Послднее время мн часто приходилось читать біографіи моего отца. Даже въ Россіи должна появиться одна изъ нихъ, составленная г. Галиновскимъ. Это именно и побуждаетъ меня обнародовать то, что я знаю, сообщить нкоторыя свои личныя впечатлнія и свднія, которыя могли ускользнуть отъ вниманія боле далеко стоящихъ отъ него біографовъ.
Въ жизни моего отца есть, напримръ, періодъ мало извстный, охватывающій многіе годы и годы суровые и тяжкіе. Вслдствіе того, что отецъ былъ замшанъ въ заговор Маццини и поступилъ въ армію, его медицинскія занятія были прерваны. Затмъ отецъ принялъ участіе въ войн 1860 г. противъ австрійцевъ и посл 6-ти-лтней службы въ арміи оставилъ ее. Затмъ онъ поступилъ ассистентомъ безъ жалованья въ домъ умалишенныхъ въ Павіи, къ тому-же принявъ на себя безвозмездно должность профессора въ университет, и работая надъ неизданной книгой ‘L’Uomo bianco е l’uomo di colore’. Въ эту книгу онъ вложилъ вс силы своей молодости, но не могъ найти издателя, желающаго печатать ее. Ко всему этому дла семьи были не въ цвтущемъ состояніи, отецъ не желалъ затруднять родныхъ, и потому положеніе его было критическое. Часто, разсказывалъ онъ намъ, случалось ему приходить голоднымъ въ госпиталь и жадно вдыхать запахъ кушанья и смотрть съ завистью на больныхъ, которымъ подавались ихъ обденныя порціи. Питался онъ въ то время каштанами на молок и жилъ въ холодной комнат и занимался переводами по ночамъ. Къ довершенію всхъ бдствій почеркъ его былъ настолько неразборчивъ, что приводилъ издателя въ отчаяніе, а Молешоттъ, сочиненіе котораго онъ переводилъ (‘Il giro della vita’,) никогда не былъ доволенъ переводомъ и все время придирался къ несчастному переводчику. Подобно одному знаменитому узнику, не припомню сейчасъ какому, отецъ мой нашелъ себ товарища, раздлявшаго его уединеніе и нищету,— это былъ маленькій мышенокъ, который приходилъ каждый вечеръ къ отцу на столъ грться около его лампы и кормиться крошками хлба. Затруднительныя обстоятельства эти измнились къ концу года, но за то возникли другія непріятности и, главнымъ образомъ, изъ-за пеллагры.
Пеллагра — болзнь, распространенная по всей Италіи, уносящая безчисленное количество жертвъ. Отецъ мой открылъ, что болзнь эта есть слдствіе употребленія въ пищу испорченнаго маиса. Раньше причину этой болзни приписывали климатическимъ условіямъ, отсутствію соли и тому подобному. Долгіе годы отецъ работалъ неустанно, производилъ химическіе и физіологическіе опыты для доказательства своего мннія, устраивалъ сушильни для маиса, писалъ маленькія брошюры для народа, устраивалъ бесды, но все напрасно. Найдутся люди, которые еще помнятъ, какъ отецъ мой, кажется, самый неловкій человкъ въ свт, отправляясь въ путь, водилъ всюду за собой чернаго птуха, необходимаго для наглядности публичныхъ опытовъ. Въ теченіе лекціи отецъ кормилъ птуха испорченнымъ маисовымъ зерномъ и со всякимъ новымъ пріемомъ этого зерна у птицы обнаруживались признаки появленія пеллагры — ознобъ, судороги, отупніе, конвульсіи. И все это называли шарлатанствомъ! Двоихъ изъ своихъ противниковъ отецъ мой убдилъ присутствовать при опытахъ и они, не имя возможности отрицать очевидности явленій, происходящихъ на ихъ глазахъ, имли дерзость сказать ему: ‘Правда, но такъ какъ другихъ свидтелей, кром насъ, у васъ нтъ, то мы отказываемся что либо говорить, что либо утверждать’. Отецъ разсказываетъ, что почувствовалъ желаніе убить ихъ посл этого.
Несмотря на разочарованія, неудачи и вс перенесенныя непріятности (въ то время оспаривали его открытія, старались всякими способами помшать его лекціямъ, пренебрегали и не признавали его изслдованій относительно помшаныхъ и преступниковъ) — несмотря на все это, отецъ сохранилъ дтски счастливое расположеніе духа. Онъ сохранилъ способность радоваться пустякамъ, напримръ, хорошему обду, несмотря на то, что онъ совсмъ не лакомка. Онъ восхищается фейерверками, которые страстно любитъ, хорошенькой вещицей и вообще всмъ новымъ. Эти маленькія радости оживляютъ его и вызываютъ въ немъ усиленную дятельность и потребность работать. Во время работы отецъ всегда диктуетъ, но очень не любитъ, чтобы писали на хорошей бумаг,— онъ даетъ намъ лоскутки бумаги, бывшіе въ употребленіи конверты, старыя корректуры и т. п. Рабочій столъ его представляетъ изъ себя настоящій хаосъ и половина дня уходитъ на отыскиваніе замтокъ, которыя теряются посл обда и наоборотъ. Нкоторое время онъ имлъ привычку привязывать веревочкой перья свои, чтобы имть ихъ всегда подъ рукой и тогда, при начал письменныхъ работъ, приходилось прежде распутывать и высвобождать перья. Отецъ тоже никогда не работаетъ спокойно на одномъ мст, но по мр того какъ солнце, его единственное возбуждающее средство, переходитъ изъ одной комнаты въ другую, онъ неотступно слдуетъ за нимъ и такимъ образомъ занимаетъ своими бумагами и письменными принадлежностями вс столы въ дом. Отецъ тогда только вполн доволенъ, когда комната освщена солнцемъ, окна открыты и весь домъ принимаетъ участіе въ его работ. Онъ очень любитъ, когда нсколько работъ производится одновременно — онъ читаетъ, диктуетъ письма, поправляетъ корректуры и въ то-же время кто-нибудь переписываетъ ему его замтку, другой тутъ-же переводитъ для него… ‘Весь улей за работой’, говоритъ онъ совершенно довольный и самъ ходитъ по комнат, что-то восклицаетъ, задваетъ стулья, пьетъ чашку за чашкой кофе Urlaubus Kneipp, разглядываетъ своихъ усатыхъ золотыхъ рыбокъ и тщедушныя растенія, тутъ-же цлуетъ сестру мою, принимаетъ нсколько капель какого нибудь гомеопатическаго лкарства, бросается на диванъ и въ какія нибудь пять минутъ засыпаетъ, храпитъ и встаетъ освженный!
Я полагаю, что постители и иностранцы, являющіеся къ нему, должны быть нсколько смущены, заставая его въ старомъ халат посреди хаоса книгъ, журналовъ, чашекъ съ кофеемъ и настолько простодушнаго, что въ теченіе какого нибудь часа времени онъ выскажетъ имъ вс свои самыя сокровенныя мысли, свои антипатіи, свои радости. Онъ всегда говоритъ много и скрыть ничего не можетъ. Онъ очень ласковъ и экспансивенъ съ постителями, даже если у него мало свободнаго времени, но особенно онъ бываетъ счастливъ, врне сказать — въ восторг всякій разъ, когда кто-нибудь изъ путешественниковъ поститъ его въ знакъ уваженія къ нему и заговоритъ объ его извстности за-границей. Происходитъ это не отъ тщеславія, а вслдствіе того, что отецъ такъ долго подвергался осмянію, былъ долго не признанъ, лишенъ славы и извстности (особенно въ Италіи),— и всякое новое доказательство, что его начинаютъ понимать, что работа всей его жизни не была безплодна, доставляетъ ему радость, какъ начинающему.
— Какъ!— говоритъ онъ просвтлвъ,— я еще живъ и уже изъ меня хотятъ сдлать великаго человка! Это непостижимо!
Точно такъ-же каждый разъ при напечатаніи его книги или просто статьи онъ длается похожъ на школьника, онъ даже за обдомъ не разстается со своей книгой, постоянно хочетъ имть ее передъ собою, перелистываетъ ее и сидитъ надъ ней.
Никакихъ денегъ онъ такъ не бережетъ и не цнитъ, какъ деньги, полученныя за сочиненія и статьи свои. Онъ предпочитаетъ получить 50 фр. за статью, чмъ 100 фр. за консультацію, которая, разумется, беретъ у него мене времени и труда. Собственно говоря, онъ не знаетъ цны деньгамъ и потому онъ одновременно и скупъ и великодушенъ. Разбитый стаканъ за столомъ его озабочиваетъ, такъ какъ онъ думаетъ, что стаканъ стоитъ дорого, но спокойно тратитъ 20 фр. на покупку магическаго пера (магическія перья — его страсть). Взять билетъ въ театр въ кресла его невозможно уговорить, онъ ходитъ въ дешевыя мста, но посщаетъ три театра въ одинъ и тотъ-же вечеръ…
Онъ охотно даетъ деньги тмъ, кто въ нихъ нуждается и даже людямъ не симпатичнымъ ему, чтобы не видать ихъ и при этомъ онъ обыкновенно говоритъ: ‘я охотно дамъ имъ, они не виноваты, что не нравятся мн’.
Я уже говорила, что въ отц нтъ и тни высокомрія, наоборотъ, онъ слишкомъ добръ и слишкомъ снисходителенъ, онъ не только не относится къ кому-либо съ презрніемъ, но ему доставляетъ прямо удовольствіе разговаривать съ людьми, ниже его стоящими по пониманію и образованію, онъ съ увлеченіемъ объясняетъ и растолковываетъ имъ свои идеи, планы, какъ-бы мало ни были они способны понимать его. Вотъ, для примра, характерная черта подобнаго добродушія. Однажды, мсяцъ тому назадъ, мы пошли съ нимъ въ магазинъ выбирать для него перчатки. Тамъ былъ цлый рой молодыхъ продавщицъ, отецъ пришелъ въ восхищеніе отъ нихъ (какъ будто онъ никогда не посщалъ магазиновъ). Одна изъ продавщицъ смрила его руку и стала примрять перчатку.— ‘Она прелестна’,— сказалъ отецъ громко. Двушка и сестра моя засмялись.— ‘Чему ты смешься?— спросилъ онъ сестру.— А васъ, сударыня, я долженъ предупредить, что вамъ трудно будетъ выбрать для меня перчатки, такъ какъ пальцы у меня съ перепонкой, какъ у гусей, и по теоріи Дарвина…’ и т. д. и т. д. Молодая двушка, не имвшая никакого понятія объ антропологіи, слушаетъ его съ широко раскрытыми глазами.
Такъ какъ отцу приходится часто бывать въ обществ и онъ любитъ это, то онъ воображаетъ, что отлично знаетъ людей, чего въ дйствительности нтъ. Намъ онъ часто даетъ мудрые совты и проповдуетъ: кто хочетъ пользоваться успхомъ въ жизни, тотъ никогда не долженъ говорить правду, но долженъ кланяться, льстить, щадить самолюбіе другихъ и не возвышать голоса. Самъ отецъ въ своей жизни никогда не пользовался этими мудрыми правилами и не умлъ ни кланяться, ни сдерживать себя и при случа всегда высказывалъ свое искреннее мнніе, хотя-бы его о немъ и не спрашивали.
Доказательствомъ его простодушія и скромности, какъ характерной черты его личности, можетъ служить та добросовстность, съ какой онъ относится къ своимъ университетскимъ лекціямъ. Посл тридцати лтъ занятій онъ продолжаетъ тщательно готовиться къ каждой лекціи, и свободный день для него такой-же праздникъ, какъ и для студента.
Отецъ не краснорчивъ, но за то въ изложеніи его нтъ ничего академическаго, профессорскаго, такъ что его курсъ преступной антропологіи слушается съ интересомъ даже людьми безъ подготовки. На каждой почти лекціи изучаются и разсматриваются какіе-нибудь преступники. Изслдуется ихъ кожа, уклоненія отъ нормы, письмо, походка, поле зрнія и выслушивается разсказъ объ ихъ жизни. Преступниковъ этихъ обыкновенно отыскиваетъ служитель при лабораторіи, человкъ едва грамотный, но имющій такой практическій навыкъ и инстинктъ въ распознаваніи преступныхъ типовъ, что узнаетъ ихъ на улиц и почти никогда не ошибается.
Другое поразительное свойство характера моего отца, которымъ онъ одаренъ въ высокой степени — это отсутствіе предразсудковъ, возмущеніе противъ всякой условности и инстинктивная любовь къ новизн. Особенность эта проявляется даже въ мелочахъ: отецъ, имя теперь 58 лтъ отъ роду, здитъ на велосипед, становится приверженцемъ лченія патера Кнейпа, увлекается теоріями Браунъ Секара. Въ медицин онъ гомеопатъ. Онъ занимался и изучалъ гипнотизмъ въ то время, когда вс смялись надъ нимъ, во всхъ отрасляхъ все новое всегда имло для него притягательную силу. Когда отецъ былъ военнымъ докторомъ, то ввелъ много раньше Листера методъ, принятый этимъ послднимъ гораздо поздне. Отецъ полагалъ, что корпія, которую тогда употребляли при перевязкахъ, по своимъ качествамъ и чистот не удовлетворяетъ всмъ требованіямъ и въ то еще время сталъ употреблять вату, смоченную спиртомъ. Гораздо раньше Мори отецъ производилъ интересныя изслдованія надъ сновидніями. Тридцать лтъ тому назадъ онъ угадалъ и открылъ причину появленія зоба и связь кретинизма съ водой, употребляемой для питья. Въ своей книг ‘L`Uomo bianco et l`uomo di colore’ онъ былъ предшественникомъ Дарвина.
Вмст съ страстной любовью ко всему новому, отецъ обладаетъ другимъ свойствомъ характера, которое какъ-бы уравновшиваетъ первое — это духъ изслдованія и опыта. Вслдствіе этого отецъ страстный собиратель фактовъ, при чтеніи его книгъ можно видть, я полагаю, медленный процессъ ихъ кристаллизаціи: вс факты группируются вокругъ одного основного положенія.
Отецъ обладаетъ удивительной быстротой взгляда, такъ что, перелистывая только книгу, онъ сейчасъ же видитъ, что въ ней ему пригодно и что нтъ. Онъ длаетъ отмтки карандашомъ, ему переписываютъ и складываютъ отрывки и цлыя страницы въ отдльную папку.
Точно также, если онъ думаетъ о чемъ либо, то во всемъ, что онъ видитъ или читаетъ, онъ отыскиваетъ связь и соотношеніе съ тмъ предметомъ, который поглощаетъ въ данную минуту все его вниманіе. Почеркъ, походка, животныя, дти, игры, псни, зубы, пословицы, каждая научная книга, каждое литературное произведеніе — ничего онъ не пропускаетъ, не извлекши какого-нибудь крупнаго указанія въ подтвержденіе своей гипотезы. ‘L’Homme de gnie’ вышла первоначально брошюрою въ 12 страницъ, а теперь эта книга въ 800 стр. Каждое новое изданіе есть совсмъ почти новая книга, исправленная, просмотрнная, добавленная, гд онъ подтверждаетъ свои гипотезы или-же отвергаетъ ихъ, если он оказались ошибочны.
Такъ, напримръ, большое значеніе, придаваемое первоначально атавизму преступника, было признано имъ ошибочнымъ и замнено теоріей эпилепсіи, представляющей связующую нить между преступникомъ, сумасшедшимъ и геніемъ.
Несмотря на вс неудачи, какими была преисполнена жизнь моего отца, я все-таки нахожу ее завидной, можно перенести и еще боле жестокую нужду, если она искупается радостями геніальныхъ порывовъ ума и духовной молодости.