Человек в амбаре
Человек в амбаре
Человек в амбаре, Мирбо Октав, Год: 1908
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Октав Мирбо — Деревенские рассказы
Книгоиздательство С. Скримунта, С.-Петербург, 1908 г.
Переводчик: Анастасия Чеботаревская
OCR, spellcheckи перевод в современную орфографию: Хемингуэй старик и море анализ (Анализ Хемингуэевского ‘Старика и моря’)
Когда Клементий Сурд зимним утром, по колени в дорожной грязи, насквозь промокший от дождя, возвратился с отбывания воинской повинности, он не поцеловал своей матери, которая ожидала его за шитьем, не осведомился об отце, который находился в пол?, ни о своей сестре, служившей на ферме Гурда. Молча, не произнеся ни слова, он, мрачный, опустился возле камина. Это был высокий парень, худой, неуклюжий, с волосатыми, длинными, висящими точно у обезьяны руками. У него был маленький лоб, почти закрытый жесткими черными волосами, и глаза с страшным выражением, точно мысли его блуждали где-то далеко.
Мать посмотрела на сына, изумленная его видом.
— Да ты ли это, Клементий?—спросила она.—Что с тобой, Клементий?.. Почему ты, ничего не говоришь? Почему так изменился? Разве так возвращаются к родителям, не сказав им ласкового слова?.. Болен ты что ли? Может, хочешь есть?
Клементий повернулся на стуле, испустил какой-то звук, в роде звериного ворчания. Потом он вдруг поднялся и направился к двери.
— Куда ты идешь? — спросила-мать.—Куда же ты уходишь?
— Я иду… куда иду…—ответил Клементий раздраженно.—Оставь меня в покое…
Мать простерла руки к небу и вздохнула:
— Господи, да возможно ли это! Что же это такое сделали с моим мальчиком, что он мог так измениться?
Клементий вышел, отправился на деревню и пошел прямо в кабак,
— Да ну! Ведь это Клементий! — воскликнули несколько работников, сидевших за бутылкой вина,— Ну, давай выпьем, Клементий… Надо спрыснуть твое возвращение… Иди к нам, товарищ!
Но, даже не взглянув на них, он выбрал столик вдали от компании и, облокотясь на стол, с блестящими глазами, вдыхая расширенными ноздрями запах алкоголя, которым была насыщена атмосфера комнаты, он заорал:
— Водки!
Домой вернулся он поздно вечером, до бесчувствия пьяный.
Каждый день повторялось то же самое, Упреки, сцены, угрозы, ничто не могло повлиять на поведение Клементия, Он не отвечал на них, точно и не слышал, и внезапно исчезал из дома, чтобы засесть в трактире. Несколько раз, возвратясь ночью, он находил дверь запертой, окна забаррикадированными, Тогда он валился у порога и засыпал, уткнувшись лицом в мусор,
По прошествии недели отец сказал ему:
— Мы не можем дольше держать тебя так, чтобы ты ничего не делал. Мы не для того зарабатываем деньги, чтобы ты их пропивал… Или ты будешь работать, или уберешься… уберешься к дьяволу!..
— Ладно! — сказал Клементий.
Он ушел и не возвращался.
Тщетно дожидалась его мать, Без ведома мужа, тайком, по вечерам она отпирала дверь, чтобы сын мог войти, на случай если бы это пришло ему в голову, Но Клементий не возвращался.
Прошел месяц. Клементия нигде не видали и ничего о нем не слыхали,
— Куда он мог деться? —спрашивала мать,—Может быть, он умер?.. И всё-таки, если он даже умер, это не хорошо, что мы его выжили…
— А коли помер, так тем и лучше! — отвечал отец.—С плеч долой! Мы бы не могли содержать и кормить такого бездельника!.. Он бы нас объел, этот лодырь.
— Всё-таки он наш сын!—осмеливалась напомнить мать, печально покачивая головой.
Наш сын!.. Наш сын!—кричал отец.—Ну так что ж? Сын не висит на вороту!.. Прежде всего, сын должен работать и сам себя содержать! Да!
Однако пришлось всё-таки потревожиться относительно исчезновения Клементия. Спрашивали у одних, у других. Но никто его нигде не видел. Ни в лесу, ни на дороге, ни в трактирах, никто нигде его не встречал.
Мать, побледневшая от тревоги, говорила теперь со слезами на глазах:
— Может, он где-нибудь в лесу повесился?
На что отец отвечал без всякого беспокойства, делая жест, точно погружаясь в глубокую воду:
— Если он не утопился в какой-нибудь речонке.
И добавлял:
— А хотя бы и утопился!.. Это его дело… не наше…
Обыскали поля, лес, каменоломни Мартейля, спускающиеся глубоко под землю, ощупали баграми дно реки. Полиция предприняла безрезультатные поиски, которые привели только к попойкам в кабаках, суд учинил вялое следствие, не приведшее ни к чему. Нигде никаких следов Клементия.
Клементий исчез из местечка словно дым, растаявший в воздухе.
Прошло два месяца, три месяца, полгода… Уже перестали вспоминать о Клементие. Любопытство первых дней улеглось. Другие события, более значительные, более важные, более необъяснимые, вытеснили, заменили собою внимание, возбужденное на мгновенье в деревнях и окрестностях исчезновением Клементия. Что-то необъяснимое, загадочное и дьявольское носилось в воздухе. Казалось, что над каждым домом тяготеет какой-то ужасный рок, проклятие словно входило сквозь каждую дверь. Со дня исчезновения Клементия—хотя никому не пришло и в голову установить связь между этими двумя явлениями — каждую ночь начались кражи. Сначала робкие, потом всё более смелые и наглые, они обратились наконец в открытый грабеж. Крали птицу, опустошались садки и сажалки. Исчезали собаки, бараны, свиньи. Сурд, откармливавший к святкам дюжину жирных гусей, лишился их один за другим, а от шести кур наседок его жены в одно прекрасное утро осталось только три перышка в пустом курятнике. В кабачках стали недосчитываться литров вина и бутылок водки. Бедные и богатые — никто не был пощажен. Не было человека, который бы не жаловался на то, что его обокрали. Но больше всего страдала от грабежей ферма Гурд. Цыплята, индюшки, утки, цесарки буквально таяли. Птичий двор мало-помалу совершенно опустел. И—необъяснимая вещь—коровы оказывались с пустым выменем, когда на заре скотницы приходили их доить! И, что еще более изумительно, находили в траве убитых быков, от которых оставался один лишь скелет.
Кто же, однако, крал и убивал так беспощадно? Сначала сваливали вину на бродяг и на цыган, которые по целым дням и ночам тянулись непрерывной цепью по большой парижской дороге, отделённой от местечка всего лишь несколькими десятками сажень луга. Предполагали также, что это могли быть волки, звери, убежавшие из ярмарочного зверинца. Храбрецы, вооруженные старинными ружьями, устраивали во рвах вокруг жилищ засады, но никого не удавалось поймать, ничего подозрительного не нарушало обычную тишину полей и садов. А между тем кражи и преступления возрастали с каждым днем в числе и дерзости. Воображение всех было окончательно поражено этой загадкой. Лишь чудо могло спасти, отвести от злополучного местечка это непостижимое, сверхъестественное бедствие. Один Бог мог победить этого неуловимого беса. Начали служить молебны, устраивать шествия, по вечерам, так же как во время холерной эпидемии, зажигали большие костры, чтобы истребить злых духов, носившихся в воздухе.
Иногда тетка Сурд, всегда печальная, говорила, складывая руки:
— А если это Клементий?.. или его душенька?
Как-то днем молодая Сурд, служившая на ферме Гурд, отправилась в амбар, где была сложена солома. Едва ступила она несколько шагов, как вдруг увидела перед собой вязанку соломы, которая шевелилась, отделилась от кучи, поворачивалась точно живое существо, потом повалилась к её ногам, и в этой темной норе появилось ужасное лицо, омерзительный ком свалявшихся волос и бороды, среди которых сверкали два глаза дикого зверя и краснел чудовищный, кошмарный рот. Она хотела бежать, хотела закричать. Но появление чудовища так ошеломило ее, что она стояла точно прикованная к полу, без голоса, без движений. В то же мгновение она услыхала прыжок, глухое рычанье и почувствовала, что ее подымают, тащат в темноту, опрокидывают, что на нее наваливается какой-то зверь, который стискивает ее до удушения, сдавливает ей кости, чуть не ломает ребра. И она теряет сознание.
Местом этого события была круглая нора, стены которой состояли из вязанок соломы, наваленных одна на другую. Скудный свет падал через четырехугольное отверстие в крыше, освещая ужасный беспорядок, описать который почти немыслимо. На полу, вокруг исступленного чудовища и девушки без чувств, творилось нечто невообразимое… Куски окровавленного мяса, скелеты обглоданных животных, содранные шкуры вперемешку с костями, черепки бутылок, клочья почернелого мяса, лужи запекшейся крови,—куча вонючих и омерзительных предметов. Невыносимый, удушливый запах гниющей падали, прокисших напитков подымался от этой ужасной мешанины,— остатков краж и преступлений, от которых страна содрогалась в течение более полугода.
Когда молодая Сурд пришла в себя, разбитая, уничтоженная, полумертвая, она с трудом могла отдать себе отчет в происшедшем, так же как и в том, где она находится… Что такое случилось? Она хорошенько не знала. Недалеко от неё, присев па ложе разлагающихся остатков и невероятной грязи, чудовище раздирало своими острыми клыками только что выпотрошенного кролика. Она посмотрела на него в ужасе. Когда-то знакомые черты проступили на этом зверском лице. И вдруг она испустила крик:
— Клементий!.. Клементий!.. Это Клементий!..
Клементий обернулся.
— Э! э! э!—прорычал он.
Потом подобие какой-то усмешки исказило его лицо, заросшее спутанной, окровавленной щетиной, а из застывших губ свесился, словно из пасти зверя, кусок волокнистого мяса…