До-свту.
До-свту.
Разсказъ Зино-Глуза.
Разсказъ Зино-Глуза.
——
——
——
——
ЗИНЕ-ГЛУЗЪ.
‘Приазовскій край’. 1916. No 95. 10 апреля.
До-свету, Зине-Глуз Лазар, Год: 1916
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Тихая морозная ночь, долгая, глубокая.
Въ рабочемъ квартал, на окраин, гд тсно и грязно ютится бднота, большой старый домъ стоить молчаливый, тихій. Словно застылъ, замеръ зачарованный гигантъ, тяжело и грузно припавъ къ скованной, холодной земл
Спряталась отъ него, притаилась жизнь съ ея вчнымъ движеніемъ и шумомъ,— вчнымъ гомономъ. Обитатели дома такіе же, какъ и онъ, изнуренные, измученные трудомъ повседневнымъ, тяжкимъ, уродующимъ, еще покоятся, отдыхаютъ, погруженные въ глубокій, мертвый сонъ.
Лишь въ нижнемъ, подвальномъ этаж,— въ одной изъ многочисленныхъ ‘комнатъ съ плитой’ — давно уже не спитъ одинокая женщина. Уже роется она, работница молодая, въ куч тряпокъ и лохмотьевъ, среди грязнаго блья, сосредоточенная, упорная…
…Въ тиши уединенія, въ безмолвіи ночи работаетъ она, забрызганная, запотлая, окутанная густой, непроницаемой пеленой пара и согнутая въ дугу надъ полной дымящейся лоханью. Простоволосая, въ нижней юбк и старой, полинялой кофт, съ высоко-засученными рукавами, со свободно открытымъ воротомъ. Парь клубится, подымается все больше, выше, низко стелется надъ головой. Ширится во вс углы, ползетъ, змится по мокрому, грязному полу и снова несется вверхъ. Попутно обдаетъ женщину сильной, влагою,— дыханіемъ жгучимъ и ожесточеннымъ. И усиливается сырость, сгущается тьма неуютной, нетопленой каморки, тускло освщенной кухонной лампочкой съ закопченнымъ стеклушкомъ.
Удушливый дымъ, дкая испарина. Ускоренно бьется сердце, спираеть дыханіе…
Волосы, слипшіееся, непокорныя, растрепались. Словно зми черные, влажные, блестящіе, падаютъ въ безпорядк на плечи худыя, костлявыя, пристаютъ къ ше ко лбу, назойливо залзаютъ въ красные отъ дыма и долгаго бднія, глаза.
И качается.— все качается маленькая фигурка, невзрачная, согбенная, и блдная. Качается, словно маятникъ неугомонный, однообразный и скучный… Колышутся и обнажившіяся голыя груди, тощія, впалыя…
…Порою выплываетъ она вдругъ изъ-подъ облаковъ пара, точно ищетъ выхода изъ непригляднаго мрака. Перегибается черезъ лохань, быстро поддается впередъ:
— Не проснулся ли ребенокъ?
Влажные, точно заплаканные, глаза, безпокой по щурятся на темный уголъ каморки.
— Нтъ, спитъ.
И слова туманъ заволакиваетъ незнающую устали женщину, кутаетъ ее, уноситъ въ блдносизыхъ саванахъ. Тонетъ она, плавая въ волнахъ тумана, исчезаетъ, какъ безтлесный духъ, какъ ночное видніе.
Доносится рзкій кашель, тяжелый, все усиливающійся. Что то задвигалось, заметалось безпокойно въ дальнемъ, косомъ углу, въ тряпичной куч… То простуженная Васичька. Мучаетъ ее, душить жестокій кашель и просыпается она, потная вся, задыхающаяся….
Мать тотчасъ же возл нея, быстро опускается на колни и кутаетъ ее, кутаетъ… И простертыя руки, мокрыя, оголенныя съ частою, густою стью синихъ жилокъ, вздувшихся и переплетающихся, гладятъ малютку. Гладятъ любовно, нжно, съ легкой дрожью… по головк, по лобику, вспотвшему и холодному… И успокаивается ребенокъ, и вновь засыпаетъ подъ горячей лаской матери.
Удаляется она, скользя… тихими, неслышными шагами, еще разъ останавливается. Глядитъ на дочку, всматривается въ нее, спящую, взглядомъ пристальнымъ, безпокойнымъ, испытующимъ. Материнскій проникающій взоръ! Силою страсти и любви онъ можетъ — онъ долженъ надолго успокоить ребенка, усыпить его и излечить…
И снова женщина за работой? Къ ней приковывается, приростаетъ… Кидается на нее съ большей еще силой, съ большимъ ожесточеніемъ.— Наверстаетъ она потерянное драгоцнное время.
И все та же тишина въ каморк одинокой, мрачной: то же безмолвіе вокругъ, безнадежное тоскливое…. Лишь лохань слегка сотрясается, поскрипываетъ табуретъ да хлюпаетъ вода…, а возл ряды крпко скрученныхъ жгутовъ растутъ, растутъ.
Подвернулась какая-то тряпка — кофточка. На рукавахъ прорхи, пуговицъ нтъ, въ пятнахъ вся, испачканная, изъденная молью.— Съ того пышнаго, богатаго платья илъ свтло-зеленой матеріи съ бисеромъ и блестящими пуговками!..
Лучшее ея платье! Къ свадьб сшили ей… Четыре года тому назадъ. Тамъ еще, въ провинціи, у нея дома… Чудно-хорошо было оно… и такъ же чудесно хорошо шло ей къ лицу. Часто и охотно одвалась въ него, рядилась… гордилась имъ, дорожила и благоговйно берегла!…
И сама она… Какая была тогда бодрая, свжая и здоровая… Была полна свтлыхъ, радужныхъ надеждъ, какъ и то свтло-зеленое платье…
И гд теперь родные, гд они, близкіе, дорогіе, что нкогда гордились ею, любили ее и берегли…
— Тамъ, на родин, покоятся они, — ужъ, больше гола вотъ,— въ сырой земл, въ дом вчности…
Ушли въ лучшій міръ, міръ правды… Гд нтъ несправедливостей, нтъ и страданія, а ее забросило сюда, вдаль отъ родного города, родныхъ полей, гд такъ легко дышалось, жилось… Гд росла, прожила лучшіе, юные годы…
Измучило ее, истрепало…
Слабая она, больная и вы<испорчено> тряпка, какъ эта старая кофточка. Ее выбрасываютъ на улицу, въ м<испорчено>ную яму…
И долго еще стоить женщина, согнутая, застывшая… Долго думаетъ свою тяжелую думу… И не замчаетъ, какъ по ея лицу текутъ медленныя, тягучія слезы. Молча и ровно, точно камни тяжелые, падаютъ въ такую же муть… Жгучую, дкую и равнодушную… Въ костлявыхъ пальцахъ судорожно сжимаетъ, стискиваетъ лишь старую тряпку…
Ранній, утренній свтъ скудно проникаетъ въ узкое окно. Падаетъ на полъ на кучу мокраго блья, только-что помытыхъ тряпокъ.
Подвалъ блднетъ весь, покрывается фантастической тнью блдныхъ сумерекъ, зимняго утра. Блднетъ и женщина-работница, ломая мокрыя руки, усталыя, набухшія.
— Боже мой! Какъ поздно, какъ поздно… Я опоздаю…
Голосъ ея дрожитъ. Слышится въ немъ досада на самое себя, боязнь за ближайшее будущее, за завтрашній день…
— Бжать, бжать…
Увы, ноги застоялись, застыли, не повинуются, подкашиваются. И боль жестокая, сильная, въ поясниц, и ломота тупая въ костяхъ — во всемъ тл.
Дрожащія руки опускаются, падаютъ безпомощно на узкія бедра. Что-то тяжелое давить голову, тянетъ внизъ.
Рой прозрачныхъ точекъ, колечекъ… большихъ и малыхъ кружковъ, словно снжинки, сыплются сверху. Окутываютъ все, застилаютъ ударяютъ въ темнющіе глаза.. Женщина внезапно падаетъ, точно сраженная…
— Васюня…
Нмой, угасшій взоръ матери тускло скользитъ по ребенку. И снова пробуждается мысль, тревожится, проясняющійся умъ… Женщина порывисто и ршительно вскакиваетъ съ табуретки:
— На фабрику!
Въ ослабвшій организмъ, словно волной, хлынула вдругъ дикая энергія.