Что желательно для Россіи — въ политическомъ смысл?
Что желательно для Россіи — въ политическомъ смысл?
‘Русь’ 10-го апрля 1882 г.
Что желательно для России — в политическом смысле?, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1882
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова
Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія
Изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Руси’ и другихъ изданій, и нкоторыя небывшія въ печати. 1860—1886
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и Ко) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.
Назначеніе статсъ-секретаря Гирса министромъ иностранныхъ длъ (о чемъ мы съ своей стороны не успли еще сказать ни слова) не произвело никакого особеннаго впечатлнія на русское общество, не вызвало въ немъ никакихъ особенно-оживленныхъ толковъ: блестящая эпоха дятельности князя Горчакова отошла отъ насъ далеко, а г. Гирсъ былъ уже министромъ de facto и только утвержденъ въ должности, которую исправлялъ въ теченіи послднихъ четырехъ лтъ. Для Россіи это: ‘сцена безъ перемны, то же и т же’. Но не такъ отнеслись къ этому назначенію за границей, особенно наши сосди. Германія и Австро-Венгрія и оффиціально, и оффиціозно, и всми свободными путями гласности привтствовали новаго министра съ неподдльною радостью, усматривая въ игомъ назначеніи ‘залогъ мира’, ‘добрыхъ отношеній’, однимъ словомъ — пасхальный себ подарокъ (Оstergeschenk), по выраженію ‘Кельнской Газеты’. Радость эта выразилась вообще такъ дружно, такъ шумно, что способна навести Россію на мысли вовсе не радостныя. Въ самомъ дл, чему же особенно радуются об-западныя державы? Нельзя же предположить, будто он серьезно ожидали объявленія войны со стороны Россіи, — он, которыя едвали не лучше насъ самихъ вдаютъ то, что происходитъ у насъ, не только въ оффиціальныхъ, во и въ общественныхъ сферахъ? Не могли же дипломатическіе, въ Петербург, представители Австро-Венгріи и Германіи свидтельствовать предъ своими правительствами о томъ, что Россія пылаетъ браннымъ духомъ и, облачась съ головы до ногъ въ боевые доспхи, нетерпливо бряцаетъ оружіемъ, готовая ринуться на Европу?!..
Никто искренне самихъ западно-европейскихъ кабинетовъ не убжденъ въ миролюбивомъ направленіи русской политики, миролюбіе это — по истин испытанное, неоднократно подвергавшееся тяжкому искусу, закалившееся въ долготерпніи. Никто точне не вдаетъ всю лживость и вздорность обвиненій, такъ щедро у нихъ же дома измышляемыхъ и воздвигаемыхъ на Россію — въ корыстолюбіи, властолюбіи, браннолюбіи и тому подобныхъ поползновеніяхъ, именно русской-то политик наиболе чуждыхъ, и имъ самимъ наиболе свойственныхъ. Впрочемъ, они очень хорошо это сознаютъ и сами, но про себя. Казалось бы, намъ не привыкать стать къ этому обычному маневру иностранныхъ политическихъ вождей: всякій разъ, когда замышляется на Запад Европы что-либо противное интересамъ Русской державы, бить тревогу по поводу русскихъ небывалыхъ замысловъ, открывать кампанію противъ русской алчности — въ парламентахъ, въ печати, или даже посредствомъ дипломатическихъ представленій, сообщеній, предупрежденій и дружественныхъ замчаній. Пріемъ этотъ до такой степени извстенъ, что можно только дивиться, да безъ сомннія и дивятся вс государственные люди Европы, непреложности его успха. Въ самомъ дл, онъ дйствуетъ или по крайней мр дйствовалъ до сихъ поръ на нашу дипломатію съ правильною точностью механическаго снаряда, производя неизмнно: смущеніе, испугъ, смиреніе, завреніе въ неповинности, съ присоединеніемъ новыхъ цнныхъ залоговъ и доказательствъ русскаго миролюбія, безкорыстія, даже готовности, ради успокоенія встревоженной Европы, поступиться великодушно, подчасъ и немаловажными, русскими интересами. Позволительно надяться, что не всегда же подобный грубый пріемъ будетъ внчаться удачей, и для такой надежды имются, по нашему мннію, въ настоящую эпоху достаточныя основанія. Очевидно однако, что западныя державы (нкоторое время очень было недоумвавшія) не высмотрли пока еще повода опасаться такой непріятной для нихъ надежды,— оттуда и эта нескромная ихъ радость по поводу назначенія новаго министра. Мы полагаемъ, къ чести г. Гирса, что онъ нисколько не польщенъ заявленіями ихъ сочувствія и нимало не ошибается въ значеніи тхъ похвалъ, которыми привтствуетъ его такъ-называемое общественное мнніе Европы. Это значеніе выясняется уже отчасти и теперь, и не замедлитъ, конечно, еще боле выясниться въ событіяхъ.
Дло въ томъ, что и Германія и Австро-Венгрія, въ виду нерасположенія и неприготовленности Россіи къ какой либо наступательной крупной войн, признаютъ настоящую пору самою благопріятною для успшнаго, подъ покровомъ мира, исполненія ихъ политическихъ плановъ. Планы же эти,— что ни для кого не тайна и открыто разглашается всею печатью, направлены спеціально противъ Россіи. (Си. ниже статью ‘Pester Lloyd’s’ въ отдл: ‘Вн Россіи’). Замыслъ, ни боле ни мене, состоитъ въ томъ, чтобъ низвести наше отечество съ того мста, которое оно занимало и которое подобаетъ ему въ семь великихъ державъ, исхитить изъ ‘сферы его интересовъ’ вс православныя Славянскія племена со всмъ Балканскимъ полуостровомъ, а если удастся, такъ и съ Босфоромъ, порвать увы связующія эти племена съ Россіей, какъ политическія, такъ и религіозныя (для послдняго пущена въ ходъ, вооруженная всми видами соблазна и насилія, латинская пропаганда), лишить Россію всякаго обаянія, всякаго авторитета, однимъ словомъ, обезчестить ее въ глазахъ Славянскаго населенія, и воспользовавшись всми плодами ея кровавыхъ войнъ, сокрушившихъ наконецъ, начиная съ Екатерины, страшную нкогда мощь Оттоманской державы, подчинить весь Балканскій полуостровъ австро-мадьярской гегемоніи въ томъ или другомъ вид. Основаніе такой политик положено еще на Берлинскомъ конгресс, но только въ настоящее время Австро-Венгрія, вдохновляемая и поддерживаемая Германіей, приступила къ послдовательному осуществленію своихъ замысловъ.
Занеся ударъ на Россію, об державы, безъ сомннія, не могучъ не безпокоиться о томъ, сойдетъ ли для нихъ этотъ ударъ вполн благополучно. Всякій похищающій чужое добро не открытою силой, а украдкой, обманомъ, хитростью, уловками, невольно озирается — не слдятъ ли за нимъ, не спохватится ли хозяинъ добра и не вырветъ ли его изъ рукъ похитителя? Безпокойство очень, естественное. Ну какъ Россія не соблаговолитъ подвергнуться удару? неравно разсердится? Послдняя война была для Россіи безъ сомннія тяжела, ослаблена-то она ослаблена, но все же не до конца, но все же, по соображенію самихъ Европейцевъ, во сто разъ сильне, чмъ мыслитъ сама о себ, или — врне — чмъ изволитъ мыслить о ней смиренномудріе русскихъ государственныхъ мужей купно съ русскими ‘либералами’. Да ослабить физически, до конца, такого гиганта и невозможно, это вполн разумютъ въ Европ, его ослабить можетъ только такъ-называемая болзнь мннія, иначе мнительность относительно собственной своей силы и своего права,— только нравственный недугъ, лишающій самосознанія и самочувствія,— и вотъ, на усиленіе этого недуга, на обморачиваніе гиганта всякими призраками, лестью я ложью, всевозможными подлогами правды — и устремлены усилія нашихъ сосдей. Задача западной дипломатіи конечно мудреная: наносить удары, тяжелые, чуть не убійственные, но такъ, чтобъ пріемлющій оные уврялъ и былъ убжденъ, что прикоснулись къ нему ‘не въ вид удара’, а чуть ли не въ вид ласки, и чтобъ посл всякаго такого прикосновенія онъ возобновлялъ увренія въ неизмнной своей преданности и дружб, чуть не благодарилъ за деликатность прикосновенія… Нужно отдать полную честь мастерству иностранной дипломатіи: она смло, искусно и съ успхомъ до сихъ поръ разршала эту задачу,— хотя, надобно признаться, въ сильной степени содйствовала ей въ этомъ и нкоторая часть русскаго общества. Отбитъ только вспомнить, какъ ликовалъ ‘Голосъ’ — органъ всего ‘либеральнаго’ чиновничества — по поводу Берлинскаго трактата…
Дло Австро-Венгріи подвигалось медленно и осторожно… Но вотъ вспыхнуло возстаніе въ Босніи и Герцеговин, полилась кровь мужественныхъ борцовъ за независимость славянскую отъ австро-мадьярской губительной опеки. Сжалось болью не одно русское сердце. Берлинскій трактатъ оказался нарушеннымъ, представлялся, слдовательно, поводъ къ дипломатическому вмшательству. Какъ ни убждены иностранныя державы въ миролюбія и долготерпніи русскаго кабинета, однакожъ всякій вдь судитъ самъ по себ. Сознавая внутренно, что будь он на мст Россіи, он бы не выдержали и заявили хоть нчто въ род протеста,— об державы пережили нсколько тревожныхъ минутъ. Положеніе Россіи представлялось, да и теперь еще, конечно, представляется, имъ самимъ до такой степени неестественнымъ, ненормальнымъ (какъ признается самъ ‘Pester Lloyd’), что он не могутъ отдаться вполн, беззавтно, вр въ долготерпніе россійскаго исполина, и то и дло приходятъ въ трепетъ, какъ только онъ шевельнется. Ибо — какъ бы тамъ ‘Голосъ’ и графы Кутузовыми убаюкивали Европу разсказами о совершенномъ банкротств Россіи во всхъ смыслахъ и отношеніяхъ,— но наши сосди (такіе упрямцы!) все не имутъ вры, все ожидаютъ, что нтъ-нтъ — стряхаетъ съ себя этотъ исполинъ навожденіе мнимаго, возчувствуетъ вдругъ себя самимъ и если хоть одинъ только звукъ голоса подастъ,— голоса самаго простаго и естественнаго,— то и этотъ звукъ одинъ надлаетъ Австро-Венгіи хлопотъ, съ Которыми трудно будетъ и справиться… Однакожъ ничего. Все безмолвно, все благополучно. Австро-Венгрія вздохнула свободно… Вдругъ случись генералу Скобелеву сказать нсколько словъ сербскимъ студентамъ въ Париж, и страшнымъ смятеніемъ объялась не только она, но и Германія: на такомъ топкомъ волоск виситъ душевное спокойствіе сихъ великихъ державъ!… Ни для одной изъ нихъ не было ни на минуту сомннія въ совершенной непричастности русскаго правительства къ рчамъ знаменитаго генерала, ни одна изъ нихъ ни на мигъ не предположила, что вслдъ за Скобелевскими словами Россія выступитъ на нихъ войною. Испугались не войны, а пробужденія національнаго самосознанія въ Россіи, ибо весь успхъ враждебныхъ намъ политическихъ плановъ обояхъ кабинетовъ обусловливается именно усыпленіемъ нашего народнаго самосознанія: на этомъ зиждется вся политическая комбинація австро-венгерскаго я германскаго правительствъ. Ничего такъ не боятся въ Германіи, какъ подъема патріотическаго и національнаго чувства въ Россіи… Почему? Разв русскій и германскій патріотизмъ не могутъ ужиться рядомъ? Разв Русскій народъ питаетъ особенную антипатію къ Германскому племени и политическое объединеніе Нмцевъ ему особенно ненавистно? Ни чуть не бывало. Никакой вражды къ Германскому племени не живетъ въ Русскомъ человк, германская наука и литература пользуются у насъ глубокимъ уваженіемъ и прилежно изучаются, объединеніе Германіи встрчено было съ сочувствіемъ. Но какъ скоро германская политика направляется прямо во вредъ Россіи или родственному ей, находящемуся подъ ея естественнымъ покровительствомъ Славянскому міру, то конечно всякое живое ощущеніе этой обиды въ сред русскаго общества, возбуждая въ немъ сознаніе своего національнаго долга, представляетъ для успха враждебныхъ Россіи германо-австрійскихъ плановъ значительное препятствіе. Ибо вся задача германскихъ и австрійскихъ политиковъ въ томъ и состоитъ, чтобъ осуществить ихъ безъ общей европейской войны, а подъ кровомъ мира: чтобъ и кровь славянскую можно было пролить, и цлыя племена закрпостить, а Европа бы благодушествовала и похвалялась бы цвтущею тишиною, благомъ мирнаго прогресса и культурнаго развитія нашего просвщеннаго вка…
Въ испуг и гнв Германіи и Австро-Венгріи по поводу словъ русскаго генерала въ Париж сказалось лишь внутреннее сознаніе неправды затяннаго ими дла. Ужъ не проснулся ли великанъ, котораго, при содйствіи русскихъ ‘либераловъ’, удалось повидимому уврить, что онъ слабосильный карликъ? Но и на этотъ радъ Германія и Австро-Венгрія приняли тотъ видъ ‘оскорбленнаго достоинства’, который такъ способенъ смущать русское общество. Въ самомъ дл: интересамъ и чести Россіи тщательно наносится этими державами явный вредъ, а нкоторые русскіе люди позволили себ гнваться и протестовать?! На что-жъ это похоже? разв это прилично? разв это не оскорбительно для достоинства обихъ державъ?.. И вотъ, вмст съ значительною частью петербургскихъ гостиныхъ, наша такъ-называемая либеральная или прогрессистская печать предалась истинной вакханаліи негодованія на русскаго прославленнаго въ бояхъ генерала, доказывая во всхъ своихъ органахъ, что за такую неслыханную дерзость относительно культурной Европы мы повинны принести ей торжественное покаяніе,— что однимъ словомъ, по отношенію къ Западу, вамъ остается только подражать тому малороссійскому мужику, который въ извстной псн, обращаясь къ жен, поетъ:
Прости мене, моя мила,
Що ты мене била!
Таково motto всхъ статей о вншней русской политик ‘Голоса’ и его подголосковъ.
Никакого ‘торжественнаго покаянія съ нашей стороны’, разумется, принесено не было, но понятно, почему, посл всей этой исторіи, назначеніе статсъ’секретаря Гирса министромъ показалось иностраннымъ державамъ пасхальнымъ гостинцомъ: оно служитъ имъ залогомъ, что въ направленіи русской политики не произошло пока никакой перемны, а тмъ, которымъ она водилась досел, державы оставались довольны. Было бы однакожъ великою ошибкою съ ихъ стороны отдаваться слишкомъ безпечно такой сладостной надежд, — а кажется они расположены ей отдаться и даже на радостяхъ нсколько неосторожно поспшили раскрыть свою игру. Такъ, въ ознаменованіе своей благодарности и своего удовольствія русскою политикою, он, очевидно пріободрясь духомъ, усилили разомъ боевую дятельность на всей линіи своей воинственной, аггрессивной политики. Шмерлнигъ, одинъ изъ выдающихся государственныхъ людей Австріи, уже открыто настаивалъ въ собраній делегацій на скорйшемъ присоединеніи Босніи и Герцеговины въ качеств имперскихъ провинцій, по всей вроятности это и послдуетъ съ согласія самой Порты, всецло отдавшейся теперь политическому руководству германскаго канцлера. Въ то же время султанъ подвигаетъ свои войска къ границ Болгаріи, что безъ сомннія способно вызвать замшательства, которыми Австрія, съ дипломатическою поддержкою Германіи, и не замедлитъ воспользоваться. Вмст съ тмъ та же Австрія заключаетъ съ Сербіей военную конвенцію, въ силу которой австрійскія войска,— по слухамъ, впрочемъ подтверждаемымъ и частными къ намъ письмами изъ Блграда,— должны будто бы занять гарнизоны въ Блград и Ниш, сербскимъ же войскамъ, для сербской утхи и въ доказательство равноправности, предоставлено будетъ нанять гарнизономъ австрійскую крпостцу Петервардейнъ, напротивъ Нейзаца (Новый Садъ): другими словами, об арміи поступятъ подъ одно начальство, австро-мадьярское. Такимъ образомъ, одновременно съ присоединеніемъ Босніи и Герцеговины, Австро-Венгрія подчинитъ себ фактически и Сербію, и даже Черногорію, такъ какъ облегаетъ послднюю почти со всхъ сторонъ. Это новая форма господства съ оставленіемъ вншняго вида самобытности, нчто въ род прусской гегемоніи надъ Германскими княжествами и королевствами, но усиленной превосходствомъ культуры, преимуществомъ богатства, экономическаго развитія и гражданской организаціи, т. е. такими условіями, которыя сулятъ Славянскимъ племенамъ совершенное порабощеніе, какъ матеріальное, такъ и духовное. Наконецъ, и въ вопрос о надзор за плаваніемъ по Дунаю Австрія опирается теперь не на одну Германію, но и на Россію…
Что же, спросятъ насъ, къ чему же клонится наша рчь? не хотимъ ли ужь мы, чтобъ Россія объявила войну и Австріи, и Германіи? Нтъ, не къ тому ведетъ наша рчь, мы нисколько не домогаемся войны, хотя и не видимъ особеннаго повода ея опасаться. Мы убждены, что ея еще мене для себя домогаются не только Австро-Венгрія, но и Германія. Вступать въ войну съ Россіей, — въ какомъ бы положеніи Россія ни была, — дло не шуточное: война можетъ лишь вызвать проявленіе въ Россія того патріотическаго духа, котораго усыпленіе такъ желательно для нашихъ сосдей, такъ уже много доставило и общаетъ еще доставить имъ выгодъ, и котораго пробужденіе, напротивъ, всегда боле или мене грозно… Да и зачмъ бы нужна имъ война, когда они и безъ войны достигали такихъ результатовъ, которыхъ даже побдоносною войною не всегда добудешь, хоть бы, напримръ, Берлинскій трактатъ? Они знаютъ по опыту, что одной интимидаціи или устрашенія войною уже достаточно для русскаго ‘миролюбія’, если только при этомъ станутъ они всми мрами содйствовать господству противународнаго направленія въ русской политик, какъ вншней, такъ и внутренней… Нтъ, не войны мы хотимъ, но того чувства достоинства въ дл вншнихъ отношеній, которое приличествуетъ такой великой держав, какъ Россія, которое внушаетъ всякому невольное уваженіе и заставляетъ съ собою считаться. Есть возможность, и не накликивая на себя войны (на которую никакой держав не легко отважиться), обуздывать дйствія, враждебныя не только интересамъ Россіи, но и требованіямъ правды и права. Мы не видимъ, напримръ, никакой выгоды для русскаго правительства подавлять выраженія русскаго общественнаго негодованія въ отвтъ на дерзкія и наглыя выходки западноевропейскихъ публичныхъ дятелей печати и парламентскихъ трибунъ. Пусть знаютъ въ Европ, что русское общество не все же состоитъ изъ доморощенныхъ иностранцевъ, что оно начинаетъ выходить изъ-подъ той духовной опеки, въ которой стиралась его держать политическая интрига Запада, и не намрено доле давать одурачивать себя авторитетомъ ‘высшей культуры’. Полезно было бы убдить Европу, что Россія уже уразумла смыслъ, придаваемый на Запад всмъ этимъ хорошимъ словамъ о ‘мир’ и ‘миролюбіи’, ‘европейскомъ равновсіи’ и ‘добромъ согласіи’. По отношенію къ Россіи ‘европейскій миръ’, напримръ, это вдь значитъ — нарушеніе мира австро-германскими захватами на Балканскомъ полуостров, посягательствомъ на порабощеніе Славянъ. Или — если льется кровь славянская, а не нмецкая — то это не должно приниматься въ расчетъ, не означаетъ ‘кровопролитія’, а означаетъ ‘благоденствіе и тишину’?… Такъ-называемое же ‘доброе согласіе Россіи съ державами’ — это въ понятіяхъ германо-австрійскихъ не что иное, какъ россійская санкція тмъ планамъ, которые прямо противъ Россіи задуманы и направлены!…
Если на войн, по словамъ величайшаго полководца въ мір, три четверти силы арміи — составляетъ духъ, и лишь одну четверть — численность, вооруженіе и прочія матеріальныя условія, то на пол не бранномъ, а политическомъ или дипломатическомъ, еще несравненно большее значеніе принадлежитъ духу… Силы нравственной, той силы, которая дается твердою волею, сознаніемъ своей правды, любовью къ своему отечеству, живымъ, искреннимъ чувствомъ своего народнаго и государственнаго достоинства — вотъ чего — не войны — желаемъ мы для Россіи,— а при этомъ не убоимся и войны, если бы дло коснулось чести и совсти Русскаго народа… Вотъ чего слдуетъ пожелать и новому нашему министру, хотя бы подъ условіемъ нкоторой утраты выраженныхъ ему нашими сосдями симпатій…