Борис Зайцев
Борис Зайцев
Чужбина
Чужбина
Комментарии
Комментарии
———————————————————————
Чужбина, Зайцев Борис Константинович, Год: 1956
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Тридцать лет назад, ровно под Новый год, появился Париж. После Италии показалось так сумрачно, бесцветно, — будни. Рим, генуэзская Ривьера — это еще путешествие. Тут ЖИЗНЬ. И она началась. Она шла уже здесь для целого племени русского, осевшего по Бианкурам и Аньерам, Пасси, Мон-парнассам.
Не с нас началась эмиграция в Европе. ‘Небезызвестны’ предшественники наши, с нами несоизмеримые: Данте, первый покровитель изгнанников, как бы патрон их. Шатобриан, Герцен, Мицкевич. Нет и не может быть легких жизней безродинных. Указанные — огромные или крупные — отдельные вершины. Напитаны горечью и трагедией, но путь свой отметили незабываемым в творчестве (не было бы изгнания, иной оказалась бы и ‘Божественная Комедия’, меланхолия Шатобриана, пламя и ненависть Мицкевича).
Но они одиночки. А мы поселились в чужой стране целым станом, расползлись по всему миру, да еще пополнились, после войны, новым притоком.
Хорошо ли, плохо ли, тридцать лет прожили. Один наш умерший поэт упрекал эмиграцию в том, что она недостаточно жертвенна. Пафоса мало. И в пример приводил Мицкевича.
В этом есть доля правды. Но упрекать легче, чем обладать пафосом. Мы, разумеется, в большинстве жили изо дня в день, борясь за жизнь, за угол свой, за семью. Именно так жил и сам тот поэт. Ни он, ни мы на Мицкевича никак не похожи — ни силами, ни темпераментом, ни мистицизмом в стиле Товянского.
‘Жили-были’. Героического весьма мало, обычная жизнь с радостями и печалями, трудом и грехами, тоскою по родине, по близким, оставшимся там, с волнениями, надеждами и унынием, ссорами эмигрантскими. Все как полагается. Кое-чему все-таки жизнь и научила. Больше узнали бедность, чем прежде в России, где вольготнее процветали, легче — в чем был и свой грех, потому что другие на нас же трудились. Что-то мы здесь искупаем, но что-то на нас и возложено, высшее бремя. Достойно нести его — это и есть, может быть, ‘миссия эмиграции’.
Какие бы ни были, мы явились сюда не с пустыми руками. Нам нечто доверено. Завещаны великие ценности.
Прежде всего — религия. Годами на родине заужавшаяся, да и сейчас тяжко, без свободы живущая (но неудержимо пробивающаяся), здесь вера наша на воле. Здесь ей даже покровительствуют инославные. Париж становится центром богословского просвещения. Богослужение наше все более привлекает внимание и сочувствие. Рождественская литургия и Пасхальная заутреня звучат по французскому радио urbi et orbi [на весь мир — лат.] (и как это волнует сердце!).
Да, мы вынесли из горевшей Трои наши святыни, и верность им, стояние пред ними несоизмеримых с тем, что на родине, есть наш первый и великий долг. Хоть бы слабою рукою, да держаться. Пока держимся, пока любовь к Высшему не иссякла, дотоле мы и живы, как бы ни были на последнем месте среди сильных мира сего. Мы не сильные мира. Мы отверженные его. Но отверженность наша, быть может, важнее силы.
И в писательском нашем деле тоже позади Троя — тени великих отцов, веяние великой, христианнейшей литературы. Ею завещано нам то же, что уже две тысячи лет назад сказано на берегах Тивериадского озера. Любовь, человечность и сострадательность, тишина и незлобие, отдаление от маммоны, рука милостивого Самарянина… — что же сказать: просто Евангелие. И здесь, в условиях полной свободы, нам бесконечно легче, чем собратьям там.
Заноситься не надо, если сквозь обыденщину, неизбежные будни удалось бы пронести искру Божественного света, не предать, не поклониться силе, изгнание было бы оправдано. Кровопийцам, насильникам и лгунам было бы оно молчаливым, непреходящим укором.
1956
Русская мысль. 1956. 12 янв. No 846. Печ. по этому изд.
Тридцать лет назад… появился Париж. — Зайцев с семьей в Париже поселился в начале 1924 г.
…мистицизмом в стиле Товянского. — Анджей Товянский (1799—1878) — знаменитый польский мистик, ‘чудесно’ исцеливший в Париже жену Адама Мицкевича и объявивший себя новым мессией.
…вынесли из горевшей Трои наши святыни… — Троя (Илиои) — древний город в Малой Азии, в котором развернулось главное событие греческой мифологии — Троянская война (о ней повествуется в ‘Илиаде’ Гомера и ‘Энеиде’ Вергилия).
…завещано нам то же, что уже две тысячи лет назад сказано на берегах Тивериадского озера. — Об этом эпизоде из жизни Иисуса Христа рассказывают евангелисты Матфей, Марк, Иоанн и Лука. На берегах Галилейского моря (озера вблизи г. Тивериада) Иисус совершил чудо насыщения 5000 человек пятью хлебами, после чего обратился к народу с проповедью веры: ‘Истинно, истинно говорю вам: верующий в меня имеет жизнь вечную. Я семь хлеб жизни: отцы ваши ели манну в пустыне и умерли, хлеб же, сходящий с небес, таков, что яду щи й его не умрет’ (Евангелие от Иоанна, гл. 6).
…отдаление от маммоны, рука милостивого Самарянина… — В Новом Завете маммоной именуется злой дух, покровительствующий богатству. Милостивый (добрый) Самарянин — так нарицательно говорится о людях бескорыстных и благодетельных (см. в Библии притчу Иисуса Христа о милосердном Самарянннс. Евангелие от Луки, гл. 10, ст. 30—37).
Источник текста: Борис Зайцев. Собрание сочинений. Том 7. Святая Русь. — М: Русская книга, 2000. 525 с.