Человек, рожденный быть королем, Моррис Уильям, Год: 1868 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 46 минут(ы)

ЧЕЛОВКЪ РОЖДЕННЫЙ БЫТЬ КОРОЛЕМЪ
ПОВСТЬ ВЪ СТИХАХЪ
ИЗЪ ПОЭМЫ УИЛЛЬЯМА МОРРИСА: ‘ЗЕМНОЙ РАЙ.’

Лтъ десять тому назадъ Уилльям Моррисъ, авторъ переведенной мною повсти, выступилъ въ первый разъ, какъ писатель, со сборникомъ стихотвореній подъ заглавіемъ: ‘Defence of Gaenevere and other Poeme’. Сборникъ этотъ не обратилъ на себя особеннаго вниманія публики. Несмотря на несомннныя поэтическія достоинства, книга, составленная изъ нсколькихъ, большею частью не очень большихъ, разказовъ, ни въ какомъ случа не могла подготовитъ англійскую публику къ тому сильному впечатлнію, какое произвело на нее явившееся въ 1867 году второе поэтическое произведеніе Морриса: Жизнь и Смерть Язона (‘The Life and Death of Jason’). Въ этомъ эпос поэтъ шагъ за шагомъ слдитъ за жизнью своего героя, начиная съ его дтства до той роковой минуты, когда онъ погибаетъ, раздавленный развалившимся килемъ его корабля Арго. Поэтъ разказываетъ съ малйшими подробностями всю исторію подвиговъ Язона, вс перенесенныя имъ бдствія, его торжество и, наконецъ, его неврность Меде, играющей, разумется, не послднюю роль въ поэм. ‘Въ исполненіи задуманнаго плана, обнимающаго личности столь величавыя и дйствіе исполненное такихъ удивительныхъ приключеній’, говоритъ критикъ Атенея, Уилльямъ Моррисъ выказалъ поэтическія качества, рдкія сами по себ, и особенно рдкія въ наше время, когда поэты, наравн съ другими художниками, такъ любятъ приноравливаться ко вкусу публики въ дл изящнаго искусства. Намъ прошлось бы вернуться на четверть столтія назадъ, чтобы найти поэтическое произведеніе равныхъ достоинствъ съ этимъ,— произведеніе, которое обнаруживало бы въ автор такую же мощь фантазіи и такое же близкое знакомство со всмъ что касается избраннаго имъ предмета. Моррисъ изображаетъ духъ, нравы, мстности древней Греціи съ такою отчетливостью, какъ будто бы онъ самъ былъ одинъ изъ числа Грековъ. Разказывая легенды классическаго періода, онъ исполненъ къ нимъ такой задушевности, такой дтски-наивной вры въ ихъ дйствительность, что въ этомъ отношеніи вполн уподобляется Фроассару, относившемуся съ такимъ же простодушіемъ къ сказаніямъ средневковаго рыцарства.’ ‘Во всемъ благородномъ сонм нашихъ поэтовъ’, говоритъ, въ свою очередь, критикъ поэмы въ Fortnightly Review, ‘не было еще второго повствователя равнаго Чоусеру, нтъ и не было второго рапсода, котораго можно бы было поставить рядомъ съ нимъ, до появленія Морриса. Рдко, да и то лишь въ період балладъ и рыцарскихъ романовъ, писались такія поэмы какъ эта,— поэмы столь широкихъ размровъ и, вмст, столь грустныя и простыя, такъ сильно проникнутыя глубокимъ, неподдльнымъ жаромъ, прямо ведущимъ къ своей цли, безъ уклоненія, безъ ошибки.’ Таковы были отзывы рецензентовъ этихъ двухъ критическихъ журналовъ, съ такими же похвалами отозвались о Язон и вс прочіе журналы. Три изданія въ теченіе одного года свидтельствовали, что восторженныя похвалы критиковъ не были преувеличены.

Но не успло ослабть глубокое впечатлніе, произведенное на публику Язономъ, какъ вотъ, въ прошломъ 1868 году, является третья поэма того же автора или, врне оказать, цлый рядъ поэмъ, составляющихъ вмст около 20.000 стиховъ. ‘Такая плодовитость’, сказано въ Атене, ‘могла бы показаться чмъ-то подозрительнымъ, такъ какъ быстрый ростъ не всегда врное ручательство за доброкачественность продукта, но въ настоящемъ случа можно положительно сказать, что это удивительное плодородіе указываетъ не на низшее достоинство жатвы, а единственно на дивныя богатства почвы, съ которой поэтъ собралъ жатву.’

Эта послдняя поэма, достигшая, подобно Язону, третьяго изданія въ теченіе одного года, называется Земной Рай (‘The Earthly Paradise’). Она составлена изъ легендъ, заимствованныхъ частію изъ классическаго, частію изъ средневковаго періодовъ, замкнутыхъ въ раму, относящуюся къ позднйшему времени. ‘Нсколько человкъ дворянъ и моряковъ норвежскихъ’, говоритъ поэтъ въ пролог къ своей поэм, ‘сообразивъ все что они слыхали о существованіи земнаго рая, пускаются въ море искать его, и посл многихъ бдствій, по прошествіи долгаго времена, достигаютъ, уже престарлые, какой-то страны на запад, о существованіи которой они никогда не слыхали.’ Не найдя Счастливыхъ Острововъ, того баснословнаго Аваллона, о которомъ такъ много разказывалось поэтами, несчастные пловцы, изнуренные всякаго рода бдствіями, разочаровавшись въ своихъ надеждахъ, находятъ по крайней мр нкоторое неб утшеніе въ томъ гостепріимств, съ какимъ они были приняты властителями этихъ странъ невдомаго міра. Въ благодарность за это, странники не только длятся съ своими гостепріимными хозяевами плодами своей политической опытности, но и разказываютъ имъ, дважды въ каждый мсяцъ, въ дни торжественныхъ праздниковъ, чудныя сказанія, заимствованныя то изъ дальняго свера своей родины, то изъ тхъ благодатныхъ странъ юга, миологія которыхъ была первобытною поэзіей Европы, здсь нтъ возможности сдлать подробный разборъ этихъ 12-ти разказовъ (изданная книга составляетъ лишь первую часть всей поэмы и обнимаетъ шесть мсяцевъ года), замтимъ только, что т же поэтическія достоинства, которыми въ такой высокой степени отличается поэма о Язон, обнаружены авторомъ и въ Земномъ Ра, и съ тою еще выгодой, что разнообразіе темъ дало поэту возможность выказать вс эти качества еще полне и шире. Поэтическій трудъ, подобный совершенному Моррисомъ, будучи выполненъ даже съ посредственными способностями’, заканчиваетъ рецензентъ Атенея, былъ бы изумителенъ по одной уже своей громадности. Но произведеніе Морриса, проявляющее такія высокія качества генія, такія неистощимыя богатства въ изобртеніи, такую силу фантазіи, проникающей въ бытіе не только человческихъ, но и сверхъестественныхъ дятелей, такое произведеніе, выкапывающее столько глубокаго паоса, столько живой силы въ описаніяхъ и столько тонкаго чутья относительно всего прекраснаго — есть созданіе, которымъ, по справедливости, можетъ гордиться творецъ его, и за которое вс любители англійской поэзіи останутся навсегда ему благодарны.’

Переведенный мною разказъ изъ Земнаго Рая есть второй въ ряду 12-ти разказовъ этой поэмы. Самъ по себ онъ составляетъ блестящій, всею свжестью жизни цвтущій романъ, исполненный приключеній и перипатетій всякаго рода и въ то же время соединяющій въ себ вс качества какъ бы достоврной исторіи. Отъ души желаю, чтобы переводъ мой оставилъ въ читателяхъ хоть часть того обаятельнаго впечатлнія, какое производитъ въ читающихъ этотъ разказъ въ оригинал.

Переводчик.

Къ одной стран далекой, встарь

жилъ-былъ могучій государь.

Богатъ и славенъ, гордъ и смлъ,

Обширнымъ краемъ онъ владлъ

И такъ имъ мирно управлялъ,

Что вкъ его счастливымъ звалъ,—

Тотъ вкъ, въ который королей

Тревоги войнъ и мятежей

Ввергали въ ужась и позоръ.

И сталъ его блестящій дворъ

живымъ разсадникомъ наукъ:

Король учености былъ другъ,

И вотъ со всхъ концовъ земли

Къ нему ученые текли,

Затмъ что доступъ въ домъ къ нему

Не возбранялся никому.

И просвтилъ король свой умъ

Среди мужей высокихъ думъ.

За то и не одна земля

Подъ мудрый скипетръ короля

Своею волей поддалась,

Грозой усобицъ тяготясь.

Случилось какъ-то, что въ одинъ

Великій праздникъ властелинъ

Въ порфир царской и въ внц

Давалъ на славу пиръ въ дворц.

Предъ нимъ подъ сводомъ древнихъ залъ

Соборъ ученыхъ возсдалъ

Въ чести, въ почет безъ границъ.

Вдругъ посреди знакомыхъ лицъ

Того ученаго кружка

Король замтилъ старика

Съ лицомъ столь блднымъ и худымъ,

Что, мнилось, много лтъ надъ нимъ

Уже промчалось: такъ онъ былъ

Годами сгорбленъ, дряхлъ и хилъ!

Но несмотря на то, изъ глазъ,

Глубоко-впалыхъ, каждый разъ,

Когда онъ взглядывалъ, сверкалъ

Лучъ свта, острый какъ кинжалъ.

Угрюмъ, таинственъ, молчаливъ,

Сидлъ, двухъ словъ не проронивъ,’

Старикъ суровый. И король,

Хотя былъ юноша, но столь

Искусенъ мысль въ сердцахъ читать,

Что онъ не могъ не замчать,

Съ какой улыбкой странный гость

Глядлъ на всхъ, какъ будто злость

Въ немъ пробуждалъ весь этотъ дворъ,

И какъ бросалъ онъ вщій взоръ

На короля, какъ бы хотлъ

Изречь ему его удлъ.

И пожелалъ король узнать,

Что хочетъ гость ему сказать.

И вотъ, когда былъ пиръ свертокъ,

Позвалъ къ престолу гостя онъ,

И лишь къ монарху гость предсталъ,—

‘Привтъ теб!’ король сказалъ:

‘Открой, кто родомъ ты? отколь?

И въ чемъ твоя на свт роль?

Поешь ли въ звучныхъ ты стихахъ

О славныхъ прежнихъ временахъ?

О грозныхъ битвахъ древнихъ лтъ?

Иль изучаешь ходъ планетъ?

Иль камня ищешь мудрецовъ?

Иль воскрешаешь мертвецовъ

И долгій вкъ даруешь намъ,

Какого ты достигнулъ самъ?

Сказки мн, словомъ, съ чмъ сюда

Пришелъ, гд мудрые всегда

Пріятны намъ?’

‘Мой умъ постигъ

Не многое!’ сказалъ старикъ.

‘Хоть, правда, ужь не мало лтъ

Бреду я той дорогой бдъ,.

Что сводить мудрыхъ въ мракъ могилъ,

И хоть въ награду за весь пылъ

Постигнуть тайну звздныхъ квитъ

Мн жизни мудрой дань лишь мигъ,—

Однако все я не мудрй

Чмъ былъ и въ юности моей,

Когда я насъ овецъ межъ горъ.

Явился жъ я предъ царскій взоръ

Затмъ, чтобъ возвстить теб

О будущей твоей судьб.

Ее давно я изучилъ,

Когда, вникая въ ходъ свтилъ,

Горлъ душой порвать союзъ

Съ симъ бреннымъ тломъ, сбросить грузъ

Цпей позора и стыда

И смерти медленной. Тогда,

Читая въ книг звздъ святыхъ

О нашихъ жребіяхъ земныхъ,

Я прочиталъ и жребій твой,

И вызналъ, кто на тронъ златой

Возсядетъ вслдъ теб.’

‘Ну что жъ!

Когда слова твои не ложь,’

Сказалъ король ему, ‘открой,

Что прочиталъ ты въ книг той?’

‘Король’, отвтилъ магъ, ‘твой родъ,

Не прерываясь, къ намъ идетъ

Изъ мглы сдыхъ временъ, но, врь,

Прерваться долженъ онъ теперь.

Въ той звздной книг я прочелъ,

Что тотъ, кто сядетъ на престолъ,

Когда падетъ твоя семья,—

Не выше родомъ чмъ и я,

Чьихъ ддовъ врядъ ли помнитъ кто,

Отца жъ не чествовалъ никто.’

‘Пусть такъ!’ сказалъ король ему:

‘Но слушай, магъ! Чтобъ твоему

Вполн я слову вритъ могъ,

Представитъ долженъ ты залогъ

Правдивости рчей своихъ.

Сказки: о чемъ изъ всхъ живыхъ

Я знаю въ мір лишь одинъ?

Скажи, и я, твой властелинъ,

Тебя прославлю, выше всхъ

Поставлю звздочетовъ тхъ.’

‘Такъ удали жъ своихъ рабовъ,

Сказалъ мудрецъ,— ‘и я готовъ

Наедин съ тобой развить

Твоей судьбы грядущей нить.

Повришь мн — я буду радъ,

А не повришь — тоже радъ!

Наградъ не нужно мн! Твой дворъ

Не можетъ ослпить мой взоръ,

Да и тебя едва ль прельститъ

Сдаго старца жалкій видъ.’

А тотъ: ‘Согласенъ! Господа,

Оставьте насъ. Въ мои сада

Я удаляюсь, чтобы въ грудь

Прохладу вечера вдохнуть

И вызнать то что изучалъ

Мой гость таинственный.’

Сказалъ,

И вышелъ съ магомъ въ темный садъ

Въ аллею, полную прохладъ.

И тамъ въ тни густыхъ оливъ

Такъ началъ, къ магу взоръ склонивъ:

‘Здсь съ глаза на глазъ можешь мн

Открыть свой дикій бредъ вполн,

И примешь въ даръ изъ рукъ моихъ

Цпь изъ каменьевъ дорогихъ’.

‘Ты обманулся’, магъ въ отвтъ,

‘Считая рчь мою за бредъ.

Такъ будь же мудръ, и что судьбы

Теб готовятъ, безъ борьбы

Прими безропотно, страшась

Порвать таинственную связь

Тебя опутавшихъ тенётъ.

Король! Свершатся скоро годъ

Съ тхъ поръ какъ здсь, въ палящій зной,

Подъ той оливою густой,

Стоялъ Антоній и пріялъ

Тобою поданный фіялъ,

Вокругъ сверкавшій жемчугомъ,

И выпилъ острый ядъ съ виномъ,—

Антоній, тотъ твой врный другъ,

Что изъ числа надежныхъ слугъ

Одинъ лишь вдалъ, какъ въ бою

Погибъ отважный маршалъ Хью,

Имъ завлеченный въ мгл ночей,

Согласно съ волею твоей,

Въ засаду, гд и палъ отъ пикъ.’

‘Такъ въ эту тайну ты проникъ!’

Вскричалъ король, блдня весь.

‘Но что, когда я крикну здсь:

— Схватить измнника! Въ бою

Онъ посягнулъ на жизнь мою!—

Тогда въ мгновенье сто мечей

Вонзятся въ грудь твою, злодй!’

‘О, государь!’ сказалъ мудрецъ:

‘Не страшенъ мн такой конецъ,

Къ тому жъ и смерть моя, поврь,

Придетъ за мною не теперь.

Я старъ, и смерти грозный видъ

Меня отнюдь не устрашитъ.

Прощай же, гордый! Счастливъ будь,

Могучъ и здравъ! Но не забудь

Того что слышалъ отъ меня.

Не бойся впрочемъ, если я

Проникъ въ ту тайну. Навсегда

Иду я въ замокъ свой,— туда,

Гд онъ, среди скалистыхъ кручъ,

Въ горахъ возносится до тучъ,

Гд гордо носится орелъ

И за добычей мчится въ долъ.

Тамъ я, какъ царственный мудрецъ,

Живу межь пастырей овецъ,

Которымъ, правда, ты знакомъ

По имени, но врядъ ли громъ

Твоихъ, властитель, славныхъ ддъ

Доходитъ въ мирный ихъ предлъ.’

Сказалъ, и обратясь спиной,

Пошелъ къ палат пировой,

И, презирая, гордъ и тихъ,

Толпу придворныхъ, хохотъ ихъ,

Покинулъ дворъ и стольный градъ,

Стремясь въ свой дальній край назадъ.

За нимъ явился и король,

Съ тоской, невдомой дотоль,

Склонивъ померкшій взоръ къ земл,

И съ мрачной думой на чел.

Уже не въ радость былъ ему

Блескъ ослпительный въ дому,

И объ одномъ лишь думалъ онъ,—

О томъ, кому назначенъ тронь.

Но время мчалось, и въ конц

Король забылъ о мудрец.

Онъ жилъ счастливй всхъ царей

И взялъ изъ царскихъ дочерей

Въ супруги, цль своей мечты,

Принцессу чудной красоты.

И вотъ протекъ почти ужь годъ

Со дня ихъ свадьбы, нжный плодъ

Зрлъ въ чрев матери, какъ разъ,

Подъ осень, въ ранній утра часъ,

Похалъ съ свитою своей

Онъ въ темный лсъ травить вепрёй,

Волковъ и ланей, и была

Его охота весела.

Когда ужь смеркаться началъ день

И въ лсъ густой спустилась тнь,

Вдругъ псами поднятъ былъ олень,

Краса и честь станицы всей.

Король стадъ громко звать псарей,

Ршившись, несмотря на мракъ

И сырость вечера, никакъ

Не упустить его, пока

Не поразитъ ему бока.

Въ рогъ протрубивъ и шпоры давъ

Коню могучему, стремглавъ

Пустился онъ сквозь дебрь и дичь

Вослдъ за лучшей изъ добычъ.

Такъ мчался много миль король

По пнямъ, по рытвинамъ, доколь

Не воцарилась всюду ночь.

И стало всаднику не въ мочь

Скакать во мгл, и никого

Не оставалось близь него:

Давно ужъ обогналъ онъ вмигъ

Всхъ лучшихъ всадниковъ своихъ.

Тогда, при блеск яркихъ звздъ,

Мерцавшихъ сквозь втвей окрёстъ,

Онъ оглянулся, но кругомъ

Все стихло въ сумрак ночномъ.

Напрасно въ мракъ онъ взоръ вперялъ,

Взоръ ничего не различалъ.

Кона умривъ быстрый бгъ,

Ршился онъ искать ночлегъ

И ждать въ лсу разсвта дня.

И для того, спрыгнувъ съ коня,

Онъ сталъ ощупывать во мгл,

Гд мягче листья на земл.

И вотъ, покуда онъ рукой

Межъ пнями шарилъ въ мгл густой,

Вдругъ померещился ему

Между деревьями сквозь тьму

Вдали мелькавшій огонекъ.

Къ нему направилъ путь здокъ,

Въ надежд той, что онъ достигъ

Избушки, гд живетъ лсникъ,

И гд, быть-можетъ, онъ найдетъ

Ночлегъ и ужинъ безъ хлопотъ.

Итакъ, за поводъ взявъ коня,

Онъ ощупью отъ пня до пня

Сталъ продираться сквозь кусты,

Пока блестнулъ изъ темноты

Огонь желанный, и пока

Предстала хата лсника.

Въ полурастворенную дверь

Изъ хаты въ темный лсъ теперь

Струился свтъ, которымъ онъ

Былъ издалека привлеченъ.

Онъ къ ней спшитъ, но лишь нотой

Ступилъ на лугъ передъ избой,

Какъ потрав мелькнула тнь,

И на порог сталъ подъ снь

Громадный парень вдалек,

Держа огромный сукъ въ рук,

Какъ бы готовясь поразить

Того кто смлъ къ нему ступить.

Но прежде чмъ онъ поднялъ сукъ,

Король вскричалъ: ‘Здорово, другъ!

Позволь мн ночь съ тобой провестъ

И дай чего-нибудь пость.’

‘Ну, нтъ!’ отвтилъ парень. ‘Мн

Не до гостей, моей жен

Пришло родить, и врядъ ли ей

Дожить до утреннихъ лучей.

Но вонъ сарай моихъ ословъ,

Они пасутся средь луговъ,

Такъ не хотите ли вы тамъ

Уснуть? А я добуду вамъ

Вина, и хлба, и воды.’

‘Спасибо, другъ мой, за труды!’

Король отвтилъ: ‘но въ долгу

Я не останусь’.

‘Ни гу-гу

Объ этомъ!’ былъ отвтъ. ‘Къ зар

Я горя жду, а къ той пор

Ужь будетъ мн не до наградъ.’

Тутъ въ хату онъ пошелъ назадъ

И вынесъ хлба каравай,

Воды и водки, и въ сарай,

Гд былъ соломой устланъ полъ,

Неся фонарь, пришельца ввелъ.

Потомъ, вполголоса творя

Молитву Ave, отъ царя

Онъ отвернулся и его

Въ хлву оставилъ одного.

Король, на силу проглотивъ

Прогорклый хлбь и утоливъ

Виномъ зеленымъ жажду дня,

Самъ привязалъ къ столбу коня

И на солом близь него

Уснулъ, не помня ничего.

Но черезъ часъ проснулся онъ,

Внезапнымъ громомъ пробужденъ.

Какъ эхо дальнее въ горахъ,

Раздался крикъ въ его ушахъ:

‘Возьми! возьми!’ и смолкнулъ вмигъ,

Какъ сонъ безличный, страшный крикъ.

Дрожа отъ ужаса, король

Воспрянулъ съ ложа и, дотоль

Не знавшій страха, за эфесъ

Схвативши мечъ свой, черный лсъ

Сталъ обходить. Но все кругомъ

Молчало въ сумрак ночномъ,

Лишь крикъ изъ хаты лсника

Порой летлъ издалека,

Да лсъ шумлъ въ ночной глуши,

Вселяя ужасъ въ глубь души.

Тогда, окутавшись плащомъ,

Онъ легъ опять, и крпкимъ сномъ

Заснулъ, и снова вся въ немъ кровь

Застыла въ ужас, и вновь

Въ ушахъ послышались слова:

‘Отдай! отдай!’ Но, какъ сперва,

Не могъ дознаться онъ, кто смлъ

Ихъ произнестъ. Онъ въ страх слъ,

Вкругъ озираясь до тхъ поръ,

Пока его усталый взоръ

Могъ отличать стволы деревъ,

При блеск звздъ, отъ мглы лсовъ.

Тогда заснулъ онъ въ тишин

И долго спалъ. Но и во сн

Ему все грезилось, что онъ

Не спитъ и также заключенъ

Въ сарай, что будто поутру

Къ его печальному одру

Пришелъ старикъ, гость прежнихъ дней,

Который сталъ еще дряхлй,

И будто, наклонясь надъ нимъ,

Сказалъ съ усмшкой, съ видомъ злымъ:

‘Возьмешь, отдашь я и — нужды нтъ!

Сейчасъ родившійся на свтъ,

Во что бъ ни стало, долженъ ссть

На твой престолъ — теб не въ честь.’

При звук этихъ страшныхъ словъ

Король вскочилъ съ соломы вновь

И взоръ уставилъ въ лсъ опять.

Гд и не думалъ день свтать.

Насильно гналъ онъ сонъ отъ глазъ,

Полночныхъ призраковъ страшась.

Но думъ мучительныхъ полетъ

И утомленье отъ охотъ

Его клонили къ сну, и онъ

Еще разъ погрузился въ сонъ,

И спалъ до той поры безъ грезъ,

Пока въ верхахъ густыхъ березъ

Блестнуло утро въ серебр.

Тогда, продрогнувъ на зар,

Король проснулся и въ мечтахъ,

О смысл скрытомъ въ этихъ снахъ,

Пошелъ къ избушк лсника.

И онъ находитъ бдняка

Въ ней на колняхъ, въ скорби злой,

Упавшаго на одръ нмой,

Гд, недвижима и блдна,

Лежала мертвая жена,

И гд, межь мертвой и живымъ,

Прекрасенъ, свжъ, какъ херувимъ,

Новорожденный мальчикъ спадъ.

Король въ дверяхъ въ раздумьи сталъ,

Чтобъ не мшать отцу, но тотъ

Не примчалъ его приходъ

И горько плакалъ. Между тмъ

Король стоялъ, отъ злобы нмъ:

Ему тутъ бросился въ глаза

Его злодй, его гроза

И чмъ онъ доле смотрлъ,

Тмъ пущей яростью киплъ

Въ немъ духъ, и ярость крпла въ немъ

При вид парня въ гор зломъ.

Онъ думалъ съ бшенствомъ, что вотъ,

Прервется древній царскій родъ,

Что ужь послдній въ род онъ,

Что тотъ, кому назначенъ тронъ,

Кмъ свергнется онъ съ высоты,

Возникъ, о, срамъ! изъ нищеты

Въ пріют бдности, куда

Не входитъ радость никогда.

Здсь на солом, недвижимъ,

Лежалъ бездушный трупъ предъ нимъ.

Лишь въ дверь лучъ свта проникалъ

Въ избу и грустно освщалъ

Избитый глиняный въ ней полъ,

Постель на шаткихъ козлахъ, столъ,

Да вмсто стульевъ два-три пня,

Котелъ висвшій у огня,

Горшокъ съ похлебкой для больной,

Не тронутый ея рукой,

Стаканъ изъ дерева, сундукъ,

Въ углу кленовый старый лукъ

И подл лука три стрлы

Съ тупымъ желзомъ, тяжелы

И безобразны, да клюку:

Вотъ все что Богъ далъ бдняку!

О! долго будешь помнить ты,

Король, пріютъ сей нищеты

И эти стны, и не разъ

Ты вспомнить съ ужасомъ тотъ часъ,

Когда увидлъ предъ собой,

Какъ слезы горькія ркой

Лились на нищенскій тулупъ,

Наброшенный на этотъ трупъ,

Какъ убивался, въ гор дикъ,

Надъ мертвой женщиной лсникъ,

И какъ, покинутый вполн,

Ребенокъ плакалъ въ тишин,—

Твой злйшій врагъ, кому сужденъ

Удлъ высокій ссть на тронъ!

Пока смотрлъ на эту голь

И бдность грязную король,—

Вдали раздался звукъ роговъ,

И онъ узналъ знакомый зовъ,

И вскор сталъ еще слышнй

Крикъ приближавшихся псарей.

Тогда, придавши рогъ къ губамъ,

Онъ рзкій позывъ подалъ самъ,

И лишь назадъ взглянулъ, какъ вотъ,

Сквозь чащу ломится народъ

И на поляну передъ нимъ ‘

Выходитъ строемъ боевымъ,

И крикомъ радости живой

Его привтствуетъ весь строй.

Лсникъ, услыша криковъ гулъ,

Лицо къ прибывшимъ повернулъ,

И вставъ съ земли, своимъ глазамъ

Не врилъ, видя здсь и тамъ

Вельможъ въ нарядахъ золотыхъ:

Такъ глупо онъ глядлъ на нихъ!

И вмигъ забывъ на сердц боль,

Смекнулъ, что гость его — король.

Но гость: ‘Здорово, господа!

Откуда прибыли сюда?

А мн вотъ добрый человкъ

Въ своей избушк далъ ночлегъ

И угостилъ, чмъ Богъ послалъ.

За это долженъ мой вассалъ

Не только золотомъ однимъ

Быть награжденъ, но и другимъ

Ему обязанъ я помочь.

Онъ овдовлъ сегодня въ ночь,

И вотъ близь матери одинъ

Лежитъ его младенецъ-сынъ.

Хочу ребенка взять къ себ,

Чтобъ не погибъ онъ здсь въ изб,

Но чтобы въ бархат ходилъ,

Изъ серебра и лъ, и пилъ,

Носилъ мечъ острый при бедр

И находился при двор,

Служа вельможамъ, королямъ.

Ну что, пріятель, скажешь намъ

На это?’

‘Сиръ!’ ему въ отвтъ

На то лсникъ. ‘Постылъ мн свтъ

Съ тхъ поръ какъ Богъ, убивъ ее,

Убилъ и все мое житье.

Теб перечить мн ли смть!

Хотлось, правда, мн имть

Сынка, помощника себ,

Да знать угодно такъ судьб,

Чтобъ и его мн не растить.

Пойду я по свту бродить:

На сверъ, западъ, на востокъ,

На югъ,— куда ни кинетъ рокъ,

Мн все равно! Прости же мн,

На томъ что не могу вполн

Твою къ намъ милость оцнить

И за нее благодарить.’

Такъ говорилъ въ слезахъ лсникъ,

Но тотъ въ слова его не вникъ.

Онъ въ тайномъ трепет пылалъ

Схватитъ того, въ комъ угадалъ

Черты заклятаго врага.

Былъ въ свит преданный слуг —

Самьель. Король позвалъ его.

‘Возьми ребенка, а того

Рукою щедрой награди,

Чтобъ легче могъ онъ на груди

Снесть злое горе и опять

Подругу по-сердцу сыскать.’

Лсникъ, червонцевъ слыша звонъ,

Вдругъ ободрился. Молча онъ

Взглянулъ на блдный трупъ, потомъ

На деньги съ радостнымъ лицомъ.

И грубо сшитый изъ досокъ,

Набитый сномъ коробокъ,

Гд спало бдное дитя,

Нагнувшись, поднялъ онъ, крестя,

И подалъ сквайру-старику,

А тотъ въ уплату лснику

Горсть денегъ на полъ передъ нимъ

Швырнулъ, и молча, съ видомъ злымъ,

Смотрлъ, какъ съ плачемъ дуралей

Считалъ монеты. На коней

Вскочивъ, тутъ вс пустились въ лсъ,

И вскор изъ виду исчезъ

Бднякъ, убитый скорбью злой,

Съ его постылою избой.

Покинувъ хижину и дверь

Въ ней запервъ, лсникъ теперь

Идетъ въ сосдній монастырь

Просить отцовъ прочесть псалтырь

И прахъ жены предать земл.

Когда жъ послдній долгъ жен

Былъ отданъ, бдный человкъ

Покинулъ хижину на вкъ,

И счастья новаго искать

Ушелъ въ чужбину, гд опять

Женился вскор и забылъ

И лсъ родной, и домъ, гд жилъ.

Межь тмъ, тревожныхъ полонъ думъ,

Не въ дух, мраченъ и угрюмъ,

Чрезъ лсъ по проск король

Скакалъ со свитою дотоль,

Пока предъ взоромъ короля

Открылись ровныя поля.

Здсь изъ лсной трущобы вдругъ

Пошла дорога черезъ лугъ,

И съ луга вёресковъ густыхъ

Вела на мостикъ изъ гнилыхъ

Деревъ, поверженныхъ въ потокъ,

Который былъ бурливъ, глубокъ.

Въ глазахъ царя тутъ свтъ блестнулъ

Назадъ на сквайра онъ взглянулъ,

И мечъ сжимая отъ стыда,

Сказалъ: ‘Ступайте, господа!

Знакома здсь дорога мн,

И въ этой мирной сторон

Бояться нечего! Душа

Томится скукой, не спша

Домой поду межь полей.

Одинъ лишь съ ношею своей

Насъ будетъ графъ сопровождать.

Мн жъ кстати надобно сыскать

Кормилицу здсь на пути,

Чтобъ жизнь несчастному спасти:

Наврно здсь у шумныхъ водъ

Такая женщина живетъ.

У ней пусть будетъ онъ въ дому

До той поры, когда ему

Настанетъ возрастъ добывать

Богатство, славу, и, какъ знать,

Быть-можетъ, даже лордомъ стать.’

Сказалъ, и внизъ потупилъ взоръ.

Межь тмъ, пустясь во весь опоръ,

Помчалась свита, а король

Коня удерживалъ дотоль,

Пока зеленый цвтъ ливрей

Сталъ незамтенъ для очей.

Потомъ средь блеска дня, въ пыли,

Слилися въ массу вс вдали,

И наконецъ исчезли съ глазъ,

Межь старыхъ ветелъ вихремъ мчась,

И только пыли столбъ одинъ

Путь означалъ ихъ средь равнинъ.

Тутъ обернулся онъ къ тому,

Что съ ношей халъ вслдъ ему,

И коробъ, гд младенецъ спалъ,

Вновь осмотрлъ и увидалъ,

Чего не разглядлъ сперва,

На бломъ пол очеркъ льва:

Былъ красной краской онъ слегка

Написанъ съ боку коробка,

Какъ будто грубой кистью онъ

Когда-то былъ изображенъ

Въ герб наслдственномъ, хотя

На сн спавшее дитя

Не представляло ничего,

Что возвщало бъ родъ его.

Тогда сказалъ король: ‘Старикъ!

Давно мой древній родъ привыкъ

Въ теб и праддахъ твоихъ

Врнйшихъ видть слугъ своихъ,

Ты волю нашу чтилъ всегда

Себ закономъ. Сквайръ! сюда

Приближься, и узнаешь то,

Чмъ наше сердце занято.’

Онъ дернулъ поводъ и самъ-другъ

Похалъ съ сквайромъ черезъ лугъ.

И, душу обнаживъ, король

Излилъ предъ нимъ всю сердца боль,

Сказалъ о мудромъ старик,

О грезахъ сна. Межъ тмъ къ рк

Они приблизились. ‘Но, нтъ!

Не можетъ сбыться этотъ бредъ!’

Король воскликнулъ. ‘Врь же мн,

Онъ здсь умчится по волн!

Пустъ этотъ коробъ будетъ чолнъ,

Или ковчегъ ему средь волнъ!

А если долженъ онъ мой родъ

Пресчь, пусть Богъ его спасетъ,

Но только рукъ въ крови его

Не омочу ни для кого!’

‘Ты правъ!’ отвтилъ сквайръ ему:

‘Весь грхъ я на душу приму,

И, если нужно, грхъ чернй

Готовъ принять я, какъ злодй.

Одно замтить мн позволь:

Что, если какъ-нибудь, король,

Спасется онъ, и предъ тобой

Опять предстанетъ какъ живой?

Такъ у жъ не лучше ль кончить съ нимъ,

Чмъ вчно ждать его живымъ?’

‘Пусть будетъ такъ, какъ хочетъ рокъ!’

Король отвтилъ. ‘Лишь бы токъ

Теперь унесъ его ковчегъ,

А тамъ пускай могучій бгъ

Осеннихъ волнъ извергнетъ вонъ

Его изъ ндръ своихъ!’ Тутъ онъ

О мостъ услышалъ стукъ копытъ.

Перескакать онъ мостъ спшитъ,

И, переправясь чрезъ рку,

Сдержалъ коня на всемъ скоку

И оглянулся. Злой старикъ

Средины моста у жъ достигъ,

И, за барьеръ нагнувшись, вдругъ

Младенца выпустилъ изъ рукъ.

Король услышалъ, какъ палачъ

Ворчалъ, какъ мальчикъ поднялъ плачъ,

Вдругъ пробудясь при плеск волнъ,

И видлъ царь, какъ, словно чолвъ,

Поплылъ ковчегъ его, кружась,

Но все жъ на дно не погрузясь.

То видя, бдный нашъ король

Вдругъ усомнился, хорошо ль

Онъ сдлалъ, бросивъ коробъ такъ,

И не спасется ль слабый врагъ.

Но дло сдлано, и онъ,

Угрюмъ и въ думу погруженъ,

Домой похалъ, на пути

Стараясь мысленно найти

Для думъ своихъ иную цль.

И онъ велитъ, чтобъ сквайръ Самьель

Съ нимъ халъ рядомъ, и была

У нихъ бесда весела

О разномъ вздор, пустякахъ,

О чемъ толкуютъ при дворахъ.

Но лишь подъхали къ дворцу,

Какъ вотъ сбгаетъ по крыльцу

Къ нему навстрчу камергеръ,

Придворный старый лицемръ,

И сообщаетъ, что въ ту ночь,

Какъ былъ король въ отъзд, дочь

Ему далъ Богъ, и что она

Стройна, прекрасна и сильна.

Тогда, весь радость и восторгъ,

Покончилъ съ совстью онъ торгъ,

Забылъ свой сонъ, забылъ потокъ,

Куда былъ брошенъ коробокъ,

Забылъ объ этихъ пустякахъ,

О чемъ не помнятъ при дворахъ.

Такъ день прошелъ, такъ и года

Прошли средь счастья, средь труда

Полей отъзжихъ, средь интригъ,

Обычныхъ около владыкъ.

И вотъ четырнадцать годовъ

Минуло съ дня, какъ въ хлвъ ословъ

Войти онъ долженъ былъ, и въ немъ

Такъ былъ испуганъ страшнымъ ономъ’

И съ той поры зловщій сонъ

Вполн забыть не могъ ужь онъ

И вспоминалъ объ немъ не разъ

Въ безсонны ночи, когда глазъ

Не могъ сомкнуть, и до зари

Минуты тихо, тихо шли.

Сегодня жъ утромъ страшный сонъ

Себ не могъ припомнить онъ,—

Когда, услыша звукъ роговъ,

Бряцанье уздъ, лай громкій псовъ,

Король похалъ къ той рк,

Гд брошенъ мальчикъ въ коробк,

Смотрть на сизыхъ соколовъ

Въ полет ихъ межъ облаковъ.

Прохавъ съ милю, предъ собой

Онъ видитъ мельню надъ ркой,

И, чудной мстностью плненъ,

Туда со свитой детъ онъ.

Цвтутъ вкругъ мельницы сады,

Въ нихъ старыхъ яблоней ряды

Стоятъ съ плодами какъ лса,

И съ каждымъ взмахомъ колеса

Весь такъ и ходитъ ходуномъ

Красивой мукомольни домъ,

И подъ жужжанье жернововъ

На кровл стаи голубковъ,

Погружены въ обычну лнь,

Безпечно дремлютъ цлый день,

И вкругъ снныхъ стоговъ, въ тни,

Порхаютъ шумно воробьи.

Король, съ улыбкой на устахъ,

Остановился въ тхъ мстахъ.

Былъ день осенній, зной палилъ,

И потому король ршилъ

Откушать здсь, велвъ отвезть

На мельницу объ этомъ всть.

Въ восторг мельникъ шапку снялъ

И ловко стремя поддержалъ,

Когда жъ монархъ съ коня сскочилъ,

Хозяинъ гостя проводилъ

Чрезъ мостъ по ивовымъ доскамъ

(Ихъ напилилъ весной онъ самъ) —

Къ другому берегу, гд въ тнь

Двухъ старыхъ яблонь, въ знойный день,

Высокій гость безпечно слъ

И съ наслажденьемъ пилъ и лъ.

И протснясь къ столу сквозь кругъ

Толпившихся придворныхъ слугъ,

Хозяинъ всмъ, чмъ лишь богатъ,

Былъ угостить монарха радъ:

Принесъ въ корзин желтыхъ сливъ

И грушъ, которыхъ ужь наливъ

Осой отвданъ, и сотовъ,

И груду яблокъ всхъ сортовъ.

Глядя на мельника, въ тиши

Король смялся отъ души.

И точно, мельникъ былъ смшонъ:

Малъ ростомъ, съ носомъ какъ піонъ

И съ толстымъ брюхомъ, онъ имлъ

Сдые волосы какъ млъ.

За то служившій мальчикъ съ нимъ

Прекрасенъ былъ какъ херувимъ.

Былъ чуденъ блескъ его очей

И золотистый шелкъ кудрей.

То, мнилось, самъ былъ Михаилъ,

Когда дракона онъ сразилъ,

Какъ на стн собора онъ

Художникомъ изображенъ:

Такъ кротко мальчикъ тотъ глядлъ,

И взоръ его былъ также смлъ!

Слугу увидя, властелинъ

Тотчасъ смекнулъ, что онъ не сынъ

Простыхъ людей, и, обратясь,

Сказалъ онъ мельнику, смясь:

‘Скажи, пріятель, не робй!

Вдь въ пыльной мельниц твоей

Большая барыня жила

И тайно сына родила?

Не такъ ли? Очень бы желалъ

Я видть тотъ оригиналъ,

Съ лица котораго вонъ та

Такъ врно копія снята?’

‘О, сиръ!’ хозяинъ отвчалъ,

‘Какъ знать, гд тотъ оригиналъ?

Мою жъ хозяйку я сейчасъ

Теб представлю, не стыдясь.

А что до мальчика, то онъ

Не отъ жены моей рожденъ

И мн не сынъ: его вдали

Отъ матери мы здсь нашли

Тому четырнадцать ужь лть —

Вотъ какъ старетъ быстро свтъ!’

Король, то слыша, вспомнилъ день

Давно минувшій, думы тнь

Мелькнула на его чел.

Но тутъ служившій при стол

Хозяинъ скрылся, и предъ нимъ

Стоялъ лишь отрокъ недвижимъ.

Взглянувъ на отрока того

И взоромъ встртя взоръ его,

Король откинулся назадъ,

И въ ужас, потупя взглядъ,

Поднесъ къ губамъ съ виномъ бокалъ,

Не зная что онъ осушалъ:

Вино, иль зелье блены,

Дающей страшные намъ сны.

Когда жь отъ чаши золотой

Отвелъ онъ молча взоръ нмой,

Ужъ мельникъ вновь стоялъ предъ нимъ,

И за хозяиномъ своимъ

Шла робко съ ношею въ рукахъ

Его хозяйка въ двухъ шагахъ.

Узрвъ старушку предъ собой,

Больную, съ черною косой,

И съ смуглостью ея сличивъ

Кудрей слуги златой отливъ

И глазъ его спокойный видъ,

И гордость устъ, и жаръ ланитъ,—

Король созналъ еще живй

Великій грхъ души своей.

‘Жена! смлй, безъ всякой лжи,’

Такъ началъ мельникъ, ‘доложи

Его величеству о томъ,

Какъ было дло, чтобъ потомъ

Насъ, маленькихъ людей, никто

Напрасно не винилъ за то.’

‘Разказъ мой кратокъ,’ та въ отвтъ.

‘Четырнадцать сегодня лтъ

Минуло съ дня того, какъ разъ,

Съ базара поздно возвратясь,

Я берегомъ рки верхомъ

На мул хала въ нашъ домъ —

Стоялъ одинъ онъ почитай

Во всей стран, затмъ что край

Тогда былъ меньше населенъ

Чмъ нынче. ду я, а сонъ

Такъ вотъ и клонитъ внизъ меня.

И задремала я, склоня

Къ корзинкамъ голову, какъ вмигъ

Въ рк раздался слабый крикъ.

И я, поднявшись изъ сдла,

Замтить явственно могла,

Что это плачетъ мальчикъ нашъ,

Что предъ тобой стоитъ какъ пажъ —

Ребенокъ слабенькій, нагой,

Сейчасъ родившійся, въ простой

Вложенъ былъ коробъ, и въ рк

Увязъ въ высокой осок.

Жаля малое дитя,

Съ сдла я слзла, и бредя

Въ вод по поясъ чрезъ потокъ,

Взяла промокшій коробокъ.

Голодный, слабый, чуть живой

Едва пищалъ найденышъ мой.

‘Тогда на мельницу съ собой

Взяла я кладъ мой дорогой,

Его вскормила, сберегла

И словно мать ему была.

А какъ онъ былъ, Богъ знаетъ, чей,

Господь же не далъ намъ дтей,

То и считала я его

Вполн за сына своего.

Сижу, бывало, у огня,

А онъ играетъ близь меня,

И любо мн! И вотъ каковъ

Онъ сталъ въ четырнадцать годовъ!

Но, ахъ! мн думалось тогда,

Что день настанетъ навсегда

Разстаться съ нимъ, затмъ что онъ

Не отъ простыхъ людей рожденъ

И слишкомъ ужь высокъ для насъ.

Вотъ, государь, простой разказъ

Объ этомъ мальчик! А звать

Его Михайломъ. Надо знать,

Что въ день Михайловъ найденъ онъ:

Вотъ почему такъ нареченъ.

Теперь взгляните, государь!

Мной сохраненъ и самый ларь,

Гд былъ онъ найденъ.’

Тутъ она

Сняла покровъ изъ полотна.

Но прежде чмъ покровъ былъ снять,

Король ужъ вдалъ, что за кладъ

Увидитъ онъ. Не отвчавъ

И видъ разсянный принявъ,

Онъ мрачно оперся о столъ

И по челу рукой провелъ.

Когда жь король не въ дух всталъ,—

Взглянувъ на ящикъ, онъ узналъ

Давно знакомый очеркъ льва,

Такой же красный, какъ сперва.

И онъ подумалъ: ‘Кто со мной

Въ то время былъ въ изб лсной,

И видлъ эту колыбель?’

И тутъ же вспомнилъ, что Самьель

Одинъ изъ всхъ его вельможъ

Могъ видть красный тотъ чертежъ,

Затмъ что онъ въ лсу густомъ

Везъ страшный коробъ подъ плащомъ

И лишь тогда открылъ его,

Какъ не осталось никого

Изъ царской свиты подл нихъ.

Исполненъ мрачныхъ думъ такихъ

И вызвавъ снова въ сердц боль,

Покинулъ мельницу король,

Гонимъ вновь-встрченнымъ лицомъ

Врага, забытаго царемъ.

Такъ возвратился наконецъ

Властитель въ древній свой дворецъ,

Стараясь скрытъ терзанье мукъ

Отъ любопытныхъ взглядовъ слугъ.

Но отъ очей ихъ не ушло

Его смущенное чело,

И даже многимъ изъ числа

Въ лсу съ нимъ бывшихъ мысль пришла

О томъ событьи, хоть никто

Вслухъ говорить не смлъ про то,

Страшась, чтобъ даже тайныхъ грезъ

Кто не проникъ и не донесъ.

Настало утро. Властелинъ

Съ Самьелемъ заперся одинъ.

Старикъ тогда еще былъ живъ,

Какъ прежде золъ и нечестивъ.

Онъ вскор вышелъ изъ дворца

И съ выраженьемъ злымъ лица

Ворчалъ: ‘О, будь ты милосердъ

Ко мн, святый апостолъ Петръ!

Лишь тотъ, кто не слуга царямъ,

Самъ за себя отвтитъ тамъ!

Что вздумалъ? можно ль погубить

Того, кого намъ утопить

Не удалось въ пучин водъ?’

Такъ проворчавъ, старикъ идетъ

Въ конюшню царскую, и тамъ

Себ коня сдлаетъ самъ,

И мчится къ мельниц стрлой.

Здсь на плотин той порой

Лежалъ безпечно Михаилъ,

Слдя глазами, какъ носилъ

Среди плотвы бурливый токъ

Его летучій поплавокъ.

И легка думалъ онъ о томъ,

Какъ вс въ почтеніи нмомъ

Вчера стояли предъ своимъ

Монархомъ, мрачнымъ и худымъ.

Не проронилъ онъ и того,

Что говорилось про него,

О чемъ не вдалъ онъ дотоль,

Замтилъ даже, что король

Смутился, Богъ всть, почему,

Его увидя. И ему

Запала мысль глубоко въ грудь

Стать королемъ когда-нибудь,

И онъ себя ужь въ мысляхъ зрлъ

Покрытымъ славой громкихъ длъ.

Среди такихъ-то думъ застигъ

Его тотъ самый злой старикъ,

Которымъ нкогда онъ взятъ

Изъ бдной хижины, какъ кладъ.

На немъ кафтанъ былъ царскихъ слугъ,

По рукавамъ до самыхъ рукъ

Облитый золотомъ кругомъ,

На голов беретъ съ перомъ,

На пояс булатный мечъ,

Гроза враговъ средъ бурныхъ счъ,

И, по обычаю вельможъ,

На ше острый царскій но жъ.

Ножа красивый черенокъ

Блестлъ эмалью, и внокъ

Зеленыхъ листьевъ былъ на немъ,

На яркомъ пол золотомъ,

Вокругъ же листьевъ, серебрясь,

Красиво лента обвилась

Съ девизомъ чернымъ страшныхъ словъ:

‘Рази! не бойся мертвецовъ!’

Съ біеньемъ сердца мальчикъ нашъ

Смотрлъ на всадника. Когда жъ.

Суровый всадникъ сталъ предъ нимъ,

Дитя ужь чуднымъ снамъ своимъ

Готовъ былъ врить. Но Самьель

Ворчалъ вполголоса: ‘Досель

Твой рокъ умлъ тебя хранить,

И ты, я знаю, будешь жить,

Пока корону на яву

Себ возложишь на главу.’

Затмъ съ коня спрыгнулъ гонецъ

И крикнулъ: ‘Эй ты, молодецъ!

Скажи, гд мельникъ? Посланъ я

Къ нему съ письмомъ отъ короля,

И надо думать, милый мой,

Къ нему я посланъ за тобой.’

Услышавъ это, Михаилъ

Вскочилъ съ плотины и забылъ

О поплавкахъ и о плотв,

Играющей въ рчной трав.

‘Сэръ!’ отвчалъ онъ, взоръ склоня,—

‘Отецъ мой съ луга ждетъ коня,

Чтобъ везть сейчасъ мучной товаръ

Въ сосдній городъ на базаръ.

Позвольте, я васъ проведу,

Онъ здсь близехонько, въ виду.’

Коня къ забору привязавъ,

Пошелъ чрезъ мостъ съ ребенкомъ графъ,

И видитъ мельника въ дверяхъ,

Который, шапку снявъ и въ прахъ

Повергнувшись, спшилъ спросить,

Чмъ можетъ онъ ему служить.

Графъ изъ-за пазухи досталъ

Тогда свой свитокъ и сказалъ:

‘Читай, пріятель! и затмъ

Сейчасъ исполни то, за чмъ

Къ теб я посланъ.’

‘Сэръ!’ ему

Отвтилъ мельникъ. ‘Не пойму

Что здсь написано: ученъ

Я плохо грамот. Но вонъ

Жена — позволь ее позвать,

Она суметъ прочитать

При нужд четкое письмо.’

Но графъ: ‘Зачмъ же звать ее!

На свитк можешь самъ узнать

Его величества печать.

Такъ знай же, мельникъ, посланъ имъ

Я за найденышемъ твоимъ,

И я съ собой его беру

Въ пажи сейчасъ же ко двору.’

Потупя взоръ, стоялъ старикъ,

Вертя въ рукахъ свой пыльный шлыкъ

‘Милордъ, конечно, будетъ такъ,

Какъ ты велишь’, сказалъ бднякъ.

‘Мн этотъ мальчикъ не родня,

Но тмъ не меньше думалъ я

Его оставить, какъ умру,

Наслдникомъ всему добру.

Онъ, правда, молодъ, но потомъ

Онъ свыкся бъ съ нашимъ ремесломъ

И вкъ бы прожилъ не бднй

Другихъ на мельниц моей.

Къ тому жь и двушку одну

Ему ужь прочимъ мы въ жену.’

У Михаила отъ такихъ

Рчей о почестяхъ земныхъ

Вдругъ закружиласъ голова.

Онъ мнилъ, что графскія слова

Всему готовы зкизнь придать,

О чемъ любилъ онъ такъ мечтать,

И что волшебные т сны

На дл сбыться ужь должны.

И онъ забылъ весь міръ вокругъ,

И эту мельницу, и лугъ,

И холмъ съ ркою, онъ летлъ

Душой въ невдомый предлъ,

Въ иную жизнь и въ міръ иной,

Ведомъ таинственной судьбой.

Но, громкимъ смхомъ разразясь,

Самьель отвтилъ: ‘Что за связь

Между тобой, мужикъ, и имъ,

Потомкомъ княжескимъ, какимъ

Теперь онъ признанъ? Неужли

Ему таскать съ мукой кули?

Но вотъ послушаемъ, что намъ

На это скажетъ мальчикъ самъ?’

Отъ сна очнувшійся тогда,

Ребенокъ вспыхнулъ отъ стыда

И, заикаясь, далъ отвтъ:

‘Мн жить не скучно здсь, о, нтъ!

Нашъ старый Джопъ, лсной стрлокъ.

Даетъ мн каждый день урокъ

Въ стрльб изъ лука, и сказалъ,

Что я на столько ловокъ сталъ,

Что черезъ годъ (я, сэръ, не ліу!)

Явясь на стрльбище, могу

Взять призъ, за коимъ въ Юрьевъ день

Изъ всхъ сосднихъ деревень

Валитъ народъ въ нашъ городокъ —

Добыть флориновъ кошелекъ.

Здсь много дичи, всякихъ рыбъ!

Взгляните, соръ, въ любой изгибъ

Рки, вы видите везд

Круги на зеркальной вод:

Вдь это сильный шересперъ

Хватаетъ мухъ, могучъ и скоръ.

А тамъ, подъ тнью камыша,

Лежатъ, не движась, чуть дыша,

Громады жадныхъ щукъ. Когда жь

Исчезнутъ ласточки, въ край нашъ

Летятъ бекасы, кулики,

И утки надъ русломъ рки

Такъ низко тянутъ, что чуть-чуть

Что не купаютъ въ волнахъ грудь.

На нивахъ вьются чибиса

И всюду слышны голоса

Скворцовъ. Поврьте, сэръ, нашъ край

Весь круглый годъ небесный рай.’

Взглянувъ сурово на него,

Самьель прервалъ вдругъ рчь его:

‘Клянуся честью, парень глупъ,

Лицомъ красивъ, да смысломъ грубъ!

Но не робй! ты въ лучшій край

Идешь теперь. Ну, другъ, прощай!

Смотри жь, сосдямъ ни гу-гу

О томъ, что новаго слугу

Нашелъ король. Чрезъ годъ, чрезъ два

Твой сынъ узнаетъ ихъ едва!

Но ты нашелъ не даромъ кладъ,

Ему ты вчно будешь радъ.

Смотри, вотъ видишь кошелекъ:

Теб онъ долго будетъ въ прокъ!

Ступай же, мельникъ, распусти

Свою артель, гуляй, кути.

Тутъ столько денегъ, что куплю

Тебя и мельницу твою.’

И онъ пошелъ. Но Михаилъ

Стоялъ, задумчивъ и унылъ.

Исчезъ его волшебный сонъ,

Онъ былъ униженъ, оскорбленъ

Насмшкой сквайра, и слеза

Ему туманила глаза.

Пока нашъ мельникъ слалъ вослдъ

Прощальный мальчику привтъ,

Самьель, еще угрюмй ставъ,

Ногой притопнулъ, рвалъ рукавъ,

И Михаилъ, страшась угрозъ,

Съ глазами влажными отъ слезъ,

Навкъ покинулъ край родной

И домъ съ счастливой тишиной.

Но тутъ къ нему изъ-за угла

Старушка тихо подошла

И, принимая на груди,

Сказала ‘Милый мой, прости!

Мой сынъ! За то, что столько лтъ

Тобою красенъ былъ мн свтъ,

Теперь грущу всмъ сердцемъ я.

Да будетъ же вся жизнь твоя

Свтла, счастлива! Не забудь,

Когда найдешь къ величью путь,

Что въ нашемъ дом, гд опять

Былому счастью не бывать,

Имлъ ты все, что на земли

Теб доставить мы могли,

Что въ насъ нашелъ ты мать, отца,

Что наши старыя сердца

Ты молодилъ, и что теперь

Не знать намъ радостей!’

‘Умрь,

Старушка, грусть свою!’ сказалъ

Суровый графъ. ‘Я запоздалъ!

Король къ обду ждетъ его,

Что въ знать попалъ изъ ничего!’

При этомъ слов вышелъ онъ,

И вслдъ за нимъ, полу смущенъ,

Полуиспуганъ и, межь тмъ,

Влекомъ въ невдомый эдемъ,

Шелъ робко мальчикъ. Перейдя

Плотину, сквайръ и съ нимъ дитя

Услись на лошадь, и графъ

Похалъ, слова не сказавъ.

Покуда мчались здоки

Знакомымъ берегомъ рки

И раздавался въ камыш

Простой, но сладостный душ

Напвъ осеннихъ пташекъ въ зной

Полудня осени златой,—

Видній чудныхъ полный сонъ

Изъ думъ ребенка выгналъ вонъ

И страхъ, и горе. Слиткомъ юнъ

Онъ былъ чтобъ думать, что перунъ

Готовъ сразить его, притомъ

Онъ былъ и съ жизнью не знакомъ.

Теперь весь міръ предъ нимъ лежалъ

Широкъ и ясенъ, не вселялъ

Въ него и сквайръ тревожныхъ думъ,

Но халъ молча и угрюмъ.

Такъ прожали здсь они

Пустыннымъ берегомъ одни,

Пока открылся наконецъ

Имъ путь, ведущій во дворецъ.

Но сквайръ съ дороги повернулъ,

И вскор срый конь шагнулъ,

Гремя копытами, на мостъ.

Отсюда путь ихъ велъ въ погостъ,

Поросшій верескомъ, гд встарь

Съ Самьелемъ халъ государь.

Замтивъ это, Михаилъ

Вдругъ съ изумленіемъ спросилъ:

‘Милордъ! скажите мн, давно ль

Сталъ жить въ глухомъ лсу король?’

Но сквайръ: ‘Глупецъ, молчать изволь!

Живетъ, гд вздумаетъ, король.

Теперь съ монахами одинъ

Живетъ въ лсу твой властелинъ.’

И нахлобуча свой беретъ,

Ворчалъ: ‘Будь проклятъ цлый свтъ,

Король и ты! За васъ за всхъ

Беру я на душу вашъ грхъ.

Я старъ, и мн пора бъ въ тиши

Подумать о грхахъ души.’

Сказавъ, коню онъ шпоры далъ,

А самъ вполголоса ворчалъ:

‘Да, да! Будь проклятъ день и часъ,

Когда я въ мір встртилъ васъ.’

При этомъ слов онъ вздохнулъ,

Онъ вдругъ, казалось, вспомянулъ

Давно минувшее, когда

Была душа его чиста.

Какъ будто тхъ же полонъ думъ,

Межь тмъ взбирался на о бумъ

Усталый конь на холмъ, и вотъ,

Когда достигнувъ онъ высотъ,

Очамъ открылся чудный видъ,

Сіяньемъ солнечнымъ облитъ,—

Видъ милой сельской стороны,

Гд жизнь на лон тишины

Незримо въ радости неслась,

Гд зелень съ золотомъ слилась.

Межь тмъ деревья здсь и тамъ

Путь заграждали здокамъ.

И съ тайнымъ ужасомъ въ груди

Ребенокъ видлъ впереди

Все лсъ, да лсъ одинъ. Назадъ

Онъ, обернувшись, кинулъ взглядъ,

Но и за нимъ стоятъ одни

Деревъ безчисленные пни

Сплошной стною. Грустный звукъ

Въ смолистыхъ еляхъ шелъ вокругъ.

Когда жъ онъ къ верху поднялъ взоръ,

Былъ распростертъ надъ нимъ шатеръ

Густой листвы, гд лучъ съ небесъ

Едва скользилъ сквозь мракъ древесъ.

Еще ни разу Михаилъ

Въ подобный лсъ не заходилъ

Съ родныхъ смющихся луговъ,

Поросшихъ купами деревъ

И зеленвшихъ отъ дождей,

Отъ кроткихъ солнечныхъ лучей.

Теперь, вступивъ въ дремучій лсъ,

Онъ съ часу-на-часъ ждалъ чудесъ,

Слыхавъ на мельниц не разъ

Отъ старыхъ бабушекъ разказъ

О томъ, что въ тхъ лсахъ живетъ

Остатокъ древнихъ ихъ господъ —

Семья гигантовъ-лсниковъ

Въ одежд синихъ облаковъ.

И ждалъ онъ съ трепетомъ, что вдругъ

Услышитъ топоровъ ихъ стукъ,

Или увидитъ пляску фей,—

Существъ, которыхъ нтъ милй,

Когда смотрть имъ прямо въ грудь,

Но если въ тылъ имъ заглянуть,

То эта пестрая толпа —

Одна пустая скорлупа.

Такъ лсомъ хали они,

Пока не замеръ втръ въ тни

Густыхъ деревъ. И Михаилъ,

Среди видній адскихъ силъ,

Боязнью пробужденныхъ въ немъ,

Вдругъ задремалъ въ лсу густомъ

И не замтилъ, какъ въ тиши

Ихъ конь изъ сумрачной глуши

Къ опушк ельника достигъ.

Межь тмъ задумчивый старикъ

Невольно вспомнилъ день, когда

Другой дорогой везъ сюда

Того, съ кмъ халъ онъ теперь,

И, какъ пугливый, хищный зврь,

Въ душ почуялъ онъ испугъ.

Тутъ ельникъ стадъ рдть вокругъ

Крутаго ската. Велъ во мракъ

Лсныхъ трущобъ подъ нимъ оврагъ.

Невзрачный, ливнями изрытъ,

Онъ былъ кустарникомъ покрытъ,

А дальше гибкимъ тростникомъ,

На дн же самомъ росъ на немъ

Ольшнякъ, искривленный, густой,

И, весь заглохшій осокой,

По почв глинистой струилъ

Лнивый ключъ свой жидкій илъ.

Поводья крпче натянувъ

И въ глубь оврага заглянувъ,

Сквайръ ищетъ взоромъ, гд на круть

Черезъ оврагъ протоптанъ путь.

И видитъ — проска впередъ

Межь липъ и вязовъ въ даль ведетъ,

И узнаетъ онъ вмигъ, куда

Ведетъ чрезъ лсъ дорога та.

Но, чу! спустясь въ густую дичь,

Въ овраг страшно крикнулъ сычъ.

Вставалъ, клубясь, съ оврага паръ,

И солнце, какъ каленый шаръ,

Свтило низко межь деревъ.

И сквайръ, какъ ни былъ онъ суровъ

И грубъ душою, не посмлъ,

По окончаньи страшныхъ длъ,

Одинъ остаться ночевать

Въ лсу и жизнью рисковать.

Межь тмъ повялъ втерокъ,

И бдный мальчикъ нашъ продрогъ.

Къ сдлу прижавшись, онъ вокругъ

Обводитъ робко взоръ, какъ вдругъ

Сказалъ Самьель: ‘Пріятель, слзь!

И безъ тебя увязнулъ здсь

Мой конь въ трясин. Ну же, прочь!

Не то съ тобой придется ночь

Провесть въ лсу и до костей

Промокнуть отъ росы ночей.’

Тогда спрыгнулъ съ сдла бднякъ,

И стали медленно въ оврагъ

Они спускаться. Бодръ и смлъ,

Ребенокъ весело заплъ

Простую псню, а старикъ

Снялъ съ шеи ножикъ свой, и вмигъ

Въ глубокомъ рв коня сдержалъ

И хриплымъ голосомъ сказалъ:

‘Мои подвязки, чортъ возьми,

Ослабли! Другъ мой, подтяни!’

При этомъ слов Михаилъ

Напвъ веселый прекратилъ,

И не замтя какъ сердитъ

Былъ голосъ всадника, спшитъ

Не ослабвшую ничуть

Подвязку крпче затянуть.

Q вотъ, пока онъ подъ коня

Нагнулся, голову склоня,

Сверкнулъ надъ нимъ стальной клинокъ

И палъ, ему вонзившись въ бокъ.

Назадъ отпрянувъ и вскричавъ,

На землю рухнулось стремглавъ,

Глаза въ испуг обратя

Къ убійц, бдное дитя.

Тогда, весь блденъ какъ мертвецъ,

Съ сдла спрыгнулъ царевъ гонецъ

И, чтобъ все кончить, передъ нимъ

Сталъ на колна. Недвижимъ,

Лежалъ убитый, но еще

Въ немъ было сердце горячо.

Свирпый сквайръ, какъ листъ дрожа,

Хватаетъ рукоять ножа,

Но прежде чмъ извлечь усплъ,

Вдругъ колокольчикъ прозвенлъ

Далеко гд-то. Страхъ и дрожь

Его объемлютъ. Бросивъ ножъ,

Къ земл приникнулъ ухомъ онъ,

И — чу! все ближе, ближе звонъ

И ясно слышенъ наконецъ.

Тогда вскочилъ съ земли гонецъ,

Подумавъ въ ужас, что въ лсъ

Нисходитъ мстителемъ съ небесъ

Хранитель-ангелъ душу взять

И злато Каина попрать.

А звонъ все ближе — страшный мигъ!

И вотъ, какъ бшеный, старикъ,

Прыгнувъ въ сдло и шпоры давъ

Коню, пустился въ лсъ стремглавъ.

И конь, испуганъ, въ черный боръ

По пнямъ, по рвамъ, во весь опоръ

Помчалъ сдаго здока

И мчалъ до той поры, пока

У моста мертвымъ палъ подъ нимъ.

Грхомъ и ужасомъ гонимъ,

Бродилъ всю ночь въ поляхъ старикъ

И на разсвт лишь достигъ

Воротъ злосчастнаго дворца,

Имя образъ мертвеца.

Тутъ, предъявивъ съ гербомъ кольцо,

Самьель поднялся на крыльцо

И, бывъ допущенъ къ королю,

Всю повсть страшную свою

Пересказалъ. ‘Король, поврь,’

Такъ кончилъ сквайръ, ‘онъ мертвъ теперь,

И то, чмъ былъ испуганъ я,

Должно лишь радовать тебя:

Tо съ неба — врю я тому —

Звонили ангелы ему,

Чтобъ душу въ рай призвать. И вотъ

Каковъ пророчества исходъ!’

Но тотъ, не въ дух, тяжело

Вздохнулъ, нахмуривши чело.

‘Самьель!’ такъ началъ онъ, ‘я ждалъ,

Когда то дло поручалъ,

Что ты, какъ воинъ и герой,

Исполнить смло замыслъ мой.

А ты, испуганъ, пораженъ,

Съ пугливымъ взоромъ слабыхъ женъ

И обезумленъ, чуть дыша,

Приходишь, дла не сверша.’

Тутъ онъ поднялся и ушелъ,

Потомъ, обдумавши, нашелъ,

Что это дло по всему

Не такъ ужь дурно, какъ ему

Сперва казалось, и что онъ

Удержитъ въ род древній тронъ.

Почетомъ, золотомъ затмъ

Осыпалъ сквайра онъ, но тмъ

Его отъ смерти не сберегъ:

Къ зим злой графъ въ постелю слегъ

И умеръ тихо въ декабр.

И вотъ теперь въ монастыр,

Подъ хорами, онъ мирно спитъ,

Подъ спудомъ изъ надгробныхъ плитъ

Съ изображеньями святыхъ,

Да будетъ сонъ злодя тихъ.

Такъ дни летли, годы шли,

И полнымъ счастьемъ на земли

Король, какъ прежде, обладалъ

И одного лишь только ждалъ —

Имть наслдника, чтобъ съ нимъ

Длиться счастіемъ земнымъ.

Но далъ Господь ему лишь дочь,

На свтъ рожденную въ ту ночь,

Когда, отверженный отъ всхъ

И проклинаемый какъ грхъ,

Впервые бдный Михаилъ

Всю горечь жизни сей вкусилъ.

И межь красавицъ краше всхъ,

Среди двическихъ утхъ,

Ни съ кмъ души не раздля,

Достигла дочерь короля

Своей осьмнадцатой весны.

Межь тмъ скончалась матъ княжны.

Но мало даръ объ ней скорблъ,

Давно онъ втайн мысль имлъ

Не столь неплодную опять

Себ принцессу въ жены взять.

И въ этихъ видахъ наконецъ

Былъ посланъ королемъ длецъ

Въ страны сосднія, чтобъ тамъ

Между принцессъ и знатныхъ дамъ

Найдти достойную ему

Жену по сердцу и уму.

И вотъ женился онъ опять,

И сталъ, какъ прежде, ожидать

Себ наслдника. Такъ годъ

Съ женой прекрасной, безъ заботъ,

Онъ прожилъ въ мир и любви.

Межь тмъ приблизились т дни,

Когда врага онъ вновь узналъ,

Кого погибшимъ ужь считалъ.

Пришла съ тмъ вмст и пора

Княжну отправить отъ двора

(Таковъ обычай старины!)

Въ далекій замокъ той страны.

Какой-то очень древній царь

Построилъ замокъ этотъ встарь

Своей возлюбленной, отъ всхъ

Здсь скрывъ ее въ дому утхъ.

Здсь лтомъ въ зелени густой

Плнялся онъ ея игрой,

Когда она, любви предметъ,

Какъ Эригона древнихъ лтъ,

Являлась въ ризахъ золотыхъ

Межь виноградарей своихъ,

Благоговвшихъ передъ пей,

Какъ предъ богинею своей.

Давно прошли т времена,

Забыты даже имена

Царей и царствъ, и сожжены

Дянья славной старины

Въ томъ горн времени, гд жаръ

Изъ зла рождаетъ добрый даръ,

Изъ скорби радость намъ творитъ

И жизнь развалинамъ даритъ.

Но въ древнемъ замк и досель

Стояли стны, цитадель

И башни красныя, какъ кровь.

И съ каждымъ лтомъ вновь и вновь

Все улыбались и цвли,

Какъ и въ давно-минувши дни,

Сады, зеленые лса,

И не поблекла ихъ краса.

Сюда Цецилію свою

Послать угодно королю.

Теперь, съ лтами, средь заботъ,

Смиривъ надменныхъ думъ полетъ,

Король для дочери своей

Межь королевскихъ сыновей

Нашелъ красавца-жениха,

Съ которымъ, мнилъ онъ, безъ грха

Вступить въ родство, затмъ что родъ

Отъ царской крови принцъ ведетъ.

И вотъ, когда уже насталъ

Разлуки мигъ, король сказалъ:

‘О, дочь! Чрезъ мсяцъ, можетъ-бытъ,

Къ теб пріду погостить

И осмотрть твои края,

Но не одинъ пріду я.

Со мной прідетъ твой женихъ,

Кого изъ принцевъ молодыхъ

Я избралъ самъ, кому я радъ

Отдать мой лучшій въ жизни кладъ.

Не бойся юноши того:

Красивй въ мір нтъ его,

И много женскихъ онъ сердецъ

Плнилъ, какъ счастливый ловецъ.

Прощай, мой другъ! Благослови

Тебя Господь.’

И, полнъ любви,

Ее лобзаетъ, и княжна,

Ничмъ въ душ не смущена,

Ни ложнымъ страхомъ, ни стыдомъ,

Покинула свой царскій домъ.

И то сказать: до сей поры

Среди младенческой игры

Не западала мысль ей въ грудь

Длиться сердцемъ съ кмъ-нибудь.

Ей съ каждымъ утромъ жизнь несла

Веселья жизни безъ числа,

Широко міръ предъ нею былъ

Открытъ,— міръ счастья, свжихъ силъ,

И, полный сновъ, онъ не былъ пустъ.

Ея невинно-дтскихъ устъ

Еще никто не лобызалъ…

И чистыхъ думъ въ ней не смущалъ.

И смло взоръ ея очей

Встрчалъ влюбленный взоръ пажей.

Такъ, безразлично всмъ мила,

Она богинею была,

Предъ чьей красою въ древній вкъ

Благоговлъ въ восторг Грекъ.

Толпою слугъ окружена,

Въ свой замокъ хала княжна.

Предъ ней востокъ уже аллъ,

Надъ нивой жаворонокъ плъ,

Но не любовью позлащенъ

Въ ея глазахъ былъ небосклонъ.

Сіяло солнце съ высоты,

Въ ней зрли гордыя мечты,

Но не любовь раждала ихъ.

Коснулось солнце волнъ морскихъ,

Но не огнемъ любви зажглась

Звзда любви въ вечерній часъ.

Взошла луна, но грустныхъ думъ

Не приходило ей на умъ.

И ночь настала, но въ тиши

Невозмутимъ въ ней миръ души.

Такъ, безмятежна, весела,

Она въ свой древній домъ вошла

Но не усплъ онъ дочь свою

Отправить въ путъ, какъ королю

Доносятъ, что изъ темныхъ ндръ

Густыхъ лсовъ явился Петръ,

Святый аббатъ монастыря,

И хочетъ видть короля.

Король велитъ его принять,

Желая лично самъ узнать,

Зачмъ пришелъ святый отецъ.

И Петръ явился во дворецъ,

За нимъ вошелъ и капелланъ,

Субпріоръ патеръ Адріанъ

Съ пятью монахами, а вслдъ

За ними, въ цвт юныхъ лтъ,

Десятокъ рослыхъ молодцовъ,

Тлохранителей отцовъ,

Въ желзныхъ латахъ, въ шишакахъ

И съ алебардами въ рукахъ.

Аббатъ, явясь предъ королемъ,

Просилъ о чемъ-то, но о чемъ —

Нашъ лтописецъ умолчалъ.

И съ благодушіемъ внималъ

Король словамъ его, потомъ

Сказалъ: ‘Прошу васъ объ одномъ

(И, врно, просьбу короля

Милордъ уважитъ!) у меня

Остаться нынче и со мной

Откушать съ братіей святой,

И угостить я буду радъ

И вашихъ латниковъ-солдатъ.’

Тутъ бглымъ взоромъ онъ взглянулъ

На монастырскій караулъ.

‘Однако, нечего сказать,

У васъ не маленькая рать!

Скажите, много ль средь лсовъ

У васъ подобныхъ молодцовъ?

Въ моихъ войскахъ я былъ бы радъ

Имть полки такихъ солдатъ

И слышать ихъ воинскій крикъ

При свист стрлъ, при треск пикъ.’

Такъ говорилъ король, смясь,

Но громкій голосъ, измнясь,

Вдругъ у владыки задрожалъ,

Такъ что ужъ онъ не разслыхалъ,

Отъ звона страшнаго въ ушахъ,

Что отвчалъ ему монахъ.

Изъ-за забрала, какъ гроза,

Въ него сверкнули вновь глаза

Того, кто кротко передъ нимъ,

Въ златыхъ кудряхъ, какъ херувимъ,

Подъ тнью яблонь въ первый разъ

Стоялъ, не потупляя глазъ.

И убдившись въ молодц,

Король смутился весь въ лиц,

И былъ онъ блденъ, какъ мертвецъ.

Собравшись съ духомъ наконецъ,

Онъ, беззаботенъ, какъ сперва,

Сталъ улыбаться на слова

Аббата, коихъ не слыхалъ.

Потомъ спиной онъ къ лордамъ сталъ

И Михаилу предъ людьми

Сказалъ, смясь: ‘Приподыми

Стальной наличникъ свой съ лица,

Хочу я видть молодца,

Съ кмъ, помнится, у жъ я знакомъ.

Откуда ты?’

Предъ королемъ

Наличникъ поднялъ тутъ солдатъ,

И золотыхъ кудрей каскадъ

Упалъ съ чела вокругъ ланитъ,

Которыхъ дтски-нжный видъ

Спалилъ горячій солнца лучъ.

И звонкимъ голосомъ, какъ ключъ,

Пересказалъ онъ королю

Всю повсть странную свою

До той минуты, когда онъ

Въ глухомъ овраг былъ сраженъ,

И кончилъ такъ: ‘Но что потомъ

Со мной случилось, сэръ,— о томъ

Никто не можетъ лучше знать,

Какъ тотъ, кто жизнь мою опять

Мн спасъ отъ смерти и отъ ранъ:

Tо нашъ субпріоръ Адріанъ.’

‘Такъ разкажи, отецъ,’ король

Сказалъ, скрывая въ сердц боль.

‘Милордъ!’ отвтилъ Адріанъ,

‘Я, бывъ въ то время капелланъ

Прихожанъ бдныхъ, какъ-то разъ

Изъ стнъ аббатства, въ поздній часъ,

Былъ позванъ мальчикомъ простымъ

Спшить съ причастіемъ святымъ

Къ его отцу: онъ умиралъ

И съ нетерпньемъ ожидалъ

Сподобиться небесныхъ силъ,

То старый угольщикъ нашъ былъ.

Не тратя дорогихъ минутъ,

Пріялъ съ Дарами я сосудъ,

И колокольчикъ, Богу въ честь,

Веллъ предъ Нимъ ребенку несть.

Къ тому жь я думалъ звономъ тмъ,

Хоть не воровъ — объ нихъ совсмъ

У насъ не слышно!— но зврей

Спугнутъ съ дороги поскорй.

Ну, вотъ, вступаемъ тихо мы

Въ нашъ лсъ еловый, полный тьмы,

А колокольчикъ на весь лсъ

Звенитъ, какъ благовстъ съ небесъ.

Межь тмъ мой мальчикъ, оробвъ,

Мн говоритъ о козняхъ двъ,

Живущихъ въ темномъ томъ лсу,

Но я, напомнивъ что несу

Всхъ Искупителя въ рукахъ,

Его журилъ за гршный страхъ.

Когда ужь изъ лса древнихъ лтъ

Я вышелъ съ нимъ на Божій свтъ,

И солнце, къ вечеру клонясь,

Межь пней свой лучъ метнуло въ насъ,—

Вдругъ къ намъ вечерній втерокъ

Донесъ до слуха конскій скокъ,

Причемъ, весь ужасомъ объятъ,

Мой пажъ попятился назадъ,

Почуя снова эльфовъ рой,

Всю вражью силу предъ собой.

Но я замтилъ: ‘Неужель

Мы не исполнимъ нашу цль

И опоздаемъ передать

Больному Божью благодать?

Не бойся, сынъ мой! Твердо врь,

Что съ нами Божій Сынъ теперь.’

Сказавъ, бичомъ моимъ, шутя,

Стегнулъ я мула, и дитя,

Боясь въ густомъ лсу отстать,

Пустилось предо мной бжать.

Я ду дальше. У ручья

Вдругъ вижу кровь…. сказать ли, чья

Была то кровь? Ее мой сынъ

Струилъ изъ ранъ своихъ! Одинъ,

Тамъ брошенъ, онъ какъ трупъ лежалъ.

Въ боку кровавый ножъ торчалъ,

И кровью алою вокругъ

Окрасились ручей и лугъ.

Съ сдла я тотчасъ соскочилъ

И съ помощью моихъ всхъ силъ,

Поднявъ несчастнаго съ земли,

Взвалилъ на мула, и пошли

Мы тихо проской густой,

Между дубовъ и липъ, къ пустой

Избушк ветхой лсника,

Построенной изъ тростника.

Примкнутъ къ плетню избушки той,

Полуразрушенный, гнилой,

Стоялъ безъ крыши тсный кровъ,

Гд запиралъ лсникъ ословъ.

Милордъ! то мсто, врно, вамъ

Давно знакомо: много тамъ

Въ сосдств водится вепрей,

Оленей, туровъ и лосей!

Здсь бдному пронженный бокъ

Перевязалъ я, какъ лишь могъ,

И, угольщика причастя

(Онъ умеръ много лтъ спустя!),

Вернулся въ ночь въ нашъ древній бургъ,

Велвъ, чтобъ утромъ нашъ хирургъ

Чуть свтъ къ больному поспшилъ

И всмъ, чмъ нужно, пособилъ.

И вскор рана между рёбръ

Въ боку закрылась. Былъ онъ добръ

И кротокъ сердцемъ, почему

Мы и дозволили ему

У насъ въ обители пожить.

Потомъ я сталъ его учить

Письму и чтенью, и постигъ

Онъ вскор смыслъ латинскихъ книгъ

Не хуже нашего, но чинъ

Монашескій отвергъ мой сынъ.

А какъ онъ былъ могучъ, плечистъ,

Душою добръ и сердцемъ чистъ,

То и сказалъ милордъ аббатъ:

‘Пусть служитъ Господу нашъ братъ

Десницей крпкой!’ Оттого,

О, сиръ, и видишь ты его

Съ мечомъ, съ копьемъ. Онъ врный щитъ

Для тхъ, кмъ не былъ онъ забытъ,

Кмъ обученъ, опасенъ отъ зла

Средь бдствій, имъ же нсть числа!

Сказки, съ тобой ли, Михаилъ,

Тотъ ножъ, что врагъ въ тебя вонзилъ?

Представь милорду этотъ ножъ,

Чтобъ словъ моихъ не счелъ за ложъ.’

Взволнованъ, блденъ, недвижимъ,

Съ лицомъ встревоженнымъ, худымъ,

Склоня чело, король сидлъ

И многихъ словъ не разумлъ.

Все смолкло. Наконецъ король

Возвысилъ голосъ свой, но столь

Дрожащъ, невренъ голосъ былъ,

Что слухъ монаха поразилъ.

‘Аббатъ!’ сказалъ онъ, ‘ваша рать

Такъ хороша, что потерять

Изъ сотни храбрыхъ одного

Для васъ, конечно ничего!

Ему жь приличне носить

Въ щит мой розанъ, чмъ служить

У васъ келейникомъ простымъ,

Корпя надъ смысломъ книгъ нмымъ.’

‘О, сиръ!’ въ отвтъ святый отецъ,

‘Когда вамъ нуженъ молодецъ,

Извольте взять его сейчасъ,

Вдь красота солдатъ у насъ —

Вещь лишняя, за что же намъ

Такихъ красавцевъ брать у дамъ?’

Такъ говорилъ, смясь, монахъ,

А тотъ улыбку на устахъ

Старался выразить, и вдругъ,

Какъ въ сновидньи полномъ мукъ,

Въ рук, онъ видитъ, у пажа

Блестнула сталь того ножа,

Что выбранъ царскою рукой

Изъ древней стали боевой

И былъ врученъ Самьелю въ даръ

Нанесть погибельный ударъ.

И вотъ, увидя на клинк

Внокъ зеленый и въ внк

На лент надпись страшныхъ словъ:

‘Рази! не бойся мертвецовъ!’ —

Король еще упорнй стадъ

И, вновь страдалецъ, замышлялъ

Измну новую тому,

Кто въ третій разъ уже ему

Является на этотъ свтъ

Виной всхъ мукъ его и бдъ.

И, посл пиршества, аббатъ

Въ свой монастырь ушелъ назадъ

Со всмъ народомъ, нашъ же другъ

Вступилъ въ число придворныхъ слугъ,

И зависть возбуждалъ во всхъ

Его неслыханный успхъ.

Король, пождавъ еще дней пять,

Велитъ пажа къ себ позвать

И говоритъ ему: ‘Мой другъ,

Сейчасъ отправишься на югъ

Съ моей ты грамотой. Съ тобой

Подетъ Хью, урядникъ мой.

Сегодня цлый день вдвоемъ

Вамъ хать вмст, но потомъ

Теб укажетъ онъ тотъ путь,

Куда ты долженъ повернуть.

На третій день, къ полудню, ты

Достигнешь горной высоты,

Гд въ Замк Розы дочь моя

Живетъ. Но слушай, пажъ! Ничья

Душа на свт про письмо

Знать не должна, пока его

Не сдашь ты въ руки одному

Тамъ сенешалу моему.

Смотри же, другъ, не выдай насъ

И помни, что ужь близокъ часъ,

Когда на память всхъ временъ

Высоко будешь вознесенъ.’

Такъ говоря, король не зналъ,

Что рокъ пажу предназначалъ.

Герой нашъ, выйдя изъ дворца,

Находитъ Хью ужь у крыльца,—

Солдата грубаго съ лицомъ

Сурово-мрачнымъ, съ хмурымъ лбомъ.

Свъ на копя, онъ съ нимъ самъ-другъ

Похалъ съ свера на югъ.

Пославъ съ нимъ Хью, такую ль цль

Имлъ король, съ какой Самьель

Однажды посланъ былъ — какъ знать?

Одно могу я лишь сказать,

Что врядъ ли бъ выбралъ для того

Король служаку своего

Съ умомъ столь пошлымъ, узкимъ лбомъ,

Хитрить умвшаго въ одномъ

Лишь ратномъ дд, и съ душой

Хотя и грубой, но не злой.

Другое дло, еслибъ пажъ

Вступить съ нимъ вздумалъ въ рукопашъ,

Иль дерзкимъ словомъ пробудилъ

Въ груди солдата гнвный пылъ,—

Тогда, пришедъ въ безумный гнвъ,

Опаснй былъ бы онъ чмъ левъ.

Такъ вмст хали они,

Пока открылись два пути:

Одинъ на западъ велъ, другой

На югъ. Тогда, съ насмшкой злой,

Снявъ шляпу съ перьями, поклонъ

Пажу отвсилъ мирмидонъ,

Сказавъ: ‘Теперь, мой милый другъ,

Мн путь на западъ, вамъ на югъ,

Чтобъ тамъ — такъ надо разумть —

Коронку графскую надть!

Прощай же, графчикъ! Впрочемъ, глазъ

Не слишкомъ пяль, не то какъ разъ

Тамъ въ петлю шеей попадешь

И со стны, какъ лотъ, падешь.’

Но въ эти дерзкія слова

Герой нашъ вслушался едва,

Бывъ занятъ помысломъ инымъ,

Когда солдатъ прощался съ нимъ.

Межь огороженныхъ полей

Скакалъ дорогой онъ своей,

И наконецъ, въ исход дня,

Къ таверн повернулъ коня,

Гд ночь провелъ, забывъ труды.

Съ разсвтомъ, только-что дрозды

Запли въ утренней крас,

Онъ вновь пустился по рос,

И цлый день въ далекій путь

Скакалъ, не смя отдохнуть.

Но тутъ онъ былъ не одинокъ:

Вдали виднлся городокъ,

Куда тянулся караванъ

Крестьянъ, веселыхъ горожанъ.

Тамъ въ капишон шелъ монахъ,

Здсь, межь корзинокъ, на ослахъ

Хозяйки хали верхомъ,

Тамъ распвали соловьемъ

Толпы гулявшихъ пышныхъ дамъ,

А тутъ былъ слышенъ шумъ и гамъ:

Валили пестрыя толпы

Мужчинъ и женщинъ, шли попы,

Солдаты, дти, длинный рядъ

Одтыхъ въ праздничный нарядъ

Веселыхъ двушекъ, кругомъ

Его встрчавшихъ съ добрымъ днемъ

И съ пожеланьями найти

Всхъ благъ возможныхъ на пути.

Такъ пролетлъ и день второй,

И онъ въ таверн городской

Провелъ всю ночь, и утромъ, чуть

Лишь разсвло, пустился въ путь.

Еще спалъ въ город народъ,

А онъ ужъ солнечный восходъ

Встрчалъ съ восторгомъ. Трудный путь

Вился все выше, выше вкруть

На холмъ возвышенный. Назадъ

Онъ, оглянувшись, бросилъ взглядъ

На городъ, пышно подъ холмомъ

Раскинутый: вотъ Божій ломъ,

Вотъ площадь, улица, а вотъ

Видна и ратуша съ высотъ —

Все пріютилось подъ холмомъ,

Поросшимъ липами кругомъ.

Былъ воздухъ свжъ, прозраченъ, чистъ:

Не трепеталъ на липахъ листъ,

И лишь надъ кровлями церквей

Крутились стаи голубей.

Изъ трубъ струился ранній дымъ,

Столбомъ вставая голубымъ,

Какъ знакъ, что въ город за трудъ

Принялся дятельный людъ.

Веселый, счастливый, живой.

И былъ такъ радостенъ душой,

Такъ чуждъ всхъ скорбей Михаилъ,

Что, мнилось, свыше получилъ

Удлъ безсмертія, гд нтъ

Ни слезъ, ни горестей, ни бдъ.

Отсюда путь налво велъ

Въ безлюдный и безлсный долъ,

Гд лишь въ мстахъ, по коимъ шли

Овраги темные, росли

Деревья тиса, и межь нихъ,

Защищены отъ втровъ злыхъ,

Взвивались съ пснями юлы.

Вокругъ овраговъ, полныхъ мглы,

Пестрли пастьбища овецъ.

И прозжавшій здсь гонецъ

Ужь былъ заслушаться готовъ

Веселыхъ псенъ пастуховъ.

Онъ халъ долго и легко.

Взошло ужь солнце высоко,

И вотъ, усплъ лишь онъ едва

Съ конемъ подняться изо рва,

Гд тнь деревьевъ въ т часы

Еще хранила слдъ росы,—

Какъ вдругъ онъ видитъ предъ собой

Конецъ возвышенности той.

Предъ нимъ, одтый въ блескъ лучей

Прекрасной осени, во всей

Крас и слав, былъ просторъ

Долины, гд терялся взоръ.

Рядъ длинный золотыхъ сноповъ,

Листва осенняя лсовъ,

Луговъ зеленыхъ чудный блескъ,

Межь нихъ ручьевъ игривыхъ плескъ —

Все тутъ на много миль вокругъ

Слилось въ нейзажъ волшебный вдругъ:

Отъ этой горной высоты,

Гд онъ стоялъ, до той черты

Изломанной по гребнямъ скалъ,

Гд виноградникъ возставалъ

Надъ виноградникомъ, какъ лсъ,

Теряясь въ синев небесъ.

И за ручьемъ, въ садахъ густыхъ,

Онъ видлъ шпицевъ золотыхъ

Блескъ ослпительный:— предъ нимъ

Вставалъ надъ садомъ вковымъ

И каждый мигъ все выше росъ

Предметъ поздки — Замокъ Розъ.

Когда жь спускаться сталъ съ холмовъ,

Онъ за оградой изъ цвтовъ

Могъ слышать взмахи острыхъ косъ,

Срзавшихъ на пол овесъ.

Предъ нимъ ручей, въ долин той

Онъ извивается змей.

На немъ былъ мостъ, и шагомъ пажъ

Прохалъ мостъ при звон чашъ

Въ рукахъ хозяевъ этихъ нивъ.

Они подъ тнью старыхъ изъ

Лежали на трав кругомъ,

И чаши, полныя виномъ,

У нихъ ходили по рукамъ.

При нихъ лежали здсь и тамъ

Серпы и косы, а предметъ

Веселья ихъ — простой обдъ:

Блестящій сыръ, густой творогъ,

И хлбъ пшеничный, лукъ, чеснокъ,

И груды яблокъ золотыхъ,

Румяныхъ, сладкихъ, наливныхъ,

И только-что снятый съ оградъ,

Прозрачный, зрлый виноградъ.

Услыша псни, Михаилъ

Косцовъ какъ братьевъ полюбилъ.

Онъ вспомнилъ дтскія лта

И благодатныя мста

У вчно памятной рки.

Какъ другъ, глядя на ручейки,

Въ цвтахъ кувшинокъ золотыхъ,

Онъ мнилъ, что говоръ волнъ живыхъ

Ему и всмъ, въ комъ сердце есть,

Приноситъ радостную всть.

Когда жь, ступивъ на парапетъ,

Косцовъ услышалъ онъ привтъ,—

Онъ въ самомъ дл возмечталъ,

Что онъ опять ребенкомъ сталъ,

Что онъ въ день жатвы у возовъ

Заснулъ въ тни родныхъ сноповъ,

Что все минувшее лишь сонъ:

Король и сквайръ, и быстрый гонъ

Коня въ невдомый оврагъ,

И боль внезапная, и мракъ

Въ его очахъ, и долгій бредъ,

И, черной мантіей одтъ,

Доминиканецъ, и уходъ

За нимъ, исполненный заботъ,

Съ аббатомъ ихъ свиданья мигъ,

И дни надъ грудой пыльныхъ книгъ,

Имъ прожитые, и опять

Король, завистливая знать,

И этотъ конь, и блескъ одеждъ,

И путь безъ цли, безъ надеждъ.

О, какъ теперь желалъ бы онъ

Разрушить этотъ тяжкій сонъ!

Хоть разъ на мельницу взглянуть

И подъ снопами вновь заснуть!

Но, ахъ! тхъ чудныхъ дней опять,

Ему ужь больше не видать!

Былъ полдень. Воздуха струи

Отъ зноя зыблились вдали.

По об стороны едва

Къ земл не гнулись дерева

Подъ грузомъ фруктовъ. Мигъ одинъ —

И вотъ встаютъ, изъ-за вершинъ

Деревъ, бойницы, красный цвтъ

На нихъ ужь срымъ сталъ отъ лтъ

Съ страны подвтренной. Мосты

Открыты, настежь отперты

Ворота въ замокъ, всюду рвы,

Заглохли отъ густой травы,

И стаи рыбокъ золотыхъ

Блестятъ въ вод на солнц въ нихъ:

Такъ долго царствовалъ покой

Надъ здшней мирной стороной!

Подъ тнью стрльчатыхъ воротъ

Лежалъ привратникъ безъ заботъ

И спалъ на постланномъ плащ.

Одной рукою онъ еще

Касался арфы, рядомъ съ нимъ

Лежалъ трепещущій налимъ,

Во рву сегодня на зар

Имъ ловко пойманный въ пор,

И тутъ же, подл рыбака,

Лежалъ садокъ изъ тростника.

Заслышавъ звонкій стукъ копытъ

О мостовую крпкихъ плитъ,

Въ просоньи сторожъ, заслоня

Глаза рукой отъ блеска дня,

Попытку сдлалъ взять копье,

И водя царское шитье

На плать всадника, привсталъ

И, ухмылялся, оказалъ:

‘Стой, сударь, стой! и отвчай,

Зачмъ пріхалъ въ нашъ ты край?’

А тотъ: ‘Ты видишь, чай, и самъ,

Что королемъ я посланъ къ вамъ,

Милорду сенешалу я

Везу письмо отъ короля.’

‘Такъ!’ тотъ отвтилъ. ‘Но теперь

Никакъ нельзя къ нему, поврь!

Онъ пиръ даетъ. Да что за спхъ

Въ семъ мір, гд что шагъ, то грхъ!

Теперь, я въ этомъ убжденъ,

Читать письма не станетъ онъ,

Пока гостей не угоститъ,

Пока и самъ не будетъ сытъ.

Итакъ, мой щеголь, надо ждать!

Коня ты можешь привязать,

Потомъ садись, и я спою:

‘Нашъ императоръ палъ въ бою.’

Смешься?… Разв не слыхалъ

Какъ Барбаросса въ битв палъ

Геройской смертью? А не то

Споемъ другое кое-что

На новый вкусъ, на новый ладъ:

У насъ не мало вдь балладъ!

Да чтожь смешься ты, пострлъ?

Ты больно молодъ и не зрлъ!

Ступай же прочь,— счастливый путь!

Въ саду здсь можешь отдохнуть

У Берты, дамы древнихъ лтъ.

Такой красавицы у жъ нтъ

Теперь нигд, и замокъ сей

Построенъ нкогда для ней.

И не забудетъ міръ земной

О славной Берт — упокой

Ее Господь!’

Съ улыбкой пажъ

Внималъ всему что пьяный стражъ

Ему разказывалъ, потомъ

Сказалъ: ‘Пріятель! обо всемъ

Радъ слушать, даже пснь твою:

Какъ императоръ палъ въ бою,

Но только прежде указки,

Гд садъ той древней госпожи.

Глядя на этотъ чудный садъ,

На этотъ красныхъ башенъ рядъ,

Готовъ я видть предъ собой

Врата въ волшебный рай земной.’

‘Кажись, ты правъ!’ отвтилъ тотъ,

‘А что еще тебя тамъ ждетъ!

Пройдя подъемный этотъ мостъ,

Увидишь влво ты помостъ

О трехъ ступенькахъ, подъ стной

Тамъ путь ведетъ на дворъ большой

(Зовутъ Сокольничьимъ тотъ путь),

Ступай дорогой той взглянуть

На міръ чудесъ, которыхъ ждешь.

А тамъ калитку ты найдешь

Всю въ позолот, и затмъ

Войдешь въ роскошный нашъ эдемъ.

А я, какъ только сенешалъ,

Откушавъ, выйдетъ въ садъ изъ залъ,

Къ теб немедленно приду

И въ садъ къ милорду проведу.’

‘Спасибо!’ молвилъ нашъ герой,

А самъ калиткой золотой

Вступилъ въ волшебный садъ, и тамъ,

Не вря собственнымъ глазамъ,

Бродилъ и въ нг думалъ онъ,

Что предъ очами видитъ сонъ:

Такъ все тамъ было хорошо,

Цвтисто, зелено, свжо!

И увяданье даже тамъ

Невольно нравилось глазамъ

Своей задумчивой красой.

Такъ щедро осени рукой

Везд разсыпаны плоды

На эти древніе сады!

Бродя здсь долго, наконецъ

Къ фонтану подошелъ гонецъ.

И надъ бассейномъ наклонясь,

И не сводя плненныхъ глазъ

Съ игравшихъ рыбокъ подъ волной,

Заплъ онъ пснь про край родной,

Гд жилъ онъ съ мельникомъ простымъ.

Но дальній путь, свершенный имъ,

И знойной осени пригрвъ,

И музыкальный птицъ напвъ,

И плескъ фонтана, листьевъ шумъ —

Все утомляло пылкій умъ.

Онъ подъ бассейномъ, въ тишин,

Прилегъ, не думая о сн,

И сталъ смотрть, веселья полнъ,

На плескъ живыхъ въ фонтан волнъ.

Но не прошло и двухъ минутъ,

Какъ, словно на смхъ, рзвый плутъ

Надъ нимъ свистлъ у же скворецъ,

И нашъ измученный гонецъ

Заснулъ глубокимъ, крпкимъ сномъ,

Забывъ письмо и все кругомъ.

Въ саду тнистомъ той порой

Княжна гуляла лишь съ одной

Любимой фрейлиной своей,

Ея подругой съ юныхъ дней.

Он, не вдая о томъ,

Что кто-то спитъ тутъ крпкимъ сномъ,

Рзвились долго здсь и тамъ,

Ловя другъ дружку по лугамъ,

Meжь тмъ какъ наглый втерокъ

Срывалъ съ ихъ локоновъ цвтокъ.

Потомъ, измучены игрой,

Нарядъ высоко-поднятой

Он спустили до земли

И по алле тихо шли.

Все смолкло, садъ казался пустъ,

Одинъ лишь лепетъ юныхъ устъ

Былъ слышенъ въ глубин аллей,

Какъ воркованье голубей,

Познавшихъ новую любовь,

Когда весной поветъ вновь.

Изъ двухъ подружекъ больше всхъ

Княжна молчала, громкій смхъ

За то нердко вылеталъ

У ней изъ груди, и пылалъ

Огонь въ щекахъ, и перстъ къ губамъ

Невольно принимался самъ,

Когда, какъ рзвое дитя,

То съ важнымъ видомъ, то шутя,

Подружка объясняла ей

Проказы шалости своей.

Такъ здсь рзвясь отъ всхъ вдали,

Он къ фонтану подошли,

Гд, не предчувствуя того,

Кто находился близь него,

Въ изнеможеніи, безъ силъ,

Спалъ сномъ глубокимъ Михаилъ.

И у бассейна, въ тишин

Его увидли он,

И об стали у угла

Фонтана. Тихо подошла ‘

Тогда къ нему одна изъ двъ,

И на красавца поглядвъ,

Къ княжн вернулась въ торопяхъ,

Съ улыбкой страстной на устахъ,

Со взоромъ блещущимъ огнемъ.

И прежде чмъ княжна объ немъ

Спросить успла, шепчетъ ей:

‘Ахъ, тише! тише! Царь царей!

Не говорила ли я вамъ,

Что онъ прідетъ прежде къ намъ

Чмъ вашъ родитель то сулилъ?

Княжна, взгляните, какъ онъ милъ!

Не бойтесь, спитъ онъ крпкимъ сномъ!

Теперь ни колоколъ, ни громъ

Не пробудятъ его отъ сна.’

‘Ахъ! что ты длаешь?’ княжна

Сказала фрейлин. ‘Уйдемъ!’

Ты знаешь, я была во всемъ

Всегда покорна королю,

И я скорй себя убью,

Чмъ соглашусь любить того,

Кто ниже сана моего.’

‘Для тхъ, кого до этихъ поръ

Встрчалъ у насъ вашъ гордый взоръ,

Вы были правы,’ та въ отвтъ.

‘Но вотъ достойный васъ предметъ!

Клянусь своею головой,

То житель рая неземной!

Скорй, покуда не исчезъ,

Какъ быстрый сонъ, нашъ гость съ небесъ!’

Схвативши за руку княжну,

Она влечетъ ее къ нему.

И страстной думы чудный пылъ

Румянцемъ нжнымъ оживилъ

Лицо принцессы, сердце въ ней

Забилось чаще и сильнй.

Такъ приближалася она

Къ лежавшему въ объятьяхъ сна,

И стыдъ прелестный распростеръ

Предъ взоромъ двы тонкій флеръ

Туманныхъ образовъ. Когда ужь

Ея очамъ явился пажъ,

Она отвестъ ужь не могла

Очей отъ дивнаго чела,

Уаке томительной любви

Огонь пылалъ въ ея крови,

И ей ужь не было грха

Смотрть на образъ жениха.

О! сколько разъ онъ ей во сн,

Являлся въ золот, въ брон!

И ей казалось, что такимъ

Впервые явится онъ къ нимъ.

И съ этой мыслію сильнй

Въ ней страсть пылала, такъ что ей

Разстаться было жалко съ нимъ,

Хотя въ ней разумъ былъ томимъ

Невольнымъ ужасомъ. Блдна,

Напрасно силится она

Покинуть этотъ новый рай.

Когда ужь, поднявъ одежды край,

Уйти хотла,— вдругъ она,

Поражена, изумлена,

Замтила смущенный видъ

И блдность страшную ланитъ

Веселой фрейлины. Пока

Взирала такъ издалека

Княжна на юношу того,—

Изъ ослабвшихъ рукъ его

Подруга свитокъ извлекла

И свитокъ царскій подала

Принцесс съ ужасомъ въ глазахъ,

Сказавъ: ‘Читайте! что за страхъ!

Какъ можно кровь его пролить?

Ршите сами, какъ тутъ быть!

Но отойдемте.’

Шага два

Отшедши, страшныя слова

Он прочли:

‘Лордъ сенешалъ,

‘Да будетъ счастливъ мой вассалъ!

‘За симъ привтомъ государь

‘Вамъ шлетъ и требуетъ, какъ царь,

‘Гонца со грамотой моей

‘Сейчасъ казнитъ, какъ можно, злй,

‘И, если жизнь вамъ дорога,

‘На пику голову врага

‘Воткнуть близь замка самого

‘И ждать прізда моего.

‘Такъ да избавится земля

‘Отъ всхъ злодевъ короля!’

Прочла едва успвъ признать

Отцову подпись и печать,

Какъ сила страшная любви

Проснулась вдругъ въ ея крови.

Забывъ двическій весь стыдъ,

Она въ отчаяньи бжитъ

Къ тому, кто былъ за мигь предъ тмъ

Для ней безъ имени — ничмъ.

‘Останься съ нимъ!’ какъ смерть блдна,

Сказала фрейлин княжна,

‘Продли его покойный сонъ,

Пока здсь пусто, если жь онъ

Проснется, спрячь его въ саду,

Пока обратно не приду,

И всю опасность объясни.

Смотри жь, Адель, не измни!

Не то на голову твою

Всю ярость мщенья изолью!

Но, нтъ! я знаю, никогда

Не пожелаешь мн вреда,

И будешь съ ныншняго дня

Въ сто разъ дороже для меня,

И не забуду я услугъ!

Ни слова! Будь умна, мой другъ!’

И бросивъ снова нжный взглядъ

На спящаго, чрезъ темный садъ,

Какъ только въ силахъ человкъ

Бжать, пустилась два въ бгъ.

И вотъ, примчавшись въ теремъ свой,

Летитъ Цецилія стрлой

Въ свой потаенный кабинетъ…..

Сейчасъ окончится банкетъ

И гости выйдутъ въ садъ…. И вотъ,

Изъ книги бланковой беретъ

Подписанный, съ печатью, листъ,

Который весь еще былъ чистъ.

И смлой, твердою рукой

На свитк пишетъ роковой

Указъ отъ имени отца

Искуснымъ почеркомъ писца:

‘Сэръ-Рефу, коему отъ насъ

‘Блюсти нашъ замокъ данъ приказъ,—

‘Привтъ и здравіе. Милордъ,

‘Чьей врной службой тронъ нашъ твердъ,

‘Симъ извщаемъ, что теперь,

‘Задумавъ выдать нашу дщерь

‘Въ замужство, съ грамотою сей

‘Мы жениха послали къ ней,

‘Намъ друга врнаго. Итакъ

‘Сверши немедленно ихъ бракъ,

‘Не дознаваясь отъ него

‘О род, племени его:

‘Все это знаемъ мы, избравъ

‘Его намъ въ сына. Прочитавъ

‘Посланье наше, въ тотъ же часъ

‘Ихъ обвнчай и дай приказъ,

‘Чтобъ присягнули вс ему,

‘Какъ принцу, сыну моему.

‘Такъ все исполни поскорй,

‘По долгу врности своей.’

И эти строки дописавъ,

Перо бросаетъ, услыхавъ

Въ сосднемъ зал громъ и стукъ

Гостей встающихъ. Адскихъ мукъ

Въ ней грудь наполнилась опять

При страшной мысли — опоздать!

И пышетъ вновь любви въ ней жаръ,

Влагаетъ въ роковой футляръ

И жизнь и смерть она, потомъ

Оттискиваетъ гербъ на немъ

Печаткою изъ хрусталя,

Дарованной отъ короля.

Затмъ по лстниц назадъ

Сбгаетъ опрометью въ садъ,

Бжитъ, и гулъ глухой рчей

Вдали пирующихъ гостей

Въ ней страхомъ сердца превращенъ

Въ какой-то громъ, въ какой-то стонъ,

И даже шумъ ее пугалъ

Ея летучихъ покрывалъ.

Такъ, не примчена никмъ,

Бжитъ къ фонтану, гд межь тхъ

Одна, какъ добрый, врный стражъ,

Стоитъ Адель, покуда пажъ

Спокойно спитъ наедин,

Сейчасъ лишь только онъ во сн

Перевернулся въ первый, разъ,

Не открывая сонныхъ глазъ.

И вырвавъ грамоту изъ рукъ

Княжны, чуть дышущей отъ мукъ,

Отважно фрейлина спшитъ

Къ пажу, который крпко спитъ,

И смлой, твердою рукой

Влагаетъ свитокъ роковой

Въ шнурокъ, висящій на паж,

Потомъ подходитъ къ госпож.

Теперь избытокъ юныхъ силъ

Княжн внезапно измнилъ,

И тщетно силится вздохнуть

Ея истерзанная грудь,

По тлу трепетъ пробгалъ,

И на ланитахъ померкалъ

Румянецъ жизни, и, блдна,

Готова въ обморокъ княжна

Упасть, и слабою рукой,

Холодной, блдной, не живой,

Принцесса ищетъ, гд бъ найти

Себ опору на пути.

И тихимъ голосомъ своей

Подруг шепчетъ: ‘Поскорй

Уйдемъ. Ахъ! лучше умереть

Чмъ муки адскія терпть,

По странной прихоти судьбы!

Мн силъ не станетъ для борьбы

Съ моимъ позоромъ! Для чего

Мн показала ты его?

‘Княжна!’ сказала ей Адель,

Схвативши за руку. ‘Ужель

Всхъ трехъ погубите вы насъ

Напраснымъ страхомъ въ этотъ часъ?

Такъ успокойтесь же, и Богъ

Пошлетъ конецъ вамъ всхъ тревогъ!’

Сказавъ, поспшно увлекла

Княжу изъ этого угла

Густаго сада въ глубину

Аллей тнистыхъ, гд одну

Ее оставила, стрлой

Пустившись въ княжескій покой.

Кладетъ въ корзину здсь она

Бутылку стараго вина,

И хлбъ, и фруктовъ золотыхъ,

И много лакомствъ дорогихъ,

Какими древле средь пустынь

Фригіецъ угощалъ богинь,

Когда еще виною золъ

Елену въ Трою онъ не ввелъ.

Затмъ съ корзиной мчится въ садъ

И мимоходомъ мечетъ взглядъ

Туда, гд спалъ онъ до того,

Но тамъ ужь не было его.

Такъ прибгала наконецъ

Въ аллею динъ, гд, какъ мертвецъ,

Блдна и страшно ослабвъ,

Лежала чудная изъ двъ.

И подкрпивъ въ ней силы вновь

Питьемъ и яствами: — ‘Любовь,’

Адель сказала, ‘да убьетъ

На сердц вашемъ страхъ заботъ.

Такъ довершите же вполн

Вашъ смлый подвитъ. Врьте мн,

Теперь насталъ великій часъ,

Счастливйшій изъ всхъ для васъ,

И колебанья каждый мигъ

Теперь по слдствіямъ великъ.’

Перстами нжными княжна

Беретъ къ устамъ сосудъ вина,

И взоръ прекрасной двы вдругъ

Блестнулъ восторгомъ посл мукъ.

‘Быть-можетъ, было то во сн,’

Адель сказала вновь княжн,

‘Но только помню какъ сквозь мракъ,

Предсказывалъ какой-то магъ

Милорду королю давно:

Такъ будто свыше суждено,

Что обручальное кольцо

Вамъ дастъ не царское лицо,

А сынъ крестьянина — сбылся,

Быть-можетъ, сонъ?’

Но вспыхнувъ вся,

Княжна въ отвтъ: ‘Слыхала я

Объ этихъ басняхъ! Для меня —

Была бъ позорная судьба

Женой быть смерда и раба!’

‘Но Богомъ избранъ онъ самимъ,’

Адель сказала. ‘Какъ же съ Нимъ

Бороться намъ? А Божій другъ

Не можетъ быть изъ низкихъ слугъ.’

Но тутъ послышалися ей

Шаги придворныхъ средь аллей,

Спшившихъ радостную всть

Младой Цециліи принесть.

‘Смлй!’ Адель ей говоритъ:

‘Отбросьте страхъ и ложный стыдъ,

Не говорите лишнихъ словъ,

И вы не встртите враговъ.’

И ослпляя златомъ взоръ,

Теперь приблизился весь дворъ,

И вспыхнулъ темный садъ вкругъ нихъ

Отъ блеска мантій золотыхъ.

Но не внимая, поднялась

Княжна, въ свой замокъ у стремясь.

И Богъ ей душу укрпилъ

Такою мощью свжихъ силъ,

Что всмъ казалось, что она,

Величья грознаго полна,

На пышный шествуетъ турниръ,

Иль на роскошный царскій пиръ.

Когда жь со свитою княжна

Вступила въ древній залъ,— она

Невольно опустила взоръ,

Не подымая до тхъ поръ,

Пока не стала на алтанъ:

Ей было страшно, что въ обманъ

Ее ввела любовь, явя

Ей вмсто бога — дикаря,

И что погибнуть должно ей

Отъ собственной руки своей.

Но на алтанъ ступивъ, опять

Она ршилась взоръ поднять,

И видитъ: вотъ ея женихъ,

Въ одежд хоть пажей простыхъ,

Но гордъ, спокоенъ, величавъ,

Готовый ринуться стремглавъ

На бой и не смущенный тмъ,

Что вводитъ рокъ его въ эдемъ.

‘Отъ чуда къ чуду,’ думалъ онъ,

‘Судьбой я въ жизни былъ веденъ,

Пока достигнутъ наконецъ

Блаженства полнаго внецъ.

Но пусть и скорбь за нимъ придетъ,

Она мой духъ не ужаснетъ.

Какъ связанъ день со днемъ, такъ я

Скую вс звенья бытія

Въ одну незыблемую цпь

И съ ней пройду земную степь.’

Но тутъ ихъ встртились глаза.

И вся минувшихъ дней гроза,

Все что мы бдствіемъ зовемъ,

Въ минуту позабылось въ немъ.

И если страхъ въ ней о жилъ вновь,

И если трепетъ, стыдъ, любовь

То гнали прочь, то всмъ на видъ

Являли жаръ ея ланитъ,—

То кто жъ въ толп не объяснилъ

Ея лица внезапный пылъ

Какъ скромность двы безъ грха,

Впервой узрвшей жениха?

И вотъ, когда милордъ серъ-Рефъ

Вслухъ прочиталъ указъ царевъ

И обратилъ глаза къ княжн,—

Она, спокойная вполн,

На юношу уставивъ взоръ,

Гд страсть вела съ приличьемъ споръ,

Сказала:

‘Принцъ! прими отъ насъ

Привтъ нашъ въ замк въ этотъ часъ:

Мы рады всмъ, кого душой

Избралъ въ друзья родитель мой.

И я съ доврьемъ отдаюсь

Теб, съ которымъ мой союзъ

Одобрилъ нашъ король, признавъ

Въ теб къ тому довольно правъ.

Люби жъ меня, какъ я люблю,

И постарайся жизнь мою

Счастливой сдлать — до тхъ поръ,

Пока намъ смерть закроетъ взоръ.’

Не знаю, лучше ль оцнилъ

Слова принцессы Михаилъ

Чмъ Рефъ, и ясно ль отгадалъ,

Съ чего такъ голосъ задрожалъ

Въ послднемъ слов вдругъ у ней,—

Но только смыслъ ея рчей,

При всемъ ихъ холод, зажогъ

Въ его груди святой восторгъ.

‘Княжна!’ воскликнулъ онъ. ‘Я въ честь

Вмню всю жизнь мою принесть

Тому на жертву, кто привелъ

Меня въ мой рай изъ бездны золъ.

Я за тебя погибнуть радъ

Ужь за одинъ твой нжный взглядъ,

За тотъ небесный голосъ твой,

Что слаще музыки земной!’

Сказалъ, и хлынули у ней

Потокомъ слезы изъ очей,

И пала два, ослабвъ,

Въ объятья близь стоявшихъ двъ.

Но звонъ святыхъ колоколовъ

Покрылъ гулъ смутныхъ голосовъ,

И съ шумомъ двинулся народъ

Въ капеллу замка изъ воротъ.

И съ пньемъ стройный пвчихъ хоръ

Уже вступалъ въ церковный дворъ,

И предъ епископомъ, въ златой

Тіар, медленной стопой

Пошли въ одеждахъ изъ парчи

Пажи, неся въ рукахъ свчи.

Тогда невсту Михаилъ

Повелъ въ капеллу и забылъ,

Въ восторг чувствъ, весь міръ земной.

Ее лишь видя предъ собой.

И, страстно друга полюбя,

Шептала два про себя:

‘Когда бъ проникъ ты въ тайну дня,

О, такъ ли бъ ты любилъ меня!’

Пока при брачныхъ псняхъ двъ

И министрелей старый Рефъ

Пируетъ свадьбу въ Замк Розъ,—

Король другое горе несъ.

Къ нему доходитъ всть, что тотъ,

Кмъ поддержать онъ мнилъ свой родъ,

Въ своей столиц мертвъ лежитъ,

При свалк уличной убитъ.

А между тмъ ужь наступалъ

Тотъ день, въ который общалъ

Княжну онъ съ принцемъ обручить.

И онъ въ раздумьи, какъ тутъ быть,

Ршился хать къ ней затмъ,

Чтобъ вмсто царскихъ діадемъ

Облечь, по вол злыхъ судебъ,

Невсту въ грустный, черный крепъ.

И вотъ, какъ скоро срокъ насталъ,

Онъ рано утромъ подъзжалъ

При блеск солнечномъ къ стран,

Гд онъ увренъ былъ вполн

Увидть голову того,

Кто былъ такъ страшенъ для него.

Онъ думалъ: ‘Вотъ она съ копья

Сурово глянетъ на меня!’

И съ этой думой, позабывъ

О гор, халъ между нивъ

И беззаботно напвалъ

Какой-то древній мадригалъ.

Когда жъ онъ къ замку своему

Сталъ приближаться, вдругъ ему

Послышался далекій рогъ,

Но удивить его не могъ:

Всегда трубили въ замк такъ,

Вдали завидя царскій флагъ.

Но, чу! Музыки боевой

Онъ ясно слышитъ маршъ живой’

Сдержавъ коня, внимаетъ онъ,

И вдругъ, какъ чмъ-то пораженъ,

Взываетъ къ спутникамъ: ‘Впередъ!

На встрчу мн принцесса шлетъ

Хоръ министрелей, въ мысли той,

Что приближается со мной

Женихъ, а онъ теперь ужь трупъ!’

Такъ скачетъ онъ, покуда трубъ,

Литавръ и флейтъ сталъ рзче звукъ,

И озирается вокругъ,

Чтобъ убдиться наконецъ,

Какъ обманулся магъ-мудрецъ,

Смутившій сердце въ немъ своимъ

Вщаньемъ дерзкимъ и пустымъ.

И вотъ, близь замка, у воротъ,

Гд былъ въ аллею поворотъ,

Онъ видитъ шествіе вдали,

Съ какимъ выходятъ короли.

По об стороны отъ нихъ

Шли двы въ платьяхъ парчовыхъ

И стройно пли. Шелъ вослдъ,

Въ одежду алую одтъ,

Хоръ министрелей, дальше рядъ

Вельможъ, одтыхъ какъ въ парадъ,

Затмъ придворные пажи

И, обнаживши палаши,

Строй латниковъ и аррьергардъ —

Лсъ цлый свтлыхъ алебардъ.

Съ дурнымъ предчувствіемъ въ груди,

Король сдержалъ коня въ пути,

Но ни на мигъ не измнилъ,

Въ упорств сердца, прежнихъ силъ.

Онъ думалъ: ‘Еслибъ даже мн

Пришлось погибнуть здсь въ стран,

То и тогда не измнюсь,

Пока монархомъ я зовусь!’

Пока стоялъ онъ недвижимъ,

Вдругъ разступилась передъ нимъ

Толпа. И вотъ, рука съ рукой,

Вдоль по алле липъ густой,

Въ коронахъ, въ золот порфиръ,

При пньи двъ, при звукахъ лиръ,

На встрчу гостю изъ воротъ

Чета прелестная идетъ.

За нею много лордовъ шло,

Предъ ней, съ мечами наголо,

Несли два рыцаря сдыхъ

Хоругвь съ девизомъ царскимъ ихъ.

Глядитъ, нахмурившись, король,

Но прежде чмъ успла боль

Въ его растерзанной груди

Въ негодованье перейти,—

Ужь старцы съ знаменемъ въ рукахъ

Предъ нимъ стояли въ двухъ шагахъ.

И, молча, гнвенъ и суровъ,

Онъ кинулъ взоръ на стариковъ,

Потомъ, потупя взоръ, спросилъ:

‘Кто вы? Откуда? Кто ршилъ

Явиться вамъ предъ королемъ

Съ такимъ великимъ торжествомъ?’

Отвта не было. Кругомъ

Вс смолкли въ ужас нмомъ.

Одна принцесса, вся дрожа

И крпко руку сжавъ пажа,

Ршилась отвчать на то,

Но словъ княжны не могъ никто

Разслушать. Страшно поблднвъ,

Король опять спросилъ: ‘Сэръ-Рефъ,

Съ недлю пажъ мой здсь живетъ,—

Не такъ ли?’

‘Такъ!’ отвтилъ тотъ,

‘И я, согласно твоему

Имъ привезенному письму,

Чету въ день тотъ же обвнчалъ.’

‘Прекрасно сдлалъ, мой вассалъ!’

Сказалъ король. ‘А какъ давно

Имъ это счастіе дано?’

‘О, сиръ! Сегодня десять дней,

Какъ заключенъ ихъ гименей!’

Отвтилъ старый Рефъ. На мигъ

Тутъ головой король поникъ,

Потомъ съ сіяющимъ лицомъ,

Окинувъ взоромъ всхъ кругомъ,

Вскричалъ: ‘Ликуй со мной, народъ!

Кричи: да здравствуетъ мой родъ

Изъ вка въ вкъ! А ты, милордъ,

Чьей врной службой такъ я гордъ,

Прими, заслугами гордясь,

Цпь королевскую отъ насъ!

И на турнирахъ, и въ бою

Отнын голову твою

Да осняетъ предъ дворомъ

Твой вымпелъ съ герцогскимъ гербомъ!

‘А ты, наслдникъ мой и сынъ,

Мой щитъ, мой стягъ носи одинъ,

Со мною рядомъ объзжай

Мой стольный градъ изъ края въ край,

Садись у трона близь меня,

Длюсь съ тобой державой я!

‘А ты, народъ, не презирай

Его за то, что въ нашъ онъ край

Пришелъ не въ злат, безъ знаменъ!

Для древнихъ, какъ его, именъ

Въ чему весь этотъ ложный свтъ?

Древнй его породы нтъ!

Въ счастливыхъ Азіи странахъ,

Домъ, гд стоитъ теперь въ горахъ

Дамаскъ великій, родъ его

Возникъ отъ Бога самого,

Возникъ отъ вка, прежде чмъ

Міръ научился какъ въ яремъ

Впрягать вола. И тамъ, вблизи

Отъ рая, съ Господомъ въ связи,

Окрпъ и въ мудрости возросъ

Сей родъ. И врьте, онъ принесъ

Въ нашъ край изъ Азіи съ собой

Не мало мудрости святой!’

‘Такъ пожелаемъ же ему

Всхъ благъ, какъ сыну моему!’

Тутъ крикъ восторга огласилъ

Весь воздухъ. Быстро соскочилъ

Король съ коня и посреди

Двухъ новобрачныхъ, на пути

Усыпанномъ цвтами, сталъ,

И взявъ ихъ за руки, сказалъ:

‘О, сколько бъ радостныхъ часовъ

Я могъ провесть въ тиши садовъ,

О, сколько бъ славныхъ дней вн бдъ

Я увнчалъ внцомъ побдъ,

О, сколько бъ создалъ мудрыхъ длъ,

О, какъ бы тронъ мой просвтллъ,

Какимъ бы счастьемъ я сіялъ,

Какихъ бы скорбей избжалъ,

И сколько бъ былъ невозмутимъ

Мой миръ волненіемъ земнымъ,

Когда бъ объ этомъ лишь одномъ

Я помышлялъ, а не о томъ,

Какъ жить на трон безъ тревогъ,

Какъ возсдитъ единый Богъ

На херувимахъ! А теперь?

Теперь, средь множества потерь,

Померкла слава дней моихъ

И прахомъ втръ развялъ ихъ.

А изъ чего? изъ-за одинъ

Туманный призракъ безъ причинъ!

Теперь остатокъ дней моихъ

Я посвящу для длъ иныхъ,

Не стану взоръ бросать назадъ,

Стремить впередъ не стану взглядъ

Къ брегамъ сомнительнымъ судьбы,

Среди безплодной съ ней борьбы!’

Тутъ знакъ король рукою далъ,

И воздухъ снова засверкалъ

Отъ блеска латъ, щитовъ и пикъ,

И прокатился снова крикъ

Въ алле липовой, потомъ

Опять замолкло все кругомъ.

Одинъ лишь дроздъ осенній вновь

Въ кустахъ плъ псню про любовь,

Напоминая въ тишин

О миновавшейся весн.

Такъ средь ликующихъ гостей,

Съ подругой юною своей,

На тронъ со славою вступилъ

Властитель новый Михаилъ.

И никогда еще народъ

Не зрлъ такихъ къ себ щедротъ,

Какія пролилъ въ оный вкъ

Великій этотъ человкъ.

ДМИТРІЙ МИНЪ.

2-го ноября 1868 г.

‘Русскій Встникъ’, No 1, 1869

OCR Бычков М. Н.

Читайте также: