніе и недовріе вкралось въ мой умъ. Мн казалось страннымъ, неловкимъ продолжать мои прежнія отношенія съ г-жею Фонтэнъ по прізд во Франкфуртъ и въ то-же время меня очень безпокоилъ результатъ чтенія Келеромъ ея письма. Наконецъ, прибавьте къ этому, что іое братское сочувствіе въ Мин еще боле увеличилось.

Но, на слдущій день вечеромъ я уже былъ снова во Франкфурт.

ГЛАВА XVI.

Келеръ и Энгельманъ меня ждали и, прочитавъ мой письменный отчетъ о всемъ, что я узналъ въ Ганау, заявили свое полное одобреніе. Все это было хорошо, но я тотчасъ замтилъ въ нихъ очень грустную перемну. Съ перваго взгляда они были такъ-же любезны и дружественны между собою, какъ всегда, но при ближайшемъ наблюденіи становилось ясно, что ихъ веселость и добродушіе имли въ себ что-то неестественное, напряженное. Естественно, что роковое появленіе въ дом г-жи Фонтэнъ имло грустныя послдствія.

Посл ужина Келеръ удалился въ свою комнату, чтобы подробно разсмотрть мой отчетъ во всхъ его частностяхъ, а Энгельманъ, оставшись со мною на-един и закуривъ трубку, обратился во мн съ прежней дружеской откровенностью, которая существовала въ нашихъ отношеніяхъ до его встрчи на мосту съ очаровательной дамой.

— Скажите мн откровенно, юный другъ мой, вы замтили какую-нибудь перемну въ Келер?

— Да, и не только въ немъ, но и въ васъ, вы не такіе сердечные друзья, какъ прежде, отвчалъ я.

— Келеръ сталъ твердъ и холоденъ, какъ камень, продолжалъ Энгельманъ, тяжело вздохнувъ, — я никогда не обращалъ вниманія на его вспыльчивый характеръ, но послдніе дни его суровость не знаетъ границъ. Вы знаете, что онъ сдлалъ съ письмомъ милой г-жи Фонтэнъ? Онъ дерзко оскорбилъ ее, отославъ письмо назадъ съ надаисью: ‘Я предупреждалъ васъ, что не стану читать ваше письмо и остаюсь при своемъ слов’. И такъ жестоко поступить съ матерью, которая только жаждетъ счастья своей дочери! Я не выдержалъ и объяснился съ нимъ.

— Хорошо-ли вы это сдлали, г. Энгельманъ?

— Я не сказалъ ему ничего обиднаго, а только спросилъ: гналъ-ли онъ лично что-либо дурное о г-ж Фонтэнъ? ‘Я знаю, что о ней думаютъ въ Вюрцбург, отвчалъ онъ,— и я видлъ ея лицо на дняхъ, этого для меня довольно, другъ Энгельманъ’. Съ этими рзкими словами онъ вышелъ изъ комнаты. Какое непростительное, нехристіанское пристрастіе! Никогда имя г-жи Фонтэнъ не будетъ боле упомянуто между нами и если эта глубоко-оскорбленная женщина поститъ меня еще разъ, то лишь въ моемъ собственномъ дом, гд никто не посметъ ее оскорбить.

— Вы хотите разстаться съ г. Келеромъ? спросилъ онъ.

— Не въ настоящую минуту. Я подожду, пока прідетъ ваша тетка и начнетъ вводить новые порядки въ этой старой контор. Тогда произойдутъ, вроятно, большія перемны и въ числ ихъ, можетъ быть, произойдетъ и мой перездъ на отдльную квартиру.

Онъ всталъ и началъ ходить взадъ и впередъ по комнат.

— Я желалъ-бы, чтобы вы, Дэвидъ, тотчасъ пошли со мною въ г-ж Фонтэнъ, вдругъ сказалъ онъ, останавливаясь,— она очень желаетъ васъ видть.

Я вовсе не раздлялъ этого чувства и хотлъ отказаться отъ подобнаго посщенія, но послдующія слова Энгельмана заставили меня перемнить свое намреніе.

— Бдная, милая Мина очень скучаетъ, у нея нтъ никого знакомаго ея возраста во Франкфурт, кром васъ, и она часто спрашивала меня, когда вы вернетесь.

Колебаться было нельзя и я послдовалъ за Энгельманомъ.

Въ ту самую минуту, какъ мы подошли къ дому, гд жила г-жа Фонтэнъ, наружная дверь отворилась и хозяйка выпустила на улицу страннаго на взглядъ человка. Онъ бросилъ на насъ подозрительный взглядъ и поспшно удалился. Я подумалъ, что это полицейскій сыщикъ, а Эдгельманъ сказалъ, обращаясь къ хозяйк:

— Я надюсь, что у васъ нтъ долговъ, этотъ человкъ очень похожъ на судебнаго пристава.

— Я живу безъ долговъ, хотя это очень трудно, отвчала она, — что-же касается этого господина, то, право, я не знаю, кто онъ.

— Для чего-же онъ приходилъ сюда?

— Онъ спрашивалъ, когда перезжаетъ отсюда г-жа Фонтэнъ, я-же отвчала, что она мн ничего объ этомъ еще не говорила.

— Почему онъ зналъ, что она живетъ у васъ?

— Онъ этого не объяснилъ, а я не спросила.

— А спросилъ онъ, дома-ли г-жа Фонтэнъ?

— Нтъ.

— Очень странно, промолвилъ Энрельманъ, поднимаясь со мною по лстниц:— а какъ вы думаете, Дэвидъ, можно объ этомъ сказать вдов?

Я полагалъ, что напрасно пугать ее безъ всякой основательной причины и онъ со мною согласился.

То-же самое странное напряженіе, которое меня доразило въ манерахъ Келера и Энгельмана замтно было и въ обращеніи не только г-жи Фонтэнъ, но и Мины. Первая молча пожала мн руку съ грустной улыбкой, а послдняя, видимо, изнывала отъ долгаго тщетнаго ожиданія письма отъ Фрица. Еще боле меня удивила какая-то холодность въ тон, которымъ прекрасная вдова встртила г. Энгельмана. Неужели это происходило оттого, что она не могла боле разсчитывать на его помощь для устройства свиданія съ Келеромъ? Что-же касается добраго старика, то онъ ничего не замчалъ и былъ боле, чмъ когда-либо, очарованъ вдовой.

Мн не трудно было воскресить надежду въ сердц Мины и, разсчитавъ время, необходимое для почты изъ Лондона въ т времена, когда еще не существовало желзныхъ дорогъ, я смло предсказалъ, что письмо отъ Фрица придетъ черезъ два или три дня. Молодая двушка тотчасъ просіяла и стала съ любопытствомъ разспрашивать о моей поздк.

— А вы не здили дале Генау? спросила г-жа Фонтэнъ, принимая участіе въ нашемъ разговор.

— Нтъ.

— А за обдомъ были гости?

— Только родня хозяина.

— Я такъ долго жила въ старомъ, скучномъ Вюрцбург, что не могу не интересоваться имъ. Не говорили-ли чего о нашемъ город?

Я отвчалъ на этотъ вопросъ такъ-же осторожно, какъ на первый. Благодаря г-ж Мейеръ, я сталъ очень подозрительнымъ въ отношеніи прекрасной вдовы.

Въ эту минуту Энгельманъ далъ нашему разговору совершенно иное направленіе.

— Я сказалъ Дэвиду, милая г-жа Фонтэнъ, произнесъ онъ,— о грубомъ возвращеніи Келеромъ вашего письма.

— Не говорите такъ рзко о немъ, отвчала вдова,— я одна во всемъ виновата. Я была причиною охлажденія между вами и вашимъ старымъ другомъ, и также уничтожила всякую надежду на свиданіе съ г. Келеромъ. Если-бы я не поторопилась назвать свое имя, то ничего-бы этого не случилось.

Все это было разумно и справедливо, но дальнйшія ея слова мн понравились гораздо мене.

— Пожалуйста поймите, Дэвидъ, что я не чувствую никакой злобы къ г. Келеру за его поступокъ со мною, и если-бы мн представился случай оказать ему услугу, то я съ радостью воспользовалась имъ, чтобы загладить свою ошибку.

Она поднесла платокъ къ своимъ глазамъ. Добрый Энгельманъ сдлалъ то-же, а Мина нжно взяла руку матери. Одинъ я остался холоденъ. И все это благодаря г-ж Мейеръ.

— Я упросилъ нашего милаго друга не покидать въ отчаяніи Франкфурта, замтилъ Энгельманъ дрожащимъ голосомъ.— Хотя я самъ не могу имть никакого вліянія на Келера по этому длу, но я жду съ нетерпніемъ мистрисъ Вагнеръ. Можетъ быть, мн удастся сдлать что-нибудь черезъ ея посредство. Когда оба его компаньона потребуютъ отъ Келера справедливости къ оскорбленной имъ женщины, то я думаю, что онъ даже сдастся.

Глаза вдовы были все еще скрыты платкомъ. Но нижняя часть лица ея была видна, судя по движенію ея губъ, она нисколько не врила въ предсказаніе Энгедьмана. Причина, побуждавшая ее остаться во Франкфурт, очевидно составляла ея тайну. Въ тотъ-же вечеръ, возвратясь домой, я имлъ случай убдиться, что она задумала какой-то новый планъ устроить столь желанное свиданіе съ Келеромъ.

Позвонивъ для чего-то Іосифа, молодаго, очень глупаго, но довольно исправнаго юношу, который вмст съ экономкой и судомойкой составлялъ всю прислугу въ дом, я съ удивленіемъ замтилъ у него въ галстук блестящую малахитовую булавку.

— Что это — подарокъ? спросилъ я,— или вы сами бросаете деньги на такой вздоръ?

— Это подарокъ г-жи Фонтэнъ, отвчалъ слуга съ самодовольной улыбкой,— я ношу ей почти каждый день цвты отъ г. Энгельмана, и раза два исполнилъ ея порученія въ город. Она очень довольна мною и просила принять эту булавку въ знакъ ея благодарности, такъ-какъ извстно денегъ у нея не очень много. Она сама вынула булавку изъ своего великолпнаго кружевного воротничка и собственноручно подала нв. Не правда-ли, она очень щедрая дама?

— Конечно, особенно въ виду очень незначительныхъ услугъ, которыя вы ей оказали. Ужь не разсчитываетъ-ли она, что вы ей окажете какую-нибудь гораздо большую услугу?

— О, нтъ, отвчалъ Іосифъ, покраснвъ, и поспшно вышелъ изъ комнаты.

Какъ объяснила-бы г-жа Мейеръ неожиданное смущеніе Іосифа и щедрость г-жи Фонтэнъ? Меня этотъ вопросъ нисколько не интересовалъ и я вскор заснулъ.

Спустя два дня случились два интересныхъ событія: первое — представленіе оперной труппы, пріхавшей на время во Франкфуртъ и полученіе давно ожидаемыхъ писемъ изъ Лондона. Оба компаньона, большіе любители музыки, взяли ложу и пригласили меня. Мы вс трое пили кофе передъ тмъ, какъ отправиться въ театръ, когда въ комнату вошла старая экономка и, подавъ письма, только что принесенныя почтальономъ, просила позволенія отлучиться часа на два къ больной дочери.

— Конечно, идите съ Богомъ, отвчалъ добрый Энгельманъ, — Іосифъ побережетъ домъ.

Въ числ писемъ два были во мн отъ Фрица и тетки, и одно къ Келеру, также отъ тетки — очевидно, отвтъ на его протестъ въ отношеніи женскаго труда.

Ради Мины я распечаталъ прежде всего письмо Фрица и въ него вложены были столь долго ожидаемыя строчки въ молодой двушк, я тотчасъ вышелъ изъ комнаты и отправилъ это письмо въ Мин съ Іосифомъ, прося его скоре вернуться до ухода экономки.

Ко мн Фрицъ писалъ въ очень грустномъ настроеніи. Лондонъ безъ меня казался ему невыносимымъ и онъ любилъ Мину все боле и боле, а потому просилъ немедленно сообщить ему, гд живетъ теперь г-жа Фонтэнъ съ дочерью. Если я не исполню его желанія, то онъ не отвчаетъ за себя и, по всей вроятности, прідетъ во Франкфуртъ для разысканія Мины.

Письмо тетки было наполнено подробностями о Соломенномъ Джак. Вопервыхъ, приводя въ порядокъ библіотеку мужа, она нашла книгу, которая, очевидно, возбудила въ немъ мысль о реформ въ систем ухода за съумасшедшими. Называлась она ‘Описаніе убжища для съумасшедшихъ квакушъ близь Іорка’, соч. Санюэлстука {Любопытная критика этой книги помщена Сиднеемъ Смитомъ въ ‘Эдинбургскомъ Обозрніи’ за 1814 годъ.}. Тетка написала директору убжища, получила отъ него неоцнимую помощь и намревалась привезти книгу во Франкфуртъ съ цлью перевести ее на нмецкій языкъ въ интересахъ всего человчества. Что же касается ея опытовъ съ Джаконъ, то онъ совершенно удался за исключеніемъ одной очень важной подробности. Пока Джакъ находился у нея на глазахъ, онъ былъ самымъ тихимъ, безобиднымъ и вполн безопаснымъ существомъ, такъ-что даже стряпчій и мистеръ Гартрей признали себя побжденными. Но во время ея продолжительнаго отсутствія изъ дома, Джакъ снова выказывалъ неблагопріятные симптомы и ложился на полъ передъ дверью ея комнаты, отказываясь еть, пить, говорить или двигаться съ мста до ея возвращенія, которое онъ угадывалъ прежде, чмъ она входила въ домъ, и тогда оглашалъ воздухъ совершенно дикими криками радости. Это обстоятельство ее очень тревожило, особливо въ виду предстоявшаго ей путешествія въ Франкфуртъ, которое стало крайне необходимымъ посл нелпаго протеста г. Келера. Кром Джака она также не знала, что длать съ Фрицемъ, котораго также нельзя было безопасно оставить въ Лондон во время ея отсутствія. ‘Впрочемъ, я какъ нибудь устроюсь, прибавляла она: я еще никогда не приходила въ отчаяніе ни отъ чего’.

Возвратясь въ гостиную, я засталъ Келера, выходящаго изъ себя отъ гнва, а Энгельмана, спокойно курившаго трубку.

— Прочтите! воскликнулъ Келеръ, подавая мн письмо тетки,— оно недлинное.

Дйствительно, въ немъ было всего четыре строчки:

‘Я получила вашъ протестъ. Людямъ, столь рзво расходящимся въ своихъ мнніяхъ, безполезно переписываться. Подождите отвта на ваше письмо до моего прізда во Франкфуртъ’.

— Подемте въ театръ, воскликнулъ Келеръ, — авось, музыка меня успокоитъ.

Мы отправились.

Въ конц перваго акта, однако, явилась новая причина волненія для бднаго Келера. Онъ былъ близорукъ и забылъ свой бинокль. Конечно, въ антракт я отправился домой за биноклемъ, который, по словамъ Келера, лежалъ на стол въ его спальн.

Іосифъ отворилъ мн дверь и, повидимому, былъ очень смущенъ моимъ появленіемъ. Онъ послдовалъ за мною и что то бормоталъ сквозь зубы, но я такъ торопился, что не обратилъ на него никакого вниманія.

Вбжавъ въ спальню Келера, я вдругъ очутился лицомъ къ лицу съ г-жею Фонтэнъ.

Она была одна въ комнат и стояла подл кровати у столика, на которомъ находилось питье, приготовленное на ночь для Келера.

Я такъ былъ пораженъ этимъ неожиданнымъ зрлищемъ, что остановился, какъ вкопанный и безсмысленно смотрлъ на вдову.

Она также была очень изумлена и смущена моимъ появленіемъ, но съунла лучше скрыть свое, волненіе. Съ минуту, но только съ минуту, она молчала.

— Вы меня поймали, г. Дэвидъ, сказала она, вынимая изъподъ шали альбомъ.

— Что вы тутъ длаете? спросилъ я.

Она указала книгой на знаменитый каминъ.

— Вы знаете, какъ мн хотлось срисовать эту диковину, сказала она, — не будьте жестоки въ бдному артисту, который прибгаетъ во всмъ средствамъ, чтобы удовлетворить своей любви въ искуству.

— Какъ вы узнали, что никого нтъ дома?

— Благодаря вамъ, мой другъ, отвчала она холодно.

— Какъ, благодаря мн?

— Разв не вы прислали Мин съ слугою письмо Фрица?

Въ эту минуту раздался за мною дрожащій голосъ Іосифа, который боялся потерять свое мсто.

— Я, право, невиноватъ. Я только сказалъ, что тороплюсь, потому что вы вс въ театр и я одинъ въ дом съ судомойкой. Эта добрая госпожа пришла сюда и показала мн альбомъ.

— Довольно, любезный Іосифъ, перебила его г жа Фонтэнъ, указывая ему рукой, чтобъ онъ удалился:— г. Дэвидъ слишкомъ благоразуменъ, чтобъ обращать вниманіе на мелочи. Ну, ну, ступай. Однако вы очень серьезны, прибавила она, обращаясь ко мн съ веселой улыбкой.

— Эта выходка могла кончиться очень серьезно для васъ, еслибъ г. Келеръ самъ вернулся домой за своимъ биноклемъ.

— А, онъ забылъ бинокль, воскликнула вдова: поищемъ его вдвоемъ. Я кончила свой рисунокъ и вполн къ вашимъ услугамъ. А вотъ и бинокль, возьмите его. А, право, продолжала она, у меня не было другого средства срисовать каминъ. Я не могла просить Энгельмана ввести меня въ домъ посл того, что случилось. И я должна вамъ сознаться, что мною руководитъ не только любовь въ искуству. Вы знаете, какъ мы бдны, а содержатель картиннаго магазина на Зейм предложилъ купить у меня нсколько копій съ этого эскиза. Онъ легко продаетъ ихъ англійскимъ путешественникамъ, а три, четыре флорина помогутъ прожить недлю полуумирающимъ отъ голода двумъ женщинамъ.

Все это было очень уважительно и показалось-бы мн очень вроятнымъ въ т невинные дни моей юности, когда я еще не встрчался съ г-жею Мейеръ, но теперь я только спросилъ, не могу-ли я взглянуть на рисунокъ вдовы.

— Нтъ, это лишь набросокъ, отвчала она, пряча альбомъ подъ свою шаль и качая головой:— подождите, когда я его отдлаю, то покажу вамъ съ удовольствіемъ. Ну, г. Дэвидъ, я надюсь, что вы не скажете о моемъ посщеніи ни одному изъ старыхъ компаньоновъ? Даю вамъ слово, что я не повторю этой артистической выходки. Подумайте также о бдномъ Іосиф. Вы, конечно, не захотите, чтобъ его выгнали изъ этого дома. Мы разстаемся друзьями, не правда мы? Мина непремнно просила-бы меня васъ сердечно поблагодарить, еслибъ знала, что я васъ увижу. Прощайте.

И она сбжала по лстниц, напвая что-то вполголоса и съ проворствомъ молодой двушки. Я слышалъ, какъ она сказала шопотомъ нсколько словъ Іосифу въ сняхъ, потомъ наружная дверь хлопнула и г-жа Фонтэнъ исчезла.

Посл долгаго размышленія я ршилъ сдлать строгій выговоръ Іосифу и скрыть, по крайней мр, теперь отъ обоихъ компаньоновъ о случившемся. Конечно, они снова разсорились-бы, узнавъ о посщеніи вдовы, уже не говоря о томъ, что Келеръ непремнно прогналъ-бы Іосифа. Однако я все-же внимательно осмотрлъ комнату Келера, прежде чмъ вернуться въ театръ, хотя самъ не зналъ, чего я боялся. Конечно я не нашелъ ничего подозрительнаго. Въ комнат все было въ обычномъ порядк, начиная отъ бритвы и кончая щетками на туалет, да кружки съ питьемъ на ночномъ столик, у кровати.

Наконецъ я вышелъ изъ комнаты. Но отчего у меня на сердц было какъ-то не ловко? Отчего я мысленно произнесъ: ‘Проклятая женщина! Чертъ-бы ее побралъ’? Отчего великолпная музыка Глюка показалась мн скучной, не мелодичной?

Возвратясь домой, старые компаньоны сли за ужинъ въ очень веселомъ настроеніи: опера сильно подйствовала на нихъ, какъ спасительное развлеченіе въ ихъ монотонной, обычной жизни. Я никогда не видывалъ Келера такимъ веселымъ и пріятнымъ собесдникомъ, онъ положительно съ радостью школьника, ожидалъ праздника и съ восторгомъ говорилъ о слдующемъ представленіи. Но все-таки съ своей обычной акуратностью онъ очень мало лъ и пилъ и первый пошелъ спать.

ГЛАВА XVII.

Войдя на слдующее утро въ столовую, я съ удивленіемъ увидалъ, что тамъ не было никого. До сихъ поръ Келеръ всегда подавалъ мн и Эпгельману примръ, вставая раньше всхъ и первый появляясь къ кофе. Черезъ секунду въ дверяхъ показался Энгельманъ, по его серьезному, безпокойному лицу было ясно видно, что случилось что-то недоброе.

— Гд г. Келеръ? спросилъ я.

— Въ постели.

— Надюсь, что онъ не болнъ?

— Право, я не знаю, что съ нимъ, милый другъ. Онъ говоритъ, что дурно спалъ и что не можетъ не только заниматься длами, но даже встать съ постели. Вчера въ театр было очень душно, не отъ этого-ли ему нездоровится?

— Не снести-ли мн ему чашку чаю? спросилъ я.

— Да, да. И вы скажете мн потомъ свое мнніе о немъ.

Въ первую минуту, когда я взглянулъ на Келера, я невольно испугался. Страшная апатія овладла этимъ обыкновенно столь живымъ и энергичнымъ человкомъ. Онъ лежалъ совершенно неподвижно и только по временамъ его руки, покоившіяся на одял, судорожно тряслись. Когда я заговорилъ съ нимъ, онъ открылъ глаза, яо они тотчасъ закрылись, словно ему тяжело было смотрть. Я предложилъ ему выпить чаю, онъ покачалъ головой и произнесъ дрожащимъ голосомъ:

— Оставьте меня.

Я посмотрлъ на кружку и стаканъ, стоявшіе на его ночномъ столик. Они были пусты.

— Ночью вамъ хотлось пить? спросилъ я.

— Ужасно, отвчалъ Келеръ тмъ-же дрожащимъ голосомъ.

— А теперь?

— Оставьте меня, повторилъ онъ.

И онъ продолжалъ лежать неподвижно, ничего не требуя, ни на что не обращая вниманія. По временамъ руки его снова дрожали.

Мы тотчасъ послали за докторомъ, который иногда его пользовалъ. Онъ явился и объявилъ, что у Келера нервная горячка, но по его лицу мн и Энгельману показалось, что онъ считалъ себя обязаннымъ сказать что-нибудь, но самъ мало врилъ въ справедливость своихъ словъ. Онъ, однако, прописалъ лекарство и общалъ захать вторично въ тотъ-же день. Старая экономка Барбара заняла у постели больного мсто сидлки. Отличаясь всегда деспотизмомъ, она явилась тираномъ и въ комнат больного. Она объявила, что тотчасъ покинетъ домъ, если мы наймемъ сестру милосердія.

— Когда мой господинъ болнъ, онъ — моя собственность, повторяла она.

Конечно, было немыслимо, чтобъ такая старая женщина ухаживала днемъ и ночью за больнымъ, но чтобъ сохранить спокойствіе въ дом, мы ршили подождать слдующаго дня, и если Келеру не будетъ лучше, взять изъ больницы знающую свое дло сидлку.

При новомъ посщеніи доктора наши подозрнія въ томъ, что онъ не былъ увренъ въ себ, вполн подтвердились. Онъ привезъ съ собою другого доктора, гораздо моложе себя, чтобъ вмст сдлать боле правильный діагнозъ болзни.

Новый докторъ, г. Дорманъ, очень основательно и подробно осмотрлъ больного. Онъ разспросилъ насъ о времени, когда началась болзнь, въ какомъ положеніи находился Келеръ наканун, что онъ лъ и пилъ и т. д. Потомъ онъ пожелалъ видть всхъ жившихъ въ дом, которые имли доступъ къ больному, и, пристально посмотрвъ поочередно на экономку, лакея и служанку, отпустилъ ихъ, не сказавъ ни слова. Потомъ онъ предложилъ, къ удивленію своего собрата, дать больному рвотнаго, но не хотлъ объяснить мотивовъ подобнаго предложенія.

— Если я окажусь правымъ, вы сами увидите мои мотивы, сказалъ онъ, — если же я ошибаюсь, то нечего тутъ и объяснять.

— Дайте ему рвотнаго, заприте комнату и не пускайте къ нему никого до моего возвращенія, прибавилъ онъ и поспшно удалился.

— Что это значитъ? спросилъ меня Энгельманъ, выходя изъ комнаты вслдъ за молодымъ докторомъ.

Другой медикъ, оставшійся при больномъ, отвтилъ на этотъ вопросъ, но не самому Энгельману. Онъ подошелъ ко мн и сказалъ на ухо:

— Мой собратъ подозрваетъ здсь отравленіе. Но не говорите никому.

Я быстро направился въ свою комнату и, запершись на ключъ, погрузился въ глубокую, тревожную думу. Одно слово ‘отрава’ воскресило въ моей голов страшный намекъ г-жи Мейеръ на пропажу ящика съ лекарствами посл смерти доктора Фонтэна. Вмст съ тмъ я вспоминалъ про неожиданное и странное появленіе г-жи Фонтэнъ наканун вечеромъ въ спальн Келера. Боже милостивый! Разв я не видлъ ее подл столика, на которомъ стояло ночное питье Келера? Разв я не слышалъ, какъ докторъ Дорманъ, узнавъ, что это питье было все выпито, а кружка и стаканъ вымыты, сказалъ: ‘очень жаль’? Впродолженіи нсколькихъ минутъ я былъ вн себя отъ отчаянія,— до того ужасны были овладвшія мною подозрнія. Однако, я имлъ довольно присутствія духа, чтобъ избгать встрчи съ Энгельманомъ, пока я нсколько не приведу въ порядокъ свои мысли.

Наконецъ, когда я немного успокоился и сталъ хладнокровно обдумывать все случившееся, мн стало даже совстно, что я навремя поддался этой паник.

Какой поводъ могла имть вдова, желая смерти г. Келера? Напротивъ, въ ея интересахъ было, чтобъ онъ жилъ и, раскаявшись въ своихъ неосновательныхъ предубжденіяхъ, согласился на бракъ своего сына съ Миной. Не говоря уже обо всемъ ужас подозрнія вдовы въ отрав Келера съ цлью освободить Фрица отъ вліянія отца, подобное преступленіе, въ случа его открытія, навки разлучило-бы молодыхъ людей. Нтъ, это немыслимо! Вроятно, докторъ Дорманъ слишкомъ поторопился и пришелъ къ ложному заключенію. Эта мысль меня нсколько успокоила. Я отворилъ дверь своей комнаты и поспшилъ въ спальню Келера, сгорая отъ нетерпнія узнать результатъ изслдованія, произведеннаго докторомъ Дорманомъ, каково-бы оно ни было.

Изслдованіе уже окончилось. Келеръ былъ погруженъ въ тяжелый сонъ. Докторъ Дорманъ собиралъ принесенные имъ изъ дому препараты.

— Странно, сказалъ онъ, все-же не ршаясь откровенно объяснить свои подозрнія,— какъ вс человческія предположенія о каждомъ факт ограничиваются тремя вопросами, такъ и въ данномъ случа возникаетъ три вопроса. Не слишкомъ ли поздно мы дали рвотное? Удовлетворительны-ли сдланные опыты? Или не заблуждался-ли я совершенно? Я вижу, почтенный докторъ, прибавилъ онъ, обращаясь къ своему собрату, — что вы ждете отъ меня положительнаго отвта. Вамъ нечего удаляться, г. Энгельманъ. Я не желаю, чтобы вы и вашъ другъ молодой англичанинъ на минуту ошибались насчетъ моего мннія. Я вижу въ больномъ странное истощеніе жизненныхъ силъ, но безъ малйшихъ симптомовъ какого-нибудь опредленнаго недуга. Говоря просто, я, какъ честный человкъ, долженъ сознаться, что не понимаю болзни г. Келера.

Быть можетъ, онъ изъ деликатности скрывалъ отъ насъ свои подозрнія, но во всякомъ случа онъ былъ человкъ, презиравшій всякую тнь шарлатанства. Старый докторъ взглянулъ на него не очень одобрительно, словно его откровенность нарушала правила медицинскаго этикета.

— Если вы дозволите мн изучить этотъ странный случай, продолжалъ докторъ Дорманъ,— подъ наблюденіемъ моего уважаемаго собрата, то я съ его согласія перепробую вс извстные паліативы. Моему уважаемому собрату извстно, что я всегда радъ учиться.

Его ‘уважаемый собратъ’ молча поклонился, посмотрлъ на часы и поспшно отправился къ другому паціенту. Докторъ Дорманъ также взялъ шляпу, но, проходя мимо Барбары, храпвшей въ кресл подл постели больного, онъ сказалъ:

— Я вамъ найду завтра хорошую сидлку, не обыкновенную больничную прислугу, а женщину съ боле деликатными руками и боле утонченными чувствами. А пока сегодня ночью кто-нибудь изъ васъ долженъ остаться при больномъ. Я пріду завтра утромъ, если вы не потребуете меня раньше.

Я вызвался сидть ночь, общая разбудить Энгельмана, если больному сдлается хуже. Старая экономка, проснувшись черезъ нсколько времени, настаивала на томъ, чтобы я удалился. Но дло было слишкомъ серьезное и я былъ слиткомъ встревоженъ, чтобы, по обыкновенію, поддаться ей, а потому, къ величайшему изумленію разсердившейся Барбары, я ее вывелъ изъ комнаты и заперъ дверь на ключъ.

Вскор посл этого постучался слуга. Энгельманъ веллъ мн сказать, что если его присутствіе не очень необходимо, то онъ пойдетъ подышать чистымъ воздухомъ, прежде чмъ лечь спать. Я отвчалъ, что его присутствіе здсь не необходимо.

Спустя часъ Энгельманъ вошелъ въ комнату больного, чтобъ взглянуть на своего стараго друга и проститься со мной. Келеръ спокойно спалъ подъ вліяніемъ даннаго ему лекарства. Мн показалось въ движеніяхъ Энгельмана что-то странное, неловкое. Онъ точно находился подъ давленіемъ какой-то мысли, которую высказать онъ не смлъ и отъ которой отдлаться былъ не въ состояніи.

— Кого-нибудь надо найти, Дэвидъ, который понималъ-бы эту болзнь, сказалъ онъ, смотря на безпомощную фигуру своего друга.

— Кого намъ найти? спросилъ я.

Онъ ничего не отвчалъ и, простившись со мною, ушелъ. Я нисколько не преувеличу, если скажу, что я провелъ эту ночь въ очень тревожномъ положеніи. Самыя мрачныя мысли и сомннія мучили меня. Произведенные докторомъ опыты нисколько не опровергли его подозрнія. При такихъ обстоятельствахъ не былъ-ли я обязанъ разсказать доктору то, что я видлъ, возвратясь домой изъ театра за биноклемъ? Чмъ боле я объ этомъ думалъ, тмъ ужасне казалось мн набросить тнь подозрнія въ такомъ страшномъ преступленіи на мать Мины. Какое я имлъ доказательство въ лживости ея объясненія, что она желала срисовать каминъ? А безъ доказательствъ какъ могу я, какъ смю открыть ротъ? Пока больной спалъ спокойно, я твердо ршалъ въ душ своей молчать, но какъ только надо было дать ему лекарство или поправить подушки, какъ только я видлъ его глаза, тупо смотрвшіе въ пространство, моя ршимость колебалась и я снова думалъ, что прямымъ моимъ долгомъ было сказать обо всемъ доктору. Никогда во всю послдующую мою жизнь я не проводилъ такихъ мучительныхъ часовъ.

Когда стало свтать, я со страхомъ замтилъ, что болзнь стала ухудшаться. Истощеніе силъ было полное, лицо еще боле вытянулось и судорожныя подергиванія всего тла стали чаще. Что-бы тамъ ни произошло, но я далъ себ слово, какъ только придетъ докторъ, передать ему все мн извстное.

Я былъ такъ утомленъ душевной тревогой и недостаткомъ сна, что Энгельманъ, когда онъ вошелъ утромъ въ комнату, легко это замтилъ и предложилъ меня смнить. Я отправился въ свою комнату и легъ на постель, оставивъ дверь отворенной, чтобъ услышать шаги доктора. Но я былъ молодъ, а для молодежи сонъ — необходимость и противъ него невозможно бороться, такъ я нсколько разъ вскакивалъ, чтобъ не заснуть, и, однако, все-же въ конц-концовъ сонъ меня одоллъ. Когда я проснулся и посмотрлъ на часы, то оказалось, что я проспалъ цлыхъ шесть часовъ.

Стыдясь самого себя и безпокоясь о томъ, что произошло въ это время, я поспшилъ въ комнату Келера и тихонько постучалъ въ дверь.

— Войдите, отвчалъ женскій голосъ.

Я хорошо зналъ этотъ голосъ и остановился въ недоумніи, нахожусъ ли я все еще во сн или съума сошелъ?

— Войдите, повторилъ тотъ же голосъ.

Я вошелъ въ комнату. У постели сидла, спокойно улыбаясь и поднося палецъ къ губамъ въ знакъ молчанія, г-жа Фонтэнъ.

— Говорите потише, сказала она:— у него сонъ очень легкій, и не надо его тревожить.

Я подошелъ къ постели и посмотрлъ на больного. На щекахъ его виднлся румянецъ, лобъ его былъ прохладный, сырой, руки его спокойно лежали на одял, онъ тихо спалъ, какъ ребенокъ. Я обернулся къ г-ж Фонтэнъ.

Она снова улыбнулась, мое изумленіе, повидимому, ее забавляло.

— Его совершенно передали на мои руки, Дэвидъ, сказала она, нжно смотря на больного.— Пойдите внизъ, Энгельманъ вамъ все объяснитъ. Здсь говорить нельзя.

Она пощупала пульсъ своего паціента, отерла платкомъ потъ, выступившій у него на лбу, и потомъ откинулась на спинку кресла, не спуская глазъ съ Келера. Она казалась идеаломъ сидлки, о которой говорилъ докторъ Дорманъ. Еслибъ кто-нибудь посторонній вошелъ въ комнату въ эту минуту, то непремнно сказалъ-бы:

— Какая прекрасная картина! Какая преданная жена!

ГЛАВА XVIII.

— Выпейте стаканъ вина, Дэвидъ, и съшьте кусокъ пирога съ дичью, прежде чмъ я вамъ объясню, сколькимъ мы обязаны этому ангелу. Вы блдны, дитя мое, какъ смерть, выпейте скоре вина.

Произнеся эти слова, добрый Энгельманъ закурилъ трубку и подождалъ, пока да и питье произвели на меня подобающее дйствіе.

— Ну, началъ онъ,— вернемся ко вчерашнему вечеру. Помните, что я пошелъ подышать чистымъ воздухомъ? Догадайтесь, куда я направилъ свои шаги.

— Къ г-ж Фонтэнъ, отвчалъ я.

— Вы отгадали, Дэвидъ: я общалъ зайти къ ней днемъ, но меня задержала болзнь бднаго Келера. Она мн написала записку, въ которой высказывала опасеніе, что не случилось-ли какого-нибудь несчастья, такъ-какъ я всегда акуратно исполнялъ свои общанія. Вечеромъ я отправился къ ней съ словеснымъ отвтомъ. Она не только была огорчена, узнавъ о болзни Келера, но интересовалась всми мелочными ея подробностями. Когда я объяснилъ симптомы, она обнаружила такое волненіе, что я пришелъ въ туникъ. ‘Доктора понимаютъ, что съ нимъ?’ спросила она. Я объяснилъ, что одинъ изъ медиковъ очень озадаченъ этой болзнью, а другой прямо сознался, что не понимаетъ ея. Она всплеснуля руками въ отчаяніи и тихо произнесла: — ‘Ахъ, еслибъ мой бдный мужъ былъ живъ!’ Я, конечно, спросилъ, что означало это восклицаніе, и она отвчала, что въ вюрцбургскомъ университет человкъ, служившій у ея мужа, занемогъ тою-же болзнью, какая обнаружилась теперь у г. Келера. Вс доктора точно такъ-же признали, что они не знаютъ подобной болзни. Одинъ докторъ Фонтэнъ понялъ ее, самъ приготовилъ лекарство и вмст съ женою давалъ его больному, который вскор выздоровлъ. Это чудесное исцленіе до сихъ поръ сохранилось въ памяти всего Вюрцбурга.

Тутъ я перебилъ Энгельмана.

— Конечно, вы спросили у нея рецептъ лекарства? Я начинаю все понимать.

— Нтъ, Дэвидъ, вы еще ничего не понимаете. Я, безъ всякаго сомннія, спросилъ у нея рецептъ, но она отвчала, что ея мужъ самъ приготовлялъ лекарство и никто не зналъ его рецепта. Но самое лекарство не было все употреблено и его осталось около половины. Можетъ быть, эта стклянка сохранилась въ Вюрцбург, или она находится въ маленькомъ чемодан мужа, который г-жа Фонтэнъ привезла съ собою. ‘Я еще до сихъ поръ не могла собраться съ силами, чтобъ его открыть, сказала она,— но теперь, ради бднаго г. Келера, я его разберу при васъ’. Вотъ настоящая-то христіанка, Дэвидъ! Она забыла, какъ жестоко обошелся съ нею Келеръ, и готова была оказать ему услугу, словно онъ былъ ея лучшій другъ. ‘Зачмъ вамъ тревожить себя, мама, сказала Мина:— скажите мн, какая это стклянка, и я ее отыщу’. Но нтъ, г-жа Фонтэнъ хотла сама совершить это доброе дло, чего-бы оно ей ни стоило.

Я снова его перебилъ, сгорая нетерпніемъ услышать конецъ его разсказа.

— И она нашла стклянку?

— Да, я могу вамъ показать эту стклянку, если хотите. Она просила меня, чтобы я сохранялъ ее подъ ключенъ.

Онъ отперъ шкафчикъ и вынулъ длинную, тонкую стклянку синяго стекла. Форма ея была странная и я никогда не видывалъ подобной сткляяки. Стеклянная пробка была обвязана кожей, чтобы воздухъ не проникалъ въ нутро. На одной сторон стклянки была приклеена бумажка Съ обозначеніемъ количества пріема, ярлыка не было никакого, но при внимательномъ разсмотрніи я замтилъ на стекл слды клея, которымъ былъ приклеенъ ярлыкъ. Я поднялъ стклянку противъ свта и убдился, что въ ней все еще оставалось около половины. Энгельманъ запретилъ мн откупоривать стклянку, такъ-какъ, по его словамъ, воздухъ никакъ не долженъ былъ попадать внутрь безъ особой крайности.

— Я унесъ съ собою эту стклянку, продолжалъ Энгельманъ,— но не зналъ, что длать. Меня терзало желаніе дать тотчасъ лекарство Келеру и удерживалъ страхъ взять на себя такую тяжелую отвтственность. Г-жа Фонтэнъ, съ своей обычной правильностью во взглядахъ, сказала: ‘Не лучше-ли вамъ подождать и посовтоваться съ докторомъ? Но я ставлю одно условіе: если докторъ разршитъ давать это лекарство г. Келеру, то вы дозволите мн быть сидлкой, потому что при этомъ лекарств самое главное — уходъ’. Нечего прибавлять, что я съ радостью на это согласился. Такъ прошла ночь. Сегодня утромъ, посл того, какъ вы пошли спать, пріхали доктора. Они нашли больного въ такомъ отчаянномъ положеніи, что совтовали тотчасъ написать Фрицу о скорйшемъ возвращеніи. Не осуждайте меня, Дэвидъ, я не могъ слпо доврять чудесному дйствію лекарства и написалъ немедленно Фрицу, чтобы не пропустить почты.

Я нисколько его не осуждалъ и на его мст поступилъ-бы точно такъ-же. Но мы ршили, что я напишу письмо Фрицу съ извстіемъ о перемн къ лучшему въ здоровь его отца.

— Отправивъ письмо, продолжалъ Энгельманъ, — я попросилъ докторовъ въ свою комнату и разсказалъ имъ то-же, что только-что передалъ вамъ. Докторъ Дорманъ поступилъ, какъ настоящій джентльменъ. ‘Мн надо повидать эту даму и поговорить съ нею, прежде чмъ попробовать ея лекарство’, сказалъ онъ. Но сотоварищъ его оскорбился и, отказавшись отъ дальнйшаго пользованія, удалился изъ дома очень разгнванный. За нимъ послдовала… какъ вы думаете, кто?— старая дура Барбара.

Это извстіе нисколько меня не изумило. Очень естественно, что при ея дурномъ характер и постоянной привычк повелвать въ дом, уступить главенство другой женщин, да еще чужой и красивой, было невыносимымъ униженіемъ. Поэтому она предпочла удалиться.

— Ну, докторъ Дорманъ предложилъ г-ж Фонтэнъ нсколько вопросовъ, потомъ понюхалъ и отвдалъ лекарство и, наконецъ, съ согласія г-жи Фонтэнъ, подвергъ его химическому анализу. Это, однако, не привело ни къ чему: лекарство не выдавало своей тайны. Между тмъ мы дали первую дозу больному. Полчаса тому назадъ мы повторили пріемъ. Вы видли собственными глазами результатъ. Г-жа Фонтэнъ спасла жизнь Келера и мы обязаны этимъ, Дэвидъ, вамъ. Если-бы не вы, то мы никогда не узнали-бы г-жи Фонтэнъ.

Въ эту минуту отворилась дверь. Меня ожидалъ другой сюрпризъ. Въ комнату вошла Мина въ передник и спросила: не звонила-ли ее мать? Она, подъ наблюденіемъ матери, приготовляла растительную пищу, которая составляла, по мннію доктора Фонтэна, необходимую часть леченія. Добрая молодая двушка горла желаніемъ услужить намъ. Какая прелестная преемница нашлась капризной, сварливой экономк!

Итакъ, г-жа Фонтэнъ и Мина находились теперь въ дом Келера, подъ одной съ нимъ крышей. Что подумаетъ объ этомъ Фрицъ? Что скажетъ Келеръ, увидвъ свою сидлку и узнавъ, что она спасла ему жизнь? Все хорошо, что хорошо кончается, говоритъ старинная пословица. Но мы еще не дошли до конца и весь вопросъ заключался въ томъ, чмъ это кончится?

ГЛАВА XIX.

Когда въ тотъ день, поздно вечеромъ, я вернулся въ свою комнату, я благословлялъ счастливый случай, заставившій меня проспать шесть часовъ. Если-бы я переговорилъ, какъ намревался, съ докторомъ Дорманомъ, то онъ, вроятно, запретилъ-бы дать больному лекарство г-жи Фонтэнъ, г. Келеръ умеръ-бы и невинная женщина, которая спасла его жизнь, была-бы заподозрна, а можетъ быть, и отдана подъ судъ по подозрнію въ убійств. Одна мысль обо всемъ этомъ возбуждала во мн судорожный трепетъ.

На слдующій день больному давали въ тхъ-же дозахъ чудодйственное лекарство и растительную пищу, предписанную г-жею Фонтэнъ. Черезъ два дня Келеръ настолько уже оправился, что пробку синей стклянки снова закрыли кожанымъ чахломъ. По словамъ Энгельмана, на дн ея еще оставалось лекарства на два пріема, и вдова, взявъ у него стклянку, запрятала ее въ своей комнат.

Вечеромъ въ этотъ день Келеръ всталъ съ постели и перешелъ въ кресло. Тутъ сама собою обнаруживалась тайна и г-жа Фонтэнъ явилась въ роли добраго самаритянина. При этой сцен присутствовали только, съ разршенія доктора, она сама, Эпгельманъ и Мина, послдней ея мать тоже назначила важную роль подготовить свое появленіе. Все, что при этомъ произошло, я знаю со словъ самой Мины и постараюсь передать ея разсказъ самымъ точнымъ образомъ.

— Мы сговорились, начала Мина,— что когда Келеръ позвонитъ, то я понесу ему обдъ и поставлю молча на столъ.

— Какъ служанка! воскликнулъ я, но добрая, нжная Мина отвчала на мои легкомысленныя слова съ своимъ обычнымъ простымъ, здравымъ смысломъ:

— Отчего-же нтъ? Отецъ Фрица будетъ скоро моимъ отцомъ и я очень рада, когда могу ему услужить. Я нашла его въ кресл, подл стояли докторъ и г. Энгельманъ, а бдная мама находилась въ углу, скрытая занавсью кровати. Когда я поставила подносъ на столъ, Келеръ взглянулъ на меня и спросилъ у Энгельмана: ‘Это кто? Новая служанка?’ Энгельманъ отвчалъ: ‘Да’. ‘Славная двушка, продолжалъ г. Келеръ,— но что говоритъ про нее старая Барбара?’ Тутъ Энгельманъ объяснилъ, что экономка ушла и по какому случаю. Это очень удивило больного. ‘Но кто-же былъ моей сидлкой? спросилъ онъ.— Вдь не эта-же молодая двушка?’ ‘Нтъ, ея мать ухаживала за вами’, отвчалъ Энгельманъ и взглянулъ на доктора, который теперь вмшался въ разговоръ. ‘Она не только ухаживала за вами, сказалъ онъ,— но я, какъ докторъ, утверждаю, что она вамъ спасла жизнь’. И онъ въ двухъ словахъ разсказалъ все, что случилось, скрывъ только имя моей матери. ‘Но кто-же она? воскликнулъ Келеръ.— Отчего мн не позволятъ ее поблагодарить? Гд она?’ ‘Она не сметъ показаться вамъ на глаза, отвчалъ докторъ: — вы слишкомъ дурного о ней мннія’. ‘Дурного мннія о женщин, которую не знаю! произнесъ Келеръ, — кто сочинилъ на меня эту клевету?’ Докторъ шепнулъ Энгельману, чтобы онъ сказалъ всю правду. ‘Извините меня, любезный другъ, сказалъ Энгельманъ, — но никто не сочинялъ на васъ клеветы. Вашъ поступокъ говоритъ самъ за себя. Недавно, постарайтесь это припомнить, къ вамъ писала одна дама, достойная всякаго уваженія, и вы возвратили ей письмо нераспечатаннымъ. Какъ вы думаете, чмъ она вамъ отомстила за это грубое оскорбленіе? Вы обязаны ей своей жизнью’. Когда онъ произносилъ эти слова, докторъ подошелъ къ моей матери и, взявъ ее за руку, подвелъ къ г. Келеру.

Голосъ Мины задрожалъ и она прервала свой разсказъ на самомъ интересномъ его мст.

— Что-же сказалъ г. Келеръ? спросилъ я.

— Въ комнат наступило молчаніе, продолжала Мина,— и я только слышала бой часовъ.

— Но вдь вы что-нибудь видли?

— Нтъ, я плакала. Черезъ нсколько минутъ моя мать обняла меня и подвела къ г. Келеру. Я осушила слезы, какъ могла, и взглянула на него. Голова его поникла, руки висли по сторонамъ кресла, какъ плети, больно было смотрть на него, такъ грустно и стыдно ему было за свое прошедшее обращеніе съ нами. ‘Что мн длать? бормоталъ онъ.— Боже мой, что мн длать?’ Мама сказала ему очень нжно: ‘Вы можете поцловать эту бдную двочку, ваша новая служанка — моя дочь Мина’. Онъ взглянулъ на меня и протянулъ мн об руки. ‘Я могу только однимъ загладить свою вину, произнесъ онъ, цлуя меня, и потомъ прибавилъ шепотомъ: — Выпишите Фрица, красавица моя’. О, Дэвидъ, не спрашивайте меня боле ни о чемъ. Я такъ счастлива, что снова заплачу.

Она ушла, чтобы написать письмо Фрицу, несмотря на то, что, по моему разсчету, письмо не могло застать его въ Лондон, такъкакъ онъ, вроятно, выхалъ въ Германію тотчасъ по полученіи письма Энгельмана о болзни отца.

На слдующее утро Келеръ съ помощью Энгельмана и меня сошелъ внизъ въ столовую. При насъ вошла въ комнату г-жа Фонтэнъ.

— Что вы принесли? спросилъ у нея Келеръ.

Она подала ему запечатанный конвертъ и, обернувшись ко мн, сказала съ улыбкой:

— Это письмо, которое вы положили на столъ г. Келера. Теперь я, съ дозволенія г. Келера, сама исполняю обязанности почталіона.

Ма почему-то не понравилась эта чрезмрная прозорливость вдовы, которая не разорвала письмо, какъ всякій сдлалъ-бы на ея мст, а припрятала его на случай необходимости. Я и Энгельманъ направились къ дверямъ, но Келеръ насъ остановилъ.

— Пожалуйста, подождите, пока я прочту, сказалъ онъ.

Г-жа Фонтэнъ стояла у окна и смотрла на улицу, такъ что невозможно было угадать, желала ли она, чтобы мы ушли или остались.

Келеръ внимательно прочелъ вс четыре страницы письма, написаннаго очень мелкимъ почеркомъ, и, дойдя до послдней строчки, подозвалъ знакомъ къ себ вдову.

— Позвольте мн попросить у васъ прощенія, сказалъ онъ, взявъ ее за руку, — въ присутствіи моего товарища и Дэвида Глени, которому вы поручили передать мн это письмо. Г-жа Фонтэнъ, мн стыдно самого себя.

Она упала на колни передъ нимъ и просила Келера боле не говорить ни слова. Энгельманъ смотрлъ на нее съ восторгомъ, но мн показалась эта выходка ненатуральной и комичной. Что думалъ объ этомъ Келеръ, онъ не высказалъ, а просто попросилъ ее встать и помститься рядомъ съ нимъ на кресл.

— Я долженъ при всхъ сказать, продолжалъ Келеръ,— что признаю за истинную правду каждое слово, тутъ написанное, но относительно одного обстоятельства я позволю себ васъ переспросить. Хорошо-ли я понялъ, что вс долги вашего мужа, которые по чести стали вашими посл, его смерти, уплачены до послдняго гроша?

— До послдняго гроша, повторила г-жа Фонтэнъ, не задумавшись ни на минуту:— у меня вс квитанціи, которыя я могу вамъ показать.

— Нтъ, сударыня, вашего слова для меня достаточно. Теперь вы вполн заслуживаете въ моихъ глазахъ самаго полнаго уваженія. Клеветники, которымъ я имлъ несчастіе такъ долго врить, никогда не овладли-бы моимъ довріемъ, если-бы они не объявили прежде всего, что вы разорили мужа своими личными долгами. Я признаюсь, я чувствую какую-то врожденную ненависть къ людямъ, длающимъ долги, которыхъ они не могутъ платить. Легкій взглядъ свта на должниковъ мн непонятенъ. Если я общаю заплатить деньги и не сдержу своего слова, — я лжецъ и обманщикъ. Я всегда держался и всегда буду держаться этого взгляда. Вы, я вижу, раздляете мое мнніе и это — новое звно дружбы между нами.

Боже мой! если г-жа Мейеръ сказала мн правду, то что будетъ съ г-жею Фонтэнъ, когда окажется, что вексель перешелъ въ руки чужого человка, который непремнно представитъ его ко взысканію по минованіи срока? Я старался убдить себя, что г-жа Мейеръ солгала, и, быть можетъ, мн это удалось-бы, еслибъ не воспоминаніе о встрч на лстниц дома, въ которомъ жила вдова, съ невзрачнымъ незнакомцемъ, спрашивавшимъ съ такимъ любопытствомъ, перехала-ли г-жа Фоптэпъ на другую квартиру.

ГЛАВА XX.

Мои предположенія о скоромъ прізд Фрица оказались совершенно основательными.

Возвращаясь на другой день домой посл непродолжительнаго отсутствія, я былъ встрченъ въ дверяхъ Миною. Ея радостное лицо тотчасъ обнаружило мн, что случилось, а черезъ минуту самъ Фрицъ бросился ко мн, желая задушить меня поцлуями.

— Неужели вы хотите меня цловать, когда въ дом Мина! воскликнулъ я, освобождаясь отъ его объятій.

— Я уже цловалъ Мину до того, что мы оба почти упали въ обморокъ, отвчалъ Фрицъ очень серьезно.

Прежде чмъ оставить влюбленныхъ наедин, я спросилъ у Фрица, что длаетъ моя тетка. Оказалось, что она уже была въ дорог, но подвигалась къ Франкфурту тихо, не спша.

— А Соломенный Джакъ?

— Онъ детъ съ нею.

Я не сталъ разспрашивать подробно объ этомъ странномъ извстіи и пошелъ въ садъ Энгельмапа, куда меня манило веселое солнце.

Лужокъ, тянувшійся передъ домомъ, отдляли отъ куртинъ съ цвтами густые кусты. Подходя къ этой естественной перегородк, я услыхалъ по другую сторону голоса г. Келера и г-жи Фонтэнъ. Тогда только я вспомнилъ, что докторъ совтовалъ больному погулять на солнц, и г-жа Фонтэнъ предложила пойти съ нимъ, такъ-какъ Энгельманъ былъ занятъ въ контор.

Я хотлъ удалиться, чтобъ имъ не мшать, какъ вдругъ до моихъ ушей долетло мое имя. Гораздо лучшіе люди, чмъ я, въ подобныхъ случаяхъ поддавались соблазну. Я былъ такъ низокъ, что сталъ подслушивать, и былъ за это наказанъ. То, что говорилось обо мн, было далеко для меня не лестно.

— Вы сдлали мн честь спросить мое мнніе о молодомъ Дэвид Глени, произносилъ голосъ г-жи Фонтэнъ,— я могу высказаться насчетъ этого тмъ безпристрастне, что я оставлю вашъ домъ черезъ нсколько дней, какъ только вы перестанете нуждаться въ моихъ услугахъ.

— Извините, г-жа Фонтэнъ, перебилъ Келеръ: — я не могу вамъ позволить даже упоминать вскользь о вашемъ отъзд. Вы знаете, что у насъ нтъ экономки, и, конечно, не откажетесь сдлать мн и Энгельману громадное одолженіе, завдывая нашимъ хозяйствомъ хоть на-время. Къ тому-же ваша прелестная дочь внесла свтъ и радость въ нашъ мрачный домъ. А что скажетъ Фрицъ, если вы покинете насъ именно въ то время, когда онъ вернулся? Нтъ, нтъ, вы должны у насъ остаться.

— Вы очень добры, но мн надо будетъ узнать мнніе г. Энгельмана прежде, чмъ согласиться на ваше любезное предложеніе.

Келеръ засмялся и, что было еще удивительне, позволилъ себ шутку.

— Если вы не знаете, въ чемъ заключаются мннія и желанія Энгельмана, отвчалъ онъ, — то вы самая слпая женщина, какая только была на свт. Но, во всякомъ случа, поговорите съ нимъ, если желаете, для проформы… А теперь вернемся къ Дэвиду Глени. Я думаю дать ему мсто въ нашей контор. Онъ недавно получилъ письмо отъ г-жи Вагнеръ, которая, повидимому, не собирается отозвать его отсюда, и онъ такъ ловко обдлалъ мн одно дльце, которое я ему поручилъ, что онъ былъ-бы намъ хорошій помощникъ. Къ тому-же онъ былъ-бы хорошимъ товарищемъ для Фрица до его свадьбы.

— Вотъ въ этомъ-то именно я съ вами и не согласна, отвчала г-жа Фонтэнъ:— по-моему, мистеръ Дэвидъ нисколько не желательный товарищъ вашему сыну. Фрицъ такъ невиненъ и чистосердеченъ, что дружба съ такимъ человкомъ, какъ Дэвидъ, могла-бы быть для него опасной.

— Могу я васъ спросить, почему?

— Если можно такъ выразиться, онъ слишкомъ уменъ и очень легко всхъ подозрваетъ. Вообще онъ очень походитъ на іезуита. Онъ все чего-то допытывается и питаетъ сомнніе тамъ, гд ршительно не въ чемъ сомнваться. Но обращайте особаго вниманія на мои слова. Можетъ быть, мною руководитъ инстинктивная ненависть къ старикамъ въ молодой шкур. Но уже пора намъ вернуться домой.

Г-жа Фонтэнъ, вроятно, была совершенно права въ своемъ сужденіи обо мн и даже справедливость ея словъ доказываютъ предыдущія страницы моего разсказа. Какъ-бы то ни было, когда г-жа Фонтэнъ удалилась съ Келеромъ, я тотчасъ сталъ допытываться причины ея совта удалить меня. Было-ли іезуитствомъ сомнваться въ полномъ безпристрастіи этого совта и подозрвать, что ею руководило желаніе отдлаться отъ меня? Я сомнвался въ этомъ. Но, съ другой стороны, я не могъ забыть, какая она была образцовая христіанка! Какъ благородно она спасла жизнь такъ глубоко оскорбившаго ее человка! Какое право я имлъ подозрвать въ низкой интриг такую женщину, какъ она? Это было просто низко.

Я вернулся домой, дйствительно чувствуя себя старикомъ въ молодой шкур.

За обдомъ г жа Фонтэнъ такъ была мила со мною, что меня начали терзать укоры совсти. По счастью, Фрицъ говорилъ за всхъ и никто не обратилъ на меня вниманія. Его веселыя шутки и полное презрніе ко всмъ законнымъ проформамъ и церемоніямъ, которыя длали необходимой отсрочку его свадьбы съ Миной, представляли забавный контрастъ съ серьезными аргументами Энгельмана, который старался образумить своего юнаго, легкомысленнаго друга.

— Не говорите мн о необходимыхъ проволочкахъ и объ исполненіи пасторами своихъ обязанностей! восклицалъ Фрицъ, — а лучше отвтьте на мой вопросъ: исполняютъ-ли они свои обязанности даромъ?

— Мы вс должны жить, отвчалъ добрый Энгельманъ: — пасторы должны платить мяснику и булочнику такъ-же, какъ всякій изъ насъ.

— Вы обходите вопросъ, любезный другъ. Обвнчаетъ-ли пасторъ Мину и меня безъ особаго вознагражденія?

— Во всхъ цивилизованныхъ странахъ, Фрицъ, платятъ за внчаніе.

— Хорошо, выслушайте, г. Энгельманъ, мою аргументацію. Вы сами признали, что все это дло основано на деньгахъ. Пасторъ получитъ обычное вознагражденіе за то, что обвнчаетъ меня съ Миной посл обычныхъ проволочекъ.

Тутъ въ разговоръ вмшалась Мана.

— Отчего вы, милый Фрицъ, не хотите подождать и сдлать все по правиламъ? замтила она.

— Я вамъ это скажу, мой ангелъ, посл нашей свадьбы. А теперь позвольте мн продолжать мою аргументацію. Не забывайте, г. Энгельманъ, что все это дло сводится къ деньгамъ. Дайте пастору такую сумму, чтобъ ему стоило поторопиться, удвойте, утройте, удесятерите слдуемое ему вознагражденіе. Весь вопросъ въ томъ, какой цной можно купить пастора. Мой отецъ человкъ богатый. Дайте мн, папа, бланковый чекъ и я сдлаю Мину г-жею Келеръ въ недлю.

Келеръ все это время смялся, но тутъ онъ положилъ конецъ дальнйшимъ шуткамъ сына.

— Всему есть конецъ, Фрицъ, сказалъ онъ:— мы уже довольно смялись. Но, говоря о своей свадьб, ты, къ моему крайнему сожалнію, забываешь о необходимомъ присутствіи моей единственной родни.

Г-жа Фонтэнъ положила на столъ свой ножъ и вилку, словно обдъ кончился. Очевидно, вопросъ объ единственной родн Келера засталъ ее врасплохъ. Келеръ, замтивъ ея недоумніе, обратился къ ней.

— Я говорю, г-жа Фоптэнъ, пояснилъ онъ,— о моей старшей сестр. Мы съ нею остались единственными представителями многочисленной семьи.

— Она живетъ здсь? спросила вдова.

— Нтъ, въ Мюнхен, нашей общей родин.

— Она замужемъ? Извините за мое любопытство.

— Помилуйте, я готовъ съ удовольствіемъ отвчать на вс ваши вопросы. Нтъ, моя сестра никогда не была замужемъ.

— Но не отъ недостатка въ женихахъ, прибавилъ любезный Эигельманъ: — она очень величественная, умная и богатая особа.

— Полноте, другъ мой, возразилъ добродушно Келеръ: — послднее обстоятельство не иметъ никакого значенія въ глазахъ достойной г-жи Фонтэнъ. Конечно, когда он встртятся, какъ я надюсь, на свадьб Фрица, моя сестра возбудитъ сочувствіе не богатствомъ, а своими личными достоинствами.

— О, папа, милый папа, воскликнулъ Фрицъ съ прежнимъ легкомысленнымъ пыломъ,— если мы будемъ ждать прізда тетки, то наша свадьба никогда не состоится.

— Фрицъ!

— Не сердитесь, папа, я не говорю ничего оскорбительнаго, но, съ ея удушьями, тетка никогда не ршится на такое длинное путешествіе, какъ изъ Мюнхена во Франкфуртъ. Позвольте мн предложить маленькую поправку къ вашему плану. Позвольте намъ прежде жениться, а потомъ похать къ ней съ визитомъ.

Келеръ даже не отвчалъ сыну, а обращаясь къ г-ж Фонтэнъ, замтилъ:

— Я намренъ написать сестр завтра о предстоящемъ брак моего сына. Она уже знаетъ ваше имя, благодаря письму добраго Энгельмана, который успокоилъ ее насчетъ моей болзни.

— И сообщилъ, кому мы обязаны его выздоровленіемъ, прибавилъ Энгельманъ.

Вдова приняла этотъ комплиментъ, скромно опустивъ глаза въ тарелку. Однако ея грудь тревожно колыхалась подъ ея чернымъ платьемъ, и ея вюрцбургскіе враги объяснили-бы это неожиданнымъ открытіемъ богатой мюнхенской тетки Фрица.

— Я увренъ, что вы понимаете нжныя дружескія отношенія, связывающія меня съ сестрою, продолжалъ Келеръ, — присутствіе ея на свадьб сына будетъ для меня большимъ счастіемъ и утшеніемъ. Несмотря на все, что говорилъ Фрицъ, который слишкомъ много болтаетъ въ послднее время, она наврное прідетъ во Франкфуртъ, если только мы дадимъ ей выбрать удобное для нея время. Нашей молодежи предстоитъ цлая жизнь — они могутъ подождать.

— Конечно.

Г-жа Фонтэнъ произнесла это слово очень спокойно, не поднимая глазъ съ тарелки. Невозможно было сказать, съ какимъ именно чувствомъ она относилась къ отсрочк свадьбы своей дочери. Что-же касается Фрица, то онъ взглянулъ съ мрачнымъ отчаяніемъ на Мину. Потомъ обернулся къ отцу и предложилъ новую поправку.

— Отчего не избавить тетку отъ безпокойнаго путешествія! воскликнулъ онъ.— Подемъ завтра вс въ Мюнхенъ и тамъ съиграемъ свадьбу.

— И бросимъ дла фирмы во Франкфурт въ самое дятельное время года, не такъ-ли? замтилъ съ ироніей Келеръ.— Нтъ, Фрицъ, ты лучше шь и молчи.

На этомъ разговоръ о свадьб прекратился на время.

Посл обда Келеръ ушелъ къ себ въ комнату отдохнуть, Фрицъ съ своей невстой отправились покупать обручальныя кольца, а я удалился въ контору, чтобъ не мшать конфиденціальной бесд вдовы съ Энгельманомъ. Я не былъ офиціально принятъ въ число конторщиковъ, но посл моего возвращенія изъ Ганау работалъ въ качеств волонтера и, съ одной стороны, учился длу, а съ другой — хоть нсколько отплачивалъ компаніонамъ за ихъ гостепріимство.

Спустя полчаса принесли изъ банка бумаги, которыя надо было подписать одному изъ представителей фирмы. Я посовтовалъ старшему ковторщику пойти съ бумагами въ столовую, гд остался Энгельманъ. Однако, онъ вернулся тотчасъ назадъ, очень испуганный.

— Пожалуйста пойдите туда, сказалъ онъ: — я боюсь, что съ Энгельманомъ случилось что-то.

— Онъ болвъ? спросилъ я.

— Право не знаю. Онъ сидитъ, облокотясь на столъ и закрывъ лицо руками. Онъ не обратилъ на меня никакого вниманія и, кажется, плачетъ.

Энгельманъ плачетъ! Я оставилъ его въ прекрасномъ расположеніи духа и онъ бросалъ нжные, восторженные взгляды на г-жу Фонтэнъ. Я тотчасъ побжалъ въ столовую.

Онъ былъ одинъ въ комнат, въ той самой поз, какую видлъ конторщикъ, и горько рыдалъ. Я положилъ руку ему на плечо и сказалъ самымъ нжнымъ тономъ:

— Что съ вами случилось, милый г. Энгельмань?

Услыхавъ мой голосъ, онъ поднялъ глаза и схватилъ меня за руку.

— Останьтесь со мною, Дэвидъ, промолвилъ онъ:— меня поразилъ смертельный ударъ.

Я слъ подл него и посл минутнаго молчанія промолвилъ:

— Разскажите мн, что случилось. Я оставилъ васъ съ г-жею Фонтэнъ…

Онъ вдругъ пересталъ плакать и судорожно схватилъ меня за руку.

— Не говорите мн никогда о ней, воскликнулъ онъ гнвно, — вы правы, Дэвидъ: она низкая женщина.

Но едва онъ выговорилъ эти слова, какъ снова измнилъ свой тонъ. Казалось, что его испугала подобная рзкость, и онъ прибавилъ:

— Что я говорю! Какое право я имю такъ называть ее! Я дуракъ и смю еще бранить лучшую изъ женщинъ. Я во всемъ самъ виноватъ, Дэвидъ: я поступилъ какъ съумасшедшій, какъ болванъ. О, дитя мое, дитя мое… поврите ли, что я просилъ ея руки!

— Разв она поощряла ваше ухаживаніе?

— Да, мн такъ казалось, и я думалъ воспользоваться удобнымъ случаемъ для объясненія. Она сказала, что ей надо посовтоваться со мною по очень серьезному длу. Мистеръ Келеръ, по ея словамъ, предложилъ ей остаться въ дом и завдывать хозяйствомъ, но она не дала отвта, желая прежде знать, одобряю-ли я подобный шагъ своего товарища. Въ отвтъ на это я предложилъ ей быть не экономкой нашей, а моей женой. Съ первой минуты она обошлась со много очень снисходительно, она сказала ‘нтъ’, но нжно, какъ-бы сочувствуя моему разочарованію. Но я, дуракъ, этимъ не удовольствовался и сталъ приставать, чтобъ она объяснила причину своего отказа. Я вообще по природ глупъ, а тутъ еще отъ любви къ этой женщин совсмъ оглуплъ. Она молчала, тогда я дошелъ до такого безумія, что спросилъ, не предпочитала ли она мн кого-нибудь другого. Она разсердилась и сказала мн много непріятнаго. Когда же я бросился передъ нею на колни, то она воскликнула: ‘Встань, старый дуракъ’, громко засмялась и вышла изъ комнаты. О, Дэвидъ, увезите меня отсюда, я не могу здсь посл этого оставаться. Я не могу ее боле видть и говорить съ нею. Возьмите меня съ собою въ Англію, но не говорите ни слова Келеру.

Онъ снова зарыдалъ. Больно было смотрть на его отчаяніе.

Я сталъ придумывать, чмъ-бы успокоить добраго старика, какъ вдругъ дверь отворилась и передъ нами предстала г-жа Фонтэнъ. Она бросила на Энгельмана взглядъ спокойнаго, презрительнаго состраданія. Она уже боле не нуждалась въ этомъ бдномъ человк. Совершенно излишне было надвать перчатки въ отношеніи его.

— Вамъ нечего безпокоиться, г. Энгельманъ, сказала она.— Мой долгъ повелваетъ мн покинуть этотъ домъ и я исполню свой долгъ.

И, не дожидаясь отвта, она обернулась и вышла изъ комнаты.

ГЛАВА XXI.

— Ради Бога позвольте мн оставить вашъ домъ.

— Ни подъ какимъ видомъ, г-жа Фонтэнъ. Если вы не хотите остаться здсь изъ чувства справедливости къ себ, то останьтесь изъ сожалнія ко мн.

Этотъ разговоръ происходилъ на слдующее утро между вдовой и г. Келеромъ. Я только что всталъ и отворилъ дверь изъ моей комнаты на лстницу, гд и засталъ ихъ обоихъ.

Келеръ немедленно подошелъ ко мн.

— Что вамъ извстно, Дэвидъ, объ исчезновеніи Энгельмана? спросилъ онъ.

— Объ его исчезновеніи? повторилъ я съ удивленіемъ:— я сидлъ съ нимъ вчера въ его комнат до поздней ночи.

— Онъ, вроятно, вышелъ изъ дома, пока слуги еще спали, вотъ прочтите, произнесъ Келеръ, подавая мн лоскутокъ бумаги, на которомъ было написано карандашемъ слдующее:

‘Простите меня, дорогой другъ и товарищъ, что я ухалъ, не простясь съ вами, и взваливаю на ваши плечи вс дла по фирм прежде, чмъ вы совершенно оправились. Но въ моей голов такой сумбуръ, что я ршительно не могу принести никакой пользы въ контор. Пока я пишу эту пустую записку, голова моя горитъ, словно въ ней пылаетъ огонь. Я не могу показаться на глаза ни ей, ни вамъ. Я долженъ ухать, покуда еще не сошелъ съума совершенно. Не пытайтесь меня отыскивать. Если время и отсутствіе измнятъ меня, то я вернусь. Если нтъ, то человкъ въ мои лта и въ воемъ положеніи готовъ съ удовольствіемъ умереть. Пожалуйста скажите г-ж Фонтэнъ, что я прошу у нея прощенія отъ всего сердца. Прощайте, Христосъ съ вами’.

Я былъ очень тронутъ этой запиской и неожиданнымъ исчезновеніемъ Энгельмана. Было что-то несказанно-ужасное въ этомъ внезапномъ перерыв спокойной, мирной жизни добраго старика, благодаря поздней, ненормальной любви. Г-жа Фонтэнъ повела себя въ этомъ-отношеніи выше всякихъ похвалъ. Она сла на окно подъ лстницей и въ отчаяніи ломала себ руки.

— О, еслибъ онъ только просилъ у меня чего-нибудь другого, промолвила она,— я-бы съ радостью все для него сдлала. Богъ мн свидтель, что я никогда этого не подозрвала и нисколько не поощряла его ухаживанія. А мы могли бы быть вс такъ счастливы и я не остановилась-бы ни передъ какой жертвой для г. Келера и г. Энгельмана. О, несчастная, я внесла горе въ этотъ домъ!

Пораженный до глубины сердца ея словами, Келеръ прислъ на окно съ нею рядомъ и старался ее успокоить:

— Дорогая г-жа Фонтэнъ, вы тутъ ни въ чемъ не виноваты. Даже мой бдный товарищъ это сознаетъ и проситъ у васъ прощенія. Я тотчасъ начну розыски, и если только возможно, мы его найдемъ. Покуда-же позвольте мн просить васъ успокоиться. Быть можетъ, Энгельманъ и хорошо сдлалъ, что на-время скрылся. У него пройдетъ безумная вспышка и онъ благополучно вернется къ намъ.

Я удалился, не желая слушать дале этого разговора. Признаюсь, вс мои симпатіи были на сторон г. Энгельмана и мн казалось, что Келеръ перешелъ отъ одной крайности къ другой. Сначала онъ выказалъ къ вдов жестокую несправедливость, а теперь обнаруживалъ въ отношеніи ея самое узкое пристрастіе.

Прошло нсколько дней, въ дом царило спокойствіе, если не счастіе. Келеръ написалъ своей сестр въ Мюнхенъ, прося ее увдомить, когда она можетъ пріхать на свадьбу его сына. Г-жа Фонтэнъ взяла въ руки все хозяйство въ дом. Фрицъ и Мина блаженствовали. Вс попытки найти Энгельмана не привели ни къ чему, но въ конц недли я получилъ конфиденціально письмо съ извстіями о нашемъ бглец, которыя мн сообщались подъ условіемъ самой строгой тайны.

Письмо это было написано младшимъ братомъ Энгельмана, жившимъ съ своей семьей въ Бинген на Рейн, и вотъ его содержаніе:

‘Я пишу вамъ, милостивый государь, по просьб моего брата. Мы съ женою стараемся всячески успокоить и развлечь его, но онъ все-таки еще недостаточно пришелъ въ себя, чтобы самъ могъ вамъ написать. Онъ проситъ сердечно поблагодарить васъ за ваше сочувствіе къ нему въ самую грустную эпоху его жизни и надется, что вы отъ времени до времени будете увдомлять его о томъ, какъ поправляется г. Келеръ и какъ идутъ дла фирмы. Вы адресуйте ваши письма на мое имя въ Бингенъ, но никому не говорите, гд находится братъ. Эту тайну онъ ввряетъ только одному вамъ до новаго своего распоряженія. Въ теперешнемъ его положеніи ему было-бы въ высшей степени непріятно подвергнуться разспросамъ, упрекамъ и приглашеніямъ вернуться’.

Въ этотъ день случилось еще кое-что замчательное, кром полученія письма изъ Бингена. Пока я обдумывалъ странное положеніе бднаго г. Энгельмана, въ контору вошелъ Фрицъ въ шляп.

— Мина что-то сегодня не въ дух, сказалъ онъ, — я хочу пойти съ ней погулять. Не пойдете-ли и вы съ нами?

— Мина желаетъ этого? спросилъ я съ нкоторымъ удивленіемъ.

— Мина послала меня къ вамъ, отвчалъ онъ, понижая голосъ, такъ чтобы его не слышали конторщики,— она безпокоится о своей матери. Я ничего въ этомъ не понимаю и она хочетъ съ вами посовтоваться.

Въ то время я не могъ отлучиться изъ конторы и мы ршили отложить прогулку до вечера. Во время обда я замтилъ, что не только Мина, но и ея мать были не въ дух. Келеръ и его сынъ, вроятно, также замтили эту перемну. Мы вс говорили мене обыкновеннаго. Я почувствовалъ себя какъ то свободне, когда очутился съ влюбленными на улиц. Но Мина не начинала разговора со мною и потому я самъ спросилъ, не случилось-ли чего непріятнаго для нея и ея матери.

— Я, право, не знаю, какъ вамъ отвтить, сказала она,— я очень безпокоюсь о мам.

— Начните сначала, замтилъ Фрицъ,— разскажите ему, куда вы ходили вчера и что случилось.

Мина его послушалась.

— Мы съ мамой пошли вчера на нашу старую квартиру, начала она, — мы объявили, что сдаемъ квартиру, когда было ршено, что мы будемъ жить въ дом г. Келера. Срокъ уже почти наступалъ и мы хотли взять кое-какія вещи, еще остававшіяся тамъ. Прощаясь съ хозяйкой дома, мама любезно выразила надежду, что она скоро сдастъ нашу квартиру новому жильцу. Добрая женщина отвчала: ‘Я, кажется, уже нашла жильца’.

— И она прибавила, перебилъ ее Фрицъ,— что какой-то таинственный незнакомецъ уже приходилъ однажды освдомляться, не съзжаетъ-ли г-жа Фонтэнъ, и наканун снова явился за тмъ-же. Ну, теперь продолжайте, Мина.

Прежде, чмъ она открыла ротъ, я ужь понялъ, что дло шло о той подозрительной личности, которую мы съ Энгельманомъ видли на лстниц дома, гд прежде жила г-жа Фонтэнъ. Я спросилъ, что сказалъ этотъ человкъ, узнавъ о томъ, что квартира свободна.

— Это самое подозрительное обстоятельство, воскликнулъ Фрицъ, — вы, Мина, разскажите все, не пропуская ни одной мелочи.

Это предостереженіе, казалось, еще боле смутило Мину и я старался ее успокоить и навести на нить разсказа.

— Онъ просилъ посмотрть квартиру?

— Да.

— Сказалъ, что возьметъ квартиру?

— Нтъ, но спросилъ, ухала-ли г-жа Фонтэнъ изъ Франкфурта, и, получивъ отрицательный отвтъ, заявилъ желаніе узнать, гд она живетъ въ город.

— И старая дура дала ему адресъ, воскликнулъ Фрицъ.

— Я боюсь, что она этимъ накликала на насъ большую бду, продолжала Мина,— мама, услыхавъ слова хозяйки, вскочила блдная и спросила, давно-ли это случилось. ‘Съ полчаса тому назадъ’, отвчала хозяйка.— ‘Куда онъ пошелъ: по тому-ли направленію, гд домъ г. Келера?’ снова спросила мама, и хозяйка отвтила: ‘Да, по тому направленію’. Мама тотчасъ взяла меня за руку, съ словами: ‘пора намъ домой’, и мы поспшили въ домъ г. Келера.

— Вы, конечно, опоздали, незнакомецъ уже ушелъ?

— Да, но мы узнали, что онъ дйствительно приходилъ. Мама разспросила слугу, не приходилъ-ли кто во время ея отсутствія. Онъ отвчалъ, что какой-то господинъ приходилъ и спросилъ, дома-ли г-жа Фонтэнъ. Узнавъ, что ея не было дома, онъ сказалъ: ‘Я лучше ей напишу. Она сюда перехала только на короткое время?’ Наивный слуга отвтилъ: ‘Нтъ, г-жа Фонтэнъ — новая экономка г. Келера’. На это онъ ничего не отвчалъ и удалился.

— Боле ничего не произошло между г-жею Фонтэнъ и нашимъ слугой?

— Ничего, отвчала Мина, — мама торопилась въ свою комнату, даже не хотла говорить со мною и на вс мои заявленія сочувствія отвчала: ‘Лучше помолчи’. Придя въ свою комнату, она принялась писать письмо.

— Видли вы это письмо?

— Нтъ, но я бросила взглядъ на него издали, такъ я была встревожена.

— Что-же вы увидали?

— Я могла только прочесть послднее слово: Вюрцбургъ.

— Ну, теперь вы знаете столько-же, сколько мы, воскликнулъ Фрицъ, — каково ваше мнніе насчетъ этого? Что вы посовтуете?

Какой могъ я дать совтъ? Я только въ глубин своего сердца пришелъ къ тому заключенію, что кто-то слдилъ за всми движеніями г жи Фонтэнъ.

Мои благоразумные совты, конечно, не понравились влюбленнымъ. Фрицъ прямо высказалъ свое разочарованіе, а Мина отвернулась отъ меня съ выраженіемъ упрека на лиц. Она видла по моимъ глазамъ, что я скрывалъ отъ нихъ что-то.

Съ этого времени между всми нами произошло какое-то охлажденіе.

При существованіи такихъ натянутыхъ, неловкихъ отношеній между обитателями нашего дома, давно ожидаемый пріздъ г-жи Вагнеръ былъ очень счастливымъ обстоятельствомъ.

ГЛАВА XXII.

Моя тетка хотла остановиться въ гостинниц, не желая употребить во зло гостепріимство своихъ компаніоновъ и боясь, чтобы Соломенный Джакъ, находившійся въ ея свит вмст съ горничной и курьеромъ, не надлалъ въ дом скандала. Но Келеръ не хотлъ и слышать, чтобы старшій компаніонъ ихъ фирмы искалъ пріюта въ гостинниц. Цлый этажъ дома, надъ самой конторой, уже давно былъ приготовленъ для г-жи Вагнеръ. Поэтому она вынуждена была подчиниться законамъ гостепріимства.

Я узналъ обо всемъ этомъ отъ слуги Жозефа, возвращаясь однажды утромъ изъ кладовой фирмы, находившейся на берегу рки. Я спросилъ, могу-ли видть тетку, но получилъ въ отвтъ, что она очень устала отъ ночного путешествія и прилегла отдохнуть.

— А гд Соломенный Джакъ? спросилъ я снова.

— Уже чудитъ, нарушая вс правила нашего дома, отвчалъ Жозефъ.

Въ эту минуту снизу раздался голосъ Фрица:

— Дэвидъ, идите сюда, я вамъ покажу кое-что интересное.

Я сошелъ въ людскія и въ углу холоднаго каменнаго коридора, соединявшаго кухню съ лстницей, увидлъ Джака въ той же поз, на полу, въ какой я впервые увидлъ его въ Бедлам, за исключеніемъ, конечно, цпей, тюремныхъ стнъ и соломы.

Я узналъ его только по преждевременнымъ сдинамъ и странному блдно-желтоватому цвту лица. Онъ потолстлъ и казался совершенно счастливымъ. Онъ одтъ былъ прилично и даже красиво, съ цвткомъ въ петлиц и розетками на башмакахъ. Вообще, по костюму его можно было принять за дамскаго пажа.

— Вотъ онъ, воскликнулъ Фрицъ,— и онъ намренъ здсь сидть, пока г-жа Вагнеръ не проснется и не позоветъ его.

— Онъ подставляетъ ноги служанкамъ, проходящимъ мимо, замтилъ презрительнымъ тономъ Жозефъ,— и мерзнетъ въ этомъ холодномъ, грязномъ углу, вмсто того, чтобъ сидть спокойно у веселаго огня въ кухн.

— Это очень хорошо сказано, Жозефъ, произнесъ Джакъ съ иронической улыбкой, — но подойдите ко мн, я вамъ что-то скажу. Вонъ видите колокольчикъ, прибавилъ онъ, указывая на одинъ колокольчикъ въ цломъ ряд ихъ, прикрпленныхъ въ стн:— мн сказали, что этотъ колокольчикъ No 10, отъ спальни моей госпожи. Никто въ дом не долженъ узнать ране меня, когда позвонитъ этотъ колокольчикъ. Я здсь и останусь, пока моя госпожа не позвонитъ, а тогда я перейду на матъ передъ ея дверью и буду ждать, чтобъ она свистнула. Ну, Жозефъ, вы можете идти. Бдный, онъ полусъумасшедшій, прибавилъ Джакъ вслдъ удалявшемуся слуг: — такихъ ужасно много на свт.

Фридъ громко расхохотался.

— Да и вы такой-же, произнесъ Джакъ съ глубокимъ состраданіемъ.

— А вы меня помните? спросилъ я.

Джакъ кивнулъ головой и отвчалъ покровительственнымъ тономъ:

— Да, госпожа часто мн говорила о васъ. Вы — Дэвидъ, а онъ — Фрицъ. Я всхъ знаю.

— А какъ вамъ понравилось путешествіе изъ Лондона?

— Ничего, пріятное путешествіе, отвчалъ онъ, протягивая свои маленькія ноги и руки.— Но мн было бы лучше безъ курьера и горничной. Курьеръ очень высокаго роста, а я дурного мннія о высокихъ мужчинахъ. Вотъ мой ростъ такъ настоящій для курьера. Я могъ-бы и одинъ исполнять вс ихъ обязанности и сдлалъ-бы большую экономію для госпожи. Горничная тоже долговязая, неловкая фигура. Я гораздо лучше ея причесалъ-бы госпожу, еслибъ она мн позволила. Дло въ томъ, что я желалъ-бы прислуживать ей одинъ и не буду совершенно счастливъ, покуда не добьюсь этого.

— Да, вы благодарный человкъ и помните, что для васъ сдлала г-жа Вагнеръ, замтилъ добродушно Фрицъ.

— Помню! повторилъ презрительно Джакъ,— если вы не можете говорить толково, то лучше молчите. Слыхали-ли вы когда-нибудь такія глупости? прибавилъ онъ, обращаясь ко мн: — Фрицъ считаетъ удивительнымъ, что я помню день, когда она меня взяла изъ Бедлама?

— А это былъ великій день въ вашей жизни, Джакъ?

— Великій день! Да нтъ словъ, которыми выразить все величіе этого дни! воскликнулъ Джакъ, вскакивая отъ волненія:— солнце, теплое, прекрасное, блестящее солнце встртило насъ, когда мы вышли изъ воротъ, и я едва не сошелъ съума отъ счастья, снова увидавъ его. Сорокъ тысячъ чертей, маленькихъ, юркихъ чертенятъ соломеннаго цвта (я ихъ всхъ пересчиталъ) набросились на меня. Они помстились у меня на голов, на плечахъ, на рукахъ. И вс кричали въ одинъ голосъ: ‘Ну, Джакъ, мы тебя ждемъ, съ тебя сняли цпи, солнце блеститъ и карета твоей госпожи ждетъ у воротъ, зададимъ-ка вс вмст славный, дикій, страшный, безумный вой!’ Но я устоялъ отъ соблазна и, дойдя до кареты, слъ у ногъ госпожи и сказалъ ей: ‘Я не стану кричать и не напугаю васъ, хотя-бы это стоило мн жизни, но посмотрите на меня!’ Она подняла меня, посадила на переднюю скамейку и во всю дорогу не сводила съ меня глазъ. ‘Я теб врю’, говорила она. Я молчалъ и не открывалъ даже рта, чтобъ ей отвтить. Ха ха-ха, какъ-бы вы оба завыли на моемъ мст!

Онъ снова опустился на полъ въ углу коридора, очень довольный собою.

— А что госпожа сдлала съ нами, когда вы пріхали къ ней въ домъ? спросилъ я.

Его веселость вдругъ исчезла. Онъ поднялъ правую руку и тихо помахалъ въ воздух.

— Вы слишкомъ громко говорите, Дэвидъ, отвтилъ онъ, — все, что я тамъ видлъ и чувствовалъ, было такъ хорошо, что о немъ надо говорить тихо. На стн въ комнат была картина съ изображеніями ангеловъ съ лютнями. Фрицъ вошелъ съ нами и сказалъ, что это спальня. А я знаю лучше его и назвалъ это тогда же небомъ. Я вспомнилъ о тюрьм, холод, темнот и цпяхъ и назвалъ это жилище — небомъ. Вы оба можете говорить что хотите, но моя госпожа сказала, что я правъ.

Онъ закрылъ глаза и, повидимому, сосредоточился на воспоминаніяхъ объ этой чудной комнат. А Фрицъ продолжалъ для моего назиданія:

— Вашъ другъ повелъ себя очень странно въ этой комнат. День былъ холодный, а онъ настоялъ, чтобъ погасили огонь въ камин. Потомъ онъ посмотрлъ на постель и…

Джакъ торжественно открылъ глаза и перебилъ Фрица:

— Вы не можете этого разсказать. Только тотъ можетъ, кто меня понимаетъ. Я себя понимаю и все вамъ разскажу, Дэвидъ. Вы видли, въ какой трущоб я жилъ и спалъ въ съумасшедшемъ дом?

— Да, Джакъ, и никогда этого не забуду.

— Такъ подумайте, что вдругъ мн дали комнату съ каминомъ, свтомъ, огнемъ, постелью, чистыми простынями! Представьте себ все это и вы поймете, что человкъ, только что вышедшій изъ Бедлама, не могъ не сойти съума отъ радости. Но если у меня есть какое нибудь хорошее качество, такъ это глубокій здравый смыслъ. Я всталъ на колни передъ моей госпожей и сказалъ ей: ‘если вы жалете меня, то дайте мн всего этого по-немногу. Клянусь моей душой, я сразу этого не перенесу’. Она меня поняла. Мы погасили огонь, что удивило этого тупого человка, Фрица. Слабый холодъ дйствовалъ на меня успокоительно. Ночь я спалъ на постели, но безъ подушекъ, простыни и одяла. Я не могъ ихъ вынести. На другое утро мн принесли рубашку, панталоны, жилетъ и сюртукъ. Я кое-какъ надлъ панталоны и закричалъ повелительнымъ тономъ господина: ‘Возьмите это все прочь, завтра рубашку, посл завтра жилетъ, а тамъ и сюртукъ, если я буду въ состояніи смотрть на него безъ крика!’ Вы видите, Дэвидъ, все длалось постепенно. И каждое утро госпожа поддерживала мои силы, говоря: ‘Я теб врю, Джакъ’. Когда она встанетъ, спросите у нея, испугалъ-ли я ее хоть разъ съ того дня, какъ она меня взяла. Ну, глупый Фрицъ, вы понимаете теперь, почему я такъ поступилъ, очутившись въ новой моей комнат? прибавилъ онъ, снова взглянувъ на Фрица съ презрніемъ.— Фрицъ служитъ въ контор? Если да, то, Дэвидъ, за нимъ надо присматривать. Подойдите ко мн, Дэвидъ, поближе, я хочу у васъ кое что спросить.

Онъ всталъ и, взявъ меня за руку, отвелъ на нсколько шаговъ, но все-же не спуская глазъ съ колокольчика No 10.

— Говорятъ, этотъ городъ называется Франкфуртъ? произнесъ онъ:— это правда?

— Да.

— И здсь такая-же контора, какъ въ Лондон?

— Да.

— И моя госпожа здсь такая же госпожа, какъ въ Лондон?

— Да.

— Хорошо. Теперь я желаю спросить: какъ здсь насчетъ ключей?

Я посмотрлъ на Джака съ удивленіемъ, не понимая его вопроса.

— Вы не станете утверждать, Давидъ, что не знаете, какую должность я исполнялъ въ лондонской контор, воскликнулъ Джакъ, топая ногами отъ нетерпнія,

— Право не знаю.

Джакъ выпрямился и, поднявъ голову, торжественно произнесъ:

— Я въ Лондон былъ хранителемъ ключей. И я желаю знать, буду-ли я и здсь тмъ-же?

Ясно было, что тетка, дйствуя по своему разумному плану, главнымъ основаніемъ котораго было развить въ Джак чувство долга и сознаніе своей отвтственности, дала ему на храненіе какіе-нибудь ключи. Я былъ убжденъ, что и во Франкфурт она найдетъ возможность удовлетворить его желанію быть ей полезнымъ.

— Подождите, пока колокольчикъ позвонитъ, сказалъ я:— можетъ быть, ключи васъ и ждутъ въ комнат госпожи.

— Да, да, будемъ стеречь колокольчикъ, воскликнулъ онъ, радостно потирая себ руки и возвращаясь въ свой уголъ.

Въ эту минуту на лстниц послышался голосъ г-жи Фонтэнъ. Она говорила съ своей дочерью. Джакъ остановился и посмотрлъ на верхъ.

— Гд другой человкъ, пріхавшій съ м-съ Вагнеръ? спрашивала вдова.— Ты не знаешь-ли, Мина, отвели ему комнату?

Говоря это, она сошла съ лстницы и, войдя въ коридоръ, увидла Джака. Она вдругъ замерла на мст, словно окаменвъ отъ удивленія или страха. Глаза ея широко раскрылись и она пробормотала вполголоса:

— Гансъ Гримъ! Боже мой, какъ онъ сюда попалъ!

ГЛАВА XXIII.

Вдова почти мгновенно оправилась отъ своего смущенія,

— Я, право, не могла въ первую минуту придти въ себя отъ удивленія, сказала она, обращаясь ко мн и Фрицу:— въ послдній разъ, когда я видла этого человка, онъ былъ слугою въ вюрцбургскомъ университет. Онъ вдругъ ушелъ отъ насъ и никто не зналъ, зачмъ и почему, теперь онъ такъ-же неожиданно появляется въ этомъ дом.

Я посмотрлъ на Джака. На лиц его играла улыбка саркастическаго удовольствія. Ему, очевидно, нравилось пугать г-жу Фонтэнъ. Когда же къ нему подошла Мина, то выраженіе его лица тотчасъ измнилось.

— Вы меня помните, Гансъ? спросила она.

— Да, я васъ помню, барышня. Вы добрая. Вы совсмъ пошли въ папашу. Онъ былъ очень добръ, когда не держалъ въ рукахъ свои подлыя стклянки. Но, послушайте, меня не надо называть моимъ прежнимъ именемъ. Тогда я былъ нмецъ, а теперь сталъ англичаниномъ. Для меня вс націи одинаковы. Но я дорожу своимъ теперешнимъ именемъ, потому что подъ этимъ именемъ меня узнала моя госпожа. У меня другого имени никогда не будетъ. Пожалуйста, называйте меня Соломеннымъ Джакомъ. О, какая у васъ гадкая шляпка! Я вамъ сдлаю получше. А вы, сударыня, прибавилъ онъ,— нехорошо отозвались о моемъ удаленіи изъ университета. Мн это не нравится. Имлъ я право уйти или нтъ?

— Конечно, да, Гансъ.

— Не Гансъ, а Джакъ. Вы изволили слышать, что я только-что сказалъ?

— Да, Джакъ, повторила г-жа Фонтэнъ такимъ смиреннымъ тономъ, который меня удивилъ.

— Укралъ я что-нибудь въ университет?

— Нтъ.

— Такъ отзывайтесь обо мн въ другой разъ съ уваженіемъ. Скажите: ‘мистеръ Джакъ покинулъ университетъ по своему добровольному желанію’. Я спрашиваю васъ, прибавилъ онъ, обращаясь ко мн,— еслибъ вы потеряли въ университет цвтъ вашихъ щекъ и вашихъ волосъ, неужели вы оставались-бы въ университет для того, чтобъ васъ снова отравили?

Послднія слова онъ произнесъ шопотомъ, на ухо. Потомъ онъ снова возвысилъ голосъ:

— Конечно, нтъ, вы удалились-бы, какъ я. Изъ Германіи я отправился во Францію, оттуда въ Англію и въ Лондон попалъ подъ ноги лошадей ея высочества и въ Бедламъ, а, наконецъ, и къ моей госпож. О, Боже мой, я забылъ колокольчикъ. Прощайте, не мшайте мн наблюдать за колокольчикомъ.

Г-жа Фонтэнъ взглянула на меня и знаменательно дотронулась рукою до лба.

— Пойдемте ко мн въ комнату, Джакъ, сказала она,— я вамъ дамъ пость и вы мн разскажете свои похожденія посл того, какъ вы ухали изъ Вюрцбурга.

Она посмотрла на него съ своей обворожительной улыбкой и въ голос ея звучали самыя нжныя поты. Мн показалось, вроятно, по моей дурной привычк всякаго подозрвать, что вдова старалась всячески обойти Джака. Однако онъ не поддался и упорно качалъ головой, указывая на колокольчикъ. Мы вс разошлись, каждый въ свою сторону, и оставили это странное существо на полу въ холодномъ углу коридора.

Черезъ нсколько времени за мною прислала тетка.

Я нашелъ Джака на своемъ мст, у двери его госпожи. Онъ сидлъ у пустого шкафа и былъ усердно занятъ плетеніемъ соломенной шляпы для Мины.

— Все благополучно, Давидъ, сказалъ онъ своимъ обычнымъ покровительственнымъ тономъ: — госпожа хорошо выспалась, хорошо позавтракала и просто молодецъ. Войдите и вы увидите.

Мн она показалась немного утомленной, похудвшей, но все это были мелочи. Я не могу описать, съ какимъ удовольствіемъ я увидлъ посл томныхъ взглядовъ и зминой граціи г-жи Фонтэнъ маленькую, живую, энергичную фигурку моей тетки и ея широко открытые, ясные срые глаза.

— Скажи мн, Дэвидъ, какъ ты нашелъ Джака? спросила она посл первыхъ привтствій.— Не былъ-ли правъ мой мужъ и не хорошо-ли я сдлала, что взялась доказать справедливость его теоріи?

Я чистосердечно поздравилъ ее съ успшнымъ результатомъ ея посщенія Бедлама.

— А теперь поговоримъ о здшней публик, продолжала она,— я вижу, что Келеръ совершенно перемнилъ свое мнніе насчетъ свадьбы сына. А когда я спросила, что это значитъ, то мн отвчали, что все это — работа г-жи Фонтэнъ, которая чудеснымъ образомъ спасла ему жизнь, вылечивъ его отъ смертельной болзни. Правда это?

— Да. Какого вы мннія о ней?

— Спроси меня объ этомъ, Дэвидъ, завтра или посл завтра. Моя голова еще не пришла въ порядокъ посл путешествія и я не могу собраться съ мыслями.

— Вы видли Мину?

— Да, и поцловала ее. Вотъ эта двушка такъ мн по сердцу. Нашъ легкомысленный другъ Фрицъ счастливйшій человкъ на свт.

— Если-бы Мина не выходила замужъ, то, не правда-ли, она была-бы отличной конторщицей, согласно вашему новому плану, замтилъ я.

— Да, я объ этомъ тотчасъ подумала, увидавъ ее, отвчала со смхомъ тетка,— но прошу не издваться надъ моими конторщицами. Я положительно намрена ввести эту полезную реформу въ здшней контор. Впрочемъ, въ виду недавней болзни Келера и его явной опозиціи, я не затрону этого вопроса, пока онъ совсмъ не оправится. Между тмъ мн надо кого-нибудь найти, кто замнилъ бы меня въ Лондон во время моего отсутствія. Теперь всми длами завдуетъ мистеръ Гартрей. Онъ совершенно компетентный для этого человкъ, но, вы знаете, онъ придерживается старинныхъ предразсудковъ. А по преданію, лондонской конторой всегда управлялъ одинъ изъ компаньоновъ фирмы, поэтому онъ умоляетъ меня, если г. Келеръ по болзни не можетъ предпринять такого дальняго путешествія, прислать въ Лондонъ г. Энгельмана. Да, кстати, скажи мн пожалуйста, отчего я еще не видла Энгельмана?

— Онъ не совсмъ здоровъ, отвчалъ я, неохотно касаясь этого щекотливаго вопроса,— и ухалъ отсюда на-время, чтобы отдохнуть и поразвлечься.

— Какъ, оба компаньона больны! воскликнула съ удивленіемъ тетка.— Я видла г. Энгельмана въ первые годы моего замужества. Онъ тогда хвастался, что всегда былъ здоровъ. Онъ не очень уменъ, но добрйшій человкъ и гораздо разсудительне, чмъ полагаютъ… Онъ общалъ быть очень толстымъ подъ старость. Сдержалъ-ли онъ это общаніе молодости? Что съ нимъ?

Я колебался отвтить, но прежде, чмъ и собрался съ мыелями, она пристально посмотрла на меня и предложила другой вопросъ:

— Если ты не можешь мн сказать, что съ нимъ, то хоть скажи, гд онъ? Мн, можетъ быть, придется ему написать.

— Боюсь, что и на этотъ вопросъ я не въ состояніи вамъ отвтить, произнесъ я въ смущеніи, помня очень хорошо, подъ какой строгой тайной мн сообщили адресъ Энгельмана.

— Милосердное небо! воскликнула тетка.— Что значитъ эта тайна? Убилъ онъ друга на дуэли, или убжалъ съ балетной танцовщицей, или проигралъ въ карты вс капиталы фирмы?

Въ эту минуту на лстниц послышались голоса. Мина, постучавъ предварительно въ дверь, вошла въ комнату.

— Мама велитъ васъ спросить, г-жа Вагнеръ, сказала она,— въ какомъ часу вы желаете обдать?

— Я очень благодарна вашей матери за ея любезныя заботы обо мн, отвчала тетка, — но я только что позавтракала и могу подождать до ужина. Погодите на минуту, моя голубушка. Вотъ Дэвидъ выводитъ меня изъ всякаго терпнія, отказываясь объяснить мн причины неожиданнаго отъзда изъ Франкфурта г. Энгельмана. Не можете-ли вы… о, Боже мой, какъ вы покраснли! Вы, конечно, знаете эту тайну, миссъ Мина. Неужели моя догадка о танцовщиц справедлива? Оставь насъ вдвоемъ, Дэвидъ.

Положеніе бдной Мины было нестерпимо-тяжелое, и я ршился сказать всю правду, съ чего, конечно, мн давно слдовало начать.

— Дло въ томъ, произнесъ я, — что бдный Энгельманъ ухалъ отсюда очень разочарованный и совершенно несчастный. Онъ былъ пламенный поклонникъ г-жи Фонтэнъ и кончилъ тмъ, что сдлалъ ей предложеніе.

— Мама очень его сожалла, прибавила Мина,— но, конечно, ей оставалось только ему отказать.

— Я, право, не понимаю вашего ‘конечно’, замтила тетка.

— О, мистрисъ Вагнеръ, воскликнула молодая двушка, какъ-бы оскорбленная словами моей тетки,— г. Энгельманъ годами двадцатью старше мамы… и онъ такой толстый.

— Толщина — вопросъ вкуса, отвчала тетка, ршительно становясь на сторону Энгельмапа, — что-же касается его лтъ, то позвольте вамъ замтить, что мой мужъ былъ двадцатью годами старше меня, но никогда не было на свт четы счастливе насъ. Я боле знаю свтъ, чмъ вы, голубушка, и могу сказать утвердительно, что отказъ г-жи Фонтэнъ — большая ошибка. Она добровольно потеряла случай хорошо устроиться на всю жизнь и сдлала несчастнымъ одного изъ добрйшихъ людей на свт. Нтъ, нтъ! Я не стану съ вами разсуждать объ этомъ. Я подожду, пока вы выйдете замужъ за Фрица. Но я желала-бы поговорить объ этомъ съ вашей матерью. Попросите ее зайти ко мн на нсколько минутъ, когда ей будетъ время.

Слова эти показались Мин не довольно почтительными въ отношеніи ея матери и она позволила себ протестовать въ самой мягкой форм.

— Мама очень щекотлива… начала она, но г жа Вагнеръ ее перебила, нжно потрепавъ по щек.

— Доброе дитя! Я васъ еще боле люблю за вашу защиту матери. Но, между прочими качествами, она старше васъ и пойметъ меня лучше. Сходите за нею.

Мина удалилась изъ комнаты, гордо поднявъ голову, и, проходя мимо меня, шепнула съ негодованіемъ:

— Г-жа Вагнеръ не иметъ ни тни чувства.

— Эта двочка — просто совершенство! воскликнула тетка посл ея ухода, — я думала, что она слабая, нершительная, но теперь вижу, что она съ душкомъ. Этого только ей и недоставало. О, я уврена, она возьметъ Фрица въ руки и сдлаетъ изъ него человка. Онъ нуждается въ руководител. Помяни мое слово, Дэвидъ, ихъ бракъ будетъ самый счастливый!

— Я въ этомъ не сомнваюсь, отвчалъ я,— но меня безпокоитъ, что вы скажете г-ж Фонтэнъ?

— Это зависитъ отъ обстоятельствъ. Я должна прежде узнать, дйствительно-ли Энгельманъ серьезно отдалъ свое сердце на-вки этой дам съ томными глазами и зминой походкой. Можешь ты мн въ этомъ поручиться?

— Могу. Ея отказъ совершенно его уничтожилъ.

— Хорошо. Я заставлю г-жу Фонтэнъ выйти за него замужъ, т. е. если у него нтъ соперника.

— О, милая тетя, какъ вы легко выражаетесь! Подумайте о лтахъ г-жи Фонтэнъ! У нея взрослая дочь.

— Любезный племянникъ, ты ничего не смыслишь въ женщинахъ. По счету лтъ он старютъ, но по чувству он остаются молодыми до смерти. Не врь ни сдинамъ, ни взрослымъ внучатамъ. Въ жизни женщины есть только одна эпоха, когда она не думаетъ о мужчинахъ — это когда она лежитъ въ гробу! Шшъ! Я слышу шелестъ шелковаго платья. Ступай, Дэвидъ!

Въ дверяхъ показалась г-жа Фонтэнъ и я поспшно удалился.

Вдова была очень спокойна и смиренна. Она привтствовала мою тетку грустной улыбкой, ясно говорившей: ‘Топчите подъ ногами мои самыя святыя чувства, я въ вашемъ полномъ распоряженіи’. Если-бы я думалъ, что тетка иметъ хоть какой-нибудь шансъ на успхъ, то сталъ-бы съ безпокойствомъ смотрть на будущность Энгельмана, но я былъ вполн убжденъ въ безполезности ея попытки и спокойно пошелъ въ контору.

ГЛАВА XXIV.

Передъ ужиномъ я отправился за теткой, чтобы проводить ее въ столовую.

— Ну, что? спросилъ я.

— Г-жа Фонтэнъ общала подумать, отвчала она холодно.

Я былъ пораженъ этимъ извстіемъ. Какія причины могли заставить вдову вдругъ перемнить свое ршеніе? Даже пассивная помощь Энгельмана не могла ей быть полезна. Она пользовалась довріемъ Келера, бракъ ея дочери былъ обезпеченъ, ея положеніе въ дом въ качеств экономки гарантировало ей хорошее положеніе, порядочное содержаніе и спокойную жизнь. Зачмъ ей было думать о брак съ человкомъ, къ которому она не питала и не могла питать никакого истиннаго чувства? Я начиналъ соглашаться съ теткой, что я ршительно ничего не смыслю въ женщинахъ.

За ужиномъ г-жа Фонтэнъ и ея дочь были необыкновенно молчаливы. По выраженію лица Мины было ясно видно, что уступка матери ей не нравилась. Впрочемъ, тетка и ея врный пажъ оживляли своей веселостью все общество.

Соломенный Джакъ послдовалъ за нами въ столовую, не дожидаясь приглашенія, и помстился за стуломъ мистрисъ Вагнеръ, въ величайшему отвращенію Жозефа.

— Никто не можетъ служить моей госпож, кром меня, сказалъ онъ,— иногда она даетъ мн кусочекъ чего-нибудь или недопитый свой стаканъ. Но она мн позволяетъ только прихлебнуть. И я боле не хочу. Я знаю, какъ вести себя. Въ моей голов нтъ мста виннымъ парамъ и бедламскимъ штукамъ, Нтъ, успокойтесь. Среди васъ нтъ человка разсудительне меня.

Фридъ громко расхохотался, а Джакъ спокойно произнесъ, обращаясь къ г. Келеру:

— Это, кажется, вашъ сынъ? Онъ нуждается въ старательномъ воспитаніи. Если-бы у меня, по несчастью, были дти, то, кажется, я предпочелъ-бы имть сыномъ Дэвида.

Подобныя выходки Джака, котораго я нарочно подстрекалъ, однако, не забавляли г-жу Фонтэнъ. Она была очень задумчива и только разъ обратилась къ Келеру съ вопросомъ: получилъ-ли онъ письмо отъ сестры? Онъ отвчалъ отрицательно и она снова замолчала. Посл ужина она тотчасъ удалилась подъ предлогомъ головной боли.

На слдующее утро, разбирая въ контор почту, я нашелъ два частныхъ письма: одно изъ Бингена ко мн и другое изъ Вюрцбурга къ г-ж Фонтэнъ. Послднее я тотчасъ отправилъ наверхъ по назначенію.

Извстія объ Энгельман были самыя грустныя. Время и перемна условій жизни не произвели въ немъ счастливой перемны. Онъ жаловался, что у него голова очень тяжела и что въ ушахъ постоянный звонъ. Ему два раза пускали кровь, но это облегчало его только на время. Докторъ предписалъ ему наблюдать строгую діэту и много гулять. Относительно перваго онъ согласенъ былъ на все, но ршительно отказывался встать съ мста. Цлыми часами онъ сидлъ на кресл въ какомъ-то полузабыть и любилъ всего боле лежать въ постели.

Положеніе бднаго Энгельмана меня очень перепугало и я тотчасъ передалъ Келеру полученное мною письмо. Онъ пришелъ въ сильное волненіе.

— Я немедленно поду къ Энгельману! воскликнулъ онъ.

Я позволилъ себ замтить, что его присутствіе въ контор было необходимо и его неожиданное появленіе въ Бинген могло послужить опаснымъ, можетъ быть, даже смертельнымъ ударомъ для Энгельмана.

— Такъ что-же длать? промолвилъ онъ.

— Я думаю, что моя тетка могла-бы оказать вамъ помощь въ этомъ дл, замтилъ я.

— Ваша тетка? Какимъ образомъ?

Я объяснилъ намреніе тетки и согласіе вдовы вновь обдумать свой отказъ. Онъ слушалъ меня, качая головой.

— Г-жа Вагнеръ очень горячая особа, сказалъ онъ, — она не можетъ понять такую сложную натуру, какъ г-жа Фонтэнъ.

— Во всякомъ случа, вы дозволяете мн показать ей это письмо?

— Конечно. Это не можетъ принести вреда, хотя и не поведетъ къ добру.

Идя наверхъ къ тетк, я встртилъ на лстниц Мину. Она плакала.

— Что съ вами? спросилъ я.

— Не останавливайте меня, отвчала она сквозь слезы.

— Но куда-же вы идете?

— Къ Фрицу, я очень несчастна, онъ одинъ можетъ меня хоть немного успокоить.

— Васъ кто-нибудь обидлъ?

— Да, мама. Она въ первый разъ въ жизни заперла передъ моимъ носомъ дверь и не хотла меня впустить въ свою комнату.

— Но отчего?

— Почемъ я знаю. Мн кажется, что въ этомъ виноватъ странный человкъ, о которомъ я вамъ говорила. Вы послали мам письмо, я взяла его у Жозефа и понесла сама. Войдя въ ней въ комнату, я посмотрла на почтовый штемпель и сказала: ‘Вотъ вамъ письмо, мама, изъ Вюрцбурга’. Что-же тутъ было дурного? Она взглянула на меня такъ, какъ-будто я нанесла ей смертельную рану, указала мн молча на дверь и заперла ее за мною на ключъ. Я два раза потомъ стучалась и просила у нея прощенія, она мн не отвтила ни слова. Нтъ, оставьте меня, я хочу видть Фрица!

Я не сталъ ее задерживать. Она снова возбудила въ моей голов сомннія и подозрнія.

Не было-ли это письмо отвтомъ на то, которое вдова писала при Мин? Не получила-ли она извстія, что ея старый обожатель внезапно умеръ и что ея вексель перешелъ въ руки его наслдника? Если мои догадки были справедливы, то неудивительно, отчего она выслала дочь изъ комнаты и заперла дверь.

Узнавъ о несчастномъ положеніи Энгельмана, моя тетка не стала терять времени на выраженіе своего горя, а прямо воскликнула:

— Пошли ко мн вдову. Если подъ ея шелковымъ платьемъ бьется сердце, то я напишу Энгельману радостную всть съ вечерней-же почтой.

Я отвчалъ, что, по словамъ Мины, г-жа Фонтэнъ была нездорова и заперлась въ своей комнат.

— Покажи мн, Дэвидъ, ея комнату, сказала энергичная женщина, быстро вставая, — и положись на меня. Я все устрою.

Я проводилъ ее и она шепнула мн:

— Подожди меня въ моей комнат.

Уходя, я слышалъ, какъ она постучалась въ дверь и громко сказала:

— Это я, г-жа Вагнеръ, мн надо съ вами переговорить о важномъ дл.

Отвта вдовы я не могъ разслышать. Но черезъ секунду снова раздался голосъ тетки:

— Хорошо. Прочтите только письмо. Я вамъ подпихну его подъ дверь и подожду отвта.

Потомъ дверь отворилась и снова захлопнулась.

Тетка пришла обратно въ свою комнату не ране получаса. Она казалась очень серьезной и задумчивой. Я подумалъ, что она наврно не успла въ своей попытк, но съ первыхъ ея словъ оказалось, что я ошибался.

— Дло въ шляп, сказала она, — мн поручено написать сегодня Энгельману, что вдова сожалетъ о своемъ слишкомъ поспшномъ отказ. Это ея собственныя слова.

— Такъ подъ ея шелковымъ платьемъ бьется сердце? спросилъ я.

Тетка ничего не отвчала и стала молча ходить по комнат, очевидно, чмъ-то недовольная, но мною или собой — я ршительно не зналъ. Вдругъ она сла рядомъ со мною и, ударивъ меня по плечу, воскликнула:

— Дэвидъ, я только-что сдлала неожиданное открытіе. Если ты хочешь видть передъ собою низкаго злодя, то посмотри на меня.

Эти слова были такъ нелпы и произнесены такимъ серьезнымъ тономъ, что я разсмялся. Она не обратила на мой смхъ ни малйшаго вниманія.

— Можешь-ли ты поврить, что я колеблюсь писать Энгельману? продолжала она.— Дэвидъ, я заслуживаю тлеснаго наказанія. Я не врю г-ж Фонтэнъ.

— Отчего? спросилъ я съ понятнымъ интересомъ.

— Вотъ въ томъ-то и гнусность съ моей стороны, что я не могу сказать, почему. Г-жа Фонтэнъ говорила прекрасно, съ чувствомъ и очень нжно. Но все время какой-то внутренній голосъ мн нашептывалъ: ‘Не врь ей, у ноя какіе-нибудь личные разсчеты’. Увренъ-ли ты, Дэвидъ, что она отъ легкаго нездоровья заперлась въ комнат и стала такая блдная, страшная? Не знаешь-ли ты чего о ея длахъ? Не случилось-ли чего-нибудь для нея непріятнаго посл отъзда Энгельмана и не думаетъ-ли она, что онъ будетъ ей теперь полезенъ?

Эта мысль никогда не приходила мн въ голову. Но теперь я задалъ себ вопросъ: а что, если вексель предъявятъ ко взысканію ране свадьбы Мины? Въ этомъ случа Энгельманъ, какъ ея будущій мужъ, могъ заплатить за нее по векселю.

— Говори всю правду, Дэвидъ, воскликнула тетка, бросая на меня проницательный взглядъ,— ты также не вришь ей, не зная почему?

— Я ршительно ничего не знаю, отвчалъ я,— я хожу въ потемкахъ и строю предположенія наугадъ. Быть можетъ, событія докажутъ, что я совершенно ошибаюсь. Не требуйте, чтобы я позорилъ г-жу Фонтэнъ подозрніями, которыя ни на чемъ не основаны. Но позвольте мн сдлать предложеніе, которое, кажется, поможетъ намъ выйти изъ этого затруднительнаго положенія.

— Ну, говори, Дэвидъ, произнесла тетка, едва сдерживая свое нетерпніе,— но для шотландца ты ужасно остороженъ.

— Увдомьте Энгельмана о перемн мннія вдовы, сказалъ я,— но не по почт. Я видлъ его тотчасъ посл объясненія съ г-жею Фонтэнъ, и онъ былъ такъ оскорбленъ самой формой ея отказа, что врядъ-ли захочетъ сдлать вторую попытку. Я даже сомнваюсь, повритъ-ли онъ ея теперешнему сожалнію. Конечно, я могу ошибаться, но мн кажется, что всего лучше, если я самъ отвезу ваше письмо въ Бингенъ и увижу, какое оно произведетъ на него дйствіе.

— Прекрасный совтъ, отвчала тетка, одобрительно кивая головой, — но я беру примръ съ тебя, Дэвидъ, и предполагаю ничего не говорить г-ж Фонтэнъ о цли твоей поздки. Пусть она думаетъ, что ты похалъ въ Бингенъ по случаю неблагопріятныхъ извстій объ Энгельман. Или, еще лучше, ты можешь захать въ Бингенъ по дорог въ Англію. Ничего не будетъ страннаго, если ты мимоздомъ навстишь Энгельмана.

Эти слова тетки поставили меня въ тупикъ.

— Разв я долженъ непремнно вернуться въ Лондонъ? спросилъ я, далеко необрадовапный подобной перспективой.

— Любезный другъ, отвчала тетка, — я должна брать въ соображеніе и другіе интересы, кром интересовъ г. Энгельмана. Гартрей ждетъ моихъ распоряженій, ни Энгельманъ, ни Келеръ не въ состояніи хать въ Лондонъ, а мое присутствіе во Франкфурт необходимо, пока здшнія дла уладятся. Я поэтому желаю, чтобы ты все это объяснилъ м-ру Гартрею и помогъ ему завдывать конторой. Я никому такъ не довряю, какъ теб, Дэвидъ, и нахожусь вынужденной просить тебя отправиться тотчасъ-же въ Лондонъ.

Мн оставалось только повиноваться. Тетка спросила совта Келера и онъ вполн согласился, что одинъ я могъ оказать дйствительную помощь м-ру Гартрею. Поэтому было ршено, что я остановлюсь на день въ Бинген и напишу подробный отчетъ о состояніи Энгельмана, а потомъ поду въ Лондонъ какъ можно скоре.

Такимъ образомъ обстоятельства вынудили меня покинуть сцену, прежде чмъ начался послдній актъ драмы. ‘Мальпостъ’ отходилъ въ шесть часовъ утра. Я вечеромъ уложилъ вещи и простился со всми въ дом, за исключеніемъ г-жи Фонтэнъ, которая по-прежнему оставалась въ своей комнат и велла мн сказатъ, что она слишкомъ больна, чтобы принять меня. Добрая Мина сердечно меня поцловала и взяла съ меня слово, что я вернусь къ ея свадьб. Мой отъздъ ее непріятно поразилъ.

— Вы привезли мн счастье, промолвила она со слезами,— и я боюсь, чтобы вы его не увезли. О, Дэвидъ, какъ-бы я желала, чтобы вы остались съ нами.

— Ну, красавица моя, перебила ее тетка,— не плачьте. Не надо его разстроивать. Позжай съ Богомъ, Дэвидъ, и думай только о томъ времени, когда ты будешь компаньономъ нашей фирмы.

О, какая это была женщина! Теперь такихъ вы не встртите, мои молодые читатели.

Соломенный Джакъ былъ единственный человкъ, проводившій меня на слдующее утро. Вс въ дом, кром него, спали. Я думалъ, что онъ меня позабавитъ на прощаніе, но его послднія слова просто привели меня въ ужасъ.

— Я хочу васъ кое о чемъ спросить, прежде чмъ вы удете, сказалъ онъ мн шепотомъ, когда я уже выходилъ въ сни.

— Ну, поторопись, Джакъ.

— Хорошо, Дэвидъ. Я вчера говорилъ съ Миной о болзни г. Келера. Правда, что его вылечили лекарствомъ въ синей стклянк?

— Правда.

— Послушайте, Дэвидъ. Я думалъ всю ночь. Меня также вылечили лекарствомъ изъ синей стоянки.

Я остановился и пристально посмотрлъ на него. Джакъ нагнулся ко мн и еще боле понизилъ голосъ.

— Я былъ отравленъ, произнесъ онъ, — и хочу знать: кто отравилъ г. Келера?

МЕЖДУ ЧАСТЯМИ.
Мистеръ Дэвидъ Глени является съ своей кореспонденціей и бросаетъ новый свтъ на свой разсказъ.

I.

Будьте такъ добры, прочитайте слдующее письмо секретаря стряпчаго Шмукля къ муниципальному совтнику Гофу:

‘Милостивый государь, прошу васъ боле не безпокоиться о г-ж Фонтэнъ. Если она выдетъ изъ Франкфурта, то не тайкомъ, какъ изъ Вюрцбурга. Я не потеряю ее изъ виду до тхъ поръ, пока не наступитъ срокъ ея векселю. Она теперь состоитъ экономкой фирмы Вагнеръ, Келеръ и Энгельманъ и, повидимому, тутъ и останется, если не помшаютъ непредвиднныя обстоятельства, за которыми я буду зорко слдить. Въ моей памятной книжк срокъ векселю означенъ 31-го декабря настоящаго года. Такъ-какъ платежъ долженъ состояться въ Вюрцбург, то, въ случа неуплаты денегъ, протестуйте его и въ тотъ же день пришлите мн по почт, а я приму мры для немедленнаго взысканія долга судебнымъ порядкомъ.

‘Примите мою глубокую благодарность за присланный мн впередъ гонораръ и врьте искреннему уваженію вашего преданнаго слуги’.

II.

Потомъ я представляю копію съ письма, написаннаго покойнымъ професоромъ химіи Фонтэномъ одному изъ своихъ ученыхъ товарищей, который еще живъ, но разршилъ мн напечатать этотъ драгоцнный документъ, съ тмъ условіемъ, однакожь, чтобы не называть фамиліи лица, которому адресовано это письмо.

‘Мой уважаемый другъ и товарищъ, вы очень удивитесь, получивъ отъ меня такъ скоро новое письмо. Но дло въ томъ, что я имю сообщить вамъ очень интересную новость. Несчастный случай далъ мн возможность испробовать дйствіе одного изъ моихъ реактивовъ на живомъ человческомъ организм. Въ послднемъ моемъ письм я извщалъ васъ, что я ршилъ боле не пользоваться формулой составленія знаменитыхъ ядовъ Борджіа, оставленныхъ мн посл смерти моимъ высокоуважаемымъ учителемъ венгерцемъ. Вы помните, что дв пробы этихъ ядовъ, которыя мн удалось составить, имютъ свойства, подобно другимъ ядамъ, извстнымъ современной медицинской наук, оказывать благодтельное дйствіе въ нкоторыхъ болзняхъ, если принимать эти ядовитыя вещества строго опредленными дозами. Если я доживу до того, что введу ихъ въ общее употребленіе для этой благодтельной цли, то все же останется роковая опасность, что эти средства, какъ вс зловщія лекарства, могутъ быть пагубными въ рукахъ невжды или злодя. Въ виду чего я считаю своимъ долгомъ ограничить вредные результаты этихъ реактивовъ, посвятивъ себя на открытіе успшно дйствующихъ противоядій, прежде чего я не примню къ медицин извстныя мн средства. Я и раньше занимался этой частью химіи, которую можно назвать предохранительной, и отчасти достигъ своей цли.

‘Шифрованная формула, которую я прилагаю при семъ, составляетъ противоядіе противъ одного изъ извстныхъ намъ съ вами ядовъ, который вы предложили назвать ‘александровымъ виномъ’. Что-же касается другого яда, который, какъ вы, конечно, помните, я назвалъ ‘зеркальными каплями’, то, къ сожалнію, я не могъ еще составить къ нему противоядія.

‘Объяснивъ вамъ, такимъ образомъ, положеніе, въ которомъ я теперь нахожусь, я перейду къ удивительному случаю, приключившемуся со мною.

‘Дв недли тому назадъ, выходя изъ аудиторіи, я встртилъ посланнаго, онъ очень просилъ меня поспшить домой къ больному моему слуг, уже два дня неисполнявшему, за болзнью, своихъ обязанностей, но который не хотлъ меня безпокоить, увряя, что все пройдетъ. По счастью, одинъ изъ моихъ лаборантовъ его увидалъ и тотчасъ послалъ за мною. Этотъ слуга былъ полундіотъ, безпомощное, бдное существо, которое я взялъ изъ сожалнія. Онъ убиралъ лабораторію и мылъ химическую посуду. Ни на что другое онъ и не былъ-бы способенъ. Представьте себ мой ужасъ, когда, подойдя въ его постели, я увидалъ ясные симптомы отравленія ‘александровымъ виномъ’. Я тотчасъ бросился въ лабораторію и вынулъ изъ запертаго ящика противоядіе. Рядомъ съ нимъ всегда стоялъ и самый ядъ. Теперь его не было. Обыскавъ всю лабораторію, я нашелъ стклянку съ ядомъ на полк. Впервые въ жизни я сдлалъ непростительную неосторожность: ушелъ изъ лабораторіи, не приведя всего въ порядокъ. Несчастному идіоту понравился цвтъ ‘александрова вина’ и онъ, по его собственнымъ словамъ, хотлъ попробовать, такъ-же ли оно хорошо на вкусъ. По сдланному мною дознанію, оказалось, что это случилось по крайней мр тридцать шесть часовъ тому назадъ. Вы можете себ представить, въ какомъ я былъ отчаяніи. Боясь, чтобы мн не были запрещены дальнйшіе опыты, имвшіе столь роковые результаты, я скрылъ отъ всхъ своихъ товарищей мою оплошность и професора медицины заключили, что болзнь бднаго слуги — совершенно новый случай въ ихъ практик.

‘Въ отношеніи того, какъ давать противоядіе, я могъ руководствоваться только моими опытами надъ собаками и кроликами. Ошибся-ли я въ доз по забывчивости или изъ чрезмрной ревности, но я давалъ этихъ капель несчастному слишкомъ много и слишкомъ часто. Онъ выздоровлъ, но кровь его подверглась какой-то непонятной реакціи и не только цвтъ лица совершенно перемнился, но и волосы посдли. Посл этого я уменьшилъ дозу, и чтобъ уже боле никогда не могло произойти ошибки, я записалъ количество дозы на бумажк, которую привязалъ къ стклянк. Тутъ-же я означилъ и количество яда, которое, по моему соображенію, онъ принялъ. При этомъ надо замтить, что если противоядіе долго держать, то его надо предохранять отъ вліянія свта, держа въ синей стклянк. Наконецъ, я нашелъ, что при леченіи отравленія этимъ средствомъ очень полезна растительная пища.

‘Чтобъ скрыть отъ всхъ случившееся, я самъ ухаживалъ за несчастнымъ и открылъ тайну только жен, которая оказала мн въ этомъ большую помощь. Когда онъ выздоровлъ, то мгновенно исчезъ, вроятно, онъ боялся войти опять въ лабораторію. Во всякомъ случа, я его боле не видалъ и ничего о немъ не слышалъ.

‘Изъ всего этого вы поймете, что я не довольно еще увренъ въ своемъ открытіи, чтобъ сообщить о немъ кому-нибудь, кром васъ, и даже васъ я прошу, уничтожьте шифрованную формулу посл ея прочтенія и ждите отъ меня новыхъ опытовъ. А пока прощайте’ {‘Александрово вино’ иметъ своимъ происхожденіемъ смерть Ридриго Борджіа, боле извстнаго подъ именемъ папы Александра VI, который выпилъ по ошибк чашу вина, отравленнаго имъ самимъ съ цлью убить другого.

Рецептъ ‘зеркальныхъ капель’, говорятъ, нашли за деревянной стнкой большого зеркала, принадлежавшаго Лукреціи Борджіа. Отчего этотъ ядъ такъ и названъ.}.

III.

Третье и послднее письмо писано мною и адресовано къ моей тетк во время ея пребыванія во Франкфурт.

‘Я пишу къ вамъ, милая тетушка, въ большомъ волненіи. Приготовьтесь услышать непріятную всть.

‘Вчера, поздно вечеромъ, я пріхалъ въ Бингенъ, Меня ждалъ слуга и, спросивъ мою фамилію, сообщилъ, что добрый г. Энгельманъ умеръ въ то самое утро отъ удара. Наканун онъ былъ очень мраченъ и, ложась спать, сказалъ своимъ родственникамъ: ‘Если я поправлюсь, то я желалъ-бы выписать сюда Дэвида и похать съ нимъ въ нашу лондонскую контору’. Онъ чувствовалъ себя очень нехорошо, но не позволилъ дослать за докторомъ. Братъ помогъ ему пойти въ его комнату и спросилъ что-то о положеніи его длъ. Онъ отвчалъ съ нетерпніемъ: ‘Келеръ обо всемъ этомъ знаетъ, предоставьте все ему’.

‘При мысли, что добрый старикъ жилъ спокойно и счастливо, пока не познакомился по моей милости съ г-жею Фонтенъ, сердце мое болзненно сжимается и я горько сожалю, что вы не послали кого-нибудь другого во Франкфуртъ вмсто меня.

‘Похороны его будутъ черезъ два дня. Я надюсь, что вы не сочтете нарушеніемъ моихъ обязанностей желаніе отдать ему послдній долгъ. Посл этого немедленно направлюсь въ Лондонъ, не останавливаясь нигд по дорог’.

‘Пишите мн въ Лондонъ, милая тетушка. Кланяйтесь Мин и Фрицу, да попросите и ихъ писать мн. Свидтельствуйте мое почтеніе г. Келеру и мое полное сочувствіе его горю. Мн хорошо извстно, какъ горячо любилъ онъ своего стараго друга’.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
Мистеръ Дэвидъ Глени собираетъ матеріялы и продолжаетъ свой разсказъ исторически-правдиво.

ГЛАВА I.

Въ первой части этого разсказа я говорилъ какъ очевидецъ, но во второй я долженъ основываться на свденіяхъ, полученныхъ мною отъ другихъ лицъ, по причин моего отсутствія изъ Франкфурта. Эти свденія состоятъ изъ писемъ, словесныхъ разсказовъ и отрывковъ изъ дневника, найденнаго посл смерти составлявшаго его лица, такимъ образомъ, вс три источника моего дальнйшаго повствованія отличаются самой строгой достоврностью.

Въ начал декабря мсяца г. Келеръ послалъ за г-жею Фонтэнъ, прося придти къ нему въ кабинетъ, такъ-какъ онъ имлъ сообщить ей кое-что очень важное.

— Я надюсь, что вы чувствуете себя сегодня лучше, сказалъ онъ, идя навстрчу вдов, когда она вошла въ комнату.

— Благодарю васъ, отвчала она едва слышнымъ голосомъ и опустивъ глаза,— но я не могу сказать, чтобъ мн было лучше.

— Я могу вамъ сообщить новость, которая подйствуетъ на васъ лучше всякаго лекарства, продолжалъ Келеръ:— наконецъ, я получилъ отъ своей сестры отвтъ насчетъ свадьбы.

При послднихъ его словахъ вдова вскочила со стула. Блдное лицо ея вдругъ побагровло и потомъ такъ-же быстро посинло. Она затряслась и едва не упала. Келеръ только усплъ ее подхватить.

— Вамъ, право, надо посовтоваться съ докторомъ, сказалъ онъ очень серьезно,— ваши нервы ужасно разстроены. Не дать-ли вамъ чего?

— Да, стаканъ воды. Будьте такъ добры, позвоните.

— Нечего звонить, у меня есть вода въ сосдней комнат.

И онъ хотлъ пойти за водой, но вдова его остановила.

— Одно слово. Вы простите любопытству матери. Ваша сестра назначаетъ день для свадьбы?

— Да, она предлагаетъ назначить свадьбу 30-го декабря.

Съ этими словами онъ удалился.

Вдова въ его отсутствіе начала что-то считать по пальцамъ.

— Все равно, это случится посл свадьбы моей дочери, прошептала она, просіявъ:— свадьба 30-го, а срокъ векселя 31-го. Одинъ день меня спасаетъ. Одинъ день.

Келеръ тотчасъ вернулся со стаканомъ воды. Его удивила неожиданная въ ней перемна.

— Вы совсмъ другая женщина, воскликнулъ онъ: — вы совсмъ перемнились.

— Мои нервы разыгрываютъ со мною странныя шутки, отвчала она, выпивъ все таки воду.

— Моя сестра надется пріхать сюда въ послднихъ числахъ этого мсяца, сказалъ Келеръ, садясь рядомъ со вдовою,— но такъ-какъ она очень слабаго здоровья, то проситъ назначить свадьбу 30-го числа, на случай непредвиднныхъ отсрочекъ. Я надюсь, что вамъ довольно времени для приготовленія приданаго.

— Съ избыткомъ, отвчала г-жа Фонтэнъ, грустно улыбаясь,— мн придется разсчитывать на одну красоту моей дочери въ день свадьбы, безъ помощи портнихъ и ювелировъ.

— Моя сестра намрена отчасти замнить ювелира, замтилъ съ улыбкой Келеръ.— Она привезетъ для подарка невст драгоцнное жемчужное ожерелье, которое подарила моей матери императрица Марія-Терезія.

Г-жа Фонтэнъ радостно всплеснула руками. Жемчужное ожерелье, подаренное императрицей, представляло цлое состояніе для ея дочери.

— Я не могу, какъ слдуетъ, вполн выразить мою благодарность, воскликнула она,— пусть это сдлаетъ моя дочь.

— Вашей дочери надо поскоре сообщить эту добрую всть, сказалъ Келеръ.— Я понимаю, какъ вы горите желаніемъ увидть Мину, и я васъ боле не задерживаю. Но еще одно слово. Вы,конечно, пригласите тхъ родственниковъ и друзей, присутствіе которыхъ на свадьб было бы вамъ пріятно?

— Мои родители отказались отъ меня посл моей свадьбы, отвчала она, смиренно поднявъ глаза къ потолку,— родственники моего мужа, какъ здшніе, такъ и брюсельскіе, отказались помочь мн въ нужд. А что касается друзей, то у насъ только одинъ другъ, это вы, добрый г. Келеръ. Благодарю васъ, еще разъ благодарю.

Она тихо опустила глаза и вышла изъ комнаты. Прекрасная вдова была всего великолпне сзади. И даже Келеръ, на котораго не дйствовали женскія прелести, проводилъ ее глазами, сознавая внутренно, что г-жа Фонтэнъ была удивительно сложена.

На лстниц она встртила служанку.

— Гд Мина, спросила она съ нетерпніемъ,— въ своей комнат?

— Нтъ, въ вашей. Она только-что туда вошла.

Вдова взбжала по лстниц съ легкостью молодой двушки. Дверь ея комнаты была настежъ отворена. Мина сидла на диван съ работою въ рукахъ. Увидавъ мать, она поспшно вскочила.

— Я вамъ мшаю, мама? воскликнула она,— но я хотла показать вамъ эту вышивку. Я не умю ее окончить.

Г-жа Фонтэнъ выхватила изъ ея рукъ вышивку и бросила на полъ, потомъ обняла дочь и приподняла на воздухъ, какъ ребенка.

— День твоей свадьбы назначенъ! воскликнула она,— ты будешь внчаться 30-го декабря.

Она горячо прижала дочь къ своей груди.

— О! радость моя, продолжала она: — у тебя такіе прелестные волосы. Мы ихъ не будемъ причесывать подъ внецъ, а распустимъ.

И она покрывала поцлуями хорошенькую головку Мины. Потомъ она вдругъ оттолкнула ее и, бросившись на диванъ, зарыдала.

— Зачмъ ты вздрогнула, когда я вошла? воскликнула она какимъ то дикимъ голосомъ,— ты точно боишься меня. Зачмъ ты спросила, не мшаешь-ли мн? О, Мина, Мина! Неужели ты не можешь забыть того дня, когда я тебя не пустила въ свою комнату! Вдь я тогда потеряла голову, сошла съума отъ заботъ. О, дитя мое, зачмъ ты такъ холодно меня встртила, когда я принесла теб эту радостную всть? О, Боже мой! Неужели мн не видать боле счастливой минуты, чмъ нибудь не отравленной! Вс говорятъ, что ты, Мина, походишь на отца. Неужели у тебя нтъ сердца, какъ у него? Ну, ну, прости меня, я такъ сказала, не подумавъ. Просто у меня разыгрались нервы, не обращай на меня вниманія. Сядь ко мн на колни, какъ въ дтств, и поговоримъ о твоей свадьб.

— О, милая, милая мама, откуда это приходитъ вамъ въ голову, что я холодная и неблагодарная дочь, промолвила Мина, обвивая своими руками ея шею и цлуя ее,— знаете, что я думаю?

— Что, голубушка?

— Что вы меня слишкомъ любите. Я не хотла-бы быть на мст того человка, который стоялъ-бы завдомо для васъ между мною и моей свадьбой.

Г-жа Фонтэнъ улыбнулась.

— О, глупый ребенокъ, ты думаешь, что я тигрица, отвчала она весело.— Ну, поцлуй еще разъ твою тигрицу.

Она нагнула голову, но вдругъ глаза ея остановились на дверц шкафа въ противоположной стн.

— Это слишкомъ эгоистично съ моей стороны, воскликнула она,— я и забыла о твоемъ жених. Ступай поскоре и объяви Фрицу радостную всть.

И она проводила Мину до дверей. Потомъ быстро вернулась и подбжала въ шкафу. Глаза ее не обманули: ключъ торчалъ въ замк.

ГЛАВА II.

Г-жа Фонтэнъ упала въ вросло, дрожа всмъ тломъ.

Она не спускала глазъ съ ключа. Онъ былъ старинный, но прекрасно сдланный и съ надписью: ‘шкафъ розовой комнаты’, которую такъ называли отъ розовой мебели и занавсокъ.

‘Что это, у меня точно мозгъ разложился? подумала она, — разв можно такъ забывать, такъ рисковать?’

Она встала и отворила шкафъ. На нижнихъ двухъ полкахъ лежало ея блье, акуратно сложенное, а на верхней стоялъ простой деревянный ящикъ въ два фута вышины и въ одинъ футъ ширины. Притаивъ дыханіе, г-жа Фонтэнъ осмотрла его и потомъ, тихонько вынувъ изъ шкафа, поставила на полъ. На стол подл окна виднлись неоконченный акварельный рисунокъ и увеличительное стекло. Вдова взяла это стекло и старательно осмотрла въ него то мсто на верхней полк, гд стоялъ ящикъ. Легкій слой пыли, невидный простому глазу, но окружавшій ящикъ съ четырехъ сторонъ, сохранялся въ своемъ первобытномъ вид. Это обстоятельство ясно доказывало, что ящикъ не трогали съ мста въ ту четверть часа, на которую она отлучалась изъ комнаты. Она поставила его обратно въ шкафъ и свободно перевела дыханіе.

Но все-таки она не могла простить себ подобной неосторожности.

‘Если я начинаю терять хладнокровіе, то эта потеря невознаградима, подумала она, объясняя случившееся тмъ, что она поспшила скоре къ Келеру, надясь услышать что-нибудь о свадьб дочери,— если это случится еще разъ…’

Она не окончила этой мысли, пошла къ двери и заперла ее. Потомъ она вернулась къ шкафу, снова вынула ящикъ, поставила его къ себ на колни и открыла. Ясные слды на крышк показывали, что замокъ былъ когда-то взломанъ и ключъ былъ такъ крпко всунутъ, что его нельзя было ни повернуть, ни вынуть. Сомнваясь теперь въ своей осторожности, вдова спросила себя, не лучше-ли опорожнить ящикъ и послать его къ слесарю, чтобы врзать новый замокъ съ ключемъ.

‘Но куда мн на это время спрятать стоянки?’ прибавила она мысленно.

Она вынула изъ ящика и поставила подл себя на полъ т страшныя шесть стклянокъ, о которыхъ особенно заботился ея мужъ передъ своей смертью. Он были разной величины и разнаго цвта, на трехъ надписи были непонятны для г-жи Фонтэнъ, какъ написанныя на латинскомъ язык и еще сокращенно. Четвертая стклянка, которую она вннула по порядку, была завернута въ толстую бумагу, извнутри исписанную шифрованной грамотой, наружная отдльная надпись была на нмецкомъ язык и слдующаго содержанія:

‘Доза ‘зеркальныхъ капель’, согласно опытамъ, дланнымъ надъ животными, такая-же, какъ и доза ‘александрова вина’. Но дйствіе боле быстрое и не оставляетъ видимыхъ слдовъ, которые могли-бы оказаться при вскрытіи тла’.

Эти строки были зачеркнуты перомъ, гораздо поздне, судя по цвту чернилъ. Въ конц ярлыка было прибавлено также свжими чернилами:

‘Посл всхъ моихъ опытовъ я не могу указать на врное противоядіе этому адскому яду. При такихъ обстоятельствахъ я не смю ввести его въ медицину. Я хотлъ его бросить, но не люблю признавать себя побжденнымъ. Если я проживу еще долго, то попробую счастья съизнова, когда мой умъ немного освжится другими занятіями’.

Прежде чмъ завернуть стклянку по-прежнему въ толстую бумагу, г-жа Фонтэнъ жадно посмотрла на непонятныя для нея шифрованныя строки. Можетъ быть, тутъ скрывалось извстіе объ открытіи противоядія или разсказъ о новыхъ опытахъ, выказывавшихъ свойства яда въ новомъ свт. И все это было для нея тайной!

Пятая стклянка въ ящик заключала въ себ ‘александрово вино’, а шестая и послдняя была та самая синяя стклянка, которая играла такую важную роль въ чудесномъ выздоровленіи г. Келера. Ярлыкъ съ нея былъ снятъ и лежалъ отдльно въ ящик. На немъ было написано по-нмецки:

‘Противоядіе ‘александрову вину’. Доза, если приключится роковая случайность или преступленіе, означена на маленькомъ лоскутк бумаги, прившенномъ къ стклянк. Случайно было приято дв драхмы яда (совершенно достаточная доза для смерти) и я наблюдалъ его дйствіе. Оно было такъ медленно, что черезъ тридцать шесть часовъ противоядіе оказало свою силу. Дозу противоядія надо повторять каждые четыре часа. Каждый, ухаживающій за паціентомъ, можетъ убдиться въ окончательномъ спасеніи отравленнаго субъекта и въ необходимости превратить дозы по слдующимъ симптомамъ: прекращенію дрожи въ рукахъ, появленію испарины и замн безсознательнаго состоянія спокойнымъ сномъ. Посл этого втеченіи недли или десяти дней необходимо держаться растительной діэты, это непремнное условіе скораго выздоровленія’.

Г-жа Фонтэнъ положила въ ящикъ ярлыкъ и посмотрла на стоявшія передъ нею на полу дв стклянки.

‘Власть, о которой я мечтала всю жизнь, наконецъ, въ моихъ рукахъ, думала она съ улыбкой торжества,— я одна изъ всхъ людей могу повелвать жизнью и смертью, они мои слуги! Вы, г. Келеръ, не хотли меня слушать. Что-же заставило васъ преклониться передо мною и стать благодтелемъ моей дочери? Одинъ мой слуга — смерть, положилъ васъ въ постель, а другой — жизнь, поднялъ васъ на ноги. Какое завидное, могучее положеніе! Я здсь окружена многочисленнымъ населеніемъ этого города и каждое существо, отъ самаго высшаго до самаго низшаго, находится въ моихъ рукахъ’.

Она взглянула въ окно, и ея обыкновенно томные глаза засверкали адской красотой. Она казалась въ эту минуту демономъ въ образ человка. Но прошло мгновеніе — и она дрожала всмъ тломъ, какъ слабая женщина. Что-же случилось? Кто-то постучался въ дверь. Боле ничего.

— Кто тамъ? воскликнула она.

— Это я, г-жа Фонтэнъ, отвчалъ голосъ Соломеннаго Джака:— впустите меня.

— Что вамъ надо, Джакъ? спросила вдова дружескимъ тономъ.

— Я хочу вамъ показать мои ключи.

‘Какое мн дло до ключей съумасшедшаго дурака?’ подумала г-жа Фонтэнъ, но отвчала все тмъ-же искуственно дружескимъ тономъ:

— Извините меня, Джакъ, вамъ придется немного подождать. Я не могу васъ сейчасъ впустить.

— Отчего?

— Я одваюсь. Приходите черезъ полчаса и я васъ приму съ удовольствіемъ.

Онъ ничего не отвчалъ, но его поступь была такъ неслышна, что вдов невозможно было убдиться, тутъ-ли онъ или нтъ. Она подождала съ минуту и, пріотворивъ дверь, выглянула въ коридоръ. Джакъ исчезъ. Она снова заперла дверь своей комнаты.

‘Я надюсь, что онъ не обидлся’, подумала она, возвращаясь къ пустому ящику.

Она постоянно боялась, чтобъ Джакъ не сталъ разсказывать о своемъ пребываніи въ лабораторіи вюрцбургскаго университета и о болзни, симптомы которой были такъ похожи на симптомы таинственнаго недуга г. Келера. Конечно, никто не обратилъ-бы большого вниманія на слова съумасшедшаго, но все-же они могли возбудить сомнніе, особенно въ г-ж Вагнеръ, которая, повидимому, такъ-же подозрительно относилась въ нмецкимъ дамамъ, какъ ея племянникъ. Поэтому она ршилась сдлать ему небольшой подарокъ, чтобы расположить его въ свою пользу и забрать въ руки.

Между тмъ она вынула свой туалетный несесеръ и смрила, войдетъ-ли въ него самая длинная изъ стоянокъ (съ противоядіемъ), но она оказалась слишкомъ длинной. Чемоданы-же ея были снабжены обыкновенными замками и слишкомъ велики, чтобъ поставить ихъ въ шкафъ. Такимъ образомъ, ей приходилось или поставить на-время вс шесть стклянокъ просто въ шкафъ, или отказаться отъ своего намренія сдлать новый замокъ для ящика. Конечно, она могла снова забыть ключъ въ шкафу, но могло-ли это быть посл только-что испытаннаго ею страха?

Она уже поставила дв стклянки на верхнюю полку шкафа, какъ вдругъ ее остановила новая мысль.

Вс товарищи ея мужа въ вюрцбургскомъ университет, даже студенты старшихъ курсовъ, знали хоть по наружному виду ящикъ съ реактивами професора Фонтэна. Наконецъ, его легко было признать по выжженному на крышк его вензелю. А что, если-бы кто-нибудь изъ этихъ лицъ находился случайно во Франкфурт и вдругъ увидалъ украденный ящикъ въ лавк слесаря? Конечно, подобное совпаденіе обстоятельствъ было невроятно, но оно возможно, и этого достаточно. Кто кром пошлаго дурака дерзнетъ въ ея критическомъ положеніи на такой рискъ? Вмсто того, чтобъ доврить ящикъ слесарю, она ршила сжечь его, а стклянки хранить въ шкафу. Поэтому она поставила стклянки на верхнюю полку, но опять остановилась. Отдльный ярлыкъ отъ синей стклянки ее пугалъ. Еслибъ онъ по какой-нибудь случайности попалъ въ руки Келера или другого лица, то ея тайна открылась-бы. Вдова взяла ярлыкъ и, подойдя къ камину, хотла бросить его въ огонь. Но снять новая мысль блеснула въ ея голов.

Еще оставались дв дозы противоядія. Кто могъ сказать, что она боле никогда не будетъ нуждаться въ немъ? Могла-ли она поручиться, что, уничтоживъ ярлыкъ, она запомнитъ инструкцію о промежуткахъ времени между пріемами, о симптомахъ выздоровленія, о срок растительной діэты? Она снова прочитала надпись на ярлык до фразы, начинавшейся словами: ‘дозы надо повторять’, и ршила, что вся послдующая часть надписи, которая именно была ей необходима, не заключала въ себ ничего опаснаго.

Что-же касается количества пріема, то она не могла этого забыть, такъ-какъ въ стклянк оставалось всего на два раза, по дв драхмы. Поэтому, замкнувъ шкафъ и положивъ ключъ въ карманъ, она стала спокойно ждать Джака. По ея часамъ полчаса уже давно прошли, она отворила дверь, но Джака не было видно ни въ коридор, ни на лстниц. Она свсилась черезъ балюстраду и позвала его. Никто не откликнулся. По всей вроятности, онъ обидлся. Ей оставалось только какъ можно скоро найти его и постараться изгладить сдланное на него непріятное впечатлніе.

Отыскать Джака было нетрудно, если только онъ не отлучился изъ дома. Гд была его госпожа, тамъ торчалъ и онъ. Г-жа Фонтэнъ отправилась прямо въ комнату г-жи Вагнеръ, но ея тамъ но было, и она пошла въ контору. Тамъ, въ отдльномъ кабинет, прежде принадлежавшемъ Энгельману, сидла г-жа Вагнеръ за письменнымъ столомъ, а Джакъ, помстившись на окн, спокойно доканчивалъ соломенную шляпу для Мины.

ГЛАВА III.

Въ грустные дни, послдовавшіе посл смерти Энгельмана, г-жа Вагнеръ выказала всю энергію и гибкость своего ума, Она старательно изучила вс особенности длъ, производившихся во франкфуртской контор, и вскор замнила Энгельмана, не только въ силу своихъ правъ, какъ старшій компаньонъ фирмы, но и потому, что она вполн была на своемъ мст. Остававшееся отъ дловыхъ занятій время она посвящала переписк съ авторомъ англійской книги о леченіи съумасшедшихъ, которую она нашла въ библіотек мужа, и помогала ему обратить вниманіе общества на гуманную систему его леченія. Вмст съ тмъ она не забывала и своего плана о допущеніи въ контору ихъ фирмы женскаго труда, хотя по-прежнему не упоминала объ этомъ ни слова г. Келеру, который хотя и оправился отъ болзни, но былъ очень огорченъ смертью своего стараго друга. Она все-таки частнымъ образомъ наводила справки во Франкфурт о хорошихъ молодыхъ двушкахъ, способныхъ занять мста конторщицъ, разсчитывая, что посл свадьбы Фрица, вроятно, наступитъ удобное время для осуществленія давно задуманной реформы.

— Пожалуйста, прогоните меня, если я вамъ мшаю, сказала г-жа Фонтэнъ, входя въ комнату мистрисъ Вагнеръ и говоря по-англійски, такъ-какъ она прекрасно владла этимъ языкомъ и всегда объяснялась на немъ съ г-жею Вагнеръ, хотя послдняя знала очень хорошо и по-нмецки.

— Войдите, войдите, отвчала г-жа Вагнеръ.— Я только пишу Дэвиду Глени, по желанію Мины, о дн ея свадьбы.

— Кланяйтесь, пожалуйста, и отъ меня вашему племяннику. Онъ, конечно, прідетъ на свадьбу?

— Да, если его присутствіе не будетъ необходимо въ Лондон. Но о чемъ вы хотите говорить со мной, г-жа Фонтэнъ?

— Ни о чемъ собственно, простите только меня за безпокойство. Я, кажется, обидла нашего добраго друга и хотла бы съ нимъ помириться.

— Это не бда, произнесъ презрительно Джакъ, поднимая голову отъ своей работы.

— Я одвалась, когда онъ постучался въ мою дверь, и попросила его зайти ко мн черезъ полчаса, продолжала г-жа Фонтэнъ,— но онъ не пришелъ. Отчего-же вы, Джакъ, не пришли ко мн вторично? Покажите мн теперь ваши ключи.

— Не для чего, отвчалъ съ достоинствомъ Джакъ.— Ключи эти — принадлежность нашей фирмы, при которой состою и я, какъ ихъ хранитель, вмст съ моей госпожей и г. Келеромъ. Но вы не имете ничего общаго съ фирмой и на ключи, слдовательно, вы не имете никакихъ правъ.

— Джакъ, сказала г-жа Вагнеръ, грозя ему пальцемъ, — не забывай, что ты говоришь съ дамой.

Джакъ покачалъ головой какъ-бы въ доказательство того, что его разсудокъ не могъ такъ далеко простираться. Но все-же отвчалъ:

— Я сдлаю все изъ угожденія вамъ, моя госпожа. Я покажу ключи.

И онъ сталъ махать въ воздух кожанымъ мшечкомъ, завязаннымъ ремнемъ.

— Ключи внутри, объяснилъ онъ.— Я сегодня утромъ носилъ ихъ открытыми и они славно звенли. Но моя госпожа сказала, что этотъ звонъ можетъ надость, и я ихъ спряталъ въ мшокъ. Они теперь молчатъ. Когда я хожу, то я перевшиваю мшокъ черезъ плечо на другомъ ремн. При первой надобности въ ключахъ я открываю мшокъ. Вамъ, конечно, ихъ теперь не надо. Притомъ я хочу сейчасъ идти гулять въ аристократическую часть города и, не правда-ли, мн поэтому слдуетъ надть перчатки. Я тогда буду настоящимъ джентльменомъ. Прощайте. Я васъ боле не задерживаю.

Онъ махнулъ рукой, какъ-бы прекращая аудіенцію. Въ сущности онъ очень желалъ показать ей ключи, но его удерживало чрезмрное самолюбіе, составлявшее одинъ изъ пунктовъ его помшательства, отъ котораго его не могли вылечить. Онъ ждалъ, чтобы она попросила, какъ милости, взглянуть на ключи. Но вдова ими нисколько не интересовалась и нашла другое, лучшее средство помириться съ нимъ.

— Позвольте мн подарить вамъ перчатки, сказала она съ улыбкой, вынимая кошелекъ изъ кармана.

Джакъ тотчасъ забылъ о своемъ достоинств и, соскочивъ съ окна, набросился на деньги, какъ голодный зврь на мясо. Мистрисъ Вагнеръ схватила его за руку и пристально посмотрла на него. Онъ вскинулъ на нее глазами, но тотчасъ опустилъ ихъ, какъ-бы стыдясь самого себя.

— О, сударыня, сказалъ онъ,— я нарушилъ правила приличія и не поблагодарилъ. Я просто забылъ. Г-жа экономка, примите мою благодарность.

Черезъ минуту онъ со своими ключами былъ уже на дорог, ведущей въ аристократическій кварталъ города.

— Вы извините моего бднаго Джака, замтила м-съ Вагнеръ.

— Помилуйте, онъ меня очень забавляетъ, отвчала вдова.

Ея тонъ не понравился г-ж Вагнеръ, но она продолжала:

— Я его излечила отъ всхъ дурныхъ послдствій его заточенія въ съумасшедшемъ дом. Но ничего не могу подлать съ его мелочнымъ самолюбіемъ. Этого не искоренишь ничмъ. Онъ гордится оказываемымъ ему довріемъ, особенно въ отношеніи храненія ключей. Я только сегодня отдала ему ключи, такъ-какъ была занята другимъ все это время, и вы увидите, что дня черезъ два онъ боле привыкнетъ въ той серьезной отвтственности, которая, по его мннію, лежитъ на немъ.

— Конечно, вы ему не довряете ключей, которые имютъ для васъ большое значеніе, напримръ, отъ письменнаго стола, замтила вдова.

Срые глаза г-жи Вагнеръ засверкали.

— Я могу ему доврить все, воскликнула она.

Вдова подняла свои красивыя брови въ знакъ удивленія.

— Долго изучая свтъ, я нашла, что самая рдкая изъ добродтелей — это благодарность, продолжала г-жа Вагнеръ,— а мой бдный Джакъ тысячу разъ доказалъ мн свою благодарность. Это для меня достаточное основаніе, чтобы ему доврять.

— Даже деньги? спросила вдова.

— Конечно. Въ Лондон я ему довряла деньги и получала самые лучшіе результаты, я еще здсь отдала ему ключъ отъ моего письменнаго стола, такъ-какъ это для него высшая награда за его хорошее поведеніе. Черезъ нсколько дней онъ, по всей вроятности, присоединитъ и этотъ ключъ къ своей связк.

— Ахъ, произнесла г-жа Фонтэнъ съ искуственнымъ смиреніемъ,— вы лучше меня понимаете этотъ трудный, сложный вопросъ. Мн надо у васъ учиться. До свиданія.

Она вишла изъ комнаты и не успла еще переступить порога, какъ подумала:

— Ненавистная женщина!

— Комедіантка! сказала сама себ г-жа Вагнеръ.

Еслибъ эти женщины боле сочувствовали другъ другу или вдова боле интересовалась ключами съумасшедшаго Джака, то она могла-ба получить отъ г-жи Вагнеръ подробныя свденія о томъ, что заключалось въ кожаномъ мшк Джака. Въ Лондон она начала съ того, что доврила ему только старые, никуда негодные ключи. Потомъ, видя его желаніе, чтобъ ключи, находившіеся у него на храненіи, употреблялись въ дло, она вврила ему нсколько изъ своихъ хозяйственныхъ ключей и допускала его самого къ отпиранію замковъ, когда ей это требовалось. Во Франкфурт она слдовала тому-же осторожному плану. Она попросила прежде всего Келера помочь ей въ этомъ, и онъ повелъ ее одну, безъ Джака, въ кладовую, гд валялось много старыхъ ключей.

— Берите, сколько хотите, сказалъ онъ, — они находятся тутъ со времени передлки дома при моемъ дд и могутъ идти только въ ломъ, какъ старое желзо.

Г-жа Вагнеръ взяла первые попавшіеся шесть ключей и осчастливила ими Джака. Онъ нисколько не обидлся тмъ, что они заржавли, напротивъ, онъ съ удовольствіемъ сталъ ихъ чистить, общая придать имъ блескъ брильянта.

Потеряла-ли что-нибудь г-жа Фонтэнъ, не узнавъ этихъ мелочныхъ подробностей? Она никогда не узнала. Но ей еще предстояло имть дло съ Соломеннымъ Джакомъ.

ГЛАВА IV.

Разставшись съ г-жею Вагнеръ, вдова пошла искать свою дочь. Она нашла ее съ Фрицемъ въ столовой.

— Если кто-нибудь изъ васъ увидитъ Джака, сказала вдова,— когда онъ вернется съ прогулки, то скажите ему, чтобы онъ пришелъ ко мн показать свои новыя перчатки, на которыя я ему дала денегъ. Не смйтесь надъ нимъ, его надо сожалть, бдняка.

Выразивъ такія гуманныя мысли, вдова удалилась въ свою комнату и стала поджидать Джака. Она хотла воспользоваться хорошимъ впечатлніемъ, произведеннымъ на него ея подаркомъ, чтобы повліять на его слабый умъ. Ей необходимо было оградить себя отъ опасности, чтобы Джакъ нечаянно не разсказалъ о томъ, что приключилось съ нимъ въ Вюрцбург.

Молодые люди остались въ столовой и сидли спиною къ двери. Вдругъ, въ минуту блаженнаго молчанія, у нихъ надъ самыми ушами раздался веселый возгласъ:

— Если вы хотите видть лучшую пару перчатокъ во всемъ Франкфурт, то посмотрите сюда.

Джакъ стоялъ среди комнаты и гордо махалъ своими зелеными перчатками.

— Зачмъ вы всегда входите въ комнату, не постучавъ? спросилъ съ негодованіемъ Фрицъ.

— А зачмъ вы всегда ее обнимаете? отвчалъ Джакъ.— Смю вамъ замтить, г-жа Мина, что чмъ больше онъ васъ цлуетъ, тмъ боле, повидимому, это вамъ нравится.

— Прогоните его отсюда, ради Бога, шепнула молодая двушка Фрицу.

— Ступайте наверхъ, воскликнулъ Фрицъ.

— А вы станете опять ее обнимать? спросилъ спокойно Джакъ.

— Поднимитесь къ моей матери и покажите ей ваши новыя перчатки, произнесла Мина.

— А! воскликнулъ онъ съ восторгомъ,— вотъ блестящая идея. Она никогда не пришла-бы вамъ въ голову, Фрицъ, не правда-ли?

Прежде чмъ Фрицъ могъ отвтить, Джакъ уже исчезъ. Вдова читала газету. Подл нея на стол стояли пирогъ и бутылка лимонада. Глаза Джака блеснули отъ удовольствія при вид этихъ случайныхъ украшеній стола.

— А, это ваши новыя перчатки, воскликнула г-жа Фонтэнъ, прищуриваясь какъ знатокъ, смотрящій на рдкую картину, — очень хороши. Джакъ, у васъ много вкуса.

Джакъ не спускалъ глазъ съ пирога, но принялъ этотъ комплиментъ съ большимъ достоинствомъ.

— Я очень доволенъ моей прогулкой, сказалъ онъ,— я имлъ большой успхъ. Общее вниманіе сосредоточивали на себ то мой мшокъ съ ключами, то перчатки. Но я самъ велъ себя очень скромно и ни на кого не обращалъ вниманія.

— Можетъ бытъ, вы проголодались посл вашей прогулки? спросила вдова.

— О, да, я полъ-бы съ удовольствіемъ, воскликнулъ Джакъ,— ай, ай, я опять забылъ правила приличія. Благодарю васъ, я попробую вотъ этого пирога. Извините меня, но я надюсь, что въ немъ есть изюмъ?

— Да, и много другихъ вкусныхъ вещей. Покушайте.

Онъ сначала хотлъ только отвдать, но, какъ дти, любилъ сладкое и потому сталъ жадно набивать себ ротъ кусками пирога.

— Вы вдругъ стали очень любезны ко мн, сказалъ онъ,— вы не такъ обходились со мною въ Вюрцбург.

— О, Джакъ, отвчала вдова съ нжнымъ упрекомъ,— разв я не ухаживала за вами въ Вюрцбург, когда вы были больны?

— Да, вы длали это потому, что вамъ приказалъ мой господинъ, докторъ, продолжалъ Джакъ, кончивъ первый кусокъ пирога, — но вамъ все равно было, умру-ли я или выздоровю, и вы весьма грубо переворачивали меня на постели. О, вы очень исправились съ тхъ поръ. Дайте мн еще кусокъ пирога. Ничего, если онъ отржется потолще. А эта бутылка лимонада также для меня?

— Вы едва-ли заслуживаете ее, Джакъ, если вы такъ говорите обо мн. Разв вы не помните, какъ я вамъ длала лимонадъ, когда вы были больны?

— Вы ужасно падки на комплименты, отвчалъ Джакъ, все сбиваясь съ того пути, на который его старалась навести вдова,— но неужели вамъ недостаточно моего замчанія, что вы очень исправились? Продолжайте такъ вести себя и я вскор поставлю васъ первымъ нумеромъ посл моей госпожи. Откройте бутылку съ шумомъ, пусть пробка выскочитъ. Я люблю всякій шумъ. За ваше здоровье. Извините, это, кажется, неприлично, но я не могу не причмокнуть посл такого славнаго лимонада. Нтъ, вы мн не давали такого вкуснаго лимонада, когда я былъ болнъ. Кстати я хочу васъ спросить кое о чемъ.

— Касающемся жизни вашей въ Вюрцбург?

— Да. Но прежде я попробую помочить кусокъ пирога въ лимонад. Прекрасно, очень вкусно. Да, я спросилъ объ этомъ у Дэвида, когда онъ узжалъ, но онъ такъ торопился, что мн не отвтилъ. Вдь, не правда-ли, это было неприлично?

— О чемъ вы спрашивали у Дэвида? промолвила вдова, вдругъ измняясь въ лиц.

Джакъ пристально посмотрлъ на нее.

— Что съ вами? спросилъ онъ.

— Ничего, отвчала г-жа Фонтэнъ.— О чемъ вы спросили у Дэвида?

— То, что я хотлъ знать.

— Можетъ быть, я съумю вамъ отвтить на вашъ вопросъ.

— Вроятно. Но, знаете, пирогъ не стоитъ мокать въ лимонадъ, въ немъ остается слишкомъ много крошекъ.

— Возьмите еще кусокъ, Джакъ.

— Могу я самъ отрзать?

— Конечно. Но вы все-же мн не сказали, что вы хотли узнать?

— Я хотлъ знать, сказалъ Джакъ, — кто отравилъ г. Келера.

Онъ въ эту минуту рзалъ пирогъ и не могъ замтить новой перемны, происшедшей въ лиц вдовы. Она быстро отвернулась отъ него.

— Вы говорите пустяки, промолвила она.

— Я никогда не говорю пустяковъ, отвчалъ съ большимъ достоинствомъ Джакъ.

— Нтъ, вы теперь говорите пустяки, повторила г-жа Фонтэнъ рзко,— г. Келеръ заболлъ, какъ и всякій другой человкъ. Его никто не отравлялъ.

— Никто? произнесъ Джакъ, вскочивъ со стула и забывая на минуту о пирог.— Но скажите мн пожалуйста, его вылечили тми-же каплями изъ синей стклянки, какъ и меня?

Кто ему сказалъ объ этомъ? Жозефъ или Мина? Все равно, кто-бы ему объ этомъ ни сказалъ, необходимо было выбить изъ его головы эту мысль. Поэтому вдова смло отвтила:

— Да.

— Хорошо. Г. Келера вылечила, какъ и меня, синяя стклянка. Но я былъ отравленъ.

— Вы не были отравлены.

Джакъ подошелъ къ ней и въ глазахъ его засверкалъ прежній бедламскій огонь.

— Дьяволъ — отецъ лжи, произнесъ онъ торжественно, — не лгите. Я слышалъ, какъ мой господинъ, докторъ, сказалъ, что я былъ отравленъ.

— Онъ сказалъ это, чтобъ васъ испугать. Онъ не желалъ, чтобъ вы принимали снова его лекарства въ его отсутствіе. Вы, жадный Джакъ, выпили двойную дозу лекарства изъ лиловой стклянки. Вотъ почему вы и занемогли, а вовсе не отъ яда.

Джакъ пристально посмотрлъ на нее. Онъ могъ понять, что его и Келера вылечило одно противоядіе отъ отравы, но чтобъ одно лекарство могло спасительно подйствовать въ двухъ совершенно различныхъ случаяхъ — это превосходило его пониманіе. Онъ грустно поникъ головою.

— Я сожалю, что спросилъ васъ объ этомъ, сказалъ онъ, — вы меня совершенно спутали. Если это было лекарство, то какая-же его польза?

Въ эту минуту въ голов вдовы блеснула адская мысль. Она взглянула на шкафъ.

— Это лекарство еще лучше, чмъ то, которое находится въ синей стклянк, сказала она, — оно дйствуетъ прекрасно, когда устанешь или голова, тяжела. Я его привезла изъ Вюрцбурга для своего личнаго употребленія.

— О, воскликнулъ Джакъ,— покажите мн эту стклянку. Я-бы хотлъ взглянуть, та-ли это.

Вдова вынула изъ кармана ключъ и отперла шкафъ.

ГЛАВА V.

Джакъ хотлъ послдовать за нею. Но она жестомъ остановила его.

— Подождите у окна, противъ свта лекарство вамъ лучше будетъ видно.

Вдова вынула изъ шкафа стклянку съ ‘александровымъ виномъ’ и, затворивъ шкафъ, спрятала ключъ въ карманъ.

— Помните вы ее? спросила она, показывая Джаку стклянку.

— Это лекарство, произнесъ онъ, все еще сомнваясь и вздрагивая при вид знакомой ему стклянки,— я не помню, сколько я хватилъ, а вы знаете?

— Я вамъ уже сказала, что вы приняли двойную дозу.

— Вамъ это сказалъ мой господинъ, докторъ?

— Да.

— И сказалъ онъ вамъ, какая доза полезна?

— Да.

Послднее облако сомннія исчезло съ лица Джака.

— Я желалъ-бы посмотрть, какая это доза, промолвилъ онъ,— мой господинъ, докторъ, былъ удивительный человкъ, — онъ зналъ все.

Вдова посмотрла на Джака. Онъ ждалъ, какъ ребенокъ ждетъ общанной игрушки.

— Что-же мн сдлать, вымрить и показать вамъ? спросила она,— вы, вроятно, не знаете, что такое драхма?

— Нтъ, нтъ. Покажите мн.

Она снова посмотрла на него и остановилась. Потомъ она открыла свой туалетный несесеръ и вынула изъ него стаканчикъ съ линіями на стнкахъ его, означавшими пріемы лекарства. Руки ея дрожали. Капли пота выступили на ея лбу. Она поставила стаканчикъ на столъ.

— Зачмъ вы хотите видть количество его? спросила она, — разв вы думаете, что это лекарство вамъ когда-нибудь понадобится?

— Оно дйствуетъ хорошо, когда чувствуешь усталость или голова тяжела, повторилъ Джакъ ея слова и жадно посмотрлъ на ядъ,— вы не можете себ представить, какъ я устаю.

Она отерла свой лобъ платкомъ.

— Въ комнат жарко отъ камина, замтила она.

Джакъ не обратилъ никакого вниманія на ея слова и продолжалъ:

— А голова у меня часто такъ тяжела, что вы не можете себ представить. Если я сдлаю что-нибудь дурное и госпожа прогонитъ меня отъ себя на цлый день, то я чувствую, что голова моя какъ-будто налита свинцомъ. Вы, право, въ эти минуты пожалли-бы меня.

— Кто-то идетъ, воскликнула вдова и поспшила къ двери.

— Нтъ, мой слухъ лучше вашего, отвчалъ Джакъ.

Она отворила дверь и вышла въ коридоръ. Въ конц его было окно, она открыла его и высунула голову, жадно вдыхая въ себя холодный зимній воздухъ. Она едва не сходила съума. Невинныя попытки Джака выманить у нея ядъ сильно подйствовали на ея удивительную, ужасную натуру. Она стояла лицомъ къ лицу съ преступленіемъ, которое хотла совершить, и дрожала при мысли о своемъ адскомъ коварств.

— Что со мною? спрашивала она себя въ глубин своего сердца,— я, кажется, теперь въ состояніи собственноручно уничтожить вс яды, находящіеся въ моемъ шкафу.

Она медленно воротилась въ свою комнату. Ея силы и твердость вернулись къ ней. Она даже улыбнулась своей слабости и взглянула на стклянку, которую держала въ рукахъ.

‘Этотъ дуракъ можетъ надлать мн много вреда до свадьбы, подумала она,— и однако… и однако…’

— Ну, что-же, тамъ есть кто-нибудь? спросилъ Джакъ.

— Нтъ, никого, отвчала она машинально.

Вдругъ ей представился образъ ея мужа, спасшаго отъ смерти этого самаго Джака, и она снова вздрогнула.

Джакъ вернулъ ее въ дйствительности. Онъ подалъ ей стаканчикъ.

— Мн страшно подумать о томъ, что я сдлалъ, сказалъ онъ,— но цвтъ такой славный, я желалъ-бы еще разъ увидать это лекарство.

Вдова молча взяла стаканчикъ, отлила въ него дв драхмы яда и показала Джаку.

— Налейте въ особую стклянку и дайте мн, воскликнулъ онъ,— я знаю, что мн понадобится это лекарство.

Она молча вынула изъ несесера маленькую стклянку съ стеклянной пробкой и влила въ нее отмренную дозу яда. Джакъ протянулъ руку.

— Нтъ, воскликнула она, вдругъ отскакивая отъ него,— я передумала, я не могу вамъ дать этого лекарства.

— Отчего?

— Потому что вы не можете держать языкъ за зубами. Вы скажете всмъ въ дом, что я вамъ дала своего удивительнаго лекарства. Вс станутъ у меня просить его и мн самой ничего но останется.

— Это слишкомъ эгоистично. Но оно естественно. Дайте мн эту стклянку, я буду носить ее въ карман и никому не скажу ни слова.

Онъ снова протянулъ руку. Г-жа Фонтэнъ хотла отдать ему стклянку, но снова въ ея глазахъ мелькнулъ образъ ея мужа и она вспомнила его слова, когда тотъ узналъ, что глупый слуга отравился его ядомъ: ‘если онъ умретъ, я не перенесу этого и не буду лежать спокойно въ могил’. Она никогда не была суеврна, но тутъ ею овладлъ какой-то, ей непонятный, страхъ.

‘Нтъ, нтъ, произнесла она мысленно: — я не могу на это ршиться. Мн надо еще подумать обо всхъ могущихъ произойти послдствіяхъ’.

— Нтъ, сказала она громко,— я оставлю стклянку у себя, но когда вы будете серьезно больны, то придите ко мн за нею.

Она сунула руку въ карманъ за ключомъ отъ шкафа, но ея рука дрожала и ключъ упалъ на полъ. Джакъ его поднялъ и прочелъ на немъ надпись:

— Шкафъ розовой комнаты! Отчего эту комнату такъ называютъ?

— Посмотрите на розовыя занавски, дуракъ! воскликнула она, выведенная изъ терпнія, и грубо выхватила у него изъ рукъ ключъ.

— Я пришелъ сюда не для того, чтобъ меня оскорбляли, сказалъ онъ, сильно обидвшись.

Вдова не обратила на него вниманія и молча спрятала ядъ въ шкафъ. Это еще боле его взорвало.

— Возьмите назадъ ваши перчатки, воскликнулъ онъ, бросивъ ихъ на столъ:— мн ихъ не надо. Сожалю, что не могу возвратить вамъ всего съденнаго пирога.

И онъ въ сильномъ волненіи затопалъ ногами.

— Какой вы забавный, произнесла г-жа Фонтэнъ, неожиданно разсмявшись:— я ни мало не хотла васъ обидть. У женщинъ иногда нервы бываютъ разстроены. Ну, дайте мн вашу руку и помиримся. Возьмите съ собою остатокъ пирога, если онъ вамъ понравился. А теперь оставьте меня. Слышите, ступайте, ступайте.

Джакъ молча удалился. Быстрыя и неожиданныя перемны въ лиц и поведеніи вдовы совсмъ поставили его въ тупикъ. Но, очутившись въ коридор, онъ покачалъ своей сдой головой.

‘Теперь я понимаю, въ чемъ дло, подумалъ онъ:— г-жа экономка — съумасшедшая. Ей мсто въ Бедлам. Мн надо объ этомъ поговорить съ моей госпожей. Чмъ скоре мы вернемся въ Лондонъ, тмъ будетъ лучше’.

ГЛАВА VI.

Мистрисъ Вагнеръ все еще работала за своимъ письменнымъ столомъ, когда Соломенный Джакъ показался въ дверяхъ.

— Гд ты былъ все это время? спросила она: — и что ты сдлалъ съ своими новыми перчатками?

— Я бросилъ ихъ въ лицо г-ж Фонтэнъ, отвчалъ Джакъ,— не бойтесь, я въ нее не попалъ.

Г-жа Вагнеръ положила перо.

— Я должна прервать свои дловыя занятія по случаю такого чрезвычайнаго событія, сказала она съ улыбкой,— что произошло между вами?

Джакъ пустился въ длинный, безсвязный разсказъ о чудесномъ лекарств и о капризахъ вдовы, которая то предлагала ему это лекарство, то отказывала въ немъ.

— Обдумайте все это и скажите мн ваше мнніе, произнесъ онъ торжественно, окончивъ свое повствованіе.

— Я думаю, что лучше оставить лекарство въ шкафу г-жи Фонтэнъ, отвчала г-жа Вагнеръ,— и вообще, когда теб нужно будетъ какое-нибудь лекарство, обращайся прямо ко мн. А. это что? прибавила она, указывая на кусокъ пирога въ рукахъ Джака, — если это принадлежитъ г-ж Фонтэнъ, то отнеси поскоре назадъ.

— Неужели вы думаете, что я унижусь до того, что возьму вещь мн непринадлежащую? воскликнулъ Джакъ съ благороднымъ негодованіемъ и пустился въ новый безсвязный разсказъ объ угощеніи его вдовою и о поднятомъ имъ на полу ключ.— Я прочелъ на ключ: ‘шкафъ розовой комнаты’, и спросилъ, что это значитъ, а она выхватила ключъ изъ моихъ рукъ и назвала меня дуракомъ. Неужели вы думаете, что я сталъ-бы посл этого носить ея перчатки? Нтъ, я способенъ на благородныя жертвы, какъ каждый изъ васъ, и я бросилъ перчатки ей въ лицо. Но это не все. Будетъ еще страшный конецъ. Какого вы мннія о женщин, прежде оскорбившей меня, а потомъ со смхомъ пожимавшей мн руки? Клянусь честью, она такъ поступила со мною. Прежде бсилась отъ злобы, а потомъ хохотала. Послдуйте моему благоразумному совту: избгайте ея и вернемся поскоре въ Лондонъ. У меня есть на это важная причина. Позвольте мн посмотрть въ замочную скважину. Хорошо, насъ никто не подслушиваетъ. Я вамъ долженъ открыть страшную тайну: г-жа экономка — съумасшедшая. Да, это врно. Никто лучше меня не знаетъ, кто съумасшедшій и кто нтъ.

Г-жа Вагнеръ посмотрла на Джака очень пристально и, взявъ его за руку, сказала:

— Ну, довольно, боле ни слова. Ты начинаешь волноваться.

— Кто это говоритъ? воскликнулъ Джакъ.

— Твои глаза. Садись и отдохни.

И она подвела его къ обычному его мсту на окн.

— Я не хочу ссть.

— Даже если я попрошу?

Онъ тотчасъ слъ. Г-жа Вагнеръ вынула изъ кармана памятную книжку и отмтила въ ней что-то карандашемъ.

— Вотъ хорошая отмтка Джаку за похвальное поведеніе, произнесла она, — ну, теперь я буду продолжать свою работу, а ты займись тоже чмъ-нибудь. Что ты будешь длать?

— Сами скажите, отвчалъ Джакъ, который былъ слишкомъ взволнованъ, чтобъ выбрать себ работу.

— Ты вычистилъ ключи? спросила г-жа Вагнеръ, указывая на его мшокъ.

Вниманіе Джака тотчасъ сосредоточилось на ключахъ и онъ удивился, что ихъ забылъ.

Г-жа Вагнеръ позвонила и приказала принести жесткой бумаги, кусокъ кожи и млу.

— Ну, сказала она, указывая на часы:— теперь будемъ работать и молчать цлый часъ.

Она вернулась къ своему письменному столу, а Джакъ открылъ мшокъ и разложилъ передъ собою старые, заржаввшіе ключи. Прежде, чмъ начать чистку, онъ старательно ихъ осмотрлъ. Одинъ изъ нихъ обратилъ на себя его особое вниманіе. Онъ поднялъ его къ свту. Подъ грязью и ржавчиной виднлась какая-то надпись. Онъ принялся съ энергіей чистить этотъ ключъ и черезъ нсколько минутъ легко прочелъ на немъ: ‘шкафъ розовой комнаты’. За этими тремя словами слдовало еще четвертое, которое онъ не понялъ: ‘дубликатъ’. Но до этого ему не было никакого дла. У него въ рукахъ былъ второй ключъ къ шкафу розовой комнаты и этого было для него довольно.

Глаза его засверкали, онъ открылъ ротъ, но увидавъ, что г-жа Вагнеръ была очень занята, промолчалъ.

‘Ага, подумалъ онъ, — я теперь могу, когда хочу открыть шкафъ экономки и взять лекарство’.

Его слпая вра въ цлительное свойство этого лекарства нисколько не пошатнулась отъ его убжденія, что г-жа Фонтэнъ съумасшедшая. Докторъ приготовилъ лекарство, а онъ не могъ ошибаться.

‘Она не достойна быть хранительницей такого сокровища, думалъ онъ,— я возьму стклянку на свое попеченіе. Сказать-ли мн объ этомъ моей госпож, когда мы окончимъ наши занятія?’ Онъ долго обдумывалъ этотъ вопросъ и, наконецъ, ршилъ съ присущею слабымъ существамъ хитростью сохранить свое открытіе въ тайн. Онъ припомнилъ слова г-жи Вагнеръ, что если пирогъ принадлежитъ экономк, то его надо отнести назадъ, и боялся, что и насчетъ ключа она скажетъ то же.

— Когда я достану лекарство, то ключъ выброшу, и всему длу конецъ, сказалъ онъ себ.

Стрлки бжали на часахъ, и оба, г-жа Вагнеръ и Джакъ, усердно работали. Недалеко было до конца назначеннаго урока, какъ въ комнату неожиданно явилась вдова.

— Извините меня, г-жа Вагнеръ, сказала она,— но мн надо вамъ сказать два слова наедин.

— Вы не могли-бы лучше выбрать времени, г-жа Фонтэнъ, отвчала г-жа Вагнеръ: — я кончила свою работу и совершенно свободна. Но не лучше-ли намъ перейти въ столовую? А ты, Джакъ, сиди тутъ смирно и работай. Возвратясь, я поставлю теб вторую отмтку.

Об женщины удалились въ столовую и затворили за собою дверь.

— Я хочу съ вами поговорить о бдномъ Джак, начала вдова:— позвольте мн спросить, замчали-ли вы въ немъ особое волненіе?

— Да, отвчала г-жа Вагнеръ съ своимъ обычнымъ прямодушіемъ: — когда онъ вернулся отъ васъ часъ тому назадъ, то мн пришлось его успокоить. Но теперь онъ опять въ порядк. Я боюсь, что вы имете на него жалобу.

— О, нтъ, воскликнула г-жа Фонтэнъ: — я не жалуюсь на него, а только сожалю,

— Вы очень добры, отвчала сухо г-жа Вагнеръ,— но я все-таки считаю долгомъ извиниться передъ вами за него и за себя. Онъ велъ себя такъ хорошо въ Лондон, что я полагала возможнымъ безъ всякаго риска привезти его во Франкфуртъ.

— Пожалуйста, прекратимъ этотъ разговоръ. Вы меня конфузите. Я виновата, хотя вмст и не виновна въ его выходкахъ. Моя фигура напомнила ему объ его пребываніи у насъ въ Вюрцбург и въ его голов воскресла старая илюзія, отъ которой даже ваша великолпная система не могла его излечить.

— Могу я спросить, какая это илюзія?

— Очень простая илюзія и часто встрчающаяся у съумасшедшихъ. Онъ полагаетъ, что его отравили. Онъ говорилъ вамъ когда-нибудь объ этомъ?

— Я слышала что-то объ этомъ отъ смотрителя съумасшедшаго дома въ Лондон.

— Вроятно, онъ повторилъ вамъ то, что слышалъ отъ Джака?

— Да. Я сама не хотла его волновать и никогда не упоминала объ этомъ событіи въ разговорахъ съ нимъ. Но, судя по его сдымъ волосамъ и цвту лица, я всегда полагала, что съ нимъ приключился какой-нибудь несчастный случай.

— Вы совершенно правы. Онъ жертва не яда, а своего глупаго любопытства въ лабораторіи, и вы видите результаты. Къ сожалнію, я не могу вамъ этого объяснить научнымъ образомъ.

— Я и не поняла-бы, еслибъ вы привели научное объясненіе этого факта.

— Вы слишкомъ добры, вы нарочно это говорите, чтобъ меня не унизить. Не сказалъ-ли, однако, Джакъ вамъ обо мн чего-нибудь такого, что требовало-бы объясненія?

Эти слова были произнесены совершенно спокойно, ни лицо ея, ни голосъ не обнаруживали ни малйшаго волненія, только губы едва замтно искривились, что не ускользнуло отъ вниманія г-жи Вагнеръ. Она отвчала очень осторожно:

— Напротивъ, изъ словъ Джака я поняла, что вы оказали ему большую услугу. Вамъ удалось излечить его отъ илюзіи, о которой вы только-что говорили, и я вполн одобряю вашъ благоразумный отказъ въ выдач ему лекарства.

— Я никогда не забуду вашихъ добрыхъ словъ, сказала г-жа Фонтэнъ, почтительно присдая, позвольте мн пожать вашу руку.

Она крпко сжала руку г-жи Вагнеръ и вышла изъ комнаты съ такимъ торжественнымъ достоинствомъ, которому позавидовала-бы любая французская актриса. Но, очутившись одна на лстниц, она опустила голову и осунулась какъ старуха.

‘О, дитя мое, подумала она, — наступитъ-ли конецъ всмъ этимъ самопожертвованіямъ съ твоей свадьбою въ послдній день этого года?’

Вернувшись въ свою комнату, она опустилась въ кресло передъ каминомъ утомленная, изнуренная. Впервые въ жизни глупое существованіе буржуазныхъ нмокъ, вяжущихъ чулокъ и сплетничающихъ за чашкой чая, показалось ей завиднымъ, блаженнымъ спокойствіемъ.

Посл ухода вдовы г-жа Вагнеръ стала ходить по столовой взадъ и впередъ, стараясь понять, какими мотивами руководствовалась г-жа Фонтэнъ. Что то было неладно, но что — она не могла опредлить, Пожалвъ, что при ней не было Дэвида Глени, и затаивъ въ своемъ сердц еще большее подозрніе противъ вдовы, она, наконецъ, вернулась въ контору.

Джакъ сидлъ по-прежнему на своемъ мст.

— Если это не хорошее поведеніе, то я буду не я, воскликнулъ онъ,— сдлайте мн отмтку въ книг.

Г-жа Вагнеръ тотчасъ исполнила свое общаніе.

— Благодарствуйте, продолжалъ Джакъ,— ну, теперь скажите мн, о чемъ съ вами говорила г-жа экономка. Я очень боялся за васъ.

— Отчего?

— Она васъ не укусила? Это съ ней иногда случается. Что она вамъ лгала на меня? О, они лгутъ ужасно. Что? Она говорила обо мн очень любезно? Но зачмъ-же она не хотла говорить при мн? О, они ужасно обманчивы. Какъ я ненавижу съумасшедшихъ!

— Я сейчасъ-же вычеркну твои хорошія отмтки, если ты не перестанешь болтать такой вздоръ, сказала строгимъ тономъ г-жа Вагнеръ, вынимая изъ кармана памятную книжку.

Джакъ надулъ губы и поспшно убралъ свои ключи въ мшокъ.

— Вы очень строги со мною, произнесъ онъ,— я хотлъ васъ только предостеречь. Право, не знаю почему, но вы далеко не такъ добры ко мн, какъ въ Лондон, и я это слишкомъ чувствую.

Онъ слъ на свое прежнее мсто и расплакался.

Г-жу Вагнеръ тронуло его искреннее горе и она стала его успокоивать, какъ ребенка, утирая его глаза платкомъ. Джакъ, такъ-же какъ ребенокъ, тотчасъ воспользовался произведеннымъ впечатлніемъ.

— Посмотрите на свой письменный столъ, сказалъ онъ жалобнымъ тономъ:— вотъ другое доказательство вашего строгаго со мною обращенія. Въ Лондон я хранилъ ключъ отъ вашего письменнаго стола, а здсь вы мн его не довряете.

Г-жа Вагнеръ молча подошла къ столу, заперла его и, вернувшись къ Джаку, открыла его мшокъ и опустила туда ключъ. Его благодарность и восторгъ были безграничны.

— Позвольте мн васъ поцловать, воскликнулъ онъ.

Г-жа Вагнеръ отшатнулась и подняла палецъ въ знакъ того, что кто-то идетъ. Дйствительно, за дверію нослышались шаги.

— Неужели это опять она! воскликнулъ Джакъ, все еще неуспокоившійся насчетъ г жи Фонтэнъ.

Г-жа Вагнеръ тотчасъ отворила дверь и встртилась лицомъ къ лицу съ слугою Жозефомъ.

— Не знаете-ли вы, сударыня, когда вернется г. Келеръ? спросилъ онъ.

— Я не знала даже, что его нтъ дома. Кто его спрашиваетъ?

— Какой-то господинъ, пріхавшій изъ Мюнхена.

ГЛАВА VII.

Изъ дальнйшихъ разспросовъ оказалось, что господинъ изъ Мюнхена не можетъ дожидаться Келера и проситъ позволенія переговорить съ кмъ-нибудь изъ компаніоновъ. Это прямо указывало на то, что цль его посщенія была комерческая, и потому г-жа Вагнеръ имла полное право его привить.

— Гд онъ? спросила она.

— Въ гостиной, отвчалъ слуга.

Г-жа Вагнеръ тотчасъ сошла внизъ и очутилась въ присутствіи очень приличнаго пожилого господина во фрак и съ ленточкой въ петлиц. Въ глазахъ его сверкнуло удивленіе, когда онъ увидлъ передъ собою даму.

— Я боюсь, что слуга перепуталъ, сказалъ онъ съ почтительнымъ поклономъ:— я желалъ видть одного изъ комнатоновъ фирмы.

Г-жа Вагнеръ еще боле удивила незнакомца, объявивъ, что она — старшій номпаніонъ фирмы.

— Если вы пріхали сюда по комерческому длу, то можете смло объясниться со мною, прибавила она,— я васъ пойму, хотя и женщина. Если-же вы имете до Келера частное дло, то потрудитесь ему написать, я передамъ ему вашу записку по его возвращеніи.

— Не безпокойтесь, отвчалъ поститель,— я — докторъ изъ Мюнхена, меня выписали сюда для консультаціи и я думалъ кстати поговорить съ г. Келеромъ о состояніи здоровья его сестры, которую я давно пользую.

Не усплъ онъ произнести этихъ словъ, какъ въ комнату вошелъ Келеръ и поздоровался съ докторомъ, какъ со старымъ пріятелемъ.

— Я надюсь, что вы мн не привезли дурныхъ встей отъ сестры? спросилъ Келеръ.

— Нтъ, но она опять страдаетъ астмой.

Г-жа Вагнеръ встала и хотла выйти изъ комнаты, но Келеръ ее остановилъ.

— Зачмъ вы уходите? У насъ нтъ секретовъ и къ тому-же я предчувствую, что вашъ совтъ мн будетъ очень полезенъ.— Но она все-таки можетъ предпринять путешествіе въ конц мсяца?

— Нтъ, это невозможно, и я, какъ докторъ, долженъ просить отсрочки этого путешествія.

— То-есть она не будетъ здсь ко дню свадьбы моего сына?

— Нтъ, не будетъ. Въ жизни такъ мало хорошаго и она такъ горюетъ отъ этого разочарованія, что я думалъ переговорить съ вами, нельзя-ли какъ-нибудь еще устроить это дло. Впрочемъ, я долженъ сказать, что она не хочетъ и слышать объ отсрочк свадьбы по ея милости. Она мн даже поручила передать вамъ знаменитое ожерелье.

Онъ подошелъ къ стулу, на который положилъ при вход въ комнату свой сакъ-вояжъ, и вынулъ изъ него футляръ съ ожерельемъ. Ни одна женщина на свт, хотя-бы глава торговой фирмы, не могла-бы остаться хладнокровной при вид этого чуднаго жемчуга, и г-жа Вагнеръ вскрикнула отъ восторга.

Келеръ, однако, не обратилъ на ожерелье никакого вниманія и спросилъ поспшно:

— А еслибъ мы отложили свадьбу на мсяцъ, она была-бы въ состояніи пріхать?

— Отложите только на дв недли — и она будетъ здсь, если не случится ничего непредвидннаго. Я ду сегодня вечеромъ обратно въ Мюнхенъ и буду ухаживать за нею, какъ за родной.

— Мн кажется, мы можемъ принести эту жертву, произнесъ Келеръ, обращаясь къ г-ж Вагнеръ:— присутствіе на свадьб своего племянника будетъ, вроятно, послднимъ удовольствіемъ въ жизни сестры.

— На вашемъ мст я не колебалась-бы ни минуты, отвчала г-жа Вагнеръ,— но, конечно, надо спросить согласія жениха и невсты.

— А также родителей невсты, если есть таковые, замтилъ докторъ.

— У нея въ живыхъ только мать, отвчалъ Келеръ, — но она слишкомъ благородная женщина, чтобъ выказать какое-нибудь сопротивленіе. Фрицъ не идетъ въ счетъ и потому намъ надо начать съ невсты. Я очень высокаго мннія о маленькой Мин, но желалъ-бы посмотрть, что она скажетъ безъ совта матери и безъ подкупа подаркомъ сестры.

Онъ закрылъ футляръ, спряталъ его въ столъ и, позвонивъ слугу, сказалъ:

— Жозефъ, попросите сюда Мину, но только ее одну, не забудьте.

— Это испытаніе ни къ чему не поведетъ, замтилъ докторъ, — женщины всегда готовы жертвовать собою, но вотъ что скажетъ женихъ?

— О, я уже вамъ сказалъ, что Фрицъ не идетъ въ счетъ, отвчалъ Келеръ съ нетерпніемъ.

Въ эту минуту въ комнату вошла Мина и покраснла, увидавъ чужого мужчину, да еще съ орденской ленточкой.

— Прелестная, сказалъ вполголоса докторъ, обращаясь къ г-ж Вагнеръ, тономъ знатока:— я довольно молодъ душою, чтобы не позавидовать Фрицу.

— Милая моя Мина, сказалъ Келеръ, подходя къ ней и взявъ ее за руку:— что бы вы подумали обо мн, еслибъ я попросилъ васъ отложить вашу свадьбу на дв недли, и то ради одной старухи?

— Я подумала-бы, что у васъ есть на это серьезныя причины, отвчала Мина, — но, признаюсь, мн было бы интересно узнать, кто эта старуха.

Келеръ тогда объяснилъ въ двухъ словахъ, что ему сообщилъ докторъ, и прибавилъ:

— Подумайте хорошенько и посовтуйтесь съ матерью прежде, чмъ дать мн отвтъ.

— О, г. Келеръ, воскликнула она съ жаромъ: — неужели вы думаете, что у меня такое холодное сердце? Зачмъ мн думать? Я могу прямо отвчать за себя и за свою мать. Пусть ваша сестра сама назначитъ время нашей свадьбы, передайте ей это отъ меня и скажите, что я ее… если она позволитъ, очень люблю.

Келеръ съ чувствомъ поцловалъ ее въ лобъ.

— Вы вполн достойны внчальнаго подарка, присланнаго вамъ сестрою, сказалъ онъ, подавая ей ожерелье.

Впродолженіи нсколькихъ минутъ молодая двушка не могла произнести ни слова отъ восторга. Но когда она собралась съ силами, то промолвила грустно:

— Эти жемчуга для меня слишкомъ великолпны. Чтобъ ихъ носить, надо быть важной дамой и имть много дорогихъ платьевъ. Но, прибавила она съ прелестнымъ непостоянствомъ своего возраста,— можно мн взять ихъ наверхъ и надть передъ зеркаломъ?

— Вы можете длать, что хотите, съ своей вещью, милая Мина, отвчалъ Келеръ, — я только напишу два слова сестр и потомъ приду полюбоваться на мою невстку во всемъ ея величіи.

— Если вы напишете письмо въ пять минутъ, произнесъ докторъ,— то я отвезу его самъ въ Мюнхенъ.

Г-жа Вагнеръ вышла вмст съ Миной изъ комнаты.

— Приходите наверхъ, пожалуйста, сказала молодая двушка:— я желала-бы, чтобъ вы сказали свое мнніе.

— Я сейчасъ приду, отвчала г-жа Вагнеръ,— я только забыла что-то въ контор.

Джакъ былъ такъ утомленъ всмъ случившимся въ этотъ день, что дремалъ, лежа на окн. Г-жа Вагнеръ разбудила его.

— Господинъ хранитель ключей, сказала она, входя въ дверь,— отоприте мой столъ.

Джакъ мгновенно вскочилъ.

— Какъ весело это слышать, воскликнулъ онъ: — точно мы опять въ Лондон.

Письменный столъ былъ старинный, съ крышкой и изъ краснаго дерена. Все внутри было въ самомъ строгомъ порядк. Въ задней доск былъ рядъ ящичковъ съ надписями: ‘кореспонденція’, ‘контракты’, ‘ключъ отъ сундука’, ‘ключъ отъ книгъ’ и т. д. Подл этихъ ящичковъ лежала кассовая книга, а на ней маленькая книжка съ надписью: ‘частные счеты’. Г-жа Вагнеръ открыла об книги и, сравнивъ послднія записи въ той и другой, перенесла одну изъ записей изъ большой книги въ малую.

— Я такъ и думала, произнесла она и, положивъ обратно большую книгу, заперла столъ и отдала ключъ Джаку.

— Помни, лондонскія правила и здсь въ полной сил, сказала она:— ты не долженъ отпирать моего стола, а если ты передашь ключъ въ другія руки, я больше не стану доврять теб.

— Разв я длалъ что-нибудь подобное въ Лондон? спросилъ Джакъ.

— Нтъ.

— Такъ не бойтесь, я и здсь этого не сдлаю. Но вы забыли положить маленькую книжку.

И онъ снова отперъ столъ.

— Нтъ, она всегда при мн, отвчала г-жа Вагнеръ, пряча книжку въ карманъ.

— А, воскликнулъ съ внезапнымъ негодованіемъ Джакъ:— вы мн ее не довряете!

— Смотри, чтобъ я не сдлала дурной отмтки, сказала спокойно г-жа Вагнеръ, — глупый ты человкъ, маленькая книжка — копія большой, а я теб довряю большую.

Эти слова совершенно успокоили Джака и онъ снова заперъ столъ. Въ эту минуту вошелъ въ комнату Келеръ, и Джакъ тотчасъ-же удалился, потому что онъ съ собачьимъ инстинктомъ чувствовалъ, кто былъ его другомъ и кто нтъ. А Келеръ питалъ отвращеніе къ этому уроду, вышедшему изъ съумасшедшаго дома.

— Неужели вы этому съумасшедшему довряете ключъ отъ вашего стола? сказалъ онъ, — даже самый злйшій изъ вашихъ враговъ не поврилъ-бы, что вы такъ легкомысленны.

— Вы сами легкомысленны въ своемъ сужденіи, отвчала г-жа Вагнеръ, — вс въ Лондон говорили, что я рехнулась, взявъ Джака къ себ въ домъ.

— А, такъ не я одинъ?

— Да, многіе такъ-же мало понимаютъ, какъ вы, настоящее обращеніе съ съумасшедшими. Лучшимъ средствомъ для излеченія несчастныхъ жертвъ съумасшедшихъ домовъ — это подстрекнуть ихъ самолюбіе. Джакъ ни разу не нарушилъ моего доврія. Вы думаете, что ваши лондонскіе друзья перемнили свое мнніе? Нисколько. Я полагала, однако, что вы будете исключеніемъ въ толп дураковъ. Впрочемъ, успокойтесь, я лично отвчаю за всякую потерю, которая можетъ произойти отъ моего легкомыслія.

Слова эти нисколько не убдили Келера, но онъ, изъ уваженія къ г-ж Вагнеръ, которая вышла изъ себя, отвчалъ очень учтиво:

— Вы, вроятно, знаете лучше всякаго другого, какъ слдуетъ поступать. Я зашелъ къ вамъ по длу. Дэвидъ Глени, вроятно, очень занятъ въ Лондон. Его надо тотчасъ-же увдомить объ отсрочк свадьбы. Вы ему сами напишете или написать мн?

— Я напишу ему съ удовольствіемъ, г. Келеръ. До почты осталось еще полчаса. Извините, но мн надо на минуту пойти къ Мин, я общала посмотрть, каково въ ней будетъ идти удивительное ожерелье. Да и вы, кажется, хотли полюбоваться на нее.

— Да, если дамы позволятъ.

Они вмст поднялись по лстниц. На верхней площадк они встртили Фрица и Мину. У перваго брови были сдвинуты, а вторая плакала.

— Это еще что? воскликнулъ рзко Келеръ.— Фрицъ, что значитъ эта недовольная физіономія?

— Со мной дурно обходятся, отвчалъ Фрицъ, — никто не думаетъ обо мн и откладываютъ свадьбу, не заботясь о моихъ интересахъ. Г-жа Фонтэнъ со мной совершенно согласна.

— Г-жа Фонтэнъ, повторилъ Келеръ и, обращаясь къ Мин, прибавилъ:— это правда?

— О, не спрашивайте меня! воскликнула она, дрожа всмъ тломъ,— я, право, не знаю, что случилось съ мамой, она совсмъ перемнилась, она пугаетъ меня. Что-же касается Фрица, то если онъ такой эгоистъ и тиранъ, то я вовсе не пойду за него замужъ.

— Ступай, произнесъ Келеръ, указывая на лстницу, а когда тотъ хотлъ протестовать, то онъ прибавилъ съ презрніемъ:— У тебя, можетъ быть, будетъ сынъ и ты увидишь, какъ непріятно смотрть на сына, когда онъ ведетъ себя, какъ дуракъ.

И онъ снова указалъ ему на лстницу. Фрицъ удалился, ворча что-то себ подъ носъ.

— Успокойтесь, милая Мина, сказалъ Келеръ, нжно обращаясь къ молодой двушк, — я поговорю съ вашей матерью и все улажу.

— Пойдемте ко мн въ комнату, прибавила г-жа Вагнеръ.

Келеръ вошелъ въ гостиную и позвалъ Жозефа.

— Скажите г-ж Фонтэнъ, что я желаю ее видть сейчасъ.

ГЛАВА VIII.

Вдова явилась, но въ ней произошла рзкая перемна. Глаза ея смотрли тускло, губы были сжаты, щеки посинли. Если-бы ея покойный мужъ могъ воскреснуть и предостеречь Келера, то онъ сказалъ-бы ему: ‘я видлъ ее такой раза два въ жизни, берегитесь’.

Удивленный страшнымъ выраженіемъ ея лица, Келеръ старался выиграть время. Онъ молча указалъ ей на кресло. Она сла и смотрла ему прямо въ глаза. Губы ея не пошевельнулись. Ея холодный взглядъ говорилъ ясно: ‘Начнешь ты, а не я’.

Дйствительно, Келеръ первый прервалъ тягостное молчаніе и изъ понятной деликатности не упомянулъ имени ея дочери.

— Я слышалъ отъ Фрица, сказалъ онъ, — что вы не одобряете отсрочки его свадьбы, хотя она отдалена только на дв недли. Извстны вамъ обстоятельства, побудившія насъ на эту отсрочку?

— Да.

— Ваша дочь вамъ сказала о болзни моей сестры?

— Да, отвчала г-жа Фонтэнъ и при имени дочери на лиц ея показалась тнь волненія,— моя легкомысленная дочь передала мн все.

— Мн кажется, что ваша дочь выказала въ этомъ случа не только рдкую доброту, но и замчательный здравый смыслъ. Г-жа Вагнеръ и докторъ моей сестры оба восхищались ею. Зачмъ же вы называете ее легкомысленной?

— Она должна была помнить свой долгъ въ отношеніи матери и не ршать своей судьбы безъ моего согласія.

— А разв вы не согласились-бы на отсрочку?

— Я знаю, что ваша сестра удостоила мою дочь великолпнымъ подаркомъ…

— Прошу васъ, отвчайте мн прямо, рзко перебилъ ее Келеръ, — согласились-бы вы на отсрочку свадьбы?

— Конечно, нтъ, отвчала она ршительно, разсчитывая на свой авторитетъ, какъ матери невсты.

— Какое вамъ до этого дло? спросилъ Келеръ съ удивленіемъ.— По какой причин вы не согласились-бы?

— Разв мое несогласіе, какъ матери невсты, для васъ недостаточно безъ всякаго объясненія причинъ?

— Несогласіе вашей дочери, какъ невсты, было-бы для меня достаточнымъ, но ваше несогласіе должно быть подкрплено сильными доводами. Если я долженъ подвергнуть сестру тяжелому огорченію, то для этого должны быть серьезныя причины, а не одинъ капризъ.

— Во-первыхъ, я не согласна на отсрочку потому, что такое важное событіе въ жизни молодой двушки, какъ свадьба, нельзя отлагать такъ-же легко, какъ обдъ или вечеръ. Во-вторыхъ, кто мн можетъ поручиться, что какое-нибудь новое обстоятельство, хоть бы смерть, напримръ,— мы вс смертны,— не помшаетъ вновь, и, можетъ быть, окончательно, свадьб моей дочери?

Келеръ всталъ. Ясно было, что если она имла какія-нибудь причины желать немедленной свадьбы, то она ихъ скрывала.

— Если вы имете боле серьезныя причины, то потрудитесь увдомить меня объ нихъ до отхода завтрашней почты, сказалъ онъ очень спокойно и холодно.— Теперь я васъ боле не задерживаю.

Вдова встала, но не признавала еще себя побжденной.

— Такъ я должна понимать, сказала она, — что свадьба отложена до 13 января?

— Да.

— А если моя дочь перемнитъ свое мнніе?

— По вашему приказанію?

— Вы меня оскорбляете, г. Колеръ.

— Я оскорбилъ бы вашу дочь, г-жа Фонтэнъ, если-бы предположилъ, что посл ея словъ, сказанныхъ въ этой самой комнат при мн и другихъ свидтеляхъ, она перемнила бы свое мнніе добровольно.

— До свиданія.

Вдова возвратилась въ свою комнату. На стнахъ ея висло нсколько литографій и акварельныхъ рисунковъ. Между ними былъ портретъ г. Келера въ рамк подъ стекломъ. Она схватила его, бросила на полъ и стала топтать ногами.

— Ну, теперь немного отлегло, промолвила она, толкнувъ въ уголъ остатки портрета, рамки и стекла.

Она сла въ кресло у камина и погрузилась въ глубокую думу.

Прежде всего ея мысли сосредоточились на Мин. Она могла ее уломать и послать съ отвтомъ къ Келеру. Но онъ, конечно, спроситъ ее, дйствуетъ-ли она добровольно или по приказанію, и молодая двушка не съуметъ скрыть правды. Мина была олицетворенная правда, она даже въ дтств никогда не лгала, чтобы избавиться отъ наказанія за какую-нибудь шалость. Она ни за что не согласилась-бы обмануть отца Фрица. Нтъ, отъ этой мысли надо было отказаться.

Затмъ былъ роковой вопросъ о деньгахъ. 31 декабря наступитъ срокъ векселю. Гд взять денегъ! Разсчитывая, что свадьба состоится 30 декабря, она ршила мысленно отправить смло своего кредитора по предъявленіи протестованнаго векселя къ г. Келеру. Какое ей было дло, что подумаетъ или скажетъ старый скряга посл свадьбы ея дочери! Она хотла сказать ему очень спокойно: ‘Многочисленные кредиторы меня мучили и я предпочла сосредоточить вс мои долги въ однхъ рукахъ. Онъ общалъ ждать. Теперь срокъ векселя наступилъ и мн нечмъ ему заплатить. Выбирайте, что вамъ пріятне: заплатить за меня или видть свекровь вашего сына въ тюрьм’. Она могла все это сказать посл свадьбы дочери, но теперь это было невозможно, несмотря на все ея краснорчіе и искуственныя слезы. Она помнила, какъ торжественно сама заврила Келера, что вс ея долги уплачены, и какъ презрительно онъ отнесся о тхъ людяхъ, которые не платятъ своихъ долговъ. Если-бы онъ и простилъ ей этотъ обманъ, что было очень невроятно, то онъ сталъ-бы подозрвать ее въ другихъ намреніяхъ, началъ-бы допытываться, не руководилась-ли она личными разсчетами, ухаживая за нимъ во время его болзни. При этомъ онъ могъ совтоваться съ г-жею Вагнеръ, а та могла вспомнить разговоръ со вдовою въ гостиной и разсказъ Джака. Нтъ, она не могла такъ рисковать счастьемъ своей дочери. Она должна была, во что-бы то ни стало, поддержать свою систему лжи и обмановъ до свадьбы дочери.

Итакъ, вопросъ опять свелся къ тому, какъ достать денегъ! Могла-ли она разсчитывать на согласіе кредитора отсрочить платежъ по векселю на дв недли! Не създить-ли ей въ Вюрцбургъ! Она встала и подошла къ зеркалу.

— О, если-бы я была на десять лтъ помоложе, промолвила она.

Письмо, полученное, изъ Вюрцбурга, увдомляло ее, что теперешній собственникъ ея векселя былъ человкъ среднихъ лтъ. Если-бы онъ былъ очень молодъ или очень старъ, то она понадялась-бы на остатки своей красоты и на ловкость. Но она по опыту знала, что женщина среднихъ лтъ не иметъ никакой прелести дли мужчинъ такихъ-же лтъ. Притомъ ея кредиторъ, говорятъ, былъ кремень и понесъ значительные убытки, нанявъ сыщика для разысканія ея. Подобный человкъ врядъ-ли согласится на отсрочку.

Наконецъ, она отворила ящикъ въ туалет и вынула футляръ съ ожерельемъ.

— Я такъ и думала, что этимъ кончится, спокойно промолвила она:— вмсто того, чтобы платить по векселю, Келеру придется выкупить подарокъ сестры.

Уже стемнло. Она одлась, спрятала подъ шалью футляръ съ ожерельемъ и вышла изъ комнаты.

Въ коридор ее встртила Мина.

— Мама, воскликнула она со слезами, — простите меня. Я думала, что поступила хорошо.

Вдова обняла ее одной рукой, потому что другая была занята.

— Глупый ребенокъ, сказала она,— ты не можешь привыкнуть, что твоя мать старетъ и нервы у нея все боле и боле разстраиваются. Я могла найти, что ты напрасно пожертвовала собою для какой-то больной муміи въ Мюнхен, но я не сержусь на тебя. Ну, ну, поцлуй меня. Ты мн никогда не была такъ дорога, какъ теперь. О, какъ я сожалю, что мн придется отдать тебя даже Фрицу.

— Куда вы идете? спросила Мина, чтобъ перемнить разговоръ.

— Мн что-то нездоровится и подышать холоднымъ воздухомъ — для меня всегда лучшее лекарство.

— Позвольте мн пойти съ вами.

— Нтъ, голубушка. Ты еще, пожалуй, простудишься. Пойди въ мою комнату и разведи побольше огонь въ камин. Я вернусь черезъ полчаса.

— А гд мое ожерелье, мама?

— Дитя, ожерелье невсты бережется ея матерью. Завтра мы его вмст примримъ.

Черезъ минуту г-жа Фонтэнъ уже была на дорог къ ближайшему ювелиру.

ГЛАВА IX.

Вдова остановилась передъ окномъ одного изъ ювелировъ на улиц Цель. Въ магазин сидлъ за конторкой старикъ и читалъ газеты.

— Я хочу вамъ кое-что показать, сказала она, входя и обращаясь къ старику самымъ мягкимъ, любезнымъ тономъ.

Старикъ прежде посмотрлъ на ея густой вуаль, а потомъ на ожерелье и всплеснулъ руками отъ восторженнаго удивленія.

— Могу я разсмотрть хорошенько эти удивительные жемчуга? воскликнулъ онъ и, подвергнувъ ихъ тщательному изслдованію въ увеличительное стекло, а также взвсивъ на рук, прибавилъ:— Я удивляюсь, какъ вы не боитесь ходить по улиц одна ночью съ такимъ сокровищемъ. Позвольте мн показать его моему старшему подмастерь?

Г-жа Фонтэнъ согласилась. Старикъ позвонилъ въ. колокольчикъ, проведенный въ мастерскую. Убдившись, что она иметъ дло съ хозяиномъ, она рискнула спросить его.

— Есть у васъ ожерелье изъ фальшивыхъ жемчуговъ, которые походили-бы на мои? спросила она.

Старикъ вскочилъ и посмотрлъ пристально на непроницаемый вуаль вдовы.

— Боже мой, нтъ, произнесъ онъ,— у насъ во Франкфурт нтъ ничего подобнаго.

— А можно сдлать такіе точно фальшивые жемчуги?

Въ эту минуту вошелъ въ магазинъ подмастерье, мрачный, сосредоточенный человкъ.

— Достойно королевы, сказалъ онъ, оцнивая однимъ взглядомъ удивительное ожерелье.

Хозяинъ передалъ ему послдній вопросъ вдовы.

— Въ Париж можно сдлать, отвчалъ онъ.— Сколько времени вы можете дать на эту работу?

— Мн надо получить ожерелье къ 13 числу будущаго мсяца.

Ювелиръ только улыбнулся, сожаля невжество вдовы, а подмастерье произнесъ рзко:

— Нечего объ этомъ и говорить, слишкомъ мало времени.

Г-ж Фонтэнъ оставалось только подчиниться обстоятельствамъ.

Она вошла въ магазинъ съ цлью надть дочери въ день свадьбы фальшивые жемчуги, а настоящіе заложить въ ту сумму, которая ей была необходима на уплату долга. Если же она заложитъ ожерелье и ничмъ его не замнитъ, то что скажетъ Мина, что подумаетъ мистеръ Келеръ? Впрочемъ, эти вопросы были излишни. Придется придумать какое-нибудь удовлетворительное объясненіе, вотъ и все. Какія-бы подозрнія ни возникли, отъ этого свадьбу не отложили бы. Ожерелье не составляло необходимой части церемоніи, а деньги ей надо было достать, во что бы то ни стало.

— Я полагаю, что вы принимаете подъ залогъ цнныя вещи, врод этихъ жемчуговъ? спросила она.

— Конечно.

— Подъ условіемъ имть имя и адресъ закладчицы, прибавилъ подмастерье.

— Конечно, согласился съ нимъ хозяинъ,— и еще необходимо поручительство какой-нибудь извстной въ город особы. Принять въ закладъ такіе жемчуги — дло очень отвтственное.

— Поручительство необходимо? спросила вдова.

Подмастерье дернулъ за рукавъ хозяина, и тотъ, возвращая ожерелье, произнесъ:

— Совершенно необходимо.

Г-жа Фонтэнъ удалилась. Гд могла она достать такого врнаго поручителя? Ея родственники не хотли ея знать, а это были единственные состоятельные люди, которыхъ она знала во Франкфурт, за исключеніемъ г. Келера. Ей оставалось теперь только обратиться къ закладчику.

На этотъ разъ она имла дло съ ловкимъ, смтливымъ молодымъ человкомъ. Увидавъ ожерелье, онъ вскрикнулъ отъ удивленія и свистнулъ. Тотчасъ на сцену явился самъ закладчикъ, посмотрлъ на жемчуги, на даму въ густомъ вуал и сказалъ то-же, что ювелиръ, но мене любезно:

— Я не намренъ рисковать. Принесите письменное поручительство врнаго человка.

Г-жа Фонтэнъ не была женщина, которую неудачи могли побороть. Она отправилась въ старинную, средневковую улицу Юдеиштрассе, въ то время густо населенную евреями, а нын пришедшую въ совершенную ветхость, такъ-что ее вскор замнитъ новая улица.

Едва г-жа Фонтэнъ вступила въ этотъ странный кварталъ, какъ евреи по двое и по трое напали на нее, предлагая свои услуги. Она вошла въ лавку одного изъ нихъ и показала ожерелье. Еврей едва не упалъ въ обморокъ. Онъ громко закричалъ, захлопалъ въ ладоши и громко позвалъ жену, дтей, сестеръ и жильцовъ, чтобъ показать имъ такіе жемчуги, какихъ никто не видывалъ со времени посщенія королевою Савской Соломона.

Посл первой минуты удивленія вся ватага евреевъ забросала вдову вопросами: Какъ ее зовутъ? Гд она живетъ? Какъ она достала ожерелье? Кто ей далъ его? Гд оно сдлано? Зачмъ она принесла его въ Юденштрассе? Хотла она продать или заложить? А! Заложить, хорошо, очень хорошо! Но тутъ снова явился на сцену вопросъ о поручител.

— Я заплачу хорошіе проценты вмсто поручительства, отвчала вдова.

Тогда волненіе евреевъ, жаждавшихъ сорвать хорошій кушъ денегъ и боявшихся послдствій подобной сдлки, приняло новую форму. Одни громко застонали, другіе схватились за волосы, третьи призывали Бога въ свидтели, что они уже достаточно страдали, покупая драгоцнности безъ поручителей. Одинъ старый, грязный еврей посовтовалъ даже задержать эту даму съ жемчугами я послать за полиціей. Еслибъ они имли дло съ робкой женщиной, то, вроятно, и послдовали-бы этому благоразумному совту. Но г-жа Фонтэнъ сохранила присутствіе духа и совершенно свободно удалилась изъ еврейскаго квартала.

— Я могу получить деньги и въ другомъ мст, сказала она, гордо поднявъ голову.

— Да, воскликнули хоромъ евреи:— у пріемщика краденыхъ вещей.

Это замчаніе было совершенно справедливо. Громадная цна жемчуговъ вызывала особую осторожность въ закладчикахъ всхъ степеней и видовъ. Г-жа Фонтэнъ вернулась домой и спрятала ожерелье въ ящикъ своего туалетнаго стола. Свадебный подарокъ Мины былъ такъ великолпенъ, что она не могла и разсчитывать на закладъ его неизвстнымъ лицамъ.

И, однако, деньги надо было найти во что-бы то ни стало, подъ какими-бы то ни было условіями, хотя-бы самыми унизительными и опасными.

Съ этой твердой, отчаянной ршимостью она легла спать. Но всю ночь она не могла сомкнуть глазъ. Срый, холодный свтъ слдующаго дня засталъ ее все еще неспящей. Но, несмотря на постоянное, непрерывное напряженіе ума, она не могла въ эту роковую ночь придумать врнаго и безопаснаго плана для уплаты долга. Что-же касается ея собственныхъ средствъ, то отъ продажи всего, что она имла, нельзя было выручить и половины необходимаго ей количества денегъ.

Въ этотъ день въ контор было очень много работы и даже за ужиномъ Келеръ получилъ дловую бумагу, на которую надо было тотчасъ отвчать. Онъ всталъ изъ-за стола и спросилъ у г-жи Вагнеръ:

— У васъ въ стол, кажется, выписка изъ кореспонденціи фирмы? Мн надо сдлать справку.

Она обернулась къ Джаку и приказала ему подать ключъ. Онъ вынулъ его изъ мшка. Г-жа Фонтэнъ зорко слдила за нимъ съ противоположнаго конца стола.

— Я предпочелъ-бы самъ открыть ящикъ, замтилъ Джакъ по выход изъ комнаты г. Келера,— но я полагаю, что надо уступить хозяину. Къ тому-же онъ меня ненавидитъ.

Вдова была поражена этимъ рзкимъ выраженіемъ.

Какъ вы можете такъ говорить? воскликнула она:— мы вс васъ очень любимъ, Джакъ. Подойдите сюда и выпейте вина изъ моего стакана.

— Я не хочу вина, отвчалъ Джакъ,— мн что-то холодно и меня клонитъ ко сну. Я хочу лечь.

Однако г-жа Фонтэнъ была слишкомъ любезна, чтобъ остановиться при первомъ отказ.

— Выпейте хоть каплю, настаивала она,— это васъ согретъ.

— Вы, вроятно, позабыли, что я вамъ говорила, замтила мистрисъ Вагнеръ:— вино его волнуетъ, а затмъ притупляетъ. Въ послдній разъ, когда я ему дала вина, оно подйствовало на него какъ лауданум. Мн кажется, что я вамъ говорила объ этомъ. Ты дйствительно, голубчикъ, очень нехорошъ на взглядъ, прибавила она, обращаясь въ Джаку,— пойди сейчасъ спать.

— Безъ ключа? воскликнулъ съ негодованіемъ Джакъ.— Я знаю свои обязанности.

Вскор Келеръ вернулся, вполн довольный результатомъ наведенной справки.

— Я такъ и зналъ, сказалъ онъ:— ошибка сдлана нашими кліентами. Я послалъ имъ справку.

Онъ подалъ ключъ мистрисъ Вагнеръ, а та передала его Джаку. Келеръ неодобрительно покачалъ головой.

— А вы такъ рискнули бы? спросилъ онъ по-французски у г-жи Фонтэнъ.

— Нтъ, я побоялась-бы, отвчала она на томъ же язык.

Джакъ положилъ ключъ въ свой мшокъ, поцловалъ руку мистрисъ Вагнеръ и направился къ дверямъ.

— А со мною вы не проститесь? спросила любезная вдова.

— Я не знаю, захотите-ли вы говорить со мною по-нмецки или по-англійски, отвчалъ онъ,— а на неизвстныхъ языкахъ я не говорю.

Онъ поклонился и вышелъ изъ комнаты.

— Онъ понимаетъ по-французеки? спросила вдова.

— Нтъ, отвтила мистрисъ Вагнеръ,— только онъ понялъ, что вы и г. Вагнеръ хотли что-то скрыть отъ него.

Черезъ нсколько времени вс разошлись по своимъ спальнямъ. Въ первые часы ночи не случилось ничего необыкновеннаго, но около двухъ часовъ г-жу Вагнеръ разбудилъ громкій стукъ въ дверь и отчаянные крики Джака:

— Пустите меня! Мн надо свчку! У меня пропали ключи!

Она просила его успокоиться и, надвъ халатъ, зажгла свчку.

По счастью, мистрисъ Вагнеръ отвели комнаты въ противоположномъ углу дома отъ спаленъ другихъ его обитателей. Но все-таки среди ночной тишины стукъ и крики Джака могли разбудить всякаго, кто спитъ легко. Отворивъ дверь, она поспшно втащила его въ комнату и снова ее заперла.

— Сядь и успокойся, сказала она строго,— я не дамъ теб свчи, пока ты совершенно не усмиришься. Ты меня опозоришь, если разбудишь весь домъ.

Джакъ дрожалъ отъ холода и страха.

— Могу я говорить шопотомъ! спросилъ онъ смиренно.

Мистрисъ Вагнеръ указала ему на тлвшіе еще уголья въ камин. Она знала, что какая-бы то ни было работа дйствовала на него всего успокоительне.

— Поправь огонь, сказала она,— и согрйся, а потомъ ужъ я тебя выслушаю.

Онъ повиновался и легъ, какъ собака, на коврик передъ каминомъ. Прошло, по крайней мр, полчаса, прежде чмъ ж-съ Вагнеръ нашла его достаточно успокоившимся, чтобъ онъ могъ разсказать свою исторію. Впрочемъ, и разсказывать было немного. Онъ, какъ всегда, положилъ подъ подушку мшокъ съ ключами и заснулъ. Вдругъ онъ проснулся съ ужаснымъ страхомъ, что случилось несчастье съ ключами. Онъ тщетно искалъ ихъ подъ подушкой, на всей постели и на полу.

— Тогда, прибавилъ онъ,— меня одоллъ такой ужасъ, что право, кажется, я сошелъ съума на нсколько минутъ, но теперь я совершенно успокоился. Посмотрите, я тихъ, какъ птичка, спрятавшая свою голову подъ крыло.

М-съ Вагнеръ взяла свчку и пошла съ нимъ въ маленькую комнату рядомъ съ ея спальней, гд спалъ Джакъ. Она подняла подушку и подъ нею лежалъ мшокъ съ ключами на томъ самомъ мст, куда онъ положилъ его, засыпая.

При этомъ неожиданномъ открытіи лицо Джака такъ краснорчиво выразило раскаяніе, что она нжно взяла его за руку.

— Ложись спать, сказала она,— и если снова увидишь сонъ, то не буди весь домъ..

Нтъ! Джакъ отказался лечь, прежде чмъ м-съ Вагнеръ не выслушаетъ его защиты. Онъ упалъ передъ нею на колни и поднялъ руки, словно на молитв.

— Клянусь Богомъ, сказалъ онъ,— я не спалъ, когда сунулъ руку подъ подушку и увидалъ, что тамъ ничего не было. Врите вы мн?

М-съ Вагнеръ была очень тронута и искренно отвчала, что вполн ему вритъ. Потомъ, по ея предложенію, онъ открылъ мшокъ и въ немъ оказались вс ключи, даже одинъ лишній. Маленькій ключъ отъ ея письменнаго стола былъ также на лицо.

— Мы поговоримъ объ этомъ завтра, сказала м-съ Вагнеръ и, простившись съ нимъ, пошла въ двери.

Вдругъ ея вниманіе остановилось на замк, въ которомъ не торчалъ ключъ.

— Ложась, ты заперъ дверь на задвижку? спросила она.

— Нтъ.

Невольно въ ея голов возникло подозрніе.

— А что сдлалось съ ключомъ отъ этой двери?

Джакъ повсилъ голову.

— Я его положилъ въ мшокъ, чтобы увеличить число ключей, промолвилъ онъ.

Возвратясь въ свою комнату, м-съ Вагнеръ сла въ камину и погрузилась въ глубокую думу.

Пока Джакъ и вс въ дом спали, кто-нибудь могъ неслышными шагами пробраться въ постели Джака и взять ключи. Потомъ тотъ-же человкъ, услыхавъ поднятый имъ шумъ, могъ положить ключи обратно подъ подушку, пока Джакъ находился въ комнат м-съ Вагаеръ. Но гд можно было слышать его крики? Въ пустыхъ спальняхъ наверху или въ контор, находившейся въ этой сторон дома. Если дйствительно была совершена кража, то единственной цлью было взять ключъ отъ письменнаго стол. Это предположеніе объясняло и тотъ фактъ, что воръ, находясь въ контор, могъ слышать крики Джака. Былъ-ли кто въ дом, начиная отъ честныхъ слугъ, кого-бы она могла подозрвать? М-съ Вагнеръ не была женщина пугливаго десятка, но почувствовала невольный трепетъ, обдумывая отвтъ на этотъ роковой вопросъ.

ГЛАВА X.

Занятія въ контор зимой начинались въ девять часовъ утра. Начиная отъ старшаго приказчика до разсыльнаго, никто не жилъ въ дом Келера и онъ дозволялъ имъ вечеромъ длать что угодно.

— Я знаю, что могу имъ доврять отъ самаго стараго до самаго молодого, говаривалъ онъ,— и я люблю это доказывать.

При этихъ условіяхъ м-съ Вагнеръ надо было только встать пораньше, чтобы пойти въ контору, когда въ ней еще никого не было. Ровно въ восемь часовъ она уже сидла за письменнымъ столомъ и старательно осмотрла все, что было въ ящик.

Все было на лицо и ничто не перемнило своего обычнаго мста. Въ этомъ ящик никогда не держались деньги. Но она положила туда свои дорогіе часы, которые остановились наканун. Часы, какъ все остальное, были цлы. Если кто нибудь, дйствительно, открывалъ ящикъ ночью, то это не былъ обыкновенный воръ и цль его также не была обыкновенная.

Она взяла изъ ящика ключъ отъ желзнаго несгораемаго шкафа и отперла его.. Ея свденія насчетъ того, что именно хранилось въ этомъ шкаф, были не очень точныя. У каждаго изъ компаніоновъ былъ свой ключъ, и Келеръ чаще м-съ Вагнеръ имлъ надобность заглядывать въ шкафъ, къ тому-же подробный осмотръ внутренности шкафа представлялся затруднительнымъ въ виду утренняго, густого тумана, отчего въ комнат было не очень свтло.

Одно только м-съ Вагнеръ знала наврное: это — что въ шкафу хранится извстная сумма банковыми билетами и фондами, которая составляла резервный фондъ. Она вынула жестяной ящикъ, въ которомъ находились денежные знаки, и пересчитала ихъ. Потомъ она заперла шкафъ и снова открыла свою приходо-расходную книгу, чтобы поврить сосчитанную ею сумму съ записью въ книг.

Не желая возбуждать удивленія требованіемъ свчки въ такое раннее время, когда еще не открыта была контора, она подняла книгу къ окну. Тамъ было достаточно свтло, чтобы разобрать итоги. Къ ея величайшему успокоенію, эта цифра равнялась сумк, находившейся на лицо въ шкафу. Она все привела въ прежній порядокъ и, заперевъ столъ, подала ключъ Джаку, который все время сидлъ въ комнат. Но онъ молча покачалъ головой, отказываясь взять ключъ. Мало того, онъ положилъ на столъ мшокъ съ другими ключами и произнесъ:

— Пожалуйста, берегите сами, я боюсь брать на себя эту отвтственность.

М-съ Вагнеръ взглянула на него со страхомъ, который, однако, тотчасъ перешелъ въ сожалніе. Слезы виднлись въ его глазахъ. Его самолюбіе было оскорблено.

— Бдный мальчикъ, что съ тобою? спросила нжно м-съ Вагнеръ.

Джакъ тихо заплакалъ.

— Я — низкая тварь, отвчалъ онъ,— и не достоинъ держать ключи, если вчера ночью позволилъ вору ихъ украсть. Возьмите ключи, сударыня. Я очень несчастливъ. Пожалуйста, вернемся поскоре въ Лондонъ.

— Воръ? повторила м-съ Вагнеръ, — ты видлъ, что я все осмотрла и не нашла никакой потери. А если вчера ночью кто-нибудь и взялъ твои ключи, то, конечно, только ключъ отъ письменнаго стола могъ соблазнять вора. А въ стол все пло. Ну. успокойся. Ты знаешь, что я никогда не обманываю тебя, и теперь я вполн убждена, что никто не кралъ твоихъ ключей вчера ночью.

Но Джакъ торжественно поднялъ вверху руку, какъ онъ всегда длалъ въ важныя минуты.

— А я утверждаю, воскликнулъ онъ, — что въ дом есть воръ. Вы въ этомъ вскор убдитесь. Когда мы вернемся въ Лондонъ, то я вступлю снова въ исполненіе обязанностей хранителя печати. А здсь — никогда, никогда, никогда!

Гщетно было бы съ нимъ спорить и всего благоразумне было подождать, пока перемнится его настроеніе. М-съ Вагнеръ заперла въ столъ его мшокъ, а ключъ отъ стола положила въ себ въ карманъ. Она не хотла въ этомъ сознаться, но искренность Джака поколебала ея увренность.

Въ это утро, посл завтрака, Мина подошла въ м-съ Вагнеръ, когда ея мать и Келеръ удалились изъ столовой.

— Мн надо написать очень трудное письмо, сказала она,— и Фрицъ сказалъ, что вы по своей доброт, вроятно, не откажетесь мн помочь.

— Конечно, съ удовольствіемъ. Ваша мать знаетъ объ этомъ письм?

— Да. Она именно говоритъ, что я должна его написать. Но она сегодня утромъ уходитъ изъ дома, и когда я спросила ея совта насчетъ содержанія письма, то она отвчала, качая головою: ‘Они тогда подумаютъ, что письмо идетъ отъ меня, и все его вліяніе исчезнетъ’. Въ этомъ письм я должна увдомить о моей предстоящей свадьб родственниковъ матери, живущихъ здсь и такъ гадко поступившихъ съ матерью. Она увряетъ, что они сдлаютъ что-нибудь для меня, если я напишу отъ себя, какъ-бы по своей иниціатив.

— Пойдемте ко мн и мы посмотримъ, что можно будетъ сдлать.

Проходя черезъ сни, он встртили г-жу Фонтэнъ, которая шла на улицу въ костюм для гулянья и съ какимъ-то маленькимъ сверткомъ въ рук.

— Вотъ перо, Мина, сказала м-съ Вагнеръ, когда он об услись у письменнаго стола.— Пишите, что я вамъ буду диктовать.

Чернильница была наполнена въ то самое утро до самыхъ краевъ. Мина такъ торопилась въ своемъ желаніи поскоре покончить съ этимъ письмомъ, что обмокнула перо слишкомъ глубоко и, выдернувъ его, запачкала чернилами не только бумагу, но и рукавъ и съ Вагнеръ.

— О, какая я неловкая! воскликнула она,— извините меня на минуту. Я сейчасъ принесу изъ маминаго несесера прекрасное средство выводить пятна.

Она побжала наверхъ и черезъ нсколько минутъ вернулась съ тмъ порошкомъ, который ея мать употребила для уничтоженія первыхъ словъ на ярлык синей стклянки. Пятна на плать м-съ Вагнеръ были тотчасъ выведены и она посмотрла съ любопытствомъ на инструкцію, напечатанную на маленькой коробочк съ порошкомъ. ‘Экстникторъ или пятноистребитель’, прочла она,— распустите порошокъ въ чайной ложк воды, потрите хорошенько замаранное мсто на плать, и пятно исчезнетъ. Это-же средство примнимо и къ уничтоженію написаннаго чернилами, нисколько не портя бумаги и оставляя лишь на ней легкій лоскъ’.

— Можно этотъ порошокъ купить во Франкфурт? спросила м-съ Вагнеръ,— я знаю только лимонъ, какъ единственное средство для вывода чернильныхъ пятенъ на плать и пальцахъ.

— Оставьте эту коробку у себя, милая м-съ Вагнеръ, отвчала Мина,— я куплю для мамы другую въ аптек на Цейл, гд мы взяли и эту. Посмотрите, какъ легко выводится чернильное пятно и на бумаг. Чернила совсмъ исчезли и только очень близко смотря на бумагу вы замтите, что она немного лоснится.

— Благодарю васъ. Но вашей матери можетъ потребоваться этотъ удивительный порошокъ прежде, чмъ вы ей купите новую коробку. Положите эту коробку, гд вы ее взяли. А дня черезъ два мы пойдемъ съ вами вмст въ аптеку и купимъ новую для меня.

——

30-го декабря, посл обда, Келеръ предложилъ тостъ:

— За отсроченный день свадьбы!

Вс старались быть веселыми, но это не удавалось. Никто не съумлъ-бы объяснить этого страннаго факта, но веселость этого маленькаго общества была неискренняя, напускная.

На слдующій день въ контор кипла pa6oa: подводили балансъ за истекшій годъ.

Около полудня Келеръ зашелъ въ кабинетъ м-съ Вагнеръ и отперъ несгораемый шкафъ.

— Провримъ резервный фондъ, сказалъ онъ:— я буду считать деньги, а вы смотрите по книгамъ, сколько ихъ должно быть. Я не знаю вашего мннія объ этомъ предмет, но я полагаю, что у насъ напрасно лежитъ столько денегъ мертвымъ капиталомъ. Не пустить-ли въ оборотъ половину резервнаго фонда? Да, кстати: мы здсь длимъ барыши не въ тотъ день, въ который вы это длаете въ Лондон. Когда отецъ основалъ эту фирму, то назначилъ днемъ длежа 6-е января, которое вмст было и днемъ его рожденія. Мы изъ уваженія къ его памяти всегда держались этого обычая и вашъ достойный мужъ вполн былъ согласенъ съ нами по этому вопросу. Я увренъ, что и вы того же мннія?

— Конечно, отвчала м-съ Вагнеръ,— все, что длалъ и думалъ мой добрый жухъ, я вполн одобряю.

Келеръ приступилъ къ счету резервнаго фонда.

— Пятнадцать тысячъ флориновъ, произнесъ онъ.— Я думалъ, что боле. Еслибъ здсь былъ бдный Энгельманъ… ну, да все равно. А сколько по книгамъ?

— Пятнадцать тысячъ флориновъ.

— А, хорошо, вроятно, память мн измнила. Это была часть Энгельмана, а вы такъ-же акуратны, какъ онъ. Большаго комплимента я не знаю.

Келеръ положилъ обратно деньги въ шкафъ и поспшно ушелъ въ свой кабинетъ.

М-съ Вагнеръ оставила открытой приходо-расходную книгу и глубоко задумалась.

Келеръ славился въ своей контор необыкновенной памятью и она считала недостаточнымъ доказательствомъ, что онъ забылъ на этотъ разъ одну запись въ книг. Недаромъ онъ похвалилъ ее за акуратность. Надо было взглянуть въ ея частную счетную книжку и тогда всякое сомнніе разсется.

Послдній день стараго года былъ холодный, свтлый, и солнечный лучъ прямо падалъ на открытую страницу приходо-расходной книги. Она снова взглянула на запись — 15,000 флориновъ и теперь, замтила мелочное обстоятельство, ускользнувшее прежде отъ ея вниманія.

Цифра 15 была немного, очень немного толще, чмъ слдовавшіе за нею три нуля. Можетъ быть, въ перо старшаго конторщика попалъ волосокъ или въ бумаг была шероховатость на этомъ мст. Она подняла листъ къ свту. Между тмъ мстомъ, гд была написана цифра 15, и остальной бумагой замчалась маленькая разница: на этомъ мст бумага слегка лоснилась.

Книга выпала изъ ея рукъ на столъ. Она бросилась бгомъ въ свою комнату. Ея частная счетная книжка находилась въ несесер. Она вынула ее и отыскала соотвтствующую запись. Тутъ стояло — 20,000 флориновъ.

— Г-жа Фонтэнъ! сказала она сама себ шопотомъ.

ГЛАВА XI.

Наступилъ новый годъ.

Утромъ 2 то января м-съ Вагнеръ (по дорог въ контору въ обычное время) увидала на нижней ступени лстницы г-жу Фонтэнъ, которая, повидимому, ее ждала.

— Извините меня, сказала вдова,— мн необходимо съ вами объясниться.

— Я занята въ конторскіе часы и не могу терять ни минуты.

Не обращая ни малйшаго вниманія на слова м-съ Вагнеръ и представляя своимъ вншнимъ видомъ картину отчаянія, вдова повторила:

— Мн необходимо съ вами объясниться.

— Мы уже съ вами объяснялись и намъ не о чехъ боле говорить! Вы внесли деньги?

— Я объ этомъ и хочу съ вами говорить.

— Внесли вы деньги?

— Не сводите меня съума, м-съ Вагнеръ! Если вы разсчитываете на милосердіе Божье въ день страшнаго суда, то будьте милосердны къ несчастной женщин, которая умоляетъ васъ выслушать ее. Дайте мн пять минутъ.

М съ Вагнеръ посмотрла на часы.

— Я вамъ дамъ пять минутъ, но, помните, только пять минутъ. Даже въ мелочахъ я говорю правду.

Он вернулись наверхъ. М-съ Вагнеръ шла впереди.

Въ гостиную вели дв двери, — одна съ площадки лстницы, а другая, маленькая, съ противоположнаго конца коридора. Эта послдняя дверь отворялась въ нчто, походившее на альковъ, отдлявшійся отъ остальной комнаты занавсью. Тамъ стояло фортепьяно. М-съ Вагнеръ вошла въ главную дверь и остановилась у камина. Г-жа Фонтэнъ послдовала за ней, но прямо подошла въ занавск и посмотрла, нтъ-ли тамъ кого. Только убдившись, что никто не можетъ ихъ подслушать, она произнесла:

— Вы только-что сказали, что вы всегда говорите правду. Значитъ-ли это, что вы сомнваетесь въ искренности моего добровольнаго сознанія?..

— Вы добровольно сознались? воскликнула м-съ Вагнеръ,— у меня было положительное доказательство, что вы совершили кражу. Я вамъ показала свою счетную книжку, и когда вы хотли защитить себя, то я указала вамъ на коробку съ порошконъ, съ помощью котораго вы поддлали цифру въ приходо-расходной книг. Что же вы толкуете о добровольномъ сознаніи!

— Вы ошибаетесь, сударыня. Я говорю о добровольномъ сознаніи тхъ причинъ, которыя въ моемъ страшномъ положеніи побудили меня или взять деньги, или погубить всю будущность моей дочери. Повторяю, я ничего отъ васъ не скрыла. О, вы — христіанка, не будьте слишкомъ жестокой ко мн.

— Слишкомъ жестокой? повторила м-съ Вагнеръ, смотря на вдову съ презрительнымъ удивленіемъ,— что вы говорите? Разв вы забыли, какъ я унизилась, чтобъ спасти васъ? Неужели мн надо вамъ напомнить, въ какое вы меня поставили невозможное положеніе? Я обязана сказать Келеру, что наши деньги украдены и что онъ держитъ въ своемъ дом воровку, мало того — уважаетъ ее и питаетъ въ ней полное довріе. Вотъ что я обязана сдлать, и я не исполняю своего прямого долга. Разв вы потеряли всякое сознаніе? Разв вы не понимаете, что должна чувствовать честная женщина, сознавая, что она хоть на время сдлалась соучастницей въ преступленіи? Разв вы думаете, что я согласилась на эту ужасную пытку ради васъ? Нтъ, въ ту самую минуту, какъ я открыла ваше преступленіе, я хотла послать за Келеромъ, но меня удержала мысль о бдномъ миломъ ребенк, который иметъ несчастье быть вашей дочерью. Ну, говорите, если вамъ дйствительно надо мн сообщить что-нибудь. Но прежде отвтьте мн: исполнили ли вы то, что я поставила условіемъ моего молчанія, да проститъ мн за это Господь?

Ея голосъ задрожалъ. Она гордо отвернулась, чтобъ скрыть свое волненіе, и потому она не видала, какая злобная ненависть сверкнула въ глазахъ вдовы.

— Я хотла поговорить съ вами о вашихъ условіяхъ, произнесла г-жа Фонтэнъ посл непродолжительнаго молчанія,— они неисполнимы. Умоляю васъ не ради меня, а ради Мины,— измните ихъ.

Слова эти она произнесла съ такимъ страннымъ спокойствіемъ, что м-съ Вагнеръ вздрогнула и снова посмотрла на нее съ удивленіемъ.

— Неисполнима? Что вы хотите этимъ сказать? ¹

— Вы честная женщина, а я воровка, отвчала г-жа Фонтэнъ съ тмъ-же чудовищнымъ спокойствіемъ.— Мы не можемъ понять другъ друга и мн нечего вамъ объяснять моего положенія. Я уже вамъ все откровенно высказала. Повторяю, ваши условія неисполнимы, особенно первое.

Въ этомъ отвт было что-то ироническое, доходившее до дерзости.

— Честныя условія всегда исполнимы для честныхъ людей, сказала м-съ Вагнеръ, покраснвъ.

Какъ-бы не понявъ горькаго упрека и-съ Вагнеръ, вдова повторила свою просьбу.

— Я только умоляю, чтобъ вы смягчили свои условія. Вы настаиваете на томъ, чтобъ я положила въ шкафъ къ утру 6-го января взятыя мною оттуда деньги?

— Да.

— Вы ожидаете, что я откажусь отъ завдыванія хозяйствомъ въ этомъ дом посл свадьбы Фрица и Мины?

— Да.

— Позвольте на минуту отложить второе условіе. Скажите, что будетъ, если я не внесу пяти тысячъ флориновъ?

— Если вы ихъ не внесете 6-го января, когда мы будемъ длить нашъ барышъ, то я исполню свой долгъ въ отношеніи Келера.

— И вы сдлаете невозможнымъ бракъ моей дочери и погубите ее на всю жизнь?

— Я исполню свой долгъ съ полнымъ сознаніемъ, что я сдлала для васъ боле, чмъ возможно, и сохранила вашу тайну до послдней минуты. У васъ еще впереди четыре дня. Воспользуйтесь ими съ пользою.

— Я ничего не могу сдлать въ это короткое время.

— Вы пробовали?

Сдержанная до сихъ поръ злоба начала ясно проглядывать въ словахъ и тон вдовы.

— Неужели вы думаете, воскликнула она,— что я подвергла-бы себя тмъ оскорбленіямъ, которыми вы меня осыпаете, еслибъ я предварительно не испробовала всего? Разв я могу получить обратно деньги, уплаченныя моему кредитору 21-го декабря въ Вюрцбург? Я никого не знаю, кто-бы могъ мн ссудить пять тысячъ флориновъ. Отецъ мн ихъ не дастъ. Его домъ запертъ дли меня уже боле двадцати лтъ, а моя мать, которая могла-бы явиться заступницей за меня, уже давно умерла. Мн оставалось только обратиться къ милости моихъ родственниковъ въ этомъ город, которые уже однажды отвернулись отъ меня. Я это и сдлала. Я вчера отправилась къ нимъ и выпила до дна чашу униженія. Я созналась ихъ, что была должна большую сумму, и предложила ихъ въ обезпеченіе денегъ на уплату этого долга ожерелье моей дочери. Вы знаете, какой я получила отвтъ. Хозяинъ дома, молча, вышелъ изъ комнаты, а хозяйка сказала мн въ лицо, что я, вроятно, украла это ожерелье. Кажется, все это достаточная кара за мою вину и даетъ мн право надяться на ваше снисхожденіе. Я прошу только отсрочки. Втеченіи нсколькихъ мсяцевъ я соберу деньги и все взнесу. Я продамъ все, что имю, и отложу мое жалованье экономки въ этомъ дом, а также получу деньги за заказанные мн рисунки. Вы богаты. Что вамъ стоитъ вложить свои деньги? Помогите мн сдлать счастливой Мину. А если вы не врите моему слову, то возьмите въ вид обезпеченія ожерелье Мины.

Пораженная дерзкимъ нахальствомъ вдовы, м-съ Вагнеръ молча взглянула на нее и направилась къ дверямъ. Но г-жа Фонтэнъ ее удержала.

— Подождите! воскликнула она съ отчаяніемъ, — подумайте прежде, чмъ мн окончательно отказать.

Негодованіе м-съ Вагнеръ, наконецъ, нашло себ исходъ въ горькихъ словахъ.

— Я этого заслужила, согласившись васъ выслушать, сказала она,— пропустите меня.

Г-жа Фонтэнъ бросилась на колни.

— Ваши жестокія слова возбудили мою гордость, воскликнула она,— я забыла, что я опозорена. Я говорила съ вами не довольно униженнымъ тономъ. Но, посмотрите, я на колняхъ прошу васъ спасти — не меня, а Мину. Не губите бднаго ребенка за вину матери.

— Еще разъ прошу васъ, пропустите меня.

— Вы не хотите отвтить на мои мольбы. Разв я даже не стою отвта?

— Ваши мольбы меня оскорбляютъ, но я вамъ это прощаю.

Вдова поднялась. Всякій слдъ волненія исчезъ съ ея лица и изъ голоса.

— Да, сказала она съ своимъ прежнимъ страннымъ спокойствіемъ,— вы правы: съ вашей точки зрнія, мои просьбы оскорбительны для васъ. Повидимому, очень дерзко вору просить у человка, котораго онъ обокралъ, денегъ для покрытія своей кражи. Я не могу и требовать, чтобы вы поняли, какъ надо въ сущности дерзкаго въ подобной просьб, на которую воръ ршается съ отчаянія. Извините меня, сударыня, я этого сразу не сообразила. Я сдлаю все, что могу, чтобы воспользоваться вашихъ милостивымъ молчаніемъ, и постараюсь достать деньги къ 6-му января. Позвольте мн васъ проводить.

И, отворивъ дверь, она низко поклонилась.

Сердце м-съ Вагнеръ вдругъ тревожно забилось. Неужели отъ страха? Она покраснла онъ одной этой мысля и вышла изъ комнаты, даже не взглянувъ на вдову изъ боязни, чтобы ея лицо не выразило овладвшаго ею волненія.

Г-жа Фонтэнъ осталась въ гостиной.

Она громко захлопнула дверь и бросилась на диванъ. Глухой стонъ ярости и отчаянія вырвался изъ ея груди. Но боясь, чтобы кто-нибудь этого не услыхалъ, она быстро сунула себ въ ротъ платокъ и стиснула зубы. Когда прошелъ этотъ нервный припадокъ, она обтерла себ лобъ, на которомъ выступили капли холоднаго пота, и слегка улыбнулась.

‘Хорошо, что я осталась здсь, подумала она,— а то я могла-бы встртить кого-нибудь на лстниц’.

Она встала и хотла выйти изъ комнаты, но въ эту минуту голосъ Фрица послышался въ конц коридора.

— Вы что-то не въ дух, Мина? Пойдемте въ гостиную и поиграйте на фортепіано. Можетъ быть, это васъ развеселитъ.

Дверь въ альковъ отворилась и голосъ Мины произнесъ за занавсью:

— Я не могу пть сегодня, Фрицъ. Я очень несчастна. Мама очень озабочена и, кажется, нездорова, на вс моя разспросы она отвчаетъ молчаніемъ.

Свжій, мелодичный голосъ молодой двушки, дышавшій любовью, нжностью и сочувствіемъ, поразилъ вдову. Она вздрогнула всмъ тломъ и съ отчаяніемъ всплеснула руками. Потомъ быстрыми, неслышными шагами она направилась къ двери, словно присутствіе дочери ей было невыносимо. Но она была такъ взволнована, что случайно наткнулась на столъ.

Фрицъ въ ту же минуту отдернулъ занавсь и воскликнулъ:

— Вотъ и мама!

Мина поспшила въ ней, но, увидавъ ее, остановилась.

— Что съ вами, какъ вы блдны? произнесла она съ ужасомъ.

Она подбжала къ матери и хотла ее обнять, но та махнула рукой, чтобъ она не подходила.

— Мама! Чмъ я васъ обидла?

— Ничмъ.

— Отчего вы не хотите, чтобъ я васъ обняла?

— Мн не время, Мина. Я очень занята.

— Но одинъ поцлуй, мама.

Г-жа Фонтэнъ молча выбжала изъ гостиной и поспшно направилась въ свою комнату. Глаза Мины наполнились слезами. Фрицъ былъ пораженъ удивленіемъ.

— Я никогдабы не поврилъ, если-бы мн это разсказалъ кто-нибудь другой, произнесъ онъ, — ваша мать точно боится, чтобы вы не дотронулись до нея.

Фрицъ часто ошибался въ своихъ предположеніяхъ, но въ этомъ случа онъ былъ правъ. Г-жа Фонтэнъ боялась прикосновенія своей дочери.

ГЛАВА XII.

Какъ хозяйка дома, г-жа Фонтэнъ всегда первая приходила въ столовую передъ раннимъ нмецкимъ обдомъ и ничто не ускользало отъ ея зоркаго взгляда: ни тарелка сомнительной чистоты, ни ножикъ недостаточно острый. Если салфетка была дурно свернута, то она мгновенно ее поправляла, къ величайшему стыду Іосифа.

На второй день Новаго года она была, какъ всегда, на своемъ мст и сдлала выговоръ Іосифу за его расточительность относительно вина. Онъ поставилъ на столъ передъ приборомъ г-жи Фонтэнъ бутылку олигебергера, которую уже она пила наканун за обдомъ и ужиномъ. Въ бутылк оставалось вина не боле трети и потому Іосифъ поставилъ другую бутылку на противоположную сторону стола и хотлъ откупорить ее. Г-жа Фонтэнъ выхватила у него изъ рукъ штопоръ.

— Зачмъ открывать бутылку прежде, чмъ она потребуется, сказала она рзко,— вы знаете, что г. Келеръ и его сынъ предпочитаютъ пиво.

— Въ бутылк осталось не боле стакана, отвчалъ слуга.

— Можетъ быть, этого и хватитъ г-ж Вагнеръ и мн.

Съ этими словами вдова указала ему на дверь. Іосифъ удалился и она осталась одна въ столовой.

Черезъ пять минутъ собралось все семейство.

Посл супа м-съ Вагнеръ спросила вина у Джака, какъ всегда стоявшаго за ея стуломъ. Но въ ту-же минуту г-жа Фонтэнъ налила пол-стакана изъ початой бутылки и любезно подала его м-съ Вагнеръ.

— Если вамъ все равно, сказала она, — то мы прежде кончимъ эту бутылку, а уже потомъ начнемъ новую.

М-съ Вагнеръ выпила разомъ все вино и, ставя пустой стаканъ на столъ, замтила:

— Это вино нехорошо сохраняется откупореннымъ. Оно совершенно потеряло вчерашній букетъ.

— Странно, это вино отлично держится, отвчалъ Келеръ,— это хорошее и старое вино. Дайте мн отвдать остатокъ.

Іосифъ хотлъ взять бутылку, но вдова его опередила.

— Откупорите поскоре другую бутылку, воскликнула она и, вставъ, хотла подать сама остатокъ вина Келеру, но въ своей поспшности наступила на свое платье и уронила бутылку, которая разбилась въ дребезги и бывшія въ ней капли вина разлились по полу.

— Извините меня, произнесла она съ улыбкой, — это первая вещь, которую я разбила въ этомъ дом.

Іосифъ хотлъ налить вина изъ новой бутылки прежде всего м-съ Вагнеръ, но она отказалась и даже отодвинула отъ себя тарелку съ кушаньемъ.

— Мой апетитъ ужасно скоро проходитъ, замтила она, — можетъ быть, въ стакан было что нибудь или у меня вкусъ испорченъ.

— Вроятно, отвчалъ Келеръ,— вы вчера нашли вино очень хорошимъ, и новая бутылка отличная, я только-что выпилъ стаканъ. Попробуйте, г-жа Фонтэнъ, и скажите намъ ваше мнніе.

И онъ самъ налилъ стаканъ вдов. Она выпила и произнесла смиреннымъ тономъ:

— Я плохой судья, но это вино мн кажется великолпнымъ.

Ставя стаканъ на мсто, она замтила, что Джакъ пристально смотрлъ на нее.

— Вы находите во мн что-нибудь необыкновенное? спросила она съ улыбкой.

— Я думалъ, отвчалъ Джакъ.

— О чемъ?

— Что вы въ первый разъ сегодня оступились. Я всегда замчалъ въ Вюрцбург, что вы ходили, какъ кошка. Вотъ и все.

‘ — Нтъ правила безъ исключенія. А я также замчаю въ васъ перемну. Гд вашъ мшокъ? Разв вы у него отняли ключи, м-съ Вагнеръ?

Она знала гордость Джака и была уврена, что, уколовъ его самолюбіе, какъ хранителя ключей, она заставитъ его забыть о Вюрцбург. Ея слова имли именно то дйствіе, котораго она ожидала.

Вн себя отъ волненія Джакъ выскочилъ изъ-за спинки стула, на которомъ сидла м-съ Вагнеръ, и открылъ ротъ, чтобы разсказать о случившейся у него краж, но м-съ Вагнеръ его рзко остановила.

— Вопросъ относился ко мн, а не къ теб, сказала она.— Я теперь, по просьб Джака, сама храню ключи, г жа Фонтэнъ, но онъ можетъ ихъ получить обратно, когда только захочетъ.

— Скажите ей о вор, шепнулъ Джакъ.

— Молчи.

Джекъ замолчалъ и отошелъ въ уголъ столовой.

Когда обдъ кончился и онъ послдовалъ, по обыкновенію, за м-съ Вагнеръ въ ея кабинетъ въ контор, онъ воскликнулъ злобно:

— Чортъ-бы побралъ Франкфуртъ.

— Это что значитъ? спросила съ удивленіемъ м-съ Вагнеръ.

— Я ненавижу Франкфуртъ. Вы всегда били добры во мн въ Лондон, а здсь вы все сердитесь на меня. Вы, право, слишкомъ жестоки. Отчего вы не позволили мн разсказать экономк, какъ я потерялъ ночью ключи? Я, право, думаю, что она ихъ украла.

— Шшъ, шшъ! произнесла поспшно м-съ Вагнеръ,— не говори итого. Пойди сюда, Джакъ, дай мн руку и помиримся. У меня что-то нервы разстроены, я не знаю, что со мною. Впрочемъ, ты забылъ, что Келеръ не любитъ, когда ты вмшиваешься въ разговоръ за столомъ. Онъ считаетъ это неприличнымъ. Вотъ одна причина, почему я тебя остановила. Потомъ, ты могъ оскорбить г-жу Фонтэнъ. Успокойся, мы вскор подемъ назадъ въ нашъ милый Лондонъ. Ну, будь умница и дай мн работать.

Джакъ не былъ вполн удовлетворенъ, но замолчалъ.

Впродолженіи нсколькихъ минутъ онъ слдилъ за м-съ Вагнеръ, но потомъ его мысли сосредоточились на ключахъ. Другіе люди, кром экономки, могли также замтить, что у него боле нтъ мшка, и предположить, что у него отняли ключи. Мало-по-малу онъ убдилъ себя, что слишкомъ поторопился насчетъ отказа отъ мшка съ ключами. Не лучше-ли было попросить его обратно и доказать, что онъ вполн достоинъ такого доврія, запирая на ночь дверь свой каморки? Онъ взглянулъ на м-съ Вагнеръ, чтобы поймать минуту, когда ловче съ ней заговорить.

Она не работала, но и не отдыхала. Голова ея поникла, руки висли, какъ, плети. Джакъ на цыпочкахъ подошелъ въ ней. Она не спала. Она тихо повернула голову и посмотрла на него. Глаза ея были страшно вытаращены, ротъ искривился, смертельная блдность покрывала ея лицо.

Онъ въ испуг упалъ на колни и схватился за ея платье.

— О, госпожа моя, госпожа! воскликнулъ онъ, — вы больны! Что мн длать!

Она старалась успокоить его улыбкой, но при этомъ ротъ ея еще боле искривился.

— Мн что-то нехорошо, промолвила она едва слышно, — помоги мн… въ постель… въ постель.

Онъ протянулъ къ ней руки.

— Держи меня, прибавила она съ неимоврнымъ усиліемъ.

— Я васъ держу. Ваши руки въ моихъ рукахъ. Разв вы не чувствуете?

— Крпче, крпче!

Онъ сжалъ ее въ своихъ рукахъ. Она оперлась на него и хотла встать, но ноги ея задрожали и она облокотилась на столъ.

— Голова!.. Дурно!.. промолвила она и вытаращила свои глаза на бднаго Джака, который едва не сошелъ съума отъ страха.

Онъ сталъ отчаянно звать на помощь, и въ его голос слышались безумныя ноты, какъ во время его заточенія въ Бедлам.

Черезъ минуту Келеръ вбжалъ въ комнату вмст съ своими конторщиками.

— Сбгайте кто-нибудь за докторомъ! воскликнулъ онъ и, вспомнивъ о своей болзни, тотчасъ прибавилъ:— но не за старикомъ, а за докторомъ Дорманомъ. Іосифъ знаетъ его адресъ.

Онъ схватилъ г-жу Вагнеръ и, поддерживая ее, приказалъ позвонить г-жу Фонтэнъ.

ГЛАВА XIII.

Услыхавъ страшный звонъ колокольчика, г-жа Фонтэнъ мгновенно выбжала изъ комнаты. Испуганная Мина послдовала за нею. Дверь въ кабинетъ м-съ Вагнеръ была отворена и он уже изъ сней увидали, въ чемъ дло. Пославъ за вдовою, Келеръ естественно разсчитывалъ на присутствіе духа и опытность такой пожилой и практической женщины. Но, къ его величайшему изумленію, и она растерялась не мене своей дочери и онъ долженъ былъ позвать на помощь служанку, чтобы перенести больную въ ея комнату. Джакъ пошелъ рядомъ съ несшими его безчувственную госпожу и держалъ одну изъ ея рукъ.

При появленіи Келера у него прошелъ первый припадокъ бшенаго страха и онъ впалъ въ какое-то оцпенніе. Онъ смотрлъ вокругъ себя, словно ничего не видя, и по дорог въ спальню м-съ Вагнеръ странно шепталъ:

— Нтъ, нтъ, нтъ, она не умретъ.

Въ этой безпомощной увренности онъ находилъ единственное утшеніе. Когда больную положили на постель, онъ сталъ подл ея изголовья. Она съ большимъ усиліемъ открыла глаза и, взглянувъ на него, прошептала:

— Ключъ!

Онъ понялъ, что ея письменный столъ внизу остался незапертымъ.

— Я возьму ключъ, отвчалъ онъ.— И вс другіе ключи. Не безпокойтесь.

И онъ вышелъ изъ комнаты, повторяя про себя:

— Нтъ, нтъ, она не умретъ.

Заперевъ ящикъ въ письменномъ стол, онъ положилъ ключъ въ мшокъ, гд находились вс другіе ключи. Выходя изъ конторы, онъ остановился у двери въ столовую. Голова его была очень тяжела, и, боясь, чтобы лицо его не выдало овладвшаго имъ болзненнаго чувства, онъ вошелъ въ столовую и взглянулъ въ зеркало съ тревожнымъ безпокойствомъ.

— Я похожу на съумасшедшаго кретина, промолвилъ онъ.— Мн не позволятъ съ такимъ лицомъ оставаться при ней.

Онъ отвернулся отъ зеркала и, бросившись на колни, сталъ смутно припоминать молитву, которой научила его м-съ Вагнеръ. Потомъ слезы хлынули изъ его глазъ и онъ нсколько успокоился.

Въ это время въ сняхъ показался Келеръ, который съ нетерпніемъ ждалъ прибытія доктора.

— Могу я пойти наверхъ въ моей госпож? спросилъ смиренно Джакъ.

— Вамъ-бы лучше не безпокоить своей госпожи, пока не прідетъ докторъ, отвчалъ Келеръ, говоря съ Джакомъ гораздо нжне, чмъ обыкновенно.

— Можно мн подождать у двери? Я буду совершенно тихъ.

Келеръ махнулъ рукой въ вид согласія. Джакъ снялъ башмаки и неслышно поднялся по лстниц, но, достигнувъ первой площадки, обернулся и произнесъ съ жаромъ:

— Помните, она не умретъ. Я вамъ это говорю.

Впервые Келеръ почувствовалъ сожалніе въ несчастному, полу-съумасшедшему существу, которое онъ прежде не долюбливалъ.

‘Бдняжка, думалъ онъ, ходя взадъ и впередъ по снямъ,— что станется съ нимъ, если она умретъ?’

Спустя десять минутъ явился докторъ Дорманъ.

Взглянувъ на м-съ Вагнеръ, онъ задумался и лицо его приняло серьезное, озабоченное выраженіе. Онъ тщательно ее осмотрлъ и подробно разспроснъ о случившемся съ нею, обращая вниманіе на вс мелочи, что составляло отличительную черту его характера. На одинъ изъ его вопросовъ Келеръ не могъ дать удовлетворительнаго отвта. Объявивъ, что, по его мннію, съ м-съ Вагнеръ случился параличъ, хотя нкоторые изъ симптомовъ ея болзни были очень странные, онъ спросилъ: было-ли у нея прежде что-либо подобное? Келеръ могъ только объяснить, что онъ никогда не слыхалъ ни отъ нея, ни отъ ея мужа, чтобы она была хоть разъ серьезно больна. Докторъ пристально посмотрлъ на свою паціентку, а потомъ устремилъ удивленный взглядъ на Келера.

— Я никогда не видывалъ въ моей практик, промолвилъ онъ, — чтобы въ ея годы первый ударъ имлъ такой сложный и острый характеръ.

— Есть опасность? спросилъ шопотомъ Келеръ.

— Она не стара, отвчалъ докторъ,— и всегда есть надежда. Обыкновенно въ такихъ случаяхъ пускаютъ кровь, но я не хочу прибгать къ этому средству, ея тло совершенно холодное и сердце бьется очень тихо.

Поговоривъ еще немного, онъ прописалъ такую систему леченія, которой стали держаться въ позднйшія и боле образованныя времена. Обведя взоромъ находившихся въ комнат женщинъ и остановившись довольно долго на вдов, онъ сказалъ, что пришлетъ настоящую сидлку и вернется черезъ два часа, чтобы посмотрть на результатъ предписанныхъ имъ средствъ.

Посл ухода доктора Келеръ посмотрлъ на г-жу Фонтэнъ и произнесъ съ удивленіемъ:

— Вы, кажется, сами не совсмъ здоровы?

— Я уже давно чувствую себя нехорошо, отвчала она, не поднимая головы.

— Вы-бы лучше прилегли и отдохнули.

— Да, я такъ и сдлаю.

И, не предложивъ даже изъ приличія остаться у постели больной до прихода сидлки, вдова удалилась въ сопровожденіи своей дочери.

По счастію, служанка помнила приказанія доктора и взялась ходить за больной до сидлки. Джака, вернувшагося въ комнату мст съ докторомъ, снова удалили. Но онъ не пошелъ дале двери и слъ на полъ въ коридор. Онъ былъ погруженъ въ глубокую думу.

— Докторъ казался удивленнымъ, сказалъ онъ себ, — онъ ничего не понимаетъ.

Между тмъ г-жа Фонтэнъ дошла до своей комнаты.

— Гд Фрицъ? спросила она.

— Его нтъ дома. Но, мама, не прогоняйте меня. Вы, кажется, такъ-же больны, какъ бдная м-съ Вагнеръ. Я хочу остаться съ вами.

Вдова колебалась.

— Ты меня любишь всей душой и сердцемъ? вдругъ спросила она.— Ты достойна всякой жервы, которую мать можетъ принести своему дтищу.

Прежде чмъ Мина могла отвчать, она задала ей еще боле странные вопросы.

— Ты все еще любишь Фрица? Ты была-бы несчастной, еслибы его потеряла?

Мина взяла руку матери и положила себ на сердце.

— Слышите, какъ оно бьется, отвчала она.

Вдова Фонтэнъ сла въ кресло къ камину, отвернувшись отъ свта, и указала рукою дочери на стулъ рядомъ съ собою. Посл нкотораго молчанія молодая двушка произнесла:

— Мн очень жаль м-съ Вагнеръ, мама: она всегда была добра ко мн. Думаете вы, что она умретъ?

Вдова смотрла пристально на огонь. Она подняла голову/ взглянула на дочь и снова устремила глаза на уголья.

— Спроси у доктора, а не у меня, сказала она.

Снова наступило молчаніе. Вдова сидла неподвижно, не спуская своихъ взоровъ съ огня. Мина слдила за нею съ безпокойствомъ.

Не смя снова заговорить и желая доказать матери, что она думаетъ о ней, молодая двушка молча взяла съ камина ручной экранъ и хотла нжно положить его въ руку г-жи Фонтэнъ.

Но при этомъ легкомъ прикосновеніи та вскочила, словно ужаленная.

— Я не могу боле этого терпть! воскликнула она,— не могу, не могу!

— Что съ вами, мама? Не лечь-ли вамъ лучше?

Вдова молча взглянула на нее и, подойдя къ шкафу, сказала, повидимому, спокойнымъ голосомъ:

— Я пойду погулять.

— Но уже темно.

— Все равно, у меня нервы такъ разстроены, что мн необходимы воздухъ и движеніе.

— Позвольте мн пойти съ вами?

Прежде, чмъ отвтить, она прошлась нсколько разъ по комнат.

— Нтъ, здсь душно, сказала она,— мн необходимо подышать чистымъ воздухомъ. Ты хочешь пойти со мною? Я очень рада. Но не слишкомъ-ли холодно для тебя?

— Я не чувствую холода въ шуб.

— Такъ однься поскоре.

Спустя десять минутъ мать и дочь выходили изъ дома.

ГЛАВА XIV.

Докторъ Дорнанъ явился въ назначенное время. Его сопровождалъ фельдшеръ. Джакъ снова незамтно пробрался въ комнату больной и, притаившись въ углу, внимательно слдилъ за всмъ, что длалось и говорилось.

М-съ Вагнеръ не только не стало легче отъ предписанныхъ докторомъ средствъ, но ея положеніе замтно ухудшилось. Она иногда пыталась говорить, но невозможно было разобрать ни одного ея слова. Она потеряла, повидимому, всякое сознаніе и даже не чувствовала, когда ее брали за руку. Мало того, являлся новый и очень опасный симптомъ: она стала глотать съ трудомъ.

— Нечего длать, пустите ей кровь, сказалъ докторъ, обращаясь къ фельдшеру.

При вид ланцета Джакъ выскочилъ изъ своего угла. Зубы его были стиснуты, глаза сверкали злобою. Прежде, чмъ онъ достигъ до фельдшера, Келеръ схватилъ его за руку и повелъ къ двери. Но онъ вырвался, онъ видлъ, какъ ланцетъ прикоснулся къ рук его госпожи. Кровь хлынула и Джакъ съ дикимъ крикомъ выбжалъ изъ комнаты.

— Негодяи, тигры! Какъ смютъ они проливать ея кровь! О, зачмъ я такое слабое, маленькое созданіе! Зачмъ я не имю силы выбросить ихъ въ окно? О, моя бдная, бдная госпожа! Неужели я не могу ничмъ ей помочь?

Эти слова онъ произносилъ, сидя одинъ на полу въ своей комнат. Горе и отчаяніе до того овладли имъ, что онъ сталъ бить себя въ грудь кулаками, повторяя:

— О, бдная, бдная госпожа! Неужели я ничмъ не могу ей помочь?

Его движенія были такія изступленныя, что мшокъ съ ключами ударялъ по полу то съ одной стороны, то съ другой. Звонъ ключей заставилъ его задуматься. Онъ прислъ. Въ комнат не было свчки. Свтъ проникалъ туда съ нижней площадки, гд горла лампа. Джакъ тихо спустился по лстниц и при свт лампы сталъ разсматривать ключи, высыпавъ ихъ на полъ изъ мшка. Одинъ за однимъ онъ ихъ тщательно перебралъ, пока не дошелъ до ключа съ надписью: ‘шкафъ розовой комнаты’. Тутъ неожиданно въ голов его просвтлло. Драгоцнное лекарство, которое такъ бережно прятала г-жа Фонтэнъ, было въ его рукахъ. Ему стоило только отпереть шкафъ и взять стклянку съ удивительнымъ средствомъ, открытымъ его прежнимъ хозяиномъ, професоромъ.

Онъ спряталъ другіе ключи въ мшокъ и туго связалъ его, чтобъ они не звенли. Надо было не возбудить вниманія экономки. Онъ бгомъ отправился въ ея комнат. Ну, а если она тамъ и не захочетъ дать ему лекарство? Онъ сжалъ кулаки и подумалъ, что у него достаточно силы, чтобъ справиться съ женщиной.

Онъ тихонько отворилъ дверь, въ комнат не было никого. Черезъ минуту роковая стклянка съ ‘александровымъ виномъ’, которое онъ наивно считалъ цлебнымъ средствомъ, нашла дорогу въ его боковой карманъ. Но, взявъ ее изъ шкафа, онъ замтилъ деревянный ящикъ и открылъ его. Одна изъ стклянокъ, находившихся въ ящик, торчала выше другихъ, и онъ ее вытащилъ. Это была синяя стклянка.

Съ этого мгновенія мысль испытать на м-съ Вагнеръ дйствіе таинственнаго лекарства, спрятаннаго имъ въ карманъ, совершенно овладла ямъ. У него въ рукахъ было неоцненное сокровище, чудодйственную силу котораго онъ самъ испыталъ. Вотъ божественная стклянка, призвавшая его къ жизни въ Вюрцбург и вылечившая недавно Келера, когда вс глупые доктора отказались отъ него. Его госпожа, его добрая госпожа была спасена. Онъ боле не дозволитъ злодямъ пролить ни одной капли ея драгоцнной крови. О, синій цвтъ былъ лучше всхъ цвтовъ на свт! Изъ всхъ друзей на свт не было лучше этого друга. Онъ сжималъ въ. своихъ рукахъ стклянку и покрывалъ поцлуями, словно одушевленный предметъ. Онъ вскочилъ и сталъ танцовать съ нею по комнат. Какъ прекрасно переливалась въ стклянк удивительная жидкость! Бой часовъ на камин заставилъ Джака очнуться отъ его восторженнаго порыва. Онъ напомнилъ ему, что время идетъ. Смерть могла все ближе и ближе подходить къ ней, а онъ, съ элексиромъ жизни въ рукахъ, терялъ время вдали отъ ея постели.

Онъ направился въ двери, но вдругъ повернулъ голову. Глаза его остановились на отворенномъ шкафу и на деревянномъ ящик, стоявшемъ на полу. А что, если экономка вернется и застанетъ все въ такомъ безпорядк? Въ эту критическую минуту его единственнымъ совтчикомъ была его инстинктивная хитрость, подстрекаемая къ дятельности самолюбіемъ и любовью въ его благодтельниц. Онъ нисколько не боялся, чтобъ подозрніе г-жи Фонтэнъ обратилось на него. Онъ досталъ стклянку, и горе ей, еслибъ она вздумала отнять ее у него! Онъ опасался только одного: чтобъ экономка не лишила его славы исцлителя м-съ Вагнеръ. Узнавъ, что случилось, она могла послдовать за нимъ въ постели больной, потребовать отъ него синюю стклянку, какъ ея собственность, и сказать: ‘я спасла Келера, а теперь спасаю и м-съ Вагнеръ, Этотъ маленькій человчекъ только далъ ей лекарства и всякій слуга могъ-бы сдлать то-же на его мст’.

До этой минуты онъ хотлъ публично заявить у постели м-съ Вагнеръ о своемъ великомъ открытіи. Но теперь онъ отказался отъ этого намренія. Гораздо привлекательне планъ представлялся ему. Какая слава для него, если онъ дастъ больной лекарство втайн отъ всхъ, и когда вс станутъ удивляться ея чудесному исцленію, онъ вдругъ скажетъ, что онъ сотворилъ это чудо!

Онъ поставилъ ящикъ въ шкафъ, заперъ его и взялъ съ собою ключъ. Онъ прислушался и только убдившись, что никого не встртитъ, вышелъ изъ комнаты, пряча подъ сюртукомъ синюю стклянку. Черезъ минуту онъ безопасно достигъ своей каморки и сталъ оттуда сквозь отверстіе полуотворенной двери слдить за тмъ, что происходило въ комнат больной.

Вскор докторъ Дорманъ и фельдшеръ вышли въ коридоръ. Келеръ шелъ за ними. Они вс трое спустились по лстниц. Докторъ между прочимъ сказалъ, что онъ пригласилъ на ночь сидлку.

Держа по-прежнему стклянку подъ сюртукомъ, Джакъ тихонько вошелъ въ комнату м-съ Вагнеръ.

Прежде всего онъ взглянулъ на постель. Она лежала неподвижно, по всей вроятности, быстро приближаясь къ смерти. Служанка грла что то у огня и на вопросъ Джака, лучше-ли больной, отрицательно покачала головой. Онъ слъ и сталъ обдумывать, какъ ему создать удобный случай для дачи лекарства.

Время шло. Наконецъ служанка посмотрла на часы.

— Пора дать лекарство, сказала она, все еще не окончивъ свое дло у камина.

Счастливый случай былъ найденъ и Джакъ промолвилъ:

— Позвольте, я дамъ ей лекарство.

— Дайте его сюда. Я сама налью.

— Ну, теперь я могу ей дать, настаивалъ Джакъ.

Служанка передала ему стаканъ.

— Я не могу бросить этого дла, сказала она, — только не пролейте. Съ бдной больной вамъ хлопотъ не будетъ. Она послушна, какъ овца.

Джакъ подошелъ къ кровати съ противоположной стороны, такъ то занавсь отдляла его отъ служанки. Онъ тихонько выплеснулъ лекарство на коверъ и влилъ въ стаканъ жидкость изъ синей стклянки. Потомъ, пустую, онъ сунулъ ее себ въ боковой карманъ и скрылъ платкомъ выдававшееся наружу горлышко.

‘Ну, теперь я попробую’, подумалъ онъ и, приподнявъ голову и-съ Вагнеръ съ подушки, нжно произнесъ:— Вы примете, госпожа, лекарство отъ своего бднаго Джака.

Несчастная еще сохранила слухъ. Она медленно открыла глаза, но не могла посмотрть на Джака. Онъ обтеръ слезы, покатившіяся по ея щекамъ, и, вполн убжденный, что спасаетъ ей жизнь, поднесъ къ ея губамъ стаканъ.

Съ большимъ усиліемъ она проглотила лекарство, по нскольку капель за-разъ. Наконецъ въ стакан ничего не осталось. Джакъ поднесъ его къ свту. Онъ былъ пустой.

— Что, она приняла? спросила служанка.

— Да, отвчалъ Джакъ, положивъ голову м-съ Вагнеръ снова на подушку и прикоснувшись губами къ ея холодной щек.

Но тутъ овладвшее имъ волненіе достигло такой силы, что онъ выбжалъ изъ комнаты и на лстниц сталъ истерически плакать. Мало-по-малу припадокъ прошелъ и онъ успокоился. Его все еще пугала мысль, что г-жа Фонтэнъ можетъ открыть шкафъ и увидть исчезновеніе стклянки, присутствіе которой въ его карман выдало-бы Джака. Ее надо было непремнно бросить, но куда?

Пока онъ обдумывалъ, какъ-бы лучше отдлаться отъ стклянки, онъ вдругъ услыхалъ разговоръ уходившихъ конторщиковъ. Они жаловались на сильный морозъ, а одинъ изъ нихъ сказалъ, что на рк уже показался ледъ. Рка! Она была въ двухъ шагахъ отъ дома. Отчего-бы ему не добжать до нея и не бросить стклянку въ воду?

Онъ подождалъ, пока замерли голоса, и спустился по лстниц. Но на нижней площадк онъ увидалъ незнакомаго человка съ дорожнымъ мшкомъ.

— Здсь живетъ мистеръ Келеръ? спросилъ онъ.

Это былъ веселый, добродушный старикъ съ краснымъ носомъ и сильнымъ запахомъ вина. При вид Джака онъ усмхнулся.

— Я — Шварцъ, прибавилъ онъ,— и вотъ возьмите мшокъ съ вещами моей сестры.

— Кто ваша сестра? спросилъ Джакъ.

Шварцъ разсмялся.

— Какъ, разв вы, маленькій человчекъ, отвчалъ онъ,— но знаете моей сестры? Она сидлка. Докторъ Дорманъ пригласилъ ее въ этотъ домъ и она явится черезъ часъ. Но что это за хорошенькую бутылочку вы держите за пазухой? Нтъ-ли въ ней вина?

Джакъ вздрогнулъ. Его накрылъ чужой человкъ. Даже рка теперь недостаточно глубока, чтобъ скрыть его тайну!

— Мн что-то холодно, продолжалъ веселый старикъ,— будьте такъ добры, дайте мн глотокъ вашего вина.

— У меня нтъ вина, отвчалъ Джакъ.

Шварцъ конфиденціально приложилъ палецъ къ своему красному носу.

— А, я понимаю, сказалъ онъ:— вы только-что шли за виномъ. Пойдемте вмст, прибавилъ онъ, положивъ мшокъ сестры на одинъ изъ стульевъ въ сняхъ и дружески взявъ за руку Джака.— Я вамъ укажу, кабачекъ, гд лучшее вино во всемъ Франкфурт. Слава-Богу, вамъ нечего совститься выйти на улицу въ моемъ обществ. Моя сестра очень почтенная особа. А я? Что, вы думаете, я такое? Я муниципальный чиновникъ! Да, да, не шутите со мною. Ночной сторожъ въ покойницкой занемогъ и меня назначили временно на его мсто по предложенію моей сестры. Вотъ я и муниципальный чиновникъ, по крайней мр, на недлю, но отъ этого я нисколько не возгордился. Пойдемте скоре и дайте мн бутылочку, я ее понесу для васъ.

Опять бутылочка! И въ эту самую минуту послышался голосъ и шаги Іосифа на черной лстниц. Потерявъ голову отъ страха, Джакъ выбжалъ на улицу. Онъ слышалъ, какъ за нимъ хлопнула дверь и потомъ застучали по мостовой тяжелые сапоги. Не усплъ онъ отойти двадцати футовъ отъ дома, какъ онъ почувствовалъ за своемъ лиц дыханіе Шварца, пропитанное винными парами, и на плеч его руку.

— Потише, потише, мои старыя ноги не угонятся за вами, произнесъ его новый другъ,— я очень люблю такихъ маленькихъ людей, какъ вы. Моя сестра можетъ вамъ это подтвердить. Какъ васъ зовутъ? Джакъ? Славное имя. Короткое и звучное, какъ свистъ бича. Но дайте мн бутылочку, прибавилъ онъ и выхватилъ стклянку изъ-за пазухи Джака:— вы могли-бы ее уронить. Въ моихъ рукахъ она безопасна. Куда вы идете? Я надюсь, что вы не имете никакого дла съ угловымъ погребкомъ. Тамъ подливаютъ воду въ вино. Вотъ здсь, въ этомъ переулк, по-истин честный погребщикъ. Онъ большой мой пріятель. И вы также мн пріятель. Хотите посмотрть когда-нибудь ночью покойницкую? Это противъ правилъ, да не бда. Смотритель кладбища слишкомъ лнивъ, чтобъ встать съ постели въ такіе холода и заглянуть въ покойницкую. Признаюсь, это мсто какъ-разъ по мн. Можно пить и спать вволю. Мертвецы у насъ очень тихіе и хотя, говорятъ, покойницкая для того и сдлана, чтобъ помочь имъ воскреснуть, но со времени ея устройства ни одинъ покойникъ не позвонилъ въ колоколъ, веревка отъ котораго привязывается къ рук умершаго. Заходите во мн на недл и мы выпьемъ за здоровье спокойныхъ покойниковъ.

Въ эту минуту они дошли до двери погребка.

— У васъ, конечно, есть деньги? спросилъ Шварцъ.

У Джака въ карман всегда сохранялась сдача, полученная имъ отъ покупки перчатокъ на подаренныя вдовою деньги, и онъ попробовалъ отдлаться отъ своего новаго друга.

— Вотъ деньги, сказалъ онъ,— вы пейте сами, а меня отпустите домой и отдайте мн бутылочку.

Шварцъ взялъ его за плечи, повернулъ въ фонарю и спросилъ съ удивленіемъ:

— Какъ, вы хотите, чтобъ я пилъ одинъ? Да я весельчакъ или нтъ?

— Да, отвчалъ Джакъ, стараясь высвободиться изъ его рукъ.

— Слыхали вы когда-нибудь, чтобъ весельчаки разставались съ своими друзьями у двери погребка? спросилъ онъ снова, не выпуская его.

— Отпустите меня, я не пью, воскликнулъ Джакъ.

Шварцъ громко захохоталъ и отворилъ ногою дверь.

— Какой вы шутникъ, произнесъ онъ,— у васъ денегъ достаточно, чтобъ наполнить бутылочку и выпить каждому изъ насъ по стакану. Ну, идемъ.

Онъ втащилъ Джака въ погребъ. Бутылочку наполнили, а затмъ явилось вино и въ стаканахъ противъ обоихъ друзей.

— За здоровье моей сестры! воскликнулъ Шварцъ.— Долго ей жить и здравствовать! Вы не можете отказаться выпить за ея здоровье.

Джакъ отвдалъ вина. Оно было очень пріятно на вкусъ. Быть можетъ, оно не было такъ крпко, какъ вино Келера? Онъ осушилъ стаканъ до дна.

Спустя часъ въ дом Келера раздался громкій звонокъ. Іосифъ отворилъ дверь и почти принялъ въ объятья Джака, который едва держался на ногахъ. Какой-то незнакомый человкъ съ краснымъ носомъ держалъ его подъ руки.

— Положите его въ постель, сказалъ незнакомецъ,— и вотъ возьмите его бутылочку. Я, право, не знаю, какъ, но вино все вылилось. А гд мшокъ моей сестры?

— Вы говорите о сидлк?

— Да. Нтъ лучше сидлки, какъ моя сестра. Что, она здсь?

— Шшъ! произнесъ Іосифъ,— сидлка боле не нужна.

— Что жъ, больная выздоровла?

— Она умерла.

ГЛАВА XVI.

Дйствуя согласно заявленію доктора, бургомистръ издалъ приказъ о перенесеніи тла г-жи Вагнеръ въ 8 часовъ вечера, 8-го января, въ покойницкую на кладбище у фридбергскихъ воротъ Франкфурта.

Задолго до начала ныншняго столтія страхъ преждевременнаго погребенія, возбуждаемый преданіями о людяхъ, похороненныхъ живыми, былъ очень распространенъ въ Германіи. Во многихъ городахъ, кром Франкфурта, муниципальныя власти издали законы, имвшіе цлью предотвратить эту ужасную катастрофу. Въ первыхъ годахъ XIX столтія эти законы были пересмотрны и измнены въ город Франкфурт. Покойницкая была устроена на кладбищ съ двоякой цлью: во-первыхъ, для доставленія приличнаго мста для покойника, если смерть косила жертвы въ населенныхъ жилищахъ бднаго класса, а во-вторыхъ, для уничтоженія всякой возможности преждевременныхъ похоронъ. Постановка тла въ покойницкую, исключительно предоставленную христіанскому населенію, зависла вполн отъ доброй воли родственниковъ или друзей умершаго, за исключеніемъ тхъ случаевъ, когда бургомистръ по заявленію доктора издавалъ спеціальный приказъ.

Вечеромъ на третій день,— потому что по закону ни въ какомъ случа ране трехъ дней не могло состояться погребеніе,— передъ прибытіемъ траурной колесницы, мрачная тишина въ дом г. Келера была нарушена разговорами въ людской. Собравшись вс вмст, слуги говорили вполголоса. Инстинктивный страхъ молчанія въ минуты горя составляетъ отличительную черту ихъ класса во всемъ свт.

— Черезъ десять минутъ, сказалъ Іосифъ, — явятся люди съ кладбища. Не легко будетъ нести покойницу по лстниц на кушетк.

— Отчего ее не положатъ въ гробъ, какъ всхъ другихъ? спросила горничная.

— Оттого, что съумасшедшему существу, привезенному ею изъ Лондона, позволяютъ распоряжаться въ этомъ дом, какъ ему угодно, замтилъ Іосифъ съ сердцемъ.— Еслибъ меня принесли пьянымъ вчера вечеромъ, то сегодня меня выгнали-бы, еслибъ я безумно воскликнулъ: ‘Она не умерла, никто ее не положитъ въ гробъ!’ меня тотчасъ посадили-бы въ съумасшедтій домъ, но такъ не поступаютъ съ мистеромъ Джакомъ. Г. Келеръ только проситъ его успокоиться и впадаетъ въ грустную думу. Докторъ отводитъ Джака въ сторону и, поговоривъ съ нимъ, признаетъ благоразуміе его словъ.

— Докторъ не сказалъ-же, что она жива? воскликнула кухарка.

— Нтъ, онъ первый объявилъ, что она умерла, но онъ настоялъ на томъ, чтобы исполнили капризъ съумасшедшаго Джака. Онъ спросилъ у меня аршинъ и, вымривъ маленькую кушетку, стоящую въ спальн, сказалъ: ‘Она не длинне гроба, я не вижу причины, почему-бы покойниц не лежать на ней до ея погребенія’. Когда-же сидлка протестовала, то онъ воскликнулъ: ‘Замолчите, кушетка гораздо пріятне для глаза, чмъ гробъ’.

— Это просто святотатство! произнесла кухарка.

— Ну, все равно, на чемъ-бы она ни лежала, замтила горничная, — она прекрасна въ своемъ черномъ бархатномъ плать, съ цвтами въ рукахъ. А кто досталъ эти цвты, какъ вы думаете? Г-жа Фонтэнъ?

— Нтъ, съумасшедшій Джакъ, вмсто того, чтобы обдать, онъ отправился за цвтами и самъ положилъ ихъ ей въ руки. А кто видлъ госпожу экономку? Она обдала за столомъ, Іосифъ?

— Нтъ, и поврьте, она упорно остается въ своей комнат не безъ причины.

— И вы догадываетесь, какая это причина?

— Судите сами. Я вамъ говорилъ-ли о томъ, что случилось въ тотъ вечеръ, когда Джака привелъ пьянаго братъ сидлки? Меня позвали, и, войдя въ гостиную, я засталъ г. Фрица вн себя отъ гнва, онъ поддерживалъ свою невсту, которая едва держалась на ногахъ отъ усталости. Онъ потребовалъ вина, и я слышалъ, что онъ сказалъ своему отцу. Повидимому, г-жа Фонтэнъ ходила гулять съ дочерью безъ всякой причины въ холодную ночь. Г. Фрицъ встртилъ ихъ и настаивалъ на томъ, чтобы молодая двушка вернулась домой. Г-жа Фонтэнъ не обратила никакого вниманія на его слова и продолжала свою прогулку, увряя, что ея нервы были очень разстроены. Г. Фрицъ полагалъ, что у нея что-то неладно въ голов. Она вернулась домой черезъ часъ, и я тогда убдился, что г. Фрицъ былъ правъ.

— Разскажите намъ, Іосифъ, что случилось?

— Я только-что уложилъ въ постель съумасшедшаго Джака, какъ позвонили. Я отворилъ дверь. Въ рук у меня была какая-то бутылочка, которую мн далъ братъ сидлки. Какъ она попала къ нему или къ Джаку, я ршительно не знаю.

— Эта бутылочка очень походила на ту стклянку, въ которой была микстура, вылечившая г. Келера, замтила кухарка.

— Это именно та самая стклянка, но она была пустая и пахла не лекарствомъ, а виномъ. Ну, я отворилъ дверь г-ж Фонтэнъ, и какъ только она увидала эту стклянку въ моей рук, она выхватила ее и взглянула на меня такъ, словно хотла меня зарзать. ‘Негодяй! воскликнула она.— Гд ты ее досталъ?’ Я низко поклонился и прежде всего замтилъ, что учтивость никогда не излишня, особенно съ старымъ слугою, достойнымъ всякаго уваженія, а потомъ я разсказалъ ей все, что случилось, а также передалъ и слова Шварца. Она не обратила почти никакого вниманія на мои слова я подняла стклянку къ свту. Увидавъ, что она пустая, она задрожала, какъ въ лихорадк, и еще боле поблднла, хотя и ране была блая, какъ полотно. Я право не знаю, отчего это произошло, но я боялся, что мн придется ее отнести на рукахъ въ ея комнату. Но она желзная. Она сама взошла по лстниц, на верхней площадк которой встртилъ ее Келеръ. Онъ, вроятно, сообщилъ ей извстіе о смерти г-жи Вагнеръ. Что произошло между ними — я не знаю. Г. Фрицъ мн сказалъ, что съ тхъ поръ она не выходила изъ своей комнаты и что г. Келеръ ни разу не посылалъ справиться объ ея здоровь. Что вы скажете обо всемъ этомъ?

— Я думаю, что г. Фрицъ ошибся, увряя васъ, что она не выходила изъ своей комнаты, замтила горничная,— я слышала, какъ она сегодня рано утромъ шепталась съ съумасшедшимъ Джакомъ. Какъ вы думаете, она проводитъ тло въ покойницкую съ г. Келеромъ и докторомъ?

— Шшъ! произнесъ Іосифъ.

Въ эту минуту на улиц раздался тяжелый скрипъ колесъ. Къ дому подъхали похоронныя дроги.

Между тмъ въ гостиной сидли вдвоемъ Фрицъ и Мина. Г-жа Фонтэнъ никого не допускала въ свою комнату, даже дочь. Впрочемъ, Фрицъ помшалъ Мин слишкомъ настаивать на томъ, чтобы войти къ матери.

— Вашъ будущій мужъ долженъ заботиться о вашемъ спокойствіи, говорилъ онъ, — а въ такое ужасное время мы должны быть вмст.

Онъ сидлъ рядомъ съ нею, обвивъ ее руками. Ея головка покоилась на его плеч.

— Вы не отправляетесь на кладбище? спросила Мина.

— Нтъ, я останусь съ вами.

— Вы вчера разсердились, встртивъ меня съ матерью на улиц. Но не думайте дурно объ ней. Она нездорова, и ее тяготятъ какія-то мрачныя заботы. Вы ей все извините, какъ я.

— Я на все согласенъ, милая Мина. Но поцлуйте меня, еще, еще!

Въ то-же самое время г. Келеръ и докторъ сидли въ комнат умершей.

Джакъ молча караулилъ неподвижпо лежавшее на кушетк единственное существо на свт, которое выказало столько человколюбія. Но по-временамъ онъ все-таки повторялъ про себя шопотомъ:

— Нтъ, нтъ, она не умерла. Она еще не умерла!

Кто-то тихо постучалъ въ дверь. На порог показалась г-жа Фонтэнъ. Она не хотла войти въ комнату, несмотря на знакъ Келера.

— Дроги пріхали, сказала она тихимъ, беззвучнымъ голосомъ,— носильщики спрашиваютъ, могутъ-ли они войти.

Дло Іосифа было доложить объ этомъ, и причина, побудившая г-жу Фонтэнъ предупредить его, выражалась въ ея глазахъ. Она смотрла не на м-ра Келера, не на доктора, не на покойницу,— ея взглядъ сосредоточился на Джак.

Черезъ минуту вошли носильщики и вынесли кушетку, съ покойницей. По приказанію Келера, Джакъ за нею шелъ послднимъ. Въ дверяхъ его остановила г-жа Фонтэнъ.

— Вы полу-спали сегодня утромъ, сказала она шопотомъ, — теперь вы не спите. Какъ вы достали синюю стклянку? Я требую, чтобы вы мн это сказали.

— А я не скажу.

Г-жа Фонтэнъ измнила свой тонъ.

— Пожалуйста, скажите мн, кто опорожнилъ стклянку? Я всегда была къ вамъ очень добра, неужели вы откажетесь отвтить на этотъ вопросъ?

Джакъ гордо поднялъ голову и, вполн увренный въ выздоровленіи своей госпожи, хотлъ, чтобы вс признали за нимъ честь ея излеченія.

— Я ее опорожнилъ.

— Какъ вы ее опорожнили? опросила г-жа Фонтэнъ слабымъ голосомъ.— Вы вылили остатокъ лекарства? Или дали его кому-нибудь?

Онъ схватилъ ее за руку и, подведя къ ршетк лстницы, воскликнулъ, указывая на носильщиковъ, медленно спускавшихся съ своей тяжелой ношей:

— Вы видите, какъ она спокойно лежитъ на своей кушетк. Она вскор выздороветъ. Я ей далъ это лекарство.

И, сказавъ это, онъ поспшно спустился по лстниц. Г-жа Фонтэнъ прислонилась къ стн. Въ глазахъ у нея помутилось, но свжій воздухъ, пахнувшій черезъ отворенную дверь, помогъ ей собраться съ силами. Она тихо сошла съ лстницы и, подойдя къ Келеру, спросила:

— Вы отправитесь въ покойницкую?

— Да.

— Вы не имете ничего противъ того, чтобы я пошла съ вами?

— Власти не препятствуютъ тому, чтобы друзья умершихъ провожали ихъ въ покойницкую, замтилъ Келеръ,— вы хотите идти, какъ другъ покойной?

Сказавъ эти слова, онъ самъ пожаллъ, что ихъ произнесъ. Городскія власти ршили начать дознаніе о смерти г-жи Вагнеръ самымъ тайнымъ образомъ. Въ этотъ день, по крайней мр, вс живущіе въ дом должны были находиться на свобод, чтобы не возбудить подозрнія виновнаго. Вполн сознавая свою ошибку, Келеръ посмотрлъ съ безпокойствомъ на г-жу Фонтэнъ.

Но она не произнесла ни слова. Она стиснула зубы, обернулась и тихо пошла наверхъ по лстниц.

ГЛАВА XVII.

Прежде, чмъ печальная процесія двинулась въ путь, случилось непредвиднное обстоятельство.

Джакъ отказался слдовать за катафалкомъ вмст съ Келеромъ и докторомъ.

— Я не оставлю ее ни на минуту, воскликнулъ онъ,— я долженъ быть при томъ, когда она проснется.

— Что это значитъ? спросилъ Келеръ у доктора,

Докторъ, стоя въ дверяхъ, молча показалъ рукою на лобъ.

Потомъ онъ подошелъ къ Джаку и старался его успокоить. Онъ показалъ ему, что катафалкъ былъ закрытъ съ боковъ, но открытъ съ обоихъ концовъ и потому съ козелъ была видна кушетка, и предложилъ ему занять мсто рядомъ съ возницей. Джакъ поблагодарилъ его со слезами на глазахъ.

— Я плачу не объ ней, сказалъ онъ: — она вскор проснется. Но мн страшно хать съ нею въ такомъ экипаж.

Процесія двинулась.

Докторъ Дорманъ пошелъ подъ руку съ Келеромъ. Вдругъ онъ почувствовалъ, что кто то дотронулся до его руки, и увидлъ, что это была женщина. Онъ извинился передъ Келеромъ и отошелъ въ сторону. Остановившая его женщина была г-жа Фонтэнъ.

— Вы — ученый человкъ, сказала она отрывистымъ голосомъ,— вы умете читать шифрованную рукопись?

— Нкоторые шифры умю.

— Если у васъ будетъ время, прочтите вотъ это сегодня вечеромъ и скажите мн завтра, что тутъ написано.

Она подала ему какую-то бумагу. Онъ колебался, взять-ли ее или нтъ. Но г-жа Фонтэнъ настаивала.

— Я нашла это въ бумагахъ моего покойнаго мужа. Онъ былъ великій химикъ и, можетъ быть, вамъ будетъ интересно прочесть.

Онъ все-таки колебался.

— Вы знаете химію? спросилъ онъ.

— Нтъ, нисколько.

— Какой-же интересъ собственно для васъ можетъ имть эта рукопись?

— Очень серьезный. Можетъ быть, въ этой бумаг есть что-нибудь, что могло-бы принести вредъ, еслибъ она попала въ недобросовстныя руки. Я хочу знать, не уничтожить-ли мн ее.

Докторъ поспшно протянулъ руку и взялъ бумагу.

— Хорошо, сказалъ онъ, — если нужно, я самъ ее уничтожу. Но, во всякомъ случа, я вамъ скажу, въ чемъ дло. Боле вамъ ничего не угодно?

— Еще одинъ вопросъ. Джакъ войдетъ съ вами въ покойницкую?

— Да.

Докторъ быстрыми шагами догналъ Келера, но по дорог обернулся нсколько разъ. Улица была тускло освщена масляными фонарями, но въ полу-мрак ему показалось, что г-жа Фонтэнъ слдовала за ними.

У воротъ кладбища ихъ встртилъ смотритель.

Носильщики внесли кушетку съ покойницей въ большія сни. Направо находилась комната для лицъ, провожающихъ покойниковъ, а налво — квартира смотрителя. За снями простирался дворъ. Носильщики прошли чрезъ него и, миновавъ узкій коридоръ, остановились передъ дверью.

На ихъ стукъ откликнулся сторожъ. Онъ впустилъ ихъ въ большую комнату, находившуюся между дворомъ и кладбищемъ. Это была сторожевая комната, и въ ней устроено было десять небольшихъ углубленій для покойниковъ.

Кушетку поставили посреди комнаты. Это было новостью въ покойницкой, и смотритель спросилъ, что это значитъ. Докторъ отвчалъ, что такъ поступлено съ его согласія, чтобъ уважить желаніе одного изъ друзей покойницы, и что гробъ будетъ принесенъ прежде, чмъ получится разршеніе ее похоронить.

Въ ту-же минуту г-жа Фонтэнъ, никмъ незамченная, тихо вошла въ комнату и, взглянувъ на углубленія, расположенныя по пяти съ каждой стороны, спряталась въ одномъ изъ нихъ за занавской, отдлявшей каждое углубленіе отъ сторожевой комнаты.

— Вы берете на себя отвтственность, если власти возбудятъ объ этомъ вопросъ? спросилъ смотритель у доктора.

Послдній молча кивнулъ головой.

— Сегодня вс отдленія пусты, сказалъ смотритель, обращаясь къ сторожу: — не правда-ли, Дунцеръ?

— Да.

— Вы скоро смнитесь?

— Черезъ полчаса.

— Поставьте кушетку въ ближайшее отдленіе отъ сторожевого кресла — въ No 5.

Онъ указалъ на пятое углубленіе, направо отъ двери со двора. Сторожъ приподнялъ черную занавску, и носильщики внесли туда кушетку. Потомъ они удалились.

Докторъ указалъ Келеру на обширное помщеніе для покойниковъ, съ вентиляціею въ потолк и освщеніемъ снизу. Посреди стояло возвышеніе для гроба, надъ которымъ возвышалась горизонтальная перекладина съ блокомъ, сквозь который былъ продтъ длинный тоненькій снурокъ, одинъ конецъ его вислъ въ воздух, а другой былъ проведенъ къ колокольчику сторожевой комнаты.

— Вс отдленія одинаковы, сказалъ докторъ Келеру, — вы видите, какъ они теплы и чисты. Рядомъ постоянно въ готовности теплая ванна и вс необходимыя средства, чтобъ привести въ чувство человка, очнувшагося отъ летаргическаго сна, Теперь посмотрите, что будетъ длать сторожъ.

Дунцеръ вошелъ въ No 5 и привязалъ къ висвшему съ блока снурку еще два боле короткіе спурка, оканчивавшіеся каждый пятью мдными наперстками. Потомъ онъ поправилъ кушетку на возвышеніи, взялъ поочередно прежде одну, потомъ другую изъ рукъ покойницы и надлъ на пальцы эти наперстки. Убдившись, что покойница приведена такимъ образомъ въ прямое соприкосновеніе съ колокольчикомъ, онъ удалился въ сторожевую комнату и слъ въ свое кресло.

Тогда Келеръ спросилъ у смотрителя:

— Все кончено?

— Да..

— Я желалъ-бы поговорить съ вами о могил.

— У меня въ контор есть планъ кладбища, отвчалъ смотритель, кланяясь.

Келеръ снова заглянулъ въ отдленіе No 5, гд уже Джакъ помстился подл кушетки.

— Я васъ жду, Джакъ, сказалъ онъ: — пойдемте.

— Оставить госпожу! воскликнулъ Джакъ.— Никогда!

Келеръ хотлъ его увести силой, но докторъ взялъ его за руку и отвелъ въ сторону.

— Я хочу васъ спросить, сказалъ онъ:— что этотъ бдный Джакъ былъ опасный съумасшедшій, т. е. доходилъ до бшенства, когда м-съ Вагнеръ взяла его изъ лондонскаго съумасшедшаго дома!

— Да, по крайней мр я такъ слышалъ,

— Такъ будьте съ нимъ осторожны. Смерть м-съ Вагнеръ совершенно поколебала его слабую голову. Я боюсь, чтобъ онъ не дошелъ снова до бшенства. Предоставьте его мн.

Келеръ молча вышелъ изъ комнаты съ смотрителемъ, а докторъ вернулся въ отдленіе No 5.

— Посмотрите, Джакъ, сказалъ онъ:— если, какъ вы думаете, ваша госпожа очнется, то вотъ какъ она дастъ объ этомъ знать сторожу.

И онъ дотронулся до одного изъ мдныхъ наперстковъ, надтыхъ на пальцы покойницы. Въ ту-же минуту зазвонилъ колокольчикъ въ сторожевой комнат.

— Какъ только сторожъ услышитъ звонокъ, продолжалъ докторъ,— онъ позоветъ смотрителя и сидлокъ, которыя приведутъ въ чувство вашу госпожу. Въ то-же время отправятъ посланнаго въ домъ Келера сообщить о случившемся. Вы видите, какъ здсь заботятся о вашей госпож. Пойдемте со мною. Я васъ жду.

— Никогда, отвчалъ снова Джакъ и, бросившись на полъ передъ кушеткой, схватился руками за возвышеніе,— вы прежде сломаете мн руки, чмъ вытащите меня отсюда.

Прежде чмъ докторъ могъ отвтить, послышались шаги въ сторожевой комнат и веселый голосъ спросилъ:

— Что новаго, Дунцеръ?

Джакъ, казалось, узналъ этотъ голосъ. Онъ быетро обернулся.

— Въ No 5 поставили покойника, отвчалъ Дунцеръ,— тамъ чужіе. Это противъ ночныхъ правилъ. Вы должны ихъ удалить. Прощайте.

Сквозь занавски просунулось лицо старика съ краснымъ носомъ. Джакъ вскочилъ.

— Это Шварцъ, воскликнулъ онъ,— оставьте меня съ Шварцемъ!

ГЛАВА XVIII.

Встрча съ Джакомъ пріятно удивила, но нисколько не смутила Шварца.

Онъ подумалъ, что его маленькій другъ, вспомнивъ объ его приглашеніи постить покойницкую, явился въ сопровожденіи страннаго господина, котораго онъ не зналъ, хотя докторъ и былъ однимъ изъ покровителей его сестры.

— Извините, сказалъ онъ, обращаясь къ доктору:— вы членъ городского совта?

— Нтъ, я не имю ничего общаго съ городскимъ совтомъ.

— И ничего общаго съ управленіемъ покойницкой?

— Ничего. Я докторъ Дорманъ.

— Хорошо, господинъ докторъ, произнесъ Шварцъ, щелкая пальцами:— оставьте мн этого маленькаго человчка, я позабочусь о немъ.

— Вы его знаете? спросилъ докторъ у Джака.

— Да, да, оставьте меня съ нимъ, отвчалъ поспшно Джакъ.— Прощайте, прощайте.

Докторъ снова взглянулъ на новаго пріятеля Джака.

— Я думалъ, сказалъ онъ, — что здсь не позволяютъ оставаться на ночь чужимъ.

— Да, это противъ правилъ, отвчалъ Шварцъ, — но подумайте только, какъ здсь скучно. Къ тому-же я лишь исполняю должность сторожа. Черезъ три дня настоящій сторожъ займетъ свое мсто. Не легкое дло сидть здсь цлую ночь. Одинъ изъ сторожей сошелъ съума и повсился. Конечно, онъ былъ поэтъ, и потому его конецъ меня не удивляетъ. Я также поэтъ, но люблю общество. Оставьте мн Джека. Я его доставлю домой здравымъ и невредимымъ. Не бойтесь ничего, я питаю къ нему отеческія чувства.

Докторъ колебался. Что ему было длать? Джакъ уже вернулся къ кушетк, на которой лежала его мертвая госпожа. Насильно вытащить его изъ покойницкой было-бы опасно и къ тому-же очень безчеловчно. Уговорить его было невозможно. Пришлось уступить.

— Если вы упорствуете, сказалъ онъ, подходя къ Джаку,— то я вернусь одинъ въ домъ г. Келера и скажу ему, что оставилъ васъ въ обществ вашего пріятеля.

Джакъ совершенно сосредоточился въ своихъ мысляхъ и промолвилъ задумчиво:

— Прощайте!

Докторъ удалился, Шварцъ взглянулъ на Джака.

— Останьтесь здсь на минуту, произнесъ онъ:— сейчасъ придетъ привратникъ, я не хочу, чтобъ онъ васъ видлъ.

Черезъ нсколько мгновеній вошелъ въ дверь привратникъ.

— Все готово? Запирать на ночь двери? спросилъ онъ.

— Да, отвчалъ Шварцъ, и привратникъ удалился.

Шварцъ вернулся къ Джаку, который по-прежнему стоялъ терпливо у кушетки.

— Она была ваша родственница? спросилъ Шварцъ.

— Она была для меня все: отецъ, мать, братъ, сестра, жена, отвчалъ съ жаромъ Джакъ.

— А-а! Пять родственниковъ въ одномъ, замтилъ Шварцъ: — это экономно. Ну, сядемъ теперь за столъ. Въ прошлый разъ вы меня угощали, теперь моя очередь. У меня вина вдоволь. Да, она, должно быть, была красивая женщина въ свое время. Но отчего вы ее не положили въ гробъ, какъ всхъ людей?

— Отчего? воскликнулъ съ презрительной улыбкой Джакъ: — я не могъ помшать имъ принести ее сюда, но я-бы сжегъ домъ вмст съ ними, еслибъ они посмли положить ее въ гробъ. Неужели вы такъ глупы, что считаете мою госпожу умершей? Я остался здсь для того, чтобъ дождаться, пока она проснтся. Извините, вы ничего этого не знаете. Другіе дозволили-бы ей умереть, а я ее спасъ. Погодите, я вамъ все разскажу.

Въ эту минуту блдное лицо г-жи Фонтэнъ высунулось изъ-за занавси въ отдленіи No 1. Затаивъ дыханіе, она стала прислушиваться къ разсказу Джака о томъ, какъ онъ отперъ шкафъ и что изъ этого произошло.

Шварцъ молчалъ, пока онъ не кончилъ, хотя мысленно сказалъ себ, что его маленькій другъ рехнулся.

— Ну, пойдемъ, вино насъ ждетъ, замтилъ онъ.

Г-жа Фонтэнъ быстро исчезла за занавской. Джакъ упорно сопротивлялся.

— Я хочу видть, какъ она пошевельнется, сказалъ онъ.

— Неужели вы надетесь боле на своя глаза, чмъ на колокольчикъ? произнесъ Шварцъ,— вы совершенно устали и вскор въ глазахъ у васъ потемнетъ. Доврьтесь звонку, онъ никогда не устаетъ и предупредитъ васъ, когда она очнется. А теперь отдохните и выпейте вина.

Эти слова напомнили Джану опытъ съ колокольчикомъ, который сдлалъ при немъ докторъ. Онъ не могъ скрыть отъ себя, что очень усталъ, и потому промолвилъ печально:

— Я боюсь, что вы правы. О, какъ-бы я желалъ быть крпче!

Онъ послдовалъ за Шварцемъ въ сторожевую комнату и опустился въ изнеможеніи въ кресло сторожа. Голова его поникла, глаза закрылись. Но черезъ минуту онъ вскочилъ.

— Ей, можетъ быть, понадобится помощь, когда она очнется, воскликнулъ онъ:— что намъ длать? Мы не сможемъ вдвоемъ отнести ее домой. О, Шварцъ, я былъ такъ увренъ въ своей сил… а тетерь я вижу, какъ я безпомощенъ.

— Не тревожьтесь по-пустому, отвчалъ добродушно ночной сторожъ:— пойдемте со мною, и я вамъ покажу, гд можно получить помощь, когда въ ней будетъ нужда. Не бойтесь, вы услышите и тамъ колокольчикъ. Тутъ недалеко, только черезъ коридоръ.

Онъ засвтилъ фонарь и повелъ Джака по коридору, мимо наружной двери и пріемной, въ отдльную спальню, рядомъ съ которой находились ванная и комната со всми необходимыми медицинскими средствами для приведенія въ чувство человка, очнувшагося отъ летаргическаго сна.

Едва они удалились, г жа Фонтэнъ вышла изъ своей засады. Глаза ея устремились на черныя занавски, скрывавшія страшный для нея No 5. Она медленно подошла къ нему и остановилась, схвативъ себя руками за голову.

Она предчувствовала полное обнаруженіе ея ужасной тайны съ той минуты, когда Джакъ сказалъ ей, что онъ сдлалъ съ синей стоянкой.

Побуждаемая овладвшимъ ею страхомъ, она выбросила вс яды, заключавшіеся въ шкатулк, и, разбивъ стклянки, разбросала ихъ остатки по дорог къ кладбищу. У нея осталась только пустая шкатулка и бумажка съ шифрованной рукописью, въ которую нкогда была завернута стклянка съ ‘зеркальными каплями’.

При этихъ роковыхъ обстоятельствахъ она ршилась попросить доктора Дормана прочесть таинственную бумагу, въ надежд, что тамъ найдется спасительное указаніе, которымъ она могла-бы воспользоваться, такъ-какъ теперь она была въ полномъ невденіи насчетъ результатовъ вмшательства Джака.

Боясь, чтобъ Джакъ, столь увренный въ выздоровленіи своей госпожи, не разсказалъ доктору или Келеру о лекарств, которое онъ ей далъ, г-жа Фонтэнъ послдовала за ними въ покойницкую, съ цлью тотчасъ уничтожить подозрніе, которое могло возбудиться въ ихъ ум. Но она сама терзалась сомнніями и теперь имла случай, оставшись наедин съ покойницей, убдиться однимъ взглядомъ, дйствительно-ли смерть на-вки закрыла глаза г-жи Вагнеръ или она могла еще очнуться. Она собралась съ силами и открыла занавски.

Передъ нею лежала неподвижно ея жертва. Блдныя, какъ полотно, руки держались за снурокъ колокольчика, который долженъ былъ повдать міру объ ея чудесномъ воскресеніи.

Г-жа Фонтэнъ задрожала всмъ тломъ отъ страха и выбжала въ отворенную дверь. Но едва она достигла двора, какъ силы ей измнили, и она упала на землю безъ чувствъ.

Между тмъ Шварцъ обнаружилъ своему другу тайную причину, побудившую его постить ванную комнату.

Онъ подошелъ къ шкафу и вынулъ изъ-за груды полотевцевъ бутылку и старую фляжку.

— Это мой погребъ, объяснилъ онъ.— Ну, не горюй, Джакъ, мы проведемъ весело ночку.

— Я не хочу смотрть на вашъ погребъ, воскликнулъ съ нетерпніемъ Джакъ,— я желаю быть полезнымъ своей госпож. Покажите мн, откуда мы можемъ позвать людей къ себ на помощь…

— Позвать? повторилъ со смхомъ Шварцъ.— Неужели вы думаете, что вашъ голосъ услышатъ въ квартир смотрителя? Она находится очень далеко, черезъ коридоръ, два двора и сни. Еслибъ насъ было двадцать человкъ и мы кричали-бы до хрипоты, то никто насъ не услыхалъ-бы. Но я вамъ покажу, какъ мы можемъ потребовать помощь, если случится чудесное воскресеніе, котораго вы ждете.

Онъ повелъ Джака обратно въ коридоръ и, поднявъ фонарь, указалъ ему на карнизъ, гд висли ведра на случай пожара и посреди нихъ длинная веревка, уходившая въ крышу.

— Вотъ стоитъ только дернуть за эту веревку, объяснилъ Шварцъ, — и наверху загудитъ такой колоколъ, который услышатъ и у городскихъ воротъ. Въ ту-же минуту явятся смотритель и дв сидлки. Ну, теперь вы спокойны? Вернитесь въ спальню и возьмите тамъ стулъ. У насъ въ сторожевой комнат можно сидть только одному. А хотите посмотрть, гд повсился съумасшедшій сторожъ? Вонъ на послднемъ гвозд. У насъ осталась сложенная имъ псня. Ее напечаталъ одинъ господинъ и продавалъ въ пользу вдовы и дтей автора. Одинъ экземпляръ валяется въ стол. Знаете, что: мы выпьемъ вина, а потомъ я спою эту псню, а вы подтянете вмсто хора. Музыка не хитрая. Тру-ру-ру-ру-ру… Не правда-ли, хорошо? Ну, пойдемъ.

И, взявъ за руку Джака, онъ вернулся съ нимъ въ сторожевую комнату.

ГЛАВА XIX.

Джакъ нетерпливо заглянулъ въ отдленіе No 5. Тамъ все было по-прежнему. Не виднлось ни малйшаго намека на скорое наступленіе того, во что онъ такъ слпо врилъ.

Шварцъ отворилъ ящикъ стола. Тамъ лежали въ безпорядк табакъ, трубка, два стакана, грязная колода картъ и пснь съумасшедшегь сторожа съ картинкой его самоубійства. Онъ вынулъ эту пснь и два стакана. Потомъ позвалъ Джака и, наполнивъ стаканы виномъ, воскликнулъ:

— Вы никогда не пили такого вина. Попробуйте.

Джакъ съ отвращеніемъ покачалъ головой.

— Что вы мн сказали, когда я пилъ съ вами въ послдній разъ? произнесъ онъ тономъ упрека.— Вы увряли, что сердце мое согрется, и я стану человкомъ. А что оно сдлало со мною? Я не могъ держаться на ногахъ, и Іосифъ долженъ былъ вести меня за руку по лстниц и уложить въ постель. Я ненавижу ваше вино. Оно — лжецъ, общаетъ и не держитъ слова. Я и такъ усталъ, мн и безъ того грустно. Я не стану пить вина.

— Напрасно, замтилъ Шварцъ, выпивая свой стаканъ до дна и щелкая губами,— вы въ послдній разъ сдлали большую ошибку: вы недостаточно напились. Если пить, то надо пить хорошо, до конца. Ну, пожалуйста, выпейте.

И онъ обнялъ Джака.

— Что это? воскликнулъ онъ.— У васъ бутылочка въ карман. Фуй, какая гадость это лекарство!

И онъ вытащилъ изъ бокового кармана Джака стоянку. Джакъ выхватилъ ее изъ рукъ своего друга съ крикомъ радости.

— Вотъ этого-то мн и надо. Я совсмъ о немъ забылъ, произнесъ онъ.

Это была стклянка, въ которую г-жа Фонтэнъ отлила роковую дозу Александрова вина и которую въ послднюю минуту она не ршалась передать Джаку. Онъ нашелъ ее прежде всего въ ‘шкафу розовой комнаты’, по потомъ, увидавъ синюю бутылочку, онъ совершенно забылъ о стклянк, которую сунулъ въ свой боковой карманъ.

— Это средство вылечиваетъ усталость и дневное безпокойство, произнесъ онъ торжественно, вспоминая о словахъ г-жи Фонтэнъ.— Нтъ-ли здсь воды?

— Слава-Богу, ни капли, отвчалъ Шварцъ.

— Такъ дайте мн мой стаканъ. Я разъ испробовалъ, этолекарство самъ на себ, и оно едва меня не убило. Вино вмст съ этимъ удивительнымъ элексиромъ мн не повредитъ.

— Кто вамъ посовтовалъ это средство? спросилъ Шварцъ, отставляя стаканъ.

— Наща экономка,

— Баба! воскликнулъ съ презрніемъ Шварцъ.— Какъ вы смете брать лекарства у бабъ, когда у васъ есть такой докторъ, какъ я? Джакъ, мн стыдно за васъ.

— Я ей не врю, произнесъ Джакъ,— я ее презираю. Она съумасшедшая. Вы думаете, что она приготовила этотъ элексиръ? Фи, я не дотронулся-бы до ея стряпни. Нтъ, это изобртеніе ея мужа, удивительнаго, величайшаго человка въ Германіи.

Онъ протянулъ руку и прежде, чмъ Шварцъ усплъ ему помшать, схватилъ стаканъ съ виномъ, вылилъ въ него жидкость, заключавшуюся въ стклянк, и поднесъ къ своимъ губамъ. Но Шварцъ все-таки не далъ ему выпить этой микстуры въ своемъ дом. Онъ былъ слишкомъ гостепріименъ, чтобъ позволить гостю портить хорошее вино какою-то гадостью. Онъ схватилъ его за руку.

— Поставьте стаканъ, воскликнулъ онъ, — вы мой гость, да или нтъ? У меня въ дом я не дозволю нимъ бабьи микстуры. Я вамъ дамъ своего эликсира.

И онъ поднялъ къ свту свою фляжку съ золотистымъ нектаромъ. Глаза Джака тотчасъ засверкали. Онъ поставилъ стаканъ на столъ и спросилъ:

— Что это за прекрасный напитокъ? Какой удивительный цвтъ.

— Это жидкое золото! Это мое лекарство! Это водка!

Онъ палилъ золотистаго нектара изъ фляжки въ жестяную чарочку и подалъ Джаку.

— Попробуйте, прибавилъ онъ,— и забудьте обо всхъ бабьихъ микстурахъ.

Джакъ хлебнулъ. Слезы выступили у него на глазахъ. Онъ схватился за грудь и промолвилъ слабымъ голосомъ:

— Жжетъ! Огонь!

— Подождите! отвчалъ Шварцъ.

Мало по-малу живительная теплота распространилась по всему тлу Джака. Онъ глотнулъ второй глотокъ водки. Глаза его засверкали. Онъ опорожнилъ чарочку.

— Какой божественный напитокъ! воскликнулъ онъ.— Я никогда не чувствовалъ себя такимъ сильнымъ и умнымъ. Еще! Еще!

Шварцъ, выпивъ между тмъ второй стаканъ вина, хлопнулъ по плечу Джака.

— Ага, произнесъ онъ добродушно, — кто лучшій докторъ: глупая экономка или старикъ Шварцъ? Baute здоровье, молодчикъ. Когда я покончу съ бутылкой, то помогу вамъ опорожнить фляжку. Пей! Пей! И къ чорту всхъ знахарокъ!

Слдующая чарка возбудила въ голов Джака новую мысль. Онъ бросился на колни и, простирая руки къ верху, воскликнулъ:

— Молчать, Шварцъ! Ваше вино — пустяки! Ваше жидкое золото — божество! Снимите шапку, Шварцъ, я преклоняюсь передъ этимъ божествомъ!

Шварцъ весело расхохотался и подбросилъ шапку къ потолку.

— Да здравствуетъ жидкое золото! Ora pro nobis! воскликнулъ онъ, — вы будете папой, а я буду папскимъ дворецкимъ. Дозвольте мн, ваше святйшество, помочь вамъ ссть въ ваше кресло.

Отвтъ Джака обнаружилъ, что его мысли приняли другой оборотъ.

— Я предпочитаю сидть на полу, сказалъ онъ съ достоинствомъ,— дайте мн мою чарку.

Онъ протянулъ къ ней руку, но тутъ внезапно его вниманіе остановилось на колокольчик надъ дверью. Несмотря на винные пары, поднявшіеся ему въ голову, онъ не забылъ своей госпожи, и мысль о ней поборола овладвавшее имъ опьяненіе.

— Постойте! воскликнулъ онъ.— Я не долженъ упускать изъ виду колокольчика. Я долженъ бжать къ ней, какъ только онъ зазвонитъ.

Онъ подползъ къ противоположной стн и услся, устремивъ глаза на колокольчикъ. Шварцъ, съ громкимъ хохотомъ подалъ ему чарку. Джакъ не обратилъ на это никакого вниманія. Его покраснвшіе глаза такъ и впились въ колокольчикъ.

— А что это тамъ за стальная штука подъ мдной крышечкой? спросилъ онъ, указывая на колокольчикъ.

— Нечего спрашивать, отвчалъ Шварцъ, возвратясь къ своей бутылк.

— Я хочу знать!

— Потерпите, Джакъ, я вамъ все объясню. Это молотокъ, мой голубчикъ, онъ то и звонитъ. Въ немъ вся суть. Ну, Джакъ, еще чарочку. За здоровье колокольчика.

Настроеніе Джака слова измнилось. Онъ заплакалъ.

— Она слишкомъ долго спитъ на своей соф, промолвилъ онъ грустно,— я хочу, чтобъ она говорила со мною, чтобъ она меня побранила за то, что я пью вино въ этомъ ужасномъ мст. Уфъ! Какъ холодно у меня на сердц. Дайте еще чарочку!

Водка снова возстановила его ослабвшія силы, и онъ повеселлъ.

— Я на седьмомъ неб! воскликнулъ онъ съ одушевленіемъ.— Пой, Шварцъ, пой! Вонъ звзды блестятъ! Пой, Шварцъ, зови звзды къ намъ въ гости.

Шварцъ взялъ бутылку и допилъ ее до дна черезъ горлышко, не прибгая къ помощи стакана.

— Ну, теперь мы готовы, произнесъ онъ,— станемъ пть псню съумасшедшаго сторожа.

И, схвативъ бумагу, лежавшую на стол, проплъ хриплымъ голосомъ первый куплетъ, въ которомъ говорилось о томъ, какъ луна свтила въ покойницкую въ кавунъ новаго года и какъ сидлъ тамъ одинъ бдный сторожъ, проклинавшій свою судьбу.

— Ну, Джакъ, подтягивай! ‘Проклинав…’

Слова замерли на его губахъ. Онъ вскочилъ и съ ужасомъ указалъ на противоположный конецъ комнаты.

— Привидніе! воскликнулъ онъ.— Привидніе, все въ черномъ!

Джакъ оглянулся и громко захохоталъ.

— Садись, старый дуракъ, произнесъ онъ,— это только г-жа экономка. Мы поемъ, г-жа экономка. Вы еще не слыхали, какъ я пою. У меня первый голосъ въ Германіи.

Г-жа Фонтэнъ подошла къ нему смиренно.

— Вы, Джакъ, добрый человкъ, сказала она, — я уврена, вы мн поможете выйти изъ этого ужаснаго мста.

— Чортъ васъ возьми! промолвилъ Шварцъ, отдлавшись отъ своего страха.— Какъ вы сюда попали?

— Она — вдьма! воскликнулъ Джакъ,— она прилетла на метл. Гд здсь костеръ? Пойдемъ и сожжемъ ее живую!

Шварцъ выпилъ глотокъ водки и произнесъ съ веселымъ смхомъ:

— Ай да Джакъ! Нтъ человка забавне его! Ну, г-жа экономка, вамъ нельзя выйти отсюда до утра. Ворота заперты, и мн не довряютъ ключа. Не угодно-ли вамъ приссть, сударыня? У насъ мало гостей, милости просимъ.

— Я вамъ дамъ вс деньги, которыя при мн! промолвила г-жа Фонтэпъ.— Къ кому мн обратиться за ключемъ? Джакъ, Джакъ, помогите мн!

— Продолжай, Шварцъ, свою псню! воскликнулъ Джакъ.

— Сжальтесь надо мною, продолжала г-жа Фонтэнъ, обращаясь теперь къ Шварцу, — я упала въ обморокъ на двор и долго звала на помощь, но никто не откликнулся.

— Вы могли ревть, какъ волъ, и то никто васъ не услышалъ-бы, отвчалъ Шварцъ.— Присядьте, сударыня.

— Продолжай псню! воскликнулъ Джакъ,— Мн надоло ждать.

Г-жа Фонтэнъ съ дикимъ отчаяніемъ посмотрла на нихъ обоихъ.

‘О, Господи! Я заперта здсь съ съумасшедшимъ и пьянымъ’, подумала она, и вн себя отъ страха бросилась снова на дворъ, гд начала кричать во все горло.

Шварцъ, шатаясь, подошелъ къ дверямъ и произнесъ любезнымъ тономъ:

— Вы лучше-бы, сударыня, вернулись и присли. Тогда, быть можетъ, вы завыли-бы еще громче. Ну, чортъ съ нею! Эй, Джакъ, споемъ, дружище!

И онъ затянулъ второй куплетъ.

— Подтягивай, Джакъ! Подтягивайте, г-жа экономка! Посмотри! Посмотри! Она вернулась! Музыка ее притягиваетъ. Чмъ-бы васъ угостить, сударыня! Хотите глотокъ водки?

Она вернулась со двора, гд мракъ и безмолвная тишина еще боле наполнили ея сердце ужасомъ. Она чувствовала, что снова упадетъ въ обморокъ, и, едва передвигая ноги, явилась въ сторожевую комнату.

— Воды, промолвила она, тяжело переводя дыханіе, — мн дурно! Воды! Воды!

— Здсь нтъ ни капли воды! Если хотит — водки.

— Я запрещаю давать ей жидкаго золота! воскликнулъ, махая руками, Джакъ.— Это божество для насъ, а не для нея!

Глаза его остановились на стакан съ виномъ, который Шварцъ не дозволилъ ему выпить. Ему вдругъ улыбнулась мысль дать экономк ея декарсгво, украденное изъ ея шкафа. Онъ указалъ на стаканъ и подмигнулъ Шварцу, которому также понравилась эта шутка.

— Вотъ стаканъ вина, сударыня, сказалъ онъ, — выпейте на здоровье.

Она облокотилась на столъ. Холодный потъ выступилъ у нея на лбу.

— Скоре, скоре, промолвила она едва слышно и, схвативъ стаканъ, выпила его до дна залпомъ.

Шварцъ и Джакъ смотрли на нее съ иронической улыбкой.

— Я теперь могу идти! произнесла она черезъ минуту.— Ради Бога, выпустите меня отсюда.

— Я уже вамъ сказалъ, что это невозможно. Я самъ не могу уйти.

Она зашаталась и упала въ кресло.

— Не отчаивайтесь, сударыня, продолжалъ Шварцъ, — мы вамъ споемъ, какъ сторожъ съума сошелъ. Ну, Джакъ, еще каплю жидкаго золота. А теперь будемъ пть.

И онъ громко затянулъ послдніе три куплета, въ которыхъ воспвалось, какъ возстали мертвые въ покойницкой и пустились въ дикую пляску съ бднымъ сторожемъ при свт луны.

Пока Шварцъ плъ, небо прояснилось и серебристая луна холодно освтила сторожевую комнату. Возбужденный этой странной сценой и выпитой водкой, Джакъ пришелъ въ бшеную ярость, какъ во дни его съумасгаествія. Онъ вскочилъ на ноги и дико заревлъ:

— Луна! Луна съумасшедшаго сторожа! Онъ вернулся! Вонъ, на волосахъ его могильная земля, а на ше веревка! Какъ онъ кружится и пляшетъ съ мертвецами! Сторонитесь, я также хочу съ нимъ плясать. Ну, съумасшедшій сторожъ, пустимся въ пляску. Я такой-же съумасшедшій, какъ и ты.

И онъ началъ бшено кружиться по комнат, прижимая къ себ воображаемый призракъ. Шварцъ держался за бока отъ хохота.

— Посмотрите, сударыня, на Джака! воскликнулъ онъ, обращаясь къ г-ж Фонтэнъ,— нотъ такъ танцоръ! Забавный онъ собесдникъ въ глухую зимнюю ночь, нечего сказать.

Она сидла молча, неподвижно, пораженная ужасомъ. Покружившись по комнат впродолженіи нсколькихъ минутъ, Джакъ упалъ въ изнеможеніи на полъ.

— Отъ него повяло на меня холодомъ, промолвилъ онъ,— у меня сердце оледенло. Я умираю, умираю, умираю. Бдный Джакъ! Бдный Джакъ!

Онъ впалъ въ какое-то странное оцпепеніе, его глаза были открыты и потухшій взглядъ устремленъ на луну.

Шварцъ выпилъ послднюю каплю водки и произнесъ торжественно:

— Джака надо было-бы назвать Соломономъ. Соломонъ былъ мудрецъ и Джакъ мудрецъ. Джакъ заснулъ, когда все выпито до дна. Спрячьте бутылку, чтобъ смотритель не увидалъ. Если кто-нибудь посметъ сказать, что я піяница, то это будетъ низкая ложь. Рейнвейнъ бросается въ голову, вотъ и все, г-нъ смотритель. Что это, солнце встаетъ? Ну, прощайте, доброй ночи.

Онъ положилъ об руки на столъ, припалъ къ нимъ головою и заснулъ.

Время шло. Безмятежная тишина нарушалась только громкимъ храпомъ Шварца. Джакъ лежалъ все такъ-же, съ устремленными на луну глазами.

Гд-то вдали пробило часъ ночи. Г-жа Фонтэнъ вздрогнула и со страхомъ взглянула на занавску No 5. Если колокольчикъ зазвонитъ, то будетъ-ли этотъ звонъ походить на бой часовъ?

— Джакъ, промолвила она шопотомъ, — слышите вы, что часы бьютъ? Джакъ, скажите мн что-нибудь… такъ страшно одной въ этой тишин.

Онъ медленно приподнялся. Онъ не отвчалъ г-ж Фонтэнъ и даже не взглянулъ на нее, но, усвшись на полу, дико устремилъ свои глаза уже не на луну, а на колокольчикъ.

Время шло. Снова мертвая тишина стала невыносимой для г-жи Фонтэнъ, и она снова заговорила:

— Джакъ, на что вы смотрите? Чего вы ждете? Неужели…

Страшныя слова замерли на ея губахъ. Она не могла ихъ выговорить.

Джакъ какъ-будто ея не слышалъ. Но что-то пробудило его отъ страшнаго оцпененія. Онъ промолвилъ тихо, машинально, отрывисто:

— Когда она пошевельнется, руки ея дернутъ снурки… колокольчикъ зазвонитъ.

Онъ указалъ рукою на занавску No 5.

— Не говорите этого! воскликнула г-жа Фонтэнъ, дрожа всмъ тломъ.— Не протягивайте туда рукъ!

— Да, продолжалъ онъ, какъ-бы вспоминая, что ему сказалъ докторъ: — колокольчикъ ее чувствуетъ. Колокольчикъ говоритъ. Добрый колокольчикъ! Врный колокольчикъ!

На часахъ пробило половина второго. Г-жа Фонтэнъ лихорадочно затряслась. Она уже не различала звука часовъ и колокольчика.

Джакъ сталъ теперь говорить тихо, нжно:

— Встань, госпожа, встань! Твой Джакъ давно тебя ждетъ. Пора вставать!

Г-ж Фонтэнъ показалось, что занавска двигается. Она стала будить Шварца.

— Сторожъ! Сторожъ! Проснитесь!

Но онъ крпко спалъ.

Она хотла встать, но тотчасъ снова упала на стулъ. Джакъ всталъ на колни. Глаза его блестли сознательнымъ огнемъ.

— Госпожа меня слышитъ! произнесъ онъ и вскочилъ на ноги.— Приди, приди, моя милая госпожа!

Надъ дверью послышался какой-то трескъ. Потомъ стальной молотокъ поднялся и ударилъ въ мдный колпакъ. Колокольчикъ зазвонилъ.

Джакъ замеръ на мст. Онъ истерически рыдалъ.

Г-жа Фонтэнъ не вскрикнула, не вздрогнула. Звонъ колокольчика, казалось, вырвалъ жизнь изъ ея тла. Шварцъ проснулся, но также не пошевельнулся.

Прошла минута.

Занавска заколыхалась. Изъ-за нея просунулись дрожащіе пальцы, потомъ показалась обнаженная рука.

Еще мгновеніе — и покойница стояла живая, въ своемъ черномъ бархатномъ плать. Лицо ея было спокойно. Глаза смотрли съ удивленіемъ на окружающіе ее предметы. Вотъ она взглянула впизъ, и слабая улыбка показалась на ея губахъ. Она увидла Джака, который, стоя на колняхъ, смотрлъ на нее съ восторженнымъ энтузіазмомъ.

И снова въ покойницкой водворилась тишина. Невыразимое счастье, молча, радовалось, невыразимое отчаяніе, молча, страдало.

Вдругъ послышались во двор шаги. Въ коридор показался свт, и черезъ минуту сторожевая комната наполнилась толпой мужчинъ и женщинъ {Въ предисловіи къ отдльному изданію этого романа, печатавшагося прежде въ еженедльномъ журнал, Вильки Колинзъ удостовряетъ, что онъ на мст изучилъ устройство покойницкой во Франкфурт.}.

ЭПИЛОГЪ.
Мистеръ Дэвидъ Глени возвращается во Франкфуртъ и оканчиваетъ свой разсказъ.

ГЛАВА I.

12 го декабря я получилъ письмо отъ м-съ Вагнеръ, которая меня увдомляла, что свадьба Фрица и Мины отложена до 13-го января. Вскор посл этого я покинулъ Лондонъ и похалъ во Франкфуртъ.

Я нарочно отправился такъ рано, чтобъ успть по дорог завернуть къ нашимъ кореспондентамъ во Франціи и сверной Германіи. Нашъ старшій приказчикъ м-ръ Гартрей, завдывавшій лондонской конторой, не любилъ ни въ чемъ медлить и настоялъ на моемъ скоромъ отъзд, чему я, конечно, не сопротивлялся. Мн уже давно хотлось повидать мою тетку и прелестную Мину. Такимъ образомъ, не жертвуя длами и исполнивъ вс данныя мн порученія, я прибылъ во Франкфуртъ недлей ране, чмъ меня ожидали, именно 4-го января.

ГЛАВА II.

По лицу Іосифа, отворившаго мн дверь, я понялъ, что въ дом случилось нчто необыкновенное.

— Нтъ никакого несчастья? спросилъ я поспшно.

Іосифъ посмотрлъ на меня въ какомъ-то странномъ смущеніи и отвчалъ:

— Поговорите лучше съ докторомъ.

— Съ докторомъ! Кто боленъ? Тетка? Келеръ? Кто?

Вн себя отъ нетерпнія я схватилъ его за горло и сильно потрясъ, но получилъ все тотъ-же отвтъ:

— Поговорите съ докторомъ.

Контора была рядомъ. Я заглянулъ въ отворенную дверь и спросилъ у одного изъ конторщиковъ, тамъ-ли г. Келеръ. Мн отвчали, что онъ наверху съ докторомъ. Я не вытерплъ и спросилъ, не больна-ли моя тетка.

— Неужели вы ничего не знаете!? воскликнулъ конторщикъ.

— Она умерла или жива? воскликнулъ я, теряя всякое терпніе.

— И то, и другое, отвчалъ конторщикъ.

Я началъ сомнваться, гд я: въ дом-ли г. Келера или въ больниц идіотовъ. Вернувшись въ сни, я приказалъ Іосифу вести меня тотчасъ къ доктору.

Онъ поднялся со мною по лстниц на ту половину дома, гд жила г-жа Вагнеръ. Я немного успокоился. Но на первой площадк онъ остановился и таинственно произнесъ:

— Я отказался, м-ръ Девидъ, я не могу здсь боле служить. Есть вещи, которыхъ никакой слуга не можетъ снести. Когда человкъ живетъ, онъ долженъ быть живъ, а когда умретъ, то долженъ быть мертвымъ. Въ такихъ важныхъ вопросахъ, какъ жизнь и смерть, не должно быть никакого смшенія. Я никого не осуждаю, но я ничего не понимаю, что длается въ этомъ дом, и ухожу. Слдуйте за мною.

Первой моей мыслью было, что Іосифъ пьянъ, но онъ шелъ твердо, говорилъ спокойно, чисто. У дверей въ комнату г-жи Фонтэнъ онъ остановился и постучалъ.

— Г. Дэвидъ Глени желаетъ видть доктора Дормана, доложилъ онъ.

Первый вышелъ ко мн г. Келеръ и старательно затворилъ за собою дверь. Онъ обнялъ меня съ большимъ чувствомъ, чмъ онъ обыкновенно его выказывалъ. Лицо его было очень озабочено, а голосъ дрожалъ.

— Здравствуйте, Дэвидъ, вы никогда не могли пріхать боле кстати, какъ въ эту минуту.

— Моя тетка здорова, я надюсь?

— Да, слава-Богу! произнесъ онъ, съ пламенной благодарностью поднимая руки къ небу.

— Г-жа Фонтэнъ больна?

Прежде чмъ Келеръ усплъ мн отвтить, дверь снова отворилась, и вышелъ докторъ Дорманъ.

— Вотъ его-то именно мн и надо, воскликнулъ онъ,— вотъ счастливый пріздъ. Гд я могу найти письменныя принадлежности? спросилъ онъ, обращаясь къ Келеру, — а, въ гостиной. Пойдемте со мною, г. Дэвидъ, и вы, г. Келеръ.

Въ гостиной онъ написалъ нсколько словъ на лист бумаги и сказалъ, обращаясь ко мн:

— Посмотрите, какъ мы оба подпишемъ бумагу.

Онъ подчеркнулъ свое имя и передалъ перо Келеру, который сдлалъ то-же. Потомъ онъ подалъ мн бумагу.

Къ величайшему моему удивленію, я прочелъ, что ‘нижеподписавшійся докторъ Дорманъ свидтельствуетъ, что жизнь возвратилась къ г-ж Вагнеръ въ покойницкой въ половин второго утра, сего 4-го января, что онъ лично привелъ ее въ полное чувство и, что въ виду всего этого, онъ проситъ прекратить слдствіе, которое теперь не иметъ никакого разумнаго основанія’. Г. Келеръ прибавлялъ къ этому и свою просьбу оставить его жалобу безъ послдствій.

Я взглянулъ на нихъ обоихъ съ такимъ-же изумленіемъ, съ какимъ смотрлъ на Іосифа.

— Я не могу оставить ни на минуту г-жу Фонтэнъ, сказалъ докторъ, — ея случай очень интересный для науки, иначе я лично сдлалъ-бы это заявленіе городскимъ властямъ. Г. Келеръ ужасно разстроенъ и нуждается въ поко. Будьте такъ добры, снесите эту бумагу въ городской совтъ и заявите, что вы насъ знаете лично, и что ^мы оба подписали эту бумагу при васъ. По вашемъ возвращеніи я вамъ все объясню, и вы сами увидите, что ваша тетка вн всякой опасности.

Я отправился въ муниципалитетъ и исполнилъ порученіе доктора. Меня тамъ спросили, имю-ли я личный интересъ въ дл. Я отвчалъ, что я племянникъ г жи Вагнеръ, и тогда меня заставили письменно заявить, что я, какъ представитель г-жи Вагнеръ, поддерживаю просьбу доктора и г. Келера о прекращеніи секретнаго дознанія.

Этимъ вс формальности были исчерпаны, и я возвратился домой.

ГЛАВА III.

Іосифъ теперь встртилъ меня совершенно спокойно, какъ вполн разумное существо. Онъ объявилъ мн, что докторъ ждетъ, меня въ комнат г-жи Фонтэнъ. Это меня нсколько удивило.

Отворяя мн дверь, докторъ спросилъ:

— Кажется, вы первый видли г. Келера въ то утро, когда онъ занемогъ?

— Да, первый посл г. Энгельмана, отвчалъ я.

— Хорошо. Войдите, я хочу, чтобъ вы взглянули на г-жу Фонтэнъ.

Онъ подвелъ меня къ кровати. Одного взгляда на больную было для меня достаточно, чтобъ замтить въ ней вс симптомы таинственной болзни г. Келера. Она лежала въ томъ-же апатичномъ состояніи, съ тмъ же изнуреннымъ выраженіемъ лица, съ тмъ-же нервнымъ дрожаніемъ рукъ. Очнувшись отъ первой минуты изумленія, я увидалъ, что у изголовья стояла на колняхъ Мина.

— О, мама, милая мама! восклицала она съ отчаяніемъ,— посмотри на меня, скажи мн хоть слово.

Г-жа Фонтэнъ на минуту открыла глаза, взглянула на Мину и снова ихъ закрыла въ изнеможеніи.

— Оставьте меня въ поко, промолвила она тономъ мольбы.

Мина встала и, нжно нагнувшись къ больной, прибавила:

— У васъ губы пересохли, позвольте вамъ принести лимонаду.

— Оставьте меня, повторила г-жа Фонтэнъ.

Точно также говорилъ, точно также просилъ оставить его въ поко и г. Келеръ,

Докторъ Дорманъ знакомъ позвалъ меня за собою. Въ дверяхъ его остановила сидлка и спросила, что ей длать.

— Продолжайте исполнять мою инструкцію, отвчалъ онъ,— а если замтите въ больной какую-нибудь перемну, то пошлите за мной. Я буду съ г. Глени въ гостиной.

Я, молча, пожалъ руку бдной Мины и послдовалъ за докторомъ.

— Болзнь г-жи Фонтэнъ напоминаетъ вамъ что-нибудь? спросилъ онъ меня на лстниц.

— Да, отвчалъ я,— она напоминаетъ мн болзнь г. Келера. Симптомы одни и т-же.

Онъ ничего не прибавилъ, и мы вошли въ гостиную. Я спросилъ, не могу-ли я видть тетку.

— Подождите немного, сказалъ онъ, — она спитъ. Чмъ дольше она будетъ спать, тмъ скоре выздороветъ. Меня гораздо боле безпокоитъ положеніе Джака. Онъ теперь довольно спокоенъ и караулитъ дверь въ комнату г-жи Вагнеръ, но я порядочно съ нимъ повозился. Какъ жаль, что я ничего не знаю о его прошедшей исторіи. Насколько мн извстно, онъ былъ только, что называется, полуумный, когда его приняли въ Бедламъ. Жестокое тамошнее обращеніе совершенно свело его съума, и подобный видъ съумасшествія можетъ повторяться. Я, главнымъ образомъ, разсчитываю на вліяніе г-жи Вагнеръ. Сядьте, я долженъ вамъ объяснить то странное положеніе, въ которомъ мы вс теперь находимся.

ГЛАВА IV.

— Помните вы, какъ вылечился г. Келеръ отъ своей болзни? Началъ свой разсказъ докторъ.

Эти слова воскресили въ моей памяти не только подозрнія доктора Дормана насчетъ таинственной болзни г. Келера, но и странный вопросъ Джака, съ которымъ онъ обратился ко мн въ то утро, когда я ухалъ изъ Франкфурта.

— Будемте откровенны и не скроемъ друга отъ друга ничего, прибавилъ докторъ,— вы о чемъ-то задумались. О чемъ?

Я ему высказалъ всю правду. Докторъ Дорманъ былъ такъ-же откровененъ и съ своей стороны. Объяснивъ все, что случилось въ дом Келера и что уже извстно читателямъ, онъ прибавилъ:

— Вы знаете мои подозрнія насчетъ чудеснаго выздоровленія г. Келера, т-же подозрнія возбудились во мн и тогда, когда я увидалъ мертвой вашу тетку. Подозрнія въ отрав ясно указывали на отравительницу. Г-жа Фонтэнъ вылечила Келера своимъ таинственнымъ лекарствомъ,— и понятно, что на ней сосредоточились вс мои подозрнія. На этомъ основаніи я отказался дать разршеніе на похороны и просилъ городскія власти произвести секретное дознаніе. Но прежде чмъ мы перевезли вашу тетку въ покойницкую, я былъ удивленъ разсказомъ Джака о томъ, какъ онъ отперъ шкафъ въ розовой комнат и далъ вашей тетк противоядіе г-жи Фонтэнъ.

— Вы понимаете, продолжалъ докторъ,— я очень хорошо видлъ разницу между болзнью г-жи Вагнеръ и болзнью г. Келера, и потому не могъ предположить хоть на минуту, чтобы имъ былъ данъ одинаковый ядъ. Слдовательно, я ни мало не раздлялъ слпой увренности Джака въ спасительномъ дйствіи синей стклянки на его госпожу. Но, признаюсь, я находился въ очень тревожномъ состояніи. Вечеромъ случилось еще новое странное обстоятельство. Когда я съ Келеромъ провожалъ вашу тетку въ покойницкую, ко мн подошла на улиц г-жа Фонтэнъ и дала мн вотъ это.

И докторъ положилъ на столъ шифрованную бумагу.

ГЛАВА V.

— Кто это писалъ? спросилъ я.

— Мужъ г-жи Фонтэнъ.

— Она вамъ отдала эту бумагу?

— Да, и просила, чтобы я прочелъ ее.

— Это просто непонятно.

— Нтъ, очень понятно. Ей было извстно, что Джакъ далъ г-ж Вагнеръ противоядіе, и, не имя ни малйшаго понятія о химіи, она хотла знать, какія послдствія могли произойти отъ этого противоядія. А какъ вы полагаете, на что я разсчитывалъ, взявъ эту таинственную бумагу?

— На открытіе, какимъ ядомъ она отравила мою тетку.

— Совершенно врно.

— И вы разобрали эти іероглифы?

— Да, отвчалъ онъ, вынимая изъ кармана другую бумагу,— почти вс шифры можно разгадать при терпніи и при нкотораго рода навык. Стоитъ только хорошенько приглядться къ знакамъ, замтить, которые изъ нихъ чаще повторяются, сосчитать эти знаки, подвести итоги и расположить ихъ по количеству повтореній. Потомъ спросите себя, какія гласныя и согласныя чаще повторяются въ томъ язык, на которомъ вы полагаете, что написаны таинственныя письмена, и посл долгаго труда все станетъ для васъ яснымъ. Это только вопросъ времени и терпнія.

— И это результатъ вашей работы? сказалъ я, указывая на вторую бумагу.

— Прочтите и судите сами.

Въ начал рукописи были повторены докторомъ Фонтэномъ инструкціи, написанныя на ярлыкахъ, которыми онъ снабдилъ ядъ подъ названіемъ ‘Александрово вино’ и его противоядіе.

Слдовавшія затмъ строчки были гораздо интересне. Он касались яда, называемаго ‘Зеркальными каплями’ и въ нихъ объяснялся одинъ изъ самыхъ интересныхъ опытовъ професора.

Вотъ его подлинныя слова:

ГЛАВА VI.

‘Зеркальныя капли. Этотъ ядъ иметъ такое-же дйствіе, какъ и Александрово вино. Но посл многихъ опытовъ надъ животными я убдился, что смерть отъ него наступаетъ еще быстре и не оставляетъ положительно никакихъ слдовъ въ организм, которые могли-бы быть обнаружены при вскрытіи тла.

‘Несмотря на вс мои старанія, я не могъ отыскать противоядія этому адскому яду. Поэтому я не смю примнить его къ медицин. Я долженъ-бы его бросить, но не люблю признавать себя побжденнымъ. Я отложу въ сторону эти опыты, но если Богъ дастъ мн жизни, то я примусь снова за эту работу съ новыми силами.

‘Черезъ мсяцъ посл написанія этихъ строкъ я снова сдлалъ опытъ, и снова изъ этого ничего не вышло. Тогда я сдлалъ нчто недостойное ученаго.

‘Отравивъ животное ‘зеркальными каплями’, я далъ ему противоядіе противъ Александрова вина, хотя я очень хорошо зналъ различный составъ этихъ двухъ ядовъ. Я былъ убжденъ въ невозможности получить удовлетворительные результаты въ ученомъ отношеніи, но сдлалъ это такъ, наудачу.

‘Послдствія были самыя поразительныя. Цлый день, цлую ночь и часть слдующаго дня животное находилось въ полномъ оцпененіи. Я зналъ, что оно не околло, только потому, что утромъ на второй день оно не представляло никакихъ слдовъ разложенія, несмотря на то, что стояла жаркая погода и въ лабораторіи атмосфера была самая дурная.

‘Часъ спустя посл первыхъ симптомовъ оживанія, животное было совершенно здорово и ло съ большимъ апетитомъ. Прошло съ тхъ поръ десять дней, но оно все таки совсмъ здорово. Это удивительное дйствіе яда и противоядія заслуживаетъ основательнаго изслдованія. Если я буду живъ, то произведу подробное изслдованіе и результаты его изложу на этой-же бумаг’.

Но боле на бумаг не было ни слова. Професоръ умеръ, не исполнивъ своего намренія.

ГЛАВА VII.

— Я прочелъ эту таинственную бумагу около полуночи, произнесъ докторъ, — и тотчасъ отправился къ г. Келеру. Онъ, по счастью, еще не спалъ, и мы вмст съ нимъ отправились въ покойницкую. Я прямо обратился къ смотрителю и, разбудивъ его, громко сказалъ, что покойница можетъ ожить. Прислуга его это слышала, и мы отправились цлой толпой въ покойницкую. То, что мы тамъ увидли, я положительно отказываюсь вамъ передать. Я посплъ во-время, чтобы успокоить г-жу Вагнеръ и перевезти ее въ домъ г. Келера. Исполнивъ это, я думалъ, что дло кончено, но очень ошибся.

— Вы говорите о болзни г-жи Фонтэнъ?

— Нтъ, я говорю о Джак. Конечно, слпая вра въ спасительное дйствіе синей стклянки спасла жизнь его госпожи. Я никогда не ршился-бы, даже если-бы зналъ опытъ професора, употребить то рискованное средство, которое Джакъ далъ больной безъ малйшаго колебанія. Но событія этой ночи, вмст съ водкой, которую онъ выпилъ по настоянію его пріятеля — ночного сторожа Шварца, совершенно свели его съума. Онъ былъ такой-же бшеный, какъ въ Бедлам. Я едва убдилъ его принять успокоительную микстуру. И когда она хорошо на него подйствовала, онъ все-таки отзывался о ней съ презрніемъ. ‘У меня было лучшее лекарство, сказалъ онъ,— его сдлалъ человкъ гораздо умне васъ, но мы съ Шварцемъ, сдуру, отдали его ночью г-ж экономк’. Я принялъ эти слова за одну изъ его многихъ эксцентричностей и не обратилъ на нихъ вниманія. Онъ вскор заснулъ, а я отправился домой, но въ сняхъ меня остановилъ сынъ г. Келера. ‘Посмотрите на г-жу Фонтэнъ, сказалъ онъ.— Мина объ ней очень безпокоится’. Я опять поднялся по лстниц.

— Замтили вы что-нибудь особенное въ г-ж Фонтэнъ, прежде чмъ Фрицъ позвалъ васъ къ ней? спросилъ я.

— Въ покойницкой она мн показалась ужасно перепуганной, и меня удивляло, что она не съумла совладать съ собою. Г. Келеръ проводилъ ее домой, и я не подозрвалъ, что увижу то, что представилось моимъ глазамъ при вход въ ея комнату по приглашенію Фрица.

— Вы тотчасъ замтили, что симптомы ея болзни т-же, какіе были у г. Келера?

— Нтъ, они обнаружились поздне. Какъ только я вошелъ въ комнату, она прогнала Мину и, бросивъ на меня очень странный взглядъ, сказала: ‘Отдайте мн бумагу, которую я вамъ дала вчера ночью’. Я спросилъ, на что ей эта бумага. ‘Конечно, чтобы уничтожить ее! воскликнула она, — я уничтожила вс стклянки, оставшіяся посл мужа. Я знаю, что вы подозрваете, но я васъ не боюсь’. Сказавъ это, она, повидимому, забыла свои слова и, отворивъ ящикъ въ ночномъ столик, вынула книгу съ металическими застежками, которыя открывались, повидимому, какой-то пружиной. Она совершенно забыла о моемъ присутствіи и дрожащей рукой старалась отыскать пружину. Я предложилъ ей помочь. ‘Оставьте въ поко мои секреты’, сказала она и сунула книгу подъ подушку. Какъ докторъ, я долженъ былъ ей помочь и хотя не приписывалъ никакого значенія словамъ Джака, но все таки считалъ нужнымъ прежде всего узнать, приняла-ли она какое-нибудь свое лекарство. Она вздрогнула всмъ тломъ, когда я повторилъ ей слова Джака. ‘О какомъ лекарств онъ говоритъ? Воскликнула она, — я выпила только стаканъ вина. Приведите его скоре. Мн надо съ нимъ поговорить’. Я отвчалъ, что это невозможно, что я не позволю его разбудить. ‘Такъ пошлите за пьянымъ сторожемъ’, произнесла она съ отчаяніемъ. Я начиналъ уже соображать, что дло было неладное, и, позвавъ Мину, пошелъ посовтоваться съ Фрицемъ. Единственнымъ средствомъ найти Шварца было обратиться къ его сестр, сидлк. Я зналъ, гд она жила, и Фрицъ вызвался сбгать къ ней. Когда явился Шварцъ, то г-жа Фонтэнъ уже съ трудомъ поняла его слова. Я тогда началъ замчать въ ней симптомы болзни г. Келера. ‘Оставьте меня умереть, сказала она тихо, — я достойна смерти’. Потомъ, собравшись съ силами, она пристально посмотрла на меня и, схвативъ меня за руку, прибавила: ‘Смотрите, Мина должна выйти замужъ 13 января’. Съ тхъ поръ она все находится въ томъ положеніи, въ которомъ вы ее видли.

— И вы не можете ее снасти?

— Нтъ. Наша современная наука не вдаетъ ядовитыхъ веществъ, тайну которыхъ угадалъ професоръ Фонтэнъ. Мы знаемъ яды, которые медленно отравляютъ небольшими пріемами, но намъ положительно неизвстны яды, которыми можно было бы медленно отравить однимъ пріемомъ, и доктора даже не врятъ въ возможность этого.

— Вы убждены, что она отравлена?

— Да, посл того, что мн сказалъ сегодня Джакъ, я вполн убжденъ, что она отравлена Александровымъ виномъ. Она, повидимому, хотла дать ему этотъ ядъ подъ видомъ лекарства, но въ послднюю минуту не ршилась на это и задержала у себя стклянку. Джакъ въ полномъ невденіи далъ ей этого лекарства вмст съ Шварцемъ. Посл я вамъ передамъ вс подробности. Теперь-же я могу только прибавить, что возмездіе за злодйство г-жи Фонтэнъ полное, ее можно было-бы и теперь еще спасти, если-бы Джакъ не далъ г-ж Вагнеръ весь остатокъ противоядія.

— Я могу попросить Джака, чтобы онъ все разсказалъ?

— Ни за что. Необходимо, чтобы онъ никогда боле объ этомъ не говорилъ. Онъ уже сказалъ г-ж Вагнеръ, что спасъ ей жизнь, и только-что передъ вашимъ пріздомъ я слышалъ, какъ онъ утшалъ Мину словами: ‘Ваша мама приняла своего прекраснаго лекарства и скоро поправится’. Я былъ вынужденъ сказать вашей тетк и Мин, что он не должны врить его словамъ, такъ-какъ все это илюзіи его разстроеннаго воображенія.

— Безъ сомннія, вы правы, произнесъ я,— но я не понимаю, зачмъ вы такъ поступаете.

— Вы сейчасъ поймете. Я нарочно говорилъ съ вами такъ откровенно, г. Дэвидъ, потому, что я надюсь на вашу помощь. Вся послдующая жизнь м-съ Вагнеръ не должна быть омрачена страннымъ воспоминаніемъ, а Мина должна быть счастлива, что немыслимо, если она узнаетъ о преступленіяхъ своей матери. Вы понимаете теперь, почему я вынужденъ несправедливо отзываться о бдномъ Джак.

Въ доказательство того, что я его понялъ, я общалъ свято хранить тайну, которую онъ мн поврилъ.

Въ эту минуту въ комнату вошла сидлка и объявила, что г-ж Фонтэнъ стало хуже.

Докторъ поспшилъ къ больной.

Я нсколько разъ втеченіи дня заходилъ въ ея комнату. Нервное сотрясеніе всего тла мало-по малу прекратилось, и къ вечеру съ нею сдлался столбнякъ. Она не произносила ни слова, не двигалась. На слдующій день около полудня докторъ увелъ изъ комнаты бдную Мину, которая не покидала изголовья своей матери. Мы съ Келеромъ переглянулись. Г-жа Фонтэнъ умерла.

ГЛАВА VIII.

Я не забылъ книги, которую г-жа Фонтэнъ сунула себ подъ подушку, по словамъ доктора, и, вынувъ ее оттуда, спросилъ у доктора и г. Келера, отдать-ли ее Мин.

— Конечно, нтъ, отвчалъ докторъ.

— Отчего?

— Потому, что эта книга ей повдала-бы то, чего она не должна знать. Я увренъ, что это дневникъ. Посмотрите, правъ-ли я.

Я нашелъ пружину и открылъ застежки. Это, дйствительно, былъ дневникъ.

— Вы, вроятно, судили по вншнему виду? спросилъ я у доктора.

— Нтъ, я судилъ по личному опыту во время моей службы въ здшней тюрьм. Образованный преступникъ — всегда заклятый эгоистъ. Каждый человкъ интересуется собою, по чмъ онъ подле, тмъ боле дорожитъ собой. Т люди, которымъ, казалось-бы, всего необходиме скрывать свои преступленія, никогда не могутъ отказать себ въ удовольствіи вести дневникъ.

— Я не сомнваюсь въ вашей опытности, докторъ, но ваше заключеніе меня удивляетъ.

— Подумайте, г. Дэвидъ, и вы согласитесь со мною. Чмъ человкъ лучше, тмъ онъ мене эгоистиченъ, и, напротивъ, чмъ онъ хуже, тмъ онъ боле думаетъ о себ. Посмотрите, напримръ, на вашу тетку. Сегодня утромъ она получила письмо по поводу тхъ реформъ въ обращеніи съ съумасшедшими, которыя она ршилась ввести въ Германіи и Англіи. Я едва уговорилъ ее не отвчать тотчасъ на эти письма, а отдохнуть посл тяжелаго удара, перенесеннаго всмъ ея организмомъ. Неужели вы думаете, что дурная женщина стала-бы такъ заботиться о чужихъ интересахъ? Никогда. Дурная женщина думала-бы только о себ, о скорйшемъ своемъ выздоровленіи. Откройте дневникъ на послднихъ его страницахъ и вы увидите, что каждая строчка выдаетъ несчастную.

Это было справедливо. Вс сокровеннйшія мысли и побужденія г-жи Фонтэнъ были ясно высказаны въ ея дневник.

Напримръ, передъ болзнью Келера ‘она писала: ‘Мн стоитъ только дать ему Александрова вина, а тамъ противоядіе — и я сдлаюсь спасительницей г. Келера, а слдовательно, вылечивъ его отъ болзни, которую сама ему причинила, обезпечу бракъ моей Мины’.

Напротивъ, выбирая для отравы г-жи Вагнеръ ‘зеркальныя капли’, она руководилась совершенно иной мыслью: ‘ Этотъ ядъ не только скоре убиваетъ и не оставляетъ въ тл никакихъ слдовъ, писала она, — но, судя по надписи на ярлык, для него не существуетъ противоядія. Еслибъ сердце мн измнило посл рокового дла, то я все-же ничего не буду въ состояніи сдлать, чтобъ спасти женщину, которую я должна заставить замолчать навки, или, несмотря на вс мои жертвы, счастье моей дочери не будетъ обезпечено’.

Конечно, она намревалась уничтожить эту компрометирующую ее книгу по возвращеніи въ домъ Келера изъ покойницкой, но первое дйствіе отравы не дозволило ей этого сдлать.

Послдняя запись въ дневник г-жи Фонтэнъ была очень замчательна, доказывая, что святое чувство материнской любви все-таки сохраняется до послдней минуты въ самой преступной натур, даже въ такой женщин, какъ г-жа Фонтэнъ. Во время своего памятнаго свиданія съ г. Келеромъ въ сняхъ она поступила какъ самая глупая женщина изъ нетерпливаго желанія уговорить его согласиться на свадьбу Мины. Она не ршилась отравить безпомощнаго Джака, даже для своей собственной безопасности. Она не хотла побудить Мину солгать, когда ложь могла ихъ спасти въ самую критическую минуту жизни. Наконецъ, вотъ послднія слова, записанныя ею въ дневник:

‘… Я прогнала изъ своей комнаты Мину и очень оскорбила бднаго ребенка. Я боюсь ея. Это послднее преступленіе совершенно отчуждаетъ меня отъ этого чистаго, невиннаго созданія, тмъ боле, что оно совершено ради нея, ради ея счастья. Каждый разъ, какъ она взглядываетъ на меня, я боюсь, чтобъ она не отгадала по моему лицу, что я для нея сдлала. О, какъ я жажду поцловать ее, обнять. И не смю… не смю’.

Если кто скажетъ, что эти выкупающія грхъ черты неестественны въ преступной женщин, то пусть онъ подумаетъ о несообразностяхъ своего собственнаго характера и возблагодаритъ судьбу, которая не подвергала его такимъ соблазнамъ, какимъ подвергала эту несчастную женщину.

ГЛАВА IX.

Ночь близится къ концу, и лампа, при которой я пишу, горитъ тускло.

Мои мысли переносятся изъ Франкфурта къ чисто-англійской сцен.

Я въ Лондон, въ нашей контор. Меня ждутъ двое друзей. Одинъ изъ нихъ — Фрицъ, а другой — самая популярная личность въ околодк, счастливое, безвредное существо, извстное всмъ подъ названіемъ Соломеннаго Джака. Благодаря вліянію тетки, припадокъ, бывшій у него во Франкфурт, не повторялся, и мы не опасаемся за его будущность.

Что-же касается его прошедшей жизни, то намъ не удалось сдлать никакихъ романическихъ открытій. Кто были его родители, умерли-ли они или бросили его, какъ онъ жилъ и что выстрадалъ до поступленія на службу къ професору Фонтэну въ Вюрцбург — вс эти вопросы остаются безъ отвта. Самъ Джакъ нисколько не поощряетъ нашего любопытства. Онъ или не хочетъ, или не можетъ вспомнить, что было съ нимъ въ отдаленномъ прошломъ.

— Какое мн до этого дло? говоритъ онъ:— я началъ жить съ той минуты, какъ меня постила моя госпожа. Я не помню и не хочу ничего помнить о времени, предшествовавшемъ этой блаженной минут.

Однако, говоря о Джак, я заставляю ждать моихъ друзей въ пріемной. Я надваю фракъ и выхожу къ нимъ. Фрицъ молчаливъ и озабоченъ, онъ нетерпливо ждетъ экипажа. Джакъ ходитъ взадъ и впередъ по комнат, на немъ яркій синій фракъ съ великолпнымъ букетомъ въ петлиц, нанковые панталоны, золотые часы, блыя перчатки и въ рук у него трость. Когда карета подъхала къ крыльцу, онъ выходитъ первый.

— Конечно, я не спорю, что Фрицъ играетъ важную роль въ церемоніи, говоритъ онъ, когда экипажъ покатился, — но я положительно утверждаю, что безъ меня церемонія была-бы неполна. Но если вы находите, что мой костюмъ къ чемъ-нибудь нехорошъ, то ради Бога скажите, я еще успю его исправить.

Мы успокоиваемъ Джака, увряя, что онъ великолпенъ.

— У васъ, Дэвидъ, есть недостатки, замчаетъ онъ съ достоинствомъ, — но у васъ отличный вкусъ и онъ никогда вамъ не измняетъ. Но дайте мн побольше мста, я не хочу измять фалды своего фрака.

Достигнувъ небольшого селенія въ окрестностяхъ Лондона, мы останавливаемся передъ старинной церковью.

Мы входимъ въ церковь и ждемъ. Вс женщины селенія стоятъ на паперти и принимаютъ Джака за жениха. Онъ это замчаетъ и вн себя отъ счастья.

Вотъ раздаются звуки органа, и въ дверяхъ церкви показывается невста, очень скромно одтая, но сіяющая красотою и молодостью.

Она опирается на руку г. Келера, который кажется моложе за нсколько лтъ. По его желанію фирма во Франкфурт продана, но моя тетка настояла, чтобъ въ условія продажи включили непремнно условіе, по которому въ контор должно всегда заниматься извстное число женщинъ. Покинувъ мстность, которая возбуждала въ его голов непріятныя воспоминанія, г. Келеръ строитъ себ домъ подл котэджа м-съ Вагнеръ на гор, подл селенія. Тутъ онъ намренъ провести остатокъ своихъ дней съ своими двумя дтьми.

За Келеромъ и Миной слдуютъ докторъ Дорманъ, пріхавшій въ Англію на каникулы, и моя тетка, которая во все это время была второй матерью молодой двушки.

Но что это въ глазахъ у меня какъ будто мутится, и я не вижу даже бумаги? Правда, прошло пятьдесятъ лтъ посл этой счастливой свадьбы, и я пережилъ всхъ своихъ лучшихъ друзей. Нтъ, я лучше положу перо, вытру глаза платкомъ и предоставлю кому-нибудь изъ молодежи докончить разсказъ о веселой свадьб.

‘Дло’, NoNo 1—5, 7, 1880 г.

ДОЧЬ ІЕЗАВЕЛИ.

РОМАНЪ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.Мистеръ Дэвидъ Глени приводитъ въ порядокъ свои воспоминанія и начинаетъ разсказъ.

ГЛАВА I.

ГЛАВА II.

ГЛАВА III.

ГЛАВА IV.

ГЛАВА V.

ГЛАВА VI.

ГЛАВА VII.

ГЛАВА VIII.

ГЛАВА IX.

ГЛАВА X.

ГЛАВА XI.

ГЛАВА XII.

ГЛАВА XIII.

ГЛАВА XIV.

ГЛАВА XV.

ГЛАВА XVI.

ГЛАВА XVII.

ГЛАВА XVIII.

ГЛАВА XIX.

ГЛАВА XX.

ГЛАВА XXI.

ГЛАВА XXII.

ГЛАВА XXIII.

ГЛАВА XXIV.

МЕЖДУ ЧАСТЯМИ.Мистеръ Дэвидъ Глени является съ своей кореспонденціей и бросаетъ новый свтъ на свой разсказъ.

I.

II.

III.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.Мистеръ Дэвидъ Глени собираетъ матеріялы и продолжаетъ свой разсказъ исторически-правдиво.

ГЛАВА I.

ГЛАВА II.

ГЛАВА III.

ГЛАВА IV.

ГЛАВА V.

ГЛАВА VI.

ГЛАВА VII.

ГЛАВА VIII.

ГЛАВА IX.

ГЛАВА X.

ГЛАВА XI.

ГЛАВА XII.

ГЛАВА XIII.

ГЛАВА XIV.

ГЛАВА XVI.

ГЛАВА XVII.

ГЛАВА XVIII.

ГЛАВА XIX.

ЭПИЛОГЪ.Мистеръ Дэвидъ Глени возвращается во Франкфуртъ и оканчиваетъ свой разсказъ.

ГЛАВА I.

ГЛАВА II.

ГЛАВА III.

ГЛАВА IV.

ГЛАВА V.

ГЛАВА VI.

ГЛАВА VII.

ГЛАВА VIII.

ГЛАВА IX.

Читайте также:

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
Мистеръ Дэвидъ Глени приводитъ въ порядокъ свои воспоминанія и начинаетъ разсказъ.

МЕЖДУ ЧАСТЯМИ.
Мистеръ Дэвидъ Глени является съ своей кореспонденціей и бросаетъ новый свтъ на свой разсказъ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
Мистеръ Дэвидъ Глени собираетъ матеріялы и продолжаетъ свой разсказъ исторически-правдиво.

ЭПИЛОГЪ.
Мистеръ Дэвидъ Глени возвращается во Франкфуртъ и оканчиваетъ свой разсказъ.