Чудаки
Чудаки
(Окончание в след. книжке.)
——
Чудаки
(Окончаніе.)
*
(Изъ Museum des Wundervollem)
——
Чудаки, Жуковский Василий Андреевич, Год: 1811
Время на прочтение: 7 минут(ы)
В небольшом городке Миттельвальде, в Глацском графстве, жил некоторый граф, удивлявший всех людей своими странными поступками. В молодые годы он вел себя порядочно, как все прочие люди, и только отличался своим великим богатством. Лишась первой супруги, женился он в другой раз на почтенной и любезной женщине. Два года протекли во взаимной любви и удовольствии. У четы нашей родилась дочь, которая теперь почитается украшением своего пола. В сие-то время характер графа весьма переменился, так что все не могли надивиться странному превращению. Он возненавидел супругу свою и дочь, причина осталась для всех непроницаемою тайною. Мать и дочь отправлены в дальнейший замок, им определено пристойное содержание, и приказано никогда не посещать Глацских владений. С тех пор граф ни одного разу не видался с женою. По прошествии двадцати двух лет молодая графиня осмелилась посетить своего родителя, который принял ее как незнакомую и чужую, и по двухдневном угощении простился с нею. Расставшись с женою и дочерью, которая по-видимому была причиною непонятной перемены, граф начал вести себя отличным, весьма странным образом. Он совсем оставил платье нынешнего покроя, одевался в старомодное франконское. Сряду по нескольку недель спал в кафтане, камзоле, исподнем платье и сапогах, и по нескольку же недель сряду носил свой шлафрок, запачканный, изорванный, с висящими лоскутками. Постель его была самая бедная и неопрятная, ее никогда не перестилали. Рубашку свою скидал только тогда, как нельзя уже было носить ее по причине ветхости, в таком случае бросал он ее в угол комнаты, доставал другую и носил, пока на плечах могла держаться. На постели лежали разбросанные монеты золотые и серебряные, бумаги, съестные припасы и проч. Тот навлек бы на себя величайшее негодование графа, кто осмелился бы прибрать все сии вещи. Комнату выметать надлежало не иначе как по данному приказанию, и это случалось весьма редко. Надобно представить себе разбитые и бумагою залепленные окна, с полусгнившими, едва держащимися рамами, от малейшего ветра готовыми развалиться, изломанные двери, через которые дул сквозной ветер, сбитые гвоздями стулья и столы, ветхие, замаранные, едва стоящие на кривых ножках, везде разбросанные бумаги и книги, едва видимые под толстым слоем пыли, куски пирогов, паштетов и мяса, кружки, бутылки и фляжки с напитками, разные сосуды, которых никто не чаял бы найти в комнате здорового человека, по всем углам свитки паутины, ветхую печь, которая зимою только замазывается нечистою глиною: тогда можно иметь некоторое понятие о сем отвратительном жилище. Почти такой же порядок господствовал и во всем замке, который всякому с первого раза мог показаться обиталищем ночных пугалищ и привидений. Во внутренность дома надлежало взбираться по небольшой темной, полуразвалившейся и весьма нечистой лестнице. Передняя почти без дверей и совсем без оконниц, походила на кузницу, на левой стороне описанный выше кабинет, на правой комната для трех служителей графских, или лучше сказать для трех медведей с человеческими руками и ногами. Глаза их дико смотрели из-под бровей густых и нависших, всклокоченные длинные волосы расстилались по смуглой роже, нельзя угадать, какого цвета было засаленное их платье. Граф принимал сторонних людей обыкновенно или в старомодном своем наряде, или в изорванном шлафроке, лежа на постели и держа в правой руке толстую трость, а в левой слуховую трубу, которую прикладывал к уху. В. нем приметны были многие основательные сведения, чтением и размышлением приобретенные, тем удивительнее, как мог он вести такой странный род жизни. Он был весьма щедр, и подарки его иногда превышали всякое чаяние.
Проспавши целый день, работу свою начинал он при наступлении ночи, читал и писал неутомимо, только не письма от родных и знакомых, которые оставлял даже нераспечатанными, но повеления своим чиновникам и примечания к бумагам по судопроизводству. Тяжебные дела были его стихиею, ими и для них жил он в свете. Сам ни на кого не подавал прошений, но распоряжал таким образом, чтобы на него жаловались. Заключал условия и не исполнял по ним, не платил купцам и ремесленникам, для того чтобы искали на нем судебным порядком, договаривал управителей, и не выдавал им в срок определенного жалованья, нанимал в разных городах большие дома, приказывал убирать их великолепно, и ни за наем, ни за уборы не платил по доброй воле. Даже адвокатам своим, которых содержал великое множество, не выдавал жалованья, чтобы довести их до необходимости начать тяжбу. Дела свои защищал неутомимо и с удивительным упрямством, но иногда, и очень часто, умышленно пропускал назначенные сроки, и каждый раз был чрезвычайно доволен, когда тяжба клонилась не в его пользу. Он никогда не выигрывал, не мог и не хотел выигрывать, и по окончании дела судебным порядком каждый раз платил вдвое более того, что должен был бы заплатить, не начиная тяжбы. ‘Я люблю справедливость, обыкновенно говаривал граф, и для того хочу всегда, чтобы судьи нас разобрали’.
Забавы его были не менее странны. Около пятидесяти маленьких девочек жили у родителей своих на иждивении графском. В назначенное время они должны были плясать и делать разные смешные прыжки под его окошком. В ненастное время собирались они под дощатый шалаш, нарочно для того сделанный. В летнюю пору ездил граф на санях, и приглашал с собою чиновников своих, которые также на санях должны были за ним тащиться. На кухне его всегда готовилось большое количество разного кушанья, приносили к графу каждое блюдо, он делил их на части и потом отсылал в коляске или к девочкам, или к другим любимым особам. Сам он ел мало, кроме 22 яиц, обыкновенной ежедневной его пищи, пил одну воду и по маленькой рюмке вина венгерского. Число чиновников, находившихся в службе его, было весьма велико: в одной небольшой волости, которою могли бы управлять два человека, содержал он генерал-инспектора, главного эконома, управителя, директора, бухгалтера, контролера, двух казначеев, кастеляна, лесничего, объездчика лесов, сборщика податей, секретаря, поверенного, юстициария, юстиц-адъюнктора, полицей-мейстера, счетчика, архивариуса, многих, писарей и других служителей. Все сии люди беспрестанно судились с графом и выигрывали свои тяжбы. Граф не принимал ничьих посещений и сам ни к кому не ездил. Прожив таким образом 24 года, он умер 74 лет в мае 1796.
Незадолго перед своею смертью велел он призвать сапожника и сказал ему: ‘Как возможно скорее сделай мне пару сапог из крепкой кожи и с самыми лучшими подошвами, я сбираюсь в дальнюю дорогу’. Ежедневно спрашивал он о сапогах своих. Они привезены в пятый день. Граф осмотрел их, похвалил работу, и на требование мастера о заплате денег за сапоги и по старому счету, отвечал улыбаясь: ‘Подай на меня просьбу, пускай судьи разберут нас, когда велят, я заплачу в ту ж минуту’. Позван хирург, который сверх определенного жалованья за бритье каждый раз получал по два гроша. ‘Теперь, друг мой, ты мне более уже не надобен, сказал ему граф: знаю, что за несколько лет следует тебе получить жалованье. Найми адвоката и подай на меня просьбу, а между тем обрей мне бороду, вот твои два гроша, поторопись, мне недосуг’. После того велел призвать священника, и поговоривши с ним о вере, скончался.
Такова история сего человека, которого я знал лично, с которым часто разговаривал, которого поступки наблюдал в продолжение целого года, и о котором собрал многие достоверные известия. Жаль, что ничего не мог я разведать о подробных обстоятельствах его молодости, тогда было бы легче угадать причину странной его жизни. Думать надобно, что скрытная досада и горесть заставили его возненавидеть людей и отказаться от света. Вероятно, содействовала тому и скука, сия мать странных прихотей. Может быть, граф сперва решился казаться чудаком в отмщение несправедливости ненавистного ему света, потом мало-помалу привык к новому образу своей жизни, и напоследок привычка сия сделалась второю натурою.
Чудаки: [Рассказ о странностях графа Л.Г. из Миттельвальда Глацского графства] / [Пер. В.А.Жуковского] // Вестн. Европы. — 1810. — Ч.52, N 13. — С.68-73.
Граф, Л. Г. обладалъ весьма знатнымъ имніемъ. Съ младенческихъ лтъ вс его желанія и прихоти были удовлетворяемы, и онъ только по слуху зналъ о нужд. Все его воспитаніе состояло въ томъ, что учили его искусству наслаждаться роскошью, и что старались сдлать его такимъ человкомъ, которой умлъ бы только желать, затвать, требовать и приказывать. Въ цвтущемъ возраст постилъ онъ Парижъ. Въ сей столиц роскошества нашелъ все, о чемъ и помышлять было не можно въ бдной Германіи {Графъ былъ Нмецъ.}. Здсь далъ онъ полную волю-своимъ прихотямъ, наслаждался даже до пресыщенія, и отправился обратно въ отечество съ твердымъ намреніемъ не покидать своихъ удовольствій, но только пользоваться ими совсмъ инымъ образомъ. Пріхавши домой, нашъ почтенный Граф тотчасъ начал заботиться об исполненіи своего предпріятія и о способахъ прославить имя свое странными поступками. Живучи въ Нмецкомъ город, онъ окружилъ себя французами. Вс служащіе при немъ люди, отъ секретаря до послдняго конюха, были родомъ изъ Парижа. Они получали большое жалованье, не смотря на то, вели жизнь самую скучную: ибо никто неразумлъ ихъ, и Граф тому очень радовался. Въ Январ и Феврал, въ трескучіе морозы одвалъ онъ домашнихъ своихъ въ лтнее платье, приказывалъ имъ украшаться розами и фіалками, и въ такомъ вид являться на улицахъ. Самъ Графъ превратился въ настоящаго француза, говорилъ только на французскомъ язык, писалъ на немъ приказы управителямъ, которые должны были и свои донесенія сочинять по французски же. Блье Графское посылаемо было для мытья въ Париж къ тамошнимъ прачкамъ. Пироги и паштеты для стола выписывались изъ Парижа. Графъ женился. Маленькую дочь свою воспитывалъ онъ какъ природную француженку, все для нее выписывалъ изъ Франціи, даже модную обувь. Въ одной деревн своей построилъ онъ великолпную залу и украсилъ ее дорогими Венеціянскими зеркалами. Пригласивши туда дворянъ изъ города, будто бы въ маскарад, Граф впустилъ въ залу дикихъ быковъ и цпныхъ собак, которыя испугавшись, разбили вс зеркала въ дребезги. Хозяин былъ весьма доволенъ симъ произшествіемъ.
Днемъ весь домъ былъ запертъ, у дверей и воротъ стояли часовые, въ корридорахъ горли лампады, никто несмлъ идти со двора, и вс должны были покоиться на своихъ постеляхъ. Вечерній колокол пробуждалъ домашнихъ, при наступленіи ночи каждой начиналъ отправлять свою должность. Въ сіе время и кабинетъ Графской былъ отворенъ для приходящихъ, въ два часа посл полуночи собирались въ домовую церковь, по окончаніи обдни садились за столъ, а къ утру опять все въ дом затихало. Такимъ образомъ Граф Л. Г. жилъ до своей смерти.
Нкоторый офицеръ, бывъ нсколько разъ обойденъ при повышеніи другихъ чинами, ршился сдлаться чудакомъ. Онъ вышелъ въ отставку, купилъ себ загородной домъ, укрпилъ весь дворъ плотнымъ заборомъ, и оставилъ только одну дверь, которая была всегда запертою, и отворялась нсколько раз въ годъ, да и то ночью. Въ семъ дом жилъ офицеръ одинъ-душою, питаясь растніями своего сада. Въ темныя ночи выходилъ он изъ своей темницы въ городъ для закупки того, что почиталъ для себя нужнымъ. Въ Свтлое Воскресенье обыкновенно являлся въ церкви, исповдовался и причащался. Посл обдни заходилъ въ городъ для заплаты поземельныхъ денегъ, потомъ опять запирался въ своемъ дом. Любопытные смотрли въ скважины забора, и каждой разъ видли нашего чудака за работою въ саду или въ огород. Лтомъ въ жаркой полдень иногда выходилъ онъ на дворъ безъ рубашки и ложился противъ солнца. Дрова носилъ на себ по ночамъ изъ лса, платя за нихъ одному крестьянину ежегодно извстную сумму. Отшельникъ, ходя ночью или днемъ, по обыкновенію своему въ церковь, низко кланялся всмъ встрчавшимся, но ни съ кмъ неговорилъ ни слова. Въ город былъ у него небольшой капиталъ, котораго процентами удовлетворялъ свой надобности, получая оные въ Свтлое Воскресенье. Явившись къ пріятелю своему за процентами, онъ говорилъ только самое необходимое, равномрно былъ на слова скупъ и передъ чиновникомъ, которому отдавалъ поземельныя деньги. Человкъ сей провелъ такимъ образомъ многіе годы, въ 1786 году онъ былъ еще живъ.
Чудаки: (Окончание): (Из Museum des Wundervollen) // Вестн. Европы. — 1810. — Ч.52, N 14. — С.141-144.