Черное слово, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1894

Очерк
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Скачать в PDF

Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ
ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
СЪ ПОРТРЕТОМЪ АВТОРА И КРИТИКО-БІОГРАФИЧЕСКИМЪ ОЧЕРКОМЪ П. В. БЫКОВА

ТОМЪ ДЕВЯТЫЙ
ИЗДАНІЕ Т-ва А. Ф. МАРКСЪ. ПЕТРОГРАДЪ
Приложеніе къ журналу ‘Нива’ на 1917 г.

ЧЕРНОЕ СЛОВО.
Эскизъ.

I.

Царскосельскій вокзалъ имлъ особенно оживленный видъ въ этотъ майскій день. Масса публики съ радостно озабоченнымъ видомъ сновала по платформ. Все это были счастливцы, хавшіе на дачи, врне сказать — бжавшіе отъ городской пыли и духоты. Это оживленіе чувствовалось даже въ зал третьяго класса, гд набилась публика средняго разбора — лакеи, кучера, горничныя, дачные дворники, рабочіе и дачники изъ небогатыхъ.
Лично я имю какое-то предубжденіе противъ второго масса, гд набирается всегда такая чопорно-скучная публика. Вс оглядываютъ другъ друга съ подозрительностью коренныхъ петербуржцевъ, принимаютъ уныло-дловой видъ и непремнно стараются чмъ-то казаться. Всю дорогу никто не промолвитъ слова съ сосдомъ, точно боится потерять драгоцннйшую часть собственнаго достоинства. Вообще скучно, и я предпочитаю третій классъ, гд срая публика такъ наивно знакомится въ теченіе получаса, и вы чувствуете, что дете съ живыми людьми, а не съ манекенами. Впрочемъ, это мое личное впечатлніе — не больше.
Беру билетъ третьяго класса, отыскиваю вагонъ для курящихъ и усаживаюсь на скамью къ окну. До отхода остается всего минутъ десять, и публика начинаетъ ажитироваться, какъ на пожар. Главною причиной этой ажитаціи являются узлы, картонки, коробки и дти,— нужно все это пристроить, а поздъ не ждетъ. Другіе волнуются просто такъ, потому что вс другіе куда-то торопятся, бгутъ, проталкиваются и проявляютъ спеціальную энергію путешествующихъ людей. Нашъ вагонъ наполняется довольно быстро, и однимъ изъ послднихъ вскакиваетъ какой-то дворникъ въ ‘спинджак’, сапогахъ бутылкой и бломъ фартук. Онъ какъ-то пугливо озирается кругомъ, наконецъ отыскиваетъ мсто напротивъ меня и бросается къ нему съ такимъ видомъ, точно деревянная скамейка можетъ вспорхнуть и улетть.
— Ну, слава Богу,— говоритъ онъ, усаживаясь.
Снявъ фуражку и вытеревъ лицо платкомъ, дворникъ принимаетъ удобную позу успокоившагося за свою судьбу путешественника. Онъ вытягиваетъ ноги, разсянно смотритъ въ окно и достаетъ жестяную коробку съ папиросами.
— Однако здорово народу-то наперло,— говоритъ онъ, затягиваясь и отдувая дымъ въ сторону сердитаго сосда.— Ужъ время такое… да…
Дворникъ, очевидно, человкъ словоохотливый, и, кром того, онъ замтно выпивши, т.-е. выпивши прилично, какъ полагается старшему солидному дворнику одной изъ барскихъ дачъ. Я разсматриваю его крпкую приземистую фигуру, добродушное русское лицо, весь дворницкій костюмъ и нахожу, что это типичный представитель того мужика, который приспособился ‘подъ барина’ и благоденствуетъ. Въ немъ чувствуется что-то такое завидно уравновшенное, какъ у человка, который окончательно опредлился, нашелъ свое мсто въ природ и не безпокоится о будущемъ. Это сказывается во всемъ — и въ костюм, и въ движеніяхъ, и въ выраженіи глазъ. Главное, нтъ той удручающей заботы, олицетвореніемъ которой является обыкновенный мужикъ. Однимъ словомъ, приспособленъ человкъ и нашелъ свою точку, устойчиваго равновсія. Нужно было видть, какъ посматривалъ дворникъ на остальную публику третьяго класса: разв это настоящая публика, настоящіе господа? Такъ, шахеръ-махеры и больше ничего.
Но это благодушное настроеніе сразу пропало, и дворникъ сорвался съ мста, точно по нему выстрлили. Онъ какими-то испуганными глазами обвелъ сосдей, осмотрлъ свое мсто и даже ощупалъ свой ‘спинджакъ’.
— Зонтикъ… Ахъ, Божже мой! Господа, вы не видали, какъ я вошелъ въ вагонъ? Былъ при мн зонтикъ?..
Вс молчали, и дворникъ еще разъ посмотрлъ на насъ, обыскалъ себя и съ какимъ-то отчаяніемъ опустилъ руки. Что же это такое, въ самомъ дл?.. Публика отнеслась къ нему совершенно безучастно, и только съ дальней скамейки отвтилъ невидимый бабій голосъ:
— Никакого зонтика у тебя не было… Такъ шелъ, съ пустыми руками.
— Ну, а на вокзалъ какъ я пріхалъ?
Въ глубин показалось типичное лицо дачной кухарки и объяснило увреннымъ тономъ:
— А на вокзалъ-то съ зонтикомъ пріхалъ, я видла. Еще въ третьемъ класс пиво пилъ у буфета…
— Ну вотъ, вотъ,— обрадовался дворникъ.— Я, значитъ, былъ у кумы… Ну, маленько выпили, потому какъ она именинница. Ну, пріхалъ на вокзалъ, зашелъ въ классъ къ буфету, напримръ…
— Да ты сбгай въ классъ-то,— посовтовала съ участіемъ кухарка.— Еще поспешь… Третьяго-то звонка не было.
— Ахъ, ты, Божже мой!..
Дворникъ, какъ ошпаренный, выскочилъ изъ вагона и вернулся только посл третьяго звонка. Зонтика не было. Онъ уныло посмотрлъ на всхъ, напрасно отыскивая сочувствія, и уныло слъ на свое мсто, махнувъ рукой. Дло выходило табакъ.
— Нтъ зонтика-то?— спрашивала кухарка черезъ вагонъ.
— Нту… Какъ скрозь землю провалился,— уныло отвтилъ удрученный горемъ дворникъ.— Шелковый зонтикъ-то передъ Пасхой шесть цалковыхъ дадено…
— Ахъ, ты, грхъ какой вышелъ!— соболзновала кухарка, качая головой.— А я еще дав посмотрла на тебя, какъ ты къ вокзалу-то на извозчик подкатилъ. Вижу, что изъ нашихъ дворниковъ, изъ Царскаго… А зонтикъ точно что отличный.
— Ужъ такой былъ зонтикъ, что другого такого и не нажить… Вдь вотъ поди жъ ты, какая штука вышла, а?.. Значитъ, прислъ это я къ столику, ну, спросилъ бутылку пива… А буфетчикъ говоритъ, что никакого зонтика не видалъ.
— Кто-нибудь другой ухватилъ твой зонтикъ,— поддерживала разговоръ кухарка.— Мало ли народу!.. Другому на голодные-то зубы твой зонтикъ въ самый разъ.
— А вдь шесть цалковыхъ дадено… Цлыхъ три года собирался купить. Ну, и штука… Да не видалъ ли кто, господа, какъ я въ вагонъ входилъ?
Опять общее молчаніе. Дворникъ тряхнулъ головой, поправилъ фуражку и сердито отвернулся къ окну съ обиженнымъ видомъ. Очевидно, онъ теперь сердился уже на публику, отнесшуюся къ его горю съ такимъ обиднымъ безучастіемъ.

II.

Поздъ тронулся, унося дачную публику въ благословенную дачную мстность, облюбованную петербургскими богатыми людьми. Кругомъ сейчасъ же запестрли огороды, тощія поля, далекая кайма какихъ-то фабричныхъ зданій, однимъ словомъ, весь незавидный ландшафтъ окрестностей Петербурга. Третьеклассная публика начала знакомиться, послышался веселый говоръ, смхъ, и только одинъ дворникъ оставался безучастнымъ къ этому общему оживленію. Онъ время отъ времени поправлялъ свою фуражку, встряхивалъ головой и угнетенно вздыхалъ. Очевидно, его глодала всепоглощающая мысль объ утраченномъ зонтик, а остального міра не существовало.
— А чортъ съ нимъ и съ зонтикомъ!— заявилъ онъ наконецъ, обращаясь прямо ко мн такимъ вызывающимъ тономъ, точно я желалъ что-то оспаривать.— Наплевать… да! Не онъ меня нажилъ… да. Слава Богу, и другой купимъ, ежели на то пошло. Однимъ словомъ, наплевать, и все тутъ!
Въ доказательство этой мысли дворникъ, дйства:елько, плюнулъ и вызывающе посмотрлъ на всхъ. Недавній хмель съ него какъ рукой сняло.
— Конечно, можно всегда другой купить,— поддержалъ я.
— Вдь можно… а?— обрадовался онъ, схватившись за поданную реплику.— Да сколько угодно, сдлайте милость… мы не какіе-нибудь, чтобы шесть цалковыхъ насъ съли. Я, напримрно, теперь пятнадцать рублей жалованья получаю у господъ, квартира даровая, дтей нтъ. Ну, господа, прямо сказать, отличные… Надутъ лтомъ, поживутъ до осени, а потомъ але-маршъ. Нтъ, нельзя пожаловаться, жисть правильная, прямо сказать — хорошая жизнь. Господа Бога надо благодарить… Ничмъ не обиженъ, все есть, на черный день скоплено малую толику, пятьсотъ рублей въ касс лежитъ,— ну, какого мн рожна еще нужно? А тутъ зонтикъ… Наплевать!..
Видимо, дворникъ подбадривать себя, отгоняя какую-то непріятную мысль, неразрывно связанную съ пропавшимъ зонтикомъ.
— Конечно, царскосельскаго дворника нельзя примнить къ питерскому,— продолжалъ онъ.— Въ Питер-то только и береги затылокъ, значитъ, дворникъ, а у насъ вольготне невпримръ. Только и знаемъ одно лто, когда господа назжаютъ, а зимой только и работы, что мало-мало снгъ убрать. Да и то кое-какъ, не то что въ Питер, гд сейчасъ, напримрно, околоточный тутъ какъ… ‘А гд дворникъ? Ты, такой-сякой!..’ У насъ этого ни-ни!.. Всю зиму дворники — въ томъ род, какъ которые коты по печкамъ лежатъ. Однимъ словомъ, помирать не надо. Вдь дачу безъ дворника нельзя оставить, ну, и живутъ. Господа богатые, что имъ значитъ пятнадцать цалковыхъ дворнику платить… Разв петербургскій дворникъ купитъ зонтикъ въ шесть цалковыхъ? Ни въ жисть… А мн наплевать! Ну, былъ зонтикъ, ну, нтъ зонтика… Этакая невидаль, подумаешь! А возьму да новый и куплю… Да хоть сейчасъ. На, получай шесть цалковыхъ… Наживемъ.
Пауза. Кругомъ одни поля, и только кой-гд топорщатся жалкіе, точно ощипанные кустики. Безъ конца тянется это чухонское болото, подернутое жидкой зеленью. Кое-гд по низинамъ еще стоитъ вешняя вода. Мн уже давно примелькался этотъ пейзажъ, и не хочется на него смотрть. Дворникъ, выгрузивъ все, что можно было высказать въ собственное утшеніе, на время умолкаетъ и начинаетъ курить одну папиросу за другой. Но настоящаго спокойствія все-таки нтъ, и онъ время отъ времени тревожно поглядываетъ на меня, точно ждетъ возраженія, а потомъ крутить головой, передвигаетъ фуражку и вздыхаетъ. Конечно, хорошо жить царскосельскимъ дворникомъ, а зонтика-то все-таки нтъ. Весь міръ дворника сейчасъ вращался на этомъ зонтик, какъ магнитная стрлка на своемъ шпеньк.
— Средняя Рогатка!— кричитъ кондукторъ.
Это удивительный полустанокъ, на которомъ въ теченіе лта садятся ровно два пассажира. Между прочимъ, здсь проходитъ старый московскій трактъ, и именно Средняя Рогатка служила прощальнымъ пунктомъ: досюда провожали изъ Петербурга. Невольно является мысль о тхъ милліонахъ путниковъ, вольныхъ и невольныхъ, которые прошли этотъ путь въ до-желзнодорожное время. Сколько воды утекло съ тхъ поръ, и сколько ‘рогатокъ’, малыхъ, среднихъ и большихъ, упразднено навки… Мои размышленія въ этомъ направленіи прерываются новымъ движеніемъ дворника: онъ схватываетъ фуражку и съ остервенніемъ бросаетъ ее на лавочку.
— Что съ вами?
— Со мной-съ?.. А вотъ это самое-съ… Ка-акъ это вспомню, такъ ножъ вострый.
— Опять зонтикъ?
— Н-тъ, не то…
Онъ придвигается ближе ко мн и начинаетъ говорить сдержаннымъ речитативомъ, помогая своимъ мыслямъ руками и движеніемъ головы:
— Видите ли, господинъ, какое дло… да. Женился я совсмъ молодымъ, ну, еще у себя въ деревн, и прожили мы, напримрно, душа въ душу съ женой дльныхъ двадцать два года. Какъ это по-вашему? Этакъ-то по ныншнимъ временамъ уже совсмъ не живутъ, не говоря о господахъ, а и у насъ, значитъ, въ самой срости. Такъ-съ? Хорошо… И какъ я теперь подумаю, что моя жена помретъ — вотъ какъ это чижало!.. Разорвался бы, кажется. Придумать даже не могу, какъ это я могу только перенести…
— Разв она очень больна?
— Нтъ, такъ, просто хилая бабенка… Завсегда она такая была: все скрипитъ, все скрипитъ. И какъ это я подумаю, что она должна помереть, даже обидно сдлается. Помилуйте, прожили душа въ душу дльныхъ двадцать два года, все у насъ есть, деньжонокъ накопили пятьсотъ цалковыхъ, и вдругъ… Конечно, дтей у насъ не было, это точно, потому какъ она хилая, жена, ну, значитъ, я какъ есть одинъ и останусь, какъ перстъ.
— Ты ее очень любишь?
— Какъ же возможно, господинъ, родную-то жену не любить? Вонъ чужихъ женъ любятъ, а тутъ своя… Вотъ сижу я и думаю про жену, и такъ мн ее жаль сдлалось, точно бы вотъ самъ, вмсто нея, умеръ.
Сдлавъ короткую паузу, дворникъ прибавилъ уже другимъ тономъ:
— А вдь она доведетъ меня сегодня до чернаго слова… да. Ужъ у ней такая зараза… Вотъ пріду въ Царское, стану подходить къ своей дач, а она ужъ въ окошко узорить, что я безъ зонтика. Другая бы увидала и смолчала… Ну, ухалъ съ зонтикомъ, а выворотился безъ зонтика,— ну, какая такая особенная бда? А эта нтъ… Войду это я, а она сейчасъ: ‘Гд у тебя зонтикъ-то?‘ Въ первое слово… Я этакъ смолчу, укрплюсь, значитъ. А она во второй разъ: ‘Ахъ, ты, пьяница ты, такой-сякой… Нахлестался, видно, до того, что и зонтикъ потерялъ’. Ну, тутъ я еще пуще укрплюсь и во второй разъ смолчу… Другая бы и отстала: сорвала два раза, показала себя, и будетъ. Весьма довольно… Такъ нтъ!.. Она въ третій на меня: ‘Какой ты такой есть человкъ?.. Бить тебя некому, пропащая башка’… Ну, ужъ тутъ я не стерплю и со всего маху обругаю что ни есть самымъ чернымъ словомъ. И что бы вы думали, господинъ: доведетъ, сама доведетъ меня, а какъ благословлю ее, она сразу какъ въ мохъ упадетъ. Ни-ни… Не пикнетъ. Ну, зачмъ доводить человка до грха?.. Другая бы пожалла, еще успокоила, а эта по первому разу: ‘Гд зонтикъ?’
Бдный дворникъ мучился предвкушеніемъ непріятной семейной сцены и опять бросилъ фуражку на лавку.

III.

Поздъ подходилъ къ Царскому Селу. По мр приближенія дворникомъ овладвало прежнее безпокойство. Фуражка на его голов начала длать судорожныя движенія. Мысль о зонтик выступала съ новой яркостью… А тамъ впереди и жена и неизбжное, какъ судьба, ‘черное слово’. Мн сдлалось даже жаль бднягу. А поздъ уже сбавляетъ ходъ, скрипятъ тормоза, мелькаютъ первыя дачи. Дворникъ высунулся въ окно и заглядываетъ на платформу, которая точно плыветъ навстрчу намъ и вотъ-вотъ вржется въ поздъ.
— Вотъ и знакомый жандаръ стоитъ,— говоритъ дворникъ.— Благопріятель… Иваномъ Митричемъ звать… Мы съ нимъ чай вмст не одинова пивали. Обстоятельный человкъ…
Остановка. Публикой овладваетъ прежняя суматоха. Вс торопятся выскочить поскоре изъ вагона съ такимъ видомъ, точно преступники, получившіе амнистію благодаря какому-нибудь ‘милостивому манифесту’. Дворникъ остается на мст и выжидаетъ. Видимо, имъ овладваетъ малодушіе отдалить непріятный моментъ хоть на нсколько мгновеній. Его взглядъ съ особеннымъ вниманіемъ останавливается на пассажирахъ, которые проходятъ съ зонтиками, и я увренъ, что ему кажется, что вс пассажиры поголовно имютъ зонтики. Говорятъ, хромые и кривые везд видятъ только хромыхъ и кривыхъ. Наконецъ вагонъ опустлъ наполовину. Подъ окномъ мелькаетъ жандармская форма. Дворникъ въ послдній разъ встряхиваетъ головой и съ ршимостью человка, который приготовился броситься въ воду, срывается съ мста.
— До свиданія, господинъ…— бросаетъ онъ мн, подтягиваясь на ходу и оправляя свой дворницкій передникъ.
Я выхожу на площадку вагона. Дворникъ развязно подходитъ къ жандарму и съ напускной молодцоватостью здоровается съ нимъ за руку.
— Ты изъ городу?— спрашиваетъ жандармъ.
— Изъ городу.
— На именины здилъ?.. Ну, каково кума угощала?
— Какая тамъ кума: зонтикъ потерялъ…
— Экъ тебя угораздило!..— возмущается жандармъ.
Молодцоватость исчезаетъ, и дворникъ какъ-то весь съеживается. Фуражка начинаетъ опять двигаться на голов.
— Ахъ, братецъ ты мой!— журитъ жандармъ, покачивая головой.— Нехорошо, братъ. Что теб жена-то скажетъ?..
Въ этотъ моментъ изъ толпы высовывается давешняя кухарка и какимъ-то верещащимъ тономъ заявляетъ:
— Видла, своими глазами видла, какъ онъ на вокзалъ съ зонтикомъ пріхалъ… Пришелъ это въ вагонъ, а зонтика и нтъ!..
Дворникомъ овладваетъ неожиданная ярость, которая и обрушивается на ни въ немъ неповинную бабенку.
— А тебя спрашиваютъ, килу?— рычитъ дворникъ.— Ахъ, ты…
Въ моментъ, когда ‘черное слово’ сорвалось совсмъ не по адресу, проходившій мимо другой жандармъ молча беретъ дворника за шиворотъ и молча тащитъ въ толпу, какъ узелъ. Дворникъ барахтается, что-то объясняетъ, но жандармъ неумолимъ.
— Вотъ теб и зонтикъ…— ворчитъ жандармъ-благопріятель, передвигая свою шапку.— Не миновать мирового.
1894.
Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Букет ландышей, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1903
  2. История одного пильщика, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1902
  3. Потаповщина, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1897
  4. Боговая искра, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1891
  5. В камнях, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1882
  6. Блажные, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1885
  7. Сестры, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1883
  8. Отцы, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1891
Электронная библиотека