Въ Париж, въ улиц Муфтаръ, неизобилующей новыми домами, стоялъ одинъ старый, очень старый домъ. Мрачный, длинный, грязный корридоръ велъ въ этомъ дом къ лстниц съ желзными перилами, которую надобно было отыскивать ощупью
Пойдемте за мною, читатель, идите смло, я поведу васъ въ потьмахъ, по скользкимъ ступенямъ, доберемся до четвертаго этажа, ощупью же найдемъ съ правой стороны дверь, возл которой виситъ на бичевк заячья лапка, дернемъ за лапку, то есть, позвонимъ, и насъ впустятъ къ г. Делапулю.
Мосьё Делапуль старикъ лтъ семидесяти, но здоровый и бодрый, онъ худощавъ, маленькаго росту, но очень живъ, блестящіе глаза, острый носъ и узкія сжатыя губы его полны ироніи и сарказма. М. Делапуль носитъ еще панталоны по колна, чулки и башмаки. Онъ сохранилъ старинную прическу, оканчивающуюся на затылк косичкой.
Въ свое время старикъ былъ большой щеголь и неутомимый танцоръ, онъ славился своими антрша, пируетами и jets-batus. Въ то время, когда еще дйствительно танцовали, а не шаркали, мосьё Делапуль былъ въ мод, вс его приглашали, вс ухаживали за нимъ, замужнія женщины оспаривали одна у другой честь танцевать съ нимъ, молодыя двушки краснли отъ удовольствія, когда онъ ихъ приглашалъ. Словомъ, безъ Делапуля и балъ не въ балъ.
Само-собою разумется, что обладая такимъ высокимъ талантомъ, нашъ старикъ въ свое время пользовался особеннымъ расположеніемъ дамъ.
Наконецъ, наступили великіе политическіе перевороты. Развивавшаяся цивилизація убила танцы, пируеты и антрша. Человчество, подъ предлогомъ танцевъ, стало ходить взадъ и впередъ и даже не въ башмакахъ. Тогда мосьё Делапуль возненавидлъ свтъ и переселился въ улицу Муфтаръ, въ самый отдаленный уголъ Парижа.
Онъ удалился не одинъ. Надобно вамъ сказать, что онъ принялъ къ себ дочь роднаго племянника, бдную сироту, которой въ цломъ мір одинъ старый ддъ служилъ защитникомъ и опорой.
Внуку мосьё Делапуля звали Бланкой, она была мила какъ радость, свжа какъ майская роза, наивна и чиста какъ небо Италіи, и кротка какъ…. какъ вс хорошенькія женщины.
И столько граціи, столько прелестей было скрыто въ четвертомъ этаж стараго дома улицы Муфтиръ! И знаете ли, какую жизнь вела бдная Бланка?
Цлый день проводила съ ддушкой, который выходилъ очень рдко, и то никогда не уходилъ дале своей улицы.
Она должна была слушать разсказы о молодости мосьё Делапуля, о томъ, на сколькихъ балахъ онъ бывалъ и со сколькими герцогинями и графинями онъ имлъ счастіе танцовать.
Она должна была выслушивать длинныя разсужденія о танцахъ, о происхожденіи и постепенномъ развитіи ихъ.
Въ награду за внимательность внучки, г. Делапуль давалъ ей уроки танцованія, но увы — онъ училъ ее танцамъ прошедшаго столтія.
Онъ заказалъ особенный ящикъ, въ который ставилъ ноги Бланки на два часа посл завтрака и на столько же посл обда.
Она должна была выдлывать разные па, при каждой новой встрч съ ддомъ длать реверансы, и передъ отходомъ ко сну, протанцовать менуетъ или гавотъ.
Подобная жизнь не можетъ нравиться молодой двушк, но Бланка была кротка, почтительна, покорна, она любила своего ддушку и чтобы угодить ему, танцовала безропотно, подъ звуки старенькой скрипчонки, на которой игралъ самъ мосьё Делапуль.
Вечеромъ, старикъ, сидя въ глубокомъ волтеровскомъ кресл, подзывалъ къ себ Бланку, и погладивъ ее по головк, спрашивалъ:
— Хорошо ли ты становилась сегодня въ первую позицію?
— Хорошо, ддушка.
— Антрша идутъ легче?
— Легче, ддушка.
— Сдлай-ка реверансъ.
Бланка исполняла приказаніе старика.
— Хорошо, удовлетворительно, говорилъ онъ: ты умная двушка…. Помни, дитя мое, надобно всегда держаться прямо… Когда возвратятся прекрасные дни граціозныхъ танцевъ, тогда ты покажешь всмъ, какъ должно танцовать…. Помяни мое слово, эти дни скоро опять настанутъ… Человчество совращается иногда съ пути истины и граціи, но не надолго… Ты увидишь, что вс будутъ говорить о теб, восхищаться тобою…. Вандалы! варвары! они теперь не танцуютъ, а просто ходятъ, шаркаютъ… вмсто того, чтобы длать граціозные антрша, они — Гунны этакіе!— стучатъ каблуками… Родъ человческій дошелъ до такого упадка, что люди являются на балъ въ сапогахъ!… Они не знаютъ, что пренебрегаютъ искусствомъ самымъ благороднымъ, самымъ изящнымъ и древнимъ… Ты не знаешь, дитя мое, что искусство танцованія очень древнее искусство….
— Знаю, знаю, ддушка! вскричала двушка съ живостію, чтобы избавиться разсказа о томъ, что она уже столько разъ слышала, но старикъ не слышалъ даже восклицанія ея, и опустившись въ кресло, продолжалъ:
— Встарину семейныя трапезы и вообще вс празднества и торжества оканчивались плясками, Ксенофонтъ оставилъ намъ весьма подробное описаніе того, что въ древности называлось послобденнымъ препровожденіемъ времени. Приглашали музыкантовъ, Сиракузца, игравшаго на флейт и служившаго дирижеромъ, молодаго человка, игравшаго на лир, и танцовщицу, которая длала разныя штуки съ обручами, мечами и шариками…. Потомъ выходилъ молодой человкъ и плясалъ очень граціозно…. Но этого мало! Даже въ самыя отдаленныя, патріархальныя времена все служило поводомъ къ пляскамъ: перемны временъ года, жатва, сборъ винограда, все, все!… Аміотъ пишетъ….
— Знаю, ддушка, знаю, что онъ пишетъ! Вдь я сама читала вамъ его вслухъ! восклицала молодая двушка, и старикъ, барабаня пальцами тактъ менуета по поручню кресла, засыпалъ.
Однообразная, скучная жизнь, одиночество, незнаніе никакихъ развлеченіи имли вредное вліяніе на здоровье Бланки.
Делапуль замтилъ, что румянецъ сходилъ со щекъ ея, и, обезпокоенный, пригласилъ доктора, чтобы узнать причину разстройства здоровья внуки.
— Посщаетъ ли ваша внучка общества? спросилъ докторъ.
— Нтъ, никогда.
— Бываетъ ли она на гуляньяхъ?
— Никогда.
— Ходитъ ли въ театръ, концерты?
— Никогда, никогда!
— Оттого-то она и хвораетъ.
— Что вы говорите!
— Я говорю, что ваша внучка страдаетъ самою опасною изъ всхъ болзней — скукою.
— Съ чего вы взяли, что Бланка скучаетъ?… Я почти постоянно съ нею… Мы очень пріятно бесдуемъ…. Я разсказываю ей занимательныя и поучительныя исторіи…. Я не отказываю ей ни въ чемъ…. Она встаетъ и ложится, когда ей вздумается… Кушаетъ всегда до сыта…. Словомъ, жизнь ея нисколько не отличается отъ моей, а я могу уврить васъ, что вовсе не знаю скуки!
— Такъ, но вамъ семдесятъ лтъ, а ей шестнадцать.
— Такъ что же?
— То, что у нея совсмъ другія потребности.
— Неужто?
— Если вы хотите возвратить здоровье вашей внучк, то ходите съ нею въ гости, на гулянья, заставляйте ее танцовать….
— Да она и такъ почти цлый день танцуетъ!
— Молодая двушка то же, что цвтокъ, безъ воздуха цвтокъ завядаетъ… Вашей внучк нуженъ воздухъ.
— Воздухъ!.. воздухъ…. твердилъ старикъ, когда докторъ ушелъ: странный народъ эти доктора! Разв здсь мало воздуху? Открыла окно — вотъ ей и воздухъ!… Но что длать! Послушаюсь его: пойду сегодня же съ Бланкой гулять.
Мосьё Делапуль позвалъ хорошенькую внучку и объявилъ ей, что пойдетъ съ него гулять на бульваръ. Молодая двушка вспрыгнула отъ радости и тотчасъ же побжала одваться. Она надла свое лучшее платье, лучшую шляпку, ей очень хотлось казаться хорошенькою, но въ этомъ отношеніи природа распорядилась уже за нее. Она дала ей прелестные глаза, хорошенькій носикъ, маленькій ротикъ, зубы точно перлы, очаровательныя ямочки на щечкахъ, словомъ, прсмиленькую физіономію.
Что касается до мосьё Делапуля, то и въ костюм своемъ онъ остался также вренъ прежнему времени, какъ и въ танцахъ, онъ сохранилъ чулки въ натяжку и башмаки съ пряжками, шолковый французскій кафтанъ съ большими выпуклыми пуговицами съ изображеніями птицъ, прическу съ косичкой и маленькую трехъугольную шляпу, въ род той, которая прославилась на голов Наполеона.
Ддушка взялъ Бланку подъ руку, и опираясь на трость, которая служитъ ему уже пятьдесятъ лтъ, пошелъ съ молодою двушкою по направленію къ бульварамъ. Бланка съ изумленіемъ смотритъ на вс встрчающіеся ей предметы, а старикъ идетъ плавно и граціозно, какъ бы собираясь танцовать менуетъ.
Наконецъ, посл многихъ и долгихъ остановокъ, они добрались до бульвара Бомарше.
Представьте себ изумленіе молодой двушки, когда она очутилась посреди множества народа, гуляющихъ, звакъ, торговцевъ и торговокъ и фокусниковъ.
Тутъ, за тринадцать су {Около пятиалтыннаго.} вы можете накупить себ, что угодно.
Дале играютъ дтц. Берегитесь, а не то какъ разъ въ васъ швырнутъ мячикомъ или чмъ-нибудь другимъ. Дти рзвятся, шумятъ, падаютъ, плачутъ, между-тмъ какъ нянюшки заняты бесдами, который интересуютъ ихъ гораздо боле, чмъ дти господъ ихъ.
Еще дале, какой-то господинъ, въ чорномъ фрак, довольно грязномъ и поношенномъ, окруженъ толпою звакъ. Передъ этимъ человкомъ нтъ ни стола, ни лотка, стало-быть онъ не купецъ?… Что же онъ длаетъ? О чемъ бесдуетъ онъ съ окружающей его публикой?
Мосьё Делапуль останавливается съ племянницей передъ этцмъ человкомъ. Ему хочется узнать, что онъ толкуетъ.
Незнакомецъ, безпрестанно нюхая табакъ, говоритъ съ разстановкой, какъ бы самъ не зная, что ему говорить:
— Конечно, есть люди…. люди, которые даже гуляютъ…. особенно въ хорошую погоду…. какъ, напримръ, сегодня…. Вотъ, гуляютъ себ…. гуляютъ и говорятъ: Очень хорошо…. Конечно, все это очень пріятно… Но что длаетъ этотъ господинъ, который ничего не длаетъ…. Вроятно, онъ что-нибудь да длаетъ….
— Ддушка, что онъ говоритъ? шопотомъ спрашиваетъ Бланка.
— Не знаю, но послушаемъ, можетъ-быть онъ что-нибудь да скажетъ.
Господинъ въ чорномъ фрак вынимаетъ изъ кармана засаленный бумажникъ, изъ бумажника листокъ чорной глянцовой бумаги и ножницы, потомъ, окинувъ взоромъ окружающую его толпу, начинаетъ что-то вырзывать изъ бумаги, продолжая свою несвязную рчь:
— Да, милостивые государя и государыни… вотъ вы, напримръ, видите человка…. и вокругъ большая и почтенная публика…. вы, конечно, спросите: Что длаетъ этотъ человкъ?… Безъ всякаго сомннія, я что-нибудь да длаю…. Вотъ тутъ-то и задача!… Конечно длаю…. но что?… Что я длаю?…. Это почтеннйшая публика сейчасъ узнаетъ…. Прошу нсколько минутъ терпнія…. Отчего жъ бы вамъ и не подождать?… Да, что я длаю? Въ томъ-то и задача!
Говоря такимъ образомъ, господинъ въ чорномъ фрак обратилъ все свое вниманіе на мосье Делапуля, которому удалось пробраться впередъ. Ддушка не понималъ, зачмъ этотъ человкъ все смотрлъ на него и обращалъ преимущественно къ нему свои несвязныя рчи, но старичокъ принималъ это за особое вниманіе, и уже придумывалъ какую бы вжливость сказать въ отвтъ господину въ чорномъ фрак, какъ вдругъ послдній пересталъ вырзывать, живо наклеилъ вырзанное на блый листокъ бумаги, и показалъ публик весьма схожій смлуетъ г. Делапуля.
Вс захохотали. Делапуль и внучка его хотятъ знать о чемъ другіе смются, они подходятъ ближе, и мосьё Делапуль останавливается пораженный, узнавъ свой портретъ.
— Это вы, ддушка! съ косичкой и маленькой треуголкой, это вы!
Человкъ въ чорномъ фрак подаетъ сплуетъ старику и говоритъ:
— Надюсь, что вы довольны, вс узнали васъ…. соблаговолите получить…. вознагражденіе предоставляю вашей щедрости….
— Вознагражденіе! кричитъ мосьё Делапуль, покраснвъ отъ гнва: какъ вы осмлились вырзать мой силуетъ, не узнавъ сперва, пріятно ли мн это будетъ?… Что я вамъ за натурщикъ?.. Вы самовольно завладли моею личностью!… Не имя на то никакого права…. Пойдемъ, Бланка, пойдемъ! Я буду жаловаться правительству.
Старикъ уводитъ молодую двушку, посреди смха и гиканья толпы, которая всегда рада случаю посмяться надъ кмъ-нибудь.
— Въ мое время народъ былъ гораздо вжливе, сказалъ мосьё Делапуль: въ мое время на гульбищахъ не толкались и ни кто не имлъ права снимать вашъ силуетъ безъ вашего согласія…. Теперь гораздо лучше и пріятне сидть дома!
Бланка не совсмъ раздляла мнніе ддушки, множество прохожихъ, великолпные магазины, забавныя лавчонки, шумъ, движеніе, все занимало ее. Кром-того, она уже нсколько разъ слышала, какъ молодые люди, проходя мимо нея, говорили:
— Какая хорошенькая!
Самая невинная двушка понимаетъ значеніе этихъ словъ.
Наступило наконецъ то время, въ которое старикъ обыкновенно обдалъ.
— И я тоже. Такъ какъ до дому далеко, то мы зайдемъ въ трактиръ.
— Пойдемте, пойдемте! Ахъ, какъ весело!
Бланка въ восторг. Она еще никогда не обдала въ трактир, и воображаетъ, что тамъ все должно быть отлично и что она будетъ сть кушанья, о которыхъ до-сихъ-поръ даже не слыхала.
Мосьё Делапуль осматривается и замчаетъ нчто въ род магазина, въ которомъ сидитъ какой-то господинъ и что-то кушаетъ.
— Вотъ, врно, трактиръ, думаетъ старикъ: тамъ немного народу…. Чмъ лучше, это будетъ гораздо приличне дли моей внучки. Пойдемъ, Бланка.
Они входятъ въ опрятную залу, уставленную столами, накрытыми скатертями, на столахъ лежатъ разныя булки и газеты.
Мосьё Делапуль и Бланка садятся къ одному столу, и первый говоритъ толстой дам, стоящей за буфетомъ:
— Мы, сударыня, проголодались…. прикажите подать намъ, что у васъ есть готоваго…. Я вполн полагаюсь на вашъ выборъ.
Буфетчица очень снисходительно киваетъ головой, уходитъ и вскор возвращается съ двумя чашками бульона.
Буфетчица приноситъ корзинку съ булками и возвращается къ буфету.
— Это бульонъ, говоритъ старикъ: видно у нихъ сегодня нтъ супу.
Молодая двушка ничего не отвчаетъ, но только немножко поморщилась: она не любила бульона.
Выпивъ свою чашку, мосье Делапуль говоритъ буфетчиц:
— Намъ, сударыня, этого недовольно.
— Прикажете еще?
— Какъ же, какъ же!
Буфетчица уходитъ и возвращается съ двумя другими чашками бульона и ставитъ ихъ передъ старикомъ и Бланкою. Послдніе смотрятъ другъ-на-друга и ршаются проглотить и вторыя чашки, они воображаютъ, что это бульонъ другаго рода, но ничего не бывало — онъ совершенно такой же, какъ и первый.
— Вдь этого все-таки мало, говоритъ старикъ, обратившись опять къ буфетчиц.
Она ничего не отвчаетъ, уходитъ и въ третій разъ является съ двумя чашками бульона. Мосье Делапуль сердится и восклицаетъ:
— Опять бульонъ!… Позвольте вамъ замтить, сударыня, что это черезъ-чуръ монотонно…. Разъ — хорошо, два — куда ни шло! Но ужъ третій — кушайте сами! Неужто нынче въ трактирахъ ничего нельзя достать, кром бульона?
— Въ нашемъ заведеніи нтъ ничего другаго. Мы основали спеціальность для бульона…. Отпускаемъ и на домъ, какъ кому угодно.
— Глупыя нововведенія! говоритъ г. Делапуль сердито. Онъ расплачивается и уходитъ съ Бланкой. Выйдя на улицу, онъ спрашиваетъ ее: Хочешь еще сть?
— О, нтъ, ддушка. У меня прошелъ апетитъ.
— Такъ прогуляемся еще…. Хорошъ обдъ! Первое блюдо — бульонъ, второе — бульонъ, третье — бульонъ…. Пойдемъ, я покажу теб что-нибудь забавное.
Они прошли нсколько шаговъ и остановились у палатки, въ которой показывали маріонетокъ, но самое забавное зрлище было у входа въ палатку, гд кошка выдлывала разныя штуки. Мосье Делапуль и Бланка остановились, чтобы посмотрть на нее. Толпа зрителей состояла преимущественно изъ уличныхъ мальчишекъ, которые не замедлили обратить насмшливое вниманіе на страннаго старичка, за мальчишками послдовали и мастеровые и другіе зваки, вс стали смяться, указывая пальцами на старика въ маленькой треуголк и толковомъ кафтан съ пуговицами, украшенными изображеніями разныхъ птицъ. Кошка забыта, вс занимаются ддушкой Бланки, который вовсе не подозрваетъ того.
Хохотъ усиливается, толпа сгущается, загораживаетъ весь бульваръ, такъ что нтъ проходу, толкотня, давка, вс хотятъ видть мосье Делапуля. Является полицейскій служитель, справляется о причин сходбища, ему показываютъ старика. Полицейскій служитель добирается до него, и дернувъ его за руку, говоритъ отрывисто:
— Проходите, проходите. Не стойте здсь.
— Отчего не стоять? спросилъ старикъ съ изумленіемъ.
— Потому-что вы нарушаете порядокъ.
— Я нарушаю порядокъ? Я?….
— Перестаньте притворяться! Знаемъ мы эти штуки!
— Какія штуки?
— Пожалуйста, не прикидывайтесь такимъ простячкомъ…. Насъ не проведешь…. Вы нарочно надли треуголку, чтобы походить на Наполеона….
— На Наполеона!… Я не имю чести знать этого господина….
— Перестаньте шутить! Зачмъ у васъ орлы на пуговицахъ?
— Орлы!… Это колибри, а не орлы.
— Орлы, говорятъ вамъ.
— Колибри!.. Впрочемъ отстаньте, пожалуйста, мы мн надоли….
— Проходите, говорятъ вамъ! Я не арестую васъ, только изъ уваженія къ вашимъ лтамъ.
— Да что вы, въ-самомъ-дл, пристали ко мн!
— Ддушка, уйдемте, умоляю васъ! говоритъ Бланка.
Уступая просьбамъ внучки, старикъ удаляется.
— Не понимаю! ворчалъ онъ: увряютъ, что я нарушаю порядокъ, потому-что у меня треугольная шляпа на голов и птицы на пуговицахъ…. Я не узнаю Парижа! все измнилось въ немъ: трактиры, костюмы, обычаи…. Досадно, право досадно! Я нарочно вышелъ, чтобы развлечь тебя, а тутъ непріятность за непріятностью….
Смерклось, когда старикъ и молодая двушка дошли до Елисейскихъ-полей, тамъ увидли они ротонду, надъ входомъ которой былъ транспарантъ съ надписью:
БАЛЪ.
Бланка вздрогнула отъ радости и сказала дду:
— Балъ! Мсто, гд танцуютъ…. Ахъ, ддушка! тамъ-то бы я повеселилась… Я такъ прилежно училась танцовать, что надобно же мн употребить въ дло мое знаніе….
— Ну, пожалуй! отвчаетъ Делапуль. Никто изъ нихъ, я увренъ, не уметъ танцовать. Пускай же они полюбуются твоею граціею, твоими на, твоими реверансами. Пойдемъ! вскричалъ онъ оживляясь: я чувствую, какъ у меня самаго заходили ноги…. Я буду твоимъ кавалеромъ, и мы покажемъ имъ, какъ должно танцовать.
Старикъ входитъ съ внукой въ бальную ротонду. Народу было много, оркестръ игралъ ритурнель. Кто-то искалъ визави. Мосьё Делапуль вызвался, и вс глаза обратились на странную парочку.
Музыка заиграла.
Ддушка и племянница ринулись впередъ, присдаютъ, ловко выдлываютъ антрша, прыгаютъ…. Все вокругъ нихъ разразилось громкимъ смхомъ, другіе кадрили оставлены, вс толпятся, чтобы видть какъ танцуютъ старикъ и молодая двушка.
Въ то самое время, какъ мосьё Делапуль выдлывалъ самое вычурное па, его схватилъ за-руку полицейскій служитель.
— Не прикидывайтесь, я своими глазами видлъ, какъ вы сейчасъ длали весьма непристойныя движенія.
— Я!… да знаете ли вы, что въ тысячу семьсотъ….
— Не разсуждайте, стыдно вамъ дурачиться въ ваши лта, извольте выдти вонъ или я велю васъ арестовать.
Испуганная Бланка насильно уводитъ дда. Онъ тотчасъ же нанимаетъ извозчика въ улицу Муфтаръ. Воротившись домой, онъ кричитъ въ бшенств:
— Ноги моей не будетъ на улицахъ!
Но утро вечера мудрене.
На другой день старикъ опомнился и сказалъ внучк:
— Дитя мое, я найму теб другаго учителя танцованія, я буду посылать тебя въ гости и ты будешь одваться такъ, какъ вс теперь одваются…. Я не хочу, чтобы на тебя указывали пальцами…. Я убдился, что надобно одваться, ходить и танцовать съ вкомъ….