Черная смерть.
Черная смерть.
(Из Минервы.)
——
Черная смерть, Неизвестные Авторы, Год: 1809
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Многие писатели жалели, что младшему Катону досталось жить в несчастное время, за несколько десятков лет прежде, добродетельные качества души его послужили бы к увеличению общего блага, до конца дней своих он пользовался бы любовью и уважением своих сограждан, и умер бы достигши до глубокой старости, оплакиваемый детьми своими и внуками.
Правда, что в истории времени Катонова наблюдатель видит многие черные пятна, однако весьма непростительно называть тогдашний период несчастным, потому только что некоторые добродетельные люди, в то время жившие, при других обстоятельствах были бы счастливее.
Бывают ужасные приключения, но редко такие, от которых страдают все без изъятия люди, на великом пространств земного шара обитающие, и страдают не имея никакой возможности наслаждаться счастьем семейственным. Убийства Мариевы, изгнания Силлины, внутренние раздоры во Франции, в Англии и в Нидерландах, были пагубны для человеческого рода, однако счастье не совсем на земле истребилось. Наконец справедливость требует признаться, что хотя периоды в истории кажутся нам одни лучше, другие хуже нашего, но все они одинаковы, а разность состоит только в том, что каждый из нас смотрит на них не с одной точки.
Отсюда выключить должно может быть единственное в истории происшествие, случившееся в половине четырнадцатого века. Тогда было время плача для жителей всех известных частей света, и смерть, по словам Горация, без разбору стучалась у чертогов вельмож и у хижин бедных, ни один город, ни одна деревня, ни один дом не остался в безопасности, более нежели две трети всех людей погибли, а оставшееся томились в мучительном ожиданий неизбежной смерти. Моровое поветрие, известное под названием Черной смерти, свирепствовавшее во 1348-м и следующих годах, опустошило всю Европу.
В прежние времена не только простые люди, но и такие даже, которые по тогдашнему веку считались просвещенными, в случайном стечении достопамятных происшествий обыкновенно открывали что-нибудь чудесное. Во все века служила единственным утешением для страждущих высокая мысль, что счастье постигает людей только по воле и намерениям мудрого Провидения: сия мысль, при тогдашнем совершенном недостатке в физических сведениях, стесненному духу подавала повод заключать, будто чин естества нередко нарушается для наказания беззаконных. По сей-то причине находим странные описания перемен и явлений в природе, отсюда соединение случаев, совершенно разнородных, не имеющих никакой связи между собою.
Таким образом, согласно с направлением мыслей тогдашнего времени, предстоявшее несчастье возвещено кометою, явившеюся в августе месяце 1347 года, другим предзнаменованием были огненные столпы, которые показались при восхождении солнца 20 сентября того ж года, и стояли час над Папским дворцом в Авиньйоне. Славный историк Виллани, один из умнейших людей своего века, пишет: ‘Все придворные ужаснулись, и хотя сие явление, подобно радуге, есть действие лучей солнечных, однако оно предвещало важные приключения’.
Случившееся в 25 день января 1348 года землетрясение устрашило большую часть Европы как далеким протяжением своим, так и ужасными следствиями. В Базеле обрушилась часть каменной стены на большой Минстерской площади. В Каринтии, Крайне и Штирии погибло 40 городов и больших селений. В Венеции некоторые церкви и колокольни упали, другие наклонились, колокола при церкви Св. Марка звонили сами собою, и продолжительное колебание распространило ужас по всему городу, хотя Венеция, построена будучи на острове, претерпела не столь великий вред, как другие города, на твердой земле находящиеся.
Все современные дееписатели соглашено утверждают, что землетрясение началось в горах Альпийских. В Пизе, в Болонье, в Падуе причинило оно великое опустошение, а еще большее в Фриуле и в Баварии. По свидетельству историка, означающего даже дни происшествий, действия землетрясения сего были почти невероятны. Многие города разорены до основания, более 60 деревень в одной стране на пяти милях в окружности засыпаны землею, один замок брошен на дальнее расстояние и упавши разбился на части,
Франциск Петрарка был тогда в Вероне. Перед вечером он находился в своей библиотеке, когда земля при ужасном треске задрожала под его ногами, и стены готовы были обрушиться, книги его упали с досок. Петрарка, испугавшись вышел из горницы, и увидел своих домашних и множество народа в чрезвычайном смятении. Люди бегали во все стороны, не зная куда и для чего, образ смерти носился у каждого перед глазами, они кричали изо всей мочи, думая, что вселенная разрушается.
Все сии несчастия были только предвестниками величайшего бедствия, а именно моровой заразы, известной под названием Черной смерти, которая свирепствовала во всех частях знаемого тогда мира, и в течение немногих лет почти совсем его опустошила.
По свидетельству некоторых современных дееписателей, она началась в Китае и в Татарии, и в один год опустошила всю Азию.
Известия, дошедшие до нас из стран столь отдаленных и в такое время, когда не было еще постоянных и верных с ними сношении, содержат в себе весьма много чудесного, и притом так запутаны, что нынешние географы едва ли могут отыскать земли, в оных упоминаемые. Впрочем, какая нужда, что известия о происшествиях обезображены прибавлениями и невежеством тогдашнего времени? Довольно, что они удостоверяют о бытии заразы и обширных ее действий.
Виллани повествует, что в области некоторого султана, именуемой Алидиею, все мужчины вымерли и что женщины, перебесившись, пожирали друг друга.
Зараза перешла из Азии в Африку, и произвела там ужасное опустошение. Албохезен, владетель Белламарины и почти всей Варварии, осматривал дорогу, которую он велел проложить через Вавилонскую пустыню, для того чтоб можно было по ней отправиться в Индию, в то время получил известие, что в его владениях свирепствует зараза, и что 80 жен его и множество придворных лишились жизни. Ему пришла мысль в голову, что поветрие наслано от Бога на его земли в наказание за то, что он не принял христианской веры, для того послал он объявить в своих владениях о намерении своем окреститься. Скоро после того приплыл корабль из Европы. Владетель Белламарины спросил у прибывших о состоянии христиан. Ему сказано, что многие погибают от морового поветрия. Услышав, что смерть не более щадит христиан, сколько и сарацин, Албохезен отложил намерение свое переменить веру.
Сказывают, что моровое поветрие занесено в Европу генуэзскими и каталонскими купцами, ездившими для торговли в Сирию и в Индию. Они выгружали зараженные товары свои сперва в Сицилии, потом в Пизе и Генуе, откуда язва распространилась по всей Италии.
Из Марселя и из Каталонских пристаней в 1349 году она разбилась по Испании и Франций. В 1349-м опустошила берега Океана и острова на море сем лежащие, в 1350-м свирепствовала в Германии {А в 1351-м в России. К.}. В течение трех {Четырех. К.} лет она прошла всю Европу, во всех местах действовала не более пяти месяцев, и в некоторых странах истребила девять частей народа.
Один английский купеческой корабль в 1348 году привез ее в Берген, что в Норвегии, там жители умирали после двухдневного недуга от сильного харкания кровью. Две трети всех норвежских подданных погибло не только в самом королевстве, но и в отдаленнейших провинциях, как то в Исландии и в Гренландии. Моровое поветрие свирепствовало там до 1350 года. Вымерли все каноники с Дронтгеймским архиепископом, почти все епископы и большая половина дворянства. Бергенские граждане искали спасения в Инстедале, который почитался самым здоровым местом во всем королевстве, и который тогда только лишь населен был жителями. Но Черная смерть и здесь нашла их и похитила всех до последней девицы, которой наконец досталась было вся страна во владение. Таким образом многие населенные места опустошились, торговля и земледелие стеснились, и целое королевство так ослабело, что и теперь еще после того не пришло в прежнее свое состояние. Король Магнус так сильно тронут был сим несчастьем, что он и сын его ввели новое летосчисление от Черной смерти, и употребляли оное в своих грамотах, а святой Бригитте принесли в дар шведскую волость Вадстену, для построения нового монастыря в ней, для того чтоб праведница сия молитвами своими утешила свирепство язвы.
‘В Россию {Прибавлено переводившим.} поветрие пришло из стран татарских, где за несколько лет прежде оно уже свирепствовало и опустошило Сарай, Чалдай, Орначай и Астрахань. Сообщение с татарами по тогдашним обстоятельствам было необходимо, о средствах же к прекращению сего губительного бедствия не имели еще никакого понятия. По Никоновской летописи, оно явилось во Пскове 1351 года {По истории Татищева 1352 года.}. Кровохаркание было обыкновенным признаком болезни, за которым в третий день смерть неминуемо постигала зараженного. Устрашенные жители отдавали на монастыри и на церкви движимое и недвижимое свое имение. Священники не успевали хоронить умирающих, в ночь приносили к церквам по 10 и по 30 трупов, и многих погребали в одной могиле, не достало места при церквах для покойников, граждане раздавали нищим свое имущество, и никто не хотел принимать смертоносного подаяния. Наконец услужливые погребатели, для спасения души своей трудившиеся, отреклись от работы. Псковичи не нашли другого средства, как послать в Новгород к архиепископу Василию и просить его, чтобы он пришел к ним с пастырским своим благословением. Владыка склонился на их просьбу, и сделался жертвою благочестивой своей ревности, он умер на возвратном пути в Новгород. Тогда же разлилось поветрие по всей земле Новгородской, и погубило бесчисленное множество жителей. ‘Не в едином же град бысть сие’ — говорит летопись, — ‘но по всем землям походи тое наказание Господне, бысть бо мор силен зело в Смоленске, в Киеве, в Чернигове и в Суздале, и во всей земле Рустей, в Глухове же тогда ни един человек не остался, вси изомроша, сице же и на Белеозере {История Российск. Татищ. Кн. 4, стр. 173 — Никон. Лет, Ч. 3. стр. 198.}’.
В Англии моровая зараза похитила целую половину жителей, наиболее же свирепствовала она в Лондоне, где в один год только на Картаузенском кладбище похоронено 50,000 умерших.
В городе Базеле в короткое время она похитила 152,000 человек, и во всей области истребила третью часть жителей. Через всю длину города, от Эшенгеймских ворот до Рейнских, ниже трех семейств не осталось таких, в которых и муж и жена уцелели.
Из Тосканы поветрие перешло в Венецию марта месяца 1348 года. Здесь она свирепствовала чрезвычайно, и многолюдство города беспрестанно давало ей новую пищу. В мае так много было покойников, что недостало места для погребения. Все улицы и переходы завалены были трупами, врачей не доставало, коллегии были затворены, дома опустели, золото и серебро лежало без призору, ибо хозяева вымерли. Замечено, что сия ужасная болезнь пагубнее была для женского, нежели для мужского пола, и что более молодых людей, нежели стариков от нее умирало. По счету некоторых третья часть жителей тогда погибла, другие уверяют, что по исследовании от правительства найдено, что из каждого десятка умерло по семи человек, и что даже между дворянством число членов большого Совета из 1,200 убавилось до 300. Июня в 30 день назначено пять чиновников, которые должны были представить правительству план свой о населении города. Венеция помогла себе тем, что привлекла жителей с острова Кандия и даже из Германии.
Флоренция, о многолюдстве коей писатели не согласны между собою, лишилась, по обыкновенному показанию, 100,000 жителей. Помещенное здесь описание Боккаччо, который был свидетелем несчастия сего в своем отечестве, и драгоценное открытие г-на Роское в одной старинной рукописи о чрезвычайном многолюдстве во Флоренции и ее области еще при начале 15 века, многолюдства из 4.00,000 душ состоявшем, служат достаточным поручительством, что в показании числа умерших от заразы ничего не прибавлено.
Пиза лишилась 25,0000 граждан, в город Сиенне и в предместьях почт от 100,000 человек осталось только 13,000.
Милан, царь всех городов итальянских в средние века, бывший тогда во владении братьев Бернабо и Галеация Висконти, и замешанный в войну против маркграфа Монтферратского, только внутри стен своих лишился 72,500 жителей кроме тех, которые жили вне города. Галеаций убежал от заразы в Монцу, а Бернабо в Мариньяно, где живучи не допускал к себе ни одного человека. А когда и здесь умер у него приворотник, Бернабо запрятался в дремучий лес, и в окружности на две мили оградил себя виселицами с надписью: кто сюда приблизится, будет повешен.
Гвидо Шольяк, врач и крестовой священник папы, распоряжавший в Авиньоне во время заразы, и описавший самые мелкие подробности, уверяет, что началась она в январе, продолжалась семь месяцев, в первые месяцы открывалась беспрерывною лихорадкою и кровохарканием, и что зараженные в третий день умирали: современные писатели, и притом большая часть их, говорят то же. Замечено, что в Великий пост зараза наиболее свирепствовала, и что в последней половине четвертой недели число умирающих и Авиньоне было чрезвычайно велико.
Должно отдать справедливость папе Клименту VI, он не щадил ни трудов, ни издержек для прекращения заразы в Авиньоне, платил врачам деньги за бедных, купил за городом поле для погребения умирающих от заразы, выдавал большие суммы на вывоз и погребение трупов, наконец приказал строго и точно употреблять предохранительные средства. ‘Он явил еще большей благодеяние — говорит один из биографов папы, он дозволил священникам давать всем умирающим от заразы всеобщее разрешение’. Сам он последовал примеру одного из своих предместников: сидел запершись, приказав разложить большой огонь в своей комнате.
Все спасительные распоряжения папы были тщетны и не остановили опустошительных действий заразы, которая, по свидетельству одного современного писателя, в три месяца похитила 120,000 жителей сего города. Гвидо Шольяк говорит, что она противилась всем средствам, хотя впрочем сам же он прибавляет, что был от нее болен и после выздоровел.
Не распространяясь более в исчислении умерших от сего поветрия в разных странах и городах Европы, предлагаем читателю две достопамятные выписки из сочинений знаменитейших того века писателей. Один из них был флорентинский житель, известный стихотворец Боккаччо, живо и трогательно изобразивший состояние своего отечества. Не только современник и друг его Франциск Петрарка свидетельствует, что нельзя красноречивее и с большею точностью описать сего несчастья, но и сам Тацит нашего времени, Иоанн Миллер, думает, что Боккаччо описание можно ставить наряду только с Фукидидовым о моровом поветрии, опустошавшем некогда Афины и Грецию. Следует выписка:
‘Болезнь сначала открывалась нарывом, величиною с яйцо, в пахах и под мышками, потом показывались черные пятна на руках, на ляжках и по всему телу. То и другое было почти верным признаком смерти.
Искусство врачей вовсе не помогало или потому, что болезнь сама по себе была неисцелима, или что врачи не умели истреблять ее. Все способы их оставались без действия. Правда, что в сие время и женщины и мужчины, все без изъятия, хотели быть врачами. Больные умирали на третий день после явлений опухоли.
Зараза приставала к здоровым подобно, как огонь действует на приближаемые к нему вещества и сухие и жидкие. Она сообщалась не только от обхождения с больными, но даже от прикосновения к платью их и ко всему, к чему они дотронулись. Следующее повествование мое покажется невероятным, несмотря на свидетельство людей правдивых, скажу откровенно, я и сам не поверил бы, если бы не видел собственными глазами: яд столь сильно действовал, что даже самые животные заражались им и тотчас умирали, прикоснувшись к чему-нибудь такому, что в руках заболевших людей находилось. Я видел, как две свиньи рылись в рубище одного бедняка, и в ту ж минуту обе издохли, как будто дан им был яд самый сильный.
Неудивительно, что такая свирепая, неслыханная зараза всех привела в крайний ужас. Учреждены торжественные ходы и моления о прекращении губительной язвы. Когда же увидели, что ничем не смягчается правосудие Божие, и что зло распространяется более со дня на день, тогда все обратились к предохранительным средствам, и каждый употреблял их различным образом.
Одни, разделившись на малые общества, запирались в отдаленных домах, среди благорастворенного воздуха построенных. Живучи там, они питались только здоровыми яствами и пили отборные вина, не дозволяя себе, впрочем, никакого излишества, с посторонними не имели никакого сообщения, и даже не говорили о том, что происходило вне их жилища. Музыка, игры и другие невинные забавы составляли все их упражнение.
Другие почитали самым надежным способом предохранить себя от заразы, удовлетворяя все свои желания, и наслаждаясь всеми удовольствиями. Они провождали дни и ночи в гостиницах и среди обществ, где надеялись найти все по своему желанию. Правда, что в том никакого они препятствия не встречали, ибо всякий ожидал смерти, не заботясь о своем имуществе, двери в домах оставались незапертыми, каждый приходящий мог брать, что ему нравилось, и никто ему в том не препятствовал.
Люди благоразумнейшие держались средины между умеренностью первых и излишеством последних. Они не отказывали себе в удовольствиях, однако наслаждались ими умеренно, не сидели взаперти, но свободно везде ходили, имея при себе цветы и спирты, для предохранения себя от зараженного больными и умершими воздуха.
Наконец были еще и такие, которые для строжайшей предосторожности выбирали себе род жизни совершенно противный обязанностям человечества. Почитая бегство единственным способом сберечь себя, они оставляли друзей и родственников, и стремились в такие места, куда, по доходящим до них слухам, язва еще не проникла. Без сомнения, они думали, что гнев Божий удовлетворится наказанием только оставшихся в городе, и не будет преследовать бегущих.
Все выбирали для себя род жизни по своему желанию, но бедствие тем ни мало не облегчалось: язва появлялась везде, губила и щадила кого хотела. Не было верного лекарства, врачи не знали, что делать, и всего удивительнее, что они сами в том признавались.
Ужас и отчаяние дошли до такой степени, что все отреклись оказывать взаимную помощь, родственники и друзья перестали посещать друг друга. Отец, мать, дети, братья и сестры, дяди и племянники, всячески старались убегать один другого. Остались только грубые слуги, которые требовали чрезмерной платы и ничего не делали. Знатнейшие госпожи, прекрасные и благонравные, были подвержены заразе, не находя женщин, которые хотели бы, или могли служить им, он брали первого мужчину, какой на глаза попадался, молодой или старый, умный или развратный, наглец или человек верный. Обстоятельства заразы и нужда в услуге не дозволяли им наблюдать правил, предписываемых благопристойностью. Такая привычка сделала, что самые скромные женщины напоследок стали обходиться гораздо вольнее.
Древние священные обряды, над умершими совершаемые, остались в небрежении. Трупы были полагаемы у дверей дома, иногда выбрасывали их за окошко. Определенные служители бросали тела без разбору во гроб или на доски, и тащили их к ближней церкви и на кладбище, без пения и без колокольного звону. А сколько было таких, которые умерли в домах своих, и о которых посторонние не имели никакого сведения! Распространяющийся смрад приносил об них известие соседям, которые, побуждаемы будучи страхом, приказывали очищать дома от гниющих трупов’.
Таково описание, сделанное стихотворцем Боккаччо, картина сия весьма разительна и живописна, она показывает, каким образом несчастье сего рода может людей остановить на пути к просвещению и повергнуть их в прежнее варварство, и как расторгает оно все узы, нравственностью налагаемые. Но дабы узнать, какое впечатление сим лютым злом сделано в отличнейших людях того несчастного столетия, посмотрим, что пишет Франциск Петрарка к одному из друзей, самых близких, его сердцу:
‘Поверит ли потомство? ни пожирающей огонь не падал с неба, ни войны, ни другой очевидной причины разрушения не было, и не смотря на то, опустошена почти вся вселенная. Слыхал ли кто или читал, чтобы города вдруг лишились жителей, области опустели, поля покрылись трупами, одним словом — чтобы земля стала обширною пустынею? Обратитесь к дееписателям, они ничего не сказывают: спросите врачей, они молчат в изумлении и замешательстве: потребуйте изъяснения у философов, они пожимают плечами, морщат лоб, и приложив перст к губам, велят вам безмолвствовать.
Поверят ли внуки наши тому, о чем мы, очевидные свидетели едва можем не сомневаться? Все сие нам показалось бы сновидением, если б глаза наши не были отверсты, и если б пробежавши по улицам, трупами покрытым, и более на кладбище, нежели на город похожим, и пришедши домой, мы не видели отсутствия тех предметов, которые нам дороже всего на свете! Счастливы те, кои некогда читая описание наших бедствий, может быть, сочтут их баснями!
Так конечно! Мы заслужили их, но предки наши еще прежде заслужили, и дай Боже, чтоб поступки внуков наших не сделались достойными подобной казни! — О Боже! О Судия праведный! Почто мстящая десница Твоя столь тяжко нас карает? Имеем примеры наших беззаконий, для чего же нет примера нашим страданиям? Все люди Тебя оскорбляли, почто же мы одни наказаны? Ах! Конечно грехи отцов наших утомили Тебя, так что не осталось уже терпения для собственных наших, мера наполнилась, мы несем казнь и за их и за свои беззакония. Дерзаю казать, что с того времени, как оный древний ковчег с остатком мира носился по беспредельному морю, бедствия всех веков в сравнении с теми, которые мы терпим, суть не иное что, как игрушка и сущая малость.
В самую кровопролитнейшую войну все еще есть способы помочь несчастью, там по крайней мере люди умирают славно, а славная смерть есть великое утешение. Здесь же нет ни помощи, ни утешения, и к горшему бедствию мы не знаем ни причины, ни источника нашего несчастия. Зараза столько же несносна, как невежество и чванство некоторых людей, которые ничего не зная думают, что все знают. Но при нынешнем случае и их языки, привыкшие ко лжам и пустословию, онемели, рты их, которые прежде открывались только для бесстыдства и дерзости, ныне заключены изумлением и замешательством.
Неужели справедливо мнение многих философов, будто Бог не заботится о происшествиях в мире? Да удалится от нас мысль столь безумная! Возмог ли бы мир существовать если бы Бог не имел о нем попечения? — Так, о Боже Великий! Ты печешься о нас, мы не можем в том сомневаться, но — суды Твои неисследимы! Быть может Тебе угодно испытать нас, очистить, направить на дела благие! И что мы знаем? Может быть есть и другая нашего несчастия причина, которой ум наш постигнуть не в силах: но оно велико, ни с чем не сравнимо. Друг мой! лучше бы нам умереть заранее, мы прожили два года лишних’.
Сим заключаю статью, коей продолжение послужило бы материею к весьма занимательному рассуждению. Может быть политические и нравственные обстоятельства нашего века начало свое ведут от эпохи Черной смерти.
Дозволю себе прибавить только два замечания.
Во-первых: Злодейство обыкновенно при общем злополучии находит для себя случай насыщать любостяжание свое и самолюбие: точно то же и здесь происходило. Евреи, с которыми столь часто поступали против всех правил христианской морали, и при сем случае были обвинены, уже положено было всех их ограбить и лишить жизни. Но к чести человечества нашли они постоянного себе защитника и бодрого покровителя в таком человеке, который один тогда управлял делами Европы — в папе Клименте VІ.
Во-вторых: Тогдашний век пустыми затеями не уступает нашему. Климент VI учредил праздновать юбилей, который начался в день Рождества Христова 1349, или лучше сказать 1350 года, ибо в Рим с сего дня год начинался. Стечение пилигримов было чрезвычайно велико от Рождества Христова до самой Пасхи, число их простиралось до миллиона. Улицы так были наполнены, что стремление народа уносило с собою и конных и пеших. ‘Нельзя было приметить — говорит Петрарка — что моровое поветрие опустошило вселенную’. К осени многолюдство уменьшилось, по причине жаров и жатвы, но при конце года оно опять увеличилось. Знатные путешественники приехали после всех, а особливо молодые госпожи из стран заальпийских. Сии госпожи нарочно ехали через Анконскую область, где прекрасный Бернардино Полента, владелец Равенны, ожидал их и заставлял платить себе подать. Современный дееписатель говорит: того не случилось бы с ними, когда б они сидели дома, ибо корабль, всегда находящийся в пристани не подвержен кораблекрушению. Выезды и путешествия — прибавляет он — не приличны молодым людям.
Черная смерть: [О чуме в разных странах и в разные эпохи]: (Из Минервы) // Вестн. Европы. — 1809. — Ч.47, N 19. — С.216-240.