М.Н. Катков
М.Н. Катков
Дело о ‘хождении в народ’
Дело о ‘хождении в народ’
Дело о ‘хождении в народ’, Катков Михаил Никифорович, Год: 1877
Время на прочтение: 2 минут(ы)
В настоящую минуту в Петербурге происходит судебное разбирательство нового дела о пропагандистах. ‘Новое дело’ и разбираемое ‘в настоящую минуту’: но это не есть что-либо, вытекающее из теперешнего настроения умов даже той части русской молодежи, которая по справедливости заслужила упрек в безумии своих стремлений. Это — отголосок прошлого. Преступная деятельность, о которой идет речь, имела место в период времени с 1872 по 1875 год, с 1876, и особенно в 1877, великая задача, подъятая Россией, наглядно выразившаяся в событиях единения русского народа с его Верховною Властью, очевидность того, какими христианскими, братскими и созидательными идеалами подвигается Русская земля, — все это должно было отразиться даже на среде фантазирующих недоумков, освежить ее притоком чистого воздуха, отрезвить ее искусственное возбуждение, отвратить от бессмысленных и пагубных начинаний. В минуты, когда вся Россия с умилением следит за плодотворными, жизнь и цивилизацию несущими подвигами своих сынов, когда на полях битв проливается царская кровь вместе с кровью солдата, когда общество дружно смыкается в одном напряжении и уповании, когда празднуется падение Карса и Плевны и близится решение великой, завещанной веками задачи, — в эти минуты оказавшееся в близком материально, но нравственно столь удаленном от нас прошлом сумасбродное поползновение уничтожить общество, перевернуть вверх дном Россию, расшатать ее государственные основы — является каким-то архаическим явлением. Вот почему нет надобности особенно останавливаться на этом анахронизме. И само по себе дело, громадное обилием мелких подробностей и числом подсудимых, вне своей уголовной важности лишено серьезного политического значения. По замыслу — это обычная, нигде на свете не осуществимая, отвергнутая даже ‘Интернационалкой’ дребедень бакунинских учений, по исполнению, как видно из помещенного в ‘Правительственном Вестнике’ обвинительного акта, — это анархическая проповедь анархии. Пропагандисты ‘идут в народ’, чтобы всю Россию обратить к своей доктрине, и сами разлагаются на десяток несогласных ни в цели, ни в средствах ее достижения кружков. И из каких элементов составлены эти кружки! О подсудимой Андреевой, считающей себя, как засвидетельствовано одною ее запиской, ‘очень умною’, подсудимый Исаак Павловский отзывается, что она ‘всегда обнаруживала невежество, над которым нельзя было не смеяться’. Тот же Павловский говорит о подсудимом Юрьевиче: ‘Из разговора с ним я убедился, что это чистый вор‘. Подсудимый Аранзон в письме к Голоушеву жалуется на ‘шалопайство’ всех собратий-деятелей. ‘Хождение в народ’ приводило к обычным результатам этого рода попыток. Все пропагандисты, свидетельствует Аранзон в цитованном уже письме Голоушеву, сетуют ‘на неплодотворность своей деятельности’. ‘Слушать-то слушают, — прибавляет он, — но разговоры остаются разговорами. Глубоко в грудь они не западают: в одно ухо вошло, а в другое вышло’. Не везде и слушали: подсудимый Литошенко письменно высказывается, что ‘шататься совсем не подходящая вещь, ужасное недоверие, и тем больше, чем больше радикальничать’. Подсудимая Веревочкина сообщает подсудимому Щиголеву: ‘Ездила в деревню верстах в двадцати от Уфы, но должна была отказаться от мысли поселиться в ней, потому что меня сочли за колдунью’. Одному крестьянину Литошенко передал возмутительную ‘Сказку о четырех братьях’, тот начал было читать ее, но, ‘убедившись, что она богопротивная, порешил ее уничтожить и стал изводить на сигарки’…
Впервые опубликовано: ‘Московские Ведомости’. 1877. 9 декабря. No 305.