Чувственное путешествие Стерна во Францию. Часть вторая, Стерн Лоренс, Год: 1768 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 54 минут(ы)

ЧУВСТВЕННОЕ ПУТЕШЕСТВІЕ СТЕРНА ВО ФРАНЦІЮ.

Съ французскаго.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

МОСКВА,
Въ Губернской Типографіи у А. Ршетникова, 1803 года.

Съ дозволенія Московскаго Гражданскаго Губернатора.

ЕГО
ВЫСОКОПРЕВОСХОДИТЕЛъСТВУ
Господину
Дйствительному Тайному Совтнику,
Государственнаго Совта Члену,
Министру ІОстиціи.
Орденовъ:
Св: Александра Невскаго, Св: Анны 1го Класса, и Св Равноапостольнаго Князя Владимира большаго Креста 2й степени Кавалеру и Св: Іоанна Іерусалимскаго Командору,
ГАВРІИЛУ РОМАНОВИЧУ ДЕРЖАВИНУ
Милостивому Государю,
Въ малйшей знакъ
истинной, сердечной благодарности.

Предъ цлымъ свтомъ, я готовъ всегда признаться,
Державинъ способъ далъ мн жизнью утшаться.
П. Домогацкой.

ОГЛАВЛЕНІЕ ВТОРОЙ ЧАСТИ.

Глав.

I. Горничная двушка

II. Паспортъ

III. Скворецъ

IV. Невольникъ

. Анекдоты

VI. Прошеніе

VII. Сахарные пирожки

VIII. Шпага

IX. Способъ называться

X. Время провожденіе

XI. Отступленіе

XII. Характеръ

XIII. Искушеніе

XIV. Il ny foit qui mal y pense

XV. Тайна

XVI. Диствіе совсnи

XVII. Загадка

XVIII. Воскресенье

XIX. Непредвидимое упражненіе

XX. Другой отрывокъ

XXI. Букетъ цвтовъ

XXII. Дйствіе благотворенія

XXIII. Отгадка

XXIV. Опытъ

ХХ. Юлія

XXVI. Продолженіе о Юліи

XXVIII. Раставаніе

XXVIII. Похвала чувствительности

XXIX. Ужинъ и благодаренія

XXX. Слдствіе осторожности

ЧУВСТВЕННОЕ ПУТЕШЕСТВІЕ СТЕРНА ВО ФРАНЦІЮ.

ГЛАВА I.
*Горничная двушка.***

Мнніе стараго офицера о путешествіяхъ напомнила мн совты Полонія, которые далъ онъ на подобный случай своему брату, эти совты напомнили мн Гамлета, а Гамлетъ напомнилъ мн о другихъ твореніяхъ Шекспира. Идучи назадъ зашолъ я въ книжную лавку, чтобъ купить полное его сочиненіе.

Книгопродавецъ сказалъ мн, что хотя у него и много есть Шекспировыхъ твореній, но полнаго собранія нтъ. — А это что? спросилъ я увидвъ на. прилавк цлой экземпляръ.—

Это чужія книги, отвчалъ онъ: Графъ В* сего дня по утру прислалъ ихъ ко мн отдать переплтъ. Что онъ будетъ съ ними длать? Не уже ли Графъ В* читаетъ Шекспира? — О сударь! перервалъ книгопродавецъ: онъ преумной человкъ!… Онъ очень любитъ Англійскія книги, а Англичанъ и того больше. —

Вы такъ вжливы, продолжалъ я, что заставите всякаго Англичанина изъ благодарности, купить у васъ на нсколько луидоровъ.

Книгопродавецъ поклонился, и только хотлъ что то говорить, какъ вдругъ вошла въ лавку двушка — лтъ около двадцати, очень порядочно одтая. Взглянувъ на нее, не знаю по чему-то можно было догадываться, что она жила въ услуженіи у какой нибудь модной богомолки.— Пожалуйте мн книгу: заблужденіе сердца и разума, сказала она. Книгопродавецъ ей подалъ, а двушка вынувъ изъ кармана маленькой атласной зеленой кошелекъ, здернутый такого же цвта снуркомъ — раздернула и съ нжностію безъ жеманства, опустила туда два пальчика, достала деньги и заплатила. Ничто не могло меня тогда удержать въ лавк — я полетлъ за нею.

На что теб моя милая? спросилъ я ее: заблужденіе сердца? Не ужели ты знаешь, что такое заблужденіе сердца? Можетъ быть теб истолковала это любовь?… Или какой нибудь не врной пастушокъ далъ теб объ этомъ понятіе? —

Боже меня сохрани! отвчала она.— Врю милая, врю. Ты имешь не испорченное сердце, и жалко будетъ, когда оно попадетъ въ заблужденіе. Это такое неоцненное богатство, которое украситъ тебя несравненно лучше, нежели вс жемчуги и алмазы.

Двушка держала кошелекъ за снурочикъ и слушала меня очень внимательно. — Кошелекъ твой не съ лишкомъ тяжелъ, сказалъ я, взявъ его у ней, но что до этого! если будешь ты также добродтельна, какъ прекрасна, то Богъ наполнитъ его. У меня въ рукахъ было пять или шесть ефимковъ, которые вынулъ было на покупку Шексггира, одинъ изъ нихъ положилъ я въ ее кошелекъ, и задернувъ его снуркомъ, отдалъ ей.

Она поблагодарила меня ласковымъ поклономъ. Я понялъ его, онъ означалъ скромное, сердечное изліяніе благодарности, въ которомъ всего боле участвовало сердце. Въ таковыхъ случаяхъ оно всегда производитъ подобныя движенія. Никогда и ни одной женщин не давалъ я денегъ съ такимъ большимъ удовольствіемъ.

Везъ этой бездлицы милая! незначили бы для тебя ничего мои совты. Но когда взглянешь ты на ефимокъ, то и вспомнишь объ нихъ. Не промнивай его на, ленты, душенька! —

Ахъ сударь! увряю васъ, ефимокъ вашъ всегда будетъ при мн, я спрячю его какъ можно дальше.

Какой бы ни былъ тайной разговоръ между мужчины и женщины, но какъ скоро онъ, основывается на добродтельныхъ правилахъ, то не токмо онъ, но и самыя тайныя ихъ бесды, не могутъ быть подозрительны. Уже смеркалось, и намъ надобно было итти въ одну сторону, по чему мы — безъ всякаго стыда пошли вмст по набережной.

При выход изъ лавки, двушка опять мн поклониласъ, мы не успли отойти двадцати шаговъ, какъ она подумавъ, что оказанныя ею благодарность не соразмрна моему одолженію, остановилась и — еще стала благодарить меня.

Это ничто иное, сказалъ я: какъ одна не большая дань добродтели… Впрочемъ я бы крайне огорчился, еслибы доброе твое сердце, не соотвтствовало моей надежд. Но нтъ, моя милая! невинность написана на лиц твоемъ, и горе тому злодю, который захочетъ на нее покуситься!

Двушка, казалось, чувствительно была тронута моими словами. Она тяжко вздохнула. Я не захотлъ спрашивать у ней о причин вздоха. Мы молчали до того мста, гд поворачиваютъ въ улицу Гвенегода, и у котораго мы должны были разстаться.

Не эта ли дорога, моя милая, спросилъ я: къ Моденскому трактиру? Эта, сударь! но можно пройти и по снной улиц. Такъ я пойду по снной, и для того что мн будетъ веселе, и для того, чтобъ доле итти съ тобою.

Какъ бы мн хотлось, чтобъ Моденской трактиръ былъ въ приход Петра и Павла. — Не потому ли, миленькая, что ты живешь тамъ? — Точно такъ сударь: я горничная двушка Госпожи Р*. — Какъ! это врно та самая, къ которой поручено мн отнести письмо изъ Аміеня! — Она подтвердила мою догадку, сказавъ, что Госпожа Р*, давно уже ждетъ къ себ какого то иностранца.— Такъ здлай же одолженіе, моя милая, скажи своей барын, что ты этою иностранца нашла, поклонись отъ меня, и доложи, что завтр по утру я буду имть честь быть у ней.

Это сказано уже было на конц Гвенегодской улицы. Мы остановились, двушка захотла спрятать книги свои въ карманъ, и я — помогъ ей въ томъ.

Какъ пріятно чувствовать взаимную нжность, соединяющую наши стремленія!

Мы пошли опять… и не отошедъ трехъ шаговъ, она взяла меня за руку. Мн и самому хотлось этого, но она предупредила меня, и съ такимъ не принужденнымъ простодушіемъ, которое ясно показывало, что ей никакъ не приходило въ голову, что она меня еще первый разъ видитъ.

Въ эту самую минуту, я живо почувствовалъ, какъ называютъ, вліяніе кровной связи. Я смотрлъ на нее пристально, какъ бы думалъ найти въ ней, какія нибудь семйственныя сходства… Не связаны ли мы вс, воображалъ я, не разрывными узлами родства?

Выходя изъ снной улицы, и остановился, чтобъ проститься съ двушкою. Она еще поблагодарила за учтивость мою и за сотоварищество. Не легко было намъ разставаться. Мы прощались дважды. Разставанье наше было такъ дружественно, что мн кажется, въ другомъ бы случа, заключилъ его самымъ пламеннымъ, священнымъ поцлуемъ.

Но въ Париж мужчина съ женщиною ни когда не цлуются — явно.

Я лучше здлалъ. Я молилъ Бога о ея благополучіи.

ГЛАВА II.
Паспортъ.

По возвращеніи моемъ въ трактиръ, Лафлеръ сказалъ мн, что приходилъ полицейской офицеръ? и спрашивалъ кто я таковъ. — Провалъ его возьми! я догадываюсь за чмъ онъ ко мн пожаловалъ. Пора уже объ этомъ сказать и моему читателю. Я пропустилъ это тамъ, гд требовалъ порядокъ — не отъ того, чтобы забылъ, но потому, что считалъ лучше упомянутъ здсь.

Я выхалъ изъ Лондона такъ поспшно, что и не вспомнилъ о раздор Англіи съ Франціею. Уже пріхалъ я съ Дувръ, и видлъ помощію очковъ моихъ, возвышающіяся горы за Булономъ, а мысль о войн, также и о томъ, что безъ паспорта не льзя путешествовать по Франціи, не приходила мн въ голову. Если пройти одну улицу и воротиться домой съ прежнимъ умомъ, но и то для меня черезвычайно несносно, а не только чтобъ отъхавъ такъ далеко, пріхавъ безъ всякаго успха въ Лондонъ, и тогда особливо, какъ путешествіе мое имло единственною цлію, пріобртеніе различныхъ познаній. Мн сказали, что Графъ Г* нанялъ пакетботъ. Онъ стоялъ въ одномъ со мною трактир, и не много мн былъ знакомъ. Я пошелъ къ нему просить, чтобъ онъ здлалъ милость, принялъ меня въ свою свиту. Онъ согласился безъ дальнихъ отговорокъ, съ тмъ однакожь, что повезетъ меня не дале Кале, потому что оттуда ему надобно хать въ Брюксель.— По прізд въ этотъ городъ, сказалъ онъ мн: вы можете безъ всякой опасности прохать въ Парижъ, а тамъ найдете какихъ нибудь пріятелей, которые за васъ поручатся. — Тамъ то Ваше Сіятельетво! отвчалъ я: конечно избавлю себя отъ хлопотъ. — Я съ нимъ похалъ, и забылъ думать о паспорт.

Но когда Лафлеръ сказалъ мн о посщеніи полицейскаго офицера, то не мудрено мн было отгадать за чемъ онъ приходилъ. Въ это самое время и хозяинъ вошедъ въ мою комнату объявилъ о томъ же, прибавя: что офицеръ требовалъ непремнно паспортъ. Я надюсь, сказалъ хозяинъ, что паспортъ врно съ вами. — Со мною? отвчалъ я, по чести у меня нтъ никакова.—

У васъ нтъ паспорта? вскричалъ хозяинъ, отпрыгнувъ отъ меня шага на три, какъ отъ зараженнаго моровою язвою. На противъ того Лафлеръ подошелъ ко мн по ближе съ такимъ чувствованіемъ, съ какимъ подходитъ благородная душа къ нещастному на помощь. Доброй Лафлеръ совершенно пріобрлъ мое сердце. Одинъ этотъ поступокъ доказалъ его ко мн расположеніе больше, нежели въ цлые семь лтъ услуга его, моглабы меня въ томъ уврить. Я увидлъ, что мн во всемъ можно положиться на его праводушіе и привязанность.

Милордъ!… сказалъ хозяинъ: но опомнившись перемнилъ тонъ… Если у васъ нтъ сударь паспорта, продолжалъ онъ, то безъ сомннія есть въ Париж друзья, которые могутъ вамъ его исходатайствоватъ!— У меня нтъ на одного друга въ Париж, отвчалъ я равнодушно. — Ну такъ васъ посадятъ въ Бастилію, или по крайней мр въ Шатлетъ. — О! я этого не боюсь: Король Французской Государь милостивой. — Ваша правда, но совсемъ тмъ, это ни мало не остановитъ отослать васъ завтр же по утру въ Бастилію.— Какъ завтр? перервалъ я: не на цлой ли мсяцъ нанялъ я у тебя квартеру? и хотябъ самъ Король мн приказалъ, я не выду изъ ней прежде срока…

Что вы это говорите сударь?.. шепнулъ мн на ухо Лафлеръ: какъ можно не послушаться Короля?

Право надобно признатъся, сказалъ хозяинъ, что господа Англичане удивительные люди! и проворчавъ что то еще, ушолъ.

ГЛАВА III.
Скворецъ.

Я нарочно говорилъ съ хозяиномъ такъ смло, иначе я бы могъ огорчить Лафлера. Во время ужина я притворился быть отмнно веселымъ, и занимался совсемъ о постороннихъ матеріяхъ. Парижъ и комическая опера, были для меня безконечнымъ разговоромъ. Я не зналъ что Лафлеръ былъ въ театр, и провожалъ меня до книжной лавки. Онъ неспускалъ съ меня глазъ и тогда, какъ я идучи съ молодою двушкою по набережной разговаривалъ съ нею. Это то и по препятствовало ему итти дале со мною. Лафлеръ воротился домой по самой ближней дорог, и поэтому усплъ до моего прихода узнать о полицейскихъ требованіяхъ.

Лишь только онъ прибралъ со стола, какъ послалъ я его ужинать, а оставшись одинъ сталъ, думать гораздо поосновательне о моемъ положеніи.

Вотъ здсь то, мой милой другъ! надобно теб описать разговоръ, которой я съ тобою имлъ, почти съ самаго моего отъзда.

Ты знаешь что я столькоже запасся деньгами, сколько и разсужденіемъ. Помнишь, ты спросилъ: сколько ихъ у меня?— Я показалъ теб кошелекъ мой…. Ахъ, любезной Йорикъ! какъ можно съ такою бздлицею пускаться въ толь дальній путь?… Бога Ради возьми у меня въ запасъ нсколько гиней. — У меня своихъ много.— Божусь теб, что мало. Я лучше тебя знаю то мсто, куда ты дешь. — Можетъ статься мало для другова, но для меня право довольно. Я и трехъ дней не проживу въ Париж, чтобъ чего нибудь не напроказить, за что посадятъ меня въ Бастилію, гд мсяцъ или два пробуду на всемъ казенномъ содержаніи.— О! виноватъ, я и забылъ объ этомъ прибжищ, сказалъ онъ мн весьма сухо.

Вотъ мой другъ! шутки мои чуть ли не збываются на самомъ дл!

Отъ дурачества ли или неуваженія, отъ Филозофіи ли или упрямства, а можетъ — и по какой другой причин, которой я самъ не понимаю, я не думалъ о Бастиліи иначе, какъ думалъ о ней при своемъ отъзд.

Бастилія!… одно имя ее страшно! пускай говорятъ о ней что хотятъ… Но Бастилія ничто ничто иное какъ башня, а башня есть домъ, изъ котораго только нельзя вытти. Hе есть ли это еще милость Божія, для страждущихъ подагрою? Что за бда и здоровому?… Съ девятью франками на день, съ перомъ, чернилами, бумагою и — терпніемъ, можно мсяцъ или полтора просидть безвыходно дома. Чего бояться, когда не здлалъ ни какого преступленія? Гораздо осторожне и умне посл будетъ. Желательно чтобъ вс нескромные подались туда по чаще. Это наказаніе послужило бы имъ исправленіемъ и собственною ихъ выгодою.

Наполнивъ голову мою таковыми разсужденіями, и восхищаясь ими вышелъ я на дворъ освжиться воздухомъ. Ненавистны мн мрачныя картины! сказалъ я самъ себ, не хочу знать той меланхолической науки, которая учитъ изображать бдствія жизни черными красками! воображеніе представя предмты разуму, гораздо обширнйшими, нежели: каковы они въ самомъ дл, наводитъ ему ужасъ. Отними все излишнее, и нчего будетъ бояться. Однакожъ, продолжалъ я: Бастилія не такъ то пріятна… Но отломай у ней башни, заровняй рвы, отвори двери, вообрази ее себ убжищемъ неволи, гд держитъ тебя одно только paзслабленіе тла, тогда — зло изчезнетъ въ глазахъ твоихъ, и ты будешь его сносить безъ всякаго роптанія… Размышленіе мое съ самимъ собою, становилось часъ отъ часу важне, но было прервано голосомъ, которой жаловался что не можетъ быть свободенъ. Я смотрлъ на вс стороны, и ничего не примтилъ. Не сдлая боле на это вниманія, вышелъ на дворъ.

Но едва возвратился назадъ, какъ тотъ же голосъ повторилъ тже самыя слова два раза. Я взглянулъ къ верху, и увидлъ скворца въ маленькой клтк…. Я не могу быть свободенъ, кричалъ онъ: я не могу быть свободенъ.

Остановясь, посмотрлъ я на эту птицу со вниманіемъ. Множество людей проходило въ дверь, и скворецъ порхая въ ихъ сторону, такимъ же тономъ жаловался: я не могу быть свободенъ!— О! я помогу теб, вскричалъ я: помогу быть теб на свобод чегобъ мн это ни стоило. Клтка висла дверками къ стн, которыя такъ крпко запутаны были проволокою, что не льзя было отворить иначе, какъ разломать ее... Я засунулъ въ клтку об руки.

Скворецъ перепрыгивалъ изъ стороны въ сторону, продвалъ голову сквозь прутики, билъ въ нихъ грудью… Боюсь, бдный мой плнникъ, сказалъ я ему: боюсь очень, удастся ли мн освободить тебя… — Нтъ! за кричалъ скворецъ: я не могу быть свободенъ: я не могу быть свободенъ.

Никогда сердце мое не было такъ растрогано:.. Во всю жизнь не встрчалось со мною такого случая, которой бы произвелъ столь скорое и необычайное движеніе въ душ моей. Хотя слова: не могу быть свободенъ, говорилъ скворецъ махинально, но такъ много они сближались къ самой природ, что въ одно мгновеніе все мое систематическое сужденіе о Бастиліи, опрокинулось въ верьхъ дномъ. Съ сердечнымъ соболзнованіемъ и — съ другими уже мыслями, взошелъ я на лстницу.

ГЛАВА IV.
Невольникъ.

Я былъ уже въ моей комнат, но скворецъ не выходилъ у меня изъ головы. Облокотясь на столъ, предался я различнымъ сужденіямъ, и будучи разположенъ къ размышленію — далъ свободу моему воображенію……………

Оно представило мн невольника, заключеннаго въ темниц. Я смотрлъ на него сквозь решетчатую дверь, смотрлъ — и пользуясь мракомъ свта, который едва едва освщалъ его преисподнюю, старался я списать портретъ съ узника.

Долговремянное ожиданіе свободы, истощило вс его силы. Я почувствовалъ въ моемъ сердц весьма сильную боль, которая раждается отъ сомнительной надежды… Всматриваясь въ невольника, мн казалось, что лице его было обезображено, блдно, изнурено болзнію… уже тридцать лтъ, какъ его кровь не освжалась восточнымъ втромъ, уже тридцать лтъ, не видалъ онъ ни солнца, ни луны, уже тридцать лтъ, не слыхалъ онъ сквозь, решетку, нжнаго голоса своихъ друзей, своихъ родственниковъ…. А дти его!!!

Тутъ сердце мое замерло… Я отворотился отъ несчастнаго… но воображеніе не переставало меня мучить… Оно показывало невольника, сидящаго на связк соломы, въ самомъ заднмъ углу темницы.. Солома служила ему и постелею и стуломъ… Несчастный держалъ въ одной рук календарь своего изобртенія, здланной изъ палочекъ, на которыхъ разными знаками, замчалъ онъ горестные дни, проведенные имъ въ ужасномъ заключеніи…. Въ другой рук — былъ у него ржавой гвоздь, которымъ въ календар своемъ, прибавлялъ и этотъ день, къ числу прошедшихъ… Я заслонялъ у него послдній остатокъ свта… Онъ взглянулъ томно на дверь… покачалъ головою и — опять принялся за пагубную свою работу, хотлъ положить палочку на кучу другихъ, нагнулся — и цпи загремли въ ушахъ моихъ… Глубокой вздохъ вырвался изъ груди его… Боже мой! вскричалъ я заливаясь слезами…. Я не могу, даже и вообразить этой страшной картины… Вскочилъ безъ памяти… Кликнулъ Лафлера, и приказалъ ему непремнно завтр въ девять часовъ утра нанять карету. Я поду прямо, думалъ я: къ Герцогу де Ш*.

Лафлеръ конечно бы совсемъ усердіемъ меня раздлъ и положилъ въ постель… Но я зная его чувствительность, не хотлъ дать ему замтитъ моего безпокойства, и сказалъ, что я самъ разднусь и лягу.

ГЛАВА V.
Анекдоты.

Въ назначенный часъ я слъ въ карету. Лафлеръ сталъ назади, и я закричалъ кучеру, чтобъ какъ можно скоре скакалъ къ Версалю.

На дорог ничего со мною не встртилось такого, чего ищу я обыкновенно въ путешествіяхъ. Однакожъ, я бы могъ здлать такоеже описаніе, какъ и другіе, о Шальйот, о Пасси, о Бономахъ, о Севахъ, о Вирофла, и о многихъ мстахъ, которыя встрчались мн на моемъ пути… Но мн лучше хотлось наполнить пустое мсто, сокращенною повстью о скворц. Таковыхъ историческихъ сокращеніи будетъ много… Я ихъ очень люблю.

Милордъ Л… ожидалъ попутнаго втра, чтобъ перехать изъ Дувра въ Кале… Слуга его, бродя по горамъ, поймалъ скворца, которой только что оперился. Онъ взялъ его къ себ, кормилъ, воспиталъ его, и привезъ въ Парижъ.

По прізд своемъ туда, купилъ онъ клтку, которая стоила ему двадцать четыре сольда. Господинъ его прожилъ въ Париж пятъ мсяцовъ, а какъ за нимъ не очень много было дла, то онъ въ это время и научилъ скворца выговаривать четыре слова, за которыя я столько обязанъ.

Когда Милордъ похалъ въ Италію, то слуга отдалъ скворца и съ клткою хозяину. Не всякой могъ понимать что говорилъ скворецъ, потому что онъ говорилъ на иностранномъ язык, и потому что никто не хотлъ его слушать. Лафлеръ посулилъ за него хозяину бутылку вина, и хозяинъ съ охотою уступилъ ему скворца и съ клткою.

Я привезъ скворца съ собою на его родину… Однажды Лордъ А… услышавъ отъ меня о его исторіи, захотлъ имть у себя, и я подарилъ ему скворца. Спустя нсколько недль, онъ отдалъ его Лорду Б…, Лордъ Б… подарилъ его Лорду В…. Слуга Лорда В… продалъ его за шилингъ Лорду Г… а отъ Лорда Г… достался онъ Лорду Е… и такъ мой скворецъ ходилъ по Лордамъ до половины азбуки. Изъ чертоговъ вельможъ перелеталъ онъ въ обиталища простолюдимовъ, гд также не имлъ онъ хорошаго пристанища. Онъ былъ презираемъ въ Лондон, равно какъ и въ Париж, и боле отъ того, что одни старались ворваться, а другой старался вырваться. — Вотъ до чего иногда доводитъ безуміе, не такъ думать какъ другіе…

Можетъ бытъ, кто нибудъ изъ читателей и слыхалъ о моемъ скворц… И если нечаяннымъ образомъ онъ его увидитъ, то я прошу вспомнитъ, что эта птичка принадлежала мн… Теперь ее у меня нтъ — но она вырзана на герб моемъ. Пусть господа герольды свернутъ моему скворцу голову, ежели осмлятся.

ГЛАВА VI.
Прощеніе.

Когда я ищу чьего нибудь покровительства, то мн очень не нравится, чтобъ тутъ же былъ и непріятель мой, который бы замчалъ мои поступки. А это то самое и заставляетъ меня искать всегда покровителя — въ самомъ себ. Необходимость однакожъ принудила меня предстать къ Герцогу Ш… Еслибы только можно было безъ этого обойтись, то конечно здлалъ бы: Я такъ, какъ здлалъ бы — и всякой другой бывши на моемъ мст.

Какъ много способъ просить? Сколько надобно длать подлостей, поклоновъ, уничиженій? Во всю дорогу я объ этомъ думалъ, и за всякую выдумку заслуживалъ быть посаженъ въ Бастилію.

Подъзжая къ Версаліи, я придумывалъ, какъ начать мн проситъ… Стану кланяться, приму покорный видъ, понижу голосъ, и буду всячески подлаживать Герцогу, чтобъ преклонить его на свою сторону. — Хорошо! хорошо! разсуждалъ я: на силу выдумалъ, это будетъ славно… Но размыслилъ, и мое славно, не такъ то вышло славно! это будетъ все тоже какъ бы стоить. Герцогу безъ мрки кафтанъ. — Глупенькой!.. продолжалъ я опомнясь: за чмъ теб за ране ломать голову? Не у себя ты долженъ учиться чмъ начатъ….. Ты, прежде взгляни на Герцога, всмотрись въ него… Прочти на лиц его расположеніе, и первое его слово, которое онъ теб скажетъ, научитъ тебя всему. По этому ты и располагай разговоромъ, который конечно ему будетъ не противенъ, тмъ боле, что онъ самъ подастъ теб ключь на какомъ тон съ нимъ говорить надобно.

А хотя бы и не такъ то случилось… Разв Герцогъ не такой же человкъ? Ежели мы на пол сраженія, идемъ смло другъ противъ друга, то можноль робтъ въ кабинет министра, будучи съ нимъ на един? — Поврь мн Йорикъ, когда человкъ не иметъ благородной смлости: то онъ погибаетъ самъ отъ себя бываетъ униженъ, и заграждаетъ себ собственной свой путь къ благополучію… Покажись только къ Герцогу съ видомъ, что боишся Бастиліи — будь увренъ, что въ тотъ же часъ, отправятъ тебя въ Парижъ съ надежными проводниками.

Чуть ли это не правда? сказалъ я самъ себ: ну такъ я появлюсь къ Герцогу съ смлостію и со всевозможнымъ равнодушіемъ.

Ты опять говоришь вздоръ Йорикъ! благоразуміе не терпитъ ни какой чрезвычайности… Оно всегда должно обладать своими страстьми. Прекрасно! вскричалъ я: ужь теперь то не собьюсь съ прямой тропы.

Карета моя взъхала на дворъ, и когда остановилась у крыльца, то ясно видлъ я, что дорожной мой урокъ, съ великимъ успхомъ дйствовалъ на мою душу. Я былъ такъ покоенъ какъ нельзя больше, и всходилъ по лстниц ни съ тмъ робкимъ духомъ, которымъ бываютъ объяты жертвы правосудія, ни съ тмъ радостнымъ и сердечнымъ восхищеніемъ, которой оживотворялъ меня всегда, когда я летлъ видть тебя моя милая Лизета!

Лишь только я вошелъ въ залъ, какъ въ тужъ минуту, подошелъ ко мн какой то человкъ съ важностію. Я незнаю право, дворецкой ли это былъ, или лакей, а можетъ и какой нибудь подсекретарь Его Свтлости. Онъ сказалъ мн, что Герцогъ занимается длами. — Какимъ же образомъ, сударь, можно мн видть Его Свтлость? Я иностранецъ, а что всего хуже по ныншнимъ обстоятельствамъ: я Англичанинъ. — Онъ мн отвчалъ: что это не здлаетъ излишняго въ прозьб моей затрудненія. — Я отвсилъ ему небольшой поклонъ. Милостивый государь! я о важномъ дл намренъ говорить съ Герцогомъ. — Онъ посматривалъ на вс стороны, какъ бы стараясь найти, кто бы могъ доложить ко мн министру. — Я не намренъ скрывать отъ васъ, говорилъ я ему: нужда, о которой мн надобно объясниться съ Герцогомъ, совсемъ не принадлежитъ до Его Свтлости, а касается до одного только меня. — О! такъ это другое дло! — Нтъ, сударь! не другое, я увренъ что Герцогъ выслушаетъ меня благосклонно… Между тмъ просилъ я его сказать мн, когда могу видть Его Свтлость?

— Черезъ два часа, отвчалъ онъ..— Множество каретъ стоявшія на двор, подтверждали эту истину. — Чтожъ длать мн въ эти два часа? Расхаживать изъ угла въ уголъ по зал, не казалось мн пріятнымъ препровожденіемъ времяни… Я сошелъ въ низъ, и веллъ хать въ кадранъ-бліо, ближайшій трактиръ.

Но судьба всегда длаетъ по своему — и рдко случается, чтобъ я попалъ въ то мсто, куда задумалъ.

ГЛАВА VII.
Сахарные пирожки.

Я не прохалъ еще половину дороги, какъ со всемъ новое вошло мн въ голову. Желая посмотрть городъ, приказалъ я кучеру вести меня по всмъ улицамъ. — Городъ не великъ сказалъ я ему: мн кажется, что его очень скоро можно объхатъ. — Не великъ сударь? Извините, онъ гораздо больше, нежели вы воображаете, и отмнно хорошо выстроенъ. Большая часть Вельможъ имютъ здсь свои домы. — При семъ слов вспомнилъ я о Граф Б… о которомъ книгопродавецъ на говорилъ мн много добраго… Для чего же не похать мн къ такому человку, которой иметъ толь великое уваженіе къ Англійскимъ книгамъ и къ самимъ Англичанамъ? Раскажу ему о ceб, и можетъ быть… Я въ другой разъ перемнилъ свое намpeніе, а если счесть порядочно, то уже въ третій. Мн захотлосъ побывать у госпожи Р… на Петропавловской улиц, и боле за тмъ, что я уже и увдомилъ ее о томъ, черезъ горничную двушку. Не я располагаю обстоятельствами, обстоятельства располагаютъ мною. Увидвъ на другой сторон человка, которой несъ корзину, и какъ будто продавалъ что-то, послалъ я Лафлера, спросить у него, гд живетъ Графъ Б…

Лафлеръ прибжалъ ко мн отъ него съ превеликимъ удивленіемъ. — Знаетели сударь, кто продаетъ эти сахарные пирожки? Кавалеръ Св: Людовика. — Какой вздоръ бредишь ты Лафлеръ! — Я не знаю сударь, вздоръ ли это или нтъ, но увренъ только въ томъ, что я своими глазами видлъ у него въ петлиц на ленточк крестъ, также хорошо, какъ и сахарные пирожки, которыхъ еще довольно много у него въ корзин.

Такая превратность человческой жизни, возбуждаетъ въ чувствительной душ, не одно только простое любопытство, но влечетъ какое-то къ себ особенное чувствованіе… Я смотрлъ на него нсколько минутъ изъ кареты, и чмъ боле въ него всматривался, тмъ непонятне представлялся онъ мн съ своимъ крестомъ и корзиною. Разумъ мой былъ въ недоумніи и сердце билось очень сильно… Я вышелъ изъ кареты — и подошелъ къ нему.

На кавалер былъ блый длинный фартукъ. Крестъ Св: Людовика вислъ по камзолу. Корзина съ сахарными пирожками: покрыта была до половины салфеткою. Въ низу подослана другая, и все такъ чисто, такъ опрятно, что не возможно было, чтобъ чего нибудь у него не купить.

Онъ не подходилъ ни къ жому съ своею корзиною, а остановясь на углу трактира дожидался когда кто къ нему подойдетъ.

Кавалеру было около пятидесяти лтъ. Онъ имлъ видъ скромной, но величавой. Я не удивлялся этому, и приподнявъ салфетку, взялъ одинъ пирожокъ, прося его убдительно истолковать мн эту загадку.

Въ короткихъ словахъ онъ объяснилъ мн все. — Молодыя свои лта, провелъ я въ служб, говорилъ онъ: возвратясь изъ похода получилъ этотъ крестъ: а по окончаніи прошедшей войны, будучи отставленъ отъ службы, не могъ уже добиться мста въ ныншнюю компанію, и такъ остался я безъ друзей, безъ денегъ — съ однимъ Kpecтомъ. — Онъ привелъ меня въ жалость, но послдними словами — пріобрлъ мое почтеніе.

Король нашъ, Государь столько же доброй, какъ и правосудной, продолжалъ онъ: но въ силахъ ли наградить весь свтъ, и облегчить участь всхъ несчастныхъ? Я былъ въ числ ихъ… у меня есть жена, я ее люблю столькоже, какъ и любимъ ею. Она уметъ длать конфекты, мы захотли употребить въ пользу не большое это искуство: и мн кажется, что лучше продавать сахарные пирожки, нежели поджавъ руки сидть голодными.

Порадуйтесь чувствительныя, души! порадуйтесь судьб бднаго кавалера. Мсяцевъ девять тому назадъ, добродтель его увнчалась наградою.

Кавалеръ обыкновенно стоялъ у дворцовой решетки, и былъ замченъ многими прозжающими, которые имли такоеже любопытство какъ и я, и которымъ разсказывалъ онъ свою исторію съ тою же скромностію, съ какою объяснялъ и мн. Наконецъ это дошло до Короля. Онъ вспомнилъ о немъ, и зная что кавалеръ былъ весьма хорошій Офицеръ и любимъ всемъ полкомъ, пожаловалъ ему 1500 ливровъ, ежегодной пенсіи.

Пріятное благодяніе! не уже ли есть такіе люди, которые не чувствуютъ цны твоей? Я никогда не могъ разсказывать о исторіи кавалера безъ сердечныхъ движеній. —

Блаженъ народъ, гд Государь добродтеленъ!

ГЛАВА VIII.
Шпага.

Подобная исторія — случившаяся во время пребыванія моего въ Ренн — не мене меня трогала.

Мн не извстны причины крайняго разоренія фамилій де’Е… въ Бретаніи, но знаю то, что Маркизъ де Е… весьма долго боролся съ несчастіемъ. При всей своей крайности, онъ не переставалъ блистать остатками своихъ предковъ. Наконецъ дошелъ онъ до такого бдственнаго состоянія, что едвали доставало ему на умренную пищу. Къ томужъ и два сына — которымъ должно было дать воспитаніе отличное, по роду и богатству — разстравляли душу отца, и тмъ боле, что дти его общали великую надежду. Военная служба казалась ему врнйшимъ способомъ къ поправленію состоянія его, но и это предпріятіе отложилъ онъ по тому, что не льзя было служить безъ особенныхъ издержекъ сверьхъ жалованья. У него оставалось весьма небольшое имніе, съ которымъ надобно было вести жизнь самую бдную. Еще одно средство — торговлю слдовало ему испытать.

Но промыслъ этотъ не казался ли гробомъ для его дтей, которыхъ честолюбивый и гордый Маркизъ хотлъ видть возвышенными? По счастію Бретанія сохранила право свергать иго съ такого предразсудка — и Маркизъ имъ возпользовался. Въ то время, когда первйшіе чиновники собрались въ Ренн, Маркизъ, сопровождаемый двумя сыновьями, вошелъ въ залу собранія и старался съ важностію защищать древнія постановленія Герцогства, которымъ хотя и рдко пользовались, но совсемъ тмъ, не могло оно потерять своей силы. — Сказавъ это, Маркизъ снялъ свою шпату. Возьмите ее, продолжалъ онъ, и будьте ее хранителями до того времяни, пока лучшая сутьба, доставитъ мн возможностъ взять ее обратно, и быть ея достойнымъ.

Президентъ принялъ шпагу, приказалъ положить ее тудаже, гд хранилась родословная Маркиза, которой видя все дло окончаннымъ — вышелъ вонъ.

На другой день отправился онъ со всемъ своимъ семйствомъ въ Мартинику. Двадцатилтнее неутомимое прилжаніе къ торговл, и нкоторыя непредвидимыя наслдства отъ дальнихъ родственниковъ, доставили ему способъ возстановить свое дворянство — и взять свою шпагу.

Въ этотъ то торжественный день я имлъ счастіе быть въ Ренн. Я назвалъ его торжественнымъ, и какъ иначе назоветъ его всякой чувствительной путешественникъ? Жалки для меня т, которымъ таковые случаи кажутся незначущими!

Маркизъ поддерживая почтенную свою супругу, вошелъ въ собраніе. Старшій его сынъ велъ свою сестру, младшій шелъ возл матери. Доброй отецъ нсколько разъ отиралъ платкомъ слезы.

По всюду царствовало глубокое молчаніе… Маркизъ оставилъ жену съ младшимъ сыномъ и дочерью: а самъ подошелъ къ Президенту — требовалъ отъ него своей шпаги. Лишь только онъ получилъ, какъ съ превеликимъ восхищеніемъ обнажилъ ее. Онъ смотрлъ на шпагу, какъ на врнйшаго друга, съ которымъ былъ въ разлук нсколько лтъ. Старикъ разсматривалъ ее со вниманіемъ, какъ будто для того, чтобъ лучше удостовриться, дйствительно ли эта шпага была его… Примтя небольшую на конц клинка ржавчину, онъ поднесъ ее ближе къ глазамъ и я видлъ, что слеза капнула на ржавчину.

Я найду, сказалъ онъ: какое нибудь средство ея счиститъ. Онъ вложилъ ее въ ножны, и поблагодаря за сохраненіе, вышелъ изъ залы съ женою и дтьми.

Я позавидовалъ его чувствованіямъ.

ГЛАВА IX.
Способъ называться.

Безъ всякаго препятствія я вошелъ къ Графу Б… Онъ перебиралъ Шекспировы сочиненіи. Я взглянулъ на нихъ я далъ ему замтить, что они мн знакомы. — Я пришелъ къ вамъ сказалъ я ему: безъ всякаго путеводителя, зная наврное, что найду въ кабинет вашемъ моего друга, который будетъ за меня у васъ предстателемъ. Вотъ онъ, это великой Шекспиръ, землякъ мой… Превосходный авторъ! вскричалъ я: подкрпи прозьбу мою твоимъ ходатайствомъ!

Графъ усмхнулся такому необычайному входу… Судя по блдному моему лицу, что я былъ не здоровъ, онъ просилъ меня ссть, я слъ, и чтобъ избавить его отъ излишнихъ затрудненій отгадывать причину моего посщенія, которое конечно несогласовалось съ обыкновенными правилами, откровенно пересказалъ ему все то, что случилось со мною у книгопродавца, и что это самое поселило во мн смлость скоре притти къ нему, нежели къ кому другому, и объявить о непріятномъ своемъ положеніи.— О не пріятномъ сударь? Пожалуйте скажите мн, сказалъ Графъ съ безпокойнымъ видомъ: что съ вами такое случилось? — Я открылся ему во всемъ… Хозяинъ мой, прибавилъ я: увряетъ, что меня посадятъ въ Бастилію.— И вы этого, боитесь? — Ни мало, Графъ! я нахожусь между людьми просвщеннйшими, да и совсть ни въ чемъ меня не упрекаетъ…. а при томъ, я не съ тмъ сюда пріхалъ, чтобъ быть шпіономъ, ни обозрватъ украшенія или наготу Государства, слдственно Французы, будучи такъ учтивы и великодушны, не захотятъ мн здлать никакого зла.

Графъ покраснлъ и разсмялся… Неопасайтесь ничего! сказалъ онъ. — Боже меня сохрани! я отъ самаго Лондона смялся до Парижа, и не думаю чтобы Герцогъ Ш… былъ такой врагъ смху, которой бы выслалъ меня отъ сюда со слезами.

Всепокорнйше прошу Ваше Сіятельство, продолжалъ я, поклонясъ Графу ниско: здлать милость попросить Герцога уволить меня отъ такого принужденія.

Графъ слушалъ меня съ отмнною благосклонностію, иначе я не могъ бы такъ смло и говоритъ.— Хорошо, очень хорошо сказано! повторялъ онъ раза два. И на этомъ — кончилась моя прозьба.

Онъ перемнилъ разговоръ: мы разсуждали о многихъ неважныхъ матеріяхъ, о книгахъ, новостяхъ, политик, о людяхъ вообще, а потомъ — и о женщинахъ.

Да благословитъ ихъ Богъ! сказалъ я: никто больше меня ихъ не любитъ. Посл всхъ слабостей, которыя въ нихъ находилъ, и посл всхъ сатиръ, которыя читалъ на ихъ щетъ — он все еще милы мн. Я очень увренъ, что человкъ не имющій нкоторой привязанности къ ихъ полу не можетъ любить страстно ни одной женщины. —

Ну господинъ Англичанинъ, посмотримъ, сказалъ мн Графъ съ улыбкою. Вы не съ тмъ пріхали сюда, говорите вы, чтобъ разсматривать наготу нашего Государства, а и того меньше надюсь — нашихъ женщинъ, но еслибы какъ нибудь попалась вамъ хорошенькая на встрчу въ такомъ вид, то признайтесь: испугались ли бы вы?

Во мн есть какое то отвращеніе съ неблагопристойнымъ шуткамъ. Я часто старался превозмочь его, и всегда съ превеликимъ затрудненіемъ принуждалъ себя говорить многимъ женщинамъ то, чего я ни за какія деньги, не сказалъ бы одной съ глаза на глазъ.

Простите меня Графъ! если въ такомъ цвтущемъ Государств ничего боле не увижу, какъ одну нагую землю, тогда я вздохну — и оставлю ее съ сожалніемъ. Чтожъ касается до женщинъ, продолжалъ я покраснвъ отъ стыда: то еслибъ случилось мн съ такою встртиться, я бы прикрылъ ее моимъ плащемъ, когда бы только зналъ какъ это здлать… Но признаюсь: я очень бы желалъ видть наготу ихъ сердецъ, и хотлъ бы — не смотря на различные обычаи, климатъ, Религію и нравы, найти въ нихъ одно хорошее, и по такимъ оригиналамъ образовать мое сердце. Для того то Ваше Сіятельство, и пріхалъ я въ Парижъ, для того-то и не ходилъ я смотрть ни славнаго дворца, ни Люксембурга, ни Луврскаго строенія… Я не покупалъ каталога картинамъ, статуямъ и церквамъ. Для меня во всякомъ человк есть храмъ, и я люблю лучше разсматривать прекрасныя черты въ немъ, нежели въ славной Рафаеловой картин Преображенія.

Стремленіе познать людей заманило меня во Францію, и безъ сомннія заведетъ еще гораздо дале… Какъ пріятно путешествовать, когда сердце наше занимается природою и собственными чувствованіями, который научаютъ насъ любитъ другъ друга боле обыкновеннаго.

Графъ наговорилъ мн за это тьму учтивостей. — Но знаетели вы, сказалъ онъ: какъ я сердитъ на Шекспира за то, что онъ познакомя меня съ вами, не сказалъ кто вы таковы. Мысли его столько развлечены, что забывъ объявить о вашемъ имяни, принудилъ васъ самихъ къ этому открытію.

Для меня нтъ ничего досадне, какъ разсказывать кто я таковъ… Я легче скажу о другомъ, нежели о самомъ себ, и если когда бываю къ тому вынужденъ, то стараюсь говоритъ какъ можно покороче. Не думаю, чтобы кто нибудь скоре меня прекращалъ такую матерію…. Мн весьма удобно было отвчать Графу лаконически. Шекспиръ лежалъ передо мною. Я вспомнилъ, что мое имя есть въ трагедіи Гамлетъ, и пріискавъ славное и смшное явленіе гробокопателей, въ пятомъ дйствіи, показалъ Графу пальцемъ на имя Йорика.— Это Йорикъ!— Точно такъ, Ваше Сіятельство! и этотъ Йорикъ я.

Нтъ большой надобности знать, самъ ли я, или что нибудь другое, затмили у Графа разумъ, а можетъ бытъ и по какому нибудь волшебству, ошибся онъ семью или осмью вками… Французы лучше изъясняютъ, нежели соображаютъ… Я ничему не удивляюсь на этомъ свт, а всего мене такимъ ошибкамъ… Мн вздумалось составить нсколько книгъ изъ своихъ проповдей. Одинъ изъ нашихъ Епископовъ — котораго впрочемъ я отмнно почитаю за его чистосердечіе и набожность — сказалъ мн однажды, что у него недостаетъ терпнія просматривать проповди сочиненныя шутомъ Дацкаго Короля. — Но, милостивый государь! отвчалъ я ему: есть два Йорика. Йорикъ, о которомъ въ? изволите говоришь уже лтъ съ восемьсотъ умеръ… Онъ славился при двор Сарвендила, а другой Йорикъ не былъ нигд въ уваженіи, и этотъ то самой я.— Епископъ покачалъ головою. — Помилуйте Милордъ! прибавилъ я: вы хотите меня заставить думать, что моглибы принять Александра Мдника — о которомъ упоминаетъ Св: Павелъ — за Александра Великаго?— Я право не знаю, отвчалъ онъ: но разв это не все тоже?…

Еслибъ Царь Македонскій, возразилъ я: далъ вамъ Милордъ лучшее Епископство, то конечно вы умли бы его отличить отъ ремесленника, которой только можетъ длать для вашей кухни посуду.

Графъ Б… точно въ такомъ же былъ заблужденіи.

И вы Йорикъ? вскричалъ онъ.— Такъ Ваше Стяжальство! — вы сударь? вы Йорикъ? — Точно я, Графъ!— Боже мой! говорилъ онъ обнимая меня: это Йорикъ!

Онъ съ торопливостію положилъ одну часть Шекспира въ карманъ, и оставилъ меня одного въ своемъ кабинет.

ГЛАВА X.
Время провожденіе.

Я не могъ понять за чмъ Графъ ушелъ съ такою поспшностію, и для чего онъ положилъ въ карманъ книгу… Всякая тайна открывается сама собою, слдовательно и не стоитъ того, чтобъ ломать за нею голову и терять время… Лучше читать Шекспира…. Я взялъ одну частъ, развернулъ, и мн попалось не большое сочиненіе Much ado about Nothing.

Оно скоро увлекло меня съ моихъ креселъ въ Мессину. Я столько занялся Донъ Педромъ, Бенедиктомъ и Беатриксою, что совсмъ забылъ о Версаліи, о Граф, и даже — о паспорт.

Пріятныя мечты воображенія съ какимъ удовольствіемъ ввряется умъ нашъ призракамъ, которые услаждаютъ горестныя минуты ожиданія и скуки!… Давно, давно бы кажется прекратилось мое существованіе — еслибъ не бродилъ и я также, по очарованнымъ лугамъ вашимъ… Какъ скоро забреду на какую нибудь каменистую дорогу, или взойду на крутую гору, то мн становится очень тяжело, и я поворотя въ другую сторону ищу тропинки мягкой и гладкой, которую воображеніе усыпало по всюду розами. Я по ней прогуливаюсь, и возвращаюсь оттуда гораздо бодре… Когда бываетъ мн очень грустно, и когда этотъ свтъ не общаетъ мн никакой надежды къ спокойствію — я оставляю его, и бгу въ сторону… Имя лучшее понятіе о Елисейскихъ поляхъ, нежели о Неб — я также какъ и Эней, продираюсь туда насильно… Тамъ вижу его, вижу идущую къ нему на встрчу печальную тнь оставленной, имъ Дидоны. Эней старается, ее узнать, а Дидона усмотря его, отворачивается въ молчаніи отъ виновника ея бдствія и посрамленія. Чувствованія мои теряются въ чувствованіяхъ несчастной Дидоны, и сливаются съ ея состраданіями, которыя и въ юности моей извлекали у меня слезы.

Время проходитъ не напрасно, когда проводимъ его въ подобныхъ упражненіяхъ… Сострадая о несчастіяхъ ближняго, мы уменьшаемъ тмъ собственныя наши горести, и разумъ нашъ тогда иметъ средство, подать намъ нужное утшеніе… Я самъ по себ знаю, что никогда не могу прогнать печали безъ того, чтобъ не примнить ее и злополучіямъ другова.

Я уже дочитывалъ третье дйствіе, какъ Графъ Б… вошелъ въ комнату, держа въ рук бумагу.— Вотъ онъ! говорилъ мн Графъ: вотъ вашъ паспортъ. Герцогъ Ш… тотчасъ приказалъ его написать. Человкъ, которой смется, сказалъ онъ: не можетъ бытъ опасенъ. Я бы не могъ выхлопотать паспорта и въ два часа, ежелибы это было не для Королевскаго шута! — Извините меня Ваше Сіятельство! я не Королевской шутъ. — Да вить вы Йорикъ? — Йорикъ. — Витъ вы сметесь и шутите?— Все правда, Ваше Сіятельство! я шучу и смюсь, но безъ всякой за зо платы, а забавляюсь на одинъ свой щетъ…. При нашемъ двор Графъ! очень давно перевелись шуты. Послдній изъ нихъ былъ въ царствованіе Карла II. Мы съ того времяни довольно просвтились, наши вельможи, здлались такъ безкорыстны, такъ ревнительны къ слав и благоденствію своего Отечества: наши женщины такъ скромны и осторожны, такъ цломудренны и набожны… Поврьте Ваше Сіятельство! что никакой шутъ, не достанетъ у насъ хлба съ своими шутками…—

О! это изрядная насмшка! вскричалъ Графъ.

ГЛАВА XI.
Отступленіе.

Паспортъ надписанъ былъ ко всмъ Губернаторамъ, Комендантамъ и другимъ начальникамъ, Господинъ Йорикъ, Королевсксій шутъ, могъ спокойно путешествовать везд съ своимъ экипажемъ, котораго повелно пропускать безъ малйшаго задержанія. Признаться надобно, что исходатайствованіе паспорта на такомъ основаніа, не много длало мн чести. Но какое въ семъ свт благо бываетъ безъ помхъ? Я знаю очень хорошихъ Богослововъ, которые доказываютъ, что даже и наслажденіе сопровождается вздохами, и что самое наивеличайшее удовольствіе — какого они больше уже и не знаютъ — оканчивается обыкновенно нкоторымъ судорожнымъ сотрясеніемъ.

Мн пришло ка мысль одно изрченіе ученаго Беворискія, помщенное въ его толкованіяхъ на родословіе Адама. Онъ уже оканчивалъ свои примчанія, какъ вдругъ два воробья, прилтелъ къ нему на окно, прервали нить его размышленій, и принудили отступитъ отъ связи повствованія.

‘Какая странность!’ вскричалъ Беворискій: но странность справедливая. Воробьи безпокоили меня своими ласками… Я полюбопытствовалъ замчать перомъ моимъ число ихъ… и прежде нежели кончилъ мое одно толкованіе — воробей усплъ ихъ повторить двадцать три раза съ половиною…

‘Колико щедры небеса ко тварямъ своимъ!’ прибавляетъ Беворискій.

О жалкой Йорикъ! вотъ что пишутъ самые степенные твои собратьи, а ты и списать стыдишся!

Но этотъ анекдотъ не принадлежитъ до меня, и не иметъ никакой связи съ моимъ путешествіемъ. Въ другой разъ я прошу простить меня за мое отступленіе.

ГЛАВА XII.
Характеръ.

Скажите же мн сударь! спросилъ меня Графъ, отдавая паспортъ: каковы кажутся вамъ Французы?

Можно отгадать, что посл такого одолженія, я отвчалъ на вопросъ его, самымъ учтивымъ образомъ. —

Оставьте церемоніи, сказалъ Графъ: а признайтесь откровенно, находители вы у Французовъ ту вжливость, которою они везд славятся? —

Все что я здсь ни видалъ, утверждаетъ меня въ этомъ мнніи.— О! конечно, прервалъ Графъ: Французы отмнно вжливы.—

До черезвычайности! — до черезвычайности? Это слово не много кольнуло Графа. — Вы конечно не то думали, что сказали? — Нтъ, Ваше Сіятельство! точно то.

Графъ поддерживалъ свою догадку. — Вы не хотите всего сказать… Говорите все чистосердечно, безъ всякаго изключенія. —

Мн кажется Ваше Сіятельство, что бываютъ такіе вопросы, которые очень похожи на музыку. Чтобъ умть порядочно на нихъ отвчать, не премнно нужно имть ключь, какъ бываетъ и въ музык, и одна нота, взятая выше или ниже разстроиваетъ всю гармонію. —

Я васъ не понимаю, сказалъ Графъ: потому, что не знаю музыки, а прошу разстолковать мн это какъ нибудь по просте. —

Просвщенный народъ, продолжалъ я: длаетъ весь свтъ своимъ данникомъ. Вжливость сама по себ — также какъ и прекрасной полъ — иметъ столько прелестей, что надобно быть отмнно безсовстну, чтобъ сказать о ней дурно… Между тмъ я думаю что только одна есть точка совершенства, до которой человкъ можетъ достигнуть… Если онъ ее переступитъ, то больше измнитъ своему характеру, нежели усовершенствуетъ его. Я не знаю и не могу судить о Французахъ, до какого они степени въ семъ случа доходятъ, но если бы Англичане достигли когда нибудь до такой вжливости, которая длаетъ честь Французамъ, то кажется въ тоже самое время, они непотеряли бы и сердечной вжливости, которая больше обязываеьъ къ человколюбію, нежели къ одной наружной учтивости. Но совсмъ тмъ, они потеряли бы тотъ, такъ сказать, характеръ, которой отличаетъ ихъ одинъ отъ дргаго, и вообще отъ всего свта.

Я вынулъ изъ кармана съ дюжину шилинговъ Короля Вилліама, которые отъ времени здлались такъ гладки какъ стекло, они послужили мн доказательствомъ въ истин.

Извольте посмотрть Ваше Сіятельство! говорилъ я Графу, положа шилинги на столъ: можноли ихъ различить?.. Они перебывали бъ столькихъ рукахъ, что даже и штемпель весь стерся… Англичане подобны старымъ деньгамъ, которыхъ берегутъ… Они отличаются отъ всхъ другихъ людей, и никогда неизмняютъ своему характеру, которой свойственъ имъ по климату… Конечно они не столько пріятны, но за то штемпель такъ явственъ, что съ перваго взгляда вы разсмотрите чей на нихъ портретъ, и что написано. Но Французы, Ваше Сіятельство!!!

Тутъ мн показалось, что Графъ испугался, не буду ли я говорить чего нибудь въ поношеніе его націи.— Французы, продолжалъ я: имютъ столько достоинствъ, что и безъ вжливости обойтись могутъ. Нтъ народа, которой бы больше былъ преданъ своему Государю, великодушне, отважне, разумне, пріятне. Я только нахожу одинъ въ нихъ порокъ, тотъ, что они очень суровы. —

Возможно ли это? вскричалъ Графъ вспрыгнувъ со стула: вы шутите. — Ваше Сіятельство, я никогда не скажу то чего не чувствую, а это есть точно мое мнніе.

Посл того, Графъ сказалъ мн, что онъ до крайности огорченъ, что не можетъ доле со мною остаться, и выслушать, какіе я стану длать доводы. Ему надобно было тотъ же часъ хать къ Герцогу Ш… на обдъ. — Я надюсь, говорилъ онъ: что бы не сочтете Версалію слишкомъ отдаленною отъ Парижа, и не раздумаете пожаловать ко мн отобдать… Тогда можетъ быть, вы перестанете, утверждать что французы суровы, и какъ бы то ни было, мы увидимъ, докажетели вы свое предложеніе… Берегитесь однакожъ, вамъ должно будетъ сражаться съ цлымъ свтомъ. — Я общалъ Графу, до отъзду моего изъ Парижа, здлать себ честь побывать у него.

ГЛАВА XIII.
Искушеніе.

По прізд моемъ въ Парижъ, дворникъ сказалъ мн, что только передо мною, какая то молодая двица съ корзинкою, меня спрашивала, прибавя: что можетъ быть она еще и теперь здсь. Я взялъ у него ключь отъ моей комнаты, и повстрчался на лстниц съ молодою двицею.

Эта была та милая горничная двушка, съ которою я шелъ по набережной. Госпожа Р… послала ее къ модной торговк, не далеко отъ Моденскаіо трактира, а какъ я у ней еще не былъ, то и приказала она ей освдомиться, не ухалъ ли я изъ Парижа, и не оставилъ ли здсь письма къ ней?

Двушка взошла со мною въ комнату и дожидалась, пока я напишу записку. Это было въ Маі и въ самой прекрасной вечеръ, окны были задернуты алыми тафтяными занавсками… Солнце скрывалось за Небосклонъ, и бросало такую прелестную тнь на нжное личико красотки, что я принялъ ее за стыдливость — и самъ зарумянился… Мы были одни, и это то заставило меня еще разъ зарумяниться, и гораздо прежде, нежели первой румянецъ усплъ пройти.

Есть родъ пріятнаго румянца, которой не такъ подозрителенъ, и происходитъ боле отъ полнокровія, нежели отъ стремительныхъ желаній… Сердце раждаетъ его скоростію, и добродтель летитъ за нимъ въ слдъ — не для того, чтобъ обратить его назадъ, но чтобы здлать ощущеніе пріятнйшимъ… Двушка начала говорить… За чмъ все пересказывать…. Я почувствовалъ въ себ тотчасъ, что-то такое, которое нимало не соотвтствовало тому поучительному уроку, которой я преподалъ ей на канун на набережной. Пять или шесть минутъ искалъ я бумаги, хотя и очень зналъ, что у меня ее совсемъ не было… Я взялъ перо… Оно выпало… Руки мои затряслись… Дьяволъ разжигалъ меня.

Я зналъ также какъ и всякой другой, что онъ бжитъ отъ сопротивленій, но я рдко съ нимъ вступаю въ бой, хотя и знаю, что останусь побдителемъ — боюсь однакожъ бытъ раненъ самъ въ сраженіи… Для меня кажется и врне и надежне уступить ему, и вмсто чтобъ гнать его, лучше самому бжать отъ него.

Пригожая двушка подошла къ столу, на которомъ искалъ я по напрасну бумаги… Она подала мн перо и чернильницу съ такимъ привлекательнымъ видомъ, что мн не льзя было не принять. Какая-то робость овладла мною…

Но мн не на чмъ писать, моя милая! у меня нтъ бумаги. — Какая нужда! отвчала она съ простодушіемъ: пишите на чемъ нибудь.

Я только что хотлъ ей сказать: позволь милая! позволь мн написать на губахъ твоихъ — но разсудилъ что не хорошо здлаю, если это ей скажу.— Нтъ, душенька! я не буду писать. Потомъ взявъ ее за руки, повелъ къ дверямъ и просилъ не забывать даннаго мною ей наставленія… Она общала мн помнить его, и общала съ такимъ жаромъ, что возвращаясь назадъ, положила свои руки въ мои… Возможно ли было не пожатъ ихъ?.. Я хотлъ ихъ выпустить — но все держалъ… Я не говорилъ съ нею, но разсуждалъ самъ съ собою… Это меня много мучило, но я все пожималъ ей руки. Я ршался кончить сраженіе, ршался ее оставить, но вмсто чтобъ окончать, я больше начиналъ. Колна мои подломились — я затрепеталъ.

Постеля была отъ насъ не дале двухъ шаговъ… Я держалъ красотку еще за руки… и право не знаю, какъ это случилось… только я ей не говорилъ ни слова… не подводилъ ее… даже мн и въ голову не приходило б постел… но — мы. очутились на ней, и сидли оба въ ногахъ.

Надобно вамъ сударь, показать, говорила она: маленькой кошелечикъ, которой я сшила сего дня по утру для вашего ефимка… Она искала его въ правомъ карман, съ моей стороны — искала очень долго и не нашла. Потомъ опустила руку въ лвой — и тутъ не нашла. Бдняжка испугалась, думая что она потеряла кошелечикъ. Я никогда ничего не ожидалъ съ такимъ нетерпніемъ. Наконецъ она опять начала искать въ правомъ карман, и — нашла.— Вотъ онъ! сказала она обрадовавшись. Онъ былъ зеленой тафтяной, подбитъ блымъ отласомъ, и точно такой величины, какая нужна для вложенія одного только ефимка… Она дала мн его въ руку. Я минутъ съ десять держалъ его на ее передник… и смотрлъ на него. Глаза мои прыгали то туда, то сюда, а всего чаще встрчались съ глазами милой двушки.

На моемъ галстук распустились складки. Двушка не говоря ни слова вынула иглу, и начала зашивать… Я предвидлъ всю опасность, которая угрожала моей слав… Но когда она обхватила руками своими мою шею не прерывая своего молчанія, тогда лавры воображенія моего поколебались на голов моей, и — чуть чуть не спали. На одномъ башмак ее разстегнулась пряжка… Посмотрите, сказала она: я бы потеряла ее, ежелибъ теперь того не примтила… Я не захотлъ быть меньше ея учтивымъ. Если она зашила мой галстукъ, для чего же и мн не застегнуть у ней пряжки?… Разстегая клюшу, я приподнялъ другую ножку, чтобъ сличишь, какъ равно надобно застегнуть… Я здлалъ это не множко грубо, и — красавица опрокинулась… И тогда….

ГЛАВА XIV.
Hony foit qui mal y pense.

Тогда?… О вы! которыхъ хладныя души и оледенлыя сердца могутъ побждать или скрывать страсти свои разсужденіемъ, скажите: какое преступленіе длаетъ человкъ, когда ихъ чувствуетъ? Неужели душа его, будетъ отвчать Творцу всхъ душъ за то, что она возмущена?

Если Природа связавъ узелъ дружбы, запутала въ него нсколько нитокъ любви и вожделнія, то не ужъ ли должно разорвать весь узелъ, чтобъ достать изъ него дв нитки? Премудрый создатель! думалъ я: порази таковыхъ нечувствительныхъ… Въ какое бы мсто Ты не переселилъ меня, для испытанія моей добродтели, въ какую бы ни былъ вверженъ я опасность, каково бы ни было мое состояніе — дай мн чувствовать силу страстей, свойственную человчеству… и если буду управлять ими какъ должно, тогда — я возложу на Тебя все мое упованіе… Ты сотворилъ насъ, а не мы сотворили себя.

Прочитавъ эту коротенькую молитву, я поднялъ красоточку, и вышелъ съ ней изъ комнаты… Пока я запиралъ дверь и клалъ ключь въ карманъ — она стояла подл меня… А какъ пряжка уже была застегнута, то мн неоставалось боле длать, какъ поцловать ея въ щеку, и взявъ подъ руку, проводить до самой улицы.

ГЛАВА XV.
Тайна.

Кто знаетъ человческое сердце, тотъ легко догадается, что мн не льзя было возвратиться скоро въ свою комнату. Я остановился у воротъ, смотрлъ на прохожихъ, и длалъ свои заключенія по по разнымъ ихъ поступкамъ. Одинъ изъ нихъ обратилъ на себя мое вниманіе, и привелъ меня въ замшательство. То былъ худощавой высокой человкъ, суроваго виду, съ загорлымъ лицемъ, которой разхаживалъ съ важностію по улиц, въ недальнемъ разстояніи отъ трактира. Онъ былъ лтъ пятидесяти подъ мышкою держалъ коротенькую палочку… Платье на немъ было чорное суконное, хотя и довольно поношеное, но ни гд не замарано. Онъ безпрестанно снималъ шляпу и подходилъ ко всмъ проходящимъ. Я подумалъ что проситъ милостины, и приготовилъ нсколько мелкихъ денегъ… Но онъ прошелъ мимо меня не сказавъ ни одного слова, и отойдя шаговъ шестъ — остановился передъ женщиною, которая шла къ нему на встрчу… Казалось, что ему лучше бы у меня попросить чего нибудь, нежели у ней… Поговоря: съ нею скинулъ шляпу и подошелъ къ другой… Въ это время, проходилъ мимо его, какой-то пожилыхъ лтъ господинъ, а за нимъ молодой человкъ очень хорошо одтый… Онъ ихъ пропустилъ обихъ… Но минуту спустя, опять скинулъ шляпу передъ женщиною… Я остановился и смотрлъ на него съ добрые полчаса, а онъ продолжалъ ходить по прежнему, въ задъ и въ передъ.

Дв вещи были для меня отмнно непонятны, которыя раждали во мн безполезныя размышленія. Первая та, для чего онъ разсказывалъ свою исторію, однмъ только женщинамъ? Другая — какого роду было его краснорчіе, которое употреблялъ онъ къ пораженію ихъ сердецъ, и которое по видимому не дйствовало во все на мущинъ?

Другія два обстоятельства, еще боле длали для меня эту тайну непроницаемою. Любопытно было знать, что онъ шепталъ на ухо женщинамъ, я шепталъ такъ, что можно скоре подумать, что онъ поврялъ тайну, нежели просилъ милостины, и отъ чего всякой разъ предпріятіе его было успшно? Каждая женщина, какую онъ ни остановлялъ — вынимала свой кошелекъ, и давала ему нсколько денегъ.

Тутъ я больше сталъ размышлять, но совсмъ тмъ не могъ истолковать этого чуда. Это была такая загадка, которая занимала меня цлой вечеръ, и для того пошелъ я въ свою комнату.

ГЛАВА XVI.
Д*йствіе совсти.***

Хозяинъ мои вошелъ за мною, и сказалъ мн чтобъ я пріискивалъ другую квартиру. — Для чего же мой другъ? — Какъ для чего сударь! не у васъ ли была заперта цлые два часа, молодая двушка? Это совсмъ противъ правилъ моего дома! — Ну, господинъ хозяинъ, если это противно твоимъ правиламъ, то — длать нчего, однакожъ мы разстанемся съ тобою добрыми друзьями, потому что двушка — клянусь теб честію — никакого вреда не чувствовала… также какъ и я, слдственно мы кончимъ съ тобою дло по дружески. — Ужъ и этого сударь, довольно, чтобъ нанести безславіе моему дому… Тутъ нтъ никакого сомннія… Посмотрите на постель…

Правду сказать: на ней видно было кое-что… Но честолюбіе мое не допустило меня вступать съ хозяиномъ въ дальніе объясненія. Не входя въ большую подробность, просилъ я его успокоиться, и уснуть также крпко какъ и я, общавъ завтр же съ нимъ расплатиться.

Мн бы нужды не было сударь! хоть бы къ вамъ приходила и дюжина двушекъ. — Я и объ одной то не думалъ мой другъ!— Да только приходили бы по утру. — Разв въ Париж одна разность во времени длаетъ разность въ преступленіи?— О, конечно сударь! это нарушаетъ благопристойность.

Умя разбирать людей, я не могъ разсердиться на моего хозяина.— Иностранцу надобно, продолжалъ онъ: имть свободное время покупать что нибудь, а потому и не мшаетъ постить его какой торговк съ кружевами, манжетами, шолковыми чулками и съ корзинкою. Такая пускай идетъ…..

Такъ слдственно мой другъ, мы оба правы, я теб клянусь, что у той двушки была карзинка… А что въ карзинк было — я право не знаю.— Купалили вы сударь, у ней что нибудь? Ничего. — Такъ я васъ познакомлю съ другою двушкою, которая продастъ вамъ свой товаръ дешевл, и ни одного сольда лишняго не возметъ. — Хорошо, очень хорошо, а еще было бы лучше, когда бы она ко мн пришла сегодниже ввечеру.— Хозяинъ мн поклонился и не говоря ни слова ушолъ вонъ.

Я восторжествую надъ нимъ, подумалъ я. Но какая будетъ мн отъ того польза? Я ему покажу, что у него прегнусная душа. А потомъ? Потомъ?… Я едва не проговорился, что черезъ это сдлаю пользу другимъ… Другова же отвта получше — не придумалъ… Я примтилъ, что въ предпріятіи моемъ было больше злости, нежели основательности, а за тмъ — мн оно и не понравилось.

Едва усплъ я заключить миръ въ моей душ, какъ вдругъ явилась ко мн молодая торговка съ кружевами. Вотъ теб разъ подумалъ я: она пожаловала совсмъ не къ стати, я право, ничего покупать у ней не въ силахъ.

Она хотла мн показать все… Но мудрено было показать то, что мн нравилось… Между тмъ притворялась, будто не примчаетъ моего равнодушія. Плутовка открыла свой ящикъ, вытаскивала кружева и развертывала ихъ передо мною съ великимъ терпніемъ и пріятностію… Оставалось мн покупать, а она отдавала свой товаръ за такую цну, какую я самъ назначу… Бдненькая черезвычайно хотла что нибудь выиграть, и длала все, чмъ думала побдить мою упорность… Прелести ея были одушевлены простосердечіемъ и ласкою, казалось: что искуство со всемъ имъ не помогало.

Ежели нтъ въ человк добраго основанія — тмъ для него хуже. Сердце мое здлалось мягче, и послднее предпріятіе перемнилось также легко, какъ и первое… За чмъ наказывать одного, за погршность другова? Когда ты платишь пошлину этому негодному хозяину, размышлялъ я, посмотря на молодую торговку, то — жалю о твоей участи.

Если бы у меня было въ карман только четыре луйдора, то и тогда бы не отпустилъ ее безъ того, чтобъ не купить у ней на три. Я взялъ одну пару манжетъ.

Хозяинъ раздлитъ съ нею барышъ… Что нужды? Я заплатилъ также, какъ и многіе прежде меня плачивали за такое дло, которое они не только могли совершить, но даже не имли на то и желанія.

ГЛАВА XVIII.
Загадка.

За ужиномъ Лафлеръ сказалъ мн, что хозяинъ черезвычайно сожалетъ, обидвъ меня своимъ предложеніемъ о перемн квартиры.

Кто хочетъ крпко спать, тому не должно ложиться съ злобою, когда только въ силахъ ее преодолть. Я приказалъ Лафлеру сказать хозяину, что мн самому очень жалко, подавъ ему случай оказать такое непріятное привтствіе. Ты можешь и это прибавить Лафлеръ, что я боле не за хочу видть ту молодую двушку, хотя бы она и пришла ко мн.

Жертва эта конечно была длана не ему — но самому себ. Отдлавшись такъ счастливо, я ршился никогда не пускаться на такую опасность, и — какъ возможно скоре ухать изъ Парижа, съ тмиже правилами добродтели, съ каковыми я въ него пріхалъ. —

Смю доложить, милостивый государь! отвчалъ мн Лафлеръ съ превеликимъ поклономъ: это будетъ совсемъ противъ правилъ… Нтъ сударь, вы безъ сомннія перемните ваши мысли. Ну если когда нибудь вздумаете позабавиться? — Пустое Лафлеръ! какая въ этомъ забава. — Чудное дло! вскричалъ Лафлеръ, собирая съ стола.

Онъ пошелъ ужинать, и черезъ часъ возвратился раздвать меня съ такою разторопностію и услужливостію, какой не возможно больше требовать. Я примтилъ, что у него вертлось что то такое на язык, чего не смлъ онъ мн сказать. Хотя мн это и не понятно казалось, но я не сталъ обременять голову пустыми догадками. У меня была другая загадка, гораздо по важне. Я безпрестанно думалъ о томъ человк, которой такъ странно просилъ милостины.

Я бы очень хотлъ узнать вс подробности, но не изъ любопытства. Это побужденіе для меня очень низко кажется. Таинство — имющее магическую силу смягчать такъ скоро женскія сердца — почиталъ я не маловажне филозофическаго камня. Если бы принадлежали мн об Индіи — я бы промнялъ на него одну.

Я продумалъ цлую ночь, но — безполезно. Мн грзились такіе не обыкновенные сны, которые также смущали разумъ мой, какъ нкогда — имъ подобные — смущали разумъ Царя Вавилонскаго, и смю уврить, что брдни мои были бы также не понятны для мудрецовъ французскихъ, какъ бредни фараона для Халдейскихъ Маговъ.

ГЛАВА XVII.
Воскресенье.

Проснувшись на другой день, я едва могъ узнать Лафлера, которой принесъ ко мн завтракъ, онъ одтъ былъ щегольски.

Нанимая его въ Монтріул, я общалъ ему новую шляпу съ петлицею и серебреною пуговицею, и сверьхъ того шесть луйдоровъ на платье. На все это я далъ ему семь, и Лафлеръ мастерски употребилъ свои деньги въ Париж.

На немъ былъ прекрасной алой кафтанъ съ исподнимъ платьемъ тогоже цвта, весьма мало поношеныя… Я очень былъ не доволенъ когда услышалъ отъ него, что онъ купилъ все это въ лоскутномъ ряду. Мн хотлось лучше знать, что оно здлано по немъ на заказъ. Но это такая щекотливость, которая не съ лишкомъ много значитъ въ Париж.

Камзолъ у него былъ синій атласной, изрядно вышитый серебромъ, хотя довольно и вытертъ, но не совсемъ еще потерялъ видъ. Блдноватый цвтъ атласа, черезмрно приличествовалъ кафтану и исподнему платью. Онъ не забылъ купить кошелька, шитыхъ манжетъ и шолковыхъ чулокъ, а притомъ запасся всемъ нужнымъ. Природа одарила его красивымъ станомъ, которой не стоилъ ему ни сольда… Однимъ словомъ: все вмст было отмнно хорошо.

Въ такомъ-то наряд, вошелъ ко мн Лафлеръ съ превеликимъ букетомъ цвтовъ въ петлиц у кафтана. Веселый видъ, осанка и опрятность его, напомнили мн, что это было Воскресенье… Соображая вс обстоятельства я тотчасъ понялъ, что врно онъ хотлъ вчера просить у меня позволенія провести этотъ день такъ, какъ проводятъ его въ Париж. Лишь только я подумалъ, какъ Лафлеръ съ робкимъ видомъ, но съ нкоторою надеждою, просилъ меня уволить ето на цлой денъ.

Чтожъ ты Лафлеръ будетъ цлой день длать? — Погуляю, сударь, съ любовницею, отвчалъ онъ мн откровенно.

Я хотлъ самъ также быть у Госпожи Р… и для того нарочно нанялъ карету. Такой щеголеватой лакей, не мало бы польстилъ моему тщеславію. Я насилу могъ ршиться обойтись на это время безъ него.

Въ таковыхъ случаяхъ не умствовать надобно, а чувствовать. Слуги длая съ нами договоры, жертвуютъ свободою, но не природою. Они имютъ такое-же тщеславіе, и такія же желанія, какъ и господа ихъ, но не достатокъ принуждаетъ ихъ отказаться отъ самихъ себя. Надяніе ихъ бываетъ иногда такъ безразсудно, что если бы они были не въ томъ состояніи, которое даетъ мн право ко всегдашнему ихъ оскорбленію, я бы часто обманывалъ… Но когда вспомню, что они могутъ мн сказать въ то время, какъ я начну надъ ними господствовать: знаю сударь, знаю очень что я вашъ слуга — то чувствую, что теряю всю силу Господства.

Ты можешь итти Лафлеръ куда теб угодно, говорилъ я ему: но скажи пожалуй, какого рода любовницу подцпилъ ты въ такое короткое время въ Париж. Лафлеръ съ нкоторою ужимкою открылъ мн, что это была двушка, которую подмтилъ у Графа Б… Лафлеръ былъ человкъ веселаго духа, и молвить правду, онъ такойже былъ не промахъ, какъ и Господинъ его… Но какимъ образомъ удалось ему тутъ — не понимаю. Онъ сказалъ мн только то, что когда я былъ у Графа, онъ познакомился съ двушкою передъ лсницею, и въ то время какъ я, старался исходатайствовать покровительство у Графа, Лафлеръ добивался такого же у пригожей двчонки. Она должна была ныншній день притти въ Парижъ, съ двумя или тремя своими пріятельницами Графскаго же дома, и Лафлеръ, далъ слово гулять съ ними по валу.

Щастливой народъ! ты покрайности хотя одинъ разъ въ недлю забывать можешь свои скорьби, и провожать день въ радостяхъ, збросивъ съ себя иго заботъ и печалей, удручающихъ вс другія состоянія!

ГЛАВА XIX.
Непредвидимое упражненіе.

Ни Лафлеру, ни мн самому не приходило въ голову, чтобъ онъ оставилъ мн такую забаву которая заняла меня очень долго.

Онъ принесъ ко мн масло на смоковничьемъ лист, а какъ въ то время было очень тепло, то выпросилъ у кого то старой лоскутъ бумаги и подложилъ его подъ листъ, вмсто тарелки.

Я веллъ ему все это поставить на столъ такъ точно, какъ лежало у него на рук. Отпустивъ его со двора, я расположился остаться на цлой день дома, и для того приказалъ хозяину приготовить мн обдъ.

Съвши масло, выбросилъ листъ за окно, я бы тоже здлалъ и съ бумагою, если бы она не была печатная, мн захотлось ее посмотрть. Я прочелъ одну строку, потомъ другую и — третью. Любопытство побуждало меня читать дале. Я затворилъ окно, слъ и принялся за нее порядочно.

Она была писана старымъ французскимъ языкомъ, какъ казалось, во времена Рабеласа, а можетъ быть и имъ самимъ. Литеры были стары, и такъ изгладились отъ долговремяннаго употребленія, что мн крайне было трудно разбирать. Я оставилъ чтеніе, и началъ писать къ другу моему Евгенію… Потомъ взялъ опять ласкутокъ, и вышелъ изъ терпнія, хотлъ успокоить себя, и — написалъ къ теб милая Лизета, но раздраженный затрудненіемъ прочитать проклятую бумагу, я взялъ ее еще разъ, и разбиралъ до самаго обда.

Разгорячивъ свое воображеніе бутылкою бургонскаго вина, я опять приступилъ къ моему уроку.

Грутеръ или Споній никогда столько не старались проникнуть смыслъ неизвстныхъ медалей, въ два или три часа, я чувствовалъ себя въ силахъ понимать то, что читалъ… Для лучшаго удостовренія мн вздумалось перевести по Англински, и посмотрть что изъ этого выйдетъ… Я долго расхаживалъ по комнат, садился къ окну, бралъ перо, и наконецъ въ девять часовъ вечера кончилъ мой трудъ… Пустъ судятъ о немъ какъ хотятъ. Вотъ онъ:

ГЛАВА XX.
Другой отрывокъ.

‘Жена Нотаріуса съ великимъ жаромъ спорила объ этомъ съ своимъ мужемъ. Я желалъ бы сказалъ Нотаріусъ бросивъ на полъ свою бумагу: что бы кто нибудь другой былъ теперь на моемъ мст.’

‘А что бы ты тогда сдлалъ? спросила она его вспрыгнувъ съ стула. Жена Нотаріуса была женщина не большаго роста злая и вздорная, а чтобъ избгнуть свирпостей Урагана, мужъ разсудилъ за благо отвчать ей поскромне. — Я бы легъ тогда спать. — Какаяжъ мн нужда, перервала жена: хоть бы ты пошелъ къ чорту, мн все равно!’

‘Во Франціи нтъ обыкновенія ставить лишнія въ комнатахъ постели, а какъ у нихъ была одна, то Нотаріусъ ни мало не хотлъ спать съ своего женою, которая посылала его къ чорту, и которую однакоже другой мужъ и нсколько повспыльчиве, также проводилъ бы къ дьяволу, а Нотаріусъ взявъ шляпу, трость и муфту — ушелъ со двора.’

‘На эту пору случилась ненастная и дожливая ночь, бднякъ Нотаріусъ съ большою горестію пробирался къ новому мосту.’

‘Всъ т которые черезъ него переходили, должны признаться, что изъ всхъ, мостовъ, какіе только есть на земномъ шар, новой мостъ всхъ лучше, огромне, шир и великолпне.’

Можетъ быть я и ошибаюсь: по описанію которое длаетъ сочинитель отрывка заключить должно, что онъ былъ не французъ. Но будемъ продолжать: продолженіе лучше дурнаго разсужденія.

‘Одинъ порокъ, которой прииисываютъ этому мосту Господа Богословы, Сорбонскіе учители и Козуисты, есть тотъ, что когда случается въ Париж втеръ, то нигд больше и нигд чаще не бранятъ Природу, какъ на немъ. И это совершенная правда друзья мои! тамъ втеръ реветъ страшно. Онъ несется съ такою стремительною и скорою силою, что изъ пяти десяти проходящихъ особъ, едва ли останется одна, съ которой бы чего нибудь не сорвало, или не открыло бы чего…’

‘Бдный Нотаріусъ желая спасти свою шляпу, прижалъ ее къ голов тростью, и проходя въ это самое время мимо караульни, задлъ концомъ за шляпу караульнаго. Шляпа ослабла, втеръ сорвалъ съ головы его и — свялъ въ рку.’

‘Это втеръ проказитъ, сказалъ перевощикъ, подхватя шляпу съ своего челнока…’

‘Караульной былъ Гасконецъ. Потеря шляпы привела его въ ярость, онъ затрясъ усами и приподнялъ свой пищаль.’

‘Въ т времена стрляли изъ пищалей, не иначе какъ посредствомъ фитиля. Втеръ, которой длаетъ не постижимыя чудеса, задулъ огонь въ бумажномъ фонар, бывшемъ въ рукахъ одной мимо идущей старушки. Она подошедъ къ караульному, просила его зажечь свою свчку… Это самое умрило нсколько гнвъ Гасконца, и подало ему мысль, обратить этотъ случай въ лучшую для себя пользу… Онъ подбжалъ къ Нотаріусу и схватилъ съ головы его бобровую шляпу. Это втеръ проказитъ, сказалъ онъ, чтобъ получить на добычу свою такое же право, какъ к перевощикъ.’

‘Жалкой Нотаріусъ не отвчая ни слова, перешелъ мостъ, но вышедъ на Дофинову улицу, началъ жаловаться на судьбу свою.’

‘Какъ я несчастливъ! вскричалъ онъ: неужели цлой вкъ буду игралищемъ бури, непогоды и втра? Не ужели родился я только для того, чтобъ слышать злорчія и проклятія, которыми осыпаютъ безпрестанно моихъ собратій и меня? Не уже ли судьба моя нарочно принудила меня черезъ церковное заклинаніе жениться на такой жен, которая — прежде нежели впллась въ это дло — была отмнно тиха, а теперь зле всякой фуріи? Не ужели для того возстали противу меня домашнія бури, чтобъ дать случай этому, лишить меня моей бобровой шляпы? Теперь, съ открытою головою и въ ненастную погоду предаюсь я во власть свирпаго вихря. Куда итти? Гд провести мн ночь? Случалось ли такое нещастіе, хотя съ однимъ изъ моихъ собратій?’

‘Такъ ропталъ Нотаріусъ на судьбу свою, какъ вдругъ услышалъ — на конц темнаго.переулка — голосъ, которой приказывалъ позвать какъ можно скоре, самаго ближайшаго Нотаріуса…. Нотаріусъ подумавъ, что не льзя ни кому бытъ ближе его, объявилъ о своемъ званіи. Случай и воромъ длаетъ. Онъ повернулъ въ переулокъ, и взошелъ черезъ растворенную дверь въ большую залу, откуда старая служанка провела его въ другую комнату, еще гораздо боле, гд никакихъ другихъ мебелей не было, кром длиннаго бердыша, латъ, заржавлаго палаша и широкаго ремня, которые были развшаны на гвоздяхъ по всмъ стнамъ.’

‘Одинъ дряхлой и безъ сомннія благородной — если только злощастіе и нищета не помрачаютъ благородства — лежалъ на кровати, задернутой занавсомъ. Рука служила ему вмсто подушки. Возл постели на маленькомъ столик стояла свчка, которая освщала всю комнату. Нотаріусъ слъ на стулъ близь самой кровати, и вынувъ изъ кармана чернильницу и листа два бумаги, положилъ на столъ — обмочилъ перо — нагнулъ голову свою на бумагу — и съ величайшимъ вниманіемъ приготовился къ слушанію.’

‘Увы! господинъ Нотаріусъ, говорилъ изнемогающій: я такъ бденъ, что не имю чмъ заплатить и за духовную, кром одной моей исторіей… и признаюсь теб, что я неумру спокойно, если не выпущу ее въ свтъ… Я отказываю теб весь доходъ, которой ты отъ нее получишь… Но берегись, чтобъ книгопродавцы не подорвали ея кредита… Это такая не обыкновенная исторія, которую весь свтъ читать будетъ съ жадностію… Она составитъ счастіе твоего семейства… Но еще разъ: берегись книгопродавцевъ…’

‘Чернила засохли, Нотаріусъ опять обмакнулъ перо.’

‘Всемощный правитель всхъ произшествій моей жизни! возопилъ старикъ поднявъ глаза и руки къ небу. О Ты! коего могущественная длань препровождала меня черезъ лабиринтъ странныхъ приключеніи — укрпи память дряхлаго и печальнаго… Руководствуя языкъ мой духомъ вчной твоей истины, и внуши сему незнакомцу, да не напишетъ онъ ничего такого, чего не было написано въ этой невидимой книг, которая должна меня осудить или помиловатъ.’

‘Нотаріусъ издавна наслышавшись, что романы ничто иное какъ бредни, восхищенъ былъ до безумія, что ему удастся написать хотя одинъ наполненной истиною. Онъ приподнялъ перо свое и — готовъ былъ начать.’

‘Эта исторія, господинъ Нотаріусъ, сказалъ умирающій: приведетъ въ состраданіе всю природу… Она сокрушитъ человческія сердца, и самыя жестокія, самыя свирпыя души почувствуютъ умиленіе.’

‘Нотаріусъ рвался отъ нетерпнія, ему отмнно хотлось скоре писать, и какъ догадаться можно, больше для того, чтобъ выдать ее посл въ свтъ подъ своимъ имянемъ. Онъ воображалъ, что на него будутъ смотрть какъ на чудо… Онъ обмокнулъ перо въ третій разъ, больной оборотясь къ нему сказалъ: пишите Господинъ Нотаріусъ, и Нотаріусъ размашистымъ почеркомъ приступилъ къ длу…’

Гдже продолженіе? спросилъ я Лафлера, которой въ самую эту минуту вошелъ ко мн въ комнату.

ГЛАВА XXI.
*Букетъ цвтовъ.***

Продолженіе сударь? Ихъ только два листа и было, этотъ,— еще другой съ букетомъ цвтовъ, которой подарилъ я моей красавиц. — Здлай же одолженіе Лафлеръ, сбгай за нимъ, и если онъ у ней еще цлъ, попроси его. — Безъ сомннія цлъ, сударь, сказалъ и побжалъ во весь духъ.

Черезъ нсколько минутъ онъ возвратился, такъ запыхавшись и такъ опечаленъ, какъ бы что нибудь потерялъ драгоцннйшее… Праведной Боже! вскричалъ Лафлеръ: еще не прошло четверти часа, какъ я разстался съ нею со всею нжностію, а втреница успла уже въ такое короткое время, подарить залогъ моей нжности какому то Графскому лакею. Я побжалъ сударь къ нему, но и тутъ опоздалъ: онъ подарилъ ею молодой кружевниц, а она отдала его знакомому музыканту, которой унесъ его, Богъ знаетъ куда. — И съ печатнымъ листомъ Лафлеръ? — Да сударь! — Какъ быть Лафлеръ! мн право не меньше твоего досадно…. Я вздохнулъ и — Лафлеръ за мною, но съ тою разницею что Лафлеровъ вздохъ былъ гораздо слышне.

Какое вроломство! вскричалъ Лафлеръ. — Да, это не шутка, отвчалъ я. — Мн бы не такъ было больно, если бы она его потеряла. — И мн также Лафлеръ, еслибы я его нашелъ.

ГЛАВА XXII.
Дйствіе благотворенія.

Человкъ, которой боится войти въ темное мсто, можетъ быть прекраснымъ человкомъ и способнымъ ко многимъ дламъ, но — не можетъ быть хорошимъ чувственнымъ путешественникомъ. Я мало занимаюсь тмъ, что происходитъ среди бла дня на большихъ улицахъ… Природа весьма скромна, и не любитъ дйствовать передъ многими зрителями. Иногда — въ какомъ нибудь закаулк — случается видть такія короткія явленія? которыя несравненно больше стоятъ, нежели вс чувствованіи дюжины французскихъ трагедій соединенныхъ вмст… Однакожъ и он годятся… Когда мн захочется сочинить проповдь, нсколько красиве обыкновенной, я всегда ихъ читаю, и нахожу неизчерпаемый источникъ матеріаловъ…. Кападокія, Понтъ, Азія, Фригія, Памфилія и Мексика столькоже снабжаютъ меня хорошими текстами, какъ и Библія.

Изъ комической оперы есть длинной и темной ходъ въ переулокъ, куда ходятъ только т, которые намрены ждать извощика, или итти пшкомъ. Конецъ этого коридора освщенъ хрустальною лампадкою, откуда слабый свтъ теряется прежде, нежели дойдетъ до другова конца. Свтильня эта поставлена не столько для освщенія, какъ для украшенія. Издали она похожа на неподвижную маленькую звздочку, которая горитъ а ни какой пользы не длаетъ.

Проходя черезъ это мсто, за пять или за шесть шаговъ отъ улицы, увидлъ я двухъ женщинъ, которыя держали другъ друга за руку, и казалось ожидали кареты. Подкравшись къ нимъ по ближе, я притаился… На мн было черное платье, а потому и не могли они меня примтить.

Я самъ не могъ хорошо распознать ихъ черты, но подкравшись къ нимъ замтилъ, что та, которая стояла ко мн ближе, была лтъ тридцати шести, росту высокаго, худощавая, а другая ниже и полне, но постаре. Я право не знаю, замужнія ли он были, вдовы, или — но чему нибудь особенному остались жалкими весталками, которыя скучали своимъ состояніемъ столькоже какъ и званіемъ. Всего боле мн понравилось въ нихъ то, что он не расположены были жъ льстивымъ напвамъ любовниковъ, и казалось, не охотно могли внимать нжныя ихъ ласки… Однакожъ я не могъ здлать ихъ щастливыми… Судьба опредлила къ тому другова.

Вдругъ послышался тихой голосъ, которой весьма убдительно и съ пріятнымъ тономъ, просилъ у нихъ ради Христа двенадцать сольдовъ… Для меня было странно, что нищій опредлительно назначалъ, какую ему подать милостину, и въ двенадцать разъ больше, какъ обыкновенно подаютъ имъ и днемъ и ночью… Женщины удивились не мене моего… Двенадцать сольдовъ! сказала одна.— Двенадцать сольдовъ! повторила другая.—

Я не смлъ, Милостивыя Государыни! говорилъ бднякъ, попросить меньше, у такихъ знатныхъ особъ какъ вы. Сказалъ и поклонился намъ въ поясъ. Богъ съ тобой, голубчикъ? отвчали об: у насъ нтъ мелкихъ денегъ.

Онъ помолчавъ минуты съ дв — возобновилъ свою прозьбу.

Сжальтесь надо мною, прекрасныя госпожи!— право мой другъ! сказала одна изъ нихъ по моложе: у насъ нтъ мелкихъ денегъ. — Да благословитъ васъ Богъ, продолжалъ нищій: и да низпошлетъ вамъ благодать свою…

Старшая опустила руку въ карманъ. Посмотримъ, нтъ ли тутъ хоть одного сольда. — Одинъ сольдъ! перервалъ нищій: Ахъ сударыня! пожалуйте двенадцать. Если Природа была такъ съ вамъ щедра, то не поскупитесь дать нещастному со всмъ ею оставленному.

Я бы конечно неотказала, говорила младшая: если бы у меня были деньги. —

Сострадательныя красавицы, продолжалъ онъ: одна только добродтель и человколюбіе придаютъ такой сильной и пріятной блескъ глазамъ вашимъ, о которыхъ сей часъ Маркизъ де Вилліерсъ проходя мимо, говорилъ съ великимъ удивленіемъ своему брату.

Такое убжденіе тронуло обихъ, он вдругъ опустили руки въ карманъ, и вынули каждая по двенадцати сольдовъ. Споръ прекратился между ими, но осталось одно недоумніе, кому изъ нихъ отдать двенадцати-сольдную монету. Кончилось тмъ, что он — об дали ему по таковой, и нищей — ушолъ.

ГЛАВА XXIII.
Отгадка.

Я побжалъ за нимъ, и увидлъ что это былъ тотъ самой которой попался мн передъ Моденскимъ трактиромъ, и привелъ меня въ такое замшательство… Тотчасъ постигъ я его таинство, и узналъ, что основаніе его была — лесть.

Сладостной фиміамъ! какую прохладу подаешь ты Природ! какое производитъ въ ней сотрясеніе! съ какою пртятностію входитъ въ кровь, и достигнетъ до нашего сердца.

Время было свободное, и нищій не торопился изливать усладительной свой нектаръ. Но въ такихъ случаяхъ, гд требовались переломы скорые, а особливо на улицахъ, онъ безъ сомннія имлъ таинство составлять изъ него самый наитончайшій спиртъ. Я незабочусь знать, какъ онъ его производилъ? Довольно съ меня и того, что узналъ, какимъ посредствомъ досталъ онъ двадцать четыре сольда. На семъ свт весьма много подобныхъ химиковъ, которые черезъ составленіе таковыхъ спиртовъ, живутъ въ большомъ изобиліи, пусть они дадутъ лучшее понятіе о таинственныхъ своихъ Лабораторіяхъ.

ГЛАВА XXIV.
Опытъ.

Вступая въ свтъ, мы боле любимъ одолжаться, нежели одолжать. Тогда только поливаемъ мы яблонь, когда димъ съ ней яблоки, или — надемся сть.

Графъ де Б… доставя мн паспортъ, здлалъ и другое одолженіе… Пріхавъ въ Парижъ на нсколько дней, онъ познакомилъ меня со многими своими пріятелями.

Я весьма къ стат придумалъ обратить новое знакомство, съ знатными въ свою пользу. Безъ него — обдая или ужиная у всхъ по очереди я — какъ обыкновенно водится,— и здлавъ привычку читать на лицахъ, я бы часто переводилъ съ французскаго на Англинской, что я слъ за столъ не на свое мсто, и что на моемъ стул, могъ бы сидть другой, для общества несравненно меня пріятне. По характеру моему, думалъ я, что вс эти мста, одно за другимъ должно оставить, потому, что не умлъ сберечь ихъ. Выдумка мя удалась, и дло — пошло своимъ чередомъ.

Я былъ представленъ старому Герцогу, — который отличался нкогда геройскими подвигами при двор Цитеры, и до сихъ поръ сохранилъ еще нкоторые признаки старинныхъ рыцарскихъ игръ. Онъ разспрашивалъ у меня объ Англичанахъ. — Мн очень хочется, сказалъ Герцогъ, побывать въ Англіи.— Смю доложить Вашей Свтлости, что гораздо лучше туда не здить. Одинъ ласковой ихъ взоръ, стоитъ великаго труда для Англійскихъ вельможъ. — Посл этого Герцогъ пригласилъ меня къ обденному столу.

Главный откупщикъ П… надлалъ мн множество вопросовъ объ Англинскихъ сборахъ.— Я слышалъ, сказалъ онъ: что сборы у васъ черезвычайно велики.— Можетъ быть они и были бы таковы, отвчалъ я съ пренискимъ поклономъ: если бы вы научили насъ сбирать ихъ. — Богатой откупщикъ позвалъ меня къ ужину.

Кто то вздумалъ сказать Маркиз де Ж… что я уменъ. Маркиза и сама была очень умна. Она нетерпливо желала меня видть, и поговорить со мною.

Прежде нежели усплъ я ссть, увидлъ, что никто не хотлъ даже и знать, уменъ ли я, или дуракъ. Мн казалось, что для того только и впустили меня въ собраніе, чтобъ удивлятся уму Маркизы. Клянусь Богомъ, что мн не удалось ни одного слова вымолвить, а Маркиза превозносила мой умъ до безконечности.

Госпожа Ф… увряла всхъ, что она никогда и ни съ кмъ не имла такого такого моральнаго разговора, какъ со мною.

Жизнь и владычество знатной Парижанки, раздляется на три эпохи. Прежде бываетъ кокеткою, потомъ — Деисткою, а на конецъ — Богомолкою. Владычество ея существуетъ всегда, но съ тою разницею, что перемняются ея подданные. Невольники любви изчезаютъ въ конц ея тридцатипятилтія, мста ихъ заступаютъ рабы неврія, а за ними слдуютъ — служители церкви. Госпожа Ф… балансировала между двумя первыми эпохами. Розы ея увядали, и мн очень было примтно, что она — уже лтъ за пять до моего посщенія — должна быть деисткою.

Госпожа Ф. посадила меня на софу подл себя, чтобъ удобне разсуждать о закон. Не прошло четырехъ минутъ, какъ она мн сказала, что ничему не врить.— Можетъ статься, сударыня, вы такъ и думаете, однакожъ и я не врю, чтобъ вы находили какую нибудь выгоду въ опроверженіи такого нужнаго устроенія. Какая крпость устоитъ безъ ограды? Нтъ ничего опасне для красавицы, какъ быть деисткою… Символъ вры обязываетъ меня сказать вамъ это. Боже мой! сударыня, какія бываютъ отъ того бдствія! посудите, я не боле сижу возл васъ пяти минутъ, а ужъ нкоторая блажъ успла войти въ мою голову. Кто знаетъ, можетъ быть я и покусился бы слдовать моимъ стремленіямъ, ежели бы не былъ увренъ, что благоговніе ваше къ Религіи, здлаетъ преграду въ ихъ успх?

Мы не невольники, сказалъ я взявъ ее руку — и не должны быть скованы. Придетъ время, цпи сами по себ свяжутъ насъ… Но, сударыня! прибавилъ я, поцловавъ у ней руку: теперь очень еще рано…

Слухъ разнесся по всему Парижу, что я обратилъ къ вр Госпожу Ф… Она встртясь съ Господиномъ Д… и Аббатомъ М… увряла ихъ, что я въ четыре минуты наговорилъ ей въ пользу Религіи больше, нежели написано противъ нее въ цлой ихъ Энциклопедіи. Я былъ тотчасъ помщенъ въ дружескую бесду Госпожи Ф… которая отстрочила еще на два года наступившую эпоху ея деизма.

Однажды бывъ у ней, старался я всему обществу доказать необходимость первой вины. Среди самыхъ сильныхъ убжденій, и тогда, какъ вс съ отмннымъ вниманіемъ слушали, одинъ молодой Графъ де С… взявъ меня за руку, отвелъ подальше въ уголъ. Вы не остереглись, сказалъ онъ мн потихоньку: на васъ галстукъ очень туго повязанъ, надобно чтобъ онъ разввался… Посмотрите на мой… Я не хочу говорить вамъ больше, для умнаго и одно слово понятно Г. Йорикъ.

И одно слово сказанное умнымъ, очень вразумительно, Графъ! отвтъ мой ему отмнно понравился. Онъ поцловалъ меня съ такимъ жаромъ, съ какимъ не цловалъ меня никто во всю жизнь.

Недли три былъ я общимъ предмтомъ всхъ разговоровъ. — По чести! говорили одни: этотъ Йорикъ столько же уменъ, какъ и мы. Онъ удивительно разсуждаетъ, повторяли другіе Не можетъ быть его забавне въ обществахъ, твердили третьи. Мн легко бы была за эту цну, обдать безденежно во всхъ домахъ въ Париж, и провождать жизнь мою въ кругу большаго свта. Но какой промыселъ! я стыдился и думать объ немъ. Такая роля прилична однимъ подлымъ рабамъ, но — совсемъ противна чувствованіямъ чести. Чмъ знатне были посщаемыя много общества, тмъ больше принужденъ бывалъ употреблять способъ, которому научился я въ глухомъ переулк, по выход изъ комической оперы. Дружеская бесда въ Париж, тогда только заслуживала особливое почтеніе, когда наполнялась льстецами, и чтобъ понравиться, надобно было ихъ превзойти, а я и о тхъ сокрушался. Проведя одну ночь съ нкоторыми знатными господами въ раболпствованіи, мн такъ сдлалось скучно, что я ушелъ спать, и приказалъ Лафлеру, на самомъ разсвт сыскать почтовыхъ лошадей. Такимъ образомъ оставилъ я Парижъ и добрыхъ друзей, которыхъ доставило мн подтруниваніе.

ГЛАВА XXV.
Юлія.

Мн хотлось видть Бретанію, а потому и похалъ черезъ Лоаръ. Тамъ, можетъ быть, думалъ я, встртится со мною прелстная Юлія.

До сихъ поръ не зналъ я того затрудненія, которое раждается отъ изобилія. Но какое зрлище для путешественника, когда онъ прозжаетъ черезъ Турену во время собиранія винограда, когда Природа щедрою рукою сыплетъ благодянія на трудолюбиваго земледльца, когда весь свтъ находится въ восторгахъ! какая разница между улыбающимися пріятными берегами Лоара, съ мрачными лугами Англіи? Я промнялъ бы вс дворцы вселенной, на одинъ шалашъ покрытый соломою, но — съ уговоромъ: если ты милая Лизета будешь жить въ немъ со мною.

Какими сладостными чувствованіями напоено было мое сердце отъ этаго путешествія? Всякая работа была предшествована музыкою, и малолтные поселяне, прыгая отъ радости, переносили виноградныя кисти въ тиски. Никогда не чувствовалъ я такого восхищенія: всякой шалашъ занималъ меня до безмрности.

Милосердый Боже! какая неизчерпаемая матерія Твоихъ щедротъ, которыхъ и въ двадцати книгахъ описать не возможно. Но увы! повсть о Юліи, бдной Юліи, занимаетъ половину остатка моей бумаги… Другъ мой Шанди познакомился съ нею близь Амбуаза, и исторія этой злополучной и помшенной двушки чувствительно меня трогала… Пріхавъ на вдовей ямъ, не могъ вытерпть, чтобъ о ней не спросить, и для того пошелъ пшкомъ съ полмили, въ ту деревню, гд жили ее родители.

Признаюсь, что желая узнать горестныя приключенія, я очень походилъ на Рыцаря печальнаго образа. Право не знаю какъ это случается, но никогда больше не увренъ въ существованіи моей души, какъ въ то время, когда я занятъ бываю нещастными приключеніями.

Старуха, мать Юліи, отворила мн дверь, и прежде нежели разкрыла ротъ, я прочиталъ на лиц ея всю исторію. Она лишилась своего мужа. Онъ умеръ за мсяцъ передъ тмъ съ горести, что дочь его Юлія была помшана.

Мать боялась очень, чтобъ такое произшествіе не повредило во все разумъ ея дочери, однакожъ случилось со всемъ на противъ: она стала приходить въ себя. Юлія жаловалась мн, что ей всегда что-то дурно. Увы! продолжала старуха, заливаясь слезами: можетъ бытъ и теперь бдная дочь моя бродитъ гд нибудь около деревни.

Отъ чего пульсъ мой бьется теперь такъ тихо? Отъ чего Лафлеръ — которой ни чмъ не занимается кром веселости — утиралъ слезы свои два раза, въ то время какъ старуха разсказывала о своей дочери?

Я приказалъ почталіону поворотить лошадей къ Амбуазу. Не дозжая до города за полмили, увидлъ — на узинькой тропинк, пролгающей къ виноградному кустарнику — несчастную Юлію, сидящую подъ ивою. Она оперлась на колна, а голову положила на руки… Небольшой ручей протекалъ близь дерева… Я отправилъ Лафлера въ городъ, и веллъ приготовить для меня ужинъ.

Юлія была въ бломъ платьи, и почти также, какъ описывалъ ее мой другъ Шанди, но съ тою только розницею, что тогда какъ онъ ея видлъ, волосы у ней были подобраны шелковою сточкою, а теперь распущены. Сверьхъ того она надла черезъ плчо блднозеленую ленту, на которой висла свирль… На мсто козочки, которая здлалась ей также неврна, какъ и любовникъ — лежала возл нее маленькая собачка, привязанная на веревочк къ ея рук… Я посмотрлъ на собачку, и Юлія дернула ее къ себ. — Ты Сильвіо! ты хотя по крайней мр не оставляй меня! сказала она.— Я устремилъ на нее глаза, и замчалъ по слезамъ, которыя текли во время ея словъ — что она боле думала объ отц своемъ, нежели о неврномъ любовник и непостоянной козочк.

Я слъ возл нее, и она позволила мн платкомъ отирать у ней слезы… Я отеръ имъ и мои… и чувствовалъ въ себя такія ощущенія, которыя конечно не могли произойти ни отъ какого смшенія матеріи съ движеніемъ.

О! я увренъ, что во мн есть душа. Никакіе матеріалисты со всми своими доказательствами меня въ томъ не переуврятъ.

ГЛАВА XXVI.
Продолженіе о Юліи.

Не много спустя Юлія опомнилась. Я спросилъ у нее, не вспомнитъ ли она высокаго, блднаго и худощаваго мущину, которой года два назадъ сидлъ между ею и козочкою? Она отвчала мн, что въ то время была очень смшена, но незабыла его по двумъ обстоятельствамъ, первое, что этотъ человкъ сердечно жаллъ о ея участи, а второе: что ея козочка утащила у него платокъ, за что она ее наказала. Юлія его нашла, вымыла въ ручейк, и потомъ всегда носила въ карман, съ тмъ намреніемъ, чтобъ его возвратить ему, когда она съ нимъ увидится. — Онъ общалъ повидаться со мною, прибавила она у вынувъ платокъ изъ кармана. Онъ былъ обернутъ виноградными листьями, которые Юлія по временамъ перемняла. Она развернула, и показала мн на одномъ уголк букву Ш.

Юлія сказывала: что посл того была въ Рим, обошла во кругъ Петропавловской церкви — одна бродила по Апеннискимъ горамъ — безъ денегъ пробралась черезъ всю Ломбардію, и безъ башмаковъ черезъ каменистыя мста Савоіи. Она ничего не упомнитъ, чмъ питалась дорогою, н какъ могла перенесть столько безпокойства. — Милосердый Богъ, прибавила она: укрощаетъ втры для остриженнаго агнца. —

Агнца беззащитнаго, нжнаго, слабаго! вскричалъ я. Ахъ! еслибы: ты была на моей родин, я бы взялъ тебя съ мою маленькую хижину и тамъ — укрылъ бы отъ всхъ горестей… Ты питалась бы однимъ со мною хлбомъ, пила бы изъ одной со мною чаши, я бы нжилъ твоего Сильвіо — подкрплялъ бы твою слабость, когда заблужденіе твое вызывало бы тебя изъ хижины, я бы по всюду тебя отыскивалъ и провождалъ опять въ убжище… При каждомъ захожденіи солнца, молился бы за тебя Богу — и по окончаніи молитвы ты играла бы пснь свою на свирли… Жертвоприношеніе мое гораздо будетъ пріятне Всевышнему, когда оно сопроводится фиміамомъ сокрушеннаго сердца!!!

Сказавъ это я почувствовалъ страшное трепетаніе груди. Юлія примтя, что платокъ мой очень мокръ хотла вымыть его въ ручейк.— Но гд же ты его высушишь моя милая? На груди моей, мн гораздо будетъ легче отъ этого. — Неуже ли твое сердце до сихъ поръ горяче, моя любезная Юлія?

Я коснулся до той струны, къ которой прицплялись вс ея горести… Она нсколько минутъ смотрла на меня помшанными глазами, потомъ — не говоря ни слова, взяла свою свирль и заиграла Гимнъ Богоматери… Сотрясеніе тронутой мною струны — утихло. Юлія пришла въ себя, положила свирль и встала.

Куда же ты идешь милая Юлія? — Въ Амбуазу, отвчала она.— Такъ пойдемъ вмст.

Она взяла меня за руку, и опустила веревочку, чтобъ дать свободу собачк бжать за нами.

ГЛАВА XXVII.
Раставаніе.

Мы пришли въ Амбуазу, вс площади и улицы наполнены были народомъ, который жадничалъ видть въ первый разъ Герцогиню… Ея благодянія уже съ давняго времени предварили ее пріздъ, и удовольствіе блистало на всхъ лицахъ… О добродтель! вотъ каковы твои прелести! гд ты ни являешся, повсюду сопровождаетъ тебя радость.

Мы очутились посреди стремящейся толпы. Юлія была извстна въ город, и я очень скоро примтилъ, что ее участь трогала многихъ, я остановился — и хотлъ еще разъ съ нею проститься.

Юлія была не большаго роста, но стройна. Горесть заклймила ее своею печатью. Она имла видъ привлекательной, и всю ту пріятность, какую только можно найти въ женщин… Ахъ, если бы она совершенно могла возвратить свой разумъ, и если бы изгладились у меня изъ сердца черты моей Лизеты, тогда бы Юлія… О! я бы еще больше здлалъ: Юлія покоилась бы на груди моей — была бы моею дочерью, или всмъ тмъ, что только можетъ быть для меня всего любезне.

Прощай несчастная Юлія! элей и вино изливаемые состраданіемъ странника на раны твои, да облегчатъ скорби горестной… Существо тебя создавшее въ силахъ и излчить тебя!

ГЛАВА XXVIII.
Похвала чувствительности.

Я ожидалъ, что толь прекрасная земля произведетъ величайшую радость въ моей душ — на вышло напротивъ. Я не могъ возхищаться ея прелестьми. Ни какіе веселые предмты не сильны были развеселить унылаго моего сердца… Я безпрестанно думалъ о Юліи, воображалъ ея сидящую подъ ивою въ глубокой задумчивости съ растерзаннымъ сердцемъ. Уже подъзжалъ я къ Анжир, но Юлія не выходила у меня изъ головы.

Милая чувствительность! неизчерпаемый источникъ совершенныхъ удовольствій и несносныхъ горестей! ты уважаешь своего страдальца, столь же часто, какъ и возвышаешь его до небесъ! вчное начало нашихъ ощущеній! твоя сила производитъ во мн такія движенія… Душа моя въ нкоторыхъ болзненныхъ и гибельныхъ припадкахъ томится въ безпечности, и ужасается разрушенія тла, которое она оживотворяетъ…. Я чувствую, что такое разрушеніе должно послдовать съ пріятнйшими удовольствіями… Все происходитъ отъ Тебя, великій Правитель міра! ты смягчаешь наши сердца и длаешь ихъ сострадательными къ нещастіямъ другова! по сему то побужденію и другъ мой подходитъ ко мн во время болзни, выслушиваешь мой скорбной стонъ и ищешь способовъ къ моему успокоеніи. Это пріятное состраданіе влагаешь ты иногда въ душу загрублаго пастуха, обитающаго на горахъ холодныхъ. Онъ приходитъ въ жалость, когда встрчаетъ разтерзаннаго чужаго ягненка…. Я видлъ, какъ онъ опершись на свой посохъ, смотрлъ на него съ прискорбіемъ… Ахъ! еслибы я пришелъ сюда пораньше! вскричалъ онъ… Бдной ягненокъ исходитъ кровью, умираетъ — и пастухъ впадаетъ въ уныніе.

Да благословитъ тебя Богъ великодушной пастухъ! ты идешь отсюда съ горестію, но удовольствіе превозможетъ твою печаль, потому, что щастіе окружаетъ шалашъ твой… Щастлива та, которая живетъ въ немъ съ тобою! щастливы т овечки, которыя вокругъ тебя прыгаютъ!

ГЛАВА XXIX.
Ужинъ и благодаренія.

Мн хотлось захать къ одному старому моему пріятелю, которой поселился въ маленькомъ городк Анжу, за шесть милъ вправо отъ Анжеры. По этой дорог, говорилъ мн почталіонъ, не везд можно найти почтовыхъ лошадей… Баринъ знаетъ объ этомъ, отвчалъ ему Лафлеръ: ступай куда велно. Въ это самое время, отъ каменистой дороги выпала передняя подкова у лошади. Почталіонъ слзъ и положилъ ее въ карманъ. Мы не отъхали еще и одной мили, какъ выпала и другая. По такой дурной дорог не возможно было безъ того хять, чтобъ не засклись лошади. По крайней мр должно было убавить клади, я всталъ и пошелъ пшкомъ. Не далеко отъ дороги увидлъ домъ, и приказалъ къ нему поворотить лошадей. Видъ дома и всего окружнаго строенія подавалъ мн надежду поправить наши недостатки. Это былъ не большой наемной домъ, обсаженный прекраснымъ винограднымъ кустарникомъ. По одну его сторону виденъ огородъ, въ которомъ насажены разные овощи, нужныя къ изобильному содержанію земледльческаго дома, а по другую — маленькая рощица съ дровянымъ лсомъ. Я оставилъ почталіона управляться съ лошадью, а самъ вошелъ въ домъ.

Сдой старикъ, жена его, сынъ, ихъ зятья съ женами и дтьми составляли семейство. Они сидли вс за столомъ и ли супъ изъ чечевицы. По средин стола лежалъ большой пшеничный хлбъ, а бутылки съ виномъ, разставленныя по угламъ, общали нкоторое во время стола увеселеніе. Они праздновали день любви и дружбы.

Лишь только я къ нимъ показался, старикъ всталъ, подошелъ ко мн и просилъ съ почтительною искренностію ссть съ ними за столъ. Мое сердце уже было расположена къ тому при самомъ вход, я повиновался безъ всякаго принужденія, какъ будто былъ ихъ семьянинъ, а чтобъ скоре познакомиться съ ними, взявъ у старика ножъ, отрзалъ себ большой ломоть хлба. Это такое произвело дйствіе, что вс оборотились на меня съ удовольствіемъ, и казалось, благодарили меня за мою смлость, которая была имъ добезмрности пріятна.

Желалъ бы я очень знать, отъ чего ихъ кушанье черезвычайно было для меня вкусно? отъ чего простое ихъ вино, было такъ сладко., что кажется и по сихъ поръ оно еще у меня на язык?

Если столъ былъ это моему вкусу, то забава посл него, еще больше мн понравились.

По окончаніи ужина старикъ стукнулъ ножемъ по столу. Это былъ знакъ встать и приготовляться къ пляск. Въ одну минуту вс женщины и двушки ушли въ другую комнату завязывать свои волосы, а мущины и мальчики побжали къ дверямъ умыть руки и надть башмаки. Минуты черезъ три вс были готовы къ начатію празднества на маленькой площадк, передъ самымъ домомъ. Старикъ съ старухою шли позади, подойдя къ дерновой соф, они посадили меня между собою.

Старикъ въ молодыхъ дтяхъ былъ мастеръ играть на рмл и до старости своей сохранилъ это искусство. Жена его припвала, а дти и внуки ихъ плясали… Я самъ плясалъ съ ними мысленно.

Между пляскою примтилъ я, что глаза дйствующихъ поднимались къ верху, а потому заключалъ, что это означало какую нибудь другую причину, не одно простое веселіе… Короче: мн казалось, что къ пляск примшанъ нкоторой родъ Богослуженія… Мн никогда не случалось видать подобнаго, слдственно я начиналъ думать, что это одна мечта воображенія, которая часто меня обманывала, но старикъ по окончаніи пляски вывелъ меня изъ заблужденія.— Съ начала моей жизни, сказалъ онъ мн: поставилъ я себ за правило, всегда посл ужина такимъ образомъ веселиться. Мн кажется, что человкъ такой непросвщенной какъ я, лучше неможетъ благодарить Бога, какъ изліяніемъ сердечнаго удовольствія и душевной радости.

И самый ученый Прелатъ, прибавилъ я: конечно этого не оспоритъ.

ГЛАВА XXX и послдняя.
Слдствіе осторожности.

Между маленькимъ городкомъ куда я халъ и Ренна, встрчаются такія горы, спуски, ручьи, овраги, которые длаютъ дорогу вовсе непроходимою. Прощайте вс стремительныя побужденія, надобно хать съ превеликою осторожностію, и какъ можно тише. Я условился съ почталіономъ вести меня шагомъ.

Окрестные обыватели хотя бдны, но смирны и честны. Не бойтесь ничего любезные поселяне! свтъ не позавидуетъ вашей бдности — истинному основанію простыхъ вашихъ добродтелей. Природа! посреди всхъ твоихъ неустройствъ, ты благопріятствуешь скудости По всюду изливаешь несчетные дары изобилія, а здшнему краю предоставила самую малость, но эта малость ограждена безопасностію и покровительствуема собственно тобою. Тутъ сильный неотнимаетъ ничего у слабаго. Щастливы т жилища, которые удалены отъ вожделній и зависти!

Пустъ ропщетъ утомленный путешественникъ на опасныя ваши дороги, на каменистыя горы, на овраги, я на вс неудобства которые путь его длаютъ труднымъ, но я милые друзья мои, люблю очень между ими странствовать.

Жители сосдственной деревни цлый день очищали одно мсто на дорог, черезъ которое мн должно было хать. Мы остановились, а какъ они не могли прежде двухъ часовъ кончить своей работы, то не оставалось другова средства, кром терпнія. На ту пору пошелъ пресильной дождь, и повощикъ мой по невол принужденъ былъ захать въ корчму, въ близъ лежащую деревню.

Войдя въ нее, тотчасъ я занялъ спальну… Воздухъ становился очень холоденъ, и для того веллъ принести дровъ и изготовить ужинъ. Въ то время какъ благодарилъ я Бога за то, что не случилось со мною еще чего нибудь хуже — пріхала въ корчму какая-то барыня съ горничною двушкою.

Во всемъ дом не было другой спальни кром моей, почему хозяйка безъ дальныхъ околичностей ввела ихъ ко мн, предваря, что въ ней только одинъ Англійской Господинъ, а дв мягкія постели и третья въ боковой комнатк. По тону увдомленія хозяйки о третей постел нельзя было заключать хорошаго. Хозяйка прибавила, что она сметъ надяться что Англичанинъ устроитъ все порядочно… А я съ моей стороны — чтобъ не подать никакого сомннія барын — подтвердилъ догадку хозяйки, собственнымъ своимъ увреніемъ.

Но это однакожъ незначило то, чтобъ я длалъ ее властелиномъ надъ моею комнатою. Я былъ настоящій хозяинъ, и мн слдовало угощать ихъ. Посадя барыню въ самой теплой уголъ, веллъ принести еще дровъ, прибавить нсколько блюдъ къ ужину и непозабыть подать къ столу самаго лучшаго вина.

Барыня поотогрвшись у огня, взглянула на постели. Чмъ больше она на нихъ смотрла, тмъ безпокойне казалась. Я и самъ безпокоился за нее — да и за себя тутъ же. И того довольна безпокойства, что об постели стояли въ одной комнат… Но всего боле тревожило то, что они стояли одна возл другой такъ близко, что кром одного стула, ничего не можно было между ими поставить… Съ одной стороны былъ выпущенъ очажной колпакъ, а съ другой перекладина, которыя составляли нкоторой родъ Алькова, весьма непріятнаго для нжныхъ нашихъ чувствованій.

Впрочемъ кровати были такъ узки, что барыня никакъ не могла положить съ собою служанку. Если бы нашла она въ этомъ возможность, то безсомннія мое воображеніе не такъ бы много волновалось.

Чтожъ принадлежитъ до боковой комнатки, то она казалась имъ со всемъ неудобною, въ ней было и сыро, и холодно, и окны перебиты. Втеръ ревлъ тамъ ужасно, и я закашлялся, когда взглянулъ въ нее съ барынею. Избраніе мста не такъ то было выгодно! или барыня должна была пожертвовать своимъ здоровьемъ для своего цломудрія, уступя постель горничной двушк, или горничная двушка должна была занять боковую комнатку, оставя госпожу свою на опасность, которой пригожее личико могло ее подвергнуть. Выборъ былъ затруднителенъ.

Барыня была молодая Піемонтка около двадцати пяти лтъ, очень не дурна собою, а горничная двушка Ліонка, живая, проворная, и нестаре двадцати.

Это то и длало такъ много затрудненія, а боле всего насъ мучилъ стыдъ, другъ съ другомъ объясниться.

Ужинъ былъ готовъ, мы сли за столъ. Я думаю, что еслибы намъ подали худое вино, то конечно языки наши, были бы до тхъ поръ связаны, пока крайняя необходимость дала бы имъ свободу….. Но нещастію барыня: привезла съ собою въ карет нсколько добраго бургонскаго вина, котораго приказала своей горничной двушк принести дв бутылки. Мало по малу мы чувствовали въ себ достаточную силу къ объясненію безъ оговорокъ о нашемъ положеніи. Мы продумали съ часъ, какъ бы расположить всмъ этимъ. Наконецъ перебирая всякіе способы, заключили между нами договорныя статьи, какія въ рядъ бывали ли когда и въ мирныхъ трактатахъ. Вотъ он:

Статья I.

Право надъ комнатою принадлежитъ господину Англичанину, которой почитая ближнюю къ огню кровать покойне, долженъ уступить ее барын.

Утверждено состороны барыни, но съ тмъ однакожъ, чтобъ завсы обихъ постель, которые очень прозрачны, должны быть зашпилены булавками, или и совсемъ зашиты, въ томъ намреніи, что это послужитъ оградою для Англичанина.

Статья II:

Требуется со стороны барыни, чтобъ Англичанинъ во всю ночь нескидалъ съ себя шлафорка.

Отказано потому, что Англичанинъ шлафорка не иметъ, и вовсемъ его чемодан ничего нтъ боле шести рубашекъ, и одного — чернаго шолковаго исподняго платья.

Объявленіе о черномъ шелковомъ плать, заставило перемнитъ всю эту статью. Исподнее платье признано вмсто шлафорка, а потому и положено чтобъ я всю ночь лежалъ въ черномъ шелковомъ исподнемъ платьи.

Статья III.

Потребно со стороны барыни, что какъ скоро господинъ Англичанинъ ляжетъ въ постель, и погасится огонь, то чтобъ онъ не говорилъ ни однаго слова во всю ночь.

Принято, но съ тмъ, чтобъ чтеніе молитвъ Англичанина не почтено было за нарушеніе трактата.

Объ одномъ пункт только забыто какимъ образомъ барыня и я должны были раздться и лечь въ постели… Одно было средство, которое читатель конечно угадаетъ… Если оно не покажется ему самымъ лучшимъ, это будетъ недостатокъ въ его воображеніи.

Наконецъ мы легли. Незнаю, по новости ли мста, или по какой другой причин, я не только не могъ уснуть, но и незатворялъ глазъ — ворочался то на ту? то на другую сторону… и это продолжалось до двухъ часовъ заполночъ, когда утомясь отъ безсонницы вскричалъ о Боже мой!

Бы нарушили трактатъ сударь! сказала мн съ торопливостію барыня, которая также не спала. Я утверждалъ, что такое восклицаніе ни мало не противно условію… А она упорно стояла въ томъ, что это совершенное нарушеніе трактата, хотя я и оправдывался третьею статьею.

Барыня не хотла уступить, и споръ нашъ поослабилъ нсколько ограду… Мн послышалось что дв или три булавки выпали изъ завса.

‘По чести, сударыня, не я разшпилилъ завсъ, сказалъ я, протянувъ съ постели руку для лучшаго убжденія, и только лишь хотлъ прибавить: что ни за какія сокровища міра, не въ состояніи переступить за предлы вжливости — какъ барыня устрашась, чтобъ споръ нашъ не дошелъ до драки, встала съ постели, и повидимому хотла пробраться за горничною двушкою, а въ то самое время — протянутая моя рука ее схватила……. Въ другой разъ Honny soit qui mal y pense… Показался уже день… Мы ни въ чемъ не упрекали другъ друга. Трактатъ нашъ былъ выполненъ съ обихъ сторонъ свято и ненарушимо… Я похалъ въ Реинъ, а барыня съ своею горничною двушкою отправились въ свой путь.

Конецъ второй и послдней части.

ЧУВСТВЕННОЕ ПУТЕШЕСТВІЕ СТЕРНА ВО ФРАНЦІЮ.

ЧУВСТВЕННОЕ ПУТЕШЕСТВІЕ СТЕРНА ВО ФРАНЦІЮ.

ГЛАВА I.Горничная двушка.

ГЛАВА II.Паспортъ.

ГЛАВА III.Скворецъ.

ГЛАВА IV.Невольникъ.

ГЛАВА V.Анекдоты.

ГЛАВА VI.Прощеніе.

ГЛАВА VII.Сахарные пирожки.

ГЛАВА VIII.Шпага.

ГЛАВА IX.Способъ называться.

ГЛАВА X.Время провожденіе.

ГЛАВА XI.Отступленіе.

ГЛАВА XII.Характеръ.

ГЛАВА XIII.Искушеніе.

ГЛАВА XIV.Hony foit qui mal y pense.

ГЛАВА XV.Тайна.

ГЛАВА XVI.Дйствіе совсти.

ГЛАВА XVIII.Загадка.

ГЛАВА XVII.Воскресенье.

ГЛАВА XIX.Непредвидимое упражненіе.

ГЛАВА XX.Другой отрывокъ.

ГЛАВА XXI.Букетъ цвтовъ.

ГЛАВА XXII.Дйствіе благотворенія.

ГЛАВА XXIII.Отгадка.

ГЛАВА XXIV.Опытъ.

ГЛАВА XXV.Юлія.

ГЛАВА XXVI.Продолженіе о Юліи.

ГЛАВА XXVII.Раставаніе.

ГЛАВА XXVIII.Похвала чувствительности.

ГЛАВА XXIX.Ужинъ и благодаренія.

ГЛАВА XXX и послдняя.Слдствіе осторожности.

Читайте также:

ГЛАВА I.
*Горничная двушка.***

ГЛАВА II.
Паспортъ.

ГЛАВА III.
Скворецъ.

ГЛАВА IV.
Невольникъ.

ГЛАВА V.
Анекдоты.

ГЛАВА VI.
Прощеніе.

ГЛАВА VII.
Сахарные пирожки.

ГЛАВА VIII.
Шпага.

ГЛАВА IX.
Способъ называться.

ГЛАВА X.
Время провожденіе.

ГЛАВА XI.
Отступленіе.

ГЛАВА XII.
Характеръ.

ГЛАВА XIII.
Искушеніе.

ГЛАВА XIV.
Hony foit qui mal y pense.

ГЛАВА XV.
Тайна.

ГЛАВА XVI.
Д*йствіе совсти.***

ГЛАВА XVIII.
Загадка.

ГЛАВА XVII.
Воскресенье.

ГЛАВА XIX.
Непредвидимое упражненіе.

ГЛАВА XX.
Другой отрывокъ.

ГЛАВА XXI.
*Букетъ цвтовъ.***

ГЛАВА XXII.
Дйствіе благотворенія.

ГЛАВА XXIII.
Отгадка.

ГЛАВА XXIV.
Опытъ.

ГЛАВА XXV.
Юлія.

ГЛАВА XXVI.
Продолженіе о Юліи.

ГЛАВА XXVII.
Раставаніе.

ГЛАВА XXVIII.
Похвала чувствительности.

ГЛАВА XXIX.
Ужинъ и благодаренія.

ГЛАВА XXX и послдняя.
Слдствіе осторожности.