Дирслэйер, Купер Джеймс Фенимор, Год: 1841 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 377 минут(ы)

**ДИРСЛЭЙЕРЪ (*).**

РОМАНЪ
Фенимора Купера.

(*) Deerslayer буквально — ‘убиватель оленей’. Читателямъ ‘Отеч. Записокъ’ уже извстенъ герой этого романа подъ именемъ Патфайндера (въ роман ‘Путеводитель въ Пустын’, напечатанномъ въ ‘Отеч. Запискахъ’ въ 1840 году).

I.

Есть наслажденіе и въ дикости лсовъ,
Есть радость на приморскомъ брег,
И есть гармонія въ семъ говор валовъ,
Дробящихся въ пустынномъ бг,
Я ближняго люблю — но ты, природа мать,
Для сердца ты всего дороже!
Съ тобой, владычица, привыкъ я забывать
И то, чмъ былъ, какъ былъ моложе,
‘И то, чмъ нын сталъ подъ холодомъ годовъ,
Тобою въ чувствахъ оживаю:
Ихъ выразить душа не знаетъ стройныхъ словъ,
И какъ молчать объ нихъ, не знаю.
Байронъ въ ‘Чайльд-Гарольд’.

Разнообразіе событій иметъ на человческую фантазію дйствіе времени. Кто много путешествовалъ и видлъ, тотъ способенъ вообразить, что онъ жилъ очень-долго, и народная исторія, обильная фактами, весьма-скоро принимаетъ древнія формы. Иначе мы не можемъ понять и объяснить этотъ достопочтенный видъ, въ какомъ уже представляются намъ американскія лтописи. Далекъ, повидимому, и слишкомъ-теменъ первоначальный періодъ колоніальной исторіи, тысячи многосложныхъ перемнъ и событій переплетаются и путаются въ звньяхъ историческихъ воспоминаній, набрасывая густой туманъ на колыбель народа, пережившаго, повидимому, длинный рядъ замчательныхъ эпохъ, а между-тмъ четыре только поколнія, ни больше, ни меньше, передаютъ подъ формой преданія изъ устъ въ уста все то, что совершилъ на этой почв образованный европейскій человкъ. Народонаселеніе Нью-Йорка, одного только Нью-Йорка, превышаетъ въ матеріальномъ смысл народонаселеніе всей швейцарской конфедераціи, а прошло всего лишь двсти лтъ, какъ Голландцы своими поселеніями начали выводить эту страну изъ варварскаго состоянія. Ясно, стало-быть, что сановитая древность въ этихъ случаяхъ не боле, какъ оптическій обманъ, который исчезаетъ самъ собою, когда приближаешься къ нему съ хронологіей въ рукахъ.

Имя въ виду подобную перспективу событій, читатель не долженъ слишкомъ изумляться при взгляд на картины романиста, тмъ боле, что нкоторыя дополнительныя объясненія дадутъ ему возможность правильно представлять состояніе общества, которое мы намрены изобразить. Извстно, что поселенія на восточныхъ берегахъ Гудсона, не дале какъ за сто лтъ, еще не были свободны отъ набга Индійцевъ, и даже до-сихъ-поръ, по закраинамъ той же рки, на разстояніе ружейнаго выстрла отъ Албани, существуетъ резиденція младшей отрасли Ван-Ренислеровъ, которые строили здсь свои укрпленія для защиты отъ этихъ хитрыхъ враговъ. Многіе другіе памятники, разбросанные въ самомъ центр современной американской цивилизаціи, неоспоримо свидтельствуютъ, что безопасность противъ туземныхъ дикарей утверждена въ самый короткій промежутокъ времени, который равняется продолженію обыкновенной человческой жизни.

Событія нашей повсти заключаются между 1740 и 1745 годами, когда обитаемыя части нью-йоркской колоніи ограничивались четырьмя атлантическими графствами, по обимъ сторонамъ Гудсона, отъ его устья до водопадовъ при его исток, и еще нсколькими сосдними областями по берегамъ Могока и Скогари. Широкія полосы двственной почвы простирались до самой Новой-Англіи, представляя густые, непроходимые лса, въ которыхъ свободно могъ укрываться туземный воинъ въ своей безшумной обуви изъ кожи дикаго звря. Стало-быть, вся страна къ востоку отъ Миссисиппи, представляла въ ту пору обширное протяженіе лсовъ, окаймленныхъ по краямъ весьма-незначительною частью обработанной земли, перескаемой блестящею поверхностью ркъ и озеръ. Въ этой обширной картин торжественнаго уединенія, описываемый нами уголокъ, самъ-по-себ, совершенно ничтоженъ, но если читатель получитъ о немъ врную идею, нтъ сомннія, въ голов его образуются правильныя понятія обо всей этой стран, за исключеніемъ, разумется, частнйшихъ подробностей, которыя не могутъ, имть большой важности.

Но, при всхъ перемнахъ, произведенныхъ человкомъ, природа вчно неизмнна въ своихъ основныхъ законахъ. Время сянія и время жатвы возвращаются и проходятъ съ незыблемою точностью, представляя человку благороднйшій случай испытывать высокія силы своего всеобъемлющаго духа въ познаніи вчныхъ законовъ, которыми упрочивается это безконечное однообразіе. Цлыя столтія знойное лтнее солнце согрвало вершины этихъ благородныхъ дубовъ и сосенъ, вчно зеленыхъ, распространяя свою теплоту до ихъ послднихъ корней, какъ вдругъ во глубин этого лса раздались человческіе голоса, перекликавшіеся одинъ съ другимъ. Это было въ одинъ изъ іюньскихъ дней, когда листья высокихъ деревъ омывались потоками свта, и когда ихъ втви возвышались въ мрачномъ величіи, отбрасывая отъ себя отдаленную тнь. Перекликались, очевидно, два человка, потерявшіе дорогу и хотвшіе встртиться другъ съ другомъ. Наконецъ, пронзительный крикъ возвстилъ объ успх, и въ то же мгновеніе какой-то человкъ, пробираясь по лабиринту густаго кустарника на закраин болота, вышелъ на долину, образовавшуюся въ лсу отъ опустошеній бури и огня.

— Вотъ здсь можно перевести духъ, сказалъ лсной странникъ, видя надъ своей головой чистый сводъ неба.— Ура, Дирслэйеръ! Здсь очень-свтло, и мы очень-недалеко отъ озера..

При этихъ словахъ выставилась на долин фигура другаго странника, который пробирался черезъ хворостъ, отодвигая руками сучья, цплявшіеся за его платье.

— Знаешь ты это мсто? спросилъ Дирслэйеръ:— или, можетъ-быть, ты кричишь отъ радости при вид солнца?

— Да, пріятель, мсто знакомое, и я, сказать правду, радёхонекъ, что наткнулся на солнечный лучъ. Теперь мы ухватились за вс румбы компаса, и не кого будетъ винить, если опять потеряемъ ихъ изъ виду. Не будь мое имя Скорый-Гэрри, если не въ этомъ самомъ мст приставали прошлый годъ сухопутные охотники {Такъ назывались колонисты, которые пріискивали удобныя мста для своихъ поселеній.}, проведшіе здсь цлую недлю. Видишь, вотъ остатки хвороста, который они палили, и я очень-хорошо знаю этотъ ключъ. Да, молодой человкъ, я люблю солнце, хотя и безъ его лучей отлично понимаю, что теперь двнадцать часовъ, минута въ минуту. Мой желудокъ — превосходный и самый врный хронометръ, какого не отъискать во всей колоніи. Его стрлка указываетъ на полдень: стало-быть, намъ надо развязать котомку и завести часовую машину еще на шесть часовъ.

Они оба принялись за необходимыя приготовленія къ умренному обду, который всегда приправлялся удовлетворительнымъ аппетитомъ. Воспользуемся этой минутой, чтобъ познакомить читателя съ двумя странниками, главными дйствующими лицами нашей исторіи. Тотъ изъ нихъ, который называлъ себя Скорымъ-Гэрри, представлялъ своей особой благороднйшій образецъ мужественной красоты во всемъ ея могущественномъ величіи. Его подлинное имя было Генрихъ Марчъ, но пограничные жители, слдуя обыкновенію Индійцевъ придавать прозвища къ собственнымъ именамъ, называли его Скорымъ-Гэрри, а иногда просто Торопыгой, означая этимъ необыкновенную скорость его движеній и беззаботность характера, какими онъ прославился на всей линіи жилищъ, разбросанныхъ между Нью-Йоркомъ и Канадой. Ростомъ Скорый-Гэрри былъ въ шесть футовъ и четыре дюйма, и его физическая сила вполн соотвтствовала гигантскимъ размрамъ его членовъ. Черты лица его были правильны и прекрасны, и вс его манеры, нсколько-грубыя, какъ у всхъ колонистовъ, были однакожь проникнуты какимъ-то особеннымъ благородствомъ, гармонировавшимъ какъ-нельзя-лучше со всею прекрасною наружностію.

Другой характеръ и совсмъ-другая наружность отличали Генрихова товарища, который назывался Дирслэйеромъ. Достигая своимъ ростомъ также до шести футовъ, онъ былъ, сравнительно, чрезвычайно тщедушенъ и тонокъ, хотя мускулы его обличали необыкновенную ловкость и проворство. На его молодомъ лиц рисовался особый отпечатокъ, невольно располагавшій къ нему сердце наблюдателя, который принималъ на себя трудъ разсмотрть его хорошенько. Это было наивное простосердечіе, соединенное съ необыкновенною твердостью воли и совершенною искренностью. Съ перваго раза можно было даже подумать, что онъ нарочно прикидывается добрякомъ и простофилей, чтобы тмъ удобне скрыть затаенный обманъ и плутовство, но эти подозрнія тотчасъ же исчезали при малйшемъ съ нимъ знакомств.

Оба они были очень молоды. Торопыг казалось на видъ лтъ двадцать восемь, Дирслэйеръ имлъ не боле двадцати-пяти. Ихъ костюмъ не требуетъ подробныхъ описаній, и мы скажемъ только, что онъ состоялъ изъ выдланной кожи дикихъ козъ, стало-быть, оба спутника, по своему платью, принадлежали къ людямъ, проводившимъ свою жизнь въ дремучихъ лсахъ на рубеж возникающей цивилизаціи.

— Ну, Дирслэйеръ, теперь за дло. Докажи, что твой желудокъ работаетъ мастерски, какъ у всхъ этихъ Делоэровъ, между которыми ты получилъ свое воспитаніе, сказалъ Гэрри, отправляя въ свой ротъ страшный кусокъ дичи, котораго хватило бы на цлый обдъ европейскому крестьянину.— Докажи, любезный, своими зубами докажи этой самк, что ты человкъ въ полномъ смысл слова. Своимъ карабиномъ ты уже доказалъ ей эту статью отличнйшимъ образомъ.

— Невелика честь для человка хвастаться тмъ, что онъ врасплохъ убилъ бдную лань, отвчалъ его скромный товарищъ, принимаясь за обдъ.— Еще бы это была пантера или дикая кошка, можно бы, пожалуй, и похвастаться. Делоэры прозвали меня Дирслэйеромъ вовсе не за силу и храбрость, а единственно за врный взглядъ и проворство. Застрлить оленя, конечно, еще не значитъ быть трусомъ, но все же было бы безразсудно доказывать этимъ свою храбрость.

— Твои Делоэры, любезный, кажется, не большіе храбрецы, бормоталъ сквозь зубы Скорый-Гэрри, отправляя въ ротъ новый огромный кусокъ мяса.— Вотъ эти праздношатающіеся Минги скрутили ихъ по рукамъ и по ногамъ, какъ беззащитныхъ овечекъ: не такъ ли?

— Нтъ, вовсе не такъ, съ жаромъ возразилъ Дирслэйеръ:— это дло надобно понять хорошенько и не перетолковывать вкось и вкривь. Минги самые вроломные, безсовстные дикари, и весь лсъ наполненъ ихъ обманомъ и безстыдствомъ. Нтъ для нихъ ни честнаго слова, ни врности своимъ договорамъ. А съ Делоэрами я прожилъ десять лтъ, и очень-хорошо знаю, что они умютъ быть героями, когда нужно.

— Хорошо, Дирслэйеръ, такъ-какъ мы коснулись этого предмета, будемъ говорить откровенно, по-человчески. Отвчай мн вотъ на какой вопросъ: ты уже давно составилъ себ славу отличнаго охотника и прославился во всхъ лсахъ, но нападалъ ли ты когда-нибудь на человка и способенъ ли ты стрлять въ непріятеля, который подъ-часъ былъ бы не прочь сломить теб шею?

— Скажу теб по совсти, Гэрри, никогда я не имлъ и не видалъ законныхъ случаевъ обнаруживать убійственные замыслы противъ своихъ собратій. Я проживалъ между Делоэрами въ мирное время, и, по моему мннію, преступно отнимать жизнь у человка, если онъ не въ открытой съ нами воин.

— Какъ! Разв теб не случалось столкнуться у своихъ капкановъ съ какимъ-нибудь мошенникомъ, который собирался украсть твои кожи? А въ такомъ случа, весьма-вроятно, ты раздлывался съ нимъ самъ, своими собственными руками: не тащить же его къ судь и не заводить тяжбы, всегда соединенной съ хлопотами и большими издержками для обоихъ тяжущихся лицъ!

— Я не разставляю ни капкановъ, ни стей, гордо отвчалъ молодой человкъ:— я живу своимъ карабиномъ и не побоюсь съ этимъ оружіемъ никого въ мір. Никому не предлагаю звриной кожи безъ диры на голов въ томъ мст, которое природа устроила для зрнія или слуха.

— Звриная кожа совсмъ не то, что волосы съ непріятельскаго черепа. Подкараулить гд-нибудь и подстрлить какого-нибудь Индійца, значитъ дйствовать по тмъ же правиламъ, какихъ придерживается твой непріятель, когда ведетъ съ тобой войну. По-моему, чмъ больше отправить на тотъ свтъ этихъ негодяевъ, тмъ легче на душ и тмъ спокойне твоя совсть. Надюсь, пріятель, мы не такъ часто будемъ видться впередъ, если карабинъ твой уметъ ладить только съ четвероногими.

— Наше путешествіе, Гэрри, скоро будетъ кончено, стало-быть, мы можемъ разойдтись, если теб угодно. Меня ждетъ одинъ пріятель, который не постыдится вести знакомство съ человкомъ, неубившимъ никого изъ своихъ ближнихъ.

— Желалъ бы я знать, что завело сюда этого щепетильнаго Делоэра, бормоталъ Гэрри Марчъ, не скрывая своего негодованія и недоврчивости.— Въ какомъ мст, говоришь ты, молодой начальникъ назначилъ теб свиданіе?

— Подл небольшаго утеса на краю озера, гд, какъ меня увряли, индійскія племена имютъ обыкновеніе заключать договоры и закапывать въ землю свои военныя скиры. Я часто слышалъ отъ Делоэровъ объ этомъ утес, хотя еще ни разу не видалъ его. Объ этой части озера еще спорятъ между собою Минги и Делоэры. Въ мирное время, оба эти племени здсь ловятъ рыбу и охотятся за зврьми, такъ-что этотъ клочокъ составляетъ пока общую собственность.

— Общую собственность,— вотъ оно какъ! вскричалъ Скорый-Гэрри, заливаясь громкимъ, смхомъ: — желалъ бы я знать, что скажетъ на это Гуттеръ Томъ-Плывучій, который пятнадцать лтъ сряду одинъ владетъ озеромъ исключительно и нераздльно! Не думаю, чтобъ онъ охотно уступилъ его Делоэрамъ или Мингамъ.

— А колоніи разв будутъ смотрть хладнокровно на этотъ споръ? Вся эта страна должна же составлять чью-нибудь неотъемлемую собственность. Колонисты, повидимому, не знаютъ въ своихъ желаніяхъ никакихъ предловъ, и готовы захватывать вс возможныя мста.

— Ну, сюда, надюсь, никогда не заберутся ноги колонистовъ. Имъ и не узнать этого захолустья. Старикъ Томъ не разъ мн говорилъ, что имъ въ тысячу лтъ не развдать объ этихъ окрестностяхъ, и я съ своей стороны ршительно убжденъ, что Томъ-Плывучій никому въ свт не уступитъ своего озера.

— Стало-быть, Гэрри, выходитъ по-твоему, что старикъ Томъ ршительно необыкновенный человкъ. Онъ, очевидно, не принадлежитъ ни къ Мингамъ, ни къ Делоэрамъ, ни къ блдно-лицымъ, и владетъ-себ одинъ такимъ мстомъ, изъ-за котораго готовы перессориться вс племена. Кто же онъ, этотъ человкъ? Какой онъ породы?

— Объяснить породу старика Тома не такъ-то легко, да едвали и найдешь человческое племя, къ которому бы его можно было отнести. Онъ скоре, по своей пород, смахиваетъ на канадскаго бобра, чмъ на какого-нибудь человка. Его манеры и вс привычки точь-въ-точь какъ у бобра. Думаютъ нкоторые, будто въ молодости онъ разгуливалъ по, соленой вод съ какимъ-то Киддомъ, котораго лтъ тридцать назадъ вздернули на вислицу какъ морскаго разбойника. По смерти Кидда, онъ пріютился сюда въ той увренности, что въ этихъ мстахъ никогда не доберутся до него королевскіе солдаты, и онъ спокойно можетъ наслаждаться плодами своихъ грабежей.

— Онъ разсчиталъ дурно, Гэрри, слишкомъ-дурно. Человкъ нигд и никогда не можетъ наслаждаться спокойно плодами своихъ грабежей.

— У всякаго свой вкусъ и своя натура, любезный Дирслэйеръ, я зналъ такихъ молодцовъ, которые могли быть спокойны и счастливы не иначе, какъ посреди веселой компаніи безпардонныхъ и безпросыпныхъ гулякъ, знавалъ и такихъ, которые любили прятаться отъ всякихъ обществъ и корчиться въ какомъ-нибудь углу. Одни не заснутъ спокойно ночи, если не ограбятъ кого-нибудь на сонъ грядущій, другіе, напротивъ, теряютъ и сонъ и аппетитъ посл грабежа. Человческая природа, видишь ты, слишкомъ разнообразна. Что касается до старика Тома, могу тебя заврить, онъ совершенно счастливъ, и живетъ-себ на славу вмст съ своими дочерьми.

— Да, я знаю, у него есть дочери. Между Делоэрами объ нихъ носился слухъ. Есть у нихъ мать?

— Была, разумется, но вотъ ужь два года, какъ она умерла и брошена въ воду.

— Что ты сказалъ? спросилъ Дирслэйеръ, съ изумленіемъ озирая своего товарища.

— Умерла и брошена въ воду. Кажется, ясно: я говорю не потарабарски. Старый проказникъ похоронилъ свою жену въ озер, распрощавшись съ нею, какъ нжный супругъ. Копать могилу, видишь ты, неловко среди этихъ корней, а можетъ онъ сдлалъ это въ томъ предположеніи, что вода чище смываетъ грхи съ человческаго тла — не знаю наврное.

— Стало-быть, бдная женщина была слишкомъ гршна? спросилъ Дирслэйеръ.

— Не думаю, чтобы черезъ-чуръ, но, разумется, водились за ней гршки, и вообще Юдиь Гуттеръ проводила разгульную жизнь. Впрочемъ, всего вроятне, что старику лнь было рыть могилу на сухой земл. Въ характер Юдии было довольно стали, а ея муженекъ — настоящій кремень, не мудрено, стало-быть, что огонекъ довольно-часто вспыхивалъ между ними, хотя вообще они жили очень-дружно и согласно. Я, съ своей стороны, всегда уважалъ Юдиь Гуттеръ, какъ мать прекрасной двушки, которая носитъ ея имя. Дло, видишь ты, идетъ о старшей дочери Тома, которую также зовутъ Юдиью.

— Да, я слышалъ объ этой, двушк, хотя Делоэры по-своему произносили ея имя. Судя по ихъ разсказамъ, я не думаю, чтобъ Юдиь Гуттеръ могла нравиться моему воображенію.

— Твоему воображенію? Это очень-забавно! вскричалъ Скорый-Гэрри, покраснвъ отъ запальчивости при этомъ равнодушіи, съ какимъ его товарищъ отозвался о прекрасной двушк.— Какъ ты смешь соваться съ своимъ воображеніемъ, когда идетъ рчь о Юдии Гуттеръ? Ты ещё молокососъ, у тебя не обсохло на губахъ молоко матери, между-тмъ, какъ Юдиь имла любовниковъ, когда ей было не больше пятнадцати лтъ. Не безпокойся, любезный: Юдиь Гуттеръ не захочетъ и взглянуть на тебя.

— Вотъ что, Гэрри: теперь іюнь, и ни одно облачко не заслоняетъ отъ насъ солнца, отвчалъ Дирслэйеръ спокойнымъ тономъ.— Горячиться безполезно, и я не совтую теб выходить изъ себя. У каждаго свои мысли, и я надюсь, блка можетъ думать о дикой кошк что ей угодно.

— Разумется, если только дикая кошка не провдаетъ объ этомъ. Впрочемъ, ты еще молодъ, легкомысленъ, и я охотно теб прощаю. Къ чему, въ-самомъ-дл, намъ ссориться изъ-за двушки, которой ты еще и не видалъ? Смшно было бы считать соперникомъ какого-нибудь молокососа… А кстати, что говорили о ней Делоэры?

— Они хвалили ея умъ и красоту, но прибавляли, что она втрена, и слишкомъ любитъ обставлять себя поклонниками.

— Ахъ, чортъ бы ихъ побралъ! Да они нарисовали теб самый врный портретъ Юдии Гуттеръ! Сказать правду, Дирслэйеръ, если бы не эта втренность, быть бы ей моей женою года два назадъ. Была, впрочемъ, и еще причина, почему я не женился.

— Какая, на-примръ? спросилъ Дирслэйеръ съ видомъ человка, котораго слишкомъ-мало интересуетъ этотъ разговоръ.

— Я въ то время не совсмъ былъ увренъ, любитъ ли она меня. Плутовка слишкомъ-хороша и знаетъ себ цну. Не растутъ на этихъ горахъ деревья пряме ея стана, и ты въ жизнь не увидишь серны, которая прыгаетъ съ такою легкостью. Но при всемъ томъ, и ея недостатки слишкомъ-рзко бросаются въ глаза. Было время, я клялся никогда не видть этого озера.

— И вотъ ты опять идешь къ нему. Зачмъ же ты клялся, когда не надялся сдержать клятвы?

— Ахъ, Дирслэйеръ, ты еще новичокъ въ этихъ длахъ, и трудно теб растолковать, на что бываетъ похожъ человкъ, когда страсть овладваетъ его сердцемъ. Если бы ты зналъ Юдиь, какъ я ее знаю, мои клятвы не казались бы теб слишкомъ-безразсудными. По-временамъ, видишь ты, назжаютъ на это озеро для рыбной ловли крпостные офицеры съ береговъ Могока, и вотъ тогда-то кокетка совсмъ теряетъ голову. Она рядится какъ кукла и всмъ въ ту пору длаетъ умильные глазки.

— Это нехорошо, очень-нехорошо, простодушно замтилъ Дирслэйеръ.— Дочь бднаго отца должна понимать свое мсто. Я увренъ, ни одинъ изъ этихъ офицеровъ не иметъ честныхъ намреній, если ухаживаетъ за Юдиью.

— Вотъ это-то меня и бситъ. Есть между ними одинъ вертлявый капитанъ, который того-и-гляди ни за что погубитъ ее. Впрочемъ, Юдиь сама будетъ виновата: она готова всякому вшаться на шею.

— За чмъ же ты о ней думаешь, Генрихъ Марчъ? На твоемъ мст я давно бы убжалъ въ лсъ отъ такой женщины.

— Совтовать легко, пріятель, но не такъ-то легко выполнять совты, какъ скоро идетъ дло о Юдии. Признаться, я подумывалъ увезти ее насильно и жениться на берегу Могока въ какой-нибудь трущоб, куда авось не попалъ бы ни одинъ изъ этихъ офицеровъ. У старика Тома осталась бы еще дочка, не красавица, правда, и не умница, но за то примрная смиренница.

— Есть, стало-быть, еще другая птичка въ этомъ гнзд? Вотъ что! Делоэры, однакожь, говорили только о Юдии.

— Не мудрено. Кто не забудетъ бдной Гэтти, когда подл нея красавица Юдиь! Впрочемъ, по-моему, и Гэтти довольно мила, только ужь что касается до ума, надобно ее извинить: бдняжка не совсмъ-хорошо уметъ отличить правую сторону отъ лвой.

— Есть существа, жоторыхъ Господь Богъ беретъ подъ свое особое покровительство, замтилъ Дирслэйеръ набожнымъ тономъ:— и благодать Его особенно простирается на нищихъ духомъ. Краснокожіе особенно уважаютъ такихъ людей, потому-что, думаютъ они, злой духъ не можетъ поселиться въ слабомъ тл и овладть немощною душою.

— Ну, злому духу не о чемъ хлопотать подл бдной Гэтти. Старикъ-отецъ и умная сестра не спускаютъ съ нея глазъ, иначе, пожалуй, не уцлть бы ей отъ этихъ сорванцовъ, которые, сказать правду, похитре всякаго злаго духа.

— Какъ же это? Я думалъ, напротивъ, что озеро совсмъ неизвстно этимъ людямъ, сказалъ Дирслэйеръ, очевидно озадаченный близкой перспективой непріятнаго столкновенія съ цивилизованнымъ обществомъ.

— Твоя правда, любезный, сюда пристаютъ на короткое время десятка два блокожихъ, никакъ не больше. Но мало ли что могутъ настряпать эти два десятка сорванцовъ, рожденныхъ и воспитанныхъ на границ, безъ осдлости и безъ всякаго опредленнаго образа жизни? Однимъ словомъ, Дирслэйеръ, я былъ бы въ отчаяніи, если бы теперь, посл десятимсячнаго отсутствія, нашелъ, что Юдиь угораздилась выйдти замужъ.

— А разв она подала теб какія-нибудь надежды?

— Въ томъ-то и дло, что нтъ. Не знаю, право, какъ все это выходитъ: я, видишь ты, недуренъ, даже очень недуренъ, и въ этомъ увряетъ меня всякій ручей, освщаемый солнечнымъ лучомъ, при всемъ томъ, я никогда не могъ отъ нея добиться ни общанія, ни даже ласковой улыбки, хотя иной разъ безъ умолку она хохотала по цлымъ часамъ. Ну, да что тутъ толковать? Если Юдиь Гуттеръ осмлилась выйдти замужъ — быть ей премилой вдовушкой на двадцатомъ году своей жизни.

— Не-ужь-то, Гэрри, ты ршишься погубить человка единственно за то, что его предпочли теб?

— Почему же нтъ? Если непріятель загородилъ мн дорогу, я имю полное право раздавить его, какъ мн угодно. Всмотрись въ меня хорошенько: разв я похожъ сколько-нибудь на человка, способнаго подставить свою шею какому-нибудь вкрадчивому торгашу, который задумаетъ перебить у меня любимую красавицу? Нтъ, слуга покорный, это было бы изъ-рукъ-вонъ. Притомъ, за отсутствіемъ законовъ, мы сами по-невол и судьи и палачи. Пусть, пожалуй, отъищутъ въ лсу мертвое тло: кому охота идти въ колонію съ доносомъ на убійцу?

— Мн, на-примръ. Вдь я же буду знать, что ты намренъ былъ отправить мужа Юдии?

— Какъ? Ты осмлишься доносить на Скораго-Гэрри, ты, низкая тварь, полу-человкъ_ч полу-обезьяна?!

— Я готовъ высказать правду обо всякомъ человк, кто бы и гд бы онъ ни былъ.

Съ минуту Генрихъ Марчъ смотрлъ на своего товарища съ безмолвнымъ изумленіемъ. Потомъ, ухватившись обими руками за его горло, началъ трясти его съ такою ужасною силой, какъ-будто хотлъ разорвать своего пріятеля. Дирслэйеръ не ороблъ, не задрожалъ, и ни одна черта лица его, спокойнаго и яснаго, не измнилась ни сколько. Онъ сказалъ твердымъ и ршительнымъ голосомъ:

— Можешь трясти гору сколько угодно и разгромить ее, если хватитъ силъ, но теб, кром правды, ничего не вытрясти изъ меня, Генрихъ Марчъ. Очень вроятно, что Юдиь еще двушка какъ и прежде, но если, сверхъ чаянія, есть у нея мужъ, я воспользуюсь первымъ случаемъ, чтобы пересказать ему нашъ разговоръ.

Марчъ пересталъ трясти и взглянулъ на своего товарища еще съ большимъ изумленіемъ.

— Я думалъ, что мы пріятели, но теперь вижу, что жестоко ошибался. Это послдній секретъ, залетвшій въ твое ухо, знай это, Дирслэйеръ.

— Знаю, и очень-радъ. Не хочу слышать секретовъ, если подъ ними скрываются убійственные замыслы. Твоя правда, мы очень-легко и удобно можемъ скрываться отъ преслдованія гражданскихъ законовъ, но ты забываешь, Генрихъ Марчъ, что есть надъ міромъ одинъ верховный законодатель, который знаетъ и видитъ все. Тотъ, кто не повинуется его заповдямъ, не долженъ называть меня своимъ другомъ.

— Какой же ты посл этого разбитной и свободный охотникъ, гроза и каратель лютыхъ зврей? Лучше бы теб удалиться къ моравскимъ братіямъ и копать гряды подл своего дома.

— Надюсь, Гэрри, ты всегда найдешь совершенную откровенность въ моихъ поступкахъ и словахъ. Въ твоей безразсудной запальчивости я вижу доказательство, какъ мало теб приходилось жить между краснокожими. Юдиь Гуттеръ, безъ сомннія, еще не вышла замужъ, и языкъ твой очевидно въ разлад съ твоимъ сердцемъ. Перестанемъ толковать объ этомъ, и вотъ теб моя рука.

Гэрри, казалось, былъ изумленъ какъ-нельзя-больше. Принимая мало-по-малу веселый и беззаботный видъ, онъ расхохотался до того, что слезы выступили у него на глазахъ. Потомъ онъ взялъ предложенную ему руку и дружба снова была заключена.

— Твоя правда, Дирслэйеръ, безразсудно намъ ссориться за то, что покамстъ остается въ предлахъ одной мысли. Вдь мы не горожане, чортъ побери, а вольные люди свободныхъ лсовъ. Въ городахъ совсмъ другое дло: тамъ иной разъ дерутся изъ-за мыслей.

— Слыхалъ объ этомъ и я, Генрихъ Марчъ. Моравскіе братья разсказывали, что есть, будто, такія государства, гд люди ссорятся и дерутся изъ-за своей религіи. Если это справедливо, прости имъ Богъ: они слишкомъ-жалки въ моихъ глазахъ. Намъ во всякомъ случа нечего слдовать этимъ примрамъ, и ужь конечно очень-глупо ссориться изъ-за мужа Юдии, котораго, можетъ-статься, у ней и не будетъ никогда. Что касается до меня, то мн гораздо пріятне видть бдную Гэтти, чмъ эту втренную красавицу.

— Послушай, Дирслэйеръ, ты знаешь вообще, что такое охотники, трапписты и праздношатающіеся продавцы кожъ. Этимъ людямъ ни-по-чемъ человческія чувства, и они иной разъ изъ одной удали готовы отважиться на всякое зло, но я убжденъ, что во всей этой стран не отъищешь человка, который бы ршился добровольно нанести какое-нибудь оскорбленіе двиц Гэтти Гуттеръ.

— Мн очень-пріятно, Гэрри, что ты отдаешь справедливость Делоэрамъ и другимъ союзнымъ племенамъ. Краснокожій, дйствительно, всегда готовъ принять подъ свое особое покровительство бдное созданіе, лишенное умственныхъ способностей. Право, Гэрри, я очень-радъ, что въ этомъ отношеніи ты совершенно сошелся съ моимъ образомъ мыслей. Но вотъ уже солнце склоняется къ западу: не пора ли намъ продолжать дорогу, чтобы поскоре увидть этихъ замчательныхъ сестеръ?

Путешественники собрали остатки обда, взвалили котомки на свои плеча, и, оставивъ долину, снова углубились въ тнь густыхъ деревъ.

II.

Недалеко оставалось идти нашимъ искателямъ приключеній. Разъ отъискавъ долину и ручей, Скорый-Гэрри отлично понималъ дорогу, и велъ своего товарища съ увренностію человка, привыкшаго къ этимъ мстамъ. Лсъ, разумется, здсь, какъ и везд, былъ очень-густой, но его не загромождали груды хвороста, и по ровной почв его можно было идти ускореннымъ шагомъ. Когда они прошли около мили, Марчъ остановился, и началъ съ озабоченнымъ видомъ разсматривать окружающіе предметы. Его занимали даже пни свалившихся деревъ, разбросанныхъ повсюду въ американскихъ лсахъ, особенно тамъ, гд дерево не иметъ еще никакой цнности.

— Кажется, мы пришли куда надо, замтилъ Марчъ.— Вотъ букъ подл дуба, а немного-дальше три сосны и береза съ надломанной вершиной. При всемъ томъ, я не вижу ни утеса, ни надломанныхъ втвей, которыя должны быть въ этомъ мст.

— Сломанныя втви еще не совсмъ-врный признакъ, Гэрри Марчъ. Случается, и очень-часто, втви переламываются сами собою. Что жь касается до буковъ, сосенъ и дубовъ, то около насъ цлыя сотни этихъ деревъ.

— Твоя правда, Дирслэйеръ, но ты не берешь въ разсчетъ этой мстности. Я, вотъ, говорю объ этомъ бук и дуб…

— А вотъ, если хочешь, другой букъ и другой дубъ: видишь, они ростутъ словно братья, и ужь конечно любятъ другъ друга получше иныхъ братьевъ. Немного подальше опять точно такая же пара деревъ. Ты, безъ сомннія, отлично ловишь медвдей и бобровъ, но я не думаю, Гэрри, чтобы ты былъ большой мастеръ отъискивать скрытые слды. Ну, да, такъ и есть: я вижу теперь, чего ты ищешь,

— Полно городить вздоръ, хвастливый Делоэръ! Меня хоть сейчасъ на вислицу, я не вижу ничего въ этомъ лабиринт деревъ.

— Смотри вотъ сюда, по прямой линіи отъ этого чернаго дуба. Видишь ли этотъ молодой, немножко погнутый букъ, прицпленный втвями къ сосднему дубу? Онъ не могъ въ этомъ вид прицпиться самъ, и, разумется, эту услугу оказалъ ему человкъ.

— Моя рука оказала эту услугу, вскричалъ Гэрри.— Это молодое дерево въ ту пору пригнулось къ земл, какъ-бы согбенное подъ бременемъ несчастій: я его выпрямилъ и поставилъ въ это положеніе. Да, Дирслэйеръ, надо согласиться, ты мастерски разглядываешь деревья.

— Мои глаза улучшаются, это правда, но все же въ этомъ отношеніи я ни больше, ни меньше, какъ ребенокъ въ-сравненіи съ какимъ-нибудь изъ краснокожихъ. Вотъ, напримръ, Таменундъ уже старикъ, и никто не помнитъ его молодаго, а между-тмъ ничто не можетъ ускользнуть отъ его глазъ. Унка, отецъ Чингачгука, законнаго начальника Могикановъ, другой ясновидящій старичокъ, отъ котораго не укроется и пылинка. Да, мое зрніе улучшается, повторилъ Дирслэйеръ:— но еще не скоро наступитъ время, когда оно сдлается совершеннымъ.

— Кто этотъ Чингачгукъ, о которомъ ты такъ-часто говоришь? сказалъ Гэрри, продолжая путь по указанному направленію.— Какой-нибудь краснокожій бродяга, я увренъ въ этомъ.

— Это самый лучшій краснокожій бродяга, если теб нравится это имя. При благопріятныхъ обстоятельствахъ онъ могъ бы сдлаться великимъ начальникомъ и полководцемъ, теперь, когда лишили его законныхъ правъ, онъ не боле, какъ Делоэръ — честный, благородный, умный Дилоэръ, всми уважаемый и любимый, потомокъ несчастной династіи и представитель почти-уничтоженнаго племени. Ахъ, Гэрри, твое сердце надорвалось бы отъ жалости, если бы ты слышалъ, какъ эти несчастные въ своихъ хижинахъ разсказываютъ о могуществ и величіи Могикановъ.

— Послушай, другъ Натанаэль, сказалъ Гэрри, останавливаясь на дорог и пристально всматриваясь въ лицо своего товарища, чтобы придать больше важности своимъ словамъ: — если врить всмъ росказнямъ, какіе распространяютъ о себ другіе люди, то выйдетъ на поврку, что вс отличные герои, и только мы съ тобой никуда не годимся. Вс краснокожіе, я знаю, отчаянные хвастуны, и половина ихъ преданій, поврь мн, сущій вздоръ.

— Тутъ есть частица правды, я согласенъ. Краснокожіе любятъ похвастать, и природа дала имъ на это особую способность. Смотри, однакожь, мы пришли къ тому мсту, что ты искалъ.

Этимъ замчаніемъ окончился разговоръ, и оба странника обратили свое вниманіе на ближайшій предметъ. Дирслэйеръ указалъ своему товарищу на пень огромной липы, отжившей свой продолжительный вкъ и свалившейся на землю собственною своею тяжестію. Это дерево, какъ и мильйоны его собратій, покоилось на томъ же мст, гд упало, и подвергалось гніенію подъ медленнымъ, но врнымъ вліяніемъ окружающей атмосферы. Между-тмъ, губительный ракъ опустошилъ его внутренность еще въ ту пору, когда оно прямо стояло на корн во всей красот и гордости своего величественнаго прозябенія. Этотъ пень занималъ на земл пространство около сотни футовъ, и опытный глазъ охотника мгновенно узналъ въ немъ то самое дерево, о которомъ говорилъ Скорый-Гэрри.

— Да, здсь у насъ все, что нужно, вскричалъ Гэрри, осматривая дерево у корня.— Все здсь сохранено въ такой же цлости, какъ въ сундук скупой старухи. Давай руку, Дирслэйеръ, и черезъ полчаса мы будемъ на вод.

Охотникъ подошелъ къ своему товарищу, и оба правильно принялись за работу, какъ люди, совершенно-привыкшіе къ занятіямъ этого рода. Сперва Гэрри сбросилъ большіе куски толстой коры, покрывавшіе огромное дупло во внутренности дерева, а потомъ оба они вытащили оттуда байдарку, выдланную изъ коры, и. снабженную лавками, веслами, рыболовными стями, вообще всмъ, что нужно для рыбной ловли. Байдарка была довольно-велика, но до того легка, что Марчъ безъ посторонней помощи поднялъ ее съ земли и взвалилъ на свое плечо.

— Ступай впередъ, Дирслэйеръ, и отгораживай сучья. Съ остальнымъ управлюсь я одинъ.

И они поспшно двинулись съ мста. Дирслэйеръ прочищалъ дорогу, и бралъ вправо или влво, какъ указывалъ товарищъ. Минутъ черезъ десять, они вдругъ очутились подъ палящими лучами солнца, на маленькой песчаной площадк, омытой на половину водами озера. Видъ отсюда былъ очаровательный въ полномъ смысл этого слова, и Дирслэйеръ не могъ удержаться отъ восклицанія, когда передъ нимъ нечаянно открылась великолпная картина. Почти въ уровень съ площадкой, на которой они стояли, разстилалась прекрасная скатерть тихой и прозрачной воды, мили на три въ длину и на пол-мили въ ширину. Но къ югу отъ этого мста озеро съуживалось почти наполовину. Его берега были неправильны и неровны, представляя съ одной стороны небольшіе мысы, вдавшіеся въ озеро, и окаймляясь по-мстамъ маленькими бухтами. На сверной оконечности озеро примыкало къ гор, представлявшей по своимъ бокамъ правильные скаты. Между-тмъ, общій характеръ страны былъ гористый, и почти изъ ндръ самыхъ водъ на девяти-десятыхъ окружности озера выставлялись неровныя возвышенности. Исключенія только разнообразили и украшали эту перспективу.

Но боле всего въ этомъ мст бросался въ глаза общій характеръ уединенія и какого-то торжественнаго покоя. Везд и со всхъ сторонъ наблюдатель видлъ только поверхность озера, гладкаго какъ стекло, чистое небо и безконечную перспективу густаго лса съ богатою растительностью. Вся видимая земля отъ вершины, округленной горами, до закраины озера, представляла обильную и самую разнообразную зелень. Ничего не измнила здсь рука человка, и вся картина была чистымъ произведеніемъ природы.

— Прекрасный видъ, очаровательный видъ! воскликнулъ Натанаэль, опираясь на свой карабинъ, и озираясь по всмъ возможнымъ направленіяімъ, направо и налво, на сверъ и на югъ.— Краснокожіе, какъ я вижу, не дотронулись здсь ни до одного дерева, и все оставили на волю Божію, все растетъ, цвтетъ и умираетъ, какъ повеллъ Господь. Гэрри Марчъ, твоя Юдиь должна быть умная и разсудительная двушка, если она провела половину своей жизни въ этомъ благословенномъ мст.

— Она умна, это правда, но прихотлива и своенравна. Впрочемъ, она не всегда проживала здсь со своимъ отцомъ. Старикъ Томъ, до моего съ ппмть знакомства, обыкновенію переселялся на зимнее время въ пограничныя окрестности, подл крпостей, откуда можно было слышать пушечную пальбу. Тамъ-то Юдиь познакомилась съ втренными офицерами и узнала множество вещей, которыя ей вовсе ненужны.

— Но во всякомъ случа, Гэрри, это мсто можетъ имть благодтельное вліяніе на ея характеръ, какъ бы онъ ни былъ испорченъ. Но что это за вещь прямо передъ нами, посреди воды? Это, видимо, не островъ, и однакожь не барка.

— Крпостные офицеры называютъ эту вещицу Замкомъ-Канадскаго-Бобра, и самъ Томъ-Плывучій не прочь отъ этого названія. то его постоянный, осдлый домъ, потому-что, надо теб сказать, у него два дома: одинъ никогда не перемняетъ мста — ты его видишь, другой, напротивъ, плаваетъ по вод и появляется поперемнно въ различныхъ частяхъ озера. Этотъ послдній домъ азывается у него ковчегомъ, по что значитъ это слово, я не знаю наврное.

— Мн часто, Гэрри, приходилось слышать это слово отъ миссіонеровъ. По ихъ словамъ, вся земля нкогда была покрыта водою, и праотецъ Ной въ эту годину всеобщаго наводненія плавалъ со всмъ своимъ семействомъ и со всми животными въ огромномъ судн, которое онъ назвалъ ковчегомъ. Мы съ тобой, какъ люди блые, обязаны врить этому преданію, хотя нкоторые изъ Делоэровъ его отвергаютъ. Замчаешь ты этотъ ковчегъ?

— Нтъ. Онъ теперь, я полагаю, на южной сторон, или стоитъ на якор въ какой-нибудь бухт. Но байдарка наша готова, минутъ въ пятнадцать мы можемъ долетть до Замка Канадскаго Бобра.

Уложивъ котомки, оружіе и всю свою провизію, они сли въ байдарку и, однимъ ударомъ весла, удалили ее отъ берега на нсколько саженъ. Быстро легкій челнокъ покатился по ровной скатерти прозрачной воды, и черезъ нсколько минутъ Дирслэйеръ уже ясно могъ видть странное зданіе старика Тома.

Замокъ Канадскаго-Бобра красовался на озер въ разстояніи по-крайней-мр на четверть мили отъ ближайшаго берега. Къ сверу отъ него вода была больше, чмъ на дв мили, и около половины этого пространства была на востокъ. Натанаэль съ изумленіемъ замтилъ, что не было въ этомъ мст ни малйшихъ слдовъ острова: замокъ былъ просто построенъ на сваяхъ, изъ-за которыхъ виднлась вода, достигавшая, казалось, значительной глубины. Но Гэрри объяснилъ, что въ этомъ, и только въ одномъ этомъ мст была длинная и узкая отмель, простиравшаяся отъ свера къ югу на нсколько сотень ярдовъ. Здсь-то старикъ Гуттеръ вколотилъ толстыя сваи и выстроилъ на нихъ свой домъ, безопасный отъ всякихъ нападеній.

— Надобно теб сказать, Натанаэль, продолжалъ Гэрри: — что Индійцы и охотники три раза сжигали сухопутный домъ старика Тома, и въ одной изъ перепалокъ съ красно-кожими онъ потерялъ своего единственнаго сына. Съ того времени, онъ долженъ былъ обратиться къ вод, и по-моему распорядился отлично. Здсь онъ совершенно-безопасенъ, и можетъ, если не ошибаюсь, устоять противъ самаго сильнаго нападенія. У него нтъ недостатка ни въ порох, ни въ оружіи всякаго рода, и притомъ, замокъ построенъ такъ, что ему нечего бояться свинцовыхъ орховъ.

Натанаэль, получившій отъ колонистовъ нкоторыя понятія о военномъ искусств, видлъ ясно, что его товарищъ отнюдь не преувеличивалъ дла. Въ-самомъ-дл, замокъ былъ построенъ такъ, что, въ случа аттаки, вс выгоды были на сторон осажденныхъ, и вс неудобства на сторон осаждающихъ, которыхъ буквально можно было забросать ядрами. Строитель употребилъ большое искусство въ размщеніи деревъ, срубленныхъ для этого жилья, и оно имло во всхъ отношеніяхъ очевидныя преимущества передъ обыкновенными деревянными домами колонистовъ. Стны были сдланы изъ огромныхъ сосновыхъ пней, поставленныхъ перпендикулярно, такъ, какъ въ обыкновенныхъ домахъ они кладутся горизонтальными линіями. Съ трехъ сторонъ сосновые пни обтесаны были четвероугольниками и завершались на каждомъ конц огромными шипами. Массивныя бревна, выстроганныя четыреугольниками, были утверждены на поверхности толстыхъ свай, наружныя части этихъ бревенъ представляли выдолбленныя углубленія, въ которыя воткнуты шипы отъ нижняго конца сосновыхъ пней, поставленныхъ перпендикулярно и прикрпленныхъ этимъ способомъ снизу. Другія деревья, расположенныя на поверхности этихъ пней, были воткнуты въ такія же углубленія, и держались превосходно. Полъ выдланъ изъ маленькихъ пней, обтесанныхъ также четвероугольниками, а кровля образовалась изъ длинныхъ жердей, положенныхъ рядомъ и тщательно прикрытыхъ древесною корою. Наружная сторона этого зданія представляла сучковатый и неровный видъ, потому-что не вс пни имли одинаковую толщину, и притомъ снаружи они не были выстроганы, между-тмъ, какъ внутри образовались изъ нихъ стройные ряды самыхъ правильныхъ четвероугольниковъ. Печь въ своемъ род была такъ же оригинальна, и представляла вс возможныя удобства. Строитель, употребилъ для этой цли мягкую глину, придавъ ей форму кирпичей, вложенныхъ въ отверстія между сухими втвями, гд имъ слдовало постепенно отвердть. Эти кирпичи клались одинъ на другой на два фута высоты, и какъ-скоро они высыхали, работа снова продолжалась въ такомъ же порядк. Когда вся печь приведена была къ концу, въ ней развели большой огонь, который долженъ былъ накалить до красна вс эти кирпичи. Эта операція удалась нескоро, потому-что сначала во многихъ мстахъ образовались трещины и ращелины, которыя опять нужно было замазывать глиной. Наконецъ, мало-по-малу, опытъ удался, и печь, поддерживаемая особой своей, сдлалась годною для всхъ потребностей жилаго дома. Замокъ Канадскаго-Бобра имлъ еще нкоторыя, боле или мене замчательныя особенности, но читатель познакомится съ ними постепенно изъ слдующаго разговора.

— Ты, любезный Гэрри, какъ я вижу, превосходно знаешь всю исторію этого замка, сказалъ Натанаэль, когда его товарищъ окончилъ подробности своего описанія.— Не-уже-ли любовь такая сильная страсть, что мужчина охотно изучаетъ даже исторію дома, гд живетъ его возлюбленная?

— Если я знаю вс эти вещи, Натанаэль, мудренаго нтъ ничего. Тутъ было много народа въ то время, какъ старикъ Томъ сооружалъ свой замокъ, и мы усердно помогали ему при постройк. Я вынесъ на своихъ плечахъ значительную часть этихъ толстыхъ пней, и могу тебя уврить, что на этомъ берегу во все лто раздались тогда дружные топоры. Старикъ не скупился, и каждый день вдоволь угощалъ насъ своею дичью. Мы въ свою очередь не торопились съ своими кожами въ Албанію и отстроили ему домъ на славу. Гэтти глупа, Богъ съ ней, скрыть этого нельзя, но приготовляла намъ отличные обды, и я въ ту пору повеселился, на свой пай за гостепріимнымъ столомъ стараго Тома.

Разговаривая такимъ-образомъ, они подъхали почти къ самому замку. На лицевой его сторон красовалась досчатая платформа на двадцать квадратныхъ футовъ.

— Старикъ Томъ называетъ эту набережную своимъ дворомъ, сказалъ Гэрри, привязывая свой челнокъ, когда они изъ него вышли.— Крпостные офицеры въ свою очередь называютъ ее дворомъ замка. Я не вижу, впрочемъ, какого чорта станетъ въ этомъ мст длать дворъ, какъ скоро нтъ никакихъ законовъ. Ну, вотъ, я такъ и думалъ: теперь здсь нтъ ни души. Вроятно, вся семья отправилась на поиски.

Между-тмъ, какъ Гэрри разсматривалъ на площадк багры, снасти, удочки, сти и другія принадлежности рыболовства, Натанаэль поспшилъ войдти въ самый домъ и смотрлъ на вс предметы съ любопытствомъ, необыкновеннымъ въ человк, который такъ-давно освоился со всми привычками Индійцевъ. Все было чисто и опрятно во внутренности замка, раздленнаго на множество маленькихъ комнатъ. Самая большая и первая при вход, служила въ одно и то же время кухней, столовой, гостиной и залой. Мёбель была вообще груба, самой простой, незатйливой работы. Впрочемъ, тутъ были довольно хорошіе стнные часы, столъ, два-три стула и прекрасное бюро, которое, вроятно, было вынесено изъ дома, имвшаго большія претензіи на изящный вкусъ. Маятникъ качался исправно и стрлка указывала на одиннадцать, тогда-какъ, судя по солнцу, было гораздо позже. Въ одномъ углу стоялъ большой кованый сундукъ. Столовая посуда была также очень-незатйлива, но искусная рука расположила вс предметы въ стройномъ порядк.

Осмотрвъ эту комнату, Натанаэль приподнялъ деревянную задвижку и вошелъ въ узкій корридоръ, раздлявшій заднюю часть дома на дв неровныя половины. Отворивъ первую дверь, попавшуюся на глаза, онъ очутился въ спальн, и при одномъ взгляд на нее убдился, что это была комната двухъ женщинъ. Большая перина, набитая пухомъ дикихъ гусей, лежала на грубой кровати, возвышавшейся надъ поломъ только на одинъ футъ. Подл самой постели на вколоченныхъ гвоздяхъ висли различныя статьи женскаго туалета, украшенныя лентами и другими боле или мене дорогими бездлками, какихъ вовсе нельзя было ожидать въ подобномъ мст. Здсь, между-прочимъ, были хорошенькіе башмаки съ серебряными пряжками, какъ носили въ ту пору зажиточныя женщины, и шесть разноцвтныхъ веровъ съ различными рисунками живописно красовались на маленькомъ столик. Даже постельныя подушки, украшенныя кружевами, были изъ самаго тонкаго полотна. На самомъ видномъ мст висли: шляпка, кокетливо убранная лентами, и женскія длинныя перчатки, которыя въ ту пору составляли предметъ роскоши даже для богатыхъ дамъ.

Все это Натанаэль осматривалъ съ самымъ тщательнымъ и напряженнымъ вниманіемъ. Уже давно, нсколько лтъ сряду, не былъ онъ въ комнатахъ женщинъ, и этотъ видъ пробудилъ въ его душ воспоминанія дтства. Онъ думалъ о своей матери, отличавшейся въ своихъ нарядахъ такою же простотою, какъ Гэтти Гуттеръ, о своей сестр, любившей щеголять своимъ туалетом Такъ же, какъ Юдиь Гуттеръ. Долго пробылъ онъ въ этой комнат, погруженный въ размышленія о невозвратныхъ временахъ своего дтства, и медленными шагами вышелъ на платформу, гд оставилъ своего товарища.

— Старикъ Томъ, какъ я вижу, промышляетъ ныньче и бобрами, сказалъ Гэрри, отъискавшій на площадк нсколько капкановъ для ловли этихъ зврей.— Если теб вздумается здсь погостить, мы можемъ весело проводить время. Томъ и я будемъ доказывать бобрамъ свою злость и хитрость, а ты, между-тмъ, станешь ловить рыбу и стрлять дичь для прокормленія всей этой семьи, не такъ ли, Натанаэль?

— Очень-радъ, любезный другъ, но я долженъ сказать, что, при случа, пожалуй, и я не прочь отъ ловли бобровъ. Это правда, что Делоэры прозвали меня Дирслэйеромъ или Непромахомъ исключительно за то, что я метко стрляю въ оленей, но я надюсь, что рука моя не дрогнетъ, если прійдется имть дло и съ другими зврями. А кстати: губернаторъ или королевскіе дозорщики дали какое-нибудь имя этому озеру?

— Покамстъ никакого. Послдній-разъ, какъ я продавалъ кожи, одинъ изъ этихъ господъ вздумалъ-было меня разспрашивать, да только провдалъ не слишкомъ-много. Онъ слыхалъ, что есть тутъ гд-то озеро и получилъ о немъ общее понятіе, представляя, что есть въ немъ вода и горы, но какая вода и какія горы, зналъ онъ столько же, сколько мы съ тобой разумемъ языкъ Могоковъ. Я, съ своей стороны, нагородилъ ему, что вода здсь самая мутная, и что тысячу разъ успешь завязнуть по горло въ трясинахъ прежде, чмъ доберешься до этого мста. Онъ мн показывалъ даже карту, и тамъ отмчено это озеро на такомъ пункт, который долженъ отстоять отсюда по-крайней-мр на пятьдесятъ миль. Разумется, я не счелъ нужнымъ выводить его изъ этого пріятнаго заблужденія.

Въ-продолженіе этого разсказа, Гэрри хохоталъ отъ всего сердца, и очевидно былъ очень радъ, что такъ мастерски одурачилъ королевскаго агента. Такія продлки въ ту пору были очень обыкновенны со стороны людей, боявшихся цивилизованныхъ колонистовъ, постепенно сокращавшихъ обширность ихъ владній. Грубйшія ошибки географическихъ картъ, которыя вс печатались въ Европ, служили для туземцевъ постояннымъ предметомъ потхи, потому-что они очень-хорошо понимали вс эти искаженія, хотя сами вовсе не умли обрисовывать окружающихъ мстностей.

— Я очень-радъ, сказалъ Натанаэль: — что блднолицые не успли еще окрестить никакимъ именемъ всхъ этихъ мстъ, потому-что эти крестины у нихъ всегда предшествуютъ самымъ безпощаднымъ опустошеніямъ. Краснокожіе, однакожь, должны какъ-нибудь называть это мсто, и я увренъ, что они пріискали характеристическія имена для этихъ окрестностей.

— Ну, что касается до дикихъ племенъ, вроятно, каждое изъ нихъ по-своему коверкаетъ на своемъ язык вс предметы на свтъ. Мы въ свою очередь называемъ озеро просто Глиммергласъ (свтлое стекло), такъ-какъ, видишь ты, на его поверхности чудесно отражаются вс эти сосны. Думать надо, на его дн бьетъ множество ключей, изъ которыхъ, пожалуй, могутъ образоваться цлыя рки.

— Я очень-хорошо знаю, что отсюда вытекаетъ рка, и мн говорили, что утесъ, подл котораго я долженъ встртиться съ Чингачгукомъ, находится подл рки. Колонія не далала ей какого-нибудь имени?

— Колонія въ этомъ отношеніи иметъ преимущество надъ нами, потому-что въ ея владніи самый обширный конецъ этой рки. Имя, которымъ они окрестили ее, распространяется до самаго истока, потому-что имена, натурально, всегда идутъ противъ теченія. Я не сомнваюсь, Натанаэль, что ты, въ стран Делоэровъ, непремнно долженъ былъ видть Сускеганнахъ.

— О, да, я сотню разъ охотился на его берегахъ.

— Ну_т такъ вотъ это и есть та самая рка, о которой ты говоришь. У ней, видишь ты, съ обоихъ концовъ одно и то же имя. Мн очень-пріятно, что для нея сохранили то самое названіе, какое первоначально присвоили ей краснокожіе. Будетъ къ нихъ и того, что отбиваютъ земли: имена могутъ оставаться за ними.

Натанаэль не отвчалъ ничего, и, опершись подбородкомъ на свой карабинъ, разсматривалъ очаровательную перспективу, разстилавшуюся передъ его глазами. Видъ озера, въ-самомъ-дл, былъ великолпенъ, и теперь оно выказывалось во всей своей красот. Его поверхность, гладкая какъ стекло, была въ то же время прозрачна, какъ самый чистый воздухъ, и отражала горы, покрытыя темными соснами, со всею зеленью, на которой он росли. Это былъ видъ совершеннйшаго покоя, еще невозмущеннаго властною рукою безпокойнаго человка, это было чистое и неприкосновенное царство природы, и вс его явленія способны были наполнить неизъяснимымъ восторгомъ человческую душу, проникнутую сочувствіемъ къ истиннымъ красотамъ безпредльнаго міра. Натанаэль чувствовалъ какъ поэтъ, самъ того не зная. Если онъ находилъ необъятное наслажденіе въ изученіи великой книги тайнъ и многообразныхъ формъ, сокрытыхъ въ непроницаемой глубин лсовъ, тмъ мене онъ могъ оставаться нечувствительнымъ къ великолпнымъ красотамъ подобнаго ландшафта, и его душа наполнялась тмъ поэтическимъ восторгомъ, который обыкновенно возбуждается видомъ сцены, запечатлнной священнымъ спокойствіемъ природы.

III.

Скорый-Гэрри думалъ больше о прелестяхъ Юдии Гуттеръ, чмъ о красотахъ Глиммергласа и о ландшафт, окружавшемъ это озеро. Осмотрвъ все, что лежало на платформ, онъ опять подошелъ къ байдарк и пригласилъ своего товарища отъискать на озер семейство Гуттера. Но напередъ онъ вооружился подзорной трубкой, находившейся между его вещами, и тщательно принялся осматривать всю сверную часть озера, особенно мысы и бухты.

— Мн казалось, сказалъ Гэрри:— что старикъ Томъ отправился отсюда на сверъ, оставивъ свой замокъ на произволъ судьбы. Но такъ-какъ теперь извстно, что его нтъ на сверной сторон, то мы подемъ на югъ, и авось отъищемъ его въ какомъ-нибудь захолустьи.

— А разв онъ счелъ за нужное выкопать себ какое-нибудь логовище на берегу этого озера? спросилъ Натанаэль, усаживаясь въ байдарку.— Мн кажется, въ этомъ уединеніи спокойно можно предаваться своимъ мыслямъ, не опасаясь нечаянныхъ нападеній.

— Ты забываешь, Натанаэль, Минговъ и всхъ этихъ дикарей, союзныхъ Французамъ. Разв отъищется гд-нибудь клочекъ земли, куда бы не забрались эти гончія собаки?

— Конечно, я слыхалъ о нихъ очень-много дурнаго, но почему жь они гончія собаки?

— Какъ-же назвать ихъ иначе? Если слушать тебя, выходитъ, что твои Делоэры чуть не ангелы, между-тмъ, какъ, по-моему, и Делоэры и Минги хуже всякихъ чертей. Но вотъ въ чемъ штука. Вс люди на земл бываютъ трехъ цвтовъ: блые, черные и красные. Блый цвтъ, разумется, самый лучшій, а, слдовательно, и блый человкъ совершенне другихъ людей. Затмъ слдуетъ человкъ черный: онъ можетъ жить подл благо, принося ему удовольствіе и пользу. Но красный человкъ никуда не годится, и по-моему глупо какого-нибудь Индійца называть человкомъ.

— И, однакожь, Гэрри, вс эти породы сходны между собою…

— Сходны? Вотъ славно! Не-ужь-то ты думаешь, что негръ похожъ на благо, или я, на-примръ, похожъ сколько-нибудь на краснокожаго?

— Дай мн договорить, Гэрри. Одинъ и тотъ же Богъ сотворилъ блыхъ, черныхъ и красныхъ, и, конечно, Онъ имлъ особыя причины придать своему творенію различные цвта. Вс породы получили одни и т же чувства, хотя я никакъ не отвергаю, что каждое племя надлено особыми дарами. Блые скоре другихъ способны совершенствоваться, краснокожіе, напротивъ, по своимъ способностямъ, удобне могутъ оставаться въ дикомъ состояніи. Каждое племя дйствуетъ по собственнымъ своимъ соображеніямъ и внутреннимъ побужденіямъ. Напримръ, содрать кожу съ черепа мертвеца — въ глазахъ благо, безсмысленный и позорный поступокъ, между-тмъ, какъ Индіецъ видитъ въ этомъ доказательство геройской храбрости. Съ другой стороны, блый, во время войны, всегда пощадитъ женщину или младенца, краснокожій, напротивъ, убьетъ ихъ съ самою спокойною совстію. Это, конечно, очень-жестоко, согласенъ, но по ихъ понятіямъ разсудокъ можетъ позволить такой поступокъ, между-тмъ, какъ тотъ же разсудокъ говоритъ намъ съ тобою, что это позорно и преступно. Но перестанемъ толковать объ этомъ. Каждый можетъ думать, какъ ему угодно. Смотри, какъ бы намъ не проглазть старика Тома. Можетъ-быть, онъ скрывается гд-нибудь между этими густыми листьями.

Чего боялся Натанаэль, то легко могло случиться. На всемъ протяженіи закраинъ озера, въ томъ мст, куда онъ указывалъ, маленькія деревья совершенно заслоняли своими втвями края береговъ, которые по-большой-части довольно круты. Они плыли быстро: при колоссальной сил Скораго-Гэрри байдарка летла, какъ перо, а Дирслэйеръ управлялъ ею съ необыкновенною ловкостію. Всякій разъ, какъ они прозжали около мысовъ, Гэрри бросалъ взглядъ на бухту, надясь увидть ковчегъ стоящій на якор или прицпленный къ берегу, но надежды его не сбывались, а между-тмъ, они прохали больше двухъ миль, и замокъ уже совершенно скрылся изъ виду. Наконецъ, Гэрри совершенно бросилъ весла, и очевидно недоумвалъ, въ какую сторону имъ должно направить дальнйшіе поиски.

— Не-уже-ли старикъ Томъ вздумалъ углубиться въ рку! сказалъ онъ, тщательно осмотрвъ восточный берегъ, который безпрепятственно можно было видть на всемъ его протяженіи.— Должно быть онъ черезъ-чуръ занялся своимъ новымъ ремесломъ, и выюркнулъ изъ озера. Длать нечего, подемъ и мы по рк, только сначала будетъ дьявольски трудно управляться съ этими листьями и сучьями.

— Да гд жь эта рка, Гэрри? съ изумленіемъ спросилъ Натанаэль:— ни на берегу, ни между деревьями я ршительно не вижу отверстія, черезъ которое могъ бы проходить Сускеганнахъ.

— Вотъ въ томъ-то и штука, что вс рки похожи на людей, которые сперва выходятъ на свтъ Божій скорчившись въ маленькіе шарики, а потомъ появляются у нихъ и огромныя головы и широкія плеча. Ты не видишь рки отъ-того, что она проходитъ между высокими и крутыми берегами, и деревья покрываютъ ея воды, словно кровлю какого-нибудь дома. Если старикъ Томъ не укрылся въ бухт, значитъ, его надобно искать на рк. Но заглянемъ напередъ въ бухту.

Они снова взялись за весла, и Гэрри объяснилъ товарищу, что недалеко отъ нихъ находится очень-мелкая бухта, образовавшаяся подл длиннаго мыса. Ее называли бобровой бухтой, потому-что въ ней водилось множество канадскихъ бобровъ. Здсь довольно-часто старикъ Гуттеръ останавливался съ своимъ ковчегомъ, который совершенно скрывался въ этомъ мст.

— Заране, разумется, нельзя знать, какіе гости могутъ нахлынуть въ эту сторону, продолжалъ Гэрри, размахивая весломъ:— и потому нетрудно пріютиться въ такомъ мст, откуда можно ихъ видть издали. Эта предосторожность особенно необходима теперь, въ военное время, когда какой-нибудь Мингъ можетъ на тебя напасть, какъ снгъ на голову. Но у старика Тома отличное чутье, и его мудрено застигнуть въ-расплохъ.

— Замокъ открытъ со всхъ сторонъ, и я полагаю, что старикъ Гуттеръ легко наживетъ непріятеля, если озеро сдлается извстнымъ.

— Твоя правда, Натанаэль: непріятеля нажить всегда легче, чмъ какого-нибудь друга. Страшно подумать, сколько средствъ и способовъ накликать враговъ на свою шею. Одни готовы выколоть теб глаза единственно за то, что ты не раздляешь ихъ образа мыслей, другіе выкапываютъ изъ земли скиру, когда видятъ, что ты слишкомъ-далеко ушелъ отъ нихъ впередъ. Я зналъ одного съумасброда, который поссорился съ своимъ другомъ единственно за то, что тотъ не признавалъ его красавцемъ. Вотъ, напримръ, о теб, Натанаэль, никакъ нельзя сказать, чтобъ ты былъ красавецъ первой руки, однакожь, само-собою разумется, ты не сдлаешься моимъ врагомъ, если я говорю теб это въ глаза.

— Я не желаю быть ни лучше, ни хуже того, какимъ меня создалъ Богъ. Можетъ-статься, мое лицо дйствительно не отличается прекрасными чертами, какъ представляютъ ихъ тщеславные и легкомысленные люди, но все же я не уродъ, и надюсь, найдутся люди, которые отличатъ меня за доброе поведеніе.

Гэрри разразился громкимъ смхомъ.

— Нтъ, нтъ, любезный Натанаэль, сказалъ онъ:— ты отличный стрлокъ, съ чмъ тебя и поздравляю, но глупо считать тебя красавцемъ. Юдиь, пожалуй, скажетъ это теб сама, если ты вздумаешь разговориться съ ней объ этихъ вещахъ, потому-что, предупреждаю тебя, во всхъ нашихъ колоніяхъ нтъ двушки легкомысленне и болтливе Юдии. Всего лучше теб и не сталкиваться съ ней. Вотъ сестрица ея, Гетти, совсмъ другая статья: можешь говорить съ нею, сколько угодно, и она будетъ слушать тебя съ кротостію овечки. Впрочемъ, весьма-вроятно, и Юдиь не выскажетъ вполн своего мннія о твоей наружности.

— Каково бы ни было ея мнніе, Гэрри, однакожь она не можетъ сказать больше того, что теперь я слышу отъ тебя.

— Я увренъ, Натанаэль, ты не вздумаешь обижаться моими замчаніями. Теб самому очень-хорошо извстно, что ты не красавецъ, и почему же друзьямъ не говорить откровенно о такихъ пустякахъ? Будь ты красавецъ, я бы первый высказалъ теб это отъ чистаго сердца и къ полному твоему удовольствію. Еслибъ Юдии вздумалось уврять меня, что я безобразенъ какъ рыболовъ, я былъ бы ей за это очень-благодаренъ, хотя, разумется, не поврилъ бы ни одному слову.

— Любимцу природы ничего не стоитъ шутить этими вещами, любезный Гэрри, но такія шутки не всегда пріятны для другихъ. Не скрою, мн иногда хотлось быть красавцемъ, но это желаніе исчезало, когда въ то же время я воображалъ, что многіе люди, при счастливой наружности, вовсе не отличаются внутренними дарами. Притомъ приходило мн въ голову, что есть на свт тысячи людей гораздо хуже и несчастне меня. Я могъ родиться хромымъ, слпымъ, глухимъ, и тогда подлинно были бы для меня основательныя причины жаловаться на судьбу.

— Ты правъ, Натанаэль, извини меня, и забудемъ этотъ разговоръ. Если твоя наружность не отличается прекрасными чертами, за то всякій, при одномъ взгляд, ясне солнца видитъ, что въ твоей душ нтъ ничего безобразнаго. Притомъ, и самъ ты не слишкомъ-высоко цнишь красивую наружность, стало-быть, тмъ легче можешь простить подобную шутку. Юдиь, само-собой разумется, не обратитъ никакого вниманія на твое лицо, за то сестрица ея, Гетти, поврь мн, будетъ на тебя смотрть съ большимъ удовольствіемъ, какъ и на всякаго мужчину. Впрочемъ, какая теб нужда до Юдии? Она втрена, тщеславна, и у нея цлыя толпы обожателей всякаго рода. Не въ твоемъ характер любить такую двушку. Притомъ, мн приходило въ голову, что плутовка любитъ себя до безумія, больше, пожалуй, чмъ другой можетъ ее полюбить.

— Что жь тутъ мудренаго, Гэрри? Юдиь въ этомъ случа поступаетъ такъ, какъ и большая часть хорошенькихъ женщинъ. Я зналъ даже многихъ Делоэрокъ, влюбленныхъ въ свою красоту, о которыхъ, стало-быть, можно сказать то же, что о Юдии. Но вотъ мы уже почти прохали длинный мысъ, о которомъ ты говорилъ: бухта бобровъ должна быть около этого мста.

Этотъ мысъ, вдавшійся въ воду на четверть мили, описывалъ правильный полукругъ, параллельный берегамъ, и образовалъ въ этомъ мстъ глубокую губу, которою оканчивалось озеро съ южной стороны. Старикъ Гуттеръ могъ какъ-нельзя-лучше спрятаться здсь съ своимъ плывучимъ домомъ, и Гэрри полагалъ наврное, что они отъищутъ его въ этой бухт.

— Вотъ сейчасъ увидимъ и ковчегъ, сказалъ Гэрри, направляя байдарку туда, гд вода была глубже.— Томъ, врно, запрятался въ тростникъ, и мы черезъ нсколько минутъ отъищемъ его въ этомъ гнзд.

Тщетная надежда. Легкій челнокъ былъ уже на самой средин этой бухты, а между-тмъ даже вооруженнымъ глазомъ нельзя было разглядть ничего похожаго на лодку. Они углубились въ тростникъ, и байдарка почти закрылась втвями деревъ, образовавшихъ надъ нею сводъ. При всемъ томъ, они плыли безъ всякаго шума, наблюдая величайшую осторожность въ своихъ движеніяхъ, и челнокъ скользилъ какъ-будто по ровной и гладкой поверхности. Вдругъ послышался имъ трескъ сухихъ втвей на узкой полос земли, отдлявшей озеро отъ этой губы. Они вздрогнули, и въ одно мгновеніе схватились за ружья, которыя всегда были подъ рукою.

— Нога, ступившая на эту втвь, не можетъ принадлежать легкому животному, сказалъ Гэрри тихимъ голосомъ: — этотъ шумъ произведенъ ногою человка.

— Нтъ, нтъ, отвчалъ Натанаэль такимъ же тономъ.— Эта походка еще слишкомъ-легка для человчьей ноги, хотя въ то же время она тяжела для маленькаго звря. Причалимъ же къ берегу, и я выскочу на землю. Будь это Мингъ или боберъ, я перержу имъ дорогу.

Медленными и осторожными шагами Дирслэйеръ углубился въ густой кустарникъ и, настороживъ ухо, снова услышалъ такой же трескъ сухой втви, теперь онъ не сомнвался, что какая-то живая тварь пробирается на оконечность мыса. Гэрри также слышалъ эти звуки и, отчаливъ отъ берега, терпливо ожидалъ, что будетъ. Черезъ минуту онъ увидлъ, какъ легкая лань, пробравшись изъ-за кустарника, медленно подошла къ песчаной оконечности мыса и начала утолять жажду чистою водою озера. Посл минутнаго колебанія, Гэрри приподнялъ ружье, прицлился и выстрлилъ. Нсколько минутъ выстрлъ сопровождался глухимъ молчаньемъ, но когда, наконецъ, звукъ перелетлъ черезъ озеро и достигъ утесовъ и горъ, покрывавшихъ другой берегъ, громкое эхо въ различныхъ перекатахъ огласило, повидимому, все это пространство безпредльнаго лса. При ружейномъ выстрл, сопровождавшемся свистомъ пули, благородная лань только встряхнула головой и не двинулась съ мста, потому-что первый разъ ей приходилось имть дло съ человкомъ, но перекаты громкаго эхо пробудили ея недоврчивость и она стремительно бросилась въ воду, чтобъ переплыть на противоположный край. Гэрри испустилъ пронзительный крикъ и погнался на своемъ челнок за бгущимъ животнымъ. Дв. или три минуты вода пнилась между охотникомъ и ланью, и когда Гэрри готовъ былъ сдлать послднее усиліе, чтобъ настигнуть свою жертву, Натанаэль появился на берегу и подалъ знакъ воротиться.

— Зачмъ безразсудно гоняться за бднымъ животнымъ, когда оно не сдлало теб никакого вреда? сказалъ Натанаэль, подавляя внутреннюю досаду.— Вмсто того, чтобъ стрлять безъ всякой нужды, мы должны бы прежде всего поблагодарить судьбу, что сами не наткнулись на скрытаго врага.

— Какъ это я промахнулся, чортъ побери! вскричалъ Торопыга, ломая руками.— Такихъ промаховъ я не длалъ и мальчикомъ пятнадцати лтъ.

— Не о чемъ жалть, любезный другъ. Смерть этого животнаго не принесетъ намъ никакой пользы, а твой выстрлъ можетъ надлать большихъ хлопотъ. Шумъ этихъ отголосковъ поважне для насъ промаховъ ружейнаго выстрла. Это голосъ самой природы, которая возстаетъ противъ безразсудной попытки опустошенія.

— Такихъ голосовъ ты услышишь безчисленное множество, если поживешь въ этихъ окрестностяхъ, отвчалъ Гэрри.— Эхо, въ-продолженіе лтней тишины, безпрестанно повторяетъ все, что длаютъ или говорятъ на Глиммерглас. Если нечаянно уронишь въ лодку весло — горы тотчасъ захохочутъ надъ твоею неловкостью, если ты свиснешь или засмешься — сосны сдлаютъ то же, и ты сгоряча подумаешь иной разъ, что он въ-самомъ-дл могутъ говорить съ тобой.

— Стало-быть, тмъ нужне благоразуміе и осторожность въ этихъ мстахъ. Не думаю, чтобъ непріятели успли проникнуть въ эти горы — имъ тутъ нечего длать, но вс Делоэры того мннія, что осторожность, посл храбрости, составляетъ первую и необходимую добродтель. Горное эхо лучше всякаго шпіона можетъ обличить тайну нашего прибытія сюда.

— Но прежде всего оно доложитъ старику Тому, что у него гости. Садись-ка опять, любезный, и покамстъ засвтло поплывемъ къ этому ковчегу.

И Скорый-Гэрри, описывая діагональную линію, направилъ свой челнокъ къ юго-востоку. Въ этомъ направленіи они были на разстояніи одной мили отъ берега. Черезъ нсколько минутъ, они услышали легкій шумъ, и оглянувшись назадъ, увидли, какъ лань выходила изъ воды на берегъ, пробираясь къ тому мсту, откуда появилась сначала. Благородное животное стряхнуло воду съ своихъ боковъ, взглянуло на деревья и углубилось въ густой кустарникъ.

— Бдное твореніе уходитъ съ благодарностью въ сердц, сказалъ Натанаэль: — природа, безъ-сомннія, говоритъ ему, что оно избавилось отъ великой опасности. Ты въ свою очередь, Гэрри Марчъ, долженъ благодарить Бога, что у тебя на этотъ разъ глазъ былъ не такъ вренъ и рука не такъ тверда, потому-что мы вовсе не нуждались въ этой невинной твари.

— До моего глаза и до моей руки, я думаю, нтъ теб никакого дла, возразилъ Гэрри, вспыхнувъ отъ досады.— Делоэры прозвали тебя Непромахомъ, и ты, я очень врю, отлично стрляешь въ оленей, но желалъ бы я поставить тебя лицомъ-къ-лицу съ какимъ-нибудь Мингомъ, который, такъ же какъ и ты, вооруженъ карабиномъ. Тогда можно бы что-нибудь сказать насчетъ твердости твоей руки и врности глаза. Убить четвероногое животное не значитъ еще отличиться какимъ-нибудь подвигомъ, но положить на мст дикаря, по-моему, геройскій подвигъ. Мой глазъ вренъ, другъ Натанаэль, и рука моя не дрожитъ, но если теперь пуля не дошла по своему назначенію, это произошло отъ-того, что животное вдругъ остановилось на мст, тогда-какъ, по моему разсчету, ему слдовало продолжать свой путь.

— Отъ-чего бы то ни произошло, Гэрри Марчъ, я очень-радъ, что ты промахнулся. Что жь касается до меня, то я не стыжусь, что у меня не достанетъ духа стрлять на своего собрата съ такимъ же хладнокровіемъ, какъ на оленя.

— Кто жь теб говоритъ о твоихъ собратьяхъ? Рчь идетъ о какомъ-нибудь Индійц, который недалеко ушелъ отъ четвероногихъ.

— Краснокожіе такіе же люди, какъ и мы, Гэрри Марчъ. У нихъ свои обряды и своя религія, это правда, но человкъ будетъ судимъ по своимъ дйствіямъ, а не по цвту кожи.

— Ты говоришь точь-въ-точь какъ миссіонеры, но поврь, что тебя не станутъ слушать въ этой стран, куда, къ нашему благополучію, еще не притащились моравскіе братья съ своимъ скучнымъ бредомъ. Я въ свою очередь скажу теб, что кожа для человка значитъ все, иначе какъ бы стали отличать одно племя отъ другаго? Вдь ты по кож, разумется, отличаешь медвдя отъ свиньи, и срую блку отъ черной.

— Однакожь об он, и блая и срая, все же блки.

— Кто противъ этого споритъ? но ты не станешь утверждать, что краснокожій и блолицый — оба Индійцы.

— Конечно нтъ, но я всегда скажу, что оба они — люди, различныхъ породъ и различныхъ цвтовъ, съ различными обыкновеніями и преданіями, но все же люди съ разумною душою, и каждый изъ нихъ посл смерти будетъ отвчать за поступки въ этой жизни.

— Ты ребенокъ, Натанаэль, забавный ребенокъ, и хитрые миссіонеры вмст съ Делоэрами загромоздили твою голову странными понятіями. Считай, если угодно, краснокожихъ своими братьями, но на мои глаза они зври, ни больше, ни меньше, и только одну хитрость природа удлила имъ изъ всхъ человческихъ свойствъ. Хитрости въ нихъ очень-много, это правда, пр лисица и медвдь въ этомъ отношеніи не хуже ихъ. Я постарше тебя, Натанаэль, и слишкомъ-долго жилъ въ этихъ лсахъ: не теб меня учить, что такое Индіецъ, и чмъ отличается одна порода отъ другой. Если хочешь прослыть дикаремъ, стоитъ только теб объ этомъ заикнуться, и мы увидимъ, какой пріемъ сдлаетъ теб Юдиь Гуттеръ. Однакожь, вотъ рка, которую мы такъ долго искали. Видишь, какъ она запряталась подъ деревья и кустарники: можно подумать, что все это скоре загромождаетъ, чмъ облегчаетъ истокъ воды изъ озера.

Скорый-Гэрри недурно описалъ это мсто. Въ-самомъ-дл, рка представляла глазамъ какую-то засаду, образовавшуюся изъ кустарниковъ и деревъ. Оба берега отстояли одинъ отъ другаго футовъ на сотню, правда западной сторон это пространство. загромождалось по-крайней-мр на половину. Отъ множества кустарниковъ, пригнутыхъ къ водъ, и отъ сосенъ, подымавшихъ свои верхушки на подобіе колокольныхъ щпицовъ, глазъ, даже на ближайшемъ разстояніи, никакъ не могъ замтить отверстія, черезъ которое протекала вода изъ Глиммергласа. Словомъ, не было видно никакихъ слдовъ рки, и лсъ повсюду представлялъ однообразный, безконечный коверъ изъ листьевъ. Челнокъ, между-тмъ, подвигаясь медленно, вошелъ подъ арку изъ древесныхъ втвей. Нисколько минутъ путешественники, окруженные мракомъ, не говорили ни слова.

— Эту засаду образовала сама природа, сказалъ наконецъ Гэрри въ-полголоса, какъ-будто чувствуя, что это мсто посвящено молчанію и бдительности.— Я теперь убжденъ, что старикъ Томъ заслъ гд-нибудь недалеко отсюда. Продемъ еще саженъ десятокъ, и мы наврное наткнемся на его гнздо.

— Но какимъ образомъ могъ пробраться сюда его ковчегъ? съ недоврчивостію спросилъ Натанаэль.— Здсь едва достаетъ мста и для нашей байдарки.

Гэрри улыбнулся этой мысли, и не безъ основанія. Пробравшись черезъ бахраму кустарниковъ, разстилавшуюся по закраинамъ озера, пріятели очутились на гладкой поверхности воды, протекавшей подъ лиственнымъ балдахиномъ, для котораго старыя деревья служили колоннами. Здсь вдругъ образовался свободный проходъ футовъ на двадцать въ ширину, и зрніе могло ясно различать предметы на далекое пространство. Подвигаясь впередъ медленно и осторожно, путешественники тщательно наблюдали вс извороты рки, которыхъ оказалось довольно-много на пространств нсколькихъ сотенъ ярдовъ. При одномъ изъ такихъ поворотовъ, Гэрри вдругъ остановилъ лодку, и ухватился за втвь, какъ-будто нечаянная мысль поразила его. Дирслэйеръ въ свою очередь машинально взялся за карабинъ.

— Вотъ гд онъ, этотъ старый плутъ, сказалъ Гэрри тихимъ голосомъ, указывая пальцемъ впередъ и стараясь не длать никакого шуму.— Я такъ и думалъ. Видишь, какъ онъ гомозится по колно въ грязи и перестанавливаетъ свои сти? Но гд же, чортъ побери, его проклятый ковчегъ? Я готовъ прозакладывать вс свои кожи, если онъ не въ этомъ же мст. Разумется, Юдиь ни за что не согласится пачкать свои прелестныя ножки въ этой черной грязи. Скоре кокетка сидитъ гд-нибудь на берегу ручья, убираетъ свои волосы и запасается на всякій случай презрніемъ къ бднымъ мужчинамъ.

— Ты слишкомъ-строго судишь молодыхъ двушекъ, Гэрри, сказалъ Натанаэль.— Зачмъ безпрестанно думать о ихъ недостаткахъ, выпуская изъ виду совершенства, недоступныя для нашего брата? Я убжденъ, что Юдиь далеко не такъ презираетъ нашъ полъ, какъ мерещится теб, и вроятно теперь она гд-нибудь и какъ-нибудь помогаетъ своему отцу.

— Очень-пріятно слышать истину изъ устъ мужчины, хотя бы только одинъ разъ въ жизни, вскричалъ пріятный женскій голосокъ такъ близко отъ лодки, что путешественники вздрогнули.— Что касается до васъ, господинъ Марчъ, правдивыя слова совсмъ не идутъ къ вашему горлу, и я въ этомъ отношеніи не имю на васъ никакой надежды. При всемъ томъ, я очень рада, что съ вами не постыдился путешествовать человкъ, который такъ хорошо уметъ цнить бдныхъ женщинъ. Теперь ваше общество гораздо лучше, чмъ прежде.

Едва были произнесены эти слова, какъ прекрасная молодая женщина выставила свою голову черезъ отверстіе между листьями въ такомъ близкомъ разстояніи, что Натанаэль могъ бы дотронуться до нея своимъ весломъ. Она бросила суровый взглядъ на Гэрри и поблагодарила ласковой улыбкой его товарища, при чемъ нельзя было не замтить, что ея подвижная физіономія способна принимать въ короткое время самые разнообразные оттнки.

Минутное изслдованіе объяснило все дло. Байдарка нашихъ путешественниковъ совершенно-незамтнымъ для нихъ образомъ почти наткнулась на самый ковчегъ, который тщательно былъ скрытъ за втвями деревъ, склонившихся съ берега. Молодой двушк стоило только отодвинуть листья отъ окна, чтобы обратить свою рчь къ путешественникамъ, которые были прямо передъ ея глазами.

IV.

Плывучій домикъ Тома Гуттера, или ковчегъ, какъ обыкновенно называли его, былъ построенъ очень-просто. Нижняя часть его, плававшая на вод, образовалась изъ большаго плоскаго парома, среди котораго возвышалось зданіе, занимавшее всю ширину и около двухъ третей длины всего парома. По наружному виду зданіе походило на замокъ, хотя деревья, употребленныя на его постройку, были сравнительно довольно хрупки, представляя толщины не боле, сколько нужно для огражденія отъ пуль. Доски для парома подобраны были съ большимъ искусствомъ, и онъ былъ чрезвычайно легокъ, такъ что для управленія не требовалось ни особой ловкости, ни особаго труда, чмъ на обыкновенномъ судн. Каюта раздлялась на дв комнаты: въ одной семейство обдало и спалъ старикъ, другая была назначена для двицъ. Кушанье приготовлялось подъ открытымъ небомъ, на краю парома.

Легко понять, отъ-чего Скорый-Гэрри назвалъ эту рку засадой. Во многихъ частяхъ озера и рки, кустарники и деревья склоняли свои втви надъ самымъ уровнемъ воды, простираясь по горизонтальной линіи почти на двадцать футовъ. При значительной глубин подл крутыхъ береговъ, Гуттеръ безъ всякаго труда подвелъ свой ковчегъ подъ одно изъ этихъ природныхъ укрпленій, и сталъ на якор въ такомъ мст, гд, по его мннію, безопасно можно было укрыться отъ постороннихъ глазъ. Читатель видлъ, что этотъ пріютъ въ-самомъ-дл былъ очень надеженъ: онъ обманулъ двухъ человкъ, привыкшихъ къ лсамъ, и притомъ почти наврное разсчитывавшихъ на существованіе его въ этомъ пункт: странность, совершенно понятная для людей, знакомыхъ съ могучею растительностью двственныхъ американскихъ лсовъ.

Открытіе ковчега произвело не одинаковое дйствіе на обоихъ путешественниковъ. Бросивъ байдарку, Скорый-Гэрри немедленно вскочилъ на паромъ, и черезъ минуту завязался у него одушевленный разговоръ съ Юдиью: онъ защищался, оправдывался, шутилъ, смялся, и казалось совершенно забылъ обо всемъ на свт въ присутствіи прекрасной двушки. Совсмъ не такъ поступалъ Дирслэйеръ. Взобравшись на ковчегъ медленно и осторожно, онъ принялся съ напряженнымъ любопытствомъ осматривать его фигуру и вс подробности. Отъ его вниманія не ускользнуло даже размщеніе втвей, и въ короткое время онъ въ совершенств узналъ вс тайны этого оригинальнаго зданія. Затмъ, пройдя первую комнату, гд сидла Юдиь съ его товарищемъ, онъ отворилъ вторую, и увидлъ подъ окномъ Гэтти Гуттеръ, сидвшую за работой.

Такъ-какъ его изслдованія были теперь кончены, то онъ бросилъ свои карабинъ и, остановись подл пушки, принялся смотрть на двушку съ видимымъ участіемъ, зная напередъ изъ разсказовъ своего пріятеля, что природа лишила ее обыкновенной доли человческихъ способностей. Наружность ея не представляла ничего особенно-замчательнаго, и нельзя было въ строгомъ смысл назвать ее идіоткой: ея умъ, сравнительно-слабый съ искусственными проявленіями человческой природы, сохранялъ, однакожь, свою природную простоту и врожденную любовь къ истин. При малйшемъ сближеніи съ нею не трудно было замтить, что чувство добра представлялось въ ней инстинктомъ, и отвращеніе отъ всего дурнаго было до такой степени характеристической чертою ея природы, что она какъ-будто окружена была атмосферой чистой невинности. Черты ея лица были довольно пріятны, и въ общей совокупности она казалась слабою копіею своей сестры. Ея щеки рдко покрывались румянцемъ, потому-что простой ея умъ никогда не представлялъ образовъ, способныхъ взволновать кровь. Природа и образъ жизни сдлали изъ нея невинное созданіе, безъ хитростей, безъ притворства, а провидніе окружило ее ореоломъ нравственнаго свта, удалявшимъ отъ нея самый призракъ порока.

— Васъ зовутъ Гетти Гуттеръ, сказалъ Дирслэйеръ ласковымъ тономъ.— Скорый-Гэрри мн говорилъ о васъ, и я знаю, что ваше имя — Гетти.

— Ваша правда, я Гетти Гуттеръ, сестра Юдии и младшая дочь Томаса Гуттера, отвчала двушка пріятнымъ голосомъ.

— Въ такомъ случа, я знаю вашу исторію. Скорый-Гэрри разсказалъ мн всё, потому-что онъ не иметъ обыкновенія скрывать чужихъ длъ. Вы проводите большую часть вашей жизни на озер?

— Да. Моя мать умерла, батюшка занимается своимъ ремесломъ, а Юдиь и я остаемся дома. Какъ васъ зовутъ?

— На этотъ вопросъ не совсмъ легко отвчать. При всей своей молодости, Гетти, я износилъ гораздо больше именъ, чмъ какой-нибудь изъ великихъ начальниковъ всей Америки.

— Но всё же есть у васъ имя? Бросая одно, вы, конечно, съ честію принимаете другое.

— Надюсь, что такъ. Имена приходились мн не даромъ, и я думаю, настоящее имя недолго останется за мной. Делоэры рдко вспадаютъ на дйствительное имя, свойственное человку, пока онъ не обнаружитъ своего истиннаго характера въ совт или на воин. Моя очередь еще не пришла. Во-первыхъ, я не имю права засдать въ ихъ совтахъ, потому-что я не краснокожій, а во-вторыхъ, на моемъ вку теперь только первая война, и непріятель еще не забирался въ эту колонію.

— Разскажите мн ваши имена, повторила Геттй съ наивнымъ видомъ:— и я, можетъ-быть, скажу, кто вы такой.

— Не думаю. Люди часто обманываются при оцнк характера своихъ собратій и нердко даютъ имъ имена, которыхъ они вовсе не заслуживаютъ.

— Разскажите мн ваши имена, вскричала съ запальчивостію двушка, придавая очевидную важность этому обстоятельству.— Я хочу знать, какъ о васъ думать.

— Извольте, если вы непремнно этого хотите. Прежде всего, я христіанинъ, и принадлежу къ пород блыхъ людей, точно такъ же, какъ и вы. Мой отецъ имлъ фамилію, которая перешла къ нему по наслдству, и онъ передалъ ее мн. Эта фамилія — Бемпо. При крещеніи къ ней придали имя Натанаэль, которое, для краткости, часто произносятъ — Натти.

— Ахъ, какъ это хорошо — Натти и Гетти! вскричала молодая двушка, отрывая глаза отъ работы и съ улыбкой всматриваясь въ своего собесдника.— Вы Натти, а я Гетти, хотя васъ зовутъ Бемпо, а меня Гуттеръ. Какъ вы думаете: вдь Гуттеръ гораздо пріятне Бемпо: не правда ли?

— У каждаго свой вкусъ. Бемпо звучитъ не такъ хорошо, я согласенъ, но мой ддъ и отецъ довольствовались этой фамиліей всю свою жизнь. Я, однакожь, носилъ ее недолго: Делоэрамъ показалось, что я никогда не лгу, и потому они назвали меня: Правдивый.

— Это очень-хорошее имя, вскричала Гетти съ живостію и положительнымъ тономъ.— Не говорите же, что нтъ правды въ именахъ.

— Я и не говорю этого. Ложь дйствительно ненавистна для меня, какъ и для многихъ другихъ людей. Черезъ нсколько времени, Делоэры нашли, что у меня проворныя ноги, и потому назвали меня: Голубь.

— Чудесное имя, сказала Гетти.— Голубь прехорошенькая птица.

— Вс вещи, созданныя Богомъ, хороши въ своемъ род, моя милая, только человкъ слишкомъ-часто портитъ ихъ своимъ прикосновеніемъ. Потомъ, когда я началъ заниматься охотой, Делоэры увидли, что я отъискиваю дичь слишкомъ-скоро и гораздо-врне многихъ своихъ сверстниковъ. Они прозвали меня Вислоухимъ (Lapeared), потому-что, какъ говорили они, у меня собачьё чутье.

— Вотъ это нехорошо, очень-нехорошо, и я надюсь, вы недолго носили это имя.

— Недолго. Когда я сдлался довольно богатъ и обзавелся своимъ карабиномъ, Делоэры увидли, что я способенъ своймъ искусствомъ доставлять въ ихъ хижины гораздо больше дичи, нежели сколько нужно для нихъ. Они назвали меня Дирслэйеромъ или Непромахомъ, такъ-какъ я не даю промаха, когда стрляю въ оленей. Это имя я ношу до-сихъ-поръ, и горжусь имъ, хотя нкоторые полагаютъ, что для мужчины гораздо-приличне сдирать кожу съ человчьихъ череповъ, нежели стрлять въ оленей.

— Я этого никакъ не думаю, Дирслэйеръ, простодушно замтила Гэтти.— Юдиь очень любитъ военныхъ съ ихъ мундирами и перьями на голов, но все это ни-по-чемъ для меня. Юдиь говоритъ, что офицеры великіе люди, что они красавцы и умютъ отлично говорить, я, напротивъ, вся дрожу, когда ихъ вижу. Ваше ремесло мн больше нравится, и я нахожу, что ваше послднее имя гораздо-пріятне, чмъ Натти Бемпо.

— Это очень естественно въ молодой двушк съ вашимъ характеромъ, и я этого ожидалъ. Мн говорилц, что сестрица ваша рдкая красавица, и потому, разумется, ей пріятно, когда удивляются ея красот.

— Разв вы никогда не видали Юдии? съ живостію вскричала Гетти.— О! ступайте къ ней, ступайте скоре. Ей даже не всегда нравится общество Скораго-Гэрри, хотя онъ мужчина, а она женщина.

Блдныя щеки молодой двушки немного оживились, и глазъ ея, обыкновенно-ясный и спокойный, засверкалъ неестественнымъ блескомъ. Дирслэйеръ понялъ ея тайныя мысли, и, склонивъ голову, медленно вышелъ изъ комнаты.

Почти въ одно время съ Дирслэйеромъ, въ другой комнат, гд сидли Юдиь и Скорый-Гэрри, появился и владлецъ ковчега, Томасъ Гуттеръ или Томъ-Плывучій, какъ обыкновенно называли его охотники, знакомые съ привычками загадочнаго старика. Казалось, онъ съ перваго взгляда узналъ байдарку Гэрри, и не обнаружилъ ни малйшаго изумленія, когда увидлъ ее на паром.

— Я ожидалъ тебя еще на прошлой недл, сказалъ онъ, обращаясь къ Гэрри.— Сюда дошелъ слухъ, что между колоніей и Канадой опять идетъ перепалка, а я заслъ между этими горами одинъ, какъ байбакъ. На одн свои руки плохая надежда.

— Очень понимаю безпокойство отца, у котораго дв хорошенькія дочки, какъ Юдиь и Гетти, отвчалъ Генрихъ Марчъ полушутливымъ тономъ.

— Однакожь, ты, въ теперешнее время, когда канадскіе дикари начинаютъ рыскать по всмъ сторонамъ, пріхалъ сюда не одинъ, сказалъ Гуттеръ, бросая недоврчивый взглядъ на Дирслэйера.

— Тутъ бды нтъ никакой, Томасъ Гуттеръ. Въ дорог пригодится и дурной товарищъ, а этотъ молодой человкъ славный малый, могу тебя уврить. Это Дирслэйеръ, извстный охотникъ между Делоэрами и честный христіанинъ, получившій такое же воспитаніе, какъ ты и я. Онъ отлично стрляетъ оленей, и мы не насидимся съ нимъ безъ хлба въ этой сторон.

— Добро пожаловать, молодой человкъ, проговорилъ Томъ, протягивая Дирслэйеру свою костлявую руку.— Въ ныншнее время, каждый блый внушаетъ довріе, и я надюсь, при случа, найдти въ васъ подмогу. Дти иной разъ могутъ разнжить самое твердое сердце, и я боюсь за своихъ дочерей гораздо больше, чмъ за вс свои права на эти мста.

— Это очень-естественно, сказалъ Гэрри.— Мы съ тобой, Дирслэйеръ, еще не испытали этого чувства, но я очень понимаю его. Будь у насъ дочери, мы, безъ сомннія, имли бы такія же опасенія, и я уважаю человка, который не стыдится этого признанія. Ну, старикъ, съ этой минуты я объявляю себя защитникомъ Юдии, а Дирслэйеръ будетъ покровительствовать Гетти.

— Очень-благодарна вамъ, господинъ Марчъ, отвчала прекрасная Юдиь гармоническимъ голосомъ и на чистомъ англійскомъ язык.— Знайте, однакожь, что Юдиь Гуттеръ можетъ защищать себя сама, и ни мало не нуждается въ помощи какого-нибудь бродяги. Если нужно будетъ столкнуться съ дикими, выходите съ моимъ отцомъ на вольный воздухъ, вмсто того, чтобъ запираться въ четырехъ стнахъ подъ предлогомъ защиты слабыхъ женщинъ, и…

— Юдиь! Укороти свой языкъ, и выслушай, въ чемъ дло. Дикіе уже на берегу озера, и неизвстно въ какой сторон. Можетъ-быть, они отъ насъ въ нсколькихъ шагахъ.

— Если это правда, Томъ, съ безпокойствомъ сказалъ Гэрри:— твой ковчегъ въ довольно-жалкомъ положеніи. Онъ скрытъ недурно, если могли обмануться мы съ Дирслэйеромъ, но Индіецъ, который охотится за волосами съ человческаго черепа, отъищетъ его непремнно.

— Я то же думаю, молодой человкъ, и признаюсь откровенно, въ эту минуту я желалъ бы скоре быть во всякомъ другомъ мст, чмъ въ этой засад. Скрываться здсь очень-удобно, это правда, но не будетъ никакого спасенія, если дикари откроютъ убжище. Теперь они очень-недалеко отъ насъ, и трудность состоитъ въ томъ, какъ выкарабкаться изъ этой рки, чтобъ съ берега не перестрляли насъ всхъ какъ оленей.

— Уврены ли вы, господинъ Гуттеръ, что краснокожіе, которыхъ вы такъ боитесь, точно изъ Канады? спросилъ Дирслэйеръ скромнымъ, но серьёзнымъ тономъ.— Если вы ихъ видли, не можете ли сказать, какъ расписано ихъ тло.

— Я не видалъ еще никого, но наврно знаю, что они слоняются въ окрестностяхъ. Спустившись по рк на милю отсюда, я замтилъ на углу одного болота человчій слдъ, обращенный къ сверу. По размру ноги и по углубленію въ ней большаго пальца, я тотчасъ же догадался, что это долженъ быть слдъ Индійца, и немного погодя отъискалъ старый его мокассинъ (обувь изъ звриной кожи), брошенный въ грязь. Я очень-хорошо замтилъ мсто, гд онъ остановился, чтобъ перемнить свою обувь.

— Изъ этого еще вовсе нельзя видть, чтобъ краснокожій имлъ враждебное намреніе, сказалъ Дирслэйеръ, качая головой:— опытный солдатъ могъ бы зарыть, сжечь, или бросить въ рку свою изношенную обувь, не обличая своего путешествія, и я увренъ, что слдъ, на который вы напали, принадлежитъ мирному Индійцу. Я пріхалъ сюда повидаться съ однимъ молодымъ индійскимъ начальникомъ, и онъ долженъ меня ждать около того мста, на которое вы указали. Не мудрено, что на его-то сддъ ъы и напали.

— Гэрри, я надюсь, что ты хорошо знаешь этого молодаго человка, который назначаетъ свиданія съ дикими въ такомъ мст, гд онъ никогда не, былъ прежде? спросилъ Гуттеръ подозрительнымъ тономъ.— Измна считается добродтелью у Индійцевъ, а блые слишкомъ-скоро освоиваюгся съ ихъ обычаями, какъ только поживутъ между ними.

— Справедливо, старикъ, совершенно-справедливо, но только это вовсе не идетъ къ моему пріятелю. Дирслэйеръ откровенный молодой человкъ и неспособенъ къ обманамъ. Я ручаюсь за его честность, хотя не имю никакихъ доказательствъ его храбрости.

— Я желалъ бы знать, чего ему надобно въ этой стран.

— Это скоро будетъ объяснено, господинъ Гуттеръ, отвчалъ молодой охотникъ спокойнымъ тономъ человка, котораго ни въ чемъ не упрекаетъ совсть: — отецъ двухъ дочерей, владлецъ озера, иметъ полное право освдомляться, зачмъ кто прізжаетъ въ эти мста. Это все равно, еслибъ колонія вздумала спросить, зачмъ Французы размножаютъ свои полки на пограничной линіи.

— Если вы такъ думаете, любезный другъ, потрудитесь разсказать вашу исторію безъ всякихъ предисловій.

— Дло вотъ въ чемъ, Томасъ Гуттеръ. Я еще очень-молодъ, и не усплъ до-сихъ-поръ показать своей опытности въ военномъ дл, но когда прислали къ Делоэрамъ обнаженную скиру, объявляя такимъ-образомъ наступленіе войны, они поручили мн отправиться къ людямъ моего цвта, и подробно развдать о настоящемъ положеніи вещей. Я исполнилъ это порученіе, и по окончаніи своихъ переговоровъ съ блыми начальниками встртилъ на возвратномъ пути на берегахъ Скогари королевскаго офицера съ деньгами для пересылки нкоторымъ союзнымъ племенамъ, живущимъ дале къ юго-востоку. Въ этомъ видли благопріятный случай для Чингачгука, еще не успвшаго помрить съ непріятелями своихъ силъ, и вмст для меня, который также не отличался на поприщ войны. Поэтому, одинъ старый Делоэръ присовтовалъ намъ встртиться и переговорить подл утеса на краю этого озера. Не скрою, есть у Чингачгука и другая цль свиданія, но это его частный секретъ, который нимало не касается до васъ, и конечно вы не потребуете, чтобъ я безъ всякой нужды обнаруживалъ чужія тайны.

— Держу пари, что дло идетъ о какой-нибудь молоденькой женщин, вскричала Юдиь, улыбаясь и красня при этой догадк.— Если сюда не замшалась охота или война, такъ, значитъ, молодой индійскій начальникъ влюбленъ: это ясне солнца

— Можетъ-быть да, а можетъ-быть и нтъ. Я не скажу ничего ни въ защиту, ни въ опроверженіе догадки, которая, натурально, весьма-легко можетъ запасть въ голову молодой двушки, Проникнутой нжнымъ чувствомъ. Завтра поутру за часъ до захожденія солнца мы должны встртиться съ Чингачгукомъ подл утеса, и потомъ вмст продолжать нашъ общій путь, не затрогивая никого, кром королевскихъ враговъ, которые теперь на законномъ основаніи сдлались и нашими врагами. Скораго-Гэрри я давно зналъ, потому-что онъ не разъ ставилъ свои капканы на земл Делоэровъ, встртившись съ нимъ на берегахъ Скогари, когда онъ собирался на свои обыкновенные въ лтнее время поиски, мы ршились идти вмст не столько изъ опасенія, сколько для сокращенія нашей общей дороги. Впрочемъ, объ этомъ онъ и самъ говорилъ вамъ.

— Такъ вы полагаете, что замченный мною слдъ принадлежитъ вашему другу, который въ такомъ случа явился на мсто свиданія раньше условленнаго срока?

— Да, я такъ думаю. Можетъ-быть, я ошибаюсь, а можетъ и нтъ. Еслибъ увидть найденный вами мокассинъ, я бы въ минуту сказалъ, кому онъ принадлежитъ: Делоэру или нтъ.

— Извольте, Богъ онъ, вскричала Юдиь, уже сбгавшая за нимъ въ лодку.— Говорите, другъ его носилъ или недругъ. Вы честный человкъ, и я совершенно врю вашимъ словамъ, что бы ни думалъ объ этомъ отецъ.

— Это очень на тебя похоже, Юдиь, сказалъ старикъ Томъ.— Я безпрестанно боюсь враговъ, а у тебя на ум только друзья. Хорошо, молодой человкъ, говорите: что вы думаете объ этомъ мокассип?

— Онъ сдланъ не такъ, какъ у Делоэровъ, отвчалъ Дирслэйсръ, внимательно осмотрвъ эту изношенную и брошенную обувь.— Я еще слишкомъ-молодъ и неопытенъ въ военныхъ длахъ, но мн кажется, что этотъ мокассинъ шелъ отъ свера изъ-за большихъ озеръ.

— Въ такомъ случа, мы не должны здсь оставаться ни минуты, сказалъ Гуттеръ съ крайнимъ безпокойствомъ, какъ-будто скрытый непріятель уже заслъ на берегу недалеко отъ его ковчега.— До сумерекъ одинъ только часъ, и въ темнот нельзя отсюда выбраться, не длая шума. Слышали вы за пол-часа предъ этимъ эхо отъ ружейнаго выстрла?

— Вдь это я выстрлилъ, чортъ меня побери! отвчалъ Скорый-Гэрри, понявшій теперь свою неосторожность.

— Дурно, молодой человкъ, очень-дурно. Выстрлъ можетъ возбудить подозрніе Индійцевъ, и они легко откроютъ наше убжище. Никогда не должно стрлять въ военное время безъ всякой нужды.

— Это говорилъ я и прежде своему товарищу, но онъ слишкомъ-упрямъ и не слушаетъ постороннихъ совтовъ, сказалъ Дирслэйеръ.— Однакожь, зачмъ намъ перемнять эту позицію, господинъ Гуттеръ? Здсь мы, кажется, довольно-безопасны, и въ случа нужды могли бы защищаться изъ этой каюты. Я знаю сраженія только по преданію, но мн кажется, что изъ-за этой крпости можно обратить въ бгство дюжины дв Минговъ.

— Это и видно, молодой человкъ, что вы знаете сраженія только по преданію. Видали ли вы когда-нибудь скатерть воды пошире той, черезъ которую сейчасъ прозжали съ вашимъ товарищемъ?

— Нтъ.

— Такъ я объясню вамъ невыгоды нашей позиціи въ этомъ захолустьи. Здсь, видите ли, дикимъ нтъ никакой трудности узнать, на какой пунктъ направлять свои пули, и безразсудно, если мы будемъ думать, что ни одна изъ нихъ не проберется черезъ трещины нашего судна. Мы, напротивъ, принуждены будемъ стрлять наудачу во вс эти деревья. Съ другой стороны, здсь ничто не спасетъ насъ отъ пожара, потому-что всего легче запалить кору этой кровли. Притомъ, очень-немудрено, что дикіе, въ мое отсутствіе, проберутся въ мой замокъ, разграбятъ его, опустошатъ, разорятъ въ конецъ. Но какъ-скоро мы проберемся на озеро, непріятели должны будутъ аттаковать насъ не иначе, какъ на лодкахъ или на своихъ паромахъ, и тогда мы совершенно сравняемся съ ними. Защищаясь съ ковчега, мы отстоимъ нашъ замокъ. Понимаете вы эти соображенія, молодой человкъ?

— Какъ не понимать: вы совершенно-правы, господинъ Гуттеръ.

— Нечего, стало-быть, и распространяться, дядюшка Томъ, съ живостію вскричалъ Гэрри.— Чмъ скоре съ мста, тмъ лучше. Маршъ за дло. Можетъ-быть, еще до ночи намъ удастся запастися индійскими волосами.

Посл кратковременнаго совщанія начались серьёзныя приготовленія къ трудной переправ. Прежде всего развязали веревки, которыми ковчегъ прикрплялся къ деревьямъ на берегу и потомъ, посредствомъ бичевокъ, мало-по-малу вытащили его изъ-за кустарниковъ на гладкую поверхность воды. При этомъ не было произведено ни малйшаго шума, ни малйшаго шороха, потому-что старикъ Гуттеръ принялъ вс возможныя предосторожности. Затмъ, когда вс трое перебрались съ берега на бордъ ковчега, Гуттеръ и Скорый-Гэрри взялись за весла, а Дирслэйеръ сталъ на караул, посматривая во вс стороны. Послдняя предосторожность была очень-кстати. Когда подъхали они почти къ самому устью Сускеганнаха, Дирслэйеръ увидлъ на западномъ берегу такое зрлище, которое могло напугать и опытнаго воина. На огромное дерево, наклонившееся къ вод въ форм полу-круга, уже вскарабкались шесть Индійцевъ съ очевиднымъ намреніемъ броситься на каюту ковчега, какъ скоро онъ поравняется съ этимъ мстомъ. Дирслэйеръ замтилъ ихъ въ ту самую минуту, когда уже одинъ, придерживаясь за втви, выжидалъ за собою мгновенія, чтобы соскочить, и увлечь остальныхъ товарищей.

— Живе, Гэрри, живе! вскричалъ онъ.— Дло идетъ о жизни. Гребите изо всей мочи!

Пораженные этимъ необыкновенымъ крикомъ, Гуттеръ и Марчъ удвоили свои усилія, и съ быстротою стрлы промчались мимо роковаго дерева, какъ-будто заране зная опасность, которая имъ угрожала на этомъ пункт. Замтивъ, что ихъ открыли, Индійцы испустили пронзительный военный крикъ, и опрометью одинъ за другимъ побросались съ дерева, надясь попасть на кровлю плывучаго дома, но вмсто этого вс попадали въ воду на большемъ или меньшемъ разстояніи отъ ковчега. Одинъ только ихъ начальникъ, бывшій впереди и вооруженный съ ногъ до головы, очутился на борт плывучаго дома, но прежде, чмъ усплъ онъ прійдти въ себя, смлая Юдиь, выбжавъ изъ каюты, мгновенно столкнула его въ воду. Ея щеки горли, глаза пылали необыкновеннымъ блескомъ, и въ этомъ неестественномъ состояніи она отнюдь не могла сообразить всей безразсудности своего отчаяннаго героизма. Все это было дломъ одного мгновенія и когда героиня снова превратилась въ слабую женщину, Натанаэль взялъ ее на руки и поспшно отнесъ въ каюту. Въ эту минуту по всему лсу раздались ужасные крики, и ружейныя пули облпили стны каюты. Но еще нсколько мгновеній, и ковчегъ, подвигаемый впередъ могучими руками, выплылъ на открытое озеро, гд уже не было никакой опасности. Дикіе съ отчаяніемъ увидли безполезность своихъ покушеній, и мало-по-малу прекратили ружейные залпы.

V.

Началось совщаніе на передней части парома въ присутствіи Юдии и Гетти. Непріятель уже не могъ подкрасться невзначай, но было достоврно извстно, что Индійцы, разсянные толпами по берегу озера, воспользуются всми возможными средствами для истребленія ковчега и замка. Молодыя и неопытныя двушки, увренныя въ сметливости отца, не обнаруживали слишкомъ-большаго безпокойства, но старикъ Гуттеръ лучше всхъ понималъ опасность, особенно, если двумъ товарищамъ вздумается его оставить на произволъ судьбы, что, натурально, могли они сдлать во всякое время. Эта мысль въ настоящую минуту не выходила изъ его головы.

— Нечего бояться, сказалъ онъ:— пока мы на озер.— Въ нашихъ рукахъ большія преимущества передъ непріятелемъ, кто бы онъ ни былъ. Здсь всего три лодки, кром твоей, Гэрри, и только я одинъ знаю, гд он скрыты. Ирокезъ можетъ искать ихъ тысячу лтъ, и разв чудомъ какимъ наткнется на дупло, куда он запрятаны.

— Не говорите этого, господинъ Гуттеръ, возразилъ Дирслэйеръ.— Чутье у краснокожихъ лучше всякой собаки, какъ скоро впереди ожидаетъ ихъ добыча, и я не знаю, какое дупло укроетъ отъ нихъ вашу лодку.

— Твоя правда, Дирслэйеръ, сказалъ Гэрри Марчъ:— и я очень-радъ, что моя байдарка безопасна подъ нашими руками. Завтра къ вечеру, по моимъ разсчетамъ, они непремнно отъищутъ лодки, если ихъ цль загнать тебя въ твое логовище, старикъ Томъ.

Гуттеръ не отвчалъ ничего. Онъ поперемнно смотрлъ то на озеро, то на небо, то на опушку лсовъ, какъ-будто хотлъ открыть въ нихъ какіе-нибудь знаки. Но ничто не обнаруживало возмутительныхъ слдовъ: деревья покоились въ глубокомъ сн, небо было чисто и на запад еще освщалось багровымъ свтомъ заходящаго солнца, озеро, повидимому, было еще спокойне въ этотъ торжественный часъ ночи. То была сцена, внушавшая человческимъ страстямъ священный покой. Посмотримъ, въ какой мр она производила это дйствіе на обитателей ковчега.

— Юдиь сказалъ старикъ Томъ, прекратившій свои наблюденія:— приготовь ужинъ для нашихъ друзей. Посл этой перепалки у нихъ долженъ быть отличный аппетитъ.

— Вовсе нтъ, дядя Гуттеръ, отвчалъ Марчъ: — мы сегодня за обдомъ порядкомъ набили свои желудки, и для меня на этотъ разъ общество Юдии пріятне всякаго ужина. Кто не будетъ любоваться ею въ этотъ прекрасный вечеръ?

— Природа не отказывается отъ своихъ правъ, и желудокъ требуетъ пищи, возразилъ старикъ.— Юдиь, займись приготовленіемъ ужина и уведи съ собой сестру. Мн надобно съ вами поговорить, друзья мои, продолжалъ онъ, когда двушки вошли въ каюту: — и я нарочно выслалъ дочерей. Вамъ извстно мое положеніе, и я хотлъ бы слышать ваше мнніе насчетъ нашихъ плановъ. Три раза горлъ мой домъ, построенный на земл, но выстроивъ этотъ замокъ и поселившись на вод, я считалъ себя безопаснымъ вплоть до настоящей минуты. Какъ вы объ этомъ думаете?

— По моему мннію, старикъ Томъ, въ настоящемъ случа угрожаетъ величайшая опасность и твоей жизни и всмъ твоимъ владніямъ, отвчалъ Гэрри, не видвшій никакой причины скрывать свой образъ мыслей.— Все твое имніе не стоитъ сегодня и половины того, что стоило вчера.

— Притомъ, у меня есть дти, прибавилъ старикъ вкрадчивымъ тономъ:— и вы сами видите, какъ хороши мои дочери. Это я могу сказать, несмотря на то, что я ихъ отецъ.

— Все можно сказать, почтенный старичина, особенно, если ножъ приставятъ къ горлу. У тебя дв дочери, говоришь ты, и одна изъ нихъ, это правда, не встртитъ себ соперницы во всхъ возможныхъ колоніяхъ. О другой можно сказать только то, что ее зовутъ Гетти Гуттеръ, и ничего больше. Такъ ли, старичина?

— Твоя дружба, Гэрри Марчъ, какъ я вижу, зависитъ отъ направленія втра, и товарищъ твой, безъ сомннія, придерживается такихъ же правилъ, отвчалъ старикъ Томъ съ гордымъ видомъ.— Пусть такъ! можете идти на вс четыре стороны! Провидніе защититъ стараго отца.

— Вы конечно ошибаетесь, господинъ Гуттеръ, если думаете, что Гэрри намренъ васъ оставить, простодушно замтилъ Дирслэйеръ: — ошибаетесь еще больше, если полагаете, что я послдую за нимъ, какъ скоро западетъ въ его голову мысль бросить на произволъ судьбы цлое семейство, поставленное въ затруднительное положеніе. Вы знаете, зачмъ я пришелъ: завтра будутъ окончены мои переговоры съ молодымъ Делоэромъ, и потомъ — вотъ вамъ моя рука и съ нею надежный карабинъ, который еще ни разу не давалъ промаха на звриной охот. Очень буду радъ, если принесетъ онъ такую же пользу и въ военное время.

— Стало-быть, я могу разсчитывать на вашу помощь, защищая своихъ дочерей?

— Очень можете, Томъ-Плывучій, если это имя принадлежитъ вамъ. Я стану защищать ихъ до послдней капли крови, какъ братъ защищаетъ свою сестру, мужъ жену, любовникъ возлюбленную своего сердца. Да, вы можете положиться на меня во всякомъ затруднительномъ случа, и то же, надюсь, скажетъ вамъ Скорый-Гэрри, если дорожитъ своею честью.

— Нтъ, нтъ, вскричала Юдиь, полуотворяя дверь:— Скорый-Гэрри столько же опрометчивъ на словахъ, какъ и на дл. Онъ взапуски бросится отъ нашего семейства, какъ скоро увидитъ опасность для своей смазливой фигуры. Ни старикъ Томасъ, ни его дочери не могутъ разсчитывать на легкомысленный и фальшивый характеръ Генриха Марча, но вс мы будемъ надяться на васъ, Дирслэйеръ, потому-что ваше честное лицо и добрая воля ручаются за искренность вашихъ словъ.

Однакожь въ ея словахъ было больше досады, чмъ искренности, и Марчъ не безъ внутренняго негодованія замтилъ въ ея глазахъ выраженіе ршительнаго презрнія, когда они обратились на него. Но въ одно мгновеніе ея физіономія измнилась, когда она бросила нжный и благодарный взглядъ на Дирслэйера. Все это ясно видлъ Генрихъ Марчъ.

— Оставь насъ, Юдиь, вскричалъ Гуттеръ строгимъ тономъ, прежде, чмъ молодые люди собрались отвчать: — можешь прійдти сюда съ ужиномъ, когда онъ будетъ готовъ. Видите ли, господа, ее избаловали глупой лестью крпостные офицеры, которые назжаютъ сюда по временамъ. Надюсь, Гэрри, ты не обратишь вниманія на ея ребяческую выходку.

— Что правда, то правда, дядя Томъ, отвчалъ Гэрри, раздосадованный замчаніями Юдии.— Эти молодые вертопрахи ршительно вскружили голову твоей дочери. Я просто не узнаю Юдии, и ея сестра начинаетъ мн нравиться гораздо больше, чмъ она.

— И прекрасно, молодой человкъ. Гетти, поврь мн, гораздо разсудительне своей сестры, и по моему мннію изъ нея выйдетъ самая врная, самая преданная жена.

— Конечно, дядя Томъ, врне Гетти не съискать жены въ цломъ мір, по насчетъ ея разсудительности можно еще поспорить, отвчалъ Гэрри улыбаясь.— Но объ этомъ рчь впереди. Теперь я очень-благодаренъ Дирслэйеру, что онъ принялъ трудъ отвчать за меня. Каковы бы ни были мои отношенія къ твоей старшей дочери, я не оставлю тебя, старикъ, можешь въ этомъ успокоиться.

Гуттеръ выслушалъ это общаніе съ видимымъ удовольствіемъ, котораго и не скрывалъ. Физическая сила такого человка, какъ Генрихъ Марчъ, уже извстный своею храбростію, была при настоящихъ обстоятельствахъ для него надежнымъ оплотомъ. За минуту до этого старикъ готовъ былъ оставаться только въ оборонительномъ положеніи, теперь же его мысли мгновенно перемнились, и онъ уже обдумывалъ планъ наступательной войны.

— Можно смотрть на вс предметы съ двухъ различныхъ сторонъ, началъ старикъ съ двусмысленной улыбкой:— и вроятно найдутся совстливые люди, которые сочтутъ не совсмъ благороднымъ проливать человческую кровь за деньги. Мн, однакожь, кажется, что если ужь заведено обыкновеніе убивать другъ друга на военной дорог, то ничто не мшаетъ къ волосамъ дикаря прибавить малую-толику звонкой благостыни. Что ты объ этомъ думаешь, Гэрри Марчъ?

— А то, что ты длаешь страшную ошибку, дядя Томъ, когда кровь дикарей называешь человческою кровью. По-моему, срзать кожу съ черепа Индійца то же, что окарнать уши собак или волку, и разумется, глупо въ томъ или другомъ случа отказываться отъ законнаго и заслуженнаго барыша. Блые, конечно, здсь не идутъ въ разсчетъ: они имютъ врожденное отвращеніе отъ сдиранія кожи, между-тмъ, Индійцы брютъ себ голову какъ-будто нарочно для ножа. На маковк у нихъ шутовской клочекъ волосъ, разумется, для того только, чтобъ удобне длать эту операцію.

— Вотъ это по-нашему, любезный Гэрри, отвчалъ старикъ, нескрывая своей радости.— Теперь мы раздлаемся по-свойски. Мы подготовимъ Индійцамъ такой праздникъ, какой имъ не мерещился и во сн. Вы, Дирслэйеръ, конечно, раздляете образъ мыслей вашего товарища. Деньги всегда деньги, будь он выручены за индійскій черепъ.

— Нтъ, я не имю никакого желанія сочувствовать этимъ мыслямъ. Я человкъ блый, и религія запрещаетъ мн издваться надъ моимъ собратомъ, какого бы цвта онъ ни былъ. Я стану защищать васъ, Томасъ Гуттеръ, на ковчег, въ замк, въ лсу, на лодк, во всякомъ мст, но никогда не измню внушеніямъ своего чувства, никогда не откажусь отъ законовъ, дарованныхъ провидніемъ для людей моей породы. Вы хотите денегъ за индійскіе трупы, идите куда вамъ угодно: я остаюсь здсь для защиты вашихъ дочерей. Сильный долженъ защищать слабаго: это въ порядк вещей, и мои руки къ вашимъ услугамъ.

— Скорый-Гэрри, воспользуйтесь этимъ урокомъ, сказалъ изъ другой комнаты кроткій, но одушевленный голосъ Юдии. Это доказывало, что она слышала весь разговоръ.

— Замолчишь ли ты, Юдиь? закричалъ отецъ гнвнымъ тономъ.— Ступай прочь: мы толкуемъ о вещахъ, которыя должны быть далеки отъ женскихъ ушей.

Впрочемъ, онъ не принялъ никакихъ мръ для удостовренія, послушалась ли его дочь, или нтъ. Онъ только понизилъ голосъ и продолжалъ такимъ образомъ:

— Молодой человкъ говоритъ правду, Гэрри, и мы можемъ ему доврить моихъ дочерей. Я думаю собственно вотъ о чемъ. На берегу озера теперь многочисленныя толпы дикарей, и между ними довольно женщинъ, хотя этого мн не хотлось сказать передъ своими дочерьми. Очень-вроятно, что это покамстъ ни больше, ни меньше, какъ стая охотниковъ, которые не слыхали еще ни о войн, ни о наградахъ за человческіе волоса, потому-что, видно по всему, они давно кочуютъ въ этихъ мстахъ.

— Въ такомъ случа, зачмъ же они хотли ни съ того ни съ сего отправить насъ на тотъ свтъ? сказалъ Гэрри.

— Наврно еще нельзя сказать, что въ этомъ состояло ихъ намреніе. Индійцы очень любятъ устроивать нечаянныя засады и длать фальшивыя тревоги, чтобъ позабавиться надъ испугомъ мнимыхъ плнниковъ: это въ ихъ характер. Они, безъ-сомннія, хотли нахлынуть на ковчегъ, какъ снгъ на голову, и предложить свои условія, но когда этотъ планъ не удался, они со злости начали стрлять, вотъ и все тутъ.

— Пожалуй и такъ, я согласенъ съ тобой, дядя Томъ. Въ-самомъ-дл, имъ не къ чему таскать за собою женщинъ въ военное время.

— Но охотники не расписываютъ тла разноцвтной краской, замтилъ Дирслэйеръ.— Это длается только въ случа войны, и Минги, которыхъ я видлъ, безъ сомннія гоняются не за оленями въ этомъ мст.

— Слышишь, дядя Томъ? вскричалъ Гэрри.— У Дирслэйера взглядъ поврне какого-нибудь стараго колониста, и если онъ говоритъ, что Индійцы расписаны военной краской, значитъ, это ясно какъ день.

— Ну, такъ, стало-быть, военный отрядъ наткнулся на толпу охотниковъ, и больше ничего. За нсколько дней курьеръ прозжалъ чрезъ эти мста съ извстіемъ о войн и, можетъ-статься, солдаты пришли теперь за дтьми и женщинами, которыхъ развезутъ по домамъ.

— Можетъ-быть и такъ, но теб-то какая изъ этого польза, дядя Томъ?

— Денежная польза, любезный другъ, хладнокровно отвчалъ старикъ, бросивъ проницательный взглядъ на обоихъ собесдниковъ.— Волосы есть у женщинъ и дтей, а колонія платитъ безъ различія за вс, не разбирая, съ какого черепа они содраны.

— Это безчеловчію и позорно! воскликнулъ Дирслэйеръ.

— Не горячись, любезный, сказалъ Гэрри: — и выслушай въ чемъ дло. Вс эти дикари прехладнокровно ржутъ всякаго человка, кто бы онъ ни былъ. Небось, они не даютъ спуску пріятелямъ твоимъ Делоэрамъ или Могиканамъ. Отъ-чего же въ свою очередь намъ не сдирать волосъ съ ихъ череповъ? Разумется, если не затрогиваютъ тебя, не тронь и ты, и я согласенъ, что безчестно скальпировать человка блой породы, но если Индіецъ, при первомъ случа, готовъ содрать твою кожу, не-ужь-то самъ ты будешь столько глупъ, что не постараешься отплатить ему тою же монетой? Какъ аукнешься, такъ и откликнутся, говоритъ пословица, извстная всему міру. Этому, надюсь, учитъ тебя и религія.

— Стыдитесь, господинъ Марчъ! вскричала опять Юдиь, полуотворяя дверь.— Религія никого не уполномочиваетъ на безчестные поступки.

— Съ вами, Юдиь, я не намренъ разсуждать: за недостаткомъ словъ, вы умете доказывать своими глазами, и я сознаюсь въ своемъ безсиліи противъ такого оружія. Жители Канады, видите ли, платятъ Индійцамъ за ваши волоса, почему же въ свою очередь намъ не платить…

— Нашимъ бло-кожимъ Индійцамъ! добавила Юдиь съ какимъ-то меланхолическимъ смхомъ.— Батюшка, не думайте объ этомъ, ради Бога. Слушайтесь Дирслэйера: онъ человкъ честный, совстливый — не такъ, какъ Генрихъ Марчъ.

Гуттеръ всталъ, вошелъ въ ближайшую комнату, заперъ своихъ дочерей, и воротился опять къ своимъ друзьямъ. Разговоръ продолжался въ томъ же дух.

— Поражай врага его же собственнымъ оружіемъ, сказалъ Гэрри:— вотъ мое правило, Дирслэйеръ. Если врагъ твой безчеловченъ, будь еще безчеловчне, если у него каменное сердце, выдлай свое изъ крпкаго гранита. Въ этомъ, и только въ этомъ случа не останешься въ дуракахъ.

— Не тому учили насъ моравскіе братья, съ кротостію возразилъ Дирслэйеръ.— Они говорятъ, что обо всякомъ человк надобно судить по тмъ способностямъ, какія получилъ онъ отъ природы. Пусть Индіецъ остается Индійцемъ, а блый человкъ не долженъ отказываться отъ врожденныхъ ему законовъ. Нкоторые прибавляютъ еще: если кто ударилъ тебя въ щеку, подставь ему другую, и это значитъ…

— Довольно, можешь убираться къ чорту съ своимъ моравскимъ бредомъ.

— Дай мн договорить, Генрихъ Марчъ. Это значитъ, что мы не должны въ своемъ сердц таить злобу противъ нашихъ обидчиковъ. Мстительность есть принадлежность Индійца, и пусть онъ остается врнымъ своей природ, прощеніе, напротивъ, отличительная черта въ характер благо человка. Вотъ и все.

— Длай другимъ то, что другіе теб длаютъ: вотъ правило благоразумнаго человка, любезный Дирслэйеръ.

— Нтъ, Гэрри, моравскіе братья разсуждаютъ не такъ. Они говорятъ: ‘обращайся съ другими такъ, какъ желаешь, чтобъ другіе съ тобою обращались.’

— Твои моравскіе братья, на мои глаза, не лучше какихъ-нибудь квакеровъ. Послушайся ихъ, такъ безъ хлба, насидишься.

И этотъ отвтъ сопровождался такимъ презрительнымъ взглядомъ, что Дирслэйеръ не ршился продолжать споръ. Гуттеръ и Скорый-Гэрри начали теперь обдумывать свой планъ, и разговаривали въ-тихомолку, повряя одинъ другому вс свои мысли. Ихъ совщаніе продолжалось до той минуты, когда Юдиь принесла ужинъ. Марчъ съ удивленіемъ замтилъ, что лучшіе куски были изготовлены для Дирслэйера, и что хозяйка, во всхъ возможныхъ случаяхъ, обнаруживала очевидное желаніе угодить этому новому гостю. Знакомый, однакожь, съ кокетствомъ и причудами своей красавицы, онъ былъ совершенно спокоенъ и лъ съ отличнымъ аппетитомъ, такъ же, какъ и его товарищъ, успвшій проголодаться посл легкой обденной пищи.

Черезъ часъ, зрлище совершенно измнилось. Мракъ мало-помалу заступилъ мсто сумерекъ лтняго вечера, и все погрузилось въ тихій покой ночи. Озеро по-прежнему было гладко и спокойно. Лса, окружавшіе прекрасный его бассейнъ, были погребены въ торжественномъ молчаніи. Никакого крика, никакого шороха на всемъ окружающемъ пространств, и только правильное движеніе веселъ въ рукахъ Гэрри и Дирслэйера разстроивало всеобщую тишину. Гуттеръ сначала управлялъ рулемъ на задней части ковчега, но когда увидлъ, что молодые люди могутъ справиться и безъ него, бросилъ рулевое весло и закурилъ трубку. Черезъ нсколько минутъ вышла изъ каюты Гетти и сла у ногъ своего отца. Гуттеръ, привыкшій къ манерамъ младшей дочери, не обратилъ на это никакого вниманія и только погладилъ ее по голов.

Не отвчая на ласки отца, Гетти принялась пть. Ея голосъ сначала тихій и дрожащій, имлъ какой-то торжественный характеръ. Слова и мелодія отличались величайшей простотой: то былъ одинъ изъ тхъ гимновъ, которые нравятся всмъ классамъ общества, во всхъ вкахъ и у всхъ народовъ, и Гетти переняла его отъ своей покойной матери. Эта простая мелодія всегда производила умилительное дйствіе на сердце и грубыя манеры стараго Тома. Гетти инстинктивно поняла это, и во многихъ случаяхъ умла кстати пользоваться своимъ вліяніемъ на отца.

При звукахъ этого голоса, гребцы немедленно положили свои весла, и религіозная пснь невинной двушки возвышалась теперь одна посреди торжественнаго молчанія ночи. Вдохновеніе пвицы увеличивалось, по-видимому, съ каждою минутой, и ея голосъ, проникнутый какою-то меланхолическою силой, возвышался постепенно, переливаясь въ разнообразнйшихъ оттнкахъ. Бездйствіе молодыхъ людей, сидвшихъ на передней части парома, доказывало, что они неравнодушны къ этой заунывной мелодіи, и только тогда, какъ послдній изъ этихъ звуковъ замеръ на отдаленномъ берегу въ непроницаемой густот лсовъ, они снова взялись за свои весла. Старикъ Гуттеръ былъ, по-видимому, очень-растроганъ.

— Ты что-то слишкомъ печальна въ этотъ вечеръ, дитя мое, сказалъ онъ съ необыкновенною нжностію:— мы избавились отъ великой опасности, мой другъ, и ты должна радоваться.

— Ты ничего этого не сдлаешь, батюшка, сказала Гетти, не отвчая на его замчаніе и взявъ его за руку.— Ты долго разговаривалъ съ Гэрри, но я надюсь, что у васъ не достанетъ духа отважиться на это.

— Ты впутываешься не въ свое дло, глупое дитя. Знай себя, и будетъ съ тебя.

— Зачмъ хотите вы съ этимъ Гэрри убивать людей, особенно дтей и женщинъ?

— Перестань, двчонка! Мы ведемъ войну, и наша обязанность поступать съ непріятелями такъ же, какъ они съ нами поступаютъ,

— Нтъ, батюшка, Дирслэйеръ говоритъ не то. Я слышала, какъ онъ сказалъ: ‘вы должны съ непріятелями обходиться такъ, какъ желаете, чтобъ они съ вами обходились’. А никто, конечно, не желаетъ быть убитымъ своими непріятелями.

— Мы должны истреблять враговъ, дитя мое, иначе они сами истребятъ насъ всхъ. Но ты ничего въ этомъ не понимаешь, моя бдная Гетти, и лучше теб замолчать.

— Юдиь говоритъ, что это дурно, а Юдиь все понимаетъ.

— Вотъ потому-то она и не толкуетъ со мной объ этихъ вещахъ. Не худо и теб подражать ея примру. Что лучше, мой другъ: отдать непріятелямъ свою жизнь, или убить непріятелей, отнявъ у нихъ возможность быть вредными для насъ?

— Не то, батюшка. Не убивайте враговъ и ведите себя такъ, чтобъ они васъ не убивали. Распродайте свои кожи, накопите ихъ еще больше, но не продавайте человческой крови.

— Поговоримъ лучше о чемъ-нибудь другомъ, дитя мое. Рада ли ты возвращенію друга нашего Марча? Ты, кажется, любишь Гэрри и должна знать, что скоро, можетъ-быть, онъ сдлается твоимъ братомъ, или чмъ-нибудь поближе.

— Этого не можетъ статься, батюшка, отвчала Гетти посл продолжительной паузы.— У Гэрри уже есть отецъ и мать, а никто не можетъ имть двухъ отцовъ и двухъ матерей.

— Какъ ты глупа, моя милая! Дло, видишь ли, вотъ въ чемъ. Если Юдиь выйдетъ замужъ, родители ея мужа сдлаются также ея родителями, и сестра ея мужа будетъ также ея сестрою. Стало-быть, если женится на ней Гэрри, онъ будетъ твоимъ братомъ.

— Юдиь никогда не выйдетъ за Гэрри, отвчала двушка ршительнымъ тономъ.— Юдиь не любитъ Гэрри.

— Этого ты не можешь знать, мой другъ. Гэрри Марчъ прекрасный, сильный и храбрый молодой человкъ, Юдиь въ свою, очередь прекрасная молодая двушка: почему же имъ не обвнчаться? Я уже почти далъ ему слово, и только на этомъ условіи онъ соглашался идти со мною въ походъ.

Съ минуту Гетти не отвчала ничего, и только передвигалась, съ мста на мсто, обнаруживая очевидные признаки внутренняго безпокойства. Наконецъ, она спросила:

— Батюшка, виноватъ ли тотъ, кто безобразенъ?

— Нтъ, мой другъ. Но ты не безобразна, Гетти: ты только не такъ хороша, какъ Юдиь.

— Юдиь красавица, и вс называютъ ее красавицей. Счастливе ли она отъ этого, батюшка?

— Можетъ-быть да, а можетъ-быть и нтъ, дитя мое. Но станемъ лучше говорить о чемъ-нибудь другомъ. Какъ теб нравится новый нашъ знакомецъ, Дирслэйеръ?

— Его, я думаю, нельзя назвать прекраснымъ мужчиной, по-тому-что Гэрри красиве его.

— Это правда, но за то Дирслэйеръ отличный стрлокъ, и я слышалъ о немъ еще прежде, чмъ познакомился съ нимъ. Есть надежда, что со временемъ онъ сдлается и отличнымъ солдатомъ. Ко всему надобно привыкать, и я знаю по собственному опыту, сколько нужно времени, чтобъ освоиться съ этими уединенными лсами.

— Какъ ты думаешь, батюшка, могу ли я привыкнуть къ уединенію лсовъ? И можетъ ли Гэрри Марчъ такъ же, какъ и ты, освоиться съ уединеніемъ лсовъ?

— Ты длаешь иной-разъ презабавные вопросы, милая Гетти. Я полагаю, теб съ твоимъ умомъ гораздо-удобне жить въ лсахъ, чмъ между людьми.

— Растолкуй мн, батюшка, отъ-чего Юдиь умне меня?

— Господи помилуй! Что съ тобою, дитя мое? Этого я не могу теб сказать. Самъ Богъ, по собственной своей вол, раздаетъ кому заблагоразсудитъ вс эти дары: и разумъ, и красоту, и силу. Разв теб хотлось бы имть боле ума?

— Нтъ. Я не знаю куда двать и тотъ умъ, который у меня есть: онъ только мучитъ меня. Чмъ больше я размышляю, тмъ боле мн кажется, что я несчастна. Размышленіе ко мн совсмъ не пристало. Но я хотла бы похорошть такъ же, какъ Юдиь.

— Зачмъ? Красота можетъ ей надлать множество огорченій, такихъ же, напримръ, какъ бдной твоей матери.

— Моя мать была очень-добра при всей своей красот, сказала Гетти, заливаясь слезами, которыя всегда пробивались изъ ея глазъ, какъ-скоро рчь заходила объ этомъ предмет.

При этомъ намек на свою жену, Гуттеръ нахмурился, замолчалъ и принялся докуривать свою трубку. Гетти плакала. Наконецъ, вытряхнувъ пепелъ и погладивъ дочь по головк, онъ сказалъ:

— Твоя мать была слишкомъ-добра для этого міра, хотя для другихъ эта доброта приходилась не очень-кстати. Ея красота была далеко не завиднымъ даромъ, и теб нечего жалть, что ты на нее не совершенно похожа, какъ Юдиь. Думай не о красот, милое дитя мое, а какъ-можно-больше о своихъ обязанностяхъ, и ты будешь на этомъ озер такъ же счастлива, какъ въ королевскомъ дворц.

— Я это знаю, но Гэрри говоритъ, что красота значитъ все въ молодой двушк. Вотъ отъ-чего мн хотлось бы похорошть, милый батюшка.

Гуттеръ сдлалъ нетерпливое движеніе, всталъ и немедленно прошелъ черезъ каюту на переднюю часть парома. Простосердечіе, съ какимъ Гетти обнаружила свою слабость, обезпокоило его тмъ больше, что никогда прежде подобная мысль не приходила ему въ голову, и онъ ршился безъ всякаго отлагательства объясниться съ Гэрри, потому-что идти прямо къ своей цли и въ рчахъ и въ поступкахъ, было отличительною, лучшею чертою этой грубой натуры, подавленной странными привычками и дикимъ образомъ жизни. Подойдя къ молодымъ людямъ, онъ сказалъ, что пришелъ смнить Дирслэйера съ гребли, и, взявъ весло, попросилъ его занять мсто рулеваго на задней части парома. Въ-слдствіе этой смны Гуттеръ и Генрихъ Марчъ остались наедин.

Съ появленіемъ Дирслэйера, Гетти исчезла, и молодой охотникъ остался одинъ на сторожевомъ пост. Черезъ нсколько минутъ вышла изъ каюты Юдиь. Въ ея блестящихъ глазахъ, устремленныхъ на молодаго человка, выражалось неподдльное участіе, которое безъ труда замтилъ бы и поверхностный наблюдатель при ясномъ свт луны. Волосы ея густыми прядями падали на плеча, и ея одушевленная физіономія казалась въ этотъ часъ еще прекрасне.

— Я едва не умерла со смху, Дирслэйеръ, когда этотъ Индіецъ бултыхнулся въ рку, сказала молодая двушка безъ всякаго предисловія.— Этотъ дикарь расписанъ недурно, любопытно бы знать, слинялъ онъ или нтъ на дн Сускеганнаха.

— Благодарите Бога, Юдиь, что вы уцлли отъ ружейнаго дула этого Индійца. Вамъ не слдовало выходить изъ каюты, и ваша необдуманная смлость могла имть печальныя послдствія.

— Зачмъ же вы бросились за мною, любезный Дирслэйеръ? Вдь и вамъ грозила такая же опасность.

— Мужчина обязанъ спасать женщину везд и всегда: это его обязанность, которую понимаютъ и Минги.

— Вы больше длаете, чмъ говорите, Дирслэйеръ, отвчала Юдиь, усаживаясь подл того мста, гд онъ стоялъ, управляя рулемъ.— Надюсь, мы съ вами скоро подружимся. Генрихъ Марчъ говоритъ очень-бойко, но когда нужно, дйствовать, онъ слишкомъ-далекъ отъ своихъ словъ.

— Марчъ вашъ старый другъ, Юдиь, и вамъ не слдуетъ дурно отзываться объ отсутствующемъ друг.

— Генрихъ Марчъ, я полагаю, никого не обрадуетъ своею дружбой. Молчите или поддакивайте, когда онъ говоритъ — и онъ весь къ вашимъ услугамъ, но какъ-скоро вы ему противоречите, злословіе и бшенство его не знаютъ никакихъ предловъ. Нтъ, Дирслэйеръ, я не могу любить человка съ характеромъ Гэрри Марча. Съ своей стороны, и онъ, я уврена, такихъ же мыслей обо мн. Вы это, конечно, знаете, если онъ говорилъ съ вами.

— Марчъ, по обыкновенію, высказываетъ все, что у него на язык, не давая пощады ни своимъ друзьямъ, ни врагамъ. Это, конечно, зависитъ отъ необдуманности и чрезмрной пылкости его характера.

— Я убждена, языкъ Марча работаетъ вдоволь, какъ-скоро рчь заходитъ о Юдии Гуттеръ и ея сестр, сказала она презрительнымъ тономъ.— Репутація молодыхъ двушекъ-забавный предметъ для извстныхъ людей, которые, однакожь, не осмлились бы разинуть рта, если бъ у этихъ двушекъ былъ братъ или близкій родственникъ. Такъ и быть. Пусть Генрихъ Марчъ издвается надъ нами сколько угодно: рано или поздно, онъ раскается — даю въ томъ честное слово.

— Вы слишкомъ преувеливичаете, Юдиь, злословіе вашего друга, по-моему вашъ гнвъ не иметъ основанія. Начать съ того, что Гэрри никогда ни одного дурнаго слова не говорилъ о вашей сестр, и…

— Понимаю, очень понимаю, съ живостію вскричала Юдиь.— Его зминый язычокъ потшается только надо мной одной. Бдная Гетти ниже или выше его клеветы и злости. Она слабоумна, но поврьте мн, Дирслэйеръ, нтъ на земл существа невинне Гетти Гуттеръ.

— Очень врю, Юдиь, но надюсь вмст съ тмъ, что столько же невинна и ея прекрасная сестра.

Искренность, съ какою молодой человкъ произнесъ эти слова. слишкомъ подйствовала на чувствительное сердце Юдии, и она съ живйшимъ удовольствіемъ выслушала теперь намекъ на свою красоту. Между-тмъ, голосъ ея совсти не замолкъ, и онъ-то, посл минутнаго размышленія, продиктовалъ ей отвтъ,

— Я не сомнваюсь, Генрихъ Марчъ непремнно длалъ вамъ какіе-нибудь низкіе намеки насчетъ крпостныхъ офицеровъ. Ему извстно, что они принадлежатъ къ высшему сословію, въ которомъ самъ онъ не будетъ никогда. Этимъ только и объясняется его ненависть ко всмъ военнымъ.

— Вы не совсмъ справедливы, Юдиь Гуттеръ. Марчъ, по своему положенію, конечно, не можетъ никогда возвыситься до степени королевскаго офицера, но почему же отличный звроловъ, въ совершенств знакомый съ своимъ ремесломъ, долженъ, по вашимъ понятіямъ, стоять ниже губернатора колоніи? Не скрою, мой товарищъ жаловался довольно-часто, что вы слишкомъ-привязаны къ обществу военныхъ офицеровъ, но это онъ говорилъ отъ ревности, и, по всей вроятности, самъ же огорчался собственными своими мыслями, какъ мать огорчается смертію своего дитяти.

Дирслэйеръ, можетъ-быть, и самъ не чувствовалъ всей важности своихъ простодушныхъ рчей. Онъ не замтилъ живой краски, выступившей на прекрасномъ лиц Юдии, и потомъ смертельной блдности, покрывшей ея щеки. Нсколько минутъ продолжалось глубокое молчаніе съ обихъ сторонъ, но вдругъ Юдиь стремительно вскочила съ своего мста, схватила руку молодаго человка, и съ необыкновенною живостію проговорила:

— Дирслэйеръ, я въ восторг, что между нами нтъ больше недоумній. Говорятъ, нечаянная дружба ведетъ къ продолжительной вражд, но съ нами этого не случится никогда. Не знаю, какъ это вышло, но вы первый, и, можетъ-быть, единственный человкъ, который говоритъ со мною безъ всякой лести, не желая моей погибели, и не разсчитывая на мою слабость. Не говорите ничего Скорому-Гэрри: при первомъ удобномъ случа мы возобновимъ съ вами этотъ разговоръ.

Она выпустила руку молодаго охотника и поспшно удалилась въ свою комнату. Озадаченный Дирслэйеръ машинально ухватился за руль, и сдлался неподвиженъ, какъ горная сосна. Разсянность его была такъ велика, что онъ совершенно забылъ свой постъ, и Гуттеръ долженъ былъ окликнуть его нсколько разъ, чтобы заставить держаться прямой дороги.

VI.

Вскор посл ухода Юдии, легкій южный втерокъ заколыхалъ поверхность озера, и Гуттеръ распустилъ огромный парусъ, при которомъ ненужно было употребленіе веселъ. Часа черезъ два путешественники, сквозь ночной мракъ, увидли замокъ въ нсколькихъ саженяхъ отъ себя, и когда парусъ снова былъ опущенъ, ковчегъ благополучно присталъ къ платформ, гд его и привязали.

Никто не входилъ въ Замокъ Канадскао-Бобра съ той поры, какъ оставили его Скорый-Гэрри и Дирслэйеръ, и теперь, въ глубокій полночный часъ, онъ представлялся идеаломъ пустыннаго затворничества. Гуттеръ не веллъ своимъ дочерямъ зажигать свчъ, изъ опасенія пробудить бдительность Индійцевъ, кочевавшихъ по берегамъ.

— Днемъ за этой оградой я не испугаюсь цлаго полчища дикарей, говорилъ старикъ Гуттеръ:— у меня здсь три или четыре всегда заряженныхъ ружья, и одно изъ нихъ, прозванное ‘убійцей оленей’, никогда не даетъ промаховъ. Днемъ вс выгоды на моей сторон, между-тмъ, какъ ночью совсмъ не то: лодка можетъ подъхать сюда изподтишка, и у дикарей мильйоны средствъ тревожить насъ со всхъ сторонъ. Довольно, если мой замокъ съ успхомъ можетъ обороняться при ясномъ свт солнца, и я держусь тхъ мыслей, что здсь на вод и подъ открытымъ небомъ я совершенно безопасенъ.

— Мн говорили, дядя, Томъ, что ты былъ когда-то морякомъ, сказалъ Скорый-Гэрри полу-шутливымъ тономъ: — ты могъ бы, по словамъ нкоторыхъ людей, разсказать предиковинныя исторіи относительно-этакъ морскихъ битвъ и кораблекрушеній.

— Мало ли какихъ людей не бываетъ на свт, любезный Гэрри! отвчалъ Гуттеръ, уклоняясь отъ этой матеріи.— Нкоторые люди, видишь ты, большіе охотники до чужихъ длъ и мыслей, и эта охота преслдуетъ ихъ даже въ лсной глуши. Моя старина, я полагаю, не такъ важна для насъ, какъ эти дикари. Гораздо-приличне теперь допытываться, что можетъ съ нами случиться черезъ двадцать четыре часа, нежели разсуждать о томъ, что и какъ происходило за двадцать четыре года.

— Вы правы, господинъ Гуттеръ, сказалъ Дирслэйеръ:— и по моему мннію мы всего лучше сдлаемъ, если позаботимся о принятіи мръ насчетъ безопасности Юдии и Гетти. Впрочемъ, не мшаетъ напередъ отдохнуть, и я объявляю, что усну спокойно въ этихъ четырехъ стнахъ.

Этимъ замчаніемъ окончился разговоръ. Но не сонъ былъ на ум старика Тома. Какъ-скоро дочери удалились въ спальню, онъ пригласилъ своихъ товарищей на ковчегъ, и совщанія начались снова.

— Вотъ въ чемъ дло, друзья мои, началъ Гуттеръ,— на всемъ этомъ пространств только пять лодокъ, годныхъ для плаванія по этому озеру. Изъ этихъ пяти лодокъ дв принадлежатъ мн, одна Гэрри, и вс эти три лодки теперь подъ нашими руками. Одна привязана къ сваямъ подъ моимъ замкомъ, дв другія поставлены рядомъ на ковчег. Но дв остальныя лодки запрятаны на берегу въ дуплахъ толстыхъ деревъ, и если Индійцы твердо ршились получить деньги за наши волоса, то нтъ сомннія, что завтра поутру они обшмыгаютъ всвозможныя лазейки, чтобы..,

— Я готовъ спорить до упаду, старикъ Гуттеръ, что ни одинъ Индіецъ не пронюхаетъ лодки, если она хорошо упрятана въ дупло. Вотъ Дирслэйеръ, пожалуй, скажетъ, какой я мастеръ на эти штуки: моя лодка упрятана такъ, что я самъ не могъ ее отъискать.

— Но ты забываешь, Гэрри, одно маленькое обстоятельство, возразилъ молодой охотникъ:— мои глаза гораздо прежде твоихъ замтили и отъискали слдъ человка, скрывшаго твою лодку. Я съ своей стороны, такъ же какъ и Гуттеръ, того мннія, что гораздо-благоразумне остерегаться проницательныхъ глазъ хитраго врага, чмъ разсчитывать на недостатокъ его зрнія. Стало-быть, нужно какъ-можно-скоре причалить сюда эти об остальныя лодки, если нтъ какихъ-нибудь непредвиднныхъ препятствій.

— И вы согласны принять участіе въ этомъ предпріятіи? сказалъ обрадованный старикъ.

— Разумется, отвчалъ молодой человкъ.— Я вовсе не прочь отъ подобныхъ предпріятій, какъ-скоро они не противорчатъ природ благо человка. Природа повелваетъ намъ^, защищать жизнь своихъ ближнихъ при каждомъ необходимомъ случа. Имя въ виду такую цль, я готовъ, Томъ-Плывучій, идти съ вами въ самый притонъ дикарей, если этого вы требуете. До-сихъ-поръ я еще не участвовалъ ни въ какомъ сраженіи, и трудно съ моей стороны общать какую-нибудь ршительную помощь, но въ томъ нтъ сомннія, что я употреблю вс возможныя средства, чтобы быть вамъ полезнымъ.

— Это очень-скромно и разсудительно съ твоей стороны, любезный Натанаэль, сказалъ Гэрри.— Ты еще незнакомъ съ ружейными выстрлами, и я могу тебя уврить, что они немножко посерьёзне твоего карабина, такъ же какъ раздраженный непріятель въ тысячу разъ опасне оленей, съ которыми до-сихъ-поръ ты велъ свои дла. Сказать правду, Дирслэйеръ, я на тебя не слишкомъ-много надюсь.

— Это мы увидимъ, Гэрри, увидимъ, съ кротостію отвчалъ Дирслэйеръ, ни мало не обижаясь колкими замчаніями.— Бывали иной разъ такіе люди, которые слишкомъ храбрились напередъ до начала сраженій, а потомъ, когда пули начинали свистть надъ ихъ головой, храбрость ихъ исчезала, какъ дымъ, другіе, напротивъ, не говоря и не общая ничего, вели себя очень-порядочно на-самомъ-дл. Все бываетъ, любезный Гэрри.

— Во всякомъ случа намъ извстно, молодой человкъ, что вы хорошо управляете весломъ, сказалъ Гуттеръ: — и другой услуги на этотъ разъ мы не потребуемъ отъ васъ. Времени терять не нужно:— садитесь въ лодку, господа, и маршъ въ добрый путь.

Съ этими словами старикъ Томъ отправился въ замокъ, потолковалъ о чемъ-то съ Юдиью, и, воротившись къ своимъ друзьямъ, занялъ свое мсто въ лодк. Была полночь, но звзды сіяли полнымъ блескомъ, и на неб не было ни одного облачка. Гуттеръ, въ совершенств знакомый съ мстностію, указывалъ дорогу, между-тмъ, какъ молодые люди управляли лодкой, наблюдая величайшую осторожность, изъ опасенія пробудить бдительность врага. Черезъ полчаса они уже подъзжали къ мысу на разстояніи мили отъ замка.

— Бросьте весла, друзья мои, сказалъ Гуттеръ тихимъ голосомъ.— Надобно осмотрть хорошенько эту мстность. Смотрите во вс глаза и насторожите уши: у этихъ гадовъ обоняніе лучше всякой собаки.

Но при самомъ тщательномъ изслдованіи ничего нельзя было ни замтить, ни разслышать: притонъ дикарей, вроятно, былъ на берегахъ Сускеганнаха, гд сдлано ими нечаянное нападеніе. Когда лодка причалила къ берегу, старикъ Гуттеръ и Скорый-Гэрри поспшили выйдти, Дирслэйеръ, между-тмъ, остался въ лодк. Черезъ нсколько минутъ, осторожные путешественники, не длая никакого шуму, были уже на мст подл извстнаго дупла.

— Ну, вотъ мы и здсь, сказалъ шопотомъ Гуттеръ, опираясь ногою о пень огромной липы, свалившейся на землю.— Надобно теперь тихонько отодвинуть эту кору и вынуть лодку изъ дупла.

— Объ этомъ уже я озабочусь, отвчалъ Гэрри такимъ же тономъ:— только ты, старичина, обороти прикладъ ружья къ моей сторон, чтобъ можно было выпалить тотчасъ же, если эти черти накроютъ меня, когда лодка будетъ на моемъ плач. Огляди хорошенько ружейную полку.

— Все въ порядк, не безпокойся объ этихъ вещахъ. Теб надобно выступать какъ-можно-медленне съ этимъ грузомъ, а я пойду впереди.

Когда лодка была освобождена, Гэрри взвалилъ ее на свои плеча, и оба отправились къ берегу, принимая обыкновенныя мры, Чтобъ не произвести ни малйшаго шума. Посл незначительныхъ усилій, они благополучно спустились съ пригорка, и Дирслэйер, встртивъ своихъ товарищей, поспшилъ привязать другую лодку подл первой. Потомъ еще разъ вс трое обратили свои взоры на окрестныя мста, ожидая завидть гд-нибудь скрытыхъ враговъ, но ничто не возмущало ночной тишины, и они съ такими же предосторожностями отправились на дальнйшіе поиски. Подъхавъ къ тому мысу, гд Гэрри неудачно выстрлилъ въ убгавшую лань, они такимъ же порядкомъ опять вышли на берегъ, кром Дирслэйера, по-прежнему оставленнаго на мст, и черезъ нсколько минутъ третья, послдняя лодка, вырученная изъ потаеннаго дупла, была спущена на озеро, къ общему удовольствію всхъ ночныхъ странниковъ, весело поздравлявшихъ себя съ окончаніемъ счастливой экспедиціи.

— Отлично, чортъ-побери, поддедюлили мы этихъ красно-рожихъ болвановъ, сказалъ Гэрри, обрадованный и гордый успхомъ.— Если теперь вздумается имъ постить замокъ, пусть поищутъ броду, или бросятся вплавь. Твоя мысль, старикъ Томъ, пріютиться на озер, превосходная мысль, и она доказываетъ, что у тебя пресметливая голова. Пусть думаютъ сколько хотятъ, будто земля безопасне воды: выходитъ на поврку, что это дичь, на которую благоразумный человкъ не обращаетъ вниманія. Недаромъ же бобры и другія смышленыя твари бросаются въ воду, какъ-скоро имъ грозитъ опасность на берегу. Пусть теперь бунтуютъ противъ насъ вс канадскіе негодяи: нечего ихъ бояться при этой позиціи, старикъ Томъ.

— Не мшаатъ намъ обслдовать этотъ берегъ съ южной стороны, сказалъ Гуттеръ: — авось не нападемъ ли на какой-нибудь слдъ. Но напередъ дайте взглянуть порядкомъ на эту бухту, которая, на мои глаза, представляетъ вс удобства для ночлега дикарей.

За этими словами вс трое пошли въ ту сторону, на которую указалъ Гуттеръ. Едва они сдлали нсколько шаговъ, какъ общее изумленіе обнаружило, что одинъ и тотъ же предметъ поразилъ ихъ взоры. Это была почти совсмъ затухшая головня, представлявшая очевидный остатокъ огня, разведеннаго въ этомъ мст кочующими дикарями. Выборъ этого мста, защищеннаго со всхъ сторонъ, обнаруживалъ тщательное намреніе скрыть свой станъ отъ человческаго взора. Гуттеръ, которому было извстно, что въ нсколькихъ шагахъ отсюда находился ручей, и что здсь всего удобне располагаться для рыбной ловли, немедленно вывелъ заключеніе, что по всей вроятности Индійцы скрыли въ этомъ мст своихъ женъ и дтей.

— Это вовсе не военный станъ, шепнулъ онъ Скорому-Гэрри: — подл этого огонька, если не ошибаюсь, лежатъ смирныя овечки, и намъ будетъ отъ нихъ славная пожива. Спровадь какъ-нибудь этого молодца, и мы безъ него тотчасъ же пріймемся за дло.

— Твоя мысль мн очень нравится, старикъ. Сейчасъ я распоряжусь.— Эй, Дирслэйеръ! Воротись къ лодкамъ, и отвали отъ берега подальше. Втеръ теперь, ты видишь, попутный, и тебя надобно поставить дв лодки въ дрейфъ, а на остальной опять пріхать сюда. Ты будешь дожидаться здсь около берега. Въ случа нужды мы тебя позовемъ, и я закричу какъ гагара (loon): этотъ крикъ будетъ сигналомъ. Если ты услышишь ружейные выстрлы, можешь явиться къ намъ на помощь, и тогда увидимъ, какъ ты станешь справляться съ этими Индійцами.

— Гэрри, зати ваши къ добру не поведутъ: бросьте ихъ и послушайтесь моего совта.

— Твои совты превосходны, мой милый, но никто не будетъ ихъ слушать — вотъ въ чемъ штука. Отчаливай скоре, и какъ-скоро ты воротишься, въ этомъ лагер произойдетъ маленькое движеніе.

Не надясь образумить своихъ спутниковъ, молодой охотникъ слъ въ лодку и отвалилъ отъ берега. Достигнувъ до половины озера, онъ отчалилъ другія дв лодки, и он, увлекаемыя южнымъ втромъ, поплыли прямо къ замку. Затмъ Дирслэйеръ пустился въ обратный путь, и минутъ черезъ десять былъ опять подл берега въ томъ мст, на которое указалъ ему Скорый-Гэрри. Было все тихо вокругъ, и ни малйшій шорохъ не возмущалъ торжественнаго безмолвія ночи. Молодой человкъ, съ замираніемъ сердца и едва смя дышать, ожидалъ послдствій опаснаго предпріятія своихъ товарищей. Онъ зналъ хорошо теорію пограничной войны, и его хладнокровіе въ настоящую минуту могло бы сдлать честь даже старому солдату. Съ того мста, гд онъ остановился, ему нельзя было разглядть никакихъ признаковъ военныхъ движеній, и онъ разсчитывалъ только на чуткость своего уха. Разъ или два показалось ему, что слышитъ онъ хрустніе втвей, но это легко могло показаться ему при чрезвычайномъ напряженіи воображенія. Минуты проходили за минутами, и минуло уже около полтора часа посл разлуки съ товарищами, какъ вдругъ его вниманіе пробудилось звукомъ, который произвелъ въ немъ изумленіе и вмст безпокойство. Раздался крикъ гагары, пронзительный, дрожащій, сильный, продолжительный, какъ-будто нарочно-изобртенный природой для подаванія зловщихъ сигналовъ. Въ ночное время довольно-часто слышенъ подобный крикъ, и гагара въ этомъ отношеніи составляетъ рдкое исключеніе изъ всхъ другихъ пернатыхъ обитателей лса. Теперь этотъ крикъ раздался очевидно въ небольшомъ разстояніи отъ Сускеганнаха, куда въ полтора часа легко могли добраться отважные искатели приключеній. Но зачмъ и для чего попали они въ ту сторону? Если они оставили притонъ Индійцевъ, имъ слдовало воротиться къ лодк, если, напротивъ, за многолюдностью непріятеля, они не отважились сдлать нападенія, тмъ-мене было поводовъ удаляться на такое разстояніе. Что же длать? Идти по направленію сигнала, значило слишкомъ удалиться отъ мыса и подвергнуть явной опасности своихъ товарищей, остаться на мст, предположивъ, что это настоящій, неподдльный крикъ птицы, значило опять сдлаться причиной слишкомъ-опасныхъ послдствій. Въ этой нершимости, Дирслэйеръ остался прикованнымъ къ своему мсту въ надежд услышать во второй разъ тотъ же самый крикъ, дйствительный или мнимый. Онъ не обманулся. Прошло нсколько минутъ, и съ той же стороны раздался опять такой же крикъ. На этотъ разъ чуткое ухо не обмануло охотника. Онъ часто слышалъ удивительное подражаніе этой птиц, подражалъ и самъ довольно-удачно, и былъ теперь убжденъ, что Гэрри, сдлавшій передъ нимъ нсколько опытовъ въ этомъ род, не могъ съ такимъ совершенствомъ подражать природ. Поэтому онъ ршился не обращать никакого вниманія на этотъ крикъ и выжидать другаго, мене совершеннаго, и не удаленнаго отъ него.

Едва Дирслэйеръ остановился на этой мысли, какъ ночная тишина нарушилась другимъ крикомъ, ужаснымъ, раздирающимъ душу, отчаяннымъ крикомъ, который немедленно изгладилъ изъ памяти охотника меланхолическій звукъ зловщей птицы. То былъ предсмертный крикъ женщины или молодаго человку, котораго голосъ еще не получилъ интонаціи своего пола. Ошибиться было невозможно. Эти звуки выражали смертельный ужасъ, или, быть-можетъ, предсмертное томленіе страдальца. Дирслэйеръ обомллъ, и не зная самъ, что длаетъ, похалъ наудачу, разская воду своими веслами. Нсколько минутъ положили конецъ его недоумнію. Онъ ясно разслышалъ ломъ втвей, хрустніе хвороста и смшанный шумъ человческихъ шаговъ, звуки, по-видимому, приближались къ вод, въ діагональномъ направленіи и немного къ сверу отъ того мста, гд ему должно было стоять съ своей лодкой. Немедленно онъ повернулъ свой легкій челнокъ и черезъ минуту очутился подл крутаго и высокаго берега. Нсколько человкъ очевидно пробирались къ этому мсту черезъ кустарники и деревья, какъ-будто убгая отъ своихъ преслдователей. Вдругъ въ одно и то же время раздалось пять или шесть ружейныхъ залповъ, и затмъ послышался смшанный крикъ человческихъ голосовъ. Немного погодя, въ кустарник, недалеко отъ Дирслэйера, завязалась борьба двухъ человкъ.

— Проклятый угорь! съ бшенствомъ вскричалъ Гэрри.— У этого дьявола кожа обмазана масломъ, и я не могу его схватить. Вотъ же теб, демонское пугало!

За этими словами послдовалъ шумъ, произведенный паденіемъ тяжелаго тла на кустарникъ, и Дирслэйеръ вообразилъ, что его гигантскому товарищу удалось опрокинуть навзничъ своего врага, Затмъ снова начались преслдованія и бгство, и въ скоромъ времени какой-то человкъ, сбжавшій съ горы, бросился въ воду. Дирслэйеръ, видвшій эту сцену, понялъ ясно, что теперь или никогда ему должно спасать своихъ товарищей. Но едва онъ сдлалъ нсколько взмаховъ своими веслами, чтобъ подъхать, къ бглецу, бывшему въ вод, какъ воздухъ наполнился жалобными криками Гэрри, который катался на берегу, буквально задавленный своими непріятелями. Въ этомъ критическомъ положеніи, онъ еще разъ испустилъ крикъ гагары, странный крикъ, который при обстоятельствахъ мене ужасныхъ могъ бы показаться очень-смшнымъ. При этомъ звук, человкъ, барахтавшійся въ вод, казалось, вдругъ раскаялся въ своемъ бгств и воротился на берегъ, чтобъ идти на помощь къ своему товарищу, но въ ту самую минуту, какъ онъ ступилъ на землю, пять или шесть дикарей мгновенно бросились на него и завладли имъ совершенно.

— Да отстанете ли вы отъ меня, намалеванные черти! кричалъ Генрихъ Марчъ.— Будетъ и того, что связали меня по рукамъ и, по ногамъ, зачмъ же еще душить свою жертву?

Этотъ возгласъ убдилъ Дирслэйера, что пріятели его попались въ плнъ, и что ему самому неминуемо угрожаетъ та же участь, если онъ выйдетъ на берегъ, Въ эту минуту онъ былъ отъ берега шагахъ въ-тридцати, и нсколько ловкихъ ударовъ весломъ отдалили его незначительное разстояніе, гд онъ могъ-быть безопасенъ отъ ружейныхъ залповъ. Къ-счастію, Индійцы не замтили прежде его лодки, и, занятые общей свалкой, не обратили на него никакого вниманія.

— Впередъ, мой милый, дальше отъ этихъ береговъ!.. кричалъ старикъ Гуттеръ.— Теперь на васъ только вся надежда моихъ дочерей и, вамъ должно употребить все свое благоразуміе, чтобъ спастись отъ этихъ дикарей.

Не было вообще большой симпатіи между Дирслэйеромъ и Гуттеромъ, но страшное отчаяніе, сопровождавшее эти слова, заставило забыть молодаго охотника вс недостатки страннаго старика.

Онъ видлъ въ немъ только страждущаго старика, и ршился оставаться врнымъ всмъ его интересамъ.

— Будьте спокойны, господинъ Гуттеръ, сказалъ онъ.— Я стану заботиться о вашихъ дочеряхъ и буду охранять вашъ замокъ. Непріятель завладлъ берегами Глиммергласа, но вода, покамстъ, для него недоступна. Провидніе бодрствуетъ надъ всми, и никто не можетъ сказать, какая участь, ожидаетъ насъ впереди, но если доброй воли довольно для защиты вашего семейства, то можете на меня совершенно положиться, я сдлаю все, что будетъ отъ меня зависть….

— Да, Дирслэйеръ, да, любезный другъ, вскричалъ Гэрри своимъ громовымъ голосомъ — Намренія твои честны и похвальны, но какого чорта ты можешь сдлать? Плохая на тебя надежда и въ лучшія времена, а теперь и родавно. Теб ли управиться съ цлымъ полчищемъ дикарей, разсянныхъ по этимъ берегамъ? Вотъ что теб нужно длать, по моему мннію: ступай прямо въ замокъ, запасись провизіей, посади въ лодку обихъ двицъ, высадись на берегу въ томъ углу, откуда мы зашли, и немедленно отправляйся къ Могоку. Эти демоны нсколько часовъ еще не будутъ знать о твоемъ убжищ, и во всякомъ случа ты можешь опередить ихъ. Послушайся этого совта, а старикъ Томъ покамстъ озаботится завщаніемъ для своихъ дочерей.

— Все это никуда не годится, молодой человкъ, возразилъ Гуттеръ.— Непріятели смотрятъ во вс глаза, и какъ-разъ провдаютъ объ этомъ план. Разсчитывайте только на замокъ, и никакъ не подходите къ земл. Стоитъ только продержаться недлю, а потомъ крпостные полки прогонятъ этихъ дикарей.

— Что за вздоръ ты городишь, старикъ! вскричалъ Гэрри съ необыкновенною силою.— Не пройдетъ, пожалуй, и сутокъ, какъ эти хитрыя лисицы построютъ паромы и причалятъ къ твоему замку. Совтъ твой во всякомъ случа можетъ имть гибельныя послдствія. Мы съ тобой, разумется, еще могли бы нсколько времени держаться въ замк, но этотъ молодой человкъ не иметъ никакой военной опытности, и не знаетъ всхъ уловокъ хитраго врага. Дирслэйеръ, эти обезьяны длаютъ мн знаки, чтобъ я веллъ теб приплыть къ этому берегу, но я, разумется, не послушаюсь ихъ. Неизвстно, что станется со мной и съ Томомъ: можетъ-быть, въ эту же ночь они облупятъ кожу съ нашихъ череповъ, или убьютъ насъ завтра посл ужасныхъ пытокъ, не то, пожалуй, задумаютъ живьемъ отвести въ Канаду: никто этого не знаетъ, кром разв чорта, съ которымъ они совтуются. Волосы на моей голов такъ густы, что по всей вроятности они сдлаютъ изъ нихъ два черепныхъ убора въ надежд получить двойной призъ. Вотъ они, проклятые, опять повторяютъ свои демонскіе знаки. Нтъ, Дирслэйеръ, отваливай дальше, и какъ скоро наступитъ день, держись отъ берега по-крайней-мр сажень на сто.

Одинъ изъ дикарей, вроятно понимавшій отчасти англійскій языкъ, положилъ конецъ этой рчи, закрывъ своей ладонью широкій ротъ Генриха Марча. Вслдъ за тмъ вс Индійцы пошли въ лсъ и повели съ собою плнниковъ, которые, казалось, не длали никакого сопротивленія. Въ общей суматох, Дирслэйеръ еще разъ услышалъ замиравшій голосъ старика:

— Берегите моихъ дочерей, молодой человкъ, и Богъ наградитъ васъ!

Теперь молодой охотникъ остался одинъ на произволъ собственныхъ размышленій. Гробовое молчаніе смнило шумную сцену, и никакой звукъ не доходилъ боле до чуткаго его слуха. Дирслэйеръ халъ медленно, погруженный въ глубокую думу, и не прежде какъ черезъ часъ настигъ одну изъ лодокъ, пущенныхъ по направленію втра. Привязавъ ее къ своей байдарк, онъ еще разъ осмотрлся вокругъ себя и насторожилъ чуткое ухо, но ни чего не было ни слышно ни видно. Онъ ршился заснуть, но несмотря на крайнее утомленіе, сонъ на этотъ разъ не вдругъ сомкнулъ его вжды. Долго-напряженное воображеніе проносило передъ нимъ вс событія этой ночи, и онъ, грезилъ съ открытыми глазами. Вдругъ послышалось ему, будто Гэрри даетъ сигналъ подойдти къ берегу: онъ всталъ, осмотрлся, прислушался, но все, казалось, было погружено въ могильное молчанье. Об лодки медленно подвигались на сверъ, звзды блистали надъ его головой во всей красот своей и прекрасная скатерть воды, окруженная лсами и горами, разстилалась во всемъ своемъ меланхолическомъ величіи, какъ-будто лучи солнца никогда не отражались на ея прозрачномъ зеркал. Дирслэйеръ легъ во второй разъ на дно своей лодки, и черезъ нсколько минутъ заснулъ крпкимъ сномъ.

VII.

Былъ уже день, ясный день, когда молодой человкъ открылъ глаза. Немедленно онъ всталъ и осмотрлся вокругъ съ озабоченнымъ видомъ человка, который сознавалъ необходимость увриться точне въ своемъ положеніи. Его сонъ былъ глубокъ, непрерывенъ, и онъ пробудился съ ясностію мысли и готовностію отъискать въ себ новыя силы, которыя были для него такъ необходимы въ настоящую минуту. Солнце еще не взошло, но небесный сводъ окрасился уже багрянымъ цвтомъ, возвщавшимъ день, и воздухъ наполнился щебетаніемъ птицъ, воспвавшихъ свой обыкновенный утренній гимнъ. Эти звуки ознакомили Дирслэйера съ опасностію, которой онъ подвергался. Въ продолженіе ночи, втеръ, все еще довольно-тихій, значительно увеличился, и лодки переплыли пространство вдвое боле того, какъ можно было ожидать, но что всего хуже, он до того пододвинулись къ гор, возвышавшейся перпендикулярно на восточномъ берегу, что молодой человкъ могъ разслышать каждую ноту птичьихъ гимновъ. Но это еще не все: третья лодка, пущенная по тому же направленію, приплыла почти къ самому мысу, и если она не достигла берега, то не иначе, какъ вслдствіе направленія втра, или, можетъ-быть, отъ-того что ее оттолкнула человческая рука. Этимъ, впрочемъ, ограничились вс опасенія молодаго охотника, и онъ не видлъ другихъ поводовъ къ безпокойству. Замокъ спокойно возвышался среди озера, и ковчегъ былъ въ томъ же положеніи, какъ его оставили.

Все вниманіе Дирслэйера, естественно, обратилось на уплывшую лодку. Сдлавъ нсколько взмаховъ своимъ весломъ, молодой охотникъ увидлъ, что ему не догнать этого челнока, тмъ боле, что въ эту минуту очень-некстати подулъ попутный втеръ, и теченіе быстро уносило лодку къ берегу. При такой невозможности, онъ ршился не употреблять напрасныхъ усилій, и, осмотрвъ свой карабинъ, медленно и осторожно похалъ къ мысу, озираясь по всмъ направленіямъ. Могло статься, что какой-нибудь Индіецъ караулилъ въ засад, дожидаясь мгновенія завладть лодкой, какъ скоро волна прибьетъ ее къ берегу, могло быть и то, что цлая стая индійскихъ шпіоновъ, скрытыхъ въ этомъ мст, готова была встртить его самого десятками ружейныхъ залповъ. Предосторожность во всякомъ случа была необходима, и Дирслэйеръ держалъ ухо востро. Не дозжая до берега сажень на пятьдесятъ, онъ поднялся во весь ростъ на своей лодк, сдлалъ нсколько сильныхъ ударовъ весломъ, чтобъ челнокъ самъ-собою могъ долетть до земли, и потомъ, бросивъ весло, быстро ухватился за свой карабинъ. Въ эту минуту раздался ружейный выстрлъ и пуля просвистала надъ его головой. Не теряя присутствія духа, молодой охотникъ сдлалъ видъ, что зашатался на ногахъ, и вдругъ повалился на дно лодки всею тяжестію своего тла. Затмъ послышался пронзительный крикъ и на берегу появился Индіецъ, стремительно выбжавшій изъ засады. Этого-то Дирслэйеръ и ожидалъ. Быстро поднявшись на ноги, онъ прицлился своимъ карабиномъ, но врагъ былъ въ эту минуту дотого беззащитенъ, что молодой челбвкъ невольно медлилъ роковымъ ударомъ. Индіецъ воспользовался этимъ мгновеніемъ и убжалъ въ кустарникъ съ необыкновеннымъ проворствомъ. Лодка, между-тмъ, въ это время пристала къ берегу, и Дирслэйеръ, бывшій отъ нея только въ нсколькихъ шагахъ, могъ бы безъ всякихъ затрудненій достать ее весломъ и пуститься въ. обратный путь, но не было сомннія, что Индіецъ, оправившійся отъ испуга, снова зарядитъ ружье и пошлетъ въ погоню убійственную пулю, поэтому молодой человкъ, съ тмъ же разсчетливымъ хладнокровіемъ, выскочилъ на берегъ и, углубившись въ лсъ, скрылся за деревомъ въ нсколькихъ шагахъ отъ дикаря, который его не замчалъ. Наблюдая изъ этой засады вс движенія своего врага, Дирслэйеръ увидлъ ясно, что Индіецъ дйствительно заряжаетъ ружье, вбивая въ его дуло огромную пулю, обернутую въ кожу. Всего легче было въ эту минуту броситься на него и овладть имъ совершенно, но великодушный молодой человкъ ужаснулся при одной мысли напасть на беззащитнаго врага. Индіецъ, между-тмъ, зарядилъ свое ружье и быстро пошелъ. къ берегу, не подозрвая, что его непріятель скрывается подл. Въ. эту минуту Дирслэйеръ вышелъ изъ засады.

— Сюда, краснокожій, сюда, если только ищешь меня. Я еще неопытенъ въ военномъ дл, но все же не столько, чтобъ могъ, среди благо дня, оставаться на берегу, гд ты могъ подстрлить меня, какъ сову. Отъ тебя теперь зависитъ помириться со мной или вести войну. Я человкъ блый и вовсе не считаю великимъ подвигомъ застрлить въ лсу кого-нибудь изъ своихъ ближнихъ, а ближній мой есть каждый человкъ безъ различія цвта кожи.

Индіецъ изумился. Онъ зналъ немного по-англійски и понялъ почти все, что говорилъ ему молодой охотникъ. Не обнаруживая никакого волненія и опустивъ къ земл, съ доврчивымъ видомъ, дуло своего ружья, онъ сдлалъ учтивый и вмст гордый жестъ, съ развязностію и спокойствіемъ человка, привыкшаго не признавать надъ собою никакой посторонней власти. Но при этомъ мнимомъ хладнокровіи, глаза его сверкали и ноздри раздувались, какъ у дикаго звря, у котораго подъ самымъ носомъ выхватили добычу.

— Дв лодки, сказалъ онъ гортаннымъ звукомъ своего племени, поднимая два своихъ пальца, чтобъ не было ошибки: — одна для тебя, рдна для мецд.

— Нтъ, Мингъ, нтъ, этого не можетъ быть. Нтъ у тебя права ни на одну изъ этихъ лодокъ, и пока я живъ, ты не получишь ни одной! Я знаю, что твое племя ведетъ войну съ моимъ племенемъ, но отсюда не слдуетъ, что два человка, встртившіеся случайно, должны убивать другъ друга, какъ дикія лсные зври. Ступай своей дорогой, а я пойду своей. Если мы встртимся на воин, Богъ ршитъ, кому быть или не быть.

— Добре! вскричалъ Индіецъ.— Мой братъ миссіонеръ.— Много говоритъ.— О Маниту говоритъ.

— Нтъ, Мингъ, ты ошибся. Я не изъ числа, моравскихъ братій и не люблю бродить по лсамъ и читать проповди дикимъ. Теперь я только охотникъ, хотя, нтъ сомннія, во время этой войны моему карабину прійдется имть дло съ вашимъ братомъ. Буду сражаться на законной войн, но вовсе не имю желанія ссориться изъ какой-нибудь лодки.,…

— Добре! Братъ мой очень-молодъ.— Очень-уменъ.— Не воинъ — добрый краснобай.— Главный на совтахъ.

— Ничего ты не угадалъ, Мингъ, возразилъ Дирслэйеръ, красня отъ досады при этомъ сарказм Индійца.— Я хочу провести всю свою жизнь въ лсу и провести мирно. Вс молодые люди обязаны идти на войну,— если требуетъ этого нужда, но рзня не то, что война, и я въ ныншнюю ночь имлъ случай убдиться, что провидніе осуждаетъ безполезное убійство. Еще разъ приглашаю тебя идти своей дорогой, и надюсь, мы разстанемся друзьями.

— Добре! У моего брата сдина подъ черными волосами. Старый умъ — молодой языкъ.

И, протянувъ руку, Индіецъ подошедъ съ улыбающимся лицомъ ивыражая доврчивость и дружбу. То же съ своей стороны сдлалъ и Дирслэйеръ: они пожали другъ другу руки въ знакъ искренняго желанія разойдтись друзьями…

— Добре! Всякій на своё. Моя лодка — мн. Твоя лодка — теб. Глянь сюда: я на свою лодку, ты на свою,— и будетъ добре.

— Нтъ, краснокожій, ты ошибаешься, когда думаешь,, что одна изъ этихъ лодокъ принадлежитъ теб. Пойдемъ на берегъ, и ты увриться въ этомъ собственными глазами.

— Добре!

И они оба пошли на берегъ, не обнаруживая ни малйщей недоврчивости одинъ къ другому. Индіецъ нсколько разъ забгалъ даже впередъ, показывая своему товарищу, что онъ не боится повернуться къ нему спиною. Когда они вышли на открытое мсто, Индіецъ протянулъ руку къ лодк Дирслэйера и выразительно сказалъ:

— Не моя лодка — блднолицаго.— Эта — краснокожаго. Не надобна чужая — давай собственная.

— Ты ошибаешься, краснокожій, жестоко ошибаешься. Эту вторую лодку берегъ для себя старикъ Томасъ Гуттеръ, и до всмъ возможнымъ законамъ, краснымъ или блымъ, она принадлежитъ ему, никому другому. Осмотри хорошенько работу: Индійцу никогда не сдлать такой лодки.

— Добре! Братъ мой не старъ по годамъ — по уму старъ. Индіецъ не сдлаетъ. Работалъ блый человкъ.

— Очень-радъ, что ты убдился, иначе пришлось бы намъ поссориться, потому-что всякій иметъ право требовать того, что принадлежитъ ему, какъ неотъемлемая собственность, и, былъ бы глупъ и безуменъ человкъ, еслибъ вздумалъ объявлять свои права на собственность другаго лица. Но для прекращенія всякихъ споровъ и недоразумній, я отпихну эту лодку такъ, чтобъ не достать ее ни теб, ни мн.

И, говоря это, онъ толкнулъ ее съ такою силой, что легкій челнокъ отскочилъ отъ берега футовъ на сотню и поплылъ по теченію впередъ, не подходя къ берегу. При этомъ неожиданномъ движеніи, дикарь остолбенлъ и бросилъ жадный взглядъ на другую лодку, въ которой хранились вс весла. Но это измненіе въ лиц Индійца продолжалось не боле минуты, и онъ тотчасъ принялъ дружелюбный видъ.

— Добре! повторилъ Индіецъ выразительнымъ тономъ.— Молодая голова — старая душа. Уметъ пошабашивать споры. Прощай, братъ. Твой идетъ по вод на домъ бобра, мой отвалитъ въ индійскій притонъ, сказать по начальству — не найдена лодка.

Это предложеніе обрадовало Дирслэйера, спшившаго увидться съ гуттеровыми дочерьми, и онъ съ удовольствіемъ пожалъ протянутую руку Индійца. На прощаньи еще разъ оба распространились въ выраженіи братскихъ, дружелюбныхъ чувствъ, и когда красный воротился въ лсъ съ своимъ ружьемъ подъ мышкой, какъ носятъ охотники, блый человкъ удалился къ лодк, слдуя за всми движеніями краснокожаго братца. Впрочемъ, такая недоврчивость скоро показалась ему совершенно-неумстною и, опустивъ свой карабинъ, онъ думалъ только о приготовленіяхъ къ отплытію, но когда, черезъ минуту потомъ, онъ случайно оборотился назадъ, страшная опасность готовилась ему со стороны дикаря. Звровидный Индіецъ, скрываясь за кустарникъ, вылупилъ свои глаза, какъ кровожадный тигръ, и направилъ дуло своего ружья прямо противъ того, кого онъ столько разъ называлъ равнымъ себя братомъ.

Въ эту минуту для Дирслэйера пригодилась какъ-нельзя-лучше продолжительная опытность охотника. Привыкнувъ стрлять въ оленя на всемъ его скаку, и когда можно было только по догадк судить о настоящемъ положеніи его тла, онъ въ эту минуту обратился къ своимъ обыкновеннымъ средствамъ. Поднять карабинъ и прицлиться было дломъ одного мгновенія и онъ, почти наудачу выстрлилъ въ ту часть кустарника, гд, по его догадк, должно было находиться туловище коварнаго дикаря. Затмъ онъ поднялъ голову, выпрямился какъ сосна и ожидалъ послдствій выстрла. Дикарь испустилъ ужасный крикъ, стремительно выскочилъ изъ кустарника и побжалъ на открытое пространство, размахивая своимъ томагукомъ (родъ булавы). Неподвижный на своемъ мст, Дирслэйеръ положилъ карабинъ на плечо, и машинально отъискивалъ рукою патронъ. Индіецъ, между-тмъ, подбжалъ къ своему непріятелю шаговъ на сорокъ, и бросилъ въ него свои томагукъ, но такъ неметко и такою слабою рукой, что молодой охотникъ долженъ былъ сдлать нсколько шаговъ, чтобъ схватить это оружіе за рукоятку. Въ эту минуту Индіецъ обезсиллъ, зашатался и повалился на землю.

Бросивъ томагукъ въ свою лодку и зарядивъ опять карабинъ, Дирслэйеръ подошелъ къ Индійцу и остановился подл него съ печальнымъ видомъ. Первый разъ лежалъ передъ нимъ умирающій человкъ, и это былъ первый изъ ближнихъ, погибавшій отъ его руки. Въ его сердце заронилось болзненное чувство, ослаблявшее ту радость, которую онъ чувствовалъ при мысли объ освобожденіи отъ неминуемой смерти. Индіецъ еще не умеръ, хотя пуля пробила его тло навылетъ. Онъ лежалъ безъ движенія на спин, но его глаза слдили за всми движеніями побдителя, какъ у птицы, попавшейся въ разставленныя сти птицелова. Вроятно, ожидалъ онъ роковаго удара, который долженъ предшествовать сдиранію волосъ съ черепа, или, быть-можетъ, онъ думалъ, что эта варварская операція будетъ сдлана до его смерти. Дирслэйеръ понялъ эту мысль и поспшилъ утшить умирающаго собрата.

— Нтъ, краснокожій, нтъ, сказалъ онъ.— Теб нечего меня бояться. Я христіанинъ и не умю торговать человческими головами. Мн только нужно твое ружье, и я готовъ оказать теб вс возможныя услуги, хотя не могу оставаться долго на этомъ мст. Ружейные выстрлы не замедлятъ привлечь сюда кого-нибудь изъ вашихъ демоновъ.

Затмъ, отъискавъ въ кустарник ружье Индійца, онъ отнесъ его въ лодку и воротился опять.

— Теперь мы больше не враги, краснокожій, и ты можешь требовать какой угодно услуги.

— Воды, вскричалъ умирающій:— воды для бднаго Индійца!

— Будетъ у тебя вода. Я принесу тебя на край озера, и ты можешь пить, сколько угодно. Говорятъ, будто раненнаго человка всегда одолваетъ жажда.

Взваливъ Индійца на свои плеча, Дирслэйеръ притащилъ его къ озеру и приставилъ его ротъ къ вод такимъ-образомъ, что тотъ легко могъ утолить свою жажду. Затмъ онъ слъ подл раненнаго и положилъ его голову на свои колни.

— Было бы гршно, собратъ мой, если бы сталъ я говорить, что часъ твой не присплъ. Нтъ, этого я не скажу. Ты уже прошелъ средній возрастъ и дни твои были сочтены. Стало-быть, нужно подумать, что ожидаетъ тебя впереди. И краснокожіе и блднолицые одинаково надются жить посл своей смерти въ другомъ, лучшемъ мір. Каждый изъ насъ получилъ отъ Бога свои особые таланты, и каждаго на томъ свт будутъ судить по его дламъ. Думаю, впрочемъ, что ты объ этомъ часто разсуждалъ въ свое время и не нуждаешься въ моей проповди. Если ты исправно исполнялъ свои обязанности Индійца, то нтъ сомннія, что на томъ свт ты вчно будешь бродить по густымъ лсамъ, и дичь сама будемъ подлетать подъ дуло твоего ружья, въ противномъ случа, не убить теб ни цыпленка во вки вковъ. Впрочемъ, ты самъ человкъ опытный и почти старикъ: къ-чему мн толковать теб объ этихъ вещахъ?

— Добре! вскричалъ Индіецъ, котораго голосъ и передъ смертью сохранялъ свою силу.— Молодая голова — старый умъ.

— При отправленіи на тотъ свтъ, пріятно, я полагаю, думать, что т, кому мы собирались повредить въ этой жизни, прощаютъ насъ отъ всего сердца. Изъ этого, по моимъ понятіямъ, можно вывесть и такое заключеніе, что самъ Великій-Духъ охотне проститъ намъ вс наши прегршенія. Однимъ словомъ, я думаю, что умирающій человкъ чувствуетъ большую отраду, когда слышитъ прощеніе изъ устъ своего брата. И вотъ, любезный собратъ, я прощаю тебя отъ всей моей души, прощаю за то, что ты съ такимъ безумнымъ зврствомъ собирался лишить меня жизни. Потому прощаю тебя, что твое злоумышленіе въ сущности не принесло мн никакого зла, и потому еще, что я вообще не могу питать вражды къ умирающему человку, кто бы онъ ни былъ, язычникъ или христіанинъ. Къ-тому же беру я въ разсчетъ и то, что ты человкъ дикій, и по невол, нкоторымъ образомъ, усвоилъ зврскія привычки. Стало-быть, на мой счетъ ты можешь быть совершенно спокоенъ. Относительно другихъ вещей, самъ ты гораздо лучше меня знаешь, нужно ли теб унывать или радоваться въ эту торжественную минуту.

— Добре! сказалъ Индіецъ, не понявшій, по-видимому, и половину назидательной рчи.— Молодая голова — молодое сердце — стариковскій умъ. Твое имя?

— Дирслэйеромъ зовутъ меня теперь, но Делоэры сказали, что посл первой войны будетъ у меня другое имя, боле достойное мужчиины.

— Дирслэйеръ — добре для ребенка, дурно для воина. Лучше впереди. Не бось.

Индіецъ съ большими усиліями поднялъ свою руку и прикоснулся къ груди молодаго человка.

— Врный взглядъ, рука — молнія, мишенью — смерть. Скоро славный воинъ. Дирслэйеръ не годится. Соколъ-твое имя, Соколъ. Давай руку!

Дирслэйеръ, или Соколъ (Hawkey), какъ Индіецъ назвалъ его въ первый-разъ — въ-послдствіи это имя за нимъ утвердилось — взялъ руку дикаря, и тотъ испустилъ послдній вдохъ, съ удивленіемъ взглянувъ на незнакомца, который обнаружилъ столько хладнокровія, ловкости и твердости во всей этой сцен.

Сказавъ самъ себ длинную рчь на счетъ жалкой участи всхъ смертныхъ, Дирслэйеръ всталъ и посадилъ мертвеца на камень къ дереву спиною, принявъ мры, чтобъ онъ не свалился или не принялъ позы, которая считается неприличною у Индійцевъ. Исполнивъ эту обязанность, онъ еще разъ принялся осматривать дикаря съ печальнымъ видомъ и говорилъ, обращаясь къ трупу, какъ-будто тотъ могъ его слышать:

— Я не покушался на твою жизнь, краснокожій собратъ, но ты самъ довелъ меня до того, что я принужденъ былъ выстрлить въ тебя. Мы оба дйствовали по внушеніямъ собственной природы, и, стало-быть, оба мы совершенно правы въ-отношеніи другъ друга. Ты дйствовалъ какъ измнникъ, потому-что такъ внушала теб твоя природа, а я не принялъ во время надлежащихъ мръ, потому-что природа внушила мн довріе къ другимъ людямъ. Что жь отсюда слдуетъ? Вотъ и кончилось мое первое сраженіе съ моимъ собратомъ, и это, вроятно, не послдняя битва. До-сихъ-поръ, я сражался съ волками, медвдями, барсами, оленями, дикими кошками, и вотъ теперь начинаю биться съ краснокожими. Будь я Индіецъ, было бы чмъ похвастаться передъ всмъ моимъ племенемъ, къ которому, какъ трофей, я принесъ бы волосы, содранные съ этого черепа. Если бы врагъ мой былъ медвдь, можно бы по-крайней-мьр разсказать, какъ происходила моя свалка съ этимъ звремъ, но теперь я не знаю, какъ вврить эту тайну даже Чингачгуку, потому-что одинъ только языкъ мой — свидтель моихъ длъ. А и то сказать, зачмъ и для чего тщеславиться. Я убилъ человка дикаго, правда, краснокожаго, но все же человка. Хорошо бы, впрочемъ, еслибъ Чингачгукъ узналъ, что я не длаю позора Делоэрамъ и воспитанію, которое они мн дали.

Эти размышленія вдругъ были прерваны нечаяннымъ появленіемъ другаго Индійца на берегу озера, саженяхъ въ пятидесяти отъ Дирслэйера. Этотъ дикарь, по-видимому, шпіонъ, привлеченный къ этому мсту ружейными выстрлами, вышелъ изъ лса почти безъ всякихъ предосторожностей, и Дирслэйеръ завидлъ его первый. Но увидвъ въ свою очередь и самъ молодаго человка, Индіецъ испустилъ пронзительный крикъ, на который немедленно съ различныхъ сторонъ отозвалась дюжина громкихъ голосовъ. Медлить было нечего: Дирслэйеръ слъ въ свою лодку и началъ грести изо всхъ силъ.

Отплывъ отъ берега на разстояніе, безопасное отъ ружейной пули, молодой человкъ бросилъ весла и принялся наблюдать сцену, которая должна была произойдти на берегу. Трупъ Индійца, прислоненный къ дереву, сидлъ неподвижно на камн. Шпіонъ, появившійся на берегу, углубился опять въ лсъ, и на всемъ окружающемъ пространств господствовало глубокое молчаніе. Но вдругъ толпы Индійцевъ выскочили изъ лсу, прибжали на мысъ и наполнили воздухъ яростными криками, когда увидли бездыханный трупъ своего товарища. Затмъ, по мръ приближенія къ трупу, раздались радостныя восклицанія, происходившія отъ увренности, что побдитель не усплъ сорвать волосъ съ черепа своей жертвы, безъ чего побда никогда не считается совершенною. Никто изъ нихъ, между-тмъ, не думалъ стрлять въ молодаго человка, такъ-какъ было ясно, что выстрлъ не достигнетъ цли: американскіе Индійцы, какъ пантеры тамошнихъ лсовъ, рдко нападаютъ на своихъ непріятелей, не уврившись напередъ въ успх своихъ предпріятій.

Не имя боле никакихъ побужденій оставаться подл мыса, Дирслэйеръ ршился хать къ замку, но напередъ ему слдовало овладть остальными двумя лодками, пущенными на озеро. Первую догналъ онъ безъ труда и взялъ на буксиръ, между-тмъ, какъ другая, сверхъ всякаго ожиданія, уплыла довольно-близко къ берегу и, что всего удивительне, ея движеніе не совсмъ сообразовалось съ направленіемъ втра. Загадка скоро объяснилась, когда Дирслэйеръ подъхалъ ближе и увидлъ на поверхности воды голую человческую руку, дйствовавшую медленно, по врно вмсто весла. Оказалось, что рука принадлежала Индійцу, лежавшему въ лодк навзничъ и забравшемуся сюда въ то самое время, какъ Дирслэйеръ управлялся съ его товарищемъ на берегу. Увренный, что не было съ нимъ никакого оружія, молодой человкъ не поднялъ даже своего карабина и подъхалъ на самое близкое разстояніе. Заслышавъ шумъ веселъ другой лодки, Индіецъ стремительно поднялся на ноги и испустилъ пронзительный крикъ.

— Ну, любезный, ты, я думаю, наигрался довольно въ этой лодк, сказалъ Дирслэйеръ спокойнымъ тономъ.— Совтую теб ее оставить, если ты благоразумный человкъ. Вплавь пришелъ, вплавь и убирайся. Крови твоей мн не нужно, хотя другіе на моемъ мст не поцеремонились бы съ твоимъ черепомъ. Слышишь ли, краснокожій? Убирайся по-добру, по-здорову, не то дойдетъ дло до расправы.

Дикарь не разумлъ по-англійски ни одного слова и только жесты Дирслэйера, сопровождаемые выразительнымъ взглядомъ, объяснили ему смыслъ его рчи. Быть-можетъ, видъ карабина подъ рукой у благо человка также ускорилъ его ршимость. Какъ бы то ни было, онъ пригнулся на своихъ ногахъ, какъ тигръ, готовый пуститься въ бгство, испустилъ страшный крикъ и во мгновеніе ока его нагое чло исчезло подъ водою. Затмъ онъ всплылъ на поверхность уже въ нсколькихъ саженяхъ отъ лодки, и взглядъ, брошенный имъ назадъ, убдительно доказывалъ, сколько онъ боялся огнестрльнаго оружія благо человка. Но Дирслэйеръ вовсе не имлъ враждебной цли. Онъ спокойно привязалъ вырученную лодку и помаленьку удалился отъ земли. Когда Индіецъ доплылъ до берега и стряхнулъ съ себя воду, наподобіе лягавой собаки, его опасный врагъ уже былъ далеко на дорог къ замку старика Тома.

Солнце сіяло во всемъ блескъ на высокомъ горизонт, разливая волны свта на эту прекрасную скатерть воды, которой Европейцы еще не дали никакого имени. Сцена была очаровательная со всхъ сторонъ, и никто не подумалъ бы, что эта великолпная мстность еще такъ-недавно была театромъ безчеловчныхъ, варварскихъ приключеній. Но когда Дирслэйеръ подъхалъ къ замку, глазамъ его представились предметы, затмившіе вс красоты и озера и береговъ. Юдиь и Гетти стояли на платформ передъ главной дверью, ожидая его прибытія съ величайшимъ нетерпніемъ. По-временамъ старшая сестра заглядывала въ подзорную трубку, стараясь явственне разсмотрть физіономію пловца. Встревоженность и безпокойство придавали великолпный колоритъ ея лицу, и никогда, быть-можетъ, она не была такъ прекрасна, какъ въ эту минуту. Такъ, по-крайней-мр, казалось молодому человку, когда онъ тщательно привязывалъ къ ковчегу вс свои лодки.

VIII.

Сестры стояли и молчали, когда Дирслэйеръ съ безпокойнымъ и печальнымъ лицомъ взбирался на площадку. Наконецъ, Юдиь, длая почти отчаянное усиліе, вскричала:

— Отецъ!

— Съ нимъ повстрчалось несчастіе, и я не буду скрывать ничего, отвчалъ Дирслэйеръ простодушнымъ тономъ.— Старикъ Гуттеръ и Генрихъ Марчъ въ плну у Минговъ, и только Богу извстно, чмъ кончится эта бда. Лодки я выручилъ вс, и это можетъ служить для Насъ нкоторымъ утшеніемъ, потому-что дикіе должны пуститься вплавь или построить паромы, чтобъ добраться до этого мста. На закат солнца будетъ съ нами Чингачгукъ, если только мн удастся его привезти. Онъ и я соединенными силами будемъ защищать ковчегъ и замокъ до-тхъ-поръ, пока не надутъ сюда крпостные офицеры съ отрядомъ солдатъ, которымъ правительство поручитъ разогнать эти шайки.

— Офицеры! вскричала Юдиь съ живйшимъ волненіемъ, окрасившимъ ея щеки.— Кто думаетъ объ офицерахъ? Кто говоритъ о нихъ въ эту минуту? Мы и одни можемъ защищать замокъ. Разсказывайте намъ объ отц и о бдномъ Генрих Марч.

И онъ началъ подробный разсказъ обо всхъ приключеніяхъ прошлой ночи, не скрывая ничего, что случалось съ его товарищами. Об сестры слушали съ величайшимъ вниманіемъ, но отнюдь не обнаруживали чрезмрнаго безпокойства, которое неминуемо должно было овладть женщинами, не привыкшими къ случайностямъ и опасностямъ кочевой пограничной жизни. Юдиь, казалось, была встревожена гораздо-боле своей сестры, и это чрезвычайно изумляло Дирслэйера. Гетти слушала внимательно, но не обнаруживала никакихъ вншнихъ признаковъ чувствительности, и казалось, размышляла о случившемся. Это видимое равнодушіе, думалъ молодой охотникъ, безъ сомннія, происходило отъ слабости ея ума, между-тмъ, какъ старшая сестра должна была безпокоиться объ отц и возлюбленномъ вмст. Об сестры машинально принялись за приготовленіе завтрака, которымъ воспользовался одинъ только Дирслэйеръ, обнаружившій солдатскую способность сть и пить во всякое время, не смотря ни на какія тревоги. Юдиь и Гетти сидли за столомъ не говоря ни слова и не принимая никакого участія въ приготовленныхъ блюдахъ. Наконецъ, Юдиь прервала молчаніе такимъ-образомъ:

— Отецъ мой очень любитъ эту рыбу. Такой сёмги, по его словамъ, нтъ и въ мор.

— Вашъ отецъ, какъ видно, хорошо знакомъ съ моремъ, отвчалъ Дирслэйеръ, бросая на Юдиь проницательный взглядъ.— Скорый-Гэрри говорилъ мн, что онъ былъ когда-то морякомъ.

— Мн, однакожь, Генрихъ Марчъ ничего не разсказывалъ объ исторіи моего отца, и я ршительно ничего не знаю. По-временамъ, впрочемъ, думаю и я, что онъ былъ морякомъ, ею эта догадка не подтвердилась еще ничмъ. Еслибъ вскрыть этотъ сундукъ, или еслибъ могъ онъ говорить, мы узнали бы, вроятно, всю исторію нашего дома, но отпереть его не такъ легко, какъ обыкновенную укладку.

Дирслэйеръ первый разъ обратилъ свое вниманіе на этотъ замчательный сундукъ. Краска на немъ совершенно полиняла, и было ясно, что обращались съ нимъ безъ всякой церемоніи, но матеріалы и работа были превосходны, и молодой охотникъ не видлъ еще ничего подобнаго въ этомъ род. Онъ былъ сдланъ из,ь крпкаго чернаго дерева, и желзныя полосы покрывали его вдоль о поперегъ. Онъ былъ запертъ тремя огромными замками, и его стальныя петли были обдланы съ такимъ искусствомъ, которое могло быть доступно только для лучшихъ лондонскихъ ремесленниковъ. Онъ былъ очень-великъ, и когда Дирслэйеръ попытался его приподнять, оказалось, что его тяжесть соразмрна величин.

— Вы, Юдиь, никогда не видали, что положено въ немъ? спросилъ Дирслэйеръ.

— Никогда. Мой отецъ никогда не отпиралъ его въ моемъ присутствіи, и я не думаю, чтобъ онъ при комъ-нибудь поднималъ его крышку.

— Ты ошибаешься, Юдиь, спокойно сказала Гетти.— Я видла, какъ батюшка открывалъ этотъ сундукъ.

— Когда же, моя милая?

— Очень-часто, и всякій разъ, какъ тебя здсь не было. Батюшка не заботился о моемъ присутствіи. Я видла, что онъ длалъ и слышала все, что онъ говорилъ.

— Что жь онъ длалъ? Что онъ говорилъ?

— Этого я но могу сказать, Юдиь, отвчала Гетти, понизивъ голосъ, по ршительнымъ тономъ.— Тайны моего отца не принадлежатъ мн.

— Его тайны! Часъ-отъ-часу не легче: что вы скажете на это, Дирслэйеръ? Мой отецъ повряетъ свои секреты Гетти, и скрываетъ ихъ отъ меня!

— Вроятно, есть у него свои причины, Юдиь, и теб ихъ не узнать, сказала Гетти тмъ же ршительнымъ тономъ.— Батюшки здсь нтъ, и я не скаи больше ни одного слова.

Юдиь и Дирслэйеръ были очень изумлены, и въ-продолженіе нсколькихъ минутъ старшая сестра имла огорченный видъ. Мало-по-малу, однакожь, она совершенно оправилась, и, оборотясь къ молодому человку, продолжала:

— Вы разсказали. намъ только половину вашей исторіи и остановились на томъ мст, какъ вы задремали въ лодк. Васъ пробудилъ крикъ гагары.

— Скоро я убдился, началъ Дирслэйеръ: — что это не могло быть сигналомъ Гэрри, легъ опять и заснулъ. Поутру, когда было уже совсмъ свтло, я всталъ и поспшилъ взять на буксиръ эти лодки изъ опасенія, чтобъ не овладли ими Минги.

— Но это еще не все, Дирслэйеръ. Мы слышали ружейные выстрлы подъ горами на восточной сторон, и эхо повторило ихъ съ такою скоростію, что они, по всей вроятности, должны были произойдти на самомъ берегу, или, можетъ-быть, въ нсколькихъ саженяхъ отъ берега. Наши уши привыкли къ этимъ звукамъ, и не могутъ ошибиться.

— Да, Юдиь, вы не ошиблись. Выстрлы были.

— Вы сражались съ дикими, одинъ и безъ всякой помощи, Дирслэйеръ! Вы спасали Гетти и меня! Никто не видлъ вашей храбрости, и никто не могъ быти свидтелемъ вашей гибели, еслибъ провидніе допустило такое несчастіе.

— Да, Юдиь, я сражался съ непріятелемъ одинъ-на-одинъ, и это было первый разъ въ моей жизни. Я убилъ своего врага, былъ свидтелемъ его послднихъ минутъ, и грустныя чувства овладли моею душою. Что же длать? Человческая природа, я полагаю — воюющая природа, потому-что вс народы, какъ мы видимъ, воюютъ между собою, и мы въ свою очередь должны оставаться врными, нашей природ. Мои дла сами-по-себ до-сихъ-поръ еще слишкомъ маловажны, но если вечеромъ сегодня намъ удастся привезти сюда Чингачгука, тогда, вроятно, мы увидимъ что-нибудь похожее на войну, какъ-скоро Минги задумаютъ овладть замкомъ, ковчегомъ или вами.

— Кто этотъ Чингачгукъ? Откуда и зачмъ онъ идетъ?

— Въ его жилахъ кровь Могикановъ, и онъ принадлежитъ къ фамиліи великихъ полководцевъ. Унка, его отецъ — знаменитый воинъ и судья своего племени. Даже самъ Таменундъ уважаетъ Чингачгука, хотя онъ еще слишкомъ-молодъ и не можетъ быть полководцемъ на войн. Но племя Могикановъ разбрелось, разсялось, и предводитель ихъ почти не иметъ никакого значенія. Чингачгукъ живетъ между Делоэрами. Теперь, когда открылась война, Чингачгукъ и я назначили другъ другу свиданіе ныншнимъ вечеромъ подл утеса на краю озера. Мы должны условиться въ средствахъ нашей первой экспедиціи противъ Минговъ. Но зачмъ именно мы проходимъ черезъ озеро,— это нашъ секретъ, неимющій для васъ ни малйшей важности. Можете, впрочемъ, разсчитывать, что молодые разсудительные люди, собираясь на войну, ничего не длаютъ безъ особыхъ цлей.

— Делоэръ, конечно, не можетъ имть враждебныхъ намреній противъ насъ, сказала Юдиь посл минутнаго колебанія: — и мы уврены въ вашей дружб.

— Измна самый гнусный порокъ въ моихъ глазахъ, и я надюсь, что провидніе не допуститъ, чтобъ кто осмлился обвинять меня въ измн.

— Избави Богъ, Дирслэйеръ, никто васъ не подозрваетъ! съ живостію возразила Юдиь.— Ваше честное лицо можетъ служить залогомъ врности за тысячу человкъ. Еслибъ вс люди имли вашъ правдивый языкъ, и общали только то, что могутъ исполнить, тогда не было бы вроломства на земл, и свтъ не имлъ бы нужды въ этихъ блестящихъ мундирахъ…

Юдиь говорила съ величайшей энергіей, и глаза ея заискрились необыкновеннымъ блескомъ, когда она замолчала. Дирслэйеръ очень-ясно замтилъ волненіе прекрасной двушки, но ничмъ не обнаружилъ своихъ наблюденій. Юдиь, между-тмъ, постепенно успокоилась, и черезъ нсколько минутъ хладнокровно продолжала разговоръ:

— Я не имю никакого права допытываться до секретовъ вашихъ или вашего друга, сказала она:— и готова врить всему, что вы говорите. Въ-самомъ-дл, если въ эту трудную минуту будетъ у насъ союзникъ вашего пола, то мы легко можемъ отстоять замокъ, и вроятно скоро выручимъ батюшку изъ плна, предложивъ какой-нибудь выкупъ.

— Вы думаете? сказалъ Дирслэйеръ, сомнительно покачавъ головой. У него на ум были волосы несчастныхъ плнниковъ и вырученныя за нихъ деньги. Юдиь поняла его мысль.

— Я васъ понимаю очень-хорошо, но, къ-счастію, ваши безпокойства не имютъ основанія. Индійцы никогда не скальпируютъ плнника, если онъ не раненъ, а доставляютъ его правительству живымъ. Исключенія рдки, и я почти вовсе не боюсь за жизнь моего отца. Совсмъ другое дло, если ночью исподтишка нападутъ они на замокъ: тогда быть намъ изрзаннымъ въ куски, а плнника щадитъ Индіецъ, по-крайней-мр, до той поры, какъ, въ-слдствіе особой злобы, наступитъ время погубить его въ пыткахъ.

— Знаете ли вы, Юдиь, для чего отецъ вашъ и Генрихъ Марчъ нападали на Индійцевъ?

— Очень-хорошо знаю, но что прикажете длать, когда варварскія обыкновенія уполномочиваютъ на эти безчеловчные поступки? Вся кровь моя воспламеняется при мысли, на какое зло способенъ даже цивилизованный человкъ. Что касается до Индійцевъ — они проникнуты особеннымъ уваженіемъ къ смльчакамъ, которые собирались разгромить ихъ же самихъ. Если будетъ имъ извстно, съ какою цлью плнники ворвались въ ихъ притонъ, они, какъ я думаю, воздадутъ имъ почести, а не обрекутъ ихъ на казнь.

— Можетъ-быть, Юдиь, но едва-ли эти почести будутъ продолжительны. Чувство уваженія, по-обыкновенію, скоро смняется жаждой мщенія, и тогда дикарь не знаетъ никакой пощады. Во всякомъ случа, мы съ Чингачгукомъ должны подумать, что можно сдлать для освобожденія вашего отца и Генриха Марча. Минги, безъ сомннія, пробудутъ еще нсколько дней въ окрестностяхъ этого озера, и постараются извлечь всю возможную пользу изъ своего перваго успха.

— Вы думаете, что можно совершенно положиться на этого Делоэра?

— Такъ же, какъ на меня. Вдь вы сказали, Юдиь, что не подозрваете меня?

— Васъ, Дирслэйеръ, васъ?! Да скоре я усомнюсь въ родномъ брат, чмъ въ такомъ честномъ и благородномъ человк, какъ вы, хотя одинъ только день, какъ я познакомилась съ вами. Впрочемъ, ваше имя было мн не безъизвстно: крпостные офицеры довольно-часто говорятъ объ урокахъ, которые вы имъ давали на охот, и вс вообще прославляютъ вашу честность.

— Будто они говорятъ объ этомъ! сказалъ Дирслэйеръ улыбаясь.— А любопытно знать, что они разсказываютъ о самихъ-себ? Вдь оружіе, кажется, ихъ ремесло, между-тмъ, увряю васъ, нкоторые совсмъ не умютъ владть имъ.

— Этого, конечно, нельзя сказать о вашемъ пріятел Чингачгук. Что значитъ это имя на нашемъ язык?

— Великій-Змй. Такъ его назвали за природный умъ и необыкновенную сметливость. Его настоящее имя — Унка, и вс члены его семейства называются Унками до-тхъ-поръ, пока не пріймутъ новыхъ именъ, приспособленныхъ къ ихъ талантамъ.

— При такомъ ум, вашъ другъ, безъ-сомннія, будетъ для насъ очень-полезенъ, если не помшаютъ ему собственныя дла, для которыхъ онъ прибылъ къ этимъ мстамъ.

— Впрочемъ, я не вижу большой бды открыть вамъ его секретъ, тмъ боле, что вы и ваша сестрица можете, при случа, помочь намъ. Дло, видите ли, вотъ какое. Чингачгукъ — молодой Индіецъ, весьма-недурной собою, и вс двушки его племени посматриваютъ на него умильными глазами, тмъ боле, что онъ изъ хорошей фамиліи. Ну, такъ вотъ, у одного шейха есть дочка, по имени Вахта, прекрасная молодая двушка, предметъ искательства и зависти всхъ военныхъ молодыхъ мужчинъ. Чингачгукъ полюбилъ Вахту, Вахта полюбила Чингачгука. Оба семейства въ ладу между собою, и въ такихъ случаяхъ дло обыкновенно оканчивается свадьбой. Но случилось такъ, что Чингачгукъ нажилъ себ враговъ между своими соперниками, и одинъ изъ нихъ, нкто Нокоммонъ, или, по-англійски, Бріарторнъ (колючій), ухитрился, какъ мы догадываемся, разстроитъ вс эти дла. Мсяца за два передъ этимъ, Вахта отправилась съ своими родителями на рыбную ловлю къ западнымъ ркамъ, гд, какъ говорятъ, водится отличная рыба, и когда отецъ былъ занятъ съ матерью этимъ ремесломъ, дочь ихъ вдругъ исчезла изъ виду. Цлыя недли не было о ней ни слуху, ни духу, но дней за десять передъ этимъ, курьеръ, прозжавшій черезъ страну Делоэровъ, извстилъ насъ, что Вахта находится теперь у нашихъ непріятелей, и они хотятъ ее выдать за молодаго Минга. Мы догадываемся, хотя и не уврены, что во всемъ этомъ участвуетъ Бріарторнъ. Тотъ же курьеръ объявилъ, что Минги въ лтнее время намрены мсяца на два отправиться на охоту въ лса подл этого озера, и потомъ воротиться въ Канаду. Онъ прибавилъ, что если намъ удастся напасть на ихъ слдъ, то легко станется, что мы отъищемъ средства выручить похищенную двушку и возвратимъ ее въ родительскій домъ.

— Но какъ вс эти дла касаются васъ, Дирслэйеръ? спросила Юдиь съ нкоторымъ безпокойствомъ.

— Все, что касается моего друга, относится въ одинаковой мр и ко мн, Юдиь. Я здсь главный помощникъ Чингачгука, и если, при моемъ пособіи, его возлюбленная будетъ отъискана, я обрадуюсь этому столько же, какъ онъ самъ.

— А гд живетъ ваша возлюбленная, Дирслэйеръ?

— Въ лсу, Юдиь. Я вижу ее въ каждомъ листк посл дождя, въ капляхъ росы, покрывающихъ траву, въ прекрасныхъ облакахъ, волнующихся на лучезарномъ небосклон, въ чистыхъ и прозрачныхъ струяхъ, утоляющихъ мою жажду, словомъ, я вижу ее во всхъ богатыхъ дарахъ, которыми одолжены мы благому провиднію.

— Это, значитъ, Дирслэйеръ, что вы никогда не любили женщины, и предпочитаете ей лса, въ которыхъ живете?

— Ваша правда, Юдиь. Я человкъ блый, съ блымъ сердцемъ, и съ моей стороны неблагоразумно влюбиться въ краснокожую двушку, съ красными чувствами и краснымъ сердцемъ. Нтъ, я не влюбленъ, и надюсь сохранить свое сердце свободнымъ по-крайней, мр до окончанія, войны. Дла, Чингачгука поглощаютъ теперь всю мою дятельность и мысли.

— Счастлива женщина, которой достанется ваше сердце, Дирслэйеръ — сердце честное, благородное, откровенное, и многія будутъ завидовать счастію этой женщины.

Этимъ окончился ихъ разговоръ. Такъ-какъ было еще довольно-рано, то Дирслэйеръ принялся осматривать оборонительныя средства замка и длать, по-возможности, нкоторыя добавочныя прибавленія, сообразныя съ обстоятельствами. Разстояніе между замкомъ и ближайшею частію земли не представляло никакихъ опасностей отъ пуль съ берега, и Юдиь объявила сама, что бояться нечего съ этой стороны. Но непріятель могъ подплыть исподтишка, осадить замокъ, зажечь, или употребить какую-нибудь другую хитрость, на которую слишкомъ остеръ изворотливый умъ Индійца. Противъ нечаянной осады, старикъ Гуттеръ принялъ слишкомъ надежныя мры, и загорться могла только кровля этого зданія. Притомъ, пожаръ легко потушить, такъ-какъ воду можно было доставать насосами и разливать по всмъ мстамъ. Вс эти подробности объяснила Дирслэйеру Юдиь, знакомая, по-видимому, въ совершенств со всми планами и средствами своего отца. Оказалось, что днемъ почти нечего бояться, такъ-какъ ковчегъ и вс лодки были подъ руками, и на всемъ озер не было еще никакой другой ладьи. Но Дирслэйеръ зналъ, что не трудно въ этихъ мстахъ сплотить паромъ или плотъ изъ досокъ и бревенъ, разбросанныхъ по берегамъ, и можно было разсчитывать, что дикари немедленно возьмутся за это дло, если у нихъ твердое намреніе осадить замокъ. Смерть одного изъ ихъ соплеменниковъ могла ихъ поощрить въ этомъ намреніи, хотя, съ другой стороны, она же могла внушить имъ осторожность. Во всякомъ случа, думалъ Дирслэйеръ, слдующая ночь такъ или иначе должна будетъ объяснить ихъ планы и разсчеты. Тмъ больше желалъ онъ свидться и дйствовать за одно съ своимъ другомъ Могиканомъ, и съ возрастающимъ нетерпніемъ ожидалъ захожденія солнца.

Весь день прошелъ въ большихъ суетахъ, и, наконецъ, наступилъ часъ, когда нужно было готовиться на свиданіе съ Чингачгукомъ. Когда Дирслэйеръ сообщилъ свой планъ обимъ сестрамъ — вс трое начали немедленно приводить его въ исполненіе. Гетти взошла на ковчегъ, и связавъ вмст дв лодки, спустилась на одну изъ нихъ, взяла вёсла и просунула ихъ въ дверь палисадовъ, окружавшихъ домъ. Потомъ она подъ самымъ зданіемъ прикрпила ихъ къ цпямъ, которыхъ оконечность скрывалась во внутренности замка. Эти палисады, состоявшіе изъ древесныхъ пней, образовали родъ ограды, препятствовавшей непріятелю прокрасться на своей лодк подъ крпость. Лодки, заключенныя въ этотъ бассейнъ, были почти совершенно скрыты изъ виду, и непріятель могъ до нихъ добраться не иначе, какъ черезъ дверь, которая была крпко заперта. Между-тмъ, не запирая двери, Юдиь сама вошла въ эту ограду на третьей лодк, оставивъ во внутренности замка Дирслэйера, который доканчивалъ необходимыя распоряженія. Ему нужно было закрытъ вс окна и отверстія въ замк, и эта операція, требовавшая довольно времени, кончилась съ успхомъ. Такъ-какъ все было плотно и массивно, и толстые обрубки отъ деревъ послужили для задвижекъ и запоровъ, то запертый домъ представлялъ настоящую крпость, въ которую можно было вломиться не иначе, какъ часа черезъ два посл трудной работы, и только въ томъ случа, когда осаждающіе снабжены исправными орудіями для разрушенія массивной постройки. Эти мры для своей безопасности старикъ Гуттеръ принялъ въ-слдствіе того, что его два или три раза обокрали пограничные блые во время его частыхъ отлучекъ изъ дома.

Когда все было приведено въ порядокъ во внутренности зданія, Дирслэйеръ открылъ одну изъ западней, устроенныхъ въ полу, и спустился въ лодку Юдии, посл чего западня захлопнулась сама собою. Гетти также присоединилась къ сестр, и тогда все общество пересло на ковчегъ, привязавъ къ нему одну лодку. Дирслэйеръ взялъ напередъ подзорную трубку, чтобъ осмотрть по возможности вс берега озера. На всемъ пространств не было видно ни одного живаго существа, кром нсколькихъ птицъ, порхавшихъ между втвями.

— Нигд не видно человческихъ слдовъ, сказалъ Дирслэйеръ, отнимая трубку отъ глазъ.— Можетъ-статься, Индійцы длаютъ плотъ во внутренности лса и тщательно скрываютъ свои замыслы, но все же имъ нельзя угадать, что мы собираемся оставить замокъ, да притомъ, если бы и угадали, они не имютъ никакихъ средствъ знать, куда мы намрены хать.

— Стало-быть, нечего и безпокоиться, сказала Юдиь.— Теперь, когда у насъ все готово, мы смло можемъ хать, чтобъ заране прибыть на мсто.

— Нтъ, нтъ, возразилъ Дирслэйеръ.— Дло требуетъ нкоторой уловки. Дикимъ, конечно, ничего не извстно о свиданіи моемъ съ Чингачгукомъ, но у нихъ есть глаза и ноги. Они увидятъ, въ какую сторону мы подемъ, и пожалуй вздумаютъ слдить насъ. Я буду направлять носъ ковчега въ разныя стороны, пока ихъ ноги не утомятся гоняясь за нами.

Дирслэйеръ выполнилъ этотъ планъ съ необыкновенною ловкостію, и мене чмъ въ пять минутъ ковчегъ былъ приведенъ въ движеніе. Неуклюжее судно совсмъ не отличалось легкостію, но въ это время, при попутномъ втр, безъ труда оно могло переплыть три или четыре мили въ часъ. Завтный утесъ, гд было назначено свиданіе, отстоялъ отъ замка не боле, какъ на дв мили, и Дирслэйеръ, знакомый съ аккуратностью Индійцевъ, расчислилъ время такъ, чтобы минутами пятью предупредить Чингачгука, или пріхать посл него. Солнце еще возвышалось надъ вершинами западныхъ горъ, когда парусъ былъ распущенъ, и черезъ нсколько минутъ Дирслэйеръ убдился, что ковчегъ плыветъ съ удовлетворительною скоростію.

Былъ прекрасный вечеръ. Легкій втерокъ едва колыхалъ поверхность озера, какъ-будто боясь его потревожить. Деревья, казалось, начинали засыпать подъ вліяніемъ солнечныхъ лучей, и ничто не обнаруживало, что эта великолпная мстность скоро можетъ сдлаться театромъ кровавыхъ сценъ. Юдиь невольно любовалась очаровательной картиной. Должно сказать, что об двушки получили нкоторое образованіе подъ руководствомъ своей матери, и съ перваго взгляда наблюдатель замчалъ ихъ облагороженныя манеры и особенно правильное произношеніе англійскихъ словъ. Крпостные офицеры немногимъ преувеличивали дло, когда говорили, что Юдиь такая двушка, которая своимъ воспитаніемъ могла бы сдлать честь даже высшему обществу. Кто была мать этихъ двицъ, зналъ только старикъ Гуттеръ, и никто боле. Она умерла два года назадъ, и мужъ похоронилъ ее въ озер. Юдиь никогда не видала мста, гд она опущена въ воду, но Гетти присутствовала при погребеніи, и часто на легкомъ челнок, при свт луны, подъзжала къ тому мсту и смотрла въ воду по цлымъ часамъ, какъ-будто надясь увидть образъ той, которую любила съ безграничною нжностію отъ первыхъ дтскихъ лтъ до печальной минуты вчной разлуки.

— Должно ли намъ явиться на мсто свиданія въ самую минуту захожденія солнца? спросила Юдиь молодаго человка, управлявшаго рулемъ.— По моему мннію, было бы опасно слишкомъ-долго оставаться подл утеса, близкаго къ берегу.

— Ваша правда, Юдиь, и я постараюсь избжать этой опасности. Разсчетъ и хитрость неизбжно необходимы, какъ-скоро имешь дло съ Индійцемъ, остроумнымъ на всякія уловки. Вы видите, я теперь повернулъ немного къ востоку, въ противоположную сторону отъ утеса: Индійцы безъ сомннія побгутъ туда и надорвутся отъ бготни безъ всякой для себя пользы.

— Стало-быть, вы полагаете, что они насъ видятъ и слдятъ за нашими движеніями? Я думала, напротивъ, что они убжали въ лсъ, и оставили насъ въ поко на нсколько часовъ.

— Вы женщина, Юдиь, и вамъ простительно такъ думать. Но нтъ никакого сомннія, что Индійцы не спускаютъ теперь глазъ съ нашего ковчега, и намъ необходимо навести ихъ на ложные слды. Чутье у Минга лучше всякой собаки, но разумъ благо человка лучше всякаго инстинкта.

Между-тмъ, какъ Юдиь разговаривала и любезничала съ молодымъ человкомъ, младшая ея сестра была задумчива и безмолвна. Разъ только она подошла къ Дирслэйеру и предложила ему нсколько вопросовъ относительно его плановъ, и когда охотникъ удовлетворилъ ея любопытству, она опять отошла въ сторону и принялась за свою работу, напвая въ-полголоса заунывную псню.

Когда солнце спустилось за бахраму сосенъ, покрывавшихъ западныя горы, ковчегъ былъ весьма-недалеко отъ мыса, гд Гуттеръ и Гэрри попались въ плнъ. Дикари, наблюдавшіе за всми движеніями плывучаго дома и бгавшіе взадъ и впередъ по его разнообразнымъ направленіямъ, теперь, безъ сомннія, вообразили, что съ ними хотятъ вступить въ переговоры относительно выкупа плнныхъ. Чтобъ окончательно утвердить ихъ въ этой догадк, Дирслэйеръ подъхалъ къ западному берегу на самое близкое разстояніе, безопасное, впрочемъ, отъ ружейной пули. Потомъ, отославъ обихъ сестеръ въ каюту, онъ склонилъ свою голову къ доскамъ парома, и вдругъ круто и быстро повернулъ носъ ковчега къ устью Сускеганнаха. Въ эту минуту втеръ какъ нарочно подулъ сильне, ковчегъ понесся съ необыкновенной, быстротою, и Дирслэйеръ почти не сомнвался въ благополучномъ успх своего предпріятія.

IX.

Для уясненія событій, которыя будутъ описаны въ этой глав, не мшаетъ припомнить, что озеро иметъ форму неправильнаго бассейна, котораго контуры образуютъ большею частію овальную фигуру, видоизмненную по краямъ маленькими бухтами и мысами. Поверхность прекрасной, водяной скатерти въ эту минуту, при послднихъ лучахъ заходящаго солнца, блистала подобно драгоцнному камню, и ея холмистыя окрестности, окаймленныя богатйшею зеленью лсовъ, были одушевлены какою-то лучезарною улыбкой. Такъ-какъ берега, съ небольшими исключеніями, возвышались отвсно надъ водою, даже тамъ, гд гора не прерывала этого вида, то по закраинамъ спокойнаго озера во всхъ мстахъ разстилалась почти безпрерывная бахрама зеленыхъ листьевъ, потому-что деревья пробивались впередъ на дневной свтъ съ отлогихъ холмовъ, выставляя свои длинныя втви боле чмъ на полтораста футовъ. Мы здсь говоримъ только о соснахъ, объ этихъ лсныхъ гигантахъ, которые лишь одни возвышаются на полтораста футовъ, между-тмъ, какъ деревья меньшей величины наклоняются-по-большей-части такъ, что ихъ нижнія втви почти купаются въ вод.

Въ положеніи, какое теперь занималъ ковчегъ, замокъ и вмст вся сверная оконечность озера скрылась отъ глазъ за вершиной мыса. Лсистая гора, округленная со всхъ сторонъ, ограничивала зрніе по этому направленію, застилая вдругъ все пространство этой великолпной сцены, за исключеніемъ глубокой бухты, вдавшейся на западъ боле чмъ на одну милю. Мы уже говорили, какимъ-образомъ изъ Глиммергласа протекала вода подъ зелеными сводами деревъ, окаймлявшихъ Сускеганнахъ по сбоямъ берегамъ. Утесъ, назначенный мстомъ свиданія между Дирслэйеромъ и Могиканомъ, возвышался въ этомъ мст весьма-недалеко отъ берега. Это былъ большой одинокій камень, опиравшійся на дно озера, гд безъ сомннія онъ оставался, когда воды сдвинули отсюда окружавшую землю, прочищая свободный проходъ для образованія рки. Высота этого камня простиралась до шести футовъ, и по своей фигур онъ имлъ нкоторое сходство со скирдомъ сна. Онъ отстоялъ отъ берега футовъ на пятьдесятъ, и вода около него имла глубины не боле какъ на два фута. Деревья съ берега почти добрасывали до него свои втви, и одна изъ огромныхъ сосенъ образовала надъ нимъ высокій и правильный сводъ. Приблизившись къ берегу футовъ на двсти, Дирслэйеръ немедленно опустилъ паруса, и ковчегъ уже самъ собою доплылъ до утеса. Между-тмъ, какъ молодой охотникъ управлялъ рулемъ, об двицы въ своей кают должны были стоять на караул подл оконъ, наблюдая вс окрестности по обоимъ берегамъ.

— Не видите ли вы кого-нибудь на утес, Юдиь? спросилъ Дирслэйеръ, какъ-скоро ковчегъ былъ остановленъ.

— Никого, Дирслэйеръ. Камень, берегъ, деревья, озеро, и никакого слда человческихъ ногъ.

— Берегите себя, Юдиь, не выставляйтесь наружу, Гетти. У карабина острый глазъ, проворная нога и смертельный языкъ. Будьте осторожны и смотрите во вс глаза. Я буду въ отчаяніи, если случится съ вами какая-нибудь непріятность.

— А вы, Дирслэйеръ, вы что длаете? вскричала Юдиь, просовывая черезъ отверстіе свою голову и бросая на молодаго охотника благодарный взглядъ.— И вамъ должно быть столько же осторожнымъ, какъ и намъ. Пуля, смертельная для насъ, никому не даетъ пощады, и мы об прійдемъ въ отчаяніе, если вы будете ранены.

— За меня ничего не бойтесь, добрая двушка. Ваши глазки очень милы и любезны, по, пожалуйста, не смотрите въ эту сторону, и…

Въ эту минуту восклицаніе Юдии, обратившей глаза на противоположную сторону, прервало комплименты молодаго человка.

— Что такое, Юдиь? что такое? спросилъ онъ торопливо.

— Какой-то человкъ на утес! Индійскій солдатъ, расписанный и вооруженный!

— Гд у него соколиное перо? Приколото ли къ военной лентъ, или онъ повсилъ его надъ лвымъ ухомъ?

— Соколиное перо надъ лвымъ ухомъ, онъ улыбается и бормочетъ какія-то могиканскія слова.

— Слава Богу, это Змй! вскричалъ молодой человкъ, бросивъ руль, и быстро перебгая на противоположный конецъ ковчега.

Въ эту минуту дверь каюты поспшно отворилась, и передъ Дирслэйеромъ остановился молодой Могиканъ, у котораго вырвалось одно только восклицаніе: — ‘уфъ!’ Еще минута, Юдиь и Гетти испустили пронзительный крикъ, и воздухъ огласился страшнымъ визгомъ и воемъ двадцати дикарей, выбжавшихъ изъ-за кустарника на берегъ. Нкоторые уже побросались въ воду, головою внизъ.

— Отваливайте, Дирслэйеръ! закричала Юдиь, поспшно запирая дверь, черезъ которую вошелъ Делоэръ.— Отваливайте! Дло идетъ о жизни! дикари какъ собаки бросаются въ воду, и плывутъ прямо къ нашему ковчегу.

Въ одно мгновеніе Дирслэйеръ и его товарищъ привели въ движеніе плывучій домъ, отвалили, и посл нсколькихъ ловкихъ и сильныхъ взмаховъ веслами, ковчегъ былъ на безопасномъ разстояніи отъ ружейныхъ пуль.

— Что теперь длаютъ эти проклятые Минги, Юдиь? спросилъ Дирслэйеръ, который за каютой не могъ слдить движенія непріятелей.

— Вс исчезли, и только одинъ въ эту минуту скрывается за кустарникомъ на берегу. Вотъ теперь пропалъ и онъ: никого не вижу! Мы совершенно-безопасны.

Пріятели успокоились и бросили весла. Чингачгукъ, молодой индійскій воинъ высокаго роста, съ благородной осанкой и прекрасными чертами лица, поспшилъ осмотрть свое ружье, открылъ полку, попробовалъ курокъ и уврился, что все было исправно. Потомъ онъ бросилъ пытливый взглядъ на окружающіе предметы, по ни однимъ словомъ не обнаружилъ своего любопытства.

— Юдиь и Гетти, сказалъ Дирслэйеръ учтивымъ тономъ:— съ нами теперь знаменитый начальникъ Могикановъ, о которомъ я такъ-часто говорилъ вамъ. Чингачгукъ его имя, Великій-Змй на нашемъ язык. Такъ его назвали за умъ, разсудительность и необыкновенную ловкость. Онъ мой старый, искренній другъ. Я его узналъ по соколиному перу, которое у него надъ лвымъ ухомъ, тогда-какъ у другихъ воиновъ оно прикалывается къ военной лент.

Чингачгукъ понималъ и говорилъ по-англійски, но не любилъ изъясняться на этомъ язык подобно большей части своихъ земляковъ. Онъ пожалъ руку Юдии, раскланялся съ Гетти, и, не сказавъ ни одного слова, оборотился къ Дирслэйеру, какъ-будто ожидая отъ него дальнйшихъ объясненій. Молодой охотникъ понялъ его мысль.

— Этотъ втерокъ скоро совсмъ замретъ по захожденіи солнца, сказалъ онъ:— и теперь безполезно грести. Черезъ полчаса подуетъ южный втеръ и мы распустимъ парусъ. А между-тмъ, намъ съ Чингачгукомъ не мшаетъ потолковать о своихъ длахъ.

Сестры удалились въ каюту для приготовленія ужина, оставивъ молодыхъ пріятелей на передней части парома. Они говорили на язык Делоэровъ. Дирслэйеръ разсказалъ о происшествіяхъ, уже извстныхъ читателю, промолчавъ, однакожь, о своей встрч съ Индійцемъ и объ одержанной побд. Чингачгукъ въ свою очередь сообщилъ ясный и лаконическій разсказъ о прощаніи съ своими родственниками и о своемъ прибытіи въ долину Сускеганнаха, отстоявшую отъ озера на полмили къ южной сторон. Въ этой долин напалъ онъ на слдъ, предувдомившій его о близости непріятельскаго стана. Это обстоятельство, впрочемъ, ожиданное, заставило его принять надежныя мры противъ нечаяннаго нападенія. Углубляясь впередъ къ озеру по берегу Сускеганнаха, онъ скоро напалъ на другой слдъ и провелъ нсколько часовъ подъ носомъ у непріятеля, выжидая удобнаго случая выручить свою любовницу или взрзать черепъ какому-нибудь Ирокезу: трудно сказать, чего желалъ онъ больше. По временамъ, Чингачгукъ прокрадывался даже на самый берегъ и видлъ все, что происходило на поверхности озера. Замтивъ ковчегъ и его хитрую лавировку по разнымъ сторонамъ, сметливый Делоэръ мигомъ догадался, что это судно, управляемое, безъ-сомннія, блыми людьми, должно содйствовать къ ускоренію его свиданія съ молодымъ охотникомъ. Эта догадка превратилась въ очевидность, когда плывучій домъ остановился подл утеса и Чингачгукъ, не медля ни минуты, вскочилъ на бордъ. Когда, такимъ-обракимъ, оконченъ былъ этотъ разсказъ, Дирслэйеръ спросилъ:

— Видно по всему, Великій-Змй, что ты долго бродилъ вокругъ притона этихъ Минговъ. Не можешь ли ты сказать чего-нибудь на-счетъ нашихъ плнниковъ? Одинъ изъ нихъ — отецъ этихъ двушекъ, а другой — блый молодой человкъ огромнаго роста, возлюбленный старшей сестры, какъ я догадываюсь.

— Чингачгукъ ихъ видлъ. Старикъ и молодой богатырь. Согнутый дубъ и высокая сосна.

— Ты угадываешь недурно, Делоэръ, очень-недурно. Старикъ Гуттеръ разбитъ непогодой и грозой, но пни его еще тверды и годятся для крпкихъ блоковъ. Что касается до Генриха Марча, то его справедливо можно назвать красой и гордостью человческаго лса. Связаны они или нтъ? Пытали ихъ или нтъ еще? Эти вопросы предлагаю теб вмсто молодыхъ двушекъ, которымъ интересна всякая подробность на этотъ счетъ.

— Нтъ, Дирслэйеръ. Добыча Минговъ не въ клтк. Ихъ слишкомъ-много. Одни ходятъ, другіе спятъ, третьи на караул. Сегодня блднолицые у нихъ какъ братья, завтра сдерутъ съ нихъ волосы.

— Что длать! Таковъ у нихъ обычай: я это зналъ. Юдиь, Гетти, вотъ пріятныя для васъ новости: Делоэръ говоритъ, что Индійцы обходятся съ нашими плнниками по-братски и не длаютъ имъ никакихъ непріятностей. Разумется, свобода у нихъ отнята, а впрочемъ, они могутъ длать почти все, что имъ угодно.

— Очень-благодарна за эту новость, Дирслэйеръ, отвчала Юдиь.— Теперь, когда другъ вашъ съ нами, я ни мало не сомнваюсь, что мы отъищемъ случай выкупить моего отца и Генриха Марча. У меня есть дорогіе наряды, довольно-соблазнительные для дикихъ женщинъ, а въ случа нужды мы откроемъ завтный сундукъ и, вроятно, найдемъ въ немъ много сокровищъ, на которыя разгорятся глаза у этихъ Ирокезовъ.

— Юдиь, сказалъ молодой охотникъ, всматриваясь въ ея лицо съ улыбкой и вмст съ живйшимъ любопытствомъ, которое не ускользнуло отъ проницательныхъ глазъ прекрасной двушки:— достанетъ ли у васъ духа отказаться отъ нарядовъ въ пользу плнниковъ, хотя одинъ изъ нихъ вашъ отецъ, а другой, если не ошибаюсь, вашъ женихъ?

— Дирслэйеръ, отвчала двушка посл минутнаго колебанія: — я буду съ вами совершенно-откровенна. Признаюсь, было время, когда я ничего не любила съ такимъ жаромъ, какъ свои наряды, но съ нкоторой поры я начинаю совсмъ измнять свой образъ мыслей. Генрихъ Марчъ самъ-по-себ не иметъ въ моихъ глазахъ никакой особенной важности, но я не пожалю ничего, лишь бы возвратить ему свободу. И если я готова на такую жертву для этого хвастуна, самохвала, вертопраха, можете представить, что могу я сдлать для своего собственнаго отца.

— Вотъ это хорошо, очень-хорошо. Такой образъ мыслей совершенно-сообразенъ съ женскою природой. Мн удавалось встрчать такія чувства даже между Делоэрками: дикія женщины нердко жертвуютъ своимъ тщеславіемъ въ пользу сердечныхъ привязанностей. Эти чувства, стало-быть, одинаковы для всхъ возможныхъ породъ, не смотря на различіе ихъ цвта и кожи. Ясно, что женская природа везд и всегда должна быть вмстилищемъ нжныхъ чувствъ.

— Освободятъ ли дикіе моего отца, если Юдиь и я отдадимъ все, что у насъ есть? спросила Гетти простодушнымъ тономъ.

— Очень-вроятно, моя милая, сказалъ Дирслэйеръ съ выраженіемъ искренняго участія: — ихъ женщины, безъ-сомннія, будутъ за васъ хлопотать. Но скажи мн, Великій-Змй, много ли женщинъ въ притон этихъ головорзовъ?

— Шесть, отвчалъ Чингачгукъ, поднимая вс пальцы лвой руки, и приставляя правую руку къ сердцу:— шесть, съ этою.

Дирслэйеръ понялъ, что его пріятель разумлъ свою возлюбленную.

— Видлъ ли ты ее, любезный другъ? Замтилъ ли ты ея прелестное лицо? Подходилъ ли ты близко къ ея уху, чтобъ пропть ея любимую псню?

— Нтъ, Дирслэйеръ. Густыя деревья закрывали ее своими листьями, какъ облака скрываютъ солнце на лазурномъ неб.. Но Чингачгукъ слышалъ громкій смхъ своей Вахты и отличилъ ее отъ ирокезскихъ женщинъ.

— Вотъ, Юдиь, врьте уху Делоэра, и особенно чуткому уху влюбленнаго, способному различить любимые звуки между тысячами голосовъ. Не знаю, какъ это бываетъ, но если молодые люди — я разумю вмст и мужчинъ и женщинъ — любятъ другъ друга, то имъ особенно нравится смхъ или просто голосъ любимой особы.

— А вамъ, Дирслэйеръ, разв никогда не случалось испытать, какъ пріятно слышать смхъ любимой двушки? спросила Юдиь съ величайшею живостію.

— Помилуй васъ Богъ, Юдиь! Я никогда не заживался слишкомъ-долго между женщинами моего цвта, и не имлъ случаевъ испытывать пріятность подобнаго чувства. Да, никогда. Пріятно он поютъ и весело смются, это правда, но самая лучшая музыка для моихъ ушей въ дуновеніи втра по вершинамъ деревъ, въ журчаніи свжаго и прозрачнаго ручья и въ шелест зеленыхъ листьевъ. Люблю слушать голосъ поющей женщины, но еще лучше люблю громкій лай охотничьей собаки, когда бжитъ она по слдамъ подстрленной лани.

Посл этого никакъ-непредвидннаго предпочтенія въ пользу лягавыхъ собакъ, об двушки, съ разнообразными чувствами, удалились въ каюту. Оставшись наедин, Дирслэйеръ и его пріятель продолжали свою бесду.

— Молодой блдно-лицый охотникъ давно ли на этомъ озер? спросилъ Чингачгукъ.

— Только со вчерашняго полудня. Великій-Змй, но въ это время слишкомъ много утекло виды. Я видлъ кое-что и даже сдлалъ кое-что.

Черные глаза Индійца, при этомъ двусмысленномъ отвт, засверкали, какъ у барса или волка, попавшаго въ западню. Дирслэйеръ понялъ языкъ этихъ искрометныхъ взоровъ.

— Твои подозрнія справедливы, Великій-Змй. Я столкнулся съ непріятелемъ лицомъ-къ-лицу, и даже могу сказать, что сражался съ нимъ.

— Гд жь его волосы, блднолицый воинъ? Давай его волосы.

— Великій-Змй, въ присутствіи всего племени Делоэровъ, въ присутствіи старца Таменунда и отца твоего, великаго Унки, я скажу и всегда буду говорить, что блый человкъ, врный внушеніямъ своей природы, не можетъ и не долженъ издваться надъ своими умирающими собратами, кто бы они ни были! Волосы на моей голов цлы, какъ ты видишь, и этого слишкомъ-довольно для моего торжества. Мой врагъ, красный или блый, никогда не будетъ имть причинъ бояться за свой черепъ.

— Не-уже-ли не палъ ирокезскій воинъ? Не-уже-ли Дирслэйеръ, несравненный стрлокъ оленей, промахнулся, когда метилъ въ человка?

— Нтъ, Чингачгукъ, рука моя не пошатнулась, и карабинъ не измнилъ мн. Врагъ мой, Мингъ, палъ, сраженный пулей моего карабина.

— Онъ шейхъ? торжественно спросилъ Могиканъ.

— Этого я и самъ не знаю. Могу только сказать, что онъ хитеръ, вроломенъ и храбръ. Немудрено, что между своими онъ добрался до званія шейха. Онъ мужественъ и отваженъ, хотя глазъ его не такъ вренъ, какъ у человка, образовавшагося въ школ Делоэровъ.

— Братъ и другъ мой раздробилъ его тло?

— Это было безполезно. Мингъ умеръ въ моихъ объятіяхъ. Скажу безъ утайки, какъ происходило все дло. Мы сражались оба храбро и отважно: онъ, какъ человкъ красный, одаренный отъ природы красными талантами, я, какъ человкъ, получившій дары, свойственные моей пород. Богъ даровалъ мн побду и я не могъ обижать провидніе, забывая самого-себя. Блымъ я родился, блымъ живу, блымъ и умру.

— Хорошо! у Дирслэйера блое лицо и блдныя руки. Делоэръ отъищетъ волосы, чтобъ повсить ихъ на колъ, и по возвращеніи домой пропоетъ въ честь его псню передъ своимъ племенемъ. Честь принадлежитъ племени Делоэровъ: не должно ее терять.

— Легко это сказать, но трудно исполнить. Тло Минга въ рукахъ его друзей, и скрыто безъ сомннія въ такомъ мст, гд не отъискать его Великому-Змю.

Затмъ молодой человкъ коротко и ясно разсказалъ объ утреннемъ происшествіи, избгая всякихъ поводовъ къ самохвальству. Чингачгукъ снова выразилъ свое удовольствіе, и потомъ оба друга встали, чтобъ приняться за дло. Въ эту минуту стемнло совершенно. Небо покрылось облаками, и глазъ не видлъ ни одной звзды на мрачномъ горизонт. Сверный втеръ, какъ обыкновенно, прекратился посл солнечнаго заката, и легкій втерокъ подулъ съ юга. Дирслэйеръ распустилъ парусъ, и ковчегъ довольно-быстро побжалъ впередъ по направленію къ замку. Весла оказались безполезными. Дирслэйеръ, Чингачгукъ и Юдиь услись на задней части плывучаго дома, и повели разговоръ о своихъ будущихъ планахъ. Юдиь приняла живйшее участіе въ этой бесд. Делоэръ легко понималъ все, что она говорила, но отвчалъ на своемъ язык, и его энергическія замчанія долженъ былъ переводить Дирслэйеръ. Въ полчаса Юдиь очень-много выиграла въ мнніи своего собесдника. Ея ршенія были скоры, планы смлы и тверды, и вс мннія обнаруживали необыкновенную проницательность. Многосложныя событія посл ихъ встрчи, вмст съ тмъ ея одинокое и зависимое положеніе заставили молодую двушку считать Дирслэйера стариннымъ, испытаннымъ другомъ, и она предалась ему со всею доврчивостью пылкой души. До этого времени въ сношеніяхъ съ мужчинами она принуждена была держаться въ оборонительномъ положеніи, но теперь вдругъ она вступила подъ покровительство молодаго человка, который очевидно не имлъ противъ нея дурныхъ намреній. Чистота его мыслей, наивная поэзія чувствъ и даже самая оригинальность его языка, все это содйствовало къ образованію привязанности, столько же чистой, какъ внезапной и глубокой. Много, до этой поры, имла она поклонниковъ и обожателей своей красоты, не включая Генриха Марча, не имвшаго у нея никакой цны, но вс смотрли на нее какъ на хорошенькую игрушку, и она никогда не была убждена въ искренности ихъ надутыхъ и приторныхъ комплиментовъ. Дирслэйеръ, напротивъ, служилъ для нея олицетвореніемъ совершеннйшей откровенности, и его сердце представлялось прозрачнымъ, какъ чистйшій кристаллъ. Даже его равнодушіе къ прелестямъ, составлявшимъ предметъ удивленія всхъ мужчинъ, подстрекало тщеславіе молодой двушки, и тмъ сильне раздувало въ ней искру нжнаго чувства.

Такъ прошло полчаса. Этимъ временемъ ковчегъ довольно медленно скользилъ по вод, и мракъ постепенно сгущался. Впрочемъ, можно было разглядть, какъ темныя массы лса на южной оконечности озера начинали теряться въ отдаленіи, а горы по бокамъ покрывали великолпный бассейнъ своею тнью почти во всю его длину. Но на самый центръ озера еще ниспадалъ съ неба блдный отблескъ, образовавшій линію отъ свера къ югу наподобіе млечнаго пути, и ковчегъ постоянно плылъ по этому слабому слду, который, по разсчетамъ кормчаго, долженъ былъ протянуться до самаго зимка. Юдиь и Дирслэйеръ, прекратившіе одушевленную бесду, любовались, въ поэтической восторженности торжественнымъ спокойствімъ природы.

— Какая темная ночь! сказала двушка посл продолжительной паузы.— Надюсь, впрочемъ, мы безъ труда отъищемъ замокъ.

— Никакого нтъ сомннія, если только мы будемъ слдовать по этой дорог, проведенной среди озера, отвчалъ молодой человкъ.— Природа сама проложила для насъ эту дорогу, и авось мы не собьемся.

— Вы ничего не слышите, Дирслэйеръ? Вода какъ-будто колышется подл насъ.

— Да, я очень слышу. Вроятно, здсь нырнула какая-нибудь большая рыба. Водяныя твари такъ же, какъ и, люди, ведутъ между собою войну. Впрочемъ, что жь это такое? Кажется, я различаю теперь шумъ весла, и чья-то рука управляетъ имъ съ большою осторожностію.

Въ эту минуту Чингачгукъ наклонился черезъ бордъ, и значительнымъ жестомъ указалъ впередъ, какъ-будто его взоръ былъ нечаянно пораженъ какимъ-то предметомъ. Дирслэйеръ и Юдиь устремили въ ту сторону свои глаза, и оба въ одно мгновеніе замтили лодку. Какой-то человкъ, стоя на ногахъ, управлялъ весломъ, но нельзя было разглядть, скрывался ли еще кто во внутренности лодки. Молодые люди на всякой случай вооружились своими карабинами.

— Подстрлить его не трудно, сказалъ Дирслейеръ тихимъ голосомъ: — но мы напередъ его окликнемъ, и авось узнаемъ, что ему надо.

И, возвысивъ голосъ, онъ закричалъ:

— Эй! Если ты подойдешь къ намъ ближе, я принужденъ буду стрлять, и врная смерть ожидаетъ тебя. Перестань грести, и отвчай.

— Стрляй, и пусть беззащитная бдная двушка падетъ отъ твоей руки, отвчалъ дрожащій женскій голосъ.— Но Бог не проститъ теб моей смерти. Ступай своей дорогой, Натанаэль Дирслэйеръ: я не мшаю никому.

— Гетти! вскричали разомъ Юдиь и молодой охотникъ, который тотчасъ же бросился къ мсту, гд у него привязана была лодка. Лодки не было, и все дло объяснилось. Бглянка, между-тмъ, запуганная угрозой, перестала грести и остановилась неподвижно, подобно блдному привиднію. Въ одно мгновеніе парусъ былъ снятъ, чтобъ остановить бгъ ковчега, но въ ту минуту какъ нарочно подулъ порывистый втеръ, и еще больше увеличилъ разстояніе между лодкой и ковчегомъ.

— Что это значитъ, Юдиь? спросилъ Дирслэйеръ.— Зачмъ ваша сестра уплыла отъ насъ на этой лодк?

— Вамъ извстно, что она слабоумна, бдная двушка! У ней на все свои разсчеты, и она не слушается ни чьихъ совтовъ. Она любитъ отца больше всего на свт, и къ-тому же…

— Что ещё, Юдиь? Не скрывайте ничего въ эту критическую минуту!

Нсколько времени Юдиь молчала, не желая измнить тайн своей сестры, но, чувствуя всю опасность безразсудной выходки Гетти, принуждена была говорить откровенно.

— Дло вотъ въ чемъ, Дирслэйеръ. Бдняжка моя сестра не могла разглядть пустоты, самохвальства и тщеславія подъ прекрасными чертами Генриха Марча, и онъ, если не ошибаюсь, совсмъ вскружилъ ей голову. Она бредитъ о немъ во сн, и часто даже на яву обнаруживаетъ свою страсть.

— Вы думаете, Юдиь, что сестрица ваша ршилась на какой-нибудь отчаянный поступокъ для освобожденія отца и Генриха Марча? Стало быть, мы наврное можемъ разсчитывать, что эти дикари овладютъ ея лодкой.

— Очень можетъ статься, Дирслэйеръ. Едва ли у Гетти достанетъ ловкости провести хитраго Минга.

Втеръ между-тмъ усилился еще больше, и легкій челнокъ почти скрылся изъ виду. Не теряя времени, молодые люди бросили свои карабины, схватились за весла и направили носъ ковчега въ ту сторону, гд плавала бглянка. Юдиь, привыкшая къ этой операціи, бросилась на другой конецъ ковчега и помстилась подл самой кормы. При вид всхъ этихъ шумныхъ приготовленій, взволнованная и отороплая Гетти вдругъ удалилась, какъ птица, испуганная неожиданнымъ приближеніемъ охотника.

Такъ-какъ Дирслэйеръ и его товарищъ дйствовали съ энергіею людей, понимавшихъ необходимость употребить всю свою силу, и такъ-какъ, съ другой стороны, силы Гетти были отчасти парализированы ея желаніемъ вырваться отъ близкой бды, то ловля эта безъ сомннія скоро бы окончилась плномъ отороплой бглянки, еслибъ вдругъ не пришло ей въ голову сдлать нсколько непредвиднныхъ изворотовъ. Этимъ она выиграла время и вмст завела ковчегъ въ совершенную тьму, распространившуюся отъ береговой тни. Юдиь, слдившая за движеніями сестры, должна была извстить, что слдъ ея совсмъ пропалъ. Молодые люди съ отчаяніемъ положили весла. Гетти, въ свою очередь, слышавшая малйшій шорохъ на ковчег, притаила дыханіе, и съ трепетомъ ожидала послдствій. Настала мертвая тишина. Юдиь выставилась впередъ въ надежд разслышать звукъ или шорохъ, который обличилъ бы присутствіе ея сестры, молодые люди съ тою же цлью напрягали во вс стороны свои глаза. Все безполезно: никакой звукъ, никакой видимый предметъ не вознаградилъ ихъ общихъ усилій. Гетти, между-тмъ, приложивъ палецъ къ губамъ, стояла среди своей лодки, неподвижная, какъ статуя, прикованная къ мсту.

Пауза продолжалась нсколько минутъ. Наконецъ, Дирслэйеръ и Чингачгукъ, поговоривъ между собою на делоэрскомъ язык, снова принялись за весла, избгая по-возможности всякаго шума. Ковчегъ повернулся на юго-западъ, по направленію къ непріятельскому стану. Подъхавъ почти къ самому берегу, они простояли цлый часъ на одномъ мст, выжидая приближенія Гетти, но и этотъ маневръ не имлъ никакого успха. Такимъ-образомъ, потерявъ всякую надежду завладть бглянкой, Дирслэйеръ принужденъ былъ поворотить къ замку, не безъ причины опасаясь варварскаго нашествія, которое могло быть ускорено безумною выходкой Гетти.

X.

Страхъ и вмст разсчетъ заставили Гетти положить весла, когда она замтила, что ея преслдователи не знали, въ какую сторону направить свой бгъ. Замтивъ потомъ, что ковчегъ приближается къ индійскому стану, она опять взяла весла, и, наблюдая величайшую осторожность, направила свой путь на западъ, къ оконечности мыса, отстоявшаго отъ Сускеганнаха на одну милю. При всей слабости ума, молодая двушка отлично понимала, что неблагоразумно оставлять лодку у берега на произволъ дикарей, и потому, ступивъ на песчаный берегъ, тотчасъ оттолкнула свой челнокъ такимъ-образомъ, чтобъ онъ самъ собою, при попутномъ втр, додвинулся до замка. Услышавъ въ эту минуту голоса на ковчег, который прозжалъ мимо, она запряталась въ кустарникъ и спокойно дожидалась послдстій своей опасной и смлой выходки.

— Дальше отъ берега, Могиканъ, дальше, не то мачта зацпится за деревья, сказалъ Дирслэйеръ по-англійски, чтобъ Юдиь могла его понимать.— Я вижу лодку!

Послднія слова Дирслэйеръ произнесъ съ величайшею живостію, и рука его тотчасъ же ухватилась за карабинъ. Но Юдиь немедленно догадалась, въ чемъ дло, и шепнула своему товарищу, что это и есть лодка ея сестры.

— Держи прямо, Чингачгукъ! закричалъ опять Дирслэйеръ.— Вотъ такъ! Лодка въ нашихъ рукахъ.

И въ то же мгновеніе пойманная лодка, къ величайшей радости Гетти, слдившей изъ своей засады за каждымъ шорохомъ, была причалена къ ковчегу.

— Гетти! вскричала Юдиь взволнованнымъ голосомъ.— Слышишь ли ты меня, любезная сестра? Отвчай мн, ради Бога! Гетти, милая Гетти!

— Я здсь, Юдиь, здсь на берегу. Если вы погонитесь за мною, я укроюсь въ густомъ лсу.

— О чемъ же ты думаешь, Гетти? Вспомни, что теперь полночь, и лсъ наполненъ дикими зврями.

— Ни зврь, ни человкъ не посмютъ обижать слабоумную двушку. Богъ защититъ меня на этомъ мст, какъ въ лсу или въ хижин. Иду освободить батюшку и бднаго Гэрри, которыхъ истерзаютъ въ пыткахъ, если никто не будетъ о нихъ думать.

— Мы вс о нихъ думаемъ, и завтра же вступимъ въ переговоры о выкуп. Воротись, сестрица. Мы умне тебя, и употребимъ вс средства, чтобъ освободить нашихъ плнныхъ. Можешь на насъ положиться.

— Я знаю, что вы вс умне меня, но все-таки я пойду освободить отца и бднаго Гэрри. Караульте замокъ, и оставьте меня на волю Божію.

— Богъ везд съ нами, въ замк и на берегу, милая Гетти, и теб гршно не надяться на Его милость. Ты ничего не сдлаешь въ этой темнот: заблудишься и погибнешь съ голоду.

— Богъ не захочетъ уморить бдную двушку, которая идетъ на помощь къ своему отцу. Ступайте своей дорогой, а я попытаюсь отъискать дикарей.

— Воротись только на эту ночь, милая Гетти: завтра поутру, если хочешь, мы высадимъ тебя, и ты можешь длать что угодно.

— Этого теб никогда не сдлать, милая Юдиь. Ты испугаешься за меня томагуковъ и ножей. Но я скажу индійскому начальнику такое слово, что у него волосы станутъ дыбомъ, и онъ тотчасъ же освободить несчастныхъ плнниковъ.

— Бдная Гетти! что можешь ты сказать лютому дикарю, проникнутому жаждой человческой крови?

— А вотъ увидишь, сестрица, увидишь. Мои слова сдлаютъ его смирне всякаго ребенка.

— Не можете ли вы мн поврить эту тайну, любезная Гетти? спросилъ Дирслэйеръ.— Я хорошо знаю дикихъ, и могу сказать наврное, какое впечатлніе могутъ сдлать на нихъ слова прекрасной двушки.

— Извольте, Дирслэйеръ, отъ васъ я не утаю ничего, такъ-какъ вы человкъ разсудительный и честный. Прежде всего я потребую, чтобы дикари немедленно отвели меня къ своему главному начальнику, и потомъ, когда онъ будетъ передъ моими глазами, я скажу, Дирслэйеръ, что Богъ строго наказываетъ и за убійство и за воровство. Если батюшка и Генрихъ Марчъ собирались рзать Ирокезовъ, то онъ долженъ простить ихъ великодушно, потому-что библія, подъ опасеніемъ вчной муки, повелваетъ платить добромъ за зло. И вотъ, Дирслэйеръ, если все это услышитъ отъ, меня главный начальникъ Ирокезовъ — не-ужь-то, думаете вы, не освободитъ онъ нашихъ плнниковъ въ ту же минуту?

И предложивъ этотъ замысловатый вопросъ, бдная двушка, не дожидаясь отвта, захохотала отъ полноты души и бросилась впередъ со всхъ ногъ. Догонять ее не было никакихъ средствъ, и никто объ этомъ даже и не думалъ. Потолковавъ между собою, путешественники опять распустили парусъ, и при попутномъ втр скоро прибыли въ замокъ, гд, въ ихъ отсутствіе, не произошло никакихъ перемнъ.

Гетти, между-тмъ, оставивъ берегъ, углубилась въ густой лсъ, и къ-счастію попала на самую лучшую дорогу. Ночь была совершенно темна подъ втвями деревъ, и она подвигалась впередъ съ большою медленностію, спотыкаясь почти на каждомъ шагу и падая нсколько разъ, безъ всякаго однакожь вреда. Часа черезъ два она совсмъ выбилась изъ силъ, и хладнокровно принялась устроивать постель, понимая, что отдыхъ для нея необходимъ. Ей было извстно, какъ много дикихъ зврей въ этихъ лсахъ, но также знала она, что рдко дикій зврь нападаетъ на человка. Опасныхъ змй не было вовсе. Гетти получила эти подробности отъ своего отца, которому, какъ, впрочемъ, и всмъ людямъ, она врила безусловно и безгранично. Мракъ и уединеніе совсмъ ея не пугали, и она была даже рада, что можетъ дйствовать безъ всякой помхи. Наломавъ втвей и покрывъ ихъ сухими листьями, молодая двушка стала на колни передъ этимъ скромнымъ ложемъ, сложила руки на груди и прочитала молитву на сонъ грядущій медленнымъ, тихимъ, но вмст внятнымъ голосомъ. Затмъ она легла и уснула крпкимъ сномъ.

Пробудившись раннимъ утромъ, молодая двушка улыбнулась какъ ребенокъ въ спокойной колыбели, и опять прочитала свою молитву. Затмъ, оглядываясь по сторонамъ, она замтила почти подл себя какой-то черный предметъ, хруствшій листьями и поспшно удалявшійся отъ нея. Оказалось, что это былъ медвжонокъ изъ породы обыкновенныхъ бурыхъ американскихъ медвдей: онъ поминутно оглядывался назадъ, становился на заднія лапы, и съ забавнымъ любопытствомъ всматривался въ молодую двушку. Первымъ движеніемъ Гетти было — догнать и поласкать это маленькое животное, но сердитый ревъ, раздавшійся въ сторон, увдомилъ ее объ опасности такого предпріятія. Отступивъ на нсколько шаговъ, она увидла мать, слдившую за всми ея движеніями. Медвдица расположилась подл древеснаго дупла, служившаго пріютомъ для пчелъ, и угощала себя медомъ, раздляя это лакомство съ двумя другими дтенышами, которыя прыгали и рзвились вокругъ нея. Въ то же время заботливая мать не спускала глазъ съ третьяго дтеныша, убжавшаго полюбоваться на незнакомый предметъ.

Извстно, что медвдица никому не даетъ пощады, какъ-скоро видитъ опасность для своихъ дтей, но на этотъ разъ она не обнаружила никакихъ враждебныхъ намреній противъ молодой двушки. Оставивъ свой завтракъ, она подошла къ ней шаговъ на двадцать, стала на заднія лапы, промычала, но не подвинулась впередъ. Къ-счастію, Гетти не думала спасаться бгствомъ. Напротивъ, несмотря на свой ужасъ, она стала за колни, и, оборотясь къ животному лицомъ, набожно причитала ‘Отче нашъ’. Медвдица перестала мычать, собрала дтенышей вокругъ себя и позволила имъ насыщаться ихъ естественною пищей. Гетти была очарована такою материнскою нжностію, и когда одинъ изъ медвжатъ, окончивъ свое дло, началъ прыгать на свобод, молодая двушка почувствовала сильнйшее желаніе поиграть съ нимъ, но вспомнивъ негодованіе матери, не ршилась подойдти, и съ сожалніемъ удалилась отъ этой группы, намреваясь продолжать свой путь вдоль озера, которое виднлось изъ-за листьевъ. Медвдица и ея дтеныши, къ величайшему изумленію Гетти, послдовали за ней въ нсколькихъ шагахъ, наблюдая, повидимому, вс движенія молодой двушки.

Съ этой свитой Гетти прошла около мили, и когда она вздумала остановиться подл прозрачнаго ручья, чтобъ вымыть лицо и утолить жажду, медвжата съ матерью также пріостановились, и потомъ опять послдовали за ней на почтительномъ разстояніи. Ея путь лежалъ теперь по широкой и почти гладкой террасс, выходившей съ береговъ на открытую долину, заключенную между холмами отъ озера на югъ. Здсь-то, по ея догадк, долженъ былъ находиться непріятельскій лагерь. Такъ, вроятно, думала и медвдица, потому-что, обнюхавъ воздухъ, она отказалась идти впередъ, не смотря-на дружескіе жесты молодой двушки, оглянувшейся назадъ. Сдлавъ еще нсколько шаговъ, Гетти вдругъ была остановлена рукою, прикоснувшеюся къ ея плечу.

— Куда идти? торопливо сказалъ пріятный женскій голосъ тономъ искренняго участія.— Индійцы здсь, красные люди, дикіе, злые солдаты.

Этотъ неожиданный привтъ всего мене былъ способенъ напугать молодую двушку, совершившую утреннее путешествіе съ дикими зврьми. Оглянувшись назадъ, она увидла красную двушку, почти ровесницу себ, красоты необыкновенной и съ радужной улыбкой на устахъ. На ней была выбойчатая епанча, покрывавшая верхнюю часть ея тла, коротенькая голубая суконная юбка, окаймленная золотыми галунами, длинные чулки изъ такой же матеріи и кожаные мокассины довершали ея фантастическій нарядъ. Ея русые волосы длинными косами упадали на спину и на плеча, и были раздлены на ея низкомъ и ровномъ лбу такимъ образомъ, что значительно смягчали выраженіе плутовскихъ и веселыхъ глазокъ. Ея лицо имло овальную фигуру и черты совершенно правильныя, зубы ея были ровны и блы, ротъ выражалъ какую-то меланхолическую нжность. Голосъ ея былъ очаровательно-нженъ и походилъ на дуновеніе вечерняго втерка. Однимъ-словомъ, это была Вахта, возлюбленная Чингачгука. Съ теченіемъ времени, ей удалось усыпить подозрнія своихъ похитителей, и они позволили ей бродить вокругъ своего стана. Такая милость совершенно согласовалась съ политикою красныхъ людей, знавшихъ очень-хорошо, что въ случа бгства всего легче напасть на ея слдъ. Къ-тому же, Ирокезы или Гуроны совсмъ не знали о близкомъ присутствіи ея любовника: обстоятельство, неизвстное также для самой Вахты. Трудно сказать, которая изъ двухъ двушекъ показала больше хладнокровія при этой неожиданной встрч, но при всемъ изумленіи, Вахта обнаружила большую расторопность, и языкъ ея готовъ былъ разболтаться. Она довольно-хорошо понимала по-англійски и бгло объяснялась на этомъ язык, сохраняя, однакожь, вс идіотизмы нарчія Делоэровъ. Англійскому языку научилась она въ дтств, когда ея отецъ, ремесломъ солдатъ, долженъ былъ проживать въ крпостяхъ между колонистами.

— Куда идти? повторила Вахта.— Здсь все злые солдаты, добрые люди далеко отсюда.

— Какъ тебя зовутъ? спросила Гэтти съ младенческимъ простодушіемъ.

— Вахта — мое имя. Не Минга, добрая Делоэрка. Минги безчеловчны и жестоки, любятъ сдирать волосы изъ жажды крови. Делоэры сдираютъ для чести. Иди сюда, помимо жадныхъ глазъ.

Вахта отвела свою подругу къ рк и услась съ нею на пн свалившагося дерева, котораго передній конецъ погрузился въ воду.

— Зачмъ прійдти? съ участіемъ спросила молодая Индіянка.— Зачмъ теб прійдти?

Гетти съ наивнымъ простосердечіемъ разсказала ей всю свою исторію.

— Зачмъ же твой отецъ прійдти къ Мингамъ прошлую ночь?— Время военное, онъ знаетъ. Ужь не мальчикъ, борода есть, былъ зная, что у Ирокезовъ томагукъ, и ножикъ, и ружье. Зачмъ прійдти ночью схватить за волосы, чтобъ оскальпировать двушку Делоэрку?

— Не-ужь-то онъ схватился за тебя? спросила Гетти, оцпенвшая отъ ужаса.

— Почему же нтъ? Волосы у Делоэрки будто хуже, чмъ у Минга? Разницы нтъ. Губернаторъ не знаетъ. Блдно-лицому не годится скальпировать. Не его дло, какъ, бывало, говорилъ добрый Дирслэйеръ.

— А разв ты знаешь Дирслэйера? спросила Гетти, покраснвъ отъ изумленія и восторга.— Я его также знаю. Онъ теперь въ ковчег вмст съ Делоэромъ, котораго зовутъ Великимъ-Змемъ. Славный и храбрый мужчина этотъ Великій-Змй.

— Чингачгукъ! воскликнула молодая Делоэрка, произнося музыкальнымъ тономъ это вовсе не мелодическое имя.— Его отецъ, Унка, великій шейхъ Могикановъ, первый посл старика Таменунда! Какъ ты знаешь Чингачгука?

— Онъ пришелъ къ намъ вчера вечеромъ, и пробылъ со мной въ ковчег два или три часа. Я ушла, а онъ остался. Я боюсь, Вахта, какъ бы и онъ не задумалъ прійдти за волосами, какъ бдный мой батюшка и Скорый-Гэрри.

— Почему же нтъ? Чингачгукъ красный воинъ, очень-красный, и волосы съ непріятельскаго черепа длаютъ ему честь. Будь уврена, у него будетъ добыча, славная, богатая добыча.

— Стало-быть, онъ такъ же золъ, какъ и вс дикари? съ живостію сказала Гетти.— Богъ не проститъ краснокожему того, чего нельзя простить блднолицымъ.

— О, нтъ, совсмъ нтъ, я теб это говорю, возразила Делоэрка съ большимъ одушевленіемъ.— Маниту улыбнется и очень-доволенъ, когда молодой солдатъ несетъ передъ нимъ на своей палк дюжину, дв, цлыя сотни головныхъ уборовъ, чмъ больше, тмъ лучше. Отецъ Чингачгука сдиралъ волосы, ддъ сдиралъ, вс старики сдирали, а Чингачгукъ превзойдетъ ихъ всхъ.

— Въ такомъ случа, Вахта, страшенъ будетъ сонъ Великаго-Змя. Жестокій человкъ не получитъ прощенія.

— Не жестокъ онъ, и не за что его винить! вскричала Вахта, сердито топнувъ маленькою ножкой.— Змй храбръ, говорю я теб, и въ этотъ разъ принесетъ домой множество непріятельскихъ волосъ.

— Не-ужь-то онъ за этимъ и пришелъ сюда? Не-ужь-то въ-самомъ-дл пробрался онъ черезъ горы и лса единственно для того, чтобъ мучить себ подобныхъ?

Этотъ вопросъ немедленно укротилъ возраставшій гнвъ полуобиженной индійской красавицы, и сообщилъ ея мыслямъ боле-нжное и женственное направленіе. Она сперва недоврчиво посмотрла вокругъ себя, какъ-будто боялась шпіонства, и потомъ бросила гордый взглядъ на свою внимательную подругу. Кончивъ этотъ маневръ женскаго кокетства, она принялась хохотать изо всхъ силъ, и ея хохотъ раздался музыкальной мелодіей на далекое пространство. Но страхъ быть открытой скоро положилъ конецъ этому обнаруженію чрезмрной чувствительности: отнявъ отъ лица свои руки, она опять взглянула на молодую подругу съ очевиднымъ желаніемъ удостовриться, до какой степени ей можно вврить свою тайну. Гетти, само-собою разумется, отнюдь не была обворожительной красавицей, но не было въ ней, однакожь, и тхъ непріятныхъ признаковъ, которыми такъ часто сопровождается умственная слабость. Многіе даже находили ее очень-миленькою двушкой, и никому съ перваго взгляда не приходило на умъ. что природа лишила ее обычной доли человческихъ способностей, Впечатлніе, произведенное ею на Вахту, было благопріятно во всхъ возможныхъ отношеніяхъ. Уступая непобдимому внутреннему влеченію, молодая Индіянка бросилась на шею къ своей подруг и принялась цаловать ее съ необыкновенною нжностію.

— Ты добра, моя милая, очень добра, я это вижу, восклицала одушевленная Индіянка.— Уже давно нтъ у Вахты ни друга, ни сестры, никого нтъ, съ кмъ длить сердечныя чувства. Ты будешь другомъ Вахты: не правда ли?

— И у меня не было друга, отвчала Гетти, обнимая въ свою очередь Индіянку съ истиннымъ увлеченіемъ.— Есть у меня сестра, но друга нтъ. Юдиь меня любитъ, и я люблю Юдиь: это очень-естественно, какъ и въ библіи говорится, во мн хотлось бы имть пріятельницу. Я готова быть твоимъ другомъ отъ всей моей души, потому-что мн нравится твой голосъ, твоя улыбка, и я люблю твой образъ мыслей во всемъ, кром того, что ты сказала на счетъ волосъ.

— Перестанемъ толковать о волосахъ, возразила Вахта.— Ты бла, а я красна, вотъ почему и не надо говорить о волосахъ. Дирслэйеръ и Чингачгукъ великіе друзья, нтъ нужды, что кожа на ихъ тл различныхъ цвтовъ. Подружимся и мы. Какъ твое имя, хорошенькая бляночка?

— Меня зовутъ Гетти, хотя въ библіи это имя всегда пишется — Эсирь.

— Какая нужда, что тамъ они пишутъ, какъ хотятъ? Пусть ихъ. И меня тоже моравскіе братья хотли писать по-своему, да я не позволила: дв Делоэрки не годится. Зови меня Вахтой, а ты будешь Гетти. У тебя есть еще и братъ кром отца?

— Нтъ, Вахта. Былъ когда-то братъ, но умеръ давнымъ-давно, и его похоронили въ озер подл моей матери.

— Вотъ что! Такъ брата-то и нтъ у тебя! Ну, за то есть молодой воинъ, и ты любишь его какъ отца, можетъ и больше: не такъ ли? Красавецъ онъ, храбрый парень, шейхомъ будетъ, а?

— Гршно любить посторонняго мужчину такъ же, какъ своего отца, и я стараюсь этого не длать. При всемъ томъ, видно, что этотъ грхъ падетъ на мою душу, если Генрихъ Марчъ часто будетъ ходить на озеро. Скажу теб правду, милая Вахта, я умру съ горя, когда онъ узнаетъ о моемъ чувств.

— Затмъ онъ не проситъ тебя самъ? храбрый на дла, несмлый на слова: такъ ли? Молодой воинъ долженъ самъ спрашивать молодую двушку: ей не первой говорить. Этого не водится и у Минговъ.

Это было высказано съ негодованіемъ и съ тмъ великодушнымъ увлеченіемъ, которому предается страстная молодая женщина, когда слышитъ о нарушеніи драгоцннйшаго права, присвоеннаго ея полу.

— Спрашивать меня? вскричала Гетти съ пылкой торопливостію.— Спрашивать, люблю ли я его такъ же, какъ своего отца? Ахъ! я надюсь, что онъ никогда не предложитъ мн подобнаго вопроса, иначе я умру отъ стыда, отвчая искренно на его слова.

— Зачмъ же умирать? возразила Вахта съ невольной улыбкой.— Отъ этого не умираютъ. Двушка краснетъ, стыдится, робетъ, и потомъ чувствуетъ себя счастливе чмъ прежде. Молодой воинъ долженъ сказать, что онъ хочетъ на ней жениться, не то нельзя ему жить въ своей хижин.

— Генрихъ Марчъ никогда не женится на мн, да и никто не можетъ на мн жениться, милая Вахта.

— Какъ-знать чего не знать? Можетъ, вс молодые люди хотли бы твоей руки, и современемъ смлый языкъ скажетъ напрямикъ, что чувствуетъ сердце. Отъ-чего, думаешь ты, никто не захочетъ имть тебя женой?

— Отъ-того, что я, какъ говорятъ, не въ полномъ ум. Батюшка часто говоритъ объ этомъ, говоритъ и Юдиь, особенно, когда сердита, но ихъ рчи все не то, что слова моей матери. Покойная матушка разъ всего высказала мн эту горькую правду, и потомъ она долго плакала, какъ-будто ея сердце надорвалось отъ тоски. Я врю моей матери.

Вахта, не говоря ни слова, бросила проницательный взглядъ на свою подругу, и печальная истина вдругъ поразила ея умъ. Сожалніе, почтительность и нжность очевидно боролись въ ея сердц. Скоро она встала, и вызвалась проводить свою подругу въ непріятельскій станъ. Это неожиданное забвеніе предосторожностей, принятыхъ первоначально, происходило отъ глубокаго убжденія, что никакой Индіецъ не отважится оскорбить бдное созданіе, которое великій Маниту совершенно обезоружилъ, отнявъ человческій разумъ. Въ этомъ отношеніи, почти вс племена, близкія къ природ, больше илй меньше сходны между собою: юродивый или нищій духомъ всегда найдетъ у нихъ не только покровительство и защиту, но и набожное благоговніе.

Гетти безъ всякаго страха послдовала за своей подругой, въ надежд немедленно добраться до стана Минговъ. Одушевленная своими побужденіями, она ни мало не сомнвалась въ успх своихъ плановъ, и заране соображала, какъ ей должно говорить передъ главнымъ начальникомъ Ирокезовъ. Это, однакожь, не мшало ей продолжать разговоръ съ Вахтой.

— Но ты владешь полнымъ умомъ, моя милая, сказала Гетти:— и я не вижу причины, почему Великій-Змй не можетъ на теб жениться.

— Вахта въ плну, и у Минговъ чуткія уши. Въ ихъ присутствіи не говорить о Чингачгук. Общаешь ты это, добрая Гетти?

— Я знаю, что Дирслэйеръ и Чингачгукъ хотятъ тебя отнять у Ирокезовъ, и теб хочется, чтобъ я не объявляла имъ этой тайны.

— Какъ ты это знаешь? торопливо спросила Вахта, раздосадованная тмъ, что ея подруга не совершенно лишена здраваго смысла.— Какъ ты это знаешь? Говори только о своемъ отц и Генрих Марч. Мингъ понимаетъ это, но другихъ вещей онъ не понимаетъ. Общайся мн не говорить о томъ, чего ты не понимаешь.

— Но я понимаю, Вахта, и, стало-быть, могу объ этомъ говорить. Дирслэйеръ въ моемъ присутствіи разсказывалъ батюшк объ этихъ вещахъ, и я слышала все, такъ-какъ мн не говорили, чтобъ я ушла. Я знаю также, какъ Гэрри толковалъ съ батюшкою о своемъ намреніи запастись волосами въ непріятельскомъ стан.

— Нехорошо блднолицымъ говорить о волосахъ, и нехорошо молодымъ двушкамъ подслушивать разговоры мужчинъ. Теперь я знаю, ты любишь Вахту, милая Гетти, а у Индійцевъ чмъ больше любятъ, тмъ меньше говорятъ.

— У блыхъ совсмъ не такъ. Блые говорятъ преимущественно о тхъ, кого любятъ. Не понимаю, почему у красныхъ это наоборотъ.

— Дирслэйеръ современемъ это растолкуетъ лучше, чмъ я. Только поврь, съ Мингами теб надо молчать. Если Змй желаетъ видть Вахту, Гетти желаетъ видть Гэрри, Добрая двушка никогда не пересказываетъ секретовъ своей подруги.

Геттй поняла, въ чемъ дло, и общалась молодой Делоэрк не длать никакихъ намековъ на Чингачгука.

— Можетъ-быть, ему удастся освободить твоего отца, и Гэрри, и Вахту, сказала Индіянка тихимъ голосомъ, когда он уже почти совсмъ подошли къ ирокезскому стану.— Подумай объ этомъ, Гетти, и приложи къ губамъ вс свои двадцать пальцевъ. Не будетъ никому свободы безъ Великаго-Змя.

Нельзя было придумать лучшаго средства ограничить болтливость Гетти, которая теперь въ совершенств поняла, что все дло зависитъ отъ ея скромности. Успокоивъ себя съ этой стороны, Вахта, не теряя времени, прямо пошла въ ирокезскій станъ, гд содержали ее въ плну.

XI.

Присутствіе женщинъ въ индійскомъ лагер очевидно доказывало, что Ирокезы стоятъ еще не на военной ног, какъ обыкновенно выражаются эти дикія племена. Это была весьма незначительная часть племени Ирокезовъ или Гуроновъ, которые охотились и ловили рыбу на англійской территоріи при начал военныхъ дйствій. Когда курьеръ возвстилъ о вспыхнувшей войн между Англичанами и Французами, и когда не осталось никакого сомннія, что въ эту войну будутъ вовлечены вс дикія племена, находившіяся подъ вліяніемъ враждующихъ державъ,— эти дикари кочевали на берегахъ Онейды, озера, отстоявшаго отъ ихъ собственныхъ границъ миль на пятьдесятъ. Вмсто-того, чтобы воротиться домой по прямой дорог въ Канаду, подвергаясь опасности неожиданно наткнуться на отряды англійскихъ солдатъ, они предпочли еще дале углубиться въ непроходимый лсъ, и такимъ-образомъ, сверхъ всякаго чаянія, очутились на берегахъ Глиммергласа, гд расположился старикъ Гуттеръ съ своимъ семействомъ.

Временный лагерь представлялъ для глазъ родъ грубаго бивуака, защищеннаго самодльными средствами людей, привыкшихъ къ подобнымъ сценамъ. Единственный огонекъ, разведенный при корн дуба, удовлетворилъ кухоннымъ потребностямъ всей этой группы, укрывавшейся отъ холода въ ночное время въ двадцати шалашахъ изъ хвороста, прикрытаго древесною корой. Мёбели въ лачужкахъ почти не было никакой. Самодльная кухонная посуда расположена была подл огня, и тутъ же на деревьяхъ висли разныя статьи мужскаго и женскаго платья. Ружья, патроны съ порохомъ, охотничьи котомки и нсколько застрленныхъ ланей довершали остальную собственность этого фантастическаго табора.

Такъ-какъ лагерь находился среди густаго лса, то не было никакихъ средствъ обнять его однимъ взглядомъ, не-смотря-на-то, что шалаши торчали одинъ подл другаго. Не было здсь общаго центра или открытаго мста, куда бы могли собираться владтели этого жалкаго хутора: все было темно, прикрыто, затаено, и все притворно, какъ сами жители. Дти, бгавшія взадъ и впередъ отъ одной лачужки къ другой, придавали отчасти этому кочевью оживленный видъ домашней жизни. Робкіе голоса и затаенный смхъ нсколькихъ женщинъ возмущали по-временамъ глубокое спокойствіе мрачнаго лса. Мужчины ли, спали, осматривали свои ружья и разговаривали очень-мало, притомъ всегда вдали отъ своихъ женъ.

Когда молодыя двушки вошли въ самый лагерь, Гетти испустила легкое восклицаніе, замтивъ своего отца. Онъ сидлъ на земл, прислонившись къ дереву, между-тмъ, какъ Гэрри, стоявшій противъ него, небрежно рзалъ маленькую втвь. Повидимому, они пользовались совершенною свободой въ этомъ мст, и посторонній наблюдатель, незнакомый съ индійскими обычаями, могъ принять ихъ за гостей, наслаждавшихся радушнымъ гостепріимствомъ. Проводивъ свою подругу, Вахта немедленно удалилась, чтобы не помшать своимъ присутствіемъ нжной встрч, но Гетти, не пріученная къ чрезмрнымъ ласкамъ, обуздала какъ-нельзя-лучше восторгъ своей чувствительности. Она подошла къ отцу спокойнымъ и ровнымъ шагомъ, и остановилась передъ нимъ, не говоря ни слова, какъ нмая статуя дочерней любви. Старикъ въ свою очередь, при этомъ нечаянномъ явленіи, не обнаружилъ ни удивленія, ни безпокойства: въ этомъ отношеніи онъ былъ совершенно пропитанъ стоицизмомъ Индійцевъ и отлично понималъ, что, подражая ихъ хладнокровію, можно всего-скоре заслужить ихъ уваженіе къ себ. Сами дикари, при внезапномъ появленіи незнакомки, остались совершенно равнодушны. Однимъ-словомъ, подъздъ къ деревенскому трактиру какого-нибудь путешественника подйствовалъ бы гораздо больше на праздныхъ звакъ, нежели это нечаянное прибытіе, сопровождавшееся довольно оригинальными обстоятельствами.

Гуттеръ, между-тмъ, внутренно былъ очень растроганъ поведеніемъ Гетти, хотя притворился совершенно-хладнокровнымъ. Онъ вспомнилъ ея увщанія передъ отъздомъ изъ своего замка, и теперь, при постигшемъ несчастіи, ея слова получали для него глубокій смыслъ. Притомъ онъ зналъ простодушную врность своей дочери, способной на всякія пожертвованія, и хорошо понималъ причину ея настоящаго поступка.

— Нехорошо, Гетти, сказалъ онъ, соображая вроятныя послдствія ея выходки: — очень-нехорощо. Ирокезы жадны до человческой крови, и никакія услуги не заставятъ ихъ простить нанесенную обиду.

— Скажи, батюшка, возразила молодая двушка, боязливо осматриваясь вокругъ себя:— скажи, позволилъ ли вамъ Богъ выполнить жестокій планъ, который привелъ тебя и Генриха Марча на это мсто? Мн надобно объ этомъ знать, чтобы тмъ свободне говорить Индійцамъ.

— Теб не слдовало приходить сюда, неразумная дочь. Эти зври не поймутъ твоихъ намреній.

— Какъ же это, батюшка? Удалось ли теб или Гэрри завладть человческими волосами.

— Нтъ, дитя мое, совсмъ нтъ, и ты можешь быть спокойна на этотъ счетъ. Я схватилъ-было ту двушку, что съ тобою пришла, но на ея отчаянный крикъ сбжалась цлая стая дикихъ крысъ, и мы не управились съ ними.

— Благодарю тебя, батюшка! Теперь я могу смло говорить съ Ирокезами, и совсть моя будетъ спокойна. Надюсь, Генрихъ Марчъ, такъ же какъ и ты, не сдлалъ никакого вреда этимъ Индійцамъ.

— О, что касается до меня, то можете, если хотите, успокоиться, на долгія времена, отвчалъ Скорый-Гэрри.— Я остался круглымъ дуракомъ такъ же, какъ и вашъ отецъ. Исторія, видите ли, вотъ какая. Когда старикъ Томъ и я накинулись на свою законную добычу, чтобъ заработать казенныя денежки, эти черти нахлынули на насъ со всхъ сторонъ, и, мене, чмъ въ пять минутъ скрутили насъ обоихъ по рукамъ и по ногамъ.

— Однакожь, теперь вы не связаны, Генрихъ Марчъ, возразила молодая двушка, бросивъ робкій взглядъ на красиваго гиганта.— На васъ нтъ ни веревокъ, ни цпей, и тло ваше не изломано.

— Еще бы! какого чорта они выиграютъ, если вздумаютъ переломать мои кости? Да дло не въ томъ: владя и руками и ногами, мы теперь съ вашимъ отцомъ хуже всякаго безрукаго и безногаго калки. У всхъ этихъ деревъ есть и уши и глаза: одинъ шагъ впередъ съ этого мста, и цлые десятки пуль засядутъ на нашей спин. Вотъ какъ, любезная Гетти. Во всей колоніи нтъ тюрьмы крпче той, въ которую теперь законопатили насъ. Это я отлично понимаю.

Но Гетти вовсе не понимала, что такое тюрьмы, и для чего он существуютъ на бломъ свт. Уловивъ только общую мысль Генриха Марча, она отвчала:

— Потерпите, Гэрри, успокойтесь и съ надеждой на Бога ожидайте своего избавленія. Я пойду къ Ирокезамъ, переговорю съ ними, и все кончится къ общему благополучію. Никто изъ васъ не долженъ за мною слдовать: я пойду одна, и какъ скоро вамъ позволятъ воротиться въ замокъ, я немедленно извщу васъ.

Гетти говорила съ такою наивною важностью и такъ была уврена въ успх, что оба плнника невольно начали разсчитывать на ея ходатайство, никакъ не подозрвая, на чемъ оно основывалось. Поэтому никто не возражалъ, когда она обнаружила свое намреніе ихъ оставить, хотя было ясно, что она ршилась подойдти прямо къ групп ирокезскихъ шейховъ, которые, между-тмъ, втихомолку разсуждали въ сторон, вроятно, о причинахъ внезапнаго появленія странной незнакомки.

Оставивъ свою подругу, Вахта подошла какъ-можно-ближе къ двумъ или тремъ старйшимъ шейхамъ, которые ей оказывали особенное снисхожденіе въ-продолженіи плна. Вмшаться въ разговоръ старшинъ ей какъ женщин и какъ плнниц, было невозможно, но хитрая двушка разочла, что старшины, вроятно, потребуютъ ее сами, если она будетъ увиваться около нихъ. Такъ и случилось. Едва Гетти подошла къ своему отцу, какъ многозначительнымъ и тайнымъ жестомъ потребовали Делоэрку въ кругъ старшинъ, гд тотчасъ же начали ее разспрашивать на счетъ загадочнаго прибытія блой подруги. Этого только и хотла суженая Чингачгука. Посл нкоторыхъ незначительныхъ подробностей, Вахта объяснила прежде всего, какимъ-образомъ она открыла слабоуміе двушки, которую, безъ дальнйшихъ околичностей, тотчасъ же назвала юродивой, преувеличивая до невозможности отсутствіе въ ней умственныхъ способностей. Затмъ, въ короткихъ словахъ объяснила она поводъ, заставившій молодую двушку отважиться на свое опасное странствованіе. Ея слова не долго оставались безъ ожидаемаго дйствія, и Вахта съ удовольствіемъ замтила, что Ирокезы уже съ благоговніемъ посматриваютъ на ея подругу. Кончивъ свое дло, она удалилась къ разведенному огню, и какъ нжная сестра принялась готовить обдъ для угощенія своей неожиданной гостьи. Но среди этихъ приготовленій, сметливая двушка не ослабила своей бдительности: она наблюдала физіономію шейховъ, движенія Гетти и вс второстепенныя обстоятельства, которыя могли имть вліяніе на интересы ея подруги, соединенные такъ тсно съ ея собственными выгодами.,

Вс старшины съ почтеніемъ разступились, когда Гетти вошла въ ихъ кружокъ, и одинъ изъ главныхъ шейховъ ласково пригласилъ молодую двушку ссть на пень. Затмъ онъ самъ занялъ мсто подл нея, а другіе обступили ихъ съ величавою важностью. Гетти немедленно начала объяснять причину своего визита, но едва открыла она уста, какъ старйшій шейхъ подалъ ей знак къ молчанію, и вступилъ въ какіе-то переговоры съ своими товарищами. Оказалось, что имъ нуженъ переводчикъ, и что самый лучшій переводчикъ — делоэрская плнница, которую такимъ образомъ потребовали вновь на этотъ сеймъ.

Оторванная отъ своихъ занятій, Вахта съ величайшей радостью взялась за свою новую роль, ршась употребить вс возможныя средства въ пользу своей подруги. Какъ скоро она заняла мсто подл Гэтти, главный старшина подалъ знакъ, чтобъ блднолицая красавица объяснила свои намренія.

— Скажи имъ, Вахта, что я младшая дочь Томаса Гуттера, старшаго изъ ихъ плнниковъ. Онъ владетъ замкомъ и ковчегомъ, плавая по широкому Глиммергласу, который принадлежитъ ему вмст съ холмами и окрестными лсами, такъ-какъ онъ давно поселился на этихъ мстахъ. Пусть они знаютъ, кого должно разумть подъ именемъ старика Тома. Потомъ скажи имъ, Вахта, что я пришла убдить ихъ, что они не должны длать своимъ плнникамъ ни малйшаго зла и отпустить ихъ съ миромъ. Скажи имъ все это откровенно, милая Вахта, и не бойся ничего, ни за себя, ни за меня. Богъ нашъ покровитель.

Вахта перевела буквально эти предварительныя статьи на ирокезскій языкъ, который былъ ей извстенъ какъ свой природный. Шейхи выслушали ее съ величайшею важностью, и двое изъ нихъ, понимавшіе немного англійскій языкъ, засвидтельствовали многозначительными жестами, что Делоэрка переводитъ исправно.

— Теперь, Вахта, я желаю, чтобъ ты передала этимъ краснымъ людямъ слово-въ-слово все, что я намрена сказать. Прежде всего скажи имъ, что мой отецъ и Генрихъ Марчъ забрались въ ихъ станъ единственно для-того, чтобъ содрать какъ-можно-боле волосъ съ человческихъ череповъ, такъ-какъ злой губернаторъ и колонія общали за нихъ большія деньги, не разбирая, мужчина ли, женщина или ребенокъ сдлаются жертвами этого безчеловчнаго наказа. Мой отецъ и Генрихъ Марчъ прибыли сюда изъ одной только жадности къ деньгамъ. Скажи имъ это, милая Вахта, безъ утайки, точь-въ-точь, какъ слышишь изъ моихъ устъ.

Вахта принуждена была повиноваться, изъ опасенія перемной выраженій раздражить тхъ изъ своихъ слушателей, которые сами немного понимали Гетти. Эта рчь, однакожь, къ величайшему изумленію, совсмъ не произвела дурнаго впечатлнія на собраніе старшинъ. Очевидно, что они не хотли порицать въ другихъ то, на что каждый изъ нихъ готовъ былъ отважиться при малйшей возможности.

— И теперь, Вахта, продолжала Гетти, замтивъ, что ея объясненія усвоены какъ слдуетъ:— теперь ты можешь сообщить имъ вещи по-важне. Они знаютъ, что батюшка и Генрихъ Марчъ не успли въ своемъ предпріятіи, и, стало-быть, они не могутъ питать противъ нихъ ни малйшей злобы. Совсмъ другое дло, если бы плнники перерзали ихъ женъ и дтей, теперь же замышляемое зло осталось безъ послдствій. Но прежде всего, спроси ихъ, Вахта, знаютъ ли они, что есть Богъ, царствующій надъ всею землею, верховный владыка всхъ людей и всхъ тварей, красныхъ и блыхъ, черныхъ и желтыхъ?

Вахта, повидимому, немного изумилась при этомъ вопрос, потому-что мысль о Великомъ Дух рдко выходитъ изъ головы индійской двушки. Однакожь она передала буквально этотъ вопросъ, и немедленно получила утвердительный отвтъ, сдланный важнымъ и торжественнымъ тономъ.

— Хорошо, продолжала Гетти:— теперь не трудно уладить остальныя вещи. Этотъ Великій Духъ, какъ вы называете нашего Бога, благоволилъ даровать людямъ книгу, которую мы называемъ библіей. Въ этой книг начертаны вс его заповди и вс правила, съ которыми люди должны сообразоваться въ своихъ поступкахъ. Вотъ эта святая книга въ моихъ рукахъ, скажи, Вахта, этимъ старйшинамъ, что я намрена прочесть имъ нкоторыя мста.

Съ этими словами Гетти вынула маленькую англійскую библію, завернутую въ платокъ, и открыла ее съ набожнымъ благоговніемъ. Нкоторые изъ Индійцевъ, при вид этого предмета, выразили свое изумленіе.

— Смотри сюда, Вахта, продолжала Гетти: — вс эти строки, слова, стихи и главы произошли отъ Бога.

— Отъ-чего же Великій Духъ не далъ такой книги Индійцамъ? спросила Вахта.

— Отъ-чего? какъ отъ-чего, милая Вахта? Вдь ты знаешь, что Индійцы не умютъ читать.

Вахта не сочла нужнымъ длать возраженій, и смиренно ожидала дальнйшихъ объясненій.

— Ты можешь сказать старйшинамъ, что эта книга повелваетъ прощать своимъ врагамъ, воздавая добромъ за зло, повелваетъ считать ихъ своими братьями и не обижать никого изъ мстительности или другой какой-нибудь гршной страсти. Думаешь ли ты. что имъ можно все это передать такъ, чтобъ они поняли?

— Передать попытаюсь, но поймутъ ли, не знаю.

Когда Вахта перевела, большая часть Индійцевъ обнаружили величайшее изумленіе, противорчившее какъ-нельзя-боле ихъ обыкновенному хладнокровію, и вс вообще потребовали, чтобы блая двушка продолжала.

— Теперь я стану читать, и пусть они знаютъ, что это говоритъ самъ Великій-Духъ. Прежде всего повелваетъ святая книга любить своего ближняго какъ самого-себя. Растолкуй имъ это, милая Вахта.

— Но блдно-лицый не можетъ быть ближнимъ для Индійца, возразила Делоэрка ршительнымъ тономъ.— Ближній значить Ирокезъ для Ирокеза, Могиканъ для Могикана, блый для благо. Не къ чему говорить объ этомъ старшинамъ.

— Ты забываешь, Вахта, что слова эти принадлежатъ Великому Духу, для котораго равны вс племена и народы. Вотъ еще другая заповдь: аще тя кто ударитъ въ десную твою ланиту, обрати ему и другую.

— Что это значитъ? спросила Вахта съ быстротою молніи.

Гетти объяснила, что этимъ текстомъ запрещается всякая мстительность и злоба.

— Слушай дальше, милая Вахта. Вотъ что говоритъ Великій Духъ: Любите враги ваша, благословите клянущія вы, добро творите ненавидящимъ васъ, и молйтеся за творящихъ вамъ напасть.

Воспитанная своею матерью въ дух христіанскаго благочестія, восторженная двушка теперь быстро переходила отъ текста къ тексту, и наконецъ разомъ прочитала нсколько страницъ. Само-собою разумется, простодушная Делоэрка, не понимавшая и десятой доли изъ всего, что ей читали, тмъ мене могла передать вс эти мысли дикимъ слушателямъ. Кое-что у ней осталось въ голов, и она перевела, какъ могла, нкоторые изъ замчательнйшихъ текстовъ. Старйшины молчали, и только одинъ изъ нихъ, оправившись отъ изумленія, вздумалъ сообщить свои замчанія импровизированной миссіонерк.

— Это ли святая книга блдно-лицыхъ? спросилъ онъ, взявъ библію изъ рукъ Гетти и переворачивая ее съ напряженнымъ любопытствомъ, какъ-будто надясь отъ нея дождаться какихъ нибудь положительныхъ послдствій.— Здсь ли тотъ законъ, которому слдуютъ мои блые братья?

Вахта, къ которой обращенъ былъ этотъ вопросъ, отвчала утвердительно, прибавивъ, что канадскіе Французы и вс вообще Англичане признаютъ авторитетъ этой книги.

— Скажи моей блой сестр, прибавилъ Ирокезъ:— что я намренъ сказать ей нсколько словъ.

— Ирокезскій шейхъ будетъ говорить, милая Гетти. Слушай.

— О, какъ я рада! вскричала Гетти.— Богъ коснулся его сердца, и теперь онъ освободитъ батюшку и Генриха Марча.

— Законъ блдно-лицыхъ заставляетъ длать добро сзоимъ обидчикамъ, началъ шейхъ.— Если братъ просить ружье, законъ заставляетъ отдать и пороховые патроны. Такой ли законъ у блднолицыхъ?

— Нтъ, нтъ, съ живостію отвчала Гетти, когда объяснили ей эту рчь.— Святая книга вовсе не говоритъ о ружьяхъ. Порохъ и пули оскорбляютъ Великаго Духа.

— Зачмъ же блдно-лицые употребляютъ пули и порохъ? Законъ повелваетъ имъ давать вдвое противъ того, чего у нихъ просятъ, а они берутъ вдвое у бдныхъ Индійцевъ, которые не просятъ ничего. Вмст съ лучами солнца встаютъ они съ своею книгою въ рукахъ и читаютъ ее краснокожимъ, а сами что длаютъ? Они забываютъ все, чему учитъ эта книга. Какъ скоро Индіецъ даетъ, блый человкъ никогда не доволенъ и требуетъ’ втрое. Теперь блые люди общаютъ золото за волосы нашихъ женъ и дтей, а насъ, между-тмъ, они же называютъ дикими зврями, когда беремъ мы волосы человка, убитаго на открытой войн. Мое имя — Райвенокъ.

Легко понять затрудненіе бдной двушки, вовсе неприготовленной къ возраженіямъ этого рода.

— Что мн имъ сказать, милая Вахта? спросила она умоляющимъ тономъ.— Я знаю, все то правда, что написано въ этой книг, а между-тмъ правда и то, что блые люди ведутъ себя не такъ, какъ повелваетъ Великій Духъ.

— Дай имъ блдно-лицый отчетъ, сказала Вахта ироническимъ тономъ: — вдь онъ всегда хорошъ съ одной стороны, хотя дуренъ съ другой.

— Нтъ, Вахта, нтъ, у истины не можетъ быть двухъ сторонъ, а вотъ выходятъ странныя вещи. Стихи я прочла правильно, увряю, тебя, и никто не посметъ сказать, что въ слов Божіемъ есть ошибки. Этого никогда не можетъ быть, милая Вахта.

— Отъ-чего же никогда? Блдно-лицые объ одномъ и томъ же предмет говорятъ какъ имъ вздумается: иногда онъ у нихъ блъ какъ снгъ, иногда черепъ какъ смола.

Бдная Гетти. ршительно стала въ-тупикъ, и видя, что планъ ея не принесетъ гршникамъ никакой пользы, залилась горькими слезами. Съ этой минуты, Вахта перемнила свой ироническій тонъ и сдлалась опять нжною подругой. Она заключила Гетти въ свои объятія и старалась ее успокоить.

— Не плачь, моя милая бляночка, говорила она, лаская свою подругу:— что въ этомъ толку? Вдь не ты сдлала книгу, и не ты виновата, если блдно-лицые ведутъ себя дурно. Много злыхъ людей между красными, и много злыхъ людей между блыми. Всякій цвтъ одинаково хорошъ, и всякій цвтъ одинаково дуренъ. Старйшины знаютъ это.

Скоро Гетти оправилась отъ своей тоски, и умъ ея съ новою живостію обратился къ задуманному плану. При вид старйшинъ, стоявшихъ вокругъ нея съ глубокомысленнымъ вниманіемъ, она еще разъ употребила отчаянное усиліе, чтобъ вразумить и убдить ихъ.

— Слушай, Вахта, сказала она, подавляя свои вздохи и стараясь говорить внятнымъ тономъ.— Скажи старйшинамъ, что злые люди есть везд, и Великій-Духъ не пощадитъ ихъ, потому-что его законъ дань для всхъ породъ и для всхъ цвтовъ. Великій Духъ сказалъ: воздадите добромъ за зло, и этому закону должны покоряться вс племена.

— Между Делоэрами и Гуронами никто не слыхивалъ о такомъ закон, сказала Вахта, стараясь ее утшить.— Не годится говорить объ этомъ краснымъ людямъ. Не поврятъ.

Въ эту минуту одинъ изъ шейховъ остановилъ Делоэрку движеніемъ руки, и она должна была прекратить свои ласки и слова. Затмъ другой шейхъ вышелъ изъ этой группы, и скоро возвратился опять въ сопровожденіи Гуттера и Генриха Марча. Вахта поняла, что плнниковъ призвали на допросъ.

— Дочь моя, сказалъ главный шейхъ молодой Делоэрк:— спроси у этой срой бороды, зачмъ онъ забрался въ нашъ лагерь?

Вахта повиновалась. Старикъ Гуттеръ прямо и безъ всякихъ уловокъ отвчалъ, что его намреніе было рзать своихъ непріятелей безъ различія возраста и пола, чтобъ овладть ихъ волосами, за которые колоніальное правительство назначило огромные призы. Такой же отвтъ принужденъ былъ дать и Генрихъ Марчъ, понимавшій въ настоящемъ случа безполезность всякихъ выдумокъ и увертокъ. Затмъ, ирокезскіе шейхи, считая это дло оконченнымъ, удалились въ разныя стороны, оставивъ плнниковъ наедин съ обими молодыми двушками.

— Не буду тебя бранить, милая Гетти, за твой безразсудный планъ, сказалъ старикъ Гуттеръ, усаживаясь подл дочери.— Намреніе твое очень-похвально, но не мшало бы теб знать, что библейской проповдью не образумишь этихъ скотовъ. Скажи-ка лучше намъ: что предпринимаетъ Дирслэйеръ для нашего освобожденія?

— Батюшка, Дирслэйеръ и Юдиь совсмъ не знали, что я намрена оставить ковчегъ. Они боятся, какъ бы Ирокезы не построили плотъ, чтобъ добраться до замка, и думаютъ только о своей собственной защит.

— Нтъ, нтъ, нтъ, сказала Вахта съ величайшею живостію, такъ, однакожь, чтобъ нельзя было ее подслушать за нсколько шаговъ.— Дирслэйеръ совсмъ не такой человкъ. Онъ не думаетъ о себ, когда другъ въ бд. Поможетъ всмъ и воротится домой.

— Это недурно, дядя Томъ, сказалъ Гэрри, улыбаясь.— Если смазливая Индіянка вмшается въ дло, можно провести съ нею самого чорта.

— Тише, молодой человкъ, замтила Вахта.— У Ирокезовъ чуткія уши.

— Другъ ты намъ, или недругъ, молодая женщина? спросилъ Гуттеръ, принимая живйшее участіе въ разговор.— Если другъ, то у тебя будетъ славная награда, и мы немедленно возвратимъ тебя домой.

— Или поживитесь моими волосами, сдая борода, возразила Вахта съ холодной ироніей.

— Нечего говорить о томъ, что прошло. То была ошибка. Насмшкой ничего не сдлаешь, молодая женщина: замть это хорошенько.

— Батюшка, сказала Гетти:— Юдиь думаетъ вскрыть большой сундукъ, чтобъ сокровищами его купить твою свободу.

Старикъ нахмурился и проворчалъ какія-то невнятныя фразы.

— Отъ-чего же не разломать сундука? прибавила Вахта.— Жизнь дороже стараго сундука.

— Вы не знаете, чего просите, угрюмо отвчалъ Томасъ Гуттеръ.— Об вы глупыя двчонки, и я совтую вамъ держать языкъ за зубами.— Брри, дикари, повидимому, вовсе не заботятся о насъ, а это слишкомъ-дурной признакъ. Должно на что-нибудь ршиться, и чмъ скоре, тмъ лучше. Какъ ты думаешь: можно ли положиться на эту молодую женщину?

— Слушай, старикъ, сказала Делоэрка торжественнымъ тономъ.— Вахта не была и не будетъ ирокезской женщиной: она Делоэрка душой и тломъ, чувствами и сердцемъ. Она также плнница. Плнники помогаютъ другъ другу. Ни слова больше. Дочь останется съ отцомъ. Вахта заботится обо всхъ и держитъ ухо востро.

Съ этими словами молодая двушка встала и спокойно отправилась въ свой шалашъ, какъ-будто ей не было никакого дла до блднолицыхъ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I.

She speaks much of her father, says she hears
There’s tricks i’the world, and hems, and beats her heart,
Spurns enviously at straws, speaks things in doubt
That carry but half sense, her speech is nothiur,
Jet the unsuspected use of it doth move
The heavers to collection.
Shakspeare.

Въ ту пору, какъ Гетти совершала свои миссіонерскія похожденія въ лагер Гуроновъ или Ирокезовъ, товарищи ея, оставленные въ ковчег, благополучно прибыли въ замокъ и погрузились въ глубокій сонъ. Могиканъ и Дирслэйеръ два-три-раза просыпались въ-продолженіе ночи, осматривали поверхность и окрестности озера, и уврившись, что все спокойно, засыпали опять какъ люди, которыхъ нелегко было лишить естественнаго покоя. Но съ разсвтомъ Дирслэйеръ пробудился и сдлалъ свои личныя распоряженія на цлый день, между-тмъ, какъ его товарищъ, проведшій сряду нсколько безпокойныхъ ночей, пролежалъ на своей постел до восхожденія солнца. Юдиь также, противъ обыкновенія, не совсмъ рано проснулась въ этотъ день, такъ какъ съ вечера она долго металась на подушк, не смыкая глазъ. Но прежде, чмъ солнце появилось надъ восточными холмами, вс обитатели замка были уже на ногахъ, потому-что въ этихъ странахъ никто вообще не остается на постел посл появленія великаго свтила.

Чингачгукъ былъ занятъ своимъ лснымъ туалетомъ, когда Дирслэйеръ вошелъ въ каюту ковчега и бросилъ ему нсколько штукъ грубаго, но уютнаго, легкаго платья, принадлежавшаго Гуттеру.

— Юдиь прислала это для твоего употребленія, любезный шейхъ, сказалъ Дирслэйеръ, бросая куртку и штаны къ ногамъ Индійца: — потому что крайне неблагоразумно разгуливать теб въ военной одежд. Вымой хорошенько свое лицо, такъ, чтобы не осталось на щекахъ грозныхъ слдовъ этой уморительной раскраски. Вотъ и шляпа, которая придастъ теб почтенный видъ американской цивилизаціи, какъ говорятъ миссіонеры. Вспомни, что Вахта подл насъ, и занимаясь этой двушкой, мы должны въ то же время заботиться и о другихъ. Знаю, что теб далеко не по сердцу вс эти платья, выкроенныя для блыхъ людей, но что же длать, любезный другъ: необходимость иной разъ сильне всякой привычки.

Чингачгукъ осмотрлъ предлагаемый костюмъ съ ршительнымъ отвращеніемъ, однакожь, повидимому, совершенно понялъ настоятельную необходимость преобразиться въ новаго человка. Если бы въ-самомъ-дл Ирокезы открыли въ замк или его окрестностяхъ краснаго человка, это могло бы увеличить ихъ недоврчивость и обратило бы ихъ подозрнія на свою плнницу. Имя въ виду такія опасенія, молодой влюбленный Индіецъ готовъ былъ согласиться на все, чтобы тмъ врне упрочить свой успхъ. Повертвъ еще разъ съ очевиднымъ небреженіемъ и насмшкой вс эти статьи ненавистнаго костюма, Чингачгукъ напялилъ на себя штаны, куртку и жилетъ, и нахлобучился огромной шляпой съ широкими полями, слдя во всемъ наставленіямъ своего пріятеля. Въ этомъ новомъ костюм, онъ сдлался настоящимъ колонистомъ, и только цвтъ кожи еще обличалъ въ немъ краснаго дикаря. Это послднее обстоятельство не внушало, однакожь, большихъ опасеній, потому-что съ берега, безъ помощи подзорной трубки, невозможно было вглядться въ черты лица, и къ тому же самъ Дирслэйеръ до того загорлъ отъ солнца, что почти ничмъ не отличался отъ Могикана.

Трое островитянъ, если мы можемъ употребить здсь это выраженіе, были молчаливы, серьёзны и задумчивы въ-продолженіе утренней закуски. Черты Юдии обличали, что она провела тревожную ночь, между-тмъ, какъ мужчины думали о событіяхъ, которыя могли случиться въ этотъ день. Дирслэйеръ и молодая двушка помнялись нсколькими комплиментами, не говоря, однакожь, ничего о своемъ взаимномъ положеніи. Наконецъ, Юдиь, передъ выходомъ изъ-за стола, первая прервала всеобщее молчаніе.

— Страшно подумать, Дирслэйеръ, что нашимъ плнникамъ и бдной Гетти грозитъ, можетъ-быть, величайшая опасности. Мы непремнно должны сегодня что-нибудь придумать для ихъ освобожденія.

— Я готовъ на все, Юдиь, если мн укажутъ на благонадежныя средства. Знаю очень-хорошо, что не бездлица попасть въ руки красно-кожихъ, посл несчастныхъ попытокъ, которыя завели въ ихъ станъ вашего отца и Генриха Марча. Такой бды, признаюсь, я не пожелалъ бы и лютйшему врагу, тмъ мене своему товарищу, съ которымъ путешествовалъ и длилъ хлбъ-соль. Можетъ-быть, вы, Юдиь, имете въ виду какой-нибудь планъ!

— Самое лучшее средство, по моему мннію, задобрить этихъ дикарей какими-нибудь подарками. Ирокезы, я знаю, очень жадны до подарковъ, и надобно доказать, что для нихъ гораздо выгодне присвоить себ здсь, на мст, какую нибудь драгоцнность, чмъ вести обоихъ плнниковъ къ Французамъ.

— Этотъ планъ недуренъ, Юдиь, если точно будутъ у насъ подъ руками такія вещи, которыя могутъ соблазнить жаднаго Индійца. Домъ вашего батюшки очень удобенъ и построенъ съ большимъ искусствомъ, по ни откуда не видно, чтобы въ немъ хранились большія драгоцнности. Есть, правда, здсь хорошій карабинъ и боченокъ съ порохоімъ, но по моему, двухъ человкъ за бездлицу не выкупишь… къ-тому же еще…

— Что такое? спросила Юдиь съ живйшимъ нетерпніемъ, замтивъ, что молодой человкъ не ршался высказать своей мысли, вроятно, изъ опасенія ее огорчить.

— Дло въ томъ, видите ли: Французы общали за непріятельскіе волосы такія деньги, за которыя можно купить отличный карабинъ, ни чуть не хуже какъ у старика Гуттера, и по-крайней-мр два такихъ же боченка съ порохомъ

— Это ужасно! проговорила молодая двушка, пораженная простымъ и яснымъ изложеніемъ дла.— Но вы забываете, Дирслэйеръ, мои наряды, между-тмъ, какъ я уврена, что ими можно бросить пыль въ глаза ирокезскихъ женщинъ.

— Ваша правда, Юдиь, но достанетъ ли у васъ самихъ охоты и желанія отказаться отъ своихъ драгоцнностей изъ за такихъ побужденій? Я зналъ людей очень храбрыхъ, но только до наступленія опасности, зналъ и такихъ, которые, выслушавъ разсказъ о бдномъ семейств, готовы были отдать съ себя все до послдней рубашки, но потомъ, какъ скоро приходилось исполнить на дл великодушныя мысли, имъ становилось жаль самой незначительной бездлицы. Къ-тому же, Юдиь, вы красавица: какъ же вамъ отказаться отъ вещей, которыя столько содйствуютъ къ возвышенію вашей красоты? Это нелегко.

Утшительный намекъ на прелести молодой двушки значительно ослабилъ въ ней непріятное впечатлніе, произведенное сомнніемъ молодаго охотника въ ея дочерней привязанности. Если бы другой кто выразилъ такія же чувства, комплиментъ, вроятно, былъ бы забытъ въ первоначальномъ негодованіи, но грубая и наивная откровенность такого простака, какъ Дирслэйеръ, имла особую прелесть для молодой двушки, поэтому, не смотря на свою краску и бглый огонь, проблеснувшій въ ея взорахъ, она не могла серьёзно разсердиться на человка съ доброю и совершенно откровенною душою. Въ слезахъ ея выразился невольный упрекъ, но она умла подавить эту мгновенную вспышку, и отвчала дружескимъ тономъ:

— Я уврена, Дирслэйеръ, къ делоэрскимъ двушкамъ вы гораздо снисходительне, и не мн, разумется, перемнить ваше мнніе насчетъ блыхъ женщинъ. Такъ и быть, однакожъ, испытайте меня, и если увидите, что я пожалю какую-нибудь ленту, тряпку или перо, думайте тогда и говорите обо мн, что вамъ угодно, я охотно подчиняюсь вашему суду.

— Полно такъ ли, Юдиь? Желаю, чтобы вы не раскаялись. Правдивый судья всего рже встрчается за земл. Это говоритъ даже старикъ Таменундъ, самый премудрый вщунъ между Делоэрами, и точно такимъ же образомъ должны думать вс т, которые имли случай проживать въ различныхъ человческихъ обществахъ. Люблю правдиваго человка, Чингачгукъ: его глаза не покрываются мракомъ, какъ скоро онъ смотритъ на своихъ враговъ, и они горятъ самымъ яркимъ блескомъ, когда онъ иметъ дло съ своими друзьями. Онъ употребляетъ свой разумъ съ единственною мыслью вникать въ настоящую сущность вещи, не придавая ей ложныхъ свойствъ и признаковъ, какихъ она вовсе не иметъ. Не трудно найдти людей, которые хвастаются своимъ правосудіемъ, но чрезвычайно трудно встртиться на самомъ дл съ безпристрастнымъ и совершенно правдивымъ судьею. Сколько разъ видлъ я Индійцевъ, думающихъ своими поступками угодить Великому Духу, тогда какъ на дл они угождали только своимъ наклонностямъ и противоестественнымъ привычкамъ! Ослпленный жалкой страстью, бдный человкъ, красный или блый, теряетъ всякую возможность добраться до истины, которую иной разъ поймать такъ же легко, какъ этихъ окуней, что пыряютъ вокругъ з4мка старика Тома.

— Вы совершенію правы, Дирслэйеръ, отвчала Юдиь съ лучезарною улыбкой на устахъ:— и я уврена, любовь къ правосудію будетъ одушевлять васъ во всемъ, что касается до меня. Надюсь также, вы будете руководиться своимъ собственнымъ судомъ, не обращая никакого вниманія на злыя сплетни Скораго-Гэрри. Такой человкъ, какъ Генрихъ Марчъ, способенъ оклеветать женщину единственно за то, что она осмлилась имть о немъ свое самостоятельное мнніе.

— Я не намренъ придавать особенной важности словамъ Генриха Марча: пусть онъ разсудителенъ и умепъ, но это не мшаетъ мн имть собственныя уши и глаза.

— Довольно! Перестанемъ толковать объ этомъ! вскричала Юдиь въ порыв негодованія.— Станемъ лучше говорить о томъ, какъ выкупить моего отца. Я согласна съ вами, Дирслэйеръ: Индійцы едва-ли захотятъ освободить своихъ плнниковъ за такіе пустяки, какъ мои наряды или боченокъ съ порохомъ, но вы забываете еще большой сундукъ.

— Ну, да, и въ-самомъ-дл. Бываютъ случаи, когда безъ грха можно пожертвовать фамильной тайной, и настоящій случай, конечно, самый важный. А кстати: батюшка вашъ давалъ ли вамъ какія-нибудь особыя приказанія насчетъ этого сундука?

— Никакихъ и никогда, Дирслэйеръ. Батюшка увренъ, что эти стальныя полосы и огромные замки лучше всего ручаются за его безопасность.

— Форма этого сундука удивительна и загадочна во всхъ отношеніяхъ, сказалъ Дирслэйеръ, вставая съ мста и подходя ближе къ предмету своего удивленія.— Какъ ты думаешь, Чингачгукъ? такого дерева намъ съ тобою нигд не приходилось видть въ здшнихъ лсахъ. Это вдь не то, что черный оршникъ, и однакожь чрезвычайно красивое дерево.

Чингачгукъ подошелъ къ сундуку и принялся осматривать его съ величайшимъ вниманіемъ.

— Нтъ, Дирслэйеръ, сказалъ онъ, ощупавъ вс его части:— ничего подобнаго нтъ и быть не можетъ въ этихъ странахъ. Я знаю вс возможныя породы дуба, клена, вяза, оршника, но никогда не видалъ я ничего общаго съ этимъ замчательнымъ деревомъ. Юдиь! Ирокезы за одинъ этотъ сундукъ согласятся отпустить вашего отца. Такъ я думаю.

— Еще бы! Но мы постараемся, Дирслэйеръ, заключить выгодную сдлку съ этими дикарями. Сундукъ, какъ видно по всему, биткомъ набитъ разными вещами, и гораздо лучше отдать половину, чмъ все вдругъ. Батюшка слишкомъ дорожитъ этимъ сундукомъ, и ужь конечно не безъ причины.

— Разумется, Юдиь, и вамъ, вроятно, хотлось бы отъискать эту причину. Вотъ три замка: гд же ключи?

— Я не видала ключей, а думать надо, что они есть. Гетти говорила, что батюшка часто въ ея присутствіи отпиралъ и запиралъ сундукъ.

— Ключи не могутъ висть на воздух, и природа не дала имъ способности держаться на вод. Если есть ключъ, должно быть и мсто, Юдиь, куда его кладутъ.

— Само-собою разумется, и вроятно мы найдемъ его безъ труда, если станемъ искать.

— Это касается васъ, Юдиь, и только васъ однихъ. Сундукъ принадлежитъ вамъ или вашему батюшк, и господинъ Гуттеръ не мой отецъ, а вашъ. Притомъ, любопытство характеристическій недостатокъ женщины, а не мужчины, и въ этомъ отношеніи вс возможныя причины на вашей сторон. Стало-быть, вы сами должны ршить, должно или нтъ открыть этотъ сундукъ.

— Могу ли я колебаться, Дирслэйеръ, какъ скоро жизнь моего отца въ опасности? Давайте искать ключъ, и если найдемъ, отпирайте сундукъ и берите изъ него все, что, по вашему мннію, пригодится для выкупа нашихъ плнныхъ.

— Объ этомъ успемъ натолковаться въ свое время: станемъ прежде искать ключъ. Чингачгукъ, у тебя глаза какъ у мухи, и догадливость твоя необыкновенна: не можешь ли какъ-нибудь догадаться теперь, куда Томъ-Плывучій вздумалъ положить свой ключъ отъ этого замчательнаго сундука?

До этой минуты, Могиканъ не принималъ никакого участія въ разговор, но теперь, когда обратились къ нему, онъ отошелъ отъ сундука, и началъ озираться вокругъ, стараясь угадать мсто, куда бы старикъ могъ запрятать свои ключи. Юдиь и Дирслэйеръ послдовали его примру, и дружные ихъ поиски начались въ одну и ту же минуту. Было ясно, что вождленный ключъ не могъ быть положенъ въ обыкновенный шкапъ или ящикъ, безъ крышки или затвора, поэтому никто въ нихъ и не заглядывалъ, но вс обратили свои взоры на потаенныя и скрытныя лазейки, годныя для секретныхъ назначеній. Такимъ-образомъ первая комната была осмотрна сверху до низу, вдоль и поперегъ, но безъ всякаго успха, и затмъ они перешли въ гуттерову спальню. Въ этой части дома была и такая мёбель, которая въ частности посвящалась для употребленія покойной супруги владльца, осмотрли и здсь вс возможныя лазейки, но опять безъ успха.

Зашли въ спальню двухъ сестеръ, раздленную на дв половины, изъ которыхъ одна, заваленная различными принадлежностями щегольскаго туалета, очевидно принадлежала Юдии, другая, скромная и простая, назначалась для ея сёстры. Чингачгукъ, при первомъ взгляд, понялъ, въ чемъ дло, и не преминулъ сообщить втихомолку своему пріятелю нсколько замчаній на делоэрскомъ язык.

— Что жь тутъ удивительнаго, Великій-Змй? отвчалъ Дирслэйеръ.— Старшая сестра, какъ необыкновенная красавица, до излишества любитъ вс эти наряды, между-тмъ, какъ младшая выбираетъ вещи, сообразныя съ ея простой и скромною душою. Это въ порядк вещей. Есть, однакожь, свои добродтели у Юдии, точно такъ же, какъ и Гетти иметъ свои существенные недостатки.

— И Слабый-Умъ видлъ, какъ отпирали сундукъ? спросилъ Чингачгукъ съ выраженіемъ особеннаго любопытства.

— Да! Это, впрочемъ, ты слышалъ и самъ изъ ея собственныхъ устъ. Не довряя старшей дочери, старикъ Гуттеръ, какъ видно, совершенно полагается на скромность простодушной Гетти.

— Стало-быть, ключъ спрятанъ только отъ Дикой-Розы? спросилъ Чингачгукъ, окрестившій съ самаго начала этимъ именемъ блую красавицу.

— Конечно, конечно, Старикъ Гуттеръ довряетъ одной, и сомнвается въ другой. На это, разумется, есть у него свои основательныя причины.

— Гд же лучше укрыть ключъ отъ взоровъ Дикой-Розы, какъ не между грубыми платьями Слабаго-Ума?

Дирслэйеръ обомллъ при этой необыкновенной сметливости, и во всхъ чертахъ его лица выразилось самое наивное изумленіе, когда онъ обратился къ проницательному Могикану.

— Не напрасно племя Делоэровъ прозвало тебя Великимъ-Змемъ, любезный другъ: ты заслужилъ это прозвище и умомъ и длами. Да, Чингачгукъ, твоя правда: особа, влюбленная въ наряды, не захочетъ рыться между скромными платьями, и я увренъ, напримръ, что нжные пальчики Юдии никогда не дотрогивались до этой грубой юбки, по-крайней-мр, съ той поры, какъ она познакомилась съ офицерами. Впрочемъ, какъ знать, ключъ можетъ висть какъ на этомъ гвозд, такъ и въ другихъ мстахъ. Сними юбку, и сейчасъ увидимъ, точно ли ты искусный вщунъ.

Чингачгукъ сдлалъ то, чего отъ него требовали, но не нашелъ ключа. На ближайшемъ гвозд вислъ большой карманъ, пустой, повидимому, но довольно подозрительный по своему объему. Сняли и его. Этимъ временемъ вниманіе Юдии было обращено на обоихъ собесдниковъ, занятыхъ, ей казалось, совершенно безполезными поисками, и она сказала съ большою живостію:

— Зачмъ вы роетесь въ этихъ платьяхъ бдной нашей Гетти? Разумется, здсь мы ничего не найдемъ.

Едва вылетли эти слова изъ прелестныхъ устъ молодой двушки, какъ Чингачгукъ вынулъ изъ кармана вождленный ключъ. Юдиь немедленно догадалась, отъ-чего пріятелямъ вздумалось обыскивать грубыя платья, и лицо стыдливой красавицы покрылось живйшимъ румянцемъ. Она закусила губы и не сказала ни слова. Дирслэйеръ и его товарищъ, по врожденной скромности, воздержались въ свою очередь отъ всякихъ шутокъ и непріятныхъ намековъ. Когда вс трое вышли опять въ большую комнату, гд находился сундукъ, Дирслэйеръ, взявъ ключъ изъ рукъ Могикана, безъ труда убдился, что имъ можно отпирать вс три замка. Затмъ, положивъ ключъ на крышку сундука, онъ сдлалъ знакъ своему пріятелю, что имъ неприлично боле оставаться въ этой комнат.

— Это, Юдиь, фамильный сундукъ, сказалъ онъ:— и въ немъ, вроятно, скрыты фамильные секреты. Чингачгукъ и я уйдемъ въ ковчегъ, чтобъ осмотрть лодки и весла, а вы между-тмъ откроете сундукъ, и увидите, есть ли въ немъ или нтъ дорогіе предметы, которыми можно было бы выкупить нашихъ плнниковъ. Когда вы кончите этотъ розъискъ, потрудитесь позвать насъ, и мы ршимъ втроемъ, что должно думать о вашихъ находкахъ.

— Погодите, Дирслэйеръ! вскричала молодая двушка, когда пріятели хотли идти.— Я не тронусь съ мста и не подойду къ этому сундуку, если вы не будете здсь. Батюшка и Гетти сочли нужнымъ укрывать отъ меня свои завтныя вещи, и я не хочу къ нимъ прикасаться одна. Оставайтесь здсь со мною, и будьте моими свидтелями.

— Юдиь разсуждаетъ основательно, какъ ты думаешь, Великій-Змй? Взаимная довренность и согласіе ручаются за общую безопасность. Пусть сундукъ открывается при насъ, и если въ-самомъ-дл заключаются въ немъ фамильныя тайны, каждый изъ насъ, конечно, съуметъ быть нмымъ, гд этого требуетъ необходимость. Хорошо, Юдиь, мы останемся съ вами, но все же напередъ позвольте намъ взглянуть на озеро и на ковчегъ, потому-что не вдругъ, вроятно, мы опростаемъ этотъ громадный сундукъ.

Они оба вышли на платформу. Дирслэйеръ, вооруженный подзорной трубкой, принялся осматривать берега, между-тмъ, какъ Индіецъ озирался по всмъ сторонамъ, отъискивая на озер слдовъ хитраго непріятеля. Не открывъ и не замтивъ ничего, способнаго возбудить какія-нибудь подозрнія, пріятели опять вошли въ комнату, гд ожидала ихъ Юдиь.

Съ того времени, какъ стала себя помнить, Юдиь всегда сохраняла какое-то странное уваженіе къ этому сундуку. Ни ея отецъ, ни мать никогда не говорили о немъ въ ея присутствіи, заключивъ, повидимому, тайное условіе не длать на него никакихъ намековъ, какъ скоро рчь заходила о вещахъ, которыя лежали подл или на его крышк. Это обстоятельство, отъ продолжительной привычки, совсмъ не казалось страннымъ, и Юдиь только недавно обратила на него вниманіе. Притомъ, между Гуттеромъ и его старшею дочерью не было никогда особенной короткости и совершенной искренности. Случалось, былъ онъ снисходителенъ и благосклоненъ, но вообще казался въ-отношеніи къ ней строгимъ и суровымъ. Молодая двушка никогда не могла позволить себ совершенной короткости въ обхожденіи съ отцомъ, и скрытность между ними увеличивалась съ годами. Съ самаго младенчества, загадочный сундукъ сдлался для нея чмъ-то въ род фамильной святыни, о которой не слдуетъ даже говорить. Наступило теперь время, когда сущность этой святыни должна объясниться сама собою.

Замтивъ, что пріятели съ безмолвнымъ вниманіемъ слдили за всми ея движеніями, молодая двушка, опустивъ руку, сдлала усиліе, чтобы приподнять крышку, но безъ всякаго успха: крышка не приподнялась ни на волосъ. Зная, между-тмъ, что замки отперты, и не было больше никакихъ вншнихъ препятствій къ открытію сундука, Юдиь, преодолваемая паническимъ страхомъ, приписала это сопротивленіе сверхъестественной сил, негодующей на нечестивую попытку.

— Я не могу, Дирслэйеръ, приподнять крышки, сказала она:— не лучше ли намъ совсмъ отказаться отъ этого намренія, и поискать другихъ средствъ для освобожденія нашихъ плнниковъ?

— Нтъ, Юдиь, нечего объ этомъ и думать. Если не представимъ хорошаго выкупа, плнники останутся навсегда во власти нашихъ враговъ. Крышку вы не можете открыть, разумется, потому только, что она слишкомъ-тяжела для вашихъ силъ.

Говоря такимъ образомъ, Дирслэйеръ самъ принялся за дло, и черезъ минуту крышка уступила его усиліямъ. Юдиь задрожала всми членами, когда бросила первый взглядъ на внутренность сундука, но мало-по-малу она оправилась отъ этого испуга, замтивъ, что кусокъ вышитаго по краямъ полотна совершенно закрывалъ остальную поклажу.

— Вотъ и весь грузъ передъ нашими глазами, сказалъ Дирслэйеръ.— Мы должны теперь осторожно перебирать и пересматривать каждую вещь, а это отниметъ довольно времени. Змй, потрудись принести скамейки, а я покамстъ выложу на полъ это полотно.

Чингачгукъ повиновался. Дирслэйеръ учтиво поставилъ одинъ табуретъ для Юдии, взялъ другой для себя, и началъ съ большою осторожностію развертывать полотно, какъ-будто ожидая, что увидитъ драгоцннйшія вещи. Первыми предметами, бросившимися въ глаза, были мужскія платья изъ тонкой прекрасной матеріи, сшитыя, очевидно, по современной мод, и богато украшенныя. Особенно замчательнымъ показалось верхнее малиновое платье съ петлицами, вышитыми золотомъ. Это, однакожь, былъ не мундиръ, а скоре часть изъ костюма человка, принадлежавшаго къ высшему обществу, платье было сшито въ ту эпоху, когда костюмъ строго согласовался съ общественнымъ положеніемъ. При вид такого пышнаго и блестящаго кафтана, Чингачгукъ не могъ удержаться отъ невольнаго восклицанія, и было ясно, что глаза Индійца слишкомъ разгорлись на эту вещь. Дирслэйеръ съ негодованіемъ взглянулъ на своего друга, и, не обращаясь ни къ кому въ особенности, сдлалъ замчаніе такого рода:

— Индіецъ всегда Индіецъ, будь онъ, пожалуй, проницателенъ какъ Змй. Всякая блестящая бездлка его отуманитъ и выведетъ изъ себя. Впрочемъ, и то сказать: кафтанъ удивительный, и должно быть, очень-дорогой. Ну, Юдиь, если это платье было въ свое время сдлано для вашего батюшки, я не удивляюсь вашей чрезмрной склонности къ нарядамъ.

— Нтъ, нтъ, отвчала съ живостію молодая двушка.— Мой отецъ никогда не носилъ этого платья, оно слишкомъ-длинно и очевидно сшито не для него.

— Пожалуй и такъ. Вотъ что, Чингачгукъ: кафтанъ какъ разъ приходится на твой ростъ: примрь его, если хочешь, а мы полюбуемся на тебя.

Чингачгукъ безъ всякихъ отговорокъ согласился сдлать заманчивый опытъ, и, сбросивъ старую истасканную куртку старика Гуттера, немедленно украсилъ свою особу щегольскимъ платьемъ знатнаго барина. Восторгъ Индійца былъ неподдльный и самый поэтическій: онъ разъ двадцать смотрлъ на себя въ маленькое зеркало, употреблявшееся Гуттеромъ для бритья, и желалъ отъ души, чтобъ Вахта могла видть его въ эту минуту.

— Довольно, Змй! пощеголялъ на свой пай и будетъ съ тебя, сказалъ неумолимый Дирслэйеръ.— Эти платья не для нашего брата. Нтъ для тебя наряда приличне сокольихъ перьевъ, байковыхъ одялъ и вампума, точно такъ же, какъ моимъ обыкновеннымъ нарядомъ должны быть звриныя шкуры, кожаные чулки и крпкіе мокассины. Да, Юдиь, и мокассины: хотя я человкъ блый, а долженъ въ нкоторыхъ случаяхъ для своего удобства подражать красно-кожимъ. Безъ мокассиновъ былобъ слишкомъ-неловко бродить по этимъ лсамъ.

— Я не вижу, Дирслэйеръ, возразила Юдиь:— отъ-чего не ко всякому идетъ малиновое платье. Признаюсь, мн бы очень хотлось посмотрть на васъ въ этомъ щегольскомъ кафтан.

— Мн надть щегольской кафтанъ знатнаго вельможи! Съ чего вы это взяли, Юдиь? Я еще, слава Богу, не сошелъ съ ума. Простой охотникъ американскихъ лсовъ, я очень-хорошо понимаю, что идетъ ко мн или не идетъ.

— Я съ своей стороны думаю, Дирслэйеръ, что какіе-нибудь гарнизонные вертопрахи съ фальшивымъ языкомъ и фальшивымъ сердцемъ всего мене имютъ право украшать себя этими блистательными перьями: почести и отличія всегда и везд должны быть достояніемъ людей честныхъ и правдивыхъ.

— Что же за особая почесть для меня, Юдиь, если я прикроюсь малиновыми галунами, какъ индійскій шейхъ, получающій свои подарки изъ Квебека? Нтъ, я хочу быть такимъ, каковъ есть, ни лучше, ни хуже. Чингачгукъ, положи кафтанъ подл сундука, и посмотримъ, что тамъ ещё.

За принадлежностями мужскаго костюма, изящными и богатыми, слдовали женскіе наряды, и прежде всего прекрасное парчевое платье, ршительно отуманившее голову Юдии. Ничего подобнаго до этой поры не видала молодая двушка, знавшая, однакожь, вс возможныя подробности дамскаго туалета. Ея восторгъ и очарованіе были необузданны, какъ у своенравнаго ребенка, и она непремнно въ ту же минуту хотла примрить щёгольское платье. Съ этой цлью, она удалилась въ свою комнату, и, скинувъ свой обыкновенный уборъ, кокетливо надла на себя парчевое платье, которое какъ-нельзя-лучше пристало къ ея тонкой таліи и роскошнымъ, совершенно развившимся формамъ. Когда она вошла, Чингачгукъ и Дирслэйеръ, занятые этимъ временемъ разборомъ мужскихъ платьевъ, вдругъ оба вскочили съ своихъ мстъ, и невольными восклицаніями обнаружили свое изумленіе. Притворившись, что не замчаетъ произведеннаго вгіечатлпія, молодая двушка сла на свое мсто съ достоинствомъ королевы, и попросила продолжать ревизію сундука.

— Ступайте къ Мингамъ такъ какъ вы есть, сказалъ Дирслэйеръ: — назовитесь королевой, бросьте на нихъ величественный взоръ, и старикъ Гуттеръ немедленно получитъ свободу вмст съ товарищами своего плна.

— Я никакъ не думала, что вы способны къ лести, возразила молодая двушка, очень-довольная искреннимъ комплиментомъ.— До-сихъ-поръ я уважала васъ, Дирслэйеръ, исключительно за вашу любовь къ истин.

— И вы можете видть въ моихъ словахъ истину, торжественную истину, Юдиь, и ничего боле. Никогда мои глаза не встрчали созданія величественне того, какимъ вы представляетесь въ эту минуту. Видлъ я красавицъ на своемъ вику, блыхъ и красныхъ, видлъ ихъ издалека и вблизи, но ни одна изъ нихъ не можетъ выдержать ни малйшаго сравненія съ тмъ, чмъ вы кажетесь въ эту счастливую минуту — ни одна, и никогда!

И Дирслэйеръ не преувеличивалъ. Въ-самомъ-дл, никогда Юдиь съ своими влажными глазами, исполненными чувствительности и томной нги, не была такъ очаровательна, какъ при этихъ словахъ молодаго человка. Счастливая минута! Еще разъ онъ пристально взглянулъ на восторженную красавицу, покачалъ головой, и безмолвно началъ продолжать свои изслдованія.

Они нашли потомъ нсколько добавочныхъ принадлежностей женскаго туалета, равно изящныхъ и богатыхъ, какъ парчевое платье. Все это безмолвно положено къ ногамъ Юдии, какъ-будто владніе такими вещами принадлежало ей по праву. Молодая двушка примрила еще дв-три штуки, между-прочимъ перчатки и кружева, дополнившія въ совершенств ея щегольской костюмъ. Пересмотрвъ такимъ-образомъ эти мужскіе и женскіе уборы, они нашли другое полотно, покрывавшее остальныя вещи сундука. На минуту Дирслэйеръ остановился, погруженный въ раздумье.

— У всякаго, я полагаю, есть свои тайны, сказалъ онъ — и каждый иметъ право беречь ихъ сколько ему угодно. Мы уже отъискали въ этомъ сундук довольно вещей, годныхъ для удовлетворенія нашихъ нуждъ: не лучше ли намъ остановиться на этомъ, не развертывая другаго покрывала?

— Не-ужь-то, Дирслэйеръ, вы хотите предложить эти платья Ирокезамъ въ обмнъ за нашихъ плнниковъ? съ живостію спросила Юдиь.

— Разумется. Зачмъ же иначе мы и рылись въ чужомъ сундук? Этотъ богатый кафтанъ, безъ всякаго сомннія, соблазнитъ главнаго ирокезскаго шейха, и будь у него жена или дочка, охотница до нарядовъ, это пышное платье удовлетворитъ самымъ взъискательнымъ требованіямъ отчаянной щеголихи.

— Вы такъ думаете, Дирслэйеръ, отвчала озадаченная молодая двушка — но зачмъ и къ чему такой нарядъ для индійской женщины? Нельзя же ей носить его въ дымной избушк, или таскаться по лсамъ, цпляясь за сучья въ густомъ кустарник и хворост.

— Все это правда, Юдиь, и вы даже можете сказать, что эти платья никуда не годятся для этого климата. Вашъ батюшка, я увренъ, не иметъ никакой нужды въ этихъ нарядахъ, и, стало-быть, нисколько не станетъ ихъ жалть, когда ими будетъ куплена его свобода. Генрихъ Марчъ пойдетъ въ придачу.

— Но разв Томасъ Гуттеръ никого не иметъ въ своей семь, кому могли бы пригодиться эти наряды? И вамъ, Дирслэйеръ, не-ужь-то не было бы пріятно взглянуть когда-нибудь, хоть для шутки, на его дочь, одтую въ богатое парчевое платье?

— Понимаю вашу мысль, Юдиь, совершенно понимаю. Я готовъ еще разъ повторить, что въ этомъ наряд вы такъ же величественны, какъ солнце, когда оно встаетъ или заходитъ въ октябрьскій день, и ваша красота, безъ сомннія, гораздо боле украшаетъ нарядъ, чмъ нарядъ содйствуетъ къ украшенію васъ самихъ. Но есть свои особыя назначенія въ одежд, какъ и въ другихъ вещахъ. Простой воинъ, напримръ, длаетъ, по моему мннію, очень-дурно, когда, собираясь на войну, росписываетъ свое тло, какъ опытный предводитель, уже не разъ доказавшій свою храбрость. То же должно сказать и объ одежд. Вы ни больше ни меньше, какъ дочь Томаса Гуттера, между-тмъ, какъ это платье очевидно сдлано для знатной дамы, можетъ-быть, для губернаторской жены или дочери. На мои глаза, Юдиь, скромная молодая двушка всего прелестне тогда, когда одвается по своему состоянію, не употребляя безполезныхъ и смшныхъ усилій выйдти изъ своего круга. Притомъ, если во всей колоніи найдется милое созданіе, которое безъ всякихъ нарядовъ можетъ вполн положиться на свои природныя прелести, такъ это безъ сомннія вы, Юдиь Гуттеръ.

— Сію же минуту я сброшу эти тряпки, вскричала Юдиь, стремительно выбгая изъ комнаты — и пусть он не достаются ни мн, ни другой какой бы то ни было женщин.

— Вотъ, Змй, вс эти женщины выкроены по одной мрк, съ улыбкой сказалъ Дирслэйеръ, обращаясь къ своему другу.— Он любятъ наряды, но еще больше влюблены въ свою природную красоту. Какъ бы то ни было, я очень-радъ, что она согласилась разстаться съ этой мишурой. Вахта, я полагаю, тоже была бы очень-хороша въ этомъ наряд: не такъ ли, Чингачгукъ?

— Вахта красно-кожая двушка, и нтъ ей надобности раскрашиваться чужими перьями, отвчалъ Индіецъ.— Вс мы должны одваться такъ, чтобъ пріятелямъ не было нужды освдомляться, какъ насъ зовутъ. Дикая-Роза прекрасна и величественна сама-посеб, и вс эти цвты ничего не прибавляютъ къ ея природной красот.

Затмъ пріятели занялись изслдованіемъ вопроса: должно ли рыться дальше въ гуттеровомъ сундук? Въ эту минуту пришла Юдиь въ своемъ скромномъ полотняномъ плать.

— Очень вамъ благодаренъ, Юдиь, сказалъ Дирслэйеръ, ласково взявъ ее за руку:— я знаю, нелегко вамъ было отказаться отъ этихъ прекрасныхъ бездлокъ, но поврьте, въ скромномъ своемъ плать вы еще лучше, чмъ въ этомъ пышномъ наряд. Дло теперь въ томъ: развертывать или нтъ это другое покрывало для достиженія нашихъ общихъ цлей? Мы должны теперь поступить такъ, какъ бы на нашемъ мст поступилъ самъ старикъ Гуттеръ.

Юдиь была совершенно-счастлива. Скромная похвала молодаго человка правилась ей гораздо больше, чмъ великолпные комплименты легкомысленныхъ льстецовъ, которыми до той поры она была окружена. Искусный и ловкій льстецъ можетъ имть успхъ до-тхъ-поръ, пока не обратятъ противъ него его же собственнаго оружія, но человкъ откровенный и правдивый, хотя нердко обижаетъ, высказывая горькую правду, но тмъ дороже и отрадне его похвалы, о которыхъ извстно, что он всходятъ отъ искренняго сердца. Простодушный охотникъ съ необыкновенной скоростью убждалъ всхъ въ своей искренности: поэтому, съ одной стороны, его похвалы производили неотразимо-пріятное впечатлніе, между-тмъ, какъ съ другой, за свои нескромные отзывы, онъ могъ бы нажить безчисленное множество враговъ, если бы его характеръ не возбуждалъ невольнаго уваженіе. Случалось, онъ нердко приходилъ въ соприкосновеніе съ военными и гражданскими чиновниками, и вс въ короткое время оказывали ему безграничную довренность, и больше или меньше дорожили его отзывами. Юдиь, въ свою очередь, съ живйшимъ нетерпніемъ ожидала его похвалъ, восхищалась ими и была какъ-будто очарована всми его словами.

— Если бы мы знали все, что въ этомъ сундук, сказала молодая двушка, успокоенная немного посл первыхъ волненій: — можно было бы правильне судить, на что должно намъ ршиться.

— Пожалуй и такъ, Юдиь, хотя, по моему мннію, блднолицымъ не совсмъ прилично вникать въ тайны другихъ людей. Любопытство характеристическій недостатокъ красно-кожихъ.

— Любопытство очень-естественно для всхъ возможныхъ породъ, блыхъ и красныхъ. Проживая въ крпостяхъ, я имла случай убдиться, что вс безъ исключенія охотники до чужихъ секретовъ.

— Ваша правда, Юдиь. Случается и то, что, за отсутствіемъ настоящихъ секретовъ, сочиняютъ разнаго рода небылицы: въ этомъ-то собственно и состоитъ разница между блымъ и краснымъ джентльменомъ. Вотъ, напримръ, Змй, я вамъ поручусь, Юдиь, непремнно отвернетъ свою голову, если ненарокомъ заглянетъ въ чужую хижину, тогда какъ въ колоніи того только и добиваются блые люди, чтобъ провдать насчетъ длишекъ своего сосда. Этого, какъ вамъ угодно, похвалить нельзя. Помоему знай себя, и будетъ съ тебя, а до чужихъ вещей не касайся.

— Но этотъ сундукъ, Дирслэйеръ, наша фамильная собственность, и онъ всегда принадлежалъ моему отцу. Почему жь не разобрать этихъ вещей, какъ скоро дло идетъ объ освобожденіи ихъ владльца?

— Что правда, то правда, Юдиь, и я совершенно съ вами согласенъ. Какъ скоро все будетъ передъ нашими глазами, мы обсудимъ легче и правильне, что можно отдать и что удержать за собой.

Впрочемъ, Юдиь во всемъ этомъ поступала далеко не съ такимъ безкорыстіемъ, какъ старалась уврить молодаго человка. Во-первыхъ, ей хотлось во что бы ни стало удержать при себ богатыя платья, а во-вторыхъ, ей было досадно, что младшая сестра, независимо отъ нея, владетъ отцовскимъ секретомъ. Очень-естественно было воспользоваться этимъ случаемъ, чтобъ отнять у бдной Гетти единственный ея перевсъ надъ красавицей-сестрой.

Развернули второе полотняное покрывало, и прежде всего глаза зрителей были поражены парою пистолетовъ въ серебряной оправ. Вроятно, были они очень-дороги, но въ этихъ лсахъ подобное оружіе не имло никакой цнности. Никто даже и не употреблялъ здсь пистолетовъ, кром разв европейскихъ офицеровъ, которые не хотли отставать отъ своихъ привычекъ и въ глуши американскихъ лсовъ. Сейчасъ увидимъ, какой эффектъ произвело открытіе этого оружія.

II.

Вынувъ изъ сундука пистолеты, Дирслэйеръ оборотился къ Могикану, представляя для его наблюденіи эту необыкновенную для него рдкость.

— Дтское ружьецо! воскликнулъ Чингачгукъ, взявъ какъ игрушку одинъ изъ этихъ пистолетовъ.

— Нтъ, Чингачгукъ, эта вещица годится и для гиганта, если только онъ уметъ съ нею ладить. Подождемъ, однакожь: блые люди иной-разъ слишкомъ-неосторожно укладываютъ въ сундуки огнестрльное оружіе. Дай мн вглядться хорошенько.

Съ этими словами, Дирслэйеръ взялъ пистолетъ изъ рукъ своего друга и открылъ полку. Оказалось, что тамъ была затравка, похожая на пережженый уголь. Съ помощію шомпола уврились безъ труда, что пистолеты были заряжены, хотя Юдиь могла свидтельствовать, что они оставались въ сундук цлые годы. Это открытіе въ высшей степени озадачило Индійца, имвшаго обыкновеніе каждый день осматривать и перезаряжать свое ружье.

— Непростительная неосторожность благо человка! сказалъ Дирслэйеръ, покачавъ головой.— И вдь рдкій мсяцъ проходитъ, чтобы не было отъ этой оплошности какой-нибудь бды. Странно, Юдиь: владлецъ этого ружья, стрляя въ какую-нибудь дичь, или въ своего врага, непремнно изъ трехъ разъ длаетъ два промаха, а между-тмъ, въ случа оплошности, онъ весьма-часто убиваетъ свою жену, ребенка, брата или друга! Ну, такъ вотъ, видите ли: мы окажемъ нкоторую услугу владльцу этихъ пистолетовъ, если сейчасъ же изъ нихъ выстрлимъ, и кстати, для насъ съ Чингачгукомъ это будетъ новый случай попробовать свою ловкость. Положи, Чингачгукъ, новую затравку, я сдлаю то же, и потомъ увидимъ, кто изъ насъ лучше стрляетъ изъ пистолета.

Минуты черезъ дв они вышли на платформу, и выбрали на поверхности ковчега какой-то предметъ, который долженъ былъ служить для нихъ мишенью. Юдиь остановилась подл нихъ.

— Отступите назадъ, Юдиь, дальше отступите, сказалъ Дирслэйеръ.— Пистолеты заряжены давно и, пожалуй, при этомъ опыт можетъ встртиться какая-нибудь непріятность.

— Такъ не стрляйте, по-крайней-мр, вы, Дирслэйеръ, и пусть оба пистолета пробуетъ вашъ пріятель, а всего лучше, если вы просто разрядите ихъ, не стрляя.

— Вотъ ужь это нехорошо, Юдиь, и, пожалуй, нкоторые люди могли бы подумать, что мы трусимъ, хотя это было бы совершенно-несправедливо. Нтъ, Юдиь, мы будемъ стрлять, только мн сдается, что едва-ли кто изъ насъ найдетъ въ этомъ поводъ похвастаться своимъ искусствомъ.

Юдиь въ сущности была двушка храбрая, и ружейный выстрлъ испугать ея не могъ. Ей случалось самой стрлять изъ ружья, и даже одинъ разъ она застрлила оленя при такихъ обстоятельствахъ, которыя длали ей честь. Теперь она отступила назадъ и подошла къ Дирслэйеру, оставивъ во владніи Индійца всю переднюю часть платформы. Чингачгукъ приподнималъ пистолетъ нсколько разъ, и наконецъ, ухватившись за него обими руками, спустилъ курокъ. Оказалось, что пуля, миновавъ избранную мишень, не попала даже въ ковчегъ, и сдлала на вод рикошеты наподобіе камня, брошеннаго рукою.

— Хорошо, Змй, отлично-хорошо! вскричалъ Дирслэйеръ съ веселымъ смхомъ.— Ты дотронулся до озера, и это для нкоторыхъ людей совершенный подвигъ. Я зналъ это, и говорилъ Юдии, что руки краснокожихъ отнюдь не созданы для этихъ короткихъ оружій. Ты дотронулся до озера, и все же это лучше, чмъ попасть на воздухъ. Теперь моя очередь: посторонись!

Дирслэйеръ прицлился съ необыкновенной скоростію, и выстрлъ раздался почти въ ту же минуту, какъ онъ поднялъ руку. Между-тмъ, пистолетъ разорвало, и обломки разлетлись въ разныя стороны, одни на кровлю замка, другіе на ковчегъ и въ воду. Юдиь испустила пронзительный крикъ, затряслась всми членами, и замертво упала на землю.

— Она ранена, Змй, бдная двушка! Но этого нельзя было предвидть въ томъ положеніи, какое она занимала. Посадимъ ее и посмотримъ, что можно сдлать для нея при нашихъ познаніяхъ и опытности.

Посаженная на скамейку, Юдиь проглотила нсколько капель воды, и посл судорожнаго сотрясенія ея нжныхъ членовъ залилась слезами.

— Надобно терпливо переносить боль, сказалъ Дирслэйеръ сострадательнымъ тономъ: — но я вовсе не намренъ останавливать вашихъ слезъ, бдная Юдиь: слезы нердко облегчаютъ страданія молодой двушки. Гд же ея раны, Чингачгукъ? Я не вижу ни царапины, ни крови, и платье, кажется, не разодрано.

— Я не ранена, Дирслэйеръ, пробормотала Юдиь, продолжая плакать.— Это страхъ, и ничего больще, увряю варъ. Слава Богу, кажется, никто не пострадалъ отъ этой бды.

— Это, однакожь, очень-странно! сказалъ недальновидный охотникъ.— Я думалъ до-сихъ-поръ, что такую двушку, какъ вы, не можетъ напугать взрывъ какого-нибудь пистолета. Вотъ, сестрица ваша, Гетти, совсмъ другое дло, но вы слишкомъ-разсудительны и умны, чтобъ бояться всякаго вздора. Пріятно, Чингачгукъ, смотрть на молодыхъ двушекъ, но за ихъ чувства, я полагаю, никто не поручится.

Взволнованная двушка не отвчала ничего. Ее мучилъ невольный и внезапный страхъ, необъяснимый для нея самой столько же, какъ и для ея товарищей. Мало-по-малу, она успокоилась, отерла слезы, и могла даже шутить надъ собственною слабостью.

— Точно ли вы, Дирслэйеръ, не получили никакой раны? сказала она наконецъ.— Вдь пистолетъ взорвало въ вашей рук, и это просто чудо, если вы такъ дешево отдлались отъ этой бды.

— Такія чудеса отнюдь не рдкость при этихъ старыхъ ружьяхъ. Когда я началъ стрлять первый разъ, ружье въ дребезги разлетлось изъ моихъ рукъ, и, однакожь, какъ видите, я остался невредимъ. Что длать? У старика Гуттера однимъ пистолетомъ меньше, но, вроятно, онъ не станетъ жаловаться на насъ. Посмотримъ теперь еще, что тамъ у него въ этомъ сундук.

Юдиь, между-тмъ, совершенно оправившись отъ испуга, заняла снова свое мсто, и обзоръ вещей продолжался. Прежде всего попался на ихъ глаза завернутый въ сукно одинъ изъ тхъ математическихъ инструментовъ, которые употреблялись въ ту пору моряками. При взгляд за этотъ совершенно-незнакомый предметъ, Чингачгукъ и Дирслэйеръ не преминули выразить свое изумленіе.

— Не думаю, чтобъ эта вещь могла принадлежать землемрамъ, сказалъ Дирслэйеръ, повертывая загадочный инструментъ въ своихъ рукахъ.— Землемры, Юдиь, люди безчеловчные и злые: они заходятъ въ лсъ единственно для того, чтобъ проложить дорогу для грабежа и опустошеніи. Скажите безъ утайки, молодая двушка, замчали ли вы или нтъ въ своемъ отц ненасытимую жадность землемровъ?

— Могу вамъ поручиться, Дирслэйеръ, что батюшка никогда не былъ и не будетъ землемромъ. Онъ вовсе не знакомъ съ употребленіемъ этого инструмента, хотя, какъ видно, владетъ имъ издавна. Думаете ли вы, что Томасъ Гуттеръ носилъ когда-нибудь это платье? Нтъ, разумется, потому-что оно не по его росту. Ну, такъ и этотъ инструментъ совсмъ не подъ-стать его голов, лишенной большихъ свдній.

— Пожалуй и такъ, я согласенъ съ вами, Юдиь. Старый дуракъ какими-нибудь неизвстными средствами присвоилъ себ чужое добро. Говорятъ, онъ былъ когда-то морякомъ, и этотъ сундукъ, безъ сомннія… а это что такое?

Дирслэйеръ вынулъ небольшой мшокъ, откуда, одна за другою, посыпались шашки шахматной игры, выточенныя изъ слоновой кости и обдланныя съ отмннымъ искусствомъ. Каждая шашка имла фигуру представляемаго предмета: всадники сидли верхами на лошадяхъ, башни покоились на слонахъ, и даже пшки имли человчьи головы и бюсты. Игра была неполная, и недочетъ нсколькихъ шашекъ показывалъ, что о ней не заботились въ этомъ мст, но все, что оставалось, было тщательно сбережено и отложено въ сторону. Сама Юдиь обнаружила удивленіе при вид этихъ новыхъ для нея предметовъ, а Чингачгукъ, въ упоеніи восторга, совершенно забылъ свое индійское достоинство. Онъ изслдовалъ каждую пшку съ неутомимымъ вниманіемъ, объясняя молодой двушк разныя части, особенно замчательныя по своей отдлк, но всего боле заинтересовали его слоны: ихъ уши, спины, головы, хвосты были пересмотрны тысячу разъ, и при каждомъ осмотр онъ громко выражалъ свое неизъяснимое наслажденіе. Эта сцена продолжалась нсколько минутъ. Дирслэйеръ, между-тмъ, сидлъ молча, погруженный въ глубокое раздумье и не длая никакихъ замчаній. Наконецъ, когда его товарищи, посл первыхъ восторговъ, обратились къ нему съ своими вопросами, онъ испустилъ глубокій вздохъ и сдлалъ вопросъ такого рода:

— Юдиь, ваши родители говорили вамъ когда-нибудь о. религіи?

— Матушка говорила довольно-часто, но отецъ мой никогда, отвчала молодая двушка, покраснвъ какъ роза.

— Немудрено, Юдиь, очень-немудрено. Отецъ вашъ не знаетъ истиннаго Бога, которому поклоняются люди блой породы. Эти фигуры не что иное, какъ идолы!

Юдиь затрепетала, и даже въ первую минуту серьёзно обидлась такимъ предположеніемъ, но, подумавъ немного, она расхохоталась.

— Не-ужь-то, Дирслэйеръ, вы серьёзно думаете, что эти слоновыя игрушки представляютъ боговъ моего отца? Я слышала объ идолахъ, и знаю, что они такое.

— Это — идолы, говорю я вамъ! повторилъ Дирслэйеръ ршительнымъ тономъ.— Къ-чему жь бы вашъ отецъ сталъ беречь ихъ, еслибъ не поклонялся имъ?

— Да разв берегутъ боговъ въ мшк и запираютъ ихъ въ сундукъ? Полноте, Дирслэйеръ: отецъ мой носитъ своего бога съ собою, и этотъ богъ состоитъ въ его собственныхъ желаніяхъ. Почему знать? Легко, пожалуй, станется, что эти фигуры въ-самомъ-дл представляютъ идоловъ, но во всякомъ случа отецъ мой обращаетъ на нихъ вниманія не больше, какъ на вс другія вещи, запрятанныя въ этомъ сундук, и которыя, по всей вроятности, достались ему въ ту пору, какъ онъ былъ морякомъ.

— Ну, слава Богу, я очень-радъ, что вы меня успокоили, молодая двушка. Помогать старику-христіанину и отцу семейства я согласенъ всегда и везд, но у меня вовсе нтъ ни желанія, ни охоты имть дло съ идолопоклонниками. Этотъ зврь, кажется, доставляетъ теб особенное удовольствіе, любезный Чингачгукъ: не такъ ли?

— Это фигура слона, прервала Юдиь.— Я часто видала въ крпостяхъ рисунки различныхъ животныхъ, и у матушки моей была книга, въ которой между прочимъ находилась живописная исторія слона. Но отецъ мой сжегъ вс ея книги, потому-что, говорилъ онъ, матушка слишкомъ любила читать. Это случилось незадолго до ея кончины, и посл я часто думала, что такое лишеніе должно было ускорить ея смерть.

— Можетъ-быть, это и слонъ, отвчалъ Дирслэйеръ: — но во всякомъ случа онъ идолъ, и неприлично ему оставаться въ христіанскихъ рукахъ.

— Ирокезамъ его! вскричалъ Чингачгукъ, разставаясь не безъ сожалнія съ одной изъ башень, которую его пріятель опять положилъ въ мшокъ.— Слономъ можно купить цлое племя!

— Ты это можешь сказать, Чингачгукъ, такъ-какъ теб хорошо извстна природа краснокожихъ, но вдь человкъ, передающій фальшивыя деньги, столько же виноватъ, какъ и тотъ, который длаетъ фальшивыя деньги. Согласится ли честный Индіецъ продавать барсуковъ вмсто бобровъ? Никакъ нтъ. Понимаю очень-хорошо, что этими идолами, даже, по всей вроятности, однимъ изъ нихъ можно освободить изъ плна старика Гуттера и его товарища, но не совстно ли будетъ предложить имъ такую фальшивую монету? Нкоторыя изъ этихъ племенъ, я знаю, придерживаются идолопоклонства, но блый человкъ не долженъ содйствовать къ распространенію подобныхъ заблужденій.

— Но отъ-чего же вы уврены, Дирслэйеръ, что эти слоновыя игрушки непремнно должны быть идолами. Теперь я кстати припомнила, что у одного изъ нашихъ офицеровъ были гуси точно въ такомъ же род, да и вотъ, смотрите, въ этой завернутой пачк должны быть еще какія-нибудь вещи, которыя относятся къ вашимъ идоламъ.

Дирслэйеръ взялъ поданную пачку, развернулъ и вынулъ оттуда шахматную доску огромнаго размра, выдланную изъ чернаго дерева и слоновой кости. Сравнивая ее съ шахматами и соображая ихъ отношенія между собою, охотникъ мало-по-малу пришелъ къ заключенію, что эти мнимые идолы должны быть по всей вроятности принадлежностію какой-то любопытной игры. Это открытіе окончательно ршило важное дло относительно выкупа плнныхъ. Зная вкусъ и наклонности Индійцевъ, вс единодушно согласились, что выточенные слоны всего боле способны подстрекнуть ирокезскую жадность. Къ-счастію, башни на слонахъ представляли полный комплектъ, и потому ршили — предложить четырехъ животныхъ за выкупъ плнниковъ. Остальныя фигуры вмст съ другими вещами ршились запереть въ сундукъ и хранить отъ завистливыхъ глазъ Ирокеза до послдней крайности. Окончивъ эту предварительную статью, они даже не развертывали шесть остальныхъ пачекъ, и привели всю поклажу сундука въ прежній порядокъ, такъ-что старикъ Гуттеръ, по возвращеніи домой, едва ли бы и догадался, что посторонняя рука прикасалась къ его завтному сокровищу. Ключъ былъ положенъ опять въ тотъ же карманъ, откуда его вынули. Посл всхъ этихъ распоряженій, продолжавшихся около часу, Чингачгукъ убрался въ спальню, захвативъ съ собою чудныхъ слоновъ, и Дирслэйеръ остался наедин съ молодою двушкою, которая старалась обнаружить передъ нимъ всю любезность и гибкость своего ума. Ихъ разговоръ продолжался гораздо доле, нежели разсчитывалъ молодой охотникъ, не замчавшій,— какъ проходило время. Наконецъ онъ образумился.

— Ну, Юдиь, сказалъ Дирслэйеръ, вставая съ мста — пріятно съ вами разговаривать и устраивать эти дла, но обязанность отзываетъ меня на другую сторону. Почему знать? Старикъ Гуттеръ, Генрихъ Марчъ, а, можетъ-быть, въ эту минуту и Гетти…

И слово замерло на его губахъ, потому-что въ эту самую минуту заслышалась легкая походка на платформ, человческая фигура затемнила порогъ двери, и въ комнату медленными шагами вошла Гетти въ сопровожденіи молодаго Индійца лтъ семнадцати, обутаго въ мокассины. Не смотря на такое неожиданное появленіе, Дирслэйеръ не потерялъ присутствія духа. Прежде всего онъ скороговоркой посовтовалъ своему пріятелю на делоэрскомъ язык не выходить изъ своей засады, и на всякій случай держать ухо востро, а потомъ немедленно подошелъ къ двери, чтобъ изслдовать, какъ велика была опасность. Не было, однакожь, никого на поверхности озера, и грубый, на скорую руку сколоченный плотъ изъ сосновыхъ бревенъ, колыхавшійся теперь подл ковчега, тотчасъ объяснилъ, какимъ образомъ Гетти перебралась въ жилище своего отца.

Оправившись отъ изумленія и страха, Юдиь съ поспшностію бросилась въ объятія сестры, и, прижимая ее къ сердцу, плакала отъ радости. Гетти, съ своей стороны, спокойная и серьёзная, не обнаружила признаковъ чрезмрной чувствительности. По приглашенію Юдии, она сила на скамейку и начала подробный разсказъ о своихъ похожденіяхъ посл нечаяннаго отплытія изъ ковчега. Этимъ временемъ въ комнату вошелъ Дирслэйеръ, и, занявъ свое мсто, принялся съ большимъ вниманіемъ слушать интересную разсказчицу, между-тмъ, какъ молодой Ирокезъ безмолвно стоялъ у дверей, совершенно-равнодушный ко всему, что вокругъ него происходило! Первоначальныя подробности разсказа уже извстны читателю до того мста, когда Вахта оставила свою подругу и товарищей ея плна. Дальше интересный разсказъ продолжался въ такомъ тон:

— Когда я читала индійскимъ старйшинамъ тексты изъ священной библіи, ты бы никакъ не подумала, Юдиь, что ихъ мысли начали постепенно измняться. Но если хорошо посешь смя, оно взойдетъ. Богъ насадилъ смена для всхъ деревъ.

— Что правда, то правда, бормоталъ Дирслэйеръ:— и отъ этихъ сменъ возникла богатая жатва?

— Богъ насадилъ смена для всхъ деревъ, продолжала Гетти посл минутной остановки:— и вы видите, какъ высоко они выросли, и какая тнь падаетъ отъ нихъ на животныхъ и людей. Вотъ это же самое должно сказать и о библіи. Можете въ этотъ годъ прочесть изъ нея два, три стиха, и забыть ихъ совершенно, но на будущій годъ они сами собою вспадутъ на умъ, когда всего меньше будешь о нихъ думать.

— Не нашла ли ты чего-нибудь подобнаго между этими дикарями, бдная Гетти?

— Да, Юдиь, я нашла между ними такія вещи, о которыхъ и не думала. Окончивъ разговоръ съ батюшкою и Скорымъ-Гэрри, мы, то-есть, я и Вахта, отправились завтракать. Лишь-только мы позавтракали, къ намъ подошли старйшины, и тогда-то оказалось, что брошенныя смена уже принесли свои плоды. Они сказали: все прочитанное мною сущая правда, непремнно правда и никакъ не можетъ быть неправдой. Затмъ они совтовали мн немедленно воротиться къ вамъ, выпросить для нихъ лодки, чтобъ имъ можно было перехать сюда вмст съ плнниками. Тогда старйшины и вмст съ ними вс Ирокезы сядутъ передъ замкомъ на платформ, и я буду для нихъ читать священную книгу, объясняя трудныя мста. Ирокезскія женщины также прідутъ вмст съ ними, потому-что он, какъ и ихъ мужья, имютъ пламенное желаніе внимать пснямъ Маниту блдно-лицыхъ. Вотъ какъ, Юдиь! Согласись, что теб съ твоимъ умомъ и не грезилось о такихъ чудесахъ.

— Да, сестрица, твои чудеса были бы точно чудесами, еслибъ все это не объяснялось характеромъ вроломныхъ и хитрыхъ Индійцевъ, которые просто обманываютъ тебя, и вмст съ тобою хотятъ обмануть насъ всхъ. Вы что объ этомъ думаете, Дирслэйеръ?

— Прежде всего позвольте мн немного побесдовать съ Гетти. Этотъ плотъ сдланъ посл вашего завтрака, Гетти, и оставивъ лагерь, вы должны были дойдти пшкомъ до противоположнаго берега?

— О, нтъ, Дирслэйеръ. Плотъ былъ уже совсмъ готовъ и колыхался на вод. Не-ужь-то, Юдиь, онъ вдругъ появился опять какимъ-нибудь чудомъ?

— Именно такъ, чудомъ индійскаго изобртенія, отвчалъ охотникъ.— Ирокезы большіе мастера на чудеса этого рода. Выходитъ, стало-быть, что плотъ уже совсмъ былъ сдланъ, и только дожидался на вод своего груза?

— Да, Дирслэйеръ, вы угадали. Плотъ стоялъ недалеко отъ лагеря, Индійцы меня посадили, и веревкой притянули къ мсту насупротивъ замка, потомъ они сказали этому молодому человку, чтобъ онъ взялъ весла и халъ вмст со мной.

— И весь лсъ наполненъ теперь бродягами, которые дожидаются слдствій этого чуда. Мы теперь отлично понимаемъ это дло, и вотъ, Юдиь, прежде всего мн надобно раздлаться съ этимъ молодымъ кровопійцей, а потомъ увидимъ, что длать. Оставьте меня съ нимъ наедин, и потрудитесь принести слоновъ, которыми забавляется Чингачгукъ: надобно смотрть во вс глаза, иначе этотъ молодой Канадіецъ ухитрится занять одну изъ нашихъ лодокъ, не выпросивъ нашего позволенія.

Юдиь немедленно принесла слоновъ, и потомъ, вмст съ Гетти, удалилась въ свою комнату. Дирслэйеръ былъ довольно знакомъ со многими индійскими нарчіями, и бгло могъ объясняться на ирокезскомъ язык. Онъ пригласилъ молодаго человка ссть на сундукъ, и вдругъ поставилъ передъ его глазами дв башни. До этой минуты, холодный Ирокезъ не обнаруживалъ ни малйшаго волненія: почти вс предметы въ этомъ мст были для него совершенно новы и чрезвычайно интересны, но онъ умлъ сохранять хладнокровіе съ глубокомысліемъ философа, для котораго нтъ на свт удивительныхъ вещей. Правда, черный его глазъ переходилъ отъ одного предмета къ другому и вникалъ въ постройку и расположеніе вещей, но никто въ свт не замтилъ бы этихъ наблюденій, кром Дирслэйера, въ совершенств знакомаго со всми уловками хитрыхъ дикарей. Между-тмъ, какъ-скоро глаза молодаго Ирокеза встртились нечаянно съ дивными фигурами незнакомыхъ животныхъ, изумленіе овладло имъ до такой степени, что онъ растерялся совершенно и забылъ принятую роль равнодушнаго философа. Онъ запрыгалъ какъ ребенокъ, закричалъ въ порыв радостнаго восторга, и глаза его никакъ не могли оторваться отъ удивительныхъ фигуръ, какъ-будто очаровала ихъ волшебная сила. Затмъ, уступая непреодолимому влеченію, онъ осмлился взять въ руки чудную фигуру, гладилъ ее, перевертывалъ на вс стороны, и очевидно старался удержать въ своей памяти вс подробности въ организаціи невиданнаго звря. Зная очень-хорошо, что молодой Ирокезъ обо всемъ разскажетъ своимъ землякамъ, Дирслэйеръ сначала далъ ему полную волю, но потомъ, когда любопытство его было, по-видимому, удовлетворено, онъ положилъ руку на его колно, и такимъ-образомъ невольно обратилъ вниманіе на себя самого.

— Вотъ въ чемъ исторія, сказалъ Дирслэйеръ: — мн надо потолковать малую-толику съ моимъ молодымъ пріятелемъ изъ Канады. Пусть онъ забудетъ на минуту эту чудную вещицу.

— А гд другой блдно-лицый? спросилъ молодой человкъ, быстро поднявъ свои черные глаза.

— Онъ спитъ, а если еще нтъ, такъ онъ въ той комнат, гд обыкновенно спятъ мужчины. Какъ это молодой мой другъ узналъ, что здсь еще есть другой человкъ?

— Я видлъ его съ берега. У Ирокезовъ дально-зоркіе глаза: они видятъ выше облаковъ, и видятъ даже то, что хранится на дн глубокой рки.,

— Честь и слава дально-зоркимъ Ирокезамъ. Въ ихъ лагер теперь два блыхъ плнника: не такъ ли?

Молодой человкъ пріосанился и сдлалъ утвердительный знакъ.

— Что думаютъ ваши старйшины длать съ этими плнниками? спросилъ Дирслэйеръ.— Молодой мой другъ долженъ, конечно, смекать объ этомъ.

Ирокезъ улыбнулся, и хладнокровно провелъ своимъ указательнымъ пальцемъ вокругъ черепа. Дирслэйеръ понялъ его мысль.

— Зачмъ же не хотятъ отвести ихъ въ Канаду, спросилъ онъ: — и представить правительству живьемъ?

— Длинная и опасная дорога. Попадешься въ лапы блдно-лицыхъ. А волосы дороги. Продаютъ ихъ на всъ золота.

— Такъ, такъ, ясне быть не можетъ. Теперь вотъ что, пріятель: вроятно ты знаешь, что старшій изъ этихъ плнниковъ отецъ двухъ молодыхъ двицъ, а младшій — нареченный женихъ одной изъ нихъ. Понимаешь, что он ничего не пожалютъ для спасенія такихъ друзей. Ступай же къ своимъ старйшинамъ и скажи, что молодыя двушки предлагаютъ за выкупъ плнныхъ вотъ этихъ двухъ слоновыхъ чудовищъ. Ты воротишься съ ихъ отвтомъ до солнечнаго заката.

Молодой человкъ вошелъ въ эти переговоры очень-охотно и съ такою искренностію, которая не позволяла сомнваться, чтобъ онъ отчетливо не исполнилъ возложеннаго порученія. Занятый единственнымъ желаніемъ пріобрсти невиданное и неслыханное сокровище, онъ вовсе, повидимому, забылъ ненависть своего племени къ англійскимъ подданнымъ, и Дирслэйеръ былъ совершенно-доволенъ произведеннымъ впечатлніемъ. Правда, хитрый Ирокезъ предложилъ взять съ собою на показъ одного слона, но Дирслэйеръ былъ слишкомъ-опытенъ, чтобъ согласиться на подобное предложеніе, и отлично понималъ, что слонъ никогда не достигнетъ своего назначенія, если разъ попадется въ такія руки. Вскор это маленькое затрудненіе было отстранено, и молодой Индіецъ ршился убраться во-свояси. Взойдя на платформу, онъ попробовалъ попросить взаймы уютную лодку, чтобъ тмъ-скоре окончить переговоры, но когда Дирслэйеръ сдлалъ отрицательный жестъ, онъ поспшилъ взобраться на свой неуклюжій плотъ, и медленно отвалилъ отъ замка. Охотникъ спокойно слъ на табуретъ, и облокотившись подбородкомъ на руку, провожалъ глазами ирокезскаго посла до той поры, пока онъ присталъ къ ближайшему берегу на полмили отъ замка.

Между-тмъ, во время этихъ переговоровъ Дирслэйера съ молодымъ Индійцемъ, сцена совсмъ другаго рода происходила въ сосдней комнат. Освдомившись у своей сестры, гд и для чего скрывался Могиканъ, Гетти отправилась его искать. Чингачгукъ принялъ молодую двушку ласково и съ почтительнымъ вниманіемъ. Гетти пригласила его ссть подл себя.

— Васъ зовутъ Чингачгукъ, или, по-нашему, Великій-Змй. Такъ или нтъ?

— Совершенно такъ. Мое имя, на язык Дирслэйера, означаетъ Великаго-Змя.

— Но языкъ Дирслэйера есть въ тоже время и мой природный языкъ. На немъ говорятъ мой отецъ, Юдиь и бдный Генрихъ Марчъ. Знакомы ли вы съ Генрихомъ Марчемъ, Великій-Змй? Нтъ, безъ сомннія, иначе онъ говорилъ бы о васъ.

— Скажи мн, Скромная-Лилія, произносилъ ли чей-нибудь языкъ имя Чингачгука въ ирокезскомъ стан? Нтъ ли тамъ маленькой птички, которая любитъ пть его имя?

Не отвчая ничего, Гетти склонила свою голову, и яркій румянецъ покрылъ ея щеки. Потомъ она подняла свои глаза на Индійца, улыбнулась съ невинностію младенца, и во всхъ чертахъ ея лица выразился утвердительный отвтъ.

— Моя сестра, Скромная-Лилія, слышала, безъ сомннія, эту маленькую птичку! прибавилъ Чингачгукъ восторженнымъ и нжнымъ тономъ, противоречившимъ какъ-нельзя-боле съ грубыми звуками, выходившими изъ тхъ же устъ.— Уши моей сестры были открыты: не-ужь-то теперь она потеряла свой языкъ?

— Да, теперь я вижу, вы точно Чингачгукъ. Знайте же: я слышала ту птичку, о которой вы говорите. Имя ея — Вахта.

— Что же она цла, эта птичка? Смется ли она? Плачетъ ли? Скажи мн все, Скромная-Лилія, что ты знаешь о маленькой птичк.

— Всего чаще она пла имя Чингачгука, и смялась отъ чистаго сердца, когда я разсказывала, какимъ образомъ Ирокезы погнались за нами въ воду, погнались и не догнали. Надюсь, Великій-Змй, что нтъ никакихъ ушей у этихъ деревянныхъ стнъ?

— Нечего бояться стнъ. Сестра въ другой комнат. Нечего бояться Ирокеза: Дирслэйеръ заткнулъ ему уши и глаза.

— Понимаю васъ, Великій-Змй, и хорошо поняла я Вахту. Иной разъ мн кажется, что я совсмъ не такъ слабоумна, какъ они говорятъ. Теперь уставьте глаза въ потолокъ, и я разскажу вамъ все. Но вы меня пугаете, Великій-Змй: страшно горятъ ваши глаза, когда я говорю о Вахт.

Индіецъ подавилъ внутреннее волненіе и старался по возможности принять спокойный видъ.

— Вахта поручила мн тихонько сказать вамъ, что вы ни въ чемъ не должны врить Ирокезамъ. Они очень хитры, и гораздо коварне всхъ другихъ Индійцевъ. Потомъ она сказала мн, что есть на неб большая свтлая звзда, которая появляется надъ этой горой спустя часъ посл солнечнаго заката. И вотъ, лишь только появится эта звзда, она прійдетъ на тотъ самый мысъ, гд я высадилась въ прошлую ночь. Сюда вамъ и надо причалить свою лодку.

— Добре! Чингачгукъ выразумлъ наставленіе своей Вахты. Но пусть сестра моя, Скромная-Лилія, пропоетъ еще разокъ эту же псню. Чингачгукъ пойметъ ясне.

Гетти удовлетворила его желаніе, и объяснила подробне, о какой звзд была рчь, и къ какому мсту долженъ пристать влюбленный Индіецъ. За тмъ она разсказала о своихъ сношеніяхъ съ молодой Индіянкой, повторяя буквально вс ея выраженія, къ неизъяснимому удовольствію жениха. Особенно рекомендовала она принять надежныя мры противъ измны и нечаянныхъ нападеній: совтъ, ршительно безполезный для такого слушателя, какъ Змй. Она объяснила также съ удовлетворительною ясностію настоящее положеніе непріятеля и вс движенія, происходившія по утру въ ирокезскомъ стан. Вахта пробыла съ ней на плоту до послдней минуты и разсталась дружески, какъ нжная сестра. Теперь она въ лсу, гд-нибудь насупротивъ замка, и не ране вечера думаетъ воротиться къ Ирокезамъ. Въ сумерки она найдетъ случай ускользнуть опять изъ непріятельскаго стана, и будетъ ждать своего друга на условленномъ мст. О присутствіи Чингачгука, повидимому, не подозрвалъ никто, хотя должны были догадываться, что какой-то Индіецъ прошлою ночью пробрался въ ковчегъ.

— И теперь, Великій-Змй, продолжала Гетти, взявъ по разсянности руку Индійца, и небрежно играя его пальцами:— такъ-какъ я разсказала вамъ все отъ имени вашей невсты, то ужь позвольте мн кое-что прибавить отъ моего собственнаго имени. Какъ-скоро Вахта сдлается вашей женой, вы должны обходиться съ нею ласково, и улыбаться передъ ней точь-въ-точь, какъ теперь улыбаетесь передо мной. Индійцы вообще очень-дурно обходятся съ своими женами: вы не должны подражать имъ. Общаете вы мн это?

— Буду всегда добръ для моей Вахты. Нжная втка. Изломается какъ разъ.

— То-то же, Великій-Змй, улыбайтесь ей какъ-можно-чаще. Вы не знаете, какъ пріятна для молодой двушки улыбка ея возлюбленнаго. Батюшка улыбался мн всего только одинъ разъ. Генрихъ Марчъ говоритъ много, смется еще громче, но, кажется, ни разу мн не улыбался. Вы, конечно, знаете разницу между смхомъ и улыбкой?

— Смхъ по-моему лучше. Соловья не такъ заслушаешься, какъ Вахту, когда она смется.

— Смхъ ея очень пріятенъ, это правда, но вы-то, Змй, должны ей улыбаться. Къ-тому же еще, вамъ надо освободить ее отъ земляной работы и отъ переноски тяжестей: ей не вытерпть такихъ трудовъ. Однимъ-словомъ, Чингачгукъ, подражайте во всемъ этомъ блымъ людямъ, которые вообще хорошо обходятся съ своими женами.

— Вахта не блдна. У ней красная кожа, красное сердце, красныя чувства, все у ней красно. Слдуетъ ей носить по-крайней-мр своихъ ребятъ.

— Разумется: въ этомъ обязанность всякой женщины, отвчала Гетти улыбаясь:— но вы должны любить Вахту отъ всей души и предупреждать вс ея желанія.

Чингачгукъ съ важностію поклонился, но сдлалъ видъ, что не намренъ больше распространяться объ этомъ предмет. Кстати, въ эту минуту раздался въ первой комнат голосъ Дирслэйера, который звалъ своего друга. Великій-Змй немедленно вскочилъ съ своего мста, а Гетти пошла къ своей сестр.

III.

Соединившись съ своимъ пріятелемъ, Делоэръ прежде всего началъ серьёзно заботиться о перемн своего цивилизованнаго костюма на воинственный нарядъ могиканскаго шейха. На возраженія, сдланныя по этому поводу Дирслэйеромъ, онъ отвчалъ увдомленіемъ, что Ирокезы уже знаютъ о присутствіи Индійца, и что подозрнія ихъ, по всей вроятности, обратятся на его дйствительный планъ, какъ-скоро онъ будетъ весьма-некстати продолжать свой маскарадъ. Дирслэйеръ больше не настаивалъ, видя очень-хорошо, что теперь, въ-самомъ-дл безполезно было скрываться. При всемъ томъ, желаніе казаться сыномъ лсовъ происходило въ сущности дла отъ причины гораздо-боле нжной. Чингачгукъ былъ извщенъ, что его возлюбленная гуляетъ на противоположномъ берегу, и онъ пришелъ въ неописанный восторгъ отъ мысли, что она можетъ видть его въ живописномъ наряд могиканскаго шейха, какъ-скоро онъ выйдетъ на платформу и станетъ издалека рисоваться передъ ея глазами.

Молодой охотникъ, непосвященный въ таинства любви, всего мене былъ способенъ попасть на подобную догадку. Его занимали боле-серьёзныя мысли, и онъ спшилъ держать съ своимъ другомъ военный совтъ. Напередъ они сообщили одинъ другому все, что происходило во время ихъ различныхъ переговоровъ съ различными особами. Чингачгукъ ознакомился съ подробностями договора относительно выкупа плнныхъ, Дирслэйеръ въ свою очередь узналъ о тайныхъ извстіяхъ Гетти. Онъ выслушалъ съ великодушнымъ участіемъ разсказъ о надеждахъ своего друга, и общалъ ему отъ чистаго сердца всякую помощь.

— Я не забылъ, Великій-Змй, что въ этомъ-то и состоитъ главная цль нашего свиданія, сказалъ Дирслэйеръ, пожимая руку краснаго друга: — борьба за дочерей старика Гуттера — дло случайное, которое могло быть и не быть, Да, я буду трудиться изъ всхъ силъ для маленькой Вахты, которая, скажу правду, самая лучшая двушка во всемъ племени Делоэровъ. Я всегда ободрялъ тебя въ этой склонности, любезный шейхъ, и готовъ повторить опять, что вашъ древній и знаменитый родъ не долженъ исчезнуть вмст съ тобою. Еслибъ красная двушка съ красными способностями могла мн нравиться такъ же, какъ теб, я бы искалъ жену такую же, какъ Вахта, но этому не бывать никогда. Какъ бы то ни было, я очень-радъ, что Гетти видлась съ Вахтой: если у одной не слишкомъ-много ума, за то у другой вдоволь его на обихъ. Если соединить ихъ вмст, то во всемъ Йорк не будетъ двицъ хитре Гетти и Вахты.

— Я отправлюсь въ ирокезскій станъ, отвчалъ съ важностію Могиканъ.— Никто не знаетъ Чингачгука, кром Вахты, и могиканскому шейху всего приличне вести лично переговоры въ такомъ случа, гд дло идетъ о жизни плнниковъ. Дай мн слоновыхъ зврей и я переправлюсь въ лодк на противоположный берегъ.

Дирслэйеръ склонилъ голову на грудь и погрузился въ глубокую думу. Не отвчая прямо на предложенный вызовъ, онъ началъ самъ съ собою монологъ такого рода:

— Да, да, эти вещи могутъ происходить только отъ любовной горячки. Недаромъ говорили мн, что человкъ, отуманенный этой страстью, бываетъ иной разъ глупе всякой скотины. Кто бы могъ подумать, что и Великій-Змй совсмъ потеряетъ свой разсудокъ! Разумется, надобно скоре освободить Вахту и женить ихъ въ первый же день по возвращеніи домой, иначе все пойдетъ вверхъ дномъ. Послушай, Змй: я сдлаю теб только одно замчаніе. Ты шейхъ и племя Могикановъ ждетъ тебя съ-часу-начасъ, чтобъ назначить предводителемъ храбраго войска: какъ же ты посл этого, очертя голову, пойдешь къ Ирокезамъ, чтобъ сдлаться ихъ плнникомъ еще до начала войны? Пораздумай объ этомъ и согласись, что ты ослпъ и спятилъ съ ума, любезный другъ.

— Блднолицый другъ говоритъ дло. Облако залпило глаза Чингачгука и слабость прокралась въ его умъ. Блый братъ мой иметъ добрую память на добрыя дла, и слабую память на дурныя. Онъ забудетъ.

— Постараюсь, Чингачгукъ, постараюсь, но бда, если еще разъ облако залпитъ твои глаза. Непріятно видть ненастные дни, когда небо покрыто облаками, но всего хуже, когда облако безсмыслія покрываетъ разумъ. Садись, Чингачгукъ, подл меня, и побесдуемъ на-счетъ нашихъ предпріятій: скоро будетъ у насъ миръ, а затмъ, вроятно, послдуетъ кровавая война. Ты видишь, эти бродяги не дурно длаютъ паромы, и ничего мудренаго не будетъ, если они проберутся къ намъ толпами. Не лучше ли намъ заколотить наглухо вс двери замка и перетащить гуттерово имніе на ковчегъ? Мы можемъ въ такомъ случа провести безопасно нсколько ночей, и эти канадскіе волки авось не доберутся до нашей овчарни. Чингачгукъ выслушалъ этотъ планъ съ одобрительнымъ видомъ.

Если переговоры не доведутъ до счастливой развязки, война, по всей вроятности, начнется въ эту же ночь, и толпы Ирокезовъ нагрянутъ на замокъ, чтобъ завладть сокровищами старика со включеніемъ диковинокъ, предложенныхъ за его выкупъ. Настояла ршительная необходимость принять надежныя мры противъ нечаянныхъ нападеній, и чмъ скоре, тмъ лучше. Посл продолжительныхъ разсужденій, пріятели согласились, что ковчегъ могъ служить для нихъ единственнымъ твердымъ оплотомъ и убжищемъ отъ коварнаго врага. Когда Юдиь, въ свою очередь, призванная на совтъ, одобрила это ршеніе, вс четверо немедленно принялись за исполненіе этого плана.

Нетрудно догадаться, что старикъ Томъ не слишкомъ изобиловалъ благами міра сего. Дв постели, нсколько паръ мужскаго и женскаго платья, оружіе и кухонная посуда со включеніемъ таинственнаго сундука, составляли почти все его имущество. Все это осторожно, перенесли въ ковчегъ, скрытый по другую сторону отъ глазъ хитраго врага. Тяжелая и громоздкая мёбель, неимвшая почти никакой цнности, осталась въ замк. Лишь-только кончилась эта переборка, продолжавшаяся два или три часа, на противоположной сторон увидли плотъ, удалявшійся отъ берега. Дирслэйеръ взялъ подзорную трубку, и замтилъ на плоту двухъ Индійцевъ, которые, казалось, были безоружны. Неуклюжій плотъ подвигался очень-медленно, и это обстоятельство давало очевидное преимущество ковчегу, сравнительно легкому и быстрому. Немедленно приняты были вс мры на случай грубаго поведенія нежданныхъ гостей. Сестры удалились въ свою комнату, Чингачгукъ остановился у дверей, вооруженный съ ногъ до головы, Дирслэйеръ, между-тмъ, небрежно взялъ карабинъ, вышелъ на платформу, и, усвшись на скамейк, спокойно поджидалъ приближенія ирокезскаго плота. Когда, наконецъ, Ирокезы находились отъ замка не боле, какъ саженяхъ въ десяти, Дирслэйеръ вышелъ на край площадки и громко закричалъ, чтобъ не смли подвигаться ближе, иначе онъ станетъ стрлять. Ирокезы бросили весла, но попутный втеръ самъ собою подогналъ ихъ почти къ самой платформ.

— Шейхи вы, или нтъ? спросилъ Дирслэйеръ съ величавымъ видомъ.— Отвчайте на мой вопросъ. Не-ужь-то Минги присылаютъ безъименныхъ воиновъ для переговоровъ съ храбрыми людьми? Если такъ, можете отваливать назадъ, и мы будемъ дожидаться воина, съ которымъ нестыдно разсуждать о важномъ дл.

— Мое имя Райвенукъ! съ гордостію отвчалъ старшій Ирокезъ, выпрямившись во весь ростъ и бросивъ проницательный взглядъ на замокъ съ его окрестностями.— Братъ мой слишкомъ гордъ, но имя Райвенука нагонитъ страхъ на всякаго Делоэра.

— Можетъ-быть да, а можетъ-быть и нтъ: все зависитъ отъ случая, только ужь я не намренъ блднть при имени Райвенука. Чего теб надобно и зачмъ ты притащился на этихъ гадкихъ бревнахъ, которыхъ не умлъ и обтесать?

— Ирокезы не утки. По вод не ходятъ. Пусть блднолицые дадутъ имъ лодку, и они прідутъ на лодк.

— Выдумка не плохая, но у насъ, видишь ты, всего четыре лодки, и на каждаго приходится только по одной. Хорошо, Ирокезъ, не взъищемъ за гадкія бревна. Добро пожаловать!

— Благодарю. Молодой блдно-лицый воинъ, конечно, иметъ какое-нибудь имя — какъ называютъ его шейхи?

Дирслэйеръ пріостановился, и черты его лица приняли гордое выраженіе. Онъ улыбнулся, пробормоталъ что-то сквозь зубы, и, поднявъ глаза на Ирокеза, отвчалъ:

— Мингъ, я былъ извстенъ въ своей жизни подъ разными именами. Одинъ изъ вашихъ воиновъ, котораго душа отлетла вчерашнимъ утромъ ловить дичь въ густыхъ лесахъ загробнаго міра, прозвалъ меня Соколомъ за то, что глазъ мой былъ врне и быстре его глаза въ ту ршительную минуту, когда одинъ изъ насъ долженъ былъ умереть или остаться въ живыхъ.

— Добре! мы знаемъ это. Братъ мой Соколъ послалъ Ирокезамъ предложеніе, отрадное для ихъ сердецъ. Они узнали, что есть у него изображенія зврей о двухъ хвостахъ. Намренъ ли онъ показать ихъ своимъ друзьямъ?

— Скажи лучше врагамъ, а не друзьямъ, но такъ и быть: слова пустые звуки, и не сдлаютъ большаго зла. Вотъ одно изъ этихъ изображеній: передаю теб его на честное слово. Если не будетъ оно возвращено, карабинъ ршитъ нашъ споръ.

Когда, Ирокезъ согласился на это условіе, Дирслэйеръ приготовился перебросить слона, и съ обихъ сторонъ приняли мры, чтобъ онъ какъ-нибудь не попалъ въ воду. Но такъ какъ молодой охотникъ всего меньше могъ промахнуться при этой операціи, то слонъ благополучно перешелъ изъ рукъ въ руки, и затмъ послдовала на плоту презабавная сцена. Осматривая выточенную пшку со всхъ сторонъ, старики пришли въ неописанное изумленіе, и обнаружили при этомъ случа гораздо боле шуму, нежели молодой парень, еще умвшій отчасти обуздать свой восторгъ посл недавнихъ уроковъ, полученныхъ отъ старйшинъ. На нсколько минутъ они потеряли, повидимому, всякое сознаніе о своемъ положеніи и забавлялись какъ дти, которымъ совсмъ неожиданно подарили драгоцнную игрушку.

— Блый братъ мой иметъ ли еще такихъ же зврей? спросилъ наконецъ старшій Ирокезъ.

— Есть у меня и еще зврки, не лучше и не хуже, но будетъ съ тебя и одного. Такимъ звремъ можно выкупить полсотни человкъ.

— Но вдь одинъ изъ моихъ плнниковъ храбрый воинъ, огроменъ какъ сосна, силенъ какъ лось, проворенъ какъ олень, свирпъ какъ барсъ. Будетъ современемъ великимъ шейхомъ, и король Георгъ сдлаетъ его полководцемъ.

— Полно теб, Мингъ, городить такой вздоръ. Знаемъ мы Скораго-Гэрри съ ногъ до головы, и не выйдетъ изъ него ничего, кром разв ледащаго капрала, да и то едвали. Великъ онъ, это правда, да что въ этомъ толку? Огромный верзила, онъ только цпляется головою за сучья и втви, когда бгаетъ по лсамъ. Онъ силенъ, но крпкіе суставы безъ крпкой головы къ чорту не годятся: ты это долженъ знать. И проворенъ онъ, если хочешь, но вдь пуля карабина еще проворне его. Ну, а свирпость еще не большая похвала для хорошаго солдата. Бываетъ и то, что иной человкъ свирпъ лишь на словахъ, а на дл смирне всякой овечки. Нтъ, Мингъ, волосы съ безмозглой головы не большая находка для тебя.

— Мой старый плнникъ разуменъ и уменъ. Владыка озера, великій воинъ, опытный совтникъ.

— Ну, найдутся люди, которые не согласятся и съ этимъ, Мингъ. Разумный человкъ не ползетъ очертя голову въ западню, какъ старикъ Гуттеръ, и ужь не ему давать другимъ хорошіе совты. Владыка этого озера одинъ только, и живетъ далеко отсюда, за горами, за долами, за широкими морями. Старикъ Гуттеръ колышется въ этомъ захолустьи, какъ медвдь въ своей берлог. Нтъ, Мингъ, зврь о двухъ хвостахъ стоитъ одинъ десятка такихъ людей.

— Но вдь есть у благо брата еще другой такой же зврокъ. Братъ мой отдастъ и его за стараго отца.

— Старикъ Томъ не отецъ мн, и я еще не сошелъ съ ума, чтобъ разоряться для всякаго дуралея. Будь счастливъ, Мингъ, что съ тобой ведутъ такой выгодный торгъ.

Въ эту минуту, удивленіе Райвенука уступило мсто его обыкновенному хладнокровію, и онъ началъ изворачиваться на вс возможныя хитрости для заключенія выгоднйшей сдлки. Онъ даже усомнился, что едва-ли гд существуетъ оригиналъ этой фигуры, и утверждалъ, что никто изъ самыхъ старыхъ людей не слыхивалъ о странныхъ звряхъ съ двумя хвостами. Дирслэйеръ, такъ же какъ и дикарь, совсмъ не зналъ, что такое слонъ, но понималъ совершенно, что эти выточенныя игрушки въ глазахъ Ирокеза должны имть цнность, равную мшку золота, или нскольку возовъ бобровыхъ мховъ. При такихъ обстоятельствахъ онъ вполн сознавалъ необходимость скупиться на уступки и беречь до послдней крайности вс другія шахматныя пшки.

Наконецъ, дикарь сказалъ наотрзъ, что не слдуетъ ему бросать на воздухъ пустыя слова, что его просто осметъ старый и малый, если онъ уступитъ двухъ молодцовъ за какую-нибудь дтскую игрушку — сказалъ, и ршился ухать восвояси. Тогда об стороны испытали очень-непріятное чувство огорченія и досады, бывшее естественнымъ слдствіемъ взаимной неудачи. Дирслэйеръ, жалвшій и плнниковъ и двухъ сестеръ, казался озабоченнымъ и грустнымъ, дикарь, напротивъ, раздосадованный упорствомъ своего противника, пламенлъ желаніемъ мести.

Между-тмъ, какъ молчаливый Индіецъ отваливалъ плотъ и приводилъ въ движеніе эту неуклюжую массу сосновыхъ обрубковъ, Райвенукъ съ гордымъ и кровожаднымъ видомъ расхаживалъ взадъ и впередъ, не переставая бросать дикіе взгляды на хижину, платформу и своего упрямаго антагониста. Разъ только о чёмъ-то онъ живо и быстро заговорилъ въ-полголоса съ своимъ товарищемъ, и тутъ же началъ отодвигать листья своими ногами. Въ эту минуту Дирслэйеръ сидлъ на скамейк и обдумывалъ средства снова начать переговоры, не давая слишкомъ большихъ преимуществъ противной сторон. Онъ уже не обращалъ никакого вниманія на эволюціи своего противника, но, къ-счастію, быстрые глаза Юдии одушевились теперь неутомимою дятельностію. Въ то мгновеніе, какъ молодой охотникъ всего мене думалъ о своей опасности, она очень-кстати подала ему сигналъ:

— Берегитесь, Дирслэйеръ, вскричала, Юдиь встревоженнымъ голосомъ — я вижу черезъ трубку ружья подъ листьями на плоту: Ирокезъ вытаскиваетъ ихъ ногою.

Райвенукъ мгновенно измнилъ свою позу, ноги его сдлались неподвижными, и лицо приняло самое ласковое выраженіе. Ясно, что его товарищъ, знакомый съ англійскимъ языкомъ, понялъ воззваніе Юдии. Черезъ минуту, плотъ подъхалъ опять на ближайшее разстояніе къ платформ.

— Зачмъ Райвенукъ и его брать станутъ ссориться между собою? сказалъ хитрый Индіецъ.— Оба они умны, храбры, добры, зачмъ же имъ не разстаться друзьями? Двухвостный зврь будетъ цною за одного плнника.

— Давно бы такъ, почтенный Мингъ, отвчалъ Дирслэйеръ, обрадованный возможностію начать переговоры, и готовый теперь на всякую уступку — сейчасъ ты увидишь, что блдно-лицый уметъ надбавлять высокую цну, если ведетъ торговлю съ честнымъ и открытымъ сердцемъ. Одного звря ты забылъ мн отдать, когда собирался хать домой, да и я забылъ его потребовать назадъ, такъ-какъ мн слишкомъ жаль было съ тобой разстаться. Такъ и быть, Мингъ: можешь, если хочешь, удержать этого звря. Ступай домой, и покажи его ирокезскимъ шейхамъ. Двухъ другихъ зврей ты получишь тотчасъ же, какъ привезешь сюда нашихъ друзей. Ну, была-не-была: для круглоты счета найдемъ, пожалуй, и четвертаго звря, если плнники будутъ здсь до заката солнца.

Этимъ окончился торгъ. Ирокезъ улыбнулся отъ чистаго сердца, и всякій слдъ неудовольствія исчезъ съ его лица. Онъ опять съ новымъ, удовольствіемъ принялся разсматривать интересную фигуру, и громкія восклицанія, обнаружили его непомрную радость одъ пріобртенія безцнной рдкости. Повторивъ еще разъ условія торга, Индійцы медленно похали къ противоположному берегу.

— Можно ли въ чемъ-нибудь врить этимъ жалкимъ тварямъ? спросила Юдиь, выбжавъ на платформу и остановись подл охотника, который наблюдалъ медленныя движенія Ирокезовъ.— Получивъ теперь то, что дорого на ихъ глаза, они, быть-можетъ, нахлынутъ на насъ цлыми толпами, чтобы поживиться грабежемъ. Я часто слышала о нихъ множество исторій въ этомъ род.

— Все это, Юдиь, при другихъ обстоятельствахъ легко могло бы статься, но я слишкомъ-хорошо знаю характеръ Ирокезовъ, и увренъ, Что этотъ зврокъ о двухъ хвостахъ произведетъ между ними непомрную тревогу. Никто изъ нихъ спокойно не заснетъ, если не будетъ убжденъ, что и другіе зври въ этомъ род также перейдутъ въ ихъ владніе изъ кладовыхъ старика Тома.

— Но они видли только слона, и не имютъ никакого понятія о другихъ фигурахъ.

— Что въ этомъ нужды, Юдиь? Они, я увренъ, будутъ разсуждать такимъ манеромъ: ‘если у блднолицыхъ ведутся зври о двухъ хвостахъ, мудренаго не будетъ ничего, если нардутся у нихъ зврки похитре о трехъ, четырехъ, и, можетъ-быть, о десяти хвостахъ.’ Посл такого заключенія, они, во что бы ни стало, захотятъ наврное добраться до всего.

— Не-ужь-то вы думаете, Дирслэйеръ, простодушно спросила Гетти: — что Ирокезы не освободятъ батюшку и Гэрри? Вдь я прочла имъ самыя замчательныя мста, и вотъ уже вы видите, что они сдлали.

Охотникъ благосклонно выслушалъ это замчаніе слабоумной двушки, и нсколько минутъ обдумывалъ свой отвтъ. Его лицо покрылось яркой краской, когда, наконецъ, онъ сказалъ:

— Тяжело и стыдно блому человку признаваться, что онъ не уметъ читать, но я дйствительно не умю, любезная Гетти. До-сихъ-поръ изучалъ я могущество Творца, наблюдая холмы и долины, горы и лса, источники и рки. Многому, конечно, можно выучиться и безъ книгъ, но все же я жалю, что не пишу и не читаю. Пріятно слышать, когда читаютъ моравскіе братья, и мн уже не разъ приходило въ голову учиться грамот, но звриная охота въ лтнюю пору и военные уроки зимой всегда мшали мн исполнить это желаніе.

— Хотите ли, Дирслэйеръ, я буду васъ учить? съ живостію сказала Гетти.— Пусть я слабоумна, но все же я читаю не хуже сестрицы. Вы спасете свою жизнь, читая дикимъ библію, и ужь наврное спасете собственную свою душу на томъ свт. Матушка мн часто объ этомъ говорила.

— Благодарю васъ, Гетти, отъ всей души благодарю. Когда пройдутъ вс эти тревоги, мы будемъ, конечно, видться часто, и я самъ усердно стану проситъ васъ заняться моимъ образованіемъ. Но теперь покамстъ не до ученья. Подождемъ, чмъ окончатся наши переговоры, если вашъ батюшка и Генрихъ Марчъ благополучно воротятся домой, мы съ Чингачгукомъ должны отправиться въ эту же ночь за его невстой, и потомъ, какъ я думаю, вс мы будемъ принуждены готовиться къ оборон и отражать нападенія дикихъ непріятелей.

Между-тмъ, часы проходили за часами, по не было на озер никакихъ слдовъ присутствія красныхъ людей. Наконецъ, съ послдними лучами заходящаго солнца показался на противоположномъ берегу ирокезскій плотъ, и Юдиь, вооруженная подзорной трубкой, скоро извстила, что ея отецъ и Генрихъ Марчъ лежатъ на втвяхъ, связанные по рукамъ и по ногамъ. Индійцы, какъ и прежде, дйствовали веслами и употребляли на этотъ разъ необыкновенныя усилія, чтобы засвтло добраться до гуттерова дома. Благодаря этому усердію, необыкновенному въ лнивомъ Ирокез, неуклюжій плотъ черезъ нсколько минутъ остановился передъ платформой.

Не смотря за ясность изложенныхъ условій, передача плнныхъ сопровождалась значительными затрудненіями. Обстоятельства были такого рода, что: безопасность Ирокезовъ зависла исключительно отъ честности ихъ непріятелей. Какъ-скоро Генрихъ Марчъ и Томъ-Плывучій соединятся съ своими товарищами въ замк, ихъ будетъ двое противъ одного, и притомъ позиція блдно-лицыхъ гораздо выгодне. Ковчегъ, безъ сомннія, догонитъ неуклюжій плотъ, и слдствіемъ такого столкновенія будетъ безспорно пораженіе красно-кожихъ. Все это было слишкомъ-ясно для обихъ сторонъ. Къ-счастію, благородная и честная физіономія Дирслэйера произвела свое обыкновенное впечатлніе на Райвенука.

— Блый братъ мой долженъ знать, что я совершенно врю его словамъ, сказалъ Райвенукъ, передавая съ рукъ на руки старика Тома, которому теперь развязали ноги, чтобъ онъ свободно могъ взойдти на платформу.— Твой плнникъ, мой зврокъ.

— Остановись, Мингъ, прервалъ охотникъ:— пусть этотъ плнникъ будетъ покамстъ у тебя. Сейчасъ принесу теб звря.

Съ этими словами Дирслэйеръ вошелъ въ замокъ, и предварилъ Юдиь, чтобъ она забрала все оружіе въ свою комнату. Потомъ, поговоривъ о чемъ-то съ Чингачгукомъ, стоявшимъ у дверей съ карабиномъ въ рукахъ, онъ положилъ въ карманъ три остальныя башни, и воротился на платформу.

— Добро пожалуйте, господинъ Гуттеръ, поздравляю васъ съ благополучнымъ возвращеніемъ въ свой домъ, сказалъ Дирслэйеръ, помогая старику взобраться на платформу, и передавая въ то же время шахматную пшку въ руку Райвенука.— Дочки ваши невредимы и радуются вашему приходу: вотъ и Гетти подтвердитъ мои слова.

За тмъ развязали и поставили на ноги Генриха Марча, но онъ былъ такъ крпко стянутъ, что и безъ веревокъ не вдругъ могъ воспользоваться употребленіемъ своихъ членовъ, и шатался нсколько времени какъ опьянлый, представляя изъ себя вмст смшную и жалкую фигуру. Дирслэйеръ расхохотался.

— Ну, любезный, ты похожъ, какъ дв капли воды, на шишковатую сосну, которую расшатало втромъ въ ненастную погоду. Это, однакожь, ничего: я радъ, что ирокезскій цирюльникъ оставилъ въ поко твои густые волосы, съ чмъ тебя и поздравляю.

— Послушай, Дирслэйеръ, возразилъ Генрихъ Марчъ:— я ожидалъ отъ тебя дружескаго участія и ласки, а ты ведешь себя какъ легкомысленная двчонка, готовая смяться всегда безъ всякаго разбора. Скажи-ка лучше, есть ли у меня ноги: я ихъ вижу, но не чувствую совсмъ, какъ-будто он остались на берегахъ Могока.

— Ты невредимъ, Генрихъ Марчъ, члены твои цлехоньки, а это не шутка посл такой бды, отвчалъ Дирслэйеръ, передавая Индійцу послднюю пшку, и длая тайкомъ выразительный жестъ, чтобъ тотъ скорй отваливалъ домой.— Да, любезный, твои руки и ноги невредимы, только, разумется, нельзя имъ вдругъ получить свойственную гибкость посл такой перепалки. Скоро природа возстановитъ замедленное кровообращеніе, и тогда ты можешь, пожалуй, плясать сколько теб угодно, радуясь своему чудесному избавленію отъ волчьихъ клыковъ.

Когда Дирслэйеръ развязалъ своимъ пріятелямъ руки, ирокезскій плотъ уже былъ на значительномъ разстояніи отъ замка. Почувствовавъ себя на свобод, Генрихъ Марчъ, еще не успвшій отдохнуть посл всей этой тревоги, судорожно вырвалъ карабинъ изъ рукъ охотника, и послалъ пулю въ догонку Ирокезамъ, но, къ-счастію, Дирслэйеръ во время усплъ отвести этотъ ударъ, и пуля пролетла мимо. Раздосадованный гигантъ побжалъ въ комнату, гд хранилось оружіе, но съ изумленіемъ увидлъ, что все благовременію прибрано къ мсту. Потерявъ такимъ образомъ всякую надежду отмстить своимъ мучителямъ, онъ слъ на скамейку и бормоталъ про себя энергическія ругательства, отдыхая въ то же время отъ продолжительной пытки. Дирслэйеръ, между-тмъ, разсказывалъ старику о случившихся событіяхъ, и о мрахъ, которыя онъ принялъ для спасенія его имущества и дочерей. Молодыя двушки готовили ужинъ.

IV.

Тишина лтняго вечера представляла поразительный контрастъ съ человческими страстями, но возрастающій мракъ въ совершенств согласовался съ ними. Солнце закатилось, и послдніе его лучи уже перестали позлащать контуры облаковъ. Небо мрачилось больше и больше, предвозвщая темную ночь, и поверхность озера рябилась отъ прохладнаго втра. Обитатели замка были безмолвны и печальны, какъ природа. Освобожденные плнники, проникнутые униженіемъ и стыдомъ, томились жаждою мести. Дирслэйеръ и Юдиь углубились въ размышленія о собственной судьб, Гетти наивно предавалась дтскому восторгу, Могиканъ, между-тмъ, любовался перспективой своего блаженства. При такихъ-то размышленіяхъ и чувствахъ, вся компанія услась за столъ.

— Знаешь ли что, почтенный старичина! вскричалъ Генрихъ Марчъ, заливаясь громкимъ смхомъ — ты былъ чертовски-похожъ на скованнаго медвдя, когда повалили тебя на эти дубовые сучья, и я только дивился,— отчего ты не ревлъ какъ мишка. А и то сказать: кто прошлое помянетъ, тому глазъ вонъ. Только этотъ мерзавецъ Райвенукъ, надо согласиться, плутъ отчаянный, и я бы далъ большія деньги за его башку. Ну, а вы какъ поживали здсь, Юдиь, красоточка моя? Много вы обо мн плакали, когда я былъ въ рукахъ этихъ Филинстиновъ!

Такъ прозывалось одно семейство нмецкаго происхожденія, жившее на берегахъ Могока, которое ненавидлъ Генрихъ Марчъ. Онъ смшалъ его фамилію съ именемъ извстныхъ враговъ древней Іудеи.

— Вы могли замтить, Генрихъ Марчъ, что озеро сдлалось гораздо глубже отъ нашихъ слезъ, отвчала Юдиь насмшливымъ тономъ.— Я и Гетти много горевали о своемъ отц, но о васъ мы пролили цлые потоки горькихъ слезъ.

— Да, Генрихъ, мы грустили о васъ такъ же какъ о батюшк, простодушно замтила Гетти.

— Это въ порядк вещей, моя милая, съ живостью возразила Юдиь — мы жалемъ о всякомъ несчастливц, кто бы и какой бы онъ ни былъ. Впрочемъ, въ-самомъ-дл, Генрихъ Марчъ, намъ пріятно видть, что вы счастливо вырвались изъ рукъ Филинстиновъ.

— Да, Филинстины — гадкое племя, и я не пожалю, если оно провалится сквозь землю ‘со всмъ своимъ отродьемъ. Какъ это удалось теб насъ выручить, Дирслэйеръ? За эту небольшую услугу я теб охотно прощаю, что ты не далъ распотшиться моей рук. сообщи намъ, пожалуйста, этотъ дивный секретъ, чтобъ, при случа, намъ можно, было оказать и теб такую же услугу. Вроятно, ты употребилъ ласку или хитрость?

— Ни той, ни другой. Я просто заплатилъ выкупъ за васъ обоихъ, и цна его такъ высока, что впередъ не совтую вамъ попадаться въ эту ловушку, иначе капиталъ нашъ истощится.

— Выкупъ! Стало-быть, старикъ Томъ продалъ мои скрипки, иначе откуда бы взять вамъ денегъ для освобожденія меня? Я никакъ не думалъ, что эти бродяги согласятся уступить за вздоръ такого плнника, какъ я, но, видно, деньги всегда деньги, и гадкій Индіецъ жаденъ до нихъ не меньше людей всякой другой породы.

Въ эту минуту Гуттеръ подалъ знакъ Дирслэйеру, и тотъ въ другой комнат, сообщилъ ему вс подробности выкупа и переговоровъ. Старикъ не обнаружилъ ни изумленія, ни досады, когда узналъ, что вскрыли его сундукъ, и только полюбопытствовалъ узнать, вс ли вещи были пересмотрны. Онъ спросилъ также, гд и какъ отъискали ключъ. Дирслэйеръ откровенно разсказалъ обо всемъ, и потомъ оба они опять перешли въ ту комнату, которая служила вмст и кухней и залой.

— Я желалъ бы знать, чортъ побери, война или миръ у насъ съ этими дикарями, вскричалъ Генрихъ Марчъ въ ту самую минуту, когда Дирслэйеръ, не останавливаясь, проходилъ черезъ наружную дверь.— Это возвращеніе плнниковъ обнаруживаетъ, повидимому, дружескія связи, и, пожалуй, легко станется, что они на этотъ разъ оставятъ насъ въ поко. Ты какъ думаешь, Дирслэйеръ?

— Вотъ теб, Гэрри, прямой отвтъ на твою мысль.

Говоря такимъ образомъ, Дирслэйеръ бросилъ на столъ пучокъ прутьевъ, крпко перевязанныхъ ремнями. Схвативъ этотъ пучокъ, Генрихъ Марчъ стремительно побжалъ къ огню, горвшему въ печи, и немедленно убдился, что оконечность каждаго прута вымочена въ крови.

— Ясный отвтъ, нечего и толковать. Вотъ какъ, Юдиь, въ Нью-Йорк объявляется война. Какимъ манеромъ ты, Дирслэйеръ, нашелъ этотъ вызовъ?

— Очень-просто. За минуту передъ этимъ окровавленный пучокъ лежалъ во дворц Плывучаго-Тома.

— Какъ же онъ туда попалъ? Вдь не съ облаковъ же спустился, какъ иной разъ падаютъ оттуда жабы, да притомъ и дождя не было. Ты долженъ намъ объяснить эти штуки, Дирслэйеръ, иначе, пожалуй, мы подумаемъ, что ты хочешь запугать несчастныхъ горемыкъ, которые и безъ того чуть не спятили съ ума.

Дирслэйеръ подошелъ къ окну и бросилъ взглядъ на мрачную поверхность озера. Удовлетворивъ съ этой стороны свое любопытство, онъ опять взялъ окровавленный пучокъ, и принялся его разсматривать съ большимъ вниманіемъ.

— Да, это по всей индійской форм объявленіе войны, и оно доказываетъ, Генрихъ Марчъ, что ты отуманился порядкомъ. Волосы на голов твоей цлы, это ясно, но Ирокезы, вроятно, подрзали твои уши, иначе ты долженъ былъ слышать шумъ на вод, произведенный движеніемъ плота, на которомъ воротился молодой человкъ. Его послали бросить къ нашимъ дверямъ окровавленный пучокъ, а это значитъ вотъ что: по заключеніи торговой сдлки, мы подаемъ военный сигналъ, и будемъ стараться изо всхъ силъ забрать васъ въ свои руки.

— Кровожадные волки! Юдиь, дайте мн карабинъ, и я съ этимъ встникомъ отправлю къ нимъ приличный отвтъ.

— Не отправишь, Генрихъ Марчъ, покуда я буду при теб, хладнокровно сказалъ Дирслэйеръ.— Клятва всегда клятва, съ кмъ бы ни имлъ ты дла, съ краснымъ или блымъ. Молодой человкъ зажегъ факелъ, и при свт его открыто пріхалъ къ этому мсту: никто здсь не можетъ и не сметъ прикоснуться къ его особ, какъ-скоро онъ занятъ исполненіемъ подобныхъ порученій. Да и напрасно ты бснуешься, любезный: твоя пуля въ эту минуту не долетитъ до его головы. Опоздалъ!

— А вотъ, увидимъ. Лодка авось догонитъ неуклюжій паромъ, отвчалъ Скорый-Гэрри, быстро подбгая къ дверямъ съ карабиномъ въ рукахъ.— Никто въ свт не помшаетъ мн овладть волосами этой гадины.

Юдиь задрожала всми членами, ожидая неизбжной перепалки съ обихъ сторонъ. Если Марчъ почерпалъ въ сознаніи своей силы непреклонную и бурную волю, за то Дирслэйеръ отличался необыкновенною твердостью духа и настойчивостью, которая почти всегда общала ему врный успхъ. Гэрри побжалъ немедленно къ тому мсту, гд была привязана лодка, но Дирслэйеръ одушевленномъ тономъ заговорилъ о чемъ-то съ Чингачгукомъ за делоэрскомъ язык. Могиканъ въ свое время первый услышалъ шумъ веселъ, и вышелъ на платформу, чтобъ разъузнать, въ чемъ дло. Замтивъ свтъ, онъ убдился, что идетъ ирокезскій посолъ, и вовсе не былъ изумленъ, когда молодой человкъ бросилъ къ его ногамъ связку прутьевъ. Онъ ограничился только тмъ, что удвоилъ свою бдительность, опасаясь, какъ-бы подъ этимъ вызовомъ не скрывалась измна. Заслышавъ теперь голосъ Дирслэйера, онъ немедленно бросился въ лодку, и съ быстротою мысли выхватилъ оттуда весла. Гэрри пришелъ въ бшенство, и съ угрозами бросился на Чингачгука, разская воздухъ своими гигантскими кулаками, но могиканскій шейхъ встртилъ этотъ напоръ съ такимъ величавымъ видомъ и съ такимъ безстрашіемъ, что противникъ его невольно отступилъ назадъ, и ринулся на Дирслэйера съ очевиднымъ намреніемъ выместить на немъ вс свои неудачи. Неизвстно, чмъ бы кончилась эта свалка, еслибъ не вмшалось сюда постороннее лицо.

— Стыдно вамъ и гршно, Скорый-Гэрри, предаваться такому гнву, сказалъ кроткій и нжный голосъ:— Богъ никогда не проститъ вамъ. Вы должны помнить, что Ирокезы обходились съ вами милостиво: они пощадили вашу голову, тогда какъ вы и батюшка покушались на ихъ жизнь.

Это вмшательство слабоумной двушки не замедлило произвести свое благотворное дйствіе. Вмсто того, чтобъ схватить за горло своего противника, Генрихъ Марчъ обратился къ Гетти.— Жалко и досадно, сказалъ онъ:— выпустить изъ рукъ добычу, которая сама бжала въ капканъ. Этотъ гадкій плотъ увезъ съ собою цнность по-крайней-мр шести мховъ перваго сорта, тогда-какъ я могъ его догнать посл дюжины ударовъ весломъ. Ты, Дирслэйеръ, и не думаешь дорожить интересами своихъ друзей.

— Я дорожу своею честью больше чужихъ и своихъ собственныхъ интересовъ, съ твердостью возразилъ Дирслэйеръ.— Этотъ молодой человкъ прізжалъ для законнаго дла, и намъ было бы стыдно не уважать такихъ правъ, которыя свято сохраняются даже послднимъ индійскимъ бродягой. Да ужь притомъ теперь онъ слишкомъ-далеко, и безполезно намъ съ тобой толковать о предмет, который не въ нашихъ рукахъ.

Высказавъ эту мысль, Дирслэйеръ отошелъ съ видомъ человка, который не ршался боле продолжать пустаго разговора. Гуттеръ и Генрихъ Марчъ отправились въ ковчегъ, гд происходила между ними тайная бесда. Могиканъ и его пріятель разсуждали о своемъ план относительно похищенія прекрасной Делоэрки изъ ирокезскаго стана. Юдиь, между-тмъ, покорная своей чувствительности, выслушивала наивную повсть сестры о похожденіяхъ ея въ густомъ лсу. Гетти говорила также о Вахт, расхваливала ея красоту, добродушіе, скромность, но ни словомъ не проболталась относительно тайны Чингачгука.

Возвращеніе Гуттера на платформу прекратило вс эти совщанія. Онъ собралъ въ одно мсто всхъ жителей замка, и объявилъ, что, соглашаясь съ мнніемъ Дирслэйера, считаетъ необходимымъ перемститься въ ковчегъ, по-крайней-мр, на нкоторое время. Вс съ необыкновенной торопливостью принялись выбирать вещи, нагрузили каюту ковчега, затушили въ комнатахъ огонь, заперли ихъ со всхъ сторонъ, и пересли на ковчегъ.

Отъ сосдства береговыхъ холмовъ, закрытыхъ густыми листьями, ночи въ этихъ мстахъ представлялись гораздо-темне, чмъ обыкновенно, но въ самомъ центр озера, теперь какъ и всегда, разстилалась свтоносная тропинка, представлявшая удивительный контрастъ съ береговою тнью. Здсь, по обыкновенію, дулъ западный втеръ, но иногда довольно трудно было отгадать настоящее его направленіе. На этотъ разъ, самъ Гуттеръ, державшій руль, не могъ наврное опредлить, въ какую сторону дулъ втеръ. Это затрудненіе обыкновенно отстранялось наблюденіемъ надъ ходомъ облаковъ, слдовавшихъ натурально за направленіемъ втра, но теперь небесный сводъ представлялся сплошною массою густыхъ стнъ. Глазъ не видлъ между облаками никакого отверстія, и Чингачгукъ серьёзно начиналъ бояться, какъ-бы его возлюбленная не осталась въ шалаш, потому-что на неб не являлось путеводной звзды. Гуттеръ, между-тмъ, распустилъ парусъ съ очевидною цлью убраться куда бы то ни было отъ замка, въ которомъ съ минуты на минуту могъ появиться вооруженный непріятель. Когда, наконецъ, воздухъ раздулъ полотно, и ковчегъ быстро сдвинулся съ мста, оказалось, что втеръ дуетъ съ юга и уноситъ путешественниковъ къ восточному берегу. Около часа плывучій домъ слдовалъ по этому направленію, но потомъ вдругъ втеръ перемнился, и ковчегъ понесся въ ту сторону, гд былъ расположенъ лагерь Ирокезовъ.

Дирслэйеръ, между-тмъ, съ неутомимымъ вниманіемъ слдилъ за всми движеніями Гуттера и Генриха Марча. Сначала онъ не зналъ наврное, случаю или обдуманному плану приписать направленіе ковчега, но въ эту минуту онъ не сомнвался въ послдней догадк. Генрихъ Марчъ, знавшій немного по-алгонкински, объяснился на этомъ язык съ Могиканомъ, и тотъ въ свою очередь поспшилъ сообщить нкоторыя подробности Дирслэйеру.

— Старый мой отецъ и младшій мой братъ Великая-Сосна (такъ назвалъ Делоэръ Генриха Марча) хотятъ поживиться волосами съ гуронскихъ череповъ, сказалъ Чингачгукъ своему пріятелю.— Будетъ авось пожива и для Змя, который желаетъ съ честью воротиться домой. Знаю, что у моего брата блыя руки, и онъ не будетъ отнимать волосъ даже у мертвеца. Онъ будетъ, напротивъ, ожидать насъ здсь, и я надюсь, онъ не будетъ посл нашего возвращенія стыдиться своего друга. Великій могиканскій Змй долженъ сдлаться достойнымъ воинственнаго Сокола.

— Ну, да, я вижу, что это имя останется за мной, и мн особенно пріятно слышать его изъ твоихъ устъ. Что касается до твоего желанія охотиться за чужими волосами, то я не вижу въ этомъ никакого зла: ты родился Могиканомъ и долженъ оставаться врнымъ своей природ. Будь, однакожь, снисходителенъ и милосердъ, Великій-Змй — прошу тебя объ этомъ отъ всего сердца. Состраданіе не можетъ вредить чести краснаго человка. Старикъ Гуттеръ и Генрихъ Марчъ — совсмъ другая статья: что естественно въ теб, то чудовищно и отвратительно въ нихъ, особенно въ этомъ отц молодыхъ двушекъ, которыя могли бы возбудить въ его сердц лучшія чувства. Пусть икъ судитъ христіанскій Богъ. Минги въ свою очередь роптать не должны, если пораженіе будетъ ихъ удломъ. Желая чужой крови, они не въ прав ждать пощады отъ другихъ. Но все-таки, Великій-Змй, теб надобно быть милосердымъ. Не начинай своихъ военныхъ подвиговъ стнаніемъ женщинъ и жалобнымъ крикомъ дтей. Веди себя такъ, чтобъ Вахта смялась, а не плакала при встрч съ тобою. Ступай же съ миромъ, и пусть Маниту будетъ твоимъ покровителемъ.

— Мой братъ останется здсь на ковчег, отвчалъ Могиканъ.— Вахта скоро выйдетъ на берегъ и Чингачгукъ долженъ спшить.

Затмъ Индіецъ присоединился къ своимъ товарищамъ и вс трое, перемстившись въ лодку, удалились отъ ковчега. Гуттеръ и Марчъ не говорили ничего Дирслэйеру о своихъ намреніяхъ и одинъ Чингачгукъ сдлался повреннымъ ихъ тайны, которая, впрочемъ, состояла только въ томъ, что они хотли произвести рзню въ ирокезскомъ стан. Успхъ казался вроятнымъ. Они разсчитывали, что непріятели въ эту же ночь не замедлятъ сдлать поголовную вылазку противъ замка, оставивъ въ своемъ лагер женщинъ и дтей. Ихъ-то и хотлъ безъ пощады перерзать старикъ Гуттеръ, оставившій за собою двухъ своихъ дочерей на произволъ судьбы.

Старикъ Гуттеръ правилъ лодкой, Генрихъ Марчъ храбро занялъ свой постъ напереди, Чингачгукъ стоя расположился въ середин. Они осторожно подъхали къ берегу, вышли изъ лодки безъ всякаго шума и, осмотрвъ свое оружіе, начали тигровымъ шагомъ приближаться къ ирокезскому стану. Могиканъ шелъ впереди, и осторожная поступь его была такъ легка, какъ-будто онъ летлъ по воздуху, между-тмъ, какъ хворостъ иной разъ хрустлъ подъ тяжелыми ногами Генриха Марча. Нужно было прежде всего разгадать положеніе огня, который, какъ извстно, находился въ центр самаго лагеря, и на этотъ пунктъ было теперь обращено ихъ напряженное вниманіе. Наконецъ, проницательный глазъ Чингачгука замтилъ слабый слдъ этого путеводителя, мелькнувшаго изъ-за деревъ на нкоторомъ разстояніи. Пламени, однакожь, не было видно и курилась только затухавшая головня: было поздно, а дикари обыкновенно ложатся и встаютъ вмст съ солнцемъ.

Открывъ такимъ-образомъ этотъ безошибочный Фаросъ, искатели приключеній ускорили свои шаги и, черезъ нсколько минутъ, очутились подл ирокезскихъ шалашей. Немедленно Могиканъ началъ подкрадываться къ одному изъ нихъ съ хитростію кошки, навострившей свои зубы на неосторожную птичку. Еще нсколько шаговъ, и онъ долженъ былъ поползть на карачкахъ, потому-что, при узкомъ и низкомъ вход, эта предосторожность была совершенно-необходима. Еще не просовывая головы, онъ насторожилъ свой слухъ, надясь услышать храпъ и вздохи, но никакой звукъ не долетлъ до его чуткаго уха, и этотъ человкъ-змй просунулъ наконецъ свою голову черезъ отверстіе точно такъ же, какъ это длаетъ всякій другой змй, когда подкрадывается къ птичьему гнзду. Не было, однакожь, никакихъ послдствій и отъ этой смлой попытки: ощупавъ осторожно вс стны и углы, онъ убдился, что лачуга совершенно пуста. Не было ни души и въ другихъ двухъ шалашахъ, объисканныхъ съ такими же предосторожностями. Ясно, что Гуроны оставили свой лагерь, и эту безотрадную всть Чингачгукъ немедленно сообщилъ своимъ товарищамъ. Трудно описать досаду и отчаянное изступленіе Гуттера и Марча, когда новыми поисками они окончательно убдились, что обреченныя жертвы ускользнули отъ ихъ яростнаго гнва. Прогремвъ энергическими проклятіями надъ всмъ племенемъ Ирокезовъ, они переломали нсколько лачужекъ отсутствующаго врага, и, томимые безсильной злобой, отправились въ обратный путь къ ковчегу, гд Юдиь и Дирслэйеръ, въ-продолженіе ихъ отсутствія, вели между собою одушевленный разговоръ.

— Какое ужасное существованіе для двухъ женщинъ, Дирслэйеръ! воскликнула Юдиь.— Скоро ли кончится эта адская жизнь?

— Что жь вы находите здсь особенно ужаснаго, Юдиь? Можно привыкнуть ко всякой жизни, и другія на вашемъ мст были бы очень-счастливы.

— Нтъ, Дирслэйеръ, я была бы счастливе въ тысячу разъ, еслибы могла жить въ образованныхъ обществахъ, тамъ, гд спокойно стоятъ фермы, храмы и дома, построенные христіанскими руками. Не лучше ли выстроить свой домъ подл колоніальныхъ крпостей, чмъ въ этихъ дикихъ мстахъ, куда запропастился мой отецъ?

— Нтъ, Юдиь, я не могу легкомысленно согласиться съ вами. Крпости, конечно, полезны въ томъ отношеніи, что удаляютъ на извстное разстояніе кровожадныхъ враговъ, но бываютъ иной разъ во внутренности ихъ такіе враги, какихъ не найдти въ другихъ мстахъ. Фермы также очень-полезны, и многіе любятъ проводить въ нихъ свою жизнь, но вс эти удовольствія, представляемыя открытыми полями, человкъ вдвойн найдетъ среди обширнаго лса. Если ему нуженъ воздухъ, прохлада, яркій свтъ, долины и ручьи могутъ все это доставить въ большомъ изобиліи, и притомъ здсь есть озера, которыми никогда не перестанетъ любоваться человкъ съ мыслію и чувствомъ. Но гд вы на открытомъ пол найдете густую тнь отъ почтенныхъ деревъ, прожившихъ боле тысячи лтъ? А эти прозрачные ручьи, каскады, водопады, разнообразные хоры птицъ?— разв все это не доставляетъ высочайшихъ наслажденій для человка съ чувствомъ?

— Все это такъ, Дирслэйеръ, но согласитесь, что женщина не рождена для кровавыхъ сценъ, которымъ, кажется, не будетъ и конца въ этомъ захолустьи.

— Если вы разумете собственно блую женщину, я согласенъ съ вами, Юдиь, но женщины краснокожія отнюдь не отвращаютъ своего лица отъ этихъ сценъ. Скажу даже больше: въ нихъ-то именно онъ и находятъ главный источникъ для своихъ наслажденій. Вахта, напримръ, чингачгукова невста, была бы совершенно счастлива, еслибъ узнала, что ея женихъ охотится въ эту минуту за волосами своихъ враговъ.

— Не-уже-ли, Дирслэйеръ, ее нисколько не тревожитъ мысль, что человкъ, ею любимый, подвергается опасности?

— Она думаетъ не объ опасности, Юдиь, а о чести своего возлюбленнаго, и при такомъ чувств страхъ не можетъ имть мста. Вахта двушка веселая, добрая, милая, но слава для нея всего дороже. Черезъ часъ она должна увидть Чингачгука, и нтъ никакого сомннія, радость этого свиданія достигнетъ до величайшей восторженности, когда вмст съ тмъ она узнаетъ, что ея возлюбленный счастливо охотился за волосами.

— Все это меня крайне удивляетъ, Дирслэйеръ, и я начинаю думать вмст съ вами, что люди красной породы одарены такими свойствами, которыя для насъ совершенно-непостижимы. Всякая блая двушка, я уврена, пропадетъ съ тоски, если узнаетъ, что жизнь ея любовника подвержена опасности. Да и вы, Дирслэйеръ, при всемъ своемъ хладнокровіи, не-ужь-то будете спокойны, какъ скоро узнаете, что вашей Вахт грозитъ опасность?

— Ну, это совсмъ другое дло. Женщина слаба по своей природ, и мужчина необходимо долженъ принимать въ ней участіе. Но для меня нтъ, и, вроятно, быть не можетъ другой Вахты, и краснокожая двушка никогда не овладетъ моимъ сердцемъ: люди различныхъ породъ, по моему мннію, могутъ вступать въ дружескія связи, но чувства боле нжныя между ними неестественны.

— Такой образъ мыслей длаетъ вамъ честь, Дислэйеръ, и мн пріятно, что вы дйствуете по законамъ вашей собственной природы. Генрихъ Марчъ, я уврена, думаетъ совсмъ не такъ: онъ согласенъ жениться на Делоэрк или губернаторской дочери безъ всякаго разбору, была бы только она смазлива и умла приготовлять вкусныя блюда для его желудка.

— Послушайте, Юдиь, вы очень несправедливы къ Генриху Марчу. Онъ влюбленъ въ васъ до безумія, и быть не можетъ, чтобъ какая-нибудь Делоэрка заставила его измнить этому чувству. Смйтесь, пожалуй, сколько угодно, надъ такими людьми, какъ Марчъ и я: мы необразованъ! и грубы до-того, что не умемъ даже читать, но это не мшаетъ намъ имть свои хорошія стороны. Несправедливо презирать мужчину съ добрымъ сердцемъ единственно за то, что онъ не иметъ познаній, пріятныхъ для женскаго воображенія.

— Презирать васъ, Дирслэйеръ! Съ чего вы это взяли? Какъ пришло вамъ въ голову, что я могу поставить васъ за одну доску съ Генрихомъ Марчемъ? Для этого, слава Богу, я еще не сошла съ ума, и не-ужь-то, думаете вы, найдется глупое созданье, которое вашъ прекрасный, благороднйшій характеръ поставитъ въ параллель съ холоднымъ самолюбіемъ и ненасытимою жадностію свирпаго и гордаго Генриха Марча? Его прозвали Торопыгой, и я нахожу, что этимъ прозвищемъ выражены вс лучшія свойства, какія еще можно отъискать въ немъ. Даже батюшка, покорный теперь его капризамъ, понимаетъ какъ-нельзя-лучше разницу между вами обоими, и это онъ мн высказалъ очень-ясно.

И, говоря это, Юдиь, увлеченная невольнымъ чувствомъ, съ жаромъ пожимала мозолистую руку охотника, доказывая всми своими жестами, что слова ея происходили отъ искренняго сердца.

— Отъ всей души благодарю васъ, Юдиь, отвчалъ растроганный молодой человкъ.— Пріятно слышать голосъ истины, особенно изъ такихъ прелестныхъ устъ. Гэрри красавецъ, этого отъ него отнять нельзя, и Чингачгукъ справедливо назвалъ его прекрасною горною сосной. Но что жь длать? Однимъ нравится смазливое лицо, другіе напротивъ предпочитаютъ ему честное поведеніе. Природа надлила Генриха Марча красотой, и отъ него самого зависитъ пріобрсть… Чу! что это такое? Я слышу, кажется, сердитый голосъ вашего отца.

— О, Боже мой, скоро ли прекратятся эти ужасныя сцены! воскликнула Юдиь, закрывая обими руками свое лицо.— Знаете ли, Дирслэйеръ: я иногда жалю, что у меня есть отецъ.

Эти слова, произнесенныя болзненнымъ тономъ, были вызваны горькими воспоминаніями прошедшихъ сценъ, и смыслъ ихъ, вроятно, былъ бы представленъ ясне, еслибъ въ эту же минуту не раздался подл нея пріятный и скромный голосъ младшей сестры:

— Юдиь, мн бы хотлось прочесть батюшк и Генриху одну главу изъ библіи. Позовите ихъ, Дирслэйеръ, и скажите, что я хочу сообщить имъ спасительныя наставленія.

— Оставьте ваши зати, бдная Гетти: не вамъ утолить ихъ жажду мщенія и денегъ. Странно, однакожь, Юдиь: вашъ батюшка и Генрихъ Марчъ ревутъ какъ медвди, а голосъ Чингачгука вовсе не слышенъ.

— Быть можетъ, небесное правосудіе покарало его, лишивъ жизни въ ту самую минуту, когда онъ собирался рзать невинныхъ женщинъ и дтей.

— Нтъ, Юдиь, я думаю совсмъ иначе. Ирокезы, по всей вроятности, оставили свой лагерь, и наши искатели приключеній возвращаются безъ успха. Это всего лучше объясняетъ бшенство Гэрри и молчаніе Чингачгука.

Между-тмъ, раздался шумъ весла, брошеннаго въ лодку, и Дирслэйеръ, по этой безпечности Марча, убдился въ справедливости своей догадки. Черезъ нсколько минутъ, лодка причалила къ ковчегу, и отважные искатели приключеній соединились съ своими товарищами. Гуттеръ и Марчъ не заикнулись ни словечкомъ относительно своихъ похожденій, а Чингачгукъ пробормоталъ только: ‘огонь потушенъ’, и эти два слова объяснили Дирслэйеру все дло.

Надлежало теперь опредлить направленіе плывучаго дома. Посл предварительныхъ разсужденій и совщаній старикъ Гуттеръ ршилъ, что благоразумне всего разъзжать по разнымъ мстамъ наудачу взадъ и впередъ, разстроивая такимъ-образомъ планъ нечаянныхъ нападеній со стороны Ирокезовъ. Затмъ онъ и Генрихъ Марчъ, не смыкавшіе своихъ глазъ въ-продолженіе плна, повалились на постели, и вскор дружный храпъ возвстилъ, что они заснули крпкимъ сномъ. Чингачгукъ и Дирслэйеръ остались на паром вмст съ двицами, которыя тоже, какъ они, не хотли засыпать въ эту тревожную ночь.

Черезъ нсколько минутъ молодые люди съ удовольствіемъ замтили, что ковчегъ несется прямо и быстро къ тому мсту, гд назначено свиданье Чингачгука съ его возлюбленной. Въ-продолженіе этого перезда, никто почти не говорилъ ни слова, и даже молодыя двушки обуздывали свое любопытство. Могиканъ казался по наружности совершенно спокойнымъ, но его внутреннее волненіе увеличивалось съ минуты на минуту, и возрасло наконецъ до такой степени, что могло удовлетворить желаніямъ самой взъискательной любовницы. Мало-по-малу, ковчегъ введенъ былъ въ бухту, и путешественники медленно подвигались впередъ подъ тнью густыхъ листьевъ. Чингачгукъ, не отрывавшій отъ берега своихъ глазъ, безмолвно подошелъ къ своему другу, и обратилъ его вниманіе на отдаленный пунктъ, находившійся прямо передъ ними. Изъ-за кустарника, покрывавшаго южную оконечность мыса, мелькалъ огонекъ, разведенный, очевидно, человческой рукою: это обстоятельство не оставляло никакого сомннія, что Ирокезы нечаянно перенесли свой таборъ именно въ то мсто, о которомъ Вахта разсказывала своей блой пріятельниц.

V.

Открытіе огня было чрезвычайно важнымъ обстоятельствомъ въ глазахъ Дирслэйера и его пріятеля. Можно было разсчитывать наврное, что Гуттеръ и Генрихъ Марчъ задумаютъ сдлать новое нападеніе противъ Индійцевъ, какъ скоро будетъ пробуждено ихъ усыпленное вниманіе. По мр того, какъ приближался часъ свиданія, Могиканъ не думалъ больше о своихъ трофеяхъ надъ пораженнымъ непріятелемъ, и старался только о томъ, чтобъ уснувшіе товарищи не разстроили его плановъ. Ковчегъ приближался медленно, и прошло больше четверти часа, прежде чмъ подошелъ онъ къ назначенному мсту. Чтобъ укрыть свой огонь отъ наблюденій изъ замка Плывучаго-Тома, Индійцы расположили его на самой южной оконечности мыса, и онъ до того заслоненъ былъ съ этой стороны густымъ кустарникомъ, что даже самъ Дирслэйеръ, лавировавшій направо и налво, терялъ его изъ вида.

— Минги развели огонь почти подл воды, сказалъ Дирслэйеръ, обращаясь къ Юдии: — это показываетъ, что они вовсе не ожидаютъ отсюда нападеній. Хорошо, что вашъ батюшка и Генрихъ Марчъ заснули крпкимъ сномъ, иначе они опять могли бы пуститься на свои опасныя продлки.

Настоящее положеніе ковчега представляло свои выгоды и невыгоды. Огонь скрывался по мр приближенія ковчега къ берегу, который могъ быть гораздо ближе, чмъ нужно. Между-тмъ, было извстно, что немного дальше озеро представляло значительную глубину, и ковчегъ, въ случа бгства, не могъ остановиться на мели. Разсчитывали также, что никакого плота не могло быть въ этомъ мст, и погоня со стороны непріятеля оказывалась невозможною. Притомъ, густой мракъ закрывалъ ихъ совершенно, и для нихъ не будетъ ни малйшей опасности, если по-крайней-мр они станутъ хать безъ шума. Вс эти замчанія Дирслэйеръ сообщилъ Юдии, давая подробныя наставленія относительно того, что ей нужно длать въ случа тревоги.

— И вотъ уже пора мн и Чингачгуку пересаживаться въ лодку, заключилъ Дирслэйеръ, когда молодая двушка внимательно, выслушала его наставленія.— Правда, нтъ еще путеводной звзды, но она скоро взойдетъ, и вроятно никто изъ насъ въ эту ночь не увидитъ ея за-облаками. Вахта, я увренъ, теперь держитъ ухо востро, и не опоздаетъ ни одной минутой, если только дикари не запрятали ее въ какую-нибудь трущобу.

— Дирслэйеръ, съ живостію возразила Юдиь:— это предпріятіе чрезвычайно опасно, и я не понимаю, зачмъ вы, съ своей стороны, мшаетесь въ дло.

— Какъ зачмъ? Разв вы не знаете, что мы хотимъ похитить Вахту, невсту Чингачгука, на которой онъ женится тотчасъ же по возвращеніи домой?

— Но вдь женихъ-то Индіецъ, а не вы, и это предпріятіе такого рода, что его можно съ одинаковымъ успхомъ выполнить и одному безъ всякаго посторонняго содйствія.

— Понимаю васъ, молодая двушка, отлично понимаю. Вы хотите сказать, что вс эти дла касаются одного только Чингачгука, и такъ какъ онъ одинъ можетъ справиться съ лодкой, то не зачмъ еще другому вмст съ нимъ вдаваться въ очевидную опасность. Но вы забываете, что въ этомъ-то и состоитъ цль нашего прибытія на это мсто, и мн стыдно отказаться отъ задуманнаго плана потому только, что онъ довольно опасенъ. Притомъ, если молодыя двушки дорожатъ любовью, и готовы изъ-за нея на высокія пожертвованія, то, конечно, ничто не мшаетъ и мужчинамъ длать такія пожертвованія изъ-за дружбы. Разумется, Могиканъ могъ бы справиться съ лодкой безъ посторонняго содйствія, но если, сверхъ чаянія, будетъ нападеніе со стороны Минговъ, помощь друга для него необходима. Да и сами вы, Юдиь, не-уже-ли согласились бы оставить друга въ опасную минуту?

— Къ-несчастію, вы совершенно правы, Дирслэйеръ, и, однакожь, я бы очень хотла удержать васъ на ковчег. Общайте мн по-крайней-мр одно: не заходить въ самый лагерь дикарей, и ограничиться только похищеніемъ двушки. На первый разъ и этого довольно.

— Господь съ вами, Юдиь! Можно подумать, что это говоритъ простодушная Гетти, а не сестра ея, умная, блистательная Юдиь Гуттеръ! Но страхъ перемняетъ умъ на глупость и силу на слабость: я видлъ довольно-частые примры такихъ превращеній. Что жь такое? Вы принимаете участіе въ судьб вашего ближняго, и это доказываетъ, Юдиь, доброту вашего сердца. Скажу и буду говорить всегда, что вы двушка сострадательная, великодушная, не смотря на глупйшія исторіи, выдумываемыя человкомъ, который ревнуетъ вашу красоту.

— Не-уже-ли вы врите, Дирслэйеръ, всему, что вамъ разсказываютъ о бдной сирот? И не-уже-ли злой языкъ Торопыги долженъ отравить мою жизнь?

— Нтъ, Юдиь, я говорилъ Генриху Марчу, что не годится честному человку злословить другихъ людей потому только, что они къ нему неблагосклонны. Даже Индіецъ уважаетъ доброе имя молодой двушки.

— Будь у меня братъ, онъ умлъ бы подрзать зминый языкъ этого клеветника, вскричала Юдиь съ сверкающими глазами,— но единственный мой покровитель — упрямый старикъ съ притупленными чувствами, и дерзкій клеветникъ, не опасаясь наказаній, можетъ длать, что ему угодно.

— Напрасно вы такъ думаете, Юдиь. Всякій честный человкъ, кто бы онъ ни былъ, братъ или посторонній, всегда будетъ защищать прекрасную двушку, если ее злословятъ въ его присутствіи. Но Генрихъ Марчъ серьёзно думаетъ на васъ жениться, и его злословіе, по моему Мннію, происходитъ единственно отъ ревности. Улыбнитесь ему, когда онъ встанетъ, и пожмите его руку: могу уврить, онъ забудетъ въ эту минуту все на свт, кром вашихъ прелестей. Необдуманныя выраженія всего чаще выходятъ изъ головы, а не отъ сердца. Сдлайте, прошу васъ, этотъ опытъ, и вы увидите могущество своей улыбки.

Затмъ Дирслэйеръ и краснокожій его пріятель отправились на свою опасную экспедицію съ такимъ хладнокровіемъ и разсчетливостію, которыя могли бы сдлать честь самымъ опытнымъ воинамъ, знакомымъ со всми стратегическими хитростями. Индіецъ помстился въ лодк на передней сторон, чтобъ удобне выскочить на берегъ и встртить свою возлюбленную, а его товарищъ, разсудительный и спокойный, взялся за весла и предоставилъ себ управленіе легкимъ челнокомъ. Вмсто того, чтобъ хать прямо къ извстному мысу, отстоявшему отъ ковчега на четверть мили, Дирслэйеръ описалъ напередъ діагональную линію къ центру озера, чтобъ потомъ, при подъзд къ берегу, можно было принять выгоднйшую позицію. Тотъ пунктъ, гд высадилась Гетти, и куда теперь общалась прійдти Вахта, находился на самой возвышенной оконечности мыса: надлежало сообразить хорошенько эту мстность, и для этой цли Дирслэйеръ на минуту остановилъ лодку.

Ночной мракъ увеличивался съ минуты на минуту, но еще можно было различить контуры горъ съ того мста, гд остановились наши смльчаки. Напрасно Могиканъ обращалъ глаза къ востоку, стараясь разглядть обтованную звзду: облака были не слишкомъ густы по эту сторону горизонта, но занавсъ, распространенный ими, скрывалъ вс предметы позади на далекое пространство. Разговаривая шопотомъ, они старались угадать, какой часъ. По мннію Дирслэйера, звзда должна была появиться черезъ нсколько минутъ, но нетерпливый его пріятель воображалъ, что было очень-поздно, и что его возлюбленная, безъ сомннія, на берегу. Это мнніе, разумется, одержало верхъ, и Дирслэйеръ принужденъ былъ спшить, принимая вс возможныя предосторожности въ своихъ движеніяхъ. Весла поднимались и погружались въ воду безъ малйшаго шума, и когда они подъхали къ берегу на разстояніе пятидесяти ярдовъ, Чингачгукъ выпрямился во весь ростъ и схватился за свое ружье. Подъхавъ еще ближе къ темной опушк лса, они замтили, что слишкомъ углубились на сверъ, и перемнили направленіе лодки, которая какъ-будто двигалась сама-собою, по какому-то инстинкту: такъ осторожны и обдуманны были вс движенія гребца. Наконецъ, лодка остановилась на мели подл того мста, гд наканун высадилась Гетти, и откуда слышался ея голосъ въ ту пору, когда ковчегъ прозжалъ мимо. Здсь, какъ и въ другихъ мстахъ, берегъ былъ очень-узокъ, но кустарникъ образовалъ бахрому при подошв лса, и почти везд широкія листья висли надъ водой.

Чингачгукъ вылзъ изъ лодки, и очутившись по колно въ вод, осторожно пошелъ къ берегу, озираясь во вс стороны. Нсколько минутъ бродилъ онъ по берегу, надясь увидть Вахту, или по крайней мр услышать ея голосъ: напрасная надежда! Повсюду царствовала могильная тишина, и нигд не было замтно человческихъ слдовъ. Не теряя времени по напрасну, онъ опять воротился къ своему пріятелю, который между-тмъ усплъ причалить лодку, и они начали тихонько разговаривать между собою. Могиканъ полагалъ, что они ошиблись мстомъ, Дирслэйеръ, напротивъ, положительно думалъ, что пріятель его еще слишкомъ-рано явился на свиданіе. Высказавъ эту догадку, онъ тотчасъ же положилъ руку на плечо Могикана и обратилъ его глаза на вершину горъ, расположенныхъ къ востоку. Облака разошлись на этомъ пункт, и вечерняя звзда заблистала между втвями высокихъ сосенъ. Отрадная надежда проникла въ душу молодыхъ людей: они облокотились на свои ружья и насторожили чуткія уши, вслушиваясь въ малйшій шорохъ и колыханія листьевъ. Мало-по-малу, до ихъ слуха начали достигать смшанные голоса дтей и беззаботный смхъ индійскихъ женщинъ. Ясно, что искатели приключеній находились не въ далекомъ разстояніи отъ ирокезскаго табора. Лучи свта, озарившіе вершины нкоторыхъ деревъ, обличали огонь, разведенный въ лсу, но трудно было вычислить наврное пространство, которое ихъ отдляло отъ этого костра. Два-три раза показалось имъ, будто кто-то отходитъ отъ огня и приближается къ мсту свиданія, но эти звуки были, вроятно, обманомъ воображенія, или, быть-можетъ, какой-нибудь Ирокезъ, расхаживалъ, для своей забавы, взадъ и впередъ, не думая вовсе о выход на берегъ. Прошло около четверти часа въ этомъ томительномъ безпокойств, и наконецъ Дирслэйеръ предложилъ, воротившись къ лодк, занять выгоднйшую позицію, откуда бы можно наблюдать вс движенія Индійцевъ и вмст сообразить причины отсутствія Вахты. Чингачгукъ ршительно отказался принять такое предложеніе, отговариваясь тмъ, что Вахта будетъ въ отчаяніи, если въ-продолженіе ихъ отсутствія вдругъ прійдетъ на мсто свиданія и не найдетъ никого. Находя такую причину основательною, Дирслэйеръ вызвался одинъ отправиться въ лодку, и оставилъ своего пріятеля въ кустарник на произволъ его счастливой судьбы.

Усвшись въ лодку, Дирслэйеръ съ обыкновенными предосторожностями отвалилъ отъ берега, и черезъ нсколько минутъ очутился почти въ прямой линіи между ковчегомъ и непріятельскимъ станомъ. Вдругъ яркій свтъ совершенно неожиданно поразилъ его глаза, и на первый разъ ему показалось, что онъ въ виду у Ирокезовъ. Новый взглядъ, однакожь, убдилъ его, что нтъ никакой опасности, что его не откроютъ, пока Индійцы останутся въ освщенной сторон. Поставя свою лодку въ это выгоднйшее положеніе, онъ спокойно началъ наблюденія.

Индійцы, еще недавно перемнившіе свой лагерь, были вс на открытомъ воздух, и считая себя совершенно-безопасными, развели большой костеръ, распространявшій яркое пламя на далекое пространство. Это была минута беззаботнаго разгула, который слдовалъ за вкуснымъ ужиномъ посл окончанія дневныхъ трудовъ. Съ перваго взгляда, Дирслэйеръ увидлъ, что Ирокезы были не вс. Онъ замтилъ, однакожь, своего знакомца, Райвенука, помстившагося на первомъ план этой фантастической картины. Онъ показывалъ своему товарищу одного изъ слоновъ, вырученныхъ за выкупъ плнниковъ, между-тмъ, какъ оборванный мальчишка съ простодушнымъ любопытствомъ смотрлъ черезъ его плечо. Немного подальше, на заднемъ план, восемь или десять Индійцевъ развалились на земл или сидли, прислонившись спинами къ деревьямъ. Ихъ оружія также приставлены были къ деревьямъ, или лежали подл нихъ въ фантастическомъ безпорядк. Женщины, между-тмъ, образовали особыя группы, и при каждой матери толпились ея дти. Он спорили, смялись и перебивали одна другую весело и беззаботно. Одна только старушонка, сидвшая немного поодаль, не принимала, казалось, никакого участія въ общемъ весельи и съ озабоченнымъ видомъ наблюдала все, что происходило вокругъ нея. Ясно, что старйшины поручили ей непріятную должность, но какую, неизвстно.

Глаза Дирслэйера повсюду съ озабоченнымъ вниманіемъ искали возлюбленную Чингачгука, но нигд ея не было видно, хотя свтъ отъ костра распространялся во вс стороны на далекое пространство. Два или три раза ему почудилось, что онъ, слышитъ ея смхъ, но его уши были обмануты младенческимъ звукомъ молодыхъ Индіянокъ. Наконецъ, старая колдунья заговорила о чемъ-то громко и гнвно: тогда, какъ-бы въ-слдствіе отданнаго приказанія, появились на заднемъ план дв или три мрачныя фигуры, подошедшія къ той части лагеря, которая была больше освщена. Молодой воинъ выставился первый. За нимъ послдовали дв молодыя двушки, и одна изъ нихъ была делоэрская плнница. Дирслэйеръ понялъ все: за Вахтой очевидно смотрли, быть-можетъ, ея молодая подруга, и ужь наврное старая вдьма. Молодой человкъ могъ быть обожателемъ Вахты или ея подруги, и на лиц его легко было прочесть сомнніе и недоврчивость. Вахта, съ своей стороны, обнаруживала очевидное безпокойство, и ея глаза не разъ обращались въ ту сторону, гд взошла обтованная звзда, но не было, по-видимому, никакой возможности удалиться за предлы лагеря, потому-что колдунья не спускала съ нея глазъ.

Положеніе Дирслэйера было очень-затруднительно. Онъ зналъ, что Чингачгукъ ни за что въ свт не согласится воротиться въ ковчегъ, не употребивъ напередъ отчаянныхъ усилій для освобожденія своей невсты, и потому, скрпивъ сердце, онъ великодушно ршился помогать своему пріятелю до послдней крайности. По нкоторымъ признакамъ можно было замтить, что женщины скоро пойдутъ спать: надлежало выждать эту минуту и разсмотрть хорошенько, въ какомъ шалаш скроется Вахта. Такъ и хотлъ поступить Дирслэйеръ. Но если, съ другой стороны, онъ слишкомъ-долго будетъ медлить на своемъ наблюдательномъ пост, нетерпливый Делоэръ могъ ринуться одинъ въ непріятельскій станъ, и своею опрометчивостію испортить все дло. Принимая въ соображеніе вс эти обстоятельства, Дирслэйеръ предпочелъ воротиться къ своему другу и по возможности успокоить его хладнокровными убжденіями. Этотъ планъ приведенъ былъ въ исполненіе не боле, какъ въ пять минутъ.

Чингачгукъ, между-тмъ, неподвижно стоялъ на своемъ пост въ ожиданіи любовницы, но его надежда исчезла, когда Дирслэйеръ въ короткихъ словахъ объяснилъ сущность дла. Посл предварительныхъ совщаній, пріятели ршились дйствовать безъ отлагательства. Прежде всего, они поставили у берега лодку такимъ образомъ, чтобъ Вахта, явившись на свиданіе, могла ее замтить, потомъ, осмотрвъ свое оружіе, они расположились идти дале въ лсъ. Мысъ, углубившійся въ озеро, содержалъ около двухъ десятинъ земли, и половина этого пространства занята была теперь ирокезскимъ лагеремъ. Черезъ нсколько минутъ, пріятели, пробираясь между густыхъ деревъ, очутились въ такомъ мст, откуда могли видть вс движенія Ирокезовъ, не бывъ однакожь ими замчены сами. Лагерь былъ иллюминованъ въ полномъ смысл этого слова, и вс предавались необузданному веселью. Женщины вели одушевленный разговоръ насчетъ слоновыхъ фигуръ, между ними Чингачгукъ съ замираніемъ сердца увидлъ и свою Вахту. Настороживъ уши, пріятели могли слышать каждое слово…

— А вдь если подумать хорошенько, такъ и выйдетъ вздоръ, сущій вздора, говорила одна Ирокезка.— У Гуроновъ есть зврки еще, пожалуй, похитре, да и то не хвастаются. Эта игрушка удивительна только для Делоэра, Гуронъ завтра же ее забудетъ. Да и что за диковина? Пусть этотъ зврь подойдетъ къ шалашу, наши молодцы шапками его закидаютъ.

Эти слова относились къ Вахт, и были сказаны съ очевидной цлію вывести ее изъ терпнья, такъ-какъ она всегда вступалась за своихъ земляковъ.

— Бда только въ томъ, что этотъ зврь не осмлится подойдти къ делоэрскимъ домамъ, возразила Вахта.— Онъ задрожитъ отъ страха при одномъ взгляд на делоэрскихъ молодыхъ людей.

— Вотъ забавно: молодые люди между Делоэрами! Да во всемъ ихъ племени никого нтъ, кром женщинъ, и желала бы я знать: кто когда слыхалъ о молодомъ делоэрскомъ богатыр? Ихъ не боятся даже козы, и беззаботно разгуливаютъ-себ гд ни попало, какъ-скоро проходитъ между ними делоэрскій охотникъ. Кто когда слыхалъ о молодомъ делоэрскомъ богатыр?

— Вс слыхали, кром разв тебя, съ живостію возразила Вахта — да и ты, конечно, слыхала, если не была всегда глуха какъ тетеревъ. Богатырь Таменундъ теперь старъ, какъ эти горныя сосны, или какъ орлы, которые вьются подъ облаками, нойонъ былъ молодъ въ свое время. Имя Таменунда знаетъ старый и малый на всемъ пространств отъ большаго озера соленой воды до прсныхъ водъ на западной сторон. А гд и когда была порода знамените семейства Унковъ, хотя блднолицые разорили ихъ могилы и разметали кости по широкому полю? Никогда и никакой орелъ не залеталъ на такую высоту, какъ они, и никакая пантера не превышала ихъ своею силой и отвагой. И будто нтъ теперь между Делоэрами молодыхъ богатырей, крпкогрудыхъ и легкихъ на ходу, какъ дикія лани? Шире открой свои глаза, и ты увидишь Чингачгука, величественнаго какъ молодая ясень и твердаго какъ старый дубъ. Вотъ что!

Это объясненіе вызвало многочисленныя противорчія, и споръ завязался жаркій. Среди этой сцены, Могиканъ пригнулся къ земл, и скрывшись за кустарникомъ, испустилъ звукъ до того похожій на крикъ небольшой американской векши, что самъ Дирслэйеръ на этотъ разъ совершенно былъ обманутъ удивительнымъ подраженіемъ, и вообразилъ, что шумъ этотъ дйствительно произведенъ однимъ изъ тхъ маленькихъ животныхъ, которыя перепрыгивали надъ ихъ головами съ втки на втку. Никто изъ Гуроновъ не обратилъ вниманія на этотъ слишкомъ-обыкновенный звукъ, но Вахта немедленно прекратила разговоръ и осталась неподвижною. Она угадала теперь тотъ самый сигналъ, которымъ ея любовникъ въ былыя времена вызывалъ ее изъ хижины на тайное свиданье.

Убдившись, что присутствіе его извстно, Чингачгукъ не сомнвался въ то же время, что молодая двушка употребитъ вс возможныя усилія для своего освобожденія. Въ ту же минуту Дирслэйеръ замтилъ значительную перемну въ обращеніи Вахты. Продолжая споръ, она говорила нершительно и вяло, давая очевидный перевсъ своимъ восторженнымъ противницамъ. Наконецъ, споръ мало-по-малу охладлъ, и вс женщины встали, чтобъ разойдтись по своимъ мстамъ. Здсь только Вахта, первый разъ, осмлилась оборотить голову въ ту сторону, откуда раздался сигналъ. Чингачгукъ повторилъ его опять, и молодая двушка убдилась, что ей теперь извстна позиція ея любовника, хотя невозможно было разглядть его изъ ярко-освщеннаго табора Ирокезовъ.

Приближалась роковая пора, когда молодая двушка такъ или иначе должна была привести въ исполненіе свой планъ. Ей слдовало лечь въ низенькомъ шалаш, построенномъ подл того мста, гд она стояла, подругой ея была неотвязчивая старая хрычовка. Разъ убравшись въ эту лачугу, она могла потерять всякую надежду на освобожденіе, потому-что колдунья обыкновенно ложилась поперегъ при самомъ вход. Къ-счастію, одинъ изъ воиновъ приказалъ ей въ эту минуту принести воды. Колдунья взяла тыквенную бутылку, подозвала Вахту, и об отправились къ источнику, находившемуся на сверной сторон этого мыса. Имъ слдовало напередъ взобраться на вершину холма и спуститься подъ гору, гд былъ источникъ. Все это было понято и соображено какъ-нельзя-лучше обоими пріятелями, и они поспшили укрыться за деревья, чтобъ дать этимъ женщинамъ свободный пропускъ. Старуха крпко держала Вахту за руку, и быстро продолжала идти впередъ. Когда проходили он мимо дерева, скрывавшаго друзей, Чингачгукъ схватилъ свой томагукъ, намреваясь раздробить голову старой вдьмъ, но Дирслэйеръ, понимавшій опасность этой выходки, удержалъ его руку. Лишь-только отступили он на нсколько шаговъ, Могиканъ еще разъ повторилъ свой сигналъ. Гуронка остановилась и съ любопытствомъ взглянула на дерево, откуда послышался звукъ. Она изумилась, что векша могла проснуться въ такой поздній часъ, и, это, по ея мннію, былъ нехорошій признакъ. Вахта отвчала, что не дале какъ минутъ за двадцать она слышала такіе же звуки: векша, безъ сомннія, голодна, прибавила она, и отъискиваетъ какихъ-нибудь крохъ утолить свой голодъ. Это объясненіе, повидимому, совершенно удовлетворило вдьму, и он об пошли впередъ, сопровождаемыя теперь молодыми пріятелями, которые слдовали за ними волчьимъ шагомъ. Наполнивъ водою тыквенную бутылку, старуха расположилась идти въ обратный путь, удерживая за руку свою спутницу, по въ ту самую минуту, какъ она готова была сдвинуться съ мста, могучая рука схватила ее за горло съ такою силой, что она немедленно освободила свою плнницу. Обвивъ рукою станъ молодой двушки, Чингачгукъ понесъ ее черезъ кустарники на сверную оконечность мыса. Очутившись на берегу, онъ обернулся и не останавливаясь побжалъ къ лодк.

Дирслэйеръ, между-тмъ, сдавливалъ своими пальцами шею старой вдьмы, давая ей по временамъ мгновенный роздыхъ, чтобы она не задохлась. Она умла, однакожь, воспользоваться этими промежутками, и въ одно мгновеніе вырвался изъ груди ея страшный крикъ, который взбаломутилъ весь табаръ. Дирслэйеръ услышалъ шумъ ирокезскихъ воиновъ и черезъ минуту увидлъ трехъ или четырехъ, остановившихся передъ костромъ подобно фантасмагорическимъ тнямъ. Стиснувъ еще разъ сухую шею старой вдьмы, и давъ ей на прощаньи пинка, отъ котораго повалилась она навзничь, молодой охотникъ бросился черезъ кустарники съ карабиномъ въ рукахъ, озираясь черезъ плечо какъ разъяренный левъ.

VI.

Огонь, лодка и ручей, подл котораго Дирслэйеръ началъ свое отступленіе, образовали углы почти равнобедреннаго треугольника. Костеръ находился нсколько ближе къ лодк, чмъ къ ручью, между-тмъ, какъ разстояніе ручья отъ лодки, описывая прямую линію, равнялось почти разстоянію первыхъ двухъ пунктовъ. Но для бглецовъ эта прямая линія не существовала, потому-что они принуждены были обходить разныя извилины вдоль берега и углубляться въ кустарникъ, чтобы скрыть свой слдъ. При такомъ положеніи длъ вс выгоды были на сторон Ирокезовъ, которые притомъ могли ударить въ разсыпную и запутать бглеца на всхъ возможныхъ пунктахъ. Все это мигомъ сообразилъ Дирслэйеръ, и однакожь еще не ршился забжать въ кустарники, окаймлявшіе берегъ. Эта сцена его взволновала, и придала его характеру самую твердую ршимость. Четыре непріятеля рисовались передъ его глазами на заднемъ план картины, освщенной огнемъ, и одинъ изъ нихъ могъ быть отправленъ на тотъ свтъ во мгновеніе ока. Индійцы стояли и озирались во вс стороны, отъискивая въ темнот старуху, взволновавшую лагерь. Будь молодой охотникъ неспособенъ къ размышленіямъ, смерть одного изъ нихъ была бы ршена, но къ-счастію Дирслэйеръ былъ слишкомъ остороженъ, и не хотлъ стрлять. Исчезнувъ между кустами, онъ въ нсколько минутъ прибжалъ на берегъ къ тому мсту, гд Чингачгукъ ожидалъ его въ лодк вмст съ Вахтой. Бросивъ карабинъ на дно лодки, онъ нагнулся, чтобъ оттолкнуть челнокъ на открытую воду, какъ вдругъ изъ-за кустарника выскочилъ проворный и сильный Индіецъ и бросился къ нему на спину, какъ барсъ. Все теперь висло на волоск: одинъ промахъ, и погибель была бы неизбжна. Руководимый великодушнымъ чувствомъ, которое могло бы навсегда обезсмертить древняго Римлянина, Дирслэйеръ соединилъ вс свои силы для отчаяннаго движенія и оттолкнулъ лодку футовъ на сто отъ берега, но затмъ онъ самъ, потерявъ равновсіе, упалъ въ воду, и вмст съ нимъ бултыхнулся его непріятель.

Глубина воды достигала въ этомъ мст не боле, какъ аршина на полтора, но этого было довольно, чтобъ погубить молодаго охотника, который лежалъ теперь подъ Индійцемъ. Между-тмъ, руки его были свободны, и дикарь съ своей стороны принужденъ былъ встать, чтобъ перевести духъ. Дирслэйеръ такъ же быстро поднялся на ноги, и около полминуты происходила между ними ужасная борьба на жизнь и смерть. Когда, наконецъ, около полдюжины дикарей бросились въ воду на выручку своего товарища, Дирслэйеръ принужденъ былъ отдаться въ плнъ съ такимъ достоинствомъ, которое могло равняться его самоотверженію.

Въ нсколько минут, новый плнникъ отведенъ въ лагерь. Занятые борьбою двухъ противниковъ, Индійцы не обратили никакого вниманія на лодку, хотя она была отъ нихъ на самомъ близкомъ разстояніи, такъ-что Чингачгукъ и Вахта слышали ясно каждое ихъ слово. Нкоторые изъ нихъ еще продолжали искать молодую двушку, другіе, посл безполезныхъ поисковъ, воротились къ огню. Между-тмъ, противникъ Дирслэйера мало-по-малу пришелъ въ себя, и, собравшись съ силами, разсказалъ, какимъ образомъ Вахта ускользнула отъ ихъ рукъ. Преслдовать ее было уже поздно, потому-что Могиканъ, удостоврившись въ гибели своего друга, быстро похалъ впередъ на середину озера, чтобъ соединиться съ ковчегомъ.

Когда Дирслэйеръ подошелъ къ огню, его окружили восьмеро дикарей съ угрюмымъ видомъ, и между ними его старый знакомецъ, Райвенукъ. Бросивъ глаза на плнника, Райвенукъ сказалъ что-то своимъ товарищамъ, и они выразили очевидный восторгъ, когда узнали, что блднолицый, попавшійся къ нимъ въ руки, есть тотъ самый, который убилъ недавно одного изъ ихъ храбрыхъ воиновъ. Ихъ удивленіе и любопытство не имли теперь предловъ, и каждый по нскольку разъ подходилъ къ знаменитому плннику, озирая его съ ногъ до головы. Видимое равнодушіе Дирслэйера увеличивало еще больше этотъ наивный восторгъ дтей природы, способныхъ увлекаться всякими подвигами, которые сколько-нибудь выходятъ изъ круга обыкновенныхъ вещей.

Вс предосторожности, принятыя противъ Дирслэйера, состояли единственно въ томъ, что ему перевязали толстой веревкой об ноги, такъ, однакожь, что онъ могъ гулять гд ему угодно, хотя не имлъ возможности убжать. Его руки и вс члены были совершенно свободны. Дирслэйеръ думалъ сначала, что его свяжутъ только на ночь, какъ это обыкновенно длали Минги съ своими плнниками, но когда ему немедленно спутали ноги, то онъ увидлъ въ этомъ обстоятельств несомннный признакъ уваженія къ своей ловкости и храбрости. Съ этой минуты, его слава между Дикарями была упрочена однажды-навсегда, и онъ съ гордостію смотрлъ на свои оковы. Ему позволили ссть на пень дерева подл огня, чтобъ высушить свое платье. Передъ нимъ лицомъ-къ-лицу, стоялъ его дюжій противникъ, съ которымъ онъ барахтался въ вод. Другіе воины и шейхи стояли немного поодаль и совщались о своихъ длахъ. Черезъ нсколько минутъ, къ плннику подошла старуха, которую звали медвдицей: ея глаза сверкали, ноги дрожали, морщинистые кулаки длали угрожающіе жесты и она обратилась къ своему, врагу съ такою рчью,

— Хорёкъ смердящій! Пріятели твои Делоэры хуже всякой бабы, и ты былъ паршивымъ бараномъ между ними. Тебя прогнали изъ племени блднолицыхъ, и красные люди не пускаютъ въ свои избы: скверныя бабы дали теб пристанище, какъ дряблому щенку. И будто правда, что ты убилъ нашего друга? Врешь, собака: его великая душа оставила свое тло потому только, что не хотла опозорить себя сраженіемъ съ такимъ щенкомъ! Земля отказалась пить кровь, которую проливалъ ты въ ту пору, какъ его душа, изъ презрнія къ теб, летла на небо, вотъ теперь твоими стонами высушена эта кровь. Но что это такое? Я слышу голосъ… Ба! да это совсмъ не вопль краснокожаго человка: красный воинъ не будетъ хрюкать, какъ свинья. Эти звуки вырываются изъ блднаго горла, и я люблю ихъ, какъ псню молодой двушки. Грязь проклятая, пёсъ смердящій, свинья, ёжъ, паукъ, Англичанинъ!

Говоря это, старуха неистово махала кулаками подъ самымъ подбородкомъ плнника, который, однакожь, былъ совершенно-равнодушенъ къ этимъ энергическимъ проявленіямъ злости, и не обращалъ на нихъ никакого вниманія, точно такъ же, какъ левъ не обращаетъ вниманія на глупый и совершенно-безвредный лай какой-нибудь моськи. Наконецъ, Райвенукъ оттолкнулъ старуху, и приказавъ ей удалиться, спокойно подошелъ къ Дирслэйеру.

— Блднолицый другъ мой пожаловалъ къ намъ въ гости, сказалъ онъ фамильярнымъ тономъ и съ лукавой улыбкой — мы очень рады такимъ гостямъ. У Гуроновъ есть хорошій огонёкъ, и блый человкъ можетъ обсушиться.,

— Спасибо, Гуронъ, или Мингъ, что ли, какъ тебя зовутъ. Спасибо за ласку и за твой огонь, который особенно хорошъ посл того, какъ выкупаешься въ Глиммерглас.

— Блднолицый… но у брата моего должно же быть какое-нибудь имя. Великій воинъ не могъ прожить такъ долго безъ всякаго имени.

— Мингъ, я уже говорилъ теб, что твой умирающій собратъ назвалъ меня Соколомъ, и ты можешь судить самъ, достоинъ я или нтъ такого имени.

— Доброе имя. У Сокола быстрые глаза и врные удары. Но вдь Соколъ не женщина: зачмъ же онъ живетъ между Делоэрами?

— Понимаю тебя, Мингъ, и начинаю видть, что ты лукавъ, какъ демонъ, но пусть будетъ теб извстно, что я хочу жить и умереть между Делоэрами, исполняя въ то же время свои христіанскія обязанности.

— Добре! Но ужь если охота теб жить съ красными людьми, выбирай лучше Гуроновъ: Соколъ больше похожъ на Гурона, чмъ на бабу.

— Я полагаю, теб извстно, что ты хочешь сказать, Мингъ, а если ты самъ этого не знаешь, такъ не знаетъ и сатана. Говори ясне, Мингъ, иначе теб не добиться отъ меня никакого отвта.

— Добре! Соколъ любитъ выражаться напрямки, и за это я его люблю. Ну, такъ вотъ какая штука: Соколъ знаетъ Канадскаго-Бобра, и проживалъ въ его хат, но Соколъ не можетъ быть пріятелемъ Бобра. Онъ не срзываетъ волосъ какъ бдный Индіецъ, и слишкомъ-храбръ какъ блднолицый. Напротивъ, Канадскій-Бобръ, что называется, ни рыба, ни мясо, и его нельзя причислить ни къ блымъ ни къ краснымъ людямъ: живетъ онъ либо на земл, либо на озер, и чертовски-жаденъ до человческихъ волосъ. Соколъ можетъ къ нему воротиться и сказать, что ему посчастливилось убжать отъ Гуроновъ, потомъ, какъ-скоро Бобръ упрячется въ свою берлогу и заснетъ, Соколъ можетъ отворить для Гуроновъ ворота. Ну, а тамъ что? дло извстное: Соколъ возьметъ все что ему угодно, а Гуроны будутъ довольны остальной добычей. Волосы, конечно, отойдутъ въ Канаду, потому-что блднолицымъ ихъ не надо.

— Дло, Райвенукъ: теперь я тебя отлично понимаю, хотя ты говоришь по-ирокезски. Твоя правда: немудрено мн уврить Бобра, что я вырвался изъ вашихъ рукъ, и благополучно опять воротился въ его замокъ.

— Добре! Этого я и ожидаю отъ тебя.

— Конечно. Ты ожидаешь, что я поговорю съ Бобромъ, раздлю его хлбъ соль, повеселюсь съ его дочерьми, и потомъ напущу на его глаза такой туманъ, что онъ не разглядитъ земли подъ своими ногами.

— Добре! Соколъ говоритъ и судитъ какъ настоящій Гуронъ, его кровь выблена только на половину.

— Ну, вотъ ужь на этотъ счетъ ты ошибаешься, Гуронъ. Моя кровь и сердце всегда были и будутъ блыми, хотя мои привычки и наклонности немного покраснли. Это ничего, однакожь. Когда старикъ Гуттеръ и его дочери заснутъ на своихъ постеляхъ, мн должно будетъ отворить дверь, подать сигналъ, и впустить Гуроновъ, которые станутъ охотиться за волосами: такъ ли?

— Именно такъ. Мой братъ наврно ошибается, когда думаетъ, что у него блое сердце: онъ красенъ какъ Гуронъ, и будетъ современемъ великимъ шейхомъ между ними.

— Нтъ, Гуронъ, еслибъ ты принялъ волка за дикую кошку, ошибка твоя была бы не такъ велика. Выслушай хоть разъ честныя слова изъ устъ искренняго человка. Я родился христіаниномъ между блыми людьми, и развратъ съ младенчества былъ чуждъ моего сердца. Хитрости могутъ быть позволительны и законны во время воины, но плутовство, измна и обманъ — такіе гнусные пороки, на которые не можетъ отважиться человкъ изъ блой породы. Ихъ гнушаются даже краснокожіе люди, кром разв Минговъ, которые на все способны.

Райвенукъ выслушалъ этотъ отвтъ съ очевиднымъ неудовольствіемъ, и нсколько минутъ не говорилъ ни слова.

— Разв Соколъ — закадышный другъ Канадскаго-Бобра? спросилъ онъ наконецъ — или онъ любовникъ одной изъ его дочерей?

— Ни то, ни другое, Мингъ. Старикъ Томъ не пріобрлъ еще, да и не можетъ пріобрсти никакихъ правъ на мою дружбу. Его дочери, правда, очень-милы и могутъ плнить всякаго молодаго человка, но по нкоторымъ причинамъ я не могу слишкомъ полюбить ни одной изъ нихъ. У Гетти добрая душа, но природа наложила тяжелую руку на ея умъ.

— А Дикая-Роза? вскричалъ Райвенукъ. Слухъ о красот Юдии быстро распространился между всми этими дикарями, и они прозвали ее Дикою-Розой.— Разв пріятный ея запахъ еще не распространялся на груди моего брата?

Дирслэйеръ не отвчалъ ничего, потому-что не въ его характер было длать дурные отзывы о двушк, которая не можетъ защищаться. Затмъ рчь зашла о Вахт, и Дирслэйеръ объяснилъ вс подробности ея похищенія. Здсь только Райвенукъ съ изумленіемъ узналъ о присутствіи Чингачгука въ замк Канадскаго-Бобра, и обо всхъ его сношеніяхъ съ Вахтой. Оставивъ плнника, онъ немедленно сообщилъ этотъ разсказъ старйшинамъ и воинамъ. Отважность и успхъ предпріятія молодыхъ друзей внушали имъ вмст удивленіе и гнвъ. Особенно раздосадованъ былъ тотъ молодой Индіецъ, котораго Чингачгукъ и Дирслэйеръ видли съ Вахтой и другой Индіанкой. Нсколько минутъ онъ стоялъ поодаль съ унылымъ видомъ, не принимая никакого участія въ общемъ движеніи, но выслушавъ теперь разсказъ объ успх дерзкаго счастливца, онъ быстро подошелъ къ тому пню, на которомъ сидлъ спутанный плнникъ.

— Вотъ теб Дикая-Кошка! сказалъ Индіецъ, ударяя себя въ грудь будучи увренъ, что это имя должно произвести сильный эффектъ.

— А вотъ теб Соколъ! хладнокровно отвчалъ Дирслэйеръ.— Глазъ мой вренъ, и рука не дрожитъ, поражая коварнаго врага. Желательно знать: каково попрыгиваетъ мой братъ?

— Его прыжокъ — отсюда до делоэрскихъ деревень. Соколъ укралъ мою жену: пусть онъ приведетъ ее обратно, или его волосы будутъ торчать на моей палк.

— Соколъ не воровалъ никогда и ничего — было бы теб это извстно, сердитый Мингъ. Твоя жена, какъ ты осмливаешься называть Вахту, никогда не будетъ женою краснокожаго изъ Канады. Ея сердце въ хат Делоэра, и скоро она будетъ съ нимъ соединено. Дикая кошка скачетъ быстро, это я знаю, но никогда не перегнать ей желаній молодой двушки.

— Делоэрскій-Змй хуже всякой собаки: онъ не посметъ столкнуться съ храбрымъ Индійцемъ на твердой земл.

— Ты удивительно безстыденъ, Мингъ. Не прошло еще и часа, какъ Великій-Змй былъ отъ тебя въ нсколькихъ шагахъ.

— Вахта смется надъ нимъ, презираетъ его. Она видитъ, что онъ самый ледащій охотникъ, и хромаетъ какъ старая баба. Мужемъ ея будетъ храбрый воинъ, а не дуракъ.

— Какъ же ты все это пронюхалъ, Дикая-Кошка? Вдь вотъ, ты видишь, что она сама-собой отправилась на озеро къ своему другу, не спрашиваясь твоего совта. Нтъ, Дикая-Кошка, ты ужь лучше послушайся меня: ищи себ жену между Гуронками, потому-что, видишь ты, Делоэрка не пойдетъ за тебя.

Взбшенный Индіецъ схватился за свой томагукъ, но Райвенукъ удержалъ его, и грознымъ жестомъ заставилъ удалиться на свое мсто.

— Соколъ говоритъ правду, сказалъ Райвенукъ — и не способенъ ошибаться: его глазъ ясно различаетъ отдаленные предметы во мрак ночи.

— Радъ отъ тебя слышать эти вещи, почтенный Райвенукъ, а на счетъ измны все-таки я долженъ теб сказать, что блый человкъ не рожденъ для такого гнуснаго порока. Измну запрещаетъ намъ и совсть и евангеліе.

— Блднолицый братъ мой говоритъ истинную правду. Онъ не долженъ забывать ни своего Маниту, ни своей породы. Извстно Гуронамъ, что теперешній ихъ плнникъ — великій воинъ: такъ они и будутъ поступать съ нимъ. Если назначенъ онъ для пытки, его станутъ мучить совсмъ не такъ, какъ обыкновеннаго человка. Если же, напротивъ, суждено ему быть нашимъ другомъ, онъ будетъ между нами великимъ шейхомъ.

— Я попался въ ваши руки, Гуронъ, и вы, конечно, можете сдлать изъ меня все что вамъ угодно. Не стану хвастаться напередъ, какъ я буду вести себя во время пытки, но постараюсь во всякомъ случа употребить вс возможныя усилія, чтобъ не сдлать стыда своей блой пород. Если же, паче чаянія, мученія превзойдутъ мои силы и вырвутъ изъ груди моей болзненные стоны, не обвиняйте въ этомъ ни блыхъ, ни Делоэровъ: человческая природа слаба вообще у всхъ, и не всякій способенъ стоять выше этихъ слабостей.

— Добре, это мы увидимъ. У Сокола меткій глазъ, и тло его закалено въ трудахъ. Но зачмъ добровольно идти на пытку, какъ-скоро Гуроны могутъ сдлаться его друзьями? Нтъ нужды, что Соколъ убилъ ихъ храбраго воина: Гуроны могутъ и забыть такую обиду.

— Тмъ лучше, Минго, тмъ лучше. Я хотлъ бы, однакожь, чтобъ не было между нами какихъ-нибудь недоразумній. Очень-радъ, что Гуроны не имютъ особой наклонности мстить за смерть своего собрата, но все-таки не можетъ быть, чтобъ между нами не было законной вражды.

Внезапное появленіе привиднія вдругъ прекратило этотъ разговоръ. Передъ огнемъ Гуроновъ остановилась Гетти Гуттеръ, равнодушная и спокойная какъ всегда. Казалось, будто она родилась и выросла въ этомъ табор среди Ирокезовъ, и принадлежала къ ихъ пород. Райвенукъ и Дирслэйеръ увидли ее въ одно и то же время.

— Надюсь, Гетти, прибытіе ваше служитъ ручательствомъ, что Чингачгукъ и Вахта совершенно-здоровы и благополучны, сказалъ Дирслэйеръ, когда молодая двушка, по сдланному знаку, подошла къ нему.— Цль вашего прихода, разумется, ужь не та, какъ въ первый разъ.

— Вы угадали, Дирслэйеръ. На этотъ разъ послала меня Юдиь, и сама проводила въ лодку, какъ-скоро Чингачгукъ и Вахта разсказали ей о вашемъ несчастіи. О, еслибъ вы знали, какъ прекрасна Вахта въ этотъ вечеръ! Кажется, она счастливе теперь въ тысячу разъ, чмъ между Гуронами.

— Это въ порядк вещей, любезная Гетти. Вахта соединилась съ человкомъ, котораго любитъ, и уже не боится, что ея мужемъ будетъ ненавистный Мингъ. Для чего же васъ послала сюда Юдиь?

— Она велла мн предложить всхъ другихъ слоновъ за вашъ выкупъ. Но я взяла съ собою библію, и могу уврить васъ, что это будетъ дйствительне всхъ возможныхъ слоновъ, какіе могутъ отъискаться въ сундукъ моего отца.

— Вашъ отецъ и Скорый-Гэрри знаютъ ли что-нибудь о нашихъ длахъ, моя добрая Летти,

— Нтъ: они еще спятъ. Юдиь и Чингачгукъ не хотли ихъ будить, изъ опасенія, чтобъ они опять не вздумали охотиться за волосами, такъ-какъ Вахта объявила, что въ лагер больше женщинъ, чмъ мужчинъ. Юдиь приказала мн развдать обо всемъ, что съ вами случилось.

— Это, однакожь, очень-замчательно. Отъ-чего Юдиь слишкомъ безпокоится обо мн? Впрочемъ, догадаться не мудрено: ваша сестрица боится, какъ бы Генрихъ Марчъ, проснувшись, не вздумалъ выручать меня изъ лагеря Ирокезовъ, гд можетъ угрожать опасность собственной его жизни. Опасеніе безполезное: Торопыга длаетъ, иной разъ, большіе промахи, но изъ-за друга не ползетъ на очевидную опасность.

— Юдиь не любитъ Гэрри, хотя самъ Гэрри очень любитъ Юдиь, отвчала Гетти простодушнымъ, но ршительнымъ тономъ.

— Ну, да, вы объ этомъ говорили, Гетти, но вы ошибаетесь. Самъ я никогда не былъ влюбленъ, но могу отчасти судить, какъ ведутъ себя влюбленные. Какъ-скоро любовь закрадывается въ сердце молодой двушки, она задумывается, молчитъ, мечтаетъ, и глаза ея постоянно обращены на мужчину, которымъ занято ея сердце. Затмъ слдуютъ вздохи, жалобы, и если еще дло не дошло до открытаго объясненія, молодая двушка начинаетъ клеветать, и находитъ въ своемъ возлюбленномъ тысячи недостатковъ. Вотъ такъ точно поступаетъ и Юдиь. Она говорила даже, будто Генрихъ Марчъ совсмъ не красавецъ, и ужь разумется, это можетъ сказать только влюбленная двушка.

— Напротивъ, влюбленная двушка всегда согласится, что Генрихъ Марчъ удивительный красавецъ. Я, на-примръ, дйствительно нахожу его красавцемъ, и въ этомъ убдится всякій, у кого есть глаза. Юдиь не любитъ Генриха Марча, и вотъ почему находитъ въ немъ безчисленные недостатки.

— Ну, думайте объ этомъ какъ вамъ угодно, моя добрая Гетти: мы можемъ объ этомъ, проговорить до поздней зимы, и, вроятно, не перемнимъ своихъ мнній. Посмотрите лучше, что длается вокругъ насъ. Вы видите, Райвенукъ насъ оставилъ и толкуетъ о чемъ-то съ молодыми людьми. Слышать его я не могу съ этого мста, но вижу по глазамъ, что онъ говоритъ. Онъ приказываетъ наблюдать вс ваши движенія, отъискать лодку, которая васъ ожидаетъ, проводить васъ до ковчега, и овладть всмъ, что могутъ захватить. Я очень жалю, Гетти, что Юдиь прислала васъ сюда.

— Не безпокойтесь объ этомъ, Дирслэйеръ: все устроено какъ-нельзя-лучше, и я ворочусь въ ковчегъ, когда мн, вздумается. Юдиь велла мн спросить: что, по вашему мннію, будутъ длать съ вами Гуроны, если не удастся выкупить вашу свободу? И не можетъ ли она сама какъ-нибудь помочь вамъ, потому-что для вашего освобожденія она готова на все. Вотъ для этого-то собственно она и прислала меня къ вамъ.

— Скажите вашей сестриц всю правду… и я не вижу причины, почему правда должна быть скрыта отъ Юдии Гуттеръ. Минги взяли меня въ плнъ, и только Богу извстно, что изъ этого выйдетъ. Послушайте, Гетти: умъ вашъ довольно слабъ, скрыть этого нельзя, но вы знаете таки Индійцевъ. Я попался въ ихъ руки посл пораженія одного изъ ихъ храбрыхъ воиновъ, и за это они угрожаютъ пыткой, но чтобъ избавиться отъ пытки, они уговариваютъ меня измнить вашему отцу и всему его семейству. Съ одной стороны, предложили они почести и богатую добычу, съ другой — раскрыли передъ моими глазами вс ужасы пытки, въ той увренности, что моя честность разобьется объ эти два камня. Но пусть вашъ батюшка и Генрихъ Марчъ будутъ убждены, что этого не случится никогда. Чингачгуку говорить нечего: онъ это знаетъ.

— Что же я скажу отъ васъ своей сестр? Вдь ужь я знаю, она опять отошлетъ меня сюда, если не будутъ ей извстны вс подробности относительно вашего положенія.

— Скажите ей то же самое. Дикари, безъ сомннія, обратятся къ пытк, чтобъ отмстить за смерть своего собрата, но я буду по возможности бороться противъ слабостей человческой природы. Вы можете сказать Юдии, чтобъ она обо мн не безпокоилась. Хвалиться и пть псни во время ужасныхъ мученій блый человкъ, конечно, не можетъ, но пусть знаетъ ваша сестрица, что никакія пытки въ свт не заставятъ меня измнить своимъ друзьямъ. Ирокезы провертятъ раскаленнымъ желзомъ дыры на моемъ тл, сорвутъ волосы съ моего черепа, искромсаютъ мое тло въ мелкіе куски: я буду… почему знать?.. я буду плакать, стонать, кричать какъ слабый человкъ, но въ томъ могу поручиться, что при всей моей слабости, останусь честнымъ человкомъ.

Гетти слушала съ большимъ вниманіемъ, и вс черты ея лица выражали глубокое состраданіе, когда Дирслэйеръ рисовалъ картину своихъ будущихъ мученій. Сперва она, повидимому не знала, что ей длать, но потомъ, взявъ его руку, предложила ему свою библію, чтобъ онъ могъ ее читать во время пытокъ. Дирслэйеръ напомнилъ, что не уметъ читать, молодая двушка изъявила желаніе остаться съ нимъ, чтобы самой утшать его чтеніемъ священной книги. Въ эту минуту издали приближался къ нимъ Райвенукъ. Отказавшись отъ обязательнаго предложенія Гетти, Дирслэйеръ еще разъ посовтовалъ ей идти какъ-можно-скоре въ ковчегъ и успокоить своихъ друзей. Гетти удалилась, и тотчасъ же подошла къ групп женъ и дтей съ такою довренностію, какъ-будто вкъ жила между ними. Райвенукъ, между-тмъ, опять занялъ свое мсто подл плнника, и продолжалъ съ нимъ разговаривать въ такомъ же тон, какъ и прежде.

VII.

Молодые Индійцы, посланные на развдки посл внезапнаго появленія Гетти, воротились и сказали, что не удалось имъ сдлать никакихъ открытій. Одинъ изъ нихъ даже поровнялся на берегу съ ковчегомъ, но въ темнот не могъ его замтить. Другіе бродили взадъ и впередъ по разнымъ мстамъ, но повсюду находили спокойствіе ночи въ этой безмолвной пустын лсовъ. Стало-быть, заключили старйшины, молодая двушка пришла одна, какъ и первый разъ. Гуронамъ было неизвстно, что ковчегъ оставилъ замокъ, и они замышляли движенія, которыя заране одушевляли ихъ чувствомъ безопасности. По мстамъ разставили часовыхъ, и весь таборъ расположился спать, принявъ напередъ вс необходимыя мры, чтобы плнникъ не могъ вырваться.

Гетти, между-тмъ, оставили на произволъ ея собственныхъ желаній, и она немедленно удалилась къ молодымъ Ирокезкамъ, которыя приняли ее дружелюбно, и предложили къ ея услугамъ звриную кожу. Сдлавъ себ постель изъ листьевъ, молодая двушка легла подл одного изъ шалашей, и скоро погрузилась въ глубокій сонъ.

Во всемъ табор было только тринадцать мужчинъ, и трое изъ нихъ стояли на часахъ. Одинъ оставался въ тни, недалеко отъ огня, и должность его состояла въ томъ, чтобы смотрть за плнникомъ и раздувать костеръ, такъ, однакожь, чтобы пламя распространялось не слишкомъ-далеко. Другой безпрестанно переходилъ съ одного берега на другой, переская основаніе мыса, третій медленными шагами гулялъ по песку на противоположной сторон. Вс эти распоряженія были вообще не совсмъ обыкновенны: дикари разсчитываютъ больше на тайну своихъ движеній, чмъ на бдительность сторожевыхъ, но эти мры приняты вслдствіе особенныхъ обстоятельствъ, въ которыхъ находились Гуроны, непріятелю была извстна ихъ позиція, и въ этотъ неурочный часъ переноситься на другое мсто было неудобно.

Къ числу загадочныхъ феноменовъ нашей таинственный природы должно, конечно, отнести удивительную аккуратность и точность, съ какою вообще спятъ люди, привыкшіе къ продолжительному бодрствованію. Лишь-только голова ихъ помстится на подушк, они мгновенно забываютъ все и засыпаютъ самымъ крпкимъ сномъ, но въ урочный, заране опредленный часъ, духъ непремнно пробуждаетъ тло съ необыкновенною быстротою. Это самое случилось теперь съ Гетти Гуттеръ. Погруженная въ спокойный и глубокій сонъ, молодая двушка проснулась ровно въ полночь, и немедленно принялась за исполненіе своей мысли. Прежде всего она подошла къ огню, который почти догоралъ, и подложила новыхъ дровъ. Вспыхнувшее пламя освтило красное лицо Гурона, стоявшаго на часахъ, и глаза его заблистали какъ у пантеры, преслдуемой охотниками въ ея логовищ. Но Гетти не почувствовала никакого страха, и спокойно подошла къ тому мсту, гд стоялъ Индіецъ. Ея движенія были такъ естественны, и въ чертахъ ея лица рисовалось такое добродушіе, что онъ отнюдь не былъ встревоженъ появленіемъ молодой двушки, и подумалъ только, что ей холодно. Гетти начала съ нимъ говорить, но онъ не понималъ англійскаго языка. Простоявъ подл него около минуты, она медленнымъ шагомъ пошла впередъ, не принимая никакихъ предосторожностей, чтобы скрыть свои движенія. Она прямо пошла къ оконечности мыса, къ тому мсту, гд высадилась въ первый разъ. Часовой видлъ, какъ она мало-по-малу исчезла во мрак, но не обратилъ на это никакого вниманія: онъ зналъ, что его товарищи караулятъ вс выходы изъ лагеря, да притомъ и не думалъ, чтобъ она вздумала идти украдкой.

Не имя яснаго представленія объ этой мстности, Гетти однакожь благополучно выбралась на берегъ, и встртила на дорог Индійца, бродившаго по песку. Заслышавъ легкую поступь молодой двушки, онъ бросился къ ней съ необыкновенною торопливостью. При глубокомъ мрак, особенно подъ тнью деревъ, нельзя было различить предметовъ на разстояніи двадцати шаговъ, и чтобы разглядть черты человка, надлежало сойдтись съ ницъ лицомъ-къ-лицу. Молодой Гуронъ былъ повидимому очень-непріятно изумленъ, когда угадалъ Гетти: дло въ томъ, что онъ ожидалъ своей любовницы, общавшей прійдти къ нему въ полночный часъ. Такъ же какъ его товарищъ, онъ ничего не зналъ по-англійски, но появленіе молодой двушки въ глубокую полночь его нимало не обезпокоило. При кочевой жизни, Индійцы не имли опредленныхъ часовъ для своихъ занятій, и каждый спалъ, обдалъ или ужиналъ когда ему угодно. Притомъ слабоуміе бдной Гетти, въ этомъ какъ и въ другихъ случаяхъ, служило для нея надежной зашитой. Озадаченный своей неудачей, молодой Индіецъ сдлалъ знакъ, чтобы двушка шла своей дорогой. Гетти повиновалась, но продолжая свой путь, говорила Индійцу:

— Если ты, молодой человкъ, принялъ меня за Гуронку, я не удивляюсь твоей теперешней досад. Я Гетти Гуттеръ, младшая дочь Томаса Гуттера, и никогда не назначала свиданій въ ночное время молодому человку: матушка всегда говорила, что это нехорошо, и что скромная молодая двушка не позволяетъ себ этого. Я говорю о молодыхъ блдно-лицыхъ двушкахъ, потому-что у Гуронокъ, можетъ-быть, другіе нравы. Нтъ, нтъ! Я Гетти Гуттеръ, и пусть даже Скорый-Гэрри на колняхъ передо мною вымаливаетъ этого свиданія, я не соглашусь: матушка говорила, что это нехорошо.

Говоря такимъ образомъ, она скоро пришла къ тому мсту, гд въ береговой извилин за кустарниками лодка была скрыта отъ глазъ часовыхъ, которые не могли бы увидть ее здсь даже среди благо дня.

— Юдиь! закричала Гетти — вотъ я здсь, и подл меня никого нтъ. Ирокезскій часовой назначилъ свиданье индійской двушк, и она вроятно общалась къ нему прійдти, потому-что, видишь ты, ея мать была не христіанка, и вроятно никогда не говорила ей, что дурно…

Крикъ, раздавшійся на вод, остановилъ потокъ этихъ объясненій, и въ ту же минуту къ берегу подъхала лодка. Гетти поспшила ссть, и Юдиь, ловкимъ ударомъ веселъ, вдругъ отвалила отъ берега на нсколько сажень. Нсколько минутъ об сестры не говорили ни слова. Легкій челнокъ, управляемый искусною рукою, быстро уносился впередъ къ ковчегу. Наконецъ, Юдиь первая открыла разговоръ:

— Здсь мы совершенно-безопасны, Гетти, и съ берега никто насъ не услышитъ. Надобно, однакожь, говорить какъ-можно-тише, потому-что звуки раздаются далеко среди безмолвія ночи. Плавая здсь подл берега, я очень-ясно слышала голоса Ирокезовъ, и распознала шумъ твоихъ шаговъ еще прежде, чмъ начала ты говорить.

— Мн кажется, Юдиь, Гуроны не подозрваютъ, что я оставила ихъ.

— Очень можетъ быть: любовникъ плохой часовой! Видла ли ты Дирслэйера? Говорила ли съ нимъ?

— О да, и видла и говорила. Онъ сидлъ подлъ, огня съ связанными ногами, хотя руки его оставлены на вол, и онъ могъ ими длать все, что хотлъ.

— Ну, такъ разсказывай скоре, что онъ теб говорилъ.

— Что онъ мн говорилъ, Юдиь? Да прежде всего, можешь вообразить, онъ сказалъ, что не уметъ читать. Человкъ онъ блый, и не уметъ даже читать Библіи. Это удивительно! Стало-быть, у него не было ни матери, ни сестры.

— Не думай объ этомъ, Гетти. Разумется, не вс люди читаютъ. Матушка наша знала очень-много вещей и выучила насъ съ тобой, а вотъ отецъ-то едва-ли читаетъ и Библію.

— Отцы могутъ читать и не читать: это, я полагаю, совершенно все равно, а какъ же матерямъ-то не знать грамотъ, когда он должны учить своихъ дтей? Нтъ, Юдиь, будь уврена, что у Дирслэйера не было матери.

— Говорила ли ты, что это я послала тебя къ нему? сказала Юдиь съ живйшимъ нетерпніемъ — разсказывала ли, какъ я огорчена его несчастіемъ?

— Кажется, что разсказывала, Юдиь, но вдь ты знаешь, я глупа и легко могла забыть. А вотъ онъ разсказалъ мн такія вещи, которыхъ забыть нельзя, потому-что кровь застывала въ моихъ жилахъ, когда я его слушала. Онъ поручилъ мн сказать, чтобъ вс его друзья… а вдь и ты, я полагаю, принадлежишь къ числу его друзей, сестрица?

— Что теб за охота мучить меня, Гетти? Разумется, я самый искренній его другъ.

— Мучить тебя, сестрица? съ чего это ты взяла? Никакъ нтъ: я не хочу тебя мучить… а вотъ это слово и напомнило мн все, что говорилъ Дирслэйеръ. Дикіе, видишь ты, собираются его мучить, но онъ постарается перенести вс эти муки какъ христіанинъ и блый человкъ: этого, говорилъ онъ, бояться нечего.

— Какъ! вскричала Юдиь, съ трудомъ переводя духъ.— Не-уже-ли Дирслэйеръ въ-самомъ-дл говорилъ теб, что дикари поведутъ его на пытку? Вдь это ужасно, Гетти: подумай объ этомъ хорошенько.

— Думать тутъ нечего: Дирслэйеръ говорилъ безъ обиняковъ, что его станутъ мучить. Я ужасно огорчилась за него, а онъ былъ удивительно-спокоенъ, когда говорилъ. Дирслэйеръ совсмъ не такъ хорошъ, какъ Скорый-Гэрри, но только онъ гораздо спокойне его.

— Мильйоны этихъ Гэрри не стоютъ одного Дирслэйера, и онъ безконечно выше всхъ молодыхъ людей, прізжавшихъ на эти берега! вскричала Юдиь съ необыкновеннымъ жаромъ.— Дирслэйеръ правдивъ, какъ истина, и сердце его не создано для лжи. Ты, Гетти, не можешь понять, что такое правдивость въ честномъ мужчин, но, можетъ-быть, прійдетъ пора… нтъ, нтъ! никогда теб не узнать всхъ этихъ вещей!

И, не смотря на непроницаемый мракъ, Юдиь, испустивъ глубокій вздохъ, закрыла свое лицо обими руками. Но этотъ припадокъ чувствительности продолжался не боле минуты, и она могла спокойно разсуждать съ своей сестрой, хотя голосъ ея понизился на нсколько тоновъ.

— Тяжко бояться правды, милая Гетти, сказала она — и однакожь, правда, Дирслэйеръ пугаетъ меня больше, чмъ какой-нибудь врагъ. Правдивость и честность олицетворились въ этомъ человк до степени совершенства. Но вдь все же, сестрица, нельзя, я думаю, сказать, что мы вовсе не похожи другъ на друга. Не-уже-ли Дирслэйеръ во всхъ отношеніяхъ выше меня?

Первый разъ въ жизни прекрасная Юдиь обратилась за совтами къ младшей сестр, и первый разъ въ жизни она назвала ее сестрицей. При всемъ простодушіи, Гетти слишкомъ-хорошо замтила эту неожиданную благосклонность, и отвтъ ея произнесенъ былъ съ необыкновеннымъ одушевленіемъ:

— Какъ могла ты подумать, Юдиь, что этотъ охотникъ можетъ равняться съ тобою? Въ чемъ же, на-примръ? У тебя была мать, прекрасная мать, между-тмъ, какъ онъ не уметъ и читать. Разв наша матушка не превосходила всхъ женщинъ на свт? О нтъ, даже со мною, я полагаю, не сравняется этотъ охотникъ, а про тебя нечего и говорить. Ты прекрасна, онъ безобразенъ, ты…

— Нтъ, Гетти, нтъ: Дарслэйеръ вовсе не безобразенъ. Скажи лучше: у него обыкновенныя черты лица, но его физіономія выражаетъ честность, которая лучше всякой красоты. На мои глаза Дирслэйеръ гораздо-красиве Генриха Марча.

— Что съ тобою, Юдиь? Я тебя совершенно не понимаю. Генрихъ Марчъ самый красивый мужчина въ цломъ свт. Онъ даже красиве тебя, сестрица.

— Какой вздоръ! Лучше замолчи, Гетти: ты слишкомъ глупа, чтобъ судить объ этихъ вещахъ. Между крпостными офицерами множество мужчинъ гораздо-красиве этого Торопыги. Но въ чемъ и какъ я могу сравняться съ Дирслэйеромъ? Вотъ объ этомъ-то скажи мн откровенно. Мн очень-непріятно видть твое пристрастіе къ Скорому-Гэрри, у котораго нтъ ни совсти, ни чувства, ни стыда. Ты слишкомъ-добра, и это не мшаетъ высказать ему хоть разъ.

— Какъ это, Юдиь? Я тебя совсмъ не понимаю. Вдь ужь это всмъ извстно, что я слабоумна, да и не красавица.

— У тебя добрйшее сердце, милая Гетти, между-тмъ, какъ у Скораго-Гэрри нтъ сердца. Онъ красивъ, дороденъ, статенъ, но нтъ у него никакой души. Но довольно объ этомъ. Пожалуйста, скажи мн: въ чемъ могу я равняться съ Дирслэйеромъ?

— Странно, что ты объ этомъ меня спрашиваешь, Юдиь. Подумай сама, хорошенько подумай, и увидишь, что ты далеко выше Дирслэйера. Ты умешь читать, а онъ не уметъ. Ты говоришь прекрасно, а онъ даже хуже Генриха Марча. Вдь ты, разумется, замтила, что Гэрри произноситъ очень-неправильно?

— Какъ не замтить! Генрихъ Марчъ необтесанъ и грубъ во всхъ возможныхъ отношеніяхъ. Но ты, кажется, мн льстишь, сестрица, если увряешь, что меня по всей справедливости можно сравнивать съ Дирслэйеромъ. Правда, я недурна собой и получила порядочное воспитаніе, но его безпримрная правдивость, по моему мннію, полагаетъ огромную разницу между нами! Такъ и быть, однакожь: оставимъ этотъ предметъ, и подумаемъ о средствахъ выручить Дирслэйера изъ рукъ Гуроновъ. Большой сундукъ теперь въ ковчег, и вроятно тамъ найдутся слоны, которые соблазнятъ этихъ дикарей. Впрочемъ, и то сказать: бездлкой едва-ли выкупишь свободу такого человка, какъ Дирслэйеръ. Къ-тому же, я крайне сомнваюсь, что батюшка и Генрихъ Марчъ окажутъ въ этомъ дл всю свою готовность.

— Почему же нтъ? Дирслэйеръ и Гэрри друзья между собой, а вещь извстная: пріятели всегда помогаютъ другъ другу.

— Какъ-же ты мало знаешь людей, бдная Гетти! Мнимые друзья бываютъ иной разъ страшне всякаго врага, особенно для женщинъ! Завтра ты поутру опять воротишься въ лагерь, и узнаешь покороче, что можно для него сдлать. Пока живетъ на свт Юдиь Гуттеръ, Дирслэйера не станутъ мучить: въ этомъ могу дать клятву.

Затмъ разговоръ обратился на другіе предметы, и продолжался до-тхъ-поръ, пока Юдиь неуспла вывдать вс подробности отъ слабоумной сестры. Надлежало воротиться въ ковчегъ, стоявшій на якор почти подл самаго берега. Юдиь отлично управляла челнокомъ, и не смотря на непроницаемый мракъ, не боялась сбиться съ дороги, при всемъ томъ, на этотъ разъ, ея поиски были безуспшны, и об сестры, къ величайшему сожалнію, должны были убдиться, что пловучій домъ перехалъ куда-то на другое мсто.

— Что жь это такое, Гетти? съ изумленіемъ и досадой спросила Юдиь посл безполезныхъ поисковъ.— Быть не можетъ, чтобъ Индійцы въ этотъ часъ сдлали нападеніе на своемъ неуклюжемъ плот, и овладли нашими друзьями, когда они спали.

— Я никакъ не думаю, отвчала Гетти — что бы Чингачгукъ и Вахта могли такъ-скоро заснуть посл своей продолжительной разлуки. Имъ есть о чемъ поговорить.

— Разумется, но вдь мысли Чингачгука теперь далеко отъ всякихъ военныхъ дйствій, и его, пожалуй, всего легче застигнуть въ-расплохъ. Но во всякомъ случа мы могли бы здсь услышать шумъ: крикъ и ругательства Скораго-Гэрри въ эту тихую ночь, безъ сомннія, раздавались бы по всему озеру.

— Да, сестрица, Генрихъ Марчъ слишкомъ необдуманъ въ своихъ рчахъ, съ кротостію замтила Гетти.

— Не въ томъ теперь дло, моя милая. Ирокезы не могли длать нападеній безъ всякаго шума, и только часъ одинъ прошелъ, какъ я оставила ковчегъ. Малйшій звукъ въ этотъ промежутокъ могъ бы достигнуть до моихъ ушей. Что жь такое заставило батюшку оставить своихъ дтей на произволъ судьбы?

— Можетъ-быть, онъ подумалъ, что мы спимъ въ своей комнат, и спокойно воротился въ замокъ. Вдь не первый разъ ковчегу летать по вод въ ночное время.

— Съ этимъ легко согласиться, Гэтти. Недавно подулъ южный втеръ, и они, можетъ-быть._..

Прежде, чмъ Юдиь окончила свою фразу, свтъ, подобный блеску молніи, мгновенно озарилъ воду и лсъ. Раздался ружейный выстрлъ, и горное эхо на восточномъ берегу повторило этотъ залпъ. Почти въ ту же минуту раздался протяжный и страшный крикъ, вырвавшійся очевидно изъ женской груди. Еще минута — и смолкло все, но эта могильная тишина сдлалась на этотъ разъ страшне самаго крика. Бдная Гетти закрыла лицо обими руками, и дрожъ пробжала по всему ея тлу. Юдиь, несмотря на свою природную неустрашимость, едва переводила духъ.

— Крикъ женщины, болзненный, предсмертный крикъ! воскликнула она.— Если ковчегъ снялся съ якоря, втеръ, безъ сомннія погналъ его на сверъ, а ружейный залпъ и крикъ раздаются отъ ныса. Не случилось ли чего съ Вахтой?

— Поспшимъ же къ ней на помощь, Юдиь, и чмъ скоре, тмъ лучше. На ковчег одни только мужчины.

Медлить было нечего: прежде, чмъ Гетти кончила свой совтъ, Юдиь уже гребла изо всхъ силъ, и легкій челнокъ быстро подвигался впередъ по ровной скатерти воды. Вскор яркій свтъ ослпилъ глаза обихъ сестеръ, когда он начали приближаться къ берегу. Все вниманіе ихъ обратилось теперь на сцену, происходившую въ лсу. Весь ирокезскій лагерь сгруппировался около одного пункта. Семь или восемь дикарей несли сосновые факелы распространявшіе погребальный свтъ. Подл дерева, прислонившись къ нему спиною и поддерживаемая часовымъ, сидла молодая Индіянка, очевидно та самая, которую ожидали на любовное свиданье. Кровь ручьемъ бжала изъ ея груди, и страшныя судороги, предвщали ей врную смерть. Не было никакого сомннія, что она сдлалась несчастной жертвой ружейнаго выстрла. При одномъ взгляд, Юдиь поняла и сообразила все. Выстрлъ очевидно долженъ былъ раздаться съ ковчега, когда прозжалъ онъ мимо берега, и причиною его было безъ сомннія неосторожное восклицаніе или шорохъ въ кустарник, потому-что стрлявшій, при глубокой тьм, не могъ на этомъ разстояніи видть самый предметъ.

Между-тмъ, голова несчастной жертвы упала на грудь, тло оцпенло, и по всему было видно, что она умерла. Юдиь затрепетала всми членами и судорожно ухватилась за весла. При яркомъ свт факеловъ, она ясно различила Дирслэйера. Онъ стоялъ подл умирающей, склонивъ голову и скрестивъ рука на груди: вс черты лица его выражали состраданіе и стыдъ. Онъ не обнаруживалъ никакого безпокойства, но Ирокезы бросали на него свирпые взгляды. Вся эта сцена глубоко запечатллась въ голов Юдии.

Сестры не нашли подл мыса никакихъ слдовъ ковчега. Тишина и мракъ царствовали повсюду, какъ-будто никто и ничмъ нё нарушалъ безмолвія лсовъ. Все было спокойно: вода и деревья, земля и небо. Молодыя двушки, потерявъ надежду отъискать плывучій домъ, похали на середину озера. Здсь он были совершенно-безопасны. Юдиь бросила весла, и легкій челнокъ покатился къ сверу по направленію втра. Об сестры легли на дно лодки, и успокоились на нсколько часовъ отъ тревожныхъ волненій этого дня.

VIII.

Юдиь совершенно угадала, какимъ образомъ могла быть убита молодая Индіянка. Старикъ Гуттеръ и Генрихъ Марчъ проснулись спустя нсколько минутъ посл того, какъ она отправилась изъ ковчега за своей сестрой. Чингачгукъ сообщилъ вс подробности относительно индійскаго лагеря, и объяснилъ, почему не было на ковчег обихъ дочерей. Послднее обстоятельство его нисколько не обезпокоило: онъ зналъ проницательный-умъ и необыкновенную сметливость своей старшей дочери, и былъ, съ другой стороны, совершенно убжденъ, что дикари не сдлаютъ никакого вреда слабоумной Гетти. Притомъ, его чувствительность уже давно притупилась отъ продолжительной привычки къ опасностямъ всякаго рода. О Дирслэйер, по-видимому, жаллъ онъ очень-немного, такъ какъ между ними, при совершенномъ различіи въ образ мыслей, никогда не могло быть дружескихъ отношеній. Извстія объ индійскомъ лагер, безъ сомннія, привели бы его въ восторгъ, если бъ они были ему сообщены прежде похищенія Вахты, но теперь онъ ясно видлъ опасность новыхъ покушеній и съ сожалніемъ долженъ былъ отказаться отъ нихъ на эту ночъ. Исполненный такихъ мыслей, онъ вышелъ на переднюю часть парома, гд ожидалъ его Скорый-Гэрри. Чингачгукъ и Вахта остались назади.

— Дирслэйеръ, чортъ побери, глупе всякаго ребенка, заворчалъ старикъ, видя по обыкновенію сучекъ въ глазу своего брата, и не замчая въ своемъ бревна — онъ забрался одинъ-одинехонекъ къ этимъ, дикарямъ и попалъ въ ихъ западню, какъ дикая коза. Не на кого жаловаться, если онъ своей шкурой поплатится за эту безсмысленную дерзость.

— Вотъ такъ-то и всегда бываетъ на свт, старикъ Томъ, отвчалъ Гэрри.— Каждый обязанъ платить свои долги и отвчать за свои грхи. Странно, однакожь, что такой ловкій и проворный малый попался въ западню, какъ глупая крыса. До-сихъ-поръ, признаюсь, я былъ лучшаго мннія объ его ум. Что жь длать? надо быть снисходительнымъ къ невжеству новичка. А куда запропастились твои дочери, старичина? Я избгалъ весь ковчегъ, и не нашелъ ни одной.

Гуттеръ въ короткихъ словахъ разсказалъ все, что провдалъ отъ Чингачгука о своихъ дочеряхъ.

— Вотъ теб и праздникъ отъ этой глупой двчонки! вскричалъ Марчъ, заскрежетавъ руками.— Я теб давно говорилъ, что надо за нею смотрть во вс глаза. Вотъ, когда мы съ тобой были въ плну у этихъ скотовъ, ей не мшало бы въ ту пору о насъ вспомнить, и однакожь, красотка Юдиь не пошевелила пальцемъ для нашихъ услугъ. Я готовъ присягнуть, чортъ побери, что она съ ума сходитъ отъ, этого Дирслэйера, нтъ нужды, что онъ безобразенъ какъ скелетъ. Смотри, дядя Томъ: я не позволю издваться надъ собой, какъ надъ безсмысленнымъ болваномъ, и ни за что не снесу такой обиды. Однакожь, пора, я думаю, сняться съ якоря, и подъхать поближе къ этому мысу. Посмотримъ, что тамъ длается.

Гуттеръ не возражалъ. Въ одну минуту якорь снятъ, парусъ распущенъ, и ковчегъ, при попутномъ сверномъ втр, подъхалъ къ мысу такъ, что можно было разсмотрть мрачный контуръ деревъ, окаймлявшихъ берегъ. При всей, однакожь, зоркости привычнаго глаза, нельзя было разглядть ни малйшаго предмета въ тни на берегу, но къ-несчастью, въ эту минуту молодой часовой примтилъ фигуру паруса и верхушку каюты. Невольное восклицаніе вырвалось изъ его груди, и въ то же мгновеніе Скорый-Гэрри спустилъ курокъ своего ружья. Пуля, пущенная наудачу, попала въ грудь молодой Индіянки, и затмъ послдовала факельная сцена, которую мы описали.

Въ ту пору, какъ Гэрри сдлалъ этотъ необдуманный выстрлъ, лодка Юдии была отъ ковчега футовъ на сто, и мы видли, какое она получила направленіе. Крикъ раненной Индіянка обнаружилъ пагубныя слдствія ружейнаго залпа, и Гэрри понялъ, что его жертвою сдлалась женщина. Онъ захохоталъ какъ съумасшедшій, но въ то же время устыдился своего безполезнаго злодйства. Гуттеръ былъ очень-недоволенъ, и бормоталъ про себя упреки неосторожному товарищу. Выгоды отъ этого злодйства не было никакой, и вдобавокъ оказывалось очевиднымъ, что война прійметъ теперь самый мстительный характеръ. Чингачгукъ быстро вскочилъ съ своего мста. Его красная кровь разъигралась, и онъ готовъ былъ мстить за смерть одноплеменной жертвы, но тутъ же опомнился, и угрюмо опять занялъ прежнее мсто. Не такъ поступила Вахта. Она опрометью бросилась съ задней части парома, перебжала каюту, и, очутившись подл убійцы, говорила съ необыкновеннымъ одушевленіемъ:

— Зачмъ стрлять? Что теб сдлала Гуронка? За что ты ее убилъ? Что, думаешь ты, скажетъ Манату? Что, думаешь ты, будетъ чувствовать Маниту? Что станутъ длать Гуроны? Какая теб честь и слава? Ты не сражался, не сдиралъ волосъ, никого не взялъ въ плнъ, ничего ты не выигралъ. Кровь, еще кровь! Что, еслибъ убили твою мать или сестру? Жестокъ ты, блый человкъ, и нтъ въ теби души! Ты великъ, какъ сосна, Гуронка мала, какъ береза: зачмъ большому дереву сокрушать гибкую трость? И ты думаешь, Гуронъ забудетъ это? Нтъ, краснокожій ничего не забываетъ. Помнитъ онъ друга, помнитъ еще больше недруга. Маниту везд и во всемъ. Горе теб, блднолицый!

Первый разъ въ своей жизни, Скорый-Гэрри имлъ случай убдиться, что краснокожія натуры могутъ быть исполнены глубокаго чувства, и первый разъ заглушенная совсть пропла ему весьма-непріятную псню. Онъ не отвчалъ ничего на грозную рчь красной двицы, и удалился отъ нея съ видомъ человка, который не хочетъ вступать съ женщиною въ безполезный споръ.

Ковчегъ, между-тмъ, быстро подвигался впередъ, и когда факелы запылали подъ деревьями, онъ былъ уже на открытомъ озер. Прошелъ часъ въ глубокомъ молчаніи, и никто не чувствовалъ охоты начать разговора. Вахта бросилась на постелю въ кают, Чингачгукъ заснулъ на передней части парома, Гуттеръ и Генрихъ Марчъ бодрствовали одни, управляя ковчегомъ. Въ эту самую минуту, Юдиь и Гетти, заснувшія на дн лодки, выхали на середину озера.

Была тихая, спокойная ночь, хотя густыя облака загромождали горизонтъ. Если земля можетъ представить чувствамъ человка сцену, способную утишить его страсти и укротить свирпость, то настоящая сцена, открывшаяся передъ глазами Гуттера и Гэрри, могла бы всего скоре произвести это дйствіе. Но вс красоты природы были окончательно-потеряны для этихъ людей, совершенно-лишенныхъ поэтическаго чувства. Узкій и заскорузлый эгоизмъ былъ единственнымъ ихъ чувствомъ и вмст исходнымъ пунктомъ всхъ ихъ поступковъ.

Начинало свтать. Гуттеръ поворотилъ носъ ковчега къ замку съ ршительнымъ намреніемъ провести въ немъ по-крайней-мр одинъ день. Чингачгукъ уже всталъ, и Вахта возилась около кухонной посуды. Дулъ попутный втеръ, и можно было надяться, что скоро ковчегъ самъ-собою соединится съ замкомъ. Въ эту минуту, на самой широкой части озера увидли лодку Юдии, обогнавшую ковчегъ во время ночи. Гуттеръ вооружился подзорной трубкой, и скоро убдился, что его дочери спокойно почиваютъ на дн лодки. Радостное восклицаніе невольно вырвалось изъ груди его, но тутъ же опять онъ принялъ угрюмый видъ, какъ-будто ничего особеннаго не случилось. Спустя минуту, Юдиь встала, и отецъ ея видлъ, какъ она озиралась вокругъ себя, всматриваясь въ свое положеніе. Еще минута — и на другомъ конц лодки появилась Гетти на колняхъ, съ поднятыми на небо руками: она читала молитвы, заученыя въ дтств подъ руководствомъ своей преступной, но раскаявшейся матери. Затмъ подзорная трубка перешла въ руки Чингачгука, еще незнакомаго съ этимъ инструментомъ, и когда онъ приставилъ ее къ своему глазу, изумленіе и восторгъ яркими чертами обозначились на его красномъ лицъ, однакожь, какъ осторожный и гордый шейхъ, онъ умлъ побдить въ себ эти чувства и притворился хладнокровнымъ. Зато Вахта предалась наивному и самому необузданному восторгу, когда оптическій инструментъ былъ приставленъ къ ея глазу: она засмялась, запрыгала и захлопала руками въ одно и то же время, пораженная такимъ явленіемъ, которое ей не грезилось и во сн. Въ нсколько минутъ, красная двушка выучилась отлично владть чуднымъ инструментомъ, и поперемнно съ своимъ любовникомъ осматривала озеро, горы, берега, до-тхъ-поръ, пока наконецъ ихъ исключительное вниманіе не обратилось на замокъ. Когда подъхали они на полмили къ этому жилищу Канадскаго-Бобра, Чингачгукъ оставилъ свою возлюбленную, и съ озабоченнымъ видомъ подошелъ къ блымъ людямъ на задней части парома.

— Ну, красная кожа, говори, что у тебя на ум! вскричалъ нетерпливый Гэрри.— Блку, что ли, ты увидлъ на дерев, или жирную форель подъ ковчегомъ? Вотъ теперь ты опытомъ дозналъ, что можетъ сдлать блый человкъ изъ своихъ глазъ, и перестанешь удивляться, отъ-чего мы издалека видимъ индійскія земли.

— Не подобаетъ идти къ замку, сказалъ Чингачгукъ выразительнымъ тономъ.— Гуронъ тамъ.

— Вотъ теб и новость, старичина Томъ! Стало-быть, опять насъ съ тобой ожидаетъ западня. Гуронъ тамъ! Мудренаго нтъ ничего, и я, пожалуй, не прочь отъ этой догадки. А впрочемъ, что жь такое? замокъ передъ нами: я смотрю во вс глаза, и не вижу ничего кром свай, столбовъ, коры, воды и закрытыхъ оконъ.

Гуттеръ потребовалъ трубку, и, осмотрвъ замокъ, ршительно объявилъ, что несогласенъ съ мнніемъ Могикана.

— Ну, стало-быть, ты ухватилъ трубку за дурной конецъ, красная башка, сказалъ Генрихъ Марчъ.— Я и старикъ Томъ не открываемъ никакихъ слдовъ.

— Нтъ слдовъ на вод, вскричала Вахта съ одушевленіемъ.— Остановите судно, и ни шагу дальше. Гуронъ тамъ!

— Наладили одно и то же, да и все тутъ. Такъ вотъ вамъ и поврятъ. Надюсь, Могиканъ, когда ты женишься на своей любовниц, между вами всегда будетъ такое же согласіе. Гд жь этотъ Гуронъ, чортъ бы его побралъ? Не-ужь-то прицпился къ замку, завязпулъ въ трещин или повисъ на сваяхъ? Во всей колоніи нтъ тюрьмы крпче и надежне этого логовища Канадскаго-Бобра, ну, а ужь насчетъ тюремъ-то я большой знатокъ: было бы вамъ извстно.

— Не видишь мокассина? вскричала Вахта съ одушевленіемъ.— Зачмъ не смотришь? Легко его видть.

— Дай-ка сюда трубку, Гэрри, и опусти покамстъ парусъ, сказалъ старикъ Гуттеръ.— Индіянка не безъ причины вмшалась въ этотъ разговоръ. Ну, да, я точно вижу мокассинъ на вод подл палиссада, и это, пожалуй, довольно-врный признакъ, что дикари гостили безъ насъ въ моемъ замк. Впрочемъ, и то сказать: мокассины не большая рдкость, я самъ ношу ихъ, носитъ и Дирслэйеръ. Гетти тоже иногда надваетъ мокассины вмсто башмаковъ: одна только Юдиь презираетъ эту обувь.

Въ-самомъ-дл, множество предположеній могло возникнуть относительно появленія этого мокассина. Быть-можетъ, его обронили какъ-нибудь при переправ изъ замка на ковчегъ, или онъ самъ собою приплылъ съ берега по направленію втра, или бросилъ его тутъ индійскій шпіонъ, посланный для дозора. Во всякомъ случа, старикъ Гуттеръ вовсе не радовался этой находк, между-тмъ, какъ Гэрри, по привычной беззаботности, не придавалъ ей никакого значенія. Могиканъ объявилъ, что мокассинъ этотъ по-крайней-мр столько же подозрителенъ, какъ неизвстный слдъ, отъисканный въ лсу. Чтобъ разомъ поршить вс недоумнія, Вахта вызвалась създить за нимъ на лодк, чтобъ потомъ общимъ голосомъ признать, ирокезскій онъ или нтъ. Блые охотно приняли это предложеніе, но Чингачгукъ воспротивился ршительнымъ тономъ и объявилъ, что не двушка, а испытанный воинъ долженъ пуститься на это предпріятіе, если вс признаютъ его необходимымъ.

— Ну, такъ ступай самъ, Могиканъ, если ты слишкомъ трусишь за свою любовницу, сказалъ Генрихъ Марчъ.— Надобно непремнно достать этотъ мокассинъ, иначе старикъ Томъ уморитъ насъ голодомъ на этомъ проклятомъ судн. И не-ужь-то исправный охотникъ испугается какой-нибудь оленьей шкуры, выдланной для дикой ноги? Какой вздоръ! Ршай скоре, Чингачгукъ: кому изъ насъ прокатиться на лодк.

— Красный человкъ въ походъ. Его глаза быстре блднолицыхъ. Понимаетъ лучше хитрости Гуроновъ.

— Съ этимъ я не соглашусь до преставленія свта, чортъ побери! Уши, глаза и носъ благо человка лучше въ тысячу разъ, чмъ у Индійца, когда дло идетъ о тайныхъ дозорахъ. Впрочемъ, ступай, если хочешь, удерживать не стану: окажи намъ эту собачью услугу.

Не говоря ни слова, Чингачгукъ слъ въ лодку и отвалилъ отъ ковчега, къ величайшему сожалнію своей возлюбленной, которая, однакожь, ничмъ не обнаружила своей слабости. Осторожность Могикана отнюдь не могла быть неумстною среди всхъ этихъ обстоятельствъ. Если непріятель въ-самомъ-дл заслъ въ замк, ему надлежало нкоторымъ образомъ хать подъ дулами ихъ карабиновъ, не защищаясь никакою покрышкой, существенно-необходимой для Индійца во всякой войн. Словомъ, предпріятіе было чрезвычайно-опасно, и если бы Чингачгукъ былъ немного поопытне въ военномъ дл, или еслибы съ нимъ былъ другъ его Дирслэйеръ, онъ никогда не отважился бы на такую опасность, потому-что ожидаемыя выгоды были слишкомъ-несоразмрны съ очевиднымъ рискомъ. Но гордость индійскаго шейха соединилась на этотъ разъ съ соперничествомъ противъ блой породы, и въ добавокъ его увлекла лестная надежда, что милое созданіе будетъ любоваться на его величественную осанку.

Подъзжая къ палиссадамъ, Чингачгукъ не отрывалъ своихъ глазъ отъ слуховыхъ оконъ, пробитыхъ въ стнахъ замка. Каждую минуту ожидалъ онъ, что увидитъ ружейныя дула или услышитъ выстрлы, но дохалъ однакожь до самыхъ свай безъ всякихъ приключеній. Здсь онъ былъ до нкоторой степени безопасенъ, потому-что могъ, въ случа нужды, укрываться между палиссадами. Мокассинъ уже находился отъ него въ нсколькихъ шагахъ, но вмсто того, чтобъ его подобрать, онъ ршился обогнуть весь замокъ, намреваясь осмотрть вс пункты, гд непріятель могъ укрыться. Ничто, однакожь, не подтверждало его подозрній. Молчаніе царствовало повсюду въ оставленномъ дом, и вс двери были заперты, вс окна заколочены. Самый проницательный и опытный глазъ не открылъ бы здсь присутствія враговъ, еслибы не указывалъ на нихъ оставленный мокассинъ.

Чингачгукъ не зналъ что длать. Подъхавъ ко входу замка, онъ хотлъ сначала взойдти на платформу и приставить глазъ къ отверстію слуховаго окна, но разсудилъ, что это не поведетъ къ добру, и, постоявъ немного на одномъ мст, похалъ опять къ палиссаду. Наконецъ, онъ подобралъ мокассинъ однимъ изъ своихъ веселъ, и благополучно воротился въ ковчегъ, гд съ величайшимъ нетерпніемъ ожидала его Вахта.

— Ну, что, Великій-Змй, какія новости ты привезъ намъ отъ канадскихъ бобровъ? спросилъ Генрихъ Марчъ.— Видлъ ли ты ихъ зубы, когда объзжалъ вокругъ этого дома?

— Все спокойно и тихо. Ни гу-гу!

— И прекрасно. Значитъ, старикъ Томъ распуститъ парусъ, и мы завтракаемъ въ его домъ. Что же стало съ мокассиномъ?

— Вотъ онъ, отвчалъ Чингачгукъ, показывая товарищамъ свою добычу.

Когда осмотрли мокассинъ, Вахта начала утверждать ршительнымъ тономъ, что эта обувь принадлежала Гурону. Гуттеръ и Могиканъ немедленно согласились съ ея мнніемъ. Это, однакожь, отнюдь не было положительнымъ доказательствомъ, что Гуроны дйствительно засли въ замк, такъ-какъ мокассинъ могъ быть оставленъ шпіономъ, который, исполнивъ свое дло, воротился въ ирокезскій лагерь.

При такихъ обстоятельствахъ, Гуттеръ и Скорый-Гэрри, безъ дальнйшихъ околичностей, ршились выполнить свое намреніе. Снова распустили парусъ, и ковчегъ похалъ къ замку. Повсюду царствовало молчаніе смерти, и оказывалось, до всему, что въ этихъ стнахъ не было ни одной живой души. Гэрри вскочилъ на платформу и объявилъ наотрзъ, что онъ готовъ теперь смяться надъ всмъ племенемъ Гуроновъ. Гуттеръ причалилъ лодку къ передней части парома.

— Ну, старичина Томъ, вскричалъ Генрихъ Марчъ:— твой домъ пустехонекъ, какъ орхъ, который за полчаса передъ этимъ побывалъ въ зубахъ у блки, съ чмъ тебя и поздравляю. Взбирайся смло на платформу, и еще разокъ мы попируемъ здсь на славу. Только твоя дочка, чортъ побери, совсмъ выбивается изъ рукъ, и если впередъ дла пойдутъ не лучше, я брошу тебя одного на произволъ этихъ Ирокезовъ, и управляйся ты съ ними, какъ умешь.

Отворивъ наружную дверь, старикъ Гуттеръ и Генрихъ Марчъ углубились въ комнаты замка, оставивъ своихъ спутниковъ на ковчег. Съ минуту продолжалась глубокая тишина, но потомъ послышался шумъ, произведенный какъ-будто паденіемъ тяжелаго тла. Раздались энергическія ругательства Гэрри, и потомъ все смшалось и заглохло въ общей свалк, происходившей во внутренности зданія. Внезапный шумъ походилъ на рыканія тигровъ, запертыхъ въ одной и той же клтк, и раздражающихъ другъ друга. Тла, казалось, насильственно были повергаемы на полъ, и въ ту же минуту поднимались опять для начатія новой борьбы. Чингачгукъ не зналъ что длать. Вс ружья хранились на ковчег, такъ-какъ Гуттеръ и Генрихъ Марчъ отправились безъ карабиновъ, но онъ не могъ ни воспользоваться ими, ни передать ихъ своимъ товарищамъ. Сражающіеся, въ буквальномъ смысл, были посажены въ клтку, и для нихъ не было никакой возможности вырваться на свжій воздухъ. Съ другой стороны, Вахта стсняла вс движенія Могикана, и мшала ему длать, что онъ хотлъ. Чтобъ выпутаться изъ этого затрудненія, онъ веллъ ей взять оставшуюся лодку и соединиться съ гуттеровыми дочерьми, которыя подплывали ближе и ближе къ ковчегу, не подозрвая никакой опасности. Но Вахта отказалась наотрзъ отъ исполненія воли своего возлюбленнаго, и разв только одни побои могли въ эту минуту столкнуть ее съ ковчега. Не видя никакой возможности помочь своимъ друзьямъ, Чингачгукъ принужденъ былъ отвалить отъ платформы, и употребивъ ужасныя усилія, отъхалъ на нсколько саженъ. Юдиь и Гетти между-тмъ догадались, что дла идутъ дурно, и остановились на своемъ челнок не въ далекомъ разстояніи отъ ковчега.

Въ эту минуту, продолжалась въ замк остервенлая борьба на жизнь и смерть. Событія въ такихъ сценахъ идутъ обыкновенно гораздо-быстре всякаго разсказа. Прошло не боле трехъ минутъ отъ начала борьбы, ознаменованной страшнымъ крикомъ Гэрри, до-тхъ-поръ, какъ Чингачгукъ сдвинулся съ мста, но въ этотъ короткій промежутокъ разъяренные противники очевидно ослабли, и шумъ отъ ихъ движеній почти совсмъ заглохъ. Наконецъ, отворилась наружная дверь, и сраженіе съ новою силой и ожесточеніемъ возобновилось на платформ при яркомъ блеск солнца.

Дверь отворилъ Гуронъ, и за нимъ стремительно выскочили на свжій воздухъ трое его товарищей, какъ-будто насильно вырываясь отъ сцены, происходившей внутри. Въ ту же минуту съ ужасною силой было выброшено на платформу тло еще другаго дикаря. Затмъ появился Марчъ, неистовый, какъ тигръ, освободившійся на минуту отъ преслдованія своихъ многочисленныхъ враговъ. Гуттеръ былъ уже въ плну, и его скрутили по рукамъ и по ногамъ. Послдовала пауза, подобная минутной тишин во время бури. Противники, имвшіе одинаковую нужду въ роздых, смотрли другъ на друга, какъ борзыя собаки, дожидавшіяся перваго сигнала, чтобъ начать драку. Пусть ихъ ждутъ, а мы объяснимъ покамстъ, какимъ образомъ дикари забрались въ жилище Плывучаго-Тома.

IX.

Все сдлалъ я, что можетъ сдлать человкъ, и все напрасно сдлалъ! Любовь моя, родина моя — прощайте! Иду отъ васъ далеко за широкія моря — прощайте!

Шотландская баллада.

Райвенукъ, и особенно его товарищъ, занятый, казалось, исключительно управленіемъ неуклюжаго плота, все осмотрли съ величайшимъ вниманіемъ въ-продолженіе своихъ визитовъ въ здмокъ Канадскаго-Бобра. Даже молодой человкъ, сопровождавшій Гетти, принесъ съ собою въ лагерь самыя мелочныя и подробныя свднія. Получивъ такимъ-образомъ общее понятіе объ устройств и укрпленіи замка, Гуроны могли уже успшно привести въ исполненіе свой планъ, даже во время ночи. Въ ту пору, какъ Гуттеръ перебирался на ковчегъ, шпіоны, поставленные на обоихъ берегахъ съ свера и юга, наблюдали вс его движенія. Съ наступленіемъ ночи выступили, для дальнйшихъ изслдованій, два ирокезскихъ плота, и одинъ изъ нихъ прохалъ почти мимо ковчега, такъ, однакожь, что никто не могъ его замтить. Встртившись передъ замкомъ, Индійцы сообщили другъ другу взаимныя наблюденія, и немедленно прокрались въ самое зданіе, гд, само-собою разумется, не нашли ни одной души. Затмъ оба плота были отправлены къ берегу съ тмъ, чтобъ привезти на подмогу другихъ Ирокезовъ, заране приготовленныхъ къ этой экспедиціи. Два человка, оставшіеся на платформ, взобрались на кровлю зданія, и отодвинувъ кору, пробили безъ всякаго труда широкое отверстіе на чердакъ, и оттуда во внутренніе покои. Здсь-то, въ этомъ чердак, скрылись и другіе Индійцы, незамедлившіе пріхать на плоту къ своимъ товарищамъ. Ихъ было восемь отборныхъ воиновъ, горвшихъ желаніемъ грабежа и битвы: вс они были вооружены и вс повиновались шейху, который пріхалъ вмст съ ними. По его приказанію, плотъ удалился снова, отверстіе на потолк задлано, и снаружи, какъ мы видли, никакой глазъ не могъ провдать о ихъ засад. Устроивъ все какъ слдуетъ, они спокойно легли спать, въ твердой увренности столкнуться на другой день съ оплошавшимъ непріятелемъ. Ихъ надежды оправдались гораздо-скоре, чмъ можно было думать. Съ разсвтомъ появился передъ замкомъ ковчегъ, и вс, по распоряженію шейха, приготовились къ упорной битв, которая и началась тотчасъ же, какъ Гуттеръ и Генрихъ Марчъ переступили за дорогъ наружной двери.

Привыкнувъ ко всмъ эволюціямъ кулачныхъ боевъ, распространившихся въ эту эпоху по всмъ владніямъ колонистовъ, Скорый-Гэрри, независимо отъ своей гигантской силы, получилъ въ этой борьб очевидный перевсъ надъ своими многочисленными непріятелями. Индійцы отнюдь не отличаются ловкостію въ гимнастическихъ упражненіяхъ, и неповоротливость ихъ была на этотъ разъ единственною причиной продолжительности сраженія. Никто до этой поры еще не получилъ опасныхъ ранъ, хотя нкоторые хромали, и одинъ изъ Индійцевъ, переброшенный за дверь могучею рукою своего противника, лежалъ ничкомъ на платформ. Самъ Генрихъ Марчъ былъ довольно оконтуженъ, и собирался съ духомъ. Отдыхъ былъ необходимъ для всхъ въ одинаковой мр.

Перемиріе при подобныхъ обстоятельствахъ, разумется, не могло быть продолжительнымъ: арена была слишкомъ-узка и опасеніе вроломства казалось основательнымъ съ обихъ сторонъ. Гэрри, первый съ ужасною яростію началъ аттаку, и все на первый разъ разступилось передъ, нимъ. Онъ схватилъ поперегъ ближайшаго Гурона, приподнялъ его какъ ребенка, и бросилъ въ воду. Черезъ полминуты двое другихъ товарищей послдовали за нимъ, и одинъ изъ нихъ, падая въ озеро, былъ жестоко израненъ. Оставалось только четверо дикарей, и съ ними Генрихъ Марчъ надялся управиться безъ труда.

— Урра, старичина! закричалъ онъ богатырскимъ годосомъ: — дикари падаютъ въ воду одинъ за другимъ, и скоро я всхъ ихъ отправлю на съденіе щукамъ.

И, произнося эти слова, онъ со всего размаха ударилъ въ високъ еще одного Индійца, который, падая въ воду, уцпился за своего товарища, стоявшаго на краю платформы: Гэрри далъ ему пинка въ животъ, и этимъ энергическимъ толчкомъ отдлался вдругъ отъ двухъ дикарей. Осталось только два противника, еще не принимавшіе участія въ битв, но одинъ изъ нихъ, исполинъ силою и ростомъ, былъ опытнйшій воинъ во всемъ племени Гуроновъ, и мышцы его укрпились въ многочисленныхъ битвахъ. Этотъ человкъ въ совершенств измрилъ силы своего гигантскаго противника, и опредлилъ заране способъ своей борьбы. Не было на немъ никакого платья, кром широкаго пояса подъ грудью, и эта экипировка была какъ-нельзя-лучше приспособлена къ рукопашной свалк. Словомъ, это былъ образчикъ превосходной статуи, изображавшей проворство и силу. Не медля ни минуты, Генрихъ Марчъ бросился съ обыкновеннымъ ожесточеніемъ на этого страшнаго антагониста, и употребилъ вс свои усилія, чтобъ столкнуть его въ озеро. Завязалась битва, страшная, отчаянная битва двухъ богатырей, не уступавшихъ одинъ другому ни въ ловкости, нй въ сил. Схватившись одной рукою за плечо, другою за горло своего противника, Генрихъ Марчъ въ то же время старался задать ему пинка въ животъ, но Ирокезъ въ свою очередь, уцпившись за платье Гэрри, высвободилъ свои ноги съ удивительнымъ проворствомъ и освободилъ себя отъ этого роковаго удара. Взбшенный этой неудачей, Скорый-Гэрри, употребивъ послднее усиліе, нанесъ страшный ударъ въ грудь своего противника, и тотъ, отскочивъ на нсколько шаговъ, ударился спиною и затылкомъ о толстые пни, образовавшіе стну замка. Ошеломленный этими ужасными толчками, дикарь испустилъ глухой стонъ, и какъ израненный тигръ ринулся опять на благо человка. Гэрри схватилъ его за поясъ, приподнялъ съ земли и грянулъ объ полъ. Этотъ новый ударъ окончательно истощилъ силы Ирокеза. Гэрри схватился обими руками за шею своей жертвы, и качалъ ее душить съ отчаяннымъ остервенніемъ. Глаза Индійца, по видимому, выкатились изъ своихъ орбитъ, языкъ его высунулся изо рта во всю длину, и раздувшіяся ноздри чуть не лопались отъ надрыва. Въ эту минуту съ необыкновенною ловкостію закинули арканъ на шею самого Гэрри, и въ то же мгновеніе другая веревка притянула къ спин его локти съ такою силой, что онъ принужденъ былъ отскочить отъ своей жертвы, но сдлавъ одинъ только прыжокъ, онъ почувствовалъ, что третьей верёвкой стягиваютъ его ноги. Не было никакихъ средствъ защищаться, и прежде, чмъ онъ пришелъ въ себя, его тло, какъ толстый обрубокъ, уже катилось на средину платформы. Его антагонистъ не вдругъ оправился отъ своего пораженія, и въ первыя минуты голова его лежала на платформ, не обнаруживая никакихъ признаковъ жизни. Мало-по-малу, однакожь, онъ поднялся кое-какъ на ноги, и зашатался какъ опьянлый, переходя платформу. Товарищи не сомнвались, что эта богатырская схватка отзовется ему на всю жизнь.

Генрихъ Марчъ одолженъ былъ своимъ пораженіемъ той горячности, съ какою онъ сосредоточилъ вс свои мысли на страшномъ враг. Между-тмъ, какъ онъ барахтался съ нимъ на полу, двое Индійцевъ, брошенныхъ въ озеро, вскарабкались кое-какъ на платформу и, соединившись съ своимъ молодымъ товарищемъ, не принимавшимъ никакого участія въ битв, приготовили на скорую руку петли на веревкахъ и опутали ими благо богатыря. Положеніе длъ мгновенно измнилось. Страшный богатырь, готовый одержать блистательную побду, которая бы его прославила между этими племенами изъ рода въ родъ, былъ теперь въ плну, связанный и лишенный всякой надежды на спасеніе. При всемъ томъ, Гуроны, пораженные его необыкновенной силой, смотрли на него съ уваженіемъ и страхомъ даже теперь, когда лежалъ онъ передъ ними, безсильный, какъ баранъ, обреченный на закланіе. Трупы остальныхъ Индійцевъ, брошенныхъ въ озеро рукою благо богатыря, всплыли теперь на поверхность воды недалеко отъ платформы, и это обстоятельство еще боле увеличило общій ужасъ.

Чингачгукъ и Вахта видли съ ковчега вс подробности этой отчаянной борьбы. Когда Гуроны длали петли на веревкахъ, чтобъ спутать Гэрри, Могиканъ схватилъ свой карабинъ, но прежде, чмъ усплъ онъ выстрлить, жертва была уже связана и все зло совершено. Онъ могъ, правда, убить одного Индійца, но не надясь завладть его волосами, удержался отъ безполезнаго убійства тмъ боле, что Вахта въ эту минуту смотрла на него умильными глазами. Не видя никакой возможности спасти своихъ товарищей, Чингачгукъ уже хотлъ-было перессть съ ковчега въ лодку, доплыть до горъ на восточномъ берегу и отправиться безъ оглядокъ въ делоэрскія деревни, но дальнйшія соображенія удержали его отъ этой неблагоразумной мры. Во-первыхъ, можно было разсчитывать наврное, что Гуроны разставили шпіоновъ на обоихъ берегахъ, и стало-быть побгъ Могикана съ его невстой былъ бы замченъ, а во-вторыхъ, Чингачгукъ не хотлъ оставить въ бд своего искренняго друга, Дирслэйера. Вахта, съ своей стороны, принимала такое же участіе въ дочеряхъ Плывучаго-Тома. Ихъ лодка, по прекращеніи борьбы на платформъ, находилась отъ ковчега въ пятидесяти ярдахъ, и Юдиь перестала гресть, когда узнала о сраженіи. Объ сестры, стоя на ногахъ, старались увриться, въ чемъ дло, но вс подробности за такомъ разстояніи для нихъ не могли быть извстны. Надлежало ихъ какъ-нибудь заманить въ ковчегъ, гд, по-крайней-мръ на время, онъ были безопасны. Вахта появилась на задней части парома, начала махать рукою и длать энергическіе жесты, приглашая сестеръ къ ковчегу, но все было безполезно: он не угадывали Вахты и не понимали истиннаго значенія ея жестовъ. Не имя никакого понятія о настоящемъ положеніи вещей, Юдиь еще боле удалилась отъ ковчега на сверъ, то-есть, на самую широкую часть озера, откуда, въ случа надобности, было удобне спасаться бгствомъ.

Не теряя времени, Чингачгукъ распустилъ парусъ, чтобъ удалиться на безопасное разстояніе отъ замка, но, къ-несчастію, втеръ совершенно затихъ, ковчегъ не двигался съ мста, а между-тмъ, распущенный парусъ обратилъ на себя вниманіе Гуроновъ. Подверженный такимъ-образомъ неминуемой опасности, Чингачгукъ поспшилъ съ своей невстой войдти въ каюту и приготовить свои карабины.

Между-тмъ, ковчегъ, вмсто того, чтобъ подвигаться впередъ, подвинулся къ палиссадамъ и завязъ переднею частію парома между двумя сваями. Въ эту минуту, Чингачгукъ, выглядывая изъ каюты, прицливалъ свой карабинъ, тогда-какъ Гуроны, удалившись въ комнаты замка, оттискивали тамъ свое оружіе. Изможденный воинъ, совсмъ забытый при этой суматох, остался на платформ, прислонившись спиною къ стн, Генрихъ Марчъ, подрубленный какъ сосна, валялся посреди платформы. Чингачгукъ могъ бы уже двадцать разъ убить обезсиленнаго Ирокеза, но, не имя возможности завладть его волосами, не хотлъ осквернять своихъ рукъ безполезнымъ убійствомъ.

— Послушай, Змй, если ты точно Змй, вскричалъ Генрихъ Марчъ среди своихъ безсильныхъ проклятій:— выдерни одинъ колъ изъ палиссада и ковчегъ самъ-собою поплыветъ впередъ, а потомъ потрудись, пожалуйста, доканать этого пучеглазаго скота.

Эта рчь произвела только то дйствіе, что привлекла вниманіе Вахты на положеніе Генриха Марча. Выставивъ свою голову въ отверствіе каюты, она быстро сообразила весь ходъ дла и сказала тихимъ, но внятнымъ голосомъ:

— Отъ-чего жь ты не прикатишься сюда и не упадешь на паромъ? Чингачгукъ отправитъ Гурона, если тотъ побжитъ въ догонку.

— Да вдь это чудесная мысль, чортъ побери! воскликнулъ обрадованный Гэрри.— Вотъ я сейчасъ же и попробую, только не мшало бы парому еще подъхать поближе. Брось тюфякъ на то мсто, гд я долженъ упасть.

Лишь-только онъ кончилъ эти слова, Гуроны, наскучивъ ожиданіемъ, сдлали залпъ на ковчегъ, но никто не былъ раненъ, хотя нсколько пуль проскочили черезъ отверстія въ каюту. Въ это время передъ ковчега началъ мало-по-малу высвобождаться изъ-за кольевъ, тогда-какъ задняя часть его ближе пододвинулась къ платформ. Гэрри, слдившій за каждой перемной въ позиціи плывучаго дома, началъ приводить въ исполненіе свой смлый планъ и, несмотря на ужасную боль, покатился на край платформы. Попытка отчаянная, но въ ней, и только въ ней одной скрывалось единственное средство освободиться отъ неминуемой пытки. Къ-несчастію, при этой операціи, связанный герой описалъ не совсмъ правильную линію, и его тло, вмсто того, чтобъ попасть на паромъ, бухнулось въ воду. Но Вахта предвидла этотъ случай и заране позаботилась о средствахъ спасти героя. Лишь-только прекратились ружейные залпы, возобновившіеся еще разъ при самомъ паденіи Гэрри, она съ быстротою мысли выбжала на заднюю часть парома и бросила въ озеро длинную веревку, которая упала на грудь и шею Марча, такъ-что онъ ухватился за нее и руками и зубами. Взятый такимъ-образомъ на буксиръ, онъ, какъ отличный пловецъ, безопасно боле мили могъ проплыть за ковчегомъ, который, между-тмъ, усплъ сдвинуться съ мста и, при попутномъ втр, пошелъ впередъ.

Занятые исключительно намреніемъ убить Могикана, Ирокезы до времени не обращали никакого вниманія на связаннаго плнника, въ твёрдой увренности, что ему физически невозможно вырваться изъ ихъ рукъ. Чингачгукъ, съ своей стороны, дйствуя за одно съ Вахтой, безпрестанно развлекалъ своихъ враговъ, выставляя поперемнно голову и руки въ разныхъ отверстіяхъ каюты. Наконецъ, ковчегъ мало-по-малу удалился на совершенно-безопасное разстояніе отъ замка, и тогда только Чингачгукъ, употребивъ неимоврныя усилія, вытащилъ на ковчегъ связаннаго героя и, при содйствіи Вахты, втащилъ его въ каюту, гд немедленно обрубили веревки, которыми были скручены его руки и ноги. Ирокезы въ свою очередь теперь только поняли, что были одурачены кругомъ. Раздираемые безсильной злобой, они посылали въ догонку пулю за пулей, но ни одна изъ нихъ не долетала до ковчега. Такимъ-образомъ, Генрихъ Марчъ, благодаря необыкновенной сметливости двушки-красавицы, былъ спасенъ, но и освобожденный отъ своихъ оковъ, онъ долго не могъ прійдти въ себя и овладть своими гигантскими членами.

Ошеломленные непредвиднной неудачей, Гуроны (ихъ было трое, четвертый стоялъ безъ движенія подл стны) выскочили на платформу и немедленно пересли въ лодку, оставленную владльцемъ замка подл палиссада. Первою ихъ мыслью было погнаться за ковчегомъ, въ которомъ, какъ они думали, хранятся вс несметныя сокровища старика Тома, со включеніемъ чудныхъ слоновъ и другихъ рдкихъ зврей. Догнать его на легкомъ челнок не стоило никакихъ трудовъ, потому-что массивное судно подвигалось медленно, едва замтно, но, съ другой стороны, не стоило никакихъ трудовъ и Чингачгуку заряжать свои карабины и посылать пулю за пулей на открытое озеро. Весь перевсъ, при этой перестрлк, былъ на его сторон, потому-что онъ могъ стрлять изъ отверстій каюты, защищенный толстыми стнами, тогда-какъ его противники ничмъ не могли укрыться въ своей лодк. Сообразивъ вс эти обстоятельства, Гуроны оставили ковчегъ въ поко, и обратили свои жадные взоры на лодку гуттеровыхъ дочерей, разъзжавшихъ среди озера. Дйствуя неутомимо своими веслами, Юдиь теперь, какъ и прежде, не понимала настоящаго положенія длъ, и постоянно держалась въ отдаленіи отъ ковчега, откуда еще разъ безполезно подавали ей сигналы. Но вдругъ ея глаза остановились на Ирокезахъ, овладвшихъ лодкой ея отца. Они подплывали ближе и ближе съ очевиднымъ намреніемъ встртиться съ ними. Юдиь въ свою очередь принялась грести изо всхъ силъ, и просила сестру помогать ей, сколько можно.

— Да зачмъ намъ бжать, Юдиь? простодушно спросила Гэтти.— Индійцы, я уврена, не сдлаютъ намъ никакого зла.

— Теб бояться нечего, я знаю, добрая Гэтти, но Ирокезъ не будетъ снисходителенъ ко мн. Становись на колни, молись, и подумай обо мн въ своей молитв. Потомъ ты будешь помогать мн.

Юдиь сочла необходимымъ говорить въ такомъ тон, потому-что знала набожность своей сестры, не начинавшей никакого дла безъ предварительной молитвы. Гэтти, однакожь, молилась на этотъ разъ не слишкомъ-долго, и сестра въ скоромъ времени нашла въ ней самую усердную помощницу. Тутъ открылась по всей форм погоня съ одной, и бгство съ другой стороны. Между-тмъ, сначала об стороны не употребляли слишкомъ-большихъ усилій, разсчитывая обоюдно на трудность и продолжительность предстоявшей охоты. Подобно двумъ военнымъ судамъ, приготовляющимся къ битв, дв миньятюрныя лодки, казалось, хотли напередъ увриться въ своей относительной-скорости, чтобъ съ нею сообразовать свои взаимныя усилія. Вскор, однакожь, Гуроны убдились, что молодыя двушки гребутъ отлично, и что имъ съ своей стороны нужно употребить всю ловкость и проворство.

При начал этой ловли, Юдиь направила свой побгъ къ восточному берегу съ неопредленной мыслью укрыться, въ случа крайней нужды, въ лсу, но по мр приближенія къ земл, она убдилась, что шпіоны замчаютъ вс ея движенія, и, стало-быть, эта мысль сама-собою исчезла изъ ея головы. Оставалась одна надежда — утомить своихъ преслдователей разными эволюціями на открытой вод. Въ этой надежд, она еще разъ устремилась къ центру озера, и въ ту же минуту Ирокезы удвоили свои силы. Обоюдное соперничество возрастало съ каждой минутой, и черезъ полмили быстрой гонки об стороны утомились до того, что одновременно почувствовали настоятельную необходимость роздыха и на минуту бросили весла. Въ этотъ короткій промежутокъ Ирокезы обратились къ такому средству, которое едва не привело въ отчаяніе дочерей Плывучаго-Тома. Они ршились время-отъ-времени смнять другъ друга, и такъ-какъ ихъ было трое, то не оставалось никакого сомннія, что этой смной рано или поздно они утомятъ молодыхъ двицъ, принужденныхъ работать безпрерывно. Гонка возобновилась, и черезъ нсколько минутъ Индійцы подъхали на такое разстояніе къ двицамъ, что Юдиь, приведенная въ отчаяніе, уже ршалась отдаться въ плнъ. Мысль, что это обстоятельство соединитъ ее съ Дирслэйеромъ въ ирокезскомъ стан, поддерживала эту ршимость, но въ то же время пришло ей въ голову, что, оставаясь на свобод, она можетъ въ его пользу употребить боле надежныя средства, которыя еще прежде рисовались въ ея пылкомъ воображеніи. Одушевленная этой надеждой, она собрала вс свои силы, и посл нсколькихъ счастливыхъ эволюцій, снова оградила себя значительнымъ пространствомъ отъ упорнаго преслдованія дикарей. Ирокезы въ свою очередь, выведенные изъ терпнія, усугубили свою дятельность, но такъ неудачно, что посл нсколькихъ взмаховъ, одно изъ ихъ веселъ переломилось. При этомъ обстоятельств, радостный крикъ невольно вырвался изъ груди обихъ двицъ, и он поняли, что троимъ мужчинамъ, оставшимся при одномъ весл, никогда не догнать ихъ легкаго челнока. Еще ясне эта мысль представилась Индійцамъ, и они вдругъ отказались отъ ловли, какъ-будто ихъ лодка была кораблемъ, который внезапно потерялъ главную мачту. Оставивъ двицъ, продолжавшихъ быстро хать на югъ, Ирокезы поворотили къ замку, и черезъ нсколько минутъ высадились на платформу. Опасаясь, что въ замк можно оттискать новыя весла, об сестры дятельно продолжали свой путь до-тхъ-поръ, пока не удалились на безопасное разстояніе отъ новаго преслдованія. Дикіе, однакожь, повидимому, не имли этого намренія, потому-что черезъ часъ ихъ лодка, наполненная Индійцами, отвалила отъ замка и направила свой путь къ противоположному берегу.

Двицы успокоились, и съ отъздомъ Индійцевъ скоро убдились, что въ самомъ ковчег ихъ могутъ ожидать только друзья. Юдиь поворотила челнокъ къ замку, принимая на всякій случай вс возможныя предосторожности. Напередъ объхала она все зданіе, и съ удовольствіемъ увидла, что не было въ немъ никакихъ слдовъ человческаго присутствія. Причаливъ лодку къ палиссадамъ, об двицы взошли на платформу.

— Осмотри хорошенько комнаты, Гетти, и скажи мн, что увидишь. Можетъ-быть, есть еще тамъ Ирокезы, но теб они не сдлаютъ вреда. Я, между-тмъ, буду ожидать, и немедленно опять отвалю отъ замка, если ты дашь знать о присутствіи дикарей. Въ беззащитную двушку, надюсь, стрлять они не станутъ.

Гетти исполнила желаніе сестры, и черезъ минуту воротилась на платформу, объявивъ, что опасности не было никакой.

— Я прошлась по комнатамъ, сказала Гетти: — вс он пусты, кром батюшкиной комнаты. Батюшка спитъ, хотя не такъ спокойно, какъ бы хотлось.

— Не случилось ли съ нимъ чего-нибудь? спросила Юдиь съ необыкновенною живостію.

Гетти немного замялась, и съ робостію осмотрлась вокругъ себя, какъ-будто опасаясь, чтобъ кто-нибудь изъ постороннихъ не разслышалъ ея рчей.

— Ты знаешь, Юдиь, что съ нимъ приключается иной разъ. Онъ не знаетъ и самъ, что длаетъ или говоритъ, если немного подопьетъ. Теперь онъ подпилъ.

— Странно, моя милая, очень-странно. Не-уже-ли онъ пьянствовалъ вмст съ дикарями, и угощалъ ихъ въ своемъ дом? Непріятно дочерямъ видть роднаго отца въ такомъ безобразномъ положеніи. Мы войдемъ въ его комнату, когда онъ проспится.

Но глубокій стонъ, раздавшійся изъ этой комнаты, перемнилъ ихъ мысли. об сестры немедленно вошли въ спальню отца, гд не разъ приходилось имъ видть его въ скотскомъ состояніи. Старикъ Гуттеръ сидлъ на полу, прислонившись плечами къ стн, голова его была опущена на грудь. Увлекаемая невольнымъ побужденіемъ, Юдиь быстро подскочила къ нему и сорвала полотняный колпакъ, покрывавшій его голову до плечь. Окровавленное, дрожащее, красное мясо, обнаженные мускулы и вены, послужили несомнннымъ доказательствомъ, что старикъ Гуттеръ былъ оскалпированъ, но еще жилъ — и какъ жилъ!

X.

Легко вообразить ужасъ, который должны были почувствовать молодыя двушки при этомъ внезапномъ, страшномъ вид, открывшемся передъ ихъ глазами. Оправившись отъ перваго изумленія, он перевязали изуродованную голову, омыли кровь на лиц отца, и, словомъ, оказали ему вс возможныя услуги. Черезъ нсколько минутъ, старикъ Гуттеръ уже могъ разсказать имъ все, что происходило. При самомъ начал борьбы съ Гуронами, онъ схватился съ ихъ начальникомъ, и тотъ, посл безполезныхъ усилій овладть своимъ противникомъ, пырнулъ его ножомъ. Это случилось въ то мгновеніе, когда дверь съ шумомъ отворилась, и Гэрри выскочилъ на платформу. Вотъ почему ни гуронскій шейхъ, ни Гуттеръ не принимали потомъ никакого участія въ дальнйшей битв. Воротившись въ замокъ посл неудачной ловли блыхъ двушекъ, Гуроны поспшили содрать кожу съ черепа ихъ отца, такъ, однакожь, чтобъ онъ могъ прожить нсколько времени и посл этой варварской операціи, томимый ужасными страданіями. Опыты такого безчеловчія повторялись тысячами между американскими дикарями. Могло статься, что старикъ Гуттеръ пережилъ бы свои муки и былъ бы современенъ здоровъ, еслибъ его только оскалпировали, но ударъ ножомъ нанесъ ему смертельную рану.

— О, Юдиь, милая Юдиь! воскликнула Гетти посл того, какъ раны были перевязаны.— Всю свою жизнь отецъ мои добивался все чужихъ волосъ: гд жь теперь его собственные волосы? Вотъ что значитъ ослушаться заповдей Божіихъ!

— Перестань, сестрица: не время толковать объ этомъ. Батюшка открываетъ глаза и можетъ насъ услышать, а это было бы ужасно!

— Воды! вскричалъ Гуттеръ, длая отчаянное усиліе, и голосъ его былъ еще довольно-твердъ для умирающаго человка.— Воды, глупыя двчонки! Не-уже-ли вы дадите мн умереть отъ жажды?

Дочери принесли ему воды. Первый разъ онъ ее пилъ посл нсколькихъ часовъ, проведенныхъ въ предсмертныхъ мукахъ. Его силы, повидимому, возобновились, и онъ могъ говорить свободно. Въ его глазахъ засверкали какія-то безпокойныя и смутныя мысли.

— Батюшка, сказала Юдиь, приведенная въ отчаяніе своимъ безсиліемъ спасти умирающаго старика:— что мы можемъ сдлать для тебя, отецъ мой?

— Отецъ твой! медленно и съ разстановкой повторилъ Томасъ Гуттеръ.— Нтъ, Юдиь, я не отецъ твой. Нтъ, Гетти, я не отецъ твой. Она точно была вашей матерью, но не я произвелъ васъ на свтъ. Объищите сундукъ: все тамъ. Воды, еще, воды!

Он подали ему еще стаканъ. Выслушавъ эти предсмертныя слова, Юдиь почувствовала невыразимое удовольствіе и радость, такъ-какъ между нею и мнимымъ ея отцомъ никогда не было большой симпатіи. Она помнила о своемъ дтств гораздо-больше и дальше, чмъ сестра, и подозрніе на счетъ истины уже не разъ представлялось ея уму, когда въ былыя времена она подслушивала секретные разговоры между ея отцомъ и матерью. Нельзя сказать, что она ршительно не имла къ нему никакой привязанности, но тмъ не мене теперь она съ восторгомъ узнала, что природа отнюдь не обязывала ее любить этого человка. Совсмъ другія впечатлнія и чувства возникли въ сердц младшей сестры. Она любила мнимаго отца искренно, душевно, хотя не такъ, какъ родную мать, и теперь ей было больно слышать, что природа не уполномочивала ее на эту любовь. Она вдвойн почувствовала лютую скорбь, какъ-будто смерть и слова старика два раза лишали ее роднаго отца. Преданная горькимъ размышленіямъ, бдная двушка сла въ сторон, и заплакала.

Эти противоположныя ощущенія двухъ сестеръ произвели на нихъ одинаковое дйствіе: он об хранили продолжительное молчаніе. Юдиь часто подавала воду страждущему старику, но не длала ему никакихъ вопросовъ, отчасти изъ уваженія къ его отчаянному положенію, и отчасти потому-что боялась услышать отъ него непріятныя подробности относительно своей матери: этимъ, разумется, могло быть отравлено удовольствіе ея при мысли, что она не дочь Томаса Гуттера. Наконецъ, Гетти отерла свои слезы и сла на скамейк подл умирающаго старика, который теперь лежалъ на полу, на старыхъ лохмотьяхъ, отъисканныхъ въ дом.

— Батюшка, сказала Гетти:— ты еще позволишь мн называть тебя своимъ отцемъ, хотя выходитъ по твоимъ словамъ, что не ты произвелъ меня на свтъ. Батюшка, я бы хотла почитать теб библію. Матушка всегда говорила, что библія доставляетъ большое утшеніе всмъ страждущимъ, преступнымъ и недужнымъ. Часто, бывало, когда сдлается ей грустно, она приказывала мн читать библію, и посл того становилось легко на ея душ. О, батюшка, ты еще не знаешь и никогда не испыталъ, какую отраду доставляетъ библія человческому сердцу. Я прочту теб одну главу, и ты увидишь, какъ это чтеніе облегчитъ твою страждущую душу.

Нтъ надобности объяснять, что добродушная Гетти отнюдь не понимала таинственнаго смысла своей книги, и не умла отличать ея сравнительныхъ достоинствъ, но при выбор изъ нея мстъ, она руководствовалась своимъ инстинктомъ, который обманывалъ ее очень-рдко. На этотъ разъ, пришло ей въ голову, что покойная ея мать предпочтительно любила книгу Іова, и всегда перечитывала ее съ новымъ наслажденіемъ. Гетти даже почти знала ее наизусть отъ частыхъ повтореній, и теперь она начала читать: Погибни день, въ который я родился, и ночь, которая сказала: зачался человкъ. Ночь та да будетъ тьмою, и… Болзненные стоны умирающаго на минуту остановили чтеніе. Старикъ бросилъ вокругъ себя безпокойный, блуждающій взоръ, но скоро нетерпливымъ движеніемъ руки подалъ знакъ, чтобъ чтеніе продолжалось. Исполненная необыкновеннаго одушевленія, Гетти громкимъ и твердымъ голосомъ прочла вс т главы, гд знаменитый страдалецъ, проклявшій день своего рожденія, примиряется, наконецъ, съ своею совстію и щедро осыпается новыми благодяніями.

— Ну что, батюшка: какъ ты себя чувствуешь? спросила Гетти, закрывая книгу.— Я уврена, что теперь теб гораздо лучше. Покойная матушка всегда находила въ библіи усладу для своего сердца.

— Воды! закричалъ старикъ.— Подай мн воды, Юдиь: языкъ мой, не знаю отъ-чего, горитъ ужасно. Гетти, въ библіи говорится гд-то о человк, который былъ въ аду, и просилъ, чтобы прохладили его языкъ.

Гетти поспшила отъискать это мсто, и громкимъ голосомъ прочла весь разсказъ о страждущемъ несчастливц.

— Ужасно, моя добрая Гетти. Языкъ мой и теперь иметъ нужду въ прохлад — что онъ будетъ потомъ?

Набожная двушка не нашлась, что отвчать на этотъ страшный вопросъ. Даже Юдиь усердно начала молиться, подавая въ то же время воду умирающему старику. Гетти стала на колни и еще прочла нсколько стиховъ, но старикъ уже не слышалъ ничего, хотя его жизнь еще продолжалась. Онъ впалъ въ изнурительный бредъ и бормоталъ про себя невнятныя слова, изъ которыхъ Юдиь разслышала только: ‘мужъ, смерть! разбойникъ, ты, волосы’. Изъ этихъ и подобныхъ словъ, неимвшихъ опредленнаго смысла, проницательная двушка вывела заключеніе, что мнимый ея отецъ томится воспоминаніями своей гршной жизни.

Прошелъ часъ, трудный часъ въ этой физической и нравственной пытк. Двушки совсмъ забыли о Гуронахъ, и страшная картина страданій удалила отъ нихъ всякое представленіе опасности. Даже Юдиь, имвшая основательные поводы бояться Индійцевъ, нисколько не вздрогнула, когда услышала шумъ веселъ — она тотчасъ сообразила, что это безъ сомннія ковчегъ приближается къ замку. Твердыми шагами и безъ малйшаго страха она вышла на платформу, и дйствительно увидла не въ дальнемъ разстояніи плывучій домъ своего мнимаго отца. Вахта, Чингачгукъ и Генрихъ Марчъ стояли на передней части парома, и тщательно осматривали замокъ, подозрвая въ немъ тайное присутствіе враговъ. Слова Юдии немедленно произвели на нихъ свое успокоительное дйствіе, и черезъ нсколько минутъ ковчегъ остановился на прежнемъ своемъ мст.

Юдиь не сказала ничего о своемъ отц, но Генрихъ Марчъ, по выраженію ея физіономіи, понялъ ясно, что дла идутъ не совсмъ обыкновеннымъ порядкомъ. Онъ первый вошелъ въ замокъ, но уже далеко не съ дерзкимъ и наглымъ видомъ, который обыкновенно характеризовалъ вс его поступки. Гуттеръ какъ и прежде лежалъ на спин, и младшая его дочь обмахивала его своимъ опахаломъ. Утреннія происшествія значительно измнили обращеніе Гэрри. Роковая минута, когда, связанный по рукамъ и по ногамъ, онъ какъ чурбанъ покатился на край платформы и бултыхнулся въ воду, еще живо представлялась его уму, и производила на него такое же впечатлніе, какое испытываетъ осужденный преступникъ при вид плахи или вислицы. Ужасы смерти еще носились передъ его воображеніемъ и приводили въ судорожный трепетъ вс его члены, потому-что дерзость этого человка была исключительно слдствіемъ его физической силы, неимвшей ничего общаго съ энергическою волей. Съ утратой силы, герои этого разбора всегда теряютъ значительную часть своей храбрости, и хотя Генрихъ Марчъ въ настоящую минуту былъ совершенно-свободенъ и здоровъ,однакожь уныніе невольно овладло его духомъ, и онъ не имлъ довольно твердости, чтобъ оттолкнуть отъ себя воспоминанія о своемъ плачевномъ положеніи. Однимъ словомъ, нсколько критическихъ минутъ, проведенныхъ въ озер и на платформ, произвели спасительную перемну въ характер этой буйной натуры.

Онъ былъ очень изумленъ и опечаленъ при взгляд на отчаянное положеніе своего товарища. Занятый исключительно самимъ-собою вовремя страшной борьбы съ толпой Гуроновъ, онъ не могъ знать, что случилось съ старикомъ, и вообще предполагалъ, что Гуроны отведутъ его въ плнъ, чтобы живьемъ представить правительству. Внезапная смерть человка, при торжественномъ молчаніи окружающихъ предметовъ, была для него явленіемъ новымъ. При всей привычк къ насильственнымъ сценамъ, никогда до этой поры не случалось ему присутствовать при постели умирающаго и слдить за постепеннымъ ослабленіемъ жизненной дятельности. Несмотря на внезапную перемну въ мысляхъ, тонъ и манеры всей его жизни не могли измниться съ такою же быстротою, и слова, обращенныя къ Гуттеру, еще обнаруживали въ немъ привычную юркость.

— Ну, старичина, сказалъ онъ:— эти пройдохи доканали тебя порядкомъ, чортъ бы ихъ побралъ. Вотъ ты лежишь теперь на доскахъ, и ужь видно не встанешь никогда. Я разсчитывалъ, что тебя отведутъ въ ирокезскій таборъ, и никакъ не думалъ, что дло прійметъ такой оборотъ.

Гуттеръ открылъ свои полупотухшіе глаза, и бросилъ блуждающій взоръ на говорившаго человка. Группа смутныхъ воспоминаній представилась ему при взгляд на знакомыя черты, но онъ уже не могъ уяснить ихъ для своего отуманеннаго сознанія.

— Кто ты? спросилъ онъ слабымъ, едва слышнымъ голосомъ.— Не ты ли капитанъ Снгъ? О, богатырь онъ былъ, этотъ капитанъ Снгъ, и едва не отправилъ всхъ насъ!

— Пожалуй, коли хочешь, я твой капитанъ, дядя Томъ, и въ добавокъ твои закадышный другъ, но нтъ во мн ничего похожаго на снгъ. Теперь покамстъ лто, и Генрихъ Марчъ съ первыми морозами оставляетъ эти горы.

— А, такъ это Торопыга? Ладно: я продамъ теб волосы, отмнные волосы, только что содралъ. Что ты за нихъ дашь, Торопыга?

— Бдный Томъ! Съ этими волосами, видно, не дойдешь до добра, и меня ужь беретъ охота бросить этотъ опасный промыселъ.

— Гд твои волосы, Торопыга? Мои убжали, далеко убжали, и я знаю, каково безъ нихъ: огонь вокругъ мозга и пламя на сердц! Нтъ, Гэрри, сперва убей, а потомъ скальпируй.

— О чемъ онъ говоритъ, Юдиь? Не-ужь-то старикъ Томъ, какъ и я, наскучилъ своимъ ремесломъ? Зачмъ вы перевязали его голову? Разв эти разбойники раздробили ему черепъ?

— Они сдлали ему то, Генрихъ Марчъ, чего ты и этотъ умирающій старикъ добивались сами незадолго передъ этимъ: они содрали, съ него волосы, чтобъ получить за нихъ деньги отъ губернатора Канады. Вдь и вы добивались ирокезскихъ волосъ, чтобъ перепродать ихъ губернатору въ Нью-Йорк.

При всхъ усиліяхъ говорить спокойно, Юдиь не могла скрыть внутренней досады. Генрихъ Марчъ съ видомъ упрека поднялъ на нее глаза.

— Отецъ вашъ умираетъ передъ вашими глазами, Юдиь Гуттеръ, а вы не можете удержаться отъ колкихъ словъ!

— Благодареніе Богу! Кто бы ни была моя мать, но я не дочь Томаса Гуттера.

— Вы не дочь Томаса Гуттера? Какъ вамъ не стыдно, Юдиь, отказываться отъ бднаго человка въ его послднія минуты! Это смертельный грхъ, и Господь не проститъ вамъ никогда. Но кто же вашъ отецъ, если вы точно не дочь Томаса Гуттера?

Этотъ вопросъ значительно смирилъ горделивый духъ Юдии. Проникнутая удовольствіемъ при мысли, что ее никто не въ прав осуждать за недостатокъ любви къ мнимому отцу, она совсмъ забыла то важное обстоятельство, что ей некого поставить на его мсто.

— Я не могу сказать вамъ, кто былъ моимъ отцомъ, Генрихъ Марчъ, отвчала она съ кротостію: — надюсь, однакожь, что онъ, по-крайней-мр, былъ честный человкъ.

— Такой, стало-быть, какимъ, по вашему мннію, никогда не былъ старикъ Гуттеръ. Хорошо, Юдиь: не стану спорить, что по свту бродили странные слухи на-счетъ Плывучаго-Тома, но кто же избгалъ царапинъ, когда попадалъ въ непріятельскій капканъ? Есть люди, которые тоже обо мн отзываются не слишкомъ-хорошо, да и вы, Юдиь, я полагаю, не всегда счастливо отдлывались отъ злыхъ языковъ.

Послдняя фраза была прибавлена съ очевидной цлью возстановить для будущихъ временъ родъ общаго согласія между обими сторонами. Незвстно, въ какой мр такая уловка могла бы подйствовать на ршительный и пылкій характеръ Юдии, но въ это самое время несомннные признаки возвстили, что наступила послдняя минута въ жизни Томаса Гуттера. Страдалецъ открылъ глаза, и началъ рукою щупать вокругъ себя — доказательство, что зрніе его потухло. Спустя минуту, дыханіе его затруднилось До послдней степени, и наконецъ совсмъ испарилось: духъ оставилъ немощное тло, и передъ глазами зрителей лежалъ безжизненный трупъ. Въ эту торжественную минуту, всякій споръ былъ неумстенъ, и молодые люди замолчали.

День окончился безъ дальнйшихъ приключеній. Довольные пріобртеннымъ трофеемъ, Гуроны, по-видимому, отказались отъ намренія сдлать новое нападеніе на замокъ, разсчитывая, можетъ-быть, что не совсмъ легко устоять противъ непріятельскихъ карабиновъ. Между-тмъ, начались приготовленія къ погребенію старика. Зарыть его въ землю было неудобно, и Гетти желала, чтобъ его тло опустили въ озеро тамъ, гд похоронили ея мать. Кстати здсь она припомнила, что самъ Гуттеръ называлъ ту часть озера фамильнымъ кладбищемъ. Къ-счастію, вс эти ршенія состоялись безъ вдома Юдии, иначе она могла бы противопоставить непреодолимыя препятствія къ выполненію этого плана. Но Юдиь не участвовала въ этихъ совщаніяхъ, и вс необходимыя мры были приняты безъ нея.

Совершеніе обряда назначено при солнечномъ закат: часъ торжественный и самый удобный для исполненія послдняго долга даже въ-отношеніи къ такому человку, котораго душа всегда была спокойна и чиста. Есть въ человческой смерти какая-то священная тайна, располагающая живыхъ людей смотрть съ благоговйнымъ уваженіемъ на бренные останки умершихъ. Вс мірскія отношенія оканчиваются однажды навсегда, занавсъ падаетъ на сцен жизни, и характеръ покойника не подлежитъ боле суду человческихъ мнній. Вотъ почему особенно смерть ставитъ подъ общій уровень всхъ людей, какъ бы они ни отличались между собою на поприщ земной жизни. Приговоръ людей самъ-собою теряетъ всякое значеніе тамъ, гд непосредственно начинается судъ Божій.

Извстили наконецъ и Юдиь, что все было готово. Она взошла на платформу, и первый разъ обратила свое вниманіе на сдланныя распоряженія. Тло лежало на паром, окутанное блою простынею, и вмст съ нимъ положило нсколько дюжинъ кирпичей, чтобъ оно удобне могло опуститься ко дну. Другихъ приготовленій не длали никакихъ, хотя Гетти держала подъ мышкой свою библію.

Вс, наконецъ, перешли на бордъ, и плывучій домъ, давшій послдній пріютъ бреннымъ останкамъ своего хозяина, сдвинулся съ мста. Генрихъ Марчъ принялся грести, и весла въ его мощныхъ рукахъ казались легкою игрушкой. Могиканъ оставался простымъ зрителемъ на паромъ. Было что-то величественно-торжественное въ этомъ медленномъ и однообразномъ движеніи ковчега. Озеро представляло спокойный видъ, совершенно-приспособленный къ этому обряду, который неизмнно пробуждаетъ въ-душ идею божества. Не было на поверхности воды ни малйшей бороздники, и безконечная панорама лсовъ, погруженная въ меланхолическое молчаніе, казалось, созерцала священный покой погребальнаго шествія. Юдиь была растрогана до слезъ, и даже самъ Генрихъ Марчъ, не подозрвая почему, быль глубоко взволнованъ. Гетти сохраняла вс наружные признаки спокойствія, но ея внутренняя грусть превосходила во всхъ отношеніяхъ печаль ея сестры, потому-что она любила искренно, нжно своего мнимаго отца, который теперь соединялся съ ея обожаемою матерью. Одушевленная вмст и врой и надеждой, она какъ-будто готовилась встртить вншнее, видимое проявленіе божественной силы въ этомъ торжественномъ обряд. Ея мысли были теперь исключительно направлены къ небу, и она, казалось, совсмъ забыла въ эту минуту бурныя треволненія земной жизни. Вахта была задумчива, внимательна, и на все смотрла съ живйшимъ любопытствомъ, такъ-какъ еще первый разъ приходилось ей видть похороны благо человка при подобныхъ обстоятельствахъ: Чингачгукъ смотрлъ на все съ важнымъ и спокойнымъ видомъ, какъ глубокомысленный философъ изъ школы стоиковъ, поставившій себ за правило — не удивляться ничему на свт.

Гетти служила кормчимъ и указывала Марчу направленіе къ могил своей матери. Должно припомнить, что замокъ находился недалеко отъ южной оконечности той отмели, которая простиралась къ сверу почти на полмилю: здсь-то, на самомъ краю этой отмели, Томъ-Пловучій похоронилъ останки своей жены и сына, и здсь же теперь подл нихъ готовились положить его собственный трупъ. Гетти, посщавшая часто это фамильное кладбище, умла отъискать его безъ труда во всякое время дня и ночи. Она подошла наконецъ къ Марчу и сказала въ-полголоса:

— Положите весла, Генрихъ Марчъ. Мы уже прохали большой камень на дн озера, и теперь недалеко до могилы моей матери.

Марчъ пересталъ грести, и черезъ минуту бросилъ якорь, чтобъ остановить плывущій домъ. Гетти указала на могилу, и залилась горькими слезами. Юдиь также присутствовала при погребеніи своей матери, но никогда съ той поры не видала этого мста. Такая небрежность происходила совсмъ не отъ равнодушія къ покойниц — Юдиь очень любила свою мать и говорила о ея потер, но она вообще имла инстинктивное отвращеніе ко всему, что напоминало ей о смерти, притомъ были въ ея жизни поступки, противорчившіе материнскимъ наставленіямъ, и преступная двушка щадила свою совсть отъ выговоровъ и упрековъ, которые сами-собою могли представиться ея воображенію на этомъ мст. Совсмъ въ другомъ положеніи была ея младшая сестра. Гетти была невинна, простодушна, и воспоминаніе о матери, естественно, пробуждало въ ея сердц глубокую и вмст сладостную грусть, близкую такъ часто къ наслажденію, потому-что съ нею соединяются идеальные образы высшей, надзвздной жизни. Каждый вечеръ въ лтнюю пору, при послднихъ лучахъ заходящаго солнца, невинная двушка вызжала въ своей лодк на фамильное кладбище, бросала тамъ якорь, садилась, вела съ покойницею фантастическій разговоръ, пла вечерніе гимны, и, становясь на колни, повторяла молитвы, заученныя въ двств. Въ этомъ прямомъ обращеніи съ духомъ своей матери, она проводила счастливйшіе часы своей жизни, и душа ея проникалась неподдльнымъ поэтическимъ восторгомъ. Ея волненіе на этотъ разъ было естественнымъ слдствіемъ сожалнія дочери о потер обожаемаго существа.

Природа, и только одна природа была жрецомъ при этомъ похоронномъ обряд. Марчъ опустилъ глаза, и черезъ прозрачную струю воды, чистой какъ воздухъ, увидлъ то, что Гетти обыкновенно называла могилой своей матери. Это была небольшая груда земли, скопившаяся на отмели, безъ всякаго участія заступа и лопаты. Кусокъ благо полотна, служившій саваномъ покойниц, еще колыхался на поверхности этой странной могилы. Тло, опущенное въ воду, лежало на своемъ вчномъ лож, прикрытое немного наносной землей. Сказавъ Юдии, что все было готово, Марчъ, безъ всякой посторонней помощи, схватилъ въ охапку мертвеца и положилъ его на край парома. Прицпивъ концы веревки къ ногамъ и плечамъ трупа, Скорый-Гэрри приготовился спустить его въ озеро.

— Не туда, Генрих Марчъ, Бога ради, не туда! вскричала Юдиь, подернутая невольнымъ трепетомъ.— Онъ не долженъ лежать подл моей матери.

— Отъ-чего же, Юдиь? съ живостію спросилъ Марчъ.— Вмст они жили, вмст и лежать имъ посл смерти.

— Нтъ, нтъ, дальше отъ этого мста, дальше, Генрихъ Марчъ! Бдная Гетти, ты не знаешь, что говоришь. Предоставь мн самой распорядиться въ этомъ случа.

— Я знаю, Юдиь, что я слабоумна, возразила Гетти: — и что ты славишься своимъ умомъ, но ужь безъ сомннія всякій мужъ долженъ быть помщенъ подл своей жены. Матушка говорила, что всегда такъ водится на христіанскихъ кладбищахъ.

Об сестры, при всей живости, говорили въ-полголоса, какъ-будто покойникъ могъ ихъ слышать. Не желая продолжать спора въ подобную минуту, Юдиь сдлала выразительный жестъ, и Генрихъ Марчъ, по ея указанію, спустилъ мертвеца немного поодаль отъ его жены. Затмъ онъ притянулъ веревки, и церемонія кончилась.

— Вотъ теб и Томъ-Плывучій! воскликнулъ Генрихъ Марчъ, склонивъ голову черезъ бордъ, и разсматривая тло на дн озера.— Поминай какъ звали. Былъ храбрый товарищъ на охот, и никто искусне его не разставлялъ капкановъ и стей. Не плачьте, Юдиь, не отчаявайтесь, Гетти. Вс мы рано или поздно должны умереть, и ужь если смерть пришла, слезами не воротишь ничего. Потерять отца не легкое дло, особенно такимъ двушкамъ, какъ вы, но еще можно пособить этому горю. Оби вы молоды, хороши собой, и, разумется, не долго останетесь безъ жениховъ. Если вамъ пріятно, Юдиь, слушать честнаго и прямодушнаго человка, то я желалъ бы сказать вамъ нсколько словъ наедин.

Юдиь плакала о своей матери и о томъ, что такъ часто забывала ея спасительныя наставленія, которыя теперь живо возобновились въ ея огорченной душ. Слова Генриха Марча привели ее въ себя, и она мгновенно поняла его намреніе. Не смотря, однакожъ, на всю неумстность этихъ рчей въ подобное время, она отнюдь не обнаружила очевидныхъ признаковъ гнва. Пораженная какою-то внезапною мыслью, она устремила на него проницательный взглядъ, и быстро пошла на другой конецъ парома, пригласивъ его слдовать за собою. Тамъ она сла, и указала Гэрри мсто подл себя. Все это сопровождалось такимъ важнымъ и ршительнымъ видомъ, что молодой человкъ ороблъ, и она принуждена была сама начать разговоръ.

— Вы хотите говорить мн о супружеств, Генрихъ Марчъ, и я пришла на могилу своей матери единственно для того, чтобъ васъ слушать. Такъ ли?

— Ваши манеры, Юдиь, совсмъ сбиваютъ меня съ толка, и я право не знаю, что вамъ сказати. Но пусть истина говоритъ сама за себя. Вы знаете, Юдиь, что я давно считаю васъ прехорошенькою двушкой, какую только удавалось мн видть, и этого я не скрывалъ ни отъ васъ, ни отъ своихъ товарищей.

— Ну, да, я слышала это отъ васъ тысячу разъ, и, вроятно, вы не ошибаетесь. Дальше что?

— Дальше то, Юдиь, что если молодой человкъ говоритъ въ такомъ тон съ молодою двушкою, это врный признакъ, что онъ придаетъ ей нкоторую цну.

— Правда, но и это я слышала отъ васъ мильйонъ разъ.

— Что жь такое? Всякой двушк, я полагаю, пріятно слышать повторенія этого рода. Дло извстное, ничто такъ не нравится женщин, какъ бесда молодаго человка, который повторяетъ передъ ней въ сотый разъ, что онъ ее любитъ.

— Безъ сомннія, въ извстныхъ случаяхъ мы любимъ другъ друга, но теперь мы въ такомъ положеніи, Гэрри, что всякая пустая болтовня неумстна. Говорите безъ обиняковъ.

— Пусть такъ, да будетъ ваша воля, прекрасная Юдиь. Я часто говорилъ вамъ, что люблю васъ больше всякой двушки, но вы, конечно, замтили, что еще ни разу я не обнаруживалъ ясно своего намренія просить вашей руки.

— Замтила, Генрихъ Марчъ, очень замтила, отвчала Юдиь, и презрительная улыбка мелькнула на ея устахъ.

— Была на это основательная причина, Юдиь, и я не скрываю, что эта же причина безпокоитъ меня даже въ настоящую минуту. Не обижайтесь: я не намренъ скрывать своихъ мыслей, да и не могу. Не смотря, однакожь, на вс возможныя причины, я невольно долженъ теперь уступить чувству, которое давно закралось въ мое сердце. Нтъ у васъ больше ни матери, ни отца, Юдиь: вамъ и Гетти нельзя здсь оставаться однмъ даже въ мирное время, когда Ирокезы спокойно кочуютъ въ своихъ шалашахъ, но теперь, при настоящихъ безпокойствахъ, вы или умрете съ голода, или попадетесь къ этимъ дикарямъ, которые, вы знаете, не пощадятъ вашего черепа. Время, стало-быть, подумать о перемн мста и о пріисканіи жениха. Согласитесь быть моей женою, и я даю вамъ слово, что о прошедшемъ не будетъ между нами и помина.

Юдиь слушала съ величайшимъ нетерпніемъ, и по видимому насилу дождалась окончанія этой рчи.

— Довольно, Генрихъ Марчъ! сказала она. сдлавъ судорожное движеніе рукою.— Я понимаю васъ очень-хорошо: вы предпочитаете меня всмъ двушкамъ, и хотите на мн жениться. Такъ, что ли?

— Именно такъ, Юдиь.

— Вотъ же вамъ мои отвтъ, отчетливый и ясный: есть, Генрихъ Марчъ, основательная причина, по которой я никогда не…

— Кажется, я понимаю васъ, Юдиь, и вы можете не договаривать. Но вдь я уже сказалъ, что о прошедшемъ не будетъ между нами и помина… Отъ-чего жь вы такъ краснете, Юдиь? Ваши щеки побагровли, какъ западное небо на закат солнца. Въ моихъ словахъ, я думаю, обиднаго ничего нтъ: по-крайней-мр, я не имю ни малйшаго намренія васъ обидть.

— Нечего мн краснть, и я не хочу обижаться вздорными словами, Генрихъ Марчъ, отвчала Юдиь, съ трудомъ подавляя внутреннее негодованіе.— Я хотла вамъ сказать, что, по извстной причин, я ни за что на свт не соглашусь быть вашею женой. Кажется, вы объ этомъ не думаете, но моя обязанность — объясниться съ вами откровенно и безъ всякихъ уловокъ. Я не люблю васъ. Генрихъ Марчъ, и никогда не буду любить васъ столько, чтобъ сдлаться вашею женой. Вотъ вамъ и все. Никакой порядочный мужчина не долженъ жениться на женщин, которая предпочитаетъ ему другаго.

— Вотъ оно, что надлали эти франты въ красныхъ мундирахъ! Такъ я и думалъ: все зло отъ крпостныхъ офицеровъ.

— Замолчите, Марчъ! Гнусно клеветать на двушку при могил ея матери. Не принуждайте меня призывать на вашу голову несчастія, которыхъ, можетъ-быть, вы не заслуживаете. Помните — я женщина, и нтъ у меня ни брата, ни отца, который могъ бы наказать дерзкаго клеветника.

— Противъ этого говорить нечего, Юдиь, и я, пожалуй, замолчу. Но время еще терпитъ, и я надюсь, вы одумаетесь.

— Я обдумала давнымъ-давно свой отвтъ на ваше предложеніе, и вы слышали его. Теперь мы понимаемъ другъ друга, и вы избавите меня отъ дальнйшихъ объясненій.

Повелительный жестъ Юдии окончательно сбилъ съ толку молодаго человка. Никогда до этой поры не приходило ему въ голову, чтобъ дочь Плывучаго-Тома могла отказать въ своей рукъ такому молодцу, какъ онъ, котораго вообще считали первымъ красавцемъ на всей пограничной линіи. То правда, что она почти всегда обращалась съ нимъ довольно-грубо и даже смялась надъ нимъ въ глаза, но такое обращеніе Генрихъ Марчъ приписывалъ обыкновенно кокетству молодой двушки. И вотъ, теперь, совсмъ неожиданно, онъ слышитъ отъ нея отказъ, ршительный отказъ, разомъ уничтожившій всякую надежду.

— Съ этой поры, Глиммергласъ не иметъ ничего привлекательнаго для меня, сказалъ онъ посл минутнаго молчанія.— Нтъ больше Плывучаго-Тома, а Гуроны кишатъ по берегамъ какъ жадныя вороны. Видно, мн прійдется оставить это мсто.

— И оставьте. Зачмъ вамъ подвергаться опасностямъ изъ-за другихъ? Къ-тому же, я вовсе не вижу, какую услугу вы могли бы вамъ оказать посл всего, что случилось. Узжайте въ эту же ночь, и Богъ съ вами!

— Во всякимъ случа, я уду съ крайнимъ огорченіемъ, и причиною моей грусти будете вы, Юдиь.

— Перестанемъ объ этомъ толковать, Генрихъ Марчъ. Ночью, если хотите,, я сама провожу васъ на лодк, и вамъ нетрудно будетъ добраться до ближайшей крпости. Еслибы, по прибытіи туда, вы могли прислать къ намъ отрядъ…

Юдиь замялась. Ей не хотлось, чтобъ ея слова произвольно могъ перетолковывать человкъ, и безъ того представлявшій въ неблагопріятномъ свт ея сношенія съ крпостными офицерами. Генрихъ Марчъ понялъ ея мысль.

— Я догадываюсь, почему вы не оканчиваете вашей мысли, сказалъ онъ.— Ничего: я васъ понимаю. Тотчасъ же по прибытіи моемъ будетъ отправленъ цлый полкъ, и прогонитъ всхъ этихъ негодяевъ. Я самъ буду въ числ солдатъ, и постараюсь увриться собственными глазами, что вы и Гетти спасены. Судьба авось позволитъ мн взглянуть на васъ еще разъ прежде, чмъ навсегда разстанусь съ вами.

— Ахъ, Генрихъ Марчъ, отъ-чего бы вамъ всегда не говорить въ такомъ же тон? Вроятно, мои чувства къ вамъ получили бы совсмъ другой характеръ.

— Не-уже-ли теперь уже слишкомъ-поздно, Юдиь? Я грубъ, необтесанъ, и привыкъ шататься по лсамъ, но вс мы перемняемся рано или поздно.

— Да, ужь теперь слишкомъ-поздно, Генрихъ Марчъ. Ни къ вамъ, ни къ другому мужчин, кром одного, не могу я питать чувства, которое бы вы желали во мн отъискать. Этого, я думаю, довольно, и вы оставите меня въ поко. Съ наступленіемъ ночи, я или Чингачгукъ выпроводимъ васъ на берегъ. Вы отправитесь въ ближайшую крпость по рк Могоку и пришлете къ намъ военный отрядъ какъ-можно-скоре. Могу ли надяться, что вы останетесь нашимъ другомъ, Генрихъ Марчъ?

— Безъ сомннія. И эта дружба была бы гораздо тсне, если бы вы перемнили обо мн свои мысли.

Юдиь, казалось, была взволнована, но скоро успокоилась, и хладнокровно продолжала:

— Вы найдете на ближайшемъ пост капитана Уэрли, и вроятно онъ самъ будетъ командовать отрядомъ. Однакожь, я бы очень желала, чтобъ эта команда была поручена другому офицеру. Нельзя ли какъ-нибудь задержать капитана Уэрли въ крпости?

— Это легче сказать, чмъ исполнить, Юдиь, потому-что старшіе офицеры длаютъ почти все, что имъ вздумается. Майоръ даетъ имъ приказанія: капитаны, поручики, прапорщики должны повийоваться. Я знаю офицера, о которомъ вы говорите: онъ способенъ высушить цлый Могокъ, если вмсто воды будетъ въ немъ мадера: буянъ отчаянный и страшный волокита. Я не удивляюсь, Юдиь, что вы не любите капитана Уэрли.

Юдиь затрепетала всмъ тломъ, и не отвчала ничего.

— Мать моя, бдная моя мать! думала она.— Забыты твои уроки, и назидательныя наставленія не послужили ни къ чему: встрепенулись ли твои кости теперь, когда преступная дочь постила твою могилу!

Черезъ минуту она встала, и сказала Генриху Марчу, что имъ не о чемъ больше разсуждать.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ И ПОСЛДНЯЯ.

I.

По окончаніи печальнаго обряда, Гетти сидла на передней части парома, устремивъ грустный взоръ на фамильное кладбище, гд покоилась ея мать, и гд теперь похоронили ея отца. Вахта стояла подлъ, склонивъ голову и не говоря ни слова. Инстинктъ женскаго сердца внушалъ ей, что всякое утшеніе было безполезно въ эту минуту, и она терпливо выжидала случая обнаружить свое искреннее участіе самымъ дломъ, а не словами. Чингачгукъ стоялъ немного поодаль съ глубокомысленнымъ видомъ индійскаго солдата. Юдиь съ торжественнымъ достоинствомъ подошла къ сестр, и, подавляя внутреннее волненіе, начала свою рчь твердымъ и ршительнымъ голосомъ. Въ эту минуту, Могиканъ и Вахта удалились на противоположную сторону ковчега.

— Сестрица, мн нужно поговорить съ тобой о многомъ, сказала Юдиь: — сядемъ въ эту лодку, и отплывемъ отъ ковчега: постороннимъ ушамъ должны быть чужды тайны двухъ сиротъ.

— Но безполезно намъ таиться отъ своихъ родителей, Юдиь. Пусть Генрихъ Марчъ распуститъ парусъ и уйдетъ впередъ: мы останемся здсь. На могил матери и отца намъ можно говорить откровенно.

— На могил отца! повторила Юдиь, и при этомъ слов яркая краска выступила на ея щеки.— Онъ не былъ, Гетти, нашимъ отцомъ, и мы это слышали изъ собственныхъ его устъ въ послдній часъ его жизни.

— Не-уже-ли, Юдиь, ты съ удовольствіемъ узнала, что нтъ у насъ отца? Но вдь онъ насъ любилъ, кормилъ и поилъ насъ, заботился о насъ, какъ самый нжный отецъ: какъ же посл этого радоваться, что онъ дйствительно не былъ нашимъ отцомъ?

— Перестанемъ объ этомъ думать, сестрица: останемся здсь, какъ ты этого хочещь, и пусть ковчегъ сдвинется съ мста. Приготовь покамстъ лодку, а я скажу о нашихъ распоряженіяхъ Генриху Марчу.

Все это сдлалось очень-скоро и очень-просто. Ковчегъ отодвинулся впередъ саженъ на тридцать, а лодка остановилась на отмели подл. фамильнаго кладбища.

— Смерть Томаса Гуттера, начала Юдиь:— измнила всю нашу будущность. Пусть онъ не былъ нашимъ отцомъ, но мы тмъ не мене родныя сестры, и намъ, при одинаковыхъ чувствахъ, должно оставаться въ одномъ дом.

— Почему я знаю, Юдиь, можетъ-быть, теб пріятно было бы узнать, что я не родная твоя сестра. Во-первыхъ, я слабоумна, и не понимаю иной разъ самыхъ обыкновенныхъ вещей, а во-вторыхъ, я далеко не такъ хороша, какъ ты, Юдиь. Теб, можетъ-быть, нужна сестра-красавица и умне меня: не такъ ли?

— Нтъ, Гетти, ты моя единственная сестра, и женщина, которая покоится въ этой могил, была наша родная мать, но Томасъ Гуттеръ, слава Богу, не былъ нашимъ отцомъ.

— Тише, Юдиь! Его духъ, можетъ-быть, паритъ надъ нами, и оскорбляется тмъ, что дти такъ легкомысленно разсуждаютъ на родительской могил. Матушка мн часто говаривала, что дти не должны оскорблять родителей, особенно посл ихъ смерти.

— Бдная Гетти! Покойникамъ не можетъ быть ни лучше ни хуже отъ нашихъ словъ. Матушка насъ не слышитъ, и твои поступки не вызовутъ улыбки на ея уста.

— Нтъ, Юдиь, этого, ты не можешь сказать. Духъ можетъ видть и слышать все на свт, а матушка теперь — безплотный духъ, и мы съ своей стороны должны употреблять вс усилія, чтобъ не оскорбить ее.

— Гетти, бдная Гетти! ты говоришь о томъ, чего совсмъ не знаешь, отвчала Юдиь, поблднвъ отъ сильнаго волненія.— Мертвецы не видятъ ничего, и вовсе не знаютъ, что длается на земл, но перестанемъ объ этомъ толковать. Прахъ Томаса Гуттера и тло нашей матущки покоятся въ этомъ озер: станемъ надлться, что души ихъ соединились съ Богомъ. Но мы съ тобой, дочери одной матери, живемъ покамстъ на земл, и должны подумать о своихъ длахъ.

— Пусть Томасъ Гуттеръ не отецъ нашъ, Юдиь: все же, я думаю, никто не будетъ оспоривать нашихъ правъ на его имніе. Замокъ, лодки и ковчегъ, также озеро съ лсами, по-прежнему, останутся въ нашемъ полномъ распоряженіи. Станемъ об жить покойно на этихъ мстахъ, и никто, конечно, намъ не помшаетъ.

— Нтъ, сестрица, молодыя двушки не могутъ жить здсь безопасно даже и тогда, когда не будетъ боле Гуроновъ. Самъ Томасъ Гуттеръ боялся иногда долго оставаться въ своемъ замк. Мы должны, бдная Гетти, оставить эти мста и переселиться въ колонію.

— Очень жалю, что ты такъ думаешь, Юдиь, отвчала Гетти, склонивъ Голову на грудь и съ печальнымъ видомъ разсматривая могилу своей матери.— По моему мннію, лучше навсегда остаться тамъ, гд провели мы первые годы своей жизни. Не люблю я колоній: тамъ много злыхъ людей, оскорбляющихъ Создателя всякими неправдами. Но я очень люблю и эти дерева, и озеро, и ручьи, и все, чмъ украсилъ Господь Богъ наше родное жилище. Да и зачмъ покидать эти мста? Ты прекрасна, Юдиь, и умна: скоро, конечно, будетъ у тебя мужъ, который станетъ защищать тебя какъ жену, а меня какъ свою сестру.

— О, если бъ это могло случиться на самомъ дл, милая Гетти! Эти лса были бы для меня дороже въ тысячу разъ, чмъ вс возможныя колоніи. Не всегда я думала такъ, но теперь я это чувствую. Гд же тотъ человкъ, который могъ бы насадить для насъ райскій садъ въ этомъ пустынномъ мст?

— Генрихъ Марчъ, сестрица, любитъ тебя душевно, и съ радостію готова жениться на теб, я въ этомъ уврена. Ну, а согласись сама, нтъ на свт человка храбре и сильне Генриха Марча.

— Марчъ никогда не будетъ моимъ мужемъ, и мы уже объяснились съ нимъ насчетъ этого пункта. Есть другой мужчина… но зачмъ прежде времени разсуждать объ этомъ? Чему быть, тому не миновать, а покамстъ мы должны условиться насчетъ нашего образа жизни. Прежде всего должно намъ узнать подробности относительно нашихъ родителей: отецъ нашъ, вроятно, еще живъ, и, быть-можетъ, обдумываетъ свиданье съ своими дочерьми. Старый сундукъ теперь — наша собственность, и мы имемъ право разобрать вс вещи. Тогда, вроятно, мы ознакомимся со всмъ, что необходимо для насъ. Въ этомъ сундук, я уврена, есть бумаги, гд подробно говорится о нашемъ отц.

— Хорошо, Юдиь, длай, что теб угодно, но кто же этотъ человкъ, котораго ты предпочитаешь Генриху Марчу?

— Что ты думаешь о Дирслэйеръ, милая Гетти? спросила Юдиь, наклонившись къ своей сестр.

— О Дирслэйеръ, повторила Гетти, съ изумленіемъ поднявъ глаза на сестру.— Какъ это пришло теб въ голову, Юдиь? Дирслэйеръ совсмъ не красавецъ, и вовсе недостоинъ жениться на хорошенькой двушкъ.

— Дирслэйеръ не безобразенъ, Гетти, и притомъ ты должна знать, что красота не великое дло въ мужчин.

— Будто-бы? Я знаю, Юдиь, что въ очахъ Божіихъ человческая красота въ мужчин или женщин не иметъ особенной важности: такъ, по-крайней-мр, говорила матушка. Но для насъ вообще красота столько же пріятна въ мужчин, какъ и въ женщин. Что касается до меня собственно, то прекрасный мужчина на мои глаза гораздо-пріятне красивой женщины.

— Бдное дитя, ты сама не знаешь, что говоришь. Красота въ нашемъ пол иметъ, конечно, нкоторую важность, но въ мужчин она не значитъ ничего. Мужчина, безъ-сомннія, долженъ быть высокъ ростомъ, и многіе въ этомъ отношеніи не уступаютъ Генриху Марчу, онъ долженъ быть дятеленъ, силенъ, и я знаю довольно мужчинъ, которые столько же дятельны и сильны, какъ Генрихъ Марчъ, онъ непремнно долженъ быть храбръ, и я знаю одного молодаго человка похрабре Торопыги.

— Какъ это странно, Юдиь! Я никакъ не думала, что есть на свт люди красиве, дятельне и храбре Генриха Марча. По-краиней-мр, до-сихъ-поръ я не встрчала мужчинъ, которые могли бы съ нимъ сравниться.

— Довольно, Гетти, не станемъ разсуждать объ этихъ вещахъ. Генрихъ Марчъ узжаетъ отъ насъ сегодня вечеромъ, и я жалю только о томъ, что онъ шатался безъ всякой пользы по этимъ мстамъ.

— Вотъ этого, признаться, я давно боялась, сестрица. Да какъ же это такъ? Не-ужь-то въ-самомъ-дл не бывать ему моимъ братомъ?

— Пожалуйста, не думай объ этомъ, Гетти. Станемъ лучше говорить о бдной матушк и Томас Гуттер.

— Въ такомъ случа, сестрица, поминай ихъ только добромъ, иначе, увряю тебя, они, какъ безплотные духи, могутъ насъ услышать. Пусть Томасъ Гуттеръ не отецъ нашъ, но все же былъ онъ добрій человкъ, и воспиталъ насъ какъ родныхъ дочерей! Намъ нельзя въ этомъ мст поставить надгробнаго памятника съ надписью о жизни и длахъ ихъ: будемъ же по-крайней-мр прославлять ихъ изустно.

— Поврь, сестрица, покойники не нуждаются въ нашихъ похвалахъ. Думать надобно, что матушка, въ своей молодости, провинилась какимъ-нибудь важнымъ проступкомъ, но во всякомъ случа она раскаялась, и, конечно, на томъ свт Господь Богъ простилъ ей вс грхи.

— Къ-чему жь ты заговорила, Юдиь, о проступкахъ нашей матушки? Давай лучше разсуждать о собственныхъ своихъ грхахъ.

— Какіе же у тебя грхи, добрая Гетти? Ты невинна какъ ребенокъ, и я очень жалю, что не могу этого сказать о себ-самой. Посмотримъ, однакожь. Любимый мужчина можетъ совершенно измнить порочное сердце женщины, и я даже теперь чувствую въ себ большую перемну. По-крайней-мр, я гораздо меньше думаю о нарядахъ.

— Неприлично, сестрица, разсуждать о нарядахъ на родительской могил. Знай это Генрихъ Марчъ, онъ ушелъ бы отсюда безъ оглядокъ, и ужь никогда не воротился бы на это озеро.

— Пусть его идетъ на вс четыре стороны, и чмъ скоре, тмъ лучше, но намъ, какъ беззащитнымъ двушкамъ, никакъ не слдуетъ оставаться въ этихъ мстахъ. Впрочемъ, я постараюсь прежде всего увидться съ Дирслэйеромъ, и потомъ, можетъ-быть, наша будущность опредлится сама собою. Но вотъ, солнце закатывается, и ковчегъ уже далеко. Давай грести какъ-можно-скоре, и потолкуемъ съ нашими друзьями. Въ эту же ночь я открою сундукъ, и завтра мы увидимъ, что нужно длать. Вс сокровища теперь въ нашихъ рукахъ, и выкупъ Дирслэйера, я надюсь, не будетъ стоить большихъ хлопотъ. Какъ скоро получитъ онъ свободу, вс недоразумнія между нами будутъ ршены въ одинъ часъ.

— Ты забываешься, сестрица, сказала Гетти тономъ упрека: — мы на могил матушки, и только-что похоронили отца: прилично ли заниматься своими длами въ такомъ мст и въ такой часъ? Будемъ лучше молиться, и Господь Богъ не оставитъ насъ своими милостями. Онъ внушитъ намъ, что длать, куда хать, и чего надяться.

Съ этими словами Гетти стала на колни, и сосредоточила вс свои мысли на молитв. Юдиь не молилась: она уже давно утратила способность молиться, хотя ея умъ часто обращался къ источнику небесной благодати. Между-тмъ, при вид младшей сестры на колняхъ и съ поднятыми къ небу руками, она невольно предалась нжнымъ воспоминаніямъ о томъ времени, когда и она также молилась съ своею матерью, не имя нужды оплакивать ожесточеніе своего сердца. Эту привычку молиться она сохраняла до своихъ путешествій въ крпости съ Томасомъ Гуттеромъ, но съ той поры ея чувства мало-по-малу отвердли, и она совсмъ оставила обыкновенія первыхъ годовъ своей двической жизни. Бывали, впрочемъ, минуты, когда она готова была отдать все на свт, чтобъ возвратить своей душ эту успокоительную вру, и эту сладкую надежду, блиставшую въ чертахъ ея сестры, неспособной отъ природы къ пагубнымъ мудрованіямъ пытливаго ума. Когда Гетти встала, ея щеки пылали и во всхъ чертахъ ея лица выражалось необыкновенное спокойствіе. Въ эту минуту, она была прекрасна въ полномъ смысл этого слова.

— Теперь мы можемъ хать, Юдиь, если теб угодно, сказала Гетти.— Богъ помиловалъ меня и успокоилъ мою печальную душу. Нтъ больше тяжелаго груза на моемъ сердц, и мн сдлалось очень-легко. Матушка по временамъ также очень грустила, но молитва успокоивала ее всегда. Отчего это, Юдиь, ты перестала молиться?

— Не спрашивай меня объ этомъ, Гетти: теперь не до того. Мы потеряли матушку, и нтъ уже больше съ нами старика Тома. Наступило для насъ время самимъ заботиться о себ. Надобно подумать о нашей будущности.

Между-тмъ, какъ лодка, управляемая старшей сестрою, медленно отодвигалась отъ фамильнаго кладбища, Гетти сидла молча, погруженная въ раздумье, и было видно, что какая-то трудная мысль озабочивала ее.

— Не знаю, сестрица, что ты разумешь подъ нашей будущностью, сказала она наконецъ: — матушка, сколько я помню, называла будущностью другую жизнь на небесахъ, а на твоемъ язык будущность, кажется, то же, что другая недля или завтрашній день.

— Это слово, сестрица, въ общемъ смысл означаетъ все, что можетъ съ нами случиться въ этой и въ другой жизни. Будущность нашей матери — вчность, между-тмъ, какъ для насъ съ этимъ словомъ соединяются вс произшествія посл ныншняго дня. Но что это за лодка позади нашего дома? Теперь ея не видно, но за минуту передъ этимъ я очень-хорошо разглядла ее за палисадомъ.

— Я уже давно замтила эту лодку, отвчала Гетти спокойно, такъ какъ Гуроны не внушали ей никакихъ опасеній: — но мн казалось неприличнымъ говорить о ней на могил моей матери. Въ лодк одинъ только человкъ, и онъ детъ очевидно изъ лагеря Гуроновъ. Этотъ человкъ, какъ мн кажется, Дирслэйеръ.

— Какъ, Дирслэйеръ! вскричала Юдиь съ необыкновенною наивностію:— этого быть не можетъ! Дирслэйеръ въ плну у Ирокезовъ, и я думала о средствахъ возвратить ему свободу. Почему ты думаешь, что это онъ?

— Посмотри сама, сестрица: лодка теперь выдается изъ-за палисадовъ.

Гетти не обманывалась. Легкій челнокъ, обогнувъ палисады замка, медленно приближался къ ковчегу, гд уже собирались встртить этого неожиданнаго постителя. Одинъ взглядъ убдилъ Юдиь, что ея сестра говорила правду. Дирслэйеръ халъ спокойно, и въ его движеніяхъ не обнаруживалось никакой тревоги. Это очень озадачило Юдиь: человкъ, вырвавшійся насильно отъ враговъ, употребилъ бы вс усилія, чтобъ ускорить ходъ своего челнока. Ночь въ эту пору смняла сумерки, и уже почти нельзя было различать предметовъ на берегу, но остатокъ свта еще волновался на водахъ озера и особенно на той части, которая была сценой новаго событія. За отсутствіемъ тни на этой скатерти воды, глазамъ представлялся отблескъ отъ послднихъ лучей заходившаго солнца. Древесные пни, образовавшіе стны замка-ковчега, окрасилися пурпуровою краской, чудно-сочетавшейся съ возрастающимъ мракомъ, и кора лодки молодаго охотника, потерявъ свой обыкновенный цвтъ, отражала на себ богатйшій колоритъ, придававшій ей какой-то фантастическій видъ. Юдиь и ея сестра направили свой челнокъ навстрчу Дирслэйеру, и догнали его прежде, чмъ онъ доплылъ до ковчега.

— Вы прибыли къ намъ, Дирслэйеръ, въ такую минуту, когда ваше присутствіе всего боле необходимо, сказала Юдиь, приближаясь къ нему на лодк.— Страшенъ былъ для насъ этотъ день и невыносимо грустенъ, но ваше возвращеніе избавитъ насъ по-крайней-мр отъ дальнйшихъ несчастій. Какъ это удалось вамъ спастись отъ этихъ кровожадныхъ дикарей? Не-ужь-то они сжалились надъ вами, или. вы освободились какъ-нибудь своею собственною ловкостію?

— Ни то, ни другое, Юдиь, и догадки ваши совсмъ-несправедливы. Минги останутся Мингами всегда, и не думайте, чтобъ природа ихъ была способна измниться. Не было примровъ, чтобъ они давали пощаду какому-нибудь плннику, и я отнюдь не былъ исключеніемъ изъ ихъ постоянныхъ правилъ. Обмануть ихъ хитростію можно, и мы это доказали съ Чингачгукомъ, когда выручали его невсту, но это могло случиться одинъ только разъ, и теперь они держатъ ухо востро.

— Но какъ же вы очутились здсь, Дирслэйеръ, если вамъ не удалось собственными средствами вырваться изъ рукъ этихъ дикарей?

— Вопросъ очень-естественный съ вашей стороны, и вы предлагаете его очаровательнымъ образомъ. Удивительно, какъ вы хороши въ этотъ вечеръ, Юдиь! Чингачгукъ прозвалъ васъ Дикой-Розой, и я нахожу, что вы можете навсегда утвердить за собою это имя. Ну, а что касается до этихъ Минговъ, вы справедливо называете ихъ кровожадными дикарями, потому-что они думаютъ и чувствютъ какъ зври. Теперь вс они перебсились посл потери въ послдней схватк, и готовы терзать безъ всякой пощады все, въ чемъ подозрваютъ англійскую кровь. Я даже увренъ, что они не пощадятъ и Голландца.

— Они убили моего отца, сказала Гетти:— и это, быть-можетъ, утолило ихъ жажду человческой крови.

— Знаю я всю эту исторію, очень-подробно знаю. Что жь прикажете длать? Человческая жизнь подвержена на каждомъ шагу случайностямъ разнаго рода, и благоразуміе требуетъ быть готовымъ ко всему на свт. Если вы теперь потеряли храбраго друга, Богъ пошлетъ вамъ кого-нибудь на его мсто. На первый разъ, я самъ готовъ принять на себя обязанность промышлять вамъ пищу, а этого покамстъ и довольно. Воскресить мертвеца не въ моей власти, но кормить и покоить живыхъ людей я умю столько же, какъ и всякій честный человкъ. Предлагаю къ вашимъ услугамъ мой карабинъ, и на него, я увренъ, вамъ можно положиться.

— Понимаемъ васъ, Дирслэйеръ, и не хотимъ сомнваться въ вашей дружб, отвчала Юдиь.— О, еслибы у всхъ людей быль такой же искренній языкъ такое и благородное сердце!

— Въ этомъ отношеніи, Юдиь, разумется, не вс люди одинаковы. Зналъ я людей, которые не обманываютъ только въ глаза, зналъ и такихъ, которые стыдятся всякаго обмана даже тогда, какъ имютъ дло съ отсутствующимъ врагомъ. Да, Юдиь, вы совершенно-правы, если думаете, что на нкоторыхъ людей никакъ нельзя положиться.

— Все это такъ, Дирслэйеръ, но вы еще не объяснили, какимъ образомъ очутились въ этомъ мст?

— Тутъ объяснять нечего: я просто въ отпуску.

— Въ отпуску! Что это такое? Я понимаю это слово въ устахъ солдата, но совсмъ не знаю, что оно значитъ въ устахъ плнника.

— Смыслъ этого слова одинъ и тотъ же во всхъ возможныхъ случаяхъ, Юдиь. Человкъ въ отпуску, какъ-скоро ему дано позволеніе оставить лагерь или гарнизонъ на извстный, опредленный срок, по истеченіи котораго онъ долженъ воротиться вновь или для того, чтобъ опять носить ружье на своихъ плечахъ, или вытерпть пытку и лишиться жизни, смотря потому, разумется, солдатъ онъ или плнникъ. Ну, а такъ-какъ я плнникъ, то вы понимаете, что меня ожидаетъ впереди судьба плннаго человка.

— Не-уже-ли Гуроны отпустили васъ одного безъ караула и безъ всякихъ шпіоновъ?

— Какъ видите.

— Какое же у нихъ ручательство, что вы воротитесь назадъ?

— Мое слово. И поврьте, они были бы величайшіе глупцы, еслибъ отпустили меня безъ честнаго слова: потому-что въ этомъ случа я отнюдь не былъ бы обязанъ воротиться къ нимъ на дьявольскую пытку: я просто положилъ бы карабинъ на плечо, да и маршъ въ делоэрскія деревни. Но теперь не то. Они, столько же какъ и вы, понимаютъ, что значитъ для меня честное слово, и вотъ почему я оставилъ ихъ лагерь безъ шпіоновъ и безъ всякаго караула.

— О, Боже мой? Не-уже-ли вы имете безразсудное и пагубное намреніе отважиться на самоубійство?

— Что вы говорите, Юдиь?

— Я васъ спрашиваю: не-уже-ли вы думаете что можно отдать себя во власть неумолимыхъ враговъ, сдержавъ данное имъ общаніе?

Дирслэйеръ посмотрлъ съ неудовольствіемъ на молодую двушку, но черезъ минуту его физіономія совсмъ прояснилась. Онъ улыбнулся и сказалъ:

— Ну, да, Юдиь, теперь я васъ понимаю, а сначала мн казалось Богъ-знаетъ что. Вы думаете, что Скорый-Гэрри и Чингачгукъ помшаютъ мн выполнить свой долгъ:— но я вижу, вы еще совсмъ не знаете людей. Могиканъ всего мене способенъ отвращать кого бы то ни было отъ исполненія обязанностей, а что касается до Генриха Марча, то онъ думаетъ только о себ, и ему нтъ ни малйшей нужды до другихъ людей. Нтъ, Юдиь, не безпокойтесь: никто не станетъ меня удерживать отъ возвращенія въ ирокезскій таборъ, а если бы, сверхъ чаянія, встртились какія-нибудь препятствія, то поврьте, что я съумю ихъ преодолть.

Юдиь молчала. Вс ея чувства, какъ влюбленной женщины, взволновались при мысли объ ужасной судьб, которая угрожала ея возлюбленному, но, съ другой стороны, она не могла не удивляться необыкновенной честности молодаго охотника, считавшаго свое высокое самоотверженіе простымъ долгомъ. Понимая, что вс убжденія будутъ безполезны, она хотла, по-крайней-мр, узнать вс подробности дла, чтобъ сообразно съ ними устроить свое собственное поведеніе.

— Когда же срокъ вашему отпуску, Дирслэйеръ? спросила Юдиь, между-тмъ, какъ-об лодки медленно приближались къ ковчегу.

— Завтра въ полдень, минута въ минуту, и вы очень понимаете, что я не имю ни малйшаго желанія ускорить этотъ срокъ. Ирокезы начинаютъ бояться крпостнаго гарнизона, и поэтому отпустили меня на самое короткое время. Ршено между ними, что пытка моя начнется завтра при захожденіи солнца, и потомъ, съ наступленіемъ ночи, они оставятъ эти мста.

Эти слова были произнесены торжественнымъ тономъ, какъ-будто мысль о неизбжной смерти невольно тревожила его душу. Юдиь затрепетала.

— Стало-быть, они твердо ршились мстить за понесенныя потери? спросила она слабымъ голосомъ.

— Да, если, только я могу судить о ихъ намреніяхъ по вншнимъ признакамъ. Кажется, впрочемъ, они не думаютъ, что я подозрваю ихъ планы, но человкъ, прожившій долго между краснокожими, понимаетъ очень-хорошо вс мысли и чувства Индійцевъ. Вс старухи пришли въ бшенство посл похищенія Вахты, а вчерашнее убійство взволновало весь лагерь. Моя грудь отвтитъ за все, и нтъ сомннія, что ужасная пытка будетъ произведена торжественно, при полномъ собраніи всхъ мужчинъ и женщинъ. Я радъ, по-крайней-мр, что Великій-Змй и Вахта теперь совершенно безопасны.

— Однакожь срокъ довольно-длиненъ, Дирслэйеръ, и, можетъ-быть, они перемнятъ свои мысли.

— Не думаю. Индіецъ всегда Индіецъ, и не въ его натур откладывать или измнять свои планы. Жажда мщенія свойственна всмъ краснокожимъ, не исключая даже Делоэровъ, не смотря на ихъ постоянныя сношенія съ блыми людьми. Къ-тому же, Гуроны упрекаютъ меня за смерть храбрйшаго изъ своихъ солдатъ, и потому безразсудно ожидать мн отъ нихъ пощады или милости. Но вы разсуждаете со мной только о моцхъ длахъ, Юдиь, между-тмъ, какъ вамъ самимъ, при настоящихъ обстоятельствахъ, слишкомъ-необходимы дружескіе совты. Ну, что, старикъ Томъ спущенъ въ озеро?

— Да, и мы только-что его похоронили. Вы правы, Дирслэйеръ, дружескіе совты для насъ слишкомъ-необходимы, и единственный другъ нашъ — вы. Генрихъ Марчъ скоро удетъ, и посл его отъзда, я надюсь, вы удлите мн одинъ часъ для нкоторыхъ совщаній. Гетти и я, мы не знаемъ, что намъ длать.

— Это очень-естественно посл такихъ печальныхъ и совсмъ неожиданныхъ переворотовъ. Но вотъ уже мы подл ковчега: — надобно немного подождать.

II.

Свиданіе Дирслэйера съ своими пріятелями на краю парома имло какой-то торжественный характеръ и отнюдь не сопровождалось радостными восклицаніями. Могиканъ и его подруга догадались съ перваго взгляда, что онъ не былъ обыкновеннымъ бглецомъ, и нсколько словъ, произнесенныхъ загадочнымъ тономъ, объяснили имъ вполн, что Дирслэйеръ называлъ своимъ отпускомъ. Чингачгукъ призадумался и стоялъ съ озабоченымъ видомъ, Вахта поспшила обнаружить свое участіе маленькими женскими услугами.

Между-тмъ, черезъ нсколько минутъ, составили общій планъ относительно того, какъ надобно провести эту ночь. Ршено съ наступленіемъ сумерекъ поставить ковчегъ на его обыкновенномъ мстъ, потому-что, по мннію Дирслэйера, Гуроны, посл недавней схватки, не имютъ никакой охоты отваживаться на новыя нападенія. Притомъ, ему было поручено сдлать довольно важное предложеніе, и если собраніе прійметъ его такъ, какъ ожидаютъ Ирокезы, война окончится сама-собою, безъ дальнйшихъ послдствій. За этимъ собственно и получилъ онъ, на честное слово, кратковременный отпускъ. Какъ-скоро ковчегъ былъ привязанъ, къ платформ, вс принялись за свои обыкновенныя дла, и посторонній наблюдатель могъ бы подумать, что ничего особеннаго не случилось. Три женщины хладнокровно и спокойно начали готовить вечернюю закуску, Скорый-Гэрри, при тускломъ свт сосновой лучины, починивалъ свои мокассины, Чингачгукъ сидлъ задумавшись въ темномъ углу, Дирслэйеръ, съ видомъ участія, разсматривалъ убійцу оленей, карабинъ старика Тома, который въ-послдствіи пріобрлъ громкую извстность въ его собственныхъ рукахъ. Этотъ карабинъ съ серебряной оправой былъ нсколько длинне обыкновеннаго — должно быть его сработалъ первостатейный оружейный мастеръ. Его главное достоинство состояло въ совершенств калибра и всхъ деталей, самъ металлъ былъ также превосходенъ во всхъ возможныхъ отношеніяхъ. Нсколько разъ молодой охотникъ переворачивалъ его на вс стороны, пробовалъ замокъ и полку, приставлялъ прикладъ къ своему плечу, прицливался въ отдаленные предметы, и вс эти маневры производилъ онъ при свт лучины съ такимъ хладнокровіемъ, которое могло какъ-нельзя-больше удивить и озадачить наблюдателя, знакомаго съ настоящимъ положеніемъ молодаго человка.

— Отличное ружье, Генрихъ Марчъ! вскричалъ онъ наконецъ, по окончаніи своихъ наблюденіи.— Признаюсь, я очень жалю, что оно попало въ руки женщинъ. Будь оно въ рукахъ хорошаго охотника, я бы прозвалъ eto Смертью наврнякъ, и ни чуть бы не ошибся. Такого огнестрльнаго снаряда не видалъ врно и ты, Скорый-Гэрри.

— Твоя правда, Дирслэйеръ, такое ружье — рдкость въ нашихъ краяхъ, отвчалъ Марчъ, положивъ оленью кожу на свой мокассинъ.— Недаромъ старикъ Томъ хвалился всегда этимъ карабиномъ, и недаромъ прозвалъ его убійцей оленей. Онъ не былъ,правда, хорошимъ стрлкомъ, это мы знаемъ вс, но его голова имла и хорошія стороны. Мн казалось нсколько разъ, что Юдиь намрена подарить мн этотъ карабинъ.

— Ну, я полагаю, не всегда можно угадать, что на ум у молодой двушки, однакожь, очень-вроятно, что карабинъ скоре достанется теб, чмъ другому. Жаль только, что на этотъ разъ предметъ, близкій къ совершенству, не совсмъ достигнетъ своей цли,

— Что ты хочешь этимъ сказать, товарищъ? Не-ужь-то на моихъ плечахъ этотъ карабинъ будетъ не такъ красивъ, какъ на другихъ?

— Насчетъ красоты я не спорю, да и не зачмъ: — ты красавецъ первой руки, это всмъ извстно, а съ этимъ ружьемъ на плеч будешь молодецъ-молодцомъ, но иное дло красота, и совсмъ иное дло ловкость и врность взгляда. Въ цлую недлю не настрлять теб этимъ карабиномъ столько оленей, сколько другіе настрляли бы въ одинъ день. Помнишь ли намеднишняго оленя, въ котораго промахнулся?

— Что за вздоръ ты загородилъ, Дирслэйеръ? Я хотлъ въ ту пору только напугать вертлявую лань, и ты, я думаю, видлъ, какъ она перетрусилась.

— Ну, пусть будетъ по твоему: только этотъ карабинъ достоинъ короля, и я увренъ, что опытный стрлокъ былъ бы съ нимъ королемъ лсовъ.

— И прекрасно, будьте королемъ лсовъ, любезный Дирслэйеръ! воскликнула Юдиь, подслушавшая весь этотъ разговоръ.— Дарю вамъ со всей охотой этотъ карабинъ, и, надюсь, цлыя полсотни лтъ онъ будетъ въ самыхъ лучшихъ рукахъ.

— О, вы шутите, Юдиь! вскричалъ Дирслэйеръ, крайне изумленный такою неожиданною щедростію.— Вдь это такой подарокъ, который нестыдно бы предложить англійскому королю.

— Я вовсе не шучу, Дирслэйеръ, и желаю вамъ полныхъ успховъ отъ всей души.

— Хорошо, Юдиь, мы потолкуемъ объ этомъ въ свое время, а ты, Генрихъ Марчъ, не долженъ огорчаться. Юдиь двушка молодая, и видитъ вещи издалека: она поняла, что отцовскій карабинъ врне прославится въ моихъ рукахъ, чмъ въ твоихъ, и въ этомъ ужь, конечно, она нисколько не ошиблась. Во всякомъ другомъ отношеніи, Юдиь, само-собою разумется, отдаетъ теб полный перевсъ надо мной.

Занятый приготовленіями къ отъзду, Генрихъ Марчъ пробормоталъ что-то про себя и не счелъ нужнымъ обнаруживать открыто своего негодованія. Черезъ нсколько минутъ подали ужинъ, и все общество молча услось за столъ. Никто не чувствовалъ желанія возобновлять разговоръ, такъ-какъ вс и каждый были заняты собственными размышленіями. Посл ужина, все общество выступило на платформу, чтобъ выслушать изъ устъ Дирслэйера предложеніе Гуроновъ. Вс услись на скамейку подл двери, и Юдиь первая открыла разговоръ:

— Видно по всему, Дирслэйеръ, что вы отнюдь не торопитесь исполнить возложенное на васъ порученіе, мы хотимъ однакожь знать, зачмъ послали васъ Гуроны.

— Отпустили, Юдиь, а не послали. Прошу не забывать, что, я въ отпуску и связанъ честнымъ словомъ. Но вы правы, мн точно пора передать порученіе Гуроновъ, тмъ боле, что Скорый-Гэрри уже собрался насъ оставить. Какая прекрасная ночь! Вотъ эти безчисленныя звзды надъ нашими головами совсмъ не заботятся, ни о насъ, ни о Гуронахъ.

— Послушай, Дирслэйеръ, сказалъ Генрихъ Марчъ нетерпливымъ тономъ:— ты очень-хорошій стрлокъ и недурной товарищъ въ дорог, но, какъ собесдникъ, ты иной разъ къ чорту не годишься. Зачмъ ты занесъ всю эту околесицу, когда могъ бы все дло высказать ясно и прямо?

— Понимаю тебя, Торопыга, и не намренъ обвинять тебя, потому-что въ эту ночь теб въ-самомъ-дл нужно торопиться. Вс мы засдаемъ теперь на совт, и предметъ нашихъ совщаній — предложеніе Гуроновъ. Итакъ, вотъ въ чемъ дло. Гуроны, можете представить, воротились изъ послдняго похода очень-недовольные другъ другомъ, и на совт ихъ шейховъ не было веселыхъ лицъ. Никто не любитъ пораженій, это само-собою разумется, и краснокожіе въ этомъ отношеніи столько же чувствительны, какъ и блые люди. Долго они курили трубки, долго говорили, и когда, наконецъ, огонь началъ потухать, поршили дло единогласно и единодушно. Главнйшимъ шейхамъ пришло въ голову, что я, конечно, такого рода человкъ, на котораго безъ всякихъ опасеній можно положиться. Эти Минги вообще довольно-проницательны, надобно отдать имъ честь, и иной разъ даже блднолицый пользуется ихъ хорошимъ мнніемъ. Разсудивъ, что на меня совершенно можно положиться, они не замедлили сообщить мн вс свои мысли, и вышла, видите ли, вотъ какая исторія: они знаютъ ваше положеніе, и разсчитываютъ, что озеро со всми принадлежностями въ полной ихъ власти. Они убили старика Тома, и уврены, что Генрихъ Марчъ, побывавъ въ ихъ когтяхъ, не захочетъ еще этимъ лтомъ охотиться за волосами. Стало-быть, по ихъ мннію, вс ваши силы ограничены Чингачгукомъ и двумя молодыми двушками. Чингачгукъ, какъ имъ извстно, принадлежитъ къ великой воинственной пород, но знаютъ они и то, что покамстъ онъ еще новичокъ въ военномъ дл. Что касается до молодыхъ двушекъ, они думаютъ о нихъ то же, что вообще думаютъ о женщинахъ.

— Вы хотите сказать, что они насъ презираютъ? вскричала Юдиь, и при этомъ глаза ея засверкали какимъ-то дикимъ огнемъ.

— Это вы увидите подъ конецъ. Я сказалъ, что Ирокезы считаютъ это озеро своею собственностію. Вотъ они передали мн этотъ поясъ изъ вампума, и оборотились ко мн съ такими словами: скажи Великому-Змю, что на первый разъ онъ велъ себя недурно. Онъ можетъ теперь спокойно удалиться въ свои деревни, и никто изъ насъ не погонится за нимъ. Буде есть у него волосы Минга, онъ можетъ унести ихъ, куда хочетъ. Гуроны храброе племя и съ чувствительнымъ сердцемъ. Они знаютъ, что неприлично молодому воину возвращаться домой съ пустыми руками. Онъ можетъ, пожалуй, набрать войско и преслдовать насъ въ открытомъ пол. Но Вахта непремнно должна воротиться къ Гуронамъ. Оставивъ ирокезскій станъ въ ночное время, она унесла съ собой по ошибк такую вещь, которая не принадлежитъ ей.

— Этого быть не можетъ! съ живостію сказала Гетти.— Вахта не захочетъ поживиться чужимъ добромъ, и я увр…

Усердное заступничество простодушной двушки было бы, вроятно, гораздо продолжительне, если бы Вахта, покраснвъ и засмявшись въ одно и то же время, не закрыла ей рта своею рукою.

— Вы не понимаете рчи Минговъ, любезная Гетти, возразилъ Дирслэйеръ.— Надобно поглубже вникать въ смыслъ всего, что они говорятъ. На этотъ разъ они хотятъ сказать, что Вахта унесла съ собою сердце молодаго Гурона, и потому ей слдуетъ воротиться назадъ въ ирокезскій станъ, чтобы бдный парень отъискалъ потерянную вещь. Великій-Змй, говорятъ они, такой человкъ, который не будетъ имть недостатка въ женахъ, но эта двушка не его. Такъ, по-крайней-мр, я понялъ ихъ слова.

— Они однакожь не совсмъ глупы, эти Ирокезы, если воображаютъ, что молодая двушка можетъ пожертвовать влеченіями собственнаго сердца для того, чтобъ удовлетворить желаніямъ влюбленнаго дурака, сказала Юдиь ироническимъ и вмст раздражительнымъ тономъ.— Женщина будетъ женщиной всегда и везд, какую бы кожу ни дала ей природа, и ваши шейхи, Дирслэйеръ, слишкомъ-дурно знаютъ сердце женщины, если разсчитываютъ, что оно такъ легко можетъ отказаться отъ истинной любви.

— Вы правы, Юдиь, только не совсмъ: знавалъ я женщинъ, для которыхъ любовь то же, что игрушка или тряпка отъ ихъ нарядовъ. Второе порученіе относится собственно къ вамъ. Ирокезы того мннія, что дочерямъ старика Тома, круглымъ сиротамъ, нужна теперь спокойная хата и вкусный кусокъ хлба. Гуронскія хаты, по ихъ словамъ, гораздо лучше нью-йоркскихъ, и они желаютъ, чтобъ вы извдали это на самомъ дл. Цвтъ вашей кожи блъ какъ снгъ, имъ это извстно, но они думаютъ, что молодыя двушки, привыкшія къ лсамъ, не найдутъ правильной дороги среди просторныхъ полей. Одинъ изъ ихъ первостатейныхъ воиновъ недавно потерялъ жену, и вотъ, видите-ли, ему бы хотлось посадить Дикую-Розу на скамейку подл своего огня. Что касается до слабоумной двушки, то красные воины будутъ оказывать ей глубокое уваженіе, и принимаютъ на себя заботы обо всхъ ея нуждахъ. Они разсчитываютъ, что имніе вашего отца обогатитъ ихъ племя, но ваше собственное имущество, само-собою разумется, должно будетъ поступить въ полное распоряженіе семьи вашего мужа. Притомъ, блые люди недавно умертвили у нихъ молодую двушку, и теперь справедливость требуетъ, чтобъ этотъ ущербъ былъ, какъ и слдуетъ, пополненъ двумя двушками изъ племени ихъ враговъ.

— И это вы, Дирслэйеръ, взялись передать мн такое предложеніе! сказала Юдиь грустнымъ тономъ.— Не-уже-ли, по вашимъ понятіямъ, я способна сдлаться рабою Индійца?

— Если вы желаете, Юдиь, знать мое искреннее мнніе на этотъ счетъ, то я готовъ сказать безъ утайки, что вы никогда, по собственной вол, не сдлаетесь рабою мужчины, будь онъ блый или красный, Это все равно. Но вы никакъ, не должны стовать на посла, который передаетъ вамъ слово-въ-слово чужія предложенія: это его обязанность, и я съ своей стороны хотлъ бы выполнить ее, какъ слдуетъ честному человку. Но хотите ли теперь узнать мое собственное мнніе насчетъ того, что каждый изъ васъ можетъ и долженъ отвчать при настоящихъ обстоятельствахъ?

— Да, чортъ побери, мн бы очень хотлось знать твои мысли обо всхъ этихъ вещахъ, Дирслэйеръ, сказалъ Скорый-Гэрри.— Я, впрочемъ, уже давно ршилъ съ своей стороны, какъ надобно вести себя.

— И прекрасно. Я тоже приготовилъ уже отвты за всхъ васъ и за тебя особенно, Генрихъ Марчъ. На твоемъ мст, я бы отвчалъ: Дирслэйеръ, скажи этимъ бродягамъ, что они совсмъ не знаютъ Скораго-Гэрри. Какъ человкъ блый, съ блымъ сердцемъ и блою душою, онъ никогда не позволитъ себ оставить на произволъ судьбы бдныхъ сиротъ, лишенныхъ покровительства и защиты. Поэтому дурно длаютъ Ирокезы, что толкуютъ о немъ вкось и вкривь, когда раскуриваютъ свои трубки…

— Остановись, Дирслэйеръ, чмъ дальше въ лсъ, тмъ больше дровъ, вскричалъ Марчъ почти угрожающимъ тономъ.— Ты слишкомъ-близорукъ, и не видишь чужой души. Скажи этимъ дикарямъ, что они отлично понимаютъ Генриха Марча, и это, разумется, длаетъ имъ честь. Марчъ такой же человкъ, какъ вс, и былъ бы глупецъ или сумасшедшій, еслибъ отважился одинъ на борьбу съ цлымъ племенемъ. Если женщины его оставляютъ по собственнымъ побужденіямъ и, разсчетамъ, что мудренаго, если и самъ онъ оставляетъ такихъ женщинъ, хотя ихъ кожа бле самаго снга? Если Юдиь перемнитъ свои мысли, радъ ее взять и съ сестрою въ собственную хату, въ противномъ случа, нтъ мн никакой надобности становиться мишенью для непріятельскихъ пуль.

— Юдиь не перемнитъ своихъ мыслей и не желаетъ оставаться въ вашемъ обществ, господинъ Марчъ, сказала она съ живостію:— можете идти на вс четыре стороны.

— Стало-быть, это дло ршенное, заключилъ Дирслэйеръ спокойнымъ тономъ, не обращая вниманія на саркастическія выходки молодыхъ людей.— Генрихъ Марчъ будетъ длать что ему угодно, и, вроятно, намъ прійдется его проводить. Теперь очередь за Вахтой. Что ты скажешь? Забудешь ли ты свой долгъ, и воротишься къ Гуронамъ, чтобъ осчастливить молодаго Минга, или пойдешь къ Делоэрамъ съ возлюбленнымъ своего сердца?

— Зачмъ говорить объ этомъ Вахт? спросила молодая двушка полуобиженнымъ тономъ.— Делоэрка вдь не то, что капитанская жена, и не бросится на шею первому молодому офицеру.

— Я такъ и думаю, Вахта, но все же мн нуженъ твой отвтъ, чтобъ передать, его Мингамъ.

Вахта встала, осмотрлась вокругъ себя, и энергически выразила свои мысли на делоэрскомъ язык такимъ образомъ:

— Скажи, Дирслэйеръ, этимъ Гуронамъ, что вс они слпы, какъ кроты, если не умютъ отличать волка отъ собаки. Въ моемъ народ роза умираетъ на стебельк, гд расцвла, слезы ребенка падаютъ на могилу его родителей, зерно растетъ на томъ мст, гд брошено смя. Делоэрскія двушки вдь не то, что разсыльницы, которыхъ можно перегонять изъ одного племени въ другое, перепоясавъ поясомъ изъ вампума. То же он, что каприфоліи, которыя растутъ лишь въ своихъ лсахъ, и молодые воины ради запаха кладутъ ихъ на свое сердце. Перелетная птица каждый годъ возвращается въ свое прежнее гнздо: не-ужь-то женщина непостоянне птицы? Посадите сосну на глин: она высохнетъ, и листья ея пожелтютъ, ива не будетъ расти на горъ, тамаринъ всегда запрячется въ болото, морскія племена не отойдутъ отъ втровъ, что подуваютъ отъ соленой воды. И что такое молодой Гуронъ для двушки изъ древней породы Ленни-Ленапе? Проворенъ онъ, не спорю, но не угнаться ему за ней, когда она обратитъ свои глаза на делоэрскія деревни. И поетъ онъ хорошо, спору нтъ, но самая лучшая музыка для Вахты — родныя ея псни. Пусть онъ родился въ народ, который когда-то кочевалъ на берегахъ соленой воды: все это вздоръ, если онъ не изъ племени великихъ Унковъ. Одно у Вахты сердце, и одинъ для нея мужъ. Объявить объ этомъ Мингу.

Дирслэйеръ съ видимымъ удовольствіемъ выслушалъ эту характеристическую рчь, и не замедлилъ объяснить ее блымъ двушкамъ, не понимавшимъ делоэрскаго языка.

— Вотъ это стоитъ всхъ индійскихъ вампумовъ, и, признаюсь, я очень-радъ, что не обманулся въ своемъ ожиданіи. Вообразите, Юдиь, что заклятый врагъ предлагаетъ вамъ отказаться отъ любимаго человка и выйдти за мужчину, котораго вы презираете: вашъ отвтъ въ такомъ случа, я увренъ, былъ бы не лучше и не хуже этой выразительной и сильной рчи. Пусть женщина говоритъ, какъ чувствуетъ, и слова ея всегда будутъ удивительно-краснорчивы. Теперь за вами очередь, Юдиь. Любопытно послушать, какъ будетъ говорить блая двушка посл красной, хотя и то правда, румяныя ваши щеки трудно назвать блыми. Чингачгукъ и вс Индійцы прозвали васъ Дикою-Розой: имя чудесное, и оно принадлежитъ вамъ по всему праву.. И ужь если зашла рчь о цвтахъ, я бы очень хотлъ сестрицу вашу Гетти прозвать каприфоліей.

— Еслибъ вс эти слова, Дирслэйеръ, выходили изъ устъ какого-нибудь крпостнаго офицера, я бы выслушала ихъ съ презрніемъ, отвчала Юдиь, обрадованная искреннимъ комплиментомъ:— но я знаю, вы говорите то, что чувствуете, и языкъ вашъ неспособенъ къ лести. Напрасно, однакожь, думаете вы, что теперь очередь за мной: Чингачгукъ покамстъ еще ничего не сказалъ.

— Да и не нужно: я заране знаю его отвтъ. Впрочемъ, для порядка, пусть и Змй обявитъ свою мысль.

Чингачгукъ, такъ же, какъ его невста, всталъ съ своего мста, чтобъ придать своему отвту боле достоинства и силы. Вахта говорила, скрестивъ руки на груди, какъ-будто подавляя свое внутреннее волненіе, но Великій-Змй протянулъ свою руку впередъ съ видомъ спокойной и величавой энергіи.

— Вампумъ за вампумъ, посольство за посольство, да будетъ такъ. Слушайте вс, что Великій-Змй изъ племени Делоэровъ объявляетъ мнимымъ волкамъ, которыхъ вой раздается въ нашихъ лсахъ. Не волки они, а жалкіе псы съ подрзанными хвостами и обрубленными ушами. Воруютъ они двушекъ, но не умютъ ихъ беречь. Чингачгукъ беретъ свою вещь везд, гд ее находитъ, не спрашивая позволенія презрннаго бродяги. Какое дло Гуронамъ, есть ли у него нжное сердце? Довольно знать объ этомъ, кому самъ онъ говоритъ, и пусть иноплеменникъ не вмшивается въ, его дла. Домъ его будетъ тайной даже для шейховъ делоэрскихъ, и тмъ боле для подлыхъ Минговъ. Объяви этимъ негоднымъ псамъ, что лай ихъ долженъ раздаваться громче и сильне, если хотятъ они накликать за себя охотниковъ изъ племени Могикановъ. Была причина доискиваться ихъ логовища, когда въ немъ стерегли делоэрскую двицу, но теперь они будутъ забыты, и я ихъ презираю. Чингачгукъ оставляетъ Вахту при себ, и она будетъ варить для него застрленную дичь. Объявить мой отвтъ презрннымъ Мингамъ.

— Браво, Чингачгукъ! Я отнесу имъ эту депешу, и налюбуюсь вдоволь, какъ переполошится весь ихъ станъ. Ну, Юдиь, ваша очередь. Гуроны непремнно хотятъ получить отъ всхъ ясные отвты, кром разв одной Гетти.

— Зачмъ же такое исключеніе, Дирслэйеръ? Гетти говоритъ иногда очень-складно. Индійцы могутъ, конечно, придать нкоторую важность ея словамъ, такъ-какъ они вообще уважаютъ слабоумныхъ людей.

— И то правда. Говорите, Гетти, все, что у васъ на ум, и я передамъ вашъ отвтъ слово-въ-слово.

Гетти съ минуту молчала, по потомъ, собравшись съ духомъ, отвчала съ обыкновенною кротостію:

— Гуроны, кажется, не понимаютъ разницы между блыми и красными людьми, иначе, я думаю, не пришло бы имъ въ голову требовать, чтобъ мы съ сестрою переселились въ ихъ жилища. Богъ даровалъ особую землю краснымъ людямъ, и особую блымъ. Его всевышней вол было угодно, чтобъ мы жили отдльно. Притомъ матушка всегда мн говорила, что намъ должно жить посреди христіанъ, и, стало-быть, вотъ еще причина, отъ-чего намъ неудобно переселиться къ Мингамъ. Озеро принадлежитъ намъ, и мы не оставимъ Глиммергласа. Здсь могилы нашего отца и нашей матери, и, конечно, самые злые Индійцы не оставляютъ родительскихъ могилъ. Пойду къ Гуронамъ со всею охотою, если они этого желаютъ, и стану читать имъ библію, но ни за что на свт не покину я родительскихъ могилъ.

— Довольно, Гетти. Вашъ отвтъ, я увренъ, поправится Гуронамъ. Если теперь вы, Юдиь, объявите свои мысли, посольство мое будетъ окончено.

— Скажите напередъ, Дирслэйеръ, опрометчивость нашихъ выраженій не будетъ ли вредною собственно для васъ? Вс мы, сколько я вижу, рубимъ съ плеча, совсмъ забывая ваше положеніе какъ плнника между этими дикарями. Какія, по вашему мннію, могутъ отсюда произойдти послдствія собственно для вашей личности?

— Это все равно, Юдиь, еслибъ вы спросили, съ какой стороны подуетъ втеръ въ будущую недлю. Могу сказать только то, что Гуроны посматриваютъ на меня искоса, а больше ничего не знаю. Вамъ легче было предложить этотъ вопросъ, чмъ мн отвчать.

— То же самое должна сказать и я относительно предложенія Гуроновъ, возразила Юдиь, вставая съ мста.— Я буду отвчать вамъ одному, Дирслэйеръ, когда вс наши товарищи улягутся спать.

Было что-то ршительное во всхъ чертахъ и движеніяхъ Юдии, и Дирслэйеръ безпрекословно согласился на ея предложеніе. Этимъ окончилось засданіе на. платформ, и Гэрри объявилъ, что готовъ отправиться въ дорогу. Прошелъ, однакожь, еще цлый часъ прежде, чмъ онъ уложилъ свои вещи. Этимъ временемъ каждый предавался собственнымъ занятіямъ, а молодой охотникъ прилежно разсматривалъ подаренный корабинъ. Наконецъ, въ девять часовъ, Генрихъ Марчъ ршился начать свое путешествіе. Его прощанье было холодно и принужденно. Юдиь протянула ему руку, совсмъ не скрывая радости при этой разлук. Чингачгукъ и Вахта оставались совершенно-равнодушными. Одна только Гетти обнаружила признаки искренняго сожалнія. Печальная и робкая, она стояла въ сторон, до-тхъ-поръ, пока Марчъ не переслъ въ лодку, гд уже дожидался его Дирслэйеръ. Въ ту минуту, какъ лодка готова была отвалить, она вошла въ ковчегъ, остановилась на паром и сказала кроткимъ голосомъ:

— Прощайте, Гэрри! Прощайте, любезный Гэрри! Идите осторожно по лсамъ, и не останавливайтесь нигд до прибытія вашего въ крпость. Гуроновъ слишкомъ-много въ этихъ мстахъ, и такого человка, какъ вы, они не пощадятъ, какъ меня.

Власть, пріобртенная Марчемъ надъ этой слабоумной двушкой, происходила исключительно отъ причинъ физическихъ. Наружная красота, мужественный видъ и дородность этого исполина совсмъ ослпили ея чувства, и при слабости ума она неспособна была оцнить его истинный характеръ. Правда, она находила его нсколько грубымъ, иногда жестокимъ, но эти же свойства замчались и въ ея отц, стало-быть, заключала Гетти, мужчины, вроятно, вс на одинъ покрой. Нельзя, однакожь, сказать, чтобъ она чувствовала къ нему ршительную любовь: этотъ человкъ впервые пробудилъ ея чувствительность, которая, безъ сомннія, превратилась бы въ отчаянную страсть, еслибъ Генрихъ Марчъ постарался раздуть это пламя, но онъ почти никогда не обращалъ на неё вниманія, и грубо отзывался о ея недостаткахъ. На этотъ разъ, однакожь, прощальныя привтствія бдной двушки растрогали его до глубины души. Немедленно онъ остановилъ лодку и вскочилъ на край парома.

— Вы, Гетти, добрая двушка, и мн очень-пріятно на прощаньи пожать вамъ руку. Юдиь совсмъ не стоитъ васъ, не смотря на свою красоту. Если вашу искренность съ молодымъ человкомъ считать признакомъ здраваго смысла, то вы гораздо-умне и Юдии и всхъ двицъ, какихъ только я знаю.

— Пожалуйста, любезный Гэрри, ничего не говорите противъ Юдии, сказала она умоляющимъ тономъ.— Отецъ мои умеръ, матушка тоже, вс мои родные только въ старшей сестр, и мн больно слышать дурные о ней отзывы. Об мы круглыя сироты, и Богу одному извстно, что станется съ нами.

— Вы разсуждаете очень-умно, добрая Гетти, и я охотно съ вами соглашаюсь. Пусть будетъ что будетъ, а чему быть, тому не миновать. Если еще разъ мы свидимся съ вами, вы найдете во мн искренняго друга, готоваго оказать вамъ всякую услугу. Я не былъ, правда, большимъ пріятелемъ вашей матушки и часто съ нею вздорилъ, но старикъ Томъ и я ршительно всегда сходились въ своихъ мысляхъ. Храбрый былъ онъ человкъ и мастеръ въ своемъ род: это я готовъ твердить до конца своей жизни.

— Ну, такъ и прощайте, любезный Гэрри! сказала молодая двушка, желавшая теперь, сама не зная почему, скоре разстаться съ красивымъ гигантомъ.— Берегитесь же во время этихъ странствованій по густому лсу. Я буду читать библію каждый вечеръ и не забуду васъ въ своихъ молитвахъ.

Этотъ послдній пунктъ не пробудилъ никакого сочувствія въ душ Генриха Марча. Не говоря больше ни одного слова, онъ радушно пожалъ руку Гетти Гуттеръ и перепрыгнулъ въ лодку. Черезъ минуту, онъ былъ уже на сто футовъ отъ ковчега, еще минута, и лодка его совершенно скрылась изъ вида. Гетти испустила глубокій вздохъ и, склонивъ голову, побрела къ своей сестр.

Нсколько минутъ, Дирслэйеръ и его товарищъ гребли молча. Было ршено, что Марчъ выйдетъ на берегъ въ томъ самомъ мст, гд они приставали въ начал нашей повсти, такъ-какъ Гуроны не обращали вниманія на этотъ пунктъ и притомъ здсь онъ лучше-зналъ дорогу. Мене, чмъ въ четверть часа, легкій челнокъ, управляемый могучими руками, остановился въ назначенной пристани.

— Смотри же, Генрихъ Марчъ, сказалъ Дирслэйеръ: — по прибытіи въ крпость ты немедленно поспши къ коменданту и упроси его послать военный отрядъ противъ этихъ бродягъ. Ты еще лучше сдлаешь, если вызовешься самъ проводить солдатъ, потому-что ты отлично знаешь вс эти мста. Ступай сперва на лагерь Гуроновъ и преслдуй ихъ по пятамъ, если они уйдутъ впередъ: солдаты авось зададутъ имъ такую острастку, какой они долго не забудутъ. Для меня тутъ не будетъ личныхъ выгодъ, потому-что завтра вечеромъ, при солнечномъ закат, моя судьба будетъ ршена, но вс эти распоряженія, безъ-сомннія, спасутъ бдныхъ сиротъ.

— Чего же самъ ты ожидаешь, любезный Натанаэль? спросилъ Гэрри съ видомъ искренняго участія.

— Богъ одинъ, въ своей премудрости, можетъ это сказать, Генрихъ Марчъ. Облака на горизонтъ мрачны и грозны, и я готовлюсь ко всему. Жажда мщенія томитъ и пожираетъ сердце Минговъ: они обманулись въ надежд обогатиться сокровищами замка, раздражены похищеніемъ Вахты, и смерть стараго воина, убитаго мною, у нихъ въ свжей памяти. По всей вротности, умру я въ пыткахъ.

— Да вдь это адская шутка, чортъ побери, и пора положить ей конецъ! вскричалъ Гэрри въ бшеномъ порывъ.— Недаромъ старикъ Томъ и я собирались оскальпировать весь ихъ лагерь, когда нарочно для этого отправились изъ замка. Еслибъ ты, Дирслэйеръ, не остался назади, успхъ нашъ былъ бы совершенный. Однакожь, я надюсь, ты не имешь серьёзнаго намренія добровольно отдать себя въ руки этихъ злодевъ. Вдь это былъ бы отчаянный поступокъ сумасброда или, просто, набитаго дурака.

— Нкоторые люди точно считаютъ сумасбродствомъ держать данное слово, за то есть и такіе люди, Генрихъ Марчъ, которые считаютъ это своей обязанностью: я изъ числа послднихъ. Пусть Мингъ, убжденный моимъ примромъ, не жалуется на вроломство благо человка. Прощай, Генрихъ Марчъ, можетъ-статься, мы больше не увидимся.

И съ этими словами товарищи разстались. Марчъ углубился въ лсъ, проклиная про себя человческое сумасбродство, Дирслэйеръ, напротивъ, сохранилъ все свое спокойствіе. Врный принятымъ правиламъ и непреклонный въ своей ршимости, онъ смотрлъ на будущее, какъ на неизбжную судьбу, и не старался отъ нея освободиться. Постоявъ на берегу нсколько минутъ, онъ воротился къ лодк и прежде, чмъ взяться за весла, бросилъ взглядъ на окружающую сцену. Была ночь и на неб ярко сіяли звзды. Съ этого мста, первый разъ въ своей жизни, онъ увидлъ прекрасную скатерть воды, на которой теперь колыхался его челнокъ. Тогда она была великолпна при блистательномъ свт южнаго солнца, теперь, въ ночномъ мрак, красота ея имла меланхолическій видъ. Горы возвышались вокругъ, какъ мрачныя ограды, заслонявшія собою вншній міръ, и лучи блднаго свта на самой широкой части этого бассейна служили символами слабой надежды, едва замтной въ отдаленной будущности. Вздохнувъ изъ глубины души, Дирслэйеръ оттолкнулъ свою лодку и быстро поплылъ къ осиротлому жилищу Канадскаго-Бобра.

III.

Юдиь съ тайнымъ нетерпніемъ дожидалась на платформ возвращенія Дирслэйера. По прибытіи его, Вахта и Гетти уже спокойно почивали на своихъ постеляхъ, а Могиканъ растянулся на полу въ ближайшей комнат съ карабиномъ подл себя, и мечталъ во сн о случившихся событіяхъ. На краю ковчега горла лампа, употреблявшаяся только въ экстренныхъ случаяхъ: по ея форм и по матеріи можно было заключить, что она хранилась когда-то въ завтномъ сундук.

Завидвъ лодку, Юдиь перестала ходить по платформ взадъ и впередъ, и приготовилась принять молодаго охотника. Они вмст привязали лодку и Дирслэйеръ замтилъ съ перваго взгляда, что молодая двушка имла слишкомъ-озабоченный видъ.

— Вы видите, Дирслэйеръ, начала Юдиь: — что.я зажгла лампу въ кают нашего ковчега. Это мы длаемъ только въ важныхъ случаяхъ и я думаю теперь, что эта ночь будетъ имть важное вліяніе на всю мою жизнь. Хотите ли вы идти за мною? Я намрена вамъ, показать нкоторыя вещи и открыть въ то же время свою тайну.

Дирслэйеръ нсколько изумился, но безъ отговорокъ пошелъ за своей спутницей въ каюту ковчега. Подл большаго сундука стояли дв скамейки, и тутъ же былъ приготовленъ столъ, чтобъ укладывать на немъ вынутыя вещи. Вс замки на супдук были отперты и сняты: оставалось только приподнять тяжелую крышку и выкладывать запрятанныя вещи.

— Отчасти я вижу, что все это значитъ, сказалъ Дирслэйеръ: — но зачмъ же нтъ здсь вашей сестрицы? Посл смерти старика Тома, Гетти иметъ одинаковое съ вами право на вс эти рдкости.

— Гетти спитъ, Дирслэйеръ. Вс наряды и сокровища не имютъ, къ-счастію, никакой цны въ ея глазахъ. Притомъ, она сама, ныньче вечеромъ,отдала мн въ полное распоряженіе все, что отъищется въ этомъ сундук.

— Но съ полнымъ ли умомъ бдная Гетти согласилась на такую уступку? спросилъ молодой охотникъ, обнаруживая здсь, какъ и везд, свою обыкновенную любовь къ правосудію.— Справедливость требуетъ не брать ничего отъ тхъ, которые сами не знаютъ цны предлагаемой вещи. Съ людьми, лишенными отъ природы обыкновенной доли человческихъ способностей, должно обходиться не иначе, какъ съ младенцами, въ которыхъ сознаніе еще не пробудилось.

Это былъ упрекъ, и горькій упрекъ изъ устъ такого человка, какъ Дирслэйеръ, но совсть Юдии на этотъ счетъ была совершенно спокойна, потому-что она не имла никакого намренія обидть свою слабоумную сестру, удостоившую ее полнымъ довріемъ.

— Будьте уврены, Дирслэйеръ, что Гетти не будетъ обижена ни въ чемъ. Она знаетъ все, что я намрена длать, и понимаетъ побудительную причину моего поступка. Садитесь же и потрудитесь приподнять тяжелую крышку: на этотъ разъ мы осмотримъ все, что ни есть здсь. Очень жаль, если не найдемъ мы объясненій загадочной судьбы Томаса Гуттера и моей матери.

— Для чего же, Юдиь, вы называете его Томасомъ Гуттеромъ, а не отцомъ? Разв онъ, какъ мертвецъ, потерялъ право на ваше уваженіе?

— Давно я догадывалась, Дирслэйеръ, что Томасъ Гуттеръ не отецъ мой, хотя Гетти, думала я, родная его дочь, но теперь оказалось, что мы об родились не отъ него. Онъ объявилъ намъ объ этомъ самъ передъ смертью. Въ младенчеств окружали меня предметы совсмъ не т, которые видимъ здсь на озер, но эти отдаленныя воспоминанія мелькаютъ передо мной, какъ сонъ, и я ничего не представляю ясно.

— Сонныя мечты, Юдиь, слишкомъ плохіе руководители въ длахъ нашей жизни. Не думайте ничего, и не основывайте никакой надежды на этихъ мечтахъ.

— Я и не надюсь, достойный другъ мой, но мн нельзя же удалить отъ себя младенческихъ воспоминаній. Впрочемъ, мы напрасно теряемъ время: черезъ полчаса мы узнаемъ, вроятно, все, что намъ нужно.

Уважая нетерпніе Юдии, Дирслэйеръ слъ, какъ она желала, и принялся выбирать изъ сундука различныя вещи. Прежде, само-собою разумется, попались на глаза уже знакомые предметы, которые, поэтому, не возбудили особеннаго любопытства: Юдиь не посмотрла даже на парчевое платье и бросила его въ сторону.

— Все это мы уже видли, сказала она: — и безполезно было бы пересматривать въ другой разъ. Но вотъ этотъ свертокъ, что въ вашихъ рукахъ, Дирслэйеръ, еще не былъ вскрытъ, и его слдуетъ осмотрть внимательно: изъ него, можетъ-быть, мы узнаемъ что-нибудь о происхожденіи моемъ и бдной Гетти.

— Да, еслибъ нкоторые свертки могли говорить, мы открыли бы удивительныя тайны, отвчалъ молодой охотникъ, развертывая толстую полотняную пачку:— но что жь это такое? Вдь это, если не ошибаюсь, знамя, хотя я не знаю, какому народу оно можетъ принадлежать.

— Разверните его совсмъ, Дирслэйеръ, съ нетерпніемъ вскричала Юдиь:— надобно хорошенько разсмотрть цвта.

— Нельзя не пожалть о бдномъ прапорщик, который таскалъ его на своихъ плечахъ во время битвы. Ухъ, какое огромное знамя! Изъ него, на мой взглядъ, можно бы выкроить цлую дюжину обыкновенныхъ королевскихъ знаменъ. Это должно быть не офицерское, а генеральское знамя.

— Можетъ-быть, это корабельный флягъ, Дирслэйеръ. Томасъ Гуттеръ входилъ въ какія-то сношенія съ людьми, которыхъ называютъ буканьерами: вамъ не случалось объ этомъ слышать?

— Нтъ, Юдиь, я совсмъ не знаю, что это за буканьеры. Молва носилась, говорилъ Скорый-Гэрри: — будто старикъ Томъ имлъ когда-то связи съ морскими разбойниками, но это, можетъ-быть, клевета, и потому, безразсудно, основываясь на ней, обвинять мужа вашей матери.

— Мужъ моей матери! Да, къ-несчастію, это должно быть такъ. Но какимъ образомъ женщина съ ея характеромъ выбрала себ въ мужья такого человка, какъ Томасъ Гуттеръ, этого нельзя объяснить простыми соображеніями. Вы никогда не видали моей матери, Дирслэйеръ, и не можете постигнуть, какая неизмримая разница существовала между ними.

— Такія вещи, однакожь, бываютъ на бломъ свт, и нердко. Но будемъ продолжать нашъ объискъ: вотъ еще какая-то странная четыреугольная пачка. Развернувъ грубое полотно, Дирслэйеръ нашелъ подъ нимъ небольшую запертую шкатулку прекрасной работы. Не отъискавъ ключа, онъ принужденъ былъ, съ согласія Юдии, открыть ее желзнымъ инструментомъ. Въ шкатулк были письма, тетради, лоскутки исписанной бумаги. Юдиь тотчасъ же бросилась на этотъ рудникъ секретныхъ извстій съ быстротою ястреба, караулившаго издавна свою добычу. Первыя письма, которыя она пробжала, повидимому, вполн удовлетворили ея гордое сердце, и удовольствіе ясно обозначилось во всхъ чертахъ ея лица. Это была переписка умной и нжной матери съ отсутствующею дочерью. Отвтовъ самой дочери не отъискалось, но они оказались совершенно-понятными изъ ясныхъ намековъ матери. Давая благоразумныя наставленія и совты, она, между-прочимъ, уговаривала дочь не сближаться съ однимъ европейскимъ офицеромъ, который, по ея мннію, не могъ имть честныхъ видовъ на Американку. Судорожный трепетъ пробжалъ по всмъ членамъ двушки, когда она читала это мсто, на которомъ еще виднлись капли слезъ ея матери.

Въ другомъ пакет хранились любовныя записки, въ которыхъ по мстамъ были двусмысленныя выраженія, способныя оскорбить чувство прекраснаго пола. Юдиь читала ихъ съ негодованіемъ, и рука ея задрожала, когда въ одномъ изъ этихъ писемъ она открыла поразительное сходство съ любовнымъ посланіемъ, адресованнымъ къ ней-самой. Она склонила голову на грудь, и на минуту прекратила чтеніе. Дирслэйеръ, между-тмъ, хранилъ глубокое молчаніе, но тщательно наблюдалъ физіономію Юдии, и почти такъ же, какъ она, понималъ сущность дла, не смотря на свою безграмотность.

Вс письма были расположенія въ хронологическомъ порядк, и читая одно за другимъ, можно было узнать подробную исторію страсти удовлетворенной, охладвшей и смнившейся отвращеніемъ, но Юдиь, въ своемъ нетерпніи, бросила лишь бглый взглядъ на десятки страницъ, и прямо начала читать послднія письма, изъ которыхъ узнала вс проступки своей матери. Въ одномъ мст былъ съ точностію обозначенъ день ея рожденія, и тутъ оказалось, что имя Юдии было ей дано по желанію ея отца. Собственныя имена были стерты везд, кром этого мста и еще другаго, гд говорилось о рожденіи Гетти, которую сама мать, независимо отъ воли отца, назвала Эсирью. Слабоумная дочь родилась въ эпоху совершеннаго охлажденія страсти, и отецъ, повидимому, не хотлъ развдывать о ея судьб. Съ этой поры, покинутая любовница и вмст несчастная мать постоянно оставляла копію съ своихъ собственныхъ писемъ. Ихъ было очень-немного, но они весьма краснорчиво изображали ея жалобы, страданія и глубокое раскаяніе въ своей слабости. Юдиь вздыхала, плакала, отирала глаза, и снова съ возрастающимъ участіемъ принималасьза чтеніе. Такимъ-образомъ, она дошла до послдняго письма, которымъ, вроятно, прекратилась, корреспонденція ея родителей.

Всхъ писемъ въ этой пачк было больше сотни, и около двадцати, она прочла съ напряженнымъ вниманіемъ, останавливаясь на каждой фраз. Такъ прошелъ цлый часъ. Юдиь не могла скрыть отъ себя печальной истины относительно своего рожденія, и это убжденіе поразило ее глубокою горестію. Ей казалось теперь, что она оторвана отъ всего свта, и что ей остается одно — прожить всю свою жизнь на этомъ озер, гд видла она столько радостей и печалей съ своею бдною сестрою.

Оставалось разобрать еще связку писемъ — корреспонденціи матери двухъ дочерей съ Томасомъ Гови, который въ-послдствіи принялъ имя Гуттера. За каждымъ письмомъ слдовалъ отвтъ, и эта переписка, тщательно подобранная, объяснила Юдии первоначальную связь ея матери съ Томасомъ Гови. Съ величайшимъ ужасомъ Юдиь узнала, что несчастная женщина первая сдлала ему предложеніе соединиться на всю жизнь узами брака, и что въ этомъ случа она дйствовала какъ помшанная. Отвты Гови обличали въ немъ человка грубаго и невоспитаннаго, горвшаго, однакожь, сильнымъ желаніемъ вступить въ бракъ съ женщиною замчательной красоты, которая притомъ неизмримо превосходила его своимъ образованіемъ. Въ послднихъ письмахъ, несчастная женщина склоняла своего мужа удалиться отъ свта, сдлавшагося опаснымъ для нихъ обоихъ.

Вотъ и вс документы, составлявшіе, такъ-сказать, историческую часть. Изъ отрывочныхъ бумагъ на дн шкатулки прежде сего бросился въ глаза старый журналъ съ прокламаціей губернатора, предлагавшаго значительную денежную награду за поимку и представленіе въ судъ извстныхъ разбойниковъ, между которыми также напечатано было имя Томаса Гови. Все вниманіе Юдии обратилось на поля передъ этимъ реестромъ, исчерченныя чернилами, гд можно было разобрать имя Томаса Гови, которое было подчеркнуто. Ничто, однакожь, не объясняло фамиліи матери и ея мсто жительства до прибытія на это озеро. Вс подписи и числа были вырзаны, и вс собственныя имена въ самомъ текст писемъ тщательно зачеркнуты. Такимъ образомъ Юдиь отказалась отъ всякой надежды напасть-на слды своей фамиліи, и просила своего товарища окончить поскоре разборъ всхъ другихъ вещей, остававшихся въ этомъ сундук.

— Извольте, Юдиь, я согласенъ, сказалъ Дирслэйеръ: — но если еще попадутся здсь такія же письма, вамъ не прочитать ихъ до солнечнаго восхода. Вы больше двухъ часовъ разбирали вс эти бумаги.

— Изъ нихъ, Дирслэйеръ, я узнала исторію своихъ родителей, и это ршило мою будущность. Вы, надюсь, охотно простите дочь, если она слишкомъ-долго занималась подробностями, которыя объясняютъ судьбу ея матери. Очень жалю, что я такъ долго заставила васъ ждать.

— Не безпокойтесь объ этомъ, Юдиь: я привыкъ не спать по ночамъ. Вы прекрасны, Юдиь, и всякій, конечно, смотритъ на васъ съ удовольствіемъ, но признаюсь, не слишкомъ-пріятно видть, когда вы плачете такъ долго. Слезы, говорятъ, не убиваютъ женщинъ, и даже приносятъ имъ нкоторую пользу, но во всякомъ случа для меня, по-крайней-мр, гораздо пріятне смотрть на ваши улыбки, чмъ на слезы.

Юдиь улыбнулась на этотъ комплиментъ, и еще разъ попросила своего товарища окончить поскоре разборъ вещей. Это изслдованіе по необходимости заняло еще нсколько времени, въ-продолженіе котораго молодая двушка оправилась совершенію и успла собраться съ своими мыслями. Не принимая теперь серьёзнаго участія въ этомъ дл, она бросала по временамъ разсянный взглядъ на различные предметы, которые молодой охотникъ вытаскивалъ изъ сундука. Не оказалось больше ничего, что бы имло особую цнность. Дв хорошенькія шпаги, пара серебряныхъ серегъ, и нсколько женскихъ уборовъ — вотъ главные предметы, обратившіе на себя нкоторое вниманіе. Юдиь полагала, впрочемъ, что эти вещи могутъ пригодиться для открытія переговоровъ съ Ирокезами относительно выкупа изъ плна, но Дирслэйеръ противопоставилъ этому мннію такое препятствіе, котораго она совсмъ не ожидала. Объ этомъ и начался ихъ разговоръ.

— Теперь, Дирслэйеръ, сказала Юдиь: — мы можемъ разсуждать о средствахъ, какъ высвободить васъ изъ плна. Я и Гетти съ удовольствіемъ готовы предложить за вашу свободу все, что ни есть въ этомъ сундук.

— Это очень-великодушно съ вашей стороны, и по-женски. Слыхивалъ я, что женщина ни въ чемъ не любитъ останавливаться на полдорог: если она почувствуетъ къ кону-нибудь истинную дружбу, вс вещи для нея ни-по-чемъ, и она готова жертвовать ими въ пользу друга. Отъ всего сердца васъ обихъ благодарю, какъ могъ бы благодарить я, еслибъ Райвенукъ былъ здсь и заключилъ съ вами выгодный торгъ. Но этого, къ-несчастію, никакъ не можетъ случиться по двумъ главнымъ причинамъ.

— Какія же эти причины, Дирслэйеръ, если я и Гетти готовы пожертвовать всмъ нашимъ имуществомъ за вашу свободу?

— Прекрасная мысль, Юдиь, нечего сказать, но на этотъ разъ она совсмъ неумстна. Минги, вроятно, охотно согласятся принять отъ васъ все, что въ этомъ сундук, но это предложеніе ничмъ не будетъ вознаграждено съ ихъ стороны. Что бы вы сказали, Юдиь, еслибъ кто-нибудь вздумалъ объявить, что вотъ за такую-то цну оцъ отдастъ этотъ сундукъ въ полное ваше распоряженіе?

— Да онъ и безъ того въ полномъ моемъ распоряженіи. Нтъ надобности покупать за деньги свою неотъемлемую собственность.

— Однакожь, Минги думаютъ не такъ. По ихъ понятіямъ, все ваше имніе принадлежитъ имъ, и они не захотятъ купить ключа отъ этого сундука.

— Понимаю васъ, Дирслэйеръ, но это озеро все-таки наше, и мы можемъ держаться въ своемъ дом до-тхъ-поръ, пока не прибудетъ изъ колоніи военный отрядъ. Если, притомъ, вы останетесь съ нами, мы будемъ въ состояніи выдержать продолжительную осаду. Не-уже-ли вы разсчитываете непремнно отдаться въ руки этихъ дикарей?

— Еслибъ это сказалъ мн Скорый-Гэрри, я бы ни мало не былъ изумленъ, такъ-какъ знаю, что онъ неспособенъ понимать чувствъ и мыслей честнаго человка. Но вы, Юдиь, не то, что Генрихъ Марчъ, и я спрашиваю, скажите мн по совсти: не-ужели вы не перемните обо мн своихъ мыслей, какъ о честномъ человк, если я ршусь не сдержать своего слова?

— Ничто въ свт не заставитъ меня перемнить о васъ своихъ мыслей, и я убждена, что вы навсегда останетесь самымъ честнымъ, благороднымъ и правдивымъ человкомъ.

— Ну, такъ и не принуждайте меня забыть общаніе, данное Гуронамъ. Отпускъ всегда святое дло, какъ для воина, такъ и вообще для всхъ людей, въ какомъ бы положеніи они ни были. Стыдно мн будетъ показаться на глаза старика Таменунда и всхъ моихъ делоэрскихъ друзей, если я опозорю себя низкимъ вроломствомъ. Надюсь, Юдиь, вы легко это поймете.

— Къ-несчастію, вы правы, Дирслэйеръ, отвчала Юдиь печальнымъ тономъ посл минутнаго размышленія.— Человкъ, подобный вамъ, не можетъ и не долженъ поступать какъ безчестный эгоистъ. Воротитесь въ ирокезскій лагерь, Богъ съ вами: не стану больше отговаривать васъ. Дйствуя по совсти, вы по-крайней-мр не станете думать, что Юдиь… и вотъ, я не знаю теперь, какую фамилію присоединить къ этому имени.

— Отъ-чего же это? Дти, естественно, должны носить фамилію своихъ родителей: это въ порядк вещей. Зачмъ же вы и Гетти не хотите сообразоваться съ принятымъ обычаемъ? Гуттеръ былъ вашъ отецъ, и фамилія Гуттера должна остаться за его дочерьми, до-тхъ-поръ, по-крайней-мр, пока не выйдутъ он замужъ.

— Мое имя — Юдиь, и нтъ у меня никакой фамиліи. Ни я, ни Гетти не можемъ боле, да и не захотимъ называться двицами Гуттеръ. Старикъ Томъ, слава Богу, не былъ нашимъ отцомъ, и притомъ его настоящая фамилія не Гуттеръ.

— Это очень, очень-странно, и я никакъ не могу васъ понять. Старикъ Гуттеръ не Гуттеръ, и его дочери — не его дочери: что это значитъ? Кто же былъ Томасъ Гуттеръ, и кто его дочери?

— Разв вы, Дирслэйеръ, ничего не слыхали о первоначальной жизни этого человка? Я слыла его дочерью, но молва доходила и до моихъ ушей.

— Слыхалъ я кое-что, но признаюсь, Юдиь, я никогда не вврялся злой молв. Генрихъ Марчъ разсказывалъ мн, что Томасъ Гуттеръ провелъ свою молодость на соленой вод, и жилъ привольно, вроятно, на чужой счетъ.

— То-есть, онъ говорилъ вамъ, что Томасъ Гуттеръ былъ морскимъ разбойникомъ: нечего смягчать выраженія, какъ скоро разговариваешь съ друзьями. Прочтите это письмо, и вы увидите, кто былъ мой мнимый отецъ. Томасъ Гови, о которомъ идетъ здсь рчь, есть тотъ самый Томасъ Гуттеръ, котораго вы знали. Доказательства — въ этихъ письмахъ.

Говоря такимъ образомъ, К)дись подала ему газетную статью съ губернаторской прокламаціей, и при этомъ глаза ея засверкали необыкновеннымъ блескомъ.

— Чего хотите вы, Юдиь? возразилъ Дирслэйеръ улыбаясь.— Я, вдь вы знаете, не умю ни читать, ни писать. Мое воспитаніе началось и окончилось въ лсу: единственною книгою для меня были озера, деревья, небесная твердь, громъ и бури, ведро и ненастье. Только эту книгу, исполненную дивныхъ тайнъ и глубокихъ познаній, я и умю читать.

— Извините, Дирслэйеръ, я совсмъ забыла образъ вашей жизни, и не имла ни малйшаго намренія васъ обидть.

— Меня обидть? Чмъ же тутъ обижаться, когда вы просите меня читать, тогда-какъ я не могу читать? До-сихъ-поръ, я былъ охотникомъ, и теперь начинаю вступать на военную стезю, но я не миссіонеръ, и, слдовательно, книги не имютъ ничего общаго съ моими занятіями. Говорятъ нкоторые, люди, что въ печатныхъ книгахъ всегда описывается правда, но нтъ для меня правды выше той, которую утвердилъ Господь на тверди небесной.

— Хорошо, Дирслэйеръ, оставимъ это. Дло въ томъ, что Томасъ Гови и Томасъ Гуттеръ — одно и то же лицо. Его фамилія никогда не будетъ моего.

— Ну, такъ, стало-быть, остается вамъ принять фамилію вашей матушки.

— Оно бы такъ, но я совсмъ не знаю, какъ прозывалась моя мать. Въ этихъ бумагахъ нтъ никакого слда относительно ея происхожденія.

— Это слишкомъ-странно и неразсудительно. Родители обязаны самымъ закономъ природы передавать дтямъ свою фамилію, хотя бы не было у нихъ никакого наслдства. Я, напримръ, человкъ очень-скромный и бдный, но родовое имя осталось за мною. Прозываемся мы Бемпо, и я слыхалъ, что эта фамилія въ свое время была слишкомъ-извстна свту.

— Вы носите почтенное имя, любезный Дирслэйеръ, и можете имъ гордиться по заслуженному праву. Гетти и я съ величайшей охотой согласились бы промнять свое имя на фамилію Бемпо.

— Но въ такомъ случа, вамъ или Гетти пришлось бы унизиться до замужства со мною, сказалъ Дирслэйеръ улыбаясь.

Юдиь внутренно обрадовалась, что разговоръ самъ-собою склонился на предметъ, который занималъ ее, и она поспшила отвчать:

— Я никакъ не думаю, Дирслэйеръ, чтобъ Гетти вышла замужъ. Если кому-нибудь изъ насъ суждено-носить вашу фамилію, такъ, вроятно, мн.

— Будто-бы? Въ нашей фамиліи бывали, говорятъ, чудныя красавицы, и пожалуй, никто не удивится, если еще присоединится къ нимъ Юдиь Бемпо.

— Не шутите, Дирслэйеръ: вы коснулись теперь одного изъ самыхъ важныхъ вопросовъ въ жизни женщины, и я желала бы поговорить съ вами серьёзно. Скажите мн чистосердечно: такая женщина, какъ я, можетъ ли осчастливить мужчину, подобнаго вамъ?

— Такая женщина, какъ вы, Юдиь? Но зачмъ, въ-самомъ-дл, шутить надъ такими, вещами? Вы прекрасны, умны и отлично образованы: всякій офицеръ за счастіе почтетъ жениться на двушк, подобной вамъ. Впрочемъ, что жь такое? вамъ, разумется, пріятно пошутить надъ бднымъ охотникомъ, воспитаннымъ между Делоэрами.

— Еще разъ повторяю вамъ, что я совсмъ не намрена шутить, любезный Дирслэйеръ. Совсмъ напротивъ: въ жизнь свою я не говорила ничего серьёзне, и мои слова — плодъ продолжительныхъ размышленій. Можетъ-быть, вамъ извстно, что многіе просили моей руки. Въ-продолженіе четырехъ лтъ, почти вс холостые охотники, приходившіе на это озеро…

— Знаю я этихъ людей. Вс они, вмст взятые, думаютъ только о самихъ-себ, не заботясь о человческихъ и божескихъ законахъ.

— И вс они, вмст взятые, получили отъ меня одинъ и тотъ же отказъ. Однакожь, были между ними молодые люди, стоившіе нкотораго вниманія: вашъ знакомецъ Генрихъ Марчъ, напримръ.

— Да, его фигура слишкомъ бросается въ глаза, и я сначала думалъ, что вы имете намреніе сдлаться его женою, но подъ конецъ увидлъ, что обоимъ вамъ было бы слишкомъ-тсно въ одной и той же хат.

— На этотъ разъ вы совершенно ко мн справедливы. Генрихъ Марчъ никогда не могъ сдлаться моимъ мужемъ, хотя бы онъ былъ въ тысячу разъ красиве и храбре.

— Отъ-чего же, Юдиь? Признаюсь, я желалъ бы узнать, почему такой мужчина, какъ Генрихъ Марчъ, не можетъ нравиться такой двушк, какъ вы.

— Извольте, я удовлетворю вашему любопытству. Во-первыхъ, красота мужчины не иметъ почти никакого значенія въ женскихъ глазахъ, разумется, если онъ не совсмъ уродъ или калка.

— Едва ли это правда, Юдиь. Обыкновенно бываетъ такъ, что хорошенькія двушки выходятъ не иначе, какъ за самыхъ статныхъ и красивыхъ мужчинъ. Чингачгукъ, на-примръ, былъ любимцемъ всхъ Делоэрокъ именно за то, что онъ молодецъ собою съ ногъ до головы.

— Это значитъ, что у Индіанокъ совсмъ другой вкусъ, чмъ у блыхъ женщинъ. Въ-отношеніи къ наружности, мы требуемъ отъ мужчины только одного — чтобъ онъ могъ защищать свою жену и отстранять отъ нея всякія житейскія нужды. Такіе гиганты, какъ Генрихъ Марчъ, не всегда бываютъ хорошими мужьями. Искренность, прямодушіе и честность, поврьте мн, лучше всякихъ вншнихъ преимуществъ въ глазахъ разсудительной женщины

— Вы меня чрезвычайно удивляете, Юдиь. Я всегда думалъ, что красота любитъ красоту, точно такъ же, какъ богатство любитъ богатство.

— Мужчины, вроятно, могутъ такъ думать, но этого нельзя сказать о женщинахъ. Мы любимъ неустрашимыхъ и храбрыхъ мужчинъ, но желаемъ въ то же время, чтобъ они были скромны. Ловкость на охот, храбрость за войн, готовность умереть за правое дло и непоколебимая врность данному слову — вотъ что намъ особенно нравится въ мужчин. Притомъ, мы очень уважаемъ прямодушіе и откровенность, при которой мысли никогда не бываютъ въ разлад съ языкомъ. За такого мужа разсудительная женщина готова пожертвовать всмъ на свт, даже своею жизнію.

Юдиь говорила съ воодушевленіемъ и чувствомъ, и ея слушатель былъ чрезвычайно-пораженъ этимъ образомъ мыслей въ прекрасной молодой двушк, одаренной такою проницательностію. Теперь только первый разъ пришло ему въ голову, что Юдиь, въ-самомъ-дл, можетъ сдлаться неразлучною подругой всей его жизни. Эта перспектива была такъ пріятна и вмст такъ нова, что онъ на нсколько минутъ погрузился въ глубокое раздумье, не обращая глазъ на свою прекрасную собесдницу, которая, между-тмъ, сидла подл него, наблюдая за всми измненіями его подвижной и честной физіономіи. Никогда боле лестное видніе не представлялось пылкому воображенію молодаго охотника, но привыкнувъ владть собою во всхъ случаяхъ своей жизни, онъ скоро пришелъ въ себя и улыбнулся, своей слабости. Переставъ быть заоблачнымъ мечтателемъ, онъ опять воротился къ дйствительному міру и приготовился смотрть на вещи съ ихъ практической стороны.

— ІОдиь, сказалъ онъ: — вы обворожительно -прекрасны въ этотъ вечеръ, и я понимаю отчаяніе Гэрри посл вашего отказа.

— Не-уже-ли вамъ хотлось бы, Дирслэйеръ, чтобъ я вышла за такого человка, какъ этотъ Генрихъ Марчъ?

— Трудновато отвчать на это. Можно, впрочемъ, поручиться, что многія двушки на вашемъ мст предпочли бы его всякому другому мужу.

— Только не я. Юдиь ни за какія блага въ мір не будетъ Юдиь Марчъ. Пусть лучше останется она тмъ, чмъ есть, безъ всякаго имени.

— Но, по моему мннію, Юдиь Бемпо звучитъ ничуть не лучше Юдии Марчъ.

— Ахъ, Дирслэйеръ, до звуковъ ли тутъ дло? Всякій звукъ пріятенъ, какъ скоро удовлетворены желанія сердца. Если бы Натти Бемпо назывался Генрихъ Марчъ, для меня было бы совершенно все равно и я любила бы это послднее имя точно такъ же, какъ могла бы ненавидть фамилію Бемпо, какъ скоро ее носилъ бы человкъ съ характеромъ Генриха Марча.

— Скажите, пожалуйста, вдь это, въ-самомъ-дл, легко можетъ статься. Вотъ, на-примръ, я терпть не могу зминую породу, и самое имя змя наводитъ на меня отвращеніе и страхъ, отъ-того, вроятно, что змй, какъ говорятъ миссіонеры, соблазнилъ первую жену, однакожь, когда Делоэры прозвали Чингачгука Великимъ-Змемъ, это имя сдлалось чрезвычайно-пріятнымъ для моего слуха. Да, Юдиь, ваша правда: пріятность звука тсно соединена съ пріятностію чувства.

— Согласитесь же и съ тмъ, Дирслэйеръ, что для меня прямодушіе и честность въ мужчин лучше всякой наружной красоты.

— Можетъ-быть. Есть, однакожь, много людей, для которыхъ вншнія формы замняютъ все на свт. Я очень-радъ, что вы смотрите на вещи съ настоящей точки зрнія.

— Стало-быть, васъ нисколько не удивитъ и то, что, при выбор мужа, я исключительно обращаю вниманіе на его внутреннія свойства. Пусть явится ко мн первый красавецъ въ мір, съ грудами золота и съ огромнымъ вліяніемъ на извстное общество людей: я съ презрніемъ отвергну его предложеніе, если при всемъ этомъ онъ не будетъ честнымъ человкомъ.

— Прекрасно, но уврены ли вы, что такія же чувства будутъ сопровождать эти слова на-самомъ-дл? Представьте, что въ настоящую минуту стоятъ передъ вами два человка: одинъ изъ нихъ молодой и прекрасный, въ полномъ расцвт мужественной красоты, съ румяными щеками, огненными глазами, орлинымъ носомъ и одтъ первымъ портнымъ по самой послдней мод, между-тмъ, какъ другой — съ загорлымъ лицомъ, узкимъ лбомъ, тусклыми глазами, черными, мозолистыми руками, и въ грубомъ балахон изъ звриной кожи: если тотъ и другой сдлаютъ вамъ предложеніе, кого изъ нихъ вы предпочтете?

— Разумется, послдняго, если при этихъ наружныхъ недостаткахъ будетъ въ немъ прекрасная душа. Клянусь вамъ въ этомъ Всемогущимъ Богомъ.

— Это длаетъ вамъ честь, Юдиь, но за то грубый и неотесанный мужчина будетъ глупъ, если позволитъ себ мечтать о прекрасной двушк съ вашимъ воспитаніемъ. Могу васъ уврить, что я, по-крайней-мр, неспособенъ на такую дерзость.

— Кто же вамъ сказалъ, Дирслэйеръ, что вы неотесаны и грубы? Человкъ, изучавшій книгу природы съ такимъ усердіемъ, какъ вы, слишкомъ-образованъ для мыслящей женщины, способной отличить истинное просвщеніе подъ всми его формами. И будьте уврены, такая женщина будетъ предана вамъ съ полнымъ самоотверженіемъ во всю свою жизнь.

— Но вы, Юдиь, гораздо-выше меня во всхъ возможныхъ отношеніяхъ, а неравенство въ брак такъ же, какъ въ дружб, никогда не поведетъ къ добру. Впрочемъ, я говорю объ этомъ, какъ о несбыточной мечт, и совершенно убжденъ, что двушка съ вашими достоинствами не унизится до брака съ невждою, подобнымъ мн. ,

Юдиь устремила на него свои большіе голубые глаза, какъ-будто желая прочесть затаенную мысль во глубин его души. Вскор, однакожь, она убдилась, что онъ отнюдь не понималъ настоящей сущности дла, и весь этотъ разговоръ о брак считалъ обыкновеннымъ споромъ, не направленнымъ къ опредленной цли. Въ эту критическую минуту, съ быстротою молніи возникъ въ ея изобртательной голов смлый и совершенно-новый планъ, общавшій, по ея мннію, блистательныя послдствія, онъ заставилъ ее отложить этотъ разговоръ до другаго, удобнйшаго времени. При всемъ томъ, чтобы не слишкомъ-круто прервать начатую бесду, она поспшила отвчать на послднее замчаніе Дирслэйера:

— Вы слишкомъ-добры, почтенный другъ, когда находите во мн небывалыя. достоинства. Ничмъ я не могу гордиться передъ вами, и всего меньше своимъ происхожденіемъ. Была у меня мать, умная и добрая, но я не знаю даже ея имени. Что жь касается до моего отца, то, вроятно, лучше никогда не. слыхать о его фамиліи.

— Не лучше ли намъ прекратить этотъ разговоръ на эту ночь? отвчалъ Дирслэйеръ, взявъ ее за руку.— Вы слишкомъ взволнованы и покои для васъ необходимъ? Усните съ Богомъ, и завтра поутру, я надюсь, васъ не будутъ тревожить мрачныя мысли. Все, что сказано теперь между нами, останется вчною тайною для всхъ, даже для Чингачгука, отъ котораго до-сихъ-поръ я ничего не скрывалъ. Вы молоды и еще можете надяться на лучшія времена. Съ вашимъ умомъ, проницательнымъ и быстрымъ, немудрено выпутываться изъ всякихъ затрудненій. При такой блистательной красот, какъ ваша, двушка не иметъ основательныхъ причинъ жаловаться на свою судьбу. Не мшаетъ отдохнуть и мн для возобновленія силъ на завтрашній день, можетъ-быть, послдній въ моей жизни.

Говоря это, Дирслэйеръ всталъ съ своего мста, и Юдиь послдовала его примру. Когда сундукъ былъ запертъ, они разстались молча, пожавъ на прощань другъ другу руку. Юдиь пошла въ свою комнату, а молодой охотникъ, накрывшись одяломъ, легъ на полу каюты, гд и заснулъ минутъ черезъ пять. Но Юдиь не спала долго. Она не знала, радоваться ей или печалиться, что разговоръ не достигъ опредленной цли. Съ одной стороны, ея женская деликатность была пощажена, съ другой — исполненіе ея завтной надежды отложено опять на неопредленное время, и будущность представлялась ей въ мрачномъ свт. Наконецъ, сонъ невольно сомкнулъ ея усталыя вки, и радостная мечта успокоила ея воображеніе.

IV.

О мать моя, бдная мать! Печальная тнь пронеслась надъ свтлыми видніями моей жизни, и мрачная туча нависла надъ моей судьбой. Изсякъ въ моей груди живительный источникъ, и веселая пснь не вылетитъ изъ устъ твоей дочери.

Маргарита Девидсонъ.

Вахта, такъ же какъ Гетти, встала вмст съ разсвтомъ, и въ минуту окончила весь свой туалетъ. Ея длинные волосы, черные какъ смоль, завязались простымъ узломъ, выбойчатое платье стянуло ея гибкую талію, и маленькія ножки запрятались въ раскрашенные мокассины. Одвшись такимъ-образомъ, она оставила свою подругу за домашними занятіями, и вышла на платформу, чтобы подышать чистымъ утреннимъ воздухомъ. Чингачгукъ стоялъ уже здсь бодрый духомъ и тломъ, и съ глубокомысліемъ мудреца разсматривалъ горы, лса, берега и небесную твердь.

Встрча двухъ любовниковъ была безъискусственна и проста. Могиканъ оборотидся къ двушк съ величавымъ и вмст ласковымъ видомъ, Вахта обнаруживала своими взорами робкую нжность, свойственную ея полу. Оба не проговорили ни одного слова, но это не мшало имъ совершенно понимать другъ друга. Вахта въ это утро была особенно прекрасна: ея щеки, только что омытыя холодною водою, отражали на себ удовольствіе и радость. Юдиь, въ-продолженіе кратковременнаго знакомства, сообщила ей тайны своего туалета, и притомъ подарила ей нсколько бездлокъ, возвышавшихъ естественныя прелести молодой Индіанки. Лучъ радости блеснулъ на лиц Чингачгука, когда онъ замтилъ это нововведеніе, но черезъ минуту онъ принялъ опять свой глубокомысленный видъ, и даже сдлался печальнымъ. Скамейки еще стояли на платформ, онъ прислонилъ ихъ къ стн и приказалъ ссть своей подруг. Потомъ, занявъ и самъ свое мсто подл нея, онъ погрузился въ глубокое раздумье, не обращая никакого вниманія на окружающіе предметы. Наконецъ, онъ медленно протянулъ свою руку впередъ, какъ-будто указывая за величественную панораму въ часъ восхожденія солнца. Вахта съ благоговйнымъ страхомъ слдила за всми его движеніями.

— Вотъ гд истинное жилище Маниту! воскликнулъ онъ, любуясь на чудную картину.— Минги не понимаютъ этого, и потому воютъ какъ собаки по всмъ окрестнымъ лсамъ. Они воображаютъ, что Делоэры уснули за горами.

— Спятъ они вс въ этотъ часъ, кром одного, и этотъ одинъ — ты, Чингачгукъ, потомокъ великихъ Унковъ.

— Что можетъ сдлать одинъ воинъ противъ цлаго племени? Дорога къ нашимъ деревнямъ терниста и длинна. Мы должны путешествовать подъ туманнымъ небомъ, и я боюсь, что намъ прійдется идти однимъ, Каприфолія Горъ.

Вахта поняла этотъ намекъ, и задумалась. Ей однакожь пріятно было услышать лестное сравненіе изъ устъ своего возлюбленнаго. Между-тмъ, она продолжала молчать, какъ женщина, которая не сметъ объявлять своихъ мыслей о важныхъ предметахъ.

— Когда Солнце будетъ тамъ, продолжалъ Могиканъ, указывая на западъ: — великій охотникъ нашего племени очутится въ рукахъ Минговъ, и они сдерутъ съ него кожу, и будутъ его жарить какъ медвдя.

— Маниту, можетъ-быть, по благости своей, смягчитъ сердца кровожадныхъ людей. Я жила между Гуронами, и хорошо ихъ знаю. Не забудутъ они, что ихъ собственныя дти попадутся когда-нибудь къ Делоэрамъ.

— Волкъ всегда воетъ, и свинья обжирается безпрестанно. Они потеряли своихъ воиновъ, женъ, и жажда мщенія томитъ ихъ. Блднолицый другъ нашъ иметъ взоръ орлиный, и видитъ насквозь сердце Минга: онъ не ожидаетъ никакой пощады. Духъ его покрылся облакомъ, хотя черты лица его спокойны.

— Что же скажетъ сынъ великаго Унки? спросила Вахта робкимъ голосомъ.— Вдь онъ уже знаменитый шейхъ, и, не смотря на молодость, славенъ мудростію въ совтахъ. Какой планъ внушаетъ ему сердце?

— Что говоритъ Вахта въ ту минуту, когда искренній другъ мой попался въ деликую бду? Маленькія птички поютъ хорошо, и пснь ихъ пріятна для ушей. Пусть запоетъ Лсной Королекъ, и я готовъ внимать сладкой-псн.

Вахта еще разъ испытала живйшее наслажденіе при этой похвал. Делоэрскіе парни прозвали ее Горной Каприфоліей, но имя Лснаго Королька выдумалъ для нея самъ Чингачгукъ, Она пожала руку молодаго воина и отвчала:

— Вахта тхъ мыслей, что Чингачгукъ и она потеряютъ всякую охоту спать и смяться, если Дирслэйеръ погибнетъ подъ томагукомъ Минговъ. Другъ что нибудь сдлаетъ для его спасенія, или Вахта скоре согласится идти одна къ родительской хат.

— Право! Мужъ и жена должны чувствовать однимъ сердцемъ, смотрть одними глазами, и жить одною душою. Право!

Разговоръ въ этомъ дух продолжался до той поры, когда солнце, появившись изъ-за вершинъ столтнихъ сосенъ, облило потоками свта озеро, холмы и лса. Въ эту минуту, молодой охотникъ вышелъ изъ каюты ковчега и взошелъ на платформу. Онъ бросилъ взглядъ на лазурную твердь, и невольно залюбовался на прекрасную панораму зелени и воды. Потомъ онъ обратился съ радостнымъ лицомъ къ молодымъ Индійцамъ.

— Такъ вотъ, какія дла, сказалъ Дирслэйеръ спокойнымъ тономъ: — ляжешь поздно — увидишь солнечный закатъ, встанешь рано — увидишь опять, какъ солнце въ дивномъ своемъ величіи появляется на восточномъ неб. Я увренъ, Вахта, что ты и ложишься поздно, и встаетъ рано. Дурно длаетъ та двушка, которая слишкомъ-долго не отрываетъ лица отъ своей подушки.

Чингачгукъ и его невста подняли свои глаза на великое свтило съ такимъ видомъ, который обличалъ ихъ внезапное изумленіе. Важный астрономическій вопросъ занималъ ихъ въ эту минуту, и за ршеніемъ его Великій-Змй не преминулъ обратиться къ Дирслэйеру.

— Блднолицые знаютъ все, сказалъ онъ: — не могутъ ли они объяснить, какимъ это способомъ солнце, скрываясь на запад, появляется по утру совсмъ съ другой стороны?

— Эге, любезный! вотъ и ты отдаешь честь блымъ людямъ, сказалъ Дирслэйеръ, улыбаясь.— Слушай же, Змй, я объясню теб эту загадку. Хотя солнце путешествуетъ, повидимому, цлый день по небесному пространству, однакожь, оно никогда не перемняетъ мста, а это все земля вертится вокругъ солнца. Подойди, на-примръ, къ мельничному жернову, когда онъ въ движеніи: ты увидишь, что одною стороной обращенъ онъ къ небу, тогда какъ другая — въ вод. Здсь, какъ ты видишь, никакой нтъ тайны, и все просто зависитъ отъ природы.

— Какъ же это братъ мой знаетъ, что земля вертится? Разв онъ видитъ это?

— Нтъ, видть этого никакъ нельзя, и если сказать всю правду, я, признаться, не совсмъ понимаю, какъ это бываетъ. Но вс блые убждены, что земля вертится, и въ этомъ надобно имъ врить, потому-что они предсказываютъ затмнія и другія разныя чудеса, которыя обыкновенно приводятъ въ трепетъ вс краснокожія племена.

— Ладно! красный человкъ не будетъ споритъ. Но какъ скоро, напримръ, вертится колесо, глаза мои видятъ это, а обращенія земли не видятъ.

— Вотъ это, любезный, называется безтолковостію и упорствомъ чувствъ. Видть значитъ врить, говорятъ нкоторые люди, и потому отказываются врить въ то, чего не видятъ. Но разсудительный человкъ думаетъ иначе. Ты, на-примръ, вришь въ Маниту, я знаю, но гд ты его видалъ?

— Чингачгукъ видитъ добраго духа везд, во всхъ добрыхъ вещахъ, видитъ и злаго духа въ дурныхъ вещахъ. Маниту живетъ здсь, въ этомъ озер, и мсто его везд на тверди небесной. Чингачгукъ видитъ его въ своей Вахт, въ Таменунд, Дирслэйер, и видитъ онъ злаго духа въ Мингахъ. Но нигд не могу я видть, какъ земля вертится.

— Не удивляюсь я, почему прозвали тебя Великимъ-Змемъ: во всхъ твоихъ рчахъ виденъ острый умъ и проницательность глубокая. Между-тмъ, отвтъ твой несообразенъ съ моей мыслью. Согласенъ, что Богъ проявляетъ себя очевиднымъ образомъ во всей природ, по тмъ не мене глаза человческіе его не видятъ. Ты заключаешь по дламъ Великаго-Духа, что онъ существуетъ, блые заключаютъ о движеніи земли по тмъ послдствіямъ, которыя происходятъ отъ этого движенія. Вотъ и вся разница, по подробностей объяснить я не могу. Довольно, что вс блые народы врятъ въ движеніе земли.

— Гд будетъ братъ мой Дирслэйеръ, когда лучъ солнечный упадетъ завтра на эту сосну?

Молодой охотникъ затрепеталъ, и, устремивъ проницательный взоръ на своего друга, подалъ ему знакъ слдовать за собою. Они вопіли въ ковчегъ, оставивъ Вахту на платформ.

— Зачмъ ты объ этомъ спрашиваешь меня въ присутствіи Вахты? началъ Дирслэйеръ.— Блыя двушки также могли услыхать насъ, а это нехорошо, очень-нехорошо. Но такъ и быть: Вахта, я думаю, ничего не поняла. Да и самъ ты понимаешь ли хорошенько: гд приведется теб быть завтра поутру?

— Чингачгукъ будетъ вмст съ своимъ другомъ, Дирслэйеромъ. Если онъ отлетитъ въ страну духовъ, Великій-Змй послдуетъ за нимъ же. Если суждено-ему взойдти на солнце, лучи этого свтила упадутъ на нихъ обоихъ.

— Понимаю тебя, Могиканъ, отвчалъ охотникъ, тронутый привязанностію своего друга:— такая рчь вразумительна на всхъ языкахъ, потому-что она прямо исходитъ изъ сердца. Прекрасно думать такъ и говорить, но вовсе не прекрасно выполнять на дл эти думы и слова. Ты не одинъ въ этомъ мір, и твоя обязанность заботиться о Вахт, которая скоро будетъ твоею женою.

— Вахта дочь Могикановъ, и ея обязанность повиноваться своему мужу. Куда пойдетъ онъ, туда и она. Оба будутъ вмст съ великимъ охотникомъ Делоэровъ. Таково мое слово.

— И глупое слово, увряю тебя. Можете ли вы вмст съ нею измнить природу Минга? Твои грозные взгляды, красота и слезы Вахты, не переоднутъ волка въ блку. Нтъ, Змй, оставь меня въ рукахъ Божіихъ, и не заботься о моей судьб. Притомъ еще нельзя сказать наврное, что эти бродяги поведутъ меня на пытку. Можетъ-быть, они образумятся и пожалютъ бднаго плнника, хотя, сказать правду, зло сроднилось и срослось съ сердцемъ кровожаднаго Минга. Но все-таки никто не можетъ положительно знать, что можетъ случиться, и безразсудно подвергать неизвстности такое слабое созданіе, какъ Вахта. Супружество совсмъ не то, чмъ представляютъ его нкоторые молодые люди. Будь ты холостякъ, твоя жертва была бы для меня понятна, и я самъ, можетъ-быть, потребовалъ бы отъ тебя дружеской услуги, но теперь твое дло — смотрть во вс глаза за своей невстой и наблюдать благоразумную осторожность.

— Послушай, Дирслэйеръ, возразилъ Могиканъ съ ршительнымъ видомъ:— что сталъ бы длать блднолицый братъ мой, если бы Чингачгукъ попался къ Гуронамъ? Не-уже-ли онъ на моемъ мст побжалъ бы въ делоэрскія деревни и сказалъ всмъ старйшинамъ гі шейхамъ: смотрите, я привелъ къ вамъ Вахту, усталую, но совершенно безопасную, — и вотъ передъ вами сынъ великаго Унки, такъ же безопасный и даже неусталый? скажи мн безъ утайки: такъ ли бы ты поступилъ на моемъ мстъ?

— Охъ, какъ ты меня озадачилъ, Чингачгукъ! Подумаешь, что ты хитеръ какъ Мингъ, и Богъ-знаетъ, какъ пришелъ теб въ голову подобный вопросъ. Что я бы сдлалъ на твоемъ мст? Да вдь дло въ томъ, что Вахта не моя невста: попадешь ты къ Мингамъ, она была бы и тогда неразлучной твоей подругой. Стало-быть, нечего и толковать: ты не то, что я, и я не то, что ты.

— Блднолицый братъ мой въ эту минуту не похожъ на самого себя. Онъ забываетъ, что ведетъ бесду съ человкомъ, который засдалъ на совт Могикановъ. Разговаривая между собой, мужчины не должны говорить такихъ вещей, которыя входятъ въ одно ухо, и въ другое выходятъ. Какъ-скоро шейхъ предлагаетъ вопросъ, пріятель его долженъ отвчать прямо и безъ всякихъ увертокъ.

— Понимаю тебя, Могиканъ, отлично понимаю, но ты долженъ знать, что не легко отвчать на твой вопросъ. Ты спрашиваешь: какъ поступилъ бы я на твоемъ мст, имя подъ рукой невсту, между-тмъ, какъ другъ мой былъ бы въ плну у Минговъ? Въ этомъ ли твоя мысль?

Индіецъ, не прерывая молчанія, сдлалъ утвердительный знакъ, и вперилъ проницательный взоръ на своего собесдника.

— Такъ слушай же. Никогда не было у меня невсты, и никогда молодая двушка не пробуждала во мн такихъ чувствъ, какія теперь ты и Вахта питаете другъ къ другу. Стало-быть, и нельзя мн сказать, что могъ бы я сдилать на твоемъ мст. Другъ влечетъ къ себ очень-сильно, это я знаю по опыту, Великій-Змй, но любовь, сколько я слышалъ и видлъ, сильне всякой дружбы въ тысячу разъ.

— Справедливо, но Вахта сама влечетъ Чингачгука въ ирокезскій лагерь.

— Вахта благородная двушка, не смотря на свои крошечныя ножки, и вполн достойна своей породы. Въ чемъ же у васъ съ ней дло? Надюсь, она не перемнила своихъ мыслей, и не иметъ никакой охоты сдлаться женою Гурона. Что хотите вы длать?

— Вахта никогда не будетъ жить въ ирокезской избушк. Несмотря на крошечныя ножки, она всегда найдетъ дорогу въ делоэрскія деревни. Братъ мой увидитъ, на что мы оба способны, когда надо выручить своего друга.

— Будь остороженъ, Могиканъ, и не пускайся въ безразсудныя предпріятія. Вроятно, ты уже затялъ что-нибудь въ мою пользу, но смотри: не попади въ просакъ. Вспомни, что дьявольскій мозгъ моихъ враговъ изобртателенъ на вс возможныя пытки. Легко станется, что они сдерутъ съ меня кожу и будутъ меня жарить на мелкомъ огн: все это, можетъ-быть, мн удастся перенести хладнокровно, но бда, если въ то же время ты и Вахта попадетесь къ Мингамъ: моя пытка будетъ невыносима, и я, пожалуй, раскричусь какъ ребенокъ.

— Делоэры осторожны, будь увренъ. Они не попадутъ очертя голову въ засаду къ своимъ врагамъ.

Этимъ окончился разговоръ друзей. Когда Гетти сказала, что завтракъ готовъ, вс услись за столъ, не исключая и Юдии, которая пришла послдняя. Она была блдна, и, казалось, провела безпокойную ночь. Никто не говорилъ въ-продолженіе закуски. Женщины почти не ли. ничего: но у мужчинъ аппетитъ былъ обыкновенный. Когда вышли изъ-за стола, времени оставалось еще нсколько, часовъ до той поры, какъ Дирслэйеръ долженъ былъ проститься съ своими друзьями. Вс опять вышли на платформу, чтобы насладиться его рчами и наглядться на него, можетъ-быть, уже въ послдній разъ. Дирслэйеръ казался спокойнымъ, даже веселымъ, и не длалъ никакихъ намековъ на великое событіе, ожидавшее его подъ конецъ этого дня. Впрочемъ, задушевная его мысль невольно выказывалась въ томъ участіи, съ какимъ говорилъ онъ о смерти и о той великой перемн, какую производитъ она въ человческомъ бытіи.

— Не грустите, добрая Гетти, сказалъ Дирслэйеръ, стараясь утшить молодую двушку, горевавшую о потер своихъ родителей.— Вс мы умремъ рано или поздно. Родители, ваши, или, можетъ-быть, не родители — это все равно — отправились на тотъ свтъ прежде всхъ насъ, и это въ порядк вещей, потому-что они уже были въ преклонныхъ лтахъ. Ваша матушка, какъ видно по всему, была добродтельная женщина, и, разумется, на томъ свт ей не будетъ хуже. Вотъ этотъ Могиканъ и Вахта полагаютъ, что посл своей смерти они удалятся въ страну блаженныхъ духовъ, гд будутъ стрлять дичь и ловить дикихъ зврей. Мы, напротивъ, люди блой породы, думаемъ совсмъ иначе, и вы, конечно, знаете, какой рай ожидаетъ добраго христіанина. Добрымъ везд хорошо, а злымъ везд будетъ дурно. Всего утшительне, что мы встртимъ на томъ свт своихъ друзей и знакомыхъ. Успокойтесь же, добрая Гетти, и съ миромъ ожидайте того счастливаго дня, когда вы опять соединитесь съ своею матушкою.

— Матушку, конечно, я увижу, простодушно отвчала Гетти:— но что тамъ будетъ съ моимъ отцомъ?

— Не знаю, что сказать ей на это, Могиканъ, отвчалъ Дирслэйеръ по-делоэрски, обращаясь къ своему другу.— Канадскій-Бобръ, сколько я знаю, былъ человкъ не слишкомъ-добродтельный, и потому можно сомнваться въ его блаженств на томъ свт. Гетти, продолжалъ онъ по-англійски:— надобно имть лучшія надежды, и это одно только можетъ успокоить нашу душу. Совтую вамъ всего лучше надяться на Бога, такъ-какъ милосердію Его нтъ никакихъ предловъ. Странно, Юдиь, что не вс люди одинаково разсуждаютъ о будущей жизни. Одни, на-примръ, думаютъ, что мы сдлаемся тамъ безплотными духами, другіе убждены, что и тло соединится съ нашимъ духомъ.

— Которое изъ этихъ мнній вамъ больше нравится, Дирслэйеръ? спросила Юдиь.

— И то и другое, смотря по обстоятельствамъ.

— Вамъ было бы пріятно встртиться на томъ свт съ особами, съ которыми разсуждаете теперь на этой платформ? Или, напротивъ, вы готовы разстаться съ ними на всю вчность безъ всякихъ сожалній?

— Нтъ, Юдиь, подобная мысль можетъ отравить послднія минуты моей жизни. Цлыя восемь лтъ мы были неразлучны съ Чингачгукомъ, и какъ же вы хотите, чтобъ я разстался съ нимъ безъ всякихъ сожалній? Это невозможно. Онъ, съ своей стороны, иметъ твердую надежду, что мы будемъ на томъ свт гоняться за зврьми и за дичью въ такихъ лсахъ, гд нтъ ни терній, ни волчцовъ. Вы понимаете, конечно, что на этотъ счетъ мн нельзя съ нимъ согласиться. Безплотные духи не нуждаются ни въ пищ, ни въ одежд, и, стало быть, и тъ для нихъ законнаго повода заниматься звриною охотой. Одно удовольствіе мучить бдныхъ животныхъ не служитъ извиненіемъ даже для живыхъ людей. Много я побилъ оленей въ этой жизни, по до-сихъ-поръ еще ни разу не стрлялъ, когда не былъ голоденъ, или не нуждался въ теплой одежд.

— Это воспоминаніе, Дирслэйеръ, можетъ въ настоящую минуту служитъ великимъ утшеніемъ для васъ.

— Безъ сомннія, друзья мои: при этой мысли можно безъ страха думать объ окончаніи своего отпуска. Пусть кровожадные Ирокезы длаютъ и выдумываютъ что имъ угодно: не боюсь я ничего, потому-что совсть моя покойна.

Юдиь поблднла какъ полотно, и сдлала надъ собою величайшее усиліе, чтобы не обнаружить своего волненія. Больше она не могла говорить, и бесду продолжала Гетти:

— И въ томъ и въ другомъ мір, сказала слабоумная двушка: — жестоко, по моему мннію, убивать бдныхъ животныхъ безъ всякой нужды. Добрый человкъ не отважится на такую жестокость, будь онъ красный или блый, все равно, но вообще безумно думать, будто на томъ свт человкъ будетъ заниматься ловлей птицъ или зврей. Всякій, распространяющій подобное ученіе, долженъ быть волкомъ въ кож ягненка. Я полагаю, Дирслэйеръ, вы вдь знаете, что такое ягненокъ?

— Да, Гетти, я знаю ягнятъ, хотя вообще мн приходилось больше имть дло съ волками, чмъ съ овцами. Только, видите ли: волку, по моему мннію, было бы слишкомъ-тепло въ кож ягненка, особенно въ лтніе мсяцы. Такая куртка не по немъ.

— Лицемріе и обманъ хуже всякой теплой куртки для закоснлаго гршника, возразила Гетти.— Безплотные духи не могутъ ни стрлять, ни разставлять капкановъ, потому-что у нихъ нтъ житейскихъ нуждъ, которыми обремененъ человкъ въ нартоящей жизни. Это вы должны знать, Дирслэйеръ.

— Согласенъ съ вами, добрая Гетти, только на всякій случай прошу васъ не говорить такихъ вещей пріятельниц вашей, Вахт, когда вы останетесь съ ней наедин. Она, я знаю, забрала себ въ голову, что храбрые воины непремнно будутъ на томъ свт стрлять дичь и ловить рыбу.

— Не-уже-ли Вахта можетъ врить такимъ глупостямъ? возразила Гетти.— Никакой Индіецъ не будетъ заниматься охотой посл своей смерти.

— Гршный Индіецъ, правда: его заставятъ топить печь, варить мясо и чистить оружіе своихъ товарищей, но добродтельный и храбрый Индіецъ будетъ ходить на охоту во вки вковъ. Такъ, по-крайней-мр, думаетъ Вахта.

— А вы какъ думаете о судьб Индійца въ другомъ мір? спросила Юдиь.

— Я думаю о другой жизни какъ, христіанинъ, и, стало-быть, не допускаю возможности житейскихъ занятій посл смерти. Есть только одинъ Богъ для всхъ возможныхъ племенъ и народовъ, и одно безсмертіе для души человческой. Могутъ быть, какъ и дйствительно бываютъ, различные цвта для различныхъ племенъ, но природа у всхъ одна и та же. Есть различные таланты, но нтъ различныхъ природъ.

— Какую же разницу вы допускаете между талантомъ и природой?

— Вопросъ замысловатый, Юдиь, но ршить его нетрудно. Природа то же, что сама тварь съ ея желаніями, нуждами, мыслями и чувствованіями, которыя, такъ-сказать, къ ней прирождены. Природа, понимаемая въ этомъ смысл, никогда не можетъ подвергаться ршительнымъ перемнамъ, хотя, разумется, смотря по обстоятельствамъ, она можетъ портиться или улучшаться. Таланты же совсмъ напротивъ: ихъ развитіе совершенно зависитъ отъ обстоятельствъ. Такъ, на-примръ, городскому человку свойственны городскіе таланты, а тому, кто живетъ въ лсахъ, лсные. Солдатъ отличается талантомъ вести войну, миссіонеръ — талантомъ проповди. Вс эти дары увеличиваются, укрпляются, помогаютъ самой природ, и могутъ въ извстныхъ случаяхъ служить оправданіемъ нашихъ поступковъ. Но въ сущности дла, природа неизмнно одна и та же, и въ этомъ смысл человкъ въ мундир ничмъ не отличается отъ человка въ звриной коле. Платье производитъ только видимую, случайную перемну, но не измняетъ существа души, или того, что миссіонеры называютъ человческой субстанціей. Но извините, я совсмъ забылся: мн вовсе не слдовало толковать сегодня о такихъ вещахъ. Войдемте со мной въ ковчегъ, Юдиь: мн надобно вамъ сказать кое-что.

Юдиь съ удовольствіемъ согласилась на это предложеніе, и послдовала за молодымъ охотникомъ въ каюту. Дирслэйеръ взялъ подаренный ему карабинъ, и слъ на скамейку подл Юдии.

— Вы подарили мн это оружіе, Юдиь, и я охотно принялъ подарокъ, потому-что двушка не иметъ никакой нужды въ карабин. Убійца оленей прославился издавна, и вы справедливо думаете, что слава его можетъ поддерживаться только въ опытныхъ рукахъ.

— Нтъ руки опытне вашей, любезный Дирслэйеръ, и я уврена, что вы прославите мой подарокъ. Даже Томасъ Гуттеръ рдко давалъ промахъ изъ этого оружія, но у васъ оно будетъ…

— Смертью-наврнякъ, добавилъ улыбаясь молодой охотникъ.— Былъ я когда-то знакомъ съ охотникомъ бобровъ, называвшимъ свой карабинъ смертью-наврнякъ, только онъ слишкомъ хвастался и вралъ иной разъ всякую чепуху. Ну, а насчетъ себя я скажу и не сохвастаю, что вы ни мало не ошиблись, предложивъ мн этотъ подарокъ. Такихъ стрлковъ, какъ я, немного на бломъ свт. Но вотъ въ чемъ дло: сколько времени убійца оленей останется въ моихъ рукахъ? Вдь вы уже знаете, чего могу я ожидать ныншнимъ вечеромъ отъ кровожадныхъ Минговъ. Легко, пожалуй, станется, что убійца оленей потеряетъ своего хозяина.

При этихъ словахъ, Юдиь почувствовала смертельную пытку, и едва собралась съ духомъ, произнести свой отвтъ:

— Что жь мн длать съ этимъ оружіемъ, если точно свершится съ вами печальная судьба, какъ этого вы ожидаете?

— Объ этомъ-то я и хотлъ васъ спросить. Чингачгука вы знаете: онъ, рекомендую вамъ, стрлокъ отличный, хотя еще слишкомъ-далекъ отъ совершенства. Притомъ, Чингачгукъ мой другъ, лучшій другъ, и вы понимаете, что я бы очень желалъ передать ему въ наслдство убійцу оленей.

— И передайте, если это вамъ нравится, Дирслэйеръ. Карабинъ принадлежитъ вамъ, и вы можете располагать имъ какъ своею собственностію.

— Совтовались ли вы съ младшей сестрою объ этомъ дл? Отцовскія вещи должны принадлежать ей столько же, какъ и намъ.

— Ну, Дирслэйеръ, если основывать наши права на закон, то пожалуй окажется, что мы об не имемъ никакихъ правъ на имніе Томаса Гуттера, который не былъ нашимъ отцомъ. Имена наши — Юдиь и Эсирь: фамиліи у васъ нтъ.

— Законная форма есть въ вашихъ словахъ, Юдиь, но здраваго смысла нтъ. По всмъ заведеннымъ обычаямъ, имніе Томаса Гуттера должно принадлежать вамъ, и никто не посметъ здсь оспаривать это наслдство. Стало-быть, если Гетти изъявитъ свое согласіе насчетъ вашего подарка, то моя совсть будетъ спокойна. Правда, сестрица ваша слабоумна, но это не мшаетъ ей имть свою волю.

Не отвчая ничего, Юдиь подошла къ окну каюты и позвала Гетти. Узнавъ, въ чемъ дло, слабоумная двушка немедленно объявила, что она со всей охотой отказывается отъ карабина въ пользу Дирслэйера. Молодой охотникъ съ восторгомъ выслушалъ этотъ отвтъ, и объявилъ, что намренъ сейчасъ же попробовать подаренное оружіе. Взойдя на платформу, онъ отозвалъ Могикана въ сторону и сказалъ, что въ случа своей смерти назначаетъ его наслдникомъ знаменитаго карабина.

— Вотъ для тебя новое побужденіе быть какъ-можно-осторожне, Великій-Змй, прибавилъ Дирслэйеръ.— Съ этимъ оружіемъ, по моему мннію, можно доставить блистательную побду цлому племени. Минги надорвутся отъ зависти, а главное, не посмютъ подойдти къ деревн, которая владетъ такимъ карабиномъ. Подумай объ этомъ, Могиканъ. Вахта, конечно, драгоцнна для тебя, но убійца оленей сдлается предметомъ уваженія и любви всего твоего племени.

— Всякій карабинъ хорошъ, и этотъ не лучше другихъ, отвчалъ по-англійски Чингачгукъ, обиженный немного тмъ, что его возлюбленную поставили въ уровень съ огнестрльнымъ оружіемъ.— Вс они изъ дерева и желза, и вс убиваютъ. Женщина дорога для сердца, карабинъ годенъ только для стрльбы.

— Но чмъ же. будетъ человкъ въ лсу, если нтъ съ нимъ огнестрльнаго оружія? Ему останется только вязать вники, плести корзинки или вспахивать землю, но никогда не узнаетъ онъ всей сладости медвжьяго окорока или дичины. Время, однакожь, идетъ, и меня забираетъ охота попробовать этотъ чудный карабинъ. Возьми ты свое ружье, а я буду стрлять изъ убійцы оленей, стрлять небрежно, почти не прицливаясь, чтобъ лучше извдать его тайныя свойства.

Это предложеніе, дававшее новый оборотъ печальнымъ мыслямъ, было принято съ восторгомъ, и об сестры немедленно принесли все огнестрльное оружіе. Гуттеровъ арсеналъ былъ довольно-исправенъ, и почти вс ружья были заряжены.

— Начнемъ же, Великій-Змй, сказалъ Дирслэйеръ, обрадовавшійся случаю еще разъ показать свою необыкновенную ловкость.— Сперва мы перепробуемъ обыкновенныя ружья, а тамъ дойдетъ дло и до убійцы оленей. Въ птицахъ недостатка нтъ: одн, видишь ты, плаваютъ по озеру, другія порхаютъ надъ нашими головами. Выбирай любую. Не хочешь ли вотъ попробовать въ этого рыболова?

Чингачгукъ-прицлился, выстрлилъ и далъ промахъ. Молодой охотникъ улыбнулся и тутъ же выстрлилъ самъ: пуля пробила насквозь грудь рыболова, и онъ за-мертво упалъ на поверхность воды.

— Ну, еще не велика вещь застрлить эту птицу, сказалъ Дирслэйеръ, какъ-будто опасаясь, чтобъ не сочли его самохваломъ.— Змй, конечно, не будетъ досадовать на меня. Помнишь ли ты, Могиканъ, тотъ день, когда сдлалъ ты такой же промахъ по дикому гусю, а я, между-тмъ, застрлилъ его, почти не прицливаясь? Вс эти штуки, разумется, ни-почемъ между друзьями. Но вотъ еще чудесная птица, годная на жаркое. Немного къ сверу, Могиканъ.

То была большая, черная утка, величаво плывшая по вод. Въ эту эпоху глубокаго спокойствія, еще не нарушеннаго человкомъ, вс маленькія озера въ нью-йоркской области служили мстомъ свиданія для перелетныхъ водяныхъ птицъ, и Глиммергласъ время-отъ-времени наполнялся цлыми стадами дикихъ утокъ и гусей. Въ настоящую минуту, сотни птицъ спали на вод или омывали свои перья, и утка, на которую указалъ Дирслэйеръ, служила самою лучшею мишенью. Чингачгукъ, не сказавъ ни слова, принялся за дло. На этотъ разъ ему удалось пробить крыло, и подстрленная птица понеслась по вод, удаляясь отъ своихъ враговъ.

— Надобно прекратить ея страданія, сказалъ Дирслэйеръ:— мой глазъ и рука авось окажутъ ей эту услугу.

И роковая пуля отдлила голову отъ шеи съ такимъ совершенствомъ, какъ-будто перерзали ее ножомъ. Вахта, обрадованная прежде успхомъ своего возлюбленнаго, сдлала недовольную мину, когда увидла превосходство его друга. Напротивъ, могиканскій шейхъ радостно вскрикнулъ, и не скрылъ своего удивленія къ великодушному сопернику.

— Не думай о своей Вахт, Чингачгукъ, сказалъ Дирслэйеръ съ веселой улыбкой.— Ея нахмуренныя брови не могутъ ни убить, ни оживить, ни утопить. Разумется, въ порядк вещей, если жена раздляетъ побду или пораженіе своего мужа, а вы вдь ужь почти мужъ и жена. Но вотъ еще славная птица прямо надъ нашими головами.

То былъ орелъ изъ породы тхъ, которые питаются рыбой. Онъ вился въ эту минуту высоко надъ замкомъ, выжидая случая броситься на добычу. Чингачгукъ молча взялъ другое ружье, прицлился, выстрлилъ, и опять далъ промахъ, но и Дирслэйеръ на этотъ разъ не былъ счастливе своего друга.

— Кажется, я выхватилъ у него нсколько перьевъ, сказалъ онъ:— но кровь его цла, и этимъ старымъ ружьёмъ не выцдить ея. Юдиь, дайтё мн убійцу оленей: наступила пора испробовать его славу.

Послдовало общее движеніе. Чингачгукъ измрилъ глазами пространство, и утвердительно сказалъ, что невозможно подстрлить на такой высот.

— А вотъ увидимъ, сказалъ Дирслэйеръ, принимая поданное ружье.— Можетъ-быть, убійца оленей сдлается въ моихъ рукахъ убійцей орловъ. Улучивъ удобное мгновеніе, Дирслэйеръ прицлился съ большимъ стараніемъ, и когда раздался ружейный залпъ, орелъ, барахтаясь въ воздух, медленно началъ опускаться на землю, и наконецъ упалъ, какъ безжизненная масса, на паромъ ковчега. Поднявъ его, увидли, что пуля пробила ему грудь.

V.

Нечувствительная боле, чмъ мраморъ, она облокотилась своею грудью на дв каменныя доски, поставленныя передъ нею. Здсь, въ этой груди, заснулъ безпристрастный судья, обличитель зла, строгій каратель неправды и порока. Гд тотъ смертный, чье сердце не трепещетъ при взгляд на страшную скрижаль, въ которой грознымъ перстомъ начертаны дла нашей жизни?

Джильсъ Флетчеръ.

— О, какъ необдуманно мы поступили, Чингачгукъ! воскликнулъ Дирслэйеръ въ ту пору, какъ Могиканъ поднималъ за крылья огромную птицу, которой умирающій взоръ съ отчаяніемъ обращенъ былъ на безжалостныхъ враговъ.— Какое зло сдлалъ намъ этотъ благородный орелъ, разскавшій съ такою смлостію безпредльное воздушное пространство! И мы убили его какъ злыя дти по одному непростительному тщеславію, убили для того единственно, чтобъ доказать свою удаль. Дло ршеное: сейчасъ же отправляюсь въ ирокезскій лагерь, и пусть кровожадные Минги напомнятъ мн въ торжественную минуту, что жизнь дорога для всхъ твореній Божіихъ. Возьмите, Юдиь, назадъ убійцу оленей, и передайте его достойнйшему. Мой часъ пробилъ.

— Никого нтъ достойне васъ, Дирслэйеръ, съ живостію отвчала Юдиь.— Этотъ карабинъ, по всмъ правамъ, можетъ только принадлежать вамъ.

— Вы правы, если брать въ разсчетъ мою ловкость, но я не научился еще употреблять ее во благо, и вамъ, нужно до извстной поры приберечь убійцу. Благородный орелъ, томимый предсмертной мукой, можетъ и долженъ внушить спасительныя мысли человку, который и самъ обреченъ судьбою на такую же участь. О, чего бы я не сдлалъ, чтобъ возвратить жизнь этому творенію!

Этотъ взрывъ внезапнаго раскаянія чрезвычайно изумилъ всхъ слушателей, еще не переставшихъ удивляться искусству ловкаго стрлка. Могиканъ поспшилъ прекратить страданія орла, отрзавъ ему голову большимъ ножемъ:

— Однимъ зломъ меньше, Чингачгукъ, продолжалъ Дирслэйеръ: — но не забудь, что у этой птицы остались теперь беззащитные птенцы, безъ пищи. Еслибъ въ эту минуту честное слово не принуждало меня возвратиться къ Мингамъ на врную смерть, я бы непремнно отъискалъ орлиное гнздо, хотя бы, привелось для этого цлый мсяцъ лазить по деревьямъ.

— Эти слова длаютъ вамъ честь, Дирслэйеръ, замтила Гетти:— и я очень-рада, что вы раскаиваетесь въ безполезномъ убійств. Богъ проститъ васъ. Жестоко и гршно убивать невинное созданіе.

— Правда ваша, добрая Гетти, и я это особенно чувствую теперь, когда сочтены минуты моей собственной жизни.

Затмъ молодой охотникъ съ печальнымъ видомъ вышелъ изъ ковчега, и молча слъ на платформ. Солнце уже достигло извстной высоты, и это обстоятельство заставило его подумать о приготовленіи къ отъзду. Замтивъ намреніе своего друга, Могиканъ и Вахта поспшили устроить для него лодку. Посл такихъ приготовленій, все общество опять выступило на платформу.

— Насталъ часъ разлуки, сказалъ Дирслэйеръ, когда вс сгруппировались вокругъ него:— и я долженъ оставить моихъ лучшихъ друзей. Часто я думалъ, что бываютъ минуты, когда наши слова производятъ на душу особенно-глубокое впечатлніе, неизгладимое во всю жизнь, и вотъ почему въ настоящій часъ я хотлъ бы каждому изъ васъ предложить душеспасительный совтъ, вроятно, послдній въ моей жизни, если взять въ разсчетъ кровожадность Минговъ. Къ вамъ прежде всего обращаюсь, беззащитныя сироты: пойдемте со мною въ ковчегъ.

Чингачгукъ и Вахта остались на платформ, об сестры послдовали за охотникомъ. Взглядъ Дирслэйера вызвалъ Юдиь на объясненіе.

— Гетти можетъ выслушать ваши наставленія на берегу, сказала она торопливо: — я хочу, чтобъ она отправилась вмст съ вами.

— Будетъ ли это благоразумно, Юдиь? Я знаю, что краснокожіе вообще не обижаютъ слабоумныхъ, и вообще оказываютъ имъ всякое покровительство, но если теперь взять въ разсчетъ ихъ остервенніе и жажду мщенія, наврное нельзя сказать, что можетъ изъ этого выйдти. Притомъ… притомъ…

— Что вы хотите сказать, Дирслэйеръ? спросила Юдиь, разстроганная до глубины души.

— Могутъ притомъ случится такія вещи, которыхъ лучше не видать молодой двушк. Нтъ нужды, что у сестрицы вашей слабый умъ и слабая память: все же ей не годится быть свидтельницею жестокой пытки. Нтъ, ужь лучше, я поду одинъ, а Гетти останется при васъ.

— Ничего не бойтесь за меня, Дирслэйеръ, сказала Гетти: — Ирокезы меня не тронутъ, потому-что я слабоумна, и въ-добавокъ, я понесу съ собою библію. Чудное дло., Юдиь: вс вообще люди, Делоэры и Минги, благоговютъ передъ библіей.

— Я убждена, Гетти, что теб дйствительно нечего бояться, сказала Юдиь:— и вотъ почему мн хочется, чгобъ ты непремнно отправилась въ ирокезскій лагерь съ нашимъ другомъ. Это не повредитъ никому, и легко станется, что твое присутствіе будетъ полезно для Дирслэйера.

— Пусть будетъ такъ, какъ вы желаете, Юдиь: не станемъ объ этомъ спорить. Ступайте же, Гетти, готовьтесь къ отъзду, и дожидайтесь меня въ лодк: мн надобно поговорить съ вашею сестрою.

Оставшись одни, Юдиь и Дирслэйръ молчали, пока Гетти совсмъ не выбралась изъ ковчега. Затмъ Дирслэйеръ, не обнаруживая никакихъ очевидныхъ признаковъ внутренняго волненія, началъ такимъ образомъ:

— Не вдругъ, конечно, забываются слова умирающаго друга, любезная Юдиь, и потому я желалъ бы поговорить съ полною откровенностію, какъ родной вашъ братъ. Прежде всего я намренъ обезпечить ваше спокойствіе отъ вашихъ враговъ. Ихъ у васъ два, и они всюду слдуетъ по пятамъ вашей жизни. Первый врагъ вашъ — красота, иногда опасная для молодой двушки боле всякаго Минга. Берегитесь, и будьте внимательны къ самой-себ, иначе языкъ низкаго льстеца отравить вашу будущность однажды-навсегда. Припоминайте какъ-можно-чаще, что красота можетъ растопиться какъ снгъ, и уже никогда не воротится въ другой разъ. Времена года смняются одно другимъ, природа умираетъ и вновь оживаетъ, но не суждено возобновляться исчезнувшей красот. Господь Богъ даруетъ ее только на время молодому человку ко вреду его или ко благу, смотря потому, какъ самъ онъ съумётъ воспользоваться этимъ даромъ. Немного на бломъ свт двицъ прекрасне васъ, и вы, на мои глаза, очаровательны въ полномъ смысл слова. Будьте же внимательны къ этому врагу, потому-что красота, безъ всякаго сомннія, самый опасный врагъ для молодой двушки, если она неблагоразумна. Это говоритъ вамъ человкъ, поставленный одной ногою на край собственной могилы.

— Понимаю васъ, Дирслэйеръ, и надюсь, что вполн воспользуюсь вашимъ совтомъ, отвчала молодая двушка съ такою скромностію, которая, нсколько изумила ея собесдника.— Но вы сказали только объ одномъ враг: кто же мой другой врагъ?

— Другой гораздо-мене опасенъ, и, вроятно, будетъ легко побжденъ вашимъ разсудкомъ. Но такъ какъ я уже заговорилъ объ этомъ предметъ, то надобно мн окончить свою мысль. Первый врагъ, вашъ, какъ я сказалъ, ваша необыкновенная красота, второй состоитъ собственно въ томъ, что вы сами слишкомъ-хорошо понимаете это преимущество, дарованное вамъ отъ Бога. Опасность со стороны перваго врага значительно будетъ увеличена, если…

Рыданія Юдии прекратили этотъ потокъ душевныхъ изліяніи. Дирслэйеръ испугался.

— Простите меня, Юдиь, сказалъ онъ:— у меня были добрыя намренія, и. я вовсе не хотлъ до такой степени растрогать вашу чувствительность. Вотъ такъ-то и всегда бываетъ съ дружбой! Либо не доскажешь чего-нибудь, либо уже слишкомъ перескажешь. Все-таки я радъ, однакожь, что далъ вамъ этотъ душеспасительный совтъ, и вы не имете права стовать на человка, котораго ожидаетъ неминуемая пытка.

Юдиь перестала плакать, и лицо ея въ эту минуту просіяло такою обворожительною прелестію, что Дирслэйеръ смотрлъ на нее съ невольнымъ восторгомъ.

— Довольно, Дирслэйеръ, сказала она:— я воспользуюсь вашимъ урокомъ, и не забуду ни одного, вашего слова. Прощайте, почтенный другъ. Благослови васъ Богъ!

И съ этими словами, пожавъ руку молодому охотнику, она удалилась въ замокъ. Ея мсто заступила теперь Вахта.

— Ты очень-хорошо знаешь природу краснокожихъ, молодая двушка, сказалъ Дирслэйеръ, когда Вахта приблизилась къ нему робко и съ покорнымъ видомъ: — и, стало-быть, легко поймешь, что другъ твоего жениха, по всей вроятности, бесдуетъ съ тобой въ послдній разъ. Немногое я имю сказать, но это немногое происходитъ отъ-того, что я слишкомъ-долго жилъ въ твоемъ народ, и ознакомился вполн съ его обычаями. Женщина ведетъ трудную жизнь во всхъ странахъ, но судьба ея между краснокожими гораздо-бдственне, чмъ между блыми людьми. Смотри же, Вахта: никогда не жалуйся на горькую участь, и будь покорна вол своего супруга. Впрочемъ, я увренъ, Чингачгукъ едва-ли способенъ сдлаться тираномъ любимой женщины, но если, паче чаянія, облако покроетъ вашу хату, будь смиренна, терплива, и помни, что за ненастьемъ слдуетъ ведро.

— Блднолицый братъ мой очень-уменъ. Вахта сохранитъ въ своемъ сердц его премудрыя слова.

— Это очень-благоразумно съ твоей стороны, любезная Вахта. Слушайся всегда добрыхъ совтовъ, и веди себя какъ разсудительная женщина. Желаю теб счастія отъ всей души. Ступай съ Богомъ, и пошли ко мн своего жениха.

Вахта не пролила ни одной-слезы, оставя своего друга, но въ глазахъ ея сверкала твердая ршимость женщины, составлявшая поразительный контрастъ съ двическою скромностію. Черезъ минуту явился Чингачгукъ.

— Сюда, Великій-Змй, дальше отъ слабыхъ женщинъ, сказалъ Дирслэйеръ: — то, что я намренъ теб сказать, не должно доходить до женскаго слуха. Ты слишкомъ-хорошо понимаешь значеніе отпуска и характеръ Минговъ, и, стало-быть, можешь судить о послдствіяхъ моего возвращенія въ ихъ лагерь. Не распространяясь покамстъ на-счетъ этого предмета, я желаю поговорить съ тобой о Вахт и о томъ, какъ вообще краснокожіе обходятся съ женами. Я думаю, сама природа относительно васъ распорядилась такимъ-образомъ, что женщины должны работать, а мужчины ходить на охоту, но надобно соблюдать умренность во всемъ. Вахта изъ хорошей породы и такъ слаба, что не можетъ работать наравн съ обыкновенной бабой. Мужчина съ твоими средствами и значеніемъ въ народ никогда не будетъ имть нужды въ куск хлба: стало-быть, нтъ никакой надобности посылать жену на полевыя работы. Я, съ своей стороны, тоже не нищій, это теб извстно: пусть Вахта будетъ наслдницею всего моего имнія, если къ концу лта я не ворочусь домой. Мои кожи, выдланныя и невыдланныя, оружія и выбойки могутъ оставаться въ полномъ ея распоряженіи. Это наслдство, по моимъ разсчетамъ, должно освободить ее отъ всякой тяжелой работы, по-крайней-мр на долгое время. О взаимной любви, я полагаю, говорить не слдуетъ, потому-что вы и безъ того любите другъ друга. При всемъ томъ, не. лишнимъ считаю замтить, что на ласковыя рчи ты не долженъ скупиться. Знаю очень-хорошо, что краснорчіе твое льется обильнымъ потокомъ на совт шейховъ, но могутъ быть минуты, когда языкъ безмолвствуетъ въ родной семь: остерегайся такихъ минутъ и помни, что радушная бесда всего боле содйствуетъ къ водворенію спокойствія и мира.

— Уши мои отверсты, съ важностію отвчалъ Могиканъ:— слова брата моего запали глубоко на самое дна моей души. Пусть братъ мой продолжаетъ свою премудрую рчь: пснь королька лсовъ и дружескій голосъ никого не утомляютъ.

— Да, мн нужно еще поговорить съ тобой, и, какъ истинный другъ, тыне долженъ стовать, что рчь моя склонится на меня самого. Почти достоврно, что къ концу этого дня я буду прахомъ: не желаю похоронъ, но если, паче чаянія, отъишутъ останки моихъ костей, собери ихъ, любезный другъ, и предай земл по обычаю людей, блой породы.

— Все это будетъ сдлано, какъ желаетъ братъ мой. Пусть онъ выгрузитъ на мое сердце и остальную тяжесть съ своей души.

— Но на моей душ легко, Великій-Змй, и совсть моя спокойна. Безъ страха и смущенія готовъ я встртить смертный часъ, потому-что знаю: не все для человка кончается съ земною жизнью. Миссіонеры увряютъ даже, что и тло ваше воскреснетъ нкогда, чтобъ соединиться опять съ безсмертною душою, и какъ блый человкъ, я обязанъ врить миссіонерамъ. Случалось мн во время моихъ похожденій часто предаваться такъ-называемому созерцанію. Въ эти минуты, душа обыкновенно бываетъ дятельна до чрезвычайности, хотя тло немоществуетъ. Горная вершина, откуда на далекое пространство можно видть небо и землю, есть, по моему мннію, самое лучшее мсто для составленія правильнаго понятія о могуществ Маниту и о человческомъ безсиліи. Въ эти-то минуты всего ясне представлялъ я безсмертіе своей души. Но трудно мн вообразить, что особый рай долженъ быть для краснокожихъ, и совсмъ особый для блыхъ людей.

— Разв миссіонеры такъ заставляютъ думать моихъ блыхъ братій? спросилъ Чингачгукъ съ озабоченнымъ видомъ.— Делоэры, напротивъ, врятъ, что добродтельные люди всхъ племенъ и народовъ будутъ въ одномъ и томъ же раю. стрлять дичь и охотиться за зврьми.

— Да, Чингачгукъ, у каждаго народа свои собственныя понятія о жизни по ту сторону гроба. Думать надобно, что посл смерти духъ нашъ, освобожденный отъ гршной плоти, получить ясное представленіе объ этихъ вещахъ, и человкъ достигнетъ тогда полной возможности разгадать тайну своего безсмертія. Довольно, однакожь, пора окончить эту бесду. Гетти ждетъ меня въ лодк, и срокъ моего отпуска кончился. Прощай, Могиканъ: вотъ теб моя рука.

Чингачгукъ взялъ поданную ему руку и пожалъ ее со всею горячностію дружбы, но тутъ же принялъ глубокомысленный видъ, и приготовился на прощаньи выдержать свой характеръ равнодушнаго философа. Однакожь, какая-то тайна выражалась на его угрюмомъ чел, но Дирслэйеръ не хотлъ боле развдывать.

— Благослови тебя Богъ, Великій-Змй! воскликнулъ онъ, пересаживаясь въ лодку.— Твой Маниту и мой христіанскій Богъ одни только вдаютъ, суждено ли намъ увидться на этомъ свт.

Чингачгукъ сдлалъ рукою прощальный жестъ, и, закрывъ свою голову легкимъ покрываломъ, удалился медленными шагами въ ковчегъ, чтобъ погоревать наедин о судьб своего друга. Дирслэйеръ, между-тмъ, уже не говорилъ ничего до-тхъ-поръ, пока лодка не совершила половины своего пути. Гетти первая прервала молчаніе.

— Зачмъ вы возвращаетесь къ Гуронамъ, Дирслэйеръ? спросила она кроткимъ и мелодическимъ голосомъ.— Мн бояться нечего, потому-что я слабоумна, а вдь вы, Дирслэйеръ, очень — умны, почти такъ же, какъ Генрихъ Марчъ, или даже боле, если врить Юдии.

— Прежде, чмъ мы выйдемъ на берегъ, Гетти, началъ Дирслэйеръ, бросивъ, весла:— я считаю необходимымъ сказать вамъ нсколько словъ о такихъ предметахъ, которые собственно касаются вашихъ интересовъ. Вы очень-слабоумны, это правда, но все же есть въ васъ нкоторая снаровка, похожая на проблескъ мысли, и при случа, вами даже можно пользоваться какъ орудіемъ для военныхъ хитростей. Нехорошо хитрить безъ всякой нужды, но какъ-скоро дло идетъ о побд надъ краснокожими, хитрость позволительна. Путешествіе мое въ этомъ мір было слишкомъ-кратковременно, и теперь приближается къ концу, но это не мшаетъ мн видть, что воинъ не всегда принужденъ пролагать свой путь черезъ тернія и волчцы. Есть своя хорошая сторона и на военной стез.

— Почему же вы думаете, Дирслэйеръ, что ваша военная стезя, какъ вы ее называете, уже приближается къ концу?

— Потому-что окончился срокъ моего отпуска, добрая Гетти.— Свершится вмст съ отпускомъ и та чреда, черезъ которую проходитъ всякій смертный, одинъ позже, другой раньше.

— Говорите ясне, Дирслэйеръ: вы забыли, что я слабоумна,

— Ну, такъ слушайте же: я открою вамъ всю истину. Вамъ извстно, что я въ плну у Гуроновъ, а плнники не всегда длаютъ то, что имъ угодно.

— Но какой же вы плнникъ, если разъзжаете со мной по озеру, въ лодк моего отца,тогда-какъ Гуроны далеко отъ насъ, въ густомъ лсу? Я вамъ не врю, Дирслэйеръ.

— Нтъ, добрая Гетти, вы должны мн врить, и еслибъ вы не были слабоумны, то увидли бы, что я связанъ по рукамъ и по ногамъ.

— О, какое несчастіе для человка быть слабоумнымъ! Я васъ ршительно не понимаю, и хотя смотрю во вс глаза, но никакъ не могу видть, гд ваши руки и ноги связаны. Растолкуйте мн по-крайней-мр, чмъ вы связаны.

— Своимъ отпускомъ, Гетти. Это такія путы, которыя стягиваютъ крпче всякихъ цпей и веревокъ.

— Странно, никогда я не видала такой вещи.

— И не увидите, потому-что отпускъ, собственно говоря, связываетъ волю человка. Знаете ли вы, что такое общаніе?

— Очень знаю. Общаніемъ называется данное слово исполнить какую-нибудь вещь. Матушка мн всегда говорила, что честный человкъ обязанъ исполнять свои общанія.

— Матушка ваша добродтельная женщина во многихъ отношеніяхъ, хотя, конечно, были въ ней нкоторыя слабыя стороны, несообразныя съ ея достоинствомъ. Ну, такъ вотъ видите ли, отпускъ есть не что иное, какъ общаніе, которое честный человкъ обязанъ исполнить. Я попался въ руки Минговъ, и они позволили мн повидаться съ моими пріятелями, связавъ меня честнымъ словомъ возвратиться къ нимъ по истеченіи срока для того, чтобъ вытерпть пытку, которая для меня назначена. Они озлоблены противъ меня за убійство одного изъ ихъ храбрыхъ воиновъ, за похищеніе Вахты, и за вс т убійства, которыя произвели въ ихъ стан Марчъ и Гуттеръ. За все это они будутъ меня мучить, и разумется, измучатъ до смерти. Теперь, конечно, вы понимаете мое положеніе.

— А почему убждены вы, что Гуроны непремнно будутъ васъ пытать? Они такіе же люди, какъ мы съ вами, и я не замтила въ нихъ особенной кровожадности.

— И не могли замтить, потому-что они вообще уважаютъ въ человк слабый умъ, но я совсмъ не то, что вы, добрая Гетти. Я отправилъ на тотъ свтъ самаго храбраго изъ ихъ солдатъ, и уже по одному этому все ихъ племя проникнуто противъ меня сильнйшею злостью.. Нечего мн ожидать пощады, и я съ своей стороны готовъ на всякую пытку. Жаль только, что это бдствіе постигло меня слишкомъ-рано, прежде, чмъ я ознакомился съ военнымъ искусствомъ.

— Да увряю васъ, что Гуроны не сдлаютъ вамъ никакого зла, вскричала Гетти съ запальчивостію.— Я буду читать имъ Библію, и надюсь смягчить ихъ жестокія сердца. Не-ужь-то вы думаете, что я провожаю васъ затмъ, чтобъ смотрть на ваши пытки?

— Совсмъ нтъ, добрая Гетти. Напротивъ, я надюсь, что въ ту пору, какъ станутъ сдирать съ меня кожу, вы уберетесь подальше, чтобъ не быть свидтельницею моихъ мученій. Но пока довольно объ этомъ: я остановился собственно для того, чтобъ передъ своею смертью дать самимъ вамъ спасительные совты, необходимые для вашей жизни.

— Что жь вы намрены сказать, Дирслэйеръ? это должно быть любопытно. Посл матушкиной кончины еще никто не давалъ мн совтовъ.

— Тмъ хуже, бдное дитя, тмъ хуже. При своемъ слабомъ ум, вы больше всякой другой двушки нуждаетесь въ назидательномъ совт, иначе не избжать вамъ коварства и стей развращеннаго міра. Я полагаю, что вы еще не забыли Генриха Марча?

— Какъ же ма его забыть, когда онъ оставилъ насъ только-что въ прошлую ночь? Вы должны знать, что друзья долго удерживаются въ нашей памяти, а Генрихъ Марчъ былъ нашимъ другомъ. По какому поводу вы объ немъ заговорили? Если по поводу моей старшей сестры, то я могу васъ уврить, Дирслэйеръ, что Юдиь никогда не выйдетъ за Генриха Марча.

— Ну, вотъ, хорошо, что вы сами коснулись этого пункта, моя добрая Гетти. Вроятно, вамъ извстно, что молодые люди обыкновенно привязываются другъ къ другу, какъ-скоро они различныхъ половъ. Двушка чувствуетъ сердечное влеченіе къ мужчин, а мужчина къ двушк, это въ порядк вещей. Вы еще слишкомъ-молоды, и притомъ слабоумны, поэтому, путь вашей жизни слишкомъ опасенъ, особенно, если взять въ разсчетъ, что у васъ нтъ ни матери, ни отца. Берегитесь, Гетти, молодыхъ мужчинъ.

— Зачмъ? Съ какой стороны мужчины могутъ быть для меня опасны? Они наши ближніе, а Библія повелваетъ любить не только ближнихъ, но и враговъ. Какъ, вы этого не знаете?

— Знаю, добрая Гетти, но не объ этой любви идетъ рчь въ Библіи. Отвчайте мн вотъ на какой вопросъ: чувствуете ли вы въ себ способность исполнять обязанности супруги и матери?

— Такихъ вопросовъ, Дирслэйеръ, не предлагаютъ молодой двушк, и я не намрена вамъ отвчать. Говорите лучше что-нибудь о Генрих Марч, но только, прошу васъ, не отзывайтесь о немъ дурно.

— Я и не намренъ длать о немъ дурныхъ отзывовъ, тмъ боле, что онъ вообще не злой человкъ. Знаете ли вы, что онъ безъ ума влюбленъ въ сестрицу вашу, Юдиь?

— Знаю: что жь изъ этого? Юдиь красавица, это всмъ извстно, и Гэрри говорилъ мн тысячу разъ, что хочетъ на ней жениться. Только этому не бывать никогда, потому-что Юдиь его не любитъ: она влюблена въ другаго мужчину, и часто говоритъ о немъ во сн. Но я не скажу вамъ имени этого мужчины, хотя бы вы осыпали меня грудами золота и всми сокровищами короля Георга.

— Можете беречь про себя этотъ секретъ сколько вамъ угодно, добрая Гетти. Да и къ чему мн знать чужія тайны, какъ скоро одна моя нога уже стоитъ на краю могилы? Впрочемъ, ни голова, ни сердце не могутъ отвчать за то, что лепечетъ языкъ во сн.

— Согласитесь, однакожь, Дирслэйеръ, вдь это очень-странно, что Юдиь не любитъ Генриха Марча. Онъ молодъ, расторопенъ, храбръ, отваженъ, и совершенно такой же красавецъ, какъ она сама. Батюшка всегда говорилъ, что изъ нихъ могла бы выйдти прекрасная пара, хотя матери моей онъ не нравился такъ же, какъ Юдии.

— Всего этого нельзя вамъ растолковать, бдная Гетти, потому-что умъ вашъ неспособенъ проникать въ глубину вещей. Оставимъ этотъ разговоръ. Солнце уже высоко, и срокъ мой кончился. Берите весла и подемъ къ берегу.

— Извольте, я готова. Непонятно только, почему вы не хотите растолковать мн вещей, которыя, повидимому, довольно-просты.

Лодка быстро побжала къ мысу, на которомъ, по предположенію Дирслэйера, дожидались его Ирокезы. Онъ уже опасался, что не прідетъ къ сроку, но Гетти, видя его нетерпніе, принялась помогать ему съ такимъ усердіемъ, что легкій челнокъ подъхалъ къ берегу еще слишкомъ-рано. Этимъ временемъ Дирслэйеръ воспользовался опять, чтобъ предложить молодой двушк нсколько совтовъ, необходимыхъ, по его мннію, для спокойствія ея жизни. Гетти слушала внимательно, но слабоуміе мшало ей оцнить вполн добрыя намренія молодаго человка.

VI.

Много въ этотъ день было для тебя хлопотъ, о, смерть, и между-тмъ на половину не кончена твоя работа! Тсно твоимъ жертвамъ около воротъ подземнаго ада, и вотъ, на закат солнца, еще и еще десятки тысячъ духовъ, не думавшихъ разстаться съ тлеснымъ жилищемъ на земл, должны вновь осаждать печальную обитель вчнаго мрака!

Сути.

Человкъ, совершенно-знакомый съ ходомъ небеснаго свтила, могъ бы замтить, что оставалось до полудня еще минуты дв или три, когда Дирслэйеръ высадился на берегъ въ томъ мст, гд Гуроны расположились своимъ лагеремъ, почти насупротивъ замка. Лагерь этотъ уже описанъ въ своемъ мст, и теперь вся разница состояла только въ томъ, что поверхность почвы въ этомъ мст была гораздо-ровне, и не такъ лсиста. Отъ этихъ двухъ обстоятельствъ мстность была чрезвычайно-удобна для кочевья, такъ-какъ пространство между втвями имло нкоторое сходство съ зеленымъ ковромъ, прикрытымъ сверху широкими листьями деревъ. Здсь, на этой лужайк, образованной природою, часто назначались сходки охотниковъ и дикарей, бродившихъ съ своими капканами и ружьями для звриной ловли. Закраины озера тутъ не были загромождены густымъ кустарникомъ, и тотчасъ же при выход на берегъ глазъ удобно могъ обнять однимъ взглядомъ почти все пространство мыса.

Гуроны были несогласны въ своихъ мнніяхъ на-счетъ возвращенія ихъ плнника. Многіе положительно утверждали, что блднолицый никакъ не согласится идти на добровольную пытку, между-тмъ, какъ нкоторые изъ старйшинъ ожидали совсмъ другаго поведенія отъ человка, который обнаружилъ столько хладнокровія, мужества и прямодушія. Большинство въ свое время согласилось на отпускъ плнника не столько затмъ, чтобъ видть его возвращеніе, сколько затмъ, чтобъ имть случай упрекнуть Делоэровъ въ вроломств человка, проживавшаго въ ихъ деревняхъ. Придавая особую торжественность этому случаю, они, за часъ до полудня, собрали въ одну группу всхъ молодыхъ людей, разсыльныхъ и шпіоновъ, такъ же какъ женщинъ и дтей, которые вмст должны были засвидтельствовать предполагаемое вроломство. Замокъ съ этого мста былъ открытъ, и можно было видть все, что происходило вокругъ него: стало-быть, никто не опасался, что Гэрри, Чингачгукъ и молодыя двушки ускользнутъ тайкомъ, На всякій случай изготовили плотъ, чтобъ сдлать нападеніе на замокъ или на ковчегъ, смотря потому, какъ потребуютъ обстоятельства. Шейхи начинали думать, что было опасно оставаться здсь доле слдующей ночи: только бы развязаться съ Дирслэйеромъ, и потомъ назадъ, въ Канаду, на берега озера Онтаріо.

Все ожидало, и все безмолвствовало, когда Дирслэйеръ приближался. Шейхи засдали на пн свалившагося дерева, по правую сторону ихъ стояли вооруженные солдаты, по лвую — женщины и дти, въ центр передъ ними находилось значительное пространство, обсаженное деревьями, гд, однакожь, не было ни густыхъ кустарниковъ, ни хвороста. Зеленая арка, образованная верхними втвями, полуосвщенная солнечнымъ, лучомъ, пробивавшимся изъ-за листьевъ, набрасывала легкую тнь на это мсто. Подобная сцена, по моему мннію, должна была подать человку первую мысль объ эффект, производимомъ готической архитектурой: этотъ храмъ, сооруженный самой природою, производилъ на чувства почти такое же впечатлніе, какъ готическая церковь. Какъ почти всегда случается между кочующими племенами, два шейха въ равной степени раздляли главную власть надъ этими чадами лсовъ. Многимъ, правда, принадлежалъ титулъ шейховъ, но эти двое, о которыхъ говоримъ мы, имли такое огромное вліяніе на племя, что все безусловно покорялось имъ, какъ скоро они были согласны, и, напротивъ, племя волновалось, когда шейхи расходились въ своихъ мнніяхъ. Одинъ изъ этихъ шейховъ, какъ тоже почти всегда случается, былъ обязанъ своимъ возвышеніемъ необыкновенному уму, другой, напротивъ, превосходству своихъ физическихъ силъ. Первый былъ старикъ, прославившійся своимъ краснорчіемъ и мудростью на совтахъ, второй — отличный воинъ, ознаменовавшій себя блистательными побдами и безпримрною лютостью. Первый былъ Райвенукъ, уже извстный нашимъ читателямъ: второй прозывался Барсомъ, и это имя вполн выражало его отличительныя свойства: лютость, вроломство и хитрость.

Райвенукъ и Барсъ сидли молча другъ подл, друга, когда Дирслэйеръ ступилъ на песокъ. Ни одинъ не обнаружилъ своего изумленія, когда молодой охотникъ явился передъ ними и торжественнымъ голосомъ возвстилъ о своемъ прибытіи.

— Вотъ я, Минги, началъ Дирслэйеръ на делоэрскомъ язык, вразумительномъ почти для всхъ Гуроповъ: — а вотъ и солнце. Небесное свтило врно своимъ законамъ, я, какъ видите, вренъ своему слову. Я вашъ плнникъ: длайте изъ меня что вамъ угодно. Мои дла съ землею и людьми окончены: готовъ идти на тотъ свтъ, и вы можете меня отправить.

Говоръ одобренія послышался даже между женщинами посл этой рчи, и на минуту почти у всхъ загорлось желаніе принять въ свое племя такого неустрашимаго человка. Общаго восторга не раздляли только Барсъ и сестра его, Сумаха. Она была вдовою Волка, того самого воина, котораго Дирслэйеръ застрлилъ изъ карабина. Барсъ сообразовался въ этомъ случа съ своею природною лютостью, Сумаха горла желаніемъ отмстить за своего мужа. Иначе чувствовалъ и думалъ Райвенукъ. Вставъ съ своего мста, онъ подошелъ къ плннику съ величавымъ видомъ и началъ рчь такимъ образомъ:

— Блднолицый! мн пріятно отъ имени всего народа засвидтельствовать твою честность. Вс мы очень-рады, что плнникъ нашъ — человкъ, а не хитрая лисица. Теперь мы знаемъ тебя, какъ храбраго воина, достойнаго нашей ласки. Если ты убилъ одного изъ нашихъ воиновъ, и помогалъ убивать другихъ, жизнь твоя все-таки принадлежитъ теб, и, какъ честный человкъ, ты готовъ ею поплатиться за смерть нашихъ братій. Нкоторые изъ насъ воображали, что кровь блднолицыхъ слишкомъ-прозрачна, и не будетъ течь подъ гуронскими ножами, но ты доказалъ, что они ошибались. Твое сердце, такъ же какъ и тло, исполнено великаго мужества, и мы съ удовольствіемъ встрчаемъ плнника, подобнаго теб. Если воины мои разсуждали, что знаменитый Волкъ не долженъ на томъ свт путешествовать одинъ въ земл духовъ, и что врагъ его долженъ съ нимъ бесдовать для препровожденія времени, то не забудутъ они теперь, что Волкъ палъ отъ руки храбреца, и мы отправимъ тебя къ нему съ такими знаками дружбы, что ему не стыдно будетъ длить съ тобой дорогу. Такъ говорю я: ты понимаешь, что я сказалъ?

— Понимаю, Мингъ, и слова твои ясны для меня какъ день. Смю сказать съ своей стороны, что Волкъ былъ храбрый воинъ, достойный вашей дружбы, но и я надюсь, что буду достоинъ его общества, какъ скоро получу подорожную изъ вашихъ рукъ. Пусть совтъ вашъ произноситъ приговоръ: я готовъ его выслушать, если только заране до моего прихода вы не ршили дла.

— Шейхи не считали нужнымъ произносить приговоръ въ твое отсутствіе. Блднолицый плнникъ, выпущенный на волю, то же, по ихъ словамъ, что втеръ, который дуетъ куда ему угодно. Одинъ только голосъ говорилъ въ твою пользу, Дирслэйеръ, но этотъ голосъ раздавался въ пустын.

— Благодарю этотъ голосъ, чей бы онъ ни былъ, и могу засвидтельствовать, что онъ одинъ защищалъ правду противъ полчища лжецовъ. Честное слово связываетъ блднолицыхъ крпкими узами, такъ же, какъ и краснокожихъ. Во всякомъ случа, ни за что на свт я бы не ршился низкимъ вроломствомъ опозорить Делоэровъ, между которыми получилъ свое воспитаніе. Впрочемъ, одни слова не ведутъ ни къ чему: длайте изъ меня что хотите.

Послдовало кратковременное совщаніе, посл котораго молодые люди разбрелись въ разныя стороны и скрылись. Плннику было сказано, что онъ можетъ гулять гд ему угодно на этомъ мыс до окончанія его дла — обманчивый знакъ довренности, потому-что на всхъ пунктахъ разставлены были часовые для дозора. Даже лодка, въ которой пріхалъ Дирслэйеръ, была поставлена въ безопасное мсто. Ирокезы понимали, что плнникъ, сдержавъ слово, не былъ обязанъ боле ни къ чему, и потому, вроятно, посившитъ воспользоваться первымъ случаемъ къ побгу. Случалось даже, что дикари нарочно выпускали своего плнника, чтобъ имть удовольствіе поймать его опять и приговорить къ законной пытк.

Дирслэйеръ въ свою очередь ршился не звать, и при первой возможности воспользоваться своими правами, но онъ понималъ всю трудность этого предпріятія, такъ-какъ ему была извстно, что стража разставлена на всхъ пунктахъ. Ему ничего не стоило добраться до замка вплавь, но дикари, безъ сомннія, догонятъ его на лодк. Гуляя по мысу, онъ тщательно осматривалъ вс возможныя лазейки, но не нашелъ ни одной, пригодной для его цли. Стыдъ и опасенія неудачи въ этомъ опасномъ предпріятіи не имли на него никакого вліянія, потому-что и посл бгства онъ не переставалъ быть честнымъ человкомъ. Поэтому, нтъ ничего удивительнаго, если онъ ршился теперь во что бы ни стало ускользнуть изъ ирокезскаго стана.

Шейхи, между-тмъ, вновь открыли правильное засданіе для совщанія о дл плнника. Одна Сумаха имла въ настоящемъ случа право подать свой голосъ. Молодые люди равнодушно гуляли по сторонамъ и терпливо ожидали совщаній, женщины съ такимъ же хладнокровіемъ готовили ужинъ, которымъ во всякомъ случа долженъ былъ окончиться этотъ день. Впрочемъ, дв-три старушки вели между собою одушевленный разговоръ, и бросали по-временамъ на плнника сердитые взгляды, выражавшіе ихъ недоброжелательство, тогда-какъ молодыя двушки исподтишка смотрли на него умильными глазами. Словомъ, посторонній наблюдатель не замтилъ бы здсь никакого движенія, обличавшаго важность совщаній. Такое состояніе вещей продолжалось около часа. Наконецъ позвали Дирслэйера.

— Непромахъ-по-оленямъ, началъ Райвенукъ, переводя, имя Дирслэйера на свой языкъ: — шейхи выслушали премудрыя слова, и готовы держать рчь. Ты потомокъ людей, пришедшихъ на эти мста отъ странъ восточныхъ, мы, напротивъ, дти западнаго солнца, и лицо наше обращено къ великимъ озерамъ сладкой воды. Богатъ, можетъ-быть, и премудръ восточный человкъ, но нтъ на свт страны краше той, что лежитъ на запад, и мы любимъ обращать свои взоры на заходящее свтило. Но мы смотримъ на востокъ не иначе, какъ съ тревожнымъ безпокойствомъ, потому-что каждый день прізжаютъ оттуда огромныя лодки съ новыми блыми людьми, какъ-будто имъ тсно и негд жить на своей родимой сторон. Но уменьшились въ числ красные люди, и нужно имъ пополнить свои ряды. Лучшая хата у насъ опустла посл смерти своего хозяина, и еще не скоро прійдетъ пора, когда старшій сынъ окажется способнымъ заступить отцовское мсто. Вотъ его вдова: дти ея, какъ маленькіе ряполовы, еще не оставили своего гнзда, и она вмст съ ними нуждается въ дичи для собственнаго продовольствія. Твоя рука, Непромахъ, поразила ее этимъ страшнымъ бдствіемъ, и на теб, цо естественному ходу вещей, теперь дв обязанности: одна, въ-отношеніи къ ея мужу, Волку, другая — въ-отношеніи къ ея дтямъ. Волосы за волосы, кровь за кровь, смерть за смерть — это заповдь Маниту. Доставленіе насущнаго хлба сиротамъ — его вторая заповдь, вящшая паче первой. Мы тебя знаемъ, Непромахъ. Ты человкъ честный, и слова твои святы, правды исполненъ языкъ твой, и уста твои медоточивы. Голова твоя не скрывается въ трав, это всякій видитъ, и ты всегда длаешь то, что общаешь. Любовь къ правот видна во всхъ твоихъ длахъ: какъ-скоро учинилъ ты зло, сердце твое горитъ желаніемъ его поправить. Итакъ, вотъ теб Сумаха, одинокая въ своей хат вмст съ юными птенцами, вопіющими ежечасно о насущномъ хлб, а вотъ и ружье, заряженное и приправленное. Стрляй оленей, питай птенцовъ, и скажи бдной Сумах, что она — твоя жена. Посл этого ты будешь истиннымъ Гурономъ: Сумаха найдетъ мужа, дитя ея — отца, и племя мое обрящетъ потеряннаго воина.

— Я боялся этого, Райвенукъ, отвчалъ Дирслэйеръ, когда ирокезскій ораторъ кончилъ свою рчь:— я дйствительно боялся, что дло пріиметъ такой оборотъ. Но правда правдой прежде всего, а потомъ увидимъ, что будетъ. Я человкъ блый, Мингъ, и притомъ христіанинъ: какъ же ты хочешь, чтобы жена моя была краснокожая язычница? Чего не сдлаю я въ мирное время, при полномъ блескъ солнечныхъ лучей, того и подавно не-сдлаю теперь, когда грозная туча нависла надъ моею головой. Можетъ-быть, не женюсь я никогда, и всю жизнь буду бродить одинокій по дремучему лсу, но если суждено мн рано или поздно вступить въ бракъ, черезъ порогъ моей хижины переступитъ только женщина-христіанка, съ блымъ цвтомъ лица и съ блою душою. Кормить волковыхъ дтей я очень радъ, и, пожалуй, согласенъ стрлять для нихъ дичь, но ты знаешь, Мингъ, что это отнюдь несообразно съ моимъ достоинствомъ и честью, такъ-какъ я, никогда не сдлаюсь Гурономъ. Пусть покамстъ ваши молодые воины доставляютъ Сумах хлбъ и дичину, и пусть ея будущій мужъ не заходитъ слишкомъ-далеко въ предлы чужой земли. Волкъ и я сражались одинаковымъ оружіемъ, при однихъ и тхъ же обстоятельствахъ: что мудренаго, если одинъ изъ насъ палъ жертвою другаго? Превратиться въ Минга я не могу, и объ этомъ ты напрасно говорилъ: скоре посдетъ ребенокъ, или ягоды выростутъ на сосн, чмъ душа моя сроднится съ нравами и обычаями Ирокезовъ.

Всеобщій ропотъ заглушилъ послднія слова отважнаго плнника. Старухи перебсились вс безъ исключенія, и Сумаха бунтовала больше всхъ. Лютый-Барсъ свирплъ, и его злость доходила до неистовства. Онъ и безъ того едва согласился позволить своей сестр выйдти за блднолицаго, но теперь презрнный плнникъ еще вздумалъ отвергать предложенную честь!

— Песъ смердящій! вскричалъ онъ:— убирайся къ своимъ собакамъ въ голодные лса, и пусть твой вой раздается громче всхъ!

Съ этими словами онъ схватилъ свой томагукъ и бросилъ имъ въ Дирслэйера со всего размаху. Къ-счастью, молодой охотникъ приготовился къ бд. Страшное оружіе было направлено съ такою ловкостію и съ такими убійственными намреніями, что непремнно проломило бы ему голову, еслибъ онъ, поднявъ руку, не схватилъ томагука за рукоятку. Увидвъ себя вооруженнымъ, молодой охотникъ въ свою очередь почувствовалъ припадокъ бшенства, и потерялъ обыкновенную власть надъ собою: глаза его засверкали, щеки разгорлись, и онъ, собравъ вс свои силы и ловкость, бросилъ томагукъ въ своего страшнаго противника. Вовсе неприготовленный къ такому непредвиденному нападенію, Барсъ не имлъ времени ни поднять руки, ни опустить головы для избжанія удара. Небольшая скира поразила жертву въ перпендикулярной линіи повыше носа, между глазами, и буквально раскроила лобъ на дв части. Дикарь сдлалъ прыжокъ впередъ, зашатался и грянулся о землю всею тяжестію своего тла. Гуроны подскочили къ Барсу, чтобъ оказать ему необходимую помощь, и никто не думалъ боле о плнник. Дирслэйеръ поспшилъ воспользоваться этой минутой, и бросился впередъ съ быстротою лани. Черезъ нсколько минутъ, вс Гуроны — мужчины, женщины и дти — оставивъ бездушное тло Барса, погнались за убжавшимъ плнникомъ съ страшными криками.

Несмотря на непредвиднность событія, заставившаго молодаго охотника привести въ исполненіе свой отважный планъ, онъ усплъ заране обдумать и сообразить вроятныя послдствія своего бгства. Такимъ-образомъ, съ первыхъ же минутъ, онъ уже совершенно находился подъ вліяніемъ разсудка, и во всхъ его движеніяхъ не было замтно ни малйшихъ колебаній. Только этому обстоятельству онъ одолженъ былъ своимъ первымъ успхомъ, и ему удалось счастливо перебжать черезъ линію сторожевыхъ. Это случилось очень-просто.

Закраины мыса, какъ мы сказали, не опоясывались здсь бахрамою кустарниковъ на подобіе всхъ другихъ береговъ Глиммергласа, и это обстоятельство исключительно зависло отъ-того, что охотники и рыболовы, сходившіеся на этомъ мст, обрзывали втви для разведенія костра. Но эта бахрама появлялась снова по мр углубленія земли, и распространялась длинною линіею отъ свера къ югу. Съ этой-то стороны Дирслэйеръ началъ свое бгство, и такъ-какъ часовые находились нсколько дальше отъ густыхъ кустарниковъ, то бглецъ усплъ проникнуть въ ихъ чащу прежде, чмъ распространилась тревога. Быстрый бгъ среди густаго хворостника оказался невозможнымъ, и Дирслэйеръ принужденъ былъ около тридцати саженъ бжать на краю озера по колно въ вод — обстоятельство, значительно замедлившее скорость его преслдователей, но, отъискавъ наконецъ удобное мсто, онъ снова выскочилъ на берегъ, перебрался въ кустарникъ и углубился въ лсъ.

Ружейные залпы раздавались одинъ за другимъ, когда онъ шелъ въ вод, и особенно, когда углубился въ лсъ, но страшная сумятица между Гуронами, и поспшность, съ какой они стрляли, почти не прицливаясь, были причиною, что бглецъ не получилъ ни одной раны. Пули свистли мимо его ушей, задвали за сучья, за деревья, но ни одна даже не зацпила его одежды. Замедленіе, произведенное этими неудачными попытками, было очень-полезно для бглеца, выигравшаго ярдовъ пятьдесятъ передъ своими противниками, которые старались его преслдовать дружно и въ стройномъ порядк. Тяжесть карабиновъ замедляла ихъ погоню тмъ боле, что посл каждаго неудачнаго выстрла, они бросали оружіе на землю и кричали во все горло женщинамъ и дтямъ, чтобъ они заряжали.

Дирслэйеръ не терялъ ни одной изъ этихъ драгоцнныхъ минутъ. Онъ зналъ, что его единственное спасеніе заключалось въ слдованіи по прямой линіи, и поверни онъ въ ту или другую сторону, непріятели какъ разъ могли бы его настигнуть. Поэтому онъ принялъ діагональный путь, чтобъ перебраться черезъ гору, которая была ни слишкомъ-высока, ни слишкомъ-крута, хотя всходъ на нее представлялъ значительныя трудности для человка, котораго жизнь зависла единственно отъ его усилій. Здсь онъ немного, пріостановился, перевелъ духъ, собрался съ новыми силами, и пошелъ обыкновеннымъ шагомъ по тмъ частямъ, которыя представляли боле трудностей для перехода. Вой Гуроновъ становился громче и неистове, но онъ не обращалъ на это никако вниманія, понимая очень-хорошо, что имъ нужно преодолть такія же препятствія, чтобъ взобраться на высоту, до которой онъ достигъ. Очутившись теперь на самой вершин горы, онъ оглядлся во вс стороны въ надежд открыть гд-нибудь безопасное убжище, и его взоръ остановился на огромномъ дерев, лежавшемъ отъ него, въ нсколькихъ шагахъ. Утопающій, говорятъ, хватается за соломенку, а герой нашъ былъ не лучше утопающаго. Вскочить на это дерево и помститься подъ его огромнымъ пненъ во всю длину своего тла, было дломъ одного мгновенія.

Совершивъ этотъ планъ, онъ почувствовалъ по біенію всхъ своихъ артерій, какъ отчаянны были употребленныя имъ усилія. Его сердце какъ-будто собиралось выскочить изъ груди, и онъ слышалъ его ускоренное біеніе. Мало-по-малу, однакожь, онъ успокоился, и дыханіе его сдлалось свободнымъ. Вскор послышались шаги Гуроновъ, взбиравшихся на гору, и смшанные голоса возвстили ихъ прибытіе. Первые, которымъ, удалось взобраться на самую вершину, не могли удержаться отъ радостнаго крика. Предполагая затмъ, что бглецъ уже спустился въ долину, разстилавшуюся при подошв горы, они поспшили и сами направить туда свой путь. Другіе поступили точно такъ же, и Дирслэйеръ начиналъ надяться, что опасность миновала, и что преслдователи его уже вс побжали по ложному направленію. Впрочемъ, появилось еще нсколько человкъ, и онъ насчиталъ всхъ до сорока, такъ-какъ считать ему было необходимо, чтобъ сообразить, сколько могло оставаться назади. Но скоро уже вс перебрались въ долину футовъ на сто отъ скрывшагося бглеца. Здсь они остановились, и начали разсуждать, въ какую сторону, ихъ плнникъ направилъ свое бгство. Это была критическая минута, и человкъ мене разсудительный и осторожный воспользовался бы ею непремнно для продолженія своего бгства, но Дирслэйеръ неподвижно лежалъ на своемъ мст и тщательно наблюдалъ за всми движеніями враговъ.

Гуроны теперь были въ положеніи гончихъ собакъ, потерявшихъ слдъ преслдуемаго звря. Они говорили мало, и бгали взадъ и впередъ, осматривая сухіе листья, покрывавшіе землю. Множество мокассиновъ, оставившихъ на нихъ свои оттиски, затрудняло этотъ объискъ, хотя, при другихъ обстоятельствахъ, ступню Индійца было бы легко отличить отъ слдовъ благо человка. Убдившись наконецъ, что не осталось позади ни одного Гужона, Дирслэйеръ вдругъ выскочилъ изъ своей лазейки, и нсколько минутъ спокойно прислушивался къ звукамъ удалившихся враговъ. Надежда оживила его сердце, и онъ ровнымъ шагомъ пошелъ по противоположному направленію. Громкій крикъ, раздавшійся въ долин, приковалъ его вниманіе, и онъ поворотилъ назадъ, на вершину горы, чтобъ узнать о причин этой тревоги. Лишь-только взобрался онъ на поверхность, какъ Гуроны его замтили, и мигомъ возобновили преслдованіе.

Положеніе Дирслэйера было теперь гораздо-затруднительне, чмъ прежде. Индійцы окружали его съ трехъ сторонъ, а съ четвертой было озеро, но онъ заране разсчиталъ вс шансы и хладнокровно принялъ свои мры. Оставивъ всякую надежду пробраться въ лсъ, онъ быстро спустился по скату горы и побжалъ къ тому мсту, гд была его лодка. Вскор удалось ему оставить за собою всхъ своихъ враговъ, изъ которыхъ большая часть уже выбилась изъ силъ отъ продолжительной и безполезной гонки. На дорог онъ встртилъ еще-нсколько женщинъ и дтей, но страхъ, наведенныы на нихъ смертію Барса, былъ такъ великъ, что ни одна не посмла къ нему подойдти. Онъ прошелъ мимо этой сволочи съ торжествующимъ видомъ, и, прорзавъ бахрому кустарниковъ, очутился на самомъ берегу, шагахъ въ пятидесяти отъ лодки. Здсь онъ пріостановился, перевелъ духъ, и нагнувшись къ озеру, захватилъ воды въ свою горсть, чтобъ утолить мучительную жажду. Затмъ онъ побжалъ опять, и чрезъ минуту былъ уже подл лодки. При первомъ взглядъ, онъ увидлъ, что въ лодк не было веселъ, это обстоятельство озадачило его до такой степени, что онъ хотлъ уже отказаться отъ всякой надежды и съ достоинствомъ воротиться въ непріятельскій лагерь, презирая всякую опасность, по тутъ же раздался въ его ушахъ адскій вой его дикихъ преслдователей, и заставилъ его еще разъ обратиться къ отчаянному средству, впущенному инстинктомъ самосохраненія. Оттолкнувъ отъ берега легкій челнокъ, онъ догналъ его вплавь, и, вскарабкавшись кое-какъ, растянулся на его дн во всю длину своего тла, лицомъ вверхъ. Въ этой позиціи онъ могъ и отдыхать, и вмст оградить себя отъ ружейныхъ залповъ. Теперь, при попутномъ втр, лодка сама-собою могла удалиться на значительное разстояніе, и Дирслэйеръ не сомнвался, что обратитъ на себя вниманіе Чингачгука и Юдии, которые поспшатъ къ нему на выручку. Растянувшись такимъ образомъ на дн своей лодки, онъ старался вычислить ея разстояніе отъ берега по вершинамъ деревьевъ, которыя еще можно было видть. Многочисленные голоса Гуроновъ обличали ихъ присутствіе на берегу, и ему казалось, они думали отправить въ догонку плотъ, который, къ счастію для Дирслэйера, находился по другую сторону мыса.

Дв или три минуты Дирслэйеръ не посмлъ поворотиться на своемъ странномъ лож, и разсчитывалъ, что по шуму, произведенному на вод, ему можно будетъ догадаться о погон за нимъ вплавь. Вдругъ смолкло все на берегу, и мертвое молчаніе заступило мсто общей суматохи. Лодка въ эту пору уже удалилась на значительное разстояніе отъ берега, и Дирслэйеръ, въ своей позиціи, не видлъ ничего больше, кром небесной лазури. Онъ понималъ, что это глубокое молчаніе было дурнымъ предзнаменованіемъ, потому-что дикари всегда затихаютъ передъ новымъ на-паденіемъ. Вдругъ раздался ружейный залпъ, и пуля просверлила лодку съ двухъ сторонъ дюймахъ въ восьмнадцати отъ его головы. Спустя минуту, онъ, не перемняя положенія, вновь завидлъ вершину дуба.

Не постигая такой перемны въ положеніи лодки, молодой охотникъ не могъ боле обуздывать своего нетерпнія. Поворотившись съ величайшими предосторожностями, онъ приставилъ свой глазъ къ отверстію, просверленному пулей, и передъ нимъ открылась почти вся перспектива мыса. Въ-слдствіе одного изъ тхъ непримтныхъ толчковъ, которые такъ часто извращаютъ обыкновенный ходъ вещей, лодка склонилась къ югу и медленно поворотила къ оконечности мыса, такъ-что онъ находился отъ него не боле, какъ футовъ на сто. Къ-счастію, легкій порывъ югозападнаго втра снова измнилъ направленіе лодки.

Нужно было во что бы то ни стало еще боле удалиться отъ своихъ враговъ и, если можно, извстить друзей о своемъ положеніи, но отдаленность отъ замка слишкомъ затрудняла послдній планъ, между-тмъ, какъ близость мыса заставляла неизбжно привести въ исполненіе первую мысль. Должно замтить, что, по принятому обычаю, по обоимъ концамъ лодки клали по большому гладкому камню, служившему вмст и балластомъ и сидйкой. Посл пеимоврныхъ усилій, Дирслэйеръ кое-какъ придвинулъ своими ногами камень, положенный на задней части лодки, и, ухватившись за него руками, прикатилъ на самый передъ, гд лежалъ другой такой же камень, самъ же онъ отодвинулся какъ-можно-дале назадъ, что и утвердило равновсіе лодки. Замтивъ въ свое время отсутствіе веселъ, онъ на всякій случай запасся на берегу длинной хворостиной, которая теперь лежала подл его руки. Снявъ съ своей головы охотничью шапку, онъ прицпилъ ее къ концу хворостины, которую и поднялъ какъ-можно-выше надъ поверхностію лодки, давая такимъ-образомъ сигналъ своимъ отдаленнымъ друзьямъ, но этотъ маневръ немедленно былъ замченъ на берегу, и пущенная пуля на этотъ разъ содрала у него кожу на лвомъ плеч. Дирслэйеръ понялъ неосторожность и поспшилъ опять защитить голову своей шапкой. Гуроны, однакожь, прекратили выстрлы, надясь, вроятно, захватить плнника живьемъ.

Нсколько минутъ Дирслэйеръ оставался неподвиженъ, но, продолжая наблюдать черезъ отверстіе, пробитой пулей, онъ съ удовольствіемъ замтилъ, что лодка постоянно удаляется отъ берега, такъ-что наконецъ отъ его взоровъ совсмъ исчезли верхи деревъ. Тогда онъ опять вспомнилъ о своей хворостин, и ршился употребить ее вмсто весла. Опытъ на первый разъ оказался удовлетворительнымъ, по трудность состояла въ томъ, что онъ долженъ былъ дйствовать наугадъ, не предвидя, какое направленіе получитъ лодка. Между-тмъ, снова раздались крики на берегу, и снова послышались ружейные выстрлы. Одна изъ пуль пробила еще отверстіе въ лодк, другая попала прямо въ хворостину и вырвала ее изъ руки гребца. Такимъ-образомъ, и этотъ маневръ не удался. Оставалось теперь пуститься на произволъ судьбы и ожидать всего отъ слпаго случая. Дирслэйеръ такъ и сдлалъ. Продолжая лежать на дн челнока, онъ замтилъ, что втеръ подулъ гораздо сильне, и по всмъ соображеніямъ отдалялъ его отъ берега: надежда вновь озарила его душу.

VII.

Прошло минутъ двадцать, какъ Дирслэйеръ находился въ лодк, и онъ уже начиналъ безпокоиться, что друзья съ ковчега или замка не подаютъ ему никакихъ сигналовъ. Положеніе лодки позволяло ему видть озеро только въ его длину, и по всмъ разсчетамъ онъ долженъ былъ находиться отъ замка саженяхъ въ тридцати. Глубокое молчаніе, царствовавшее повсюду, не могло быть успокоительнымъ признакомъ, и онъ не зналъ, приписать ли его какой-нибудь новой хитрости, или уже слишкомъ-отдаленному разстоянію отъ Индійцевъ. Утомившись наконецъ слушать во вс уши и ничего не слышать, смотрть во вс глаза и ничего не видть, онъ сказалъ самъ-себ, что Гуроны могутъ бсноваться, сколько имъ угодно, а онъ будетъ-себ лежать спокойно, зажмуривъ глаза и ввривъ свою участь ходатайству втровъ.

Прошло еще минутъ, десять. Наконецъ, онъ услышалъ легкій шумъ, какъ-будто отъ тренія Какого-нибудь тла подл его лодки. Онъ открылъ глаза, ожидая, что увидитъ руку или голову Индійца, по каково было его изумленіе, когда онъ вдругъ увидлъ зеленый куполъ надъ своею головой! Онъ всталъ, и прежде всего наткнулся своими глазами на Райвенука, который помогалъ лодк пробраться къ берегу черезъ песокъ, отъ-чего и происходило треніе, пробудившее внимательность Дирслэйера. Роковая перемна въ направленіи лодки произошла отъ юго-западнаго втра.

— Причаливай! сказалъ Гуронъ спокойнымъ тономъ, длая повелительный жестъ своему плннику.— Младшій братъ мой слишкомъ-долго оставался на вод, и вроятно утомился. Ноги его авось не побгутъ.

— Что длать, Гуронъ, перевсъ на твоей сторон, отвчалъ Дирслэйеръ, выпрыгнувъ на берегъ и слдуя за индійскимъ шейховъ.— Случай помогъ теб неожиданнымъ-образомъ, и я опять твой плнникъ. Надюсь, однакожь, ты согласишься, что я умю освобождаться изъ тюрьмы по-крайней-мр, столько же, какъ держатъ данное слово.

— Братъ мой быстръ, какъ лось, возразилъ Гуронъ — и у него длинныя ноги, но все же онъ не рыба, и не уметъ отъискивать дорогу въ озер. Мы не хотли въ него стрлять, потому-что рыба ловится стью, а не ружьями.

— Ты можешь говорить что хочешь, Райвенукъ, и я не стану съ тобой спорить. Выгоды на твоей сторонъ. Скоро, я полагаю, ваши женщины будутъ меня ругать и злословить, но ты можешь сказать, что если блднолицый слишкомъ-упорно защищаетъ свою жизнь, когда иметъ на это законное право, зато уметъ, онъ и отказываться отъ жизни, какъ-скоро часъ его насталъ. Я вашъ плнникъ: длайте изъ меня, что угодно.

— Братъ мой долго бгалъ по горамъ, и учинилъ пріятную прогулку по вод, сказалъ Райвенукъ смягченнымъ тономъ, обнаруживая очевидно мирныя намренія.— Видлъ онъ лса, видлъ и воду, что ему понравилось лучше? Вроятно, онъ одумался и готовъ повиноваться доброму совту.

— Объяснись, Гуронъ. У тебя непремнно что-нибудь на ум: чмъ скоре ты скажешь, тмъ скоре получишь мой отвтъ.

— Ладно, пойдемъ прямо къ цли. Нтъ никакихъ изворотовъ въ словахъ моего брата, хотя на бгу онъ быстре и хитре всякой лисицы. Нтъ боле тумана на его, глазахъ, и уши его открыты: я буду говорить. Сумаха теперь еще бдне, чмъ прежде. Еще недавно были у ней мужъ, братъ и дти. Мужъ отправился въ свой вчный походъ безъ нея, не сказавъ ей прощальнаго слова, въ этомъ не его вина: Волкъ былъ добрый мужъ. Всего было у него вдоволь, и сердце радовалось, когда заготовлялъ онъ на зимнее время утокъ и гусей, и когда въ его хат висли медвжьи шкуры. Ухалъ бдный Волкъ, и нтъ ни звря, ни дичины въ его хат. Кто же станетъ доставлять състные припасы его вдов и осиротлымъ дтямъ? Думали мы, что братъ не забудетъ свою сестру и озаботится ея продовольствіемъ на будущую зиму, но вотъ и Барсъ отправился за Волкомъ на вчную охоту. Оба они теперь взапуски бгутъ въ плодовитую землю блаженныхъ духовъ, перегоняя одинъ другаго. Нкоторые изъ насъ полагаютъ, что Волкъ вообще бгаетъ очень-скоро, тогда какъ другіе уврены, что Барсъ слишкомъ-легокъ на скаку. Сумаха думаетъ, что оба они зайдутъ далеко, и ужь ни одинъ не воротится назадъ. Кто же станетъ кормить Сумаху и бдныхъ ея дтокъ? Разумется, тотъ, кто сказалъ ея мужу и брату, чтобъ они выбрались изъ своей хаты, и оставили его-самого на ихъ мст. Человкъ этотъ — великій охотникъ, и мы уврены, что, дичи будетъ вдоволь на мст его жительства.

— Да, Гуронъ, ты мастеръ говорить, но слова твои не для ушей благо человка. Слыхалъ я, правда, есть и блднолицые, для которыхъ позорный плнъ все же лучше, чмъ мучительная смерть, но я не изъ такихъ: ужь лучше смерть, чмъ невольная женитьба.

— Братъ мой авось успетъ одуматься, когда шейхи выйдутъ на совтъ. Приговоръ ему будетъ объявленъ. Пусть онъ припомнитъ и подумаетъ, какъ больно терять вмст мужа и брата. Броди покамстъ: твое имя произнесутъ, когда нужно.

Этотъ разговоръ происходилъ наедин. Изъ всего табора, кочевавшаго на этомъ мст часа за два, повидимому, остался только одинъ Райвенукъ, другіе, казалось, оставили его совершенно, Единственными признаками недавняго кочевья были только полупотухшіе огни и многочисленные слды отъ мокассиновъ. Эта неожиданная и совершенно-внезапная перемна чрезвычайно озадачила Дирслэйера, такъ-какъ онъ ничего не видлъ во все время своего пребыванія между Делоэрами. Онъ подозрвалъ, и не безъ основанія, что Гуроны хотли навести на него страхъ этой таинственной перемной.

Райвенукъ углубился въ чащу лса, и оставилъ Дирслэйера одного. Въ положеніи посторонняго наблюдателя, можно было подумать, что молодому охотнику предоставили совершенную свободу, но Дирслэйеръ, не смотря на драматическій ходъ вещей, отлично понималъ, что онъ отнюдь не можетъ произвольно располагать своими движеніями. Не зная, однакожь, до какой степени Гуроны задумали продолжать свою хитрость, онъ ршился спокойно выжидать ршенія своей судьбы. Притворившись хладнокровнымъ, онъ началъ ходить взадъ и впередъ, приближаясь постоянно къ тому мсту, гд пристала его лодка, но вдругъ онъ ускорилъ свои шаги, и, пробравшись черезъ кустарникъ, вышелъ на берегъ. Лодка исчезла, и ни по какимъ признакамъ нельзя было догадаться, куда ее поставили.

Тогда Дирслэйеръ понялъ лучше свое бдственное положеніе. Онъ былъ плнникомъ на этой узкой полос земли, и побгъ могъ быть сдланъ только вплавь. Это было отчаянное средство, и онъ уже хотлъ его испробовать, но увренность, что въ догонку за нимъ будетъ отправлена лодка, удержала его отъ этой смлой попытки. Гуляя по берегу, онъ замтилъ въ одномъ мст кучу нарзанныхъ втвей: подойдя къ ней, онъ увидлъ, что втви прикрывали тло Барса, оставленное здсь до зарытія въ могилу, гд никто не осмлится оскальпировать его черепъ. Дирслэйеръ съ печальнымъ видомъ посмотрлъ на замокъ: все тамъ казалось спокойно и пустынно. Мрачныя мысли невольно овладли душою покинутаго плнника.— Итакъ, да будетъ воля Божія! сказалъ онъ, отходя отъ берега въ лсную чащу.— Не думалъ я такъ скоро разставаться съ жизнію, и будущность до-сихъ-поръ представлялась мн въ утшительномъ вид. Но если разсудить хорошенько, такъ оно, пожалуй, выйдетъ все равно. Не сегодня, такъ завтра, не завтра, такъ черезъ полсотни лтъ: законъ природы неизмненъ. Увы! молодой человкъ рдко думаетъ о смерти, и даже теперь, когда часъ мой пробилъ, совсмъ не хочется врить, что конецъ мой пришелъ!

Произнеся этотъ монологъ, онъ воротился въ прежній станъ Гуроновъ и нашелъ тамъ Гетти, которая очевидно его ожидала. Она была печальна и задумчива, и держала въ рукахъ библію.

— Что съ вами, добрая Гетти? сказалъ Дирслэйеръ, подходя къ молодой двушк.— Время мое было слишкомъ-занято, и я почти забылъ васъ по прибытіи сюда. И вотъ мы свидлись опять, вроятно для того, чтобы вмст горевать о томъ, что должно случиться. Я желалъ бы знать, что длаютъ теперь Чингачгукъ и Вахта?

— Дирслэйеръ, воскликнула Гетти тономъ упрека:— зачмъ вы убили Гурона? Разв вы не знаете заповдей Господнихъ? Вдь одна изъ нихъ говоритъ: не убій, а вы, между-тмъ, какъ мн сказали, убили мужа и брата этой женщины.

— Все это правда, добрая Гетти, и я не запираюсь. Но вамъ надобно вспомнить, что на войн становятся законными и такія вещи, которыя совсмъ-беззаконны въ мирное время. Мужа этой женщины я убилъ на открытомъ бою… то-есть, по-крайней-мр я открытъ былъ со всхъ сторонъ, а онъ прятался и стрлялъ изъ-за кустовъ. Ея-братъ накликалъ самъ на свою голову злую судьбу, потому-что онъ вздумалъ безъ всякой нужды бросить томагукъ на беззащитнаго плнника. Вы это видли, Гетти?

— Видла и жалла объ этомъ, Дирслэйеръ. Вамъ слдовало, по закону Божію, отплатитъ добромъ за зло.

— Да, Гетти, миссіонеры могутъ это говорить сколько имъ угодію, но нельзя поэтому правилу жить въ лсу. Барсъ, жаждалъ моей крови, и въ бшенств своемъ передалъ оружіе въ мои руки. Глупо съ моей стороны не отразить удара ударомъ, и никто изъ Делоэровъ не одобрилъ бы моего поступка. Нтъ, я намренъ отплачивать каждому тмъ, чего онъ стоитъ, и вы можете объявить объ этомъ всмъ, кто станетъ васъ разспрашивать.

— У Сумахи нтъ теперь ни мужа, ни брата: хотите ли вы на ней жениться?

— Какія же ваши мысли о супружеств, добрая Гетти? Не-ужь-то, по вашему мннію, молодой долженъ жениться на старух, блый на краснокожей, христіанинъ на язычниц? Это несообразно ни съ природой, ни съ здравымъ разсудкомъ: подумайте сами, и вы увидите.

— Матушка мн часто говорила, что молодые люди должны вступать въ бракъ только тогда, когда слишкомъ любятъ другъ друга: это, вроятно, и вы хотите сказать. Сумаха уже старуха, а вы молодой человкъ.

— Да, притомъ я блъ, а она краснокожая. Вообразите, Гетти, что вы вышли за молодаго человка вашихъ лтъ, вашей религіи и вашего цвта, за Генриха Марча, на-примръ (Дирслэйеръ указалъ на него, какъ на единственнаго мужчину, котораго они оба знали), и вообразите при этомъ, что его убили на войн: согласились ли бы вы сдлаться женою убійцы вашего перваго мужа?

— О, нтъ, нтъ, нтъ! вскричала Гетти, задрожавъ всмъ тломъ.Это было бы жестоко, безчеловчно, безбожно, и никакая христіанка не ршится на такой поступокъ. Знаю, мн никогда не выйдти за Генриха Марча, но если бы вышла, онъ былъ бы моимъ первымъ и послднимъ мужемъ.

— Я зналъ, что вы точно такъ, а не иначе станете разсуждать, когда узнаете, въ чемъ дло. Мн невозможно жениться на Сумах, хотя бы такой бракъ, по обычаю Индійцевъ, заключенъ былъ безъ всякихъ религіозныхъ обрядовъ. Смерть, по моимъ понятіямъ, гораздо-естественне, чмъ женитьба на краснокожей старух.

— Не говорите слишкомъ-много, Дирслэйеръ: ей непріятно будетъ васъ услышать. Пусть я слабоумна, но мн кажется, Генрихъ Марчъ скоре согласился бы жениться на мн, чмъ умереть мучительною смертью, и, однакожь, еслибъ, сверхъ чаянія, онъ предпочелъ смерть такой женитьб, я бы умерла отъ тоски и стыда.

— Немудрено, но васъ никто не равняетъ съ Сумахой. Вы молоды, пріятно улыбаетесь, умильно смотрите, и притомъ, у васъ превосходное сердце. Генрихъ Марчъ съ гордостью можетъ на васъ жениться даже въ самое счастливое время своей жизни, и вовсе не для того, чтобъ избавиться отъ угрожающей бды. Но во всякомъ случа, добрая Гетти, послушайтесь моего совта, и никогда не говорите Генриху объ этихъ вещахъ.

— Ни за какія блага въ свт! вскричала Гетти, покраснвъ и со страхомъ осмотрвшись вокругъ себя.— Матушка всегда говорила, что молодымъ двушкамъ не слдуетъ первымъ объясняться въ любви, и разсказывать, что у нихъ на ум. О, я никогда не забщваю совтовъ моей покойной матери! Жаль, однакожь, что Генрихъ Марчъ такой красавецъ: за нимъ не ухаживали бы молодыя двушки, еслибъ онъ былъ немного похуже, и тогда онъ, вроятно, догадался бы самъ, что ему длать.

— Догадаться нетрудно, бдная двушка! но авось Господь помилуетъ васъ за ваши добрыя чувства. Еслибъ, Гетти, вы были въ полномъ ум, вы бы удержали при себ свои секреты, и никто бы ихъ не зналъ, но не станемъ больше говорить объ этомъ. Скажите мн: куда двались Гуроны, и зачмъ они оставили васъ на этомъ мыс? Не-ужь-то и вы ихъ плнница?

— Нтъ, Дирслейеръ, я не плнница, и мн позволили гулять по всмъ мстамъ, гд только вздумается. Никто не осмлится нанести зло слабоумной двушк, иначе Богъ строго накажетъ дерзкаго обидчика. Нтъ, Гетти Гуттеръ ничего не боится, и она въ хорошихъ рукахъ. Гуроны теперь въ лсу, вонъ тамъ, и за нами присматриваютъ тщательно, будьте въ этомъ уврены. Вс женщины и дти стоятъ на караул, а мужчины хоронятъ ту молодую двушку, что убилъ Генрихъ Марчъ. Я имъ объявила, что родители мои похоронены въ озер, но не указала на самое мсто, потому-что язычникамъ неприлично хоронить своихъ покойниковъ на христіанскомъ кладбищ.

— Ужасно, ужасно!.. Чувствовать себя здоровымъ и сильнымъ, и не дале какъ черезъ часъ опуститься безжизненнымъ трупомъ въ душную могилу! Что жь длать? Къ этому долженъ готовиться всякій, выступающій на военную стезю.

Трескъ хвороста и шелестъ листьевъ прервали этотъ разговоръ, и Дирслэйеръ догадался о приближеніи своихъ враговъ. Они окружили площадку, назначенную быть театромъ послдней сцены, среди которой стоялъ беззащитный плнникъ, огражденный теперь со всхъ сторонъ вооруженными солдатами, женщинами и дтьми. Мысль о побг была ршительно невозможна, и Дирслэйеръ уже не думалъ бжать посл первой своей безполезной попытки. Вооружившись всею твердостью духа, онъ приготовился выдержать предстоявшую пытку съ невозмутимымъ спокойствіемъ человка, достойнаго своей благородной породы.

Райвенукъ первый занялъ свое мсто въ этомъ завтномъ кругу. Его обступили другіе старшіе воины, но уже никто, посл смерти Барса, не осмливался раздлять его власть. Райвенукъ одолженъ былъ своимъ возвышеніемъ единственно своему уму, проницательности и необыкновенному дару слова, съ какимъ онъ развивалъ, объяснялъ и доказывалъ вс свои мысли. Вс эти таланты справедливо упрочили за нимъ первое мсто между дикими соплеменниками. Безъ его мннія не ршалось ни одно дло, и никто безъ его согласія не осмливался предпринимать ни какихъ важныхъ распоряженій. Но, управляя почти самовластно цлымъ племенемъ, онъ былъ, однакожь, довольно снисходителенъ къ слабостямъ другихъ, и оказывалъ пощаду во всхъ возможныхъ случаяхъ. На этотъ разъ, ршая судьбу плнника, онъ также готовъ былъ обратиться къ филантропическимъ мрамъ, но не зналъ и самъ, какъ за это взяться. Сумаха выходила изъ себя не столько въ-слдствіе смерти мужа и брата, сколько въ-слдствіе непредвидннаго отказа отъ ея руки, и не могла простить человку, дерзновенно и нагло оскорбившему ея нжныя чувства. Но безъ этого прощенія, племя не могло забыть понесенныхъ потерь, и даже самъ Райвенукъ, при всей своей власти, отчаявался сдлать что-нибудь въ пользу несчастнаго плнника.

Когда вс заняли свои мста, во всемъ собраніи воцарилось важное, торжественное и вмст грозное молчаніе. Дирслэйеръ увидлъ, что женщины и дти готовили заостренные отколки отъ сосновыхъ корней, очевидно съ тою цлью, чтобъ зажечь ихъ и вонзить въ его тло. Двое или трое молодыхъ людей держали въ рукахъ веревки, чтобъ связать его по первому приказанію. Дымъ отъ костра, зажженнаго въ нкоторомъ разстояніи, возвщалъ, что тамъ готовились для него горящія головни. Нкоторые воины острили оконечность томагуковъ, другіе пробовали свои ножи, и вс вообще обнаруживали величайшее нетерпніе скоре начать кровавую потху.

— Убиватель Оленей! началъ Райвенукъ спокойнымъ и вмст величавымъ тономъ: — наступила, наконецъ, пора, когда народъ мой долженъ узнать, что ему длать. Нтъ боле солнца надъ нашими главами: утомленное напраснымъ ожиданіемъ Гуроновъ, оно начало спускаться къ соснамъ за эту гору, и быстро идетъ въ страну нашихъ отцовъ, Французовъ, съ извстіемъ, что у дтей ихъ опустли хаты, и что они должны немедленно оказать имъ покровительство и защиту. Есть у волковъ свои логовища, и у медвдей свои берлоги. Ирокезы не бдне волковъ и медвдей: есть у нихъ свои деревни, хаты, свои поля, засянныя хлбомъ, и все это оберегается теперь лишь добрыми духами, уже начинающими скучать продолжительнымъ карауломъ. Пора народу моему возвратиться въ свои жилища, и приняться за свои обычныя дла. Веселье и радость объиметъ все селенье, когда еще вдали распространится крикъ нашъ, но это будетъ крикъ унынія, и общая печаль послдуетъ за нимъ. Есть у насъ волосы только съ одного черепа, и нтъ другихъ волосъ: вотъ что будетъ причиною нашей печали. Канадскій-Бобръ оскальпированъ, и тло его брошено рыбамъ. Дирслэйеръ долженъ ршить, откуда взять намъ еще одинъ головной уборъ. Опустли у насъ дв хаты, и при каждой долженъ быть головной уборъ, живой или мертвый.

— Мертвый, не иначе какъ мертвый, отвчалъ Дирслэйеръ твердымъ и ршительнымъ голосомъ.— Думаю, что часъ мой насталъ, и чему быть, тому не миновать. Если на вашемъ совт опредлено замучить меня въ пыткахъ, постараюсь перенести ихъ безъ стнаній и безъ жалобъ, когда только слабая природа не соберетъ насильственной дани отъ моихъ страданій.

— Блднолицая собака начинаетъ поджимать свой хвостъ между ногами, закричалъ молодой Гуронъ, прозванный Французами Краснымъ-Воропомъ за свою болтливость.— Вы думаете, онъ воинъ? ни чуть не бывало: онъ убилъ нашего Волка, отворотивъ свою голову назадъ, чтобъ не видть дыма изъ собственнаго ружья. Смотрите: онъ уже хрюкаетъ какъ боровъ, и если наши бабы и двки начнутъ его мучить, онъ запищитъ какъ котенокъ отъ дикой кошки. Да онъ и самъ, видите ли, делоэрская баба въ шкур Англичанина.

— Ты можешь говорить, что теб угодно, молодой человкъ, возразилъ Дирслэйеръ съ тмъ же спокойнымъ видомъ: — отъ твоихъ словъ не будетъ мн ни лучше, ни хуже. Неразумная болтовня разсердитъ, конечно, слабую женщину, но не раздуетъ горящаго костра, такъ же какъ и не наостритъ притупленныхъ ножей.

Въ эту минуту, Райвенукъ своимъ вмшательствомъ остановилъ Краснаго-Ворона, и приказалъ связать плнника. Хитрый шейхъ понималъ, что плнникъ, и не бывъ связаннымъ, вытерпитъ всякую муку, но отдалъ этотъ приказъ единственно затмъ, чтобъ постепенно ослабить его твердость. Дирслэйеръ не сдлалъ никакого сопротивленія, и спокойно разставилъ для веревокъ свои руки и ноги, однакожь, сверхъ ожиданія стянули его такъ, что онъ не терплъ почти никакой боли отъ этихъ оковъ. Это было слдствіемъ тайныхъ распоряженій шейха, который еще не переставалъ надяться, что плнникъ, для избжанія тяжкихъ мученій, согласится наконецъ жениться на Сумах. Связанный по рукамъ и ногамъ безъ возможности поворотиться, Дирслэйеръ отнесенъ былъ къ молодому дереву и прицпленъ такъ, чтобъ ему нельзя было упасть. Руки его соединили съ ногами посредствомъ длинной веревки, и веревкою же обхватили середину его тла такимъ-образомъ, какъ-будто онъ совсмъ прильнулъ къ древесному пню. Затмъ сорвали съ его головы охотничью шапку, и оставили въ этомъ положеніи совершенно-готовымъ къ предстоявшей пытк.

Но не доходя до послдней крайности, Райвенукъ желалъ еще разъ подвергнуть испытанію ршимость своего плнника новою попыткой на мировую сдлку. Для этого было только одно средство — заставить вдову Волка отказаться отъ законнаго мщенія, на которое она имла полное право. Поэтому онъ веллъ ей подойдти къ кружку старшинъ, и позаботиться о собственныхъ интересахъ. Вс Индіянки въ молодыхъ лтахъ обыкновенно красивы и скромны: ихъ голосъ исполненъ музыкальной мелодіи, и на губахъ у нихъ безпрестанная улыбка. Но при упорной и тяжелой работ, вс эти прелести естественно исчезаютъ гораздо прежде того возраста, до котораго уже достигла Сумаха. Ихъ голосъ становится грубымъ и дряблымъ, какъ-будто он выдержали сильный напоръ страстей, но если въ добавокъ он раздражены, оглушительный ихъ крикъ, исполненный чудовищной дисгармоніи, способенъ произвести самое болзненное впечатлніе на непривычныя уши. Впрочемъ, Сумаха еще не совсмъ была лишена своихъ природныхъ прелестей, и еще недавно слыла красавицей во всемъ племени, чмъ считала себя и теперь, не подозрвая опустошительныхъ перемнъ, произведенныхъ въ ея особъ временемъ и трудами. Нкоторыя женщины, сообразно тайнымъ наставленіямъ Райвенука, старались ее уврить, что еще не исчезла для нея надежда образумить молодаго плнника и уговорить его на женитьбу. Все это было слдствіемъ того, что гуронскій шейхъ желалъ, во что бы ни стало, пріобрсть для своего племени такого человка, который слылъ первымъ, неподражаемымъ охотникомъ во всемъ околотк. Къ-тому же, нужно было непремнно пріискать жениха для взбалмошной бабы, которая иначе была способна взбаломутить все знаменитое племя Ирокезовъ.

Итакъ, по совту своихъ товарокъ, Сумаха вошла въ кружокъ старшинъ требовать правосудія для себя и плнника, прежде, чмъ будетъ приступлено къ ршительнымъ мрамъ. Она желала съ такимъ усердіемъ завербовать въ мужья молодаго охотника, съ какимъ европейская двушка желаетъ выйдти за богача. Ея требованіе, само-собою разумется, было уважено, и Сумаха, захвативъ съ собою двухъ дтенышей, приблизилась къ привязанному плннику.

— Вотъ я передъ тобою, блднолицый, сказала она: — и ты долженъ знать, зачмъ я передъ тобою. Я нашла тебя, но нигд не могу найдти ни Волка, ни Барса. Искала ихъ на озер, въ лсу, и даже въ облакахъ, нигд ихъ нтъ, и я не знаю, куда они двались.

— Никто не знаетъ этого, Сумаха, отвчалъ Дирслэйеръ.— Душа, оставляя тло, отправляется въ міръ, намъ невдомый, и т, которые остались въ живыхъ, должны надяться, что покойники достигли счастливой пристани. Два ирокезскихъ воина, безъ-сомннія, отправились въ страну блаженныхъ Духовъ, и ты ихъ увидишь рано или поздно. Жена и сестра храбрыхъ воиновъ должна была готовиться къ какому-нибудь событію въ этомъ род.

— За что же ты убилъ этихъ храбрыхъ воиновъ, блый человкъ? Что они теб сдлали? Это были лучшіе охотники и самые неустрашимые молодый бойцы во всемъ племени Гуроновъ. Маниту даровалъ имъ долгую жизнь, и они должны были въ глубокой старости повалиться, какъ вковыя деревья, подъ собственною тяжестію.

— Это уже черезъ-чуръ, Сумаха, возразилъ правдолюбивый Дирслэйеръ:— ври, да не слишкомъ завирайся.— Чего хочетъ Маниту, тому суждено исполниться такъ или иначе, несмотря на вс помхи со стороны людей, и, стало-быть, не хотлъ Маниту, чтобъ твои воины дожили до глубокой старости. И напрасно назвала ты ихъ молодыми людьми: это такъ же несправедливо, какъ и то, что сама ты молодая женщина. Я не потерплъ отъ нихъ никакого зла, это правда, но оба они пали отъ руки моей за ршительное покушеніе на мою жизнь. Я ихъ убилъ, чтобъ не быть убитымъ самому: это въ порядк вещей, и таковъ законъ природы.

— Твоя правда, блый. У Сумахи одинъ языкъ, и она не уметъ на различныя манеры разсказывать одну и ту же повсть. Блднолицый убилъ краснокожихъ единственно потому, чтобъ не быть убитымъ самому. Гуроны правосудны, и забудутъ смерть своихъ братій. Шейхи зажмурятъ глаза, и будутъ смотрть на это сквозь падьцы. Молодые воины поврятъ, что Волкъ и Барсъ отправились на охоту въ отдаленные лса, а Сумаха возьметъ подъ руку своихъ дтокъ, войдетъ въ хату благо человка и скажетъ ему: посмотри, вдь это твои дти и вмст мои, корми насъ, и мы будемъ жить у тебя и съ тобою!

— Этихъ условій выполнить нельзя, Сумаха. Жалю о твоей потер, и понимаю всю ея важность: но не могу и не хочу принять твоихъ условіи. Доставлять теб дичину, пожалуй, я не прочь, еслибъ мы жили недалеко другъ отъ друга, но, если говорить откровенно, я не имю никакой охоты сдлаться твоимъ мужемъ и называть себя отцомъ твоихъ дтей.

— Посмотри на этого птенца, варваръ ты этакой! Кто безъ отца научитъ его убивать оленей и скальпировать враговъ? Сжалься надъ этой дочкой, извергъ: кто захочетъ взять жену изъ такой хаты, гд нтъ хозяина? Есть у меня еще птенцы въ нашей канадской деревн, и убиватель оленей не пожалуется никогда, что некому кушать его дичь.

— Однажды навсегда скажу теб, краснокожая женщина, что вс твои убжденія не имютъ никакой важности въ моихъ глазахъ, отвчалъ неумолимый Дирслэйеръ, котораго воображеніе ничуть не оживилось нарисованной картиной голодныхъ птенцовъ съ устами, отверстыми для его дичины.— Ирокезское племя и твои родственники должны принять на себя продовольствіе твоихъ сиротъ и обезпеченіе ихъ отъ всякой нужды. Нтъ у меня дтей, и я не имю никакой охоты жениться. Удались отъ меня, Сумаха, и пусть я останусь въ рукахъ твоихъ шейховъ. Лучше смерть, чемъ женитьба на теб.

Безполезно описывать эффектъ, произведенный этимъ ршительнымъ отвтомъ. Всякая тнь нжнаго чувства въ Сумах исчезла, если только было въ ней нжное чувство. Волканъ ярости и бшенства вдругъ разразился самымъ оглушительнымъ залпомъ, какъ-будто разсудокъ ея взлетлъ на воздухъ при внезапномъ прикосновеніи волшебнаго жезла. Яростные крики дикимъ эхомъ понеслись по лсной чащ, и она, бросившись на плнника, вцпилась въ его волосы съ ршительнымъ намреніемъ сорвать ихъ вс до послдняго клочка. Нсколько минутъ никакъ не могли отцпить ее отъ беззащитной жертвы. Къ счастію Дирслэйера, бшеная баба была слишкомъ-слпа и не могла соображать своихъ движеній, иначе, быть-можетъ, пришлось бы ему разстаться съ жизнью прежде, чмъ успли явиться къ нему на помощь. Но теперь вся бда ограничилась тмъ, что онъ потерялъ два или три клочка волосъ.

Обида, напесенная вдов, была вмст обидой для всего племени, и потому необходимо было наказать блднолицаго, который имлъ дерзость объявить, что смерть для него предпочтительне брака на почтенной вдов. Молодые люди оказывали живйшее нетерпніе начать пытку, шейхи не находили причинъ медлить, и Райвенукъ принужденъ былъ подать роковой сигналъ къ этой адской увертюр.

VIII.

Всмъ извстно, что американскіе дикари, въ подобныхъ случаяхъ, находили одно изъ величайшихъ наслажденій подвергать испытанію терпніе и твердость своихъ жертвъ. Съ другой стороны, Индіецъ въ пытк ставилъ себ за честь не обнаруживать никакого страха и казаться нечувствительнымъ къ физической боли, онъ только подстрекалъ ярость своихъ палачей энергическими ругательствами, въ надежд ускорить свою смерть. Чувствуя, что его организмъ не въ силахъ былъ выносить боле смертельныя муки, изобртеннныя дьявольскою утончённостію остервенлыхъ враговъ, онъ выдумывалъ для нихъ самыя обидныя названія, и этимъ выводилъ изъ терпнія какого-нибудь палача, который прекращалъ его жизнь однимъ ударомъ. Но Дирслэйеръ, имвшій свои понятія объ обязанностяхъ человка, не считалъ необходимымъ прибгать къ этому счастливому средству возбуждать неистовство своихъ враговъ, и твердо ршился вытерпть вс страданія достойнымъ образомъ, не нанося безчестія своему цвту.

Вслдъ за сигналомъ къ начатію убійственной церемоніи, нсколько смльчаковъ выступили на арену съ томагуками въ рукахъ, и приготовились употребить въ дло это страшное оружіе. Разсчетъ состоялъ въ томъ, чтобъ поразить дерево какъ-можно-ближе къ голов жертвы, такъ, однакожь, чтобъ не коснуться до нея: попытка опасная и смлая, которую позволяли только самымъ опытнымъ молодцамъ, доказавшимъ свое искусство владть томагукомъ. При всемъ томъ, иногда случалось, что плнникъ, къ общей досад, погибалъ гораздо-ране опредленнаго срока, благодаря промахнувшейся рук. На этотъ разъ, Райвенукъ и другіе старшины не безъ причины опасались, что воспоминаніе о судьб Барса, вроятно, подстрекнетъ какого-нибудь торопыгу поскоре докопать осужденнаго плнника, быть-можетъ тмъ же томагукомъ, которымъ самъ онъ совершилъ убійство. Такимъ образомъ, жизнь Дирслэйера, уже при первомъ акт этой демонской драмы, висла на волоск.

Однакожь, оказалось, что вся молодежь, выступившая на это странное ристалище, горла боле желаніемъ обнаружить свою удаль, чмъ отмстить за смерть падшихъ земляковъ. Каждый длалъ, свои приготовленія съ чувствомъ соревнованія, и казался боле-хлопотливымъ, чмъ жестокимъ. По этимъ признакамъ, Райвенукъ начиналъ думать, что ему, можетъ-быть, удастся спасти дирслэйерову жизнь, какъ скоро тщеславіе молодыхъ людей будетъ удовлетворено.

Первымъ вышелъ на сцену молодой человкъ, по имени Ворона, еще неимвшій случая заслужить боле-воинствепное прозвище. Онъ славися больше своими притязаніями, чмъ ловкостію, и знавшіе его не безъ основанія заключали, что плннику не миновать бды, если Ворона пуститъ своимъ томагукомъ. Впрочемъ, молодой человкъ не питалъ въ своемъ сердц ни малйшей злобы, и хлопоталъ только объ отличіи передъ своими сверстниками. Дирслэйеръ тотчасъ же понялъ неопытность этого молодца, когда увидлъ, что старшины втихомолку даютъ ему наставленія и совты. Они допустили его къ этой экзерциціи единственно изъ уваженія къ отцу, старому, заслуженному воину, который оставался въ Канад. Дирслэйеръ, однакожь, умлъ сохранить все наружное хладнокровіе. Онъ сказалъ самъ-себ, что часъ его насталъ, и что еще нужно благодарить судьбу, если неопытная рука поразитъ его смертію прежде начатія пытки. Ворона пріосанился, подбоченился, загнувъ голову, взмахнулъ — и страшный томагукъ, вписавъ въ воздух обыкновенныя эволюціи, прожужжалъ въ трехъ или четырехъ дюймахъ отъ щеки плнника и вонзился въ большой дубъ, бывшій за нсколько ярдовъ позади. Свистъ и шиканье раздались со всхъ сторонъ, къ величайшему огорченію молодаго человка, который и самъ видлъ свою неловкость, но въ то же самое время вс вообще и каждый порознь удивлялись необыкновенной твердости, съ какою Дирслэйеръ выжидалъ роковаго удара. Голова была въ его тл единственною частью, которую могъ онъ двигать, и зрители надялись, что онъ непремнно будетъ ее вертть въ избжаніе удара, но Дирслэйеръ остался совершенно неподвиженъ, какъ статуя, сросшаяся съ деревомъ. Онъ не хотлъ даже прибгать къ самому естественному и употребительнйшему средству — къ зажмуриванью глазъ, и это рдкое безстрашіе поразило изумленіемъ даже самихъ старшинъ.

Ворону смнилъ Лось, воинъ среднихъ лтъ, дюжій, широкоплечій, стяжавшій славу своимъ искусствомъ владть томагукомъ, и вс зрители доврчиво ожидали новаго доказательства его ловкости. Лось былъ проникнутъ отчаянною ненавистію ко всмъ блднолицымъ, и теперь не задумался бы доканать плнника однимъ ударомъ, еслибъ желаніе поддержать свою славу не одержало верха надъ жаждой мести. Онъ спокойно занялъ своё мсто, поднялъ и поправилъ скиру, сдлалъ шагъ впередъ — и въ то же мгновеніе страшное оружіе зажужжало въ воздух. Дирслэйеръ уже думалъ расквитаться съ жизнью, но томагукъ задлъ только за густую прядь его волосъ и прицпилъ ее къ дереву. Общія восклицанія выразили удовольствіе зрителей, и даже самъ Лось, противъ воли, принялъ нкоторое участіе въ плнник, потому-что такой удачный опытъ могъ быть сдланъ только при его непоколебимой твердости.

Затмъ, припрыгивая и прискакивая, выступилъ на сцену Парнюга-Попрыгунъ, одинъ изъ тхъ молодыхъ людей, которыхъ мускулы, отъ продолжительной привычки, получаютъ необыкновенную гибкость. Но при всей вертлявости, онъ былъ храбръ, не устрашимъ, и утвердилъ за собою славу охотника и воина. Вмсто того, чтобъ прямо приняться за дло, Парнюга-Попрыгунъ началъ скакать передъ охотникомъ направо и налво, взадъ и впередъ, прицливаясь въ это голову и длая грозные жесты. Эти продлки, предпринятыя съ цлію устрашенія, наконецъ уже слишкомъ надоли Дирслэйеру, и онъ ршился говорить первый разъ посл того, какъ привязали его къ дереву.

— Кривлянье ни къ чему не поведетъ, Гуронъ, сказалъ онъ спокойнымъ тономъ:— бросай томагукъ, если хочешь, или убирайся, откуда пришелъ. Ты теперь очень-похожъ на молодую лань, которая хочетъ показать своей матери, что уметъ скакать. Лучше веди себя какъ безстрашный воинъ, который иметъ дло съ другимъ такимъ же воиномъ, иначе молодыя двушки будутъ надъ тобой хохотать,

Послднія слова привели въ бшенство молодаго Индійца, и онъ въ то же мгновеніе бросилъ свой томагукъ съ очевиднымь намреніемъ умертвить обидчика, но ударъ въ дрожащей рук былъ разсчитанъ слишкомъ-дурно, и Дирслэйоръ отдлался только тмъ, что томагукъ оцарапалъ его плечо. Это былъ первый Гуронъ, обнаружившій, къ общей досад, убійственное намреніе. Кровавая потха только-что начиналась, и никто не думалъ ее оканчивать. Попрыгунъ долженъ былъ удалиться, и со стыдомь занялъ свое мсто между простыми зрителями.

За этимъ вспыльчивымъ юношей выступили одинъ посл другаго еще много другихъ воиновъ, бросавшихъ томагукъ съ безпечнымъ равнодушіемъ, нкоторые изъ нихъ, вмсто томагука, бросали даже простые ножи — предпріятіе чрезвычайно-трудное и опасное, но, къ-счастію, вс обнаружили удивительную ловкость, безвредную для плнника. Онъ получилъ только нсколько царапинъ, и ни разу не былъ раненъ. Непоколебимая твердость, съ какою перенесъ онъ вс эти нападенія, доставила ему всеобщее уваженіе между зрителями, и когда шейхи объявили, что плнникъ съ честью выдержалъ испытаніе томагукомъ и ножами, не осталось во всемъ табор ни одного человка, который бы питалъ къ нему враждебныя чувства, кром, однакожь, Прыгуна и Сумахи. Эти недовольныя особы раздували другъ въ друг обоюдную ненависть, и можно было опасаться, что къ нимъ, черезъ нсколько времени, присоединятся и другіе.

Въ эту минуту, Райвенукъ всталъ съ своего мста, и торжественно объявилъ, что блднолицый доказалъ свою твердость мужа. Пусть онъ долго жилъ между Делоэрами, но племя не успло превратить его въ бабу. Наконецъ, Райвенукъ спросилъ, желаютъ ли Гуроны продолжать свои опыты, и получилъ единодушный отвтъ, что желаютъ, такъ-какъ происходившій спектакль былъ вообще слишкомъ пріятенъ для всхъ, не исключая даже молодыхъ двушекъ. Представитель народа, желавшій во что бы ни стало завербовать такого отличнаго охотника, употреблялъ вс возможныя и законныя средства, чтобъ во-время остановить опасную потху,— онъ зналъ, что никакая человческая сила не спасетъ беззащитную жертву, если слишкомъ разгорятся страсти въ молодыхъ солдатахъ Поэтому Райвенукъ призвалъ къ себ лучшихъ четырехъ стрлковъ, и приказалъ имъ подвергнуть плнника опыту ружейныхъ залповъ. Пули должны были летть мимо его ушей, не дотрогиваясь до головы.

Увидвъ этихъ отборныхъ воиновъ съ ружьями въ рукахъ, Дирслэйеръ испыталъ отрадное чувство страдальца, долго томившагося въ предсмертныхъ мукахъ, и наконецъ почувствовавшаго приближеніе смерти. Здсь малйшій промахъ неизбжно грозилъ смертью, потому-что мишенью для стрльбы была незамтная точка подл плнниковой головы: одинъ или два дюйма разницы должны были ршить вопросъ жизни или смерти.

Въ этихъ ружейныхъ экзерциціяхъ, производившихся весьма-часто между американскими дикарями, опытный стрлокъ позволялъ себ разстоянія отъ данной цли никакъ не боле, какъ на ширину одного волоса. Случалось, что пуля, пущенная торопливою рукою, попадала плннику въ лобъ или високъ, случалось то, что стрлокъ, разсерженный негодованіемъ и ругательствами, съ намреніемъ прекращалъ его жизнь. Дирслэйеръ слышалъ обо всхъ этихъ подробностяхъ отъ Делоэровъ, которые разсказывали ему свои безконечныя-исторіи въ длинные зимніе вечера. Теперь онъ твердо былъ увренъ, что его часъ насталъ, и его радовала мысль, что ему суждено погибнуть отъ любимаго оружія, Между-тмъ, послдовалъ, маленькій и совсмъ неожиданный дивертиссманъ передъ началомъ этого новаго спектакля.

Гетти видла все, что происходило, и сначала слабый ея умъ былъ совершенно парализировапъ страшной сценой. Мало-по-малу, однакожь, она высвободилась изъ этого почти летаргическаго состоянія, и обнаружила громкое негодованіе противъ Индійцевъ, мучителей ея друга. Робкая отъ природы, какъ молодая лань, она всегда смло подвизалась за дло правды, презирая всякую личную опасность. На этотъ разъ, пробившись сквозь густую толпу, она бойко вступила въ кружокъ старшинъ, и начала такимъ-образомъ свою оживленную рчь:

— Люди красные, зачмъ вы съ такимъ зврствомъ мучите бднаго Дирслэйера? Что онъ вамъ сдлалъ, и кто далъ вамъ право осудить его на смерть? Вообразите, что одинъ изъ вашихъ томагуковъ раскроилъ ему черепъ: кто изъ васъ въ состояніи залечить подобную рану? Опомнитесь, неразумные люди: желая погубить Дирслэйера, вы погубите собственнаго своего друга. Когда покойный мой отецъ и Генрихъ Марчъ выступили на охоту за вашими волосами, Дирслэйеръ отказался имъ сопутствовать, и одинъ остался въ лодк. Повторяю вамъ, Гуроны: вы мучите собственнаго друга въ особ этого молодаго человка.

Гуроны выслушали со вниманіемъ молодую двушку, и одинъ изъ нихъ, знавшій по-англійски, перевелъ ея рчь. Понявъ, въ чемъ дло, Райвенукъ отвчалъ на ирокезскомъ язык, и толмачъ перевелъ его слова:

— Дочь моя явилась очень кстати въ кружокъ старшинъ, и мы привтствуемъ ее радушно, отъ всего нашего сердца. Гуроны съ восторгомъ внимаютъ гласу слабоумной двушки, ибо вдаютъ, что самъ Маниту вщаетъ ея устами. Но на этотъ разъ благодушная дочь моя неясно разсмотрла то, что происходитъ вокругъ нея. Дирслэйеръ отказался выступить на охоту за нашими волосами, это правда, но зачмъ онъ отказался? Кто его просилъ объ этомъ? Мы сами зажгли факелъ войны, и не запрятали своихъ волосъ: почему же онъ не охотился за ними, если онъ точно храбрый воинъ? Ирокезы не наказываютъ такихъ охотниковъ, и съ удовольствіемъ прощаютъ другому то, на что каждый изъ нихъ готовъ ршиться при первомъ удобномъ случа. Но пусть моя дочь откроетъ шире свои глаза, и сосчитаетъ моихъ храбрыхъ воиновъ, Еслибъ было у меня столько рукъ, какъ у четырехъ воиновъ, взятыхъ вмст, я не досчитался бы многихъ пальцевъ, какъ Гуроны не досчитываются многихъ собратовъ. Цлой руки не достаетъ у меня: гд же пальцы этой руки? Блднолицый ихъ срзалъ, и вотъ почему воины мои хотятъ видть собственными глазами, былъ ли онъ храбръ какъ воинъ, или только хитеръ, какъ лисица.

— Но ты самъ знаешь, Гуронъ, какимъ-образомъ палъ одинъ изъ твоихъ воиновъ. Вс вы это видли такъ же, какъ и я, хотя мн страшно было смотрть на кровавое позорище. Дирслэйеръ не виноватъ. Красный воинъ покушался на жизнь — блый воинъ защищался — вотъ и все. Тотъ изъ васъ былъ бы трусомъ, кто поступилъ бы иначе на его мст. Вы желаете знать, кто здсь лучшій стрлокъ? Хорошо, дайте ружье Дирслэйеру, и вы увидите, что онъ одинъ стрляетъ лучше всхъ васъ, взятыхъ вмст.

Забавно было видть, съ какою важностію дикари выслушали переводъ этого страннаго предложенія. Никто не позволилъ себ ни малйшей насмшки надъ слабоумной двушкой, напротивъ, самъ великій шейхъ, представитель племени, принялъ, на себя трудъ отвчать ей съ должнымъ уваженіемъ:

— Дочь моя, сказалъ Райвенукъ: — не всегда говоритъ разумно передъ совтомъ шейховъ, иначе не пришло бы ей въ голову такое предложеніе. Двое моихъ воиновъ уже пали людъ ударами плнника, и могила ихъ слишкомъ-тсна для третьяго солдата. Гуроны не имютъ намренія стснять своихъ мертвецовъ. Если и еще человческой душ суждено отлетть въ горнюю страну, удаленную отъ нашей, душа эта будетъ принадлежать не Гурону. Иди съ миромъ, дочь моя, и займи свое мсто подл Сумахи. Пусть люди красные еще разъ покажутъ передъ зрителями свою ловкость, и пусть человкъ блый опытомъ докажетъ, что онъ не боится ихъ пуль.

Гетти не возражала. Привыкнувъ повиноваться старшему, она склонила голову, выступила изъ круга шейховъ, и безмолвно услась подл Сумахи на обрубк дерева.

Въ эту пору воины опять заняли свои мста, и приготовились показать опыты своего искусства. Передъ ними была двойная цль: испытать твердость плнника и вмст обнаружить умнье владть оружіемъ даже въ такую минуту, когда различныя страсти волнуютъ ихъ сердце. Они расположились недалеко отъ своей жертвы, и, слдовательно, имъ было довольно-удобно стрлять такъ, чтобы пуля не дотронулась до плнника, но если, съ одной стороны, близость разстоянія уменьшала опасность для Дирслэйера, съ другой — нервы его подвергались самому тяжкому испытанію, потому-что глаза его были прямо обращены на ружейное дуло. Хитрые Гуроны слишкомъ разсчитывали на это обстоятельство, и были почти уврены, что плникъ непремнно струситъ. При всемъ томъ, каждый изъ нихъ, длая эволюціи боле или мене, страшныя, распоряжался именно такъ, чтобы пуля не дотронулась до головы. Такимъ-образомъ, выстрлы слдовали за выстрлами, а Дирслэйеръ еще не получилъ ни одной раны. Никто, однакожь, при всей внимательности, не могъ въ немъ замтить ни трепета мускулъ, ни да-же малйшаго колебанія рсницъ. Эта удивительная твердость, превосходившая все, что до-сихъ-поръ, при подобныхъ обстоятельствахъ, видли Гуроны, могла быть объяснена тремя различными причинами. Во-первыхъ, онъ безусловно былъ преданъ своей судьб, и, убжденный въ неминуемой смерти, утшалъ себя мыслью, что умираетъ отъ любимаго оружія, во-вторыхъ, онъ слишкомъ привыкъ владть карабиномъ, и эта привычка отстраняла отъ него всякій страхъ при взгляд на подобное оружіе, въ-третьихъ, изучивъ искусство стрльбы въ самой высокой степени, онъ могъ заране, и притомъ наиврнйшимъ образомъ, опредлить направленіе пули, и теперь, въ эту роковую минуту, ему интересно былъ длать подобныя вычисленія. Занятый, наконецъ, исключительно этими вычисленіями, онъ, повидимому, совсмъ забылъ свое критическое положеніе, и посл того, какъ пять или шесть Гуроновъ всадили свои пули въ извстную точку на дерев, онъ ршился объявить свое откровенное мнніе объ ихъ ничтожномъ искусств.

— Это ли, Минги, называютъ у васъ искусною стрльбой? сказалъ онъ почти презрительнымъ тономъ.— Этакъ, увряю васъ, стрляетъ почти всякая Делоэрка, и я даже видлъ на берегахъ Могока молодыхъ Голландокъ, которыя стрляютъ гораздо-лучше. Развяжите меня, и дайте карабинъ въ мои руки: я берусь, на разстояніи сотни ярдовъ, пригвоздить къ любому дереву самомалйшій клочекъ волосъ, да и не однажды, а двадцать, тридцать, сотню разъ сряду, если только карабинъ будетъ исправенъ.

Глухой и грозный ропотъ раздался вслдъ за этимъ холоднымъ сарказмомъ, и вс молодые люди пришли въ бшенство при этомъ упрек изъ устъ человка, который до того презиралъ ихъ искусство, что даже, ни разу не моргнулъ глазами, между-тмъ, какъ ихъ выстрлы буквально могли опалить его лицо. Райвенукъ понялъ опасность, и, не теряя ни минуты, поспшилъ своимъ вмшательствомъ предупредить неслыханныя пытки, которыя теперь готовились для плнника. Онъ подошелъ къ раздраженнымъ воинамъ и его краснорчіе не преминуло обуздать ихъ лютость.

— Стой, ребята! сказалъ онъ:— загадка очень-проста. Мы поступили точь-въ-точь какъ блднолицые, которые вечеромъ запираютъ свои двери изъ опасенія краснымъ людей. Замковъ и запоровъ у нихъ бездна, а если запалить ихъ домъ, они вс сгорятъ до единаго прежде, чмъ отъищутъ запрятанные ключи и отодвинутъ засовы. То-есть, оно, видите ли, въ чемъ штука: мы уже черезъ-чуръ скрутили нашего плнника, и веревки мшаютъ дрожать его членамъ. Развяжите его, и тогда мы увидимъ, изъ какого матеріала сработано его тло.

Случается нердко, что при отчаяніи въ успх какого-нибудь плана, человкъ хватается за всякое средство, какъ бы, впрочемъ, оно ни казалось сомнительнымъ даже съ перваго взгляда. Вс схватились за идею, шейха, и множество рукъ принялись обрзывать веревки, которыми герой нашъ былъ привязанъ къ дереву. Черезъ полминуты онъ былъ уже совершенно свободенъ, какъ въ ту пору, когда бгалъ по горамъ, но надлежало пройдти нсколькимъ минутамъ прежде, чмъ его кровообращеніе могло возстановиться посл онмнія членовъ. Райвенукъ уговорилъ своихъ солдатъ немного подождать, подъ тмъ благовиднымъ предлогомъ, что плнникъ, собравшійся съ силами, по невол обнаружитъ чувство страха, которое имъ овладетъ. Настоящее намреніе хитраго шейха состояло втомъ, чтобы дать время охладиться неистовымъ страстямъ, и въ-этомъ онъ совершенно усплъ. Дирслэйеръ, между-тмъ, помахавъ руками и сдлавъ нсколько шаговъ, почувствовалъ, что кровь его вращается свободно, и физическія силы къ нему возвратились, какъ-будто ничего съ нимъ не случилось..

Человкъ молодой и здоровый рдко думаетъ о смерти. При вид топоровъ, томагуковъ и ружейныхъ дулъ, герой нашъ, связанный по рукамъ и ногамъ, считалъ себя уже переселившимся въ другой міръ, но лишь-только онъ почувствовалъ возможность владть своими членами, надежда мгновенно возродилась въ его сердц, и съ этой минуты измнились вс его планы. Не дале, какъ черезъ минуту, вполн покорный своей судьб, и готовый безстрашно встртитъ неизбжную смерть, онъ теперь вновь обдумывалъ средства ускользнуть отъ жестокости своихъ враговъ, и вновь сдлался обитателемъ лсовъ, крпкимъ и сильнымъ, ршительнымъ и остроумнымъ. Его умъ получилъ всю свою природную гибкость, и онъ, казалось, готовъ былъ вызвать за открытый бой цлыя полчища дикарей.

Распутавъ плнника, Гуроны образовали около него кружокъ, чтобъ отнять у него всякую надежду на побгъ. Вс и каждый про себя ршились во что бы и какъ бы ни стало сломить непоколебимую твердость этого удивительнаго человка. Дло теперь шло объ ирокезской чести, и даже женщины, съ своей стороны, утративъ всякое чувство соболзнованія, думали исключительно о томъ, какъ бы поддержать славу своего племени. Мелодическіе голоса молодыхъ двушекъ смшались съ грозными криками мужчинъ, и обида, нанесеная Сумах, сдлалась теперь непростительнымъ оскорбленіемъ всего прекраснаго пола. Уступая этому возникающему гвалту, мужчины удалились въ сторону, и объявили своимъ прекраснымъ половинамъ, что плнникъ остается покамстъ въ ихъ полномъ распоряженіи. Эта мра согласовалась съ господствующимъ обычаемъ Ирокезовъ, и они нердко отдавали плнника на жертву изступленнымъ бабамъ, которыя своими пинками и ругательствами заставляли его предвкусить всю горечь адскихъ пытокъ, назначенныхъ для него впереди. На этотъ разъ, женское общество имло могущественную представительницу въ лиц Сумахи, которая уже издавна пользовалась репутаціею самой взбалмошной и сварливой бабы, способной устоять противъ самого чорта. Съ нею соединилось нсколько достойныхъ кумушекъ, заране наострившихъ когти настроившихъ свои горла для демонскаго концерта. Безполезно здсь разсказывать вс подробности сцены, изобртенной невжествомъ и лютостію этихъ вдьмъ, которыя, къ-несчастію, весьма нердко находятъ подобныхъ себ сестрицъ и въ цивилизованномъ европейскомъ кругу.

Уже вс возможныя ругательства были истощены, но Дирслэйеръ оставался совершенно спокоенъ, да ему и некогда было обращать вниманіе на неистовство бабъ, которыя, однакожь, бсновались тмъ сильне, чмъ хладнокровне была ихъ жертва. Замтивъ совершенную неудачу этой попытки, воины разогнали женщинъ и приказали имъ замолчать. Эта мра оказалась тмъ нужне, что уже окончены были вс приготовленія къ начатію дйствительныхъ пытокъ, гд слдовало подвергнуть мучительнымъ истязаніямъ тло страдальца. Внезапная и совсмъ непредвиднная всть, сообщенная двнадцатилтнимъ мальчикомъ, пріостановила роковую церемонію. Такъ-какъ этотъ перерывъ иметъ тсную связь съ развязкой всей нашей повсти, то ужь читатель, вроятно, позволить намъ начать отсюда особую главу.

IX.

Дирслэйеръ не зналъ и не могъ знать, отъ-чего произошла эта внезапная перемна въ движеніяхъ его враговъ, не скоро ходъ событій объяснилъ ему дло. Онъ замтилъ, что особенное волненіе происходило между женщинами, тогда какъ воины облокотились на свои ружья и ожидали чего-то съ большимъ достоинствомъ. Тревоги, казалось, не было никакой, но не было вмст съ тмъ и обыкновеннаго спокойствія. Райвенукъ полновластнымъ движеніемъ руки отдалъ приказъ, чтобы каждый занялъ свое мсто. Шейхи собрались на совтъ.

Минуты черезъ дв тайна объяснилась. Юдиь величественно прошла черезъ весь таборъ, и, не останавливаясь, вступила въ кругъ старйшинъ, уже открывшихъ свои совщанія.

Легко представить изумленіе Дирслэйера, совсмъ непригототовленнаго къ этому появленію, и знавшаго, притомъ, что такая двушка, какъ Юдиь, не могла, подобно своей младшей сестр, ожидать никакой пощады отъ Ирокезовъ, но изумленіе его увеличилось еще больше при взгляд на костюмъ Юдии. Она промняла свою простую, но изящную одежду на богатое парчевое платье, о которомъ мы говорили, и которое нкогда произвело почти магическій эффектъ на ея зрителей. Этого недовольно: знакомая со всми тонкостями женскаго туалета, изученнаго его въ парад городскихъ дамъ, она не пропустила теперь ни малйшей мелочи, способной возвысить ея красоту, и одлась съ такимъ изящнымъ вкусомъ, что костюмъ ея, безъ сомннія, удовлетворилъ бы требованіямъ самой взъискательной щеголихи. Ея голова, ноги, руки, ея бюстъ и талія — все выставлялось въ самой чудной, поразительной гармоніи, и предложивъ себ цль — выставить себя между дикарями за даму высокаго круга, она могла бы достигнуть этой цли даже между опытными свтскими особами, привыкшими распознавать людей. Но при такой красот и природныхъ прелестяхъ, Юдиь получила отъ своей матери изящныя манеры и тонкость въ обращеніи, такъ что ея блистательный костюмъ представлялся въ самомъ стройномъ согласіи со всей ея о обой. Изъ тысячи столичныхъ дамъ, украшающихъ собою парадные балы, едва ли нашлась бы одна, которая могла бы сравниться съ нашей героиней въ-отношеніи къ изяществу своего туалета.

Юдиь недурно разсчитала эффектъ, который могъ произойдти отъ ея. появленія. Лишь-только вступила она въ таборъ, все прищло въ сильное волненіе,— и каждый по своему спшилъ выразить свое чувство при взглядъ на чудную красавицу. Молодые люди разступились передъ ней съ почтеніемъ и проводили ее на совтъ старшинъ, бородатые шейхи, при ея приближеніи, встали съ своихъ мстъ, даже между женщинами невольно раздались, радостныя восклицанія. Всмъ этимъ дтямъ природы рдко удавалось видть блую женщину изъ высшаго круга, и никогда подобный костюму, не блисталъ передъ ихъ глазами. Прекрасные мундиры англійскихъ или французскихъ офицеровъ не значили ровно ничего въ сравненій съ блескомъ парчи, обхватившей гибкій станъ двушки, которая могла бы занять одно изъ первыхъ мстъ между богинями Гомера. Самъ Дирслэйеръ былъ, повидимому чрезвычайно озадаченъ, какъ чудною красотой, такъ и необыкновеннымъ равнодушіемъ, съ какимъ Юдиь отважилась на явную опасность. Вс съ нетерпніемъ ожидали объясненія причины визита, который для большей части зрителей былъ неразршимой загадкой.

— Кто здсь изъ этихъ воиновъ главный начальникъ? спросила Юдиь у Дирслэйера въ то время, какъ все собраніе ожидало отъ нея объясненій.— Моя рчь не можетъ быть обращена къ человку безъ высшаго значенія. Скажите объ этомъ Гуронамъ, и потомъ отвчайте на мой вопросъ.

Дирслэйеръ повиновался, и каждый съ величайшимъ вниманіемъ выслушалъ истолкованіе ея словъ. Никто не изумился требованію женщины, которая, казалось по всему, сама принадлежала къ высшему кругу и во всхъ отношеніяхъ была существомъ необыкновеннымъ. Райвенукъ, вмсто отвта, выступилъ впередъ, какъ предводитель всего племени.

— Привтствую тебя, Гуронъ, продолжала Юдиь, играя свою роль съ такимъ достоинствомъ, которое могло бы сдлать честь самой лучшей европейской актрисс.— Вижу съ перваго взгляда, что ты здсь главный начальникъ, потому-что на твоемъ лиц — слды глубокихъ размышленій. Къ теб и будетъ обращена моя рчь.

— Прекрасная роза полей можетъ начать свою рчь, отвчалъ брадатый ораторъ, выслушавъ объясненіе.— Если слова ея столько же пріятны, какъ ея взоры, они никогда не выйдутъ изъ моихъ ушей, и я еще буду слушать ихъ долго посл того, какъ зима убьетъ въ Канад вс цвты и заморозитъ вс зимнія бесды.

Всякая дань удивленія была пріятна Юдии и питала ея тщеславіе. Улыбнувшись едва-замтно при этомъ комплимент стараго шейха, она снова приняла спокойный, нсколько суровый видъ, и продолжала такимъ-образомъ:

— Теперь, Гуронъ, ты долженъ выслушать меня внимательно. Ты, конечно, понялъ съ перваго взгляда, что я не совсмъ-обыкновенная женщина, но ты ошибся, если принялъ меня за королеву этой страны. Королева живетъ далеко, за Океаномъ, и я удостоена отъ нея одною изъ тхъ высшихъ почестей, которыми пользуются только близкія къ престолу. Не считаю нужнымъ объяснять, въ чемъ собственно состоитъ мое званіе: этого ты не поймешь, но уже собственные твои глаза, конечно, сказали, съ кмъ ты имешь дло. Слушай, Гуронъ: я могу быть твоимъ другомъ или недругомъ, смотря потому, какой получу пріемъ отъ тебя и отъ твоего народа.

Она говорила смлымъ и ршительнымъ тономъ, которому нельзя было не удивляться, зная ея обстоятельства. Переводъ ея рчи на индійскій языкъ былъ выслушанъ съ почтеніемъ, близкимъ къ благоговнію. Юдиь ожидала отвта съ безпокойствомъ и надеждой. Райвенукъ, какъ опытный дипломатъ, счелъ своей обязанностью углубиться въ размышленія, соотвтствующія случаю. Это значило, что онъ слишкомъ уважаетъ особу, съ которой иметъ дло, и взвшиваетъ въ своемъ ум каждое ея слово, чтобъ придумать достойный отвтъ.

— Дочь моя прекрасне всхъ дикихъ розъ Онтаріо, и голосъ ея пріятенъ для слуха, какъ псня соловья, отвчалъ этотъ осторожный и хитрый шейхъ, который одинъ только изъ всхъ Гуроновъ не былъ ослпленъ ея великолпной красотою.— Свтлая птичка, по своему объему, никакъ не больше пчелы, однако и ея перья блистаютъ почти такъ же, какъ павлиній хвостъ. Великій Маниту въ премудрости своей покрываетъ иногда блестящимъ платьемъ самыхъ маленькихъ животныхъ, тогда какъ лось получила отъ него грубую шерсть. Вс эти вещи превышаютъ разумніе бдныхъ Индійцевъ, которые понимаютъ только то, что видятъ и слышатъ. Дочь моя, безъ сомннія, иметъ гд-нибудь великую палату недалеко отъ этого озера, но Гуроны, въ невжеств своемъ, не замтили ее.

— Я уже сказала, что безполезно объяснять подробности моего сана, потому-что ты, Гуронъ, ничего здсь не поймешь. Обратись опять къ своимъ глазамъ, и они, сколько нужно, объяснятъ теб значеніе моей особы. Мое платье, конечно, не похоже на тряпки вашихъ женъ, и весь мой нарядъ со всми его драгоцнными мелочами можетъ принадлежать не иначе, какъ такой особ, которая занимаетъ одно изъ первыхъ мстъ посл королевы. Теперь, Гуронъ, выслушай меня: я намрена объявить: зачмъ и по какому поводу я внезапно явилась среди вашего лагеря. Есть у Англичанъ молодые воины такъ же, какъ у Гуроновъ, и ты, можетъ-быть, догадываешься, какъ велико ихъ число.

— Англичане многочисленны, какъ-листья на деревьяхъ въ этомъ лсу. Гуронамъ это извстно.

— Понимаю тебя, шейхъ, пойми же и ты, отъ какихъ хлопотъ я тебя избавила, что не привела съ собою людей. Молодые мои воины, такъ же какъ твои Гуроны, не могутъ разсчитывать на дружелюбную встрчу, особенно, если Англичане увидятъ, что для этого блднолицаго плнника вы готовите пытку. Извстно имъ, такъ же какъ и мн, что это великій охотникъ, прославившійся повсюду своимъ необыкновеннымъ искусствомъ. Они вступятся за него, и слдъ Ирокезовъ обагренъ будетъ крові ю на возвратномъ пути въ Канаду.

— Много видли мы крови, дочь моя, и Гуроны скорбятъ, что это все кровь ихъ земляковъ.

— Значитъ, я прекрасно сдлала, что не окружила себя блднолицыми, иначе кровь Гуроновъ полилась бы опять обильнымъ потокомъ. Я слышала о Райвенук, и заблагоразсудила позволить ему возвратиться въ мир въ свою деревню для успокоенія женщинъ и дтей, если потомъ изъявитъ онъ желаніе выступить на охоту за нашими волосами, мы встртимъ его, какъ прилично Англичанамъ. Райвенукъ, говорили мн, любитъ слоновъ и маленькія ружья: смотри, вотъ и т и другія, назначенныя въ подарокъ для знаменитаго шейха, если только самъ онъ захочетъ быть моимъ другомъ. Пусть онъ присоединитъ эти драгоцнности къ своему имуществу, и благополучно воротится въ свою деревню до прибытія моихъ воиновъ. Онъ покажетъ канадскимъ Ирокезамъ великія сокровища, пріобртенныя въ то самое время, какъ могущественные отцы наши, пребывающіе за морями, отправили другъ къ другу военныя скиры. Но этотъ великій охотникъ пойдетъ со мною: нуженъ онъ мн для того, чтобъ дворецъ мой не оставался безъ дичи.

Юдиь, хорошо знакомая съ формами краснорчія Индійцевъ, старалась подражать имъ въ замысловатомъ образ выраженій, и, сверхъ ожиданія, успла въ этомъ какъ-нельзя-лучше. Дирслэйеръ переводилъ ея слова съ буквальною точностію тмъ охотне, что она воздерживалась отъ всякой положительной лжи, изъ уваженія къ понятіямъ Дирслэйера, ненавидвшаго ложь, какъ свойство, недостойное благо человка. Предложеніе двухъ пистолетовъ и слоновыхъ башенъ изъ шахматной игры, произвело величайшій восторгъ и общій говоръ между Индійцами, но Райвенукъ принялъ ихъ холодно, и умлъ подавить въ себ энтузіазмъ при взгляд на животное о двухъ хвостахъ. Онъ ршился даже совсмъ отвергнуть этотъ подарокъ, недостойный великаго племени Гуроновъ.

— Пусть дочь моя, сказалъ онъ: — удержитъ при себ этихъ двухвостныхъ свиней, и скушаетъ ихъ, когда не будетъ у ней дичи. Эти маленькія ружья могутъ также оставаться въ ея владніи. Гуроны не имютъ недостатка въ дичи, и есть у нихъ длинныя ружья, чтобъ сражаться съ непріятелями. Этотъ охотникъ не можетъ теперь разстаться съ моими молодыми воинами: онъ хвастается своею храбростію, и молодцы желаютъ знать, точно ли онъ храбръ.

— Неправда, Гуронъ, вскричалъ Дирслэйеръ съ живостію:— ты говоришь противъ совсти и здраваго смысла. Никогда я не хвастался ни передъ кмъ, и не буду хвастаться, если даже вы сдерете съ меня кожу и будете жарить на мелкомъ огн. Вы можете меня унизить, истерзать, потому-что я вашъ плнникъ, но никакая сила не заставитъ меня хвастаться.

— Блднолицый другъ мой хвалится тмъ, что онъ никогда не хвастается, сказалъ Райвенукъ съ иронической улыбкой:— это мы увидимъ. Но я слышалъ прелестную псню незнакомой птички, и весь мой народъ любовался ея перьями. Намъ стыдно будетъ показать глаза нашимъ канадскимъ братьямъ, если мы возвратимъ нашего плнника потому только, что заглядлись на прекрасную птичку и заслушались ея голоса. Мы не знаемъ даже, какъ ее зовутъ, и мои воины не могутъ сказать, королекъ или райская птичка распвала передъ ихъ глазами. Стыдно имъ будетъ отъ своихъ канадскихъ братій, и впередъ они принуждены будутъ брать на охоту своихъ матерей, чтобъ узнавать отъ нихъ имена различныхъ птичекъ.

— Плнникъ, если угодно, скажетъ теб, какъ меня зовутъ. Имя мое — Юдиь, и всякій блднолицый знаетъ исторію Юдии, изложенную въ лучшей ихъ книг, которая называется Библіей. Ты назвалъ меня птицей съ прекрасными перьями: пойми же, что имя мое еще прекрасне.

— Нтъ, дочь моя, бдный плнникъ уже слишкомъ усталъ,и мы не станемъ его объ этомъ спрашивать, отвчалъ хитрый Индіецъ.— Пусть явится сюда Слабый-Умъ. Позвать молодую двушку. Ладно! Твое имя, кажется, Гетти?

— Такъ точно. Меня зовутъ Гетти, хотя это имя въ Библіи пишется Эсирь.

— Добре! Вижу теперь, что въ библіи записаны вс ваши имена. А какъ тамъ написано вотъ ея имя?

— Юдиь. Это, видишь ты, моя родная сестра Юдиь, дочь Томаса Гуттера, котораго прозвали Канадскимъ-Бобромъ, хотя былъ онъ вовсе не бобръ, а такой же человкъ, какъ и ты, жилъ онъ въ собственномъ дом, на озер, и умеръ отъ вашихъ рукъ. Этого довольно для тебя.

Торжественная улыбка появилась на морщинистомъ лицъ стараго шейха, когда онъ увидлъ свой совершенный успхъ посл обращенія къ слабоумной двушк. Юдиь, въ свою очередь, при появленіи младшей сестры, тотчасъ же увидла, что дло ея погибло, тикъ-какъ Гетти ни за какія блага въ свтъ не могла себ позволить очевидной лжи. Теперь уже никто, конечно, не повритъ, что дочь Плывучаго-Тома — знатная особа, близкая къ самой королев, и остроумная мечта сама-собою разлетлась въ дребезги. Юдиь бросила многозначительный взглядъ на Дирслэйера, какъ-будто приглашая его отважиться на побгъ вмст съ нею.

— Невозможно, Юдиь, отвчалъ молодой охотникъ на этотъ нмой призывъ:— планъ вашъ смлъ и достоинъ жены генерала, но этотъ старый Мингъ хитре самого чорта (Райвенукъ въ эту минуту отошелъ немного въ сторону вмст съ другими шейхами и не могъ слышать ихъ разговора). Безполезна противъ него всякая хитрость, и на глазахъ его никогда не бываетъ тумана. Вы поступили самонадянно и слишкомъ-опрометчиво, если хотли здсь выдать себя за знатную особу, Райвенукъ теперь непремнно догадался, что весь вашъ нарядъ составляетъ извстную часть изъ добычи вашего отца.

— Но во всякомъ случа, Дирслэйеръ, мое присутствіе будетъ для васъ защитой: они не посмютъ васъ мучить передъ моими глазами.

— Почему же нтъ, Юдиь? Не-уже-ли вы думаете, что блая женщина, по ихъ понятіямъ, выше краснокожей? Ни чуть не бывало. Пытать васъ, конечно, не будутъ, это правда, но тмъ не мене вы потеряете и свою свободу, и свои прекрасные волосы. Жалю, Юдиь, что вы вздумали прійдти сюда, на мсто моей пытки: мн особенно вы не длаете никакой пользы, а между-тмъ губите себя.

— По-крайней-мр, я раздлю вашу судьбу, отвчала Юдиь съ великодушнымъ энтузіазмомъ.— Ирокезы въ моемъ присутствіи не сдлаютъ вамъ зла, и притомъ…

— Что вы хотите сказать, Юдиь? Разв есть у васъ какія-нибудь непредвиднныя средства?

— Никакихъ, Дирслэйеръ, но я умю страдать за друзей и умирать вмст съ ними, отвчала молодая двушка съ необыкновенною твердостію.

— Юдиь, Юдиь, едва-ли вы умрете раньше срока, опредленнаго для васъ божественнымъ Провидніемъ. Вамъ, конечно, предстоитъ жестокая участь — сдлаться женою индійскаго шейха, но вы не умрете. Лучше бы вамъ оставаться въ ковчег и заниматься своимъ дломъ, но ужь такъ и быть: что сдлано, того не воротишь. Вы, однакожь, не кончили вашей мысли.

— Я хотла сказать, что надежда, еще не совсмъ потеряна, проговорила шопотомъ Юдиь, проходя мимо плнника.— Часъ времени — все для насъ. Друзья ваши работаютъ усердно.

Молодой охотникъ могъ только отвчать признательнымъ взоромъ. Потомъ онъ обратился къ своимъ врагамъ, какъ-будто изъявляя полную готовность терпть назначенную пытку Посл кратковременнаго совщанія, шейхи окончательно ршили судьбу плнника. Хитрость Юдии, выведенная наружу, сильно поколебала филантропическіе замыслы Райвенука, и онъ вмст съ товарищами крайне досадовалъ на молодую двушку, которая чуть не одурачила ихъ всхъ. Никто боле не сомнвался, что она дочь Канадскаго-Бобра, и великолпный ея нарядъ уже не производилъ никакого эффекта.

Райвенукъ былъ уже совсмъ не тотъ, когда опять воротился къ плннику. Отказавшись отъ желанія спасти его, онъ не хотлъ боле отсрочивать пытокъ. Эта внезапная перемна въ мысляхъ стараго шейха быстро заразила всхъ молодыхъ воиновъ, и они поспшили сдлать послднія приготовленія для открытія варварской сцены. Прежде всего набросали сухихъ втвей подл одного молодаго дерева, и потомъ разложили прутья отъ сосновыхъ корней, которые предполагалось зажечь и воткнуть по разнымъ мстамъ въ его тло. Затмъ притащили веревки, чтобъ привязать его къ дереву. Все это происходило въ глубокомъ молчаніи. Юдиь съ величайшимъ страхомъ, едва смя дохнуть, слдила глазами за всми этими движеніями, между-тмъ, какъ Дирслэйеръ, по-видимому, казался совершенно равнодушнымъ. Но когда, наконецъ, воины подступили къ нему съ веревками, онъ бросилъ на молодую двушку выразительный взглядъ, какъ-будто спрашивая, долженъ, ли онъ сопротивляться, или безусловно отдать себя врагамъ, Отвтомъ Юдии былъ энергическій жестъ, очевидно внушавшій безусловную покорность. Такимъ-образомъ, во второй разъ привязали его къ дереву съ тмъ, чтобъ подвергнуть всмъ жестокостямъ и обидамъ. Въ-продолженіе всхъ этихъ хлопотъ, никто не произнесъ ни одного слова. Вскор развели костеръ, и съ нетерпніемъ ожидали послдствій.

Впрочемъ, Гуроны, отнюдь не хотли лишить его жизни посредствомъ огня: имъ хотлось только подвергнуть испытанію его нравственное мужество на ближайшемъ разстояніи отъ жара, невыносимаго для человческаго тла. Варварская операція сдиранія волосъ была отложена къ концу, напередъ они хотли побдить его ршимость, вырвавъ изъ него стнанія, жалобы, болзненные крики. Отъ разведеннаго костра скоро, по ихъ разсчетамъ, долженъ былъ распространиться нестерпимый жаръ, неспособный, однакожь, задушить несчастную жертву. При всемъ томъ, какъ часто случается въ подобныхъ случаяхъ, разстояніе было вычислено дурно, и распространившееся пламя уже начало оказывать свое губительное дйствіе, какъ вдругъ Слабоумная Гетти, вооружившись огромной палкой, храбро пробилась черезъ толпу, и разбросала во вс стороны запылавшія втви. Уже нсколько задорныхъ рукъ приготовилось наказать эту дерзость, но шейхи немедленно укротили гнвъ молодыхъ солдатъ, напомнивъ имъ слабоуміе провинившейся двушки. Совершивъ этотъ геройскій подвигъ, Гетти остановилась среди старшинъ и нахмурила брови, какъ-будто собираясь сдлать строгій выговоръ безжалостнымъ дикарямъ. Мысль о собственной опасности ей и въ голову не приходила.

— Награди тебя Богъ, сестрица, за эту отвагу и присутствіе духа, проговорила Юдиь, блдная какъ смерть и неподвижная какъ статуя.— Самъ Богъ внушилъ теб эту мысль.

— Да, Юдиь, у сестрицы вашей было доброе намреніе, и она выполнила его очень-кстати, потому-что минуты черезъ дв меня не спасла бы никакая человческая сила. Но если взять въ разсчетъ то, что мн ужь не миновать своей судьбы, такъ оно, пожалуй, чмъ скорй, тмъ лучше. Вы видите, какъ они изодрали мою голову: я не могу пошевельнуться ни направо, ни налво, и одинъ ловкій ударъ отправитъ меня на тотъ свтъ. Ужь лучше бы, право, задохнуться отъ дыма, чмъ растреснуться отъ томагука.

— Злодй, палачи, безбожники! восклицала Гетти въ припадк негодованія.— Кто далъ вамъ право губить въ огн христіанскую душу? Разв человкъ, по-вашему, то же, что полно? Нтъ, Гуроны, Господь Богъ не проститъ вамъ этого безчеловчія.

Вскор опять молодые воины собрали разбросанныя головни, а женщины и дти, по знаку Райвенука, принялись подкладывать хворостъ подъ костеръ. Уже огонь пробивался съ новою силой, какъ вдругъ молодая Индіянка, раздвинувъ толпу, разбросала опять загорвшіяся втви. При этой второй неудач, Гуроны испустили ужасный крикъ, но когда Индіянка подняла голову, и когда они узнали въ ней Вахту — неистовый крикъ быстро смнился восклицаніями изумленія и радости. Съ минуту никто не думалъ о плнник, и вс Гуровы, старые и молодые, столпились около Вахты, спрашивая ее о причин внезапнаго возвращенія. Въ эту критическую минуту, Вахта успла шепнуть Юдии нсколько словъ и подала ей какой-то маленькій предметъ, незамченный никмъ. Потомъ она обратилась къ молодымъ Гуронкамъ, своимъ пріятельницамъ, и вступила съ ними въ разговоръ. Юдиь, съ своей стороны, быстро принялась за дло. Она вручила Гетти маленькій острый ножикъ, полученный отъ Вахты, надясь этимъ способомъ передать его Дирслэйеру, но слабоуміе Гетти опять опрокинуло ея разсчеты. Вмсто того, чтобъ развязать потихоньку руки плнника и всунуть ему ножикъ для дальнйшаго употребленія, она открыто принялась рзать повязку, прицплявшую къ дереву его лобъ. Замтивъ эту операцію, Гуроны бросились къ слабоумной двушк и оттащили ее отъ дерева въ ту минуту, какъ она принялась обрзывать веревку на груди Дирслэйера. Это открытіе обратило подозрнія на Вахту, и при сдланномъ допрос, неустрашимая Индіянка, къ величайшему изумленію Юдии, смло призналась въ своемъ участіи въ происходившей сцен.

— Отъ-чего жь бы мн и не помочь Дирслэйеру? сказала она ршительнымъ тономъ.— Онъ братъ делоэрскаго шейха, и у меня делоэрское сердце. Подойди-ка ты сюда, негодный Бріарторнъ, сотри съ своего лица ирокезскую краску, и выставь себя передъ ними гадкимъ трусомъ, какимъ создала тебя природа. Пусть онъ подойдетъ къ Дирслэйеру, и я покажу вамъ, шейхи и воины, какого негодяя вы приняли въ свое племя.

Эта смлая рчь, произнесенная съ видомъ полной увренности на ирокезскомъ язык, сдлала сильйвшее впечатлніе на всхъ Гуроновъ. Измна всегда порождаетъ недоврчивость, и хотя Бріарторнъ употребилъ вс возможныя средства, чтобъ выслужиться передъ своими естественными врагами, однакожь, его усилія произвели только то, что онъ былъ лишь кое-какъ терпимъ между ними, какъ двойной измнникъ, онъ справедливо заслужилъ всеобщее презрніе, и никто не вступалъ съ нимъ въ дружескія сношенія. Сперва измнилъ онъ Вахт, на которой хотлъ жениться, а потомъ сдлался измнникомъ всего своего племени. Никогда почти не смлъ онъ являться на глаза шейхамъ, и Гуроны караулили его такъ же, какъ и Вахту. До-сихъ-поръ, онъ тщательно скрывался отъ Дирслэйера, и тотъ не звалъ даже, что Бріарторнъ въ лагер Гуроновъ. Но теперь, сверхъ чаянія, измнникъ не могъ больше прятаться за другими. Впрочемъ, онъ не стеръ съ своего лица ирокезской краски, и при этой личин молодой охотникъ сначала вовсе не узналъ въ немъ Бріарторна, когда онъ вступилъ въ кружокъ шейховъ.

— Кто и въ чемъ здсь обвиняетъ Бріарторна? сказалъ измнникъ, нагло выступая впередъ.

— Я тебя обвиняю, и ты знаешь въ чемъ, вскричала Вахта съ живостью, хотя въ поступкахъ ея проглядывала очевидная разсянность, какъ-будто она чего-то ожидала.— Обратись къ своему сердцу, подлый бглецъ, и не смй приходить сюда съ лицомъ невиннаго человка. Склони голову къ свтлому ручью, и признай на своей фальшивой кож краску своихъ естественныхъ враговъ. Хвастайся потомъ, какъ бжалъ ты отъ своего племени, и какъ накинулъ на себя французское покрывало. Пусть на тл твоемъ будутъ самые яркіе цвта, я угадаю тебя везд и во всемъ, какъ гадкую ворону въ перьяхъ колибри.

Вс Гуроны были въ высшей степени изумлены этими словами двушки, которая всегда между ними отличалась необыкновенною кротостью. Бріарторнъ въ свою очередь взбсился до того, что готовъ былъ истерзать въ куски свою обвинительницу.

— Чего хотятъ отъ Бріарторна? спросилъ онъ съ наглою дерзостью.— Если блому человку наскучила жизнь, и если боится онъ пытокъ — одно слово, Райвенукъ, и я отправлю его къ тмъ воинамъ, которыхъ мы лишились.

— Нтъ, Райвенукъ, нтъ, нтъ! вскричала Вахта.— Дирслэйеръ не боится никого и ничего, и ужь эта ворона всего мене для него опасна и страшна. Развяжите ему руки, и поставьте его лицомъ-къ-лицу съ этимъ подлымъ трусомъ: увидимъ мы, кто изъ нихъ скоре отправится на тотъ свтъ.

Съ этими словами, Вахта бросилась впередъ, и принялась распутывать Дирслэйера, по Райвенукъ приказалъ ее остановить. Представитель племени Гуроновъ съ недоврчивостью слдилъ за всми движеніями молодой Индіанки, которая, при всей живости, не могла скрыть своего безпокойнаго вида, слишкомъ-замтнаго для привычныхъ глазъ. Она прекрасно играла свою роль, но два-три шейха были убждены, что все же это роль, противоречившая ея настоящимъ чувствамъ. Такимъ-образомъ, она обманулась въ своей надежд именно въ ту минуту, какъ думала получить совершеннйшій успхъ. По приказанію Райвенука, вс поспшили занять свои обычныя мста, и тогда молодые воины приготовились еще разъ развести костеръ, такъ-какъ всякая отсрочка была уже совершенно безполезна.

— Постойте, Гуроны, ради Бога! вскричала Юдиь въ порыв безсильнаго отчаянія, и едва понимая сама, что говоритъ.— Еще минуту, не боле, какъ минуту!

Новое непредвиднное приключеніе остановило ея крикъ. Молодой Индіецъ стремительно прорвался сквозь густую толпу Гуроновъ, и мгновенно очутился въ центр, шейховъ, какъ самый близкій ихъ пріятель, или какъ сумасбродъ, у котораго закружилась голова. Пять или шесть часовыхъ было разставлено въ различныхъ пунктахъ по берегу озера, и Райвенукъ сначала думалъ, что это кто-нибудь изъ нихъ спшилъ сообщить важную новость. Между-тмъ, движенія незнакомца, расписаннаго съ ногъ до головы, до того были, стремительны и быстры, что съ перваго раза никакъ нельзя было узнать, другъ онъ или недругъ. Въ два, три скачка онъ очутился подл Дирслэйера, и въ одно мгновеніе ока перерзалъ на немъ вс веревки, такъ-что плнникъ совершенію овладлъ всми своими членами. Тогда только незнакомецъ бросилъ опредленный взглядъ на окружающіе предметы. Онъ выпрямился какъ сосна, поворотился, и Гуроны увидли въ немъ молодаго воина, расписаннаго краскою Делоэровъ. Въ каждой рук его было по карабину, и одинъ изъ цихъ, Убійца оленей, снабжённый патронами, немедленно перешелъ къ Дирслэйеру, своему законному владльцу. Совершивъ этотъ подвигъ, Чингачгукъ бросилъ на Гуроновъ свой орлиный взоръ, какъ-будто смло вызывалъ на бой озадаченный таборъ. Присутствіе двухъ вооруженныхъ воиновъ привело въ трепетъ всхъ Гуроновъ. Ихъ ружья, по-большей-части незаряженныя, валялись подъ деревьями въ различныхъ мстахъ, и они могли обороняться только своими томагуками. Никто, однакожь, не обнаружилъ чувства страха, потому-что казалось невроятнымъ, чтобъ два человка отважились сдлать нападеніе на многочисленный лагерь. Шейхи ожидали, что за этой смлой выходкой послдуетъ какое-нибудь предложеніе. Они не обманулись.

— Гуроны, сказалъ краснокожій воинъ:— велика и обильна наша земля. Просторно жить Ирокезамъ за большими озерами пресной воды, просторно и Делоэрамъ по эту сторону озеръ. Я Чингачгукъ, сынъ великаго Унки, родственникъ Таменунда. Вахта — моя невста, а этотъ блый человкъ — мой другъ. Тосковало мое сердце, когда не было со мною искренняго друга, и я послдовалъ За нимъ въ вашъ лагерь съ твердымъ намреніемъ защитить его отъ всякихъ напастей. Молодыя Делоэрки ожидаютъ Вахту, и удивляются, почему такъ долго ея нтъ между ними. Распростимся какъ слдуетъ, и разойдемся каждый въ свою сторону.

— Гуроны! вскричалъ Бріарторнъ:— человкъ этотъ вашъ смертельный врагъ, и его имя — Великій-Змй делоэрскій. Если онъ вырвется отсюда, мокассины ваши оставятъ кровавые слды отъ береговъ Глиммергласа до нашихъ канадскихъ деревень. Вы увидите, что я Гуронъ и тломъ, и душой.

Говоря такимъ-образомъ, измнникъ бросилъ огромный ножъ въ обнаженную грудь Могикана. Вахта, стоявшая подл Бріарторна, очень-ловко толкнула его подъ руку, и убійственное оружіе вонзилось въ сосну. Спустя мгновеніе, такое же оружіе засверкало въ рук Великаго-Змя, взвизгнуло въ воздух и пронзило сердце делоэрскаго измнника. Все это происходило съ необыкновенной быстротою, и Гуроны еще не успли прійдти въ себя посл внезапнаго появленія Чингачгука. Наконецъ, посл гибели Бріарторна, они, повидимому, опомнились, испустили страшный военный крикъ, и мгновенно пришли въ движеніе. Въ эту минуту, послышался въ лсу необыкновенный шумъ, Гуроны пріостановились и насторожили уши. То были глухіе, ровные и правильные звуки, какъ-будто по земл ударяли-молоткомъ. Черезъ нсколько мгновеній, что-то выставилось изъ-за деревьевъ, и они ясно могли различить группу англійскихъ солдатъ, выступавшихъ мрнымъ шагомъ:

Трудно описать послдовавшую за тмъ сцену: съ одной стороны, чудный, стройный порядокъ, съ другой — толкотня, гвалтъ, изступленные крики и отчаяніе. Яростные взрывы ирокезскаго лагеря сопровождались радостными восклицаніями англійскихъ солдатъ. Не было еще ни одного выстрла, но весь отрядъ быстро продолжалъ свой маршъ, выставивъ впередъ ружейные штыки. Гуроны очутились въ самой невыгодной позиціи: съ трехъ сторонъ они окружены были озеромъ, а съ четвертой путь ихъ прегражденъ былъ ротою шестидесяти вооруженныхъ солдатъ, пріученныхъ къ правильной военной дисциплин. Индійскіе воины бросились отъискивать ружья, и весь таборъ думалъ только о своемъ спасеніи. Среди этой общей суматохи, Дирслэйеръ умлъ сохранить все свое хладнокровіе и присутствіе духа. Поставивъ Юдиь и Вахту за двумя большими деревьями, онъ принялся искать Гетти, но безъ всякаго успха, потому-что ее увлекли за собой гуронскія, женщины. Потомъ, остановясь на дорог, по которой Гуроны бжали къ озеру, онъ увидлъ между ними двухъ остервенлыхъ своихъ враговъ, поднялъ карабинъ, взвелъ курокъ и свалилъ ихъ обоихъ одной пулей. Это былъ первый выстрлъ, направленный противъ Гуроновъ, и они въ свою очередь поспшили отвчать безчисленными залпами. Но солдаты, повидимому, не обратили никакого вниманія на этотъ безвредный огонь, и продолжали идти молча съ своими штыками. Одинъ только выстрлъ раздался изъ ихъ ряда: выпалилъ нетерпливый Генрихъ Марчъ, ихъ проводникъ и вмст волонтеръ въ англійской рот. Вскор, однакожь, послышались отчаянные вопли и стпанія, который обыкновенно сопровождаютъ употребленіе штыка: послдовала рзня, ожесточенная, остервенлая, въ которой не было пощады ни женщинамъ, ни дтямъ…

X.

Цвтокъ сегодня улыбается, а завтра уже нтъ его! Быстро летитъ время, и не остановить его человческой рук. Что такое наслажденіе сердца? Блескъ, молніи среди ночнаго мрака, яркій, но неуловимый.

Шелли.

Нтъ надобности подробно описывать сцену на клочк земли, гд Гуроны расположили свой послдній лагерь. Древесные стволы, дымъ и листья скрыли почти все, что тутъ произошло, а ночь окончательно набросила свое мрачное покрывало и на человческое сумасбродство, и на всю огромную пустыню, разстилавшуюся отъ береговъ Гудзона до Тихаго-Океана. Перейдемъ прямо къ другому дню, встрченному спокойнымъ свтлымъ, улыбающимся утромъ. Природ, повидимому, не было никдкого дда до человческой рзни.

Съ восходомъ солнца исчезла всякая тревога, и прозрачный Глиммергласъ не представлялъ ни малйшихъ слдовъ крови на гладкой поверхности своихъ водъ. Часы проходили за часами, ни въ чемъ не измняя порядка, начертаннаго для нихъ всемогущею рукой. Птицы бороздили своими крыльями и клевомъ поверхность озера, или взлетали на-вершины огромныхъ сосенъ, повинуясь въ томъ и другомъ случа непреложнымъ законамъ своей природы. Ничего не измнилось — кром общей жизни и движенія въ осиротломъ замк Канадскаго-Бобра, гд, при первомъ взгляд, наблюдательный глазъ замчалъ какія-то странныя перемны. На платформ мрнымъ шагомъ разгуливалъ взадъ и впередъ часовой въ мундир легкой кавалеріи, и дюжины дв солдатъ отдыхали въ разныхъ мстахъ или сидли на паром ковчега. Ихъ ружья стройными рядами красовались около стны. Два офицера смотрли въ подзорную трубку на противоположный берегъ, ихъ взоры были прикованы къ роковому мысу, гд изъ-за деревьевъ мелькали солдаты съ заступомъ въ рукахъ: они копали землю и зарывали мертвецовъ. На нкоторыхъ лицахъ виднлись явныя доказательства сопротивленія побжденныхъ Индійцевъ, и одинъ молодой офицеръ ходилъ съ рукою, перевязанною шарфомъ. Его товарищъ, командиръ этого отряда, былъ счастливъ: въ его рукахъ, невредимыхъ и здоровыхъ, красовалась подзорная трубка, и онъ весело продолжалъ длать наблюденія надъ противоположнымъ берегомъ.

Сержантъ, подошедшій съ рапортомъ, назвалъ старшаго изъ этихъ офицеровъ капитаномъ Уэрли, а младшаго — прапорщикомъ Торнтономъ. Читатель уже знакомъ съ капитаномъ Уэрли изъ послдняго разговора Юдии съ Генрихомъ Марчемъ. Злые языки въ ближайшей крпости часто соединяли его фамилію съ именемъ прекрасной Юдии. Это былъ мужчина лтъ тридцати-пяти, высокій и дородный, съ красными щеками и вздернутымъ носомъ, забіяка и нахалъ, которому ничего не стоило вскружить голову неопытной двушки.

— Мистеръ Крегъ, я думаю, посылаетъ насъ къ чорту, сказалъ капитанъ Уэрли молодому прапорщику, отдавая слуг подзорную трубку:— и онъ правъ, если угодно: гораздо пріятне служить здсь прекрасной миссъ Юдии Гуттеръ, чмъ возиться тамъ около мертвецовъ. Кстати, Урайтъ, ты не знаешь: Дэвисъ живъ или нтъ,?

— Онъ умеръ, капитанъ, минутъ десять назадъ, отвчалъ сержантъ:— пуля пробила ему желудокъ, и я ужь зналъ, что изъ этого выйдетъ. Мн еще не слуналось видть здоровыхъ людей съ отверстіемъ въ желудк.

— Немудрено: пуля, не совсмъ лакомый кусокъ, проговорилъ капитанъ.— Не спать дв ночи сряду: это уже чересчуръ, любезный Артуръ, и я хожу какъ голландскій миссіонеръ на берегахъ Могока. Надюсь, ваша рука не слишкомъ страдаетъ?

— Она заставляетъ меня выдлывать повременамъ довольно-неуклюжія гримасы, какъ вы конечно замтили, капитанъ, отвчалъ улыбаясь молодой человкъ, хотя черты его лица обличали внутреннее страданіе.— Прійдется потерпть немного. Надюсь, докторъ Грегемъ черезъ нсколько, минутъ прійдетъ осмотрть мою рану.

— Согласитесь, однакожь, мистеръ Торнтонъ, что миссъ Юдиь прекрасное созданіе, и ужь не моя вина, если не будутъ на нее любоваться въ лондонскихъ салонахъ, продолжалъ капитанъ Уэрли, и заботясь о ран своего товарища.— Ахъ, да, я и забылъ: что ваша рана? Сержантъ, сбгай на ковчегъ, и скажи доктору Грегему, что я покорнйше прошу его осмотрть руку господина Торнтона, посл того, какъ онъ тамъ управится съ переломленной ногой. Да, миссъ Юдиь — прелестное созданіе. Вчера, въ своемъ парчевомъ плать, она казалась настоящей принцессой. Вдь вотъ оно подумаешь, какъ шутитъ судьба: отецъ и мать умерли, сестра умерла или умираетъ, и отъ всего семейства осталась одна красавица. А впрочемъ, эта экспедиція окончилась гораздо-счастливе другихъ нашихъ схватокъ съ этими Индійцами.

— Какъ васъ понимать, капитанъ? Вы думаете, кажется, окончить эту экспедицію женитьбой?

— Вотъ прекрасно! Я, Томъ Уэрли, завербую себя въ число почтенныхъ супруговъ? Да вы, мой милый, сколько я вижу, совсмъ не знаете капитана Уэрли, если считаете его способнымъ на такую глупость. Много, я надюсь, у насъ женщинъ, годныхъ для какого-нибудь кавалерійскаго капитана, но ихъ надобно искать не на озер между горами, и всего мене-на берегахъ Могока. Однажды, правда, дядюшка мой, генералъ Уэрли, вздумалъ предложить мн невсту, которую онъ отъискалъ гд-то въ Йоркскомъ Графств, но она не хороша, а безъ красоты мн не нужно и принцессы.

— Стало-быть, вы разсчитываете жениться на хорошенькой двушк безъ всякаго состояніи?

— Часъ-отъ-часу не легче! Любовь въ хижин, скромная дверь, скромное окно — все это старая погудка на новый ладъ. Мы служимъ, мой милый, въ такомъ корпус, гд женитьба совсмъ не въ мод. Полковникъ нашъ, старикъ сэръ Эдвинъ, никогда не думалъ о женитьб, да и не станетъ думать, за это можно поручиться. Подполковникъ тоже холостякъ, конфирмованный холостякъ, какъ однажды сказалъ я своему кузену епископу. Майоръ овдовлъ черезъ нсколько дней посл своего медоваго мсяца, и никогда потомъ не думалъ сковывать себя новыми узами. Изъ десяти капитановъ, только одинъ вошелъ въ колею пресловутыхъ мужей, зато и оставляютъ его всегда въ гепаральной квартир, какъ своего рода memento mori для новичковъ. А изъ нисшихъ офицеровъ пока еще ни одинъ не отважился привезти въ полкъ жену. Однако вы страдаете, молодой человкъ, надо посмотрть, что тамъ длаетъ нашъ докторъ.

Занятія хирурга, сопровождавшаго этотъ отрядъ, ничего не имли общаго съ предположеніями капитана Уэрли. При осмотр поля сраженія, бдная Гетти была отъискана между раненными, и оказалось, что рана ея смертельна. Никто не могъ сказать, какъ она получила эту рану, и, конечно, одинъ только случай былъ причиною несчастія слабоумной двушки. Сумаха, вс старухи и нсколько молодыхъ двушекъ погибли въ общей свалк отъ солдатскихъ штыковъ. Нкоторые, изъ Гуроновъ спаслись вплавь, и весьма-немногіе, получивъ тяжелыя раны, сдались въ плнъ. Въ числ ихъ былъ и Райвенукъ. Когда капитанъ Уэрли и молодой прапорщикъ вошли въ ковчегъ, Райвенукъ сидлъ на паром съ перевязанной головой и ногою, но на лиц его не было никакихъ очевидныхъ признаковъ отчаянія. Онъ оплакивалъ гибель своихъ товарищей молча и съ достоинствомъ знаменитаго вождя.

Офицеры нашли хирурга въ главной комнат ковчега. Онъ удалился отъ постели несчастной Гетти, и его шотландская физіономія, обезображенная оспой, выражала глубокую печаль. Хлопоты его не имли никакого успха, и онъ убдился, что страдалица проживетъ еще не больше двухъ или трехъ, часовъ. Докторъ Грегемъ привыкъ видть смерть во всхъ возможныхъ формахъ, и это зрлище вообще производило на него весьма-слабое впечатлніе. Его умъ, занятый постоянно матеріальными наблюденіями, получилъ скептическое направленіе, но когда увидлъ онъ. кроткую молодую двушку, вполн проникнутую религіозными размышленіями — это зрлище растрогало его до глубины души, и онъ почти стыдился своей слабости.

— Вотъ, господа, необыкновенный феноменъ, рдкій везд и особенно въ лсу, сказалъ хирургъ при вход офицеровъ.— Желаю отъ всего сердца, чтобъ каждый изъ насъ, при отпуск изъ этой жизни, уходилъ съ такими же чувствами, какъ эта бдная двушка.

— Никакой надежды, докторъ? спросилъ капитанъ Уэрли, устремивъ глаза на Юдиь, которой блдныя щеки вдругъ запечатллись двумя большими красными пятнами.

— Никакой, капитанъ, такъ же какъ для Чарльса Стюарта, отвчалъ докторъ.— Подойдите, господа, и судите сами. Въ голов этой двушки совершается борьба между жизнью и смертью и это, увряю васъ, интересный предметъ для философскихъ наблюденій. Къ вашимъ услугамъ, господинъ Торнтонъ: если вамъ угодно войдти въ сосднюю комнату, мы можемъ осмотрть вашу рану.

По уход хирурга съ прапорщикомъ, капитанъ Уэрли бросилъ пытливый взглядъ на окружающіе предметы, стараясь угадать настроеніе чувствъ тхъ особъ, съ которыми онъ остался въ этой комнат. Бдная Гетти, обложенная подушками, полулежала на своей постел, и физіономія ея, выражая приближеніе смерти, была вмст проникнута такими чертами, въ которыхъ, казалось, сосредоточивался весь запасъ ума, полученный ею отъ природы. Подл нея сидли Юдиь и Вахта, погруженныя въ глубокую думу. Въ ногахъ постели стоялъ Дирслэйеръ, облокотясь на свой карабинъ. Его черты, еще недавно пламенвшія геройствомъ и отвагой, приняли теперь свой обыкновеныи добродушный видъ, съ выраженіемъ печали. Чингачгукъ неподвижно стоялъ на заднемъ план этой картины, наблюдая съ большимъ вниманіемъ все, что происходило вокругъ него. Генрихъ Марчъ, дополнявшій эту группу, сидлъ на скамейк подл двери, какъ человкъ, считавшій своей обязанностію принимать участіе въ общемъ гор.

— Кто этотъ человкъ въ красной одежд? спросила Гетти, замтивъ мундиръ капитана.— Можетъ-быть, онъ пріятель Генриха Марча, Юдиь?

— Это командиръ военнаго отряда, который спасъ насъ отъ Гуроновъ, отвчала Юдиь тихимъ голосомъ.

— И я тоже спасена: не правда ли? А мн казалось, что я непремнно умру отъ этой ружейной пули. Что длать? Мать моя умерла, умеръ и отецъ, но ты жива, Юдиь, такъ же какъ Гэрри. Я слишкомъ боялась за его жизнь, когда услышала между солдатами его голосъ.,

— Не безпокойся, милая Гетти, сказала Юдиь, опасаясь, какъ бы ея сестра не измнила въ эту минуту своей тайн.— Гэрри здоровъ, такъ же какъ и Дирслейеръ и Могиканъ.

— Какъ же это случилось, что они выстрлили въ бдную двушку, а солдатамъ не сдлали никакого зла? Я была до-сихъ-поръ лучшаго мннія объ этихъ Гуронахъ.

— Виноватъ здсь случай, моя бдная Гетти, одинъ только несчастный случай. Гуроны добровольно не длаютъ, зла такимъ двушкамъ, какъ ты.

— Ну, я рада, сестрица, очень-рада. А то мн все казалось, что они вдругъ перемнили свое поведеніе, и разсердились на меня Богъ-знаетъ за что. Благодарю Создателя и за то, что они не ранили Генриха Марча. Съ Дирслэйеромъ, я уврена, не будетъ никакихъ бдъ. Хорошо, однакожь, что солдаты подоспли-во время, иначе огонь спалилъ бы Дирслэйера.

— Да, сестрица, твоя правда. Благословеннно буди имя Господне.

— Ты, Юдиь, вроятно, знакома съ нкоторыми изъ этихъ офицеровъ? У тебя, я помню, было много знакомыхъ.

Не отвчая ничего, Юдиь закрыла свое лицо обими руками и испустила глубокій вздохъ. Гетти посмотрла на нее съ изумленіемъ, и догадываясь естественно, что сестра жалетъ о ней, ршилась ее утшить.

— Не думай обо мн, милая Юдиь: я не страдаю. Конечно, я умру, да что за бда? Матушка и батюшка умерли еще прежде меня. Притомъ ты знаешь, что изъ всей нашей семьи обо мн всего меньше должно думать. Вс меня забудутъ очень-скоро посл того, какъ тло мое опустятъ въ озеро.

— Нтъ, сестрица, нтъ, нтъ! вскричала Юдиь въ бурномъ порыв печали.— Я по-крайней-мр никогда тебя не забуду. О, какъ была бы я счастлива, еслибъ сердце мое осталось такъ же чистымъ и невиннымъ, какъ твое, милая сестрица!

До этой поры, капитанъ Уэрли стоялъ у дверей, прислонившись спиною къ стн, по когда изъ груди Юдии вырвался этотъ невольный порывъ грусти и можетъ-быть раскаянія, онъ удалился медленными шагами, съ задумчивымъ видомъ, не обращая никакого вниманія на молодаго прапорщика, которому, между-тмъ, докторъ длалъ перевязку.

— Библія моя здсь, Юдиь, я ее не потеряла, сказала Гетти торжественнымъ тономъ: — но читать я не могу. Не знаю, что сдлалось съ моими глазами: ты представляешься мн вдали въ какомъ-то туман, и Генрихъ Марчъ покрытъ туманомъ, и вс вы туманны. Странно, я никакъ не воображала, чгобъ Гэрри могъ представиться моимъ глазамъ въ такомъ тускломъ вид. Отъ-чего же я такъ дурно вижу, сестрица? Матушка всегда говорила, что мои глаза лучше, чмъ у всхъ васъ. Да, умъ я имла слабый, но зрніе превосходное. Юдиь застонала опять, но на этотъ разъ уже не воспоминанія прошедшаго вызвали ея стонъ: она грустила о бдной сестр, умирающей въ цвт лтъ, и въ эту минуту готова была пожертвовать всмъ на свт для спасенія ея жизни. Напрасная готовность: она видла, что никакая сила не пробудитъ жизненной дятельности въ этомъ тл, которое скоро сдлается бездушнымъ трупомъ — видла, и болзненный стонъ еще разъ вырвался изъ ея растерзанной груди. Въ эту минуту, увлекаемый какимъ-то тайнымъ побужденіемъ, капитанъ Уэрли опять вошелъ въ комнату. Не останавливаясь, онъ подошелъ къ постели умирающей. Гетти его замтила.

— Не вы ли тотъ офицеръ, что прибылъ сюда съ Генрихомъ Марчемъ? спросила она, устремивъ на него свои потухающіе взоры.— Если такъ, то мы обязаны благодарить васъ: я ранена и умираю, но вы спасли жизнь другихъ. Генрихъ Марчъ, вроятно, показывалъ вамъ дорогу и сказалъ, что мы очень нуждаемся въ вашей помощи.

— Извстіе объ Ирокезахъ доставилъ намъ индійскій курьеръ изъ союзнаго племени, и я тотчасъ же получилъ приказъ отправиться противъ нихъ, отвчалъ капитанъ Уэрли, обрадовавшійся случаю облегчить свою душу дружескимъ разсказовъ..— На дорог, къ-счастію, мы встртили Генриха Марча, и онъ сдлался нашимъ проводникомъ по этимъ лсамъ. Къ-счастію также, мы скоро услышали нсколько ружейныхъ залповъ, которые заставили насъ ускорить свой маршъ, и прямо навели на то мсто, гд присутствіе наше было необходимо. Делоэръ увидлъ насъ въ подзорную трубку, и вмст съ своей женой оказалъ намъ весьма — важныя услуги. Словомъ, миссъ Юдиь, вс эти обстоятельства очень-много содйствовали къ счастливому окончанію нашей экспедиціи.

— Не говорите мн о счастіи, милостивый государь, отвчала Юдиь, опершись лицомъ на свои руки.— Свтъ наполненъ для меня одними бдствіями, и я не хотла бы слышать ни о ружьяхъ, ни о солдатахъ, ни о людяхъ.

— Разв вы знакомы съ моей сестрой? спросила Гетти прежде, чмъ капитанъ приготовился отвчать.— Какъ вы знаете, что ее зовутъ Юдиью? Она точно Юдиь, такъ же какъ я, младшая ея сестра Гетти — дочь Томаса Гуттера.

— Ради Бога, сестрица, не говори объ этихъ-вещахъ! сказала Юдиь умоляющимъ тономъ.

Гетти, по-видимому, была изумлена, но, привыкнувъ безусловно повиноваться, прекратила вопросы, непріятные для Юдии. Она опустила глаза на Библію, которую крпко держала въ своихъ рукахъ, какъ купецъ, ухватившійся за свою шкатулку во время пожара. Теперь ея мысль, оторванная отъ прошедшихъ воспоминаній, обратилась исключительно на будущее.

— Мы разстаемся ненадолго, Юдиь, сказала она своей сестр.

— Какъ скоро ты умрешь, тебя похоронятъ въ озер подл нашей матери.

— О, если бы похоронили меня въ эту минуту!

— Нтъ, Юдиь, этого не можетъ быть: лишь мертвый человкъ иметъ право на похороны, и гршно хоронить тебя живую. Разъ, впрочемъ, я думала и сама похоронить себя въ озер, но Богъ не допустилъ меня до такого прегршенія.

— О, Боже мой! Не-уже-ли была у тебя подобная мысль! вскричала Юдиь въ порыв величайшаго изумленія, такъ-какъ она знала, что каждое слово въ устахъ ея сестры было отголоскомъ чистой правды.

— Да, Юдиь, эта мысль была въ моей голов, отвчала умирающая двушка съ покорнымъ видомъ ребенка, который чистосердечно признается и раскаявается въ своемъ проступк: — но я уповаю, что Господь Богъ простилъ мое прегршеніе. Это случилось вскор посл смерти матушки, когда я увидла, что потеряла въ ней единственнаго добраго друга, какой только у меня былъ на этомъ свт. Правда, покойный батюшка и ты, сестрица, были ко мн очень-снисходительны, но ужь я видла, что могу только обременять васъ при своемъ слабомъ ум. Притомъ, вамъ обоимъ часто было стыдно, что живетъ въ вашемъ семейств слабоумная двица. И то сказать, тяжело жить на свтъ, гд каждый смотритъ на тебя какъ на лишнюю и совсмъ безполезную. Вотъ почему я и хотла ужь заживо лечь подл матушки: въ озер, думала я, будетъ мн лучше, чмъ въ нашей хижин.

— О, прости меня, милая сестрица! На колняхъ передъ тобой умоляю, прости меня, если словомъ или дломъ я была причиной твоего отчаянія!

— Встань, Юдиь, на колняхъ ты должна стоять передъ Богомъ, а не передо мной. Вотъ и я думала точно такъ же, когда умирала матушка. Я припомнила вс свои, слова, вс поступки, вс помышленія, какія только могли ее оскорбить, и готова была цаловать ея ноги, чтобъ вымолить прощенье. Такъ, вроятно, и, всегда бываетъ, когда кто-нибудь умираетъ на нашихъ глазахъ.. Впрочемъ, эти мысли, кажется, мн не приходили въ голову, когда умиралъ батюшка.

Юдиь встала, закрыла лицо своимъ передникомъ и заплакала. Послдовало молчаніе, продолжавшееся слишкомъ два часа. Въ это время капитанъ Уэрли нсколько разъ входилъ въ комнату и уходилъ. На душ его лежало какое-то тяжелое бремя, и, казалось, онъ нигд не находилъ покою. Солдатамъ были отданы различные приказы, и они засуетились каждый за своимъ дломъ, особенно, когда поручикъ Крегъ, окончивъ свои печальныя распоряженія на берегу, прислалъ спросить, что ему длать съ частію отряда, бывшаго подъ его распоряженіемъ. Гетти заснула, и этимъ временемъ Чингачгукъ и Дирслэйеръ вышли изъ ковчега для взаимныхъ совщаній. Часа черезъ два, докторъ вышелъ на платформу, и объявилъ съ печальнымъ видомъ, что бдная двушка быстро приближается къ своей кончин. При этомъ извстіи, вс, оставившіе ея комнату, опять поспшили на ковчегъ. Юдиь, отягченная тоскою, оставалась въ бездйствіи, и только одна Вахта, при болзненномъ одр, исполняла вс необходимыя услуги, которыя, повидимому, составляютъ исключительную принадлежность женщинъ. Гетти чувствовала всеобщее изнеможеніе, но не было замтно никакого ослабленія въ ея душевныхъ силахъ.

— Не тужи обо мн, сестрица, сказала она слабымъ голосомъ: — сдлай милость, не тужи. Скоро я увижу мать свою… о, да, я вижу ее и теперь. Вотъ она улыбается и зоветъ меня къ себ. Милая, добрая матушка! Какъ скоро я умру, Богъ отдастъ мн ту долю разсудка, которой была я лишена на этомъ свт. Да, я врю, я чувствую, что умъ мой проясняется, и душа, несвязанная оковами плоти, очистится отъ всхъ земныхъ помышленій. И матушка найдетъ во мн подругу, достойную себя.

— Ты будешь ангеломъ небеснымъ, Гетти, сказала Юдиь, подавляя внутреннее волненіе.— Вчное блаженство ожидаетъ тебя въ обители праведниковъ.

— Уповаю на милость Божію, и безъ страха смотрю на будущее. Но что это все такъ потемнло вокругъ меня? Не-уже-ли наступила ночь? Вс вы покрылись густымъ туманомъ. Гд же Вахта?

— Я здсь: разв не видишь?

— Нтъ, вижу, да только не могу различить, ты это, или Юдиь. Кажется, я долго не увижусь съ тобой, любезная Вахта.

— Что же длать, бдная Гетти? Ты счастлива будешь на небесахъ, въ раю, потому-что вдь рай устроилъ Маниту не для однихъ только блднолицыхъ.

— Куда двался Чингачгукъ? Я желаю сказать ему нсколько словъ. Дай мн свою руку, вотъ такъ. Послушай, Делоэръ: люби нжно свою молодую супругу, и не обращайся съ нею жестоко, какъ вс другіе краснокожіе обращаются съ своими женами. Бери въ этомъ примръ съ блыхъ людей, и будешь истиннымъ мужемъ. Теперь, позовите ко мн Дирслэйера: пусть онъ подастъ мн свою руку.

Дирслэйеръ подошелъ къ постели, и съ покорностію ребёнка исполнилъ желаніе умирающей двушки.

— Я чувствую, Дирслэйеръ, сказала она: — что мы разстаемся не надолго. Эта мысль только сейчасъ пришла мн въ голову, и я сама не знаю почему. Не знаешь ли ты?

— Вроятно, Богъ послалъ, вамъ эту мысль, добрая Гетти. Да, мы увидимся, но едва-ли скоро, и во всякомъ случа — въ далекой сторон.

— Не желаешь ли ты, Дирслэйеръ, чтобъ тебя похоронили въ этомъ озер? Скажи мн объ этомъ откровенно.

— Вода и земля, озеро или не озеро — безразличны для бездыханнаго трупа, который, по естественному ходу вещей, утрачиваетъ вс таланты или дары, полученные отъ природы. Могила уничтожаетъ всякое различіе между слабыми и сильными умами. Но для христіанскихъ душъ устроена, говорятъ, такая страна, гд нтъ ни ркъ, ни озеръ, ни лсовъ, хотя я не вижу причины, почему не могутъ быть разведены лса на томъ свт. Очень-вроятно, что тло мое будетъ погребено въ лсу, и я надюсь, что духъ мой не слишкомъ будетъ удаленъ отъ вашей души.

— Мудрено ты говоришь, Дирслэйеръ, и слабый мой умъ не совсмъ понимаетъ тебя, но я чувствую, по-крайней-мр, что мы точно увидимся на томъ свт. Гд же моя сестра, и куда скрылись вс вы. Ничего не вижу, кром мрака. Не-уже-ли ночь такъ скоро наступила?

— Я здсь, сестрица, подл тебя, сказала Юдиь:— и мои руки обнимаютъ тебя. Что ты хочешь сказать мн, милая Гетти?

Въ эту минуту, Гетти совершенно потеряла свое зрніе, но смерть, между-тмъ, не представляла ничего ужаснаго для этого созданія, лишеннаго половинной доли умственныхъ способностей. Она поблднла, какъ трупъ, но дышала свободно, и ея голосъ, при нкоторой слабости, былъ чистъ и ясенъ. При всемъ томъ, когда сестра предложила ей этотъ вопросъ, едва замтная краска распространилась по ея увядшимъ щекамъ. Одна только Юдиь замтила это нжное выраженіе женской чувстительности, и легко поняла мысль своей сестры.

Приложивъ уста къ подушк своей сестры, Юдиь прошептала ей на ухо.— Гэрри здсь, моя милая Гетти, въ этой комнат: позвать его къ теб?

Легкое пожатіе руки было утвердительнымъ отвтомъ на эти слова. Генрихъ Марчъ, но сдланному знаку, подошелъ къ постел. Онъ былъ печаленъ и задумчивъ, хотя не имлъ и тни подозрній относительно чувства, которое, запало въ эту чистую и невинную душу. Юдиь заставила его взять руку умирающей, и въ молчаніи ожидала послдствій. Но Гетти тоже ничего не говорила,

— Генрихъ Марчъ подл тебя, сестрица, сказала Юдиь: — и желаетъ тебя слышать. Скажи ему что-нибудь, и пусть онъ уйдетъ на свое мсто.

— Что же я скажу ему, Юдиь?

— То, что внушитъ теб твое чистое сердце, милая Гетти. Будь доврчиве къ себ, и не бойся ничего.

— Прощай, Генрихъ! проговорила Гетти, сжимая его руку. — Желаю теб счастія и въ этой и въ будущей жизни, желаю отъ всей моей души!

Затмъ она опустила его руку, и оборотилась на другую сторону, какъ-будто у ней не осталось ничего общаго съ этимъ міромъ.

Таинственное чувство, привлекавшее ее къ этому молодому человку, исчезло теперь навсегда и смнилось мыслями боле возвышенными.

— О чемъ ты думаешь, сестрица? спросила Юдиь едва слышнымъ голосомъ.— Не желаешь ли еще чего-нибудь?

— Я вижу матушку… она на озер… окружена свтлыми ангелами… но гд же мой отецъ? Его не видятъ мои глаза… и васъ не видятъ… Прощай, Юдиь!

И съ этимъ послднимъ словомъ ея духъ оставилъ бренное тло. Такъ скончалась слабоумная двушка.

XI.

Весь день прошелъ въ печальной дятельности. Похоронивъ своихъ падшихъ враговъ, солдаты занялись потомъ погребеніемъ собственныхъ мертвецовъ, и эта утренняя сцена настроила всхъ и каждаго къ печальнымъ размышленіямъ. Часы проходили за часами, и наступилъ, наконецъ, вечеръ, когда ршились отдать послдній долгъ останкамъ бдной Гетти. Ея тло опустили въ озеро подл матери, которую она такъ любила, и уважала. Докторъ Грегемъ, при всемъ вольнодумств, охотно прочиталъ надъ ея могилой панихиду, какъ это онъ сдлалъ при погребеніи трёхъ солдатъ, павшихъ въ послдней битв. Юдиь и Вахта плакали горько, такъ же, какъ Дирслэйеръ, употреблявшій напрасныя усилія скрыть свои слезы. Чингачгукъ смотрлъ на все съ видомъ глубокомысленнаго философа, и присутствовалъ при этой церемоніи вмст съ солдатами, проводившими тло до самой могилы.

Похоронами Гетти окончились занятія солдатъ. По распоряженію командира, весь отрядъ рано долженъ былъ устроить свой ночлегъ, потому-что завтра съ восходомъ солнца предполагалось выступить въ походъ для соединенія съ гарнизономъ. Плнники и раненные были отправлены еще съ вечера подъ надзоромъ Генриха Марча, который высадился съ ними изъ ковчега въ томъ самомъ мст, гд онъ и Дирслэйеръ пристали къ озеру въ начал этой повсти. Эта отправка значительно упростила дальнйшія дйствія отряда, потому-что на другой день не было при немъ ни раненныхъ, ни обоза, и солдаты были свободне въ своихъ движеніяхъ.

Юдиь, посл похоронъ своей, сестры, не говорила ни съ кмъ, кром Вахты, вплоть до самой ночи. Молодыя двушки оставались одн подл тла покойницы до послдней минуты. Барабаны прервали молчаніе, царствовавшее на озер, и затмъ опять распространилась всеобщая тишина, какъ-будто человческія страсти не возмущали спокойствія природы. Часовой всю ночь ходилъ по платформ, и вмст съ разсвтомъ барабанъ пробилъ зорю.

Военная точность заступила мсто ускореннаго и неправильнаго движенія пограничныхъ жителей. Солдаты позавтракали на скорую руку, и въ стройномъ порядк, безъ малйшаго шума, выступили на берегъ. Изъ всхъ офицеровъ остался только одинъ капитанъ Уэрли. Крегъ командовалъ отрядомъ, выступившимъ наканун, Торнтонъ отправился съ раненными, и докторъ Грегемъ, само-собою разумется, сопровождалъ своихъ паціентовъ. Сундукъ Плывучаго-Тома и вся лучшая мебель отправлены съ обозомъ, и въ замк остались только мелочи, неимвшія никакой цнности. Юдиь была очень рада, что капитанъ Уэрли, уважая ея печаль, занимался исключительно своими обязанностями командира, и не мшалъ ей. предаваться грустнымъ размышленіямъ. Вс знали, что замокъ скоро будетъ совсмъ оставленъ, и никто не спрашивалъ никакихъ объясненій по этому поводу.

Солдаты высадились на ковчегъ подъ предводительствомъ своего капитана. На вопросъ Уэрли, скоро ли и какъ она намрена отправиться, Юдиь отвчала, что желаетъ остаться въ замк вмст съ Вахтой до послдней минуты. Больше не разспрашивалъ капитанъ Уэрли, и не тревожилъ молодую двушку предложеніемъ своихъ услугъ. Онъ зналъ, что одна только дорога на берега Могока, и не сомнвался въ скорой встрч и возобновленіи пріятнаго знакомства.

Наконецъ, весь отрядъ отправился съ ковчегомъ, и въ замк не осталось ни одной солдатской души. Тогда Чингачгукъ и Дирслэйеръ взяли дв лодки и поставили ихъ въ замокъ. Потомъ они наглухо заколотили вс двери и окна, и, отъхавъ отъ палиссадовъ на третьей лодк, встртились съ Вахтой на четвертой. Могиканъ переслъ къ своей невст, и взявъ весла, началъ удаляться отъ замка, оставивъ Юдиь на платформ. Не подозрвая ничего въ своемъ простосердечіи, Дирслэйеръ подъхалъ къ платформ, пригласилъ Юдиь спуститься въ его лодку, и отправился съ нею по слдамъ своихъ друзей.

Имъ надлежало прозжать мимо фамильнаго кладбища, и когда они поверстались съ могилой Гетти, Юдиь, молчавшая до-сихъ-поръ, попросила своего товарища остановиться на нсколько минутъ.

— Быть-можетъ, Дирслэйеръ, сказала она: — никогда я больше не увижу этого мста, а здсь покоятся кости моей матери и сестры. Думаете ли вы, что невинность одного изъ этихъ созданій будетъ на томъ свт спасеніемъ для другаго?

— Я не миссіонеръ, Юдиь, и не получилъ хорошаго образованія, но не думаю, чтобъ это могло быть такъ, какъ вы предполагаете. Каждый обязанъ отвчать за свои собственные проступки, хотя правда и то, что милосердію Божію нтъ предла, и Господь прощаетъ кающагося гршника.

— Въ такомъ случа, моя бдная мать, конечно, удостоилась небеснаго блаженства, потому-что она раскаивалась отъ чистаго сердца. Притомъ она и безъ того слишкомъ-много страдала: не-уже-ли суждено ей страдать еще и въ будущей жизни?

— Ничего не могу сказать наврное, Юдиь. Я стараюсь длать добро въ этой жизни, и этимъ надюсь упрочить свое благосостояніе въ будущемъ мір. Гетти, при всемъ слабоуміи, была добрая двушка, какихъ немного на свт, и душа ея, по уход изъ тла, конечно, удостоилась вчнаго-блаженства на ряду съ небесными ангелами.

— Вижу, Дирслэйеръ, что вы только ей отдаете справедливость. Увы! Не-уже-ли такое огромное разстояніе между двумя существами, вскормленными одного грудью и взлелянными подъ одной и той же кровлей?.. Ну, что будетъ, то будетъ. Отодвиньте лодку немного къ востоку: солнце мн свтитъ прямо въ глаза, и я не могу видть дна озера. Гетти положена вдь по правую сторону моей матери?

— Да, Юдиь, вы сами этого хотли, и всмъ намъ пріятно было исполнить ваше совершенно-справедливое желаніе.

Нсколько минутъ Юдиь смотрла на него молча, и потомъ бросила взглядъ на опустлый замокъ.

— Итакъ, мы оставляемъ этй мста, сказала она: — и притомъ въ такую минуту, когда нтъ здсь никакихъ опасностей. Посл происшествія, которое случилось на дняхъ, безъ сомннія, у дикарей надолго отпадетъ охота безпокоить блыхъ людей.

— Да, на это можно положиться. Что касается до меня, я не имю никакого намренія возвращаться сюда въ-продолженіе всей войны, потому-что Гуроны, думать надобно, не забредутъ сюда до той поры, пока ихъ внуки или правнуки будутъ еще слушать разсказы о пораженіи ихъ предковъ на берегахъ Глиммергласа.

— Не-уже-ли вы такъ любите бурную тревогу и пролитіе крови? Я думала о васъ лучше, Дирслэйеръ. Мн казалось, что вы можете съискать свое счастье въ скромномъ дом съ любимою женой, которая сама будетъ любить васъ нжно, изъявляя готовность предупредить вс ваши желанія. Казалось мн, вамъ пріятно было бы окружить себя здоровыми и послушными дтьми и заботиться о ихъ воспитаніи съ нжностію отца, для котораго высокая нравственность дороже всего на свт,

— Какой языкъ, какіе глаза! Что съ вами сдлалось, Юдиь? Право, взоры ваши, кажется, еще ясне, чмъ слова, выражаютъ вашу мысль. Въ мсяцъ, я увренъ, вы могли бы испортить самаго лучшаго солдата во всей колоніи.

— Не-уже-ли я ршительно въ васъ обманулась, Дирслэйеръ? Стало-быть, война дороже для васъ всякихъ семейныхъ привязанностей?

— Понимаю васъ, Юдиъ, но вы-то, кажется, не совсмъ ясно представляете мой образъ мыслей. Вроятно, теперь я могу назвать себя воиномъ въ собственномъ смысл этого слова, потому-что и сражался и побждалъ: этого довольно, чтобъ заслужить имя воина между Делоэрами. Не запираюсь, во мн есть наклонность къ этому ремеслу, достойному мужественнаго человка, но я отнюдь не люблю проливать человческую кровь. Между-тмъ, молодость свое возьметъ, и Мингъ всегда останется Мингомъ. Еслибъ молодые люди, сложивъ руки, спокойно сидли дома и равнодушно смотрли на этихъ бродягъ, намъ пришлось бы подчиниться Французамъ безъ всякихъ отговорокъ. Я не людодъ, Юдиь, и не имю страсти къ битвамъ, но, по моему мннію, оставить военное ремесло тотчасъ же посл битвы почти все равно, что не вступать въ военную службу изъ опасенія битвы.

— Разумется, для женщины не можетъ быть пріятно, если ея мужъ или братъ позволяетъ себя обижать, не стараясь отмстить за обиду, но вы, Дирслэйеръ, уже прославились на военномъ поприщ, потому-что побда надъ Гуронами главнымъ образомъ принадлежитъ вамъ. Теперь прошу васъ, выслушайте меня терпливо, и отвчайте мн съ полною откровенностію.

Юдиь остановилась. Двическая скромность взяла въ ней верхъ надъ смлостію, которую она готова была позволить себ въ объясненіи съ этимъ простодушнымъ человкомъ. Щеки ея, за минуту блдныя какъ полотно, покрылись яркимъ румянцемъ, и въ глазахъ ея заискрился яркій блескъ. Затаенное чувство придало необыкновенную выразительность всмъ ея чертамъ, и она была теперь обворожительна въ полномъ смысл слова.

— Дирслэйеръ, сказала она,— не время и не мсто прибгать теперь къ разнымъ уловкамъ, чтобъ замаскировать свою настоящую мысль.. Здсь, на могил моей матери и сестры, языкъ мой неспособенъ къ притворству, и я намрена безъ малйшей утайки раскрыть передъ вами все, что лежитъ на моей душ. Прошло только восемь дней, и я узнала васъ слишкомъ-коротко, какъ-будто прожила съ вами десятки лтъ. Въ одну недлю совершились многосложныя происшествія, обильныя важными послдствіями, и мы, конечно, не должны быть чужими другъ для друга посл столькихъ опасностей, испытанныхъ и перенесенныхъ вмст на одномъ и томъ же клочк земли. Знаю, найдутся люди, которые могутъ перетолковать въ дурную сторону мои слова, но я надюсь, вы будете судить великодушно мое поведеніе въ-отношеніи къ вамъ. Мы не въ колоніи,— и насъ не окружаетъ общество, гд одинъ принужденъ обманывать другаго. Надюсь, вы меня поймёте такъ, какъ я ожидаю.

— Очень можетъ быть. Вы говорите ясно и такъ пріятно, что можно слушать васъ безъ всякой скуки. Продолжайте.

— Благодарю васъ, Дирслэйеръ: вы меня ободряете. Не легко, однакожь, двушк моихъ лтъ забыть вс уроки, полученные въ дтств, и высказать открыто все, что лежитъ на ея сердц,

— Отъ-чего же, Юдиь? Женщины такъ же, какъ мужчины, могутъ и должны откровенно высказывать свои мысли. Говорите смло, чистосердечно, и я общаю вамъ полное вниманіе.

— Да, вы услышите, Дирслэйеръ, чистосердечную исповдь моей души, отвчала Юдиь, длая необыкновенное усиліе надъ собою.— Вы любите лса, и, кажется, предпочитаете ихъ-всмъ удовольствіямъ шумной городской жизни, такъ ли, Дирслэйеръ?

— Вы не ошиблись. Я люблю лса точно такъ же, какъ любилъ своихъ родителей, когда они были живы. Вотъ это мсто, гд мы теперь, могло бы удовлетворять всмъ требованіямъ моей нравственной природы.

— Зачмъ же оставлять это мсто? Оно не принадлежитъ здсь никому, кром меня, и я охотно передаю вамъ свои права. Будь я королевой, вс мои владнія принадлежали бы вамъ такъ же, какъ и мн. Скажу боле: нтъ на свт жертвы, которой я не принесла бы для васъ, Дирслэйеръ. Что жь? Пусть благословитъ насъ священникъ, и мы воротимся въ этотъ замокъ съ тмъ, чтобъ не оставлять его никогда боле, до конца нашей жизни.

Послдовало продолжительное молчаніе. Юдиь закрыла лицо обими руками и заплакала горько, Дирслэйеръ смотрлъ на нее съ величайшимъ изумленіемъ, и обдумывалъ сдланное предложеніе. Наконецъ, онъ отвчалъ, стараясь по возможности придать своему голосу нжное выраженіе:

— Юдиь, вы не обдумали вашихъ словъ. Сердце ваше слишкомъ поражено послдними событіями, и вы едва-ли понимаете, что длаете, Считая себя круглою сиротою въ этомъ мір, вы напрасно торопитесь пріискать человка, который могъ бы замнить для васъ мать и отца. Это важный шагъ въ жизни, и требуетъ большой обдуманности.

— Я обдумала его слишкомъ-хорошо, и никакая власть, никакая человческая сила не въ состояніи заставить меня перемнить эту ршимость, потому-что я уважаю васъ, Дирслэйеръ, отъ всего моего сердца.

— Благодарю васъ, Юдиь, но не могу и не хочу принять зашего великодушнаго предложенія. Вы забываете вс свои преимущества передо мною, и очевидно думаете въ эту минуту, что весь свтъ заключенъ для васъ въ этой лодк. Нтъ, Юдиь, я слишкомъ-хорошо понимаю ваше превосходство, и потому никакъ не могу согласиться на ваше предложеніе.

— О, вы можете, Дирслэйеръ, очень можете, и никто изъ насъ не будетъ имть ни малйшихъ поводовъ къ раскаянію! съ живостію возразила Юдиь, не думая больше закрывать свое лицо.— Вс вещи, которыя принадлежатъ намъ, солдаты могутъ оставить на дорог, и мы, возвращаясь изъ крпости, найдемъ средства перенести ихъ въ замокъ, потому-что не будетъ въ этихъ мстахъ никакого непріятеля, по-крайней-мрь въ-продолженіе этой войны. Вы, между-тмъ, продадите въ крпости ваши кожи, и накупите необходимыхъ для насъ вещей. Я, съ своей стороны, перебравшись въ замокъ, уже никогда не возвращусь въ колонію, увряю васъ въ этомъ моимъ честнымъ словомъ. Единственное мое желаніе — принадлежать вамъ и быть вашей женою, и чтобъ доказать вамъ, Дирслэйеръ, всю мою привязанность, продолжала Юдиь съ такою очаровательною улыбкою, которая едва не обворожила молодаго охотника — я тотчасъ же по возвращеніи въ нашъ домъ сожгу и парчевое платье, и вс драгоцнныя бездлки, которыя вы сочтете неудобными для вашей жены. Я люблю васъ, Дирслэйеръ, нжно, искренно люблю, и еще разъ повторяю единственное желаніе моей жизни — быть вашею покорною женой.

— Вы прелестны, Юдиь, очаровательны, и съ этимъ, конечно, никто не будетъ спорить, у кого есть глаза. Нарисованная вами картина чрезвычайно-пріятна для молодаго воображенія, но, къ несчастію, планъ вашъ не можетъ быть приведешь въ исполненіе. Забудьте, прошу васъ, все, что вы говорили, и отправимся поскоре на противоположный берегъ. Перестанемъ, объ этомъ думать, и вы, если угодно, можете вообразить, что я ничего не слыхалъ, и вы ничего мн не говорили.

Юдиь была жестоко-огорчена. Во всхъ его манерахъ обнаруживалась спокойная, убійственная твердость, и молодая двушка видла ясно, что блистательная ей красота на этотъ разъ отнюдь не произвела ожидаемаго дйствія. Женщины, говорятъ, очень рдко прощаютъ мужчинамъ добровольное отреченіе отъ ихъ обязательныхъ предложеній, но при всей своей гордости, Юдиь нисколько не могла досадовать на молодаго человка. Одна только мысль занимала ее въ эту минуту — окончить объясненіе такимъ образомъ, чтобъ не оставалось между ними и тни недоразумній. Поэтому, помолчавъ съ минуту, она ршилась предложить прямой и совершенно-откровенный вопросъ:

— Избави Богъ, если впереди мы готовимъ для себя раскаяніе отъ недостатка искренности въ эту минуту. Вы, Дирслэйеръ, не хотите на мн жениться: такъ ли я васъ поняла?

— Общія наши выгоды требуютъ, чтобъ я, какъ честный человкъ, не позволилъ себ воспользоваться минутой вашей забывчивости. Мы никогда не можемъ жениться.

— И такъ вы меня не любите? или, можетъ-быть, вы не находите для меня довольно уваженія въ своемъ сердц?

— Я нахожу въ немъ, Юдиь, братскую къ вамъ дружбу и вмст готовность оказать вамъ вс возможныя услуги, не щадя своей жизни, но тмъ не мене — прошу васъ обратить на это особенное вниманіе — я не питаю къ вамъ того сильнаго чувства, которое заставило бы меня изъ-за васъ оставить своихъ родителей, если бъ они были живы. Мой отецъ и мать умерли давно, но если бъ еще они были живы, я не знаю женщины, которая заставила бы меня ихъ оставить.

— Довольно, Дирслэйеръ, понимаю васъ очень-хорошо. Вы не хотите жениться безъ любви, и эта любовь въ вашемъ сердц не существуетъ для меня. Не отвчайте, если это такъ: ваше молчаніе послужитъ для меня утвердительнымъ отвтомъ.

Дирслэйеръ повиновался, и не отвчалъ ничего. Юдиь обратила на него свой пристальный взглядъ, какъ-будто хотла прочесть въ его душ затаенную мысль, но не было въ ней никакой затаенной мысли, и молодой охотникъ казался совершенно-спокойнымъ. Черезъ минуту, Юдиь взяла весло, Дирслэйеръ сдлалъ то же, и легкій челнокъ полетлъ по слдамъ Чингачгука и Вахты. Во всю остальную дорогу, они не помнялись ни однимъ словомъ.

Ковчегъ, на которомъ отправились солдаты, присталъ къ берегу въ одно время съ лодкой Юдии и Дирслэйера. Чингачгукъ и его невста уже давно стояли на берегу, ожидая Дирслэйера въ томъ мст, откуда шли дв разныя дороги: одна къ берегамъ Могока, другая къ делоэрскомъ деревнямъ. Солдаты пошли по первой дорог, оттолкнувъ напередъ ковчегъ, не заботясь, что изъ этого выйдетъ. Юдиь смотрла во вс глаза, и не обратила ни малйшаго вниманія на судьбу плывучаго дома: Глиммергласъ уже не имлъ для нея никакого значенія. Выступивъ на берегъ, она быстро пошла впередъ, ни разу не оглянувшись назадъ, и даже не обративъ вниманія на Вахту, которая съ робкимъ изумленіемъ смотрла на блую красавицу.

— Подожди меня здсь, Чингачгукъ, сказалъ Дирслэйеръ: — я провожу Юдиь къ солдатамъ, а потомъ ворочусь опять на это мсто.

Когда они отошли нсколько шаговъ, Юдиь остановилась.

— Довольно, Дирслэйеръ, сказала она печальнымъ тономъ: — благодарю васъ за вниманіе, но оно для меня безполезно. Я и сама найду дорогу къ солдатамъ. Если вы отказались совершить со мной путешествіе цлой жизни, то тмъ больше можете отказаться отъ этой дороги. Но передъ разлукой, мн хотлось бы предложить вамъ еще одинъ вопросъ, и Бога ради, не обманите меня вашимъ отвтомъ. Я знаю, вы не любите ни одной женщины, и, по всмъ соображеніямъ, одно только обстоятельство препятствуетъ вамъ полюбить меня. И такъ, скажите, Дирслэйеръ…

Здсь молодая двушка остановилась, какъ-будто задушенная роковою мыслью, для которой не доставало словъ на ея язык. На ея щекахъ выступилъ багровая краска, смнившая мертвенную блдность. Наконецъ, сдлавъ надъ собой неимоврное усиліе, она продолжала:

— Скажите, Дирслэйеръ, не разсказалъ ли вамъ Генрихъ Марчъ чего-нибудь такого, что могло имть роковое вліяніе на ваши чувства въ-отношеніи ко мн?

Истина была для Дирслэйера полярною звздою, которую онъ всегда имлъ въ виду, и онъ не могъ ея не высказать даже тогда, когда благоразуміе требовало упорнаго молчанія. Юдиь, съ замирающимъ сердцемъ, прочла убійственный отвтъ на его лиц, и махнувъ рукою, быстрыми шагами пошла впередъ. Нсколько минутъ Дирслэйеръ простоялъ на одномъ мст, не зная что длать, наконецъ воротился къ своимъ друзьямъ. Вс трое переночевали на берегу Сускеганнаха, и вечеромъ на другой день прибыли въ делоэрскую деревню. Ихъ встртили съ торжествомъ, и общій голосъ призналъ Дирслэйера побдоноснымъ воиномъ.

——

Начавшаяся война продолжалась долго и получила жестокій характеръ. Кровь лилась ркою, и об стороны дрались съ остервенніемъ. Чингачгукъ отличился своими подвигами до того, что имя его произносилось не иначе, какъ съ величайшимъ уваженіемъ и громкими похвалами. Спустя годъ, еще другой и уже послдній Унка присоединилъ свое имя къ длинному ряду воиновъ, прославившихъ племя Могикановъ. Дирслэйеръ сдлался извстнымъ во всей Канад подъ именемъ Сокола, и звукъ его карабина былъ страшне для Минговъ молніи Маниту. Его услугами часто пользовались военные офицеры, и онъ особенно привязался къ одному изъ нихъ, съ которымъ имлъ постоянныя сношенія во всю свою жизнь.

——

Прошло пятнадцать лтъ. Случай снова привелъ Дирслэйера на озеро Глиммергласъ. Возгорлась новая война еще важне и неистове первой, и Дирслэйеръ пошелъ на берега Могока вмст съ постояннымъ своимъ другомъ Чингачгукомъ, для соединенія съ Англичанами. Ихъ сопровождалъ мальчикъ лтъ четырнадцати, сынъ Чингачгука — Вахта покоилась уже вчнымъ сномъ подъ делоэрскими соснами. Они прибыли на берега озера въ минуту захожденія солнца. Ничего не измнилось. Сускеганнахъ, спокойно протекалъ между крутыми берегами подъ куполомъ листьевъ, маленькій утесъ по прежнему торчалъ изъ-подъ воды, горы украшались богатою зеленью, и ровная скатерть воды, блистая въ уединеніи, представлялась жемчужиной, окаймленной изумрудами.

На другой день, мальчикъ отъискалъ на берегу лодку, значительно-поврежденную, но еще годную для употребленія. Вс трое пересли въ нее, и Чингачгукъ показалъ своему сыну то мсто, гд, за пятнадцать лтъ, былъ расположенъ первый лагерь Ирокезовъ, откуда онъ такъ удачно похитилъ свою Вахту. Потомъ они высадились на мысъ, бывшій полемъ битвы. Хищные зври изрыли землю во многихъ мстахъ и человческія кости были разбросаны на поверхности могилъ, Молодой Унка съ грустію смотрлъ на эти печальные слды людскаго сумасбродства, хотя честолюбіе горло уже и въ собственномъ его сердц.

Отсюда лодка отправилась на середину озера, гд еще виднлись остатки замка, представлявшаго живописную развалину. Зимнія бури опрокинули кровлю этого зданія и гниль опустошила древесные пни, образовавшіе стну. Человческая рука неприкасалась къ замкамъ и запорамъ, но время уже подернуло своимъ разрушительнымъ вліяніемъ внутренность этого фантастическаго дома. Столбы и сваи пошатнулись и готовы были рухнуться на дно озера при первомъ ураган, опрокинувъ съ собою вс остатки жилища Плывучаго-Тома. Путешественники не могли отъискать отмели, гд покоились Гуттеръ, его жена и Гетти. Вроятно, ихъ могилы занесло пескомъ или, можетъ-быть, Дирслэйеръ забылъ расположеніе этой мстности. Ковчегъ отъискали на восточномъ берегу, куда, вроятно, прибило его сверо-восточнымъ втромъ, который часто дуетъ въ этихъ мстахъ. Паромъ наполнился водою, червь подъдалъ дерево, каюта потеряла кровлю. Мебель была еще цла, и сильно забилось сердце Дирслэйера, когда онъ въ одномъ ящик нашелъ ленту, принадлежавшую Юдии. Онъ живо припомнилъ красоту и слабости этой молодой двушки. Онъ никогда ея не любилъ, но это не мшало ему принимать въ ней братское участіе. Лента немедленно была привязана къ знаменитому карабину, который онъ получилъ въ подарокъ отъ Юдии.

Недалеко отъ ковчега путешественники отъискали еще другую лодку, и затмъ остальныя дв, на которыхъ, за пятнадцать лтъ передъ этимъ, Чингачгукъ и Дирслэйеръ перехали на берегъ. Лодка, гд они сидли, и другая, отъисканная на восточномъ берегу, были т самыя, которыя въ ту пору, передъ отъздомъ, припрятали въ замк между палисадами. Он сами-собою вышли оттуда, черезъ проломъ, образовавшійся въ стн, и втеръ разнесъ ихъ по разнымъ концамъ.

По всмъ этимъ признакамъ казалось весьма-вроятнымъ, что нога человка не заходила въ эту пустыню пятнадцать лтъ сряду. Чингачгукъ и его другъ погрузились въ печальныя размышленія. На этомъ мст первый разъ они выступили на военную стезю, и эта мысль напомнила имъ часы нжности, опасностей и взаимнаго торжества. Молча отправились они въ путь, къ берегамъ Могока, на поиски новыхъ приключеній, сопряженныхъ съ опасностію жизни на каждомъ шагу. Черезъ нсколько лтъ, еще разъ случилось имъ быть на этомъ озер, и тогда Чингачгукъ нашелъ здсь свою могилу.

Время и обстоятельства набросили непроницаемую тайну на все, что касается до Гуттера и его жены. Они жили, заблуждались, умерли, но нихъ забыли. Никто не принялъ на себя труда приподнять завсу, которая ихъ покрываетъ, и самое ихъ имя скоро, вроятно, исчезнетъ изъ воспоминаній. Исторія преступленій вообще возмутительна для человческаго чувства, и хорошо, что немногіе ее читаютъ.

Судьба Юдии не мене загадочна. Прибывъ въ колонію на берега Могока, Дирслэйеръ старался о ней развдать, но безъ всякаго успха. Никто не зналъ Юдии, никто даже о ней не помнилъ. Другія имена, другіе офицеры заступили мсто прежнихъ Уэрли, Креговъ, Торнтоновъ, Грегемовъ. Нашелся, однакожь, одинъ старый сержантъ изъ прежняго гарнизона, прибывшій недавно изъ Англіи. Онъ сказалъ нашему герою, что сэръ Томасъ Уэрли, взявъ отставку изъ военной службы, жилъ уединенно въ своемъ помстьи, въ Йоркскомъ-Графств. При немъ была какая-то дама красоты необыкновенной, и которая вообще имла надъ Уэрли большую власть, хотя не носила его фамиліи. Но была ли это Юдиь, или какая-нибудь другая жертва страстей этого человка, Дирслэйеръ никакъ не могъ добиться отъ стараго сержанта. Мы живемъ въ мір эгоизма и проступковъ всякаго рода, это давно всмъ извстно и никто этому не удивляется.

[Перевод И. И. Введенского]
‘Отечественныя Записки’, NoNo 9—11, 1848

ДИРСЛЭЙЕРЪ (*).

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

XI.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ И ПОСЛДНЯЯ.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

XI.

Читайте также:

**ДИРСЛЭЙЕРЪ (*).**