Д. П. Святополк-Мирский. Леонид Андреев, Андреев Леонид Николаевич, Год: 1926
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Глава книги ‘История русской литературы с древнейших времен до 1925 года’.
—————————————————————————
Мирский Д. С. Леонид Андреев // Мирский Д. С. История русской
литературы с древнейших времен до 1925 года / Пер. с англ. Р. Зерновой. —
London: Overseas Publications Interchange Ltd, 1992. — С. 609-619.
Оригинал здесь: Фундаментальная электронная библиотека.
—————————————————————————
Когда популярность Горького пошла на убыль, главным любимцем общества
стал Леонид Андреев.
Этот процесс начался еще до революции 1905 г. Вскоре после нее на
смену революционной пришла новая школа, которую можно назвать
метафизической, или просто пессимистической, потому что ее авторы писали
рассказы и пьесы о метафизических проблемах и неизменно разрешали эти
проблемы в пессимистическом и нигилистическом духе. Эти писатели были на
вершине славы в годы, непосредственно последовавшие за поражением первой
революции (1907-1911), и ‘социологические’ историки русской литературы
всегда стараются объяснить это движение политическим разочарованием.
Политический мотив, конечно, был важен для успеха движения у публики, но
само движение началось раньше, и многие из лучших и наиболее характерных
произведений Андреева были написаны до 1905 г.
Старомодные критики и читатели старшего поколения правоверной
радикальной (а тем более консервативной) школы практически не отличали
Андреева от символистов. И тот, и другие казались им одинаковым уродством.
На самом деле между Андреевым и символистами очень мало сходства, кроме
отхода от общепринятых стандартов и склонности к грандиозному и
предельному.
Символисты и Андреев всегда высокопарно серьезны и торжественны, —
чувства юмора им явно не хватает. Но различия между ними значительно
важнее. Символистов объединял высокий уровень сознательного мастерства,
Андреев оперировал готовыми клише и мастерством не отличался. Кроме того,
символисты были людьми высочайшей культуры и играли главную роль в великом
культурном возрождении русской интеллигенции: Андреев же презирал культуру,
которой ему явно не хватало. Наконец — и это самое важное, — символисты
стояли на основе реалистической (в средневековом смысле слова) метафизики,
и, если и были пессимистами в жизни, то в отношении смерти были
оптимистами, — то есть мистиками. Только Блок знал абсолютную пустоту,
приближающую его к Андрееву, но пустота Блока происходит от ощущения
исключенности из высшего и реального Присутствия, а не от осознания
Вселенской Пустоты. Андреев (и Арцыбашев) шли от научного агностицизма и
были чужды любому мистическому оптимизму, — их пессимизм был полным и
всеобъемлющим: пессимизм и в отношении к жизни, и в отношении к смерти.
Коротко (и грубо) говоря, символисты шли от Достоевского, а Андреев от
Толстого. Отрицание культуры и острое сознание стихийных основ жизни —
смерти и пола — в этом суть толстовства, которая вновь проявляется в
философии Андреева и Арцыбашева. Литературное влияние Толстого на этих двух
писателей невозможно переоценить.
Леонид Николаевич Андреев родился в Орле в 1871 г. Его семья
принадлежала к мелкой провинциальной интеллигенции. Отец рано умер, и
Андреевы жили в бедности, но Леонид получил обычное средне-интеллигентское
образование в орловской гимназии и затем (в 1891 г.) поступил в
Петербургский университет. В конце первого семестра он пытался покончить с
собой из-за любовного разочарования, вернулся домой и провел несколько лет
в праздности. У Андреева, как практически у всех русских интеллигентных
молодых людей, не поглощенных революционными идеями, не было никаких
жизненных интересов. Вся его жизнь была попыткой заполнить чем-нибудь
душевную пустоту. Обычно для заполнения пустоты начинали пить, ибо человеку
необходимо было опьянение, чтобы выдержать. Он вовсе не был мрачным и
одиноким: у него было множество друзей, он был общителен и весел. Но его
веселость была искусственной, натужной, под ней таилось смутное,
неоформленное смятение. Характерно, что в молодости у Андреева был такой
эпизод: он лег на шпалы между рельсами, и поезд прошел над ним, не задев
его.
Андрееву нравилось играть ужасами, позже его любимым чтением были
рассказы Эдгара По. В 1893 г. Андреев вернулся в университет — на этот раз
Московский, — получил диплом юриста и был принят в коллегию адвокатов
(1897). Но уже прежде он начал свое литературное поприще. Сначала он
печатал отчеты из зала суда и мелкие рассказы в орловских газетах.
Юридической практикой он занимался недолго, так как скоро его стали
печатать в литературных журналах, — а с 1898 г. его рассказы уже привлекали
внимание критиков и собратьев по перу. Одним из первых, кто одобрил
Андреева, был Горький. У них завязалась дружба, длившаяся до конца 1905 г.
К 1900 г. в прозе Андреева начинает звучать его собственная андреевская
нота, и в 1901 г. появляется один из его лучших рассказов Жили-были. Его
сразу и справедливо приветствуют как надежду нового реализма и достойного
младшего брата Горького. Первая книга его рассказов имела огромный успех.
Это были счастливейшие годы в жизни Андреева. Он только что счастливо
женился, он был окружен преданными друзьями, в основном молодыми
прозаиками, смотревшими на него как на мэтра, слава его росла, он
зарабатывал много денег. И именно на вершине счастья он наконец нашел ноту
безнадежного отчаяния, которая и есть Андреев.
В 1902 г. были напечатаны два рассказа Бездна и В тумане, в которых
тема пола разрабатывалась с необычным реализмом и смелостью. Несмотря на
очевидную серьезность, даже морализм обоих рассказов, консервативная и
старомодная радикальная пресса встретила их с возмущением, а графиня С. А.
Толстая написала гневное письмо в газету, протестуя против такой грязи в
литературе. Она не могла не заметить в рассказе В тумане влияния своего
мужа. С тех пор об Андрееве заспорила вся Россия, газеты, упоминая о нем,
теряли последние остатки сдержанности. Но успех Андреева у читателей от
этого только рос, и с 1902 до 1908 г. каждый его новый рассказ становился
литературным событием и приносил ему новую славу и новые деньги. Он
разбогател. В 1906 г. умерла первая жена Андреева, он женился во второй
раз, но никогда больше не обрел прежнего счастья, мрак и пустота воцарились
теперь в его жизни, как и в творчестве. Андреев жил в Куоккале в Финляндии,
где построил претенциозный дом в стиле ‘модерн’. Одевался он не менее
претенциозно. Ему нужно было постоянное возбуждение. Он не переставал пить,
но потребность в стимулянтах выразилась главным образом в быстро
сменяющихся увлечениях, которым он предавался с трогательной искренностью:
то он был моряком, то художником, — и все, что он делал, он делал ‘на
выход’: он любил грандиозное и в жизни, и в литературе. Работал он так же,
как и жил: приступами, диктуя всю ночь напролет, необычайно быстро
заканчивая рассказы и пьесы, а потом месяцами ничего не делая. Когда он
диктовал, то слова его извергались монотонным потоком ритмической прозы с
такой скоростью, что машинистки еле за ним поспевали.
После 1908 г. популярность Андреева пошла на убыль. Теперь против него
было не только старшее поколение, но и более опасный враг — молодые
литературные школы, чье влияние быстро росло: эти просто считали его
мыльным пузырем в литературе. Талант его тоже пошел на спад. После Рассказа
о семи повешенных (1908) он не написал ничего значительного. К 1914 г. он
превратился в собственную литературную тень. Мировая война пробудила его к
новой жизни. Это был новый стимулянт. Он ударился в патриотизм и
антигерманизм, начал писать откровенно пропагандистские книги, в 1916 г.
стал редактором новой большой газеты антигерманского направления. В 1917 г.
он, естественно, занял твердую антибольшевистскую позицию и во время
Гражданской войны, — звуки которой доносились до его куоккальской дачи, —
внес большой вклад в антибольшевистскую пропаганду. Его последнее
произведение — S.O.S. — было страстным призывом к союзникам спасти Россию
от тирании большевиков. Он умер в сентябре 1919 г. под звуки пушек красных,
отражающих последнее наступление белых на Петроград.
Личность Леонида Андреева уже стала темой многочисленных мемуаров.
Самые интересные — Горького и Чуковского.
Андреев начинал как наивный, непритязательный, довольно
сентиментальный реалист в старой ‘филантропической’ традиции, в манере,
больше напоминающей Короленко, чем Горького, — и именно этими рассказами
привлек к себе внимание (Бергамот и Гараська, Ангелочек). Но довольно скоро
он выработал свой собственный стиль — вернее, два стиля, ни один из которых
не был вполне его собственным. Один из этих двух стилей, и несравненно
лучший — был почерпнут из проблемных рассказов Толстого Смерть Ивана Ильича
и Крейцерова соната. Другой — ‘модернистское’ варево из По, Метерлинка,
немецких, польских и скандинавских модернистов. Первый стиль трезвый и
сдержанный, второй — пронзительный, риторичный и, на современный вкус,
вялый и несъедобный. Но в русской литературе он был новшеством, и поскольку
темы Андреева были доступны и интересны среднему читателю, он некоторое
время пользовался фантастическим успехом. Стили эти были так различны, что
словно принадлежат разным писателям, но выражают они одно и то же: нигилизм
и отрицание. Человеческая жизнь, общество, мораль, культура — все это ложь,
смерть и уничтожение — вот единственная реальность, ‘безумие и ужас’
(начальные слова Красного смеха) — единственные чувства, передающие
человеческое понимание правды. Суть этого отрицания одна и та же,
независимо от того, излагается оно с риторическим нажимом или с трезвой
сдержанной силой. Таков неизбежный результат всей истории интеллигенции:
как только интеллигент теряет революционную веру, вселенная превращается
для него в бессмысленную, ужасную пустоту.
Если бы большая часть произведений Андреева осталась ненаписанной и мы
знали бы его только по трем лучшим рассказам, — мы выше ценили бы его как
писателя и меньше сомневались бы в том, что он классик. Я имею в виду
рассказы Жили-были (1901), В тумане (1902) и Губернатор (1906). Все они
написаны в ‘толстовской’ манере. Первый и последний идут от Смерти Ивана
Ильича , второй — от Крейцеровой сонаты. Андреев полностью и в то же время
творчески усваивает манеру Толстого. Жили-были — рассказ о провинциальном
торговце, умирающем в университетской клинике, Губернатор, написанный во
время революционных волнений, рассказывает о провинциальном губернаторе,
который, отдав приказ расстрелять рабочую демонстрацию, узнает, что
революционеры его убьют. Тема рассказа — ожидание смерти. В обоих рассказах
рост осознания человеком предстоящей смерти написан сильной и твердой
рукой. Воздействие их тем могущественнее, что автор ни разу не повышает
голоса и тщательно избегает нажима. Концовка Губернатора — равнодушная
покорность неизбежному — сильно отличается от религиозного возрождения в
Смерти Ивана Ильича. В тумане — сильная и жестокая история мальчика,
обнаруживающего последствия своих рано начатых половых отношений, — он
убивает проститутку и кончает с собой. При появлении в печати его сочли
порнографией, но на самом деле он не менее морален и назидателен, чем
толстовская Соната. Он наполнен настоящим трагизмом, а разговор между
юношей и его отцом, который не зная о болезни сына, читает ему лекцию о
вреде ранних половых связей, — прекрасный пример трагической иронии.
Андреев был неспособен к истинному юмору, но дар иронии у него был очень
силен. Он проявляется, например, в рассказе Христиане, где проститутка
отказывается приносить присягу в суде, мотивируя это тем, что не может
считать себя христианкой. Высмеивающий судей и чиновников диалог,
граничащий с гротеском, исполнен толстовского духа.
Но задолго до написания Губернатора Андреев согрешил с сиреной
модернизма. Его первый метафизический рассказ в риторической модернистской
манере — Стена — был написан еще в 1901 г. За ним последовал ряд других
‘метафизических’ проблемных рассказов в том же напряженно-риторическом
стиле. Сначала Андреев придерживался знакомых форм реализма, но, начиная с
рассказа Красный смех (1904), перешел к условному оформлению, скоро ставшим
в его рассказах преобладающим. Главные из таких проблемных рассказов: Мысль
(1902) — врач сходит с ума от гипертрофии чистой мысли, работающей в
пустоте, Жизнь Василия Фивейского (1903) — священник сходит с ума, потеряв
веру, Красный смех (1904) — ‘безумие и ужас’ войны — самый грубо-риторичный
из рассказов Андреева, Так было (1906) — исконная тщета политических
революций, Иуда Искариот (1907) — проблема свободы воли и необходимости,
Елеазар (1907) возвращение к жизни Лазаря, вкусившего смерть, Тьма (1908) —
‘право быть хорошим’, Проклятие зверя (1908) — ужас больших городов, Мои
записки (1908) — воспоминания человека, приговоренного к пожизненному
одиночному заключению — тщета свободы. Суета сует, бессмыслица, фальшь,
пустота всех человеческих традиций и установок, относительность
нравственных устоев, бесплодность земных желаний, непреодолимое отчуждение
человека от человека, — вот темы рассказов Андреева, а над ними одна
великая реальность — смерть. Лишь два рассказа этого периода выделяются
своими литературными достоинствами: Тьма (1907) и Рассказ о семи повешенных
(1908). Герои обоих рассказов — революционеры. В рассказе Тьма террорист,
за которым гонятся, ищет убежища в публичном доме (прошу прощения за
постоянное упоминание подобных деталей, но их невозможно избежать в
разговоре об этой литературной школе). Проститутка, у которой он
оказывается, оскорблена его чистотой и бросает ему в лицо типично
андреевский вопрос: ‘Какое ты имеешь право быть хорошим, если я дурная?’
Левые были оскорблены рассказом Тьма и, чтобы снять с себя обвинение в
неуважении к террористам, Андреев написал Рассказ о семи повешенных. Это
рассказ о пяти террористах и двоих уголовниках-убийцах, ожидающих казни
после приговора. Хотя в рассказе присутствует излюбленная Андреевым тема
смерти, главное в нем не ужас смерти, а героизм и чистота террористов. Это
не протест против насильственной смерти, а прославление русских
революционеров, почему рассказ и стоит особняком в творчестве Андреева. Он
стоит особняком и от всего, что Андреев написал в это время — по своей
благородной простоте и сдержанности. Для атмосферы русской общественной
жизни того времени характерно, что при всей аполитичности Андреева он был
твердо убежден в святости террористов. Даже проститутка не сомневается, что
предел добра быть политическим убийцей. Рассказ о семи повешенных — акафист
великомученикам. После 1908 г. Андреев писал в основном пьесы, а не
рассказы. Его последнее и самое длинное повествовательное произведение —
роман Сашка Жегулев — вышло в 1912 г., когда об Андрееве уже мало говорили,
и роман привлек к себе относительно мало внимания.
Первую свою драму (К звездам) Андреев написал в 1906 г., за ней
последовала дюжина других, некоторые стали очень знаменитыми, но с лучшими
рассказами Андреева они несравнимы. Эти пьесы делятся на два вида:
реалистические пьесы из русской жизни, продолжающие традицию Чехова и
Горького, беспрерывно понижая ее и в конце концов сведя почти на нет (Дни
нашей жизни , 1908, Анфиса, 1910, Гаудеамус и т. д.), и символические драмы,
действие которых происходит в некоем условном месте (Жизнь человека, 1907,
Царь-голод, 1908, Черные маски, 1909, Анатэма, 1910, Тот, кто получает
пощечины , 1914). Наибольший успех имели Жизнь человека и Тот, кто получает
пощечины .
В символических драмах Андреев старательно избегает любого намека на
подлинную жизнь и ее краски. Они полностью абстрактны и риторичны. Это
отдаленные потомки байроновских мистерий, — через разных, главным образом
тевтонских, посредников. Написаны они напряженно высокопарной,
риторической, ‘международной’ прозой и грубо раскрашены красно-черным — без
оттенков. Лучшая из них все-таки Жизнь человека, так как монотонное
завывание призрачных персонажей создает в итоге определенный общий эффект.
Ее успех был отчасти заслуженным, однако перечитывать ее невозможно. Идея
во всех пьесах одинаковая — смерть и небытие, тщетность и фальшь всего
человеческого. В последних пьесах Андреева — как реалистических, так и
символических, — усиливается элемент мелодрамы. Благодаря ему они
становятся более театральными, более игровыми. В Америке недавно
экранизировали драму, характерную для этого периода, — Тот, кто получает
пощечины : пьеса ничего не потеряет, если очистить ее от литературщины, и
вполне может иметь успех в этом новом виде. Это сочетание дразняще
непонятного символизма, аллегорически интерпретированного фарса и обычной
сентиментальной мелодрамы — как раз то, что сделает из нее типичную
‘парамаунтовскую картину’ для якобы высоколобых. Андреев пробовал себя и в
юмористических пьесах (Прекрасные сабинянки и др.), но его тяжеловесное,
безрадостное, напыщенное веселье еще хуже его мрачной риторики.
За исключением нескольких упомянутых выше рассказов, Андреев как
писатель практически мертв. В современном русском читателе невозможно