В.В. Розанов
В.В. Розанов
Доброе начинание
Доброе начинание
Доброе начинание, Розанов Василий Васильевич, Год: 1911
Время на прочтение: 2 минут(ы)
Задумано издание в Петербурге журнала ‘Приходский Священник’… И инициаторы этого нового журнала обратились ко мне с просьбою дать им некоторые советы и указания ‘в путь’… Предпочитаю это сделать печатно, так как в подобном деле не может не быть заинтересована вся, что называется, коренная Русь, — множество русских и простых, и очень образованных людей.
Вполне нужно удивляться, что до сих пор не получило своего голоса, своего органа основное лицо всей нашей церковной действительности — именно вот этот приходский священник. Конь, на котором ‘все едет’, фигура, к которой все мысленно прикрепляется, когда думаешь о ‘православии’, ось, около которой все в церкви ‘вращается’, наконец, чтобы захватить и идеал, и падения, — опора всех надежд и источник всякого отчаяния в церковной наличности, и светлой, и мрачной… Почему же не получил он ‘голоса’? По скромности. По лени. По тихости. По ссылке: ‘А зачем я буду говорить, когда другие говорят до преизбыточества’. Действительно, духовных журналов так много: ‘Отдых Христианина’, ‘Радость Христианина’, ‘Церковный Вестник’, ‘Церковные Ведомости’…
Но уже самые заглавия этих журналов говорят о схеме, об отвлеченности, до некоторой степени о форме и шаблоне. ‘Духовный Вестник’, очевидно, может издаваться и в России, и на Афоне, — иметь редактором и епископа, и священника, — наконец, может быть и лютеранским, и православным. Все будет ‘Духовный Вестник’, потому что все будет ‘духовным вестничеством’. Тут нет конкретности, нет осязательности. Нет даже русского, и уже совсем ничего не может быть костромского или калужского. Между тем в этом осязательном и конкретном — великая нужда, и, знаете ли: великий интерес, великое любопытство, великая занимательность!
Только бы удался журнал…
Боже: кто же знает лучше русскую действительность, чем ‘русский приходский священник’? По правде-то, до глубины знает наш народ, его душу, его материальное и его семейное состояние, его, наконец, чаяния и надежды, упования и идеалы — один только приходский священник. Вспомним исповедь, вспомним хождение по домам ‘с требами’. Священник хоронит русского человека, — похоронил весь русский люд от Владимира Святого до сих пор, и он же взял на руки, голенькими младенцами, тоже весь русский люд, вот все сто миллионов, живущих сейчас в России. Это прямо страшно выговорить, об этом страшно подумать! Если ‘что-то говорит’ физическое пожатие руки ближнего, — руки знакомого, руки друга, то уже эти ‘прикосновения пальцами’ к ста миллионам народа на 3-5-7-й день рождения и младенчества должны включать в себя не то что-то вроде халдейской магии, не то какой-то другой ‘Словарь великорусского языка’ нашего великолепного Даля… Объясняю дело сравнениями, сближениями. Поневоле назовешь ‘священник’ такого человека… Как не назвать… Прямо напугаешься, если обнимешь все мыслью.
И он не ‘заговорил’ до сих пор… Прямо удивительно.
Не поделился знаниями, сведениями…
Не мог, что ли? Не хотел, что ли? Тысяча вопросов. Полное недоумение.
Близится Рождество, и хочется встретить новое, возможно роскошное, начинание, — словами рождественской песни: ‘Воссия мирови Свет Разума’. Но инициаторы, — коих лично я не знаю никого, — должны ‘крепко почесать затылок’. Страшно уронить такое знамя…
Впервые опубликовано: Новое время. 1910. 16 дек. No 12488.