‘Отечественныя Записки’, No 6, 1848
Быт Русского Народа. Сочинение А. Терещенки…, Дудышкин Степан Семенович, Год: 1848
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Бытъ Русскаго Народа. Сочиненіе А. Терещенки. Санктпетербургъ. 1848. Въ тип. Мин. Иносmp. Длъ. Въ семи частяхъ. Въ 8-ю д. л. Въ I-й ч.— 507, во ІІ-и ч.— 648, въ ІІІ-й ч.— 130, въ IV-й ч.— 334, въ V-й ч.— 181, въ VI-й ч.— 221, въ VII-й ч.— 548 стр.
Чмъ меньше кто-нибудь знаетъ свое дло, тмъ оно представляется ему проще и удобоизъясниме, чмъ больше пріобртено свдній, тмъ запутанне, сложне и трудне оно кажется, Когда писатель знаетъ мало, то выбираетъ непремнно такой предметъ для своихъ поверхностныхъ изслдованій, который удивятъ каждаго своею громадностью. Такимъ писателямъ ничего не стоитъ, на-примръ, взять на себя описаніе Россіи въ статистическомъ, этнографическомъ и историческомъ отношеніяхъ, когда еще не сдлано вполн основательныхъ изъисканій о статистик, ни объ этнографіи, ни объ исторіи Россіи, они не призадумаются, потому-что, можетъ-быть, никогда не думали хорошенько объ этомъ предмет, и имъ покажется возможнымъ такой трудъ. Такъ и г. Терещенко взялся написать ‘Бытъ Русскаго Народа’ не уяснивъ себ даже напередъ, что онъ понимаетъ подъ этимъ заглавіемъ. Понимаетъ ли онъ подъ нимъ исторію русскаго народа, т. е. исторію народнаго быта или жизни отъ первыхъ временъ, записанныхъ нашими лтописями, до настоящаго времени?— Нтъ, въ этомъ ‘Быт Русскаго Народа’ — нтъ такого быта. Понимаетъ ли онъ подъ означеннымъ названіемъ настоящее положеніе, настоящій бытъ русскаго народа въ религіозномъ, статистическомъ, литературномъ и другихъ отношеніяхъ?— Нтъ, и такого быта не видно. Нтъ ли здсь описанія русскаго народа хотя съ какой-нибудь изъ этихъ сторонъ?— И того нтъ. Что же это наконецъ за ‘Бытъ Русскаго Народа?’ Такимъ громкимъ именемъ г. Терещенко называетъ разрозненныя, безъ всякой связи между собою поставленныя статьи о старинныхъ нашихъ жилищахъ, о нравахъ, о свадьбахъ, о старинныхъ обрядахъ при крещеніи, при похоронахъ, ори поминкахъ, во время дмитріевской-субботы, объ играхъ, хороводахъ, о первомъ март, о встрч весны, о радуниц, о запашк, о купал, о бабьемъ-лт, о русальной-недл, о семик, о троицын-дн, о первомъ апрля, о первомъ мая, наконецъ, о святкахъ и о маслениц.— Спрашивается, на какомъ же основаніи г. Терещенко думаетъ, что это бытъ русскаго народа? Разв онъ полагаетъ, что мы, вмст съ нимъ, живемъ во времена Владиміра-Мономаха, а не въ XIX столтіи?… Бытъ русскаго народа не составляютъ въ настоящее время только обычаи, которые сохраняются еще, да и то не везд, между простымъ народомъ. Что же посл этого жизнь той части народа, которая образована, и которая теперь по преимуществу составляетъ нашъ бытъ, хотя она и не завиваетъ березокъ въ семикъ, хотя она и не пляшетъ бъ хороводахъ, хотя она и не знаетъ русальной-недли, потому-что забыла лшихъ, водяныхъ и русалокъ? Но положимъ, что ‘Бытъ Русскаго Народа’ относится къ нашей старинной, допетровской жизни. Разв только эти обычаи составляли тотъ бытъ, разв только въ нихъ выражалась наша народность, жизнь наша? Очевидно, нтъ. Слдовательно, сочиненіе г. Терещенко должно понимать какъ сочиненіе о простонародныхъ обычаяхъ, сохранившихся между нисшимъ классомъ нашего общества.-Но выполняетъ ли оно и такое назначеніе?
Вопросъ этотъ могутъ ршить совершенно-одинаково и т, которые еще не видли книги г. Терещенко, и т, которые ее увидятъ и прочтутъ. Послдніе на самомъ опыт подтвердятъ справедливость своихъ выводовъ.
Кто сколько-нибудь знаетъ нашу исторію, тому вдомо, какъ мало она разработана и объяснена, не смотря на многія чрезвычайно-удачныя попытки къ этому объясненію. Кого сколько-нибудь занимала исторія русскаго народа, тотъ знаетъ также, что т обычаи, которые хранятся теперь въ простомъ народ, были боле или мене общими обычаями старинной Руси. А такъ-какъ старинная Русь мало объяснена, то и теперешніе простонародные обычаи не могутъ быть объяснены въ той мр, сколько они представляютъ общаго съ старинною жизнью. Слдовательно, и сочиненіе г. Терещенко ‘Бытъ Русскаго Народа’, въ смысл книги о простонародныхъ обычаяхъ, не можетъ общать ничего новаго, тмъ боле, что самъ г. Терещенко неизвстенъ въ литератур русской археологіи.
Но такъ могутъ разсуждать только т, которые не видли сочиненія г. Терещенко, мы имли удовольствіе его видть и прочесть: слдовательно, на насъ лежатъ обязанность показать тмъ, которые не станутъ его читать, какъ въ этомъ случа нашъ апріорическій выводъ сошелся съ апостеріорическимъ.
Начнемъ сначала, съ ‘Свойствъ Славянъ’:
‘Славяне, живя первоначально разсянно по всей Европ и въ приморскихъ мстахъ Анатолія, презирали зной я холодъ, привыкали ко всякой нужд и ко всмъ лишеніямъ. Дикая птща казалась имъ вкусною, сырая земля была обыкновеннымъ ихъ ложемъ. Они гордились крпостью силъ и ни мало не заботилось о наружности: часто въ грязи и пыли тснились толпами да сборныхъ мстахъ, и разсуждали не объ украшеніяхъ и богатыхъ одеждахъ, но о томъ, что все достоинство человка состоитъ въ сил, въ мужеств и быстрот, съ помощію коихъ взлетали они на крутыя вершивы скалъ, бросались во рвы и переплывали глубочайшія рки.‘ (Ч. I, стр. 6,).
Не правда ли, что взглядъ и слогъ, какъ-будто вамъ знакомы: ‘взлзали на вершины’, бросались во рвы’ (Богъ знаетъ за чмъ) переплывали глубочайшія рки’? Гд-то такъ написано… Посмотримъ хоть у Карамзина:
‘Таковы были древніе Славяне… Презирая непогоды, свойственныя климату сверному, они сносили голодъ и всякую нужду, питались самою грубою, сырою пищею, удивляли Грековъ своею быстротою, съ чрезвычайною легкостію всходили на крутизны, спускались въ разсянны, смло бросались въ опасныя болота и въ глубокія рки. Думая безъ сомннія, что главная красота мужа есть крпость въ тл, сила въ рукахъ и легкость въ движеніяхъ, Славяне мало пеклися о своей наружности: въ пыли, безъ всякой опрятности въ одежд, являлись во многочисленномъ собраніи людей.’ (Ч. I, стр. 55 и 56 изд. Слёнина).
Если поглубже вникнуть въ смыслъ того и другаго текста, то. намъ кажется, можно допустить, что г. Терещенко заимствовалъ эти мста изъ ‘Исторіи’ Карамзина. Нкоторая разница ставитъ насъ, однакоже, въ недоумніе. Карамзинъ говоритъ, что Славяне питались грубою, сырою пищею, а г. Терещенко утверждаетъ, что они питались дикою (?) пищею и спали на сырой земл. Карамзинъ говоритъ, что Славяне бросались въ опасныя болота, а г. Терещенко говоритъ, что они бросались во рвы. Карамзинъ утверждаетъ, что т Славяне, которые могли броситься въ болото, могли также броситься и въ глубокую рку, а г. Терещенко длаетъ заключеніе, что Славяне, которые бросались въ ровъ, могли переплыть и глубочайшую рку. По нашему мннію, это нисколько не слдуетъ изъ перваго, обо въ ровъ можетъ броситься тотъ, кто не бросится въ болото и, слдовательно, кто не переплыветъ рки, такъ-какъ бросающійся съ крутизны въ болото предполагается умющимъ плавать, чего нельзя заключить, если человкъ бросается только въ ровъ. Мы, принимаемъ мнніе Карамзина, тмъ боле, что оно основывается и на свидтельств Грековъ.
Дале г. Терещенко говоритъ:
‘Загорая отъ лучей солнца, они были смуглы и волоса имли по большей части русые, подобно Европейцамъ’ (Стр. 60).
Карамзинъ:
‘Загорая отъ жаркихъ лучей солнца, они казались смуглыми, и вс безъ исключенія были русые, подобно другимъ кореннымъ Европейцамъ.’ (Стр. 56).
На-счетъ этой мысли, мы почти съ достоврностью можемъ сказать, что г. Терещенко заимствовалъ ее у Карамзина, за исключеніемъ одного маленькаго оттнка, который длаетъ мысль г. Терещенко нсколько нове, именно на счетъ волосъ. Карамзинъ говоритъ просто, что Славяне были русые, и что они загарали отъ лучей солнца: а г. Терещенко увряетъ, что они до того загарали, что даже волоса ихъ длались русыми. Но такъ-какъ эта мысль относится боле къ естествознанію, нежели къ исторіи, то мы и не беремся за ршеніе ея.
Г. Терещенко:
‘Искусно билась въ ущельяхъ, скрывались въ трав и изумляли непріятелей неожиданнымъ нападеніемъ, таились еще въ ркахъ и дышали въ отъ свободно, посредствомъ сквозныхъ тростей, торчавшихъ изъ воды, жили въ горахъ и лсахъ и ужасали сосдей по Дунаю своими набгали, по попадаясь непріятелямъ въ руки, переносили истязанія безъ воплей и стона, умирала въ мукахъ, не открывая врагу ни своихъ жилищъ, ни своей силы, и (Стр. 6 и 7).
Карамзинъ:
‘Византійскіе историки пишутъ, что Славяне, сверхъ ихъ обыкновенной храбрости, имли особенное искусство биться въ ущельяхъ, скрываться въ трав, изумлять непріятелей мгновеннымъ нападеніемъ и брать ихъ въ плнъ’. (Стр. 57).’
‘Оно умли еще долгое время таиться въ ркахъ и дышать свободно посредствомъ сквозныхъ тростей, выставляя конецъ ихъ на поверхность воды.’ (Стр. 58)’.
‘Греки, озлобленные ихъ частыми нападеніями безжалостно терзало Славянъ, которые попадали имъ въ руки и которые сносили всякое истязаніе съ удивительною твердостію, безъ вопля и стона, умирали въ мукахъ и не отвтствовали ни слова на разспросы врага о числ и замыслахъ войскъ ихъ.’
Что оба эти текста опять напоминаютъ другъ друга, въ этомъ нтъ сомннія, но такое сходство, должно быть, происходитъ отъ-того, что и Карамзинъ и г. Терещенко ссылаются на Стриттера (Memor. Pop, Т. II, стр. 59), слдовательно, и Карамзинъ и г. Терещенко заимствовали это мсто у Стриттера, или, что все одно и то же, Карамзинъ у Стриттера, а г. Терещенко у Стриттера и Карамзина. Отъ этого-то, кажется, и вышло маленькое недоразумніе. Карамзинъ говоритъ, что Славяне таились въ ркахъ и дышали свободно посредствомъ сквозныхъ тростей, выставляя конецъ ихъ на поверхность воды, а, г. Терещенко переводитъ это мсто такъ: ‘Славяне таились еще въ ркахъ и дышали въ нихъ свободно, посредствомъ сквозныхъ тростей, торчавшихъ изъ воды’. Не имя подъ рукою Стриттера, къ-сожалнію, не можемъ объяснить нашимъ читателямъ, какъ дышали Славяне по Стриттеру. Вообще, наука должна бы объяснить это странное обстоятельство, происходящее, можетъ-быть, отъ темноты подлинниковъ: почему тамъ, гд текстъ г. Терещенки напоминаетъ текстъ Карамзина, ссылки на писателей восточныхъ, арабскихъ, греческихъ, латинскихъ, польскихъ, русскихъ и болгарскихъ — одн и т же и у Карамзина и у г. Терещенки, а между-тмъ смыслъ текста иногда не тотъ?
Но перейдемъ къ другому предмету, боле намъ близкому, именно къ свойствамъ русскихъ Славянъ. Г.Терещенко говоритъ:
‘Наши предки, разселенные по обширной ныншней имперіи (?) отличались самостоятельностію и единодушіемъ, не терпли иноземнаго владычества: пока дйствовали согласно, дотол не знали ни переворотовъ, ни междоусобіи. Каждое племя славянское имло свой нравъ и свои обычаи, и эти отличало ихъ между собою. Поляне были стыдливы, тихи и кротки, почитали супружескія связи. Древляне жили зврски и убивали другъ друга, ли все нечистое, не соблюдали никакого брака. Радимичи, Вятичи и Сверяне витали въ лсахъ, какъ зври, ли все нечистое, срамословили предъ отцами, не знали брака, который они замняли игрищами, забавлялись пніемъ пляскою.— Вообще нравы сего времени изображаютъ смсь добродушія съ дикостію.’ (Стр. 9 и 10).
И объ этомъ предмет, кажется, писалъ Карамзинъ, посмотримъ:
‘Къ описанію общаго характера Славянъ прибавимъ, что Несторъ особенно говоритъ о нравахъ Славянъ россійскихъ. Поляне были образованне другихъ, кротки и тихи обычаемъ, стыдливость украшала ихъ женъ, бракъ издревле считался святою обязанностію между ими, меръ и цломудріе господствовали въ семействахъ. Древляне же имли обычаи дикіе, подобно зврямъ, съ коими они жили среди лсовъ темныхъ, питаясь всякою нечистотою, въ распряхъ и ссорахъ убивали другъ друга, не знали браковъ, основанныхъ на взаимномъ согласіи родителей и супруговъ, по уводили дли похищали двицъ. Сверное. Радимичи и Катии: сходствовали нравомъ съ Древаялами, также не вдала ни цломудріи, ни союзовъ брачныхъ, но молодые люди обоего пола сходились на игрища между селеніи мы, женихи выбирали невстъ, и безъ всякихъ обрядовъ соглашались жить съ ними вмст, многоженство было у нихъ въ обыкновеніи.’
Въ этомъ отрывк читатели видятъ также много сходства съ Карамзинымъ, за исключеніемъ маленькаго, введенія, которое, кажется, принадлежитъ самому г. Терещенко, и, кром нкоторыхъ видоизмненій рчи и, понятіи, подобно приведеннымъ нами выше. Не смотря на то, что введеніе состоитъ изъ нсколькихъ строкъ наслдственно, совсмъ-невелико, однакожъ г. Терещенко, какъ человкъ искусный въ склеиваніи разнородныхъ текстовъ, умлъ въ немъ высказать нсколько истинъ, замчательныхъ во многихъ отношеніяхъ, напр. что Славяне отличались самостоятельностію (что понимаетъ авторъ подъ самостоятельностью у племенъ?) и единодушіемъ, которому не мшала нисколько разница нравовъ, выписанная г-мъ Терещенко изъ Карамзина, и даже не мшало то, что Древляне скотообразно убивали другъ друга, безъ всякихъ человческихъ причинъ, не смотря на то, что Радимичи, Вятичи и Сверяне витали въ лсахъ какъ зври. А такіе результаты, на-пр., откуда взялъ г. Терещенко, что пока дйствовали Славяне согласно, по-тхъпорь они не знали ни междоусобій, ни переворотовъ? изъ какихъ фактовъ извлекаетъ г. Терещенко, что они какъ зври витали въ лсахъ?— А что понимаетъ г. Терещенко подъ гакомъ изреченіемъ:-каждое племя славянское имло свой нравъ и свои обычаи и это отличало ихъ между собою‘? Какъ же отличились Славяне между собою?— Слдующія за тмъ варьяціи на текстъ Карамзина доказываютъ уже и неподлежащее сомннію краснорчіе г. Терещенко, и нравственную строгость его, какъ историка. Карамзинъ говоритъ, что жены Полянъ были стыдливы, г. Терещенко защищаетъ и мужчинъ говоря, что и мужчины были стыдливы. Карамзинъ говоритъ, что Древляне имли обычаи даже, подобно зврямъ: г. Терещенко прозываетъ на помощь какую-то фигуру изъ риторики — кажется, наращенія или усиленія, не помнимъ — и говоритъ: жили зврски, скотообразно, убивали другъ друга. О Радимичахъ, Вятичахъ и Сверянахъ Карамзинъ говоритъ, что они сходствовали нравами съ Древлянами — для г. Терещенко этого мало: онъ ихъ обратилъ разомъ въ птицъ и зврей, говоря, что они витали въ лсахъ (птицы) какъ зври, и заклеймилъ ихъ срамословіемъ предъ отцами: они, какъ зври и птицы, срамословили предъ отцами!
Дале… Но продолжать ли выписки? Изъ того, что уже приведено нами, читатели могутъ сдлать слдующіе выводы: г. Терещенко заимствовалъ, а не сочинилъ семь частей ‘Быта Русскаго Народа’. Но заимствовалъ ли онъ эти семь частей у одного Карамзина? Нтъ, онъ заимствовалъ ихъ изъ разныхъ писателей о русской исторіи. По слогу можно догадаться, что он заимствованы изъ многихъ источниковъ. А такъ-какъ нтъ двухъ писателей, которые смотрли бы совершенно-одинаково на одинъ и тотъ же предметъ, то въ книг г. Терещенко много мнніи, другъ другу противорчащихъ. Мы показали, что эти противорчія встрчаются не только въ разныхъ частяхъ, или на разныхъ страницахъ — нтъ, одна строчка можетъ противорчить другой, если на пр. одна строчка принадлежитъ самому г. Терещенко, а другая Карамзину, Точно то же и съ другими выписками. Дале, такъ-какъ нтъ, двухъ писателей, которые писали бы однимъ слогомъ, то семь частей сочиненія г. Терещенки представляютъ своего рода хрестоматію русскаго языка отъ временъ Владиміра-Равноапостольнаго до настоящаго времени. Еще дале: въ-слдствіе того, что г. Терещенко не запасся мыслью, которая примиряла бы вс протоворчащія показанія разныхъ писателей объ одномъ и томъ же предмет, то и семь частей ‘Быта Русскаго Народа’ не могутъ быть названы сочиненіемъ, а должны бы называться сборникомъ. Наконецъ, такъ-какъ сборникъ требуетъ возможно-полнйшаго собранія всевозможныхъ извстій о какомъ-нибудь предмет, возможно-точнйшаго перенесенія ихъ изъ подлинниковъ въ сборникъ и возможно-тщательнаго указанія на источники, то ‘Бытъ Русскаго Народа’ не можетъ быть назвавъ и сборникомъ, ибо свднія собраны въ немъ не вс, изложены неточно, а ссылокъ на источники мало, да и т не проврены самимъ г. Терещенко, а основаны на авторитет того писателя, изъ котораго онъ заимствовалъ ихъ вмст съ текстомъ,
Между-тмъ, нельзя же составить семь частей, даже такъ, какъ ихъ составилъ г. Терещенко, безъ всякаго труда. Трудъ былъ, по жаль, что онъ такъ неудачно помщенъ. Зачмъ г. Терещенко выдавалъ чужое за свое? зачмъ онъ не задалъ себ предварительно вопроса о томъ, что ему должно предпринять: сборникъ или сочиненіе. Послднее трудне, потому-что требуетъ собственныхъ изслдованіи, но зато лестне… Такъ-то слава насъ губитъ! Зачмъ г. Терещенко не припомнилъ, что слава, какъ самая жизнь, по выраженію поэта, ‘тяжелый нкій шаръ, на тонкомъ волоск висящій’?
Еслибъ г. Терещенко поглубже вникъ въ тотъ важный предметъ, о которомъ такъ безцеремонно написалъ семь частей, онъ увидлъ бы, что подобный трудъ не легко исполнить. Кто объяснитъ намъ весь бытъ русскаго народа, со славою прожившаго цлое тысячелтіе? Кто покажетъ вс оттнки и видоизмненія его свойствъ, его гражданской, государственной, нравственной и литературной жизни, когда мы еще длаемъ приготовленія, собираемъ матеріалы къ объясненію той или другой эпохи, въ томъ или другомъ отношеніи?.. А между-тмъ, каждая изъ этихъ частей требуетъ много и много трудовъ отъ того, кто хочетъ уразумть ее, отдльные труды по части отечественной исторіи общаютъ вамъ много прекраснаго, потому-что этимъ трудамъ предано много людей достойныхъ такого важнаго предмета. За чмъ же г. Терещенко захотлъ затемнить всхъ частныхъ писателей, покрывъ ихъ своимъ трудомъ?
Впрочемъ, должно сказать, что въ другихъ частяхъ сочиненія г. Терещенко мене общихъ фразъ, мало или ничего не доказывающихъ — боле дла, чмъ словъ. Это происходитъ частію отъ-того, что о разныхъ простонародныхъ обычаяхъ мало у насъ разсуждали, а боле ограничивались до-сихъ-поръ собираніемъ извстій о нихъ, можетъ-быть, отчасти и отъ-того, что т, у кого длалъ эти выписки г. Терещенко, были также люди непразднословящіе. Отъ этого вышло, что остальныя шесть частей какъ-то благовидне первой, жаль только, что въ этихъ частяхъ г. Терещенко мало обращалъ вниманія на выписки, въ которыхъ очень-много повтореній, жаль также и того, что разсужденія г. Терещенко очень-оригинальны и въ этихъ частяхъ. На пр. вотъ его объясненія разныхъ хороводовъ:
Крестьяне играютъ въ выборъ невстъ. Составляется два ряда играющихъ: въ одномъ находятся невсты, называемыя царевы, а въ другомъ женихи, называемые бояре, об половины, взявшись за руки, отходятъ на извстное разстояніе и ноютъ:
Вы царевы пропустите въ города
Пропустите въ города!
Вы бояре, вамъ за чмъ въ города?
Вамъ за чмъ въ города?
Вы царевы намъ невстъ выбирать,
Намъ невстъ выбирать.
Вы бояре, у насъ невсты не вырощены
И цвтно платье не снаряжено
Вы царевы, намъ цвтно платье
Не нужно, да не нужно
Вы бояре покажите жениховъ
Покажите жениховъ.
Вы царевы, вотъ вамъ женихи
Вотъ вамъ жениха.
Вы бояре покажите:
Есть ли у нихъ халаты
Есть ли у нихъ халаты?
Вы царевы, вотъ вамъ халаты
Вотъ вамъ халаты.
Вы бояре, покажите сапоги
Покажите сапоги.
Вы царевы, вотъ вамъ сапоги
Вотъ вамъ сапоги.
Вы бояре, покажите шляпы
Покажите шляпы.
Вы царевы, вотъ вамъ шляпы
Вотъ вамъ шляпы.
Вы бояре, вотъ вамъ невсты.
Вотъ вамъ невсты.
Когда женихи поютъ: ‘вы царевы, пропустите въ города невстъ выбирать, вы царевы вотъ вамъ халатъ, вотъ вамъ сапоги, вотъ вамъ шляпы’, тогда начинаютъ сходиться оба ряда, другъ съ другомъ, когда же невсты поютъ, ‘вы бояре, зачмъ вамъ въ города, у насъ невсты невырощены…’ и т. д., начинаютъ отступать об половины, это продолжается до-тхъ-поръ, пока не скажутъ: вотъ вамъ невсты. Об половины поютъ попеременно. При требованіи невстъ: ‘покажите халатъ, сапоги и шляпу’, женихи показываютъ имъ армяки, сапоги и шляпы. Женихи, само-собою разумется, одваются какъ можно щеголевате. При словахъ: ‘вотъ вамъ невсты’, женихи начинаютъ выбирать, кто кому нравится.
Смыслъ хоровода очень-простъ и даже основателенъ для пляски. Невсты освдомляются, есть ли халаты, сапоги и шляпы у жениховъ и какого достоинства эти наряды, женихи съ любезностью удовлетворяютъ ихъ любопытству, но не такъ думаетъ г. Терещенко, онъ на этотъ хороводъ длаетъ слдующій комментаріи:
‘Кому изъ двушекъ непріятно скоре за мужъ?— Но то бда, что женихи разборчивы.— Не смотря на странную привычку жениховъ, а всего боле на ихъ вкусъ причудливый: кому правится чернобровая а кому голубоокая, кому тонкая, а кому толстенькая, дородная, румяная, пылкая, кипящая вулканомъ страстей, а кому чтобы и нжна и мягкая и причудливый вкусъ мущинъ!— а какой вкусъ двушекъ?— мы не знаемъ, только знаемъ одно, что он черезъ чуръ взыскательныя, разборчивыя и часто рады, когда отыщутъ имъ жениха: хоть куликъ, да лишь бы непросидть въ двушкахъ. Случается на грхъ, что жениху нердко понравится сатана, лучше яснаго сокола.— Ктожъ посл этого не разборчивъ?— Двуш ни?— нтъ!— Мушипы?— нтъ! Неразборчивъ тотъ, кто перезрлъ, и въ доказательство этого сами двушка говорятъ: вотъ вамъ невсты, выбирайте, кто вамъ понравится.— Это значитъ, что он давно были узаконенныя невсты, а теперь перезрлыя, потому выбирайте: вотъ вамъ невсты!’ (IV. 148 и 149).
Какъ же это, г. Терещенко, вы взводите такія напраслины на хороводъ, на чернобровыхъ, на голубоокихъ, на тонкихъ, толстенькихъ, дородныхъ, румяныхъ, пылкихъ, кипящихъ вулканами, нжныхъ и мягкихъ?.. Почему вы думаете, что весь хороводъ невстъ состоитъ не изъ узаконенныхъ, а изъ перезрлыхъ? Почему вы знаете, что он были черезъ-чуръ разборчивы и взъискательны, а теперь — хоть куда лишь бы не просидть въ двушкахъ?.. Отъ-того, что он справляются на счетъ сапоговъ, шляпъ и халатовъ своихъ суженыхъ?— Справка весьма-почтенная, и, въ дополненіе къ другимъ, совсмъ-нелишняя — справка, которую въ прав сдлать и нжныя и мягкія и толстенькія…
Точно также странна мораль, высказываемая намъ г. Терещенко, и извлеченная онъ изъ хоровода ‘При долин соловей’. Въ хоровод представлены утка и селезень, переходившіе по калиновому мосту, мостъ обламывается, а утка тонетъ. Селезень плачетъ, а между-тмъ, мостъ ‘возмостился‘, сра утка восплыла, селезень возрадовался и началъ съ уткой цловаться, а прочія утки ‘дивоваться’. На такое обстоятельство г. Терещенко смотритъ вотъ съ какой точки:
‘Безчисленное множество примровъ, что двушки сначала не любятъ, а потомъ полюбятъ: сначала клянутся, что готовы лучше лишить себя жизни, нежели идти за мужъ за немилаго, не по сердцу, а потомъ сами влюбляются въ не милаго. По этому выходитъ: что мущина, будь не много получше бса, полюбится красавиц, слдовательно: должно ли врить женскимъ клятвамъ, и ихъ отчаянію? — по большой части все притворное,’ (стр. 150. IV).
Сей-часъ видно, что г. Терещенко знатокъ сердца мужчины и женщины, въ періодъ любви. Его меткій анализъ двухъ хороводовъ, облеченный въ дв пословицы: ‘жениху нердко понравится сатана лучше яснаго сокола’, а ‘мущина, будь немного получше бса, полюбится красавиц’— удостовряетъ, что онъ почерпнулъ это знаніе изъ опыта народной жизни. Теперь, красавицы, плачьте, клянитесь въ врности, смйтесь въ радости, длайте что хотите, мы съ г. Терещенко ничему невримъ, ибо побольшей части все это притворно!
Но поводу хоровода ‘Пташка на кусту’, г. Терещенко вновь преслдуетъ женщинъ… Но мы не можемъ видть, не можемъ вынести такого обращенія съ женскимъ поломъ…
Что касается до вншняго вида сочиненія г. Терещенко, то, должно сказать правду, онъ очень опрятенъ. Но и во вншности, несоразмрность частей невольно поражаетъ всякаго, кто взглянетъ на сочиненіе. Отъ чего, напр., во второй части 618 стр., а въ третьей 130?— Вы думаете, что предметъ второй части до того разнится отъ предмета третьей, что ихъ нельзя слить никакимъ образомъ? Совсмъ нтъ: во второй части говорится объ обрядахъ свадебныхъ, въ третьей — объ обрядахъ при крещеніи, при похоронахъ, а между-тмъ, вторая часть объемомъ своимъ еще похоже на книгу, тогда-какъ третья является тоненькою брошюрою, хотя и носитъ названіе части. Если бы г. Терещенко издалъ вмсто семи частей, только четыре, тогда не было бы, по-крайней-мр хоть этой несообразности.