Черты из боевой жизни Черногории, Ровинский Павел Аполлонович, Год: 1880 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 72 минут(ы)

Черты изъ боевой жизни Черногоріи.

Съ тхъ поръ, какъ распалось Зетское государство, въ составъ котораго входила ныншняя Черногорія, единственнымъ убжищемъ сербской свободы сдлалась груда скалъ, угрюмыхъ и безплодныхъ, но въ то же время неприступныхъ для всякаго вншняго нападенія:— это, такъ называемые, Катуны {Катунъ — отдаленныя отъ постоянныхъ жилищъ мста, куда на лто откочевываютъ со скотомъ т члены семьи, на которыхъ лежитъ уходъ за нимъ, тамъ, обыкновенно, выстраиваются жилища изъ досокъ или тонкихъ бревенъ, Катунская нахія пріобрла такое названіе отъ того, что когда-то здсь были исключительно катуны, тогда какъ постоянныя жилища находились въ боле удобныхъ мстахъ Зеты.} или Катунская нахія, къ которой стало тяготть все, что искало выхода изъ-подъ турецкаго гнета. Въ ней, какъ къ основному кристаллу, стали постепенно приростать: Цермница, Рка, Лшкополе, Блопавличи, Грахово, а потомъ, такъ называемыя, Брда, т. е. горныя племена, находящіяся по другую сторону Зетской долины: Пиперы, Морачане, Ровчане, Дробники, Васоевичи и Кучи.

Этотъ процессъ приростанія продолжается еще на нашихъ глазахъ, и мы не можемъ сказать, когда и на чемъ онъ остановится — знаемъ только, что притягательная сила этого небольшаго центральнаго политическаго тла простирается далеко за предлы, которые хочетъ насильственно поставить ему Европа.

Въ этомъ уголк и въ этой горсти людей, поставившихъ своимъ девизомъ: ‘свобода или смерть съ оружіемъ въ рукахъ’, сказалась вся мощь сербскаго православнаго племени, сохранившаго свою народность, вру и политическую свободу при обстоятельствахъ самыхъ неблагопріятныхъ, такъ какъ ему угрожало съ одной стороны могущество турокъ, передъ которыми оказалась безсильною вся западная Европа, съ другой — та же Европа въ лиц такихъ сильныхъ государствъ, какими были когда-то Венгрія и Венеція, длавшія такъ много покушеній на его самостоятельность.

Борьба была такъ тяжела, что послдніе государи изъ фамиліи Черноевичей совершенно изнемогли подъ ея бременемъ, и, въ отчаяніи за будущность, одинъ перешелъ на сторону турокъ и принялъ магометанство, другой — удалился въ Венецію {Послдній изъ Черноевичей Георгій, въ 1516 г., удалился въ Венецію, а братъ его Стефанъ, отправившись въ Константинополь, принялъ тамъ магометанство, посл онъ жилъ близъ Скутари въ мстечк Бушате, оттого и назывался — Бушотли, онъ нападалъ на Черногорію, но былъ разбитъ.}. И съ тхъ поръ, въ продолженіи почти 300 лтъ, государство оставалось безъ государя, и народъ отстаивалъ свою политическую самостоятельность за одно съ духовными владыками, митрополитами, которыхъ избиралъ изъ своей среды и облекалъ для того свтскою властію.

Такой ходъ историческихъ событій, предоставившихъ черногорскій народъ самому себ и поставившихъ его въ необходимость вчной борьбы, вмст съ чрезвычайно суровыми условіями мстности, выработалъ въ немъ особенный характеръ необыкновенно выносливый и въ то же время неустрашимый, непокорливый и предпріимчивый. Самыми типичными представителями такого характера являются владыко Даніилъ, современникъ нашего Петра Великаго, владыка Петръ I, сподвижникъ нашего Александра I въ борьб противъ завоевательныхъ плановъ Наполеона и, наконецъ, князь Даніилъ Петровичъ, ранняя смерть котораго остановила осуществленіе великихъ плановъ.

Маленькое государство Черногорія, до послдняго времени замкнутое между двумя большими, одинаково враждебными ему, государствами — Турціей и Австріей, почти цлое столтіе ведетъ неравную борьбу со своими сильными сосдями, но только далеко не располагая пропорціонально одинаковыми оборонительными средствами, борясь въ то же время съ крайнею нуждой, имя мало оружія, боевыхъ снарядовъ и продовольствія. И не смотря на это, Европа ревниво сторожитъ Черногорію, зорко слдитъ каждый ея шагъ, боясь всякаго движенія ея впередъ.

Европейцу, вступающему впервые въ Черногорію, странно видть передъ собою людей, вооруженныхъ съ ногъ до головы даже въ обыкновенное, мирное время, даже вдали отъ границы, въ Цетиньи, гд невозможно ожидать никакой тревоги, черногорецъ никогда не оставляетъ револьвера, онъ идетъ съ нимъ, отправляясь въ Канцелярію, какъ чиновникъ, или въ лавку, какъ торговецъ, идетъ ли куда въ гости, на пиръ или просто на пріятельскую бесду,— онъ всегда иметъ револьверъ за поясомъ, и рука его вчно какъ будто нащупываетъ, тутъ ли онъ. Предаваясь веселью, пускаясь въ пляску, онъ скачетъ и въ то же время на-лету длаетъ выстрлъ изъ револьвера. Родится ли ребенокъ, умретъ ли кто, случился ли какой-нибудь праздникъ семейный или народный, все возвщается выстрлами. Черногорецъ бьетъ изъ ружья или пистолета не только звря или птицу, но даже рыбу. Тамъ, гд есть горныя рки, самое обычное дло пойти стрлять форелей, какъ у насъ зайцевъ или утокъ. Часто стрляетъ онъ въ цль на далекія разстоянія. Чтобы принаровиться въ ружью, которое онъ только что получилъ отъ правительства, нердко онъ стрляетъ даже безъ всякой цли, присвши отдохнуть на пути въ какомъ-нибудь уединенномъ мст. На вопросъ: ‘зачмъ стрляешь?’ — онъ вамъ отвтитъ: ‘мило мы іе’ — и все тутъ.

Весь строй Черногоріи чисто военный, и ея городки, въ которыхъ вы можете видть населеніе боле сгруппированнымъ, имютъ характеръ скоре военныхъ лагерей, чмъ средоточія мирной гражданской жизни.

Да и бываетъ ли когда-нибудь въ Черногоріи миръ? Теперь, напримръ, съ перваго выстрла, раздавшагося на ея границ въ 1875 г. и вызвавшаго трехлтнюю войну,— и до послдняго момента, черногорецъ вчно подъ ружьемъ и все бьется или ждетъ нападенія со дня на день, въ такое время, когда вся Европа пользуется миромъ.

И такое положеніе не недавнее: оно длится нсколько столтій и сдлалось нормальнымъ положеніемъ. Если и затихалъ звукъ оружія на какой-нибудь десятокъ лтъ въ средин Черногоріи, то онъ никогда не умолкалъ на окраинахъ, а всякая мелкая схватка легко могла обратиться въ настоящую войну и охватить цлую Черногорію, что и бывало не одинъ разъ.

Если не было боя съ турками или арнаутами, то бились между собою отдльныя племена. Иногда эти отдльныя племена становились подъ знамена турокъ и выступали противъ своей братіи черногорцевъ. И то было до недавняго времени.

Черногорія, какъ государство, еще только складывается, при томъ вся ея жизнь поглощается войною или приготовленіями къ войн. Поэтому вы не ищите здсь тхъ чисто гражданскихъ отношеній, какія мы привыкли видть въ остальной Европ. Вчное военное положеніе наложило здсь свою тяжелую печать на все: на гражданскія и общественныя учрежденія, на семейную и бытовую жизнь, на нравы и понятія, оно мшаетъ правильному развитію народа и задерживаетъ его развитіе экономическое и культурное.

Поэтому война составляетъ ту сферу, въ которой, главнымъ образомъ, проявляются духъ и способность черногорца, онъ прежде всего воинъ и потомъ — все остальное, высшая цль черногорца — быть юнакомъ, высшая заслуга передъ отечествомъ — добыть побду надъ вншнимъ непріятелемъ, и всякая другая заслуга, будь она на пол гражданственности или просвщенія, не цнится вовсе или цнится весьма мало. Даже служитель церкви прежде всего долженъ отличиться въ бою, и женщина старается не уступить въ храбрости мужчин.

Не имя въ виду этого исключительнаго и, конечно, ненормальнаго положенія черногорскаго народа, вы не можете сдлать врной оцнки его характера и способностей. Теперь вы можете оцнить его только изъ сравненія съ рядомъ стоящимъ съ нимъ туркомъ {Подъ именемъ турокъ здсь разумютъ преимущественно потурченцовъ сербской народности.}, арнаутомъ, и только при этомъ сопоставленіи увидите, что черногорецъ стоитъ довольно высоко надъ своими сосдями по живой воспріимчивости ко всему новому,— первому условію прогресса, по трезвому взгляду на вещи безъ религіозныхъ и національныхъ предразсудковъ, по дальновидности и способности не растеряться и не пасть духомъ въ самую критическую минуту, вслдствіе чего онъ всегда почти одерживаетъ побду надъ своимъ боле многочисленнымъ непріятелемъ, онъ превосходитъ сосдей своихъ человчностію и терпимостію по отношенію къ другой народности и вр, своимъ удивительнымъ постоянствомъ и энергіей, съ какою онъ преслдуетъ цль. При этомъ черногорецъ иметъ твердое, опредленное сознаніе своей національной индивидуальности и политической задачи, завщанной ему его исторіей, чего не встртите ни у турка, ни у арнаута.

Это вполн культурный и историческій народъ, который, въ настоящее время, въ силу обстоятельствъ, устремляетъ вс свои способности исключительно къ борьб съ вншнимъ непріятелемъ, чтобы возвратить свою собственность, когда-то отнятую у него насиліемъ, и обезопасить свои границы. Возвратите ему это его собственное и обезпечьте миръ, и онъ въ мирной жизни, безъ сомннья, окажется такимъ же способнымъ и энергичнымъ, какимъ, въ настоящее время, показываетъ себя исключительно въ войн.

——

Скоро будетъ годъ, какъ я живу въ Черногоріи, прошелъ ее почти всю изъ края въ край, находясь въ тсномъ общеніи съ народовъ и наблюдая его жизнь, представляющую такъ много интереснаго и оригинальнаго. Почти 5 мсяцевъ провелъ я въ Васоевичахъ во все время плавско-гусинской военной экспедиціи и въ этой нераздльной жизни съ народомъ и войскомъ имлъ возможность прослдить боевую жизнь черногорца отъ начала до Бовца во всхъ подробностяхъ, начиная отъ приготовленій къ бою, въ самомъ бою и посл него.

Эти подробности и мелочи иногда больше всего характеризуютъ народъ, и потому мн хотлось бы собрать и представить ихъ въ нсколькихъ картинкахъ или очеркахъ въ пополненіе боле общихъ описаній Черногоріи и спеціальныхъ реляцій о сраженіяхъ, происходившихъ во время ея послдней войны.

Для меня интересъ заключается не въ самомъ сравненіи и его счастливомъ или несчастномъ исход, а въ проявленіяхъ народнаго характера въ томъ, какъ люди относятся къ бою, насколько способны выносить трудности боевой жизни, насколько выражается твердость духа, неустрашимость и стойкость, смтливость и изворотливость, жестокость, грубость и человчность, что увлекаетъ ихъ и т. п. Не разсчитывая на эффектъ и занимательность, я ставлю себ цлью съ фотографическою точностью воспроизвести то, что самъ видлъ и пережилъ или разузналъ изъ первыхъ источниковъ, чтобы дать рядъ фактовъ, изъ которыхъ можно бы было сдлать нсколько научныхъ выводовъ.

Военныя приготовленія.

Неизбжность вооруженнаго занятія Плава и Гусинья.— Четованье или малая война.— Наша боевая сила.— Ситуація.— Базаръ на Андріевиц.— Первая тревога.— Быстрота сборовъ войска.— Разъясненіе тревоги.— Вторая тревога.— Выступленіе войска.— Лагерная жизнь.— Мурнискій ханъ.— Путешествіе на Скирицу.— Лагерь на Скириц.— Голодный батальонъ.— Общее влеченіе въ войско.— ‘Нужда псенки поетъ’.— Сравненіе съ русскимъ солдатомъ.— Общее состояніе войска.

Предполагая извстнымъ публик то, что писалось въ нашихъ газетахъ о плавско-гусинскомъ вопрос, вызвавшемъ военную экспедицію, я начну съ того, въ какомъ положеніи находилось дло въ начал сентября, когда я прибылъ въ Андріевицу, въ Васоевичахъ, откуда предпринята была эта экспедиція.

Ясно было, что гусинскій мудиръ Али-бегъ, забравшій въ свои руки диктаторскую власть надо всми окрестными арнаутами, безъ боя не допуститъ черногорцевъ занять Плавъ и Гусинье. Отряженный же для передачи ихъ Черногоріи Мухтаръ-паша, подъ страхомъ ли судьбы Мехмета-Али, за годъ передъ тмъ погибшаго въ Дьяковиц, или вслдствіе особыхъ инструкцій своего правительства, бездйствовалъ и только еще больше раздражалъ арнаутъ.

Черногоріи не оставалось ничего больше, какъ постараться овладть этою мстностью тмъ же способомъ, какъ овладли Баромъ и Подгорицей, Колашиномъ и Никшичемъ, т. е. взять штурмомъ или довести до сдачи какимъ-нибудь средствомъ.

Неурожай однако въ этомъ году поставилъ непреодолимое препятствіе сосредоточенію боле значительнаго войска, поэтому наступленіе было отложено до того времени, когда будутъ доставлены въ должномъ количеств, какъ хлбъ, такъ и боевые припасы, для чего потребовалось добрыхъ 2 мсяца. До тхъ же поръ ршено было избгать всякаго столкновенія и только оберегать себя отъ нападенія со стороны арнаутъ, что возлагалось на мстное васоевичское войско, состоящее изъ 2 ¹/₂ батальоновъ.

Дло однако не стояло. Началось съ того, что гусинскіе арнауты стали отбивать скотъ у васоевичей и тмъ принудили послднихъ оставить прежде времени свои катуны, чмъ послдніе поставлены были въ крайне затруднительное положеніе, такъ какъ сно въ томъ году не родилось и весь разсчетъ былъ — сколько возможно, дольше продержать скотъ на паств. Затмъ подъ вершиной Комы, на пути изъ Андріевицы къ Подгориц, одинъ сербъ былъ убитъ и трупъ его сожженъ на костр, что также совершено было бродячею арнаутскою четой и указывало на небезопасность пути. Стали пропадать лошади, и вс слды вели къ Гусинью или къ Берганамъ, въ турецкихъ владніяхъ. Поиски были напрасны, такъ какъ съ Гусиньемъ прерваны были всякія сношенія.

На запросъ мстнаго капитана его ближайшей военной власти, негласно разршено было платить тою же монетой, т. е. дозволить и своимъ четованье съ цлью также отбивать скотъ.

Этого только и ждали нкоторые спеціалисты дла, а къ нимъ присоединилась молодежь, которой хот,лось испытать свои силы и ловкость, потому что четы обыкновенно отправляются небольшія, человкъ въ 5—6 и никакъ не боле 10, забираются далеко въ непріятельскую землю и, въ случа открытія стражей или шпіонами, могутъ быть окружены войскомъ и перебиты вс, какъ зайцы. Рискъ здсь большой, а добыча весьма сомнительная, потому что и арнауты не плошаютъ, и не смотря на это охотниковъ явилось такъ много, что начальство должно было принять мры и пріостановить ихъ.

Похожденія эти, обыкновенно, совершаются темными ночами, чему благопріятствовала наставшая тогда пасмурная, дождливая погода. Одна такая чета изъ 5 человкъ пробралась въ Гусинье, гд передневала у своего человка, потомъ пошла дальше, пробираясь къ катуну одного богатаго арнаута, но тутъ еще на пути она была замчена: сигнальными выстрлами дано было знать впередъ пограничной страж, и искатели добычи мигомъ были отрзаны отъ своей границы. Тогда они кинулись на утекъ не своимъ путемъ, а черезъ арнаутскіе катуны, гд всюду ихъ встрчали вооруженные пастухи. Такимъ образомъ, они были окружены и обстрливаемы почти со всхъ сторонъ, и не оставалось ничего больше, какъ идти на проломъ, пользуясь кое-какими попадающимися на пути прикрытіями.

И въ это время одного изъ нихъ ранили. Рана, по счастью, была неопасна, пуля прошла такъ, что разрзала только кожу на голов, какъ ножемъ, и шапку, но кровь хлынула такъ сильно, что залила все лицо и глаза, минута была роковая товарищество однако спасло. Одинъ тутъ же обливалъ его водою изъ потока и перевязалъ полотенцемъ, которымъ самъ былъ обвязанъ, какъ чалмою, трое же остальныхъ, прижавшись за стволъ деревъ, отстрливались и, по собраннымъ посл свдніямъ, двоихъ убили на повалъ и нсколько ранили. Затмъ они вступили въ густой лсъ, гд погоня была уже невозможна.

Другая подобная чета успла отбить табунокъ овецъ, но также перехвачена стражей и должна была дать плечи, убивъ по пути, на бгу, одного арнаута, съ котораго сняли оружіе и шапку, пробитую пулей, что и составило единственный трофей. Простая шапка изъ благо войлока обратила на себя вниманіе публики на Андріевиц не мене оружія: на ней былъ нашитъ цвтной лоскутокъ ромбической формы, который, какъ амулетъ, долженъ былъ хранить носившаго ее отъ смерти, но не исполнилъ своего назначенія, и теперь былъ предметомъ досужаго любопытства. Шапку эту всякій примрялъ на свою голову, а иные носили ее по нскольку дней, красуясь ею, какъ бы собственной добычею. Брезгливости въ этомъ случа здсь нтъ никакой. Были похожденія и боле удачныя: при мн приведено было 4 коня, между которыми одинъ, чрезвычайно красивый, въ сдл и полной сбру съ серебряными украшеніями, видимо, принадлежалъ какому-нибудь знатному человку, кром того пригнано штукъ 7 рогатаго скота и до 30 овецъ.

Начальство длало видъ, какъ будто ничего не знаетъ и довольствовалось только дознаніемъ, что этотъ скотъ взятъ на гусинской земл, а не отъ беранъ, съ которыми поддерживались мирныя отношенія.

По всмъ справкамъ за время четованья въ ту осень убито арнаутъ четверо, нашихъ же ни одинъ.

Арнауты не пускались въ такія похожденія, но тмъ не мене ихъ четы бродили также въ нашихъ предлахъ, подъ Комомъ, и однажды прошли дале Андріевицы часа за 2, до мстности ‘Обло-брдо’, куда въ то время были уже привезены пушки и находилось большое количество боевой амуниціи и хлба: стража же была весьма слабая. Ихъ было 13 человкъ: 10 оставались въ лсу, а трое подошли къ селу на лугъ и взяли трехъ лошадей. Цль ихъ посщенія была, впрочемъ, другая: они намревались зажечь тамошніе склады, что однако имъ не удалось вслдствіе того, что тамъ было множество возчиковъ, запаздывавшихъ, обыкновенно, до глубокой ночи.

Это были только задирки, взаимное дразненье другъ друга, что не мшало даже нкоторымъ сношеніями. Изъ Гусинья арнауты свободно являлись къ намъ съ жалобами на обиды и разыскивали свою пропажу. Имъ отвчали, пожимая плечами: Что длать? и у насъ недавно убитъ человкъ, и отогнано столько-то овецъ, конь и т. п. Это все дло четъ, противъ которыхъ мы ничего не можемъ предпринять, пока вы не остановите оныхъ. Ищете, что пропало у васъ, мы накажемъ виновнаго. Арнауты искали, но, конечно, ничего не находили и возвращались домой, высмотрвши и вывдавши все, что у насъ длается. А положеніе наше было весьма непріятное.

Вооруженныхъ острагушами (ружьями, заряжающимися съ казенной части) было только 200 чел., остальные 2 батал. имли пистонныя ружья съ весьма небольшимъ запасомъ патроновъ, тогда какъ противъ насъ всякую минуту могло собраться 3000 хорошо вооруженнаго войска.

Кром того, половина нашихъ людей отправлена была въ Подгорицу, откуда должны были принять различный провіантъ. Кoгда же подвезена была часть провіанта и пушки, то нужно было держать особую стражу для охраны ихъ. Затмъ привелось устраивать печи для печенья хлба, а когда печи были устроены, то потребовались рабочіе для рубки дровъ, ношенья воды и другихъ побочныхъ работъ. И все это исполнялось помощью 2 ¹/₂ батальоновъ, которые все приготовляли для ожидавшагося черногорскаго войска (отъ 12 до 15 тысячъ), сами же не пользовались ничмъ, оставаясь на своемъ собственномъ содержаніи.

Однимъ словомъ, мы имли въ то время войско, которое могло вступить въ бой, не боле 400 челов. Къ намъ могли присоединиться до 150 челов. величанъ (жителей с. Великой) и 70 шекуларцевъ (изъ с. Шекулары), которые однако могли сообщаться съ нами только обходными путями, такъ какъ между ними и нами было арнаутское поселеніе Аржаница, жители которой считались кровными врагами всякаго серба. Этотъ поселокъ находился подъ защитой турецкой крпостцы, стоявшей противъ него на другой сторон Лима, другой арнаутскій поселокъ Пепичи и подобная же крпость стояли какъ разъ у Великой. И, не смотря на это, мы съ величанами были въ непрерывномъ сообщеніи и они держали тамъ стражу, чтобы знать, что происходитъ въ Плав.

Находясь въ такомъ положеніи, намъ, конечно, не къ лицу было задирать хотя, съ другой стороны, не пусти своихъ четъ мы, арнауты были бы дерзче и могли бы тогда же зажечь не только Великую, но и другія села въ Полимви, и только ваша дерзость заставляла ихъ быть скромными. Тмъ не мене негодованіе въ арнаутахъ росло, нужно было ждать только случая. Не за долгимъ явился и случай. Однажды былъ воскресный день, солнечный, теплый, какимъ даритъ насъ лто, прощаясь съ нами и передавая свои права наступающей осени. На Андріевиц по воскреснымъ днямъ всегда бываетъ базаръ. Пользуясь послдними красными днями, все поспшило на Андріевицу, и маленькая ея площадка, носящая громкое названіе піяцы была полна народу изо всхъ окрестностей. Были тутъ люди изъ Беранъ съ подковами, гвоздями и другими желзными вещами и изъ боле отдаленнаго Бихара большею частію со сливовой водкой и виномъ въ мхахъ, были и изъ Печи съ мшками пшеницы, кукурузы, фасоли, грецкихъ орховъ, яблокъ, грушъ и другихъ фруктъ, которыми такъ изобилуетъ печское окружье, житница цлаго края. Все это разложено просто на земл, тутъ-же сидятъ женщины съ папушами табаку мстнаго произрастенія, со скарупомъ {Скарупъ длается изъ пнокъ, снимаемыхъ съ овечьяго и козьяго молока, похожъ на истопленное масло, употребляется какъ и сыръ.}, сыромъ и съ ведерками кислаго молока. Было тутъ и сушенное баранье мясо, и куски воловьей кожи для опанокъ {Обувь изъ воловьей кожи безъ подошвъ.}. Иной привелъ на піяцъ козу или овцу для продажи на закланіе.

Кто пришелъ сюда продать или купить, а большинство просто, чтобъ провести время, разузнать нтъ ли чего новаго, повидать людей, потолковать о томъ, о семъ. Женщины обступили лавчонки, которыя постарались вывсить наружу все, что имлось наряднаго, привлекательнаго для глазъ: красные бумажные платки, блые кисейные платки съ уголками, расшитыми цвтнымъ шелкомъ или золотомъ, для накидокъ, которыя носятъ двушки, женскіе благо сукна кафтанчики, тоже искусно расшитыя шапки, цвтные широкіе пояса, готовая мужская одежда, произведеніе подгорицкихъ и скодарскихъ мастеровъ и т. п. Мужчины беззаботно стоятъ или протискиваются между разложенными на рынк товарами, покуривая трубки на длинныхъ чубукахъ изъ дикаго жасмина.

Нтъ недостатка и въ ребятишиахъ, которые увеличиваютъ толкотню.

Корчмы вс биткомъ набиты и изъ распахнутыхъ настежъ дверей слышится громкій говоръ, смхъ и веселіе. Корчмарь взгромоздился на боченокъ, стоящій на лавк, чтобы лучше обозрвать свою публику и ловить ея требованія, а передъ нимъ внизу старуха мать и молодая невстка по его команд безпрерывно точатъ вино и ракію и разносятъ жаждущимъ гостямъ. Кофе въ такихъ случаяхъ не готовится, потому что нгд повернуться. Среди общаго гула только и слышится выкрикиваніе: ’25 драмъ! 50! драмъ! литра!… (это названіе разносной мры).

Одушевленіе всюду. Какъ вдругъ раздается звукъ трубы. Все притихло. Что это такое? трубятъ сборъ войска? Вс поднимаются, площадь расчищается, и на мсто бродячей толпы и торговцевъ на нее выступаютъ люди съ ружьями, тотчасъ выстраиваясь въ рядъ, явился и командиръ, онъ обходитъ ихъ, осматриваетъ, считаетъ. Боле 200 уже есть, между тмъ, подходятъ еще новые, и чрезъ какихъ-нибудь полтора часа баталіонъ въ сбор.

Это т самые люди, что незадолго передъ тмъ беззаботно толпились на площади и сидли въ корчм тамъ же между ними были и командиръ, и офицеры.

Дло въ томъ, что на Великую ударили арнауты. Извстіе это принесено было стражей, которая стояла далеко отъ мста дйствія, поэтому ршено подождать боле точныхъ свдній, а тмъ временемъ базаръ принялъ опять свой прежній видъ, и толпа увеличилась еще тми, которые прибыли вновь вслдствіе тревоги по наряду или просто изъ любопытства.

Ни въ комъ — ни тни смущенія, какъ будто ничего особеннаго не произошло а, между тмъ, извстно было, что невдалек идетъ бой.

Что это: легкомысленная беззаботность или привычна?

Оказывается,— именно привычка и въ то же время приготовленность на всякую минуту. При мн было нсколько подобнаго рода тревогъ: извстіе иногда приходило на Андріевицу въ полночь, а часа въ 4 утра войско бывало уже въ сбор и чрезъ 3 часа могло поспть на мсто назначенія. Тутъ не нужно никого розыскивать, нужно только добжать до селенія, у перваго дома дать выстрлъ и крикнуть: ‘Э! кто васоевичъ, вставай на оружіе!’

И все закопошились: пошла пальба и выкрикиваніе, и въ нсколько минутъ всть облетла вс Васоевичи въ раіон двухъ и трехъ часовъ разстоянія отъ ихъ центра Андріевицы.

Сборовъ также очень мало. Прежде всего всякій хватаетъ ружье, которое у каждаго держится въ исправности, затмъ опоясываетъ поясъ съ патронами, затыкаетъ за поясъ ножъ и всунетъ куда-нибудь неизмнный чубукъ, и готовъ. Дло женщинъ приготовить сумку съ кускомъ хлба и сыра и надть ее на отправляющагося.

Возвратимся къ разсказу.

Передъ вечеромъ получено было точное свдніе о томъ, что произошло въ тотъ день.

Арнауты требовали отъ величавъ, чтобъ они сняли свою стражу, грозя въ противномъ случа ударить на Великую. Разумется, величане не послушались, а только приготовились на всякій случай, и когда 500 арнаутъ пришли изъ Плавы и ударили на стражу, они были встрчены жестокимъ огнемъ. Для арнаутъ это было неожиданностью, и потому они смутились и удалились, потерявъ троихъ убитыми. На томъ пока дло и остановилось, но нужно было ждать, что скоро случится что-нибудь крупне.

Между тмъ, прибылъ начальникъ бригады воевода Марко Милановъ, герой Фунданы и Медуна, идолъ его соплеменниковъ кучъ и любимый всми за его честный, открытый характеръ, за его добрую симпатичную душу.

Онъ немедленно далъ приказъ прекратить четованье, которое вначал было имъ же разршено, усилилъ стражу, но дальше не могъ ничего предпринять, такъ какъ войска не прибавилось.

Тмъ временемъ подвезено было нужное количество ружей новой системы и патроновъ къ нимъ, такъ что можно было вооружить, какъ слдуетъ, мстные баталіоны, и кто уже значительно всхъ ободрило. Но войско кром стражи, не трогалось съ мста и стояло по домахъ.

Потомъ была опять тревога, арнауты опять ударили на стрижу на Великой и на этотъ разъ одного нашего убили, а сами благополучно ретировались въ крпостцу. Видимо было, что они ршились овладть Великой или сжечь ее.

Надобно замтить, что во время послдней войны въ цлыхъ Васоевичахъ не осталось ни одного дома цлаго, все было сожжено, кром одного селенія Цецунъ, въ которомъ теперь устраивались хлбныя печи, и Великой, въ которой было 170 дворовъ. Жаль было потерять это село, которое въ случа прихода новаго войска было единственнымъ убжищемъ отъ непогоды, а непогода уже началась: съ концомъ сентября начались непрерывные дожди, перемежаемые снгомъ. Но еще важне было тсне связаться съ величанами, которые были страшные юнаки, знали отлично мстность и умли дйствовать съ арнаутами.

Однимъ словомъ, въ силу соображеній и экономическихъ, и стратегическихъ, мстное войско было все двинуто въ Полимье, кром стражи при пушкахъ и военныхъ складахъ и рабочей сотни при печахъ. Часть войска расположилась въ долин Лима въ трехъ селахъ, частью въ шалашахъ, частью подъ открытымъ небомъ, а одинъ баталіонъ съ сотнею изъ другаго баталіона посланъ былъ на высоту Скирицу, чтобъ держаться въ скрытности, а посл, при случа, чтобъ неожиданно сверху ударить на непріятеля, такъ какъ со дня на день ожидалось нападеніе на Великую.

Черезъ день отправился и я туда, чтобы посмотрть лагерную жизнь.

Незадолго предъ тмъ палъ снгъ (это было 15 октября), но скоро стаялъ, трава снова зеленла даже ярче прежняго, группы качуна (родъ лиліи) громадными розово-лиловыми букетами издалека красовались на ярко-зеленомъ ковр, горные потоки усилились и съ шумомъ скатывались по заваленному камеями руслу, Лимъ, также значительно приподнявшійся, быстро, и плавно несъ свои прозрачныя зелено-голубыя волны между высокими берегами, извиваясь змей однимъ узкимъ русломъ или разбиваясь на цлую сть рукавовъ. Солнце ярко свтило и сильно пригрвало, земля дымилась паромъ. Совершенно весенняя картина, только деревья, на половину потерявшія свою листву, напоминали своимъ жалкимъ видомъ, что близится время, когда все замретъ до новаго пробужденія. Всюду пасутся стада овецъ и козъ. Тамъ гд-то наигрываетъ свирль, тамъ слышится перекличка съ одной стороны долины на другую, замняющая телеграфъ, а вотъ, наконецъ, и войско, высыпавшее изъ шалашей на солнышко. Хорошо покуда стоитъ теплая погода: вс веселы, кто играетъ ‘камена-рамена’ {Бросаніе камня фунтовъ въ 10 и боле съ плеча вдаль, состязаются, кто дальше броситъ.}, въ томъ числ офицеры и баталіонные командиры, кто состязается въ скаканьи, иные стоятъ праздными свидтелями, а входъ въ единственный ханъ облпленъ людьми, какъ улей пчелами. Подл хана привязано нсколько лошадей въ сдлахъ, даже нсколько собакъ прибжало за своими хозяевами.

Ханъ этотъ въ послдствіи игралъ нкоторую роль, потому мы скажемъ и объ немъ нсколько словъ. Онъ стоить отдльно на площадк единственное сосдство составляетъ расположенное передъ нимъ кладбище, въ безпорядк заваленное могильными камнями въ вид большихъ, необдланныхъ плитъ, обложенныхъ по краямъ мелкимъ булыжникомъ, и съ поставленными въ головахъ каменными стояками, на половину покривившимися или совсмъ свалившимися. Какъ разъ водъ нимъ течетъ Муринская рка: она очень крута, а вершины ея исчезаютъ въ узкихъ темныхъ долинахъ, образуемыхъ, съ одной стороны, предгорьями Виситора, съ другой, отрогами Зелетина, который отдляетъ Злорчицу и Кутскую рку отъ Лима. Черезъ нее довольно прочный мостъ, ведущій отъ села къ хану, и тутъ же мельница, принадлежащая владльцу хана. Площадка эта такъ невелика, что когда соберется на ней одинъ баталіонъ (400 чел.), то она вся скрывается подъ нимъ. Съ нея спускъ къ Лиму, чрезъ который устроенъ мостъ изъ двухъ широкихъ бревенъ, лежащихъ концами на береговыхъ срубахъ. Выше этой площадки еще площадка, а еще выше — боле обширная равнина, на которой стоитъ село Пепичи и крпостца. Надо всей этой мстностью доминируютъ высоты, покрытыя лсомъ,— со стороны Виситора — Муринскій-Жаръ и Джамія, а изъ-подъ Зелетина — Голешъ и подъ нимъ коса Батя прамо подъ селомъ Муринымъ. На другой сторон Лима, противъ Мурина, два села — Грачавица и Машница.

Здсь покуда была наша демаркаціонная линія, за которою тотчасъ начиналась территорія арнаутская, а муринскій ханъ все время оставался, такъ сказать, штабъ-квартирою 1-го васоевицкаго батальона, которымъ командовалъ Тодоръ Милановъ, сынъ воеводы Милана Вукова, и потому онъ постоянно былъ полонъ и около него всегда толпилась масса народу.

Ханъ этотъ состоялъ изъ двухъ отдленій. Одно тотчасъ со входа холодное, съ лавками по стнамъ и очагомъ: здсь проводилось время днемъ, а на ночь оставалась только стража. Другое теплое отдленіе, въ которое вела дверь изъ перваго, въ немъ помщались, хозяинъ Пуцо съ братомъ, матерью, женой и двумя маленькими дтьми, и люди высшаго ранга, какъ командиръ, подкомандиръ, ихъ свита и кто приходилъ къ нимъ въ гости. Здсь былъ также очагъ, на которомъ готовилось только кушанье, тогда какъ нагрванье достигалось посредствомъ монгала (родъ жаровни). Единственную мебель составляли дв низенькія скамеечки, для спанья на земляномъ полу разстилалась солома и сверхъ вся толстая парусина, спали вс въ повалку.

Свтъ проникалъ сквозь единственное маленькое окошечко, залпленное бумагой, но безъ помощи искусственнаго освщеніи нельзя было видть и днемъ. Еще одно окошечко было въ передней стнк, за которою была маленькая лавчонка, гд производилась, главнымъ образомъ, торговля виномъ. Черезъ это окошечко и мы получали вино по требованію.

Въ цломъ Полимьи это было единственное удобное, можно сказать, комфортное помщеніе, покуда мы не подвинулись впередъ до Великой. Войско же все размщалось въ шалашахъ, въ род нашихъ — изъ жердей, составленныхъ конусомъ и покрытыхъ соломой, или изъ досокъ, въ тхъ и другихъ грться можно только отъ положеннаго посредин огня, причемъ однако приходится страдать отъ дыма, такъ что у многихъ является глазная боль.

Покуда была теплая погода, жилось хорошо, а когда наступила крутая зима съ вьюгами и мятелями, и когда притомъ прибыло новое войско и привелось еще больше стсниться, положеніе измнилось: вмст съ холодомъ сталъ ощутительне и голодъ, а для нкоторыхъ этотъ холодъ и голодъ чувствовался уже въ то время: батальонъ, посланный на Снирицу, испытывалъ вс прелести крутой зимы и голода.

Переночевавъ въ Полимьи, на другой день отправляюсь къ этому батальону

Съ вечера спустился на долину густой туманъ и какъ бы согрлъ ее своимъ мягкимъ, влажнымъ покровомъ, поэтому ночь была необыкновенно теплая, даже передъ утромъ, на зор не было обычнаго утренника. Утромъ туманъ приподнялся немного, но, зацпившись за вершины ближнихъ горъ, шатромъ повисъ надъ долиной. Не теряя надежды, что разведритъ, я отправляюсь съ проводникомъ.

Поднимаясь довольно круто, я сначала видлъ подъ собою долину Лима, потомъ мы вступили въ полосу тумана, который не далъ намъ видть ничего ни подъ собой, ни надъ собой. Тонкою водяною пылью окутывалъ онъ насъ съ головы до ногъ, обсыпалъ крупнымъ дождемъ съ втвей деревьевъ, не совсмъ еще разставшихся съ своимъ лиственнымъ покровомъ, клубами носился подъ нами, такъ что, смотря внизъ, казались, будто мы висимъ надъ бездонною пропастью и подъ нами колеблется почва. Но вотъ надъ нами начинаетъ просвчивать, туманъ рдетъ и мы вступаемъ въ полосу яркаго солнечнаго освщенія.

Тамъ, куда мы должны идти, передъ нами, темнымъ фономъ тянулся хвойный лсъ: черный боръ, молино, ель, съ не мене мрачною опушкою можжевельника, а надъ нимъ гигантскими стнами выступали срыя скалы. Мы идемъ какъ разъ подъ этими стнами, огибаемъ ихъ, поднимаемся еще и вступаемъ въ царство зимы: сначала встрчаемъ заледенлые потоки, потомъ идетъ сплошной снгъ, сухой и твердый на столько, что едва пробиваютъ его мои сапоги съ желзными подковками. Совершенно какъ въ высокихъ Альпахъ: солнце во всей яркости обливаетъ своимъ свтомъ, и вы чувствуете вполн теплоту его лучей, но, падая на снжную поверхность, они только скользятъ по ней, усиливаютъ ея близну и возвращаются назадъ холодными, бездушными, не согрвая, а только ослпляя васъ своимъ невыносимымъ блескомъ. Оглянемся назадъ: долина совершенно исчезла подъ висящимъ надъ нею туманомъ, а передъ нами, на чистомъ голубомъ фон величественно выступаетъ массивная вершина Кома, вся безъ малйшаго пятнышка, покрытая снгомъ у ногъ его такими же снжными полями тянутся плоскія поверхности его отроговъ, плоскихъ плато, а кругомъ обступили такія же снжныя горы, то группами, то отдльными конусами — Виситоръ, Зелетинъ, Еринья-глава и др.

Тамъ, далеко, на голубомъ горизонт, вырзываются зубчатые гребни Морачебскихъ горъ или ровною линіею высокія плато Синявины и Блостицы, а еще дальше смотритъ черезъ нихъ Дурмиторъ, другой черногорскій великанъ, среди не чуждой ему семьи горъ Герцеговины.

Видъ прелестный, но, куда ни посмотришь, крутомъ только снгъ, да голубое небо царство зимы, вполн мертвое царство — въ ослпительномъ блеск, но леденящее все живое. Такъ и чувствуете, что вы оторваны отъ жизни. Какъ вдругъ, гд-то въ лсу, слышится стукъ топора. Мы близко къ лагерю. А вотъ и лагерь.

Посреди широкой поляны, въ вид круга, навалены цлыя деревья, изнутри обставленныя хвойными втвями, въ вид частокола, изъ середины его взвиваются клубы дыма, сквозь который пробиваетъ красное пламя, видно, что горитъ большой костеръ. Скоро заслышались и голоса.

Подходимъ и вступаемъ въ это импровизированное жилище. Посредин пылаютъ два громадныхъ костра, а кругомъ, кто лежа, кто сидя на подстилк изъ еловыхъ втвей, расположилось человкъ 20.

Посл радостной встрчи и ряда обычныхъ привтствій, меня усаживаютъ, предлагая тотчасъ же струбу {Родъ пледа домашняго тканья изъ толстой шерстяной пряжи, шириной въ аршинъ, длиною аршинъ въ 5, носится онъ, накинувши на плечо, а концы опускаются спереди, немного не касаясь земли.}, чтобы прикрыться. Я отвергаю ото предложеніе, потому что, во первыхъ, всякій изъ нихъ былъ одтъ хуже меня, а во вторыхъ, мн съ прихода показалось даже черезъ-чуръ жарко отъ пламени, отъ котораго я и постарался тотчасъ же отодвинуться, скоро, однако, почувствовалъ, что сквозь огорожу, къ которой я прислонился спиной, тянетъ легкій, но тмъ не мене весьма острый втеръ, который такъ и пробираетъ до костей, и я невольно придвинулся къ огню.

Вс, находящіеся здсь, были мн знакомы еще съ Андріевицы, и потому мы встртились, какъ свои люди. Сколько добродушія въ этомъ народ! Съ какимъ участіемъ они отнеслись ко мн, предполагая, что я долженъ былъ прозябнуть и сильно устать, потому что цлыхъ два часа почти сплошь, безъ перерывовъ, нужно было подниматься вверхъ. Мн предлагали наперерывъ то покрыться чмъ-нибудь, то подложить что-нибудь подъ себя, чтобы удобне было сидть, иной предлагалъ папироску. Вскор настало время обда тогда мн предложено было все, что имлось: кукурузный хлбъ и пшеничная погача {Прсный пшеничный хлбъ.}, сыръ старый и молодой, и скарупъ, извинялись только, что не могутъ предложить мяса и ракіи, такъ какъ сами не имютъ.

Трапеза, конечно, нероскошная: хлбъ съ приправой сыра, и больше ничего. Но ‘голодъ — лучшая приправа’, и я полъ потому въ сыть и сласть. Запявжой служила отличная вода, принесенная въ кожаномъ силав {Родъ мягкаго чемоданчика вмст съ ременнымъ поясомъ, въ него всовываются пистолетъ, а также платокъ, кисетъ съ табакомъ и другія мелкія вещи.}. Хорошо, еслибъ хоть и этого было вдоволь, а какъ всего не вдохватъ?…

Замтно было, что у нкоторыхъ былъ значительный недостатокъ. Одинъ вытащилъ свою торбу, пошарилъ въ ней рукою и вынулъ кусокъ хлба и маленькій маленькій кусочекъ сыру. Вынулъ, посмотрлъ, поднявши вверхъ передъ глазами, провелъ ножемъ черту и началъ понемногу грызть, не трогая сыра. Погрызъ-погрызъ и остановился: ‘Будетъ, Васо! {Тоже, что васоевичъ.} — говоритъ онъ самъ съ собой,— хлба нался, сыра наглядлся, будетъ! Это былъ только завтракъ, а мы еще будемъ обдать и ужинать’…. и затмъ сложилъ остатокъ провизіи въ сумку, которую бережно положилъ за спиной, а самъ придвинулся къ огню.

Вс, какъ бы не хотя, вынимали свои тощія сумки и принимались сть, одинъ только неподвижно лежалъ, облокотившись на руку и поворачиваясь къ огню то грудью, то спиной.

— Что ты нейдешь къ намъ? — крикнулъ на него одинъ изъ компаніи, въ которой и я обдалъ. — Не хочу, отвтилъ тотъ. — Какъ не хочу? Не хочу, потому что нтъ ничего? — Есть, промычалъ тотъ, упорно отказываясь. — Врешь! будетъ, когда принесутъ теб, а теперь безъ разговоровъ садись къ намъ и шь. Возраженій никакихъ не могло быть, потому что вс накинулись на него и толкнули къ намъ.

Да, положеніе не завидное: мстные батальоны не получали казеннаго провіанта на томъ основаніи, что они служатъ дома. Въ сущности же каждый изъ нихъ стоялъ теперь въ разстояніи 5 и 6 часовъ отъ своего дома (25 или 30 верстъ). Съ собой понести много невозможно, потому что некуда было бы дваться, если бъ пошли въ бой, носить же на такое далекое разстояніе должны были оставшіяся дома женщины и дти, а тутъ на бду внизу грязь и вода, а вверху суровая зима. У инаго же и дома нечего сть, и если бъ хозяинъ былъ дома, онъ заработалъ бы, занялъ, добылъ бы какъ-нибудь, а теперь его угнали изъ дому, и семья осталась совершенно безпомощною.

Конечно, еслибъ у Черногоріи было побольше средствъ, она не прибгала бы къ такимъ натяжкамъ, но средства эти были такъ ограничены, что безъ экономіи могло все войско пропасть отъ голода.

Потомъ однако они не выдержали: гораздо позже, черезъ мсяцъ, нужда дошла до того, что ²/₃ батальона оставили свой постъ и ушли домой, и командиръ ихъ не удерживалъ, видя положительную невозможность существованія такимъ образомъ даже безъ всякой работы, тогда какъ имъ приводилось все время держать стражу на самыхъ высокихъ мстахъ, быть вчно въ снгу или въ слякоти и на готов къ бою.

Впослдствіи имъ въ два раза выдали по небольшому количеству кукурузнаго зерна и иногда давали мяса, и это было для нихъ большою роскошью.

Является вопросъ: разв одинокій не могъ бы остаться дома? Конечно, могъ инаго и оставляло начальство, потому что была служба вблизи дома, но никто не соглашался добровольно остаться дома, всякому хочется непремнно быть въ войск, чтобы никто не могъ его тмъ попрекнуть, да и безъ того всякаго какъ-то тянетъ туда, тамъ вся жизнь его, тамъ веселье.

Каково было бы ему слушать разсказъ о бо, о томъ, какъ отличился тотъ или другой изъ его односельцевъ, въ то время, когда онъ сидлъ дома съ бабьемъ, стерегъ какой-нибудь магазинъ или бгалъ на посылкахъ!

Да и можетъ ли быть иначе? Всякій черногорецъ — солдатъ, который служитъ безъ срока а попробуйте изъ насъ любаго и хорошаго солдата оставить при какомъ-нибудь невоенномъ занятіи, въ то время, какъ его батальонъ или рота пошли въ дйствіе разв не было бы тоже самое? Вся суть въ томъ, что черногорецъ-гражданинъ еще не существуетъ, а вс они солдаты, и потому всякое уклоненіе отъ чисто военной службы набрасывало бы на человка тнь сомннія въ его первой доблести — неустрашимости.

Вслдствіе такого общаго положенія у многихъ это рвеніе въ бой обращается, наконецъ, въ животный инстинктъ: онъ видитъ въ томъ свое единственное призваніе и потому тяготится мирною жизнію, не хочетъ ни работать, ни позаботиться о завтрашнемъ дн, взваливая эту заботу на другихъ, проводятъ всю жизнь готованомъ (чел., живущій на всемъ готовомъ) и въ семь изображаетъ себя какимъ-то господиномъ, если онъ домохозяинъ, или же шатается изъ дома въ домъ, изъ корчмы въ корчму, и никто не сметъ его упрекнуть, потому что онъ юнакъ и покажетъ себя, когда будетъ сраженіе, а за этимъ дло не станетъ. Не будь этихъ сраженій, не было бы и такихъ праздныхъ юнаковъ, а покуда Черногорія будетъ находиться въ настоящемъ ненормальномъ положеніи, она по необходимости будетъ представлять собою почву, благопріятствующую произрастанію подобнаго рода паразитовъ, а честный трудъ и просвщенный умъ будутъ уступать первое мсто безумной отваг и военной ловкости.

Пообдавши и отдохнувши въ кругу радушныхъ воиновъ, я отправился дальше, чтобы повидаться съ командиромъ и посмотрть, какъ живутъ другіе. Оказалось, что дв группы нашли помщеніе въ досчатыхъ стнахъ {Постройка изъ досокъ или тонкихъ бревенъ, въ форм удлиненнаго четыреугольника, покрытаго сверху мелкими досками, корой и чмъ попало.}, а остальные помщаются подъ открытымъ небомъ, какъ и первая группа, а голодаютъ вс почти одинаково. При томъ и одежда у всхъ также неудовлетворительна: отруки или суконные плащи иметъ меньшая половина, слдовательно остается только суконная куртка и такіе же узкіе панталоны, у иныхъ однако видна обнаженная грудь и голое тло, между курткой и панталонами, что указываетъ на отсутствіе нижняго блья.

Жаловались они мн на свое положеніе, въ особенности командиръ и офицеры просили меня заявить о томъ начальству, но ни въ комъ не замтилъ я ни унынія, ни озлобленія, ни малйшаго отраженія того тяжелаго состоянія, въ какомъ они находились. Напротивъ, вс были веселы, шутили и насмхались надъ своею судьбою, не поддаваясь нужд, не покоряясь духомъ своей горькой, тяжелой дол. Это своего рода юначество!

Напослдокъ, не находя чмъ бы угостить меня, они стали пть. Нашлись пвцы съ чудными голосами. Плись псни и юнацкія, и любовныя, и шутливыя, не доставало только гусль или дудки. Мн стало какъ-то тяжело и неловко: какъ ни было это пніе наивно и задушевно, мн чувствовалось, что это поетъ нужда и горе, по пословиц русской: ‘нужда скачетъ, нужда пляшетъ, нужда псенки поетъ’.

Не таковъ ли точно и нашъ русскій человкъ? Русскій и васоевичъ: какое странное сближеніе! Полуодтый и голодный васоевичъ на верху своей снжной Скирицы и русскій солдатъ, тоже небогато одтый и нещедро накормленный, на вершинахъ Балканъ въ декабрскіе морозы! Какъ по духу, такъ и по положенію это — два типа, если не совсмъ одинаковые, то весьма близкіе между собою, не смотря на громадность раздляющаго ихъ пространства и на различіе культурныхъ условій жизни того и другаго. И нтъ, конечно, большаго контраста, какъ въ сопоставленіи рядомъ съ ними австрійскаго воина, съ ужасомъ разсказывающаго, какъ однажды, во время боснійской оккупаціи, они два дня маршировали, не имя хлба и мяса и питаясь фруктами, (и это было, надобно замтить, при прелестнйшей погод, въ половин сентября), или ихъ же солдата, плачущаго отъ того, что сильно прозябли ноги. У черногорцевъ, между тмъ, оказалось множество съ обмороженными ногами, о чемъ они не говорили до тхъ поръ, пока не замтили серьезныхъ послдствій этого обмороженія. Вс тифозные только въ період выздоровленія почувствовали, что у нихъ ноги обморожены.

Храбрость и выносливость черногорца извстны всмъ эти два качества даютъ ему перевсъ передъ всякимъ другимъ воиномъ. Въ нимъ я прибавилъ бы еще одну черту: братскія отношенія, существующія въ войск и проявляющіяся особенно въ минуты общей нужды. Въ продолженіи всей кампаніи, во всхъ васоевицкихъ баталіонахъ, не получавшихъ продовольствія, постоянно имущій длился съ неимущимъ, хотя черезъ нсколько дней и самъ не имлъ чмъ кормиться.

Описавши положеніе упомянутаго батальона, мн остается добавить, что черезъ 4 дня онъ былъ переведенъ въ Великую, гд размщенъ по домамъ, въ сувотъ, какъ тамъ говорится, и въ тепл. Съ того времени страдала только стража, которую держали на высотахъ, надъ Плавомъ, причемъ еще хуже было то, что тамъ нельзя было разводить огня. Когда поднималась мятель, то ихъ положительно засыпало снгомъ, и они только по временамъ поднимались и стряхивали съ себя снгъ, чтобы не придавило, а если была возможность ходить, то ходили взадъ и впередъ, и тмъ только спасались отъ замерзанія.

Тмъ не мене одинъ изъ этого батальона замерзъ, отставши, незамтно, отъ другихъ, во время подъема на одну изъ высотъ (это было наканун втораго боя, 27 дек.). Когда спохватились, что его нтъ, и пошли отыскивать, то нашли его совсмъ закоченвшимъ.

То, что привелось испытать этому батальону въ самомъ начал, сдлалось общимъ удломъ всего войска, когда зима со всею суровостію спустилась и въ долины и сковала льдомъ самыя быстрыя рки.

Мало спасали отъ мороза и втра воздушныя жилища и когда больше всего нуждались въ огн, его нельзя было разводить, потому что тогда дымъ положительно душилъ, и всякій бжалъ вонъ.

При всемъ томъ въ продолженій трехъ съ половиной мсяцевъ (съ 1 окт. до 15 янв.) приблизительно изъ 4.000 войска умерло отъ болзни двое: одинъ въ лагер, другой на пути изъ лагеря на Андріевицу, человкъ 7 заблаговременно отправлено домой, и затмъ было 20 человкъ тифозныхъ и съ сильнымъ воспаленіемъ дыхательныхъ органовъ, которые вс выздоровли почти безъ всякой медицинской помощи.

Посл этого является неизбжный вопросъ, откуда же этотъ народъ почерпаетъ такую силу, отвтомъ на который можетъ служить только всестороннее изученіе его и всхъ условій его жизни: мстности, устройства жилищъ, пищи, общественныхъ и семейныхъ отношеній и т. д., что однако не входить въ планъ моей статьи.

Теперь посмотримъ, что длается наканун боя.

II.

Наканун боя.

Безпечность.— Отношеніе къ арнаутамъ.— Мропріятія на случай боя.— Количество и расположеніе войска. — Удаленіе жителей отъ мстъ боя. — Въ муринскомъ хан. — Военный совтъ.— Гаданіе по бараньей лопатк.— Гусла.— Новое извстіе.— Сонъ и пробужденіе.— Сны и ихъ толкованіе. — Ожиданіе боя въ семь: старуха и гости, сны и ихъ толкованіе, молитва.

Сколько разъ мн приходилось быть свидтелемъ внезапныхъ тревогъ и быть въ войск не только наканун сраженія, но и въ тотъ роковой моментъ, когда съ минуты на минуту ожидался сигнальный выстрлъ, за которымъ черезъ какихъ-нибудь полчаса долженъ былъ закипть бой — и никогда ни въ комъ я не замтилъ ни малйшаго смущенія, ни тни озабоченности или сомннія а, между тмъ, какъ я представилъ выше, положеніе было весьма рискованное.

Не принималось даже никакихъ мръ предосторожности. Такъ, напримръ, допущено было присутствіе въ войск арнаутъ аржаницкихъ и пепическихъ, которые хотя и передались, но оставались въ сношеніяхъ съ Плавомъ и Гусиньемъ. И сколько разъ я былъ свидтелемъ, какъ планъ предстоящаго сраженія обсуждался въ прісутствіи арнаута Абдулъ-попа, лукавство котораго характеризовали такъ: ‘Онъ страшный проныра и ловчакъ, съуметъ муху подковать’. Посл оказалось, что эти, такъ сказать, свои домашніе арнауты, приводили въ нашъ лагерь соглядатаевъ изъ Ругова и Плава и тогда только ршились прогнать ихъ, предоставивъ право взять съ собою все, что могутъ понести на себ и на лошадяхъ запасы же хлба и солоны остались въ пользу войска.

Правда, и скрывать, собственно говоря, было нечего. Что мы не имли войска, очень хорошо звали въ Гусиньи черезъ посредство подгорицкихъ туровъ, такъ какъ въ Подгориц извстно было все тотчасъ же, какъ только въ намъ отправилось войско, военная амуниція или что бы то ни было. Планъ также не могъ представлять ничего особеннаго: сколько ни было сраженій въ Подгориц, вс они совершались по одному плану, извстному всмъ и каждому. Весь разсчетъ въ томъ, куда ожидать первый ударъ, куда будутъ устремлены главныя силы, непріятеля и гд сообразно съ тмъ, поставить боле войска.

Точно также относился къ намъ и непріятель. Сколько не было здсь боевъ, они вс были до четвергамъ, и всегда почти за нсколько дней Али-бегъ посылалъ объ томъ извстить насъ. Посылаетъ онъ однажды посла жъ воевод Марку Миланову съ такимъ наказомъ: ‘Поздравь ты Марка и скажи ему, что собралось у меня 12,000 арнаутъ съ разныхъ сторонъ, своихъ я бы удержалъ, а съ этими ничего не могу сдлать, поэтому пусть знаетъ Марко, что въ слдующій четвергъ я ударю на него’. А Марко отвчаетъ: ‘Поздравь Али-бега и скажи, что я готовъ пусть ударитъ, когда ему вздумается.’

Дальнйшія свднія мы получали отъ христіанъ, живущихъ близъ Плава и Гусинья, которые сообщали: сколько у арнаутъ войска и откуда они намрены ударить. Эти сообщенія длались съ вечера, наканун ожидаемаго боя, а иногда въ продолженіи всей ночи являлись послы за послами.

Такихъ четверговъ мы прожили множество, сраженіями же ознаменовались только два изъ нихъ. Причина этого заключается не въ ложности сообщеній, а въ томъ, что арнаутами, видимо,управляла какая-то особая сила, безъ разршенія которой ничего не длалось, но которая, по своимъ соображеніямъ, отсрочивала этотъ ршительный шагъ и вообще колебалась.

Единственною предосторожностью съ нашей стороны было то, что всхъ неносящихъ оружія удаляли отъ мстъ ожидаемаго боя со скотомъ и съ имуществомъ, которое можно было понести съ собой. Со стороны этихъ удаляющихся было оказываемо такое же спокойствіе и равнодушіе, и все, что было поздорове, оставалось въ своихъ жилищахъ и на послднюю ночь.

Наконецъ, все сдлано, остается уже прямо готовиться къ бою, потому что слухъ о большомъ арнаутскомъ войск поддерживается твердо, и вчера цлый день слышались ружейные залпы: это шенлуки (салюты), которыми возвщаютъ свой приходъ арнаутскіе отряды.

Мы теперь имемъ также достаточно войска: въ намъ пришли лворчане (отдленіе 1-го васоевицкаго батальона) и два батальона кучъ и братановичей, такъ что въ сложности будетъ около 2,000. Аржаница и Пепичи въ это время были уже заняты нами и потому мы свободно можемъ оперироватъ отъ Великой и защитить ее.

Войска размщены такъ: два васоевицкихъ батальона и величане съ шекулярцами, всего до 900 чел., занимаютъ позиціи надъ Великой, 340 кучъ составляютъ ихъ резервъ на Аржаниц. Это — передняя линія. Заднюю же, глубже въ долин Лима, составили: на Мурин 1-й васоевицкій батальонъ изъ 400 человкъ и противъ него черезъ Лимъ въ Машниц 440 братоножичей.

Въ случа невозможности удержать Великую, велно отступить въ глубину Подимья, позвать непріятеля на себя, пропустить немного впередъ и ударить съ боковъ.

Таково было общее распоряженіе воеводы Марка, какъ главнокомандующаго, детали же плана предоставлялись договору между собою батальонныхъ командировъ и офицеровъ.

Пришелъ и я на Мурино. На площадк передъ ханомъ обычно толпился народъ. Тутъ шныряли пепичскіе арнауты, ко всему прислушиваясь и присматриваясь. Абдудъ-пепо считался вполн своимъ человкомъ и съ нимъ вс совтовались. Абдулъ-пепо, было то искренне или нтъ, выражалъ нкоторый страхъ, чтобъ не привелось нашимъ бжать до Сутески, и потому свою семью давно услалъ ближе въ Андріевиц. Проходили мимо насъ женщины съ колыбелями, въ которыхъ несли дтей, тогда какъ большенькія дти шли сами и еще гнали возъ, овецъ, коровъ, иныя же шли съ ношей на спин. Ни въ комъ не видно ни страха, ни сожалнія, не смотря на то, что завтра, можетъ быть, запылаютъ ихъ бдныя жилища, недавно кое-какъ устроенныя на старыхъ сгарищахъ, и кое-какіе запасы хлба, соломы и сна. Къ этому имъ не привыкать стать: здсь у каждаго горлъ домъ по три раза, у иныхъ по семи разъ, и это въ короткій вкъ одного человка, а не какого-нибудь поколнія! Вслдствіе того люди эти стали равнодушны ко всему, для нихъ какъ будто и нтъ будущаго. А, между тмъ, за что же они борятся? Что заставляло ихъ хранить свой языкъ и вру, какъ не надежда на иное будущее? Равнодушные къ своему личному, они, ради своей народности, жертвуютъ собою, всмъ своимъ имуществомъ, будущимъ своей собственной семьи. Вотъ гд, въ этомъ дикомъ краю, въ краю вчной войны и соединенныхъ съ нею насилій, грубости и запустнія, безъ школы, безъ церкви,— вы встрчаете людей идеи, которая не представляетъ нчто вошедшее извн, а вмст съ ними родилась и созрла и только съ ихъ смертію должна исчезнуть.

Въ продолженіи прошлой осени и зимы, я нсколько разъ видлъ кто перетаскиваніе туда и сюда. Больно смотрть со стороны, а имъ то за обычай.

Цлый день шелъ-то дождь, то снгъ (это было 31 октября), было сумрачно и холодно. Только передъ вечеромъ облачка разрдились и показались клочки голубаго неба, это было уже на закат солнца, которое, закатываясь, послдними лучами какъ бы зажгло все небо, покрытое мелкими облаками, и вс предметы на земл получили розовый оттнокъ. ‘Ну, будетъ завтра и огня, и крови’ — замтилъ кто-то изъ толпы, смотря на небо, пылавшее какъ бы огнемъ и кровію. ‘А намъ то и нужно!’ — подхватилъ другой. И пошелъ веселый разговоръ о томъ, какъ они встртятъ и угостятъ арнаута.

— Не знаете вы еще хорошо арнаутъ — замтилъ Шуно Степановъ, который такъ славно погибъ въ первомъ же бою, человкъ лтъ за 50, но еще крпкій и издавна извстный своею храбростію. Не дай Богъ только чуть оплошать: погонятъ они тогда насъ до Сутески.

Его слова, видимо, не правились никому. Вс отошли отъ него, и кто-то замтилъ: ‘Э! что Шуно? былъ Шуно и миновалъ!’ намкая тмъ, что для него прошла уже пора юначества. На дл однако оказалось совсмъ противное.

Стало смеркаться, вс разошлись по квартирамъ остались только т, которые ршились ночевать въ хан. Остались ночевать вмст командиры обоихъ батальоновъ и съ ними нсколько офицеровъ, чтобы вечеромъ посовтоваться о завтрашнемъ дн.

Настала ночь и загнала всхъ подъ кровъ. Въ ханъ собралось много народу. Ужинъ готовится въ большомъ размр: варится мясо въ двухъ горшкахъ, три прута нанизаны кусками мяса, легкаго и печенки для печенія на жару, такъ называемое ‘печеніе на рожн’. А тмъ временемъ распивается ракія. Иной нашелъ мстечко передъ очагомъ, а большинство обсло два мангало. Сидятъ вс на полу, сложивши подъ себя ноги.

Въ противоположность замкнутому въ себ, малоразговорчивому черногорцу, васоевичъ крайне болтливъ, притомъ онъ вчно смется и шутитъ. Поэтому и теперь вслдствіе преобладанія въ хан васоевичей — говоръ, шутка, смхъ шли безъ уйма. Одинъ только старый капитанъ занятъ былъ какою-то думой и, молча, облокотившись на одну руку, тянулъ свой чубукъ, онъ и нарушилъ на время общее одушевленіе предложеніемъ договориться о томъ, какъ распредлить свои силы на случай боя.

‘Договариваться, такъ договариваться — крикнули вс — безъ того нельзя.’

И ршили: ‘Теб, Вуксанъ (братаножич. команд.), стоять на Кривач (возвышеніе надъ Аржаницей), оттуда можно будетъ видть, которой сторон тяжело, той идти на помощь со своими соколами, а Тодору дальше Мурина некуда. Нужно бы изъ его баталіона отдлить по крайней мр дв сотни (меньше никакъ нельзя) и поставить на Джаміи (возвышеніе надъ Пепичами), главное же войско станетъ на Бат (выше Мурина) тогда пропустить арнаутъ до хана, да и ударить сразу спереди и сзади, а сзади на Шеремет также поставить — ну хоть сотню, чтобы она ударила, какъ громъ изъ яснаго неба, когда бой затянется, и нападающіе арнауты повыдохнутся (т. е. пройдетъ первое одушевленіе). Не выдержатъ они, сломятся непремнно.— ‘На Джамію иду я’ — отозвался подкомандиръ Лакичъ.— ‘Хорошо, но тогда главное войско будетъ состоять только изъ одной сотни’.— ‘Въ такомъ случа не нужно никого ставить на Шереметъ, и я пойду съ одной сотней’ — продолжаетъ Ланичъ. Вс, однако, противъ того, и ршается — весь баталіонъ скрыть на Бат, гд онъ долженъ оставаться, пока арнауты не соскочатъ на площадку къ хану, тогда дать нсколько солдатъ, а тамъ, что Богъ дастъ на юриш и въ ножи. ‘Дальше Муринскаго потока не пустимъ — добавилъ Тодоръ — а можетъ быть, отстоимъ и ханъ.’ — ‘Посча {Прежде это значило отсчь голову убитому непріятелю, а теперь отрзать носъ, иногда даже съ губами и усами.} только ужъ не придется’ — замтилъ кто-то, видимо, съ сожалніемъ.

Тмъ дло и кончено. Посмялись надъ своимъ убогимъ положеніемъ, и затмъ пошла обычная веселая бес 23,да, какъ ни въ чемъ ни бывало, какъ будто у всхъ гора съ плечъ свалилась.

Ужинъ готовъ, чорбы {Щербо — похлебка или супъ.}, и мяса вдоволь, хлбъ двухъ сортовъ, сыръ и хорошая выпивка, ужинъ, что называется, царскій.

Похлебали чорбу, подаютъ мясо: это цлая гора на большомъ жестяномъ блюд. Разсчитывалось нынче пость хорошенько, а завтра голодать цлый денъ. Плечку {Баранья лопатка.} смотрите!— кричатъ вс въ одинъ голосъ. А она ужъ выложена на самомъ верху. Одинъ, видимо, знатокъ беретъ ее, бережно очищаетъ отъ мяса, не касаясь ни ножемъ, ни зубами, и начинаетъ разсматривать противъ свта различные узоры, образуемые внутри кости тонкими кровяными сосудами, въ вид перепутанныхъ нитей или густыхъ пятенъ съ растушевкою. Одну сторону принято считать своею, другую непріятельскою, а есть отдленіе для хозяина, которому принадлежало зарзанное животное. Видите вверху черное пятно — начинаетъ толкователь — будетъ великая скупщтина (подъ этимъ разумется европейскій конгрессъ). Наше войско должно столкнуться съ латинами на турецкой земл. Должны погибнуть нсколько важныхъ людей близкихъ съ цесарю (австрійскому императору). А вотъ наше ближайшее: видите уголокъ? немного дыму, немного гибели, а посл — хорошо. Всякій смотритъ и всякій что-то понимаетъ: это какъ будто чтеніе какихъ-то опредленныхъ начертаній, письменъ, которыя извстны всмъ, и одинъ только лучше ихъ разбираетъ. Роковая кость переходитъ изъ рукъ въ руки. Взяла ее и старуха, матъ корчмарицы: ‘Ухъ! куда мы забрались въ турецкую землю!’ проговорила она, какъ будто испугавшись того, какъ далеко зашли, и бросила кость.

За хозяина овцы хорошо: это хорошій, честный домъ, много у него скота и все будетъ благополучно. Стали добираться откуда эта овца, и оказалось, что она куплена у турчина изъ Беранъ, продана на Андріевицу, откуда часть ея туши принесена въ лагерь.

Ужинъ конченъ, но спать не хочется. Вс обращаются съ просьбою къ Лакичу, чтобы онъ сплъ ‘узъ гудлу’ {Гусла — музыкальный инструментъ съ одною струною.}.

Обыкновенно, гусла издаетъ звуки довольно глухіе и сиплые, подъ смычкомъ же Лакича она чисто поетъ звучнымъ голосомъ. Зависитъ это отъ удара смычка и отъ легкости прикосновенія пальцевъ, которые, производя вибрацію, дрожатъ на струн, едва касаясь ея, и инструментъ у него звучитъ, какъ віолончель. Заслушиваясь псни, вы съ удовольствіемъ слушаете въ промежутк одни звуки безъ словъ, когда пвецъ даетъ отдыхъ своему голосу. Все внемлетъ ему безмолвно, какъ вдругъ приходятъ два посланника изъ Брезовицы съ извстіемъ, что вчера 500 человкъ арнаутъ приходили, чтобъ занять ее, но, не полагаясь на брезовчанъ, которые приняли ихъ весьма недружелюбно, удалились, оплачкавши (ограбивши) два крайніе дома. Въ Плав и Гусинь сильное движеніе, на завтра ударятъ непремнно.

Это прерываетъ и пніе, и бесду. Вс укладываются спать, страж поручено разбудить за 4 часа до разсвта.

Настало время пробужденія. Нашъ трубачъ трубитъ: ‘вставать’, ему отозвалась труба на той сторон Лима. И тамъ, и тутъ зажигаются востры, и около нихъ закопошились люди. Освтились огнями вершины горъ надъ Аржавицей и Великой, то наши же поднялись и заняли свои позиціи. А намъ еще есть время, можно успть на позицію за полчаса, когда непріятель будетъ уже на поход.

Небо сплошь затянуло облаками, темно, хоть глазъ выколи, мелкій дождь сетъ, какъ сквозь сито, но тепло и тихо. Въ хан вс поднимаются не хотя, Тодоръ поднялся, сдлалъ нкоторыя распоряженія и снова повалился. Большинство, впрочемъ, поднялось и сидитъ въ ожиданіи кофе, который тутъ же варитъ намъ корчмарица. Прежде всхъ разговоровъ каждый начинаетъ разсказывать свой сонъ вс выслушиваютъ внимательно и единодушно присуждаютъ, что онъ значитъ.

Одинъ разсказываетъ: ‘Иду я гд-то, а мимо меня летятъ дв птицы, быстро, а низко я прыгъ! и схватываю ихъ за ноги и хвосты. Гляжу: блые соколы вотъ небывалое дло, чтобъ соколы были блые! Это дорогія птицы — говорятъ мн люди — понеси ихъ князю, у него уже сидятъ дв такихъ птицы въ клтк, и начали пть, да такъ прелестно поютъ! а тогда будетъ еще дв.’ ‘Сонъ за доброе — соглашаются вс:— дв птицы въ клтк — арнаутъ и турчинъ, которые уже покорились князю въ Подгориц, Бар и Никшичахъ, а блые соколы — какіе-нибудь важные турецкіе или арнаутскіе главари, которыхъ возьмешь въ плнъ ты или кто-нибудь другой изъ нашего войска. Одинъ, можетъ быть, Али-бегъ, а другой, неизвстно кто.’ Другой видлъ во сн, будто подъ рубашкой у него что-то очень холодное, ощупываетъ рукой и выбрасываетъ змю.— Это на морозъ.

Разсказываетъ свой сонъ и командиръ Вуксанъ: ‘Прихожу я будто къ Дечанамъ (знаменитый монастырь между Печью и Дьяковицей), ворота затворены, стучусь. Кто ты? — спрашиваетъ голосъ изъ-за воротъ.— Я, Вуксанъ.— Ты не можешь войти въ монастырь на теб есть большой грхъ.’

Вс задумались.

‘Я это понимаю такъ:— начинаетъ толковать самъ разсказчикъ — церковь, значитъ мн смерть, а грхъ тоть, что съ малымъ войскомъ прійдется биться противъ многочисленнаго арнаута.’

Толкованіе показалось всмъ столь раціональнымъ, что никто не возражалъ.

Пробудившись, и другой командиръ сообщилъ свой сонъ. Ему видлось, будто съ горы спускалась на пшеничное поле пара воловъ въ ярм, онъ ихъ взялъ за рога и повелъ.

‘Хорошо это для тебя — согласились вс — теб предадутся какіе-то арнаутскіе главари безъ боя.’ А кто-то примтилъ, что это просто предвщаетъ зиму.

Особаго впечатлнія эти сны не произвели ни на кого, да никто и не вспомнилъ ихъ потомъ не вспомнилъ своего сна и Вуксанъ даже тогда, когда ему черезъ 3 недли посл того привелось потерять почти 100 человкъ убитыми и ранеными именно вслдствіе того грха, что въ азарт слишкомъ далеко погнался за непріятелемъ. Вообще, прибгая къ гаданію и толкованію сновъ, здсь не поддаются ихъ тяжелому впечатлнію. Это одно простое желаніе, изъ любопытства приподнять завсу, скрывающую отъ насъ темное будущее, когда нтъ никакихъ положительныхъ данныхъ, на основаніи которыхъ можно бы было предузнать что-нибудь путемъ наведенія, а потомъ никому нтъ дла ни до сновъ, ни до предсказаній. Понятно: дйствуя постоянно на рискъ, т. е. съ малыми силами противъ гораздо многочисленнйшаго непріятеля, здсь не приводится разсчитывать, а только гадать и пыгаться на счастіе, почему черногорецъ во всякомъ военномъ предпріятіи говоритъ: Сдлаю то и то, ‘ако Богъ да и сретя (счастіе) юначка.’ Подъ именемъ однако юнацкаго счастія онъ не столько предполагаетъ удачу, катъ слпой случай, сколько свою личную храбрость и ловкость.

Роковой часъ близится. Трубачи трубятъ сборъ, который происходитъ на той и на этой сторон Лима. Разсвтаетъ, всми овладваетъ нетерпніе: всхъ занимаетъ вопросъ, ударитъ или не ударитъ арнаутъ?

‘Не сметъ ударить’ — говоритъ одинъ.

‘Если бъ хотлъ ударить, онъ ударилъ бы теперь, въ саба {Первая утренняя молитва у магометанъ на восход солнца.} — добавляетъ другой.

‘Давно бы прибжалъ кто-нибудь со стражи’ — подтверждаетъ третій. Въ 8 часовъ приходитъ стража и объясняетъ, что ничего нтъ.

‘Все кто брезовчане, кукавицы: трусы они, отъ страха бгутъ сюда и врутъ, только смущаютъ, не слдовало бы ихъ пускать сюда.’ — Такое обвиненіе слышалось изъ толпы противъ людей, которые, какъ оказалось впослдствіи на дл, далеко того не заслуживали, и все это происходило отъ того, что большинство желало боя и томилось напрасными ожиданіями. На томъ основаніи, что я провелъ въ войн много четверговъ и ни одинъ разъ бой не состоялся, нкоторые говорили мн шутливо: ‘Ну тебя, московъ! не приходи ты больше къ намъ, потому что, какъ ты прійдешь, наврное не будетъ боя.’

Если всякому войску тяжеле всего переносить трудности походной жизни, чмъ сраженіе, то это еще больше примняется къ чёрногорцу, который терпитъ нужду больше всякаго солдата любой европейской арміи, а къ бою привыченъ, какъ ни одинъ изъ нихъ, Вотъ почему такъ равнодушно или скоре весело встрчается приближеніе момента боя въ военномъ лагер. Теперь посмотримъ, что въ то самое время происходитъ вдали отъ него, въ мирномъ жиль, гд не осталось ни одной мужской души, кром дтей и дряхлыхъ старцевъ, въ семь, съ томительнымъ чувствомъ ожидающей или счастливаго возврата своихъ — отца, мужа, брата, или роковаго извстія, что тотъ или другой погибъ, посченъ, и его ужъ больше не увидятъ. Здсь нтъ сомннія — ударитъ или не ударитъ турчинъ здсь это принимается за несомннное, и потому вся мысль, все чувство направлено къ ожиданію исхода боя и дальнйшихъ его результатовъ.

Вотъ вамъ одна изъ такихъ сценъ, можетъ быть, наимене мрачныхъ, какія должны происходить въ другихъ семьяхъ. Здсь всего два лица: старуха Лпосава, жать двоихъ сыновей и сноха, жена одного изъ нихъ, въ бой ушли оба сына: одинъ 21 года, другой 18 лтъ, и больше никого въ семь нтъ. Старуха эта очень хорошо помнитъ знаменитый бой въ Полиньи 1854 г., когда сборное войско изъ васоевичей, пиперъ, морачанъ и равчанъ было побито, и сожжено было все Полимье и угнано много разнаго скота, а въ Плав и Гусиньи выставлено было на позоръ 80 христіанскихъ головъ. Тогда она была вдовою посл перваго мужа, оставшись съ 4 маленькими дтьми, въ бою лишилась брата и еще н&#1123,сколькихъ человкъ родни. Потомъ былъ бой 1862 г. (вторичный), когда вс васоевичи были сожжены до самаго Комьи и, наконецъ, 3 года назадъ, опять привелось бжать подъ Комъ, а, воротившись назадъ, найдти одни пепелища.

Ей уже подъ 60 лтъ, и думалось бы, что теперь, наконецъ, можно успокоиться, такъ какъ теперь васоевичи совершенно соединились съ Черногоріею и стоятъ подъ рукою князя, который богатъ и пушками, и ружьями въ значительномъ количеств и всякаго рода припасами не то что въ прежнее время, когда васоевичъ жилъ почти съ голыми руками. И вдругъ оказывается, что страданія ея народа еще не кончились и предстоитъ рядъ новыхъ испытаній, конца которымъ не видать въ ближайшемъ будущемъ. Ее это убиваетъ, какъ патріотку, ей обидно за свое племя ‘многострадальное’, какъ она обыкновенно называетъ его. Поэтому она скоре сердита, чмъ въ гор.

Время ужинать, она не хочетъ и какъ будто больна, ужинаю я со снохой. Посл ужина приходятъ къ намъ изъ сосдняго дома: старуха, дв молодыя женщины, одна съ груднымъ ребенкомъ, и еще трое маленькихъ дтей. У нихъ тоже двое ушли въ войско, видно, и имъ жестко дома однимъ. Да и узнать хочется что-нибудь отъ меня или отъ нашей Лпосавы, которая, надобно замтить, вообще много знаетъ, и при мн не разъ повствовала цлому мужскому собранію о бо съ такими подробностями, какъ будто сама въ немъ участвовала.

Молодыя женщины услись по скамьямъ съ вязаньемъ и шитьемъ, дти прижались къ матерямъ, грызя по куску сахару, которымъ ихъ тотчасъ же угостила молодая хозяйка, а старухи услись передъ очагомъ. Лпосава, видимо, обрадовалась приходу гостей и потому что хотлось высказаться хоть передъ кмъ-нибудь. ‘Что это только длается! — начала она — эта война затяна чисто съ тмъ, чтобы доканать васоевичей. Ты посмотри пожалуйста: посылаютъ бригадира безъ войска, привезли пушки и все хотятъ употребить ихъ въ дло, а одна пушка лежитъ здсь на Андріевиц (это легкое конное орудіе), вмсто того, чтобы поставить ее на Превсіо, или дать Тодору. А Тодоръ внесъ бы ее на Батедали, на Джанію, да какъ бы ударилъ!… вдь ты знаешь, какъ арнауты боятся пушки. Одна пушка стоила бы четырехъ баталіоновъ.’

Все это она говорила съ такимъ убжденіемъ, какъ будто она сама когда-нибудь участвовала въ бою. Потомъ она перешла къ нужд, которую терпитъ войско, и опять таки, главнымъ образомъ, васоевичи.

Старуха-гостья только слушала ее, изрдка вставляя какое-нибудь слово. Затмъ молодыя женщины съ дтьми ушли, и остались дв старухи одн, сноха тотчасъ заснула на скамь. Старухи сидятъ неподвижно, и ихъ фигуры, какъ статуи, рисуются передъ пылающимъ огнемъ. Об он заняты одною мыслію, но какой контрастъ между той и другой.

Гостья, довольно крупнаго роста, сидитъ, выпрямившись и подперши щеку рукой, дв плетенки сдыхъ косъ, связанныхъ въ кольца, спускаются до плечъ и обрамляютъ блдное старческое лицо, изборожденное тонкими морщинами, срые тусклые глаза неопредленно смотрятъ въ пространство, не разберешь: оно какъ будто хочетъ улыбнуться чему-то, сказать что-то или объ чемъ-нибудь спросить. Другая, напротивъ, вся сосредоточена въ себ, вся погрузилась въ мысль и чувство, овладвшія всмъ ея существомъ. Сидя на корточкахъ, она вся сжалась, такъ что лицо ея касается колнъ и два кольца черныхъ носъ, унизанныя ceребряными монетами, висятъ, немного не касаясь пола, руками она обхватила свои колни. Тяжела должна быть ея дума, это можно видть по удрученному положенію ея стана.

Нсколько минутъ эти дв фигуры сидли молча, неподвижно, наконецъ, гостья начала тихо и осторожно: ‘Помнишь ты, Лпа, нашу Станку покойницу, помнишь, какая она была красавица, какъ мы любовались ею, когда выдавали замужъ какъ она красива была, когда расчесывала свои длинныя, густыя косы, а лицо, бывало, такъ и горитъ румянцемъ…. Точно такою видла я ее и во сн, только румянца на ней нтъ, и такая печальная. ‘Что ты, Стано?’ спрашиваю я. А она мн: ‘Разв ты не знаешь, что я овдовла, а теперь выдаютъ меня за Али-бега?’ да съ этими словами, какъ упадетъ ко мн на грудь, какъ заплачетъ…..Тутъ я я проснулась. Что бы это значило?’

Подняла голову Лпосава, уставилась на гостью своими черными проницательными глазами и начала говорить медленно, съ разстановкой, какъ будто читая: ‘Что за Али-бега выдаютъ христіанку,— зло за насъ, будитъ вамъ какое-то посрамленіе, и что онъ женится на покойниц,— зло для него.— Видла и я сонъ, только не знаю, какъ его объяснить: Ночь и снгъ, какъ теперь, a Лазарь (нашъ сосдъ) пашетъ. Пашетъ онъ по снгу и выварачиваетъ землю, а она такъ и разсыпается, какъ песокъ, и притомъ мсяцъ надъ нимъ, серпомъ, свтитъ, какъ солнце. Мсяцъ значитъ царскій судъ (слово ‘царскій’ относится къ турецкому султану), а что значитъ остальное, никакъ не могу понять, знаю только, что насъ ждетъ что-то страшное.’ Старуха замолкла, снова склонилась внизу и погрузилась въ думу, произнося тихо: ‘А что будетъ завтра тамъ! что тамъ будетъ!…’ и снова замолкла. Потомъ, немного подумавъ, сказала громко: ‘Это будетъ второе Косово поле!’

Гостья, довольная тмъ, что кое-что вывдала и въ то же время высказала лежавшее на душ, удалилась домой и мы остались одни.

Народъ здшній вообще мало выражаетъ свою набожность вншнимъ образомъ въ рдкомъ даже дом вы найдете икону, и все домашнее моленіе состоитъ въ томъ, что человкъ перекрестится нсколько разъ передъ дой, посл ды, ложась спать или вставши посл сна, и при этомъ вмсто заученной молитвы, проговоритъ свою собственную коротенькую, состоящую въ призываніи благословенія божія или въ благодареніи. Утромъ, когда умываются, крестятся три раза, посл того, какъ одинъ разъ плеснутъ водой на лицо, посл чего доканчиваютъ умываніе. Лпосава не отличается въ этомъ отношеніи отъ другихъ, но на этотъ разъ ея молитва была нсколько длинне и произнесена была съ большимъ чувствомъ. Вотъ эта молитва почти дословно: ‘Спаси, Господи, и ты святая Богородица, и ты святой Димитрій, и ты Никола — рутникъ, всхъ васъ прошу: спасите этотъ страдающій народъ, подкрпите здоровьемъ и терпніемъ всякаго войника, что теперь лежитъ въ снгу, холодаетъ и голодаетъ,не дайте ему умереть отъ нужды или погибнуть отъ врага, а если кому суждено погибнуть, пусть погибнетъ юнацки, со славой, упокой, Господи, душу его!’

Изъ этой молитвы можно было замтить, что ей заране представляется смерть въ разныхъ видахъ, но объ собственныхъ дтяхъ она не помянула ни словомъ: она сливаетъ ихъ совершенно въ одну нераздльную единицу со своимъ народомъ.

Бой не состоялся и на этотъ разъ, и присутствіе, наканун дня, въ который ожидали его, въ семь дало мн ясное понятіе о томъ, какое громадное различіе въ чувствахъ и положеніи того, кто самъ идетъ въ бой, и того, кто обреченъ оставаться пассивнымъ въ томительномъ ожиданіи его роковыхъ послдствій.

III.
Въ бою.

Бой, а не сраженіе.— Позиція на Мурин.— Метеризъ.— Великая горитъ.— На Бат.— Командиръ, его рчь и наблюденія въ бинокль.— Горятъ Пепичи.— ‘Приготовься.’ Первый залпъ.— Вусаньскій юнакъ.— Арнаутскій натискь.— Батя стрляетъ.— Ринулись.— Густой бой.— Наши сломили.— Первый раненный и его иллюзія.— Еще раненные.— Наши сломлены.— Спасители.— Бой снова.— Спасители на краю погибели.— Спасены.— Послдній заключительный бой.— Спасеніе раненныхъ во время боя.— Ихъ общій видъ.— Уронъ.— Бой конченъ.— Опьяненіе отъ боя.— Утомленіе.— Что такое храбрость черногорца? — Какъ ведется бой? — Роль барьяктара, офицера и командира.— Недостатки черногорскаго войска.— Отдльные эпизоды: пистолетъ выручаетъ, ‘стой! это мой братъ,’ случай при обираніи убитаго.— Обрзываніе носовъ.— Старики и дти — герои.— Общее воинственное настроеніе.

При мн происходили въ Польмьи два боя, изъ которыхъ удалось лично наблюдать только послдній, первымъ же мы были обмануты: въ полдень получено извстіе, что арнауты напали только на нашу стражу и прогнаны, вслдствіе чего я считалъ напраснымъ идти туда въ тотъ же день, а въ полночь вдругъ слышимъ, что бой былъ и ужасный бой, который длился до ночи.

Такимъ образомъ, мои личныя наблюденія ограничиваются однимъ только боемъ и преимущественно на одной сторон, и тутъ, однако, должно замтить, что наблюденіе издали не даетъ полнаго понятія о томъ, что происходило на мст: это знаетъ только тотъ, кто самъ участвовалъ въ бою, намъ же, постороннимъ, хотя довольно близкимъ наблюдателямъ, оставалась только возможность собрать детали по горячему слду и изъ первыхъ устъ.

Вотъ почему въ предлагаемой глав будутъ представлены факты только на половину наблюдаемые мною лично, на половину же собранные посл, по разсказамъ.

Не безъ основанія я избгаю слова сраженіе, съ которымъ соединяю понятіе о битв въ большомъ размр, гд открывается больше простора и свободы для составленія плана и для маневрированія, тогда какъ здсь планъ ограничивался, во 1-хъ, исключительно обороною, во 2-хъ, соображеніями политическаго свойства, которыя стсняли главнокомандующаго.

Такъ, имя сравнительно съ арнаутами слишкомъ малое войско, которое разбросано было на громадномъ пространств, мы имли возможность и полное право употребить въ дло хоть одну маленькую пушку, которая произвела бы громадный эффектъ, но намъ это не было дозволено съ Цетинья. Мы имли возможность отстоять Великую: намъ также по какимъ-то соображеніямъ это не дозволено, а велно предать ее въ жертву, что произвело на все войско крайне тяжелое впечатлніе и это совершенно убило духъ въ войск, вслдствіе чего оно, во время втораго боя, дйствовало безъ воли и увлеченія, и выходили изъ апатичнаго состоянія только т отдлы его, на которые прямо наступалъ непріятель, остальные же глядли на происходящее вдали ихъ равнодушно, спокойно ожидая приказанія. И потому 3 ¹/₂ баталіона вовсе бездйствовали, одинъ изъ нихъ посл побился въ одиночку, возвращаясь домой, два воздержались отъ преслдованія, которое. было весьма удобно и имло бы громадное значеніе.

Такимъ образомъ, въ горячемъ бою были только 4 баталіона, или около 1.600 чел. противъ 15.000 арнаутъ.

Войско и его предводители могутъ тогда только показать всю свою силу и способность, когда впереди поставлена одна опредленная цль. Но этой единой цли не было ни у кого, и потому въ войск не было ни единства дйствія, ни особеннаго одушевленія, и все дло свелось на безсвязныя, безсмысленныя стычки.

Здсь негд было проявить себя ни главнокомандующему, стсненному въ план, ни начальникамъ отрядовъ, получившимъ приказъ отступать всюду и вступать въ битву только въ крайности, и могла выказаться только личная храбрость, а въ отдльныхъ случаяхъ проявляли себя черты народныя или племенныя.

Здсь не могло быть сраженій въ настоящемъ смысл этого слова, потому что военная экспедиція не есть война, и, какъ ни мала Черногорія, она не придавала большаго значенія выдвинутой противъ нея силы арнаутской лиги, такъ искусно поддержанной турецкимъ пашами, она не хотла напрягать противъ нея всхъ своихъ силъ, и тому незначительному войску, которое было отряжено для занятія Плава и Гусинья, велно было не только воздерживаться отъ боя, но длать всевозможныя уступки. Taкова была воля князя черногорскаго съ самаго начала, поэтому на него непріятное дйствіе произвело даже и занятіе Аржаницы и Пепичей, поставившее насъ лицомъ къ лицу съ главною арнаутскою силою и увеличившее нашу оборонительную линію. Онъ готовъ былъ пустить арнаутъ въ глубину Полимья, чтобы встртить ихъ на своей безспорной территоріи, хотя бы привелось пожертвовать Великой, которую вамъ такъ хотлось отстоять, во что бы то ни стало. Открыть войну противъ толпы арнаутъ, хотя весьма многочисленныхъ, по тмъ не мене представляющихъ изъ себя нестройныя толпы безъ всякой организаціи, не согласовалось ни съ достоинствомъ Черногоріи въ томъ смысл, какъ его понимаетъ князь, и съ дальнйшими цлями и положеніемъ его. А вступить въ борьбу съ цлымъ арнаутскимъ народомъ, съ тмъ, чтобы не остановиться у Плава и Гусинья, а пойдти дальше,— значило вступить въ открытую войну съ Турціей, для чего нужно было подготовиться, тогда какъ Черной Гор въ то время было не до военныхъ приготовленій, ей нужно было прежде всего подумать о томъ, какъ бы не помереть съ голоду вслдствіе раззоренія и нужды, произведенныхъ послднею войною и неурожаемъ послдняго года.

Вотъ почему я говорю впередъ, что бывшіе при мн два боя, были стычки, которыя вовсе не даютъ понятія о битвахъ, которыя выдерживали черногорцы въ старое и новое время, въ нихъ интересны только детали, проявленіе личнаго мужества, силы, ловкости, характера и сообразительности отдльныхъ лицъ. Нкоторыя сцены довольно характерно обрисовываютъ мстные нравы и отношенія непріятелей другъ къ другу.

Оба боя были уже мною описаны въ ‘Русскомъ Курьер’ {См. NoNo 18, 21, 22.}, поэтому, мы оставимъ общую картину и ходъ боя и перейдемъ прямо къ деталямъ втораго боя, который я наблюдалъ лично.

Обстановка Муринскаго хана та же, что была прежде, только войска прибавилось: теперь Тодоръ иметъ въ резерв еще одинъ батальонъ марачскій, который занимаетъ Шереметъ, возвышеніе, отстоящее отъ главной позиціи на какихъ-нибудь 20 минутъ быстраго хода, а самъ становится съ полнымъ батальономъ на Бат. И еще одно измненіе, которое произведено въ нсколько минутъ и по вдохновенію одной минуты: устроили метеризъ (родъ танца), на берегу Муринскаго потока, по другую сторону хана. Для этого послужили три большихъ камня, торчащихъ изъ земли, кусокъ каменной огорожи, группы буковыхъ деревъ, кусты драча и боярышника, обвитые разнаго рода плющами и ползучими растеніями, срубили до половины два дерева и втвями завалили оставшіеся промежутки. Это было хорошее помщеніе для 30 человкъ. Ихъ даже трудно видть, откуда бы то ни было.

Канунъ боя такой же точно, какъ описано выше: также получено было извстіе, что завтра, т. е. въ четвергъ, ударятъ арнауты, притомъ, говорили, что имъ особенно хочется разбить сына воеводы Милана Тодора, слдовательно, на этотъ разъ нужно было ждать самаго жестокаго удара на Мурино. Впрочемъ, какъ я уже замтилъ, теперь наши силы значительно возросли: противъ Мурина, только черезъ Лимъ, стоятъ еще 2 батальона, которые, при случа, могутъ помочь.

Наступилъ и четвергъ (27 декабря). Часовъ въ 8 является стража, и объявляетъ, что отъ Гусинья и Плава идетъ арнаутъ лавой по обимъ сторонамъ Лима. Нашъ батальонъ поднимается на Батю.

— Кто хочетъ въ метеризъ? крикнулъ командиръ.

— Я, я…. отзываются со всхъ сторонъ.— Стой! Мирко! — кличетъ онъ одного перяника: ‘Возьми 30 человкъ живорзовъ и садись съ ними въ метеризъ. Зарядовъ напрасно не тратьте, бей въ цль, бей тогда только, когда увидишь усы и зубы’. Вмсто 30, вскакиваютъ 50 человкъ, въ томъ числ и Пуцо, хозяинъ хана, отправивши семью въ то же утро въ ближнее село, а двоихъ раненныхъ (брата и одного брезовчанина) отъ перваго боя отправилъ за день ране на Андріевицу.

Черезъ полчаса все скрылось. Не видать и не слыхать ни души. Уныло, сиротливо смотритъ теперь ханъ. Внутри его все осталось, какъ было: различная посуда, кое-какая провизія, мука, мясо, недопитая водка, не потушенъ даже огонь въ очаг и дымъ стелется изъ-подъ крыши, нтъ только шумной, веселой толпы около него, живой души не слышится. Рзкій сверный втеръ уныло гудитъ сквозь голыя втви деревъ, колыша и трепля ихъ на вс стороны, въ одинъ общій гулъ сливается однообразный шумъ потока. Холодно, пасмурно, по временамъ сухой снгъ.

Между тмъ, на той сторон, у Великой, дло уже началось: вся долина въ дыму, какъ въ густомъ туман, мстами сквозь него пробивается кверху красное пламя, то пылаютъ дома по всей Великой на протяженіи двухъ или трехъ верстъ, по временамъ раздается трескъ ружейныхъ залповъ.

Батальонъ на Бат размстился во впадин, каждый ухватился за какой-нибудь камень или за дерево, припавши и притаившись. Выдвигается только фигура командира. Это юноша 20-ти лтъ съ небольшимъ, средняго роста, съ сильно выдавшеюся впередъ грудью, сверхъ обыкновеннаго черногорскаго костюма на немъ русское офицерское пальто сраго сукна, съ свтлыми пуговицами, на голов обыкновенная черногорская шапка съ позолоченнымъ гербомъ, ноги съ чрезвычайно развитыми икрами, обуты въ опанки. Рядомъ съ нимъ подкомандиръ, трубачъ и офицеры. Онъ держитъ коротенькую рчь своему маленькому войску, вставляя въ нее то веселую шутку, то крпкое словцо. Его полное, румяное лицо совершенно спокойно, сро-синіе глаза весело смотрятъ изъ-под черныхъ, густыхъ бровей и смются. Весело смотритъ и вся его команда. Затмъ, онъ поднялся на камень и сталъ смотрть въ бинокль на ту сторону Лима, отыскивая глазами, по примтамъ позиціи, своихъ.

Кром пожара не видать ничего, по временамъ только нтъ-нтъ, да и грянетъ залпъ: это арнауты храбрятъ себя и пугаютъ непріятеля. Всматриваясь, однако, можно было видть арнаутское войско, медленно движущееся отъ Новшичей и раздленное на отряды, которые держались на небольшихъ разстояніяхъ одинъ отъ другаго.

— Это что-то небывалое со стороны арнаутъ — замчаетъ командиръ, продолжая смотрть въ бинокль — вмсто того, чтобъ идти въ разсыпную, они, смотри, какими стройными колоннами движутся впередъ, точно регулярное войско.

— Берегись, братцы! намъ приведется имть дло не съ простымъ арнаутомъ, а съ низамомъ.

Опять повторяется приказаніе бить не въ кучи, а цлиться въ человка, когда хорошо его увидишь: ‘Не торопитесь, слушать команду’!

Съ этой стороны ничего не видать, да и невозможно раньше, чмъ непріятель приблизится, по крайней мр, на версту, потому что коса, идущая поперекъ, притиснулась почти вплоть къ обрывистому берегу Лима и скрываетъ собою все, что происходитъ впереди за нею.

Холодно, руки коченютъ, держа ружье, особенно холодъ чувствуется въ метериз, гд приходится сидть, не шелохнувшись.

Чу! слышится ружейный трескъ и на нашей сторон, тотчасъ за косой, слышится арнаутскій крикъ: ‘Ну, заалалакали’ — замчаетъ кто-то въ метериз.

А вотъ, наконецъ, показались. Впереди нсколько всадниковъ, они выскочили и остановились, попавъ на скользкое мсто. За ними, какъ муравьи изъ норы, высыпаютъ пшіе. Они идутъ въ прискокъ и разсыпаются по равнин.

‘Добро пожаловать’ — опять кто-то заговорилъ въ метериз. — Молчи, держись, не стрляй, дай имъ подойдти ближе — внушаетъ Мирко, принявъ на себя команду.

По всмъ пробгаетъ дрожь отъ холода и отъ нетерпнія.

Арнауты, однако, ничего не предпринимаютъ, они какъ будто въ нершимости чего-то ждутъ и оглядываются, а, тмъ временемъ, ихъ прибываетъ все больше и больше.

Черезъ нсколько минутъ дло объяснилось: появилось войско и на верху, захвативъ всю косу, тогда нижніе кинулись къ домамъ и стали ихъ зажигать. Арнаутъ въ этомъ отношеніи чрезвычайно искусенъ: подсунетъ что-то подъ крышу или въ стнку (здсь дома деревянные), и домъ уже пылаетъ.

Горятъ дома бывшіе арнаутскіе, большіе съ постройками вокругъ нихъ, стога соломы и сна, кучи втвей, заготовленныхъ для корма скота. Какъ привиднія какія, среди дыма и пылающихъ домовъ, съ криками, скакали арнауты въ узкихъ блыхъ курткахъ и панталонахъ, съ замотанными въ блыя полотенца головами, такъ что оставлены только глаза, ротъ и носъ. Съ непрерывнымъ крикомъ: ‘ала-ла-ла’…. сливается дикая, вся на высокихъ нотахъ, псня, раздаются выстрлы револьверовъ. Вотъ она, адская пляска!

Въ это время, тамъ же съ горы, раздается залпъ: страшнымъ трескомъ разразился онъ надъ глубокимъ русломъ Лима, глухое эхо повторило его на той сторон, весь лсъ задымился, казалось, стрляетъ каждое дерево.

‘Ого, сколько ихъ!’ — невольно проговорили въ метериз, и всякій зашевелился: ужъ не бжать-ли?…

— Приготовься:, нацлься хорошенько — тихо командуетъ Мирко.

Дикая толпа арнаутъ въ то же время скокомъ летитъ внизъ по направленію къ хану, скача черезъ кусты и камни, сваливаясь съ обрывовъ. Вотъ они ужъ на террас выше хана.

Одинъ старицъ, съ сдыми усами, безъ переднихъ зубовъ, прихрамывая на одну ногу и, распвая псню, спустился внизъ и съ пучкомъ соломы, взятымъ тутъ же изъ копны, идетъ прямо къ хану.

Пора! метеризъ длаетъ залпъ и нсколько арнаутъ валятся.

Арнауты смущены неожиданностью и пріостановились немного. Остановился и старикъ съ пучкомъ соломы, какъ разъ передъ дверьми хана, какъ окаменлый. Недоумніе длится нсколько секундъ. Онъ и смотритъ только, въ кого бы направить выстрлъ, тотчасъ открылъ, откуда раздался залпъ, мигомъ вскинулъ ружье.

— Что думаешь, ага? (господинъ) отворяй дверь, тамъ ждетъ тебя кофе и масло — отзывается изъ метериза Пуцо и вмст съ тмъ пускаетъ въ него выстрлъ: старикъ палъ тутъ же у порога. Другой арнаутъ подбгаетъ къ нему, цлуетъ его, какъ бы прощаясь, но едва выпрямился, непріятельская пуля положила и его тутъ же.

Убитый старикъ, оказалось посл, извстный юнакъ изъ Вусеньи (близъ Гусиньи). Дожившій почти до 60 лтъ, весь израненный, онъ никогда не пропускалъ ни одного боя и не изъ одного не выходилъ, чтобы не отсчь нсколько годовъ. Даже изъ своихъ никто не смлъ затронуть его словомъ: расправа была короткая, тутъ же на мст. А пришелъ и ему конецъ!

Выстрлы изъ метериза были такъ мтки, что арнауты, числомъ до трехъ сотъ, ставши за деревья или припавши за камни, не могли показать носа, они какъ бы приросли къ своимъ мстамъ, не смя ни шагу ступить ни впередъ, ни назадъ.

Это была однако ничтожная толпа, въ азарт отдалившаяся отъ главнаго войска, которое, между тмъ, мигомъ спустилось съ возвышенія и, ставъ на террас подъ муринской площадкой, сначала дало нсколько залповъ, осыпавъ градомъ метеризъ, такъ что втви деревьевъ отлетали, словно подскаемыя ножемъ, затмъ всею массою ринулось впередъ.

Въ метериз вс стоятъ на ногахъ и не теряя духа, продолжали отстрливаться, но ихъ выстрлы совершенно заглушались выстрлами и криками арнаутъ. Еще одна минута, и эта горсть храбрецовъ была бы растоптана, какъ гнздо червей, сбившихся въ комокъ. Какъ вдругъ загремлъ и задымился Батя. Арнауты снова въ смущеніи, настаетъ минута колебаній: стрляя безцльно, они не ршаются двинуться ни впередъ, ни назадъ. Въ это время въ метериз азартъ доходитъ до крайняго напряженія: вс выскакиваютъ, перебгаютъ потомъ, и прикрываясь ханомъ и деревьями или припадая за камни на кладбищ, даютъ еще нсколько прицльныхъ выстрловъ, и, затмъ, летятъ впередъ, взбгая на террасу, на которой въ смущеніи стоитъ еще непріятель, а за ними, какъ сорвавшаяся съ горъ снжная лавина, несется цлый баталіонъ. Но и Батя не перестаетъ стрлять и дымиться и черезъ головы своихъ посылать смерть непріятелю, потому что его тотчасъ же заняли морочане.

Бой длится около часу и долго нельзя было знать, кто одолетъ, наконецъ арнауты сломлены и бгутъ, карабкаясь въ гору, стараясь укрыться въ гущ лса. Наши погнали ихъ, скрылись за косою, на Мурин снова тихо, глухо отдаются раскаты отдаленныхъ выстрловъ, у порога хана лежатъ два трупа, дале еще три, но главная масса лежитъ на верхней террас, гд былъ самый сильный бой.

Вслдъ затмъ мы, отдаленные наблюдатели, спускаемся со своего наблюдательнаго поста на Шеремет и бжимъ на Мурино. Не доходя игуринскаго моста, я встрчаю перваго раненнаго. Онъ идетъ одинъ, довольно бодро, завязана голова. ‘Какова рана?’ спрашиваю его. ‘Ничего, легкая, только кожу содрало надъ вискомъ’. Я скинулъ грязную тряпку, которою была перевязана рана, обмылъ холодною водой и увидлъ, что рана боле глубокая, чмъ ссадина, и какъ будто торчатъ куски разбитой кости, но онъ бодръ, слдовательно ничего: перевязываю ему рану чистымъ холстомъ, смочивъ водой и отпускаю.

— А куда ты идешь? — спрашиваетъ онъ меня. ‘Къ хану’.— Что ты! съ удивленіемъ вскрикиваетъ раненный: ‘разв не видишь, тамъ арнауты? — Я смотрлъ и ничего ни видлъ.

Посл оказалось, что онъ раненъ въ метериз въ тотъ моментъ, когда вся масса арнаутъ ринулась было на нихъ, онъ нкоторое время лежалъ въ безпамятств, и, очнувшись, тотчасъ побжалъ, сохранивъ въ памяти послднее впечатлніе, отъ котораго никакъ не могъ отршиться. Я посовтывалъ ему остановиться въ ближайшемъ стан, чтобы обогрться, а самъ иду дальше. Вотъ, наконецъ, и завтный ханъ, остается перейти только мостъ, какъ на мосту встрчаюсь съ цлымъ рядомъ раненныхъ, которыхъ несутъ не на носилкахъ, а просто на плечахъ.

‘Одинъ, два,три…..ого! сколько ихъ!’ — ‘Погоди: это еще только начало’,— говорятъ носильщики. ‘Ворочайся и ты съ нами назадъ’,— говорятъ они мн: ‘наши сломлены, марочане измнили, вс бгутъ, и не знаемъ, ни гд остановиться, ни сколько погибнетъ’.

Видимо, что войско охватила паника. Дло въ томъ, что наши гнали арнаутъ до Брезовицы, и бой, казалось, тмъ и долженъ былъ кончиться. Но къ арнаутамъ пришло новое войско, можно было видть, какъ непрерывною нитью оно заняло все пространство отъ самаго Плава до Брезовицы и несется бглымъ шагомъ. Въ то же время изъ-за Брезовицы раздается выстрлъ изъ пушки, слышится звукъ трубы. Не ясно ли, что тутъ дйствуетъ низамъ и при томъ иметъ пушку?

Бжавшіе въ Брезовицу снова вступаютъ въ бой. Наши ретируются, стараясь примкнуть къ какой-нибудь кос и разсчитывая на поддержку резерва, но послдній, предполагая, что бой невозможенъ, отступилъ раньше, тогда и этому баталіону ничего не оставалось, какъ спасаться бгствомъ.

Напрасно трубачъ командира трубитъ непрерывно: ‘впередъ, впередъ, впередъ’, напрасно Божа Радуловъ, офицеръ, кинулся впередъ, маша саблей: сотня оставила его одного, и он долженъ былъ пойти за нею.

Между тмъ, посредствомъ трубы и простыми криками призвана была помощь съ той стороны. Наши были уже на пепичскомъ пол, непріятельскіе залпы снова загремли вблизи насъ, снова слышатся дикіе крики. Но наши, увидвъ, что съ той стороны идетъ помощь, снова сбиваются въ кучку и даютъ отпоръ насдающему сверху непріятелю.

Съ той стороны изъ полимскаго баталіона Трифуна Радулова прибгаетъ Урошъ, молодой офицеръ, почти безъ усовъ, но успвши уже показать свое юначество въ нсколькихъ бояхъ.

Съ сотнею цезунянъ онъ примкнулъ къ тодорову баталіону, другая сотня того же баталіона, перейдя, Лимъ въ бродъ, прискакиваетъ подъ командой другаго офицера Сава Перова и начинаетъ бить въ непріятеля съ боку. Эта сотня нсколько разъ бродила туда и обратно. Остальныя сотни того же баталіона открываютъ огонь съ той стороны тоже въ бокъ непріятелю.

А вотъ и попъ Дюка, не дожидаясь приказанія главнокомандующаго, подосплъ также въ помощь со своимъ баталіономъ. И бой, повидимому, оканчивавшійся, закиплъ съ новою силой.

Тутъ не было слышно отдльныхъ залповъ, а все слилось въ одинъ непрерывный громъ. Черезъ часъ такого жестокаго боя наши снова сломили и погнали непріятеля, но въ это время снова завязывается бой на той сторон. Арнауты, разсыпавшіеся по Великой и Аржаниц, сжегши все, что могли и не встртившись съ нашимъ войскомъ всею массою (до 8.000) ударили на баталіоны попа Дюки и Трифуна. Погибель ихъ была неизбжная, такъ какъ они стояли совершенно на ровномъ, открытомъ мст. Тогда воевода Марко Милановъ пустилъ кучъ и братоножичей, которыхъ берёгъ, такъ какъ они въ первомъ бою потеряли цлую треть убитыми и раненными, и теперь въ двухъ баталіонахъ едва имли 500 чел.

Это былъ, такъ сказать, третій бой въ продолженіи дня. Были моменты, когда мы, стоя на Шеремет, слышали крики арнаутъ такъ близко и видли ихъ заскакивающихъ такъ высоко на косы, въ которыхъ защищались наши войска, что съ минуты на минуту можно было ожидать появленія ихъ на Машниц и Грачаниц, слдовательно, какъ разъ передъ нами.

Очевидно было, что наши пятятся назадъ и все поднимаются выше, уступая жестокому натиску. Нсколько человкъ изъ тхъ баталіоновъ появились къ намъ и разглашали, что наше войско разбжалось по лсу и по горамъ. Я не могъ дознаться, что за люди были эти алармисты, по нимъ видлъ только, что и въ самомъ храбромъ войск есть люди, которыми овладваетъ паника и отчаяніе даже въ то время, когда ихъ братья мужественно бьются, не помышляя объ отступленіи.

Три баталіона все это время стояли неподалеку, не принимая никакого участія. Одинъ изъ этихъ баталіоновъ посл всего побился съ арнаутами, когда они возвращались, бой былъ также жестокій: но длился не боле получаса, это былъ четвертый и послдній бой того дня.

По свидтельству самихъ участниковъ боя, самое тяжелое впечатлніе производитъ видъ раненныхъ. Убитый насмерть палъ, и объ немъ ужъ нтъ боле заботы, но раненнаго нужно спасти, нужно вынести изъ боя, тотъ безмолвенъ, а этотъ своими мученіями и стонами потрясаетъ вамъ душу, вамъ жаль его оставить и въ то же время, спасая его, вы легче можете сами погибнуть. И не смотря на это, есть люди, которые вовремя самаго жестокаго боя, подъ градомъ пуль — выносятъ раненныхъ товарищей въ одиночку, на своихъ плечахъ. Одинъ морачскій барьяктаръ (знаменосецъ) Оташъ Савинъ, высокаго роста и необычной силы, въ каждомъ бою успвалъ нсколькихъ посчь и, не выпуская изъ рукъ барьяка, вынести на себ нсколько раненныхъ. Въ бою подъ Новшичами, занимаясь этимъ, онъ былъ тяжело раненъ въ грудь, почти умиралъ. Не излчившись до конца и отправляясь домой, онъ на прощаніи спрашиваетъ меня: ‘А что же, разв не пойдемъ въ Гусинье?’ — ‘Да ты теперь не годишься’,— отвчаю я ему. Тогда онъ поднялся, выпрямился и положивъ руку на сердце произнесъ: ‘Тако ми бого, мога створителя! Оташъ поставитъ еще свой барьякъ на гусиньскомъ град.’

Я видлъ, какъ старикъ Лука, лтъ подъ 60, вовсе не крупный и не сильный, посадилъ на себя верхомъ одного раненнаго и тащилъ версты дв, задыхаясь и обливаясь потомъ, такъ какъ приходилось подниматься на довольно высокую и крутую гору, у раненнаго была пробита нога въ щиколку: это одна изъ мучительныхъ ранъ.

Одинъ подобный раненный, сидя верхомъ на своемъ собрат, увидвъ меня, закричалъ: ‘Отомстили мы, отомстили, господинъ Павле! Побили мы арнаута на томъ самомъ мст, гд когда-то они насъ побили и поскли (это было въ 1854 г.). Не жаль мн, что я раненъ, потому что и я поскъ двойцу.’

Большая часть раненныхъ, кому пробиты рука, плечо или ранена голова, шли на ногахъ только въ сопровожденіи кого-нибудь, и были бодры духомъ. Были и такіе, которымъ всякое сотрясеніе причиняло страшное страданіе и вызывало раздирающіе стоны. Но останавливаться или длать какія-нибудь приспособленія было некогда, потому что нужно было торопиться отнести ихъ подальше, такъ какъ въ то время наше войско было сломлено.

Одного двое несли на плечахъ, такъ что мотались голова и ноги: голова и все лицо были такъ залиты кровью, что трудно было распознать, живой это или мертвый. Онъ и умеръ вскор.

Дорожка, по которой носили раненныхъ, положительно была залита кровью.

Я успвалъ только разспросить каждаго о ран и сообразно съ тмъ оторвать кусокъ полотна, и тотчасъ шелъ дальше, потому что, по разсказамъ,: ожидалось гораздо больше раненныхъ. На дл же оказалось, что на той сторон было только 25 раненныхъ, кром еще десятка, у которыхъ были слегка ранены какія-нибудь мягкія части или порзаны руки. Больше раненныхъ оказалось на той сторон: около 50. Убитыхъ также оказалось немного на этой сторон, всего пятеро, а на той — около 30.

Вообще нашу потерю на этотъ разъ можно было считать ничтожною, принимая въ соображеніе жестокость боя и громадный численный перевсъ надъ нами непріятеля.

Бой длился всего около 7 часовъ, но даже намъ, постороннимъ наблюдателямъ, эти 7 часовъ показались страшно долгими. Эти возобновленія боя съ новою силою длали его какимъ-то безконечнымъ. Намъ казалось, что силы непріятеля не истощались и все возрастаютъ, и мы съ замираніемъ сердца ждали только акшома, время четвертой молитвы магометанъ на закат солнца, такъ какъ позже этого времени магометане не бьются. Бой однако кончился часа за полтора раньше акшома, что было намъ особенно пріятно, какъ свидтельство о значительномъ утомленіи и потеряхъ непріятеля.

Отъ времени до времени раздавались еще ружейные залпы, съ которыми арнауты, возвращались домой, а знакомая намъ площадка передъ муринскимъ ханомъ приняла уже совершенно мирный характеръ.,

Всмотрвшись однако ближе въ физіономіи собравшихся здсь людей, можно было замтить въ ихъ ухваткахъ и въ цломъ поведеніи нчто особенное. Вс они были необыкновенно веселы, въ какомъ-то экстаз, вс говорятъ и никто не слушаетъ, это совершенно опьянлые люди. Я спрашиваю, гд командиръ, а мн вмсто того наперерывъ разсказываютъ, какъ одинъ хотлъ посчь, а у него перебилъ другой, тотъ разсказываетъ, какъ онъ поскъ троихъ. Обращаюсь къ перянику Мирку, который вообще отличался серьезностью и сдержанностью въ рчахъ, на этотъ разъ и онъ опьянлъ: не отвчая ни на одинъ изъ моихъ вопросовъ, онъ съ жаромъ разсказывалъ, какъ онъ выскочилъ изъ шанца, поскъ двоихъ, а третьяго кто-то перебилъ у него.

У иныхъ, еще не обмыты окровавленныя руки, видны брызги крови на лиц вмст съ черными полосами отъ пороховаго дыма, прильнувшаго къ потекамъ пота, иные тутъ же побжали къ рк умываться, другіе возвращались съ умыванья.

У дверей хана, попрежнему, кишитъ народъ, какъ пчелы у отверстія въ улей, и тутъ же у стнки сидитъ арнаутъ, обнявъ руками и держа, такимъ образомъ, передъ собой ружье. Ужъ не плнный-ли? нтъ, это тотъ самый старикъ, котораго убилъ Пуло. Кому-то вздумалось посадить его, какъ живаго, и видъ его, дйствительно, обманывалъ всякаго, кто вновь приходилъ. Пуля убила его въ сердце, поэтому смерть была моментальная, такъ что и кровь едва пробилась сквозь одежду: смерть, достойная такого юнака. Насмшка, которой онъ подвергся теперь, искупалась однако тмъ, что ему не былъ отсченъ носъ, тогда какъ остальные вс были подвергнуты этой операціи.

Командира съ офицерами не было здсь, они были на верхней террас, гд происходилъ главный бой и потому легло больше всего труповъ. Тотчасъ же сдлано было распоряженіе занять ихъ, туда же отнесли и старика. Погребеніе своихъ оставлено на завтра.

Съ той стороны прибылъ секретарь воеводы Марка, чтобы узнать о ход дла, какъ оно происходило здсь.

Пробывши съ часъ и разузнавъ объ общемъ ход дла на той и на этой сторон, о числ убитыхъ и раненныхъ, я убдился, что точныхъ свдній покуда получить невозможно, такъ какъ для самихъ участниковъ боя многое осталось въ неизвстности, и потому тотчасъ отправился назадъ на Андріевицу, гд съ нетерпніемъ ожидалось извстіе объ исход боя, которое тотчасъ же должно было облетть всю Черную Гору. Понести это извстіе было некому, такъ какъ вс были страшно утомлены. Конечно 7—8 часовъ и боле пробыть на ногахъ, безъ пищи и безъ отдыха — пустое дло, но въ бою, особенно при крайне неравныхъ силахъ, бываетъ такое напряженіе физическихъ и нравственныхъ силъ, что бывали случаи, когда отъ истощенія ихъ люди впадали въ какое-то тупоуміе и временно теряли разсудочную способность. Мн разсказывали, что въ бо при Шабаичахъ, когда посл несчастнаго боя при Кретац, Сулейманъ паша ударилъ на Острогъ, оказалось нсколько человкъ въ такомъ состояніи.

Одинъ подобный экземпляръ мы имли посл боя подъ Новшичами, это былъ одинъ изъ среды тхъ двухъ баталіоновъ кучъ и братановичей, которые спаслись только тмъ, что съ ножомъ въ рукахъ проложили себ путь сквозь 4000 окружавшихъ ихъ арнаутъ. Онъ нкоторое время былъ нмъ, а посл долгое время оставался въ какомъ-то ребяческомъ состояніи, точно посл тифа, точно также и физическія силы его были въ совершенномъ упадк.

Это наводитъ меня на мысль, что т алармисты, про которыхъ я говорилъ выше, были также люди, у которыхъ истощеніе нравственной силы отъ черезъ-чуръ сильнаго напряженія дошло до крайности, и они, по черногорскому выраженію, стали ядными кукавицами (жалкими кукушками) т. е. людьми растерявшимися и потерявшими ясность сознанія.

Нкоторые, а можетъ быть, и большинство считаютъ храбрость черногорцевъ простымъ, дикимъ инстинктомъ, влекущимъ ихъ къ рзн и заставляющимъ забывать собственную опасность. Наблюдая эту сторону черногорца ближе, вы замчаете совершенно другое: это есть обыкновенное спокойствіе и присутствіе духа, что единственно даетъ ему перевсъ надъ арнаутомъ и туркомъ. Эти дйствуютъ всегда въ превосходномъ числ и основываютъ весь свой разсчетъ на первомъ удар, который, дйствительно, всегда бываетъ ужасенъ, но малйшая неудача этого перваго натиска производитъ въ нихъ разстройство. Въ черногорц вы видите, напротивъ, чрезвычайную выдержанность. Черногорецъ бжитъ только тогда, когда потеряны вс шансы, т. е. когда долженъ уступить и передъ числомъ, и передъ превосходствомъ положенія непріятеля. Арнаутъ же и турчинъ бгутъ иногда въ громадныхъ массахъ подъ впечатлніемъ напрасной паники. Вся исторія Черногоріи представляетъ непрерывную цпь большихъ и малыхъ битвъ, въ которыхъ они одерживали побды надъ громаднымъ большинствомъ, начиная отъ боле извстнаго намъ времени владыки Петра I до послдней войны 1876—78 г. Въ черногорскомъ войск вы видите рядомъ съ безумною личною храбростью, вполн разумное, разсчитанное дйствіе каждой единицы, чмъ устраняется необходимость строгой дисциплины и точной команды. Черногорецъ никогда не теряется въ бою и не увлекается до безумія. Это всегда спасаетъ его въ бою съ ничего невидящимъ передъ собою арнаутомъ.

Такого рода храбрость, ни на одну минуту не потемняющая человку разума, который въ самую критическую минуту указываетъ ему выходъ, конечно, представляетъ собою не одно дикое увлеченіе въ род страстнаго опьяненія, доводящаго человка до забзенія самого себя, а — разумную силу, для сохраненія которой требуется громадное напряженіе. Приведенные факты указываютъ, что это напряженіе силы воли, устремленное къ обладанію самимъ собою, бываетъ такъ сильно, что, едва минуетъ необходимость напряженія, мсто его заступаетъ совершенный упадокъ воли, выражающійся, въ крайнихъ случаяхъ, разстройствомъ разсудочной способности.

Подъ видомъ наружнаго спокойствія и тупаго равнодушія, съ какимъ черногорецъ относится, къ бою, скрывается страшная внутренняя работа его надъ самимъ собою. Нтъ, не дичь скрывается подъ этою храбростью, ея основу составляетъ не инстинктивное увлеченіе, жажда крови, а необыкновенная сила воли и глубокое сознаніе важности и высоты той цли, для которой человкъ ршается жертвовать собою.

Этотъ-то фактъ вмст съ наблюденіями другихъ чертъ характера черногорца внушилъ намъ мысль, высказанную въ предисловіи, что способность и энергія черногорца, выражающіяся теперь только въ войн, проявятъ себя въ полной сил мирной жизни, еслибъ только миръ этотъ былъ ему обезпеченъ удовлетвореніемъ его справедливыхъ требованій, составляющихъ необходимое условіе его существованія, и огражденіемъ отъ покушеній на его благосостояніе его хищныхъ и безпокойныхъ сосдей.

Въ то же время, это даетъ намъ увренность, что вс усилія Австріи и ея заплечныхъ компаніоновъ — задушить эту маленькую политическую единицу, носящую названіе Черногоріи, могутъ разбиться объ ея твердыя скалы и энергическую волю ея способнаго и энергичнаго народа.

Сообщимъ теперь нкоторые эпизоды боя, собранные нами посл на мст.

Надобно замтить, что черногорское войско подвигается ли впередъ, пробираясь подъ всевозможными прикрытіями, пригодными только для отдльныхъ единицъ или маленькихъ группъ, какъ, напр., нсколько кустовъ, кучка деревъ или высунувшіеся изъ земли камни, или принимаетъ ударъ на себя,— никогда не образуетъ сомкнутаго строя. Эти разсыпанныя единицы собираются въ плотную массу только тогда, когда всмъ нужно ударить на юришъ (штурмъ) въ одинъ пунктъ, напр., на баттарею, или когда нужно отворить себ путь черезъ плотную массу непріятеля.

Въ бою всякій иметъ свою особую позицію за деревомъ или за камнемъ, но связь поддерживается тмъ, что никто не упускаетъ изъ виду своего ближайшаго товарища и всякій слдитъ за общимъ ходомъ дла, вс руководятся трубачемъ, котораго держитъ при себ командиръ. Затмъ отдльныя части баталіона, сотни, идутъ за своимъ барьяктаромъ, иногда наперекоръ командъ офицера. Поэтому выборъ барьяктара бываетъ всегда строже, чмъ офицера. Барьяктаръ и не гонится за титуломъ офицера, старый барьяктаръ — главная сила его сотни. Сотня иногда не знаетъ, гд ея офицеръ, но зорко слдитъ за своимъ барьякомъ и, гд увидитъ его, несется туда, не слушая ничьей команды. Если барьяктаръ вскочилъ на шанецъ и воткнулъ тамъ свой барьякъ, будетъ тамъ вся сотня его, а за нею, конечно, послдуетъ и остальное войско. Поэтому взять черногорскій барьякъ непріятелю насколько важно, настолько и опасно. Въ первомъ бою у одного барьяка борьба шла около получаса. Это былъ какъ бы отдльный бой. Въ то время, какъ весь тотъ баталіонъ дйствовалъ неособенно азартно и не имлъ почти урона убитыми и раненными, около барьяка убито было двое, а со стороны арнаутъ изъ-за него погибло до десятка. Если войско почему.нибудь слабо, какъ, напр., въ первомъ бою одинъ баталіонъ былъ слабъ вслдствіе дурнаго содержанія, тогда барьяктаръ всегда рискуетъ быть оставленнымъ. Одинъ барьяктаръ изъ упомянутаго слабаго баталіона, не принимая въ соображеніе этого обстоятельства, выскочилъ впередъ, за нимъ послдовалъ его, офицеръ и только немногіе изъ ихъ сотни, и они остались бы одни, еслибъ не присоединилось нсколько отчаянныхъ головъ изъ другихъ сотенъ: въ такомъ положеніи они остались до конца боя, баталіонъ ретировался, не подавши имъ никакого знака, и спасеніемъ своимъ они обязаны, отчасти, своей отчаянной храбрости, а, главнымъ образомъ, отряду величанъ и шекуларцевъ, которые, стоя надъ ними и надъ непріятелемъ, мткою стрльбой сверху сбивали внизъ послдняго.

Замчательно, что арнауты въ оба боя не выносили съ собою ни одного барьяка, хотя имютъ ихъ на сотню по нскольку. Видимо, что они не уврены были въ себ, они впередъ знали, что не одинъ изъ этихъ барьяковъ дополнилъ бы коллекцію черногорскихъ трофеевъ. Они не носили даже богатаго оружія, какъ бывало прежде, и имли при себ только ружье, револьверъ или пистолетъ безъ всякихъ украшеній и простой ножъ. Это со стороны арнаутъ, такъ сказать, косвенное, молчаливое признаніе превосходства надъ собою черногорцевъ.

Роль офицера здсь почти не отличается отъ роли простаго войника, не нося ружья (нкоторые впрочемъ носятъ съ собою маленькія ружья), они, съ саблею въ рукахъ и револьверами за поясомъ, кидаются въ массу непріятеля, подавая примръ личной храбрости, что можетъ сдлать всякій рядовой. Поэтому въ два боя убито 3 офицера и нсколько ранено, а и всего ихъ немного — 1 на каждую сотню.

Положеніе командира отличается тмъ, что онъ распоряжается порядкомъ боя, а когда порядокъ смшается и баталіонъ кучей идетъ на юришъ или принимаетъ на себя ударъ непріятеля, онъ бьется, какъ и вс.

Вообще, здсь номинальныя степени достоинства играютъ второстепенную роль передъ личными качествами командующаго. Случалось, что простой черногорецъ увлекалъ войско помимо распоряженія и воли командира, и это никмъ не было судимо, какъ нарушеніе правила субординаціи, и считалось естественнымъ и потому правильнымъ дломъ! Поэтому въ батальон всегда имется единство команды: если командиръ слабъ, то найдется кто-нибудь вмсто него. Понятно, конечно, что чмъ способне командиръ, тмъ стройне должно идти дло, и наоборотъ. Здсь отсутствіе строгой дисциплины не оказываетъ большаго вреда, тогда какъ при соединенномъ дйствіи нсколькихъ батальоновъ и вообще большихъ массъ войска, которыя должны дйствовать на значительномъ отдаленіи, это отсутствіе субординаціи и строгой дисциплины производитъ большой разладъ. Въ бывшихъ, при мн, двухъ бояхъ, при всей удачности ихъ исхода, нельзя не замтить, что въ общемъ они представляютъ одиночныя дйствія отдльныхъ батальоновъ и отнюдь не стройное дйствіе одного цлаго войска. Хотя я сдлалъ оговорку въ томъ смысл, что эти два боя не считаю настоящими сраженіями слдовательно, отнимаю у себя право по нимъ длать какіе-либо выводы, но, тмъ не мене, такіе прецеденты, какъ сраженіе въ Дуг въ 1877 году, на Морач тогда же, и еще нкоторыя даютъ основаніе видть въ этомъ органическій недостатокъ системы, а не отдльные случаи.

Система эта не составляетъ что-либо связанное съ черногорскою народностію, она можетъ быть измнена военными реформами, постановкою войска на регулярную ногу нисколько не трогая народнаго характера все равно, какъ нашъ солдатъ въ нмецкой униформ остался чисто-русскимъ, не мене чмъ допетровскій стрлецъ, или еще ближе: какъ румынскій солдатъ, вышколенный воспитанниками Мольтки, не пересталъ быть румыномъ. Слдя и въ военной жизни преимущественно проявленія народнаго характера, перейдемъ къ тмъ явленіямъ, въ которыхъ ясно отражаются черты народнаго духа.

Юноша мене чмъ 20 лтъ, тонкій, сухой, видимо еще не сложившійся, очутился лицомъ къ лицу съ арнаутомъ громаднаго роста, массивнымъ, съ лицомъ, которое горло румянцемъ, не смотря на бьющій ему въ глаза сверный втеръ. Оба они заслонились за деревья: юноша какъ бы слился своимъ тошимъ тломъ съ деревомъ, за которымъ стоитъ и, уловчиваясь какъ-то, даетъ выстрлъ и ранитъ арнаута въ лвую руку. Тотъ, какъ уязвленный зврь, бросаетъ ружье и кидается впередъ съ громаднымъ можемъ. Съ несчастію черногорца, ружье его, заряжающееся съ казенной части, измняетъ ему: механизмъ не выталкиваетъ заряда. Онъ также бросаетъ ружье и кидается навстрчу своему противнику съ голыми руками. Съ крикомъ и руганью, оттопыривъ свои рыжіе усы и дерзко уставивъ на юношу свои срые глаза, арнаутъ самоувренно несется на него, готовый его разсчь пополамъ или раздавить своимъ громаднымъ тломъ. Тотъ успваетъ однако схватить за руку съ ножомъ и начинаетъ съ нимъ борьбу. Шансы борьбы неравные, хоть, у арнаута и ранена одна рука, помощи ждать не отъ кого, потому что всякій иметъ своего партнера, у иного ихъ нсколько. Вдругъ со стороны кто-то кричитъ: ‘глупый! для чего же ты пистолетъ-то бралъ?’

Тутъ только онъ вспомнилъ про пистолетъ, который ему почти противъ его воли засунулъ за поясъ его командиръ, урезонивая словами: ‘глупый! пригодится гд-нибудь.’ И, дйствительно, пригодился. Держа одною рукою руку врага съ ножомъ, онъ другою стрляетъ въ него въ упоръ и тотъ валится, но еще живъ и, упавъ ницъ и закрывъ лицо рукою, кричитъ ‘аманъ, аманъ!’ (пощади). Но пощады здсь не можетъ быть. Не успвшій еще зачерствть юноша, изъ сожалнія, прежде окончательно убиваетъ и потомъ отрзываетъ носъ съ губами и усами уже мертвому.

Другой черногорецъ убилъ арнаута и подбгаетъ къ нему, чтобы посчь и обобрать. Видя это, другой арнаутъ, кричить ему: ‘стой! это мой братъ’ и готовъ выстрлить въ него. Но раздается третій голосъ: ‘а это мой братъ’ и арнаутъ валится, не успвши спустить курка.

Черногорецъ, одтый въ куртку изъ сырой бараньей кожи шерстью вверхъ, приступилъ, чтобъ обобрать арнаута. Взявъ его оружіе и что было въ силав и карманахъ, онъ принимается раздвать его, начавъ съ пояса: взявъ за одинъ конецъ, онъ тянетъ его, переворачивая трупъ. Въ это время кидается на него арнаутъ съ ножомъ: не выпуская изъ рукъ пояса, тотъ бжитъ за нимъ, какъ веретено съ пряжей, вертится убитый, а арнаутъ вслдъ бьетъ его ножомъ, но не глубоко проскаетъ его. Конецъ этому положилъ другой черногорецъ, убивши арнаута изъ ружья.

Отрзываніе носовъ, замнившее прежнее отсченіе головъ, составляетъ конечную цль войника. Отская носъ, каждый кладетъ его въ свой силавъ и посл представляетъ къ счету, по которому можно приблизительно знать, сколько вообще убито у непріятеля, и сколько кто убилъ, хотя это послднее безъ контроля можетъ повести къ ложнымъ заключеніямъ. Есть такіе мастера этого дла, что успваюгъ посчь своихъ и чужихъ, по этому кром отрзаннаго носа, требуется доказательство того посредствомъ свидтелей. Злоупотребленія бывали такого рода, что поскали иногда своего человка. При мн сдлано было открытіе, что одинъ, въ прошлую войну, совершилъ такого рода продлку: его судили за то и посадили въ тюрьму.

Не говоря уже о нравственномъ безобразіи этого обычая, не слдуетъ его терпть въ виду той напрасной опасности, которой подвергаетъ себя въ это время человкъ, все равно, какъ и обираніе трупа вовремя продолжающагося боя. Инымъ кажется мало взять оружіе или т мелкія вещи или деньги, которыя находятся при убитомъ, они немедленно раздваютъ трупъ до рубахи, на что требуется не мало времени. Отчасти это практикуется въ видахъ мести арнаутамъ, которые снимаютъ съ убитыхъ даже рубашки, но задача образованныхъ людей Черногоріи стараться поставить свой народъ выше дикихъ понятій и обычаевъ арнаута, живущаго совершенно вн всякихъ условій, которыя могли бы образовать умъ и сердце.

Идя въ бой, здсь никто не думаетъ о смерти, и впередъ разсчитываетъ, какъ бы побольше убить и посчь, не разсчитывая, что, можетъ быть, самому приведется сложить голову или бжать.

Когда наше войско было сломлено, во время общаго ретированія, встрчаю я на пути идущаго къ мсту боя дряхлаго старика безъ ружья, съ однимъ пистолетомъ. ‘Куда ты идешь?’ — спрашиваю его. ‘Хочу убить какого-нибудь арнаута за то, что въ Гусиньи убили моего сына, отвчалъ онъ, и только грозный окрикъ носильщиковъ раненыхъ заставилъ его воротиться назадъ.

Одинъ старикъ изъ Великой, слпой и совсмъ дряхлый, такъ какъ имлъ около 80 лтъ, не смотря ни на какія убжденія остался тамъ, скрывшись въ картофельную яму. Тамъ его нашли и постили арнауты. Другой старикъ, боле бодрый остался вмст со своею старухою отсиживаться въ мельниц. Видвшись съ нимъ посл, я спрашивалъ на что онъ разсчитывалъ. ‘Не думай, чтобъ меня легко имъ взять, у меня было ружье, у старухи пистолетъ и топоръ. Двоихъ уложили бы, непремнно, а съ Божію помощію и больше’.

Странно было слушать такія рчи отъ старика, который представлялъ изъ себя ходячій скелетъ, у котораго въ дугу согнута спина, трясутся руки и ноги, и потухшіе глаза едва смотрятъ изъ-подъ морщинъ. А, между тмъ, онъ съ ружьемъ наготов и старуха съ пистолетомъ въ рук спокойно высидли все время, покуда вокругъ нихъ совершалась чисто адская работа: крики и стрльба боле тысячи бснующихся арнаутъ среди дыма и пламени. Они жгли все, и только эта мельница осталась цла какимъ-то чуднымъ случаемъ.

Какая картина и какіе нравы!

Въ Черногоріи если бъ дозволили, пошли бы въ бой вс дти отъ 10 лтъ, пятнадцати и даже четырнадцати-лтніе участники въ бою и теперь.

Когда наше войско, соскочивъ съ Бати, понеслось на непріятеля, стоявшаго на пепической равнин, былъ тутъ и четырнадцати-лтній мальчуганъ. На пути привелось перескакивать черезъ довольно высокую каменную стну, юный воинъ никакъ не могъ перескочить, потому что въ общемъ стремленіи вс его сталкивали. Онъ оставался въ такомъ критическомъ положеніи до тхъ поръ, пока не нашелся какой-то стриць (дядюшка), который прямо его пересадилъ.

Преодолвъ эту преграду, онъ, вмст съ другими, занялъ позицію за деревомъ и дйствовалъ со спокойствіемъ, удивившимъ всхъ, по показаніямъ свидтелей, онъ убилъ двоихъ. Потомъ увидли, какъ онъ, перебгая къ другому дереву, упалъ. ‘Что съ тобой? раненъ’? — спрашиваетъ сосдъ. ‘Нтъ — отвчаетъ онъ — просто нога подвернулась’. Но, сдлавъ попытку подняться, онъ упалъ снова: оказалось, что перебита кость въ голени.

Впослдствіи я наблюдалъ его въ нашемъ полковомъ лазарет. Онъ переносилъ боль съ чрезвычайнымъ терпніемъ съ тмъ истинно дтскимъ добродушіемъ, которое всхъ располагало къ нему. Бывало, спросишь его: ‘Какъ твоя рана, Мило’?— ‘У здравле, господара добро’ отвчаетъ онъ, смясь, и тутъ же заявляетъ намреніе опять идти въ бой и ужъ непременно посчь арнаута.

Такихъ маленькихъ воиновъ у насъ было 5 или 6, и вс они наравн съ прочими бились и переносили вс трудности военной жизни.

Изъ недавняго времени можно привести много эпизодовъ, въ которыхъ мальчики участвовали въ бою наравн со взрослыми. Такъ близъ Колашина, еще до передачи его Черногоріи, на одно семейство, состоящее изъ отца, троихъ взрослыхъ сыновей его и 14-ти-лтняго внука напали около 300 турокъ. Внукъ первый замтилъ приближеніе турокъ и потомъ бился вмст со всми, нсколькихъ турокъ убилъ, и самъ, наконецъ, былъ убитъ,вмст съ ддомъ и двоими дядями, а отецъ уцллъ и гнался еще за турками. Теперь его 12-ти-лтній братъ иначе не выходитъ, какъ съ пистолетамъ за ножомъ.

Полтора года спустя посл войны, я встрчалъ много 19 и 18 лтнихъ, которые прослужили боле трехъ лтъ на воин, слдовательно, тогда были 15 и 14 лтъ.

Въ Черногоріи ребенка, едва онъ поднимается на ноги, лтъ 5—6, одваютъ уже въ полный черногорскій костюмъ, даже съ силавомъ, который назначается для пистолета. Странно какъ-то видть маленькаго человчка совершенно въ форм взрослаго. Это похоже на то, какъ у насъ нкоторые родители любятъ одвать маленькихъ дтей въ военную униформу, что у насъ однако составляетъ пустую родительскую забаву, здсь же это иметъ глубокій смыслъ, такъ какъ съ 14 лтъ участвуютъ въ бою, еще раньше пріучаются дйствовать оружіемъ и съ колыбели начинаютъ испытывать на себ дйствіе войны.

Вотъ съ какого ранняго времени черногорецъ привыкаетъ къ звуку оружія, пріучается слушать о бояхъ, убійствахъ, сченьи головъ и носовъ, о всхъ ужасахъ войны, и эти ужасны для его теряютъ постепенно свой грозный смыслъ. Отсюда проистекаетъ его равнодушіе къ бою и убійству: отсюда — его воинственность, которая парализуетъ въ немъ вс другія наклонности.

Замчаютъ, что рдкій изъ черногорцевъ оканчиваетъ какой-нибудь курсъ наукъ, хотя много ихъ отправляется учиться за границу. Но разв онъ, молодой и горячій, можетъ спокойно отдаваться наук въ то время, когда его отечество обливается кровью, пуская въ бой и дряхлаго старика, и едва поднявшагося на ноги, не окрпшпаго ребенка? Разв можно не думать о войн, предаваться мирному настроенью, когда передъ вашими глазами разввается кровавое знамя?

IV.
Посл боя.
Первыя послдствія.— Убитыя.— Ихъ погребеніе. — Сыновья у могилы отца.— Раненные.— Не знаемъ, что длать.— Переноска раненныхъ.— Въ новомъ мст.— Содержаніе и ходъ лченія раненныхъ.— Воспоминаніе о Красномъ Крест.— Общее состояніе войска — Отношенія въ войск: отсутствіе зависти и хвастливости, участное отношеніе къ непріятелю. — Антагонизмъ племенъ родовъ между собою.— Обвиненія въ измн. — Отчего это происходитъ? — Еще похороны.— Типъ матери.

Наконецъ, бой конченъ и установился миръ, не знаемъ только, на долго ли. Первый пылъ прошелъ, начинается разборъ, кто на-лицо, кого нтъ справки и розыски, счетъ убитыхъ и раненныхъ. Вчерашнее опьяненіе прошло, предстаетъ во всей нагот суровая дйствительность: 109 убитыхъ и 115 раненныхъ въ первомъ бою, а во второмъ 32 уб. и 75 ран. Сколько семействъ осиротло! О первыхъ, впрочемъ, некому было плакать, потому что были почти вс изъ кучъ и братоножичей, а когда еще дойдетъ туда всть? Есть, однако, и тутъ кому поплакать: всплакнетъ свой братъ, товарищъ, если нтъ родни. А какъ не быть родни, когда въ войск одно племя, одинъ родъ,— отецъ съ сыновьями, братья родные и двоюродные, дядя съ племянниками?…

Первыхъ убитыхъ привелось брать съ боемъ, такъ какъ они пали на арнаутской территоріи, подъ Новшичами, и въ средин ихъ, и арнауты сначала согласились выдать ихъ, а потомъ, когда наши пришли уже на мсто, отказали. Поднято было 52 тла,а еще столько же осталось. Головы были у всхъ отсченьи у многихъ порзаны руки, видно, что это были павшіе раненные, которыхъ тогда не успли вынести, и они защищались, голыми руками хватаясь за ножъ. Одежда снята вся, не исключая нижняго блья. Иные обезображены, изсчены не груди, по плечамъ, по рукамъ, должно быть, была борьба! Кажется, и узнать нельзя, а, между тмъ, всякій разобралъ своего: кучъ — куча, братоножичъ — братоножича, а родня — родню еще легче.

Сорокъ шесть сразу принесено было на аржаницкое кладбище. На высокомъ холм уединенно стоитъ раскидистая сосна и около нея въ безпорядк разбросаны простыя неотдланныя каменныя плиты, это и есть кладбище. Нашлось мсто и для новыхъ поселенцевъ.

Въ могилу клали по два и по три, могилки узкія, потому что трудно копать промерзшую землю, да и некогда: нужно снова быть наготов къ бою. Иной, какъ раскинулъ руки, умирая, такъ онъ и закоченлъ, при спуск въ могилу приводилось ихъ сгибать, ломая. При этомъ шли различныя замчанія: у кого, напр., шея втянулась внутрь туловища, значитъ, живому отскли голову, а у кого вытянута, значитъ, былъ тогда уже мертвымъ, y одного вся грудь залита кровью и растеклась по бокамъ и на спину, видно, что долго мучился, истекая кровью, у другаго, напротивъ, маленькая рана на лвой сторон съ небольшимъ подтекомъ крови: быстрая смерть заледнила ее и не дала много разлиться.

Каждый трупъ былъ внимательно осмотрнъ, истолкована каждая рана, соображены вс примты- потомъ бережно спускаютъ, засыпаютъ, и все кончено. Здсь нсколько священниковъ, которые участвовали въ бою. Одинъ изъ нихъ офицеръ, попъ Никола, поскъ саблей нсколькихъ человкъ и только какимъ-то чудомъ спасся, оставшись невредимымъ, тогда какъ около него убито нсколько человкъ. Есть священники, но отпть погребеніе некому, потому что священникъ въ войск не иметъ при себ ничего, кром оружія. Отпваніе поэтому совершено было посл.

Тяжело было видть, когда два сына опускали въ могилу своего отца. Долго они крпились, не проронивъ ни слезинки, но, когда опустили тло, одинъ изъ нихъ съ крикомъ кинулся въ могилу, его едва могли ухватить. Какія страшныя рыданія вырвались изъ этой груди! Его оттащили. Тогда оба брата, обнявшись, упали на колни и, стискивая другъ друга, рыдали, какъ малыя дти по матери. Наконецъ, ихъ подняли и силой повели съ кладбища.

Я знавалъ этого старика: онъ былъ 60-ти лтъ, но по виду можно было дать ему 40 съ небольшимъ, родомъ изъ Фунданы и магометанскаго исповданія, говорилъ по-сербски и по-арнаутски одинаково, прежде бился за турокъ противъ черногорцевъ, а теперь, вмст съ ними, погибъ въ бою съ арнаутами. Сыновья его пришли раньше съ войскомъ, а онъ, какъ извстный юнакъ, не вытерплъ оставаться дома и пришелъ всего за нсколько дней до боя. Онъ былъ олицетворенное добродушіе: турокъ по исповданію, онъ не имлъ ни тни магометанскаго фанатизма, разсуждалъ здраво, въ каждой его рчи видна была большая опытность и обдуманность, и былъ былъ до послдняго времени извстенъ своимъ юначествомъ. Впрочемъ, онъ говорилъ, что когда-то родъ его былъ православный, поэтому онъ никогда не питалъ вражды противъ христіанъ и дтямъ дозволилъ принять христіанство.

Съ мертвыми легко справляться, но куда двать раненныхъ? На Андріевиц 10 домишекъ, изъ которыхъ каждый вмщаетъ въ себ корчму и лавку, даже сами хозяева не имютъ своей комнаты. Здсь все полно каждый день отъ постоянно проходящаго люда то въ войско, то изъ войска. Ршено размстить ихъ въ Бойдвичахъ, въ двухчасовомъ разстояніи отъ Андріевицы, гд уцлло нсколько домовъ. Поручается устроить это дло тамошнему священнику. Отправляюсь туда и я. Средствъ никакихъ. Беру изъ лавки нсколько аршинъ холста: Божо Петровичъ, прибывши какъ разъ наканун боя, даетъ дв своихъ собственныхъ рубашки тонкаго полотна, это, мы будемъ класть на раны, а холстомъ перевязывать сверху, думаю я, не зная еще числа раненныхъ. Погода, надобно замтить, отвратительнйшая. Посл не долго державшагося снга и морозовъ, настала оттепель, и начались непрерывные дожди. Рки вздулись такъ, что большая часть мостовъ была снесена, и за оставшіеся нужно было бояться, что вотъ-вотъ понесетъ и ихъ, и тогда у насъ прекратилось бы всякое сообщеніе съ войскомъ. Земля такъ пропиталась водою, что куда ни ступишь, всюду нога тонетъ выше щиколки, всюду изъ земли бьютъ ключи, а потоки обратились въ бурныя рки, падающія по чрезвычайно крутымъ склонамъ. Перескакивая ихъ въ боле узкихъ мстахъ, вы рискуете упасть и ужъ боле не вернуться.

Стаи журавлей, гусей и утокъ положительно закрываютъ небо и тысячами вьются, какъ будто спугнутые какой-то страшной катастрофой, не зная куда дваться, чайка-буревстникъ назойливо кричитъ и падаетъ на землю. А дождь все льетъ. Злорчица давно уже перестала быть мирною рчушкой, убаюкивающей своимъ однообразнымъ журчаніемъ, теперь она высокимъ мутнымъ валомъ идетъ во всю ширь долины, и по ней несутся цлыя деревья, ударяясь о покрытыя водой скалы и перевертываясь съ корней на вершину и обратно. Единственный, оставшійся на ней, мостъ дрожитъ, съ одной стороны рка уже обошла его и ринулась потокомъ, ростущимъ поминутно.

Дйствительная опасность вмст съ общею грозною и мрачною картиной природы производила гнетущее впечатлніе, а тутъ еще совершенная безпомощность.

Раненные начали прибывать часу въ 3-мъ посл полудня на лошадяхъ и на носилкахъ. Всхъ домовъ мы нашли 11, и въ томъ числ были весьма тсные, а раненныхъ принесли уже 75, и еще должны прибыть, при нихъ до 140 носильщиковъ и провожатыхъ. Начинаемъ осмотръ и перевязку. Обошли 8 домовъ и то съ большимъ рискомъ, потому что дома разбросаны на большомъ пространств, и между ними потоки, переходъ черезъ которые въ темнот положительно невозможенъ, поэтому, привелось отложить остальныхъ на завтра. Въ добавокъ ко всему нечмъ кормить. Посланные за хлбомъ въ село, гд были хлбныя печи, не вернулись, а, между тмъ, раненные не ли уже двое сутокъ. Дали имъ по 50 драмъ ракіи и до кусочку скорупа, чтобы дать хоть какую-нибудь работу празднымъ желудкамъ, о носильщикахъ же мы и не думаемъ, а они, между тмъ, столько же времени голодали и утомлены до изнеможенія переноскою раненныхъ по такому пути, но которому едва подъ силу пройдти и порожнему человку. Лошадямъ и подавно нтъ никакого корма. Избы переполнены, раненные стонутъ отъ боли, здоровые ноютъ отъ голода и отъ того, что некуда приклонить голову, въ семьяхъ, гд они помщены, плачь, потому что негд повернуться. Дтей съ рукъ нельзя пустить, а на дворъ носа нельзя показать. Мучительная была ночь!

На другой день былъ принесенъ хлбъ, раненныхъ накормили и здоровымъ дали по трети фунта хлба, а вмст съ тмъ пришло распоряженіе немедленно нести раненныхъ въ другое мсто: найдено помщеніе боле удобное въ двухъ селахъ ближе съ Андріевиц. Какъ ни тяжела была эта вторая переноска, но другаго исхода не было. Погода стала нсколько лучше, захолодало и рки упали.

Удивительная живучесть въ людяхъ! одинъ раненный, съ пробитою въ двухъ мстахъ грудью, утромъ 2 раза выходилъ изъ избы безъ посторонней помощи, потомъ собирался ссть на лошадь и въ этотъ моментъ почувствовалъ себя нехорошо, а черезъ минуту былъ уже мертвый. Одинъ халъ на лошади и умеръ на дорог. На Андріевицу привезли его трупъ, который тамъ же схоронили. При немъ былъ 16-лтній его племянникъ. Все время, покуда ему копали могилу, племянникъ лежалъ возл него, тихо рыдая, онъ все смотрлъ въ лицо мертвецу, приподнявъ закрывавшую его струку, и зарыдалъ, какъ ребенокъ, когда его собрались опускать въ могилу. ‘Что плачешь? — говорятъ ему товарищи — возьми вонъ струку, покройся ею, ты дрожишь, какъ собака, да возьми кстати и ружье, ты вдь не получилъ изъ войска, будетъ бой, побьешься, а не будетъ, отнеси домой.’

Еще одного оставили по пути въ одномъ дом, остальные благополучно прибыли въ отряженныя для ихъ пребыванія села Забрдье и Слатину, гд имъ приготовлены были и постилка, и пища, и размстились они въ 20 домахъ, только носильщики голодали и еще третій день, не получивъ ничего, кром ¹/₃ ф. хлба. Для лченія ихъ черезъ недлю явились 9 человкъ братьевъ Иличковачей, которые давно уже практикуютъ эту профессію — перевязки ранъ, складыванія костей, выниманія пуль и вообще лченія раненныхъ. Отряжены были люди для веденія хозяйства. Сначала были вс голы и грязны, потомъ и эта часть была приведена въ порядокъ, когда изъ Цетинья прислали блье и вс спальныя принадлежности. Пища была отличная: по 1 ¹/₄ ф. мяса и столько же пшеничнаго хлба, кофе и ракія. Въ помщеніяхъ наблюдалась чистота и слдили за хорошею вентиляціею. Нужно отдать полную справедливость Божу Петровичу въ томъ, что онъ всю заботу приложилъ къ тому, чтобы поставить въ возможно лучшее положеніе раненныхъ.

Такимъ образомъ, умніе доморощенныхъ хирурговъ, хорошее содержаніе раненныхъ и уходъ за ними сдлали то, что раненные наши стали быстро поправляться и выздоравливать, такъ что, когда вторичный бой далъ намъ еще боле 70 человкъ, то отъ перваго боя осталось мало, и новые могли размститься безъ натяжки въ тхъ не самыхъ домахъ. Изъ 200 почти раненныхъ умерли въ теченіе лченія двое, и двое умерли тотчасъ, какъ только были принесены. Для окончательнаго излченія человкъ 50 переведено и перенесено въ госпиталь въ Подгорицу, гд нкоторые остаются еще и теперь. Благодаря внимательному уходу, между раненными не появлялась никакая болзнь, тогда какъ въ окрестности и въ войск былъ спорадическій тифъ.

Отрадно было также видть хорошее отношеніе къ раненнымъ домохозяевъ, не смотря на крайнее стсненіе, которое пришлось имъ терпть, и даже на ущербъ, понесенный имъ, такъ какъ для отопленія порублено у всхъ много лсу, а у иныхъ въ начал взяты были безвозмездно солома и сно, иные при всемъ томъ давали еще имъ свои покрывала, покуда не принесены были изъ Цетинья.

Въ характер раненныхъ, рядомъ съ терпливостью перенесенія боли отъ ранъ, я замтилъ нкоторую требовательность. Такъ случалось, что не доставало водки, (иногда негд было и купить), раза 2 выдавали мяса по 1 литр (не много боле ¹/₂ ф.) — и жалобамъ не было конца. Жаловались, что не даютъ табаку, тогда какъ слдовало запретить вообще куренье, потому что множество изъ нихъ страдало отъ кашля, отъ чего кашель усиливался и еще больше бередилъ раны. Въ этомъ отношеніи черногорцы избалованы были русскимъ обществомъ Краснаго Креста, которое содержало раненныхъ, можно сказать, съ роскошью за то всякій черногорецъ, побывавшій на его попеченіи, не можетъ вспомнить объ насъ, чтобъ не расточиться въ похвалахъ и благодарности. А какое теплое воспоминаеніе осталось о сестрахъ милосердія! И какъ это пришлось по характеру черногорцу называть сестрою ухаживавшую за нимъ женщину, когда для него, посл матери, нтъ существа ближе сестры.

Чтобы не возвращаться боле къ раненнымъ, я забжалъ впередъ и оставилъ общій ходъ жизни войска, тогда какъ здсь также есть, что отмтить.

Забота о раненныхъ всецло ложилась на людей, стоящихъ вн войска. Войско же, отправивъ своихъ раненныхъ попрежнему предавалось обычной лагерной жизни съ ея безконечнымъ досугомъ, нарушаемымъ тревожными ожиданіями новаго боя, съ ея вечерами, сопровождаемыми шумной бесдой, воспоминаніями о старин и недавнемъ прошломъ, разсказами о себ и другихъ въ только что минувшихъ двухъ бояхъ, пснею посл подъ гуслу, хорошей выпивки и сытнаго ужина. За исключеніемъ помщенія, которое было почти подъ открытымъ небомъ, содержаніе войска было хорошо, ¹/₂оки пшеничнаго хлба и столько же мяса, а изъ бараньихъ шкуръ для плохо одтыхъ пошиты были безрукавныя куртки шерстью вверхъ или внизъ, какъ кому заблагоразсудится. Мстнымъ васоевицкимъ баталіонамъ также стали давать понемногу кукурузнаго зерна, которое они сами мололи дома, и иногда давали мяса. Даже къ холоду вс какъ то притерплись, хотя въ пришлыхъ баталіонахъ стали чаще заболванія острымъ воспаленіемъ горла и легкихъ и горячкой съ тифознымъ характеромъ.

Ближе всего, конечно, было поговорить о томъ, что для всякаго имло самый живой интересъ, о прошломъ бо. Прислушиваясь къ этимъ разговорамъ, я замтилъ, что лично о себ всякій разсказываетъ съ азартомъ только въ первыя минуты, въ моментъ страстнаго опьяненія. Затмъ разсказывается уже по требованію кого-либо и то совершенно спокойной и безъ малйшаго хвастовства. Правду сказать, въ присутствіи своихъ людей и трудно хвастать.

Всякій относился съ должнымъ уваженіемъ къ заслуг и подвигамъ другаго, ни тни зависти. Кому не удалось ничмъ отличиться, онъ радовался величію своихъ товарищей. Видно было, что все это не новички, и бой никому не новое дло. Опять и посл боя такое же сдержанное, спокойное настроеніе, какъ и передъ боемъ. Что еще больше: противъ арнаутъ ни малйшаго озлобленія, а, напротивъ, восхваленіе ихъ юначества. По храбрости они ставятъ арнаута выше себя, а только онъ дикій и глупый и потому гибнетъ, черногорецъ же лукавъ. Съ какимъ чувствомъ они разсказываютъ, какъ жалко было смотрть, когда убьютъ одного, а другой подбжитъ и поцлуетъ его на прощаніе, или какъ жалостно иной молитъ, чтобъ не отскали носъ. Жаль, а нельзя иначе: на то и бой.

Что касается лицъ начальствующихъ, то въ нихъ еще больше этой терпимости къ непріятелю. Во второмъ бою множество арнаутъ легло на нашей территоріи (отсчено 220 носовъ), поэтому воевода Марко послалъ имъ сказать, что они свободно могутъ убрать тла своихъ если не они того и сдлаютъ, то призоветъ изъ Подгорицы или Никшича ходжу и похоронить ихъ съ помощью его по магометанскому обряду.

Къ прогнанію пепичскихъ и аржаницскихъ арнаутъ побудила крайность: они слишкомъ безсовстно воспользовались предоставленною имъ свободой. И тогда провожая ихъ до границы въ скверную погоду, (это было за день до перваго боя) черногорцы на рукахъ несли имъ дтей, завертывая ихъ въ свои струки, и выражали свое сожалнія въ вид упрка начальству: зачемъ оно такъ жестоко поступило съ ними. Такое сожалніе вызвалъ въ нихъ плачъ женщинъ и дтей, тогда какъ мужчины, какъ бшеные , скакали на лошадяхъ, кричали на своихъ челядинцевъ, подгоняя ихъ впередъ, и то и дло стрляли изъ револьверовъ, видимо, питая въ душ злобу и въ то же время стараясь показать полное пренебреженіе. Простодушному черногорцу не было до того дла, ему было только жаль того, кто дйствительно заслуживалъ состраданія.

И рядомъ съ такою гуманностью, съ такою справедливостью къ другому, даже къ чуждой и враждебной народности, вы встрчаете пристрастіе племенное, несправедливое отношеніе къ другому племени, доходящее почти до вражды, выражающееся несправедливыми отзывами другъ о друг.

Когда, въ первомъ бою такъ несчастно погибли кучи и братожичи чисто по своей вол, такъ какъ безъ команды кинулись впередъ и совершенно вопреки плану погнались за непріятелемъ за Новшичи и даже за нихъ, не справляясь о томъ, что длается въ другихъ мстахъ, не смотря на это они тотчасъ крикнули: ‘васоевичи измнили!’ Это обвиненіе основывалось на томъ, что васоевицкій баталіонъ не поддержалъ ихъ. Но онъ и не зналъ, что они бьются и еще меньше могъ предполагать, что они зайдутъ такъ далеко, тогда какъ братожичи знали объ отступленіи того баталіона и потому обязательно должны были не идти дальше.

Явное негодованіе было заглушено, но враждебное настроеніе осталось.

Во второй бой кучи и братожичи не были посланы въ помощь тодорову васоевицкому баталоіну, они защитили только посл баталіоны пена Дюка и Трифунв, которые помогали Тодору. Васоевичи объяснили это нежеланіемъ помочь. ‘Марко — говорили они — самъ кучъ и потому жалетъ своихъ’. Этого не было: изъ кучъ и братожичей опять было сравнительно съ другими довольно раненыхъ, хотя не было убитыхъ (убитъ одинъ какъ-то случайно, въ середин войска вблизи Марка), и они дйствительно спасли два баталіона, хотя, правду сказать, ихъ можно бы дйствительно пожалть, потому что посл перваго боя отъ этихъ двухъ баталіоновъ осталось только немного больше половины.

Въ прежнія времена вс черногорскія племена враждовали одно съ другимъ изъ-за увуого-нибудь случайного убійства и по нскольку лтъ воевали, вслдствіе чего на нсколько лтъ не было прохода одному племени черезъ землю другаго. Теперь этого нтъ, государственное начало одержало верхъ надъ племеннымъ, но оно не должно остановиться на этомъ, ему предстоитъ задача примирить эту вражду, не довольствуяся однимъ преимуществомъ, и отчасти оно уже идетъ къ этой цли. Но среди племени есть также воюющіе элементы — родъ съ родомъ.

Это одно изъ несчастнйшхъ явленій въ жизни Черногоріи, о которомъ въ другомъ мст мы поговоримъ подробне, теперь же мы остановимся на немъ, какъ на явленіи, имющемъ связь и съ военною жизнію.

Неудивительно намъ то, что всякую неудачу никто не хочетъ принятъ на свой счетъ и старается свалить вину на другаго. Естественно, что, при племенномъ антагонизм, одно племя сваливаетъ на другое, при вражд родовъ, эти послдніе обвиняютъ другъ друга. Меня поражаетъ въ этомъ случа грозное слово: ‘измна’, т. е. умышленная выдача съ цлію погубитъ окончательно или заставить жестоко пострадать или же скомпрометировать, опозорить.

Это тамъ часто повторяется въ боевой исторіи Черногоріи, что невольно задумаешься надъ вопросомъ: ‘Ужъ и въ самомъ дл не Вуки-ли Бракховичи дйствуютъ во всхъ этихъ несчастныхъ случаяхъ?’

Въ тхъ случаяхъ, которые мн извстны, я вижу только ошибки, изъ которыхъ часть падаетъ на отдльныя лица или отдлы войска, а часть составляетъ указанный выше недостатокъ военной системы, именно недостатокъ единства плана и тсной связи частей войска. Правда, иногда черногорцы быстротою движеній совершаютъ чудеса, но планъ долженъ основываться не на форсированныхъ дйствіяхъ, особенно когда войска истощены и неблагопріятны мстности, а на разсчет нормальныхъ движеній и усилій. Думаю, что измнъ этихъ въ настоящее время и не бываетъ. Но для меня фатально въ этомъ случа даже допущеніи мысли о возможности измны, что я замтилъ и въ цлой сербской исторіи.

Вукъ Бракховичъ, какимъ онъ является въ народномъ преданіи (конечно, несогласный съ исторіей), есть типъ, созданный болзненно направленной фантазіей сербскаго племени, вслдствіе многихъ страданій, претерпнныхъ имъ отъ чужихъ и своихъ, этотъ страшный призракъ отъ косовской битвы до послдняго времени не перестаетъ, пугать безъ того запуганную народную фантазію и заставляетъ подозрвать измну тамъ, гд ея нтъ и не можетъ быть.

А, вмст съ тмъ, возможность такого представленія въ народной фантазіи должна имть также свое основаніе. Она заключается въ томъ, что до сихъ поръ сербскій народъ подленъ на части, и никто не видитъ, гд его настоящее отечество: въ Сербіи или въ Черногоріи? а, можетъ быть, и въ Австріи. И съ какою легкостью совершаются здсь переходы изъ одной земли въ другую, какъ легко перемнять одно отечество на другое. Да и не все ли равно въ самомъ дл? Этоъ частный космополитизмъ т. е. подленіе отечества на нсколько земель — ведетъ къ нкоторому индиферентизму по отношенію къ отечеству. И недостатокъ этого чувства развязываетъ человка передъ его временнымъ отечествомъ. У большинства здсь привязанность къ племени и роду гораздо сильне, чмъ въ цлой Черногоріи. Это сознаютъ инстинктивно вс, и потому такъ легко, также инстинктивно произносится обвиненіе въ измн. Короче сказать: кто указываетъ на недостатокъ патріотическаго чувства.

Если некому было оплакивать павшихъ въ первомъ бою кучъ и братоножичей на мст, то страшными рыданіями, какъ разсказываютъ, огласилась Подгорица, потомъ, проходя черезъ Братаножичи, спустя два мсяца, я всюду слышалъ, такъ называемое, куканье — причитанья по покойник, сопровождаемый истерическими криками и плачемъ. А посл втораго боя — закукали — косоевицкія жены. Каждый день отъ зари начинается это куканье и продолжается почти до полдня. Однажды, проходя отъ Андріеницы въ Краме, гд на моемъ попеченіи находилась нсколько тифозныхъ, я слышу страшный крикъ мужскимъ голосомъ, какъ будто на кого-то напали, и онъ призываетъ на помощь. Невольно останавливаюсь и хочу идти туда, но на пути спрашиваю, что это такое: ‘Это кукаетъ Дрндаръ — отвчаетъ мн — отецъ того момка, что замерзъ въ войск’. Страшное впечатлніе производитъ это куканье: сначала идетъ причитанье, т. е. перечисленіе заслугъ умершаго и выраженіе того, что потеряли въ немъ — юнака, брата, сына и т. д. и потомъ, какъ припвъ идутъ крики: ‘Ой-ай!…’ Эти крики идутъ изъ глубины груди и тамъ сильны, что слышатся на далекое разстояніе и прерываются по временамъ плачемъ и стонами, доходящими до истерики. Рядомъ съ истиннымъ чувствомъ тутъ есть, конечно, доля обрядности. Поэтому, какъ обрядъ, оно производитъ непріятное впечатлніе и боле благоразумные люди его сдерживаютъ, а въ войск онъ теперь, положительно запрещается, потому что нехорошо дйствуетъ на духъ войска. Та же мра примняется въ Цетинья и въ другихъ городахъ. При этомъ есть еще одинъ безобразный обычай — царапать себ лицо до крови въ знакъ сожалнія.

Есть, однако, женщины, которыя въ этихъ случаяхъ выказываютъ удивительную твердость духа. Мн случилось бытъ при похоронахъ одного братоножичскаго офицера, Божи Перутина, умершаго на четвертый день посл того, какъ его принесли въ лазаретъ. Мать застала его еще въ живыхъ, она провела съ нимъ ночь, и потомъ онъ умеръ у нея рукахъ, умеръ тихо, точно заснулъ. Что было въ первый моментъ, не знаю, но при похоронахъ она распоряжалась всмъ, какъ ни въ чемъ не бывало. Исцарапала и она себ лицо, рыдала нсколько минутъ надъ могилой, но потомъ, тутъ же обратилась ко всмъ съ рчью, которая могла быть вложена въ уста любой древней римлянки: ‘Я схоронила теперь втораго сына, вмсто него я имю внука, который не будетъ хуже его: а вотъ и третій — говорила она, указывая на парня лтъ 17, ея же сына, который пришелъ съ ней — пусть и онъ умретъ, только тою же славною смертію, какъ его братья. Врьте — произнесла она весело — мн и его не жаль, если то нужно для пользы господаря (князя) и его державы, и если такъ судилъ Богъ. Не будь у меня внука, я и сама пошла бы вмст съ ними, а теперь нужно поднять на ноги еще одного сокола: пусть онъ отмститъ Божа Перутина.’

Высокая фигура ея приняла какую-то торжественную позу, выраженіе лица спокойное, какъ у классической статуи, черты нсколько суровыя, голосъ мужской и твердый. Какъ мало разницы между этой женщиной, пришедшей оплакивать сына, и стоящими у его могилы его товарищами только что воротившимися изъ боя и едва умывшими руки посл кровавой рзни.

Воротившись на Андріеницу, она угощала водкой собравшихся сослуживцевъ своего сына. Ни тни горя не было замтно въ ея лиц, она продолжала говорить въ дух приведенной выше рчи, а гости вспоминали все, что зналось изъ жизни только что схороненнаго Божа и его брата, и давно уже погибшаго отца.

Все кончено: однимъ нужно отправляться въ войска, или домой. Тутъ только она обратилась ко мн тихо: ‘Нтъ-ли у тебя того порошка, котораго ты давалъ моему сыну, чтобы спалось? вотъ какъ пошла изъ дому не спала трое сутокъ, боюсь, не сойдти-бы съ ума.’

Это не единственный примръ, такихъ матерей вы найдете въ Черногоріи много. Это типъ, созданный жизнію и всею исторіей Черногоріи.

Но судьба черногорской женщины, будь она мать, жена, сестра, никогда не снимать съ себя траура, вчно кого-нибудь оплакивать. До сихъ поръ я не встрчалъ ни одной женщины, которая пла бы веселую псню, а встрчалъ ихъ много. Какъ скоро женщина остается одна — пасетъ стада или идетъ съ ношей издалека, она всегда почти поетъ, но вслушайтесь, что она поетъ: это тужба, куканье по умершемъ или по умершихъ. За то и научились онъ складывать эти псни. Иная прямо, безъ всякой передлки могла бы быть занесена въ ‘Горскій Внецъ’, замчательное произведеніе послдняго владыки Черногоріи и поэта Рада.

И такъ удлъ всего черногорскаго народа — одной половин вчно биться и гибнуть, другой — сиротствовать и оплакивать погибшихъ. Такая жизнь создаетъ народу юнаковъ, но убиваетъ въ немъ все остальное: гражданственность, общестненность, семейственность, вкусъ и т. д.

Гусиньская экспедиція стоила Черногоріи громадныхъ средствъ, а цль все-таки не достигнута: она остается въ прежнемъ положеніи и теперь, т. е. должна готовиться къ новой войн и новымъ жертвамъ.

П. Ровинскій.

Цетинье, 1880 15 марта.

‘Русская Мысль’, NoNo 5—6, 1880

OCR Бычков М. Н.

Черты изъ боевой жизни Черногоріи.

Военныя приготовленія.

Наканун боя.

Читайте также: