Четыре статьи о 'Чириковском инциденте', Жаботинский Владимир Евгеньевич, Год: 1909 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 22 минут(ы)

ВЛ. ЖАБОТИНСКІЙ

ФЕЛЬЕТОНЫ

С-ПЕТЕРБУРГЪ
1913

**ЧЕТЫРЕ СТАТЬИ О ‘ЧИРИКОВСКОМЪ ИНЦИДЕНТ’ *)**

(1909).

*) ‘Инцидентъ’, надлавшій въ свое время много шуму, заключался въ томъ, что два прогрессивныхъ писателя — г-да Чириковъ и Арабажинъ — высказали въ одномъ кружк взгляды, которые потомъ были въ печати истолкованы какъ протестъ противъ наплыва евреевъ въ русскую литературу.

I
ДЕЗЕРТИРЫ И ХОЗЯЕВА

Изъ всей обстановки любопытнаго случая, разыгравшагося на чтеніи новой драмы г. Шолома Аша, и изъ всхъ разговоровъ, которые затмъ послдовали, неопровержимо вытекаетъ одна непріятная правда: что г. Чириковъ высказалъ коллективныя мысли. Объ этихъ щекотливыхъ предметахъ наши сосди, повидимому, уже давно шушукаются. Мы найдемъ, конечно, утшителей, которые станутъ божиться, по обыкновенію, что г-да Чириковъ и Арабажинъ совершенно одиноки въ своемъ образ мыслей, при этомъ случа, кстати, вспомнятъ, что г. Чириковъ не особенно талантливъ, и даже его пьесу ‘Евреи’ не пощадятъ, а г-на Арабажина, который мало извстенъ, и совсмъ низведутъ до нуля, и получится, какъ всегда, что только нули осмливаются ворчать противъ евреевъ, а ‘лучшая часть интеллигенціи неизмнно стоитъ за насъ’. Что и требовалось доказать. Но непріятная правда все-таки въ томъ, что г. Чириковъ высказалъ общія мысли, и это въ его лиц русская интеллигенція начинаетъ показывать коготки. Насколько талантливъ г. Чириковъ, предоставляю судить тмъ счастливцамъ, которые читали этого писателя: я, кром ‘Евреевъ’, никакихъ плодовъ его пера не вкушалъ. Но если правду говорятъ что г. Чириковъ и по таланту, и по всмъ другимъ качествамъ посредственность, то тмъ характерне этотъ выпадъ. Тутъ передъ нами, очевидно, человкъ какъ вс, т. е. самый цнный типъ для изученія массовой психологіи: въ свое время, когда надвигалась весна и ‘вс’ были добродушно настроены, онъ отъ чистаго. сердца написалъ юдофильскую пьесу, а теперь, когда ‘вс’ начали морщиться, онъ опять таки отъ чистаго сердца запротестовалъ противъ нашествія катерныхъ блюдъ на столъ русской литературы. Тогда дйствовалъ безъ умысла и теперь инстинктивно отражаетъ свою среду. И столь же симптоматично выступленіе г. Арабажина. Большая публика, особенно еврейская, совсмъ его не знаетъ, и потому надо ей сказать, что это одинъ изъ тхъ людей, которые всю жизнь ужасно заботятся, какъ бы не подмарать и не подмочить свою передовую репутацію. Въ этой забот чуть ли не главный моментъ ихъ политической психологіи. Въ свое время г. Арабажинъ редактировалъ ‘Сверный Курьеръ’, выступившій въ защиту евреевъ посл скандала съ ‘Контрабандистами’. Теперь онъ, хотя съ оговорками, осторожно, кончикомъ мизинца, поддержалъ г. Чирикова въ томъ смысл, что вотъ, дйствительно, есть и такое мнніе, и хотя мое дло сторона, а вы, евреи, все-таки прнутихните/ ‘До сихъ поръ вы имли дло только съ отбросами общества, теперь будете имть дло съ настоящей русской интеллигенціей’, предсказываетъ г. Арабажинъ. И будьте уврены — разъ г. Арабажинъ объ этомъ говоритъ, значитъ объ этомъ уже можно говорить: отлученіе отъ передового лагеря не послдуетъ. Люди этой категоріи выступаютъ только тогда, когда чувствуютъ за собою молчаливый мандатъ многихъ. Конечно, г-да Чириковъ и Арабажинъ люди не крупные, но вдь никогда первачи не бываютъ застрльщиками, и никогда не только генералы, но и вообще большіе люди не бгутъ передъ полкомъ, отправляющимся въ походъ. Впереди бжитъ, обыкновенно, городское отрочество и вообще элементы мене цнные и зато боле подвижные, а настоящая серьезная сила идетъ сзади, и, быть можетъ, не сейчасъ.

Въ данномъ случа даже очень вроятно, что не сейчасъ. Политическій моментъ все-таки неудобенъ для открытаго разрыва между русской передовой интеллигенціей и евреями. Главные органы передовой печати постараются замять всю эту исторію (они упорно молчатъ о ней), а потомъ и въ еврейской сред подымутъ голосъ утшители, оправившіеся отъ ошеломленія, и запоютъ старую псню, что все обстоитъ благополучно,— старую псню, приниженную, льстивую, неискреннюю,— старую псню, на которую не стоитъ отвчать, ибо авторы ея лгутъ и сами знаютъ, что лгутъ и что никто имъ не вритъ. А подъ шумокъ этихъ успокоительныхъ завреній будетъ длаться тихое, незамтное дло: вс т отрасли русской умственной жизни, которыя теперь ‘заполнены’ евреями, начнутъ потихоньку избавляться отъ этого услужливаго, дешеваго, но непопулярнаго элемента. Лозунгъ ‘judenrein!’ проникнетъ понемногу и въ передовую прессу, и въ издательства, и въ передовой театръ, для этого совсмъ не потребуется, чтобы во глав учрежденій стали антисемиты — напротивъ, найдутся и еврейскіе редакторы или антрепренеры, даже некрещенные, которые, считаясь съ настроеніемъ потребителя, сами позаботятся объ уменьшеніи процента евреевъ. Создадутся вполн приличныя литературныя общества, куда евреямъ будетъ затрудненъ доступъ, конечно въ самой благородной форм, безъ подчеркиваній, безъ явнаго антисемитизма. Вообще до антисемитизма, въ грубомъ смысл этого слова, у передовой интеллигенціи дло еще не скоро дойдетъ, а просто захочется ей пока побыть наедин съ собою, безъ постояннаго еврейскаго свидтеля, который слишкомъ акклиматизировался, чувствуетъ себя черезчуръ по домашнему, во все вмшивается, всюду подаетъ голосъ…

Что этотъ процессъ вытсненія евреевъ изъ послднихъ убжищъ нкогда неудержимо начнется, можно предсказать безъ всякой робости. Лично я предсказываю это не только безъ всякой робости, но и безъ всякаго сожалнія. Реальной потери для еврейства тутъ не предвидится, кром той, что нсколько сотъ душъ изъ еврейскаго умственнаго пролетаріата останутся безъ заработковъ. Но что значатъ нсколько сотъ душъ при нашей повальной нищет? А больше ничего, кром хлба для нсколькихъ сотъ душъ, эта еврейская эмиграція въ русскую литературу, прессу и театръ намъ не давала. Популяризація нашихъ Игрековъ и Имярековъ не принесла намъ никакой пользы, кром разв той, что расшатала въ русской публик предразсудокъ о поголовной талантливости евреевъ. Популяризація Шолома Аша привела только къ тому, что онъ (а за нимъ и другіе жаргонисты) сталъ писать не для клсг, а для нихъ. Да достаточно характеренъ и тотъ мелкій фактъ, что на первую читку новой пьесы г. III. Аша приглашаются рецензенты всхъ русскихъ газетъ и ни одной души отъ еврейскихъ изданій. Въ этомъ вся писательская психологія нашего поэта, пригртаго на русскомъ рынк. А меньше всего дала намъ эта эмиграція на русскій рынокъ въ смысл политическомъ. Передовыя газеты, содержимыя на еврёйскія деньги и переполненныя сотрудниками-евреями, до сихъ поръ, несмотря на вс наши вопли, игнорируютъ еврейскія нужды и молчатъ въ отвтъ на юдофобскую травлю. Очевидно, даже при обиліи евреевъ свято соблюдается принципъ — не портить русскихъ газетъ еврейскими темами, и сами еврейскіе сотрудники и редакторы ничего противъ этого правила не имютъ. Обидно, конечно, если въ награду за такое безкорыстное самозабвеніе имъ теперь начнутъ постепенно указывать на дверь. Но что теряетъ еврейство, если въ русской печати не будетъ этихъ людей, которые пальцемъ о палецъ не ударили въ его защиту въ эту эпоху неслыханной травли? Ничего не теряетъ, ни одного заступника, ни одного учителя.

Мы, настаивавшіе всегда на концентраціи національныхъ силъ, требовавшіе, чтобы каждая капля еврейскаго пота падала на еврейскія тшва,— мы только со стороны можемъ слдить за развитіемъ этого конфликта между нашими дезертирами и ихъ хозяевами,— со стороны, какъ зрители, въ лучшемъ случа: безучастно, въ худшемъ случа съ горькой усмшкой. Щелчокъ, полученный дезертирами, насъ не трогаетъ, и когда онъ разовьется даже въ цлый градъ заушеній,— а это будетъ,— намъ тоже останется только пожать плечами, ибо что еврейскому народу въ людяхъ, которыхъ высшая гордость была въ томъ, что они, за ничтожными исключеніями, махнули на него рукою?

Мы не видимъ повода горевать. Не видимъ и повода изумляться. Во всемъ этомъ нтъ для насъ ничего новаго. Когда евреи массами кинулись творить русскую политику, мы предсказали имъ, что ничего добраго отсюда не выйдетъ ни для русской политики, ни для еврейства, и жизнь доказала нашу правоту. Теперь евреи ринулись длать русскую литературу, прессу и театръ, и мы съ самаго начала съ математической точностью предсказывали и на этомъ поприщ крахъ. Онъ разыграется не въ одну недлю, годы потребуются для того, чтобы передовая русская интеллигенція окончательно отмахнулась отъ услугъ еврейскаго врноподданнаго, и много за эти годы горечи наглотается послдній, мы напередъ знаемъ вс унизительныя мытарства, какія ждутъ его на этой наклонной плоскости, конецъ которой въ сорномъ ящик, и по человчеству и по кровному братству больно намъ за него. Но не нуженъ онъ ни намъ, ни кому другому на свт, вся его жизнь недоразумніе, вся его работа — пустое мсто, и на вс приключенія его трагикомедіи есть у насъ одинъ только отзывъ: туда и дорога.

II
АСЕМИТИЗМЪ

Нкоторые органы большой передовой прессы Петербурга ршили, очевидно, совсмъ замолчать случай съ г-дами Чириковымъ и Арабажинымъ. Это можно было предвидть заране. Въ эпоху. ассимиляціи нмецкихъ евреевъ кто-то пустилъ въ обращеніе слдующую формулу: лучшій способъ проявить юдофильство, это — не говорить ни слова ни о евреяхъ, ни объ ихъ противникахъ. Лучшій ли, не знаю, но, несомннно, удобнйшій способъ. Въ нравы и традиціи русской печати ввела его почтенная и заслуженная московская газета, деканъ и образецъ русскаго прогрессизма. Эта газета выдвинулась въ эпоху самой отчаянной травли еврейскаго племени и стойко молчала въ теченіе 25 лтъ На сію щекотливую тему: не обмолвилась ни однимъ звукомъ ни о евреяхъ, ни объ ихъ литературныхъ гонителяхъ. Примръ не остался безъ подражателей, и съ тхъ поръ замалчиваніе считается высшимъ шикомъ прогрессивнаго юдофильства. Такой щикъ задаютъ теперь ‘Наша Газета’ и ‘Рчь’ по поводу чириковскаго приключенія. Какъ разъ въ тхъ кругахъ, которые весьма близки обимъ редакціямъ, объ этомъ случа говорятъ очень много, а об газеты молчатъ и, несомннно, думаютъ, что у нихъ это выходитъ очень эффектно и многозначительно: сама, дескать, истина молчитъ нашими устами!

Съ послднимъ я вполн согласенъ и даже попытаюсь разобраться въ таинственномъ содержаніи этого многозначительнаго безмолвія. Въ самомъ дл, о чемъ молчитъ истина устами почтенныхъ органовъ? Что знаменуетъ ихъ нмота въ этомъ случа?

Не тогда надо начать съ другой догадки: что знаменуетъ самый случай, каковъ его общественный смыслъ? Московскія газеты даютъ безхитростный и грубоватый отвтъ: культурный антисемитизмъ. Кто-то какъ-то предсказывалъ, что вмсто д-ра Дубровина возстанетъ у насъ когда-нибудь д-ръ Люэгеръ, и это будетъ куда пострашне, и вотъ московскія газеты полагаютъ, что моментъ уже близокъ, и гг. Чириковъ и Арабажинъ возвстили скорое пришествіе новаго д-ра Дубровина, въ исправленномъ и очищенномъ изданіи.

Врядъ ли оно такъ. Прежде всего надо заступиться за гг. Чирикова и Арабажина: когда они увряютъ, что ничего антисемитскаго не было въ ихъ рчахъ, то они оба совершенно правы. Изъ-за того, что у насъ считается очень distingu помалкивать о евреяхъ, получилось самое нелпое слдствіе: можно попасть въ антисемиты за одно слово ‘еврей’ или за самый невинный отзывъ о еврейскихъ особенностяхъ. Я помню, какъ одного очень милаго и справедливаго господина въ провинціи объявили юдофобомъ за то, что онъ прочелъ непочтительный докладъ о литературной величин Надсона. Когда г. Чуковскій констатировалъ тотъ неопровержимый фактъ, что евреи, подвизающіеся въ русской изящной литератур, ничего стоющаго ей не дали, очень недалеко было отъ того, чтобы и г. Чуковскаго ославили антисемитомъ. То же самое теперь съ г. Чириковымъ. Хороши или плохи русскія бытовыя пьесы послднихъ лтъ, я судить не берусь, но г. Чириковъ совершенно правъ, когда говоритъ, что глубоко прочувствовать ихъ можетъ только русскій, для котораго Вишневый Садъ есть реальное впечатлніе дтства, а не еврей. Если бы г. Чириковъ сказалъ: ‘а не полякъ’, никто бы въ этомъ не увидлъ ничего похожаго на полонофобію. Только евреевъ превратили въ какое-то запретное табу, на которое даже самой безобидной критики нельзя навести, и отъ этого обычая теряютъ больше всего именно евреи, потому что, въ Конц концовъ, создается такое впечатлніе, будто и самое имя ‘еврей’ есть непечатное слово, которое надо порже произносить…

Кого особенно несправедливо обижаютъ, это г. Арабажина. Если оставить въ сторон его выпады въ печати противъ сіонизма, которые не стоять вниманія прежде всего потому, что г. Арабажинъ въ этомъ вопрос не компетентенъ, то именно онъ ужъ совсмъ ничего грховнаго не сказалъ. Онъ и вообще (судя даже по тмъ пересказамъ, противъ которыхъ онъ печатно протестуетъ, и тмъ боле по его собственной передач) не выразилъ въ этомъ спор никакихъ собственныхъ взглядовъ. Онъ только констатировалъ, что настроеніе, звучавшее въ словахъ г. Чирикова, свойственно не одному лишь послднему, а иметъ или можетъ имть сторонниковъ въ кругахъ, прикосновенныхъ къ русской литератур и русскому театру. Г. Арабажинъ сдлалъ даже оговорку, что лично онъ этого настроенія не раздляетъ, но что оно все-таки есть, и онъ считаетъ долгомъ обратить на это серьезное вниманіе товарищей-евреевъ. Можетъ быть, все это было высказано имъ и г. Чириковымъ въ боле мшковатой форм (нельзя же забывать, что споръ былъ въ частной товарищеской компаніи, гд половина собравшихся другъ съ другомъ на ты), но по существу ничего антисемитскаго, реакціоннаго и по всмъ прочимъ статьямъ преступнаго эти нашумвшія рчи не содержали. Одно только въ нихъ было: симптоматическое.

Именно съ этимъ всего неохотне согласятся юдофилы-замалчиватели. Съ ихъ точки зрнія ужъ лучше записать гг. Чирикова и Арабажина въ списокъ отлученныхъ отъ прогресса, чмъ признать, что въ рчахъ этихъ писателей звучалъ смягченный отголосокъ нкоего общаго настроенія, пробивающаго себ дорогу въ среднемъ кругу передовой русской интеллигенціи. Спорить тутъ невозможно, документальныхъ доказательствъ не добудешь — наличность такого настроенія можно установитъ пока только наощупь, и не всякій захочетъ признаться, что уловилъ въ другихъ или въ самомъ себ нчто подобное. Но если бытъ искреннимъ, то вдь ни для кого не тайна, что это такъ. Изо всхъ безчисленныхъ толковъ, вызванныхъ чириковскимъ инцидентомъ, явственно звучалъ одинъ общій мотивъ: ‘это’ не новость, объ ‘этомъ’ уже давно и много поговариваютъ. Есть, конечно, люди, которые въ такихъ случаяхъ нарочно затыкаютъ уши — и не только себ, но и другимъ, въ томъ числ и заинтересованной сторон, и пойдетъ эта заинтересованная сторона доврчиво дальше по старому пути, не слыша надвигающагося грома, и потомъ будетъ захвачена врасплохъ. Это считается шикомъ прогрессивнаго образа мыслей, и ничего не подлаешь съ людьми, которымъ такая тактика по вкусу. Я я не намренъ ихъ переубждать. Пусть притворяются оглохшими и незрячими. А все-таки назрваетъ какое-то облачко и невнятно доносится далекій, еще слабый, но уже непривтливый гулъ…

Повторяю — то, что назрваетъ въ нкоторомъ сло русской интеллигенціи, не есть еще антисемитизмъ. Антисемитизмъ очень крпкое слово, а крпкими словами зря не слдуетъ трать. Антисемитизмъ предполагаетъ активную вражду, наступательныя намренія. Разовьются ли эти чувства когда-нибудь въ русской интеллигенціи, предсказать нелегко, но пока до нихъ еще, во всякомъ случа, далеко. То, чмъ ветъ теперь, чмъ такъ сильно пахнуло изъ-за завсы, чуть-чуть приподнятой гг. Чариковымъ и Арабажинымъ, то не антисемитизмъ, а нчто отличное отъ него, хотя родственное, и, быть можетъ, служащее предтечей антисемитизму.— Это асемитизмъ. Въ Россіи это слово мало извстно, зато заграницей, гд куда лучше знаютъ толкъ въ разныхъ оттнкахъ жидоморства, оно давно въ ходу. Это не борьба, не травля, не атака: это — безукоризненно корректное по форм желаніе обходиться въ своемъ кругу безъ нелюбимаго элемента. Въ разныхъ профессіональныхъ сферахъ оно разно проявляется. Въ сфер литературно-художественной, съ которой у насъ ‘началось’, оно приняло бы форму такого разсужденія: я пишу свою драму для своихъ и имю право предпочитать, чтобы на сцен ее разыграли свои и критику писали свои. Этакъ мы лучше поймемъ другъ друга.

Если хотите, не вижу въ этомъ еще невнятномъ вяніи ничего новаго. Ново только, что объ этихъ вещахъ начинаютъ говорить: прежде считалось, что ‘эти вещи’ сами собою понятны, вслухъ о нихъ не болтали и просто осуществляли асемитизмъ на практик. И не со вчерашняго дня, а искони. Ибо что есть двадцатипятилтнее величавое молчаніе ‘Русскихъ Вдомостей’? Что есть теперешнее молчаніе передовыхъ органовъ? Вотъ уже пять лтъ прошло съ кишиневскаго погрома, за это время Россію наводнили книжками и листками, проповдующими племенную рзню, десятки уличныхъ газетъ разносятъ по всмъ угламъ зажженную паклю ненависти къ евреямъ, чуть ли не вся идеологія реакціоннаго движенія сводится къ этой ненависти, и, казалось бы, уже хоть потому, если не изъ рыцарской потребности заступиться за угнетеннаго, полагалось русской передовой печати бороться противъ этой пропаганды. Русская передовая печать ничего въ этомъ смысл не сдлала. Да простится мн рзкое слово: больше вбитыхъ гвоздей я нашелъ въ мертвыхъ глазницахъ одной изъ жертвъ погрома въ Блосток, чмъ статей объ этомъ погром въ русской передовой печати. Были постановленія какихъ-то създовъ, чтобы газеты энергично боролись съ юдофобской пропагандой, и тоже не помогло. Не помогло даже изобиліе сотрудниковъ-евреевъ: знаю по горькому опыту, что самое страстное желаніе поднять голосъ въ защиту своей народности разбивалось, за кулисами даже самыхъ смлыхъ и боевыхъ органовъ, обо что-то неуловимое и неосязаемое. Много интереснаго можно было бы разсказать на эту тему… Да къ чему? Кто этого не знаетъ? Теперь образовалось нсколько издательствъ для борьбы съ антисемитизмомъ, оставимъ въ сторон вопросъ, много ли могутъ они сдлать, но любопытно то, что ихъ руководители очень близко стоятъ къ вліятельной передовой печати и хорошо понимаютъ, что статья въ распространенной газет гораздо полезне брошюры, которая Богъ всть еще попадетъ ли въ настоящія руки. И, однако, они вынуждены возиться съ этими брошюрами и не смютъ мечтать о борьб съ пропагандой погрома черезъ оппозиціонную прессу. Почему?

Какъ-то я прямо задалъ этотъ вопросъ руководителямъ одной редакціи и выжалъ посл множества уклоненій такой отвтъ: насъ читаетъ интеллигенція, а она въ такихъ поученіяхъ не нуждается. Было это въ 1906 году. Хорошо. Но теперь у насъ 1909 г. Что-то новое начинаетъ прокрадываться въ русскую интеллигентскую психологію. Если и правда, что тогда русская интеллигенція была иммунизирована отъ юдофобскихъ предразсудковъ, то хватитъ ли у кого-нибудь отваги ручаться, что иммунитетъ сохранился и нын?

О, да, очень многозначительно это безмолвіе. Совтую очень глубоко вдуматься въ него читателямъ обихъ національностей. Твердой рукою подписываюсь подъ словами г. Арабажина: здсь есть предостережете и вамъ, и намъ. Предостережете тмъ боле серьезное, что повтріе, первые симптомы котораго теперь насъ такъ переполошили, далеко не такая новость на нашей улиц, какъ это можетъ показаться наивному,— ибо зародыши той асемитической тенденціи, на которую такъ безхитростно вслухъ указали гг. Чириковъ и Арабажинъ, давно молчаливо таились во всей тактик русской интеллигенціи по одному изъ самыхъ трагическихъ вопросовъ россійской жизни

III
МЕДВДЬ ИЗЪ БЕРЛОГИ

‘Нын отпущаеши’, могутъ сказать г-да Чириковъ и Арабажинъ: подходитъ, кажется, моментъ, когда небо исполнитъ, наконецъ, завтное желаніе этихъ двухъ писателей — ихъ оставятъ въ поко. Der Mohr hat seine Schuldigkeit gethan — der Mohr kann gehen. Не потому, чтобы инцидентъ былъ исчерпанъ: напротивъ, инцидентъ только начинаетъ завариваться по настоящему, и, если не будетъ войны или чего-нибудь другого очень сенсаціоннаго, не скоро еще уляжется въ газетахъ эта любопытная исторія. Но дло въ томъ, что г-да Чириковъ, Арабажинъ, Ашъ. другой Ашъ и вообще вс участники той знаменитой бесды вдругъ отошли на второй планъ — ихъ заслонили боле крупныя фигуры. На сцену выступили г-да Струве и Милюковъ и, какъ свойственно крупнымъ фигурамъ, сразу взяли быка за рога и поставили точку на і. Пока перессорившіеся между собою совозлежатели мирной трапезы, отнын безсмертной въ лтописяхъ еврейскаго дезертирства, обидчиво препирались на разныхъ языкахъ о томъ, какое кто слово сказалъ и какого не сказалъ, г-да Струве и Милюковъ просто перешагнули черезъ это скаредное крохокопательство и перенесли вопросъ на единственно стоящую почву. Они поняли, что дло совсмъ не въ томъ, проштрафился или не проштрафился тотъ или другой маленькій человкъ въ ночь на такое-то число въ частной квартир такого-то,— а важно установить только одинъ моментъ: что тутъ было — случайная шальная пуля, залетвшая невдомо откуда, или первый, пусть и преждевременный, выстрлъ изъ сильнаго и уже недалекаго отъ перехода въ боевое настроеніе лагеря?

Мнніе по этому вопросу г. Струве — не новость. Въ разгар выборовъ во вторую Думу онъ заявилъ одному интервьюеру, что настоящій антисемитизмъ — интеллигентскій — еще впереди. Было это напечатано въ газет ‘Русь’ и, конечно, не удостоилось ни перепечатки, ни комментарія въ другихъ передовыхъ органахъ. Теперь г. Струве иными словами повторяетъ ту же мысль. Скрывать русское ‘національное лицо’ — ‘безнужно и безплодно, ибо его нельзя прикрыть’. А въ чемъ оно состоитъ? Это — не раса, не цвтъ кожи ит. д., это есть ‘нчто гораздо боле несомннное и въ то же время тонкое. Это — духовныя притяженія и отталкиванія… Они живутъ и трепещутъ въ душ’. И въ томъ числ — ‘сила отталкиванія отъ еврейства въ самыхъ различныхъ слояхъ (!) русскаго населенія фактически очень велика’. Конечно, въ области государственной съ этими ‘отталкиваніями’ считаться не слдуетъ, т. е. равноправіе все-таки нужно дать. ‘Но государственная справедливость не требуетъ отъ насъ національнаго безразличія. Притяженія и отталкиванія принадлежатъ намъ, они наше собственное достояніе, въ ко торомъ мы вольны… И я не вижу ни малйшихъ основаній для того, чтобы отказываться отъ этого достоянія въ угоду кому-либо и чему-либо’… ‘Я полагаю, евреямъ полезно увидть открытое національное лицо той части русскаго, конституціонно и демократически настроеннаго общества, которая этимъ лицомъ обладаетъ и имъ дорожитъ. И, наоборотъ, для нихъ совсмъ не полезно предаваться иллюзіи, что такое лицо есть только у антисемитическаго изуврства’. Все это напечатано въ газет ‘Слово’ отъ 10-го и 12-го марта и ни въ какихъ поясненіяхъ и подчеркиваніяхъ не нуждается. Но г. Милюковъ все-таки нашелъ, что масломъ каши не испортишь, и не то съ сокрушеніемъ, не то съ ироніей подливаетъ (въ ‘Рчи’ отъ 11-го марта) свою толику масла: ‘Г-нъ Ж. можетъ торжествовать: онъ выманилъ медвдя изъ берлоги… добился того, что молчаніе кончилось, и то страшное и грозное, что прогрессивная печать и интеллигенція старались скрыть отъ евреевъ, наконецъ обрисовалось въ своихъ настоящихъ размрахъ’.

Впрочемъ, это еще сказано полуиронически, и въ конц статьи идутъ, конечно, завренія, что означенное настроеніе у русской интеллигенціи скоро пройдетъ. Но зато безо всякой ироніи и совершенно въ серьезъ длается слдующее, вполн новое и очень пикантное разоблаченіе: ‘Я тоже думаю, что старой русской интеллигенціи, святой и чистой въ своемъ блаженномъ невдніи, наступилъ конецъ въ Россіи съ началомъ новой политической жизни. Я тоже увренъ, что многія жизненныя утопіи, созданныя этой интеллигенціей на почв той старой святости, скоро отомрутъ, чтобы уже не возрождаться больше. Но я увренъ также и въ томъ, что наивный ‘асемитизмъ’ и ‘антисемитизмъ’, предъявляющій намъ свои національныя права на существованіе, есть тоже одинъ изъ послднихъ пережитковъ (!) нашей блаженной интеллигентской невинности’. Вотъ это, въ самомъ дл, ново. ‘Пережиткомъ’ называется нчто такое, что уцлло со старыхъ временъ. Значитъ, и у старой русской интеллигенціи, святой и чистой и пр., тоже имлись антиеврейскія ‘отталкиванія’? Значитъ, медвдь-то давно сидлъ въ берлог? Любопытно. Вслухъ еще въ этомъ никто не признавался, особенно никто столь авторитетный. А еще любопытне то, что присутствіе медвдя въ берлог не мшаетъ г. Милюкову аттестовать ту старую русскую интеллигенцію ‘святой и чистой’, а ‘наивный асемитизмъ или антисемитизмъ’ числится у него въ списк настроеній, созданныхъ ‘на почв той старой святости’. Очень у г. Милюкова мягкое отношеніе къ медвдю въ берлог. Это уже не въ первый разъ: мы еще помнимъ его надгробную статью о Іоллос, въ которой даже врноподданные евреи изъ ‘Свободы и Равенства’ усмотрли неосторожное обращеніе со словомъ ‘жидъ’. Очевидно, въ нкоторыхъ русскихъ интеллигентахъ еще весьма живы пережитки старой чистоты и святости…

Итакъ, медвдь выглянулъ изъ берлоги. Торжествуетъ ли г. Ж., это мы оставимъ въ сторон. По моему, торжествовать ему нечего: къ стать Струве сдлано примчаніе, что она была написана и сдана до появленія въ ‘Слов’ другихъ статей на чириковскую тему. Никто медвдя нарочно не выманивалъ, а самъ онъ, повидимому, учуялъ въ воздух нчто родное и по собственной иниціатив ршилъ подать сочувственно голосъ. Й эта собственная иниціатива — еще одинъ любопытный штрихъ для характеристики настроенія. И вызывать не надо — сами откликаются!

Посл этого блестящаго выхода первачей мы считаемъ окончательно выясненнымъ основной вопросъ, въ которомъ для насъ сосредоточенъ весь общественный смыслъ инцидента: вопросъ о симптоматичности. Кому не противно, пусть и дальше разоряется на клятвенныя завренія, что ‘ничего подобнаго нтъ’. Г. Винаверъ въ той же ‘Рчи’ отъ 13-го марта все-таки предлагаетъ и на будущее время еврейскія услуги, согртыя взаимной любовью, ‘именно любовью’. На здоровье. Ласковое теля двухъ матокъ сосетъ. Предоставляемъ г. Винаверу и прочимъ ласковымъ людямъ прожить маеусаиловы годы въ этой курьезной позиціи, когда они, заглядывая пану въ очи, умильно говорятъ: ‘а все-таки вы насъ любите!’ — а г-да Струве и Милюковъ отвчаютъ: — ‘Ммъ… не очень’.— Для насъ споръ въ этой части исчерпанъ. Да въ сущности и для возражателей нашихъ, особенно изъ евреевъ, дло такъ же ясно, какъ и для насъ. Вс они про себя знаютъ и съ глазу на глазъ сознаются, что медвдь давно началъ ворочаться въ берлог и, того и гляди, высунетъ морду. Лицемріемъ, неискренностью, малодушіемъ и искательствомъ пропитана ихъ ласковая декламація, и оттого она такъ непроходимо бездарна, и нтъ въ ней даже паоса умлой лжи. Люди сами себ не врятъ и почти вслухъ говорятъ, что не врятъ, и имъ никто не вритъ. Что же съ вами спорить? Ступайте себ съ миромъ дальше и повторяйте in’s Blaue свои казенныя слова.

Гораздо искренне т публицисты изъ ‘Новой Руси’ и ‘Нашей Газеты’, которые простодушно спрашиваютъ: ‘своевременно ли? Не лучше ли раньше вмст ршить общегосударственную задачу?’ — Это мы понимаемъ. Это, по крайней мр, практическая постановка вопроса. И нельзя не согласиться, что правда, дйствительно, несвоевременна — съ русской точки зрнія. Ибо одно изъ двухъ: разъ медвдь выглянулъ, надо или бороться съ нимъ, или признать его полноправнымъ гостемъ. Бороться? Это значило бы открыть свои газеты для систематической защиты еврейскаго равноправія, для систематическаго отпора на юдофобскую травлю. Мерси боку — только этого, въ самомъ дл, и недоставало почтеннымъ газетамъ, на которыхъ и такъ стопудовымъ бременемъ тяготетъ подозрніе въ недостаточномъ ‘асемитизм’. А признать медвдя тоже неудобно. Гораздо удобне было бы сохранить до поры до времени старую иллюзію, что въ ‘святомъ и чистомъ’ климат этой прекрасной страны зоологическій видъ ursus judaeophagus intellectualis вообще не водится…

Но это съ русской точки зрнія, да еще съ точки зрнія еврейской прислуги русскаго чертога. Мы благодаримъ за любезное приглашеніе идейно пріютиться въ той-же людской и чрезъ ея стекла выглядывать на Божій свтъ, благодаримъ за столь лестное мнніе о нашей готовности къ собачьему самозабвенію, — но честь эту ршительно отъ себя отклоняемъ. Мы прекрасно понимаемъ, что для васъ удобне сохранить блаженное невдніе до дня, когда будетъ ршена общегосударственная задача, — потому что оно васъ ни къ чему не обязываетъ и сохраняетъ къ вашимъ услугамъ всю полноту усердія и расторопности врноподданнаго Израиля, а когда общегосударственная задача будетъ ршена, и медвдя, наконецъ, выпустятъ на волю, — тогда вы-то ровно ничего не потеряете. Но мы? Намъ тоже полезно не видть и не слышать? Намъ тоже полезно удариться въ славянофильство и грезить, что хорошо намъ знакомый зоологическій экземпляръ, вдоволь посвирпствовавшій въ самыхъ культурныхъ заграницахъ,— только здсь, только въ этой обтованной стран, только у этого богоизбраннаго русскаго народа почему-то не родится? Намъ тоже выгодно будетъ, если, одураченные этой грезой, мы доврчиво разоружимся, распустимъ свою моральную самооборону, заложимъ и перезаложимъ въ вашихъ ломбардахъ вс свои цнности, — и тогда, въ одинъ прекрасный день, вы съ душевнымъ прискорбіемъ объявите намъ, что медвдя не устерегли и онъ, къ глубокому вашему сожалнію, вырвался изъ берлоги? Нтъ, милостивые государи, не тогда, а теперь должны вы выложить на столъ все, что у васъ за душою, и кто бы ни выболталъ намъ эту правду,— ваши илоты, какъ это было до сихъ поръ, или ваши дураки, какъ это случилось недавно, или ваши разумники, какъ это происходитъ въ послднемъ фазис, — мы ставимъ и будемъ ставить каждое лыко въ строку, и кричимъ глупому старому еврею, что зажмурилъ глаза и идетъ, улыбаясь до ушей, приложиться къ панской ручк: — помни о берлог!

Много характернаго проглянуло въ этой исторіи, но всего характерне этотъ резонъ о несвоевременности. Никогда еще эксплуатація народа народомъ не заявляла о себ съ такимъ невиннымъ цинизмомъ…

IV
РУССКАЯ ЛАСКА

… Ко мн постучался презрнный еврей…
Пушкинъ.

И пошло! Въ учебник сказано, что тихая стоячая вода можетъ остыть иногда ниже нуля, не замерзая, но достаточно бросить въ нее камень, чтобы она мгновенно покрылась льдомъ. Это часто наблюдается и въ длахъ человческихъ. Теперь имемъ случай любоваться этимъ занимательнымъ явленіемъ природы по милости инцидента съ ‘національнымъ лицомъ’. На дняхъ еще за стыдъ и срамъ считалось русскому интеллигенту выговорить этакое слово безъ презрительной гримасы, а теперь даже такая заскорузлая, стерилизованная невинность, какъ ‘Наша Газета’, черезъ номеръ усердно склоняетъ и спрягаетъ ‘національныя’ словеса. И оказывается, что они, видите ли, всегда дорожили національными моментами, всегда понимали, что правильное національное чувство есть вещь безупречно-прогрессивная, и чуть ли не за то, главнымъ образомъ, и серчали на русское начальство, что оно унижаетъ національное величіе! Поистин трогательное открытіе. Кто подозрвалъ о присутствіи такой контрабанды подъ спудомъ, а особенно въ ‘Нашей Газет’, въ этомъ классическомъ образчик русско интеллигентской передовитости, въ этомъ безполомъ орган строго выдержаннаго направленчества безъ направленія, въ этомъ щепетильно отгороженномъ и чистенько подметенномъ пустомъ мст, на которомъ группа тщательно подобранныхъ безцвтностей, не моргая, при всемъ честномъ народ смотритъ себ въ пупъ? Такая была идеальная тихая и стоячая вода, но видно крпко прохватило ее окружающей температурой, попалъ въ нее камень, да еще брошенный неумной и, можетъ быть, нетрезвой рукою, — и пошло!

Многихъ изъ насъ это ошеломило — потому что мы плохіе наблюдатели. Конечно, тотъ тонкій слой, который носитъ имя передовой русской интеллигенціи и задаетъ искони тонъ въ печати, до послдняго времени просто не интересовался своей великорусской національностью, какъ здоровый человкъ не интересуется своимъ здоровьемъ, особенно когда у него другихъ хлопотъ полонъ ротъ, хата не топлена и сквозь крышу небо плачетъ. Сытый кашей каши не проситъ, особенно когда у самого сапоги просятъ каши. Но мы, по еврейской нашей склонности подчеркивать и размалевывать, а еще больше по надобности оправдать ассимиляцію, прицпили къ этой особенности русскаго интеллигента безконечный хвостъ распространительныхъ толкованій. Изъ настроенія, обусловленнаго только національной сытостью великоросса, мы сдлали чуть ли не элементарную черту его характера, мы шумли на разные лады, что именно русскіе, не въ примръ нмцу и всякому другому бусурману, органически на ‘это’ не способны, что имъ отъ-роду присуще нкое вселенское начало и отмнно теплыя чувства по всмъ направленіямъ, безъ различія вры и племени. И, какъ всегда, мы самихъ себя гипнотизировали своимъ шумомъ и побдоносно пролетали мимо самыхъ яркихъ фактовъ, не удостаивая на нихъ оглянуться. Даже мимо погромовъ попробовали сгоряча проскакать безъ оглядки, сваливъ всю бду на подстрекателей сверху и ‘отбросы общества’ снизу, какъ будто оглушительный успхъ подстрекателей самъ по себ не характеренъ для данной среды, или какъ будто отбросы не характерны для выдляющаго ихъ организма. Но былъ еще фактъ, мимо котораго мы пробжали съ зажмуренными глазами, и даже не мимо него, а насквозь, проникая внутрь и ничего не. замчая, глядя и не видя, смакуя и не чувствуя дегтя, анализируя тонкости и не натыкаясь на оглоблю. Этотъ фактъ — русская литература, та самая, что со временъ еще Радищева славила свободу и милость къ падшимъ призывала, та самая, что такъ сильно проникнута идеями подвига и служенія, та самая, которая устами своихъ лучшихъ ни одного добраго слова не сказала о племенахъ, угнетенныхъ подъ русскою державой, и руками своихъ первыхъ пальцемъ о палецъ не ударила въ ихъ защиту, та самая, которая зато руками своихъ лучшихъ и устами своихъ первыхъ щедро обдлила ударами и обидами вс народы отъ Амура до Днпра, и насъ больше и горше всхъ.

На дняхъ праздновали юбилей Гоголя, и немало евреевъ использовали, конечно, этотъ случай лишній разъ ‘поплясать на чужой свадьб’. Должно быть, въ нкоторыхъ еврейскихъ училищахъ черты устроили и еще устроятъ посл каникулъ гоголевскія торжества, учитель русскаго языка скажетъ прочувствованное слово, учитель физики покажетъ въ волшебномъ фонар картинки изъ ‘Тараса Бульбы’, а потомъ ученики или ученицы, картавя, пропоютъ передъ бюстомъ: ‘Николаю Васильевичу сла-а-ва’. И девяти десятымъ изъ устроителей и участниковъ не придетъ въ голову задуматься, какова съ нравственной точки зрнія цнность этого обряда цлованія ладони, которой отпечатокъ горитъ на еврейской щек, не придетъ въ голову, какой посвъ компромиса, безхарактерности, самоуниженія забрасывается въ сознаніе отрочества этимъ хоровымъ поклономъ въ ноги единственному изъ первоклассныхъ художниковъ міра, воспвшему, въ полномъ смысл этого слова, всми красками своей палитры, всми звуками своей гаммы и со всмъ подъемомъ увлеченной своей души воспвшему еврейскій погромъ.

Стоило бы, можетъ быть, въ честь юбилея тутъ переписать слишкомъ забытыя нсколько страницъ изъ того же ‘Тараса Бульбы’. Ничего подобнаго по жестокости не знаетъ ни одна изъ большихъ литературъ. Это даже нельзя назвать ненавистью, или сочувствіемъ казацкой расправ надъ жидами: это хуже, это какое-то беззаботное, ясное веселье, не омраченное даже полумыслью о томъ, что смшныя дрыгающія въ воздух ноги — ноги живыхъ людей, какое-то изумительно-цльное, неразложимое презрніе къ низшей рас, не снисходящее до вражды. Стоило бы процитировать, да не хочется. Все равно, кому нужно усердствовать, тхъ не остановишь. Нтъ такой хитрой преграды, чтобы подъ нею не проползъ кабцанъ, которому дали входной билетъ погрться у людей на солнышк. И не хочется еще потому, что нтъ никакой причины останавливаться на одномъ Гогол, длать выписки изъ него и не длать выписокъ изъ его братьевъ по этой великодушной литератур. Чмъ онъ хуже ихъ, и чмъ они лучше?

Веселая картина получится, если взять и на память, не выискивая, не докапываясь, просто, какъ говорятъ репортеры, au hazard подсчитать ласку, что мы видли въ разныя времена отъ разныхъ великановъ русскаго художества. Для Пушкина понятіе еврей тсно связано съ понятіемъ шпіонъ (это въ замтк о встрч съ Кюхельбекеромъ). Въ ‘Скупомъ рыцар’ выведенъ еврей ростовщикъ, расписанный всми красками низости, еврей, подстрекающій сына отравить папашу — а ядъ купить у другого еврейчика, аптекаря Товія. У Некрасова ‘жиды’ на бирж уговариваютъ проворовавшагося русскаго купца: ‘намъ вы продайте паи, деньги пошлите въ Америку’, а самъ пусть бжитъ въ Англію:

‘На катер —

Къ насей финансовой матери,

И поживайте, какъ царрь!’

Такъ говорили жиды —

Слогъ я исправилъ для ясности…

У Тургенева есть разсказъ ‘Жидъ’, неправдоподобный до наивности, читая, видитъ ясно, что авторъ нигд ничего подобнаго не подсмотрлъ и не могъ подсмотрть, а выдумалъ, какъ выдумывалъ сказки о призракахъ,— и что выдумалъ, и съ какимъ чувствомъ нарисовалъ и раскрасилъ! Старый жидъ, конечно, шпіонъ, а кром того продаетъ еще офицерамъ свою дочку. Зато дочь, конечно, красавица. Это понятно. Нельзя же совсмъ обездолить несчастное племя. Надо жъ ему хоть товаръ оставить, которымъ онъ могъ бы торговать.

По Достоевскому — отъ жидовъ придетъ гибель Россіи. Это, казалось бы, давало жидамъ извстное право на вниманіе, однако, ни одного цльнаго еврейскаго образа у Достоевскаго нтъ, насколько сейчасъ могу припомнить. Но если правда, что битый радъ, когда бьютъ и сосда, то мы можемъ утшиться, припоминая польскіе типы Достоевскаго, особенно въ ‘Карамазовыхъ’ и въ ‘Игрок’. ‘Полячокъ’ — это обязательно нчто подлое, льстивое, трусливое, вмст съ тмъ спсивое и наглое, и даже т затаенныя въ польской душ надежды, къ которымъ самый заклятый врагъ долженъ отнестись съ уваженіемъ, о которыхъ самъ Бюловъ, защищая враждебный полякамъ законъ, говорилъ недавно въ рейхстаг съ шапкою въ рукахъ, — коробитъ и вспомнить, какой желчной слюною облиты эти надежды разгромленнаго народа у тонкаго, многострадальнаго автора ‘Карамазовыхъ’.

Чеховъ? Еврейскіе критики ужасно любятъ цитировать изъ ‘Моей жизни’ мимоходомъ оброненную фразу, что библіотека провинціальнаго городишки пустовала бы, если бы не двушки ‘и молодые евреи’. Это глубоко трогаетъ еврейскихъ критиковъ, это имъ очень льститъ, они въ этомъ видятъ явную агитацію за безпроцентное допущеніе евреевъ къ образованію. Добрый мы народъ, и самая добрая наша черта, это — что и малымъ довольны… По существу же былъ Чеховъ наблюдатель, не вдавшій ни жалости, ни гнва, и не любившій ничего, кром увядающей красоты ‘вишневаго сада’, поэтому еврейскія фигуры, изрдка попадающіяся въ ‘Степи’, ‘Перекати-пол’, ‘Иванов’, написаны съ обычнымъ для этого художника правдивымъ безразличіемъ. И съ такимъ же правдивымъ безразличіемъ нарисовалъ Чеховъ своего Иванова, одного изъ несчетныхъ Ивановыхъ, составляющихъ фондъ русской интеллигенціи, и съ такимъ же правдивымъ безразличіемъ засвидтельствовалъ, что Ивановъ, когда въ дурномъ настроеніи, вполн способенъ обругать свою крещеную жену жидовкой. Но Чеховъ самъ былъ во многихъ отношеніяхъ Ивановымъ, русскимъ интеллигентомъ до мозга костей, и случилось и ему однажды выругаться по адресу жидовки. Тогда онъ написалъ свою ‘Тину’. Это анекдотъ еще боле нелпый и неправдоподобный, чмъ тургеневскій ‘Жидъ’, настолько пошлый по сюжету, что и двухъ строкъ не хочется посвятить его передач. Гд это Чехову приснилось? Зачмъ это написалось?— Такъ. Прорвало Иванова, одного изъ несчетныхъ Ивановыхъ земли русской.

Кого еще назвать? Лскова? Н. Вагнера (Котъ-Мурлыка)? Изъ однихъ именъ можно было бы составить длинное стихотвореніе, какъ у того французскаго поэта:

Jeannette, Nine,

Alice, Aline,

Lda, Julie —

Et j’en oublie…

Ничего въ противовсъ этому списку не можетъ назвать русская литература. Никогда ни одинъ изъ ея крупныхъ художниковъ не поднялъ голоса въ защиту правды, растоптанной на нашей спин. Даже въ публицистик не на что указать, кром одной статейки Щедрина и одной статейки Чичерина. Въ беллетристик нечмъ похвастать, кром сладенькаго, нестерпимо-бездарнаго мачтетовскаго ‘Жида’, да еще гд-то за порогомъ художества красуется шедевръ г. Чирикова. Т изъ насъ, которые малымъ довольны, восторгаются еще ‘Суднымъ днемъ’ Короленко, ибо тамъ доказано, что иной хохлацкій шинкарь еще прижимисте шинкаря-еврея. Лестно. Если за это полагается мерси, то у Лскова есть гораздо боле обстоятельные разсказы на тему о томъ, что хотя жидъ и мошенникъ, но румынъ еще того хуже, а русскій помщикъ, купецъ и мужичокъ тоже не промахъ по части вороватости… Но ничего настоящаго, ничего такого, что если не по сил, то хоть по настроенію, по проникновенію въ еврейскую душу могло бы стать рядомъ съ ‘Натаномъ Мудрымъ’ или съ Шейлокомъ, русская литература не дала. Да и зачмъ такіе высокіе образцы: рядомъ у поляковъ есть Элиза Ожешко, есть знаменитый Янкель изъ ‘Пана Тадеуша’, написанный Мицкевичемъ въ то самое время, когда Пушкинъ малевалъ своего жида Соломона изъ ‘Скупого рыцаря’…

Не сомнваюсь: какъ всегда, найдется гд-нибудь газетный пошлякъ, который во всемъ этомъ увидитъ ненависть къ русской литератур. Если это случится, я возражать не буду — надоло спорить съ пошляками, возиться съ людьми внутренно недобросовстными, которые давно сами знаютъ о своемъ банкротств и еще все-таки зазываютъ бдную публику съ ея нищенскими сбереженіями къ своему подгнившему прилавку. Между прочимъ, русскую литературу я очень цню, включая и этого самаго Гоголя, потому что литература должна быть прежде всего талантлива, и русская литература — далеко не въ примръ инымъ прочимъ отраслямъ русской національной жизнедятельности — этому условію удовлетворяетъ. Но вмст съ тмъ надо помнить, что философію народа, его настоящую, коренную философію выражаютъ не философы и публицисты, а художники, и въ данномъ вопрос характеръ этой философіи для всякаго, кто. не слпъ и не глухъ, ясенъ безъ малйшей двусмысленности. Можетъ быть мало на свт народовъ, въ душ которыхъ таятся такіе глубокіе зародыши національной исключительности. Мы проглядли, что родоначальная страница русской классической драмы — ‘Горе отъ ума’ — насквозь пропитана обостреннымъ націоналистическимъ чувствомъ, до краевъ полна протестомъ во имя національной самобытности, выходками противъ французско-нижегородской ассимиляціи, проповдью ‘премудраго незнанья иноземцевъ’. Мы проглядли, что Пушкинъ въ разгар таланта написалъ потрясающее по энергіи и сил стихотвореніе ‘Клеветникамъ Россіи’, гд трепещетъ подлинный нервъ того настроенія, которое въ Англіи теперь называютъ джингоизмомъ. Мы проглядли, что въ пресловутомъ, и ласъ захватившемъ культ ‘святой и чистой’ русской интеллигенціи, которая де лучше всхъ заграничныхъ и супротивъ которой нмцы и французы просто мщане, — что во всемъ этотъ славословіи о себ самихъ, ршительно вздорномъ и курьезномъ, гулко звучала нота національнаго самообожанія. И когда началось освободительное движеніе и со всхъ трибунъ понеслась декламація о томъ, что ‘мы’ обгонимъ Европу, что Франція реакціонна, Америка буржуазна, Англія аристократична, а вотъ именно ‘мы’, во всеоружіи нашей неграмотности, призваны утереть имъ носъ и показать настоящее политическое зодчество,— наша близорукость и тутъ оплошала, мы и тутъ не поняли, что предъ нами взрывъ непомрно вздутаго національнаго самолюбія, туманящій глаза, мшающій школьникамъ учиться уму-разуму у Европы, у Америки, у Австраліи, у Японіи, у всхъ, потому что вс ихъ обогнали.

Я говорю только о зародышахъ. Они еще надолго останутся зародышами. Несмотря на вс призывы Струве, великорусскому націонализму еще некуда и не во что развиваться, кром какъ по черносотенной тропинк, по которой серьезная часть интеллигенціи, должно быть, не пойдетъ. Въ національномъ смысл у великоросса ни въ чемъ нтъ недостатка, а напротивъ — въ колоссальныхъ доходахъ, которые приносить ему его національная культура, большую роль играютъ инородческія подати, особенно еврейская. Кто сочтетъ, въ какой мр хотя бы ныншнія модныя книгоиздательства обязаны своимъ ростомъ русифицированному инородческому потребителю, и въ первую очередь еврею? Русскому націонализму не за что бороться — никто русскаго поля не занялъ, а напротивъ: русская культура, безсознательно опираясь на казенное насиліе, расположилась на чужихъ поляхъ и пьетъ ихъ матеріальные и нравственные соки. Для развитія зародышей нтъ еще почвы, и она явится только въ тотъ моментъ, когда среди народностей Россіи подымется національное движеніе въ серьезъ, и борьба противъ русификаціи проявится не на словахъ, какъ теперь, а въ фактическомъ разрыв съ великорусскою культурой. Мы тогда увидимъ, кто наши могучіе сосди и есть ли у нихъ національная струнка, и тогда, можетъ быть, лучше поймемъ нкоторыя забытыя страницы изъ Некрасова, Пушкина и Гоголя.

ВЛ. ЖАБОТИНСКІЙ

ФЕЛЬЕТОНЫ

ЧЕТЫРЕ СТАТЬИ О ‘ЧИРИКОВСКОМЪ ИНЦИДЕНТ’ *)

IДЕЗЕРТИРЫ И ХОЗЯЕВА

IIАСЕМИТИЗМЪ

IIIМЕДВДЬ ИЗЪ БЕРЛОГИ

IVРУССКАЯ ЛАСКА

Читайте также:

**ЧЕТЫРЕ СТАТЬИ О ‘ЧИРИКОВСКОМЪ ИНЦИДЕНТ’ *)**

I
ДЕЗЕРТИРЫ И ХОЗЯЕВА

II
АСЕМИТИЗМЪ

III
МЕДВДЬ ИЗЪ БЕРЛОГИ

IV
РУССКАЯ ЛАСКА