Что такое интеллигенция?
Что такое интеллигенция?
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Что такое интеллигенция?, Иванов-Разумник Р. В., Год: 1907
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Иванов-Разумник
Источник: ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ — ВЛАСТЬ — НАРОД. Русские источники современной социальной философии (антология). Москва. 1992
Оригинал здесь: Библиотека Якова Кротова.
‘Интеллигенция есть орган сознания общественного организма’ — так в добрые, старые времена определяла значение интеллигенции так называемая органическая теория общества [1], в настоящее время окончательно опровергнутая, тем не менее мы всецело принимаем такое определение, обращая однако внимание не на его неудачную внешнюю форму, а на его глубокий внутренний смысл. История русской интеллигенции есть история русского сознания именно потому, что первая является носительницей второго. Глубоко прав по существу дела был И.Аксаков, определявший интеллигенцию как ‘самосознающий народ’ и указывавший, что интеллигенция ‘не есть ни сословие, ни цех (мы бы прибавили теперь: ни класс), ни корпорация, ни кружок… Это даже не собрание, а совокупность живых сил, выделяемых из себя народом’…
Интеллигенция есть орган народного сознания, интеллигенция есть совокупность живых сил народа… Мы принимаем эти определения, но в то же самое время не можем не отметить их неопределенность, эти верные, но расплывчатые формулы нуждаются в более резком отграничении и ограничении. В чем выражается народное сознание? чем сказываются живые силы народа? вот вопросы, на которые прежде всего нужно ответить, необходимо ограничить термин ‘интеллигенция’ вполне определенными рамками, отграничить его от соседних понятий ясно проведенной линией. Иначе говоря, надо прежде всего найти основные признаки определяемого нами понятия.
Первым и главным из этих признаков является следующий: интеллигенция есть прежде всего определенная общественная группа, этот признак дает возможность установить исходный пункт предлагаемой работы и в связи с последующими признаками определить время зарождения русской интеллигенции, точку начала ее истории. Этот признак указывает на существенное различие между отдельными ‘интеллигентами’ и интеллигенцией, как группой. Отдельные ‘интеллигенты’ существовали всегда, интеллигенция появилась только при органическом соединении отдельных интеллигентов в цельную, единую группу. Люди, характеризуемые определенной суммой выработанных трудом знаний или определенным отношением к основным этико-социологическим вопросам, всегда существовали и всегда будут существовать, но они еще не образуют собою интеллигенции, как группы. Так, например, отдельными русскими ‘интеллигентами’ были в XVI веке князь Курбский, Иван Грозный, Феодосий Косой, этот типичный русский анархист, в XVII веке — Матвеев, Котошихин, Хворостинин, в начале XVIII — Петр I, Татищев, Ломоносов и т.п., однако ни в шестнадцатом, ни в семнадцатом, ни в восемнадцатом веке в России не было интеллигенции. Точно так же и в настоящее время могут быть отдельные ‘интеллигенты’, обладающие высокой суммой выработанных трудом знаний, но не входящие в группу интеллигенции, мы увидим ниже, что ученейший академик и профессор может не принадлежать к интеллигенции в принимаемом нами смысле этого слова, по верному замечанию Лаврова, термин ‘интеллигенция’ отнюдь не связан с понятиями о каких бы то ни было профессиях. К группе интеллигенции может принадлежать полуграмотный крестьянин, и никакой университетский диплом не дает еще права его обладателю причислять себя к интеллигенции. Ниже мы еще остановимся на этом вопросе, а теперь проследим дальше, каковы следующие основные признаки исследуемого нами понятия.
Итак, интеллигенция есть определенная общественная группа, это условие необходимое, но еще не достаточное для характеристики понятия ‘интеллигенция’. Подобно тому, как всегда существовали отдельные ‘интеллигенты’, так же точно всегда существовали и тесно сплоченные группы наиболее образованных людей своего времени, объединенные или солидарностью программ, или солидарностью действий. Так, например, в России в XV веке были группы ‘интеллигентов’ своего времени, объединенные, с одной стороны вокруг, Нила Сорского, с другой — вокруг Иосифа Волоцкого [2], все религиозные разноречия последующих веков русской жизни всегда концентрировались в тех или иных группах, объединенных той или иной идеей. Таким же образом и политические разногласия дифференцировали русских людей на отдельные группы, так, например, уже с XVI века начинается ясно выраженное западническое течение в определенной группе ‘интеллигентов’, так, мы имеем партию приверженцев Максима Грека [3], в начале XVII века видим так называемую польскую партию среди бояр [4] (Салтыковы), далее, имеем киевскую школу [5], наконец, в начале XVIII века видим группу шляхетства и кружок Татищева [6]. Но однако, несмотря на все это, мы не можем начать историю русской интеллигенции, как группы, ни с Нила Сорского, ни с Ломоносова, ни с Татищева, ни с Петра Могилы: все эти отдельные, разрозненные группы не связаны друг с другом тесной преемственностью — ни логической, ни хронологической, это отдельные эпизоды, крайне важные для истории русской культуры, но не имеющие отношения к истории русской интеллигенции.
Итак, вот второй основной признак интеллигенции — преемственность, интеллигенция есть группа преемственная, или, говоря математически, она есть функция непрерывная. Такая группа русской интеллигенции существует с середины XVIII века, с тех пор, со времен Новикова, Фонвизина и Радищева, русская интеллигенция живет уже полтораста лет, она растет, развивается, она иногда делится на подгруппы, но ее развитие — непрерывно, она как группа — преемственна. Одна общая идея (какая — мы увидим ниже) связывает эту группу в непрерывное целое, кроме того, независимо от этой общей идеи русскую интеллигенцию с середины XVIII века связывает общее действие — борьба за освобождение. Эта вековая, эпическая борьба спаяла русскую интеллигенцию в одну массу с невероятной силой сопротивления, эта борьба закалила русскую интеллигенцию, как огонь закаливает сталь, эта борьба выковала из русской интеллигенции такое оружие, какого нет и не может быть в иных странах, у других народов.
Определив интеллигенцию как преемственную группу, мы этим самым поставили исторические пределы нашему исследованию: история русской интеллигенции ведет свое начало от группы, впервые поставившей своим девизом борьбу за народное освобождение, вторая половина XVIII века послужила только предисловием к этой истории, которую лишь XIX век развернул во всей ее широте. Изучению этой истории посвящена настоящая книга, но и не приступив к подобному изучению, мы заранее можем указать еще на два характерных признака русской интеллигенции: это ее внесословность и внеклассовость.
Эти два признака, между прочим, уже окончательно отделяют преемственную группу интеллигенции от существовавших ранее религиозных или политических общественных групп в России: все эти группы были или сословными, или классовыми.
Впервые интеллигенция XVIII века сумела отречься от классовых идеалов и тем самым, будучи сословной по составу, оказаться внесословной по намеченным целям. Группа общественных деятелей с Новиковым во главе и с Радищевым в виде эпилога, бывшая зерном русской интеллигенции, была по своему составу дворянско-землевладельческой, т.е. сословно-классовой, однако классовые, т.е. в данном случае землевладельческие, интересы приносились этой группой в жертву общему идеалу, сословные цели выбрасывались за борт мировоззрения. Будучи в это время сословной и классовой по составу, русская интеллигенция в то же время была глубоко внеклассовой и внесословной по намеченным задачам, по исповедуемым идеалам. В начале XIX века русская интеллигенция была еще более резко-сословной по составу, но в то же самое время она еще резче порывала всякие связи со своими сословными интересами, недаром 14-го декабря 1825 года родовые русские аристократы и крупные землевладельцы пытались произвести такой переворот, который прежде всего обрушился бы ударом на их же класс, на их же сословие. После 1825 года русская интеллигенция остается сословной по составу и внесословной по целям и задачам, однако с этих пор сословный состав интеллигенции становится правилом с исключениями, и притом с такими исключениями, как Полевой, Надеждин и Белинский. Правда, ‘ласточка одна не делает весны’, но она предвещает ее, в шестидесятых годах огромной толпою ‘разночинец пришел’, пришел и стал в первых рядах русской интеллигенции. С этих пор русская интеллигенция становится внесословной и внеклассовой не только по задачам, целям, идеалам, но и по своему составу, в это же время — и это, конечно, не случайное совпадение — возникает самый термин ‘интеллигенция’ в современном смысле этого слова.
Интеллигенция есть внеклассовая, внесословная, преемственная группа — этими четырьмя формальными признаками определяется строение организма интеллигенции, обозначается граница с соседними понятиями. Но тут же надо подчеркнуть, что все эти четыре признака, вместе взятые, составляют только необходимое, но отнюдь не достаточное условие, определяющее интеллигенцию. Мы увидим несколько ниже, что существует еще одна группа, характеризуемая также преемственностью, внеклассовостью и внесословностью, но в то же время диаметрально-противоположная интеллигенции, несколькими страницами ниже мы определим эту группу условным термином ‘мещанство’, соединяя этим термином в одну преемственную группу людей вне сословий и вне классов по их этическому уровню, по отсутствию в них яркой индивидуальности, по узости и плоскости их мировоззрения. Теперь нам достаточно только в самых общих чертах указать на то, что если социологически интеллигенция есть преемственная, внесословная, внеклассовая группа, то этически она есть прежде всего группа антимещанская. Впервые эту мысль высказал в русской литературе Лавров, в виду того, что он же первый определили и понятие ‘интеллигенция’, мы несколько подробнее остановимся на этом в общем вполне верном решении Лаврова.
Лавров не употребляет термина ‘интеллигенция’, но вкладывает то же самое понятие в столь осмеянное с тех пор и столь неверно понятое выражение — ‘критически мыслящие личности’. Принято почему-то предполагать, что ‘критически мыслящая личность’ это — ‘герой’, вождь толпы, деятель, творящий историю по собственному вкусу и желанию, направляющий ее ход по принципу: ‘car telle est notre bonne volonte’…* [Потому что мы так хотим (франц.). — Ред.]. Ничто не может быть ошибочнее подобного понимания, так как терминология Лаврова имеет только в виду необходимость ясного ограничения и даже сужения расплывчатого термина ‘интеллигенция’. Под интеллигенцией, вообще говоря, готовы понимать, как это мы уже указывали выше, сумму лиц, характеризуемых определенным уровнем знания: отождествляют всякого ‘образованного’ человека с представителем интеллигенции, забывая, что никакие дипломы не сделают еще сами по себе ‘образованного’ человека ‘интеллигентным’. Еще чаще готовы понимать под интеллигенцией всю ‘цивилизованную’ или всю ‘культурную’ часть общества, в то время как культурность, подобно образованности, есть только внешний формальный признак, не определяющий внутреннее содержание. Это Лавров подчеркивал особенно настойчиво, проводя резкую демаркационную линию между культурой и цивилизацией. Мы вкратце напомним читателям эту теорию, изложенную Лавровым в его знаменитых ‘Исторических письмах’ [7].
Не всякий говорящий ‘Господи! Господи!’ войдет в царство небесное, не всякий ‘культурный’ человек войдет в группу критически мыслящих личностей, т.е. в группу интеллигенции. Культура, говорит Лавров, это — ‘зоологический элемент в жизни человечества’, и только критическая работа мысли на почве культуры обусловливает собою цивилизацию: ‘как только работа мысли на почве культуры обусловила общественную жизнь требованиями науки, искусства, нравственности, то культура перешла в цивилизацию, и человеческая история началась’. Но многое из того, что для предыдущего поколения является результатом труда критической мысли, для последующего поколения оказывается уже привычным ‘зоологическим элементом’, таким образом, ‘часть цивилизации отцов в форме привычек и преданий составляет не что иное, как зоологический культурный элемент в жизни потомков, и над этою привычной культурой второй формации должна критически работать мысль нового поколения, чтобы общество не предалось застою, чтобы в числе унаследованных привычек и преданий оно разглядело те, которые представляют возможность дальнейшей работы мысли на пути истины, красоты и справедливости, отбросило остальное, как отжившее, и создало новую цивилизацию, как новый строй культуры, оживленный работой мысли’… И так повторяется в каждом поколении, в таком последовательном замещении культуры цивилизацией и заключается задача прогресса. ‘Культура общества есть среда, данная историей для работы мысли… Мысль есть единственный деятель, сообщающий человеческое достоинство общественной культуре. История мысли, обусловленной культурой, в связи с историей культуры, изменяющейся под влиянием мысли — вот вся история цивилизации’…
Конечно, нас не может удовлетворить подобное типично-рационалистическое построение, характерное для эпохи шестидесятых годов, не говоря уже о том, что устарелая терминология Лаврова совершенно неприемлема. Однако условное понимание вышеприведенного противопоставления культуры и цивилизации приводит нас к совершенно незыблемому выводу — к невозможности отождествлять ‘культурного’ человека с ‘критически мыслящей личностью’: первое понятие шире второго, и далеко не всякий ‘культурный’ и образованный человек является представителем интеллигенции. Доказывая это, Лавров подчеркивает, что ни одна наиболее ‘культурная’ профессия не дает еще патента на ‘интеллигентность’. ‘…Профессора и академики, — говорит Лавров, — сами по себе, как таковые, не имели и не имеют ни малейшего права причислять себя к ‘интеллигенции’… Иной автор многочисленных ученых трудов может оставаться фетишистом культурного быта, тогда как далеко выше его в этой интеллигенции стоит какой-нибудь полуграмотный ремесленник, работающий в немногие часы досуга над своим развитием… Ни многочисленные экзамены, ни официальные дипломы не дают ей (русской молодежи) еще права считать себя принадлежащей к интеллигенции, которая воплощает русскую идейную жизнь… Лишь по недоразумению можно отнести к армии интеллигенции служителей культурных фетишей’… (‘Из рукописей 90-х годов’) [8]. Иначе говоря, Лавров исключает из группы критически мыслящих личностей культурных мещан, которым он дает характерное наименование ‘дикарей высшей культуры’. Эти дикари высшей культуры образуют громадное большинство образованного общества, они встречаются всюду, на каждом шагу: ‘они располагают капиталами, они образуют главную долю общественного мнения, они составляют большинство в коллективных управлениях и в законодательных собраниях, они руководят немалой долей прессы, они имеют места и на кафедрах университетов, и в ученых обществах, и в академиях’… Несколько ниже, когда мы подробнее формулируем наше понимание ‘мещанства’, мы увидим, что все предыдущее дает следующий отрицательный признак определяемого нами понятия: в группу интеллигенции не входят этические мещане. Это отрицательное определение производит отграничение и ограничение понятия интеллигенции.
В конце концов мы пришли к следующему результату: интеллигенция, определяемая социологически как внесословная, внеклассовая, преемственная группа, характеризуется этически как группа анти-мещанская. Однако и это определение оказывается недостаточным, как построенное на отрицательном признаке. Попробуем выяснить положительные признаки внутреннего содержания этого понятия. Очевидно, что здесь одних формальных признаков окажется недостаточно, ибо нет никаких формальных признаков, позволяющих отличить прогрессивное от реакционного. Здесь мы снова возвращаемся к Лаврову, так как доказательству только что формулированной мысли посвящено девятое из ‘Исторических писем’ Лаврова, и так как мысль эта всецело приложима к поставленной нами проблеме интеллигенции [*]. Мы попытаемся однако несколько ниже вскрыть содержание истории русской интеллигенции, а теперь остановимся только на формальных признаках этого содержания. Здесь мы опять встречаемся с Лавровым.
[*] — ‘Если допустить, — замечает Лавров, — что прогресс заключается именно в развитии личности и в воплощении истины и справедливости в общественные формы, то вопрос… о признаках прогрессивной и реакционной партии решить уже гораздо труднее, так как внешних отличительных признаков для них вовсе не оказывается’…[9] В другом месте Лавров указывает, что ‘никакое слово не имело за собой привилегии прогресса: он не втиснулся ни в одну формальную рамку. Ищите за словом его содержание. Изучайте условия данного времени и данной общественной формы’.
Казалось бы, что сам Лавров дал выше вполне определенную формулу, позволяющую сразу указать на вполне определенный признак, характеризующий интеллигенцию: ‘культурный’ человек, перерабатывающий орудием мысли старую культуру в новую цивилизацию, является критически мыслящей личностью, таким образом, творчество мысли являлось бы характерным положительным признаком. Но это не так, или, вернее, не совсем так, и сам Лавров неоднократно подчеркивал, что творчество — необходимое, но не достаточное условие, характеризующее принадлежность к группе интеллигенции (см. пятое из его ‘Исторических писем’). По совершенно верному указанию Лаврова, литература, искусство, наука — эти главные области творчества — ‘не заключают и не обусловливают сами по себе прогресса. Они доставляют лишь для него орудия. Они накопляют для него силы. Но лишь тот литератор, художник или ученый действительно служит прогрессу, который сделал все, что мог, для приложения сил, им приобретенных, к распространению и укреплению цивилизации своего времени, кто боролся со злом, воплощал свои художественные идеалы, научные истины, философские идеи, публицистические стремления в произведения, жившие полной жизнью его времени, и в действия, строго соответственные количеству его сил’… Иными словами: для интеллигенции характерен не акт творчества самого по себе, но главным образом направление этого творчества и активность в достижении, сами же по себе ни наука, ни искусство ‘не составляют прогрессивного процесса…, ни талант, ни знание не делают еще, сами по себе, человека двигателем прогресса’… Итак, основным положительным признаком критически мыслящих личностей является, по Лаврову, творчество новых форм и идеалов, но творчество, направленное к определенной цели и активное в достижении ее. Целью творчества является претворение исторического процесса в прогресс, который определялся Лавровым как физическое, умственное и нравственное развитие личности, при воплощении истины и справедливости в общественные формы. Согласно этому определению, критически мыслящие личности характеризуются творчеством и активным проведением в жизнь новых форм и идеалов, направленных к самоосвобождению личности.
Конечно, мы не предлагаем принять теорию Лаврова во всей ее полноте. Та вера во всемогущество критически мыслящих личностей, которая лежала в основании теории Лаврова, вера во всесилие интеллигенции представляется теперь совершенно неприемлемой, однако мы еще более далеки от того великолепного презрения, с которым еще так недавно многие относились к внеклассовой и внесословной интеллигенции, ad majorem gloriam* [К большей славе (лат.). — Ред.] классовой идеологии, причем в презрении этом характернее всего было то, что все эти классовые идеологи в большинстве случаев сами были представителями той же внеклассовой и внесословной интеллигенции… Если допустить, что старое народничество и переоценивало значение интеллигенции, то русский ортодоксальный марксизм сводил его на нет, давно пора вернуться к правильной оценке собственных сил и собственного значения. Разумеется, это не призыв ‘назад к Лаврову!’, всякие подобные призывы представляются нам вполне неуместными. Лавров — давно пройденная ступень русского самосознания, но, не возвращаясь назад к нему, мы можем идти по многим направлениям вперед от него. Так следует поступить и в вопросе об интеллигенции, давно пора признать, и признать категорически, высокую этическую ценность и неоспоримый, хотя и не непосредственный, социологический вес за этой лучшей и высшей частью русского культурного общества. Теория всесилия интеллигенции, конечно, не воскреснет, но это не мешает нам признать, что только во внесословной, внеклассовой (социологически) и анти-мещанской (этически) интеллигенции происходит творчество новых форм и идеалов, активно проводимых к цели физического, умственного и нравственного развития и самоосвобождения личности. И как бы ни был мал абсолютный социологический вес интеллигенции, но в ее творчестве, в ее идеалах жизненный нерв народа, ибо интеллигенция есть действительно орган народного сознания и совокупность живых сил народа. Пусть даже социологически интеллигенция невесома, но без ее творчества, без ее идеалов всякое ‘культурное’ общество, всякий могущественный класс обращается в толпу ‘мещан’…
Итак, на вопрос ‘что такое интеллигенция?’ мы можем дать теперь следующий ответ: интеллигенция есть этически — анти-мещанская, социологически внесословная, внеклассовая, преемственная группа, характеризуемая творчеством новых форм и идеалов и активным проведением их в жизнь в направлении к физическому и умственному, общественному и личному освобождению личности.
Определение это количественно значительно суживает группу интеллигенции, но качественно значительно повышает ее ценность. Но именно это и желательно, так как чрезмерное расширение понятия ‘интеллигенции’, внесение в нее всех людей с условной суммой знаний значительно понижало этическую ценность интеллигенции. Принцип ‘non multa, sed multum’* [Не много, но многое (лат.). — Ред.] вполне приложим и к данному случаю.
Однако данное выше определение интеллигенции далеко еще не может считаться окончательным, нам надо точнее определить, в чем состоит творчество, чем характеризуется активность и что определяет собой направление работы интеллигенции. Мы увидим ниже, что творчество русской интеллигенции состояло в ее ‘борьбе за индивидуальность’, за широту, глубину и яркость человеческого ‘я’, что активность ее характеризовалась борьбой за личность, борьбой политической и социальной, что направление активного творчества определялось принципом ‘человекацели’. Вскрыть эту основу полуторастолетней исторической ткани — значит определить содержание истории русской интеллигенции, что и составит нашу ближайшую задачу.
1907 г.
ИВАНОВ-РАЗУМНИК (Иванов Разумник Васильевич) (1878-1946), литературовед и социолог. Родился в дворянской семье в Тифлисе, окончил математический факультет Петербургского университета. Печататься начал в 1904 г. в ‘Русской мысли’ (статья о Н.К.Михайловском), затем публиковался в ‘Русском богатстве’, ‘Русских ведомостях’ писал о И.А.Бунине, А.И.Герцене, В.Г.Белинском, Л.Н.Толстом, Андрее Белом, А.Блоке. Основная работа — ‘История русской общественной мысли’ в двух томах, вышла в 1906 г. и пользовалась большой популярностью. В книге история общественной мысли России представлена как история русской интеллигенции, содержанием которой является борьба интеллигенции с мещанством. Иванов-Разумник был составителем и редактором ряда собраний сочинений и воспоминаний. После Октября 1917 г. примыкал к левым эсерам, работал в их литературных изданиях, в частности в издательстве ‘Скифы’, где поместил свои статьи о Есенине, Орешине, Клюеве.
В период с 1921 по 1941 г. неоднократно арестовывался, сидел в тюрьмах ГУЛАГа, отбывал ссылку. В октябре 1941 г. оказался на оккупированной гитлеровцами территории (г. Пушкин), откуда был вывезен в г. Кониц, где до лета 1943 г. сидел в фашистском концентрационном лагере. За годы пребывания в Германии много писал, однако большая часть из написанного погибла. Несколько очерков литературно-критического характера вошли в книгу ‘Писательские судьбы’, вышедшую на русском языке в США в 1951 г., там же в 1953 г. была опубликована рукопись автора ‘Тюрьмы и ссылки’. Скончался Иванов-Разумник в августе 1946 г. в Мюнхене.
Статья ‘Что такое интеллигенция?’ была впервые опубликована в двухтомном труде ‘История русской общественной мысли’ в 1907 г. Печатается по тексту 4-го издания (СПб., 1914). С.3-20.
1. Имеется в виду направление в социологии XIX-XX вв. (в России П.Ф.Лилиенфельд), пытавшееся объяснить социальную жизнь биологическими законами на том основании, что ее, как и жизнедеятельность всякого организма, характеризует целесообразность, специализация органов и т.д. В начале XX в. концепция органической школы утратила популярность.
2. Истоки интеллигенции Иванов-Разумник усматривает в идейной борьбе двух церковных партий XV-XVI вв. нестяжателей и ‘осифлян’, представленных Нилом Сорским и Иосифом Волоцким.
3. Речь идет о кружке единомышленников Максима Грека, приглашенного в 1518 г. в Россию Василием III для исправления переводов церковных книг и поддержавшего партию нестяжателей в православии.
4. Речь идет о штяхетско-польской ориентации группы русских феодалов начала XVII в., во главе которой стоял Салтыков Михаил Глебович, руководивший в 1601-1602 гг. русским посольством в Польше.
5. Имеется в виду просветительская деятельность религиозно-национальной организации православного монашества (‘Братства’), созданной в Киеве ок. 1615 г. Киевское ‘Братство’ открывало школы и типографии, вокруг которых собирались культурные силы общества, а позже (1631) на их основе митрополитом Петром Могилой была основана Киево-Могилянская коллегия, первое у нас высшее учебное заведение.
6. Имеется в виду кружок образованных людей высшего сословия, собиравшийся по инициативе историка В.Н.Татищева, изложившего позднее свои взгляды на образование в ‘Разговоре о пользе наук и училищ’.
7. См. нашу публикацию ‘Исторических писем’ Лаврова в книге (письма пятое и шестое).
8. См.: Арнольди С.С. (Лавров). Кому принадлежит будущее? Из рукописей 90-х годов. М., 1905. С.230.
9. См.: Исторические письма. Письмо девятое.