Ангелочекъ.
Ангелочекъ.
Разсказъ Зине-Глуза.
Разсказъ Зине-Глуза.
——
——
——
——
——
——
ЗИНЕ-ГЛУЗЪ.
‘Приазовскій край’. 1915. No 340. 25 декабря.
Ангелочек, Зине-Глуз Лазар, Год: 1915
Время на прочтение: 3 минут(ы)
…Сбжались вс, столпились у входа въ подвалъ, слдя за происходящимъ лишь издали и украдкой. Нершительные, робкіе пятились къ, двери, жались другъ къ другу. Дрожали и не могли уйти…
Стадо спугнутое, загнанное, прижатое!
Смирилась, умолкла говорливая, шумливая толпа. Застыла, подвижная, слившись въ молчаливый трепетный ужасъ, въ священное благоговніе. И носилась надъ толпой, надъ головами ряла Смерть-всесильная, таинственная….
…Въ отдаленіи, въ глубин полутемной комнатки, продолговатой и узкой, стояла молодая мать, блдная растрепанная. Тонкія, безкровныя губы ея сжимались. Складывались въ нервную ужасную гримасу. Она въ безсиліи руки ломала,— суставы пальцевъ хрустли… и истерично вскрикивала:
— Басюня, голубка маленькая! Дорогая, милая!..
И была ршимость на потемнвшемъ лиц — страхъ и безуміе въ расширенныхъ глазахъ… Казалось, вотъ-вотъ женщина ринется въ борьбу, въ схватку отчаянную,— на врага бросится, на Невдомаго…
— Басюня, горе мн Басюня, Басечка! Вопль отчаянія проникалъ въ самое сердце… приводилъ въ трепетъ тхъ, что вокругъ стояли.
— М-ма! Ма-а-ма!— Басичка стонала въ темномъ косомъ углу, въ куч тряпокъ и лохмотьевъ… Въ мукахъ предсмертныхъ трепетала… вся покрытая сплошными пузырями.
Въ ребенк слабо теплилась, едва-едва мерцала жизнь.— Угасала, молодая, не окрпшая, не созрвшая.— М-ма! Ма-а-м-ма!
И слова мать склоняется надъ маленькой низенькой люлькой, надъ умирающей дочуркой, и снова съ воплемъ отскакиваетъ.— Я, я виновата!— оставляла ее одну… кипятокъ оставила… Я убійца! Я… Я!..
…Басичка испустила духъ: стала прахомъ, неподвижнымъ, нмымъ.
Наступила недолгая тишина.
— Умерла Басичка! Умерла!
Поднимаются крики бурные… Рвутся изъ устъ слабой женщины, застывшей минуту въ нмомъ ужас — внезапные, яростные, какъ прибой волнъ:
— Умерла она! Умерла!
Она вздрагиваетъ. Бьется въ мучительныхъ судорогахъ, словно одержимая падучей. Хватаетъ себя за волосы, впивается въ нихъ рветъ съ ожесточеніемъ. Ножа, ножа! Дайте ножа!… Я заржу себя, заколю…
И царапаетъ себя ногтями… Изнемогая въ неистовств, въ изступленіи, въ припадк безумія. И показывается кровь, алая, успокаивающая… Боль остріемъ своимъ притупляетъ чувства, утишаетъ страданія, что бурлятъ и бушуютъ…
… Живая, веселая была Басичка, всегда чистая, красивая.
Была маленькая она… Малое личико, съ высокимъ покатымъ лобикомъ въ изящной рамк красовалось — въ шелк волосъ блокурыхъ… Вся головка утопала, скрывалась въ чащ кудрей, что сплетались въ корону золотую, сползали внизъ по розовой шейк… Обнимая ее, цлуя стройную, трепетную…
… Гирляндамъ подобно, падали… Свтлыя, вьющіяся, легкія и брызжущія. На плечикахъ упругихъ отдыхали… Дрожа и вздрагивая въ нг, въ истом сладкой.
И снова перешептывались, шумли… Словно лсъ молодой, зеленый, что пробуждается въ тепл въ свт солнца посл грозъ весенней ночи.
… Вечеръ. На порог одинокой квартирки показывается фабричная работница-матъ. Стоить съ минуту, глядитъ въ уголъ и мгновенно порывается впередъ: Басюня! Въ глазахъ молодой матери, яркимъ пламенемъ страсти, вспыхиваетъ безконечная радость,— радость тайная, глубокая, сердечная. Стремительно подхватываетъ рзвушку къ себ ни руки: ласкаетъ трепетно, гладить по головк, по волосамъ.
— Смотри, Басюня! Яблочко красненькое!… Теб папа прислалъ… И по исхудалымъ щекамъ работницы разливается улыбка, широкая, лучистая… Освщая усталое, измученное лицо.
— Вылитый отецъ! И цвтъ волосъ… Шопотъ одинокой женщины дрожитъ, какъ увлеченіе, восторгъ — переходить въ тихую, страстную молитву…
— Въ ребенк друга узнаетъ… Вспоминаетъ минувшее счастье… такое еще близкое, такое ужъ далекое!
— Теперь ты у меня все… моя радость, мое утшенье. Папа — солдатъ… пошелъ на войну… Мы одн, ангелочекъ мой дорогой, прекрасный.
— Хочу его видть мама. Онъ хорошій, придетъ?..
— Придетъ крошечка, придетъ, родная… Увидишь!.— И страстне прижимаетъ ребенка, цлуетъ… погружаясь въ забвеніе, долгое, сладостное…
…Раннія, зимнія сумерки. Таинственный полумракъ. Падаетъ снгъ… стелясь по земл пеленой чистой, лицемрной… Точно хочетъ заполнитъ вс ея неровности, облить ея черную грудь!
Въ подвал въ отдаленномъ углу двора сидитъ одинокая женщина, покинутая, побжденная…— На полу, со свсившейся внизъ головой, безъ мыслей, безъ думъ… точно охватило ее оцпенніе. столбнякъ… Порою открываетъ потухшіе глаза, и взоръ тупой, апатичный блуждаетъ по опуствшему подвалу, по убогой обстановк…
…Потолокъ свсился низко-низко. Почернли срыя, заплсневлыя стны. Изломались оконныя рамы, стекла облплены сптомъ.— Дырявый, покривившійся столъ, пара расшатанныхъ табуретокъ и опрокинутый ящикъ отъ лимоновъ.
Надъ плитой протянута веревка, развшено разное тряпье… Лохань — вверхъ дномъ, еще не обсохла… Ржавый котелокъ… и Смерть таится въ его черной глуби…
…И грустью ветъ, запустніемъ… Уныло, равнодушно все глядитъ на женщину, сумрачно враждебно молчитъ?..— Но была же, была Басюня! Лишь сегодня утромъ рано, до свту, стирала ея платьице… Стояла Басичка вотъ тутъ… Плескалась рученками въ лоханк, золотыя кудри забрызгала!..
За что же? За что смерть такая скорая, некрасивая!?.. Для того-ли Онъ подарить ей жизнь, когда спасъ ее отъ рукъ тхъ, что убивали стариковъ и дтей!?.
Зачмъ же, зачмъ она мать, осталась? Кого иметъ теперь,— кому нужна ея жизнь? Мужу?.. Гд онъ? Богъ знаетъ, живъ-ли!..
Въ тиши ночи раздается плачъ осиротвшей женщины. Несется голосъ скорбный… замирая въ пустомъ подвал какъ въ могильномъ склеп…
Снжный вихрь кружитъ… погружая жилище Печали, въ глубокое безмолвіе. И плачетъ втеръ, и воетъ, и слышится далекая, безсильная жалоба — мучительная безпредльная Тоска…