Чертово болото, Беляев Александр Романович, Год: 1931

Время на прочтение: 14 минут(ы)

Александр Беляев

Чертово болото

Кулик и болото

Было болото. И был мальчик. Болото называлось Чертовым, мальчика звали Панасиком, а по школьному прозвищу Кулик. И в самом деле, как не Кулик: длинноносый, у болота живет и болото хвалит.
Отца у Кулика не было — пропал в Гражданскую войну. Мать умерла еще раньше. Жил Кулик с дедом Микитой, лесником. Их избушка стояла у края соснового леса, на песчаном бугре, а дальше начиналось болото. На Украине много таких мест: сосна, лесок, сушь, и тут же рядом болото — конца-краю не видно.
До поступления в школу совсем одиноко жил Кулик. Дед, нелюдимый, угрюмый старик, целыми днями пропадал в лесах. Кроме него, Кулик только и видел людей — Панаса Утеклого. Когда-то давно, при царизме, Панас за что-то был сослан на каторгу и бежал оттуда. Так и пошло за ним: Утеклый. Он был веселый, бездомный охотник и балагур. Иногда Утеклый ночевал в избушке Микиты и на ночь пугал Панасика сказками про болотных чертей. Иногда брал с собою на охоту. Но Утеклый неожиданно появлялся, чаще всего по весне и осенью, и так же неожиданно надолго исчезал. И Кулик оставался один со своим болотом. Привык к нему и даже полюбил. Полюбил кислые болотные запахи, болотные вздохи и всхлипывания, болотные мхи и травы: трилистник, сабельник, касатник, осоку, полюбил птиц болотных.
Дед строго наказывал:
— Не шляйся по болоту. В окнище провалишься, пропадешь!
Крестьяне, жившие по соседству, жаловались на Чертово болото: дух от него тяжелый, болеют люди, комары одолевают, скотина гибнет… И столько земли даром пропадает!
— Богом проклята сия земля, — говорили старики.
— Черт плюнул на это место. Плюнул, да копытом растереть забыл. Оттого и болото, — объяснял Утеклый.
Но Панасик, с тех пор как стал ходить в школу, уже не верил ни в бога, ни в черта.
— Болото образуется оттого, что почва пропитывается стоячей водой, — возражал он Утеклому, — или от зарастания рек с медленным течением, озер, прудов. Нам учитель говорил. Растения сперва плавают в воде, образуют зыбуны, на зыбунах появляются торфяные мхи. Зыбуны опускаются, мхи нарастают. И выйдет торфяное болото. Поселяются торфяные мхи и на твердой почве, в сосновых лесах. Так образуется торф. А торф — топливо.
— Образуются, образуются… — ворчал Утеклый, заряжая старое шомпольное ружьецо. — Больно образованные все стали! Мохом топить выдумали… Глупости это все! Болото и есть болото. Чертова плевательница — и больше ничего. От него одна польза — охотнику. Птицы тут действительно сила.
— Ученый человек и от болота пользу получить может, — не сдавался Панасик.
— Получишь! Держи карман, ученый Кулик! Отец твой был лесником, дед лесник, и ты лесником будешь. Так лесником и помрешь, как болотная лягушка. Болото тебя не накормит. Видишь эту траву? Ее и коровы не едят. Болото в люди не выведет.
— Выведет! — упрямо выкрикнул Панасик. Правду сказать, в эту минуту он сам мало верил, что болото может вывести его в люди, но не мог не возразить Утеклому — уж очень за болото обиделся.
— Видал я, как болото людей в люди выводит, — не уступал и Утеклый. — Однажды, когда я из Сибири бежал, пришлось мне на торфяные разработки попасть. Затесался в рабочие, там пачпорта не спрашивали, всякого брали, потому что сезонники на эту работу шли неохотно. Ну и жизнь, действительно! В каторге лучше было, истинное слово! Стоишь по пояс в воде, в грязи, лопатой зловонную жижу выгребаешь. Мошкара, гнус, комары одолевают. Лицо, руки, спина кровью обливаются. И через день-два лихоманка треплет. А работать приходилось от зари до зари. Рабочие — в грязных бараках, почитай, все больны и как сумасшедшие: невесть что лопочут, выкрикивают, горят, как в огне, бредят, значит. Посмотрел я на этот торф, тоска взяла смертная. Хоть на каторгу назад возвращайся! Плюнул, ушел. Только тем и жив остался. Вот оно куда твое болото выводит! Прямым сообщением на погост.
— Это при царизме так было, а теперь будет иначе, — важно ответил Панасик.
— Болото болотом и останется. Что царское, что советское. Тсс!.. Не дыши! Тузик стойку делает!
Разве с Утеклым сговоришься?..

Первые ласточки

Однажды в начале июля бродил Панасик у края леса возле болота. На пригорке сухо шумят сосны, дубки лопочут своими плотными листьями, осины трепещут, словно топор дровосека увидали. Сзади лес, а впереди болото. Меж острых, уду бритва, жестких болотных трав кое-где вода поблескивает. Местами островки черной, как уголь, земли виднеются — это торф. Там, где июльское солнце подсушило, черный цвет Переходит в бурый.
Прилег Панасик на травку, засмотрелся. Летит цапля через болото. Словно белый платок с черными угольками ветром подхвачен и треплется… Ястреб ‘стойку’ делает. Увида-ли зоркие глаза хищника пичугу малую. Не уйти ей от острых когтей, не укрыться. Трепещет ястреб серыми крыльями, вот-вот камнем вниз кинется… Крикнет пичуга в последний раз…
— Эй, хлопчик! — слышит Панасик и оглядывается.
На дороге, возле леса, стоит экипаж, парой буланых запряженный. В экипаже сидят двое городских с портфелями. Один — толстый, в очках. Другой — худой, на целых две головы выше. А возле экипажа верховой, в серой кепке, черной рубашке, полосатых брюках, внизу сколотых, чтобы вверх не лезли, и желтых башмаках. Не то городской, не то конторщик из соседнего лесничества. Тихо подъехали, не слышно — почва песчаная, мягкая.
Поднялся Панасик, не спеша подошел к экипажу. На Панасике рубашка синяя, латаная, до белизны вылинявшая, короткие штанишки, ноги босы, голова не покрыта. Обыкновенный деревенский мальчик.
— Болото знаешь? По болоту проводить можешь? — спрашивает верховой и прутиком на городских указывает.
— А то нет? — обиженно отвечает Панасик. А у самого от радости сердце екнуло: начинается! Городские приехали, болотом интересуются!
И он важно повел горожан по болоту. Толстый, в очках, ступает с опаской, а худой, высокий, шагает, как цапля.
— Торфа тут до черта, — небрежно роняет Панасик.
— Что-о? — удивляется высокий. — Так ты знаешь, зачем мы приехали?
— Догадаться нетрудно, — отвечает Панасик. — Ружей с вами нет, а чем еще торфяное болото интересовать может.
— А ты откуда о торфе знаешь?
— Я в школе учусь. — Помолчав, Панасик продолжал: — Болот у нас в СССР десять процентов территории. Запасы торфа больше двухсот миллиардов тонн. Семьдесят восемь процентов мировых запасов. Если разработать, для всех фабрик и заводов на тыщу лет хватит, а то и больше, потому торф растет. И для снабжения районных электростанций хватит торфа. На местное топливо, значит, их перевести.
Недаром Панасик перечитал в школьной библиотечке все книжки о торфе и расспрашивал учителя до тех пор, пока тот не признался, что больше ничего и сам о торфе сказать не может.
Тонкий поворачивается к толстому, который отстал, улыбается.
— Каково? — И тише, чтобы Панасик не услыхал, говорит: — А ведь на вид совсем дитя природы!
Панасик забрасывает тонкого вопросами и узнает, что если торф окажется хорошего качества, а слой достаточной мощности, то здесь будет приступлено к торфоразработкам.
— И машины будут?
— И машины, — отвечает тонкий.
— А торф тут первый сорт, спелый, черный, плотный, — расхваливает Кулик свое болото. Панасик наклоняется, запускает руку во влажную почву, вынимает пригоршню торфа и сжимает в кулаке. Торф легко проскальзывает меж пальцев вместе с водою. Кулик разжимает почерневшие пальцы и показывает пустую ладонь.
— Ничего не осталось! Первейший сорт! Есть места, где торф не весь выходит сквозь пальцы, но остаток темный, вязкий, как тесто. Тоже хороший сорт. А светлых, жестких остатков тут и совсем нет. И ведь это сверху! Внизу же торф всегда лучше, зрелее.
— Вы только послушайте! Не проводник, а эксперт! Хоть сейчас докладную записку пиши! — обращается худой к толстому и затем к Панасику: — Торф действительно хорош. Но какова глубина пласта?
Этого Панасик не знает. Он смущен, немного расстроен и раздосадован на себя. Надо было и глубину поисследовать!
— Ну, это мы узнаем бурением, — отвечает за него худой.
Панасик готов было водить городских гостей по болоту целый день, но толстого мучила одышка.
— Довольно… Ясно! — сказал он. — Идем!

Панасик исследует болото

Городские уехали, оставив Панасика в самых взволнованных чувствах. Вот тебе и чертова плевательница! О болоте знают уже в городе, интересуются. Скоро на болоте закипит новая жизнь… Эх, если бы сейчас был Утеклый! Но он, как назло, пропал. Говорить ли школьным товарищам или подождать, пока судьба болота не будет решена окончательно? Говорить еще опасно — может быть, еще ничего не выйдет, засмеют, а молчать трудно… Такая новость! И Панасик узнал о ней первым…
В этот день Панасик, забыв о еде, сидел у болота до самого вечера, пока в небе не зажглись звезды, а болото, словно укрываясь от ночной прохлады, закуталось белым одеялом тумана. Назойливо запели комары, будто спрашивая Панасика: ‘Ну, что? Как? Кто это приезжал на болото?’
Панасик хлопнул по щеке, убил пару комаров и сказал:
— Будет вам всем скоро капут! — Подумав еще немного, сў продолжал вслух: — Так и сделаю! Всем не скажу, да теперь ребята и в разгоне. Школа закрыта, кто на огородах, кто над жеребятами шефствует. Назару скажу, Илье скажу, Осипу.
На другой день Панасик сообщил новость нескольким своим товарищам. Они выслушали Панасика с интересом, но к ‘конкретным предложениям’ отнеслись сдержанно. Пана-сику не терпелось. Он предлагал, не ожидая городских, приступить к исследовательским работам.
— Теперь, ребята, все зависит от того, какой толщины слой торфа будет. Давайте займемся этим делом и узнаем!
— А зачем? — спросил Илья.
— Без нас узнают, — сказал Назар.
Осип оказался любопытнее других.
— Как же ты узнаешь? Будешь яму копать?
— Зачем яму? — ответил Панасик. — Исследование делают буравами и зондами.
— От дождя? — спросил Осип.
— Что от дождя?
— Дождевыми зонтами?
— Не зонтами, а зондами. Зонд! Такая особенная пайка.
Илья свистнул и сказал:
— Где же ты найдешь буравы да зонды?
— И искать не буду. Мы так сделаем. Возьмем простую палку, подлиннее, заострим на конце, сделаем на палке надрезы косые и загоним в землю.
Земля набьется в надрезы, палку вытащим и узнаем, на какой глубине какой торф.
Осип подумал и сказал:
— Ничего не узнаешь. Как палка в землю начнет входить, так земля и набьется во все надрезы с верхнего слоя. А что внизу, так и не узнаешь.
Панасик начал объяснять, что надрезы на палке надо сделать так, чтобы они вверх острием смотрели, как сучки, значит, вниз они пройдут свободно, а когда вверх палку потянешь, то они и подцепят землю.
Все равно земля набьется, как только начнешь палку вниз загонять! — настаивал Осип.
Поднялся спор.
— Да зачем все это? — вмешался Назар. — Ну, узнаем. А дальше что?
— Тогда мы будем знать, что скоро у нас будут торф разрабатывать, — ответил Панасик и, обидевшись, закончил: — Впрочем, как хотите. Я и сам один могу сделать. Только уж вам не скажу, что узнаю.
Это подействовало. Ребята решили принять участие в исследовании. Появились ножи, вырезали палки, и пошла работа. Возились до темноты. Втыкали палки, вынимали, исследовали торф, застрявший в зарубках. На вид образцы внизу и вверху палки мало чем отличались. Везде был торф, черный, маслянистый.
— Я говорил, что не узнаем, — торжествовал Осип.
Панасик, щуря в сумерках глаза, внимательно осматривал последнюю пробу.
— Нет, ты посмотри, — сказал он. — В верхней зарубке торф с корешками, а в нижней чистый и потемней.
— Это тебе в глазах стало потемней. Вишь, звезды на небе. Пора и по домам, ребята, — сказал Осип и зевнул.
Товарищи разошлись, а Панасик все еще оставался на болоте. Он был расстроен.
‘Ну и пусть! — думал он, опираясь на палку. — Завтра возьму лопату и начну яму рыть. Сами увидят, что находится в глубине, а тогда уж спорить не будут’.
И на другой день, покончив с дневными работами на школьном огороде, он взял лопату, вскинул на плечо и отправился к болоту.
— Куда ты? Торф рыть? Эй, Кулик! — окликнул его Осип.
Панасик молча удалялся.
— Ишь, черт! — сказал Осип. — Айда вместе! Может быть, клад найдем. — И, прихватив лопату, догнал Панасика.
— Торф лучше всякого клада, — сказал Панасик. — У нас богатство под ногами, а мы не интересуемся им.
— А что мы будем делать с этим богатством?
— Что делать? Торф и в хозяйстве пригодится. Торф и на подстилку скоту идет, и на топливо. Вот лес вырубим, чем топить будем?
— Соломой.
— И так соломой топим. А торф лучше и солому сбережет. Да что солому! Торф и уголь сбережет. Ты знаешь, сколько его, угля, для заводов и фабрик надо? Донбасс и так надрывается, не успевает заводы углем снабжать. А торф Донбассу подмога. — Помолчав, Панасик продолжал: — Торфяники скорей леса растут. В один год на миллиметр нарастает. Как будто немного, а посчитай, сколько это выходит, если на одной Украине торфяников шестьсот девяносто тысяч га. Это получится два миллиона семьсот шестьдесят тысяч тонн в год. Ну, давай, что ли, копать будем!
Ребята принялись за работу. Лопаты увязали в корнях растений.
— Это только сверху трудно. Травы, верхний мох — очес называется. Его в первую голову снимут, как торф добывать начнут. Глубже легче будет.
Действительно, когда очес был снят, лопаты начали легко входить в землю.
— Ну и торф! Первый сорт! — восхищался Панасик, отбрасывая черные комья. — Мы его высушим, посмотрим, как гореть будет.
Чем глубже копали ребята, тем жиже был торф, тем больше яма наполнялась водою. Было уже трудно выбрасывать торф. Черной жижей он стекал с лопаты.
— Эх, дьявол, вода мешает! — ворчал Панасик. — А и без воды не обойдешься. Без воды и торфа не будет. Вода препятствует доступу кислорода, от этого корешки растений и мох в торф обращаются.
— Тут не лопату, а ведро надо, — сказал Осип и бросил лопату. Рыть глубже было невозможно. Пришлось оставить начатую работу. Попробовали в другом месте — та же история.
— Давай, что ли, лопату, заодно отнесу в школу, — сказал Осип.
Вздохнув, Панасик отдал лопату.
— Без зонда ничего не поделаешь. Придется ждать, пока из города инженеры приедут!.. — Весело насвистывая, Осип ушел.
Панасик вновь остался один. Он снял руками верхний жирный слой отвороченного торфа и сделал из более плотного кирпичики.
— Пусть сохнут!

Началось

Прошел август, начались занятия в школе, а о городских ни слуху.
— Ну, что же твои торфоразработки, болотный шеф? — как-то спросил Назар.
Шутка понравилась. Ребята засмеялись. И с этого времени кличка ‘Кулик’ сменилась новой: ‘шеф над болотом’ или ‘болотный шеф’.
Ребята перестали интересоваться торфом.
И вот, когда уже сам Панасик терял надежду, неожиданно в конце сентября приехали долгожданные гости. Панасик, подходя к болоту, еще с пригорка увидал их.
Очевидно, приехали они еще с утра, вместе с рабочими и материалом, так как успели сделать немало. В нескольких местах над скважинами стояли копры, треноги, а в одном месте даже небольшая вышка. Бурав был прикреплен к вышке канатом, от вышки в сторону шел деревянный рычаг с несколькими веревками на конце, спускающимися к земле. Рабочие, взявшись за концы веревок, поднимали рычагом бурав и затем под строго ритмическую песню опускали. При каждом ударе бурав все глубже уходил в землю.
У Панасика даже дыхание перехватило. Вот когда начинается!.. Он подошел к вышке и увидал старого знакомого — худого инженера, который приезжал в июле. И инженер узнал Панасика.
— А, торфовед пожаловал. Ну, здравствуй, как живешь?
— Помаленьку, — важно отвечал Панасик и спросил возможно спокойнее, хотя у самого сердце колотилось от волнения: — Толст ли пласт торфа?
Панасик напряженно ожидал ответа, словно его собственная судьба решалась.
— Толще тебя! — весело ответил инженер. — Почти два метра пробили, все еще один чистый торф. Богатые залежи!
— Значит… — и у Панасика перехватило дыхание, — значит, торфоразработки здесь будут?
— Будут, будут! Непременно будут. Теперь твое болото в гору пойдет.
Панасик готов был расцеловать инженера.
— Долго вы не были! — сказал он с ласковым упреком. И неожиданно для себя добавил: — Меня и то уж ребята дразнят: ‘шеф болотный’.
Инженер рассмеялся.
— Пусть дразнят! А ты вот возьми да и предложи, чтобы вся ваша школа шефство над болотом взяла. Вы тут рядом живете. Вам надо присматриваться к делу, изучать. Нам и рабочие нужны будут, и специалисты нужны. Институт торфа тут строить будем. Инженерами вас поделаем, а тебя первого. Ха-ха-ха!
Панасик не мог понять, шутит ли инженер или говорит серьезно о шефстве школы, торфяном институте, об инженерстве. Но что ‘болото пойдет в гору’, в этом Кулик не сомневался.
— Вы скоро уедете? — спросил Панасик.
— Денька два-три еще поработаем, — отвечал инженер.
Панасик переступил с ноги на ногу, словно не решаясь говорить.
— Вот. А можно мне ваш адрес узнать?
— Отчего же, можно. А зачем? — спросил инженер.
— Да вот… Если шефство школы… Может быть, написать вам…
— Отлично. Милое дело! — Инженер вынул блокнот, написал адрес и передал Панасику. — Вот, возьми! Павел Николаевич Горобец. Так меня зовут. Так пиши!
— Непременно напишу!
Городские уехали так же неожиданно, как и приехали. Когда Панасик на третий день утром — в школе занятий не было — пришел на болото, оно было по-прежнему пустынно. Даже копры убраны. Панасик знал, что это ненадолго, и все же ему стало грустно. Одинокая цапля широкими взмахами крыльев пересекала болото. Эскадрилья журавлей тянулась на юг. До весны теперь все останется по-старому…
Но Панасик ошибся. Осенью, когда уже пошли дожди и дорога испортилась, болото вновь оживилось на несколько дней. Назар сообщил, что колхозные волы отправлены на станцию: получена машина для болота.
— Завтра чуть свет и повезут!
Панасик впервые за все время не пошел в этот день в школу. Он должен был видеть своими глазами, как повезут машину.
Это было невиданное зрелище. Несколько десятков пар сизых волов везли большой локомобиль, поставленный на специальную колесную платформу. Колеса платформы увязали в грязи. Под них подкладывали доски, бревна, хворост, на пути настилали гати. Несколько раз казалось, что локомобиль вот-вот опрокинется. Десятки людей бросались к нему и поддерживали толстыми жердями. Шум, крик до хрипоты, тяжелое дыхание волов, потные лица людей, выпученные от натуги глаза, суета, смех и свист зевак…
От станции было недалеко, но перевозка продолжалась до позднего вечера. На место прибыли в сумерки, и выгрузку отложили до другого дня. А когда вечером назавтра Панасик пришел к локомобилю, он уже стоял на земле, укрытый тесом, так что рассмотреть его нельзя было. Под этим прикрытием машина должна была простоять до весны, чтобы ранней весной, как только оттает земля, приняться за работу.
Панасик каждый вечер навещал машину. Однажды, на заходе солнца, он услыхал выстрел и увидал человека с собакой и ружьем. Это охотился со своим Тузиком Утеклый.
— Эй! Эй! Уте-е-клый! — крикнул Панасик.
— Это что? — неодобрительно спросил Утеклый, подходя к Панасику и указывая прикладом ружья на локомобиль.
— Машина! Торф разрабатывать будут! — ответил Панасик.
— Ах, черт вас раздери! Пропала теперь охота!

Школа — болотный шеф

Пришла зима. Мороз затянул узорами стекла окон. На дворе бушевала вьюга, а в школе было тепло. Ребятам казалось, что как-то по-особенному тепло. Потому что топили торфом, заготовленным на зиму самими школьниками. Для этого топки печей были переделаны.
Панасик делал в школе доклад о значении торфа в промышленности. Ребята слушали его с большим вниманием. Всем уже было известно, что с весны начнется разработка торфа. Об этом говорили, к этому готовились.
После доклада Панасик долго отвечал на вопросы, а потом выступил с предложением:
— Товарищи! Наша школа имеет сельскохозяйственный уклон. Я думаю, что нам теперь необходимо ввести и другой уклон — торфяной. Будем изучать торф, способы его добычи, его промышленное применение.
Предложение Панасика было одобрено и принято единогласно.
Болото причинило школе немало забот. Школа не была вполне подготовлена к новому — торфяному — уклону. В маленьком школьном физическом кабинете не хватало многого. Химических опытов по-настоящему нельзя было поставить. А надо было проводить химические анализы почв, торфа. По многим вопросам учитель Глеб Алексеевич сам не был подготовлен. Затрудняясь ответить ребятам, он разводил руками и, улыбаясь, говорил:
— Ну что ж, ребята, будем вместе овладевать техникой!
И он писал в наробраз, выписывал руководства, книги, химическую посуду и вещества. Панасик вел оживленную переписку с инженером Горобцом. Получал от него книги, указания, советы. Работа кипела, как никогда.
Как ни много работали ребята, а зима тянулась долго: уж очень ждали весны.

На торфоразработках

Наконец наступила и весна. На болоте появились рабочие, выстроили бараки, кухню, сняли тес с локомобиля. Приехал машинист, товарищ Чашкин. Панасик быстро сдружился с ним и с его помощью начал изучать машину.
Она несколько разочаровала его. Панасик ожидал ‘сверх-стандарта’-гидроторфа. Перед ним же был старенький локомобиль, приспособленный для добывания торфа. Маленькие колеса локомобиля стояли на двух парах рельс со шпалами под ними. От локомобиля вниз шел экскаватор, поддерживаемый краном при помощи цепей на блоке. Рабочие вручную лопатами набрасывали торф, который экскаватором поднимался вверх и сбрасывался в ящик, где торфяная масса растиралась и поступала оттуда на формовочные металлические доски: на одну доску торф падал, другая прижимала сверху, и торф формовался в плитки. Формовочные доски с торфом подавались тросами на поле, где плитки раскладывались для сушки. Машина, извлекая торф, прокладывала широкую и глубокую траншею. Выбрать торф до конца мешала вода. Приходилось часть оставлять для более совершенных машин. Выбрав торф, сколько было возможно, локомобиль передвигали назад. Для этого первая пара рельс переносилась назад вместе со шпалами, рельсы на стыках сворачивались, Панасик давал свисток, локомобиль пронзительно кричал, как настоящий паровоз, и очень медленно передвигался. Работала машина на торфяном топливе.
На локомобиле была своя небольшая динамо-машина, освещавшая по ночам место разработки и сушки: работы производились в три смены. Десяток столбов с проводами и электрическими лампочками протянулся от локомобиля по болоту.
Горобец приехал только в конце мая.
— Павел Николаевич, — сказал Панасик, поздоровавшись с ним, — а ведь я ожидал, что будет настоящий гидроторф!
— Будет, будет. Подожди маленько. Едет настоящий ‘классон’. Тогда заработаем — только держись. За мной едет. Я приехал устанавливать.
Через несколько дней прибыли и новые машины.
— Вот это да! — мог только восхищенно сказать Панасик, когда они заработали.
Две водяные струи под давлением пятнадцати атмосфер, словно заливая невидимый пожар, размывали торфяные залежи, вымачивая массу из пней. Пни убирались гусеничными пеньевыми кранами. Густая, размытая торфяная залежь — гидромасса — высасывалась из карьера торфососом, подвешенным к береговому крану, оттуда переходила в растиратель и затем, после обработки гидромасса особыми тонкостенными трубопроводами, переправлялась на дренированные канавами поля сушки, где она разливалась ровным слоем в двести миллиметров толщиной. Когда масса подсыхала, по ней проезжал трактор и формовал высокими шпалами гусениц торф в кирпичи.
Несмотря на то что вся установка вырабатывала за сезон почти сто тысяч тонн, рабочих было немного — все работы были механизированы. В залитых водою траншеях разводили мелкую рыбу, чтобы она поедала личинки комаров. Комары истреблялись и машинным, ‘американским’ способом, сильный прожектор привлекал по ночам мириады комаров. Вблизи лампы мощный вентилятор всасывал насекомых в особый мешок, где они и гибли. Не только торфоразработки, но и окружающая местность оздоровлялась от ‘лихоманок’.
Однажды, уже осенью, Панасик увидал Утеклого. Он шел, опустив голову, как и его Тузик. Ягдташ был пуст. Утеклый посмотрел на Панасика, махнул безнадежно рукой и сказал:
— Прощай, хлопец! Надо утекать и отсюда!
— Аль чертова плевательница не нравится? — не мог не съязвить Панасик.
Прошло несколько лет.
Болото постепенно изменяло и местность, и людей, и их быт.
Недалеко от болота, в сосновом лесу, на холме выросло каменное двухэтажное здание — Институт торфа. За лесом появилась большая электростанция, работавшая на торфяном топливе. Еще дальше поднялись выше леса трубы заводов: огнеупорного кирпича, изоляторов из местного каолина, фосфоритных удобрений. Заводы работают на торфяном топливе и питаются энергией торфоэлектростанции.

* * *

Колхозы все менее становятся похожими на деревни. Выстроены: первый дом-коммуна, клуб, новая школа, ясли, больница — светлые, просторные здания, освещаемые электричеством и отапливаемые торфом. Сельские работы все более электрифицируются.
Изменилась местность, изменились и люди. Не узнать Панасика Кулика — ‘болотного шефа’ — и его товарищей. Почти все они вошли в первый выпуск окончивших Институт торфа и работают по торфу. Назар и Осип служат в Харькове, Панасик — теперь Афанасий Федорович, инженер, остался верен болоту: он руководит всеми работами.
Жив еще и его дед, хотя и сильно постарел. Он не расстается со своей лесной избушкой, но по вечерам она теперь ярко освещена электричеством, а над крышей протянулась антенна. Любит в зимний вечер старый Микита послушать радио. Куда занятней, чем завывание бури да вой волков.
Панасик навещает иногда старика и вспоминает свои детские годы. Жаль — пропал Утеклый. Уж очень хотелось бы Панасику повидать бродячего охотника и сказать ему:
— А ведь советское болото не то что царское — вывело-таки меня в люди.

——————————————————————

Впервые в журнале ‘Знание — сила’, No 15, 1931.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека