М. Н. Катков
М. Н. Катков
Бюрократическая система и опасность чрезмерного ее развития в России
Бюрократическая система и опасность чрезмерного ее развития в России
Бюрократическая система и опасность чрезмерного ее развития в России, Катков Михаил Никифорович, Год: 1865
Время на прочтение: 4 минут(ы)
На днях в ‘Allgemeine Zeitung’ была напечатана статья о нынешнем состоянии России. Статья эта, говоря вообще, отличается духом доброжелательства и обнаруживает некоторое, хотя и очень поверхностное, знакомство с предметом. Автор, по-видимому, был в некоторых связях с так называемыми славянофилами, которые видят идеал русского быта в крестьянской общине, и усвоил себе некоторые воззрения их. Между прочим, он говорит, что в противоположность к немцам, которые отличаются большим развитием личной энергии и большею способностью стоять на собственных ногах, русские во всем любят опираться на других и вследствие того гораздо легче подчиняются стеснению общинного быта. Этою характеристическою особенностью русских, по мнению автора, объясняется тесная внутренняя связь между русскими, населяющими более у части всей обитаемой земли, она же видна и в их исторических подвигах, в их безусловной готовности всем жертвовать для спасения отечества, а также и в их отсталости от других народов на всех поприщах, где великие цели достигаются не совокупным действием масс, а величием отдельных лиц. По мнению автора, в России все слои населения проникнуты демократическим духом, какого не замечается в других монархических государствах.
Все эти суждения крайне поверхностны и весьма мало соответствуют действительности. Если общинное землевладение и круговая порука держатся в России, то это не более как следствие общего закрепощения, которому подвергался весь народ в силу государственной необходимости и в фискальном интересе, это вовсе не есть какое-либо преобразование будущих судеб русского народа или выражение его духа. Общинное землевладение и круговая порука вовсе не приходятся по нраву русскому народу и по миновании государственной необходимости, при развитии свободы, уступят свое место другому порядку вещей или существенно преобразуются. Что немецкий автор приписывает самой натуре русского народа, то есть не более как временное следствие неблагоприятных условий прежнего и нынешнего его положения. Совершенно верно, что личность в России до сих пор не пользовалась надлежащим признанием, но именно потому отсталость русского народа в разных сферах человеческой деятельности не может быть признана за следствие каких-либо особенностей русской природы. Точно так же несправедливо мнение, будто бы все слои в России проникнуты каким-то демократическим духом. Масса народа, где обыкновенно полагают главное седалище исключительно демократического духа, более свободна от него в России, чем где-нибудь. Замечательно, однако же, что автор упомянутой статьи, отзываясь не без оттенка похвалы о демократическом духе России, в то же время говорит, что наибольшею опасностью грозит ей чрезмерное развитие бюрократической системы и подавление общественной и личной свободы. Но, как известно, так называемые демократические стремления и чрезмерное развитие бюрократии и чиновничьего всевластия везде и всегда соответствовали и взаимно обусловливали друг друга. Отличительная черта бюрократической системы заключается в стремлении провести один общий уровень над всеми классами общества не столько путем возвышения низших классов до высших, сколько путем понижения высших. Она ведет постоянную ожесточенную борьбу со всеми живыми общественными силами, стараясь все вытянуть в один строй и все подвести под общий уровень. Действительно, нет опасности больше той, какою грозит будущности государства чрезмерное развитие военно-бюрократических порядков. Франция и Пруссия служат несомненным тому доказательством. Наступает, наконец, пора, когда высшие представители бюрократии принуждены сами оплакивать печальные результаты, бывшие следствием чрезмерного развития бюрократического духа. Так, между прочим, прусский министр внутренних дел граф фон Эйленбург в заседании палаты депутатов 3 марта принужден был сознаться, что в Пруссии консервативная партия сама по себе не имеет никакой силы и значения и держится только благодаря правительству, от которого получает и опору, и возбуждение. Такое бессилие консервативных элементов в Пруссии объясняется исключительно продолжительным господством военно-бюрократического духа, под которым находилась, да и до сих пор находится эта страна. К хранению того, что заслуживает хранения, обыкновенно бывают расположены лишь те классы общества, которые имеют положительные интересы в стране, совпадающие с ее общими интересами, и только они склонны и способны энергически охранять эти общие интересы. Бюрократия же сама питается от государства, и потому ей все равно, как ни действовать. Она всего более любит рутину, свое произведение, а когда ей приходится расставаться с рутиной, то она уже не делает различия между улучшением существующего и разрушением его. Если в Пруссии, по признанию ее министра внутренних дел, консервативная партия бессильна и ничтожна и не только не служит опорой для правительства, а сама нуждается в его поддержке и в возбуждениях с его стороны, то этим бедственным положением Пруссия обязана чрезмерному развитию в ней военно-бюрократической системы. Граф Эйленбург еще верит в возможность воссоздать консервативную партию, которая была бы консервативная не для виду и не в угоду правительству, а ради собственных жизненных интересов, неразрывно связанных с интересами самой страны. Но едва ли это такое легкое дело. Эта партия, как справедливо заметил г. Вирхов, была бы искусственным созданием, насильственно призванным к жизни и не имеющим в самом себе силы. Легче подавить и уничтожить, чем оживить и возбудить. Правительственные деятели Пруссии сами чувствуют теперь, к каким прискорбным результатам привела их бюрократическая система. ‘Покуда мы стоим у кормила правления, — говорил граф Эйленбург в том же заседании, — прежняя ненавистная система всеобщего полицейского опекунства никогда не будет восстановлена’. Эти правительственные деятели чувствуют, какие важные услуги могли бы оказать им и всему государству независимые консервативные земские классы. ‘Только с помощью и при участии консервативной партии, — говорил граф Эйленбург, — можно привести в исполнение меры, которые были бы истинно благодетельны для всего государства. Но в Пруссии, — прибавил он, — есть только слабая консервативная партия и рядом с нею гораздо более сильная партия самого крайнего либерализма. Посреди же находится партия совершенной апатии и неподвижности. А между тем и в Пруссии никакое Правительство не может действовать в течение долгого времени благотворно, не имея на своей стороне большинства народа и народного представительства’. Граф Шверин, бывший министр внутренних дел, вторя этим словам графа Эйленбурга, заметил, что всякое правительство только тогда может достигнуть добрых результатов, когда оно действует в согласии с великими консервативными земскими классами. Но, по его словам, нынешняя консервативная партия в Пруссии стоит не на почве нынешнего государственного порядка вещей и стремится не к охранению и улучшению существующего, а к возвращению прошедшего, и, таким образом, заслуживает более название реакционной, нежели консервативной, партии.
Но оставим прусские партии, возвратимся к автору статьи о нынешнем состоянии России, который справедливо видит наибольшие опасности для нее в чрезмерном развитии бюрократического порядка вещей. Результаты и опыты других народов дают смысл и силу подобным опасениям. По словам автора, в России нет ни реакционной, ни крайней либеральной партий, которые заслуживали бы имени партии. По его мнению, за исключением противоположности между московским и петербургским направлениями, как он называет, в России нет никаких других политических противоположностей, из которых могли бы образоваться замкнутые партии. Он не развивает своего мнения о противоположности между московским и петербургским направлениями и не высказывает даже, в чем каждое из них заключается. Но если в словах его есть какой-нибудь смысл, то, по всей вероятности, под именем московского направления он разумеет национально-русское направление, а под именем петербургского — бюрократическое и безразличное в национальном отношении. Подобные противоположности действительно существуют в России, хотя было бы несправедливо одному из этих направлений присваивать имя исключительно петербургского, а другому — исключительно московского. Не подлежит сомнению, что правильное и вполне успешное развитие России станет возможно только тогда, когда национальное направление русской политики как во внутренних, так и во внешних вопросах станет делом несомненным и очевидным.
Впервые опубликовано: ‘Московские ведомости’. 1865. 24 февраля. No 41.
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/katkov/katkov_burokraticheskaya_sistema.html.