‘Русская Мысль’, кн.II, 1892
Декамерон. Джиованни Боккаччьо. Перевод Александра Веселовского…, Боккаччо Джованни, Год: 1892
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Декамеронъ. Джіованни Боккаччьо. Переводъ Александра Веселовскаго съ этюдомъ о Боккаччьо. Иллюстраціи французскихъ художниковъ: Баронъ, Жоанно, Эми, Нантейля, Гранвилля, Пино, Жирардэ, Лепуатвена, Поке, Гольфельдъ и др. 2 тома. Изданіе Т-ва И. Н. Кушнеревъ и Ко и книжнаго магазина П. К. Прянишникова. Москва. Ц. за оба тома 10 р. До сихъ поръ наша публика знала о Декамерон и о его автор Джіованни Боккачьо, по большей части, только по наслышк. Итальянскій языкъ у насъ вообще не въ а ванта ле состоитъ. Въ старые годы съ Декамерономъ знакомились, да и то немногіе, кажется, по французскому его переводу и еще по переложенію въ стихахъ Лафонтена (1665—1675 гг.), заимствовавшаго многіе сюжеты изъ новеллъ Боккачіо. У большинства публики сложилось убжденіе, что Декамеронъ есть сборникъ боле или мене непристойныхъ разсказовъ и только. На самомъ дл, Декамеронъ написанъ и переведенъ не для дтей, не для юношей и двицъ. Въ настоящее время его нельзя сплошь читать въ обществ женщинъ, не приводя ихъ въ очень большое смущеніе. Въ предисловіи уважаемый переводчикъ говоритъ: ‘Въ торжественной оправ стиля рядомъ съ новеллами героическаго характера откровенныя картинки быта выглядываютъ наивно, вызывая веселье и смхъ заявленіемъ извстнаго, иногда нескромнаго факта, не пряча его, но и не анализируя любовно, всего мене зазывая воображеніе за тотъ флеръ, который предательски набрасываетъ на него неумстный протоколизмъ современнаго французскаго романа. Сравненіе съ нимъ снимаетъ съ Декамерона роковую репутацію безнравственности, репутацію, сложившуюся отчасти вслдствіе смшенія нравственнаго съ пристойнымъ’. Дале г. Веселовскій приводитъ слова Кардуччи: ‘Лишь въ очень немногихъ новеллахъ царитъ голая чувственность…’ ‘Боккачіо не расточаетъ своимъ читателямъ медленный ядъ сладострастія, сконцентрированный размышленіемъ, не опьяняетъ ихъ горячимъ паромъ сантиментальной чувственности, не совращаетъ ихъ…’ ‘Боккачіо былъ поэтъ здоровый, и появленіе порнографіи въ литератур было дломъ другихъ временъ и другихъ писателей’. Все это совершенно врно и справедливо, тмъ не мене, ‘заявленіе извстнаго факта’ длается флорентинскимъ поэтомъ съ такою откровенностью и простотой, которая превосходно характеризуетъ нравы и бытъ итальянскаго общества XIV в., но совершенно не согласуется съ обычаями нашего времени. Отсутствіе полнаго перевода Декамерона было несомннно большимъ пробломъ въ нашей литератур, и нельзя не благодарить переводчика и издателей за то, что они проблъ этотъ пополнили, въ особенности же переводчика, сдлавшаго это съ большимъ мастерствомъ. Г. Веселовскій сохранилъ въ своемъ перевод ту драгоцнную ‘оправу стиля’, которая составляетъ отличительную черту и прелесть этого произведенія въ подлинник. Нкоторая архаичность языка, если можно такъ выразиться по отношенію къ русскому языку, передаетъ читателю во всей цлости и неприкосновенности то впечатлніе, которое производитъ чтеніе Декамерона на итальянскомъ язык, и простотою ‘оправы’ смягчаетъ рзкость ‘откровенныхъ картинокъ’ давно минувшаго быта. А картинки эти тмъ наиболе цнны, что он написаны просто, наивно, откровенно и врно изображаютъ бытъ того времени, когда молодыя дамы отъ восемнадцати до двадцати восьми-лтняго возраста, ‘родовитыя, красивыя, добрыхъ нравовъ и сдержанно-привтливыя’, забавлялись въ сообществ молодыхъ мужчинъ разсказами, которые въ наше время всми почитаются ‘непристойными’. Такихъ новеллъ въ Декамерон, впрочемъ, немного. Помимо способа выраженія, сн ничмъ не отличаются отъ сотенъ и тысячъ мелкихъ разсказовъ ныншнихъ беллетристовъ, и, во всякомъ случа, должны быть признаны боле ‘здоровыми’ и трезвыми, чмъ большая часть теперешнихъ произведеній иностранныхъ литературъ, въ особенности французской. Да и не въ такихъ разсказахъ заключаются сила и значеніе Декамерона. Передаваемыя въ нихъ забавно-непристойныя приключенія представляютъ собою только добавочныя черточки, характерныя для даннаго времени и необходимыя для полноты его характеристики. Безъ нихъ картина оказалась бы неполной, представленіе о тогдашнемъ обществ получилось бы неврное, и ихъ исключеніе было бы равносильно искаженію, фальсификаціи важнаго историческаго документа, каковымъ должно признавать Декамерона. Вступленіе въ него даетъ мрачное и потрясающее изображеніе чумы, опустошившей Флоренцію и другіе города Италіи въ 1348 г. Это настоящая исторія, сказаніе очевидца, страница изъ лтописи, все остальное есть ‘исторія быта’, во многихъ отношеніяхъ боле важная и поучительная, чмъ разсказы о войнахъ и сраженіяхъ, дипломатическихъ ухищреніяхъ и подвохахъ, о геройскихъ подвигахъ, побдахъ и пораженіяхъ, что представляется происходившимъ въ какомъ-то туман или въ пустомъ пространств тмъ, кому незнакомъ въ достаточной мр подлинный бытъ общества, народа, пережившаго изложенныя въ исторіи событія. Савонаролла жегъ Декамеронъ, но жегъ онъ его, конечно, не за то, что въ книг кажется намъ ‘непристойнымъ’, ибо ему-то это не могло такимъ представляться уже потому, что въ тогдашнихъ проповдяхъ и обличеніяхъ (да отчасти и въ ныншнихъ) съ церковныхъ каедръ Италіи раздавались нердко такія ‘откровенныя’ выраженія, повторить которыя можно только въ холостой компаніи. Мы склонны думать, что, уничтожая книгу Боккачіо вмст съ другими произведеніями нечестиваго искусства, Савонаролла ополчался противъ всего, что жизнерадостно и весело, что затрогиваетъ монаховъ, ‘людей добрыхъ’, которые ‘бгутъ отъ неудобствъ изъ любви къ Богу’ и ‘общеніе съ которыми было бы пріятно, если бы отъ всхъ не отдавало козломъ’, по выраженію Боккачіо въ его послсловіи къ Декамерону. Суровый флорентинскій реформаторъ преслдовалъ въ Декамерон и сатиру, и мораль, и романтизмъ, одинаково нечестивыя, по его понятіямъ. Для уничтоженія книги достаточно было одной такой сказки, какъ третья новелла перваго дня о евре Мельхиседек и трехъ перстняхъ, которая дала Лессингу идею написать Натана Мудраго. Мы знаемъ, что и Шекспиръ не отказывался заимствовать сюжеты изъ Декамерона. Этою книгой открывается новая эра романовъ, не рыцарскихъ только, но и буржуазныхъ, сантиментальныхъ, трогательныхъ, дающихъ нжные образцы преданности и самоотверженной любви. Въ упомянутомъ нами ‘послсловіи’ и во ‘вступленіи’, предшествующемъ новелламъ четвертаго дня, Боккачіо длаетъ своимъ хулителямъ такія возраженія, къ которымъ прибавить нечего. Въ стать о Декамерон H. К. Михайловскій говоритъ: ‘Для искренняго и вдумчиваго читателя слава Декамерона можетъ найти себ оправданіе въ немъ самомъ, независимо отъ историческихъ заслугъ Боккачіо съ одной стороны и отъ скабрезно-сказочной занимательности съ другой’.
Въ образцовомъ перевод уважаемаго академика А. Н. Веселовскаго русское общество получило произведеніе, признанное классическимъ всмъ образованнымъ міромъ. Къ сожалнію, означеннаго на заглавномъ лист ‘этюда о Боккачьо’ нтъ ни въ первомъ, ни во второмъ том, такъ какъ коротенькую статейку Вмсто предисловія едва ли можно счесть ‘этюдомъ’, посвященнымъ знаменитому мессеру Джіованни Боккачіо, citadino Fiorentino. Книга издана прекрасно, со множествомъ иллюстрацій. Въ первомъ том помщенъ портретъ Боккачіо, сдланный ‘съ древняго эстампа’, но не совсмъ удовлетворительный и нисколько не похожій на имющійся при амстердамскомъ изданіи 1761 года Декамерона на итальянскомъ язык.