Ченчи, Стендаль, Год: 1837 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 31 минут(ы)

ВТОРАЯ СЕРІЯ. 1883 г.
No 14.
БИБЛІОТЕКА ПИСАТЕЛЕЙ и МЫСЛИТЕЛЕЙ
Издаваемая В. В. ЧУЙКО

СТЕНДАЛЬ
ИТАЛЬЯНСКІЯ ХРОНИКИ:
Витторія Аккорамбони.— Ченчи.— Герцогиня Пальяно.— Ванина Ванини.— Санъ-Франческо-а-Рипа.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія газеты ‘Новости’, Мойка, д. No 90.
1883
http://az.lib.ru

ЧЕHЧИ.
1599 г.

Мольеровскій Донъ-Жуанъ, конечно, волокита, но, главнымъ образомъ, онъ человкъ порядочнаго общества, прежде, чмъ предаться непреодолимому влеченію къ хорошенькимъ женщинамъ, онъ старается подладиться подъ извстный идеальный образецъ, хочетъ быть человкомъ, восхищающимъ весь дворъ короля любезнаго и остроумнаго.

Донъ-Жуанъ Моцарта уже ближе къ природ, онъ мене французъ, мене думаетъ о чужомъ мнніи, его главная забота не казаться, parestre, какъ говоритъ баронъ де-Фенестъ, де-д’Обинье. У насъ сохранилось только два портрета итальянскаго Донъ-Жуана, какимъ онъ долженъ былъ-бы казаться въ этой прекрасной стран въ XVI вк, на зар возрождающейся цивилизаціи.

Съ однимъ изъ этихъ двухъ портретовъ я никакъ не могу познакомить читателя — наше время слишкомъ для этого чопорно, надо помнить великія слова, столько разъ слышанныя мною отъ лорда Байрона: This age of cant. Это скучное Лицемріе, никого не обманывающее, обладаетъ однимъ громаднымъ преимуществомъ: давать пищу дуракамъ: ихъ скандализируетъ смлость то-то сказать, насмяться надъ тмъ-то и т. д. Его вредъ заключается въ томъ, что оно безконечно сокращаетъ область исторіи.

Если читатель тонкаго вкуса мн позволитъ, то я, съ должною скромностью, представлю ему историческую замтку о второмъ изъ Донъ-Жуановъ, о которомъ возможно говорить въ 1837 году, имя его Франческо Ченчи.

Для того, чтобы Донъ-Жуанъ былъ возможенъ, въ обществ необходимо лицемріе. Въ древнемъ мір Донъ-Жуанъ былъ-бы слдствіемъ безъ причины, религія была праздникомъ, она побуждала людей къ удовольствію, какъ-же бы она могла карать личность, которая всю свою дятельность ограничиваетъ только нкоторымъ наслажденіемъ? Одно лишь правительство говорило о воздержаніи, оно запрещало то, что могло вредить родин, т. е. интересамъ всхъ, а не то, что вредило личности дйствующей.

Всякій, кто въ Аинахъ любилъ женщинъ и былъ богатъ, могъ, значитъ, быть Донъ-Жуаномъ, никто не находилъ въ этомъ ничего предосудительнаго, никто не думалъ, что земная жизнь — долина слезъ и что весьма похвально заставлять себя страдать.

Я не думаю, чтобы аинскій Донъ-Жуанъ могъ также быстро дойдти до преступленія, какъ Донъ-Жуанъ современныхъ монархій, самое большое удовольствіе этого послдняго заключается въ презрніи къ общественному мннію и въ молодости онъ началъ съ того, что вообразилъ, будто презираетъ одно лицемріе.

Нарушать законы монархіи, подобной монархіи Людовика XIV, стрлять изъ ружья въ кровельщика и заставлять его кувыркаться съ крыши,— не служило-ли это лучшимъ доказательствомъ того, что находишься въ свит принца, что принадлежишь къ лучшему обществу и что издваешься надъ судьей, который не боле, какъ буржуа? Издваться надъ судьей — не первый-ли это опытъ всякаго начинающаго Донъ-Жуана?

У насъ женщины не въ мод, оттого и Донъ-Жуаны рдки, но, когда они еще водились, то начинали всегда съ стремленія къ наслажденіямъ весьма естественнымъ, при чемъ крайне гордились своимъ презрніемъ къ религіознымъ идеямъ своихъ современниковъ! идеямъ, какъ имъ казалось, не основаннымъ на разум. Только позже, когда Донъ-Жуанъ начинаетъ уже падать, онъ, съ особеннымъ удовольствіемъ, издвается надъ сомнніями, которыя ему самому кажутся справедливыми и разумными.

Этотъ переходъ долженъ быть весьма труденъ у древнихъ и только при римскихъ императорахъ, посл Тиверія и Капреи, начинаютъ встрчаться люди, любящіе развратъ изъ-за разврата, т. е. изъ удовольствія выказывать презрніе къ благоразумнымъ убжденіямъ своихъ современниковъ.

И такъ, я приписываю католичеству возникновеніе сатанинской роли Донъ-Жуана. Эта религія, безъ сомннія, внушила міру, что душа бднаго раба, гладіатора, по способностямъ и достоинству, равна душ самого Цезаря. Ее слдуетъ благодарить за появленіе боле тонкихъ чувствъ, впрочемъ, я не сомнваюсь, что, рано или поздно, эти чувства проявились-бы. Энеида уже нжне Иліады.

Ученіе Іисуса было ученіемъ современныхъ ему арабскихъ философовъ, единственная новая вещь, явившаяся вслдствіе принциповъ, проповдуемыхъ св. Павломъ, была корпорація священниковъ, совершенно отдленная отъ остальныхъ гражданъ и даже имющая совсмъ противоположные интересы {См. Монтескье, Politique des Romains dans la religion.}.

Эта корпорація занималась только развитіемъ и укрпленіемъ религіознаго чувства, она ввела обычаи и изобрла обряды для вліянія надъ умами всхъ классовъ общества, начиная съ невжественнаго пастуха до стараго, разочарованнаго придворнаго, она съумла связать память о себ съ самыми очаровательными впечатлніями, ранняго дтства, она не упускала ни чумы, ни всякаго другаго несчастія, чтобы не воспользоваться имъ для увеличенія страха и религіознаго чувства или, по крайней мр, для постройки прекраснаго храма, какъ, напримръ, Salute въ Венеціи.

Благодаря этой корпораціи, совершилась слдующая восхитительная вещь: папа св. Левъ безъ физической силы устоялъ противъ свирпаго Аттилы и его варварскихъ полчищъ, наведшихъ ужасъ на Китай, Персію и об Галліи.

И такъ, религія, вмст съ абсолютной монархіей, умряемой пснями и называемой монархіей французской, породила необыкновенныя вещи, которыя міръ, быть можетъ, не увидалъ-бы, если-бы былъ лишенъ этихъ двухъ учрежденій.

Къ этимъ вещамъ, хорошимъ или дурнымъ, но всегда страннымъ и любопытнымъ, которыя-бы весьма удивили Аристотеля, Полибія, Августа и другихъ представителей древности, я, не колеблясь, причисляю новйшій характеръ Донъ-Жуана. По моему мннію, это продуктъ аскетическихъ учрежденій папъ, жившихъ посл Лютера, потому что Левъ X и его дворъ (1606 г.) почти придерживались принциповъ аинской религіи.

Донъ-Жуанъ Мольера давался въ начал царствованія Людовика XIV, 15 февраля 1665 г., король тогда еще не былъ ханжей, а между тмъ духовная цензура велла вычеркнуть сцену нищаго въ лсу.

Чтобы показать свою власть, она убдила этого молодаго короля, столь чудовищно-невжественнаго, что слово янсенистъ — синонимъ республиканца {Сенъ-Симонъ, Мемуары аббата Блаша.}.

Оригиналъ принадлежитъ испанцу, Тирсо де-Молина {Это былъ псевдонимъ монаха, fray Gabriel Telles, человка очень умнаго. Онъ принадлежалъ къ ордину Милосердія и оставилъ посл себя нсколько пьесъ, въ которыхъ попадаются геніальныя сцены, между прочимъ ‘Робкій при двор’. Теллецъ написалъ триста комедій, изъ которыхъ шестьдесять или восемьдесятъ еще существуютъ. Онъ умеръ около 1810 г.}, итальянская труппа давала передлку его пьесы въ Париж, около 1664 г., и производила фуроръ. Эта-то, вроятно, комедія и представлялась чаще всего. Дло въ томъ, что въ ней есть дьяволъ и любовь, страхъ ада и восторженная любовь къ женщин, т. е. все, что есть самаго ужаснаго и, самаго пріятнаго для всхъ людей, если только они вышли изъ дикаго состоянія.

Нтъ ничего удивительнаго, что портретъ Донъ-Жуана былъ введенъ въ литературу поэтомъ испанскимъ. Любовь занимаеть важное мсто въ жизни этого народа, тамъ, это страсть серьезная и для которой приносятся въ жертву вс другія и даже, кто бы поврилъ? тщеславіе! Тоже самое въ Германіи и Италіи. Собственно говоря, одна Франція совершенно лишена этой страсти, заставляющей длать столько безумствъ не французовъ: напримръ, жениться на бдной двушк, изъ-за того, что она хорошенькая и что любишь ее. Двушки, лишенныя красоты, не лишены обожателей во Франціи, мы люди разсудительные. Въ другихъ странахъ он принуждены поступать въ монахини и вотъ отчего монастыри необходимы въ Испаніи. Тамъ у двушекъ нтъ приданаго и этотъ-то законъ удержалъ торжество любви. Не пріютилась-ли любовь во Франціи въ пятый этажъ, т. е., къ двушкамъ, невыходящимъ замужъ при посредств семейнаго нотаріуса?

Не станемъ говорить о Донъ-Жуан лорда Байрона, это только Фобласъ, красивый молодой человкъ весьма незначительный, на котораго падаютъ всякаго рода несбыточныя блага.

И такъ, только въ Италіи и въ шестнадцатомъ вк долженъ былъ въ первый разъ появиться этотъ странный характеръ. Въ этой самой Италіи, въ семнадцатомъ вк, одна принцесса, кушая съ наслажденіемъ мороженое вечеромъ жаркаго дня, говорила: Какъ жалко, что это не грхъ!

По моему мннію, это чувство составляетъ основаніе характера донъ-Жуана и, очевидно, католическая религія ему необходима.

Одинъ неаполитанскій писатель воскликнулъ: ‘Разв ничего не значитъ идти противъ неба и врить, что въ эту же минуту оно можетъ превратить васъ въ пепелъ? Отсюда — необыкновенное наслажденіе, говорятъ, доставляетъ любовница монахиня, да еще монахиня чрезвычайно набожная, прекрасно знающая, что поступаетъ дурно, и молящая у Бога прощенія съ такою же страстностью, съ какого совершаетъ грхъ’ {D. Domiaico Poglietta.}.

Возьмите, напримръ, католика, чрезвычайно испорченнаго, родившагося въ Рим въ то время, когда строгій Пій V ввелъ съ моду или выдумалъ кучу мелочныхъ обрядовъ, совершенно чуждыхъ той простой нравственности, которая называетъ добродтелью только то, что полезно людямъ. Инквизиція безпощадная, и до такой степени безпощадная, что только короткое время могла просуществовать въ Италіи, а потомъ принуждена была искать убжища въ Испаніи, только что была усилена {Св. Пій V Гизнери, пьемонтецъ, худощавая и строгая фигура котораго виднется на гробниц Сикста V, въ Santa-Maria Magiore, былъ великимъ инквизиторомъ, когда его выбрали на престолъ св. Петра въ 1566 г. Онъ управлялъ церковью шесть лтъ и двадцать четыре дня. См. его переписку, напечатанную г. Поттеромъ, единственнымъ человкомъ, знающимъ эту часть исторіи. Трудъ г. Поттера, обширное сборище фактовъ, есть плодъ четырнадцатилтней добросовстной работы въ библіотекахъ Флоренціи, Венеціи и Рима.} и наводила страхъ на всхъ.

Впродолженіи нсколькихъ лтъ строго наказывалось неисполненіе и пренебреженіе этими мелочными обрядами, возведенными на степень самыхъ священныхъ религіозныхъ обязанностей, испорченный римлянинъ, о которомъ мы говоримъ, пожалъ бы плечами, видя, что вс граждане трепещутъ передъ страшными законами инквизиціи.

‘Ну что же! сказалъ бы онъ, я самый богатый человкъ въ Рим, этой всемірной столиц, я буду также и самымъ храбрымъ, я публично стану смяться надъ всмъ, что уважаютъ эти господа, и что такъ мало походитъ на то, что должно быть уважаемо’.

Вдь для того, чтобы быть Донъ-Жуаномъ, надо имть сердце и умъ живой и ясный, который бы хорошо понималъ мотивы человческихъ поступковъ.

Франческо Ченчи сказалъ бы: ‘Какими краснорчивыми поступками мн, римлянину, родившемуся въ Рим въ 1527 г. именно въ т шесть мсяцевъ, когда лютеранскіе солдаты коннетабля Бурбона совершали самыя ужасныя святотатства надъ священными предметами,— какими поступками могу я выказать мое мужество и какъ можно больше потшиться своимъ презрніемъ къ общественному мннію? Какъ бы мн удивить своихъ глупыхъ современниковъ? Какъ бы мн доставить себ удовольствіе почувствовать себя не похожимъ на нихъ?’

Римлянину, да еще средневковому римлянину, не могло придти въ голову ограничиться одними словами. Нтъ страны, гд бы смлыя слова презирались боле, чмъ въ Италіи.

Человкъ, который могъ себ все это сказать, былъ Франческо Ченчи, онъ былъ убитъ на глазахъ жены и дочери 15 сентября 1598 г. Никакого пріятнаго воспоминанія не осталось у насъ отъ этого Донъ-Жуана, характеръ его не былъ смягченъ и укрощенъ мыслью быть, главнымъ образомъ, человкомъ порядочнаго общества, какъ Донъ-Жуанъ Мольера. Онъ думалъ о другихъ людяхъ за только, чтобы выказать свое превосходство надъ ними, пользоваться ими для своихъ цлей или ихъ ненавидть. Донъ-Жуанъ никогда не можетъ найдти удовольствіе ни въ симпатіяхъ, ни въ пріятныхъ мечтахъ, ни въ иллюзіяхъ нжнаго сердца. Ему необходимы удовольствія, которыя были бы также и торжествомъ, которыя могли бы быть видимы другими и не могли бы быть отвергаемы, ему нуженъ списокъ, развернутый дерзкимъ Лепорелло передъ глазами печальной Эльвиры.

Римскій Донъ-Жуанъ никогда не сдлалъ бы ужаснаго промаха — дать ключъ къ своему характеру и откровенничать съ лакеемъ, подобно тому, какъ это длаетъ Донъ-Жуанъ Мольера, онъ жилъ безъ повренныхъ, и говорилъ только то, что ему было полезно и выгодно. Никому не удалось подмтить въ немъ тхъ минутъ искренней нжности и очаровательной веселости, которая заставляютъ, насъ все прощать Донъ-Жуану Моцарта, однимъ словомъ, лицо, мною выводимое, ужасно.

По своей охот, я бы никогда не разсказалъ объ этомъ характер и ограничился бы однимъ его изученіемъ, такъ какъ онъ не столько интересенъ, сколько ужасенъ, но признаюсь, меня просили сдлать это путевые товарищи, которымъ я не могу ни въ чемъ отказать. Въ 1823 г. я имлъ счастіе прохаться по Италіи съ людьми очаровательными, которыхъ никогда не забуду, я не мене ихъ былъ очарованъ портретомъ Беатриче Ченчи, находящимся въ Рим, во дворц Барберини.

Галлерея этого дворца состоитъ теперь всего изъ семи или восьми картинъ, но четыре изъ нихъ — произведенія образцовыя: во первыхъ портретъ знаменитой Форнарини, возлюбленной Рафаэля, кисти самого Рафаэля. Этотъ портретъ, въ подлинности котораго не можетъ быть никакого сомннія, такъ какъ существуютъ современныя ему копіи, совершенно не похожъ на находящійся во Флорентинской галлере, выдаваемый за ея портретъ и выгравированный подъ этимъ именемъ Моргеномъ. Флорентинскій портретъ писанъ даже не Рафаэлемъ. Надюсь, что ради этого великаго имени читатель проститъ мн это маленькое отступленіе.

Второй драгоцнный портретъ Барберинской галлереи принадлежитъ кисти Гвидо, это портретъ Беатриче Ченчи, съ котораго снято такое множество дурныхъ гравюръ. Этотъ великій художникъ драпировалъ шею Беатриче небольшимъ кускомъ матеріи, а на голову ея надлъ тюрбанъ: онъ, вроятно, боялся довести правду до ужаса, если-бы въ точности воспроизвелъ одежду, въ которой она явилась на казнь, и всклокоченные волосы пятнадцати-лтней двушки, предавшейся отчаянію. Голова нжна и прекрасна, взглядъ очень мягокъ, а глаза чрезвычайно велики: въ нихъ читается удивленіе человка, застигнутаго во время горькихъ слезъ. Волосы блокуры и очень хороши. Въ этой головк не видно ни римской гордости, ни сознанія своихъ собственныхъ силъ, которыя часто замчаются во взгляд дочери Тибра, di una figlia del Tevere, какъ гордо называютъ он самихъ себя. Къ несчастью, полу-тоны этого портрета перешли въ красно-кирпичный цвтъ, во время длиннаго промежутка въ двсти тридцать восемь лтъ, отдляющаго насъ отъ катастрофы, о которой мы собираемся говорятъ.

Третій портретъ Барберинской галлереи — это портретъ Лукреціи Петрони, мачихи Беатриче, казненной вмст съ нею. Это типъ римской матроны въ ея природной красот и гордости {Эта гордость происходить не отъ положенія въ свт, какъ на портретахъ Ванъ Дайка.}. Черты благородны и кожа ослпительной близны, брови черны и очень обозначены, взглядъ повелительный и, въ то же время, полонъ сладострастія. Это составляетъ прекрасный контрастъ съ лицомъ кроткимъ, простымъ, почти нмецкимъ, ея дочери.

Четвертый портретъ, блещущій правдою и яркостью красокъ, одна изъ лучшихъ вещей Тиціана, это греческая невольница, возлюбленная знаменитаго дожа Барбариго.

Почти вс иностранцы, прізжающіе въ Римъ, прежде всего приказываютъ вести себя въ галлерею Барберини, ихъ влекутъ туда, особенно женщинъ, портреты Беатриче Ченчи и ея мачихи. Я раздлилъ общее любопытство, затмъ, какъ и вс, я постарался прочесть протоколы этого знаменитаго процесса. Если и у васъ есть подобный кредитъ, то вы, я думаю, весьма удивитесь, не найдя объясненія самихъ фактовъ въ этихъ протоколахъ, сплошь написанныхъ по латыни, за исключеніемъ отвтовъ обвиняемыхъ. Дло въ томъ, что въ Рим въ 1599 г. факты всмъ были извстны. Я купилъ позволеніе списать современный разсказъ и счелъ возможнымъ представить его переводъ, не рискуя оскорбить никакихъ приличій, по крайней мр, этотъ переводъ громко читался при дамахъ въ 1823 г. Само собою разумется, что переводчикъ перестаетъ быть точнымъ, когда это длается для него невозможнымъ: любопытство легко-бы замнилось ужасомъ. Печальная роль истиннаго Донъ-Жуана (который не старается сообразоваться ни съ какимъ идеаломъ и думаетъ объ общественномъ мнніи только для того, чтобы его оскорблять) изложена здсь во всемъ ея ужас. Чрезмрность его преступленій принуждаетъ двухъ несчастныхъ женщинъ убить его на своихъ глазахъ, эти дв женщины были, одна его супруга, а другая — его дочь и читатель не осмлится осудить ихъ. Ихъ современники находили, что он не должны были погибнуть.

Я увренъ, что трагедія Galeoto Manfredi (убитаго своей женою, сюжетъ, разработанный великимъ поэтомъ Монти) и столько другихъ семейныхъ трагедій пятнадцатаго столтія, мене извстныхъ и едва упоминаемыхъ въ частныхъ исторіяхъ итальянскихъ городовъ, кончаются такою же сценою, какая произошла во дворц Петрелла. Вотъ переводъ современнаго разсказа, онъ на римско-итальянскомъ язык и написанъ 14 сентября 1999 г.

ИСТИННАЯ ИСТОРІЯ
Смерти Джакомо и Беатри Ченчи и Лукреціи Петрони Ченчи, ихъ мачихи, казненныхъ за отцеубійство, въ прошедшую субботу 11 сентября 1599 г. въ царствованіе нашего святаго отца, папы Клемента VIII, Альдобрандини.

Отвратительная жизнь, которую всегда велъ Франческо Ченчи, родившійся въ Рим и одинъ изъ нашихъ самыхъ богатыхъ согражданъ, привела его, наконецъ, къ гибели. Онъ увлекъ къ преждевременной смерти своихъ сыновей, молодыхъ людей сильныхъ и храбрыхъ и свою дочь Беатриче, которая была казнена, имя едва шестнадцать лтъ отъ роду (четыре дня тому назадъ), но уже прослыла за одну изъ самыхъ красивыхъ двушекъ папскихъ владній и всей Италіи. Распространяется слухъ, будто синьоръ Гвидо Рени, одинъ изъ учениковъ восхитительной Болонской школы, хотлъ написать портретъ бдной Беатриче въ прошедшую пятницу, т. е. наканун самаго дня казни. Если этотъ великій художникъ исполнилъ этотъ трудъ такъ, какъ исполнялъ другія картины въ этой столиц, то потомство можетъ составить себ понятіе о красот этой прелестной двушки. Пусть оно сохранитъ также воспоминаніе и объ ея безпримрныхъ несчастіяхъ и объ удивительномъ мужеств, съ которымъ боролась съ ними эта истинно-римская душа, для этого я ршился написать все, что узналъ о поступк, приведшемъ ее къ смерти и что я видлъ въ день ея славной трагедіи.

Лица, снабдившія меня всми свдніями, имли возможность знать самыя секретныя обстоятельства, неизвстныя въ Рим даже теперь, хотя вотъ уже пять недль, какъ не говорятъ ни о чемъ, кром процесса Ченчи. Я буду писать съ нкоторою свободой, будучи увренъ въ возможности отдать свой комментарій на храненіе въ одинъ изъ уважаемыхъ архивовъ, откуда его вынутъ, конечно, только посл моей смерти. Мое единственное горе состоитъ въ томъ, что я долженъ, какъ того требуетъ истина, отрицать невинность этой несчастной Беатриче Ченчи, также обожаемой и уважаемой всми, ее знавшими, какъ ея ужасный отецъ былъ ненавидимъ и презираемъ.

Этотъ человкъ, безспорно, въ высшей степени одаренный небомъ проницательностью и оригинальностью, былъ сынъ монсиньора Чеичи, который, при Пі V (Гизліери) возвысился до поста казначея (министра финансовъ). Этотъ святой папа, весь занятый, какъ извстно, своей справедливой ненавистью къ ереси и возстановленіемъ прекрасной инквизиціи, съ презрніемъ относился къ свтскому управленію своего государства, такъ что монсиньоръ Ченчи, бывшій казначеемъ въ продолженіи нсколькихъ лтъ, до 1561 года нашелъ возможность оставить этому ужасному человку, своему сыну и отцу Беатриче, ежегодный доходъ въ сто шестьдесятъ тысячъ піастровъ (около двухъ милліоновъ пятисотъ тысячъ франковъ по ныншней цн).

Кром этого богатства Франческо Ченчи былъ еще извстенъ своею храбростью и предусмотрительностью, которыми во время его молодости, никто не могъ съ нимъ сравняться, эта репутація доставляла ему тмъ большій почетъ при двор папы и среди народа, что преступленія, въ которыхъ его начинали обвинять, принадлежали къ тмъ, какія прощаются всего легче. Многіе римляне еще съ горечью вспоминаютъ о свобод мысли и дйствія, которыми вс пользовались при пап Льв X, похищенномъ у насъ въ 1513 г., и при Павл III, умершемъ въ 1549 г. Уже при этомъ послднемъ пап начали поговаривать о молодомъ Франческо Ченчи по случаю его странныхъ любовныхъ похожденій, имвшихъ благопріятный исходъ, благодаря его боле страннымъ средствамъ.

При Павл III, когда еще возможно было говорить съ нкоторой свободой, многіе разсказывали, будто Франческо Ченчи боле всего гонялся за странными приключеніями, которыя-бы могли дать ему peripezie di nuova іdeа, ощущенія новыя и тревожныя, при чемъ ссылаются на его счетныя книги, въ которыхъ читаемъ:

‘3а приключенія и peripezie съ Тосканеллой, три тысячи пятьсотъ піастровъ (около 60,000 фр.) е non fu caro (и это не дорого)’.

Другимъ городамъ Италіи быть можетъ неизвстно, что наша судьба въ Рим и наша манера держать себя мняются съ характеромъ царствующаго папы. И такъ, въ теченіи тринадцати лтъ, при добромъ пап Григоріи XIII (Буонкомпаньи), въ Рим все было позволено, желающій могъ зарзать своего врага и его не преслдовали, если только онъ скромно велъ себя. За этой крайней снисходительностью послдовала крайняя строгость въ пятилтнее царствованіе великаго Сикста Пятаго, о которомъ говорили, какъ объ император Август, что ему слдовало или вовсе не вступать на престолъ, или никогда не оставлять его. Тогда вдругъ начали казнить несчастныхъ за убійства или отравленія, уже десять лтъ забытыя, но, въ которыхъ несчастные признавались на исповди кардиналу Монтальто, впослдствіи пап Сиксту-Пятому.

Говорить о Франческо Ченчи начали особенно при Григоріи XIII, онъ женился на женщин очень богатой и совсмъ подходящей къ столь знатному синьору, она умерла, оставивъ ему семерыхъ дтей. Вскор посл ея смерти онъ вторично женился на Лукреціи Петрони, женщин рдкой красоты и въ особенности извстной своей яркой близной, но нсколько полной, что составляетъ общій недостатокъ нашихъ римлянокъ. Отъ Лукреціи у него не было дтей.

Самый маловажный порокъ, приписываемый Франческо Ченчи, была его страсть къ позорной любви, самый важный — невріе въ Бога. Никто никогда не видлъ, чтобы онъ, хотя разъ въ жизни, вошелъ въ церковь.

Три раза сидя въ тюрьм по обвиненію въ позорной любви, онъ всякій разъ добивался свободы, благодаря двумъ стамъ тысячамъ піастровъ, розданныхъ людямъ, бывшимъ въ милости у двнадцати папъ, при которыхъ онъ жилъ. (Двсти тысячъ піастровъ составляли около пяти милліоновъ франковъ).

Я видлъ Фраическо Ченчи, когда у него были уже сдоватые волосы, при пап Буонкомпаньи, тогда для человка смлаго не существовало ничего запрещеннаго. Это былъ человкъ ростомъ около пяти футовъ и четырехъ дюймовъ, очень хорошо сложенный, хотя слишкомъ худощавый, онъ слылъ за чрезвычайнаго силача, быть можетъ самъ распускалъ про себя этотъ слухъ, глаза у него были большіе и выразительные, но верхнее вко было слишкомъ опущено, большой носъ его слишкомъ выдавался, губы тонкія и улыбка очаровательная. Она становилась страшной, когда онъ приковывалъ взоры къ одному изъ своихъ враговъ. Я видалъ его въ моей молодости, при пап Буонкомпаньи, дущимъ верхомъ изъ Рима въ Неаполь, для какой нибудь любовной исторіи, конечно, онъ прозжалъ по лсамъ Сенъ-Жермано и Фанола, ни мало не заботясь о разбойникахъ и, какъ говорятъ, прозжая это пространство мене чмъ въ двадцать часовъ. Онъ путешествовалъ всегда одинъ, никого не предупреждая, когда первая лошадь изнемогала, онъ покупалъ или воровалъ другую. При малйшемъ затрудненіи, онъ нисколько не задумывался пускать въ ходъ свою шпагу. Но, по правд сказать, въ дни моей молодости, т. е. когда ему было лтъ сорокъ восемь или пятьдесятъ, ни у кого не хватало столько смлости, чтобы ему противиться. Для него не было большаго удовольствія, какъ бравировать своихъ враговъ.

Его прекрасно знали на всхъ дорогахъ владній его святйшества, платилъ онъ щедро, но зато былъ способенъ два или три мсяца посл причиненной ему обиды приказать одному изъ своихъ наемниковъ убить оскорбившую его личность.

Единственный добродтельный поступокъ, сдланный имъ въ продолженіи всей жизни, состоялъ въ постройк церкви во двор его обширнаго дворца близъ Тибра, церкви, посвященной св. ом, построить эту церковь побудило его странное желаніе имть у себя на глазахъ гробницы всхъ своихъ дтей {Въ Рим хоронятъ подъ церквами.}, къ которымъ онъ питалъ необыкновенную и противоестественную ненависть, даже въ ихъ раннемъ дтств, когда они ничмъ не могли оскорбить его.

Туда я хочу ихъ всхъ положить, часто говорилъ онъ, саркастически улыбаясь, работникамъ, строившимъ ему эту церковь. Трехъ старшихъ: Джакомо, Христофора и Роха онъ отправилъ учиться въ Саламанкскій университетъ, въ Испанію. Разъ, что они очутились въ этой далекой стран, онъ съ особеннымъ злымъ удовольствіемъ оставлялъ ихъ безъ всякихъ средствъ, такъ что бдные молодые люди, посл безполезныхъ писемъ къ своему отцу, остававшихся безъ отвта, принуждены были вернуться на родину, по немногу занимая или выпрашивая милостыню во все время пути.

Въ Рим они нашли отца еще боле строгимъ и суровымъ, боле жестокимъ, чмъ когда-либо, не смотря на свои громадныя богатства, онъ не хотлъ ни одвать ихъ, ни давать имъ средствъ для самой грубой пищи. Несчастные должны были обратиться къ пап, который заставилъ Франческо Ченчи выдавать имъ небольшую пенсію, посл чего они съ нимъ и разстались.

Вскор посл этого, Франческо Ченчи былъ въ третій и послдній разъ посаженъ въ тюрьму за свои позорныя любовныя похожденія, три брата отправились просить аудіенціи у нашего святаго отца, нын царствующаго, и просили казнить Франческо Ченчи, ихъ отца, позорящаго ихъ семью. Клементу VIII очень хотлось это сдлать, но онъ принужденъ былъ отказаться отъ своей мысли, чтобы не исполнить желанія этихъ безчувственныхъ дтей, и съ позоромъ выгналъ ихъ.

Какъ выше уже было сказано, отецъ вышелъ изъ тюрьмы, давъ большую сумму денегъ кому слдовало. Легко можно понять, что странная выходка его трехъ сыновей могла только увеличить постоянную его ненависть къ нимъ. Онъ ежеминутно проклиналъ ихъ всхъ, большихъ и маленькихъ, билъ палками своихъ двухъ несчастныхъ дочерей, жившихъ съ нимъ во дворц.

Старшей, хотя и бывшей подъ сильнымъ надзоромъ, удалось-таки подать прошеніе пап, она умоляла его святйшество выдать ее замужъ или отдать въ монастырь. Клементъ VIII сжалился надъ ея несчастіями и выдалъ ее за Карла Габріелли, изъ самой благородной фамиліи Губбіо, его святйшество заставилъ отца дать ей большое приданое.

Этотъ неожиданный ударъ разозлилъ Франческо Ченчи: до крайности, чтобы Беатриче не вздумала впослдствіи послдовать примру своей сестры, онъ заперъ ее въ одной изъ комнатъ своего громаднаго дворца. Туда никто не допускался къ бдной двушк, которой едва исполнилось четырнадцать лтъ и бывшей въ полномъ блеск своей удивительной красоты. Беатриче, въ особенности, отличалась веселостью, искренностью и такимъ юморомъ, какой я встрчалъ только у нея. Франческо Ченчи самъ носилъ ей пищу. Тогда-то, вроятно, это чудовище влюбилось въ нее или представилось, что влюбилось, чтобы помучить свою несчастную дочь. Онъ часто говорилъ ей о коварномъ поступк ея старшей сестры и, приходя въ ярость отъ своихъ собственныхъ словъ, начиналъ осыпать ударами Беатриче.

Въ это время, сынъ его, Рохъ Ченчи, былъ убитъ однимъ колбасникомъ, а въ слдующемъ году Христофоръ Ченчи былъ убитъ Паоло Корсо ди Мосса. Тутъ Франческо выказалъ все свое нечестіе: при похоронахъ своихъ сыновей, онъ не истратилъ ни баіока на свчи. Узнавъ о смерти своего сына Христофора, онъ воскликнулъ, что тогда только для него будетъ возможна какая-нибудь радость, когда вс его дти будутъ въ земл, а посл смерти послдняго онъ зажжетъ свой дворецъ, чтобы этимъ отпраздновать свое счастье. Подобныя слова удивили Римъ, но всего можно было ждать отъ человка, тщеславіе котораго заключалось въ выказываніи презрнія всмъ и даже самому пап.

(Здсь длается совершенно невозможнымъ слдовать за римскимъ повствователемъ въ разсказ странныхъ вещей, которыми Франческо Чеичи хотлъ удивить своихъ современниковъ. Его жена и несчастная дочь были, повидимому, жертвами его отвратительныхъ замысловъ).

Всего этого ему былой мало, угрозами и силою онъ пробовалъ изнасиловать свою дочь Беатриче, сдлавшуюся, уже взрослой и красивой, онъ не постыдился лечь въ ея постель, не имя на себ никакой одежды. Онъ прогуливался съ нею по комнатамъ своего дворца, будучи совсмъ нагъ, потомъ онъ положилъ ее на кровать своей жены, чтобы, при свт лампъ несчастная Лукреція могла видть, что онъ длаетъ съ Беатриче.

Онъ внушалъ этой бдной двушк чудовищную ересь, которую я едва осмливаюсь передать, ересь, состоящую въ томъ, что если отецъ иметъ дтей отъ своей дочери, то эти дти непремнно святые, и что вс самые великіе святые, чтимые церковью, родились такимъ образомъ, т. е. ихъ ддъ со стороны матери былъ также и ихъ отцемъ.

Когда Беатриче противилась его отвратительнымъ желаніямъ, онъ осыпалъ ее самыми жестокими ударами, такъ что бдная двушка не въ состояніи была боле выносить такую жизнь и вздумала послдовать примру своей сестры. Она обратилась къ нашему св. отцу пап съ очень подробной просьбой, но, вроятно, Франческо Ченчи принялъ своя предосторожности, такъ какъ не видно, чтобы эта просьба дошла до рукъ его святйшества, по крайней мр, ее невозможно было отыскать въ хранилищ Mmorialі, когда Беатриче была въ тюрьм и ея защитнику нужна была эта бумага, она могла-бы доказать, какія неслыханныя безобразія длались въ замк Петрелла. Не очевидно-ли бы сдлалось для всхъ, что Беатриче Ченчи вынуждена была къ законной защит? Эта записка говоритъ также и въ пользу Лукреціи, мачихи Беатриче.

Франческо Ченчи узналъ объ этой попытк, и можете себ представить, съ какою злостью онъ усилилъ дурное обращеніе съ этими несчастными женщинами.

Жизнь для нихъ сдлалась совсмъ невыносимой, и, видя, что имъ нечего ждать отъ справедливости государя, приближенные котораго были подкуплены богатыми подарками Франческо, он ршили принять крайнія мры, ихъ хотя и погубившія, но, все-таки, положившія конецъ ихъ страданіямъ въ этомъ мір.

Надобно знать, что знаменитый монсиньоръ Гуэрра часто бывалъ во дворц Ченчи, онъ былъ высокаго роста, очень красивъ и получилъ отъ природы особый даръ, съ помощью котораго, за что-бы ни брался, все, выполнялъ съ ему лишь свойственной граціей. Полагали, что онъ любилъ Беатриче и намревался сбросить съ себя manteletto и на ней жениться {Большинство monsignori не принадлежатъ къ священнымъ орденамъ и могутъ жениться.}, какъ старательно ни скрывалъ онъ своихъ чувствъ, но не ускользнулъ отъ ненависти Франческо Ченчи, упрекавшаго его за дружбу со всми его дтьми. Когда монсиньоръ Гуэрра узнавалъ, что синьоръ Ченчи отлучился изъ дому, онъ сейчасъ-же пробирался въ комнаты женщинъ, проводилъ съ ними цлые часы въ разговорахъ и выслушиваніи ихъ жалобъ на невроятное обращеніе, которому он об подвергались. Кажется, что Беатриче первая осмлилась сказать монсиньору Гуэрра объ ихъ намреніи. Впослдствіи онъ помогъ имъ и, по неоднократнымъ убдительнымъ просьбамъ Беатриче, согласился, наконецъ, сообщить этотъ странный проектъ Джакомо Ченчи, безъ позволенія котораго ничего нельзя было сдлать, такъ какъ онъ былъ старшій братъ и глава дома посл Франческо.

Онъ чрезвычайно легко позволилъ себя вовлечь въ заговоръ, онъ много вытерплъ отъ отца, не оказывавшаго ему никакой помощи, что для Джакомо Ченчи было тмъ чувствительне, что онъ былъ женатъ и имлъ шестерыхъ дтей. Для сборовъ и совщаній о средствахъ убить Франческо Ченчи, выбрали квартиру монсиньора Гуэрра. Дло велось со всми формальностями и на все спрашивали согласія мачихи и молодой двушки. Когда все было ршено, выбрали двухъ вассаловъ Франческо Ченчи, питавшихъ къ нему смертельную ненависть. Одинъ изъ нихъ Марціо, былъ человкъ съ сердцемъ, сильно привязанный къ несчастнымъ дтямъ Франческо, и, чтобы сдлать имъ, пріятное, согласился принять участіе въ отцеубійств. Второй, Олимпіо, былъ сдланъ кастеляномъ крпости Петрелла, принцемъ Коллонна въ Неаполитанскомъ королевств, но, благодаря своему всемогущему кредиту у принца, Франческо Ченчи заставилъ его выгнать.

Все было условлено съ ними, Франческо Ченчи объявилъ, что на лто намренъ ухать отъ дурнаго римскаго воздуха въ крпость Петрелла, заговорщики ршили собрать дюжину неаполитанскихъ разбойниковъ, которыхъ Олимпіо взялся доставить. Ршили спрятать ихъ въ лсахъ, сосднихъ съ Петрелла, дать имъ знать о времени вызда Франческо Ченчи, котораго они должны будутъ схватить на дорог и объявить семь, что выдадутъ его за большой выкупъ. Тогда дти должны будутъ вернуться въ Римъ, чтобы доставать сумму, требуемую разбойниками, они должны представиться, что не могутъ скоро найдти ее и разбойники, не видя денегъ, приведутъ свою угрозу въ исполненіе. Такимъ образомъ, никто не могъ-бы заподозрить настоящихъ виновниковъ этого убійства.

Но лтомъ, когда Франческо Ченчи отправился изъ Рима въ Петрелла, шпіонъ, который долженъ былъ дать знать объ его вызд, слишкомъ поздно увдомилъ разбойниковъ, ждавшихъ въ лсу, и они не успли выйдти на большую дорогу. Ченчи благополучно пріхалъ въ Петрелла, вскор разбойникамъ надоло выжидать сомнительную жертву и они отправились въ другое мсто воровать на свой собственный рискъ.

Съ своей стороны Ченчи, старикъ умный и подозрительный, никогда не осмливался одинъ выходить изъ крпости. Такъ какъ его дурное расположеніе духа увеличивалось съ старческими немощами, то и несчастныя женщины подвергались все худшему съ его стороны обращенію. Ему казалось, что он радуются его слабости.

Беатриче, доведенная до крайности всмъ, что она должна была выносить, призвала къ стнамъ Марціо и Олимпіо. Ночью, когда ея отецъ спалъ, она поговорила съ ними черезъ. окно и бросила письма къ монсиньору Гуэрра. Этими письмами было условлено, что монсиньоръ Гуэрра общаетъ Марціо и Олимціо тысячу піастровъ, если они согласятся сами убить Франческо Ченчи. Треть суммы должна была быть выплачена въ Рин, до преступленія, монсиньоромъ Гуэрра, а дв другія Лукреціей и Беатриче, когда, по окончаніи дла, он сдлаются распорядительницами денежнаго сундука Чеичи.

Кром того, было условлено, что все дло произойдетъ въ день Рождества Богородицы, для чего они оба были ловко впущены въ крпость. На Лукреція остановилась передъ уваженіемъ къ празднику Мадонны и убдила Беатриче отложить преступленіе еще на день, чтобы не совершать двойнаго грха.

Такимъ образомъ, 9 сентября 1598 г. вечеромъ, мать и дочь очень ловко дали дозу опіума Фраическо, котораго весьма трудно было обмануть, и онъ впалъ въ глубокій сонъ.

Около полуночи, Беатриче сама ввела въ крпость Марціо и Олимпіо, Лукреція и Беатриче проводили ихъ въ комнату старика, крпко спавшаго. Тамъ он ихъ оставили для совершенія условленнаго дла, а сами удалились въ сосднюю комнату. Вдругъ он увидали этихъ двухъ человкъ, блдныхъ, какъ полотно и точно вн себя.

— Что такое? — вскричали женщины..

— Да то, что подло и позорно убивать бднаго спящаго старика! — отвчали они,— жалость не допустила насъ дйствовать.

— Итакъ, у васъ, мужчинъ, хорошо подготовленныхъ къ подобнымъ поступкамъ, не хватаетъ мужества убить спящаго старика! {Вс эти подробности доказаны на процесс.} Тмъ мене осмлитесь вы посмотрть ему въ лицо, когда онъ не спитъ! И за это вы смете еще брать деньги! Хороши же вы! если вы такъ подлы, то я сама убью отца, а что касается васъ, то вы не долго проживете!

Воодушевленные этими немногими жгучими словами и боясь уменьшенія условленной платы, убійцы смло вошли въ комнату въ сопровожденіи женщинъ. У одного изъ нихъ былъ большой гвоздь, который онъ приставилъ къ глазу спящаго старика, другой, имвшій молотокъ, вколотилъ этотъ гвоздь въ голову. Точно также вколотили большой гвоздь въ горло, такъ что эта несчастная душа, обремененная столькими грхами, попала въ руки дьяволовъ, тло сопротивлялось, но тщетно.

Когда дло было покончено, молодая двушка дала Олимпіо большой кошелекъ, полный денегъ: Марціо она дала большой суконный плащъ, обшитый золотымъ галуномъ, принадлежавшій ея отцу, и отправила ихъ.

Оставшись одн, женщины прежде всего вытащили гвозди изъ головы и горла, затмъ, завернувъ тло въ простыню, он потащили его черезъ длинный рядъ комнатъ до галлереи. выходившей на маленькій, заброшенный садъ. Оттуда, он бросили его на большой кустъ бузины, росшій въ этомъ уединенномъ мст. На конц этой маленькой галлереи помщалось отхожее мсто, почему он надялись, что когда на другой день^:тло старика найдется упавшимъ на втки бузины, то вс подумаютъ, что онъ поскользнулся и упалъ, идя туда.

Все случилось такъ, какъ он предполагали. Утромъ, когда трупъ былъ найденъ, въ крпости поднялся страшный шумъ, он тоже громко кричали и оплакивали такую несчастную смерть отца и супруга. Оскорбленная стыдливость внушила молодой Беатриче много мужества, но не наградила ее осторожностью, необходимою въ жизни, рано утромъ она дала вымыть простыню, запачканную кровью, одной изъ женщинъ, мывшихъ блье въ крпости, прося ее не удивляться такому обилію крови, такъ какъ всю ночь она мучилась ея потерею, такъ что, въ данную минуту, все обошлось благополучно.

Франческо Ченчи сдлали пышные похороны и женщины вернулись въ Римъ наслаждаться спокойствіемъ, котораго он напрасно такъ долго ждали. Он уже считали себя на вки счастливыми, такъ какъ не знали, что длается въ Неапол.

Божественная справедливость, не желавшая допустить, чтобы такое ужасное отцеубійство осталось безнаказаннымъ, распорядилась такъ, что, когда въ этой столиц узнали о случившемся въ крпости Петрелла, у главнаго судьи явились подозрнія и онъ послалъ королевскаго комиссара освидтельствовать тло и арестовать лицъ заподозрнныхъ.

Королевскій комиссаръ арестовалъ всхъ, жившихъ въ крпости, вс они въ цпяхъ были приведены въ Неаполь, въ показаніяхъ ничего не обнаружилось подозрительнаго, за исключеніемъ показаній прачки, объявившей, что она получила отъ Беатриче окровавленныя простыни или простыни. Ее спросили, не старалась-ли Беатриче какъ-нибудь объяснить эти кровяныя пятна, та отвчала, что Беатриче сослалась на обыкновенную болзнь. Ее спросили, могли-ли отъ этой болзни явиться такія большія пятна, она отвчала, что нтъ и что пятна на простын были слишкомъ красны.

Сейчасъ объ этомъ увдомили римскую юстицію, а между тмъ, прошло нсколько мсяцевъ, прежде чмъ у насъ вздумали арестовать дтей Франческо Ченчи. Лукреція, Беатриче и Джакомо тысячу разъ могли-бы убжать, или отправясь во Флоренцію, подъ предлогомъ богомолья, или въ Чивикка-Векію, но Богъ не послалъ имъ этого спасительнаго внушенія.

Монсиньоръ Гуэрра, узнавъ о происходившемъ въ Неапол, сейчасъ-же нанялъ людей для убійства Марціо и Олимпіо, но одинъ Олимпіо был убитъ въ Терни. Неаполитанская юстиція, арестовавъ Марціо, сейчасъ-же препроводила его въ Неаполь, гд онъ во всемъ сознался.

Его страшное показаніе, было сейчасъ-же отправлено въ Римъ, гд, наконецъ, ршились арестовать и отвести въ тюрьму Corte Savella Джакомо и Бернардо Ченчи, единственныхъ сыновей Франческо, оставшихся въ живыхъ, а также и Лукрецію, его вдову. Беатриче осталась во дворц своего отца, охраняемая большимъ отрядомъ сбировъ. Марціо былъ приведенъ изъ Неаполя и тоже посаженъ въ тюрьму Савелла, тамъ его свели на очную ставку съ двумя женщинами, которыя упорно все отрицали, а въ особенности Беатриче, ни за что не хотла признать плащъ съ галунами, данный ею Марціо. Этотъ разбойникъ, вдругъ охваченный восторгомъ къ восхитительной красот и удивительному краснорчію молодой двушки, отвчавшей судьб, отказался отъ всего, что говорилъ въ Неапол. Его начали пытать, онъ ни въ чемъ не сознался и предпочелъ умереть среди пытокъ, справедливая дань уваженія красот Беатриче!

Посл его смерти, фактъ преступленія остался недоказаннымъ и судьи не нашли достаточныхъ поводовъ для пытанія двухъ сыновей Ченчи, или двухъ женщинъ. Всхъ ихъ перевели во дворецъ Сантъ-Анджело, гд они спокойно провели нсколько мсяцевъ.

Все казалось оконченнымъ и никто въ Рим не сомнвался, что это молодая двушка, столь прекрасная, мужественная и возбудившая къ себ такое живое участіе, вскор будетъ выпущена на свободу, но, къ несчастью, былъ арестованъ разбойникъ, убившій Олимпіо въ Терни, приведенный въ Римъ, онъ во всемъ сознался.

Монсиньоръ Гуэрра, такъ странно скомпрометированный показаніемъ разбойника, былъ приглашенъ немедленно явиться въ судъ, ему угрожала тюрьма, а быть можетъ, и смерть. Но этотъ превосходный человкъ, обладавшій даромъ все хорошо умть длать, усплъ спастись, и чуть-ли не чудомъ. Онъ слылъ за самаго красиваго человка при папскомъ двор и былъ слишкомъ хорошо извстенъ въ Рим, чтобы надяться на бгство, къ тому-же, вс выходы были хорошо оберегаемы и, вроятно, съ минуты его приглашенія въ судъ, къ дому его былъ приставленъ строгій надзоръ. Необходимо прибавить, что онъ былъ очень высокаго роста, чрезвычайно блъ, имлъ прекрасную блокурую бороду и блокурые отличные волосы.

Съ непонятной быстротой онъ подкупилъ одного угольщика, взявъ его одежду, выкрасилъ лицо, обрилъ голову и бороду, купилъ двухъ ословъ и принялся ходить по улицамъ Рима и, прихрамывая, продавать уголь. Онъ отлично съумлъ принять глупый и грубый видъ и шелъ, выкрикивая свой уголь, съ ртомъ, полнымъ хлба и лука, между тмъ, какъ сотни сбировъ искали его не только въ Рим, но и по всмъ дорогамъ. Наконецъ, когда лицо его сдлалось достаточно извстнымъ большинству сбировъ, онъ осмлился выйдти изъ Рима, гоня передъ собою своихъ двухъ ословъ, нагруженныхъ углемъ. Онъ встртилъ нсколько отрядовъ сбировъ, не подумавшихъ остановить его. Впослдствіи, отъ него получено было всего одно письмо: его мать послала ему деньги въ Марсель, и полагаютъ, что онъ воюетъ во Франціи, въ качеств солдата.

Исповдь тернисскаго разбойника и бгство монсиньора Гуэрра, произведшее удивительное впечатлніе въ Рим, до такой степени возбудили подозрнія и даже улики противъ семьи Ченчи, что ихъ перевели изъ замка Сантъ-Анджело въ тюрьму Савелла.

Братья, подвергнутые пытк, далеко не высказали душевнаго величія-разбойника Марціо, они имли малодушіе во всемъ сознаться.

Синьора Лукреція такъ привыкла къ нг и къ удобствамъ величайшей роскоши, и къ тому-же, она была такъ полна, что не могла выдержать пытки посредствомъ веревки, она сказала все, что знала.

Но не такъ поступила Беатриче, молодая двушка, полная жизни и мужества. Ни ласковыя слова, ни угрозы судьи Москати на нее не дйствовали. Она вынесла пытку веревкой безъ малйшей потери силъ и съ полнымъ мужествомъ. Судья никакъ не могъ заставить ее сказать что-нибудь для нея компрометирующее, и даже боле, своею живостью, полною ума, она совсмъ смутила этого знаменитаго Улисса Москати, судью, ее допрашивавшаго. Онъ такъ былъ пораженъ поступками этой молодой двушки, что счелъ себя обязаннымъ доложить о всемъ его святйшеству, пап Клементу VIII, благополучно царствующему.

Его святйшество захотлъ просмотрть и изучить дло. Онъ опасался, чтобы судья Улиссъ Маскати, столь знаменитый своей глубокой ученостью и высокой проницательностью своего ума, не поддался обаянію красоты Беатриче и не сталъ щадить ее при допросахъ. Вслдствіе этого его святйшество отнялъ у него руководство этимъ процессомъ и отдалъ другому судь, боле строгому. Дйствительно, у этого варвара хватило смлости безжалостно пытать столь прекрасное тло ad torturam capillorum (т. е. Беатриче была повшена за волосы) {См. трактатъ Suppliciis знаменитаго Фариначчи, современнаго юрисконсульта. Въ немъ есть ужасныя подробности, чтеніе которыхъ невыносимо для вашей чувствительности девятнадцатаго вка, но эти ужасы прекрасно вынесла молодая, пятнадцатилтняя римлянка, покинутая своимъ возлюбленнымъ.}.

Въ то время, какъ она была привязана къ веревк, новый судья привелъ къ ней мачиху и братьевъ. Увидя ее, Джакомо и синьора Лукреція воскликнули:

— Грхъ совершенъ, надо покаяться, а не допускать разрывать тло напраснымъ упорствомъ.

— Вы, значитъ, хотите покрыть позоромъ нашъ домъ и подло умереть? — отвчала молодая двушка. Вы такъ поступаете совершенно напрасно, но если вы этого желаете, пусть будетъ по вашему.

И, обернувшись къ сбирамъ, сказала:

— Отвяжите меня и пусть прочтутъ мн допросъ моей матери, я одобрю то, что, должно быть одобрено и отвергну то, что должно быть отвергнуто.

Такъ и было сдлано, она созналась во всемъ. {У Фариначчи находимъ нсколько отрывковъ признаній Беатриче, они трогательны по своей простот.} Сейчасъ же со всхъ были сняты оковы и, такъ какъ прошло пять мсяцевъ, какъ она не видалась съ братьями, то захотла съ ними обдать и они вс четверо провели очень веселый день.

Но на слдующій день ихъ снова разлучили, братья были отведены въ тюрьму Тардинона, а женщины остались въ тюрьм Савелла. Нашъ св. отецъ, когда прочиталъ подлинный документъ съ показаніями братьевъ Беатриче, приказалъ немедленно привязать ихъ къ хвосту необузданныхъ лошадей и такимъ образомъ предать ихъ смерти.

Весь Римъ затрепеталъ, узнавъ объ этомъ жестокомъ приговор. Множество кардиналовъ и князей упали на колни къ ногамъ папы, умоляя его позволить этимъ несчастнымъ сказать что-нибудь въ свою защиту.

— А они дали своему старому отцу время представить свою защиту? — отвчалъ папа съ негодованіемъ.

Наконецъ, по особенной милости, онъ согласился дать двадцать пять дней отсрочки. Сейчасъ же первые римскіе адвокаты принялись писать объ этомъ дл, наполнившемъ городъ — тревогой и состраданіемъ. На двадцать пятый день они вс явились къ его святйшеству. Николо д’Ангалисъ говорилъ первый, но едва прочиталъ онъ дв строчки своей рчи, какъ Клементъ VIII его перебилъ:

— И такъ, въ Рим,— вскричалъ онъ,— встрчаются люди, убивающіе своего отца и затмъ адвокаты, ихъ защищающіе.

Вс молчали, но Фариначи осмлился возвысить голосъ.

— Святйшій отецъ,— сказалъ онъ,— мы здсь не для того, чтобы оправдывать преступленіе, но чтобы доказать, если сможемъ, что одинъ или нсколько изъ этихъ несчастныхъ невиновны въ немъ.

Папа сдлалъ ему знакъ говорить и онъ говорилъ цлыхъ три часа, посл чего папа взялъ ихъ рукописи и отпустилъ ихъ, когда они уходили, Альтьери шелъ послднимъ, онъ испугался, что скомпрометировалъ себя, и, вставъ на колни передъ папой, сказалъ:

— Я никакъ не могъ отказаться отъ этого дла, потому что я адвокатъ бдныхъ.

На что папа отвчалъ:

— Не вы насъ удивляете, но другіе.

Папа не захотлъ лечь спать и всю ночь провелъ за чтеніемъ защиты адвокатовъ, взявъ себ въ помощники одного кардинала.

Его святйшество казался такъ растроганъ, что многіе начали надяться на спасеніе жизни этихъ несчастныхъ. Для спасенія сыновей адвокаты сваливали всю вину на Беатриче. Такъ какъ въ процесс было доказано, что отецъ ея нсколько разъ употреблялъ насиліе съ преступною цлію, то они надялись, что убійство будетъ прощено ей, какъ законно защищавшейся, еслибы случилось, что главная виновница преступленія получила бы прощеніе, то какъ же братья, ею соблазненные, могли бы быть казнены?

Посл этой ночи, проведенной за судейскими обязанностями, Клементъ VIII приказалъ перевести обвиненныхъ въ тюрьму и посадить въ секретное отдленіе. Это обстоятельство возбудило большія надежды въ Рим, видвшемъ въ этомъ дл одну Беатриче. Было доказано, что она любила монсиньора Гуэрра, но никогда не переходила за предлы самой строгой добродтели: по всей справедливости невозможно было вмнять ей въ преступленіе смерть чудовища и наказывать за то, что она воспользовалась правомъ защиты. Что бы сдлали, если бы она поддалась ему? Неужели человческая справедливость захочетъ увеличить несчастіе двушки столь прелестной, столь достойной состраданія и уже столь несчастной? Посл такой печальной жизни, обременившей ее всякаго рода несчастіями еще до шестнадцати лтъ, неужели не имла она права на нсколько дней мене ужасныхъ? Казалось, что каждый римлянинъ готовъ защищать ее. Не получила ли бы она прощенія, если бы заколола Франческо Ченчи, когда онъ въ первый разъ покусился на преступленіе?

Папа Клементъ VIII былъ добръ и милостивъ. Мы начали надяться, что нсколько сконфуженной вспышкой которой онъ перебилъ защиту адвокатовъ, онъ проститъ той, которая отразила силу силой, не въ моментъ перваго преступленія, правда, но при новой попытк. Весь Римъ былъ въ нетерпніи, когда папа получилъ извстіе о насильственной смерти маркизы Санта-Кроче. Ея сынъ Паоло Санта-Крочо пронзилъ шпагою эту шестидесятилтнюю даму за то, что она не согласилась сдлать его наслдникомъ всхъ своихъ богатствъ. Въ отчет прибавлялось, что Санта-Кроче бжалъ и что нтъ надежды задержать его. Папа вспомнилъ о братоубійств Массини, совершенномъ незадолго передъ этимъ. Огорченный такими частыми убійствами близкихъ родственниковъ, его святйшество не счелъ себя вправ прощать. Когда пришло это роковое извстіе о Санта-Кроче, папа находился во дворц Монте Канолло, гд онъ провелъ 6 сентября, чтобы быть ближе къ церкви Santa-Maria del Angelli въ которой на слдующее утро онъ долженъ былъ посвящать въ епископы нмецкаго кардинала.

Въ пятницу, въ 22-й часъ (4 часа вечера) онъ призвалъ Ферранте-Таверна {Потомъ кардинала по такой странной причин (замч. въ рукописи.).}, римскаго губернатора, и сказалъ ему:

— Поручаемъ вамъ дло Ченчи чтобы правосудіе было исполнено и безъ всякой отсрочки.

Губернаторъ вернулся: въ свой дворецъ очень взволнованный полученнымъ имъ приказаніемъ, онъ сейчасъ-же отправилъ смертный приговоръ и собралъ конгрегацію для обсужденія способа казни.

Въ субботу, утромъ, 11-го сентября 1599 г. первые римскіе сановники, члены братства confortatori, отправились въ об тюрьмы въ Corte-Savella, гд была Беатриче съ мачихой, и въ Tardinona, гд находились Джакомо и Бернардь Ченчи. Цлую ночь съ пятницы на субботу, римскіе сановники, знавшіе о всемъ происходившемъ, ходили изъ дворца Монте-Кавалло къ главнымъ кардиналамъ, желая добиться, чтобы по крайней мр женщины были казнены въ тюрьм, а не на позорномъ эшафот, и чтобы помиловали молодаго Бернардо Ченчи, имвшаго едва пятнадцать лтъ и не могшаго быть допущеннымъ ни къ какимъ совщаніямъ. Благородный кардиналъ Сфорца выказалъ особенное рвеніе въ эту роковую ночь, но, не смотря на все свое вліяніе, ничего не добился. Поступокъ Санта-Кроче былъ преступленіемъ низкимъ, совершеннымъ изъ-за денегъ, а, преступленіе Беатриче было совершено для спасенія чести.

Между тмъ, какъ самые могущественные кардиналы длали столько безполезныхъ усилій, Фариначчи, нашъ великій юрисконсультъ, осмлился проникнуть къ самому пап, придя къ его святйшеству, этотъ удивительный человкъ съумлъ задть его совсть и, наконецъ, своими приставаніями спасъ жизнь Бернардо Ченчи.

Когда папа промолвилъ это великое слово, могло быть четыре часа утра (суббота 11-го сентября). На площади Сантъ-Анджело всю ночь работали надъ приготовленіемъ этой ужасной трагедіи. Между тмъ, вс необходимыя копіи смертнаго приговора могли быть окончены только къ пяти часамъ утра, такъ что только въ шесть часовъ можно было идти сообщить роковую всть несчастнымъ, спокойно спавшимъ.

Молодая двушка въ первыя минуты не могла даже собраться съ силами, чтобы одться. Она пронзительно вскрикивала и предавалась самому ужасному отчаянію.

— Какъ это возможно, о Боже!— восклицала она,— чтобы, я должна умереть такъ внезапно?

Лукреція Петрони, наоборотъ, говорила только вещи, самыя приличныя, сначала она молилась на колняхъ, потомъ начала упрашивать дочь идти съ нею въ часовню, гд об должны были приготовиться къ великому переходу отъ жизни къ смерти.

Эти слова возвратили полное спокойствіе Беатриче, насколько прежде она выказывала возбужденія и гнва, настолько потомъ сдлалась благоразумна и спокойна, какъ только мачиха помогла ея великой душ придти въ себя. Съ этой минуты она сдлалась образцомъ твердости, и ею восхищался весь Римъ.

Она потребовала нотаріуса для составленія своего завщанія, что было ей позволено. Она распорядилась, чтобы тло ея было погребено въ церкви святаго Петра in Montorfo, оставила триста тысячъ франковъ монахинямъ св. Франческо (эта сумма должна была служить для приданаго пятидесяти бдныхъ двушекъ). Ея примръ тронулъ синьору Лукрецію, она тоже сдлала свое завщаніе и приказала, чтобы тло ея были отнесено въ церковь святаго Георгія. Она оставила пятьсотъ тысячъ франковъ этой церкви и еще на другія богоугодныя дла.

Въ восемь часовъ он исповдались, прослушали обдню и получили святое причастіе. Но, прежде чмъ идти къ обдн, синьора Беатриче замтила, что неприлично явиться на эшафотъ передъ глазами всего народа въ такомъ богатомъ плать. Она заказала два платья, одно для себя, другое для мачихи. Эти платья были сдланы на манеръ монашескихъ, безъ украшеній на груди и плечахъ и только съ широкими рукавами. Платье матери было изъ чернаго бумажнаго полотна, а платье молодой двушки — изъ голубой тафты съ толстымъ шнуркомъ, вмсто пояса.

Когда принесли платья, синьора Беатриче, молившаяся на колняхъ, встала и сказала синьор Лукреціи.

— Сударыня матушка, часъ нашихъ страданій приближается, надо намъ приготовиться и надть эти платья и въ послдній разъ оказать другъ другу взаимную услугу при одваньи.

На площади Сантъ-Анджело былъ поставленъ высокій эшафотъ съ колодками и съ mannaja (нчто врод гильотины). Въ тринадцать часовъ (8 часовъ утра), братство милосердія принесло къ двумъ тюрьмамъ самое большое Распятіе. Джакомо Ченчи первый вышелъ изъ тюрьмы, на порог онъ набожно всталъ на колни, помолился и приложился къ святымъ ранамъ креста. За нимъ слдовалъ Бернардо Ченчи, его молодой братъ, тоже съ связанными руками и маленькой доской передъ глазами. Толпа была громадна, въ ней произошло большое смятеніе изъ-за кувшина, упавшаго изъ окна, чуть не на голову одному изъ кающихся, стоявшему съ зажженнымъ факеломъ подл знамени.

Вс смотрли на двухъ братьевъ, когда внезапно подошелъ римскій фискалъ со словами:

— Синьоръ Бернрдо, Господь даруетъ вамъ жизнь, подчинитесь приказанію сопровождать вашихъ родственниковъ и молитесь за нихъ Богу.

Въ ту же минуту два confortatori сняли дощечку, бывшую передъ его глазами. Палачъ уже усаживалъ на телжку Джакомо Ченчи и снималъ съ него платье, чтобы схватить его клещами. Подойдя къ Бернардо, палачъ проврилъ подпись его прощенія, развязалъ ему руки, снялъ оковы, а такъ какъ онъ былъ безъ платья, то палачъ, посадивъ его на телжку, обернулъ богатымъ плащемъ съ золотымъ галуномъ. (Говорили, что это тотъ самый плащъ, который Беатриче дала Марціо посл убійства въ крпости Петрелла). Громадная толпа, бывшая на улиц, у оконъ и на крышахъ сильно заволновалась, послышался глухой и глубокій шумъ, передавали другъ другу, что этотъ ребенокъ былъ помилованъ.

Началось пніе псалмовъ и процессія медленно направилась съ площади Навонне къ тюрьм Савелла. Дойдя до тюрьмы, знамя остановилось, дв женщины вышли, преклонились предъ Распятіемъ и пошли пшкомъ одна вслдъ за другою. Одты он были, какъ уже сказано, cъ головой, покрытой большимъ тафтянымъ покрываломъ, доходившимъ почти до пояса.

У синьоры Лукреціи, какъ вдовы, вуаль былъ черный и согласно обычаю черныя бархатныя туфли безъ каблуковъ.

Вуаль молодой двушки былъ изъ голубой тафты, какъ и платье, кром того, у нея еще былъ большой серебряный вуаль на плечахъ, юбка изъ фіолетоваго сукна и блые бархатные туфли, изящно зашнурованныя и завязанныя красными шнурками. Этотъ костюмъ придавалъ ей особенную грацію и слезы навертывались на глаза по мр того, какъ она медленно подвигалась въ послднихъ рядахъ процессіи.

У обихъ женщинъ кисти рукъ были свободны, но руки привязаны къ туловищу, такъ что он могли нести по распятію, которое держали у самыхъ глазъ. Рукава ихъ платьевъ были очень широки, такъ что можно было видть ихъ руки, обтянутые рубашкой съуженной у кисти, по мстному обычаю.

Синьора Лукреція, съ сердцемъ мене твердымъ, почти постоянно плакала, напротивъ того, молодая Беатриче выказывала большое мужество, когда процессія проходила мимо церкви, она всякій разъ становилась на минуту на колни и твердымъ голосомъ говорила: Adoramus te, Christe!

Въ это время бднаго Джакомо пытали клещами на телжк и онъ выказывалъ большое мужество.

Процессія едва могла пройти конецъ площади моста Сантъ-Анджело, такъ много было людей и экипажей. Сейчасъ же провели женщинъ въ приготовленную часовню, куда привели также и Джакомо Ченчи.

Молодой Бернардо, въ своемъ плащ съ галунами, былъ прямо проведенъ на эшафотъ, тогда вс подумали,что онъ долженъ умереть и что не получилъ прощенія. Этотъ бдный ребенокъ такъ испугался, что упалъ въ обморокъ при второмъ шаг на эшафотъ. Его привели въ чувство, опрыскивая свжей водой и посадили противъ mannaja.

Палачъ отправился за синьорой Дукреціей Петрони, руки ея были завязаны за спину и вуаль снятъ съ плечъ, Она показалась на площади, въ сопровожденіи знамени, съ чернымъ вуалемъ на голов, тамъ она примирилась съ Богомъ и облобызала святыя раны. Туфли ей велли оставить на мостовой, такъ какъ она была очень толста, то поднималась къ эшафоту съ большимъ трудомъ. На верху съ нея сняли черное тафтяное покрывало, что заставило ее сильно страдать, такъ какъ она очутилась съ открытою грудью и плечами. Она взглянула на себя, потомъ на mannaja и, въ знакъ покорности, медленно подняла плечи, слезы выступили на ея глазахъ, она сказала: О! Боже!.. А вы, братья, молитесь за мою душу.

Не зная, что ей надо длать, она обратилась съ вопросомъ къ Александру, первому палачу. Онъ веллъ ей ссть верхомъ на доску. Это движеніе ей показалось очень неприличнымъ и она не скоро его сдлала. (Слдующія за этимъ подробности возможны только для итальянской публики, желающей все знать съ послдней точностью, французскому читателю достаточно знать, что стыдливость заставила эту бдную женщину ранить себ грудь, палачъ показалъ народу голову и завернулъ ее въ черное тафтяное покрывало).

Въ то время, какъ приводили въ порядоуъ mannaja для молодой двушки, упали подмостки, покрытые любопытными и много людей было убито. Такимъ образомъ они предстали передъ Богомъ ране Беатриче.

Когда Беатриче увидала знамя, возвращающееся къ часовн за нею, она воскликнула:

— Матушка уже скончалась?

Ей отвчали утвердительно, она упала на колни передъ распятіемъ и горячо молилась за ея душу. Затмъ она громко и долго говорила:

— Господи, ты приходилъ для меня и я охотно послдую за тобою, не отчаяваясь въ твоемъ милосердіи къ моему безграничному грху и т. д.

Она прочла затмъ нсколько псалмовъ и молитвъ, прославляющихъ Бога. Когда, наконецъ, палачъ предсталъ передъ нею съ веревкой, она сказала:

— Свяжи это тло, заслуживающее кары и развяжи душу, которая должна достигнуть безсмертія и вчной славы.

Затмъ она встала, помолилась, оставила свои туфли внизу лстницы и, взойдя на подмостки, проворно перешагнула одной ногой черезъ доску, положила шею подъ mannaja и такъ устроилась, чтобы палачъ не могъ къ ней прикоснуться. Благодаря быстрот ея движеній, публика не могла видть ея плечъ и груди, когда было снято съ нея покрывало. Удара пришлось ждать долго, вслдствіе случившагося затрудненія. Въ это время, она громко призывала Іисуса Христа и Святую Дву {Современный авторъ разсказываетъ, что Клементъ VIII сильно безпокоился о спасеніи души Беатриче, зная, что она несправедливо осуждена, онъ боялся съ ея стороны выраженія нетерпнія. Въ ту минуту, какъ она положила голову на плаху, съ крпости св. Ангела, откуда эшафотъ былъ виднъ, раздался пушечный выстрлъ. Папа, молившійся въ Манте Ковалло, услыша выстрлъ, далъ молодой двушк папское высшее отпущеніе in articulo mortis. Вотъ причина задержки въ эту страшную минуту, о которой упоминаетъ хроникеръ.}. Тло сильно зашевелилось въ роковую минуту. Бдный Бернардо Ченчи, все время сидвшій на эшафот, снова упалъ въ обморокъ и потребовалось боле получаса confortatori, чтобы привести его въ чувство. Тогда на эшафот появился Джакомо Ченчи, но здсь снова приходится выпускать отвратительныя подробности. Джакомо Ченчи былъ mazzolato.

Бернардо сейчасъ-же отвели въ тюрьму, онъ былъ въ сильной лихорадк и ему пустили кровь.

Что касается бдныхъ женщинъ, то, положивъ каждую въ отдльный гробъ, ихъ поставили въ нсколькихъ шагахъ отъ эшафота, подл статуи св. Павла, стоящей первой, на правой сторон моста Сантъ-Анджело. Он оставались тамъ до четырехъ съ четвертью часовъ посл полудня. Вокругъ каждаго гроба горли четыре свчи изъ благо воска.

Наконецъ, вмст съ тмъ, что оставалось отъ Джакомо Ченчи, он были перенесены во дворецъ флорентинскаго консула. Въ четверть десятаго вечеромъ {Это часъ княжескихъ похоронъ въ Рим. Похороны мщанъ совершаются при закат солнца, мелкихъ дворянъ относятъ въ церковь въ часъ ночи, кардиналовъ и князей въ два съ половиною часа ночи, что 11-го сентября соотвтствовало четверти десятаго.}, тло молодой двушки, покрытое ея одеждою и множествомъ цвтовъ, было отнесено, въ церковь св. Петра, in Montorio. Она была плнительной красоты и точно спала. Ее похоронили передъ главнымъ алтаремъ и, Преображеніемъ Рафаэля д’Урбино. Ее окружали пятьдесятъ толстыхъ зажженныхъ восковыхъ. свчей и вс францисканскіе монахи Рима.

Въ десять часовъ вечера Лукреція Петрони была отнесена въ церковь св. Георгія. Во время этой трагедіи публики было громадное множество: на сколько могъ простираться взоръ, видны были экипажи и народъ, подмостки, окна и крыши, покрытыя любопытными. Солнце такъ жгло, что многія лишались сознанія. Безчисленное, множество заболло лихорадкой, когда все было кончено, въ 19 часовъ (безъ четверти два), и толпа начала, paзходиться, многіе были задушены, другіе раздавлены лошадьми. Число мертвыхъ было очень значительно.

Синьора Лукреція Петрони была скоре малаго, чмъ высокаго роста, и, не смотря на свои пятьдесятъ лтъ, еще очень хороша. У нея были очень красивыя черты, маленькій носъ, кожа блая и прекрасный цвтъ лица,волосы ея были довольно жидкіе и каштановые.

Беатриче Ченчи, оставившей по себ вчныя сожалнія, только-что исполнилось шестнадцать лтъ, роста она была маленькаго, пропорціональной полноты, съ ямками на щекахъ, такъ что мертвая и окруженная цвтами, точно спала и даже смялась, что съ нею часто случалось при жизни. У нея былъ маленькій ротикъ, блокурые, вьющіеся волосы падали ей на глаза, что придавало ей нкоторую грацію и внушало состраданіе.

Джакомо Ченчи былъ небольшаго роста, полный, съ блымъ лицомъ и черной бородой, ему было около двадцати-пяти лтъ.

Бернардо Ченчи былъ очень похожъ на сестру, и такъ какъ носилъ такіе же длинные волосы, какъ и она, то, когда онъ взошелъ на эшафотъ, многіе приняли его за сестру.

Солнце такъ жгло, что многіе зрители этой трагедіи умерли въ ту-же ночь и, между прочими, Убальдино Убальдини, молодой человкъ, рдкой красоты и пользовавшійся совершеннымъ здоровьемъ. Онъ былъ братъ синьора Ренци, столь извстнаго въ Рим. И такъ, тни Ченчи отошли въ большой компаніи.

Вчера, во вторникъ, 14 сентября 1599 г., по случаю праздника св. Креста, кающіеся Санъ-Марчело воспользовались своей привилегіей для освобожденія изъ тюрьмы синьора Бернардо Ченчи, обязавшагося черезъ годъ заплатить четыреста тысячъ франковъ святой Троиц Сикстинскаго моста.

(Прибавлено другой рукой).

Отъ этого Бернардо происходятъ нын живущіе Франческо и Бернардо Ченчи.

Знаменитый Фариначчи, своей настойчивостью спасшій жизнь молодому Чеичи, напечаталъ свою защитительную рчь. Онъ даетъ только отрывокъ рчи подъ No 66, произнесенной имъ передъ папой Клементомъ VIII за Ченчи. Эта рчь, написанная по-латыни, заняла-бы шесть большихъ страницъ, и я, къ сожалнію, не могу ее здсь помстить, она рисуетъ образъ мыслей 1599 г. и, мн кажется, весьма разумный. Много лтъ посл 1699 г., посылая свои рчи въ печать, Фариначчи прибавилъ слдующее къ защит семьи Ченчи. Omnes fuerunt ultimo supplicio effecti, excepto Bernardo qui ad triremes cum bonorum confiscatione condemnatus fuit, ac etiam ad interessendum aliorum morti prout interfuit. Конецъ этой латинской замтки очень трогателенъ, но я полагаю, что читатель утомленъ такой длинной исторіей.

СТЕНДАЛЬИТАЛЬЯНСКІЯ ХРОНИКИ:Витторія Аккорамбони.— Ченчи.— Герцогиня Пальяно.— Ванина Ванини.— Санъ-Франческо-а-Рипа.

ЧЕHЧИ.1599 г.

Читайте также:

СТЕНДАЛЬ
ИТАЛЬЯНСКІЯ ХРОНИКИ:
Витторія Аккорамбони.— Ченчи.— Герцогиня Пальяно.— Ванина Ванини.— Санъ-Франческо-а-Рипа.

ЧЕHЧИ.
1599 г.