ГЕБЕЛЬ.
ГЕБЕЛЬ.
Четыре стихотворения, Гебель Иоганн Петер, Год: 1818
Время на прочтение: 15 минут(ы)
Нмецкіе поэты въ біографіяхъ и образцахъ. Подъ редакціей Н. В. Гербеля. Санктпетербургъ. 1877.
1. Воскресное утро въ деревн. — В. Жуковскаго
2 Неожиданное свиданье. — В. Жуковскаго
3. Овсяный кисель. — В. Жуковскаго
4. Красный карбункулъ. — В. Жуковскаго
Посл того какъ мстныя нарчія казалось были почти окончательно изгнаны изъ литературнаго языка, появляясь въ сочиненіяхъ только какъ незначительныя вставки для выраженія мстнаго колорита или комичности нкоторыхъ положеній, явился въ половин прешедшаго вка поэтъ, доказавшій блистательнымъ образомъ, что даже пренебрегавшійся родъ языка и поэзіи можетъ произвесть высокое поэтическое впечатлніе подъ перомъ талантливаго автора. Поэтъ этотъ былъ — Гебель.
Іоаннъ-Пётръ Гебель родился 11-го мая 1760 года въ Базел, гд родители его обыкновенно проводили лтнее время. Лишившись рано отца, молодой Гебель провёлъ съ своею матерью очень печальное и бдное дтство, причёмъ онъ однако посщалъ приходское училище, гд оказалъ столь быстрые успхи, что одинъ изъ пріятелей его покойнаго отца, унтеръ-офицеръ Изелинъ, не желая дать погибнуть способностямъ мальчика, ршился взять его къ себ въ Базель, гд и помстилъ въ тамошнее городское училище. По смерти матери, Гебель нашолъ новаго благодтеля въ лиц церковнаго совтника Прейсена въ Карлсруэ, благодаря которому усплъ пройти курсъ въ тамошней гимназіи, а затмъ поступить въ Эрлангенскій университетъ съ цлью заняться богословіемъ. Скоро, однако, недостатокъ средствъ принудилъ Гебеля покинуть университетъ и взять сначала мсто деревенскаго учителя, а затмъ, по посвященіи своёмъ въ духовное званіе, поступить помощникомъ сельскаго священника. Поздне получилъ онъ мсто при гимназіи въ Карлсруэ, затмъ церковнаго совтника и наконецъ директора той же гимназіи. Гебель умеръ 22-го сентября 1826 года.
Поэзія Гебеля шла въ разрзъ съ туманно-мистическимъ направленіемъ романтиковъ. Простые и ясные образы, выхваченные прямо изъ жизни, составляютъ главную прелесть его произведеній, и если, пожалуй, можно сказать, что онъ изъ-за красоты и образности формъ пренебрегалъ содержаніемъ, которое въ большей части его сочиненій довольно ничтожно, то обстоятельство это, во всякомъ случа, говоритъ скоре въ пользу поэта, если признавать, что поэзія есть именно разговоръ образами. Вмсто того чтобы подобно романтикамъ стараться проникнуть умомъ въ сокровенныя тайны природы, Гебель, напротивъ, просто рисуетъ намъ ея картины и уже конечно картины природы, нарисованныя его перомъ, способны боле возвысить и облагородить душу, чмъ мистическія бредни о предметахъ, раскусить суть которыхъ не удавалось ещё никому. Пристрастіе Гебеля къ народному языку и даже его особеннымъ, мстнымъ нарчіямъ становится совершенно понятнымъ при такомъ характер его поэзіи. Простыя безъискуственныя картины лучше всего могутъ быть выражены языкомъ такихъ же простыхъ и чуждыхъ всякой напыщенности людей. Не малое значеніе имлъ ещё Гебель тмъ, что доказалъ своими произведеніями, что поэтическая струя живётъ не въ однихъ умершихъ образахъ прошлаго, но, напротивъ, заключается во всёмъ насъ окружающемъ, и что нужно только умнье и талантъ, чтобъ её оттуда извлечь.
Гебель, впрочемъ, сходится съ романтиками въ томъ, что, подобно имъ любитъ олицетворять силы природы. Тмъ не мене успхъ его въ этомъ направленіи несравненно выше. Романтики, олицетворяя природу, не могли подняться выше абстракцій, лишенныхъ всякаго реальнаго значенія, у Гебеля же, наоборотъ, мы видимъ живые образы, нарисованные самыми понятными и яркими чертами. Таково, напримръ, его извстное стихотвореніе ‘Лугъ’, гд проведено сравненіе между жизнью молодой двушки, съ дтства до брака, съ теченіемъ рчки, вышедшей изъ горъ, протекающей по лугамъ и, наконецъ, впадающей въ Рейнъ. Подобнымъ же образомъ олицетворяетъ онъ и другія явленія природы, облекая ихъ въ человческій образъ. Какъ въ поэтическихъ, такъ равно и въ религіозныхъ воззрніяхъ Гебель всегда стоитъ на уровн народнаго пониманія. Онъ вруетъ глубоко, но вра его основана не на окаменломъ догмат, или на мистическихъ бредняхъ, а, напротивъ, находитъ себ основаніе въ потребности чуткой и поэтической души, жаждущей объяснить волнующій ея вопросъ помощью простыхъ, окружающихъ её же предметовъ.
Благодаря этимъ свойствамъ своего таланта. Гебель сталъ безусловно народнымъ поэтомъ, котораго сочиненія народъ вполн понялъ и полюбилъ. Въ этомъ отношеніи ему можетъ быть соперникомъ разв только Жанъ-Поль Рихтеръ. Вншняя форма его произведеній была скоре эпическая, чмъ лирическая. Въ его разсказахъ всегда выводятся живыя лица, чувствующія и дйствующія среди самой реальной, но прелестно нарисованой обстановки. Прозаическія сочиненія Гебеля заслуживаютъ похвалу не мене стихотворныхъ. Небольшіе разсказы, изданные имъ подъ именемъ ‘Бездлки Рейнскаго друга’, останутся навсегда прелестными образчиками поэтической простоты и правды. Относительно же содержанія его сочиненій, нельзя не упомянуть о той драгоцнной свойственности или черт, что ихъ можно безъ всякаго страха дать читать не только молодымъ людямъ, по даже дтямъ, и, при всёмъ томъ, они ни сколько не теряютъ своей прелести и въ глазахъ взрослыхъ людей. Поэтъ, умвшій разршить такую задачу, безъ сомннія никогда не потеряетъ значенія.
I.
ВОСКРЕСНОЕ УТРО ВЪ ДЕРЕВН.
‘Слушай, дружокъ!’ говоритъ Воскресенью Суббота: ‘деревня
Вся ужь заснула давно, въ окрестности всё ужь покойно,
Время и мн на покой: меня одолла дремота,
Полночь близка!’ И только успла Суббота промолвить:
‘Полночь!’ а полночь ужь тутъ и её принимаетъ безмолвно
Въ тихое лоно. ‘Моя череда!’ говоритъ Воскресенье,
Лёгкой рукою тихохонько двери свои отворило,
Вышло и смотритъ на звзды: звзды ярко сіяютъ,
На неб темно и чисто, у солнышка завсъ задёрнутъ.
Долго ещё до разсвта, всё спитъ. Иногда новваетъ
Свжій ночной втерокъ, сквозь сонъ встрепенувшись, какъ-будто
Утра далёкій приходъ боясь пропустить. Невидимкой
Ходитъ, какъ духъ безтлесный, неслышной стопой Воскресенье.
Въ рощу заглянетъ — тамъ тихо: листья молчатъ, сквозь вершины
Тёмныхъ деревъ, какъ несчётныя очи, звздочки смотрятъ,
Кое-гд яркій свтлякъ на листочк горитъ, какъ лампада
Въ кель отшельника. По лугу тихо пройдётъ — тамъ незримый
Шепчетъ ручей, пробираясь но камнямъ, кругомъ вся окрестность,
Холмы, деревья въ неврныя тни слилися и молча
Слушаютъ шопотъ. Зайдётъ на кладбище — могилы въ глубокомъ
Сн и подъ лёгкимъ ихъ дёрномъ какъ-будто что дышетъ свободнымъ,
Свжимъ дыханьемъ. Въ село завернётъ — и тамъ всё покойно:
Пусто на улиц, спятъ птухи, и сельская церковь
Съ тёмной своей колокольней, внутри озарённая слабымъ
Блескомъ свчи предъ иконой, стоитъ, какъ-будто безмолвный
Сторожъ деревни. Спокойно на паперти свъ, Воскресенье
Ждётъ посреди глубокой тьмы и молчанья, чтобъ утро
Hа неб тронулось. Тронулось утро, во тьму и молчанье
Что-то живое приникло, стало свже и звзды
Начали тускнуть. Птухъ закричалъ. Воскресенье тихонько
Подняло занавсъ спящаго солнца, тихонько шепнуло:
‘Солнышко, встань!’ И разомъ подёрнулся блдной струёю
Тёмный востокъ, началось тамъ движенье и, слдомъ за яркой
Утренней звздочкой, рой облаковъ прилетлъ и усыпалъ
Небо, и лучъ за лучомъ полились, облака зажигая.
Вдругъ между ними, какъ радостный ангелъ, солнце явилось.
Вся деревня проснулась — и видитъ: стоятъ Воскресенье
Въ свжемъ внк изъ цвтовъ и, сіяя на солнц
‘Доброе утро!’ всмъ говоритъ. И торжественно-тихій
Праздникъ приходитъ на смну заботливо-трудной недли,
Благовстъ звонкій въ церковь зовётъ — и въ одежд воскресной
Старый и малый идутъ на молитву: въ деревн молчанье,
Въ церкви дымятся кадилы и тихое слышится пнье.
В. Жуковскій.
II.
НЕОЖИДАННОЕ СВИДАНІЕ.
Лтъ за семьдесятъ, въ Швеціи, въ город горномъ Фаллун,
Утромъ однимъ, молодой рудокопъ, по свиданьи съ своею
Скромною, милой невстою, такъ ей сказалъ: ‘черезъ мсяцъ —
Мсяцъ не дологъ — мы будемъ мужъ и жена, и надъ нами
Благословеніе Божіе будетъ.’ — ‘И въ нашей убогой
Хижин радость и миръ поселятся’, сказала невста.
Но когда возгласилъ во второй разъ священникъ въ приходской
Церкви: ‘Кто законное браку препятствіе знаетъ,
Пусть объявитъ объ нёмъ’, тогда съ запрещеньемъ явилась
Смерть. Наканун брачнаго дня, идя въ рудокопню
Въ чорномъ плать своёмъ (рудокопъ никогда не снимаетъ
Чорнаго платья), женихъ постучался въ окошки невсты,
Съ радостнымъ чувствомъ сказалъ онъ ей: ‘доброе утро!’ но ‘добрый
Вечеръ’ онъ ужь ей не сказалъ — и назадъ не пришолъ онъ
Къ ней ни въ тотъ день, ни на другой, ни на третій, ни посл.
Рано по утру одлась она въ внчальное платье,
Долго ждала своего жениха, и когда не пришолъ онъ.
Платье внчальное снявши, она заплакала горько,
Плакала долго объ нёмъ и его никогда не забыла.
Вотъ въ Португаліи весь Лиссабонъ уничтоженъ былъ страшнымъ
Землетрясеньемъ, война семилтняя кончилась, умеръ
Францъ Императоръ, былъ Іезуитскій орденъ разрушенъ,
Польша исчезла, скончалась Марія Терезія, умеръ
Фридрихъ Великій, Америка стала свободна, въ могилу
Лёгъ Императоръ Іосифъ Второй, революціи пламя
Вспыхнуло, добрый король Людовикъ, возведённый на плаху,
Умеръ святымъ, на русскомъ престол не стало Великой
Екатерины, и много троновъ упало, и новый
Сильный воздвигся, и вс перевысилъ и рухнулъ —
И на далёкой скал океана изгнанникомъ умеръ
Наполеонъ. А поля, какъ всегда, покрывалися жатвой,
Пашни сочной травою, холмы — золотымъ виноградомъ,
Пахарь сялъ и жалъ, и мельникъ мололъ, и глубоко
Въ ндра земли проницалъ съ фонарёмъ рудокопъ, открывая
Жилы металловъ. И вотъ случилось, что близко Фаллуна,
Новый ходъ проложивъ, рудокопы въ давнишнемъ обвал
Вырыли трупъ неизвстнаго юноши: былъ онъ не тронутъ
Тлньемъ, былъ свжъ и румянъ, казалось, что умеръ
Съ часъ — не бол, иль только прилёгъ отдохнуть — и забылся
Сномъ. Когда же на свтъ онъ изъ тёмной земныя утробы
Вынесенъ былъ — отецъ, и мать, и друзья и родные
Мёртвы ужь были давно, не нашлось никого, кто бъ о спящемъ
Юнош зналъ, кто бы помнилъ, когда съ нимъ случилось несчастье.
Мёртвый товарищъ умершаго племени, чуждый живому,
Онъ сиротою лежалъ на земл, посреди равнодушныхъ
Зрителей, всмъ незнакомый, дотол, пока не явилась
Тутъ невста того рудокопа, который однажды
Утромъ, за день до свадьбы своей, пошолъ на работу
Въ рудникъ — и бол назадъ не пришолъ. Подпираясь клюкою,
Трепетнымъ шагомъ туда прибрела сдая старушка,
Смотритъ на тло — и вмигъ узнаётъ жениха. И съ живою
Радостью бол, чмъ съ грустью, она предстоящимъ сказала:
‘Это мой бывшій женихъ, о которомъ такъ долго, такъ долго
Плакала я и съ которымъ Господь ещё передъ смертью
Далъ мн увидться. За день до свадьбы, пошолъ онъ работать
Въ землю, но тамъ и остался.’ У всхъ разогрлося сердце
Нжнымъ чувствомъ при вид бывшей невсты, увядшей,
Дряхлой, надъ бывшимъ ея женихомъ, сохранившимъ всю прелесть
Младости свжей. Но онъ не проснулся на голосъ знакомый,
Онъ не открылъ ни очей для узнанья, ни устъ для привта.
Въ день же, когда на кладбище его понесли, съ умиленьемъ
Друга давнишнія младости въ землю она проводила,
Тихо смотрла, какъ гробъ засыпали, когда же исчезъ онъ,
Свжей могил она поклонилась, пошла, и сказала:
‘Что однажды земля отдала, то отдастъ и въ другой разъ!’
В. Жуковскій.
III.
ОВСЯНЫЙ КИСЕЛЬ.
Дти, овсяный кисель на стол: читайте молитву:
Смирно сидть, не марать рукавовъ и къ горшку не соваться,
Кушайте: всякой намъ даръ совершенъ и даяніе благо!
Кушайте, свты мои, на здоровье! Господь васъ помилуй!
Въ нол отецъ посялъ овёсъ и весной заскородилъ.
Вотъ Господь-Богъ сказалъ: ‘Поди домой, не заботься:
Я не засну, безъ тебя онъ взойдётъ, расцвтётъ и созретъ.
Слушайте жь, дти: въ каждомъ зёрнышк тихо и смирно
Спитъ невидимкой малютка-зародышъ. Долго онъ, долго
Спитъ, какъ въ люльк, не стъ и не пьётъ и не. пикнетъ, докол
Въ рыхлую землю его не положатъ и въ ней не согрютъ.
Вотъ-омъ лежитъ въ борозд — и малютк тепло подъ землёю,
Вотъ тихомолкомъ проснулся, взглянулъ и сосётъ, какъ младенецъ,
Сокъ изъ родного зерна, и растётъ, и невидимо зретъ,
Bon’ уползъ изъ пелёнъ, молодой корешокъ пробуравилъ,
Роется въ глубь и корма ищетъ въ земл — и находитъ.
Что же? Вдругъ скучно и тсно въ потёмка. ‘Какъ бы провдать,
Что тамъ, на бломъ свт, творится?’ Сайкомъ, боязливо
Выглянулъ онъ изъ земли: ‘ахъ, Царь мой небесный, какъ любо!’
Смотритъ — Господь-Богъ Ангела шлётъ къ нему съ неба:
‘Дай росинку ему и скажи отъ Создателя здравствуй.’
Пьётъ онъ: ахъ, какъ же малюточк сладко, свжб и свободно!
Рядится красное солнышко, вотъ нарядилось, умылось,
На горы вышло съ своимъ рукодльемъ, идётъ по небесной
Свтлой дорог, прилежно работая, смотритъ на землю,
Словно какъ мать на дитя, и малютк съ небесъ улыбнулось,
Такъ улыбнулось, что вс корешки молодые взыграли.
‘Доброе солнышко, даромъ вельможа, а всякому ласка!’
Въ чёмъ же его рукодлье? Точить облачко дождевое.
Смотришь: посмеркло: вдругъ каплетъ, вдругъ полилось, зашумло.
Жадно зародышекъ пьётъ, но подулъ втерокъ онъ обсохнулъ
‘Нтъ’, говоритъ онъ, ‘теперь ужъ подъ землю меня не заманятъ!
Что мн въ потёмкахъ? здсь я останусь — пусть будетъ, что будетъ!’
Кушайте, свта мои, на здоровье! Господь васъ помилуй!
Ждётъ и малюточку тяжкое время: тёмныя тучи
День и ночь на неб стоятъ, и прячется солнце,
Снгъ и мятель на горахъ, и градъ съ гололедицей въ пол.
Ахъ, мой бдный зародышекъ! какъ же онъ зябнетъ, какъ ноетъ!
Что съ нимъ будетъ? земля заперлась и негд взять пищи.
‘Гд асе’, онъ думаетъ, ‘красное солнышко? Что не выходитъ?
Или боится замёрзнуть? Иль и его нтъ на свт?
Ахъ! зачмъ покидалъ я родимое зёрнупіко? дома
Было мн лучше, сидть бы въ пріютномъ тепл подъ землёю!’
Дтушки, такъ-то бываетъ на свт! И вамъ доведётся
Вчуж, межь злыми, чужими людьми, съ трудомъ добывая
Хлбъ свой насущный, сквозь слёзы сказать въ одинокой печали:
‘Худо мн, лучше бы дома сидть у родимой за печкой.’
Богъ васъ утшитъ, друзья! всему есть конецъ: веселе
Будетъ и вамъ, какъ былиночк. Слушайте: въ ясный день майскій
Свжесть повяла, солнышко яркое въ горы вышло,
Смотритъ: гд нашъ зародышекъ? что съ нимъ? и крошку цалуетъ.
Вотъ онъ ожилъ опять и себя отъ веселья не помнитъ.
Мало по малу одлись поля муравой и цвтами,
Вишня въ саду зацвла, зеленетъ и слива и въ пол
Гуще становится рожь, и ячмень, и пшеница и просо.
Наша былиночка думаетъ: ‘я назади не останусь!’
Кстати ль!— листки распустила. Ктбтакъ прекрасно пикалъ ихъ?
Вотъ стебелёкъ, показался. Кто изъ жилочки въ жилку
Чистую влагу провёлъ отъ корня до маковки сочной?
Вотъ проглянулъ, налился и качается въ воздух колосъ.
Добрые люди, скажите: кто такъ искусно развсилъ
Почки по гибкому стеблю на тоненькихъ, шелковыхъ нитяхъ?
Ангелы — кто же другой? Они отъ былинки къ былинк
П6 полю взадъ и вперёдъ съ благодатью небесной летаютъ.
Вотъ ужь и цвтомъ нашъ нжный, зыбучій колосикъ осыпанъ:
Наша былинка стоитъ, какъ невста въ убор внчальномъ.
Вотъ налилось и зерно и тихохонько зретъ, былинка
Шепчетъ, качая въ раздумья головкой: ‘я знаю, что будетъ’.
Смотришь: слетаются мошки, жучки молодую поздравить:
Пляшутъ, толкутся кругомъ, припваютъ ей: ‘многія лта!’
Въ сумерки жь, только что мошки, жучки позаснутъ и замолкнутъ,
Тащится въ травк свтлякъ съ фонарёмъ посвтить ей въ потёмкахъ.
Кушайте, свта мои, на здоровье! Господь васъ помилуй!
Вотъ ужь и Троицынъ день миновался, и сно скосили,
Собраны вишни, въ саду ни одной но осталося сливки:
Вотъ ужь пожали и рожь, и ячмень, и пшеницу, и просо,
Ужь и на жниво сбирать босикомъ ребятишки сходились
Колосъ оброненный, имъ помогла тихомолкомъ и мышка.
Что-то былиночка длаетъ? О! ужь давно пополнла,
Много, много въ ней зёрнушекъ, гнётся и думаетъ: ‘полно,
Время моё миновалось, зачмъ мн одной оставаться
Въ пол пустомъ межь картофелемъ, пухлою рпой и свёклой?’
Вотъ съ серпами пришли и Иванъ, и Лука, и Дуняша,
Ужь и морозъ покусалъ имъ утромъ и вечеромъ пальцы,
Вотъ и снопы ужь сушили въ овин, ужь ихъ молотили
Съ трёхъ часовъ по утру до пяти пополудни на риг,
Вотъ и гндко потащился на мельницу съ возомъ тяжолымъ:
Началъ жорновъ молоть — и зёрнушки стали мукою,
Вотъ молочка надоила отъ пёстрой коровки родная
Полный горшочекъ: сварила кисель, чтобъ дтушкамъ кушать:
Дтушки скушали, ложки обтёрли, сказали: ‘спасибо!’
В. Жуковскій.
IV.
КРАСНЫЙ КАРБУНКУЛЪ.
Ддушка рзалъ табакъ на прилавк, къ нему подлетла
Съ видомъ умильнымъ Луиза. ‘Ддушка, сядь къ намъ, голубчикъ,
Сядь, разскажи намъ, какъ помнишь, когда сестра Маргарита
Чуть не заснула.’ Вотъ Маргарита, Луиза и Лотта
Съ донцами, съ пряжей проворно подсли къ огню и примолкли,
Фрицъ, наколовши лучины, придвинулъ къ подсвчнику лавку,
Слъ и сказалъ: ‘мн смотрть за огнёмъ’, а Энни, на печк
Нжась, поглядывалъ внизъ и думалъ: ‘здсь мн слышпс’.
Вотъ, табаку накрошивши, ддушка вычистилъ трубку,
Туго набилъ, подошолъ къ огоньку, осторожно приставилъ
Трубку къ горящей лучин, раза два пыхнулъ — струёю
Лёгкій дымокъ побжалъ, онъ, пальцемъ огонь придавивши,
Кровелькой трубку закрылъ и сказалъ: ‘послушайте, дти,
Будетъ вамъ сказка, по съ уговоромъ — дослушать порядкомъ:
Слова не молвить, пока не докончу. А ты — на печурк —
Полно валяться, лнивецъ! Опять, какъ въ нор, закопался.