Человкъ, который хотлъ стать королемъ.
Переводъ съ индійскаго Л. Р.
Человкъ, который хотлъ стать королемъ.
Переводъ съ индійскаго Л. Р.
‘Русское Богатство’, No 1, 1899
Человек, который хотел стать королем, Киплинг Джозеф Редьярд, Год: 1888
Время на прочтение: 38 минут(ы)
Начало всей этой исторіи произошло на позд, отправлявшемся изъ Ажмира въ Мхоу. Дефицитъ моего бюджета заставлялъ меня хать не во второмъ класс, который только на половину дешевле перваго, а въ третьемъ, а онъ, по истин, ужасенъ. Подушекъ въ немъ не полагается, а публика состоитъ или изъ туземцевъ, которые слишкомъ нечистоплотны для продолжительнаго ночного путешествія, или — изъ бродягъ, а послдніе были бы очень забавны, еслибъ не имли обыкновенія напиваться допьяна.
Третій классъ не одобряетъ буфетовъ, потому что его публика возитъ продовольствіе въ узелкахъ и карманахъ, покупаетъ сладости у туземныхъ разносчиковъ и пьетъ воду, встрчающуюся по пути.
По счастію, мое отдленіе вагона было пусто до самаго Назирабада, гд въ него вошелъ, громаднаго роста джентльмэнъ съ очень узкими рукавами и остался въ немъ цлый день. Онъ былъ, какъ и я, праздношатающійся путешественникъ, но только съ замтнымъ пристрастіемъ къ виски. Онъ наболталъ мн много небылицъ о томъ, что онъ видлъ и длалъ, разсказывалъ о необыкновенныхъ захолустьяхъ Имперіи, куда онъ пробирался,— о приключеніяхъ, въ которыхъ рисковалъ жизнью изъ за того, чтобы добыть себ кусокъ хлба. ‘Если бъ въ Индіи было побольше людей, похожихъ на насъ съ вами, которые, какъ вороны, не заботятся о томъ, гд добыть имъ пропитаніе на завтра, страна давала бы не 70 милліоновъ доходовъ, а 700 милліоновъ’, сказалъ онъ, и когда я посмотрлъ хорошенько на его ротъ и подбородокъ, то готовъ былъ съ нимъ согласиться. Мы болтали о политик, осуждая ее съ точки зрнія бродягъ, которые видятъ вещи не съ показной стороны,— и говорили о почтовыхъ правилахъ, потому что моему пріятелю нужно было послать назадъ въ Ажмиръ телеграмму со слдующей станціи, которая представляетъ поворотъ отъ Бомбея къ линіи Мхоу, если вы дете на западъ.
Но у моего пріятеля было только 8 монетъ, необходимыхъ ему для обда, а у меня тоже было не много, по случаю небольшой заминки въ бюджет, о которой я уже упоминалъ. Кром того, я отправлялся въ такое глухое мсто, гд — если бъ и захотлъ войти въ соприкосновеніе съ казначействомъ — не существовало телеграфнаго вдомства. Слдовательно, я никоимъ образомъ не могъ ему помочь.
— Мы могли бы попросить телеграфиста послать депешу въ кредитъ,— сказалъ мой пріятель,— но тогда о насъ обоихъ будутъ наводить справки, а это меня задержитъ порядкомъ. Вы говорили, что черезъ нсколько дней подете по этой линіи обратно?
— Черезъ десять дней,— отвчалъ я.
— Нельзя ли черезъ восемь?— спросилъ онъ.— У меня очень спшное дло.
— Я могу послать вашу телеграмму черезъ десять дней, если моя услуга будетъ вамъ тогда полезна,— сказалъ я.
— Я думаю, что мн не слдуетъ сейчасъ посылать депешу. Онъ выдетъ изъ Дели двадцать третьяго въ Бомбей. Стало быть, будетъ прозжать черезъ Ажмиръ въ ночь на двадцать третье.
— А я ду въ Индійскую пустыню,— объяснялъ я.
— Отлично,— продолжалъ онъ.— Вы измните свой путь при скрещеніи въ Марвар и продете черезъ Жодпоръ — вы должны такъ сдлать — а онъ будетъ въ Марвар съ бомбейскимъ почтовымъ поздомъ рано утромъ 24-го. Можете вы быть къ этому времени въ Марвар? Для васъ въ этомъ не будетъ никакого неудобства, такъ какъ я знаю, что въ городахъ центральной Индіи мало интереснаго,— будь вы даже корреспондентомъ Backwoodsman’а.
— А разв вы когда нибудь пробовали эту штуку?— спросилъ я.
— Нсколько разъ, но только дипломатическіе агенты быстро разнюхивали и высылали меня на границу. Однако, вернемся къ моему другу: я непремнно долженъ извстить его о себ, иначе онъ не будетъ знать, куда ему идти. Вы были бы очень обязательны, если бъ, выхавъ въ извстное время изъ центральной Индіи, отыскали его въ Марвар и сказали: ‘онъ на недлю ушелъ на югъ’. Онъ ужъ пойметъ, что это значить. Я опишу вамъ его: это человкъ высокаго роста, съ красной бородой и очень сильный. Вы найдете его въ отдленіи второго класса, спящимъ, какъ джентльмэнъ. Не пугайтесь этого, спустите окно и скажите:— ‘онъ ушелъ на недлю на югъ’ — и онъ сейчасъ же повернется. Вдь все это сократитъ только на два дня время вашихъ остановокъ въ тхъ мстахъ.
— Откуда вы дете?— спросилъ я.
— Съ востока,— отвчалъ онъ,— и я надюсь, что вы передадите ему порученіе… Ради моей матери, также и ради вашей собственной.
Англичане не часто трогаютъ сердца воззваніями къ памяти своихъ матерей, но, по нкоторымъ причинамъ, которыя будутъ вполн ясны, я думалъ согласиться.
— Это такіе пустяки,— продолжалъ онъ,— поэтому-то я и прошу васъ и знаю, что могу надяться на васъ, и вы исполните все. Вагонъ 2-го класса на Марварскомъ скрещеніи, и спящій въ немъ рыжій человкъ. Вы наврное не забудете. Я сейчасъ выхожу на слдующей станціи и долженъ оставаться тамъ, пока онъ не придетъ или не пришлетъ того, что мн необходимо.
— Я передамъ порученіе, если найду его,— отвчалъ я, но, ради вашей матери и своей, дамъ вамъ совтъ: не пытайтесь больше прозжать черезъ штаты центральной Индіи подъ видомъ корреспондента Backwoodsman’а. Можете натолкнуться на настоящаго, а это поведетъ къ непріятностямъ.
— Благодарю васъ,— просто сказалъ онъ,— но когда же тронется эта свинья? Я могу издохнуть съ голоду…
Онъ вышелъ на маленькой станціи, а я задумался. Мн нсколько разъ приходилось слышать о господахъ, выдающихъ себя за газетныхъ корреспондентовъ и пугающихъ маленькіе штаты угрозами огласки, но я до сихъ поръ не встрчалъ ихъ. Они ведутъ тяжелую жизнь и обыкновенно внезапно исчезаютъ неизвстно куда. Туземные штаты питаютъ настоящій ужасъ къ англійскимъ газетамъ, которые могутъ бросить свтъ на ихъ особенные способы управленія, и длаютъ все, чтобы спаивать корреспондентовъ шампанскимъ и выпроваживать ихъ поскоре отъ себя.
Они не хотятъ понять, что никому нтъ дла до такихъ пустяковъ, какъ внутреннее управленіе туземныхъ штатовъ, до тхъ поръ, пока царитъ безъ границъ угнетеніе и злодяніе, пока правящіе штатами не перестанутъ быть ни къ чему не годными,— пьянствовать или болть въ продолженіе цлыхъ годовъ. Туземные штаты созданы провидніемъ только затмъ, чтобы доставлять разныя декораціи, тигровъ, всевозможныя небылицы и т. п. Они представляютъ собой темныя мстечки земного шара, наполненныя невообразимымъ жестокосердіемъ, которыя одной своей стороной соприкасаются съ желзной дорогой и телеграфомъ, а другой — съ временами Гарунъ-аль-Рашида.
Когда я оставилъ вагонъ, мн пришлось вступить въ сношенія съ разными королями и въ теченіе восьми дней испытать разнообразныя измненія образа жизни. Иногда я облекался въ парадныя одежды, посщалъ принцевъ и государственныхъ дятелей, пилъ изъ хрусталя и лъ съ серебра. Иногда — лежалъ прямо на голой земл, съ жадностью питался тмъ, что попадалось подъ руку, запивая протекающей вблизи водой, и спалъ съ моимъ слугой подъ однимъ грубымъ одяломъ.
Я покончилъ съ Великой Индійской Пустыней въ то самое число, какъ предполагалъ раньше, и поздъ высадилъ меня на Марварскомъ скрещеніи, откуда направляется въ Джодпоръ до смшного крошечная желзная дорога. Бомбейскій почтовый поздъ изъ Дели недолго стоитъ въ Марвар. Онъ уже былъ тамъ, когда я пріхалъ, и у меня едва хвалило времени, чтобы перейти на его платформу и обойти вагоны. Во всемъ позд былъ только одинъ вагонъ 2-го класса. Я опустилъ окно вагона и увидалъ огненно-красную бороду, полузакрытую грубымъ вагоннымъ одяломъ. Здсь былъ тотъ самый человкъ, котораго я искалъ, спавшій крпкимъ сномъ, и я тихонько толкнулъ его. Онъ съ бранью приподнялся, и при свт лампы я могъ разглядть его лицо. Это было широкое, добродушное лицо.
— Опять билеты?— спросилъ онъ.
— Нтъ,— отвчалъ я.— Я пришелъ вамъ сказать, что ‘онъ ушелъ на недлю на югъ’.
— Онъ ушелъ на югъ на недлю?
Поздъ началъ двигаться. Рыжій протеръ глаза. ‘Онъ на недлю ушелъ на югъ’,— повторилъ онъ.— Это какъ разъ похоже на него. Говорилъ онъ, что я долженъ вамъ дать что-нибудь?
— Нтъ, онъ ничего не говорилъ,— отвчалъ я, соскакивая съ позда и наблюдая, какъ въ темнот уже погасали его красные огни.
Было страшно холодно, потому что втеръ дулъ съ пустыни. Я проворно вкарабкался въ свой вагонъ и скоро заснулъ. Если бъ бородатый человкъ далъ мн рупію, я сохранилъ бы ее на память объ этомъ приключеніи. Но моей единственной наградой оставалось только сознаніе исполненнаго долга.
Потомъ мн пришло въ голову, что два джентльмэна, подобные моимъ пріятелямъ, не добьются ничего хорошаго, разыгрывая роли газетныхъ корреспондентовъ, и могутъ подвергнуться серьезнымъ непріятностямъ, если физіономіи ихъ запомнятъ въ одномъ изъ штатовъ центральной Индіи или южнаго Раджпутана.
Затмъ я принялся за свои занятія, возвратился въ свою редакцію, гд не было ни королей, никакихъ приключеній, кром ежедневнаго выпуска газеты. Кажется, должность газетчика внушаетъ каждому понимающему человку предразсудокъ дисциплины. Являются лэди отъ различныхъ миссій и неотступно просятъ редактора оставить вс свои дла для того, чтобы описать христіанскую раздачу наградъ въ какой-нибудь глухой, мало извстной деревушк, здсь сидятъ полковники обойденные повышеніемъ, и набрасываютъ очерки цлой серіи, состоящей изъ десяти, двнадцати, или двадцати четырехъ передовыхъ статей, о старшинств выборовъ, приходятъ странствующія труппы актеровъ и объясняютъ, что не могутъ сейчасъ заплатить за свои объявленія, но, по возвращеніи изъ Зеландіи, или Таити, уплатятъ съ процентами, являются изобртатели всевозможныхъ привилегій и патентовъ съ разными описаніями ихъ въ своихъ карманахъ и длинными часами въ своемъ распоряженіи, представители чайныхъ товариществъ вырабатываютъ свои объявленія здсь же, неизвстныя лэди врываются со словами: ‘мн нужна сотня визитныхъ карточекъ, напечатанная сразу’, что для нихъ, очевидно, составляетъ часть обязанностей редактора, а каждый изъ разнузданнйшихъ разбойниковъ, который когда-либо шатался по Великой Пьяной дорог, считаетъ своимъ долгомъ просить мста, рекомендуя себя образцовымъ корректоромъ. И въ продолженіе всего этого времени безумно звонитъ звонокъ телефона, на континент умерщвляютъ королей, мистеръ Гладстонъ созываетъ фурій на британскія владнія, и, какъ надодливая пчела, маленькій черный мальчишка визжитъ: ‘kaapi chay-ha-yech’ (требуютъ экземпляра), а большая часть газеты еще ничмъ не наполнена.
Однако, это еще самая интересная часть года. Есть еще другіе 6 мсяцевъ, когда никто даже и не заглядываетъ въ редакцію: термометръ, медленно поднимаясь, доходитъ до самой верхушки стеклянной трубки, дневной свтъ такъ слабъ, что еле можно разбирать корректуру, печатныя машины раскалены до-красна, и никто ничего не пишетъ, кром отчетовъ объ увеселеніяхъ или извщеній о смерти. Въ эту пору телефонъ становится звенящимъ предметомъ ужаса, потому что только и говоритъ вамъ о внезапныхъ смертяхъ мужчинъ и женщинъ, которыхъ вы близко знали, а удручающій зной душитъ васъ въ то время, когда вы сидите и пишете: ‘Носится слухъ о незначительномъ увеличеніи заболваній въ округ Хода-Джанта-Ханъ. Проявленіе болзни въ основ не эпидемическое, и, благодаря энергическимъ усиліямъ мстныхъ властей, болзнь почти уже прекратилась. Но, тмъ не мене, съ глубочайшимъ сожалніемъ, извщаемъ о смерти’ и т. д.
Потомъ эпидемія дйствительно разражается, и слуховъ и свдній для успокоенія подписчиковъ становится все меньше и меньше. Это — самое мрачное время для газеты, и, какъ говорится въ объявленіяхъ, ‘его надо испытать, чтобы оцнить’.
Въ этотъ самый сезонъ, замчательно плохой сезонъ, газета выходила своимъ послднимъ недльнымъ выпускомъ въ ночь субботы, т. е. въ воскресенье утромъ, по обычаю лондонскихъ газетъ. Въ этомъ заключалось для меня значительное удобство, такъ какъ сейчасъ же посл выпуска можно было отправляться спать: разсвтъ на полчаса понижалъ термометръ съ 96 до 84-хъ, а въ этой прохлад усталый человкъ можетъ заснуть, пока не разбудить его жара.
Въ одну изъ такихъ субботъ было мое дежурство. Король, или царедворецъ, или какое-то государство должны были умереть, или дать новую конституцію, вообще — сдлать что-то, считавшееся очень важнымъ на другой сторон свта, и газета должна была ждать до послдней минуты, чтобы помстить телеграмму объ этомъ.
На двор стояла темная, какъ могила, ночь, такая удушливая и томительная, какая бываетъ только въ іюн, и раскаленный восточный втеръ шумлъ въ высохшихъ деревьяхъ, давая обманчивую надежду на дождь. Иногда потокъ почти горячей воды съ шумомъ выливался на пыль, но вс утомленные нестерпимымъ зноемъ люди знали, что это былъ только одинъ обманъ. Я сидлъ въ комнат, гд находился печатный станокъ, потому что въ ней было нсколько прохладне, чмъ въ редакторской, станокъ издавалъ однообразный звукъ — тикъ-такъ, ночныя птицы жалобно кричали за окномъ, а голые наборщики обтирали потныя лица и безпрестанно пили воду. Мы не получали того, чего ждали, хотя втеръ шумлъ, послднія статьи были набраны, а весь земной шаръ, казалось, тихо замеръ въ удушающей жар, приложивъ палецъ къ губамъ, въ ожиданіи великаго событія. Я сквозь дремоту спрашивалъ себя: почему телеграфъ есть благо, и почему этотъ умирающій человкъ, или воюющій народъ ничего не знаютъ о тхъ неудобствахъ, которыя приходится терпть изъ-за нихъ?
Я собирался уйти и отпустить наборщиковъ и уже поднялся съ мста, какъ двое какихъ-то людей, закутанныхъ въ блое, предстали предо мной. Первый изъ нихъ сказалъ: ‘это онъ!’ Второй отвчалъ: ‘такъ, онъ самый!’ Оба засмялись такъ громко, что едва не заглушили шумъ машинъ, и отерли потныя лица.
— Когда мы проснулись во рву, гд спали, такъ какъ тамъ прохладне, и замтили черезъ дорогу горящій огонь, я сказалъ моему товарищу: редакція открыта. Пойдемъ туда и потолкуемъ съ нимъ,— произнесъ тотъ, который былъ поменьше Это былъ тотъ самый человкъ, котораго я встртилъ на позд, а товарищъ его — рыжій Субъектъ на Марварскомъ скрещеніи. Невозможно было ошибиться ни въ бровяхъ перваго, ни въ бород второго.
Я не очень обрадовался имъ, потому что больше хотлъ спать, чмъ бесдовать съ бродягами.— Что вамъ нужно?— спросилъ я.
— Полчаса поговорить съ вами въ прохладной и удобной комнат,— отвчалъ рыжебородый.— Намъ хотлось бы также что нибудь выпить…— уговоръ еще не начался, Пиши… нечего такъ смотрть на меня. Мы дйствительно нуждаемся въ вашемъ совт, а денегъ намъ не надо.
Я повелъ ихъ въ душную контору, стны которой были увшаны географическими картами, и рыжій началъ потирать свои руки…
— Вотъ, это подходящее для насъ,— сказалъ онъ.— Это и есть настоящее мсто, куда слдовало придти. Теперь, сэръ, позвольте представить вамъ брата Пиши Карнегана, это — онъ, и брата Даніеля Драво, это — я, и разсказать покороче о нашихъ профессіяхъ, такъ какъ мы пробовали многія изъ нихъ. Мы были солдатами, матросами, наборщиками, фотографами, корректорами, уличными проповдниками и корреспондентами Backwoodsman’а, когда думали, что газета въ этомъ нуждается. Карнеганъ трезвъ, также какъ и я. Посмотрите на насъ и убдитесь, что это правда. Вы дадите намъ по штук вашихъ сигаръ и огня.
Дйствительно, они были совершенно трезвы, и я далъ имъ тепловатой воды съ коньякомъ.
— Отлично и превосходно,— воскликнулъ Карнеганъ, отирая пну съ усовъ.— Теперь дайте мн говорить, Данъ. Мы исходили всю Индію, большею частью пшкомъ. Мы были машинистами, мелкими поставщиками и т. п. и ршили, что Индія не достаточно обширна для такихъ, какъ мы.
Въ дйствительности они сами были слишкомъ обширны для конторы. Когда они сли за столъ, то казалось, что борода Драво заняла одну половину комнаты, а плечи Карнегана — другую. Карнеганъ продолжалъ:
— Все въ стран недодлано и на половину, потому что т, которые управляютъ ею, не позволяютъ никому прикоснуться до нея. Они тратятъ все свое время на управленіе страной, а вы не смете ни поднять лопату, ни отломить кусочекъ скалы, не можете ступить шагу безъ того, чтобы правительство не сказало: ‘оставьте, мы управляемъ сами’.
Вслдствіе того, что дло поставлено такъ, мы и хотимъ оставить страну и уйти въ какое нибудь другое мсто, гд не такъ тснятъ человка и онъ можетъ взять, что ему принадлежитъ. Мы не малолтніе и боимся только выпивки, но на счетъ ея подписали условіе. Мы уходимъ отсюда затмъ, чтобы сдлаться королями.
— Дйствительно, королями,— пробормоталъ Драво.
— Да, конечно,— отвчалъ я.— Вы сегодня много бродили по солнцу, а ночь и до сихъ поръ слишкомъ душна.
— Мы не выпили и не получили солнечнаго удара,— возразилъ Драво,— и просимъ только взглянуть на книги и атласы, такъ какъ ршили, что на свт теперь есть только одно мсто для такихъ людей, какъ мы. Его называютъ Кафиристаномъ. По моему разумнію, онъ находится на верхушк праваго угла Афганистана, не дале 300 миль отъ Пешавера. Тамъ есть тридцать два языческихъ идола, а мы хотимъ быть тридцать третьимъ. Это горная страна, и ея женщины очень красивы.
— Но вдь это предусмотрно въ условіи,— сказалъ Карнеганъ.— Ни женщинъ, ни водки, Даніель!
— Вотъ все, что мы знаемъ, можно прибавить, что ни одинъ человкъ не былъ тамъ, а жители постоянно ведутъ войны, но во всякомъ мст, гд дерутся, человкъ, умющій научить людей — какъ надо драться, можетъ всегда стать королемъ. Мы, войдемъ въ т страны и скажемъ какому-нибудь королю, котораго встртимъ — хочешь побдить своихъ враговъ? и покажемъ ему, какъ обучить людей, потому что это намъ извстно лучше, чмъ что либо другое. Потомъ мы ниспровергнемъ этого короля, завладемъ его трономъ и установимъ династію.
— Вы будете изрублены въ куски, прежде чмъ пройдете пятую милю посл границы,— сказалъ я.— Вы должны пройти черезъ Афганистанъ, чтобы добраться до этой страны. Она вся состоитъ изъ горъ, вершинъ и ледниковъ, и ни одинъ англичанинъ не прохалъ черезъ нее. Жители ея — чистые зври, и если даже вы доберетесь туда, вамъ ничего не удастся сдлать.
— Это возможно,— отвтилъ Карнеганъ.— Чмъ больше вы считаете насъ за сумасшедшихъ, тмъ намъ пріятне. Мы пришли къ вамъ затмъ, чтобы узнать что-нибудь объ этой стран, почитать о ней въ книг и взглянуть на карту. Намъ и надо, чтобы вы обозвали насъ дураками и все-таки показали ваши книги.— Онъ повернулся къ книжному, шкафу.
— Вы говорите все это серьезно?— спросилъ я.
— Немножко,— отвчалъ Драво.— Какъ бы ни была обширна карта, которую вы достанете, и если то мсто, Кафиристанъ, совершенно ничмъ не занято, мы все-таки пойдемъ.
Я снялъ большую карту Индіи и дв меньшія, пограничныхъ странъ, стащилъ томъ Encyclopedia Britanica, и оба начали свои справки.
— Смотрите сюда,— говорилъ Драво, водя указательнымъ пальцемъ по карт. Вверхъ къ Жагдаллаку дорога извстна мн и Пиши. Мы шли тамъ съ арміей Роберта. Мы повернемъ отъ Жагдаллака вправо черезъ территорію Лагмана. Потомъ поднимемся черезъ горы — тысячи на 4 футовъ — здсь будетъ трудновато, но по карт это не особенно далеко.
— У нихъ смшанные участки,— задумчиво произнесъ Драво,— и это поможетъ намъ узнать имена ихъ племенъ. Чмъ больше племенъ, тмъ больше они дерутся, а это лучше для насъ. Отъ Жагдаллака къ Ашану. Гм!..
— Но вс свднія относительно страны представляютъ только самый бглый обзоръ и очень не точны,— возражалъ я.— На самомъ дл никто ничего не знаетъ о ней. Вотъ каталогъ United Sprvlces Institute. Прочтите, что говоритъ Беллью.
— Долой Беллью!— сказалъ Карнеганъ и, молча, углубился въ книги и карты.
Я курилъ, пока они изучали Вуда и карты энциклопедіи.
— Вамъ нечего насъ дожидаться, вжливо произнесъ Драво.— Теперь уже около 4-хъ. Мы уйдемъ не раньше 6-ти часовъ, и вы можете лечь, мы не украдемъ никакой бумаги. Мы, вдь только два безвредныхъ безумца, а если вы завтра вечеромъ придете къ Сераю, то мы простимся съ вами на долго.
— Вы двое сумасшедшихъ,— отвтилъ я,— и вернетесь съ границы назадъ или будете изрублены въ куски въ ту же минуту, какъ переступите въ Афганистанъ. Нужны вамъ деньги или рекомендаціи для путешествія? Я буду имть на будущей недл случай вамъ помочь.
— На будущей недл мы сами будемъ безъ устали работать, благодарю васъ,— сказалъ Драво.— Сдлаться королями не такъ-то легко, какъ кажется. Когда мы добудемъ себ наше королевство, мы дадимъ вамъ знать, и вы можете придти къ намъ и помочь управлять имъ.
— Ну, разв могутъ два сумасшедшихъ составить подобный договоръ?— сказалъ со сдержанной гордостью Карнеганъ, показывая мн грязный клочекъ бумаги, на которомъ было написано слдующее (въ виду оригинальности этого документа, я списалъ его):
‘1) Я и вы ршимъ это дло вмст, т. е. будемъ королями Кафиристана.
2) Ни вы, ни я, пока не ршится это дло, не взглянемъ ни на напитки, ни на какую блую, или темную женщину, потому что сношенія съ первыми и вторыми — опасны.
3) Общаемъ вести себя съ благоразуміемъ и достоинствомъ, и если одинъ изъ насъ очутится въ затруднительномъ положеніи, другой будетъ при немъ.
Подписано мною и вами: Пиши Тальяферо Карнеганъ. Даніель Драво. Оба — джентльмены на свобод’.
— Въ послднемъ пункт не было необходимости,— сказалъ Карнеганъ, скромно красня,— но съ нимъ договоръ выглядитъ правильне. Теперь вы знаете бродягъ,— а мы бродяги, Данъ, пока не выйдемъ изъ Индіи — и неужели вы думаете, что мы подписали бы подобный договоръ, если бъ не относились ко всему серьезно? Мы отказались отъ двухъ вещей, которыя скрашиваютъ жизнь.
— Вы гораздо дольше пользовалась бы жизнью, если бъ не пытались пускаться въ это нелпое предпріятіе. Не подожгите контору и уходите до 9 часовъ,— отвчалъ я.
Я оставилъ ихъ склоненными надъ картами и длающими замтки на обратной сторон ‘договора’. ‘Непремнно приходите завтра въ Серай’, были ихъ послднія слова.
Кумхартенскій Серай представляетъ собой грязное четырехугольное пространство, гд навьючиваютъ и развьючиваютъ лошадей и верблюдовъ. Здсь можно встртить вс націи центральной Азіи и большинство населенія собственно Индіи Балки и бухарцы встрчаются здсь съ бомбейцами и бенгальцами, и здсь же вырываютъ желающимъ зубы. Вы можете купить въ Кумхартенскомъ Сера пони, бирюзу, персидскихъ котятъ, сдельныя сумки, жирнохвостыхъ барановъ, мускусъ и пріобрсти за ничто кучу удивительныхъ вещей.
Въ полдень я отправился туда взглянуть, сдержатъ ли мои пріятели свое слово, или они уже лежатъ гд-нибудь пьяные.
Жрецъ, одтый въ лохмотья изъ разныхъ лентъ и тряпокъ, гордо выступалъ сзади меня, серьезно вертя бумажную игрушечную юлу. Сзади него шелъ слуга, согнувшійся подъ тяжестью плетеной корзины, наполненной глиняными бездлушками. Оба вели двухъ верблюдовъ, и находившіеся въ Сера слдили за жрецомъ, испуская громкіе взрывы смха.
— Жрецъ сумасшедшій,— сказалъ мн торговецъ лошадьми.— Онъ идетъ торговать бездлушками въ Кабулъ. Или онъ возвысится до почестей, или ему срубятъ голову. Сегодня утромъ онъ пришелъ сюда и все время ведетъ себя, какъ безумный.
— Безумные находятся подъ покровительствомъ Бога,— пробормоталъ кто то.— Они предсказываютъ будущія событія.
— Ахъ если бъ они могли раньше предсказать, что мой караванъ изржутъ шинварисы,— проворчалъ агентъ торговаго дома изъ Раджпутана. Его товары измнническимъ образомъ попали на границ въ руки разбойниковъ, и это обстоятельство служило предметомъ шутокъ для всего базара.— Оэ, жрецъ, откуда ты и куда идешь?
— Я иду изъ Рима,— закричалъ жрецъ, вертя свою юлу,— изъ Рима, гонимый черезъ море дыханіемъ сотни дьяволовъ. О! воры, грабители, разбойники, лжецы!.. Благословеніе Пиръ-Хана на свиньяхъ, собакахъ и клятвопреступникахъ! Кто хочетъ взять покровительствуемаго богомъ на сверъ продавать талисманы? Верблюды никогда не будутъ перетирать себ кожу, сыновья никогда не станутъ хворать, а жены всегда останутся врными мужьямъ во время ихъ отлучекъ у тхъ людей, которые возьмутъ меня въ свой караванъ!.. Покровительство Пиръ-Хана да будетъ надъ ихъ работой!— Онъ вытянулъ полу своего грубаго плаща и вертлся между привязанными лошадьми.
— Вотъ черезъ двадцать дней выступаетъ караванъ изъ Пешавера въ Кабулъ,— сказалъ какой-то торговецъ.— Мои верблюды пойдутъ съ нимъ. Иди и ты и принеси намъ счастье.
— Я хочу идти сейчасъ,— закричалъ жрецъ.— Я поду на своихъ крылатыхъ верблюдахъ и буду въ Пешавер черезъ день! Хо! Хаваръ-Миръ-Ханъ,— завопилъ онъ слуг,— выводи верблюдовъ и помоги мн ссть на моего!
Онъ вскочилъ на спину склонившаго колна животнаго и крикнулъ, обернувшись ко мн: ‘Пойди и ты, саибъ, немного по дорог, а я продамъ теб талисманъ-амулетъ, который сдлаетъ тебя королемъ Кафиристана’.
Свтъ озарилъ меня, и я послдовалъ за двумя верблюдами изъ Серая, когда мы вышли на открытую дорогу, жрецъ остановился.
— Что вы думаете обо всемъ этомъ?— произнесъ онъ по-англійски,— Карнеганъ не можетъ разговаривать съ ними на ихъ язык, и я переодлъ его своимъ слугой. Онъ приличный слуга. Недаромъ въ теченіе четырнадцати лтъ таскался я по стран. Разв я не чисто говорю? Мы будемъ ковылять за караваномъ до Пешавера, пока не доберемся до Жагдаллака, а тогда постараемся промнять своихъ верблюдовъ на ословъ и доплетемся до Кафиристана. Вотъ юлы для эмира! Суньте руку подъ верблюжье сдло и скажите, что вы нащупали?
Я ощупалъ прикладъ Мартини, и другой, и третій.— Ихъ всхъ двадцать!— спокойно сказалъ Драво.— Ихъ двадцать, а соотвтствующіе имъ боевые запасы подъ юлами и глиняными куклами.
— Да поможетъ вамъ небо, если вы попадетесь съ этими вещами,— сказалъ я.— Мартини среди патановъ цнится на всъ серебра.
— Пять сотенъ рупій — каждую изъ нихъ мы выпросили, взяли взаймы или стащили — помщаются на этихъ двухъ верблюдахъ,— сказалъ Драво.— Мы не попадемся. Черезъ Хайберъ пройдемъ съ настоящимъ караваномъ. Кто тронетъ бднаго, безумнаго жреца?
— Все ли вы достали, въ чемъ нуждались?— удивленно спросилъ я.
— Не совсмъ, но мы скоро получимъ все. Дайте намъ что-нибудь на память о вашей доброт, братъ. Вы оказали мн услугу вчера и тогда — въ Марвар. Половина моего царства будетъ ваша, какъ говоритъ пословица.
Я отцпилъ отъ своей часовой цпочки маленькій компасъ и протянулъ его жрецу.
— Прощайте,— сказалъ Драво, осторожно протягивая мн руку.— Въ послдній разъ на долгое время жмемъ мы руку англичанина! Пожми его руку, Карнеганъ,— закричалъ онъ, когда второй верблюдъ поровнялся со мной. Карнеганъ наклонился и взялъ мою руку. Затмъ верблюды зашагали вдоль пыльной дороги, а я остался, удивленный, одинъ. Глазъ мой не могъ различить ни малйшей погршности въ одеждахъ переодтыхъ. Сцена въ Сера свидтельствовала, что и сами туземцы ничего не замтили. Все это давало нкоторую надежду на то, что Карнеганъ и Драво пройдутъ неузнанными черезъ Афганистанъ. Но дальше они встртятъ смерть — врную и страшную смерть!
Дней черезъ десять, одинъ мой пріятель-туземецъ, сообщая мн изъ Пешавера о новостяхъ дня, такъ заканчивалъ свое письмо: ‘Здсь было много смха по поводу одного сумасшедшаго жреца, который собирается продавать мелкія бездлушки и дрянные брелоки, приписывая имъ силу чудодйственныхъ талисмановъ, его величеству эмиру бухарскому. Жрецъ прошелъ черезъ Пешаверъ и присоединился къ каравану, идущему въ Кабулъ. Купцы очень довольны, потому что, по своему суеврію, воображаютъ, что такой безумный товарищъ принесетъ имъ удачу’. Итакъ, оба перешли границу. Я собирался помолиться за нихъ, но въ ту ночь въ Европ умеръ настоящій король, и это событіе требовало некролога
Міровое колесо со своими обычными измненіями повернулось много разъ. Прошло лто и затмъ зима, настали вновь и прошли опять. Газета продолжала свое существованіе, также какъ и я свое, и на третье лто опять выдалась душная ночь и ночной выпускъ газеты, и напряженное ожиданіе чего-то, что должны телеграфировать изъ другой части свта, все было совершенно также, какъ происходило раньше. Незначительное число великихъ людей умерло за два прошедшихъ года, машины работали съ большимъ стукомъ, и нкоторые изъ деревьевъ въ саду стали на нсколько футовъ выше. Въ этомъ и состояла вся разница.
Когда я проходилъ черезъ типографію, то засталъ точно такую же картину, какую описывалъ раньше. Только нервное напряженіе было сильне, чмъ два года тому назадъ, и духота больше томила меня. Въ 3 часа я закричалъ: ‘печатайте!’ и повернулся, чтобы идти, когда ко мн подползъ какой-то остатокъ человка. Онъ былъ согнутъ въ дугу, голова втиснута между плечами, и онъ волочилъ свои ноги, одну за другой, точно медвдь. Я не могъ разобрать — ступаетъ или ползетъ этотъ, завернутый въ лохмотья, охающій калка, который называлъ меня по имени, крича, что онъ вернулся.
—Можете вы дать мн что-нибудь выпить?— хныкалъ онъ.— Ради Бога, дайте мн глотокъ чего-нибудь!
Я вернулся въ контору, человкъ слдовалъ за мной, стоная отъ боли. Я увеличилъ свтъ лампы.
— Разв вы не узнаете меня?— съ трудомъ произнесъ онъ, опускаясь въ кресло и повертывая къ свту свое изможденное лицо, надъ которымъ поднималась копна сдыхъ волосъ.
Я пристально вглядывался въ него. Однажды я видлъ эти брови, сходившіяся надъ носомъ черной полосой, шириною въ дюймъ, но ни за что на свт не могъ припомнить — гд.
— Я не знаю васъ — отвчалъ я, протягивая ему виски.— Чмъ могу я служить вамъ?— Онъ жадно глотнулъ чистаго спирту и задрожалъ, не смотря на удушающую жару.
— Я вернулся,— повторилъ онъ,— а я былъ королемъ Кафиристана. Я и Драво — мы были коронованными королями! Въ этой самой контор поршили мы это дло, вы сидли здсь и дали намъ книги. Я — Пиши, Пиши Тальяферо Карнеганъ! А вы съ тхъ поръ все сидите здсь,— о Боже!
Удивленію моему не было границъ, и я выразилъ это.
— И все это правда,— произнесъ Карнеганъ какимъ-то сухимъ кудахтаньемъ, поглаживая свои ноги, завернутыя въ лохмотья.— Это такая-же истина, какъ Евангеліе. Королями были мы, съ коронами на головахъ — я и Драво — бдный Данъ! о бдный, бдный Данъ! Онъ никогда не хотлъ послушать совта, какъ я ни молилъ его!
— Выпейте виски — сказалъ я,— и не торопитесь. Разскажите мн все, что можете вспомнить, отъ начала до конца… Вы перешли черезъ границу на своихъ верблюдахъ. Драво былъ одтъ безумнымъ жрецомъ, а вы — его слугой. Помните это?…
— Я не потерялъ еще разсудка, но скоро потеряю его. Конечно, помню. Смотрите пристально на меня, а то я боюсь, что вс мои слова разобьются въ куски. Смотрите пристально мн въ глаза и не говорите ничего.
Я наклонился впередъ и сталъ глядть въ его лицо такъ спокойно, какъ только могъ. Онъ уронилъ одну руку на столъ, и я схватилъ ее за кисть. Рука была вывихнута, какъ птичья лапа, а на ея верхней части былъ шероховатый, красный шрамъ ромбоидальной формы.
— Нтъ, не смотрите туда. Глядите на меня,— сказалъ Карнеганъ.— Это придетъ потомъ, только, ради Бога, не отвлекайте меня… Мы удалились съ тмъ караваномъ. Я и Драво выкидывали всякія забавныя штуки, чтобы забавлять людей, идущихъ съ нами. Драво заставлялъ всхъ покатываться со смху по вечерамъ, когда вс варили себ обдъ, варили себ обдъ, и…. что они длали еще? Да, люди зажигали костры, искры которыхъ попадали въ бороду Драво, и вс до смерти хохотали. То были маленькіе, красненькіе огоньки, и они такъ смшно бгали по большой красной бород Драво.— Онъ отвелъ отъ меня свои глаза и идіотски улыбнулся.
— Вы шли съ этимъ караваномъ до самаго Жагдаллака,— сказалъ я на удачу,— посл того какъ зажигали огоньки, до Жагдаллака… Отсюда вы измнили направленіе, чтобы дойти до Кафиристана.
— Нтъ, мы не сдлали этого. Что вы разсказываете? Мы измнили направленіе раньше Жагдаллака, потому что услыхали, что дорога хороша. Но она не была хороша для нашихъ верблюдовъ. Когда мы разстались съ караваномъ, Данъ снялъ съ себя и меня одежду и сказалъ,— что теперь мы станемъ язычниками, потому что кафиристанцы не будутъ разговаривать съ магометанами. Мы переодлись, и такой фигуры, какую представлялъ Даніель, я никогда еще не видалъ и вновь не увижу. Онъ сжегъ половину своей бороды, повсилъ на плечи баранью шкуру и обрилъ по мусульманскому образцу свою голову. Онъ обрилъ также и мою и заставилъ меня вытерпть разныя гадости, чтобы походить на язычника. Страна была страшно гориста, и по этой причин наши верблюды не могли идти дале. Горы были высоки и мрачны, и я видлъ, какъ он дрались, точно дикіе козлы… въ Кафиристан множество дикихъ козловъ… и горы эти никогда не стояли смирно, какъ и козлы. Он всегда дрались и не давали заснуть по ночамъ…
— Выпейте еще немного виски,— тихо сказалъ я,— что стали вы длать, когда верблюды не могли идти дальше по случаю ужасной дороги, которая ведетъ въ Кафиристанъ?
— Что сталъ длать? Былъ тамъ человкъ, называемый Пиши Тальяферо Карнеганъ вмст съ Драво. Разсказать вамъ о немъ? Онъ умеръ тамъ отъ стужи. Старый Пиши шлепнулся съ моста, кувыркаясь и вертясь въ воздух, какъ юла, цною въ пенни, которую можно продавать эмиру. Нтъ, дв такія игрушки стоютъ полпенса… Тогда верблюды стали не нужны, и Пиши сказалъ Драво: ради Бога, стащи все съ нихъ, пока не срубили намъ головы, и вотъ они убили тогда верблюдовъ среди горъ, не потому, что въ частности имъ нечего было сть, но прежде всего они сняли ящики съ ружьями и боевыми припасами, а потомъ пришли два человка, ведя четырехъ муловъ. Драво встаетъ и прыгаетъ передъ ними, распвая: продайте мн четырехъ муловъ. Первый человкъ говоритъ: если вы довольно богаты, чтобы покупать, то вы довольно богаты, чтобы васъ ограбить, но прежде, чмъ онъ беретъ въ свою руку ножъ, Драво ломаетъ его шею объ свое колно, а другой человкъ бжитъ прочь. Тогда Карнеганъ нагружаетъ муловъ ружьями, которыя были сняты съ верблюдовъ, и вмст поднимаемся мы дальше въ холодныя горныя страны, гд нтъ дороги шире верхней части вашей кисти.
Онъ замолкъ на минуту, и я спросилъ — не можетъ ли онъ припомнить природы страны, черезъ которую они шли.
— Я разсказываю вамъ такъ врно, какъ только могу, но моя голова не такъ свжа, какъ должна бы быть. Они въ нее вколачивали гвозди, чтобы я лучше слышалъ, какъ умеръ Драво…
— Страна была гориста, мулы очень упрямы, жители разбросаны. Они подымались выше и выше, спускались ниже и ниже, и тотъ, другой человкъ, Карнеганъ, умолялъ Драво не пть и не свистать такъ громко, боясь, чтобъ не свалились внизъ страшныя лавины. Но Драво говоритъ, что если король не можетъ пть, то онъ не достоинъ быть королемъ, ударяетъ муловъ по крупу и не обращаетъ вниманія на холодъ. Мы пришли въ широкую, гладкую долину, лежащую среди горъ, мулы почти умирали, мы убили ихъ, потому что нечего было сть. Мы сли на ящики и стали играть въ четъ и нечетъ патронами. Тогда десять человкъ съ луками и стрлами бгутъ по долин, гонясь за 20-ю человками также съ луками и стрлами, и происходитъ страшная свалка. То были красивые люди,— красиве насъ съ вами, съ желтыми волосами и замчательно здоровымъ сложеніемъ. Драво распаковываетъ ружья и говорить: ‘вотъ начало дла, мы будемъ драться за тхъ десятерыхъ человкъ’, и съ этимъ онъ стрляетъ изъ двухъ ружей въ двадцать человкъ, роняетъ одного изъ нихъ въ 200-хъ ярдахъ отъ скалы, гд мы сидли. Остальные бгутъ. Карнеганъ съ Драво сидятъ на ящикахъ, прицливаясь во вс стороны долины. Потомъ мы поднимаемся къ десяти человкамъ, которые также бжали по снгу, а они пускаютъ въ насъ маленькія стрлы. Драво стрляетъ пулей надъ ихъ головами, и вс они падаютъ на равнину. Тогда онъ идетъ къ нимъ, даетъ каждому по пинку, поднимаетъ ихъ, пожимаетъ всмъ руки, чтобы сдлать ихъ друзьями. Потомъ онъ призываетъ ихъ, даетъ имъ нести ящики и длаетъ надъ всми ними такое движеніе рукой, какъ будто всегда былъ королемъ. Они несутъ ящики и его черезъ долину къ холмамъ съ сосновымъ лсомъ на вершин, гд было полдюжины большихъ каменныхъ идоловъ. Драво подходитъ къ самому огромному — его зовутъ Имброй — кладетъ ружье и патронницу къ его ногамъ, почтительно третъ свой носъ объ его носъ, ударяетъ его по голов и кланяется ему. Потомъ повертывается къ людямъ, киваетъ имъ головой и говоритъ: ‘теперь все обстоитъ благополучно. Я также знаю кое-что, и вс старики мои друзья.’ Затмъ онъ разваетъ ротъ и показываетъ туда, и когда первый человкъ приноситъ ему пищу, онъ говоритъ: ‘нтъ’, когда приноситъ второй — онъ также говорить ‘нтъ’, но когда одинъ изъ старыхъ жрецовъ подаетъ ему пищу, онъ говоритъ ‘да’ и медленно стъ ее. Такимъ образомъ вошли мы въ нашу первую деревню, безъ всякихъ хлопотъ, какъ будто упали съ неба. Но потомъ, видите ли, мы упали съ одного изъ проклятыхъ веревочныхъ мостовъ, и вы не станете ожидать, что человкъ будетъ смяться посл этого.
— Выпейте немного виски и продолжайте,— сказалъ я.— Вы вошли въ первую деревню. Какъ же вы сдлались королемъ?
— Я не былъ королемъ,— отвчалъ Карнеганъ.— Драво былъ королемъ, и какимъ молодцомъ выглядлъ онъ, съ золотой короной на голов! Онъ и другіе остались въ той деревн, и каждое утро садился Драво около стараго Имбры, а народъ приходилъ и поклонялся ему. Таковъ былъ приказъ Драво. Потомъ много людей приходятъ въ долину, а Драво съ Карнеганомъ, не узнавая, кто они, прицливаются въ нихъ ружьями, бгутъ по долин, поднимаются на другую сторону, находятъ тамъ еще деревню, такую же, какъ первую, и весь ея народъ падаетъ ницъ, а Драво говоритъ:— ‘въ чемъ раздоръ между вашими деревнями?’ Народъ указываетъ на женщину, которую похитили. Драво отдаетъ ее назадъ первой деревн и считаетъ мертвыхъ — ихъ было восемь. Передъ каждымъ мертвецомъ Драво машетъ рукой, какъ юлой, выливаетъ на землю немного молока и говоритъ:— ‘все обстоитъ благополучно’. Потомъ Драво съ Карнеганомъ берутъ изъ каждой деревни по одному горбуну, ведутъ ихъ за руку въ долину и показываютъ имъ, какъ вырыть копьемъ внизъ по долин границы, и каждому даютъ глыбу земли по об стороны границы. Тогда вс люди приближаются и кричатъ, какъ дьяволы, а Драво имъ говоритъ: —‘ступайте и ройте землю, плодитесь и размножайтесь’! И они сдлали это, хотя и не поняли. Потомъ онъ спрашиваетъ названія вещей на ихъ язык — хлбъ, воду, огонь, идолы и другіе. И ведетъ Драво жреца каждой деревни къ идолу и велитъ ему сидть здсь и судить народъ, а если выйдетъ какая-нибудь несправедливость, то онъ будетъ застрленъ.
‘Слдующую недлю вс люди взрывали въ долин землю и были покойны, какъ пчелы, даже больше, а жрецы слушали вс жалобы и пантомимами разсказывали о нихъ Драво. ‘Вотъ самое настоящее начало,— говоритъ Драво,— они думаютъ, что мы боги’. Онъ съ Карнеганомъ выбираютъ 20 хорошихъ людей и показываютъ имъ, какъ заряжать ружья, беретъ еще четырехъ, выдвигаетъ ихъ линію, а они продлываютъ все это съ удовольствіемъ. Потомъ онъ вынимаетъ свою трубку и патронницу и ходитъ одной деревни къ другой, и далеко пускаемся мы, чтобы посмотрть, что надо сдлать въ ближайшей долин. Тамъ были все скалы, и одна маленькая деревушка. Карнеганъ говорить:— ‘возьми людей въ старую долину и дай имъ землю, которая еще не взята другими. Людей было немного, и мы запачкали ихъ кровью козленка прежде, чмъ пустить ихъ въ новое королевство. Такъ надо было, чтобы заклеймить ихъ, и тогда они спокойно водворились тамъ, а Карнеганъ вернулся къ Драво, который пошелъ въ другую долину, самую гористую, всю изъ снга и льда. Тамъ не было людей, и армія начинаетъ бояться, Драво застрливаетъ, одного изъ нея и идетъ дальше до тхъ поръ, пока не встрчаетъ въ одной деревн нсколько человкъ. Онъ объясняетъ своей арміи, что, если люди не хотятъ быть убитыми, то они должны стрлять изъ своихъ маленькихъ кремневыхъ ружей, ибо у нихъ были именно такія ружья. Мы дружимся съ жрецомъ, и я остаюсь тамъ одинъ съ 20-ю человками изъ арміи, обучаю ихъ, вдругъ страшно сильный вождь идетъ по снгу, звеня литаврами и трубя въ рога, потому что онъ услыхалъ, что здсь явился новый богъ. Карнеганъ прицливается за полъ мили въ самаго чернаго изъ тхъ людей и попадаетъ въ него. Потомъ онъ посылаетъ сказать вождю, что если онъ не хочетъ быть убитымъ, то долженъ придти, пожать ему руку и оставить свое оружіе. Вождь приходитъ одинъ, Карнеганъ жметъ его руку, машетъ вокругъ своей также, какъ длалъ Драво. Вождь былъ очень удивленъ и разгладилъ свои брови. Потомъ Карнеганъ идетъ одинъ къ вождю и спрашиваетъ его пантомимой: есть ли у него врагъ, котораго онъ ненавидитъ?— Есть,— отвчаетъ вождь. Тогда Карнеганъ выбираетъ двоихъ изъ своихъ людей, приказываетъ имъ идти обучать солдатъ, и въ конц двухъ недль люди могутъ длать маневры такъ же хорошо, какъ волонтеры. Затмъ онъ идетъ съ вождемъ къ большой равнин на вершин горы. Вс мы бросаемся на деревню и ружья наши стрляютъ прямо въ лобъ враговъ. Мы беремъ также и эту деревню, а я даю вождю лоскутъ отъ моего платья и говорю:— ‘займи ее, пока я не приду’. Отойдя со своей арміей на нсколько ярдовъ, я выпускаю пулю, которая падаетъ на снгъ около вождя, и вс люди его падаютъ ницъ на землю. Потомъ я посылаю письмо къ Драво, которое должно было его найти, гд бы онъ ни былъ, на суш, или на вод’:
Рискуя сбить несчастное созданіе съ толку, я прервалъ его:
— Какъ же могли вы тамъ написать письмо?
— Письмо? О, письмо! Пожалуйста, смотрите мн въ глаза! Это вдь было веревочное письмо и мы научились этому способу отъ одного слпого нищаго въ Панджаб.
Я вспомнилъ, что однажды въ контору приходилъ какой-то слпой со связаннымъ прутомъ и кускомъ веревки, которую онъ навертывалъ на прутъ, прилаживая ее на подобіе нкоторыхъ цифръ. Черезъ небольшой промежутокъ дней или часовъ онъ могъ повторить фразу, которую намоталъ. Онъ сократилъ азбуку до 11 простйшихъ звуковъ и хотлъ научить меня своей метод, но почему-то не исполнилъ этого.
— Я послалъ Драво такое письмо,— продолжалъ Карнеганъ,— и просилъ его, чтобы онъ вернулся, потому что королевство слишкомъ увеличилось и было трудно управлять имъ одному. Потомъ я пошелъ въ первую долину посмотрть, что длаютъ жрецы. Они называли ту деревню, которую мы взяли съ вождемъ, Башкай, а первую — Еръ-Хебъ. Жрецы Еръ-Хеба исполняли все хорошо, но они показали мн много нершенныхъ длъ относительно земли, и сказали, что нкоторые люди изъ сосдней деревни по ночамъ пускаютъ въ нихъ стрлы. Я вышелъ, посмотрлъ на эту деревню и сдлалъ четыре залпа на разстояніи тысячи ярдовъ отъ нея. Истративъ вс свои патроны, я сталъ ждать Драво, онъ не возвращался два или три мсяца, но мой народъ былъ спокоенъ.
Однажды утромъ я слышу дьявольскій шумъ барабановъ и роговъ: это Данъ Драво спускается со своей арміей съ холма, а за нимъ слдуетъ сотня людей. Но, что было самое поразительное, это большая золотая корона на его голов. ‘Карнеганъ,— говоритъ Драво,— это — великое дло: мы завоевали всю страну! Я сынъ Александра отъ королевы Семирамиды, а ты — мой молочный братъ и также богъ! Шесть недль я со своей арміей: шелъ и побждалъ, и каждая деревушка на пять миль въ округ пришла въ радость, даже больше этого — я отворилъ дверь блеску и добылъ для тебя корону. Я веллъ имъ сдлать ихъ дв въ мстечк, называемомъ Шу, гд золото лежитъ на — скалахъ, какъ сало на баранахъ. Я видлъ золото, выгонялъ бирюзу изъ скалъ и гранаты изъ рчного песку. Позови сюда всхъ жрецовъ и возложи на себя корону’.
Одинъ изъ людей открылъ черный волосяной мшокъ, и я вынулъ корону. Она была очень невелика, но тяжела и я носилъ ее для славы! Она была вычеканена изъ золота, всила пять фунтовъ и походила на обручъ бочки.
‘Пиши,— сказалъ Драво,— намъ не зачмъ больше драться. Онъ помогъ мн’, и съ этими словами Драво вывелъ впередъ, того вождя, котораго я оставилъ въ Башка,— мы прозвали его потомъ Билли Фишъ, потому что онъ былъ похожъ на машиниста Билли, здившаго въ былые дни отъ Болана къ Машу.— ‘Пожми его руку’,— говоритъ Драво. Я жму ему руку и низко наклоняюсь, потому что Билли своимъ рукопожатіемъ даетъ мн особенный знакъ. Я ничего не говорю, но пробую съ нимъ братское рукопожатіе. Онъ отвчаетъ правильно. Я пробую сдлать знакъ мастера, но тутъ происходитъ ошибка…
— Онъ знаетъ вторую степень,— говорю я Дану,— а знаетъ ли онъ слово?
— Онъ знаетъ,— отвчалъ Данъ,— и жрецы вс знаютъ. Это чудо! Вожди и жрецы могутъ открыть братскую ложу второй степени точно такъ же, какъ и мы, они вырзали знаки на скалахъ, но имъ неизвстна третья степень и они пришли искать насъ.
— Это непреложная система. Я слыхалъ, что афганцамъ — извстна ложа второй степени, но всетаки это — чудо. Богъ и великій мастеръ цеха — я, я открою ложу третьей степени и мы возведемъ въ званіе верховныхъ жрецовъ и вождей деревень.
— Но это противъ правилъ,— отвчалъ я,— безъ полномочій открывать ложу, а мы вдь никогда не служили ни въ какой лож.
— Въ этомъ-то и есть мастерской ударъ высшей политики, говоритъ Драво.— Это будетъ равносильно гибели всей страны, которая совершится такъ же легко, какъ уничтоженіе четырехъ-колесной тележки, спущенной съ горы. Медлить и наводить справки намъ теперь некогда, а то вс обратятся противъ насъ. За мной стоятъ сорокъ вождей и вс они будутъ приняты и возведены во вторую степень по своимъ заслугамъ. Распредли этихъ людей по деревнямъ и постарайся устроить хоть какую-нибудь ложу во чтобы-то ни стало. Храмъ Имбры будетъ комнатой ложи. Ты покажешь женщинамъ какъ сдлать фартуки. Сегодня я устрою выходъ вождей, а ложу открою завтра.
Я съ удовольствіемъ убжалъ бы, но былъ не такъ глупъ, чтобы не посмотрть, какую выгоду дастъ намъ эта штука. Я показалъ жрецамъ, какъ сдлать передники для степеней, передникъ, Драво былъ съ голубой каймой, а знаки на немъ сдланы на блой сторон изъ кусковъ бирюзы. Мы принесли въ храмъ большой четыреугодьный камень для стула мастера, маленькіе камни для другихъ стульевъ, а черный полъ разрисовали блыми квадратами, чтобы все было какъ слдуетъ. Во время выхода вождей, который происходилъ въ ту же ночь, были зажжены костры, и Драво объявилъ, что, я и онъ — боги, сыновья Александра и великіе мастера цеха, что мы пришли для того, чтобы сдлать Кафиристанъ страной, гд каждый можетъ пить и сть спокойно и долженъ повиноваться намъ. Затмъ вожди выступили впередъ для рукопожатія, и мы назвали ихъ именами тхъ людей, которыхъ знали въ Индіи — Билли Фишъ, Холли Дильвортъ и т. п. и т. п.
Самое поразительное чудо произошло въ слдующую ночь въ лож. Одинъ изъ старйшихъ жрецовъ внимательно наблюдалъ за нами: я чувствовалъ, себя непокойно, потому что зналъ, что мы порядкомъ перевираемъ ритуалъ. Старый жрецъ былъ не здшній, онъ явился откуда-то изъ-за деревни Башкая. Драво облекается въ фартукъ Мастера, который сдлали ему двушки, вдругъ старый жрецъ испускаетъ неистовое завыванье и пытается опрокинуть камень, на которомъ сидитъ Драво.— Все пропало,— говорю я,— и виною всему — вмшательство въ цехъ безъ полномочій. Но Драво не мигнулъ глазомъ даже и тогда, когда десять жрецовъ взяли и опрокинули стулъ великаго мастера, которымъ былъ, какъ сказано, камень Имбры. Жрецъ началъ тереть низъ камня, счищать черную грязь и скоро показалъ всмъ остальнымъ жрецамъ вырзаный на камн знакъ мастера, совершенно такой же, какой былъ на передник Драво. Даже жрецы храма Имбры не знали, что онъ находится здсь. Старикъ падаетъ на землю передъ Драво и цлуетъ его ноги.— Посмотри, говоритъ мн Драво,— они говорятъ, что это пропавшій знакъ, который исчезъ неизвстно какъ и когда. Теперь мы вн всякой опасности!— Онъ ударяетъ вмсто молотка прикладомъ своего ружья и кричитъ:— ‘въ силу власти, принадлежащей мн отъ моей правой руки и помощи Пиши, я объявляю себя великимъ мастеромъ всего кафиристанскаго франкмасонства, въ этой матери-лож страны, и королемъ Кафиристана вмст съ Пиши’!— При этомъ онъ надваетъ на себя корону, я длаю то же самое, — такъ какъ былъ сдланъ Надсмотрщикомъ — и мы открываемъ Ложу вовсей ея полнот. Зрлище было поразительно! Жрецы двигаются по первымъ двумъ степенямъ, какъ будто покинувшая ихъ память возвратилась къ нимъ. Посл этого Пиши и Драво собрали достойнйшихъ жрецовъ и вождей отдаленныхъ деревень. Первымъ былъ Билли Фишъ. Все это нисколько не сходилось съ ритуаломъ, но соотвтствовало нашимъ планамъ. Выбранные крикомъ выражали свой восторгъ.
— Черезъ 6 мсяцевъ, говоритъ Драво,— мы устроимъ еще собраніе и посмотримъ, какъ вы работаете.— Потомъ онъ разспрашиваетъ объ ихъ деревняхъ, узнаетъ, что он устали отъ войнъ: когда жители не бились съ сосдями, то дрались съ магометанами.— Теперь вы можете бить ихъ, если они придутъ въ вашу страну, — говоритъ Драво,— отсчитайте изъ каждаго племени десятаго въ пограничную стражу, и пошлите 200 человкъ въ эту долину для обученія. Ни одинъ не будетъ застрленъ или сраженъ копьемъ, если онъ исполнитъ все въ точности, а я знаю, что вы не станете обманывать меня, потому что вы блый народъ — сыновья Александра — и не похожи на всхъ черныхъ магометанъ. Вы — мой народъ, клянусь богомъ,— закончилъ онъ, переходя на англійскій языкъ, и я создамъ изъ васъ націю или умру.
Я не могу разсказать всего, что мы длали слдующіе шесть мсяцевъ. Драво работалъ много и изучалъ ихъ языкъ. Я обязанъ былъ помогать народу пахать и отъ времени до времени ходилъ съ нсколькими изъ арміи смотрть, что длаютъ другія деревни, заставлялъ ихъ перекидывать веревочные мосты черезъ глубокіе овраги, которые повсемстно перескали страну. Драво былъ очень добръ ко мн, но, когда онъ шагалъ взадъ и впередъ по сосновому лсу, тормоша обоими кулаками свою красную бороду, я чувствовалъ, что онъ обдумываетъ какіе-то планы, въ которые не желаетъ меня посвящать и молча ждалъ приказаній.
Никогда Драво не выказывалъ неуваженія ко мн передъ народомъ, а послдній боялся меня и армію, но любилъ Дана. Онъ былъ лучшимъ другомъ жрецовъ и вождей, но стоило кому бы то ни было придти съ холмовъ съ жалобой, какъ Драво кротко выслушивалъ ее, сейчасъ же призывалъ четырехъ жрецовъ и приказывалъ, что надо сдлать. Онъ созывалъ Билли Фиша изъ Башкая, Пикки Кергана изъ Шу и другихъ и держалъ съ ними совтъ, если въ деревушкахъ надо было сдлать что-нибудь, относящееся къ войн. Это былъ его военный совтъ, а четыре жреца изъ Башкая, Шу, Ховака и Модора составляли его частный совтъ. Они послали меня съ сорока человками, двадцатью ружьями и тридцатью людьми, навьюченными бирюзой, въ Хорбандъ покупать ручного производства ружья Мартини, доставляемыя въ Кабулъ солдатами одного изъ тхъ полковъ, которые за бирюзу готовы продать каждый зубъ изъ своего рта.
— Я оставался въ Хорбаид цлый мсяцъ и, въ вид взятки, предложилъ тамошнему губернатору выбрать что угодно изъ моихъ корзинъ, подкупилъ полковника этого полка, и мы достали больше сотни ручныхъ ружей Мартини, которыя били на 600 ярдовъ, и навьючили 40 людей очень плохими боевыми запасами. Я вернулся со всми этими вещами и раздлилъ ихъ между людьми, присланными вождями ко мн для обученія. Драво былъ слишкомъ занятъ, чтобы обращать на все это вниманіе, но старая армія, которая уже была у насъ, помогла мн, и мы возвратились съ 500 людей, которыхъ можно было обучить, и двумя стами, которые уже умли держать оружіе. Даже и эти ружья ручного производства, напоминавшіе штопоръ, были чудомъ для нихъ. Драво началъ пространно разсуждать объ изготовленіи пороха и факторіяхъ, ходя взадъ и впередъ по сосновому лсу, когда наступила зима.
— Я создалъ не націю, а государство! Эти люди не арабы, они — англичане! Посмотри въ ихъ глаза, вглядись въ ихъ ротъ. Вглядись, какъ они держатся. Они на стульяхъ сидятъ въ своихъ домахъ. Это заблудившіяся племена иди что-нибудь подобное, они уже выросли для того, чтобы стать англичанами. Я сдлаю весной народную перепись, только бы жрецы не испугались этого. На этихъ холмахъ людей должно быть хорошихъ два милліона. Въ деревняхъ много и маленькихъ дтей. Два милліона народа — и вс англичане. Дай имъ ружья и выучку и они могутъ врзаться въ правый флангъ Россіи, если та попытается двинуться на Индію. Пиши, говорилъ онъ, жуя свою бороду, мы будемъ королями, владтелями земного шара. Я буду вести переговоры съ вице-королемъ на равныхъ условіяхъ. Я попрошу его прислать мн 12 отборныхъ англичанъ, которыхъ я знаю, чтобы немножко помочь мн управлять. Это — Макрой изъ Словли, инвалидъ, живущій на пенсіи — хорошими обдами кормилъ онъ меня, а жена его разъ подарила мн пару панталонъ. Еще — Донкинъ, сторожъ тюрьмы въ Тунгоо… Есть сотни людей, на которыхъ я могъ бы положиться, живя въ Индіи. Вице-король обязанъ это сдлать для меня. Я пошлю за ними весной человка и попрошу разршенія у Великой Ложи, великимъ мастеромъ которой состою. Когда все будетъ сдлано какъ слдуетъ, я, преклонивъ колни, протяну корону, ту самую корону, которую теперь ношу — королев Викторіи, и она скажетъ:— встаньте сэръ Даніель Драво! О, это будетъ великолпно! великолпно, говорю я теб! Но много еще предстоитъ сдлать всюду — въ Башка, Хавак, Шу и везд’!
— Ну, чтожь такое!— отвчаю я.— Только этой осенью ужъ не придется обучать людей. Взгляни на эти густыя черныя тучи, он несутъ снгъ.
— ‘Это ничего,— говоритъ Драво, тяжело опуская руку на мое плечо.— Я не буду ничего говорить противъ тебя, чтобы ни одинъ живой человкъ не послдовалъ моему примру. Ты великій командоръ и народъ знаетъ тебя, но это обширная страна, и ты не въ состояніи помочь мн какимъ бы то ни было способомъ, Пиши, на томъ пути, гд мн нужна помощь’.
— Ну и ступай тогда къ своимъ поганымъ жрецамъ!— отвчалъ я и сейчасъ же раскаялся въ своихъ словахъ, очень ужъ мн стало больно, что Даніель такъ высокомрно, по-начальнически, заговорилъ со мной, когда я обучилъ столько людей и всегда исполнялъ все, что онъ приказывалъ мн.
— ‘Не затвай ссору, Пиши,— говорить Драво.— Ты также король и половина этого царства — твоя, но разв ты не понимаешь, что теперь мы нуждаемся въ людяхъ умне насъ съ тобой, трехъ или четырехъ изъ нихъ мы должны послать въ качеств нашихъ депутатовъ. Вдь это страшно большое государство, я не могу какъ слдуетъ смотрть за всмъ и у меня не хватаетъ времени на то, что я желаю сдлать, а скоро наступаетъ зима’.— Онъ засунулъ въ ротъ половину своей бороды и она краснла, какъ золото его короны.
— Я огорченъ, Даніель,— говорю я,— я, кажется, длалъ все, что могъ. Я обучалъ людей и показывалъ народу, какъ лучше складывать въ скирды овесъ, я привезъ изъ Хорбанда жестяныя ружья, но я знаю — куда ты клонишь. По моему мннію, короли никогда не могутъ обойтись безъ того, чтобы не обижать своихъ близкихъ, вотъ ты и начинаешь.
— ‘Есть еще одна вещь,— говоритъ Драво, продолжая шагать.— Съ наступленіемъ зимы этотъ народъ не принесетъ намъ много безпокойства, а въ противномъ случа мы его смиримъ. Но я желаю взять жену’.
— Ради Создателя, оставь женщинъ,— говорю я.— Мы вдвоемъ добились всего, что было въ нашихъ силахъ, хотя я и дуракъ. Но вспомни договоръ и избгай женщинъ.
— ‘Договоръ имлъ силу только до тхъ поръ, пока мы не были королями, а мы сдлались ими уже нсколько мсяцевъ назадъ,— говоритъ Драво, взвшивая корону въ рук. Ты тоже возьмешь себ, Пиши, жену — красивую, стройную, пухлую двушку, которая согретъ тебя зимой. Они здсь красиве англійскихъ двушекъ, и намъ есть изъ чего сдлать выборъ. Прокипятите ихъ два или три раза въ горячей вод, и он будутъ такъ же нжны, какъ окорокъ ветчины, или цыпленокъ’.
— Не искушай меня,— отвчаю я,— я не желаю имть никакихъ отношеній къ женщинамъ до тхъ поръ, пока мы не укрпимся въ этой проклятой стран лучше, чмъ теперь. Я работалъ за двоихъ, а ты — за троихъ. Слукавимъ немножко и посмотримъ, нельзя ли достать немного хорошаго табаку изъ Афгана и немножко напитковъ, но только не женщинъ.
— ‘Кто говоритъ о женщинахъ?— сказалъ Драво.— Я говорилъ ‘жену-королеву’, чтобы вскормить сына для короля. Королеву изъ самаго крпкаго племени, которая принесетъ теб потомство, которая будетъ около тебя, станетъ говорить теб о томъ, что думаетъ весь народъ о теб и о своихъ собственныхъ длахъ. Вотъ чего я хочу’.
— Помнишь ты ту бенгальскую женщину, которую я держалъ въ Могульскомъ Сера, когда служилъ кладчикомъ рельсовъ?— говорю я.— Много хорошаго сдлала она для меня. Она научила меня языку и другимъ вещамъ, но что вышло? Она убжала со слугой начальника станціи, захвативъ половину моего мсячнаго жалованья, а потомъ вернулась въ Дадуръ, ведя на буксир свое потомство, и разблаговстила по мастерскимъ всмъ кондукторамъ и машинистамъ, что я — ея мужъ?
— ‘Да, мы имли съ ними дла,— говоритъ Драво.— Но эти женщины невинне насъ съ тобой, и у меня на зиму будетъ королева!’
— Въ послдній разъ прошу, Данъ, не длай этого,— умоляю я.— Отъ этого ничего не будетъ, кром вреда для насъ. Въ библіи сказано, что короли не должны расточать свою силу на женщинъ, въ особенности, если они добыли себ невоздланное царство.
— ‘Въ послдній разъ отвчаю, я хочу’,— сказалъ Данъ и зашагалъ между соснами, точно громадный красный дьяволъ. Низкое солнце освщало съ одной стороны его корону и бороду и об он пылали, какъ раскаленные уголья.
Но достать жену было не такъ легко, какъ думалъ Данъ. Для начала онъ созвалъ совтъ, который не давалъ отвта до тхъ поръ, пока Билли Фишъ не сказалъ, что лучше ему спросить самихъ двушекъ. Драво началъ ругаться.— ‘Въ чемъ поступаю я неправильно?— кричитъ онъ, стоя около идола Имбры.— Что я — собака или не настоящій мужчина для вашихъ негритянокъ? Разв я не протянулъ свою руку защитой надъ этой страной? Кто остановилъ послднее вооруженіе афганцевъ? (это было сдлано мною, но Драво былъ слишкомъ разсерженъ, чтобы вспомнить объ этомъ). Кто купилъ вамъ ружья? Кто чинилъ мосты? кто великій мастеръ знака, вырзаннаго на камн?’ — Онъ ударилъ рукой по чурбану, замнявшему ему стулъ въ лож и совт. Билли Фишъ не сказалъ ничего, не сказали и другіе.
— Спроси двушекъ, Данъ,— говорю я,— такъ всегда длается у насъ дома, а этотъ народъ — почти англичане.
— ‘Женитьба короля есть дло государства’,— отвчалъ Данъ и, страшно взбшенный, вышелъ изъ комнаты совта, а вс остальные остались, опустивъ глаза въ землю.
— Билли Фишъ,— говорю я вождю Башкая,— въ чемъ тутъ затрудненіе? Дай прямой отвтъ врному другу.— Ты знаешь,— говоритъ Билли Фишъ,— что мн говорить такому человку, который и безъ того знаетъ все. Разв можно дочерямъ людей выходить замужъ за боговъ или дьяволовъ? Вдь это непристойно.
Я припомнилъ нчто подобное этому въ Библіи, но если посл того, какъ они, видя насъ въ теченіе такого продолжительнаго времени, все продолжали до сихъ поръ врить, что мы боги — не мн слдовало выводить ихъ изъ заблужденія.
— Богъ можетъ длать все,— отвчаю я.— Если король сильно полюбитъ двушку, незачмъ ей умирать.— Въ этихъ горахъ,— сказалъ Билли,— водятся и боги, и дьяволы, и если когда-нибудь двушка выйдетъ замужъ за того, или другого — ея больше нигд ужъ не увидятъ. Кром того, вы оба знаете знакъ, вырзанный на камн, а его знаютъ только боги. Мы считали васъ людьми до тхъ поръ, пока вы не показали знакъ мастера.
Всю ту ночь раздавались звуки роговъ въ маленькомъ темномъ храм, стоявшемъ на полдорог отъ холмовъ, и я слышалъ отчаянный плачъ двушки. Одинъ изъ жрецовъ сказалъ, намъ, что ее готовили въ жены королю.
— Я не стану продлывать разныхъ безсмыслицъ,— говоритъ Данъ, — и не хочу вмшиваться въ ваши обычаи, но желаю взять себ жену. ‘Двушка немного напугана,— отвчаетъ жрецъ,— она думаетъ, что ее ведутъ на смерть, и ее слдуетъ ободрить въ храм’.
— Ободри ее, какъ можно нжне,— сказалъ Драво,— или же я ободрю тебя прикладомъ моего ружья такъ, какъ тебя никогда ужъ больше не ободрятъ.
Онъ облизнулъ губы и половину ночи шагалъ взадъ и впередъ, думая о жен, которую достанетъ утромъ. Мн тоже было не весело, ибо я зналъ, что имть какія бы то ни было дла съ женщинами въ чужихъ странахъ — вещь больше чмъ рискованная, хотя бы вы и двадцать разъ были королемъ.
— Я всталъ утромъ очень рано, пока Драво еще спалъ, и увидалъ, что жрецы шопотомъ совщаются о чемъ-то, вожди — также, и вс косятся на меня.
— Что такое, Фишъ?— спрашиваю я человка изъ Башкая, который былъ закутанъ въ свои мха и имлъ очень величественный видъ.
— Не могу прямо сказать,— отвчаетъ онъ,— но если можешь убдить короля бросить всю эту чепуху относительно женитьбы, то окажешь ему, мн и себ большую услугу.
— Я вполн врю этому,— говорю я.— Но теб, Билли, вроятно также хорошо извстно, какъ и мн, такъ какъ ты сражался и противъ, и за насъ, что король и я — никто иные, какъ два совершеннйшихъ человка, которыхъ когда-либо сотворилъ всемогущій Богъ. Увряю тебя — ничто иное.
— Это можетъ быть,— сказалъ Билли,— но всетаки я жалю, если это такъ,— онъ опустилъ голову на свою громадную мховую епанчу и задумался.— Король,— продолжалъ онъ,— будь ты Богъ или дьяволъ, я буду защищать тебя сегодня. Со мной два десятка моихъ людей, и они послдуютъ за мной. Мы пойдемъ въ Башкай, пока буря пронесется.
Небольшой снгъ выпалъ ночью и все было бло, кром грязныхъ густыхъ тучъ, которыя неслись съ свера. Драво вышелъ съ короной на голов, топая ногами и размахивая руками, и казался очень довольнымъ.
— Въ послдній разъ, оставь это, Данъ,— шепчу я,— Билли Фишъ говоритъ, что будетъ свалка. ‘Свалка среди моего народа?— говоритъ Данъ.— Это не много. Ты дуракъ, Пиши, если также не добудешь себ жену. Гд двушка?— спросилъ онъ громкимъ голосомъ.— Созови всхъ вождей и жрецовъ и пусть король посмотритъ, годится ли ему жена’.
Нечего было созывать ихъ. Они собрались вс здсь, среди сосноваго лса и стояли, опираясь на свои ружья и копья. Депутація жрецовъ двинулась къ маленькому храму за двушкой, а рога трубили такъ, что могли разбудить и мертваго. Билли Фишъ бродитъ вокругъ и старается быть какъ можно ближе къ Даніелю, а около него держатся его 20 человкъ съ кремневыми ружьями. Между ними нтъ ни одного ниже 6 футовъ. Я былъ близко къ Драво, а сзади — 20 человкъ регулярной арміи. Приближается двушка, видная туземка, увшанная бирюзой и серебромъ, но блдная, какъ смерть, оглядываясь каждую минуту назадъ, на жрецовъ.
— ‘Ладно,— говоритъ Данъ, посмотрвъ на нее.— Ну, чего же бояться? Подойди и поцлуй меня’.— Онъ обнимаетъ ее. Она закрываетъ глаза, испускаетъ крикъ и повертываетъ лицо къ огненно-красной бород Драво.
— ‘Негодная укусила меня!’ — восклицаетъ онъ, хлопая рукою по ше, и дйствительно рука его окрашивается кровью. Билли Фишъ и его два человка съ кремневыми ружьями схватываютъ Драво за плечи и тащатъ въ толпу башкайцевъ, а жрецы завываютъ на своемъ язык: — ни богъ, ни дьяволъ, а только человкъ!— Я былъ застигнуть совершенно врасплохъ: жрецъ идетъ впереди меня, а моя армія сзади стрляетъ въ башкайцевъ.
— ‘Всемогущій боже!— восклицаетъ Данъ,— что же это значитъ?’ — Иди назадъ — говоритъ Билли — это значитъ бунтъ. Если сможемъ, пробьемся до Башкая!
Я пытался дать что-то врод приказаній моимъ людямъ — людямъ изъ регулярной арміи — но это ни къ чему не вело, и я выстрлилъ въ нихъ изъ настоящаго Мартини и заставилъ выстроиться въ линію трехъ прощелыгъ. Вся долина была наполнена кричащими, воющими тварями, которыя вопили:— ни богъ, ни дьяволъ, а только человкъ!— Башкайцы держались около Билли Фиша, но ихъ кремневыя ружья и вполовину не стоили кабульскихъ, заряжающихся съ казенной части, и четверо уже опустили ихъ. Данъ, въ неистовств отъ гнва, ревлъ какъ быкъ, и Билли стоило немалаго труда удержать его броситься въ толпу.
— ‘Мы не устоимъ,— говоритъ Билли.— Бгите по долин. Вс поднялись противъ насъ!’ — Люди съ кремневыми ружьями бгутъ, и мы спускаемся въ долину, не смотря на протесты Драво. Онъ произносилъ ужасныя проклятія и кричалъ, что онъ король.
Жрецы скатывали на насъ сверху громадные каменья, регулярная армія стрляла, и не боле шестерыхъ, не считая Дана, Билли и меня, живыми спустились внизъ долины. Тогда они перестали стрлять, и рога въ храм снова затрубили.— Идемте скоре, ради Бога, идемте! Они пошлютъ гонцовъ во вс деревни, прежде чмъ мы доберемся до Башкая. Тамъ я могу защитить васъ, но теперь ничего не сдлаю.— По моему мннію, съ того самаго часа Данъ тронулся въ голов. Онъ таращилъ глаза, какъ заколотая свинья, и говорилъ, что вернется одинъ и голой рукой передушитъ всхъ жрецовъ. ‘Я — король,— кричалъ Драво,— а въ будущемъ году буду рыцаремъ королевы’.
— Хорошо, Данъ,— говорю я,— только пойдемъ теперь, потому что время.
— ‘Это твоя вина,— отвчаетъ онъ,— ты плохо слдилъ за твоей арміей. Среди нея росло возмущеніе, а ты и не зналъ — проклятый машинистъ, кладчикъ рельсовъ, охотничья миссіонерская собака!’ — Онъ слъ на скалу и осыпалъ меня всякими обидными, дурацкими прозвищами, которыя подвертывались ему на языкъ. Но сердце мое слишкомъ болло, чтобы я сталъ обращать на это вниманіе.
— Я огорченъ, Данъ,— говорю я,— но нельзя винить во всемъ туземцевъ. Можетъ мы сдлаемъ что-нибудь, если доберемся до Башкая.
— ‘Хорошо,— доберемся до Башкая — говорить Данъ,— но, клянусь богомъ, когда я опять вернусь сюда, я вымету долину такъ, что не оставлю живымъ ни одного клопа на одял’.
Мы шли весь тотъ день и всю ночь. Данъ шагалъ по снгу, жуя свою бороду и что-то шепча себ подъ носъ.
— Мало надежды отдлаться отъ нихъ,— сказалъ Билли Фишъ.— Жрецы пошлютъ по деревнямъ гонцовъ сказать, что вы — никто иные, какъ люди. Зачмъ не оставались вы богами до тхъ поръ, пока положеніе не упрочилось. Я — погибшій человкъ,— прибавляетъ онъ и, бросившись на снгъ, начинаетъ молиться своимъ богамъ.
На слдующее утро мы добрались до отчаянно-плохой мстности — все время приходилось подниматься и спускаться, не было ни ровной почвы, ни пищи. Шесть башкайцевъ пристально смотрли на Билли, какъ будто хотли что-то спросить, но не говорили ни слова. Въ полдень пришли мы на вершину плоской горы, покрытой снгомъ, и, когда вкарабкались на нее, увидали армію въ боевой позиціи, ожидавшую насъ.— Гонцы быстро прибыли,— сказалъ съ легкимъ смхомъ Билли,— они уже ждутъ насъ.
Съ непріятельской стороны раздались три или четыре выстрла, и одинъ изъ нихъ случайно попалъ Даніелю въ икру ноги. Это привело его въ чувство. Онъ, посмотрлъ черезъ снговое пространство на армію и замтилъ ружья, которыя мы принесли съ собой въ страну.— Мы пригодились имъ,— сказалъ онъ.— Этотъ народъ — англичане, а моя проклятая глупость погубила васъ. Ступай назадъ, Билли Фишъ, и возьми своихъ людей, ты сдлалъ все, что могъ. Карнеганъ, пожми мою руку и иди съ Билли. Можетъ быть они не станутъ убивать тебя. Я пойду на встрчу имъ одинъ. Я сдлаю это. Я — король.
— Ступай — говорю я.— Ступай хоть въ адъ, Данъ, я съ тобой. Уходи, Билли Фишъ, мы вдвоемъ встртимъ ихъ!
— Я — вождь,— почти спокойно отвчалъ Билли,— и остаюсь съ вами. Мои люди могутъ идти!— Башкайцы не ждутъ вторичнаго позволенія и бгутъ, а Данъ, я и Билли идемъ туда, гд бьютъ барабаны и трубятъ рога. Было холодно — страшно холодно. Я еще и теперь чувствую этотъ холодъ въ затылк моей головы. Вотъ здсь, въ этомъ мст…
Кули ушли спать. Въ контор едва мерцали дв керосиновыя лампы, потъ обдавалъ мое лицо и брызгалъ, когда я наклонялся, черезъ счетную книгу. Карнеганъ дрожалъ, какъ листъ, и имлъ такой видъ, что я боялся за его разсудокъ. Я вытеръ свое лицо, еще разъ пожалъ его изувченую руку и сказалъ:
— Что-же случилось посл этого?
— Они взяли ихъ, не производя ни малйшаго звука. Не раздалось ни топота по снгу, ни тогда, когда король свалилъ перваго, наложившаго на него руку, ни тогда, когда Пиши выпустилъ свой послдній патронъ въ лобъ одного изъ нихъ. Ни единаго звука не издали эти свиньи! Они только плотне сомкнулись другъ съ другомъ. Былъ тамъ человкъ, называемый Билли Фишъ, добрый другъ для всхъ насъ, и они перерзали ему шею здсь и тамъ, какъ свинь, а король взбрасываетъ ногой окровавленый снгъ и говоритъ:— Хорошій оборотъ дали мы нашимъ деньгамъ.
— Что случилось потомъ? Но Пиши, Пиши Тальяферо (скажу вамъ это, сэръ, подъ секретомъ, какъ другу) — онъ потерялъ голову, сэръ. Нтъ, не то,— король потерялъ свою голову на одномъ изъ этихъ проклятыхъ веревочныхъ мостовъ. Цлую милю шли мы по снгу къ веревочному мосту черезъ оврагъ, на дн котораго была рка.— Вы, наврное, видали такіе… Они пронзили Дана насквозь, какъ быка.
— ‘Будьте вы прокляты!— воскликнулъ король,— вы думаете я не съ умю умереть, какъ джентльмэнъ?’ — Онъ повертывается къ Пиши, который рыдаетъ, какъ ребенокъ:— я довелъ тебя до этого, Пиши,— говоритъ онъ,— отнялъ тебя отъ счастливой жизни затмъ, чтобы тебя убили въ Кафиристан, гд ты былъ главнокомандующимъ королевской арміи. Простишь ли ты меня, Пиши?’
— Прощаю,— говоритъ Пиши.— Вполн и отъ всего сердца прощаю тебя, Дань.
— ‘Пожми же мою руку, Пиши,— сказалъ онъ.— Теперь — я иду’.— И онъ пошелъ, не оглядываясь ни вправо, ни влво, и, поставивъ отвсно ногу на одну изъ этихъ головокружительныхъ скалъ, воскликнулъ:— Разите, прощелыги!— Они нанесли ему ударъ и старый Данъ падалъ, все повертываясь вокругъ, вокругъ и вокругъ на протяженіи многихъ миль, потому что ему надо было кружиться цлыхъ полчаса, пока онъ не долетлъ до воды, и я увидалъ, что его тло зацпилось за скалу, а золотая корона блестла около него.
‘Но вы не знаете, что они сдлали съ Пиши между двухъ сосенъ? Они распяли его, сэръ, какъ покажетъ вамъ рука Пиши. Они вбили деревянные гвозди въ его ноги и руки: но онъ не умеръ. Онъ вислъ тамъ и кричалъ: на слдующій день они его сняли и дивились, что онъ живъ. Они сняли его, бднаго, стараго Пиши, который не сдлалъ имъ никакого вреда — не сдлалъ никакого’….
Онъ закачался взадъ и впередъ и горько заплакалъ, вытирая слезы остаткомъ своей изуродованной руки, и въ теченіе десяти минутъ рыдалъ, какъ ребенокъ.
— Потомъ они спустили его на снгъ и велли идти домой, и Пиши шелъ домой около года, прося по дорогамъ милостыню, и дошелъ почти невредимо, потому что Даніель Драво шелъ впереди и говорилъ: ‘Иди, Пиши. Мы сдлали великое дло’. Горы плясали по ночамъ и хотли упасть на голову Пиши, но Даніель протягиваетъ руку и — Пиши идетъ, согнутый пополамъ. Онъ никогда не выпускаетъ руку Дана, никогда не оставляетъ голову Дана. Они дали ее ему въ даръ, для напоминанія о томъ, чтобы онъ не возвращался опять и, хотя корона была изъ чистаго золота, а Пиши умиралъ съ голода, Пиши никогда не подумалъ о томъ, чтобы ее продать. Знаете вы Драво, сэръ? Знаете вы достойнаго уваженія брата Драво? Посмотрите теперь на него!
Онъ началъ шарить въ лохмотьяхъ около своей согнутой поясницы, вынулъ черный волосяной мшокъ, вышитый серебряными нитками, и вытрясъ оттуда на мой столъ — высохшую, сморщенную голову Даніеля Драво! Утреннее солнце, заставившее потускнть лампы, ударило въ тяжелый золотой обручъ, украшенный необдланной бирюзой, который Карнеганъ нжно придвинулъ къ выдающимся височнымъ костямъ.
— Теперь вы видите короля въ его облаченіи — владыку Кафиристана съ короной на голов. Бднаго стараго Даніеля, который нкогда былъ монархомъ!
По тлу моему пробжала дрожь, потому что, не смотря на ужасное обезображаніе, я узналъ голову человка, котораго встртилъ на Марварскомъ скрещеніи поздовъ.
Карнеганъ поднялся уходить. Я пробовалъ удержать его, потому что онъ не быль въ состояніи идти.— Позвольте мн захватить съ собой пищи и дайте немного денегъ,— произнесъ онъ, еле переводя дыханіе.— Я былъ нкогда королемъ. Я пойду къ уполномоченному депутату и попрошу его помстить меня въ домъ призрнія бдныхъ, пока я не выздоровю. Нтъ, благодарю васъ, я не могу ждать, пока вы пошлете за повозкой для меня. У меня спшныя частныя дла — на юг, въ Марвар…
Онъ потащился изъ конторы, волоча ноги, и побрелъ по направленію къ дому уполномоченнаго депутата. Въ полдень этого дня мн пришлось отправиться въ судебныя мста, и я снова увидлъ скрюченнаго человка, который шелъ по блой, пыльной дорог со шляпой, въ рук и жалобно причиталъ дрожащимъ слабымъ голосомъ, на манеръ лондонскихъ уличныхъ пвцовъ. Кругомъ не было ни души, и онъ находился очень далеко отъ какого бы то ни было строенія, откуда его можно было слышать. А онъ тянулъ въ носъ, покачивая головой съ права на лво:—
— Сынъ человка идетъ на войну
Добыть золотую корону,
Его кроваво-красное знамя разввается далеко —
Кто хочетъ присоединиться къ ополченію?
Я не сталъ дальше слушать, взялъ несчастнаго калку въ свой экипажъ и довезъ его до ближайшаго миссіонерства для возможно-скорйшей отправки въ пріютъ. Дня черезъ два я освдомился о немъ у смотрителя пріюта.
— У него опредлили солнечный ударъ. Онъ умеръ вчера рано утромъ,— отвчалъ смотритель.— Правда-ли, что онъ въ полдень оставался цлые полчаса на солнц съ непокрытой головой?
— Да,— отвчалъ я,— но не извстно-ли вамъ — былъ кто-нибудь случайно около него, когда онъ умиралъ?
— Не знаю,— сказалъ смотритель.
На этомъ исторія кончается.