ДДЪ МОЙ ПОМЩИКЪ СЕРБИНЪ
ДДЪ МОЙ ПОМЩИКЪ СЕРБИНЪ
ИЗЪ ЗАПИСОКЪ ЧЕЛОВКА. *
СТО ОДИНЪ.
‘Русскій Встникъ’, No 11, 1875
Дед мой помещик Сербин, Галахов Алексей Дмитриевич, Год: 1875
Время на прочтение: 22 минут(ы)
* Два отрывка изъ этихъ записокъ напечатаны въ Отечественныхъ Запискахъ 1848 года. Первый изъ нихъ возбудилъ въ публик говоръ, съ одной стороны весьма лестный для автора, съ другой, очень ему непріятный, потому что едва не вышли-было недоразуменія… См. въ Встник Европы 1875, май, статью ‘Блинскій’ г.Пыпина, стр. 187. Авт.
Изъ немалаго числа родныхъ моихъ, близкихъ и дальнихъ, особенно интересовалъ меня внучатный ддъ мой, Аникита Степановичъ Сербинъ, какъ помщикъ стоявшій вн ряда современныхъ ему русскихъ людей того же сословія. Еслибъ онъ принадлежалъ къ числу дворянъ родовитыхъ или очень богатыхъ, то положеніе занятое имъ въ кругу сосдей нисколько не казалось бы удивительнымъ. Но онъ былъ помщикъ средней руки, въ имніи его (Ряжскаго узда Рязанской губерніи) числилось, говоря по тогдашнему, двсти душъ съ соотвтствующимъ количествомъ земли. Правда, имніе было выгодно тмъ что оно составляло особнякъ: владлецъ распоряжался въ немъ свободно, не стсняемый неудобствами черезлодосности.
Жена Сербина приходилась сродни Петру Андреевичу Кикину, статсъ-секретарю у принятія прошеній на Высочайшее имя, въ царствованіе императора Александра I. Когда я въ первый разъ (1819) пріхалъ къ дду, онъ жилъ съ двоюродною или троюродною сестрой своею, а моею бабкой, и съ единственнымъ сыномъ Михаиломъ, старшимъ меня тремя или четырьмя годами. Александра же Михайловна (такъ, кажется, звали жену дда) поселилась въ своемъ собственномъ имніи, Пензенской или Саратовской губерніи (не припомню). Формальнаго развода не было: супруги разстались добровольно, по крайнему несогласію въ характерахъ, мнніяхъ и образ жизни. Кто изъ нихъ былъ правъ и кто неправъ, сказать трудно. Одни винили дда за его слишкомъ легкое отношеніе къ супружескимъ обязанностямъ, другіе — его половину, за ея пристрастіе къ крпкимъ напиткамъ, хотя легко бытъ можетъ что она начала искать услады въ дарахъ Вакха съ горя или изъ ревности. Я склоняюсь на сторону жены, такъ какъ знаю что ддъ и въ преклонныхъ уже лтахъ держалъ въ двичей смазливыхъ горничныхъ, изъ которыхъ одна по смерти его получила порядочное денежное вознагражденіе, а при жизни была зорко оберегаема бабушкой не только отъ серіозныхъ напастей, но да же отъ взглядовъ такого скромнаго и невиннаго мальчика какимъ былъ я, двнадцатилтній гимназистъ. Бабушка видно забыла русскую поговорку: ‘боярскій сынъ глядньемъ сытъ’. Александра Михайловна получила хорошее образованіе. Она любила чтеніе, знала французскій языкъ и перевела съ него небольшой разказъ: Заблужденіе любви или мужъ о двухъ женахъ, напечатанный въ 1802 году. Переводъ посвятила она Сербину, вроятно въ первое время своей съ нимъ жизни или незадолго до замужества. Въ посвященіи она называетъ его ‘истиннымъ другомъ’, которому обязана ‘развитіемъ своихъ способностей, возбужденіемъ любви къ умственнымъ занятіямъ’. Предвидла ли переводчица что ея ‘истинный другъ’, подобно герою французской повсти, не удовольствуется одною женой?…
Но пусть читатель не выведетъ отсюда заключенія что ддъ мой завелся крпостнымъ гаремомъ, утопалъ въ сладострастіи. Нтъ, ни того, ни другаго не было, да и не могло быть при его нежеланіи идти на перекоръ общественнымъ приличіямъ, къ которымъ онъ всегда относился осторожно, опасаясь укоризненнаго говора родныхъ и знакомыхъ. Сверхъ того, какъ человкъ очень умный, онъ не упускалъ изъ виду соображеній гигіеническихъ, почему былъ очень разборчивъ въ сношеніяхъ съ женщинами, изъ боязни повредить своему здоровью, за которымъ благоразумно наблюдалъ и которое умлъ сохранить крпкимъ до глубокой старости. Вина дда въ томъ что онъ, по легкому взгляду на нравственныя понятія вообще, врность мужа не считалъ добродтелью, а неврность — порокомъ, на что, конечно, жена его не могла смотрть равнодушно. Къ этой главной причин разножительства присоединилась другая, совершенное несходство въ понятіяхъ религіозныхъ, о чемъ скажу ниже.
Хозяйственный порядокъ и довольство выказывались тотчасъ при възд въ село Сербино. Поодаль отъ него стояла небольшая, выстроенная ддомъ, церковь, съ обихъ сторонъ улицы ведущей къ господскому двору не видно было ни раскрытыхъ, ни опустившихся избъ, что во множеств другихъ имній встрчалось сплошь и рядомъ. Обширный дворъ господскаго дома представлялъ оживленную картину, чрезвычайно заманчивую для дтскихъ глазъ: по средин его разгуливалъ ручной журавль, забава дворовыхъ мальчишекъ, постоянно воевавшихъ съ нимъ, павлинъ, распустивъ узорчатый хвостъ опахаломъ, шумлъ имъ въ сладострастной дрожи предъ павой, рзкому его крику вторили звонкіе и частые голоса цесарскихъ куръ, въ клткахъ надъ балкономъ били отборные перепела… Умалчиваю объ индйкахъ, гусяхъ, уткахъ и другой домашней птиц, для которой отведенъ былъ особый такъ называемый птичій дворъ. Деревянный домъ съ мезониномъ отличался крпкою постройкой, помстительностью и прочими удобствами. Онъ раздлялся корродиромъ на дв половины, названныя по тмъ временамъ года которыя разчетливый строитель, знакомый съ климатическими условіями серединной Руси, обязанъ преимущественно имть въ виду если не желаетъ въ зимніе мсяцы мерзнуть отъ холода, а въ лтніе изнывать отъ жара. Никакихъ другихъ особенностей не было: ни паркетныхъ половъ, ни богатой мебели, ни дорогихъ обоевъ. Единственною роскошью можно было считать билліардъ, которымъ я любовался какъ диковинкой. На стнахъ залы и нкоторыхъ другихъ комнатъ, а также на потолкахъ и окнахъ висли клтки, числомъ до сотни, съ птицами разныхъ породъ. Одну изъ нихъ, переимчивую сою, выучили говорить: ‘ты дуракъ’, что она и произносила каждый разъ когда человкъ, чистя клтку, спрашивалъ ее: ‘союшка, хочешь ли каши?’ Небольшая задняя комната, съ стчатою занавской вмсто двери, отведена была для канареекъ: тамъ он плодились и множились, весело летая и неумолкаемо распвая. Изъ лтней гостиной дверь отворялась на балконъ, сходъ съ котораго велъ въ обширный садъ, съ тремя сажалками для карасей и прудомъ, занимавшій слишкомъ шестнадцать десятинъ. Черезъ садъ протекала небольшая рчка. Плодовъ и ягодъ было въ немъ нсть числа. Куртины были обсажены розами въ такомъ количеств что при втр и безъ втра дорожки покрывались лепестками, и гуляющіе могли не въ переносномъ, а въ настоящемъ смысл слова считать свой путь усяннымъ розами. И все это было дломъ собственнаго мастерства Сербина. Какъ домъ строился по его шву, такъ и садъ разбивался и засаживался по его указавіямъ, безъ помощи наемныхъ садовниковъ.
Я назвалъ билліардъ ‘роскошью’. Но въ дом дда находилась еще другая, боле роскошная вещь: шкафы построенные въ форм печей, въ pendant къ настоящимъ печамъ, хранили въ себ библіотеку, состоявшую изъ трехъ тысячъ томовъ, не считая ежегодно выписываемыхъ журналовъ. Эта библіотека служила не модой, не тщеславнымъ украшеніемъ комнатъ, какъ это часто бывало въ вельможныхъ хоромахъ. Состояніе дда не позволяло ему тратиться на такую своего рода мебель, да и какую красоту могли придать комнатамъ печеобразные, запросто выбленные шкафы со створчатыми дверями безъ стеколъ? Ддъ пользовался книгами, удовлетворяя чтеніемъ врожденную любознательность, свойство почти всхъ умныхъ людей. Книги были исключительно русскія, такъ какъ ддъ не зналъ ни одного иностраннаго языка, получивъ недальнее образованіе въ какой-то школ, а потомъ служивъ нкоторое время землемромъ. Онъ имлъ свднія въ чистой математик (алгебр и геометріи) и въ нкоторыхъ частяхъ прикладной (механик и архитектур). Послднія дв науки, разумется въ элементарномъ ихъ значеніи, дались дду какъ самоучк, который нуждался въ нихъ для своего сельскаго хозяйства. Самый большой отдлъ библіотеки относился ко французской литератур восемнадцатаго вка. Въ немъ преобладали энциклопедисты, особенно Вольтеръ. Кром того не мало было книгъ по математик, исторіи и географіи, домоводству, романовъ и повстей. Составъ библіотеки показывалъ что она формировалась съ толкомъ и разчетомъ: пустыя или глупыя сочиненія не нашли въ ней мста. Кто знаетъ житье-бытье помщиковъ того времени о которомъ я разказываю (1819—29), помщиковъ не только не уступавшихъ Сербину въ состояніи, но и гораздо боле его богатыхъ, кому извстно что расходъ на книги никогда не входилъ въ ихъ бюджетъ и что многіе изъ нихъ обходились даже безъ Московскихъ Вдомостей и Календаря, тотъ, конечно, согласится съ высказаннымъ мною замчаніемъ что ддъ мой выходилъ изъ ряда своихъ ряжскихъ и сапожковскихъ сосдей, что онъ самъ, также какъ и его имніе, стоялъ особнякомъ.
Хотя ддъ мой не безъ основанія слылъ за вольтеріанца, но сосди любили навщать его, отчасти по желанію провести пріятно время съ умнымъ человкомъ, а боле изъ любопытства взглянуть на его хозяйство, которое велось и держалось отлично отъ ихъ хозяйственной рутины. Тогдашніе помщики уважали единственно практику, напоминая собой дворянина Сильвана Кантемировой сатиры, они дорожили непосредственною пользой, ихъ не удивила бы никакая начитанность, направленная въ теоретическую сторону: они скоре посмялись бы надъ хозяиномъ-теоретикомъ, какъ надъ ‘философомъ безъ огурцовъ’. Но тутъ смяться было нечему. Доказательства были на лицо: вс видли что ддъ, при помощи книгъ, безъ затратъ на покупку матеріаловъ и земледльческихъ орудій, съ умренными средствами, собственнымъ трудомъ и разчетомъ успшно достигалъ цли, что за какую бы часть хозяйства ни взялся онъ, эта часть шла у него споро, не вовлекая его въ долги, не разстраивая имнія, а видимо приращая его. Не было и мысли о какихъ-нибудь рискованныхъ затяхъ съ цлью быстрой наживы: все дло ограничивалось разумными и осторожными соображеніями, основанными на твердомъ знакомств съ мстными условіями.
Сербинъ любилъ мнять предметы своей хозяйственной дятельности, но разъ выбравъ предметъ, онъ уже отдавалъ ему всю свою заботливость и пристрастіе. Занялся онъ садоводствомъ, и садъ его вышелъ образцовымъ, возбуждавшимъ удивленіе и зависть. Вздумалось ему завести пчелъ, и въ короткое время у него явилось двсти ульевъ, не цилиндрическихъ или такъ-называемыхъ колодъ, а составныхъ, весьма удобныхъ какъ для подрзки меда, такъ и для садки пчелы, потому что одинъ и тотъ же улей былъ пригоденъ и большому и малому рою: стоило только въ первомъ случа прибавить нсколько ящиковъ, во второмъ — убавить. Устройство такихъ ульевъ замчательно какъ первый опытъ въ Рязанской губерніи: помщики, изъ боязни вводить у себя то чего прежде у нихъ не было, не могли или не хотли понятъ выгодъ пчеловодства. Въ послдствіи ддъ, набросавъ нсколько замтокъ объ этихъ ульяхъ, просилъ меня привести ихъ въ порядокъ и напечатать въ какомъ-нибудь журнал, только подъ моимъ именемъ. Я исполнилъ его желаніе: статья помщена въ Новомъ Магазин Натуральной Истоpiи, Физики, Химіи и Свдній Экономическихъ, издававшемся профессоромъ Московскаго университета Двигубскимъ {1827, No 3.}. Другія дв статьи, съ его уже именемъ: О большихъ и малыхъ ульяхъ и О садк пчелы во время ройки, напечатаны въ Земледльческомъ журнал Московскаго Общества Сельскаго Хозяйства {1828, NoNo 22 и 23. Вторая изъ этихъ статей, въ виду того что одно и то же количество пчелъ для нкоторыхъ ульевъ можетъ бытъ мало, а для другихъ велико, содержитъ въ себ табличку означающую въ вершкахъ діаметръ улья, площадь его и количество фунтовъ и золотниковъ пчелы потребнаго на одинъ вершокъ вышины. Замтка О перемн въ ульяхъ старой узы, приложенная къ стать, объясняетъ недостаточность и безполезность двухъ до того употреблявшихся способовъ. Сербинъ предлагаетъ свои, заключающійся въ томъ что старая уза замняется новою ни восемь вершковъ отъ головы улья, а не на четыре. Изъ наблюденій и опытовъ онъ вывелъ заключевіе что пчелы могутъ тянуть соты во всякомъ направленіи и что он ни въ какомъ случа не оставляютъ дтей своихъ, подобно муравьямъ, никогда не покидающимъ свои яйца. Въ первой же стать доказывается что употребленіе большихъ ульевъ, которые обыкновенно предпочитались ульямъ средней и малой величины, вредитъ какъ размноженію пчелъ, такъ и доходу отъ нихъ получаемому.}.
Въ занятіяхъ пчеловодствомъ ддъ придерживался книги Криста, переведенной съ нмецкаго: Руководство къ полезнѣ,йшему и пріятнйшему пчеловодству (1805). Онъ велъ переписку съ извстнымъ пчеловодомъ Прокоповичемъ, сообщая ему свои наблюденія и получая отъ него замтки и совты. Я читалъ его письма и не могъ не удивляться ясному и точному выраженію мыслей: умніе не всегда встрчаемое между литературно-образованными людьми и тмъ боле рдкое у людей не имвшихъ случая, какъ ддъ мой, навостриться въ литературной практик. Чтобы покончить съ печатными заявленіями дда о своихъ агрономическихъ трудахъ, укажу еще на статью: Мысли о посв хлба, напечатанную въ Запискахъ для сельскихъ хозяевъ, заводчиковъ и фабрикантовъ (1830), которыя прилагались къ журналу Атеней. {Записки, ч. 3, кн. 1, августъ.} Статья подписана моимъ именемъ, но мн принадлежитъ только изложеніе матеріала собраннаго ддомъ. Редакторъ журнала, профессоръ сельскаго хозяйства въ Московскомъ университет Павловъ, нашелъ статью любопытною и счелъ нужнымъ прибавить къ ней нсколько словъ отъ себя въ объясненіе и разршеніе вопроса поднятаго хозяиномъ, умвшимъ мыслить и старавшимся рутину замнить раціональностью, насколько послдняя была доступна его знаніямъ и матеріальнымъ средствамъ. За это стремленіе къ разумности въ томъ дл къ которому привыкли относиться безъ всякой мысли и научной подготовки, Московское Общество Сельскаго Хозяйства выбрало дда въ дйствительные члены. Впрочемъ, ддъ не обрадовался диплому, за который долженъ былъ ежегодно вносить по десяти рублей. Обязательный членскій взносъ казался ему обидой, а не свидтельствомъ признанныхъ заслугъ, потому что онъ ставилъ его, дйствительно трудившагося помщика, на ряду со множествомъ другихъ, только по имени дйствительныхъ членовъ, которые не умли ни хозяйничать какъ слдуетъ, ни строки написать о хозяйств.
Ддъ искусно строилъ для себя мельничные механизмы безъ ошибки въ размр и въ пригонк частей. Были у дла и молотильныя и вяльныя машины, также доморощенной работы, дйствовавшія всегда правильно. Въ особенности интересовала сосдей машина для рзки и просванія мака. Уборка этого продукта, весьма доходнаго въ урожайный годъ, представляла долгую процедуру, возможную только въ маломъ посв. Она состояла въ томъ чтобы бабы сначала срывали маковыя головки, потомъ, разрзавъ каждую ножомъ, высыпали зерна въ корыта и просвали ихъ ршетами. Сколько времени требовалось на все это при посв на большомъ огород или въ пол! Машина же, которою управляли всего два человка, разомъ раздробляла нсколько мръ головокъ, быстро отвивала скорлупу, и макъ падая внизъ на широкую раму съ частою стью, приводимую особымъ механизмомъ въ движеніе, просвался въ подставленныя подъ нихъ посудины.
Мой отецъ былъ довреннымъ лицомъ Сербина, какъ человкъ умный и притомъ опытный законникъ, къ помощи котораго нердко случалось и роднымъ, и нероднымъ прбгать въ длахъ. Меня же любилъ ддъ больше другихъ внуковъ за то что я хорошо учился въ гимназіи (Рязанской) и по окончаніи въ ней курса поступилъ въ Московскій университетъ. Кром пріздовъ къ нему съ родными, я гащивалъ у него и одинъ. Въ эти побывки я насмотрлся на его образъ жизни. Меня въ особенности удивляла его бодрая дятельность, которою вовсе не отличалось большинство поляковъ. Онъ цлый день былъ занятъ, несмотря на свои слишкомъ шестьдесятъ лтъ. Вставалъ онъ лтомъ часа въ четыре или въ пятъ и тотчасъ пилъ чай, зеленый, по совту доктора, а не черный. Затмъ, въ эпоху его пристрастія къ птицамъ, начиналась чистка клтокъ и закладыванье корма. Прочитавъ потомъ новополученный нумеръ Московскихъ Вдомостей или какую-нибудь статью журнала, онъ то отправлялся на пчельникъ, то здилъ осматривать поля. Въ двнадцать часовъ былъ обдъ, очень вкусный и сытный. Во время обда почти за каждымъ сидящимъ стоялъ особый слуга съ тарелкою въ двой рук, чтобы при новомъ блюд тотчасъ же поставить на мсто прежней чистую. Прислуга большею частію состояла изъ людей взрослыхъ, даже пожилыхъ. Она не отличалась особенною чистотой и опрятностью, при тогдашнемъ обыча нюхать табакъ и рдко бриться. За то она вся была грамотная. Ддъ самъ обучалъ нкоторыхъ и поставилъ имъ въ непремнную обязанность выучить и своихъ дтей чтенію и письму. Буфетчикъ записывалъ расходъ, староста вечеромъ подавалъ записку о полевыхъ работахъ, даже поваръ получалъ иногда письменные заказы обдовъ. Орографіи, конечно, не требовалось, но пропускъ слога или буквы не оставался безъ строгаго замчанія. Ддъ тотчасъ заставлялъ провинившагося сложить не вполн написанное слово, какъ это однажды случилось при мн съ именемъ ‘Серей’ (вмсто Сергй). А провинившемуся, уже отцу семейства, было слишкомъ сорокъ лтъ. За обдомъ слдовалъ самый короткій отдыхъ: ддъ не спалъ, а скоре дремалъ съ полчаса и выходилъ изъ спальни освженный, иногда еще въ лучшемъ расположеніи духа чмъ до обда. Тогда-то онъ угощалъ себя или гостей музыкой. Домашній оркестръ состоялъ изъ тхъ же самыхъ дворовыхъ что служили за столомъ. Ддъ самъ училъ ихъ и всегда игралъ на первой скрипк. Доморощенные музыканты не походили на Крыловскихъ, хоть они и не пьянствовали. Ддъ любилъ серіозную музыку, особенно квартеты Моцарта. На сколько врно и искусно исполнялись они, не могу судить, но знаю только что мой слухъ и чувство находили игру стройною и пріятною. Въ иные дни, посл обденнаго отдыха, ддъ чертилъ ульи, мельничныя колеса и хозяйственныя орудія, вычисляя ихъ размры. Въ пять часовъ подавался полдникъ, то-есть творогъ, сливки, ягоды. Ддъ находилъ что лтомъ полезне есть чаще, но понемногу. До чаю дд любилъ говорить со мной о моемъ ученіи, интересуясь преимущественно уроками математики и исторіи, о книгахъ которыя давалъ мн изъ своей библіотеки, о новостяхъ вычитанныхъ имъ въ журналахъ. Говорилъ онъ всегда дльно, умно и часто остроумно, хотя по временамъ заикался. Въ семь часовъ пили чай, посл чего ддъ игралъ съ гостемъ или проживавшимъ у него для компаніи бднымъ дворяниномъ на билліард, въ шахматы, въ шашки. Въ девять часовъ ужинали и ложились спать. Ранній отходъ ко сну раннее вставанье, регулярное распредленіе времени, осмотрительный образъ жизни, надлили дда отличнымъ здоровьемъ, которое, при врожденномъ крпкомъ его сложеніи, общало ему еще долгіе и долгіе годы.
Знакомство дда съ сочиненіями Вольтера не осталось безъ послдствій. Онъ заразился религіознымъ невріемъ, сдлался, какъ называли его сосди, ‘безбожникомъ’. ‘Я ничему не вровалъ, сказалъ онъ мн однажды въ откровенномъ разговор,— хотя съ малолтства былъ строго держанъ въ правилахъ церковнаго ученія.’ Онъ могъ бы прибавить: ‘и теперь не врую’, потому что до самой смерти остался твердъ въ своемъ образ мыслей. Исповдь дда интересовала и вмст конфузила меня, какъ юношу крпкаго въ вр и боявшагося пошатнуться въ своей крпости. Мое смущеніе увеличивалось когда ддъ-вольтеріанецъ въ храмовой праздникъ и въ день своего ангела бывалъ въ церкви, посл литургіи приглашалъ священника на домъ отслужить молебенъ, самъ читалъ многое во время молебна и подтягивалъ дьячку. Я удивлялся такому противорчію въ старомъ человк, хотя оно объясняется, какъ я уже выше замтилъ, вниманіемъ дда къ суду и пересудамъ знакомыхъ: не желая ни возбуждать дурной молвы, ни бравировать ее, если она была возбуждена онъ вншнимъ образомъ исполнялъ то чего внутренно не признавалъ. Но, будучи неврующимъ, ддъ вовсе не отличался либерализмомъ: онъ все-таки былъ крпостникомъ, хотя иного фасона чмъ его сосди. Крестьяне и дворовые состояли у него въ полнйшей рабской покорности. Выдти изъ-подъ его воли никому и въ голову не могло придти. Не исполнить его приказанія считалось такою же виной какъ исполнить его по-своему. Я самъ бывалъ свидтелемъ какъ провинившійся получалъ крпкія зуботычины, не смя сойти съ своего мста, моргнуть глазомъ, промолвить словечко, онъ долженъ былъ стоически выдерживать наказаніе, производимое безъ горячности и сопровождаемое внушительно-бранными словами. Справедливость требуетъ однакожь замтить что эта безаплелляціонная власть умрялась въ глазахъ двороваго не однимъ лишь сознаніемъ дйствительной провинности, но и убжденіемъ въ превосходств дда какъ хозяина, хорошо разумвшаго и свое и чужое дло. Умъ равно подкупаетъ и образованнаго необразованнаго. Дворовые понимали что требованія и взысканія барина происходили отъ его рачительности. Благодаря ему, они были грамотны и знали разныя ремесла, такъ какъ ддъ, при постоянной, почти безвыздной жизни и деревн, имлъ надобность въ своемъ коновал, своемъ садовник, кузнец, столяр, даже въ живописц и часовщик. Ремесла служили каждому изъ дворовыхъ средствомъ ихъ личныхъ заработковъ. Притомъ вс они пользовались хорошимъ положеніемъ, не въ примръ сосднимъ дворянамъ, плохо одтымъ и содержимымъ и не имвшимъ, какъ говорится, ни кола, ни двора собственнаго. По этой причин они и мирились съ безконтрольною властью помщика, находя что она все-таки вознаграждается его дятельною рачительностью о ихъ польз.
Сербинъ разошелся съ женой въ самомъ первомъ возраст ихъ сына. Добровольный вдовецъ самъ взялся воспитать своего наслдника. Въ педагогическое руководство было выбрано извстное сочиненіе Руссо: Эмиль или о воспитаніи. Ддъ принялъ за правило вести Мишу согласно съ природой, ни въ чемъ не стсняя его свободы, укрпляя физическія силы и предохраняя отъ пустыхъ страховъ и всевозможныхъ предразсудковъ и суеврій. Послднія два слова разумлись въ ихъ обширномъ смысл. Дду хотлось направить дтскій смыслъ такъ чтобъ онъ съ каждыхъ годомъ боле и боле длался способнымъ къ воспріятію тхъ понятій распространеніе которыхъ было задачею французскихъ философовъ восемнадцатаго вка. Такъ какъ, по этой философіи, вра въ чудесное, сверхъестественное оскорбляла разумъ и роняла достоинство человка, то и слдовало какъ можно скоре и врне застраховать питомца отъ этого зла. Уроки пошли въ прокъ и принесли быстрые плоды. Даровитый, воспріимчивый, чрезвычайно живой Миша, пылкаго, но добраго сердца, прежде всего началъ отличаться въ тлесныхъ упражненіяхъ: еще отрокомъ онъ отлично здилъ верхомъ, отлично плавалъ, отлично стрлялъ. Дду говорилъ онъ ‘ты’, вмсто указнаго ‘вы’, называлъ его отцомъ, а не ‘папенькой’, здороваясь съ нимъ цловалъ его въ губы, а не подходилъ къ ручк. Строжайше было запрещено приставленной къ нему няньк, а потомъ дядьк, даже намекать о матери, такъ что мальчикъ долгое время не подозрвалъ ея существованія и едва ли зналъ что онъ произведенъ на свтъ женщиной. Но какъ-то разъ слуга, гуляя съ нимъ, проговорился. Взволнованный мальчикъ тотчасъ вбжалъ въ комнату отца съ пылающимъ лицомъ, съ глазами блиставшими любопытствомъ: ‘Отецъ’, закричалъ онъ нетерпливо: ‘гд же моя мать?’ Отецъ поблднлъ. Онъ зналъ что за однимъ вопросомъ пойдутъ другіе, требующіе объясненія. ‘Какая мать? кто теб сказалъ это?’ Получивъ отвтъ, онъ успокоилъ сына первою пришедшею на мысль ложью, и постарался отвлечь его любопытство въ другую сторону. Но нескромный слуга былъ немедленно отданъ въ рекруты…
Какъ старались утаить отъ мальчика мать, такъ оберегали его и отъ многаго другаго, словно отъ запрещеннаго плода. Его не учили молитвамъ, не читали разказовъ изъ священной исторіи, не снабжали никакими понятіями касательно вры. За то онъ росъ на полной свобод, которую дали ему по принципу и которой онъ пользовался по инстинкту. Воля его не знала границъ. Что ни пришло бы ему въ голову, онъ тотчасъ исполнялъ или приказывалъ исполнять. Захочетъ обдать съ отцомъ и старухою теткой — обдаетъ, не захочетъ — обдаетъ одинъ, гд ему угодно и когда угодно. Пожелаетъ выйти изъ-за стола до конца обда — встаетъ безъ спроса и церемоніи. Вздумается за обдомъ бросить тарелку въ окно или на полъ — никто ему не перечитъ. А если тетка или нянька невольно схватится на тарелку, сберегая господское добро, самъ ддъ останавливаетъ ихъ. ‘Не стсняйте ребенка, посл онъ самъ узнаетъ что это не хорошо.’ Къ сожалнію, этому ожидаемому ‘посл’, какъ увидимъ, не суждено было наступить. Впрочемъ, своевольный мальчикъ любилъ отца и несмотря на свою вспыльчивость былъ добръ къ домашнимъ. Но доброта тогдашняго помщика — чувство капризное и ненадежное: она черезъ минуту могла смниться противоположнымъ расположеніемъ духа. Молодой Сербинъ не былъ исключеніемъ изъ этого правила.
Съ тринадцати лтъ наступила для него пора научнаго образованія. Зажиточному помщику не было въ то время надобности отдавать единственнаго сына въ гимназію или частный пансіонъ. Ни то, ни другое учебное заведеніе не давало тогда никакихъ видныхъ правъ. Обучавшійся дома нисколько не терялъ отъ того ни въ военной, ни въ гражданской служб. Напротивъ, онъ выигрывалъ въ числ учебныхъ лтъ, а при извстной протекціи, въ чинахъ и наградахъ. Поэтому изъ Москвы или Петербурга былъ приглашенъ (по тогдашнему выписанъ или нанятъ) Кургановъ, сынъ того самаго Курганова котораго Письмовникъ долгое время служилъ настольною книгой, выдержавъ восемнадцать изданій. Этотъ учитель какъ разъ пришелся къ воспитательнымъ идеямъ дда: онъ былъ вольтеріанецъ, въ добавокъ любившій рюмочку и не имвшій понятія о нравственной сдержанности. Зная хорошо математику онъ преимущественно занималъ ею своего ученика, проходя съ нимъ также другія науки: исторію, географію, русскую грамматику. Уроками и бесдами онъ развивалъ и укрплялъ въ ум воспитанника т понятія которыя еще съ малолтства были заложены ддомъ. Въ конц концовъ юноша сталъ совершенно распущеннымъ, изъ неврующаго въ то или другое неврующимъ ни во что. Законъ, правило, не существовали для него, онъ жилъ по своей вол, слушался только своихъ желаній, руководствовался единственно своимъ удовольствіемъ.
Сколько времени прожилъ Кургановъ у дда, не знаю, но помню что вскор посл его отъзда я долго гостилъ въ Сербин. И ддъ и дядя любили меня. Послдній былъ совершенная противоположность мн по воспитанію. Онъ длалъ все что ни захочетъ: меня же съ братомъ держали въ страх Божіемъ, такъ что мы въ письмахъ къ родителямъ не даромъ подписывались ‘покорными и послушными сыновьями’. Онъ не ходилъ въ церковь, смялся надъ богослуженіемъ, лъ всегда скоромное: мы же читали при отц вслухъ молитвы возставъ отъ сна и на сонъ грядущій, предъ обдомъ и посл обда, каждое воскресенье и праздникъ слушали обдню, строго держали посты Великій и Успенскій, ежегодно говли и причащались. Онъ пріобрлъ раннее знаніе такихъ вещей которыхъ мы не вдали, какъ сущія дти, хотя я находился уже въ предпослднемъ (третьемъ) класс гимназіи. Онъ держалъ себя свободно, говорилъ со всми громко и открыто, не боялся никакихъ страховъ: мы же были до того застнчивы что краснли при чужихъ людяхъ, сидли смирно тамъ гд намъ укажутъ и не смли ввязываться въ разговоръ со старшими. Можетъ-быть дядя и полюбилъ меня за такую съ нимъ противоположность, равно какъ и я по той же самой причин почувствовалъ искреннюю къ нему привязанность. Однажды гуляли мы съ нимъ по саду, откуда пришли въ большую рощу. Погода стояла жаркая — конецъ іюня.
— Какая духота! замтилъ дядя, прислонясь къ дереву.— Нужно бы дождя, а то, пожалуй, греча пропадетъ отъ засухи.
— Что жь длать! сказалъ я:— видно такъ угодно Богу.
— Полно молоть вздоръ, любезный! Какой тамъ Богъ! Никакого Бога нтъ, дождь идетъ и нейдетъ самъ по себ.
Несмотря на нестерпимый зной, дрожь пробжала по моему тлу отъ такихъ, никогда мною неслыханныхъ словъ. Я не отвчалъ, но подумалъ съ увренностью: ‘ну, братъ, на этомъ не собьешь меня, вдь я прошелъ священную исторію и катехизисъ и хорошо знаю Евангеліе’. Въ другое время я можетъ-быть и завелъ бы школьническій споръ съ юношей-атеистомъ, но тутъ какъ возражать? Вдь мы были далеко отъ дома, въ густой рощ, дядя ходилъ съ ружьемъ, стрляя птицъ на лету и безъ промаха попадая въ цль, которую самъ намчалъ на деревьяхъ или меня заставлялъ намчать по моему выбору. Что значило ему, пылкому, своевольному юнош, при его понятіяхъ, принять меня за птицу или выбрать цлью вмсто дерева?
Я упомянулъ о непослдовательности ддовскаго вольтеріанизма. Твердый скептикъ во всемъ что касалось религіи, ддъ какъ будто и не зналъ того что французскіе философы говорили о гуманномъ отношеніи къ людямъ. Отъ дяди не могло скрыться противорчіе въ образ мыслей его отца. По этому поводу между ними возникали несогласія, большею частію оканчивавшіяся ничмъ: тотъ и другой оставался при своемъ, съ тмъ различіемъ что мнніе отца, какъ главы дома, переходило въ дло, а мнніе сына такъ и оставалось мнніемъ. Нельзя сомнваться что въ послдствіи и сынъ оказался бы въ той же мр непослдовательнымъ: роковая сила крпостнаго права налагала свою руку на лучшіе умы и сердца, заглушая голосъ истины и вырывая съ корнемъ благороднйшія чувства. Во въ юношеств стремленіе къ правд такъ живо, инстинктъ любви такъ еще свжъ что и дурное воспитаніе не мшаетъ ему порывисто выступать повременамъ наружу. Передамъ одну сцену между отцомъ и сыномъ. Она такъ твердо врзалась въ моей памяти что я и теперь какъ будто вижу ее предъ собою. Все наше семейство было у дда по случаю какого-то праздника. Нахало также нсколько сосднихъ помщиковъ съ женами. Ддъ былъ въ отличномъ расположеніи духа, разговорчивъ и веселъ, гостей своихъ онъ настроилъ на такой же тонъ. Когда сли обдать въ зал, выходившемъ окнами въ садъ, одинъ только приборъ оказался не занятымъ — приборъ дяди, который всегда помщался рядомъ съ отцомъ. Никто не удивился его отсутствію: каждый зналъ что онъ вольная птица и что не для него писаны уставы общежитія. Вдругъ, посл втораго блюда, дверь изъ передней быстро распахнулась, и молодой Сербинъ почти вбжалъ въ комнату. Никому не поклонившись, ни на кого не обративъ вниманія, онъ сильно-взволнованнымъ голосомъ обратился къ дду: ‘Это ни на что не похоже, отецъ! Прикащикъ твой хуже мясника! Мясникъ сдираетъ шкуру съ убитой скотины, а прикащикъ готовъ содрать кожу съ живаго человка. Хорошо что я, возвращаясь съ охоты, услышалъ крикъ и прогналъ палача, а то онъ заскъ бы мужика до смерти.’
Представьте положеніе сидвшихъ за столомъ… Вс ожидали грозной вспышки или еще худшаго скандала. Но ддъ умлъ владть собой: онъ только сильно нахмурился и продолжалъ сть. Гости послдовали его примру. Каждый наклонился надъ своею тарелкой, точно чувствуя особенный аппетитъ. Все присмирло и замолкло. ‘Я не буду обдать’, закричалъ дядя лакею, шедшему съ тарелкой супа: ‘не подавайте мн ничего.’ Любимая отцовская собака подошла къ нему приласкаться и хотла положить на колно морду: дядя далъ ей такого пинка что она, завизжавъ, отбжала въ дальній уголъ. ‘Мн кажется, замтилъ отецъ, не отрывая глазъ отъ тарелки, собака не виновата что ты не въ дух.’ ‘Она виновата тмъ’, возразилъ сынъ, ‘что ей у насъ жить лучше чмъ людямъ.’ Размнъ словъ подливавшій масло въ огонь, а не тушившій пожара… Вс еще больше сконфузились и присмирли, не зная что длать: продолжать ли молчаніе или завести о чемъ-нибудь рчь. Наступила тишина, только не та въ теченіе которой ‘пролетаетъ ангелъ.’ Положеніе было тягостное, крайне непріятное. Къ счастію, случай явился на выручку. Какая-то крупная птица прилетла въ садъ и услась на дерев. Одинъ изъ гостей, сидвшихъ противъ сада, увидлъ ее и обрадовался возможности положить конецъ затрудненію. ‘Посмотрите, какая большая птица’, сказалъ онъ, указывая въ окно. Вс глаза обратились по направленію его пальца. Дйствительно, это было какое-то особенное пернатое. Молодой Сербинъ, страстный охотникъ, далъ знакъ гостямъ спокойно оставаться на мстахъ, веллъ слуг принести изъ своей комнаты заряженное ружье, тихонько всталъ изъ-за стола и прицлился въ открытое окно. Во отъ волненія, произведеннаго сценой съ отцомъ, рука его не совсмъ была тверда, боясь промахнуться, онъ поманилъ къ себ дворянина-компаніона, поставилъ его предъ собою лицомъ къ окну и положилъ къ нему на плечо дуло. А компаніонъ страшно боялся огнестрльныхъ оружій: стволъ заколыхался еще сильне. ‘Трусъ!’ проворчалъ съ досадой дядя, оттолкнулъ старика въ сторону и тоскливо обвелъ глазами всю компанію, спрашивая кто заступитъ его мсто. ‘Позвольте, я помогу вамъ’, вызвалась двочка лтъ пятнадцати, дочь мелкопомстной вдовы. Дядя кивнулъ ей. Она бодро стала на мсто, по небольшому ея росту надобно было согнуть одно колно для прицла. Раздался выстрлъ — птица свалилась на земь. Дядя не побжалъ черезъ балконъ, а прямо выскочилъ въ окно, поднялъ добычу и внесъ ее въ комнату, высоко держа за одно крыло. Вс бросились взглянуть на птицу, но дядя подошелъ съ ней къ двочк со словами: ‘кладу ее къ ногамъ героини’. Сердце у дяди было, какъ говорится, скоро отходчивое. Сердиться долго было не въ его натур. Къ тому же удача развеселила его. Занявъ снова мсто за столомъ, такъ какъ обдъ еще не кончился, онъ протянулъ руку дду: ‘Ну, полно, отецъ, дуться, помиримся’. ‘Мирятся посл ссоры, а я и не думалъ съ тобой ссориться’, послдовалъ отвтъ. ‘Вотъ ты всегда такой! ну, если не хочешь протянуть руку, такъ я обниму тебя.’ Всталъ и обнялъ. Затмъ конецъ обда и весь вечеръ онъ занимался двочкой: говорилъ съ ней, угощалъ ее плодами, показывалъ садъ.
За временемъ домашняго образованія наступила пора службы. Дду не было надобности искать покровительства для выгодной карьеры сына. Онъ ршилъ отправить его къ Петру Андреевичу Кикину, который, какъ сказано, состоялъ въ родств съ женою Сербина. Предъ отправленіемъ въ Петербургъ, послали юношу къ матери. Мать душевно ему обрадовалась, но вмст и ужаснулась, когда онъ въ первый же день свиданія началъ откровенно выставлять свое безвріе. Она рзко остановила его. ‘Какъ смешь ты, несчастный мальчишка, судить о предметахъ которые выше твоего понятія! Кто теб внушилъ это? неужели отецъ? Жалю и тебя, и его….’ Однако длать было нечего: она благословила сына образомъ, вручила ему рекомендательное письмо къ Кикину, дала денегъ и совты какъ держать себя въ Петербург, и простилась съ нимъ навсегда: больше имъ не пришлось уже видться.
И вотъ мой дядя очутился въ Петербург. Кикинъ помстилъ его у себя, зачисливъ въ свою канцелярію. Какъ держалъ себя среди совершенно новой обстановки сынъ природы, Сербинскій ‘Эмиль’? Нтъ сомннія что на первыхъ порахъ онъ разыгрывалъ Вольтерова Гурона {L’Ingnu, романъ Вольтера.} и, подобно ему, натворилъ не мало проказъ, компрометтируя и себя, и другихъ. Да и могъ ли человкъ не имвшій понятія о выдержк, о соблюденіи условныхъ общественныхъ приличій, не знавшій никакихъ формъ и стсненій, росшій на простор и воздух, творившій всегда свою волю, приноровиться къ столичной жизни или канцелярскимъ порядкамъ? Онъ скучалъ, бился, задыхался въ обихъ атмосферахъ, свтской и бюрократической. Натура его не выдержала такой пытки: онъ бросилъ канцелярію и поступилъ въ гусары. Послдній родъ службы боле подходилъ къ его нраву и образу мыслей. Онъ скоро освоился съ жизнію тогдашнихъ кавалеристовъ: откровенное товарищество, разгулъ и проказничество пришлись ему по сердцу. Произведенный въ корнеты, онъ прозжалъ однажды къ отцу своему черезъ Рязань. Это было въ 1821 или 1822 году. Я оканчивалъ гимназическій курсъ. Отецъ мой съ матерью отправились на короткое время въ деревню, оставивъ меня съ братомъ и сестрами въ город. Неожиданно получаю я отъ дяди записку съ приглашеніемъ повидаться съ нимъ въ такой-то гостиниц. При вход моемъ въ нумеръ, онъ встртилъ меня словами: ‘Ну, любезный философъ (такъ онъ прозвалъ меня за мою любовь къ чтенію), докажи-ка теперь силу своей философіи: достань мн рублей двсти въ займы. Какъ только пріду къ отцу, тотчасъ вышлю эти деньги, а на возвратномъ пути привезу теб подарочекъ’.— ‘Гд же мн взять?’ отвчалъ я: ‘отецъ теперь въ деревн.’ — ‘Какъ гд? попроси у Вознесенскаго (смотритель узднаго училища) или у Гаретовскаго (учитель русскаго языка въ гимназіи), говорятъ, они люди съ деньгами.’ Я отправился на поиски, но Вознесенскій отказалъ подъ тмъ предлогомъ что въ настоящее время у него нтъ свободныхъ суммъ, а Гаретовскій хотя и могъ бы дать, но не далъ по другой причин: ‘Видишь ли, мой милый, еслибы отецъ твой прислалъ тебя съ запиской, я, не говоря ни слова, тотчасъ бы вынулъ изъ бумажника требуемое и вручилъ бы теб, но ты — другое дло, ты еще молодъ еси (мн пошелъ шестнадцатый годъ): извини.’ Отказъ того и другаго сгорчилъ меня: мн такъ хотлось услужить дяд! Я очень любилъ его, хоть и пугался его вольныхъ мыслей и вольнаго обращенія. Пріхалъ я въ гостиницу чуть не со слезами на глазахъ и хотлъ-было начать разказъ о неудач, какъ дядя остановилъ меня: ‘Спасибо, дружище, за хлопоты, я ужь досталъ денегъ у одного знакомаго’. Съ этими словами вышелъ онъ изъ комнаты и тотчасъ же воротился. Минутъ черезъ пять дверь растворилась: является молодой человкъ лтъ восьмнадцати, какъ мн показалось, въ солдатской шинели. ‘Рекомендую теб, сказалъ дядя, — юнкеръ нашего полка, отлично играетъ на гитар и поетъ. Спой-ка намъ что-нибудь’. Юнкеръ снялъ со стны гитару и заплъ. Голосъ на мой слухъ былъ не мужской. Какъ ни былъ я наивенъ, но при догадк что подъ юнкерскою одеждой скрывается женщина, я сильно покраснлъ, словно уличенный въ преступленіи. Дядя расхохотался. ‘Ахъ ты, красная двушка! сказалъ онъ весело вскочивъ со стула и бросившись ко мн:— Дай мн расцловать тебя, мою невинность.’
Съ этимъ-то юнкеромъ-двушкой дядя прибылъ къ отцу, вовсе не ожидавшему такого визита. Мн чувствовалось что въ Сербин не обойдется безъ исторіи: такъ и случилось. Едва отецъ мой воротился въ Рязань какъ отъ дда прискакалъ гонецъ съ письмомъ: ‘Безпутный сынъ мой, писалъ ддъ,— пріхалъ ко мн съ развратною двкой. Когда я выговаривалъ ему за крайне неприличный поступокъ, онъ вспылилъ, раскричался, началъ требовать денегъ, угрожая при отказ застрлить меня. Прізжайте какъ можно скоре.’ — ‘Что посешь, то и пожнешь’, промолвилъ отецъ складывая письмо и тотчасъ веллъ запрягать. Ему удалось водворить согласіе межху ддомъ и дядей. Послдній, возвращаясь въ полкъ также чрезъ Рязань, снова прислалъ за мной и вручилъ мн общанный подарокъ: Нмецко-русскій словарь Аделунга въ двухъ толстыхъ томахъ.
Это было послднимъ нашимъ свиданіемъ. Въ 1822 году а поступилъ въ Московскій университетъ, а дядя квартировалъ съ полкомъ въ какомъ то провинціальномъ городк, проводя время съ товарищами обычнымъ порядкомъ. На одномъ завтрак поссорился онъ съ другимъ офицеромъ Ссора вышла изъ пустяковъ, но должна была кончиться дуэлью. Товарищи, однакожь, кое-какъ остановили ее, положивъ отпраздновать мировую вечернею пирушкой, которая продлилась за полночь. Вс собесдники гурьбой вышли изъ гостиницы. На дорог къ квартирамъ дядя остановился и сказалъ: ‘Что это за глупая вещь — жизнь! Утромъ ссорься, вечеромъ мирись, завтра опять ссорься, послзавтра опять мирись. Не хочу больше жить, застрлюсь!’ ‘Врешь, любезный, возразили товарищи, не застрлишься, это ты теперь такъ говоришь, спьяну.’ — ‘Ей Богу застрлюсь!’ — ‘Не застрлишься.’ Дядя замолчалъ, но какъ только пришелъ на квартиру, взялъ пистолетъ и застрлился. Такъ кончилась жизнь молодаго человка, даровитаго и добраго, но загубленнаго страннымъ воспитаніемъ. Смерть его очень огорчила меня. Нсколько дней я былъ невеселъ и задумчивъ, такъ что родные, у которыхъ я жилъ въ Москв, боялись не заболлъ ли я.
Не знаю какъ въ первое время подйствовала на дда смерть его единственнаго сына, но когда я увидалъ его чрезъ годъ посл печальнаго событія, я не нашелъ въ немъ никакой перемны. Попрежнему онъ былъ здоровъ, бодръ и веселъ: попрежнему дятельно занимался хозяйствомъ, музыкой и чтеніемъ, попрежнему жила въ двичьей молодая, смазливая горничная. Говорили что ддъ отъ времени до времени укрпляетъ и возбуждаетъ себя такъ-называемыми Бестужевскими каплями (нервная микстура) отъ 10ти до 30ти на пріемъ. Каждый годъ прізжалъ я къ нему лтнею вакаціей. Онъ радъ былъ моему прізду, имя возможность длить уединеніе уже не съ гимназистомъ, а со студентомъ физико-математическаго факультета. Выборъ спеціальности ему очень нравился, онъ самъ любилъ математику. Притомъ я не былъ невжда и въ литератур, и въ другихъ предметахъ, напримръ, въ основаніяхъ сельскаго хозяйства и въ технологіи, слушая лекціи этихъ наукъ у профессоровъ Павлова и Денисова. Въ теченіе трехлтняго университетскаго курса я получалъ отъ дда по сту рублей (ассигнаціями) на книги. Я же, съ своей стороны, высылалъ ему изъ Москвы переводы историческихъ романовъ Вальтеръ-Скотта, бывшихъ тогда диковинкой. Ддъ жадно прочитывалъ ихъ и возвращая просилъ о доставленіи новыхъ какъ только они появятся.
По окончаніи курса я долго не вызжалъ изъ Москвы, удерживаемый частными уроками которые давали мн средства жить самимъ собою, безъ помощи изъ отцовскаго дома. Поэтому о послднихъ годахъ дда я могу говорить только по разказамъ родныхъ. Въ преклонныхъ уже лтахъ ддъ не избгнулъ смтной слабости, хотя и сохранилъ умственныя силы. Переживъ жену и сына, онъ задумалъ жениться. Хотя ему было уже за семьдесятъ, многіе бдные помщики не затруднились бы войти съ нимъ въ близкое роцство. Ддъ остановился на семейств ряжскаго помщика Трона. Изъ трехъ дочерей его дду боле нравилась младшая, семнадцатилтняя двица. Съ того времени, считая себя женихомъ, онъ началъ боле заботиться о своемъ костюм. Жалко было смотрть на умнаго старика поддавшагося такой слабости… Ждали кому изъ трехъ богинь вручитъ яблоко новый семидесятилтній Парисъ, но ожиданіе не сбылось, неизвстно по какой причин: двушка ли побрезгала старцемъ нюхающимъ табакъ, или самъ старецъ одумался и устыдился своей комической роли.
Скончался Сербинъ семидесяти шести лтъ, отъ апоплексическаго удара. Предполагая что таковъ именно будетъ родъ его смерти, онъ давно уже запасся электрическою машиной, которую тотчасъ и веллъ привести въ дйствіе, когда за ужиномъ ложка выпала у него изъ рукъ и онъ упалъ на правую сторону кресла. Но ни электричество, ни призванный докторъ не оказали помощи. Законный наслдникъ имнія, племянникъ умершаго, Ар—ій, немедленно прискакалъ для распоряженій. Вскрыли завщаніе. Вс дворовые получили отпускныя, кром одного, неизвстно почему, а горничная сверхъ того и денежное вознагражденіе. Такъ какъ они были грамотные и каждый зналъ какое-нибудь мастерство, то освобожденіе отъ крпостной зависимости дало имъ возможностъ устроиться по ихъ желанію. Вс они зажили хорошо, нкоторые изъ нихъ, боле дятельные и распорядительные, даже разбогатли.
Наслдникъ, приходившійся мн дядей, зналъ любовь ко мн покойнаго. Поэтому я мечталъ и надялся что онъ подарятъ мн библіотеку. Не тутъ-то было: вмсто библіотеки получилъ я золотые часы, которые вовсе не обрадовали меня. ‘И зачмъ ему библіотека? повторялъ я съ горемъ и досадой,— вдь книги для него то же что сно для собака: и сама его не стъ, и другимъ не даетъ’…
У Ар…аго было нсколько сыновей. Одному изъ нихъ, великому мастеру разстраивать наслдственныя имнія, досталось Сербино. Къ расточительности владльца присоединились случайныя бдствія. Сначала пожаръ истребилъ домъ со всмъ бывшимъ въ немъ добромъ и, увы!— съ библіотекой. Когда дворня и крестьяне сбжались тушить огонь, Ар….ій остановилъ ихъ, сказавъ: ‘Не трогайте! пусть горитъ чортово гнздо!’ Такъ поминалъ онъ дда за его вольтеріанизмъ, хотя самъ едва ли имлъ ясное понятіе о Вольтер. Затмъ въ одно жаркое лто страшная буря пронеслась надъ садомъ и рощей, одни деревья поломавъ, другіе вырвавъ съ корнемъ, и Сербино, мой милый, дорогой пріютъ въ юности совершенно запустло, такъ что теперь и судить нельзя о его прежнемъ вид и состояніи.