Черногорка.
Черногорка.
Очеркъ омы Ежа*).
Переводъ Э. К. Ватсона.
‘Изящная Литература’, No 10, 1883
Черногорка, Милковский Сигизмунд, Год: 1883
Время на прочтение: 16 минут(ы)
*) Ежъ — псевдонимъ знаменитаго современнаго бельлетриста Польши, Милковскаго.
Читатель, безъ сомннія, много слышалъ о Черногоріи и безъ труда можетъ составить себ представленіе объ этой далекой стран, объ этой ‘Черной Гор’, обитаемой воинственнымъ славянскимъ, гордящимся своею независимостью, народомъ. Иной читатель, быть можетъ, имлъ даже случай видть того или другаго черногорца. Но видлъ ли кто изъ нихъ собственными глазами своими принадлежащую къ этому племени женщину, составляющую своею храбростью гордость славянскаго племени?
Черногорка! Сознаюсь, что желаніе видть хоть одну изъ этихъ женщинъ-героинь было мечтою моей юности, той поры, когда мечтаешь о всевозможныхъ необыкновенныхъ мечтахъ и удивительныхъ подвигахъ. Черногорка представлялась въ то время моему воображенію въ поэтически-фантастическомъ образ. Я страстно желалъ увидть ихъ, познакомиться съ ними, и желаніе мое наконецъ осуществилось, но, увы! лишь въ то время, когда юность моя давно уже миновала. Понятно, что истина не вполн соотвтствовала мечт, но тмъ не мене она не лишена была поэзіи. Для того, чтобы составить себ врное представленіе о тип черногорки, нужно быть знакомымъ съ картиной извстнаго живописца Ярослава Чермака: ‘Плнныя черногорки’, она какъ нельзя лучше передаетъ дйствительность, она представляетъ схожій съ натурой портретъ черногорки. Первая черногорка, съ которой я познакомился лично, была очень похожа на этотъ портретъ, она имла такое же грустное, мечтательное, томное выраженіе лица. Хотя она и не была рабыней, но даже свобода не лишала ея чертъ, той туманной печали, которую художникъ съумлъ придать лицу плнницы. Такое выраженіе лица свойственно всмъ черногоркамъ. Порою лица ихъ горятъ восторгомъ и воинственнымъ пыломъ, но никогда они не сіяютъ радостью. Врный глазъ художника съумлъ подмтить эту характеристическую особенность, и, для того, чтобы лучше выразить ее на полотн, представилъ на своей картин черногорскую женщину плнницей: это — вчная плнница, хотя бы она и не была закована въ цпи. Улыбка ея печальна, въ напв ея свободной псни слышатся слезы. Она не можетъ, не уметъ быть веселой. Почему? Быть можетъ потому, что ее въ теченіи вковъ гнететъ общественное или домашнее рабство. Иначе я не въ состояніи объяснить себ эту характеристическую черту, которая иметъ по крайней мр художественное значеніе. Олицетворенная грусть — вотъ что такое черногорка.
Изъ числа всхъ этихъ женщинъ меня особенно поразила одна, хотя я зналъ ихъ не мало, и даже такихъ, которыя умли обращаться съ оружіемъ. Звали ее Анкой. Когда я узналъ ее, она была уже замужемъ за молодымъ сербскимъ купцомъ изъ Вальева. Гуица Чапичъ былъ человкъ достаточный и обладалъ всми качествами, способными обезпечить счастливое супружество. Частью по своимъ торговымъ дламъ, частью изъ любознательности, онъ проникъ во время своихъ разъздовъ въ самую глубь Черногоріи. Тамъ онъ познакомился съ Анкой. Она понравилась ему съ первой же встрчи, и это было вполн естественно, такъ какъ она дйствительно была замчательно красива — стройная, граціозная, смуглая, съ великолпными черными глазами. Черты лица ея, хотя и не отличавшіяся классической правильностью, были выразительны и какъ нельзя боле гармонировали съ оливково-матовымъ цвтомъ ея кожи — признакомъ смшанной расы. Ея большіе, осненные длинными рсницами, глаза, ея гладкій лобъ, на которомъ черными, правильными дугами оттнялись красивыя брови, придавали лицу ея выраженіе энергіи, не лишенной страстности. Длинныя косы, казалось, оттягивали своей тяжестью ея изящную голову.
Гуица познакомился съ нею довольно оригинальнымъ образомъ, напоминающимъ библейскія преданія. Онъ встртилъ ее вблизи ручья, возл котораго онъ, уставши и заблудившись, услся въ ожиданіи кого нибудь, кто могъ бы указать ему дорогу въ какой нибудь постоялый дворъ. Вдругъ передъ нимъ неожиданно предстала Анка, несшая на голов глиняный кувшинъ, покрытый блымъ платкомъ, бахрама котораго ниспадала ей на плечи. Она уже собиралась было уходить отъ ручья, какъ Гуица остановилъ ее словами: ‘Двушка, остановись’!
Она обернулась. По выговору и костюму она узнала въ немъ чужеземца, но это не удивило и не испугало ея.
— Я запутался въ горахъ, — сказалъ онъ, — и усталъ. Укажи мн дорогу, по которой я могъ бы дойти до ночлега,
— Иди за мною, сказала она, взглянувъ на солнце, скрывшееся уже на половину за горами.— И не дождавшись его отвта, она пошла впередъ по крутой тропинк, которая извивалась по склону горъ между кустарникомъ. Гуица, ведя въ поводу свою навьюченную лошадь, молча пошелъ за нею, наблюдая за игрою мускуловъ на спин молодой двушки, вызванною тяжелой ношей, которую она держала на голов своей. Если бъ онъ былъ скульпторомъ, фигура молодой черногорки могла бы послужить ему въ этотъ моментъ отличною моделью. Почти при каждомъ своемъ шаг, она слегка поворачивалась, и онъ имлъ возможность разглядть ея профиль то справа, то слва. Но хотя Гуица и не былъ скульпторъ, однако изъ этого не слдуетъ, чтобъ для него было недоступно чувство изящнаго. Поднимаясь въ гору и ведя свою лошадь, онъ не сводилъ глазъ съ молодой двушки, которая наконецъ, остановншись подъ высокой сосной и упершись рукою въ бокъ, оглянулась на него и улыбнулась. Щеки ея разгорлись, прерывистое дыханіе свидтельствовало о ея усталости, и она проговорила: — Вотъ мы и добрались.
Она разумла этимъ, что они добрались до вершины горы. Дйствительно, отсюда путеводительница молодаго путника пошла гораздо скоре по склону, спускавшемуся налво въ ущелье. Съ одной стороны онъ обросъ густымъ кустарникомъ, съ другой — почти перпендикулярно возвышались голыя стны, немного въ сторон возвышался крутой утесъ, вершина котораго была какъ бы срзана. Съ этого мста открывался въ высшей степени поэтичный видъ. Тамъ и сямъ виднлись столбы дыма, свидтельствовавшіе о близости человческаго жилья, о томъ же свидтельствовали долетавшіе до слуха шумъ и звуки голосовъ.— Молодые люди шли съ четверть часа молча, пока наконецъ они увидли на образованной самой природой небольшой террас домикъ, задняя стна котораго упиралась въ скалу и который былъ выстроенъ на половину изъ камня, на половину изъ дерева. Домикъ этотъ носилъ на себ вс признаки ветхости: дерево полусгнило и почернло, камни были покрыты мхомъ, на крыш выросла трава, и она покосилась.
Мужчина среднихъ лтъ, съ чубукомъ въ рук, спокойно услся въ одномъ изъ угловъ веранды. Молодая двушка вошла въ домъ, Гуица остановился передъ хозяиномъ его.
— Маринка! кликнулъ онъ громкимъ голосомъ, изъ домика выбжала женщина среднихъ лтъ.
— Разв ты не видишь, — сказалъ хозяинъ, — что Господь послалъ намъ гостя, да еще коннаго! Отведи лошадь въ конюшню, да приготовь гостю что нибудь закусить.
Женщина тотчасъ же исполнила данное ей приказаніе относительно лошади, которую Гуица предварительно развьючилъ, затмъ онъ поднялся на веранду и поклонился пожилому, черногорцу, который несомннно былъ хозяиномъ домика.
— Добро пожаловать!— произнесъ онъ въ отвтъ на поклонъ гостя, не двигаясь однако съ мста.— Какъ поживаешь? Садись, отдохни, ты вроятно усталъ.
— Да, я порядкомъ таки усталъ, отвтилъ Гуица, опускаясь на скамейку.
— Ты сербъ?
— Да, я сербъ, изъ Вальева.
— Изъ Вальева?— переспросилъ хозяинъ, потянувъ изъ чубука.— Изъ Вальева?… Гмъ… Хорошо! Ну, какъ вамъ тамъ живется? Что, васъ не тревожитъ турокъ?
Нужно замтить, что дло происходило въ 1875 году, въ памятную для южныхъ славянъ эпоху.
— Ничего, особенно не тревожитъ, отвтилъ вопрошаемый.
— Гмъ! да, да!— пробормоталъ черногорецъ.— Но почему же вы сами не идете на него?
— Да я право не знаю, — началъ Гуица.— Нашъ князь…
— Что ты тамъ толкуетъ о вашемъ княз!— перебилъ его хозяинъ дома.— Дло не князя начинать, а самого народа. Вы, вальевцы, при нкоторой доброй вол, могли бы вести борьбу съ турками на собственный страхъ и своими собственными средствами, какъ мы это длаемъ. Посмотри-ка на меня!
И дйствительно онъ былъ вполн достоинъ того, чтобы въ него вглядться по-пристальне.
Наружность его свидтельствовала о нкоторомъ благосостояніи и составляла рзкій контрастъ съ окружавшей его убогой обстановкой. На немъ былъ надтъ богато вышитый костюмъ изъ тонкаго сукна, нижнее платье было блое, верхнее — темносинее, онъ былъ подпоясанъ шелковымъ поясомъ, за который были воткнуты унизанный драгоцнными каменьями пистолетъ и ятаганъ съ рукояткой изъ слоновой кости. Притомъ было очевидно, что это былъ его будничный костюмъ, немного поношенный, но чистый и изящный. Объ носилъ его съ прирожденной граціей, съ видомъ знатнаго барина, вполн увреннаго въ своей внушительной сил. Уже посдвшіе усы покрывали его верхнюю губу, и густыя брови осняли его глаза. Медленно потягивая изъ своего чубука, онъ вступилъ съ своимъ гостемъ въ разговоръ, незамтно принявшимъ политическій оттнокъ. Онъ сильно порицалъ образъ дйствій сербскаго правительства, который онъ находилъ слишкомъ трусливымъ. Тщетно Гуица пытался защищать своего князя, черногорецъ одинаково рзко порицалъ и князя, и самихъ сербовъ.
— Не понимаю, — говорилъ онъ, выпуская изъ рта густые клубы табачнаго дыма,— какъ вы можете оставлять турокъ въ поко! Ты его не трогаешь, онъ тебя не трогаетъ. Разв при такихъ условіяхъ можетъ начаться война?
— Да разв же война такъ необходима? робко вставилъ молодой человкъ..
— Какъ!— накинулся на него удивленный черногорецъ.— Да на что же годенъ мужчина, какъ не на войну? Вотъ теб разъ! Желалъ бы я знать, какъ можно бы было представить себ одно безъ другаго! Не будь войны, у меня нечего бы было надть на себя.
— А торговля? скромно спросилъ Гуица.
— Вотъ то-то и есть торговля, — укоризненно произнесъ черногорецъ.— Отсюда (онъ указалъ на сверъ) мы получаемъ товаръ, а туда (и онъ махнулъ рукой на западъ) мы сбываемъ его. И какую же вы торговлю ведете у себя въ Вальев?
Гуица сталъ перечислять различныя мстныя произведенія и ввозимые изъ за-границы товары, которые, будучи продаваемы въ духанахъ, доставляютъ купцу сто процентовъ чистаго барыша.
Черногорецъ презрительно пожалъ плечами и покачалъ головой.
— Это бабье дло — вести такую торговлю. Не поведетъ она васъ къ добру. Благодаря ей, вы рано или поздно попадете въ лапы къ турк, который заберетъ всю вашу землю.
— У насъ есть армія, ополченіе, замтилъ Гуица.
— Толкуй тамъ!— воскликнулъ черногорецъ, помахивая пальцемъ по воздуху.— Армія! Ополченіе! Все это… вотъ (и онъ дунулъ въ ладонь руки своей). Я знакомъ съ швабскимъ (нмецкимъ) войскомъ — продолжалъ онъ.— Я знакомъ также и съ низамомъ (турецкимъ войскомъ). Вс эти ваши арміи никуда не годятся. Пока держишь солдатъ на свер — еще куда ни шло, но разъ свора порвалась — и вся армія растаетъ, какъ снгъ. Нтъ, не будетъ проку изъ Сербіи.
— Да почему же это? спросилъ Гуица.
— А потому, что тамъ, гд есть постоянная армія, народъ полагается на солдатъ и сейчасъ же обабится.
— Не всегда.
— Сербъ уже не отважится прямо взглянуть своему врагу въ лицо, сказалъ черногорецъ, глубоко вздохнувъ.
— Нтъ отважится, отважится! возразилъ Гуица, самолюбіе котораго было задто за живое.
— Поживемъ — увидимъ, замтилъ черногорецъ, прищуривъ глазъ и слегка наклонивъ голову.
Гуица не имлъ понятія о томъ, къ чему собственно относилось это ‘поживемъ — увидимъ’.
Бесда ихъ была прервана женщинами, принесшими ужинъ на небольшомъ, очень низкомъ столик. Онъ былъ какъ нельзя боле простъ и состоялъ изъ мучной похлебки, изъ козьяго сыра, приправленнаго зеленымъ перцемъ и хлба изъ маисовой муки, такаго черстваго, что его едва можно было откусить, довершался онъ кружкой до того кислаго вина, что его невозможно было бы пить, не разбавивъ обильно водою. Но присутствіе Анки заставляло Гуицу забыть объ убожеств трапезы. Она то уходила съ террасы, то снова приходила, въ сопровожденіи другой молодой двушки, очевидно младшей сестры своей. Гуиц не трудно было отгадать, что семейство состояло изъ отца, матери и двухъ дочерей, кром того, на порог показалась какая-то старушка, которая обратилась къ хозяину со словами:
— И такъ, завтра до разсвта, Петро?
— Да, да, завтра до разсвта,— отвтилъ Петро,— иначе мы не успемъ взобраться на гору. Конечно, если только будетъ хорошая погода.
— Ну, объ этомъ не безпокойся, возразила старуха.
Гуица не понялъ смысла этого разговора, да по правд сказать, и не особенно заботился о томъ, чтобы понять его, такъ какъ все его вниманіе было привлечено Анкой.
Когда она убрала со стола, отецъ обратился къ ней съ вопросомъ:
— Ну, что, все готово? Корзины, мшки, кольца?
— Все готово, отвтила она.
— Ну,— сказалъ онъ, обращаясь къ своему гостю,— такъ теперь, подкрпивъ свои силы, ложись и отдыхай.
Гуица былъ не прочь послдовать этому приглашенію. Онъ отвязалъ отъ сдла небольшой коврикъ, разложилъ его подъ стоящимъ на заднемъ двор деревомъ, положилъ себ подъ голову сдло, вмсто подушки, улегся и тотчасъ же заснулъ. Онъ проснулся передъ разсвтомъ отъ шума многихъ голосовъ и отъ возни во двор. Быстро вскочивъ на ноги, онъ повстрчался съ Петромъ.
— Ага!— сказалъ тотъ, — а я только что собирался разбудить тебя и спросить у тебя…
— Спросить? О чемъ?
— Желаешь ли ты, чтобы мы проводили тебя по дорог въ Цетинье, или ты думаешь дождаться здсь нашего возвращенія, или же ты предпочитаешь идти съ нами на турокъ?
— Вы выступаете противъ турокъ?
— Мы идемъ на войну. Да вдь ты впрочемъ сербъ, ты съ нами не пойдешь. Ну, такъ сдлай свою лошадь, мы проводимъ тебя и покажемъ теб дорогу. А не то ложись и спи до нашего возвращенія.
— Я иду съ вами, спокойно произносъ Гуица.
— Какъ, ты идешь съ нами на турокъ?
— Да, я иду съ вами на турокъ.
— А, хорошо! Ну, въ такомъ случа бери свое ружье и двинемся въ путь-дорогу.
Приготовленія къ походу потребовали не боле четверти часа. Гуица взялъ ружье на плечо и послдовалъ за Петромъ. Когда они спускались по тропинк, ему какъ-то показалось, будто онъ слышитъ за собою легкіе шаги, онъ оглянулся и увидлъ, шагахъ въ десяти позади себя, трехъ женщинъ, несшихъ корзины на головахъ. Гуиц показалось, будто онъ узналъ въ нихъ жену Петра и обихъ дочерей ея, очевидно было, что и он ‘пошли на турокъ’. Когда совсмъ разсвло, предположеніе его подтвердилось: впереди шла Анка, за нею — ея младшая сестра, и наконецъ — Маринка. Утренняя заря освщала ихъ лица разоватымъ оттнкомъ, и Анка показалась ему еще красиве при этомъ. Она спускалась съ горы твердымъ, увреннымъ шагомъ, не торопясь, но и не отставая отъ мужчинъ.
Черезъ нсколько времени къ нимъ присоединились двое мужчинъ и одна женщина, затмъ еще одинъ мужчина и дв женщины, дальше опять нсколько мужчинъ. По мр того, какъ они подвигались впередъ, число пристававшихъ къ ихъ небольшому отряду мужчинр и женщинъ все боле и боле увеличивалось. Мужчины были вооружены ружьями, пистолетами и ятаганами, женщины несли корзины, одн — на головахъ, другія — на спин, а иныя изъ нихъ также вооружены были ружьями. Хотя Гуиц и было извстно, что черногорки раздляли съ своими отцами, братьями и мужьями опасности и трудности войны, но все же это было для него крайне странное зрлище. Онъ радовался тому, что присоединился къ экспедиціи, и бодро шелъ впередъ.
Въ глубин ущелья ихъ ожидалъ цлый небольшой отрядъ, состоявшій изъ двухъ десятковъ мужчинъ и женщинъ.
— А!— воскликнулъ сдой старикъ, завидвъ новоприбывшихъ,— наконецъ-то и вы явились. А я уже собирался было двинуть наши четы, не дождавшись васъ.
— А разв мы опоздали, капитанъ живко? спросилъ одинъ изъ прибывшихъ.
— Я ожидалъ васъ раньше,— отвтилъ тотъ, котораго назвали капитаномъ.— Тмъ хуже для васъ! Ну, соколы, впередъ!
И цлый отрядъ, человкъ въ сорокъ, сталъ взбираться по крутой и извилистой тропинк, впереди шелъ капитанъ живко, опираясь на суковатую дубину. Медленно и молча подвигавшееся впередъ шествіе около десяти часовъ пріостановилось, чтобы сдлать привалъ близъ источника, бившаго изъ скалы. Воины расположились вокругъ разведеннаго женщинами костра, женщины стали также раздавать пищу и угощать мужчинъ.
Капитанъ только теперь замтилъ присутствіе молодаго серба.
— А, съ нами сербъ!— воскликнулъ онъ.— Откуда онъ взялся?
— Это мой гость, отвтилъ Петръ.
— Гмъ, гмъ! Твой гость, сербъ! А, впрочемъ, какъ бы то ни было, братъ нашъ. Хорошо! Онъ можетъ отвезти извстія о насъ къ себ на родину, если только онъ унесетъ свою голову, а то насъ тамъ совсмъ забыли.
— Отчего бы ему не унести свою голову? замтилъ Петро.
— А потому же, почему, при подобныхъ обстоятельствахъ, оба твои сына поплатились своими головами.
При этихъ словахъ въ групп женщинъ раздался громкій плачъ.
— Но за то смерть ихъ не осталась неотмщенною, отвтилъ Петро.
— О, это-то правда! Сколько вы поскли турецкихъ головъ за ихъ дв головы?
— Только одиннадцать, — отвтилъ Петро, набивая свою трубку,— этого, конечно, мало…
— Вотъ какъ по нашему,— замтилъ капитанъ, обращаясь къ Гуиц.— Мы не плачемъ и не нюнимъ, а мстимъ. У васъ уже пропадаетъ этотъ обычай, не такъ ли?
Гуица только пожалъ плечами.
Посл непродолжительнаго привала, отрядъ снова двинулся въ путь и около полудня опять остановился для отдыха, затмъ онъ опять шелъ нсколько часовъ къ ряду, пока наконецъ съ вершины одной горы взорамъ воиновъ не представилась другая гора. У подножія ея разстилалась обширная, усянная деревнями, долина, на которой возвышались красивыя башни мечети.
Капитанъ, опираясь на свою дубину, оглянулъ окрестности и сказалъ, обращаясь къ Петро: ‘Ты отправишься съ десятью юнаками къ рк, но поведешь аттаку не ране, какъ увидвъ нашъ сигналъ, мы же подадимъ теб сигналъ, какъ только поблднетъ вонъ та звзда’. И при этомъ онъ указалъ рукою на востокъ.
— Кто идетъ со мною? спросилъ Петро громкимъ голосомъ.
Десять воиновъ безмолвно отдлились отъ четы, раздлившейся такимъ образомъ на дв неравныя части: большая пошла за капитаномъ, а во глав меньшей сталъ Петро. Такимъ же образомъ раздлилась и группа женщинъ. Начался спускъ, продолжавшійся до ночи. Въ потьмахъ Гуица почувствовалъ ровную почву подъ ногами, услышалъ лай собакъ и мычаніе воловъ. Затмъ они остановились среди густаго кустарника. Одни услись группами, другіе растянулись на земл. Кругомъ царило глубокое молчаніе.
Гуица заснулъ крпкимъ сномъ, изъ котораго его кто-то довольно грубо растолкалъ.
— Тсс… вставай, братъ! шепнулъ ему одинъ изъ его товарищей.— День уже занимался.
Они снова двинулись въ путь, и когда Гуица обернулся, онъ замтилъ, что женщины уже не слдовали за отрядомъ. Посл непродолжительнаго, молчаливаго шествія, они снова сдлали привалъ на берегу горнаго ручья, въ нкоторомъ отдаленіи они замтили человческія жилья.
Вдругъ на дальнемъ горизонт блеснулъ огонекъ и раздался выстрлъ. Въ то же самое время воздухъ огласился криками, переливавшимися въ горахъ.
— Впередъ! скомандовалъ Петро, выхватывая ятаганъ изъ-за пояса и размахивая имъ надъ головою.
Воины кинулись къ ближайшему дому, ворота котораго распахнулись подъ ихъ ударами. Они ворвались на дворъ, выломали двери въ избу, и нкоторые проникли въ самый домъ. Воздухъ огласился криками ужаса и стонами, продолжавшимися еще и посл того, какъ остальная часть отряда направила шаги свои къ сосднимъ домамъ. Повторилась та же сцена. Аттака продолжалась.
Обитатели третьяго дома пытались было оказать сопротивленіе, раздались нсколько выстрловъ, не причинившихъ однако никому никакаго вреда. Нападающіе не отступали, хотя имъ и не удавалось выломать двери этого дома также скоро, какъ двери первыхъ двухъ, да и внутри его оказано было отчаянное сопротивленіе, кончившееся однако побдой черногорцевъ.
Въ это мгновеніе въ деревн стали раздаваться учащенные ружейные выстрлы. Петро прислушался и воскликнулъ: ‘На улицу!’ То же приказаніе отдалъ и капитанъ своему отряду. На сельской площади собралась небольшая кучка перепуганныхъ, полуодтыхъ, вскочившихъ съ просонковъ турокъ, которые обмнялись съ нападавшими лишь немногими выстрлами, а затмъ стали искать спасенія въ бгств. Черногорцы послали имъ въ догонку нсколько пуль.
Жители селенія, мужчины и женщины, старые и молодые, взрослые и дти, тоже пытались бжать изъ своей деревни по всмъ направленіямъ, предоставляя все свое добро на произволъ судьбы. Дома быстро пустли, и по прошествіи мене чмъ получаса во всемъ селеніи не оставалось ни одного изъ его жителей.
Юнаки прекратили преслдованіе бгущихъ, вернулись въ селеніе и стали собирать добычу. Подоспли и женщины, которыя принялись наполнять принесенныя съ собою корзины всмъ, имвшимъ какую либо цнность. Одежда, ткани, мотки шелку и шерсти, мдная и жестяная посуда, даже състныя припасы — все было забрано ими съ собой. Они все перерыли, все обшарили, стараясь отыскать что нибудь, что могло бы оказаться имъ полезнымъ. Слдовало спшить, такъ какъ на разстояніи мене часа ходьбы былъ расположенъ турецкій фортъ, гарнизонъ котораго, узнавъ о нападеніи населенія, не замедлилъ бы прійти на помощь къ бгущему населенію его. Дло подвигалось впередъ быстро и успшно, и еще раньше, чмъ выставленные по дорог въ форт сторожевые пикеты увидли издали блескъ турецкихъ штыковъ, длинная вереница нагруженныхъ корзинами женщинъ взбиралась уже медленно по крутой тропинк, а ‘чета’ воиновъ, вытянувшись въ цпь, на разстояніи шаговъ тридцати одинъ отъ другаго, составляла какъ бы арьергардъ. Успхъ предпріятія завислъ теперь только отъ того, удастся ли отряду благополучно выбраться на гору.
Наконецъ черногорцы и черногорки добрались до вершины горы, послднія поставили свои тяжелыя ноши на землю и стали отдыхать.
Гуица окинулъ всю эту группу взоромъ и остановилъ свой взглядъ на Анк. Она растянулась навзничь на земл, губы были полуоткрыты, щеки раскраснлись, грудь ея тяжело дышала.
— Маршъ, маршъ, впередъ!— скомандовалъ капитанъ.— Здсь насъ еще можетъ достать пуля турка.
При этихъ словахъ женщины приподнялись съ земли, а мужчины помогли имъ поднять корзины на головы. Гуица подскочилъ къ Анк и сказалъ, схватывая ея корзину — онъ едва могъ поднять ее, до того она была тяжела:— Давай ее мн, я донесу ее вмсто тебя.
— Нтъ, зачмъ же! сказала Анка, взглянувъ на него съ благодарностью.
— Да пусти же, я донесу ее! настаивалъ онъ, не отдавая ей корзины.
— Нтъ, нтъ, — отвтила молодая двушка ршительнымъ голосомъ,— я никогда не допущу такаго позора!— Выраженіе, съ которымъ она произнесла эти слова, заставили молодаго человка уступить, онъ только помогъ Анк поднять свою ношу и затмъ возвратился къ воинамъ.
Обратный путь совершился безъ всякихъ приключеній, и въ тотъ же вечеръ, Петро и Гуица, сидя на плоской крыш, спокойно курили изъ длинныхъ чубуковъ своихъ, между тмъ какъ женщины, не успвъ даже отдохнуть, принялись за приготовленіе ужина. Гуица былъ разсянъ, Петро — задумчивъ, они еле-еле обмнивались словами и вовсе не касались приключеній послдняго дня.
Отъздъ молодаго серба изъ дома стараго юнака откладывался со дня на день. Гуица самъ не торопился, а черногорца это повидимому нимало не удивляло. Онъ велъ съ нимъ длинныя бесды, преимущественно политическаго свойства, говорилъ объ Англіи, Россіи, Австріи, Франціи, о германской имперіи, о предстоящей и неизбжной войн съ Турціей и о блестящей участи, ожидающей Черногорію, которой, по его глубокому убжденію, суждено было сдлаться могущественной державой. Онъ до того былъ поглощенъ своими политическими комбинаціями, что совершенно не былъ въ состояніи заниматься чмъ либо по дому. Вс домашнія работы исполнялись женщинами, между тмъ какъ глава семейства покуривалъ свой чубукъ и занимался дипломатическими комбинаціями.
— Я отправляюсь съ товаромъ въ Каттаро къ швабамъ, сказалъ онъ однажды Гуиц.
— Я поду съ тобою, отвтилъ Гуица.
— Хорошо! Ладно! Такъ, значитъ, завтра.
На слдующее утро, съ разсвтомъ, Петро явился одтымъ по праздничному, въ шитомъ золотомъ плать.
— Ну, чтожъ, демъ! обратился онъ къ своему гостю.
— Идемъ, демъ, — отвтилъ тотъ.— Но гд же товаръ?
— А я его отправилъ еще ночью впередъ, но мы ихъ догонимъ.
Они двинулись въ путь. Впереди шелъ Петро, съ чубукомъ въ рук, который онъ постоянно набивалъ и закуривалъ, Гуица молча слдовалъ за нимъ, недоумвая, какимъ образомъ въ Каттаро отправленъ товаръ. Наконецъ это объяснилось, къ великому его огорченію: Посл того, какъ они прошли нсколько часовъ, Гуица увидлъ навьюченныхъ и запыхавшихся женщинъ отдыхавшими на дорог. Петро прошелъ мимо нихъ, не удостоивъ ихъ даже взгляда, Гуица усплъ только поздороваться съ ними.
Вскор показалось зданія австрійской таможни. Уплативъ таможенныя пошлины и сложивъ тамъ свое оружіе, мужчины получили позволеніе продолжать свой путь въ городъ. По прибытіи туда, они стали продавать свою добычу. Ткани, ковры, одежда, мдная посуда, всякаго рода мелочи — все обращалось въ деньги. Петро торговался въ лавкахъ, женщины, подобно тнямъ, слдовали за нимъ. Всъ корзинъ все боле и боле уменьшался, пока он совсмъ не опустли. Но затмъ он вскор опять наполняться. Петро, распродавъ свою добычу, сталъ длать покупки — тутъ водку, тамъ обувь, тамъ что нибудь изъ платья. Вечеромъ Петро и Гуица зашли въ ресторацію, а женщины куда-то скрылись. Посл довольно обильнаго ужина, во время котораго было выпито немало добраго вина, и посл освжительнаго сна на нарахъ, покрытыхъ цыновками, черногорецъ и его гость снова пустились въ путь.
За городомъ, у подножія горнаго кряжа, который, поднимаясь амфитеатромъ, окружаетъ славящуюся своей красотой каттарскую бухту, они снова встртили женщинъ.
— Ну, однако мн пора и къ себ домой, въ Вальево, сказалъ Гуица, идя рядомъ съ Петромъ.
— Гм, гм! Ну, счастливаго пути, Господь съ тобой! отвтилъ Петро.
— Только я отправлюсь не одинъ.
— Кого же ты берешь себ въ попутчики?
— Я хочу взять съ собою Анку.
— Гм, гм!— повторилъ Петро.— Но только кто же тогда будетъ носить мн товары? Матка уже слишкомъ стара для того.
— Да вдь не можетъ же двушка оставаться вчно у тебя. Если ты не отдашь ее одному, то отдашь другому.
— Такъ-то оно такъ,— отвтилъ старый юнакъ.— Однако не легко отцу отпускать свою дочь.
— Есть средство для того, чтобъ облегчить разлуку.
— А какое же ты придумалъ для того средство?
— Императорскіе червонцы.
— Ну, пусть будетъ по твоему,— вздохнулъ отецъ.— А когда ты думаешь взять ее съ собою?
— Я бы не прочь былъ взять ее сегодня же, если бы намъ можно было сегодня обвнчаться.
— Сегодня же! Нтъ, этого нельзя. Впрочемъ не безпокойся: долго это дло не затянется. Я отдаю теб ее, бери ее. Если я даю теб ее, то длаю это, — прибавилъ онъ, поднимая палецъ,— потому что ты научился, какъ воевать съ турками. Разскажи объ этомъ у себя въ Сербіи, пусть она не теряетъ даромъ времени, не обабится въ конецъ. Ей Богу же, это стыдно! Отчего ты мн раньше ничего не сказалъ о твоемъ намреніи? Я бы закупилъ въ Каттаро кое-что для свадьбы.
— Ничего, обойдемся и безъ этого, осторожно вставилъ свое слово молодой человкъ.
— Ты хорошій парень, настоящій сербъ,— отвтилъ Петро.— Я надюсь, что, сдлавшись моимъ зятемъ, ты прямехонько пойдешь къ вашему князю и повторишь ему мои слова.
И затмъ онъ снова сталъ развивать очень длинный и обстоятельный планъ для осуществленія своихъ политическихъ комбинацій.
Мы не станемъ здсь, чтобы не затягивать нашего разсказа, вдаваться въ описаніе свадебныхъ церемоній. Упомянемъ только, что Анка была немало удивлена, когда, отпраздновавъ свадьбу, она послдовала за своимъ мужемъ не только безъ тяжелой корзины на голов, но даже верхомъ. Она пролила обильныя слезы, прощаясь съ отцомъ, матерью и со всмъ своимъ семействомъ. Въ Вальев семейство Гуицы оказало ей самый ласковый и сердечный пріемъ. Она тоже старалась быть со всми любезной, но все же оставалась постоянно нсколько боязливой и сдержанной. Будучи послушна мужу, кротка и уступчива со всми остальными членами семейства, она однако ни съ кмъ не могла сойтись особенно близко, она постоянно была печальна и какъ будто таила въ сердц своемъ какую-ту тайну, которая мучила ее. Это отозвалось даже на ея здоровьи.
— Это ничего, пройдетъ, говорили женщины.
По прошествіи года она родила сына, согласно существующимъ въ Сербіи обычаямъ, ее и новорожденнаго стали одлять подарками. ‘Ты увидишь, — говорили Гуиц его знакомые, — что задумчивость и печаль твоей жены теперь пройдутъ’.
Эти предсказанія дйствительно сбылись, но только совершенно неожиданнымъ образомъ. Ровно мсяцъ спустя по рожденіи ею сына, Анка исчезла изъ Вальева, ни Гуица, ни кто либо другой не могли объяснить себ ея исчезновеніе. Прошли три дня, прошла недля, другая. Анка пропала изъ Вальева, какъ кинутый въ воду камень, который никогда больше не покажется уже на поверхности воды. Тщетно Гуица всюду справлялся, тщетно онъ обшарилъ вс окрестности Вальева, тщетно даже напечаталъ публикаціи въ газетахъ, жены его и слдъ простылъ. Онъ уже считалъ навсегда потерянными ее и сына своего.
Тогда онъ ршился увдомить обо всемъ этомъ своего тестя. Но каково было его удивленіе, когда, нсколько недль посл того, какъ онъ отправилъ эту печальную всть въ Черногорію, онъ получилъ оттуда извщеніе о томъ, что жена его и сынъ находятся тамъ въ вождленномъ здравіи. Оказалось, что молодая женщина, не зная даже дороги, совершила этотъ длинный путь совершенно одна, съ новорожденнымъ своимъ ребенкомъ, большею частью пшкомъ. Ее просто тянуло къ отцу ея, которому она желала показать его внука.
Покинутый мужъ тотчасъ же пустился въ путь, въ страну Черныхъ Горъ, но посл двухмсячнаго отсутствія онъ вернулся въ Вальево одинъ, безъ жены и сына. Кончилось дло тмъ, что онъ продалъ свой домъ и свою лавку, ликвидировалъ вс свои дла и ухалъ на родину своей жены.
Да и трудно было бы поступить иначе. Эта миролюбивая, терпливая, преданная женщина, разъ вернувшись подъ отчій кровъ, выказала неопреодолимую силу воли, и никакія блага земныя не въ состояніи были бы побудить ее переселиться въ Сербію. Она приводила въ пользу своего ршенія два довода: во первыхъ, ей уже достаточно пришлось выстрадать изъ-за того, что она въ Вальев перестала быть черногоркой, а во вторыхъ, она никогда бы не могла согласиться на то, чтобы, будучи матерью, имя сына, воспитать его сербомъ, а не черногорцемъ.
— Нтъ, нтъ,— говаривала она, когда отецъ ея старался доказать ей. что она обязана возвратиться къ мужу,— мой сынъ долженъ быть тмъ, чмъ была и есть вся моя родня — юнакомъ, на подобіе моихъ братьевъ, умершихъ отъ турецкихъ пуль.
Тщетно ее старались убдить въ томъ, что Черногорія и Сербія — не только два сосднія государства, но и дв родныя сестры, говорящія однимъ же и тмъ языкомъ, имющія ту же вру, т же горы.
— Нтъ,— отвчала она,— я не возвращусь въ Вальево, а если попытаются доставить меня туда силой, то я убью моего сына, а потомъ себя.
Въ ея голос, когда она произносила эти слова, было столько ршимости, столько энергіи, столько спокойствія, что не было мста ни малйшему сомннію.
Что оставалось длать бдному Гуиц? Черногорка упорно отказывалась сдлаться сербкой, значитъ, сербу оставалось только сдлаться черногорцемъ.
Таковы-то наши сестры-черногорки.