ЧМЪ ЗАМНЕНЫ ОБЛИЧЕНІЯ, ИЛИ ШАНТАЖЪ НА СИБИРСКОЙ ПОЧВ.
ЧМЪ ЗАМНЕНЫ ОБЛИЧЕНІЯ, ИЛИ ШАНТАЖЪ НА СИБИРСКОЙ ПОЧВ.
(ФЕЛЬЕТОНЪ).
Добродушный Сибирякъ.
‘Восточное Обозрніе’, No 7, 1886
Чем заменены обличения, или шантаж на сибирской почве, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1886
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Читатель помнитъ, съ какой безпечностью и веселымъ настроеніемъ мы бесдовали въ фельетонахъ о нашихъ домашнихъ длахъ, сколько сценъ, событій и типовъ проходило предъ нами, это были типы старые, патріархальные и добродушные. Въ сущности и сонный Кондратъ, и буйный Ледоколовъ, даже Оедепька Добросердовъ и Григорій Пасхаліевъ были далеко не столь злостными и гадкими. Старыя добрыя времена исчезали, старые типы сходили со сцены, а вмсто нихъ появлялись новые. Появились герои въ сибирской жизни, которые почище и Кондрата, и Ледоколова. Эти герои сидятъ теперь въ первыхъ рядахъ и покушаются даже учить мстное общество. Однако, прежде чмъ обратиться къ новымъ героямъ, рисуя теб, читатель, рядъ типовъ и сценъ, я долженъ сказать нсколько словъ о томъ, что меня давно сдерживаетъ бесдовать постарому, что меня заставляетъ задумываться. Есть времена, когда начинаешь сомнваться въ ближайшемъ друг и въ знакомомъ читател, есть времена, когда любимйшее дло становится теб противнымъ потому, что его осадили, унизили, опозорили какіе-то расторопные и бойкіе люди, явившіеся внезапно на вашу арену. Ты, неопытный читатель, негодуя на ваши обличенія и на мстную сатиру, не зналъ даже и цны ей. Ты не замчалъ, что здсь скрываются у писателя самые чистые помыслы, лучшія намренія, жаръ сердца, любовь къ теб, вра въ твое обновленіе, безкорыстное служеніе общему благу, ты, негодуя, не замчалъ, кто и изъ какихъ побужденій говорилъ съ тобою. И вотъ наступило время, когда мн не хочется говорить съ тобою, потому что я не знаю, къ кому клонятся твои влеченія, куда среди этого смутнаго литературнаго времени понесутъ тебя твои симпатіи? Кого ты купилъ себ, кого ты себ вымнялъ? Мн приходится, однако, сказать теб нсколько словъ откровенно относительно старой нашей ссоры, нашей вражды по поводу тхъ фельетоновъ и обличеній (миръ ихъ праху!), которые вызывали въ теб не разъ жалобы. Мн хочется сказать этимъ старымъ произведеніямъ надгробное слово и поздравить тебя съ новой литературой.
Ты помнишь, читатель, т упреки, которые посланы были вамъ, что мы давали мсто вмст съ другими органами развитію ‘обличительной литературы’. Люди, старавшіеся дискредитировать насъ, подорвать въ глазахъ читателя вру въ печать и литературу, распространяли слухъ, что мы пишемъ для того, чтобы торговать и залучать читателей въ свою лавочку, что мы смотримъ на эти обличенія и фельетоны, какъ на ходкій товаръ. Это былъ одинъ изъ пріемовъ клеветы, но за нимъ явился и другой рядомъ. Т, кому желательно было убить, подорвать нашъ органъ, въ другихъ случаяхъ этимъ же фельетонамъ и сатирамъ придавали другое боле серьезное значеніе ‘оскорбленія личности’, ‘диффамаціи’, говорилось даже о неприкосновенности семейнаго очага. Но и этого мало, этимъ же обличеніямъ и сатирамъ, когда понадобилось, было предъявлено и боле серьезное обвиненіе кого-то систематически дискредитировать, а главное провести тенденцію. Здсь можно видть, какъ люди фальшивые и враги честной печати мняли свои маски и оружіе. Мы укажемъ дале, какъ т же противники обличеній и враги гласности были послдовательны, а также — какую литературу начали создавать новые піонеры взамнъ старой. Но прежде скажемъ нсколько словъ о томъ, чмъ мы руководились съ остальной мстной печатью, допуская обличительный элементъ. Въ отдльныхъ и частныхъ случаяхъ, когда дло доходило до упрековъ и замчанія, мы, не стсняясь, говорили, что нашей цлью въ данномъ случа было обнаружить какое нибудь общественное зло, что всевозможныхъ язвъ слишкомъ много накопилось на окраин среди безгласности и частнаго произвола. Каждое такое обличеніе имло въ виду поднять нравственныя требованія и всегда руководилось принципомъ и извстнымъ взглядомъ. Когда намъ замчали нкоторые петербургскіе читатели, что мы слишкомъ много даемъ мста ‘сибирскимъ мелочамъ’, мы отвчали, что съ большимъ бы удовольствіемъ отдались боле высокимъ темамъ и отвлеченнымъ философскимъ предметамъ, но текущая жизнь состоитъ изъ мелочей, изъ частныхъ явленій, часто прискорбныхъ, ненормальныхъ и умалчивать объ нихъ невозможно. Нашъ органъ служитъ только отраженіемъ жизни на Восток. Прежніе его мстные органы печати, выступивъ на арену и констатируя факты и явленія мстной жизни, также но могли обойдтись безъ обличенія мстнаго зла, мстныхъ мелочей. Что же обличала эта печать? Она обличала т беззаконія, т злоупотребленія, которыя почему либо оставаясь незамченными или не могли быть уловлены съ разу, она обличала т явленія, гд порокъ, преступленія, или самые дурные инстинкты выступали и дйствовали безцеремонно наперекоръ законамъ гражданскимъ, законамъ общежитія, внутренней правд всякаго человка, христіанской морали. Т, кто знаетъ исторію окраины, кто читалъ о ревизіи Сперанскаго, ревизіи генералъ-адъютанта Анненкова, сенатора Толстаго, кто слдилъ за борьбою, которую вели лучшіе генералъ-губернаторы, тотъ хорошо пойметъ, что русская печать на Восток не могла молчать о многомъ. Эта литература дйствовала во имя осуществленія и водворенія лучшаго гражданскаго порядка и реформъ, ожидаемыхъ и задуманныхъ самимъ правительствомъ. Программа наша, какъ и мстныхъ частныхъ органовъ на Восток, была ясна. Ея призваніе, назначеніе и заключалось въ томъ, чтобы правительству и мстной администраціи помочь въ открытіи зла. Не нужно забывать, что печать на Восток начала свою миссію, посл долгаго періода безгласности, въ кра, гд нтъ новыхъ учрежденій, гд не доставало контролирующихъ учрежденій, о созданіи которыхъ сама администрація нын заботится.
Такія стремленія стояли на вполн законной почв и обличительная литература была данью времени и историческихъ обстоятельствъ, среди которыхъ находился край и отсталое общество.
Вотъ причины появленія обличительнаго направленія на окраин, которое, конечно, возбудило неудовольствіе заинтересованныхъ лицъ. Что защитники безгласности и заинтересованныя лица жаловались, интриговали противъ этой печати, не было ничего удивительнаго. Лица невжественныя, лица, заинтересованныя въ злоупотребленіяхъ, были всегда противниками гласности, съ ними, однако, возможно было еще справиться. Во всякомъ обществ есть лица отсталыя, не понимающія назначенія печати, борющіяся противъ свта. Въ сибирскомъ обществ ихъ было боле чмъ гд либо. Люди просвщенные и лучшіе администраторы понимали, однако, боле здраво стремленія печатныхъ органовъ и не видли тутъ ничего ни дурнаго, ни опаснаго, они охотно пользовались указаніями печати.
Нсколько процессовъ, которые были предприняты противъ печати по поводу обвиненій ея въ диффамаціи, доказывали чаще всего, что судъ не находилъ эти обвиненія достаточными и оправдывалъ печать, не видя далеко того злословія, которое ей приписывалось врагами гласности. Замчательно, что въ это время къ темнымъ и невжественнымъ элементамъ и врагамъ гласности на помощь на окраин подоспли какіе-то ‘бойкіе люди’, неизвстнаго происхожденія. Пользуясь предразсудками, темнотою общества, ‘бойкіе люди’ и безъ того въ предубжденномъ обществ’ начали раздувать вражду противъ мстныхъ обличеній, называя это низшимъ родомъ литературы, недостойнымъ занятіемъ солидной печати, и начали сами давать уроки, какъ надо писать. Они провозгласили, что ‘писать можно о многомъ, но при извстныхъ условіяхъ, надо умть писать,— такъ, какъ это умли длать лучшіе публицисты 30-хъ и 40-хъ годовъ’. Кто это говорилъ, что это были за люди?— оставалось неизвстнымъ. Мы, конечно, знали, какъ писали публицисты 30-хъ и 40-хъ годовъ, и намъ оставалось только дивиться открытію новыхъ публицистовъ, желавшихъ быть равными Блинскому, мы знали, что ни Блинскій, ни другіе писатели не могли быть врагами гласности и печати, какими явились новые пропагандисты. Какъ видно, все это клонилось къ тому, чтобы уронить и опозорить фельетонный пріемъ и обличительный родъ литературы своихъ противниковъ, которая уже проникла претензіи бойкихъ людей. Но читатель, въ заблужденіи, поддакивалъ. ‘Да,— говорилъ онъ,— солидность въ литератур необходима, сдержанный тонъ и т. д. Вотъ этому мы сочувствуемъ’…
И вотъ въ это время явился одинъ органъ въ Сибири неизвстной редакціи, который открыто заявилъ, что печать можетъ обходиться безъ всякихъ обличеній, и что онъ именно намренъ противодйствовать этому обличительному узкому направленію. ‘Единственно отъ чего нашъ (чей?) органъ отказывается, важно провозглашалъ онъ,— это отъ обличительнаго направленія’, потому что ‘большинство статей, замтокъ и корреспонденцій этого характера имютъ слишкомъ узкое мстное назначеніе и для большей части читателей не представляютъ никакого интереса’ (‘Сибирскій Встникъ’, No 1, 1885 года, стр. 2 и 3). Точно также этотъ органъ выразилъ предубжденіе и ко всякой полемик. ‘Мы понимаемъ и допускаемъ публичный споръ единственно на почв общихъ вопросовъ и принциповъ, и ни на какія личныя нападки, вызываемыя, большею частью, уязвленнымъ самолюбіемъ или чрезмрнымъ самомнніемъ и врою въ свою непогршимость, мы изъ уваженія къ нашимъ читателямъ отвчать не будемъ’ (ibid., No 1, ‘Сибирскій Встникъ’).
Любопытно напомнить теперь читателямъ, на сколько оправдались вс эти ожиданія, къ какимъ пріемамъ полемики начали прибгать эти благовоспитанные люди, насколько они остались безупречны и какую литературу вмсто фельетонно-обличительной они избрали и даютъ мстному обществу. Недавно намъ показали, читатель, газету, претендующую на литературный органъ, гд большими буквами было напечатано слдующее пикантное названіе:
‘Гамлетъ Сутягинъ, или страданіе дожа’. Драматическія сцены съ дйствующими лицами.
‘Гамлетъ Сутягинъ дожъ въ стран головорзовъ и сорванцевъ (?!).’
‘Члены совта: лисій хвостъ, сапожная щетка, крыса Онуфрій, банная мочалка, женскій башмакъ, придворный кляузникъ’.
По этимъ заглавіямъ, напоминающимъ лубочныя московскія изданія Манухина и Леухина, конечно, трудно угадать произведенія и слогъ публицистовъ 30-хъ и 40-хъ годовъ, который рекомендовался сибирской печати. Къ какому роду, однако, отнести такія литературныя произведенія? Къ фельетону? но когда же и гд люди изображались мочалками, сапожными щетками, башмаками, гд эти банныя выраженія употреблялись, кром торговыхъ бань и лакейскихъ. Но вотъ они явились на столбцахъ газеты, которая кричала о солидности тона, о литературныхъ приличіяхъ, которая сыпала на сибирскую печать обвиненія за самыя невинныя вещи. Теперь мы поняли, какая благовоспитанная литература появилась, но этого мало, подъ такой формой, оказывается, скрывается обличеніе и сатира новыхъ цивилизаторовъ, которая подъ именемъ сапожныхъ щетокъ и банныхъ мочалокъ изобразила мстную городскую управу и живыхъ лицъ, пустивъ это милое произведеніе въ 1-мъ No газеты на новый годъ, чтобы читатели знали, какой интересъ найдутъ они въ газет.
Въ одномъ изъ послднихъ No одной мстной газеты мы нашли справедливый протестъ противъ этого пасквиля, гд объясняется, что этотъ способъ выбранъ для нападеній на городскую думу передъ выборами. Каковъ пріемъ и какова высота стремленій?! Въ той же новомодной газет мы нашли заявленіе, что появится и впредь произведеніе въ томъ же род: ‘Въ слдующемъ No появится,— печатается на 1-мъ лист въ числ объявленій и рекламъ,— ‘Берзеркервудъ, или братья разбойники’. А ниже заявляется отъ редакціи, что братья Михайловы почему-то отказали редакціи этой газеты въ типографіи. Понятно, въ какой связи находится это общанье ‘скандинавской поэмы’ ‘Братья разбойники’. Поняли ли изъ этого читатели, что значитъ ‘держаться на почв принциповъ и находиться въ сторон отъ полемики’?
Въ томъ же No, въ фельетон мы находимъ слдующее обращеніе и тонкій намекъ: ‘Повритъ ли кто нибудь изъ нашихъ столичныхъ собратій, что у насъ впродолженіе праздниковъ было дано чуть не два десятка маскарадовъ и столько же спектаклей и ни одного раза не было доставлено отъ устроителей ни извщенія, ни даже афиши въ редакцію? Что же это значитъ’? Отвтъ слдуетъ такой: ‘Да просто газету не привыкли считать за органъ гласности’.
Вотъ, можно сказать, истинность пониманія ‘гласности’. Не посочувствуетъ ли столичная печать и собратья этому публицисту и фельетонисту, жалующемуся, что въ редакцію афишъ по несутъ и лавочка поиметъ дохода. Поймутъ ли антрепренеры, чмъ угрожаетъ имъ газета?! Такъ вотъ цль покой литературы!!
Понялъ ли мстный читатель, какую литературу онъ пріобрлъ взамнъ прежней? Соперничать съ этой литературой, конечно, не захочетъ никакой порядочный и честный уважающій себя писатель. Всякій пойметъ, что есть грань, гд литература является не фельетономъ и обличеніемъ грховъ общества, мелкихъ злоупотребленій, а орудіемъ толкучаго рынка, распивочной продажи, вывской надъ заведеніемъ, продажной афишей и рекламой. Всякій пойметъ, что литература, не задумывающаяся называть извстныхъ лицъ ‘сапожными щетками’, ‘банными мочалками’,— уже не литература, а печатный пасквиль, который бьетъ на развращеніе и пониженіе литературы, наконецъ литература, зазывающая и въ то же время угрожающая тмъ, кто не несетъ ей объявленій, кто нейдетъ въ сдлки, есть въ сущности литература шантажа. Какъ ни неразвитъ, какъ ни убогъ бдный читатель провинціи и окраины, но и онъ привыкъ ожидать отъ писателя и отъ газеты извстной честности, взглядовъ, убжденій, а не одной торговли.
Вдь отъ писателя требуется не одно рыночное произведеніе, не пикантное толкучноо заглавіе, не зазыванье въ лавочку, а какая нибудь нравственная физіономія, но вотъ этой-то нравственной физіономіи и не найдешь въ подобной литератур, безъ прошлаго, безъ генеалогіи. До какой степени новые появившіеся писатели откровенны, можно судить потому, что одинъ, не скрывая своихъ намреній, откровенно заявляетъ, какъ получилъ съ какихъ-то наслдниковъ ни за что ни про что 22,000 р. ‘Ничтожный процентъ’!— прибавляетъ онъ, или признается, что въ ‘нервномъ возбужденіи’ имлъ сцену въ такомъ-то трактир, и что это собственно литературной дятельности его нисколько не мшаетъ. Другой псевдонимъ безцеремонно ставитъ принципъ, что читателю все равно, съ кмъ бы онъ ни имлъ дло, достаточно, чтобы писалось занятно. И дйствительно появились герои, которые не считаютъ возможнымъ и не могутъ заявить даже своего имени. Можетъ быть, здсь т герои, одинъ изъ которыхъ въ ‘Свадьб Кречинскаго’ на запросъ полиціи говоритъ: ‘у меня нтъ-съ фамиліи’. Многіе изъ читателей, привыкшіе видть писателя съ именемъ, съ прошлымъ, съ литературными заслугами, но удовлетворятся, конечно, вчными псевдонимами и чужими именами. Но вдь въ литератур должны быть чистыя и безупречныя имена, нельзя же представить себ въ вид писателя безформенную физіономію, у которой нтъ иной отмтки, кром фопаря, нельзя же врить и поучаться у публициста, у котораго окажется вмсто писательскаго имени бубновый тузъ. Все это разоблачитъ будущее. Мало того, среди мистификаціи здсь встрчаются люди съ ‘чужими именами’. Надняхъ одинъ фельетонистъ въ этой шантажной литератур присвоилъ себ названіе покойнаго писателя и ученаго. Извстно, что у Сибири были писатели Щукины: одинъ умеръ въ Иркутск, другой H. С. Щукинъ, хорошо извстный императорскому географическому Обществу въ Петербург, 3-й, сынъ перваго, также умершій, когда-то писалъ историческія стать и разсказы. И вотъ имя этого Щукина взято на прокатъ темнымъ лицомъ. Онъ мало того что присвоилъ себ это имя, но объявилъ въ фельетон даже свою родословную, называя себя внукомъ этихъ писателей, и свою личность подъ этой фамиліей противопоставлялъ въ полемик, клеймя и нападая на честное и уважаемое лицо. Конечно, носить ‘чужое имя’ до тхъ поръ, пока разоблачатъ его, большая смлость. Въ Сибири, однако, привыкли къ ‘чужимъ именамъ’, здсь часто попадаются люди съ самыми произвольными фамиліями: ‘Догоняй втеръ’, ‘Съ неба упалъ’, ‘Иванъ непомнящій’ и т. п. Но эти лица досел не фигурировали въ литератур. Теперь, вроятно, наступилъ имъ чередъ. ‘Московскимъ Вдомостямъ’, пожелавшимъ оградить нравственность Сибири, конечно, прежде всего стоитъ обратить вниманіе на такую шантажную и растлвающую литературу. Она пробивается въ стран, гд масса отверженцевъ, гд есть загробные темные люди, имена которыхъ никогда не появятся въ честномъ обществ. Какую мораль, какіе взгляды проведутъ такіе люди? Чмъ сдлаютъ они эту печать, только что начинающую свою жизнь въ провинціи?— вотъ надъ чмъ стоитъ задуматься. Посмотримъ, читатель, жаловавшійся на старую обличительную литературу, что ты выигралъ и что тебя ожидаетъ?