Перейти к контенту
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Пойте, пойте, подруженьки милые,
Во моей светлостенчатой горенке,
Пойте песенки мне златокрылые,
Песни девичьи, ясные зореньки…
Заплетайте мне косы волнистые,
Косы черные, косы шелковые,
Наряжайте их пряди душистые
В ленты алые, в ленты пунцовые.
Сарафанчик мой, пуговки — золото,
С тайной думою девичьей сдруженный,
И янтарные бусы у ворота,
Что в подарок прислал мне мой суженый,
Разгорайтесь и ярко и радостно!
Буду я весела и нарядная!
День сегодня великий и благостный
И в цветах все поля неоглядные!
Черный скворчик порхает по тополю,
Есть у скворчика малые птенчики…
Кто-то радостный едет к нам по полю,
И со смехом гуторят бубенчики!…
Ах, то милый ко мне возвращается!
Знает он — его зорька-красавица
Для него, для него наряжается,
Чтобы милому больше понравиться!
Он — жених мой желанный и радостный,
В нем душа, как у сокола, вольная,
И поет он и звонко и сладостно
Про родимые степи привольные!
Заря погасла… У реки
Во мгле пасутся тихо кони…
И, не смолкая, кулики
Кричат и кружатся в затоне.
Как колокольчики, звенят
Они над влажною осокой…
Внимая им, во тьме грустят
Немыt ветлы одиноко.
Поднялся месяц над водой,
И над уснувшим, тихим лугом,
Полузакрылся сонной мглой
И в ней застыл янтарным кругом.
И ночь прелестна и свежа…
В полях простерлась мгла немая…
И вдруг зажглася, вся дрожа,
Зарница бледно-голубая!…
И, охватив весь небосклон,
Простор полей, седые дали,
Она реку и весь затон
Зажгла огнем холодной стали!…
И неразгаданной ушла…
Кричит сова — ночная птица…
В полях темнее стала мгла,
Чтоб ярче вспыхнула зарница!
Были все предки мои — бурлаки,
Сильные духом и рослы,
Каждую весну от Вятки-реки,
Взявши тяжелые вёслы,
Дружной ватагой они, кошкари,
В путь отправлялися долгий,
Целое лето с зари до зари
С лямкой ходили по Волге!…
Плечи могутные, грудь как гранит,
Цепки и ловки, как кошки…
Так-то меж сирых, плакучих ракит
Шла по бурлацкой дорожке,
Берегом Волги, семья босяков,
Дружною братской гурьбою,
Шла меж сыпучих и желтых песков,
Барку таща за собою…
Смотрит, бывало, седой водолив —
Не было б с судном оплошки…
Бодро и смело идут под обрыв
Ловкие ‘волжские кошки’…
Мокрые, грязные с лямкой бредут…
Стонут, поют в отдаленьи…
Будет гульба им и отдых за труд —
В ближнем кабацком селенье!…
Много бурлацких семей было встарь…
Но у костров, у причала,
Древнее, честное имя — ‘кошкарь’ —
Гордо на Волге звучало!
Издавна любит весь русский народ
Труд для судов-караванов,
Волжские горы — свободы оплот,
Царство лихих атаманов.
Волга сильна лишь свободным трудом,
С черных же дней Годунова
Думает думу она об одном —
Воля вернулась бы снова!
Тот, кто на Волге работал хоть раз, —
Будет он с сердцем горячим!
Душу свою не засадит в приказ,
Дружен не будет с подьячим!…
В древнее время московский фискал,
Отпрыск татарского ханства,
Всюду на Волге все беглых искал
И водворял их в крестьянство…
Был он с народом безжалостно крут…
Мог ли понять он, — о, Боже, —
Душу народную, Волгу и труд,
Волю, что жизни дороже!?
Память о грозной расправе плетей
Наша семья сохранила,
Много сгубила свободных людей
Злая татарщины сила!
Ржавая отмель… Среди тишины
Песня звенит, замирая…
Это бурлаки бредут — мокшаны
Из подмосковного края!
Хмурые лица и гнев на челе,
Стерты, изорваны плечи:
‘Кончено! Всех прикрепляют к земле!
Скажут — не слезешь и с печи!!
Будете скоро и вы, кошкари,
Прыгать под барскую дудку…’ —
‘Ладно! Не каркай!… И мы, посмотри,
Выкинем знатную шутку!’
Плесом песчаным идут бурлаки,
Отдыха ждут и расчета…
А впереди — кабаки, кабаки,
Нет им на Волге и счета!
В скрытном сознаньи всей нашей родни
Думы сжились с Пугачевым…
Помним, как в грозные, страшные дни,
В красном кафтане парчовом,
Гневом и мщеньем великим горя,
С вольницей волжского края
Шел он по Волге, указом царя
Войско себе набирая!
Грозным походом давал он тогда
Раскрепощенье народу,
Цепи снимал и оковы с труда
И объявлял всем свободу…
Клич тот услыша, самьсот якорей
Бросили в воду артели
И к Пугачеву он всех кошкарей
С Волги собрал в две недели!…
Мало их, мало вернулось потом,
Вышли для них незадачи, —
Править на Волге вновь стали трудом:
Жадный купец и подячий!
Дед мой по кличке — Гаврила Кошкарь —
С братом бурлачил на Каме,
Весь обошел с ним лесной крутоярь,
К Волге спускался с плотами…
Был он высокий и смелый бурлак,
Силищи был он громадной,
Гнул между пальцами медный пятак,
Песни пел звонко и складно!…
С первым разливом бурливой весны,
Плыл он по Каме мятежной,
С лямкой по Волге ходил до Шексны,
Плавал на Каспий безбрежный…
В городе Вятке, уж будучи стар,
Правил, владел перевозом,
А по зимам на казанский базар
Хаживал вместе с обозом…
Дожил старик — как бурлаков семья
Встретила горе, невзгоды…
В это-то время, гудя и шумя,
Стали ходить пароходы!…
Волгу покрыла дымовая гарь,
Грозно свистки зазвучали…
Дед мой, последний ‘бурлацкий кошкарь’,
Полон был дум и печали!…
Сгибли бурлаки — пуста и темна
Горя народного полость,
Только под Вяткой деревня одна
Да ‘кошкаревская волость’
Грустно напомнят про жизнь кошкарей…
Кончено тяжкое бремя!
Труд стал народный светлей и бодрей!
Близится светлое время!
Умер мой дед, молодая жена,
Телом и кровью бурлачка,
В Вятке с сынишкой осталась одна,
Стала — поденщица-прачка…
С бедностью билась и в горе, в нужде,
Сыну тайком говорила:
‘Счастье и радость вся наша — в труде!
Так и отец твой Гаврила
Мне завещал, умирая, сынок…
Жизнь-то темна и сурова,
Ныне тебе уж десятый годок —
Помни отцовское слово!’
Время настало сынка приучить
К честным и нужным ремеслам,
В старое б время — голицы вручить
Да посадить его к веслам,
Новое ж время уж было не то —
Гибнул весь промысел древний,
Старое было машиной взято,
Труд шел иной для деревни!
Вятку покинув, с сынишкой вдова
Мыкалась, счастье искала,
Бредни чинила, плела кружева,
С Камы на Волгу попала…
Пять лет бурлачка в Казани жила,
Там в слободе, на Казанке,
Сына в аптеку она отдала —
Мыть и бутыли и банки…
Сын бурлачихи Никола Кошкарь,
В бедной казанской аптечке,
Грамотных видя, учить стал букварь —
Ночью, на кухне, при свечке!…
Барскому сыну ученье — полынь…
Сын же с бурлацкою кровью,
В грамоту вникнув, учить стал латынь
С жаркой, горячей, любовью!…
В разных аптеках поволжских служа,
С честною думой живою
К свету, простору рвалася душа,
Начал он грезить Москвою…
Сильным душою преграды здесь нет.
Долго пришлось хоть томиться,
Все-ж из Саратова в тридцать пять лет
Прибыл в Москву он учиться!…
Слушал там лекции… Взял там диплом.
Снова вернулся к аптекам…
Был он с открытым и честным умом,
Смелым он был человеком!…
Много он, много о воле мечтал!…
Жаждал, чтоб в русском народе
Светоч науки и знанья сверкал,
Счастье он видел — в свободе!..
В жизни кошмарной, в неравной борьбе,
Встретить не мог он участья,
Был он скитальцем, не мог он себе
Выковать личного счастья…
Сгинул, погиб он в далекой стране,
Умер старик в Намангаме,
Умер, мечтая о радостном дне,
Грезил о Волге, о Каме!…
Дивные зерна мятежной души
Сыну на сердце упали,
В грезах моих, загораясь в тиши,
Бурь они, отклика ждали!…
Гриша Алексинский, помнишь ли ты